Tomorrow forever

И сейчас, только в этом послевоенном мире, где все до единого пришибленные, я до неприличия счастлив. Они носятся со своими дырами, которые война-садистка проковыряла расслоившимся ногтем прямо в их розовых, как никогда живых сердцах, а я летаю ночи напролёт и мечтаю о будущем. Они строят новые дома и разгребают обломки старых в бессмысленных попытках найти тот самый несгораемый бабушкин сервиз, а я просто учусь жить без кирпичей на ногах, лелея мыльный пузырь иллюзий[1]. Конечно, они не слишком рады тому, что я не пал в Битве за Хогвартс, а выжил и смею ходить с ними по одним улицам, смотреть на одни витрины и даже дышать одним воздухом. Но, вы знаете, мне всё равно, правда, всё равно. В мире есть много других хороших мест, где никто не сверлит тебя угрожающим взглядом. Дело в том, что убить они меня не могут и обвинить в каких-либо преступлениях тоже уже не могут. Им нужен я, им нужен мой отец — всё просто, как дать по носу мышонку. Папочка Люциус внезапно оказался чуть ли не единственным волшебником, который после всего, что выпало на его долю, способен говорить с иностранными партнёрами связно, не упоминая через слово нашу великую победу, не срываясь на крик, не пытаясь подлить Веритасерум в вино. И ещё одно — папочка собаку съел на интригах и всех тех хитрых махинациях, которые могут помочь. Ну а я работаю с зельями. Когда выяснилось, что Снейп пропал, я оказался одним из нескольких более-менее трудоспособных молодых специалистов. Снейп провалялся в Св. Мунго несколько месяцев и успел мне сообщить, что из всех лоботрясов, кое-что понимающих в зельях, загребут работать именно меня. Что и произошло, чтоб ему икнулось в солнечной Австралии.

Я сижу в каком-то заурядном кафе и смотрю на девушку напротив. Она явно кого-то ждёт: постоянно оглядывается, смотрит на часы, нетерпеливо постукивает пальцами по столу. Мне обидно до смешного, что она ни разу не задержала взгляд на мне, в то время как я не свожу с неё глаз те полчаса, что сижу здесь. Она лёгкая, хрупкая, и похожа на осенний цветочек в своем смешном шарфе почти до глаз. Она время от времени отодвигает шарфик с губ, чтобы отпить кофе, нервно смахивая с лица короткие русые пряди, и совсем-совсем на меня не обращает внимания.

Через пятнадцать минут я не выдерживаю и подсаживаюсь к ней, ловко пододвинув стул и искренне улыбаясь. Она поднимает на меня глаза — голубые, светло-голубые, кстати — и спрашивает, уже привычным мне движением отодвинув шарфик с губ:

— Мы знакомы?

Я качаю головой и сообщаю, что меня зовут Драко, и заодно извиняюсь за вторжение. Она взмахивает рукой в изящном жесте: мол, ничего, сиди уже. Я улыбаюсь и спрашиваю, как же её всё-таки зовут.

— Элис. Меня зовут Элис, — охрипшим, простуженным голосом произносит она и протягивает руку. Я осторожно пожимаю тёплые пальцы, продолжая улыбаться, Элис смотрит на меня недоверчиво и чуть-чуть с азартом в глазах, но почему-то без улыбки.

— Ждёшь кого-то? — спрашиваю я, заговорщицки прищурившись. Элис наклоняется ко мне, к самому уху, и произносит отчётливо, по буквам:

— Нет.

Я пожимаю плечами, рассматривая пуговки на её пальто, и думаю о том, что мне с девушками всю жизнь не везло, не везет и везти, скорее всего, не будет. Мама всегда смеётся и уверяет, что я просто еще не встретил Её. А я и не искал, знаете ли. Ну, почти не искал.

И тут колокольчик над дверью надрывно, отчаянно звякает и улетает в далёкие дали. Я с тоской провожаю его глазами, пока не цепляюсь взглядом за грубые чёрные ботинки. К ним прилагается строгая мантия, рука с направленной на меня палочкой и голова. Как ни странно, здесь самое главное — не палочка, нацеленная прямо мне в нос, а голова, потому что принадлежит она никому иному, как Гарри Поттеру. Из-за его спины нескромно выглядывают господа авроры, которым не терпится сделать дело и вернуться в уютный тёплый офис, но нет, ведь с ними Гарри Поттер, что почти всегда равно проблемам.

— Граждане! Сейчас среди вас находится...

И тут, прямо посреди поттеровских объяснений, раздаются аплодисменты. Аплодисменты тому, кому мы обязаны концом войны и модой на круглые очки и вязаные свитера. Девушки молниеносно, как по команде, облепляют Поттера, и каждая суёт ему под нос спешно схваченную со столика салфетку. Герой Гарри наш Поттер, как ни странно, не растерялся: улыбнулся одними губами и пихнул локтем главаря банды, пардон, отряда авроров. Бравые молодцы быстро объясняют девушкам, кто здесь царь, а кто — сосиска. Поттер же, скорее всего ожидавший ласковых уговоров, морщит нос.

С интересом наблюдая за укрощением толпы симпатичных молодых волшебниц, я обращаю внимание на Элис только тогда, когда ей уже почти надоело дергать меня за рукав. Она говорит мне одними губами: "Пошли отсюда" — и встаёт. Я иду за Элис, бросив на блюдце несколько галеонов — за себя и за неё. Элис ведет меня через чёрный ход, что, в общем, понятно — нам не пробраться через Поттера и его мальчиков-зайчиков. Мы не спеша проходим через кухню, усиленно делая непосредственный вид, пересекаем просторную комнату для отдыха персонала, спускаемся по лестнице и, наконец, попадаем на улицу.

— Проводишь меня до Кингс-Кросс? — непринужденно интересуется Элис, будто в детстве мы вместе различия мальчиков и девочек выясняли, а не познакомились в кафе десять минут назад. Анатомию, я, кстати, с Паркинсон изучал, если вам интересно. Паркинсон вообще была готова со мной изучать всё что угодно, даже строение чашки. Но о Панси мне не хочется сейчас вспоминать, и провожать её до вокзала не хочется. А Кингс-Кросс чёрти где, кстати.

И я пожимаю плечами и говорю, что с превеликим удовольствием провожу её, провожу и платочком на прощание помашу, мне не сложно. Сегодня я лодырничаю, у меня сегодня выходной, я могу прохлаждаться весь день и ни о чем не думать.

Она берет меня под руку и ведет в сторону вокзала, а я пытаюсь понять, куда я попал и почему эта малознакомая, но безусловно симпатичная мне девушка действует на меня, как корень валерианы на среднестатистического кота. Разве что буря эмоций и полное разжижение мозга происходит внутри и только внутри. Я старательно делаю лицо кирпичиком и слежу, как Элис специально выдыхает пар изо рта. Вспоминаю про Поттера: курит, появляется не вовремя и почему-то именно там, где я надеялся отдохнуть от его мерзкой рожи и забыть, что имя мне — Драко Малфой, и я всем должен. Начальнику — кофе, родителям — внуков, Забини — денег, воды цветам я тоже должен. Ужас, а не жизнь — сплошные долги.

Элис молчит, только изредка спотыкается, путается в своей длиннющей морковного цвета юбке и виснет на моём локте.

Я таких еще не встречал, честно. Не могу сказать, что она ужасная, но странная — определенно. И загадочная. И притягательная.

На вокзале Элис говорит:

— Ты можешь звать меня Эл.

И еще:

— Где тебя найти?

А потом:

— Ну что, я в Манчестер, пиши!

Как будто нельзя мне это было сказать по дороге, чтобы не карябать в последний момент адрес на салфетке, не говорить тысячу слов в секунду про то, что кофе был вкусный, и как хорошо, что мы встретились, и про то, что в Манчестере у неё бабушка, и кошка, и маленькая квартира на втором этаже, и что она очень любит поезда, но не любит мётлы, и, и, и...

И она улетает, уезжает, убегает, клюет меня холодным носом в щёку, машет шарфиком и роняет непонятный сучок, запрыгивая на лесенку вагона.

Я подбираю сучок и достаю из кармана руку, чтобы помахать ей вслед, совершенно не понимая, что это было и что мне теперь делать.

Не встречал я еще таких. Глупых — да, молчаливых — тоже бывало, и загадочных, и милых, и хрупких, и нелогичных тоннами встречал. Но таких — нет. И я не знаю, писать мне ей или забыть, не забивать голову, чтобы мои слоны жили спокойно без всяких там лохматых Элис. Или нет. Или да.

Как карта ляжет, в общем. Может, слонам нравятся вот такие вот Элис, которые, как оказалось, танцуют с кастаньетами и покупают яблоки у бабушки под домом. Слонам может и нет, а мне — нравятся. Очень.

[1] "Мне нужны кирпичи на ногах, а не мыльный пузырь иллюзий" Flёur — Укол

На следующий день мне пришло целых два письма. Антверпен, мой филин, повеселился на славу: он клюнул каждую сову как минимум три раза, отобрал у одной письмо, а другой попытался сесть на голову. Пен вообще не отличается добрым нравом и покладистостью, зато очень полезен, когда нужно послать что-то сугубо личное. Он будет охранять письмо до последнего и отдаст его только получателю.

Совы, напоровшись на Антверпена, поступили очень мудро: бросили письма мне на голову и смылись восвояси. Третье письмо с важным видом отдал мне Пен. Ну да, после того, как получил печеньку. Это же мой филин, верно? Вот и делайте выводы, почему он такой корыстный.

Филин, победно щёлкая клювом, улетает на чердак, а я устраиваюсь в кресле и разворачиваю первый пергамент.

"Драко!

Я потеряла свою сученожку!(клякса)"

Я начинаю подозревать что-то неладное уже после кляксы.

"Ты не видел её? Осторожно, она кусается. Пожалуйста, если ты нашел Булку, покорми её орешками или кофе, а то она отгрызет тебе что-нибудь."

Так, Булка — это, наверное, сученожка. Что такое сученожка, я не знаю и, наверное, чудесно прожил бы и без этих знаний всю оставшуюся жизнь.

Зачем кормить животное — да и животное ли? — кофе и орехами я не могу понять и подавно. Это же вредно! От кофеина Булка будет беситься еще больше, а если кормить её одними орехими — растолстеет. Но мне не оценить, наверное, прелести толстых и гиперактивных домашних животных.

Через несколько минут до меня дошло.

Булка, чёрт подери!

И я несусь к своей осенней мантии. Вернее, к своей дорогой, тёплой и очень удобной осенней мантии с огромной дырой на спине.

— Булка, — грозно шиплю, оглядываясь по сторонам, — лучше б я тебя на вокзале оставил!

Вот подберёшь ты какую-то палочку, забудешь её в кармане, а она возьмёт и прогрызёт ужасную дыру на твоей любимой мантии.

— Булка! — кричу на весь дом, — Иди сюда!

— Чего надо, дрыщ? — ворчит какой-то мужик из-под дивана, — иди спи давай, рано ещё.

Вот тут я действительно растерялся.

— Булка? — промямлил я, не решаясь заглянуть под диван.

— Ну Булка, Булка, чё орал?

— Мать моя женщина, — бормочу я, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие.

— Слава Аллаху, что не мужчина! — отзывается Булка, выбегая из своего убежища.

Таки да, это тот самый сучок, который уронила Элис. Точнее, это сучок на ножках и с усами. С маленькими человеческими чёрными усами.

— Пожрать есть? — вопрошает Булка, используя мою одежду как трап на плечо.

— Кофе?

— С двумя ложками сахара.

— Нет проблем.

И я, всё ещё пребывая в шоке и тихом ужасе, отправляюсь на кухню.

Месяц назад я потратил изрядную долю своего личного сейфа на то, чтобы купить и обставить собственный дом в Лондоне. Личный сейф — значит личный сейф, со своими честно заработанными деньгами. Есть еще сейф с наследством и сейф Малфоев, но папочка Люциус сказал — будь мужиком, попробуй обеспечить себя сам. Я и попробовал. Понравилось.

Поместье поместьем, а иметь собственный, идеально подходящий только тебе дом — это особенное удовольствие. Мои четыре этажа уюта находятся, плюс ко всему, в самом сердце Лондона; окна выходят на небольшую площадь, рядом — замечательная кофейня, и до Косого недалеко.

А домовика у меня нет. Я — параноик, жуткий и неизлечимый, и терпеть не могу, когда за мной кто-то наблюдает. Это тоже относится к причинам, почему я съехал из отчего дома.

Я спускаюсь на кухню, варю кофе на двоих, как бы смешно это ни звучало. Булка сидит на моём плече и изредка вставляет фразы, совершенно не относящиеся к делу:

— Аракай-маракай!

— Чего-о-о?

— Помочь тебе хотел! Всё, дрыщ, потеряли.

Если я не прихлопнул этого нахала сразу, так это только потому, что он принадлежит Элис. Ну и то, что он прогрыз дыру на мантии, защищённой разными бытовыми чарами, сыграло роль. И от моли, и от мелких дырочек. И от больших дырочек, кстати, тоже.

— Чё пялишься? Как зовут-то хоть тебя, парень? — спрашивает Булка, легко спрыгивая с моего плеча на стол.

— Драко.

— Булка, очень приятно. Ты что, новый Элкин кекс?

— Что?

— Ну, хахаль. Не надо на меня так смотреть! Бойфрэнд, это значит, бойфрэнд.

Я фыркнул и покачал головой:

— Мы познакомились с ней только вчера.

— И как она тебе? — лукаво подмигнув, поинтересовался Булка.

— Милая, — ляпнул я, поставив на стол две чашечки кофе. Ужасное создание немедленно хлопнулось прямо в напиток. Я пододвинул к себе другую чашку, чтобы случаем не перепутать.

Кофе в чашке Булки потихоньку исчезал, пока на дне не остался один он, значительно увеличившийся в размерах и страшно довольный.

— Всё, я готов ответить на твои вопросы.

— Какие вопросы?

— Ну, ты же хочешь спросить, почему я говорю басом и зачем сожрал твою тряпку.

— Ну и почему?

— Потому что я — король сученожек.

— Лучше бы я не спрашивал.

— Твоя правда. Она нравится тебе? Эл, я имею в виду?

— Не знаю, — честно признаюсь я.

— Все вы одинаковые, — сообщает Булка и засыпает.

Мерлин Великий, даже выходные спокойно провести не могу! То эта Элис, то её сумасшедшая сученожка, которая оказывается басовитым королём с усами. Не знаю даже, страшно мне или интересно узнать, что же будет дальше.

Я вдруг вспоминаю, что так и не дочитал корреспонденцию, увлёкшись разговором с Булкой, и поднимаюсь наверх вместе с двумя чашками.

"Булка вообще безобидная, ты, главное, не зови её по имени, а то у неё раздвоение личности и шизофрения."

Я так и знал.

"Пока, до связи, Элис. (след от чашки)"

Какая прелесть.

Следующим подвергается вскрытию обычный маггловский конверт. Я очень надеюсь, что там что-то менее экстраординарное и требующее каких-либо телодвижений. Я на выходных принудительно ленюсь, если что.

"Малфой!

Гарри Д. Поттер"

Вот уж здравствуй ёлка Рождество! Я хватаю со стола перо, не глядя макаю в чернильницу и пишу на обратной стороне сего послания:

"Поттер!

Драко Л. Малфой"

Подзываю тихим свистом Антверпена, привязываю записку и буквально бросаю его в окно. Я раздражен, очень раздражен, Пен, прости.

Филин, конечно, не падает, но смотрит на меня с укоризной. Уверен, что, если бы я не закрыл окно, он клюнул бы меня за палец.

Я бы тоже кое-кого клюнул, если на то пошло, но я терплю. И ты терпи, Антверпен Бонифаций III.

Допив кофе, чтобы собраться с силами, я решаю прочесть третье письмо, но там, как ни странно, нет никаких плохих новостей, только простенькая открытка и две строки летящим почерком:

"Окажи мне услугу, пришли пару-тройку тех цветных платков, что продавала тётя Мэй в прошлом году. Близнецам нужны подарки.

С. У."

На открытке — кенгуру. Как обычно, купил первую попавшуюся. Горбатого могила исправит, как говорится: никто не догадается, что это у Снейпа закончились цветки папоротника, и он просит меня прислать ему парочку. Иногда он пишет такую чушь, что я не сразу понимаю, что он на самом деле хочет сказать.

Пока я сочиняю ответ, возвращается Антверпен, удивительно спокойный и ласковый. Он сует мне в руки записку и сразу садится на спинку дивана, даже не попробовав оттяпать мне ухо. Видимо, наелся поттеровского печенья. Если не сказать Пену "нет", он съест всю пачку по печенюшке. Когда он делает голодные глаза, любой отдаст свой обед, чтобы накормить несчастного филина, три года не кормленного жестоким скрягой Малфоем.

Антверпен не использовал этот прием уже давно, потому что большинство моих знакомых предупреждены и вооружены, но Поттеру я никогда не писал.

Письмо он мне написал в высшей степени оскорбительное, я даже решил обидеться:

"19:00 Леонсия

Г.П."

Я решил ничего не отвечать. Перебьется. Но вот Снейпу надо черкануть пару слов. И я пишу ему, даже не сомневаясь, что он поймет всё правильно:

"Платки будут на следующей неделе.

М. Х."

Я не очень понимаю, чего хочет от меня Поттер и почему у усатой сученожки шизофрения, но зато я абсолютно точно уверен, кто поможет мне разобраться со всем этим театром абсурда.

Снейп.

— Возьми меня с собой! — требует Булка, увидев, как я накидываю осеннюю мантию и собираюсь выйти на улицу.

— Почему это я должен тебя брать? Ты испортил мою лучшую мантию, разбил чашку и надоедал своим храпом весь день!

— Я буду хорошим мальчиком! — обещает он, подбегая ко мне поближе и дёргая за штанину.

— Нет.

— Тогда я испорчу все остальные мантии.

— Не испортишь.

— Почему это?

— Они у меня с собой!

Несколько секунд Булка обиженно молчит, сверля меня жалобным взглядом, а потом выдаёт:

— О Аллах, я не хочу умирать! Я так молод, так красив и умён! Не оставляй меня в беде!

Ну да, всё закончилось тем, что я взял его с собой. А вдруг он расскажет Элис о том, что я его мучил? Именно.

Бар-ресторан "Леонсия" находится в трёх кварталах от моего дома. Это одноэтажное, крохотное строение, отвратительное на вид как снаружи, так и внутри. Мне не кажется, что ярко-оранжевый цвет стен положительно влияет на посещаемость; лично меня такая безвкусица только отпугивает. Но, как ни странно, "Леонсия" битком набита, и через несколько мгновений я понимаю, почему.

Официантки.

Поттер, уставившийся расфокусированным взглядом на солонку, сидит за столиком у окна. Я бы не сказал, что он слишком изменился за те два года, что прошли с момента Великой Победы. Передо мной всё тот же тощий очкарик, одетый непонятно во что, и на пару секунд я даже жалею, что он не изменился. Было бы забавно, если бы за два года Поттер накачался, отрастил волосы, например, или стал носить нормальную одежду (что наименее вероятно).

— Поттер.

— Малфой.

Я удобно устраиваюсь на стуле напротив Поттера. Он смотрит на меня так, будто только что проснулся и потерял память: не помнит, как он здесь оказался и кто я такой.

К нам подбегает симпатичная рыжая официантка в короткой юбчонке и спрашивает, пожирая плотоядным взглядом то меня, то Поттера:

— Вы сделали выбор?

— Да, конечно, — бормочет Поттер, не глядя на неё.

— Зеленый чай, пожалуйста, — мурлыкаю я, отвечая на взгляд официанточки. Она едва заметно приподнимает брови и поворачивается к Поттеру:

— А вам, мистер?

— Сли...э-э...американо, пожалуйста.

Официантка убегает, намеренно высоко подпрыгивая, и Поттер рассеянно проводил её зад глазами.

— Ты хотел поговорить, — великодушно начинаю я, следя за ним. Поттер награждает меня кислой гримасой: мол, я и так знаю, зачем тебя сюда пригласил. Ну и ладно, дело барское, мы, жалкие простолюдины, необидчивые.

— Дело в том, Малфой, — цедит он, — что твою девушку разыскивает Аврорат.

— И? Это не моя девушка, Поттер. Я не знаю ничего, кроме её имени.

— Её зовут Марлен Джонс. Сомневаюсь, что она сообщила тебе настоящее имя.

— Марлен? — переспрашиваю я, не решаясь поверить сразу. Милая девушка, обслуживающая нас, ставит на стол зеленый чай с номером телефона на салфетке под ложечкой для меня и мутное американо для Потти.

— Она очень опасна, Малфой. Мы гоняемся за ней по всей Британии уже три месяца. Вчера она должна была встретиться с Доном Педро...

— Великий Мерлин, с кем?

Я чуть не поперхнулся от неожиданности. Дон Педро, ну и имя!

— Не перебивай! Она должна была встретиться с Педро в том кафе, но мы его взяли. Он выдал её, понимаешь? Мы бы схватили и её, но она ушла. С тобой.

— Ясно, — киваю я, сложив руки на груди.

— Что ясно? Ты знаешь, где её найти?

— Нет.

Поттер в ярости! Давненько я не любовался этим чудным зрелищем.

— Ты понимаешь, что сейчас ты покрываешь преступницу?

— Ничего об этом не знаю! Я познакомился в кафе с девушкой по имени Элис, проводил её и поцеловал на прощанье ручку, как истинный джентльмен. Понятия не имею ни о какой Марлен и, тем более, не знаю, где её можно найти.

Поттер выслушал меня спокойно, даже начал улыбаться под конец.

— Спал с ней?

— Иди в жопу, Поттер! — огрызаюсь я, хмурясь.

— Давай так. Малфой, — медленно произносит он, — что ты хочешь получить за информацию о Марлен?

— Я подумаю над твоим предложением, Поттер. Всего хорошего.

Намеренно громко ставлю чашку на блюдечко, засовываю салфетку в карман и валю из этого ужасного места.

— День на размышления! — орёт на весь зал Поттер мне вслед. Я даже не оборачиваюсь.

Оранжевые стены и рыжие официантки плохо на меня действуют. Красный, оранжевый, золотой и им подобные цвета осени и Гриффиндора я на дух не переношу. Не то детская травма от моральной дубины Потти, не то врождённое чувство стиля.

Гораздо приятнее смотреть на холодные цвета: ультрамарин или безобразно зеленеющий от времени синий кобальт. Или на умеренно-жёлтые вроде охры или сиены, которыми как раз наполнен осенний город. Или на серое небо Лондона, в конце концов.

И я иду и смотрю на пелену облаков, которые ни разу не серые, потому что Лондон и его вечерние развлекаловки испускают разноцветный свет. В центре города небо всегда окрашено в грязно-малиновый, местами кровавый, оттенок. Если бы я в детстве не облизывал кисточки и не гонялся за Поттером, а учился рисовать, я бы из сейчас дому вылезал только чтобы ночью с этюдником шататься по городу и зарисовывать небо.

— Малфой!

Вот чёрт.

— Эй, Малфой!

Да, моя крёстная фея не обделила меня красотой и здравым смыслом, но зажала немного удачи.

— Что ещё?

— Мне кажется, что она захочет тебя убрать.

С одной стороны, от Поттера можно ожидать чего угодно. Кто знает, может ему стало скучно жить и он ищет способ хорошенько повеселиться? С другой стороны, я не знаю, на что способна Элис. Я вообще ничего о ней не знаю.

— Я могу постоять за себя, Поттер.

Он насмешливо щурится:

— Правда? — и со всей дури даёт мне под дых. Я сгибаюсь пополам, в ужасе тараща на Поттера глаза, и тщетно силюсь сделать вдох. Когда я уже почти падаю на колени, он неожиданно отмирает, подхватывает меня и буквально дотаскивает до ступенек ближайшего дома. Вся эта ситуация была бы очень забавной, если бы не касалась меня.

Пока я прихожу в себя, Поттер ходит туда-сюда и нервно курит. Я пытаюсь выдавить из себя что-то кроме хрипа, чтобы сказать:

— Поттер, чтоб тебя, совсем с ума сошел?

Получается мало похоже на связное предложение, но Поттер понимает, как-то потерянно пожимает плечами и выбрасывает сигарету через плечо в небрежном жесте.

Он настаивает на том, чтобы проводить меня, мотивируя это тем, что никогда не найдёт Марлен без моих показаний. Я уже давно забыл и про Элис, и про Педро, и про... постойте-ка, а Булка?

Запускаю руку в карман, нащупываю его и достаю наружу. Сученожка недобро ухмыляется, с легкостью высвобождаясь из моих пальцев и перепрыгивая на моё плечо.

— Пока, парень, — тихо, почти нежно, шепчет он и исчезает в темноте.

Поттер плетется сзади, явно жалея, что предложил потелохранительствовать, вместо того, чтобы аппарировать к своей рыжей уизлянке под бочок. Меня это хмурое существо позади тоже не очень радует, и перед глазами постоянно мелькает картинка моей несчастной ауры, атакуемой агрессивным поттеровским негативом. Мы оба не сдерживаем своего облегчения, когда Поттер оставляет меня у двери и, оглядевшись, аппарирует.

Жизнь была бы такой простой и лёгкой, не появись в ней Элис. Я бы ходил на работу, и каждое второе воскресенье заглядывал на чай к родителям, и ссорился бы с помощницей, и трахался бы с помощницей, и... И вообще. Я бы жил нормально, понимаете? Но, как только мой лучезарный лик окончательно осточертел суровым прохожим, моё счастье снова оказывается просроченным, и в поле зрения появляется Поттер. Что со мной не так? Почему он продолжает действовать мне на нервы, как в школе? Ностальгия? Не думаю.

Я, чувствуя, как мои ноги превращаются в лианы, и ленясь включить свет, доползаю до кресла и уже почти опускаюсь в объятья этого плюшевого монстра, но не тут-то было!

— Драко! — верещит девичий голосок, и на меня обрушивается что-то местами костлявое, местами волосатое.

— Люмос, — обреченно шепчу я и в голубоватом свете вижу Элис, с энтузиазмом подпрыгивающую на моих коленях.

— Я решила сделать тебе сюрприз!

В моей голове вертится чёртова уйма вопросов. От таких простых и обыденных, вроде "как она сюда попала?", до почти философских, типа "правда или ложь?"

Я делаю непроницаемое лицо и спрашиваю у неё:

— Ты что здесь делаешь?

— Как что? Я же сказала, сюрпри-и-из! — удивленно отвечает она, зажигая свечи на люстре и оглядываясь по сторонам.

— Сюрприз, — бормочу я, наблюдая за ней, скрестив руки на груди и приподняв бровь. Скверная привычка, неискоренимая и смешная, приобретенная мною в пору безапелляционного обожествления Снейпа. Глупо, знаю, и выглядит совсем не устрашающе, но ничего не могу поделать. Или не хочу. Мне всё равно, по большому счёту.

— Что это? — Элис, навернув пару кругов по гостиной, хватает и зачитывает вслух записку, где на одной стороне написан мой краткий вопрос, который на вид совсем не вопрос:

"Платки будут на следующей неделе.

М. Х"

А на другой стороне — свеженаписанные снейповы каракули:

"Ничего не покупай, я возьму в залог".

— Что это значит, Драко? — внезапно очень серьезно, даже угрожающе спрашивает Элис, подходя ко мне вплотную. Мои ноги — паста, вермишель, веревочки. Не хочу вставать и не буду.

— Моей тётушке нужны платки, — отвечаю я, невозмутимо встречая её взгляд. Она подозрительно щурится, отворачивается и, когда я уже было подумал, что пронесло, щёлкает пальцами:

— Булка!

Сученожка тотчас оказывается на её плече. Кажется, ложечка, под которой должно сосать, уже давно смылась от ужаса куда-нибудь в тихую печень, где ничего не сосёт и не гложет.

— Фас, — коротко отдает команду Элис, небрежно махнув на меня рукой. И тут происходит то, чего я совсем не ожидал: сученожка начинает пузыриться, некрасиво и скачками увеличиваясь в размерах, будто кто-то дунул в...ну, пусть будет ухо. Будто кто-то дунул ему в ухо, а там шлаки какие-нибудь, и распределить воздух равномерно не удалось. Этот кто-то всё дул, дул и дул, пока Булка не стукнулся затылком об потолок и не перестал расти. Я запоздало вспомнил, что выронил палочку и она закатилась под кресло.

— Мерлин Великий, — шепчу я, медленно и, как хотелось бы думать, незаметно пытаясь сползти на пол. Булка издает громогласный, но, к сожалению (или к счастью?), нечленораздельный звук и хватает меня за шею. Если учесть, что пальцы у него диаметром с хороший кубок, то он просто поднимает меня вверх за голову, задевая шею и часть груди. Раздается хруст (ай!), треск (ой?) и громкий вопль Элис (хы!). Булка, загородивший мне весь обзор, внезапно замирает и экстренно трансформируется в спичечный коробок. Я резко падаю в кресло, и последнее, что я вижу, — это суровый Снейп, стоящий у камина.

Время летит, набирая обороты, а я боюсь пошевелиться и только и могу, что смотреть вслед прохожим из окна. Снейп бросает на меня снисходительно-насмешливые взгляды и кривит губы в так называемой улыбке каким-то своим мыслям.

По большому счету, со времен моего детства ничего не изменилось. Снейп, как и тогда, сидит в кресле с бокалом коньяка, выставив в проход тощие ноги, и краем глаза следит за мной. Я всегда где-то поблизости, в очередной раз где-нибудь перебинтованный, напоенный зельем, подлеченный и, как водится, требующий тщательного присмотра.

Мне хочется тряхнуть кресло так, чтобы Снейп из него вывалился, разлить его коньяк, порвать газету, плюнуть в ботинок и сбежать, хлопнув дверью, куда-нибудь подальше — желательно к морю — и сидеть там неделями, пока в голове все не встанет на место.

Мне хочется написать письмо Панси, чтобы она приехала, бесцеремонно отобрала меня у Снейпа, как делала еще в Хогвартсе, и аппарировала со мной туда, где есть хоть намек на свежий ветер, так хорошо отрезвляющий мозг. Но я знаю, что не сделаю этого, хотя бы потому, что левая ключица у меня сломана, а правой рукой писать я не умею.

Подоконник приятно холодит спину — Снейп по-хозяйски растопил камин и теперь греет свои старые, насквозь промерзшие за столько лет в подземельях косточки. «Что ж тебе в Австралии твоей теплой не сиделось?» — немного раздраженно думаю я, игнорируя тот факт, что, если бы Снейп не появился вовремя и не вломил Элис как следует, я бы, наверное, не смог сейчас бросать на него короткие недовольные взгляды.

Задумавшись о несправедливостях жизни, я не сразу замечаю, что на крыльце крутится... Поттер? Перевожу взгляд на безмятежно обнюхивающего коньяк Снейпа и ехидно улыбаюсь: спасение от его контроля все-таки пришло, хоть и в таком неожиданном лице.

Поттер несмело поднимает руку и, поколебавшись, звонит в дверь. Снейп спешно самотрансфигурируется в бронзовую статуэтку Будды — с чего бы это, интересно? — а я, сунув ноги в мягкие салатовые тапочки со стоптанными задниками, не спеша иду открывать. Завидев меня на пороге — лохматого, небритого, в халате и этих тапках — Поттер теряется и даже собирается развернуться и уйти, но я придерживаю его за локоть и интересуюсь:

— Ты ведь что-то хотел?

— Э-э, да, — он заходит вслед за мной, немного ошалело оглядываясь по сторонам.

Мы проходим в гостиную, и мне приходится оторвать его от созерцания выцветших голубых джинсов, концептуально свисающих со старинной люстры, задав наводящий вопрос:

— И, так что ты хотел?

— Я хотел извиниться еще раз и показать тебе кое-что, — сообщает Поттер, с интересом рассматривая парализованную Ступефаем сученожку, из которой Снейп сделал весьма колоритную ножку для журнального столика. — И да, почему у тебя перевязана рука?

— Упал, — отмахиваюсь я и ухожу в спальню, оставляя Поттера лапать глазами мои вещи. Пусти козла в огород, называется.

Наскоро натягиваю единственный маггловский чистый и по совместительству очень удобный для одевания одной рукой комплект одежды (что, конечно же, весомее) и, возвратившись, застаю Поттера упоительно натирающим Будде живот. Борясь с желанием согнуться пополам и рассмеяться до колик в животе, издаю сдавленный смешок и, накинув мантию, утаскиваю Потти на улицу.

* * *

— О Мерлин Великий! — в пятый раз восклицаю я, оглядываясь вокруг. О какой сдержанности может идти речь, когда тебя окружает такое великолепие красок, такое пронзительное чувство свободы и, что главное, силы, такое обилие воплощений и форм, но, в то же время, простота и утонченная роскошь? Поттер довольно щурится, смотрит куда-то вдаль, выставив руку козырьком, а я, долго не раздумывая, ложусь прямо на траву и закрываю глаза, вдыхая полной грудью, пропитываясь этим струящимся, искрящимся, естественным природным волшебством.

— Драко? — недоуменно зовет Поттер и тут же тихо чертыхается. Я приоткрываю один глаз и озадаченно смотрю, как он с досадой кусает кулак.

— Что? — не подаю виду, что удивлен. Я спокоен, как никогда, я прозрачен и уравновешен, наполнен энергией и какими-то тайнами, откровениями, содержания которых не знаю, но бездумно наслаждаюсь тем, что они есть. Мне все равно, почему Поттер назвал меня по имени, пусть хоть Жоржеттой зовет, только не пытается отнять у меня солнечный свет, ласково ложащийся на щеки, сочную, полную жизни траву под пальцами и влажный ветер с легким привкусом моря и каких-то пряных, нежных трав.

— Карета прибыла, — насмешливо и как-то понимающе извещает Поттер, и я, осознав, что отпираться бессмысленно, неохотно поднимаюсь, напоследок сорвав сухую травинку и небрежно сунув её в уголок губ. Поттер переминается с ноги на ногу возле уютно покачивающегося в воздухе, как на волнах, ковра.

Я молча усаживаюсь с краю, с тоской глядя на примятую мной траву, а Поттер садится в середину.

— Ты так и не сказал, где мы и куда сейчас летим? — замечаю я, разглядывая верхушки деревьев и изредка высовывая пальцы за пределы ковра, чтобы позлить Поттера, на данный момент просто из спортивного интереса. Когда я зачерпываю пальцами воздух, ковер слегка меняет курс, поворачивая, и Поттеру приходится делать то же самое, чтобы лететь прямо.

— Это секрет, — лаконично отзывается он, всматриваясь в приближающуюся проплешину в лесу. Его волосы, как и мои, отчаянно развиваются, и Поттер постоянно забавно отплевывается и пытается заправить их за ухо, а я, с моей новоприобретенной уравновешенностью, просто не обращаю внимания, позволяя ветру вытворять с моей прической все, что ему вздумается.

Ковер идет на снижение очень резко, я откатываюсь назад — прямо на Поттера, который заблаговременно ухватился за пушистые кисти.

— Слезь с меня, — бормочет он, отплевываясь от волос — моих на этот раз — и издавая какие-то нечленораздельные ругательства в адрес того, кто сдал в аренду ему этот ковер.

Мы зависли в полуметре от земли, и уже можно было бы встать, но я медлю, прислушиваясь к себе, ощущая спокойное дыхание на своей шее и, чисто из интереса, пытаясь дышать синхронно с другим человеком — неважно, что это Поттер — чувствуя, как его легкие наполняются воздухом и приподнимаясь вместе с ним.

— Драко, — выдавливает, уже сознательно, мое имя и осторожно отодвигается. Мне все равно, твержу я себе, мне все равно, что где-то между лопатками медленно просыпается тянущее чувство потери, легкий холодок, потребность.

— Вот куда мы летели, — мечтательно говорит Поттер, отвлекая меня от самокопаний. Я поднимаю глаза, недоверчиво оглядываюсь по сторонам и поворачиваюсь на другой бок, чтобы упасть в душистую, колючую, собранную в стог траву.

Я заворожено смотрю, как легкие белые облачка стремительно несутся по непозволительно голубому небу, какое редко можно увидеть в Лондоне, как под мягким напором ветра шевелятся травинки, вытягиваю вверх руки, чтобы солнце подсветило их красно-рыжим, не реагируя на Поттера, который, нелепо спрыгнув солдатиком и образовав вокруг себя внушительный кратер, теперь с интересом приглядывается ко мне. У меня в голове поют птицы и древние ветра, я не хочу пускать туда мысли о том, почему он это сделал, с какой целью, — только не сегодня, не сейчас, я не хочу удивляться или разочаровываться, я ловлю момент и полностью принадлежу каждой секунде. Но Поттер не дает мне покоя, выкинув на этот раз совершенно немыслимое: укладывает непринужденно голову мне на ногу и сообщает, что у меня удобное бедро. Он смотрит на волнами от ветра идущие травы, на лес, на носки моих туфель, а я с непониманием изучаю его стриженый затылок и сам себя удивляю, поддерживая его игру "я делаю, что хочу, будто бы так и надо", и кладу пальцы на открытый кусочек теплой загорелой шеи, поглаживаю, улыбаясь, и представляю его изумленное лицо, не догадываясь, что он улыбается почти так же довольно и умиротворенно, как я сам.