— И чья это была идея? — голос Макгонагалл холоден и суров, в руках она держит измятый обрывок пергамента. Там нарисована она сама, одетая только в чулки и нижнее белье. Сухие пальцы деканши подрагивают от возмущения и унижения, и кажется, будто маленькая Макгонагалл непристойно крутит бедрами. От этого руки дрожат еще больше.
— Спрашиваю в последний раз: кто это нарисовал? Если шутник не признается до конца урока, я буду вынуждена снять с каждого из вас по десять баллов.
По классу прокатывается волна возмущенных шепотков. Под конец учебного года почти две сотни баллов — слишком большая потеря для Гриффиндора. Гермиона оглядывается: она как староста не имеет права допустить это, и сейчас ей нужно понять, кто автор рисунка. Гарри? Нет, Гарри бы никогда… Рон? Не исключено, но он скорее мог сидеть рядом с рисовальщиком, наблюдая. Дин? Симус? Уши ирландца пламенеют чуть больше обычного, кроме них, его ничего не выдает, и Гермиона чуть-чуть удивляется, как проницательная деканша не заметила этого. Но Симус молчит, как молчит и Макгонагалл, раз за разом обводя своих «львят» ледяным взглядом.
И Гермиона поднимается со своего места.
— Это сделала я! Простите, профессор Макгонагалл…
Повисает изумленное молчание. Симус вскидывает голову, в его глазах читается недоверие пополам с облегчением, и совсем немножко благодарности.
«Не надейся, что это тебе ничего не будет стоить, — думает Гермиона. — Я сделала это не ради тебя, а ради факультета».
Макгонагалл наконец справляется с приступом немоты, вызванным этим внезапным признанием, и обессиленно машет рукой:
— Вы все можете идти. Мисс Грейнджер, зайдите ко мне в кабинет после занятий.
Листок с нарисованной Макгонагалл медленно падает на пол.
Стоя перед тяжелой дубовой дверью, Гермиона не решается постучать. Она уже успела проклясть себя миллион раз за эту безрассудную отвагу, и только облегчение от того, что все рубины в чаше Гриффиндора остались на своем месте, не дает ей сбежать отсюда.
— Входите, мисс Грейнджер, я не собираюсь ждать до ночи, пока вы наберетесь смелости! Или израсходовали весь ее запас сегодня на уроке? — Макгонагалл говорит жестко, язвительно, ее манера речи сейчас до ужаса напоминает Снейпа. Гермиона напоминает себе, что должна идти до конца, и тянет за бронзовую ручку.
— И чем вы можете объяснить свой поступок? — деканша сидит за столом, сцепив пальцы в замок, обложившись контрольными работами третьекурсников, но непохоже, чтобы она их вообще проверяла. Гермиона сглатывает и решает молчать.
— Мисс Грейнджер, кого вы выгораживаете? Вы же понимаете, я никогда не поверю, что этот мерзкий рисунок — ваших рук дело… Так кого?
— Профессор, но это действительно нарисовала я, — Гермионе кажется, будто она бросается в омут, но не выдавать же в самом деле Симуса, особенно сейчас? — Я целиком и полностью признаю свою вину, и вы можете назначить мне любое наказание, какое сочтете нужным. Только, пожалуйста, не снимайте баллы. Восстановить их количество будет неимоверно сложно… — тихо произносит она.
— Вот как, — Макгонагалл откидывается на спинку кресла и внимательно смотрит на девушку. — Вообще, я против таких взысканий, но раз вы ставите вопрос именно так, и готовы понести наказание… Думаю, я пойду вам навстречу. Гриффиндор не будет лишен баллов. Конечно, я не профессор Снейп, и котлами в трансфигурации не пользуюсь, но я знаю пару старых, проверенных методов. Вы захватили с собой свою палочку?
Гермиона кивает. Неужели ей придется трансфигурировать что-нибудь сложное, чего они еще не проходили? Она готова. Но Макгонагалл произносит какое-то незнакомое заклинание, и палочка Гермионы превращается в длинную, прочную деревянную линейку.
— Подойдите к креслу, мисс Грейнджер. Нет, не садитесь. Снимите мантию. — Макгонагалл отрывисто командует, и Гермионе остается только подчиняться. — Теперь снимите трусы, задерите юбку и упритесь руками в подлокотник.
Гермиона неверяще смотрит на деканшу, но та и не думает шутить.
— Быстрее, мисс Грейнджер. Гриффиндор должен был потерять сегодня почти двести баллов? Округлим до двухсот. Именно столько ударов этой линейкой вам предстоит сейчас выдержать.
Сердце колотится, как сумасшедший зяблик, губы дрожат от унижения, когда Гермиона спускает трусики до колен, поднимает клетчатую юбку и нагибается над креслом. Наверное, Макгонагалл чувствовала что-то похожее, когда обнаружила рисунок… Коленки разом слабеют, а потные ладони скользят по кожаному подлокотнику, и Гермиона прикладывает усилие, чтобы не ткнуться носом в кресло.
Тем временем на ягодицы обрушивается первый хлесткий удар, и она вздрагивает. «В принципе, эту порку можно вытерпеть, — думает она, — особенно если думать о чем-нибудь постороннем».
…Уже на втором десятке рот пересыхает, а воздуха начинает не хватать, но Гермиона продолжает считать, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал. Линейка мерно опускается на задницу в одном ритме с ее дыханием: вдох — взлет, выдох — удар. Макгонагалл молчит, и Гермиона осторожно поворачивает голову, чтобы взглянуть на нее. Деканша спокойна, как горгулья, только крылья носа раздуваются в такт ударам. Движение Гермионы не остается незамеченным, и шлепки ужесточаются. Она напрягает мышцы, сжимаясь, но от этого только больней. Все мысли вытесняет одна: когда же это закончится? Гермиона чувствует, что скоро колени не выдержат, подогнутся, и она самым позорным образом сползет прямо под ноги Макгонагалл.
Пятьдесят. Всего четверть наказания, а Гермионе кажется, что прошла уже целая вечность. Если упираться коленями в кресло, стоять немного легче, но от боли это не спасает, задница уже буквально горит. Гермиона надеется, что скоро там пропадет чувствительность, но не тут-то было.
К обжигающей боли начинает примешиваться еще какое-то странное чувство, в природе которого она пока не разбирается, но вскоре с ужасом понимает, что больше всего это похоже на возбуждение. Жаркие волны от мест соприкосновения линейки с обнаженной кожей распространяются по всему телу, вызывая неуместную сладкую дрожь. Между ног становится особенно горячо, и почти так же полыхают щеки. Зуд в промежности нарастает, хочется протянуть руку и погладить себя там, но нельзя, нельзя…
Гермиона низко опускает голову, утыкаясь вспотевшим лбом в прохладный подлокотник, и вдруг будто бы видит себя со стороны: с задранной юбкой, бесстыдно выпяченной задницей, разве что не стонет от возбуждения… Боги, зачем только она вступилась за Финнигана?
— Не забывайте считать, мисс Грейнджер, — раздается сверху сухой голос Макгонагалл.
Гермиона судорожно вспоминает, на какой цифре отвлеклась, кажется, это было чуть больше ста…
— П-простите, профессор Макгонагалл, — произносит она, и сама удивляется, как жалко дрожит ее голос. Только бы вытерпеть и не застонать, только не застонать…
Вдруг удары прекращаются. Прохладный воздух обволакивает разгоряченную кожу, и Гермиона протестующе дергается: она уже привыкла к боли и более того, почти кончила, как бы ужасно это не звучало.
— Встаньте наконец, мисс Грейнджер, — устало говорит Макгонагалл. — Приведите себя в порядок и ступайте к себе.
— Но мое наказание… — непонимающе бормочет Гермиона. Мысли застилает тяжелый туман, ноги затекли, а лоб и ладони прилипли к кожаной обивке кресла, и она чувствует себя совершенно не в состоянии пошевелиться.
— Я считаю, этого вполне достаточно, — роняет Макгонагалл. Она уже снова сидит за своим столом, отгородившись от Грейнджер пергаментами студентов, и вертит в руках перо. — Заберите вашу… палочку.
Линейка, еще теплая и влажная после порки, ложится в ладонь Гермионы. А она уже и забыла, что Макгонагалл сделала с ней это ее собственной палочкой. То, что должно было, наверное, стать унижением, чуть не стало самым большим за ее жизнь удовольствием…
Погруженная в свои мысли Гермиона не сразу слышит, что Макгонагалл продолжает что-то ей говорить.
— Я повторяю, возьмите этот свиток. Здесь — инструкция по использованию заклинания, которое я употребила. Я думаю, вы найдете ему применение. Кстати, чары скоро спадут, и ваша палочка к вам вернется.
Гермиона сумбурно благодарит ее и выходит из кабинета, прижав к груди мантию. Прикосновения тонкой ткани трусиков к ягодицам причиняют боль, но еще большее неудобство вызывает так и не прошедший жар в промежности. Закрыв за собой тяжелую дверь, Гермиона несколько секунд смотрит на линейку, вдыхает острый запах боли и пота, пропитавший ее, а потом заводит ее под юбку и трет сквозь трусики набухший клитор. Оргазм наступает почти мгновенно, а в следующий момент палочка принимает свою изначальную форму.
Придя в себя, Гермиона отлипает от холодной каменной стены и, чуть пошатываясь, идет в башню Гриффиндора. Кажется, она знает, как с ней будет рассчитываться Финниган…
Vova
