Лилии профессора Спраут

Это был день ее рождения. Снейп вышел из дверей замка на занесенную снегом территорию и сразу же оказался по колено в сугробе. За ночь, видимо, намело еще больше, чем накануне — невозможно было шагу ступить без того, чтобы провалиться в снег. Он коротко выругался, отряхивая мантию, и оглянулся кругом... Небо постепенно окрашивалось в розовый цвет. Над замерзшим озером начинала медленно разгораться заря. Последние дни января в этом году выдались довольно холодными и его дыхание застывало в морозном воздухе. Было совсем еще рано и он радовался, что удалось выскользнуть незамеченным. Все другие ученики наверняка еще спали или же только-только начинали просыпаться. Снейп любил такие моменты (благо их можно было пересчитать по пальцам), когда мог остаться наедине с собой.

Пересекая двор, он поразился, до чего здесь сейчас тихо: нет ни надоедливых младшекурсников, забавлявшихся дурацкой игрой в снежки, да еще визжащих при этом от восторга, как поросята, ни стаек болтливых девчонок, чье нескончаемое трещание доводило его до бешенства, ни идиотов-старост факультетов, которые, дорвавшись до власти, вообразили, будто стали важными птицами и ходили с надутым видом, делая замечания всем подряд. У него есть по меньшей мере час, чтобы спокойно поразмышлять в полном одиночестве. Но как раз сегодня ему больше всего хотелось не думать. Забыть, что сегодня ее день рождения и о том ужасном дне, полгода назад, когда закончилась его жизнь...

Он никогда не был сентиментален: не мог себе этого позволить и откровенно презирал людей, которые это делали. Он считал, что поддаваться чувствам — признак слабости, а те, кто позволяет эмоциям взять верх над собой недостойны его уважения. Он гордился тем, что его логика всегда была четкой, ясной и непогрешимой. Благодаря этому ему удалось достичь блестящих успехов в учебе и самому делать открытия. Открытия... Он достал из складок мантии учебник по зельям, с которым никогда не расставался. Эта книга была его гордостью и хранилищем его мыслей. На каждой странице можно было найти следы его усилий и плоды упорного труда.

Снейп пролистал страницы и попытался сосредоточиться на составе, усовершенствованием которого занимался накануне, но мысли не шли в голову. Душа его была далеко... Истина лежала перед ним, простая и ясная, как Третий закон Голпалотта — он не может без нее жить! То есть, физически он способен, конечно, есть, спать, учиться, ходить, говорить. Но жить без нее он не может. Никогда не мог, с той самой минуты, будь она проклята и благословенна сразу, как он увидел ее в первый раз. Сколько ему было? Десять? Он был тогда ребенком, но уже тогда знал, что это не просто детская влюбленность, увлечение, дружба. Уже в тот момент, какой то неведомый голос глубоко внутри сказал ему: ты будешь любить Ее всю жизнь. Без нее твое существование не имеет ни ценности ни смысла.

Иногда Северус спрашивал себя: какого черта молчит? Но рассказать было бы еще хуже. Он скорее спрыгнул бы с Астрономической Башни, чем решился на это. Тем более теперь. Он же полгода не верил,что все действительно кончено. Полгода надеялся, что она вдруг одумается, предложит забыть о прошлом. Он знал, что сам виноват во всем. Как он мог сказать это тогда, летом? Как вообще подобное могло сорваться у него с языка? Всему причиной Поттер — этот высокомерный выскочка. Он просто потерял голову от ревности, когда этот мерзавец начал заигрывать с ней. У него на глазах! Да еще предварительно унизив его, выставив слабаком. Он словно обезумел, разум заволокло пеленой гнева, он не понимал, что делает и говорит, а этот подонок смеялся над ним... Все из-за него!

Он и сам не знал, как прожил эти шесть месяцев. Встречая ее в коридорах замка, он всякий раз натыкался на ее холодный презрительный взгляд. В ответ он демонстративно отворачивался и уходил в другую сторону, словно они незнакомы. И это в то время, когда ему хотелось бежать за ней, броситься к ее ногам, кричать, что он любит ее безумно, что умрет, если она не простит его... Но сегодня был день ее рождения. И сейчас, стоя в одиночестве на занесенном снегом берегу озера, он пытался отогнать мысль, что может быть сегодня вдруг случится нечто необыкновенное...какое-нибудь чудо...и они помирятся...все снова будет, как прежде...

Он не знал, сколько времени простоял так, думая о ней. Первые блики рассвета уже успели окрасить снег и небо в розовый цвет, когда он понял, что пора возвращаться. Проходя мимо теплиц по дороге к замку, Снейп заметил, что одна из дверей в оранжерее слегка приоткрыта. Позже он так и не смог объяснить себе, что же заставило его заглянуть туда. Среди множества растений и цветов, на солнце сияли белые короны только что распустившихся лилий. Словно зачарованный он вошел в оранжерею и опустился на землю, не отрывая от них взгляда своих черных глаз.

Он не любил цветов. Точнее, как все мужчины, относился к ним совершенно равнодушно. А увлечение ими женщин воспринимал, как странную и досадную причуду. Но взглянув на одну из этих белых лилий: с хрупким длинным стеблем, с гордым венчиком, с белыми, почти прозрачными лепестками, на которых сверкали капли росы, он не мог двинуться с места. Прелестный цветок, чье имя она носила, был так на нее похож. Лилия — нежная, чистая и непорочно-прекрасная, чуть склонившая головку, точно не осознавая всей своей красоты...Пальцы Снейпа обхватили цветок. Он сам не заметил, как лилия оказалась в его руках. Он выскочил из оранжереи, прикрывая цветок от холода своей мантией, воодушевленный новой мыслью: подарить ей этот цветок. Подарить сегодня, на день рождения. Эта белая лилия так прекрасна, что она все поймет, едва взглянув на нее. Поймет, что лишь таким образом он может рассказать ей, как она красива. Поймет, какие чувства сжигают его уже несколько лет, как она ему дорога. Поймет все...

Он встал за колонной, из-за которой ему были прекрасно видны проходившие мимо ученики. Завтрак, должно быть, уже начался, но ему совсем не хотелось есть. Он ждал очень долго, сотню раз прокручивая в голове, что он ей скажет...А может лучше вообще ничего не говорить? Да и захочет ли она с ним разговаривать? Просто подойти, протянуть ей цветок, пока не успела опомниться и убежать? Пожалуй, это будет самое лучшее...Наконец из замка на улицу потянулись первые ученики. Некоторые из них шли группами, некоторые поодиночке. Он внимательно вглядывался в лица проходивших девушек, надеясь заметить среди них ту, что была так нужна ему сейчас. Наконец его глаза безошибочно выделили из приближающейся толпы в красно-золотых гриффиндорских шарфах, ее хрупкую фигурку. Эти темно-рыжие пряди волос, обрамлявшие светлое одухотворенно-прекрасное лицо и эти ярко-зеленые глаза он узнал бы из миллиона. Ни у кого на свете не было такой легкой походки, никто на свете не умел смотреть так, как она, никто на свете не умел так улыбаться. Она уже поравнялась с колонной, за которой стоял Снейп. Он повернулся, чтобы сделать шаг вперед, прижимая цветок к груди. Но тут его будто ударили ножом прямо в сердце: она была не одна. С нею рядом с самодовольной улыбкой вышагивал Джеймс Поттер. Его черные волосы как всегда стояли дыбом, а в глазах светились радость и восхищение. Дешевый позер вытащил волшебную палочку, и в небо взвились сверкающие красно-золотые ракеты, образовавшие надпись:" С Днем Рождения, Лили! Я люблю тебя." Его мерзкие дружки, которые шли втроем немного позади, толкали локтями своих соседей, призывая их посмотреть вверх. Все находившиеся поблизости студенты остановились, показывая руками на небо, радостно закричали и захлопали в ладоши. Громче всех, конечно, апплодировали гриффиндорцы. Виновница торжества залилась краской и смущенно опустила глаза. Джеймс Поттер обернулся, схватил ее в объятия и закружил в воздухе...

Это было уже слишком. Какое сердце могло бы выдержать эту пытку? Руки Снейпа с такой силой сжали стебель цветка, что он переломился. Кровь бросилась ему в лицо...За те несколько минут, пока эти двое, окруженные толпой весело галдящих друзей, не пересекли двор замка и не скрылись из виду, он испытал все муки ада. Чуть только они исчезли, он в бешенстве швырнул цветок на землю. Занес ногу, собираясь втоптать лилию в мерзлую землю, но что-то помешало ему...

Он присел на корточки, хотя полы его мантии моментально погрузились в снег, и снял перчатку. Ощущая во всем теле странную дрожь, он поднял поникшую головку лилии. Стебель сломался как раз чуть ниже венчика, и, глядя на лежавшую у него на ладони головку с бессильно опущенными белыми лепестками, он внезапно содрогнулся от непонятной тревоги. Снейп закрыл глаза, пытаясь отогнать навязчивую идею, и тут его пронзило видение: на короткий миг, он увидел, что у него на руках лежит не мертвая лилия. Он держал в объятиях ее безжизненное тело. Копна темно-рыжих волос рассыпалась по плечам, изумрудные глаза неподвижно смотрели перед собой. Прелестная головка навсегда поникла утратив жизнь...

Он закричал...Крики его отдавались от стен, разносясь по всей территории. В них звучал первобытный животный ужас и отчаяние...Студенты, еще не успевшие отойти на большое расстояние от замка, испуганно оглядывались, пытаясь определить источник странного звука, некоторые даже побежали в ту сторону, где он стоял. Спустя секунду, Снейпу удалось наконец овладеть собой. Он вскочил на ноги и опрометью кинулся к замку не оглядываясь и не разбирая дороги. Ученики удивленно оглядывались вслед юноше, бегущему куда-то с дикой скоростью, но его это не волновало. В конце вестибюля он внезапно затормозил, налетев на Малсибера, возвращавшегося, по-видимому, в их общую гостиную, после плотного завтрака. Тот взглянул на товарища по факультету расширившимися от удивления глазами.

— Эй, Северус, ты куда? — спросил он грубым голосом, — Почему тебя на завтраке-то не было? Ты знаешь, какую шутку придумал Эйвери? Можно будет классно позабавиться кое-с кем из этих маглорожденных... — Малсибер осекся, заметив, что однокашник не слушает его. Он резко повернулся, хватая Снейпа за рукав и обращая к себе лицом. Изумленное выражение на его физиономии сменилось досадой...

Снейп резко вырвал руку, не обращая внимания на возмущенные возгласы Малсибера: "Эй-эй, Северус, постой! Да подожди ты!", и бросился прочь по коридору.

— Что это с ним такое? — пожал плечами слизеринец, — похоже, он чем-то расстроен... Скоро уже начнутся занятия... Он же на них никогда не опаздывает... Какие у нас там сейчас уроки? — Он достал из кармана пергамент с расписанием и уставился на строчку, подписанную: 30 января. Потом зевнул, затолкал лист обратно и пренебрежительно фыркнул.

— Но что же сегодня Снейп, словно с цепи сорвался... Пойду, что ли, посмотрю где он... — снова подумал Малсибер. Пнув мимоходом, попавшегося ему на пути первокурсника-гриффиндорца, он двинулся в направлении подземелий.

Это был день ее рождения...

Профессор Помона Спраут сидела за столом с расстроенным видом. Сегодня утром, войдя в оранжерею №5, она обнаружила пропажу дюжины белых индийских лилий, которые пышно цвели у нее еще с Рождества. Больше месяца она вместе с учениками любовалась их красотой и вот сегодня они исчезли. Профессор не могла понять, как такое могло случиться. Она была уверена, что никто из студентов не смог бы самостоятельно открыть двери оранжереи, которую она запечатывала довольно мощным заклятьем. Поэтому Спраут была в недоумении: с одной стороны, выходило, что лилии украл не школьник, но с другой — зачем кому-то из взрослых могли бы понадобиться ее цветы? И почему их взяли именно сегодня?

Профессор Спраут терялась в догадках. Обиднее всего было почти полное отсутствие какого-либо сочувствия по этому поводу. Даже среди учеников ее собственного факультета Хаффлпаффа только Сьюзен Боунс и Джастин Финч-Флетчли огорчились по этому поводу. Их реакцию разделил гриффиндорский студент Невилл Лонгботтом, один из ее самых любимых учеников. Все же остальные ученики к происшествию остались более, чем равнодушны. Преподаватели, собственно, тоже. Минерва Макгонагалл в ответ на ее жалобы только покачала головой. А Дамблдор и вовсе заявил, что "у того, кто взял эти лилии, возможно была на это причина" и отказался слушать ее возражения... Конечно, профессор Спраут прекрасно понимала, что все сейчас озабочены гораздо более важными вещами. Несчастный случай с мисс Кэти Белл, возрастающая активность Лорда Волдеморта, невнятная политика Министерства магии, повторяющиеся изо дня в день убийства и исчезновения людей, предстоящие старшекурсникам тесты по трансгрессии — на фоне всего этого кража десятка цветов была событием малозначительным. Но именно поэтому профессору Спраут так хотелось понять, кто в подобной обстановке мог решиться на такой странный, и, как бы ни смотрел на это директор, крайне некрасивый поступок.

Спраут оглядела своих коллег. Одни ели молча, другие о чем-то беседовали между собой. На мгновение ее глаза встретились с обычно невозмутимым взглядом Северуса Снейпа. На его бледном лице сегодня было какое-то странное необычное для него выражение. Ей показалось, что он чем-то взволнован. Он сразу же отвел глаза, устремив их на магический потолок, отражавший низко нависшее зимнее небо. Такая реакция немного смутила профессора Спраут.

Этого холодного мрачного человека с темным прошлым в Хогвартсе не любили ни ученики, ни учителя. Последние, в частности, за то, что он, несмотря на молодость (а он был чуть не втрое младше большинства из них), умел поставить себя так, что имел не меньший, если не больший авторитет. Еще более странным представлялось полное и безоговорочное доверие, испытываемое к Снейпу Дамблдором. Директор ничуть не скрывал, что верит этому человеку больше, чем кому-либо. И если кто-то осмеливался высказывать сомнения на его счет, Дамблдор всегда решительно их отметал.

В кресле около Снейпа сейчас развалился толстяк Хорас Слагхорн — новый преподаватель зельеварения, вернувшийся в этом году в школу по просьбе Дамблдора. Слагхорн сам когда-то был деканом факультета Слизерин, и помня Снейпа, как своего студента, обращался с ним нарочито фамильярно. Вот и сейчас он взирал на своего бывшего ученика с благосклонной улыбкой. Но тот по-прежнему смотрел в потолок, нервно кусая тонкие губы. Длинные тонкие пальцы машинально сминали салфетку. Голову профессора Спраут внезапно пронзила мысль: а что, если...Но она тут же рассмеялась своему предположению. Этого просто не может быть.

Поднявшись из-за стола, Помона увидела, что к ней направляется Дамблдор. Она замедлила шаг, поджидая его. Подойдя, директор протянул ей какой-то конверт. Вскрыв его, профессор обнаружила какой-то толстый том в яркой обложке изображенными на ней растениями. На нем было написано: "Каталог магических растений всего мира. От одуванчиков до Ядовитой Тентакулы". Ниже, выписанный светящимися аляповатыми ярко-зелеными буквами красовался адрес поставщика.

— Теперь вы сможете вырастить что хотите, Помона. В том числе и новые индийские лилии, — сказал Дамблдор, улыбаясь в седые усы,— Вы сегодня же можете заказать совиной почтой семена или саженцы любого понравившегося вам растения. Надеюсь такая компенсация удовлетворит вас и вы не будете настаивать на поисках виновника кражи.

— Спасибо, — холодно поблагодарила Спраут, — но мне все же хотелось бы знать, кто и зачем взял мои лилии. И почему он не обратился ко мне, если уж они были ему так отчаянно необходимы? Вы знаете, что я с удовольствием отдала бы цветы любому человеку, который попросил бы меня об этом.

— Возможно, он не мог так поступить, Помона.

— И поэтому взял их тайком? Под покровом ночи? Даже если у него были причины, чтобы совершить эту мелкую кражу,это его не оправдывает! Я хочу знать, кто это сделал.

Взгляд Дамблдора сделался несколько раздраженным. Он оглянулся через плечо. Синие глаза за стеклами очков-половинок остановились на бледном лице Северуса Снейпа, как раз встававшего из-за стола...

— Если вас это так уж сильно волнует, — протянул Дамблдор,— можете считать, что это сделал я.

Кладбищенский сторож Сэм Гаукинс тяжело ступая пробирался по снегу среди надгробий маленького деревенского кладбища. Он работал здесь уже четыре десятка лет и привык, что на кладбище часто происходят разные не слишком понятные ему вещи. Иногда, например, здесь появлялись люди в очень странной одежде. Сэм знал, что они не были жителями деревни — он был там почти со всеми давно и очень близко знаком. Все знали старого Сэма и каждый житель деревушки, приходя на кладбище непременно останавливался побеседовать с Сэмом, а иногда даже выпить бренди в его скромном домике, стоявшем сразу за кладбищенской оградой. Эти же люди, даже если его видели, никогда не заговаривали с ним — просто молча проходили на кладбище, клали на какую-нибудь из могил венок или просто сметали снег, преклоняли колени, и также молча уходили, не сказав ему ни слова. Еще были могилы, возле которых Сэм вообще никогда никого не видел, тем не менее он был уверен, что кто-то их навещает, потому что за местом упокоения явно ухаживали. Но кто и когда — этого Сэм никак не мог понять. Сначала он удивлялся таким необычным явлениям, искал объяснения, пробовал следить. Проторчав однажды в часовне, выходившей к кладбищу, трое суток подряд и не добившись успеха, сторож перестал обращать на все эти странности внимание. Но именно в этот день уже пятнадцать лет подряд происходило нечто такое, на что невозможно было закрыть глаза.

То, что так удивило Сэма, было связано с одним из надгробий, расположенных в том конце кладбища, что дальше от церкви. Сторож прекрасно знал эту могилу с красивой плитой из белого мрамора. Она нравилась Сэму, хотя, как он ни старался, он никак не мог прочесть имена погребенных там людей. Между тем, они вроде как были высечены крупными четкими буквами. Порывшись в церковном реестре, Сэм узнал, что в этой могиле похоронены муж и жена — совсем молодая пара. Погибли они примерно пятнадцать лет назад. Судя по совпадавшим датам смерти, это произошло в результате какого-то несчастного случая. "Наверняка разбились на машине, — с болью подумал тогда Сэм, — они ведь такие бесшабашные -современные молодые люди. Носятся по дорогам с безумной скоростью, не то, что в наши дни..." Несмотря на это Сэм всегда жалел юных супругов. Его жалость была тем сильнее, что он ни разу не видел, чтобы их кто-нибудь навещал. Однако каждый год именно в этот день происходило нечто совершенно поражавшее воображение старого сторожа.

Он помнил, как обнаружил это в первый раз. В то утро, когда Сэм обходил кладбище, он издали увидел, что на этой могиле что-то лежит. Подойдя ближе, сторож ахнул. Там лежал букет белых лилий. Совершенно свежих белых лилий невероятной, неописуемой красоты. Цветы были заботливо перевязаны лентой, чтобы холодный зимний ветер не разбросал их. Сэм наклонился, любуясь чудесной красотой цветов. Лилии были белее окружающего их снега, а их лепестки казались почти прозрачными...

"Кто же принес их сюда, — целый день гадал тогда Сэм, — и где этот человек ухитрился достать лилии в середине зимы?" Сэм пересчитал цветы, их оказалось двенадцать. С благоговейным ужасом старик-сторож подумал о том, сколько же стоил этот букет неведомому дарителю. Дюжина лилий в январе, когда даже самые простые цветы подскочили в цене чуть не на несколько фунтов! По какому же поводу этот сумасшедший решил так разориться? И почему он выбрал именно лилии? Все эти вопросы не давали Сэму покоя.

Самым странным было то, что он мог бы поклясться: никто, ни один человек не мог принести эти цветы, потому что он, Сэм, непременно заметил бы его. Но в то же время, раз букет появился, значит его кто-то принес. Но кто и когда — осталось для Сэма тайной. Пятнадцать лет назад сторож просто причислил это событие к ряду необъяснимых явлений, время от времени происходивших на кладбище. Но через год в этот же самый день повторилось то же самое. Потом еще через год и еще... Сэм не знал, что и думать. Лет пять назад накануне этого дня он специально спрятался неподалеку и весь день и всю ночь не спускал глаз с загадочной могилы. Сколько он ни пялился, но так никого и не увидел, а утром снова нашел на могиле букет белых лилий. Цветы появились словно бы ниоткуда и так продолжалось каждый год.

Сегодняшний букет, как всегда принесенный неизвестно кем и неизвестно откуда, особенно поразил его своей красотой. Уже в сотый раз за день проходя мимо белой плиты, он снова взял цветы в руки и прикоснулся к белоснежным лепесткам. Тонкие длинные стебли были ровно обрезаны на концах, казавшиеся хрустальными венчики словно светились в надвигающейся темноте, озаряя серебистым сиянием ближайшие надгробья. Старый смотритель встал на колени и осторожно положил букет обратно на могилу. И вдруг, в этом ярком серебристом сете ему бросилась в глаза надпись надгробной плите. Это было одно из тех имен, которые он, по непонятной причине, так долго не мог прочитать. Надпись гласила:

"Лили Поттер — 30 января 1960г..."

Имя мелькнуло перед ним только на одно мгновение, пока он опускал цветы на надгробье. Он не сомневался, что это было имя женщины, покоившейся здесь вместе со своим мужем. Ни расположенного чуть выше имени ее мужа, ни даты смерти супругов Сэм по-прежнему не мог разобрать...

Тогда старик выпрямился, кряхтя, поднял с земли свой фонарь и поднес его к плите. Но надгробье снова стало таким, как всегда. Он не мог прочесть ни одного, ни другого имени. Сэм еще раз взглянул на букет белых лилий, освещаемых светом его фонаря, затем перевел взгляд на медленно чернеющее небо...Кто бы ни была эта женщина, в одном Сэм Гаукинс был почему-то абсолютно уверен: таинственный даритель, приносивший сюда эти цветы, приносил их именно ей...

* * *

За много миль от деревенского кладбища, окна в огромном замке постепенно гасли. Коридоры были уже пусты и только изредка запоздавшие студенты крадучись пробирались в свои гостиные, опасаясь попасться в руки старостам или вездесущему смотрителю Филчу...

В одной из комнат подземного этажа стоял человек с болезненно бледным лицом и сальными черными волосами. Он стоял у окна, устремив взор на бескрайние заснеженные просторы вокруг замка. За его спиной в узкой полоске света от пламени камина, можно было разглядеть несколько валявшихся на полу белых полупрозрачных лепестков. Стоявший у окна, казалось, не замечал их. Он застыл неподвижно, словно неживой, погрузившись в свои мысли. Его черные глаза не отрывались от ночного пейзажа за окном, где уже несколько часов падал крупными хлопьями снег...

В противоположном крыле замка, в башне Гриффиндора, спали еще не все. Гарри Поттер снял очки и положил их на тумбочку. Дин Томас при свете волшебной палочки заканчивал письмо домой. Обстановка в магическом сообществе внушала всем большую тревогу, поэтому многие родители учеников, беспокоясь о своих детях, требовали от них писать письма чуть не каждый день. Дин старался не слишком скрипеть пером, чтобы не мешать уже дремавшим Невиллу Лонгботтому и Симусу Финнигану. Наконец он свернул длинный свиток пергамента в трубочку и повернулся к Рону Уизли.

— Слушай, ты не помнишь, какое сегодня число? — спросил Дин, зевая.

Рон приподнялся на локте. Из-за спинки кровати показалась его рыжая макушка. Он посмотрел на висевший над кроватью Невилла красочный календарь.

— 30 января! — бросил он лениво.

— Спасибо, — Дин поставил внизу на своем письме эту дату и погасил свет на кончике палочки. Голова Рона снова скрылась за спинкой кровати. Когда Дин уже тоже улегся, натянув на себя одеяло, с соседней с Роном кровати вдруг послышался голос Гарри:

— Все-таки интересно: кому и зачем могли понадобиться эти лилии профессора Спраут?!

КОНЕЦ.