— Стой!!! Упадёшь!!! — крик сорвался с губ Гермионы прежде, чем она успела сообразить, кто перед ней. Тёмная фигура, так опасно застывшая на узком бортике площадки, на самом верху Астрономической башни, хрупкая и беззащитная перед бушевавшим ветром, неожиданно обернулась. Чёрные, тщательно уложенные волосы взвивались в дикой пляске и били по лицу, бледному и скуластому. С тонкой линией губ, сейчас обведённых тёмной помадой.
— Отстань, — сердито буркнула Пэнси Паркинсон, глядя на непрошеную спасительницу. Её слова унёс прочь беснующийся ветер.
— Ты что творишь?! — Гермиона была настолько шокирована увиденным, что едва отдавала себе в этом отчёт. Быстро подбежала к слизеринке, и, обхватив руками сдавленную чёрным корсетом талию, рывком стянула её вниз. Каблуки лакированных туфелек Пэнси цокнули о камни.
— Ты с ума сошла?!! Тоже мне самоубийца!!! Зачем ты это делаешь?!!
— А зачем ты мне мешаешь? — Паркинсон заглянула ей в глаза. Устало и презрительно.
Она вообще была удивительно спокойна. Даже подозрительно спокойна. Не возмущалась, не вырывалась, не прохаживалась по личности своей спасительницы и по всему Гриффиндору в целом. Гермиону это насторожило. Это вполне могло быть ещё одним подтверждением того, что крыша у слизеринской старосты таки слетела. И ещё одежда… Гермиона заметила это почти сразу. Пэнси была не в школьной форме. Вырядилась, как на праздник, шикарно даже для слизеринских выпендрёжников. Чёрное платье с шуршащей юбкой ниже колен и плотным стягивающим кости корсетом, оставляло открытыми острые плечи, тонкие руки скрывались в полупрозрачной дымке пышных рукавов. А ещё украшения. И вечерний макияж.
«Хотела умереть красивой… Типичное для самоубийцы поведение», — пронеслась в голове Гермионы паническая мысль. «Ох, ничего себе, прогуляться перед сном вышла…»
— Но зачем??? — выдохнула она. От одной мысли, что приди она секундой позже, то обнаружила бы у подножия башни распластанное изувеченное тело, ей стало дурно.
— Хочу и всё, — дёрнула плечом Паркинсон, разглядывая её как детёныша соплохвоста на уроке по уходу. — Свалила бы ты, Грейнджер…
— Ну уж нет! — гриффиндорка упрямо тряхнула густой гривой, которой бушующий ветер придавал ещё больше объёма. — И не подумаю! Не позволю, чтобы ты вниз сиганула!!
Пэнси громко фыркнула.
— С чего бы это?
— Не твоё дело!!! — брякнула Гермиона, поняв что более дурацкого ответа быть не могло. Она сама не знала, почему так себя ведёт. С Паркинсон их связывала многолетняя взаимная неприязнь, подпитанная множеством сказанных друг другу гадостей. Но сейчас Гермиону это как-то не тревожило. Она чётко понимала, что уйти сейчас, сделать вид, что ничего не видела, и позволить Пэнси прыгнуть не сможет… Просто себе не простит.
«Раз уже вмешалась… — Гермиона подавила вздох, — Гриффиндорцы не отступают!»
Злой ветер продувал насквозь пуловер и рубашку. В глазах слизеринки отражались замковые огни.
— Да ну?! — Пэнси вскинула тонкие брови. — Много на себя берёшь…
— У тебя что-то случилось? Что? — перебила её гриффиндорка.
Пэнси закатила глаза.
— Предположим…
— С Малфоем поссорилась?
— Да, поссорилась! — Паркинсон впервые за весь разговор на секунду вышла из пугающей апатии. — Тебе-то что?!
— Помиритесь! Нашла из-за чего! Паркинсон, не будь дурой!
— Сама не будь дурой, Грейнджер! Кто тебе сказал, что я из-за Малфоя буду с башни прыгать?
— А из-за кого? — растерялась Гермиона.
Паркинсон тяжело вздохнула и уселась на холодный камень ограждения.
— Из–за Долгопупса, Грейнджер. Сохну по нему курса со второго и не знаю, как сказать. А он меня даже не замечает… И вообще, он кроме соей жабы никого, наверное, не любит… Да не падай в обморок, шучу я!!!!
— А правда? — прозвучало почему-то совсем жалобно.
Пэнси этого словно не заметила. Она задумчиво разглядывала маникюр, потом уставилась в стену над плечом Гермионы и, наконец, соизволила ответить.
— Из интереса.
— Жизнь после смерти?
— Нет, Грейнджер. Мне просто интересно, когда все заметят, что меня нет. Дошло?
— Но ты же этого не узнаешь.
Слизеринка поморщилась.
— Ну и что…
— Не логично!
— Ну и что?
Гермиона со вздохом опустилась на камень рядом. РЯДОМ! С ПАРКИНСОН! Ещё сегодня утром она бы не поверила в это. Но сейчас все их перипетии были абсолютно не важны. Паркинсон уже как бы была не Паркинсон, а просто человеком, которому нужна была её, Гермионы, помощь. А равнодушной она быть не умела.
Пэнси убрала прилипшую к губам прядь.
— Грейнджер, скажи, ты бы когда заметила, что я пропала?
— Да в первый же день ещё, в Большом Зале!
— Врёшь.
— Ну почему? Вы с Малфоем практически неразлучны, и если бы я не увидела тебя рядом с ним…
— Вот! — слизеринка нехорошо улыбнулась. — А если бы мы с ним разругались накануне и некоторое время не ходили вместе?
Гермиона замялась. Она прекрасно понимала, что что-то говорить надо, но в голове как назло было пусто.
— Не напрягайся, это не столь важно… — в голосе Пэнси помимо мнимой беспечности звучала ещё что-то… Очень похожее не приговор. — Я неделю провалялась в больничном крыле. Сегодня только вышла.
— Неделю???
— Да, неделю! «В первый же день…» Не беспокойся, Грейнджер, не ты одна не заметила. Никто не заметил. Никто. Никто не обеспокоился, не навестил, не принёс новости…
Пэнси прикрыла глаза ладонью и отвернулась. Ветер утих, словно прислушиваясь к их разговору.
— А Малфой? — голос Гермионы был тише ветра.
— Грейнджер, тебя заклинило? Тайная страсть? Малфой, Малфой… Твой Малфой игнорирует тех, на кого обижен, а когда человека нет, то и игнорировать легче.
— А соседки по комнате?
— У них появилась свободная кровать. На которой можно поваляться, когда на своей бардак.
— А учителя?
— Что учителя? Я же не главные мозги Хогвартса, как некоторые! Никто не спросил… Никто…
Пэнси повернулась к тёмному лесу. Скользнула ладонями по холодному камню. Чёрный лак на ногтях контрастировал с белой кожей. Гермиона молчала. Ветер доносил тоскливый, раздирающий душу, отчаянный вой. Где-то далеко ухал филин.
— Теперь понимаешь? Вокруг нас каждый день крутятся сотни людей, которых мы любим, презираем, игнорируем, или попросту не знаем. И кажется, что мы всегда на виду, что мы важны и заметны… А стоит пропасть, хоть на немного, и сразу понимаешь, что ты — пустое место. Капля на стекле, утренняя дымка.
— И ты из-за этого? Глупо…
— И пусть… Я хочу чтоб они хватились, и поняли что меня не вернуть… И всё.
Вой в лесу усиливался. Словно чьи-то забытые неупокоеные души сложились в нестройный хор и вкладывали в пение всю свою тоску и боль.
— А родители?
— Они раньше Рождества обо мне не вспомнят.
— Почему?..
— Приём. В остальное время им не до меня. Живу себе, учусь, честь рода не позорю и всё. Что ещё надо?
— Не может быть…
— Много ты знаешь! Не веришь мне? Попробуй сама на пару дней исчезнуть и поймёшь, как ты всем дорога! Хотя… Тебя, наверное, хватятся… Это я никому не нужна.
— Неправда… — гриффиндорка говорила очень неуверенно, но всё же голос её постепенно креп, — Ты, мне кажется, просто преувеличиваешь… У тебя депрессия или же…
— Или же ты дура, Грейнджер! — огрызнулась Пэнси.
— Сама такая.
— Может и сама….
Гермиона только тихо вздохнула. Она ужасно замёрзла, и поражалась выдержке слизеринки в её открытом платье. Протянула руку, накрыла её ладонь своей. Ладонь Пэнси была не теплее камней.
— Давай уйдём… — шепотом.
Паркинсон мотнула головой.
— Ну хотя бы не лестницу… Ненадолго.
— Разве что…
Внутри башни было намного теплей. Или это Гермионе показалось после ледяного ветра? Они сели на верхней ступени, бок о бок. Гриффиндорка, негнущимися руками вытянув палочку, создала прямо на ступеньках маленький бездымный фиолетовый огонёк, и они грели над ним озябшие пальцы.
— Пэнси….
Она повернулась.
— Так нельзя. Надо жить.
— Зачем?
— А разве нет причин?
— А разве они есть? Если ты сейчас начнёшь говорить, что я сама во всём виновата…
— Не стану. Но жить надо.
— Зачем? — упрямо повторила слизеринка. Её ладони почти касались запястья гриффиндорской старосты.
— Ну причин много… Чтобы достичь каких-нибудь целей, чтобы увидеть что будет дальше, чтобы больше сделать, больше узнать… Или просто чтобы… Ну не знаю… — Гермиона смутилась. — Чтобы видеть улыбки близких, видеть как солнце встаёт и садится, ну чтоб каждое утро, идя в Большой зал, касаться ладонью шершавых стен, чтобы чувствовать запах новых книг…
— Сентиментально до одури, — констатировала Пэнси, но в лёгкой улыбке, тронувшей её губы, не было ни намёка на насмешку. — Но мне нравится! Что ещё?
— Многие говорят, что надо брать от жизни всё… Я с этим не всегда согласна, но в данной ситуации сможет пригодиться. У нас всех есть какие-то сумасшедшие желания, которые очень хочется исполнить, но что–то мешает… Так раз ты собралась прыгать — используй жизнь на полную катушку. Выжми из неё всё! Делай то, что хочется, наплевав на всё! — Гермиона поморщилась. — Звучит ужасно безрассудно, но попробовать стоит… А там, глядишь, понравится!
Она не сдержалась и прыснула, увидев как Пэнси состроила задумчивую гримаску.
— Интересно… — с наслаждением протянула слизеринка. — Кто бы мог подумать, что ты можешь такое посоветовать!
— Ну знаешь…
Гермиона не смогла договорить. Щеки её коснулась чёрная блестящая прядь, а губы обожгло чужое дыхание. Пэнси осторожно поцеловала её. Медленно, смакуя каждую секунду, словно пробуя что-то редкое, изысканное и необычайно вкусное. У Гермионы потемнело в глазах от этого тепла и нежности, от тонкого аромата дорогих духов и вкуса губной помады. Наконец Пэнси отстранилась.
— Делаю то, что хочу, — на выдохе объяснила она, осторожно вытирая размазанную помаду.
Гермиона только рассеяно кивнула, и протянула к ней руку. Пэнси подвинулась ближе, позволив себя обнять. Огонёк всё горел, но они уже забыли о нём. Им и так было не холодно вдвоём.
Десять минут спустя.
— Гермиона….
— Что?
— А с чего ты взяла, что я покончить с собой собираюсь?
— Я? Ты… Ты же… Но ты же….
— А что я? Ну я часто так стою когда настроение плохое, особенно в ветреную погоду. Ощущение полёта, да и вообще дурь из головы улетает… Рекомендую!!!
— Ах ты паршивка!!! Ты мне врала, значит?
— Не-а, чуть-чуть подыгрывала… А так… Я была с тобой откровенна, как ни с кем. Всё, что я тебе говорила — правда…
— Верю… Хотя кто тебя знает, слизеринка…
— Ну если тебя не устраивает такое развитие событий, я могу пойти прыгнуть!
Vova
