— Я тоскую без тебя, — беззвучно шепнул я в пространство, моля, чтобы так или иначе, эти слова достигли моего любимого.
На войне не обращаешь внимания на боль и страдания, пока не становится слишком поздно.
Ящик был черным, с серебряной отделкой и изумрудной инкрустацией. Прекрасное произведение искусства. Серебро представляло собой двух переплетенных змей, и каждая деталь была настолько совершенна, что я мог поклясться в том, что эти существа двигаются и дышат.
Воспоминания ранят сильнее войны.
— У меня есть для тебя сюрприз, — улыбнулся он. — Закрой глаза.
Смеясь, я прикрыл глаза и протянул руки.
— Какой? — спросил я.
— Увидишь, — это все, что он сказал, и я почувствовал что-то в своих ладонях.
Открыв глаза, я увидел черную бархатную коробочку с двумя заколдованными оплетающими друг друга змеями.
— Ах! — выдохнул я.— Как красиво.
— Открой, — едва сдерживая волнение, произнес он.
Внутри коробочки была красивая цепочка. Чуть дыша, я прикоснулся к ней, звенья цепочки перетекали по моей коже, подобно воде.
— Давай, — шепнул он, и взял ее, чтобы одеть мне на шею. Цепочка красиво легла на мои ключицы, сверкая, словно, в лунном свете.
— Теперь ты будешь всегда помнить обо мне, — пошутил он. После чего продолжил серьезным тоном, — Я люблю тебя, никогда, ни на секунду не забывай об этом.
— Я тоже тебя люблю, — сказал я, не подозревая о том, что бремя этих слов навсегда останется со мной. Никто из нас тогда не подозревал об этом.
Но сожаления ранят больнее всего.
— Мне очень жаль, — прошептал он, глотая слезы.— Я забыл.
— Шшш..., — ответил я. — Все нормально, все хорошо.
Цепочки на наших шеях вспыхнули серебристым светом. Друг для друга мы все еще были дороже жизни, и мечтали о том, чтобы время остановилось, в этом унылом месте, где наши руки дарили нам рай.
— Ты вернешься? — спросил он, вытирая глаза.
— Всегда, — пообещал я. — Что бы ни случилось...
— А сейчас возвращайся к ней, а то твоя жена будет волноваться, — произнес он ласково.
Боль это крик души.
Две змеи в форме сердца опустились под землю, унося с собой ту, истинную красоту, которую олицетворяли собой: его лицо, его тело, его улыбка... Одна цепочка, бледная как лунный свет и гладкая, словно, вода, исчезла под землей, покоясь на бледной шее. Вторая, подобная блеску луны на безоблачном небосводе, осталась на мне. Я зарыдал.
Боль это любовь.
— Малыш, ты в порядке? — послышался голос откуда-то издалека.
Я оглянулся, встретившись взглядом со своей женой.
— Да, Джинни, — соврал я.
— Почему ты хотел прийти сюда? — сухо спросила она. — Ты же едва знал Малфоя.
Тогда я рыдал на ее плече, снова и снова беззвучно шепча, — Мне жаль, мне так жаль... — Так, как если бы ветер уносил эти слова в долину смерти и шептал их на ухо моему возлюбленному. Успокоившись, я выпрямился и вытер глаза.
— Ты уверен, что все нормально?— выспрашивала она.
— Все прекрасно, — снова соврал я, пытаясь улыбнуться. — Боль делает тебя взрослее. — Она должна...
Уходя, я шепнул ветру: — Я не забыл...
Той ночью я ушел, обещая вернуться, и я вернулся... В черном ящике с серебряными змеями — несчастный случай. И где-то там, на небесах, зародился рай, соединяющий влюбленных, с двумя цепочками подобными сиянию луны, и обещающий им настоящую вечную любовь.
Vova
