Азкабан

Далеко на севере, посреди чёрного и холодного моря, есть скалистый остров — голый и неприветливый. На мокрых камнях, о которые вот уже сотни лет бьются волны, не растёт трава; там нет даже птиц, ибо царящая атмосфера безысходности гонит из этого места всё живое. Весь остров словно опутывает липкая паутина страха, захватывающая душу и никогда уже не отпускающая её, заставляющая искать успокоения в смерти. Звуки внешнего мира не могут проникнуть сюда, и слышен лишь шум воды да скрип досок ветхого причала. Здесь невозможно радоваться чему-либо или быть счастливым. На этом острове стоит тюрьма Азкабан.

Есть только одна нить, связывающая это царство смерти и безумия с внешним миром: древняя, но прочная лодка старика Карфура. Несмотря на прошедшие столетия, его вид неизменен. На нём всё та же клеёнчатая роба, с низко надвинутым на лицо капюшоном, и тот же лукавый взгляд, провожающий каждого, кого он перевозит сквозь беспокойные волны чёрного моря к их будущему мрачному пристанищу. С годами не прибавляется новых морщин на лице лодочника, длинные усы по-прежнему уныло свисают по сторонам давно уже беззубого рта. Он выражает полное безразличие к земным делам всем своим существом.

Чёрная тень легла на причал, и доски тихо скрипнули под весом того, кто уверенной походкой ходит по краю между жизнью и смертью. Никто не может попасть сюда, в эту зловещую тюрьму, без сопровождающих его стражей — нагоняющих ужас дементоров. Но этому человеку нет дела до здешних правил.

Вот сквозь мрак проступили очертания лодки; стал виден и перевозчик, каменным изваянием застывший на корме. Шаги затихли.

— Я здесь по распоряжению Тёмного Лорда, — шелестящий голос прорезал тишину.

Карфур неторопливо качнул головой в приглашающем жесте. Лодка слегка накренилась, когда незнакомец запрыгнул в неё.

Прозвучал тихий шепот, и синеватое сияние водоотталкивающего заклинания окружило людей.

— Надеешься защититься с помощью колдовства? — Карфур насмешливо улыбнулся. — Те, кто возвел Азкабан, позаботились о том, чтобы на территории тюрьмы нельзя было пользоваться магией. К середине пути твои чары потеряют всякую силу (не вписывается в канон малость. Блэк-то чарами воспользоваться смог).

Недоверчивый взгляд был заметен даже несмотря на скрывающий лицо капюшон, и с лихвой заменил все возможные слова. Перевозчик мягко улыбнулся и оттолкнул судёнышко веслом от причала.

— Не хочешь — не следуй моим советам, дело-то твоё. С меня никто не спросит про очередного человека, упокоившегося на дне моря, — отрешённый голос старика никак не вязался со стихией, бушующей за бортом. А потом он тихо добавил: — Им не нравится твоя магия. Да, в общем-то, и ничья.

Снова шёпот, на этот раз отменяющий заклинание. И, словно бы почуяв это, волны чуть притихли, перестали терзать и заливать лодку тёмной, дурно пахнущей водой.

— Вот так бы сразу, нечего тут характер показывать, — добродушно проворчал Карфур, обращаясь ни то к утихомирившемуся морю, ни то к незнакомцу, сидящему напротив. Следующие несколько минут прошли в напряженном молчании. Потом взгляд старика снова устремился к неподвижной фигуре, закутанной в чёрную мантию.

— Обычно здесь довольно тихо, но как только местная магия чувствует мага — да ещё и не абы какого, а Тёмного — то мгновенно начинается буря. Лорд Азкабан позаботился об этом.

— Лорд Азкабан? — недоуменно переспросил волшебник, — при чём здесь...

— При чём, при чём, — сварливо перебил незнакомца Карфур, — чему только учат в этих ваших школах?! Ясно, что не истории! Древние дрязги, вспыхнувшие из-за косого взгляда или случайно брошенного слова, обожествляют и превращают в извечную борьбу Света и Тьмы; гоблинские грязные разборки гордо величают восстаниями; перевирают все даты и стирают имена неугодных нынешней власти личностей. Конечно, ведь так куда проще! Каждый правитель причёсывает историю под себя. Вот почему никто не знает Лорда Гаварда Азкабана — величайшего Тёмного мага древности, оставившего нам в наследие это исчадие ада — дементоров; зато все знают Лорда Азкабана — сумасшедшего гоблинского шамана, сгнившего в подземельях ужасной тюрьмы. Дались вам эти гоблины, — немного скомкано закончил перевозчик и сердито сплюнул в воду. — Чуть что случится, так все неугодные становятся гоблинами. Уж поверьте мне. — Карфур внезапно замолчал и хмуро посмотрел сначала на тёмную гладь воды, а потом обернулся к причалу, который все ещё маячил неподалёку.

— Почему мы до сих пор находимся здесь? — нарушил тишину незнакомец, рука которого дернулась за палочкой, чтобы хоть немного развеять окружающую лодку тьму.

— А это уже стоит спросить у тебя, я же сказал — нужно отказаться от магии еще на причале. Заклинания ты больше не использовал, я видел, но... артефакты вздумал пронести? Давай мне на сохранение, на обратном пути верну — ни к чему они мне, столько лет обхожусь, так и теперь не нужны будут. Давай, давай, не бойся.

Волшебник шевельнулся, доставая из кармана маленькую продолговатую коробочку красного дерева. Немного подумав, он бережно опустил её на мозолистую ладонь старика.

— Это всё, — сказал незнакомец, запахивая поплотнее свою мантию.

— Я вижу, что всё, — ответил Карфур, указывая на постепенно удаляющийся причал. — Теперь магия Азкабана сама доставит нас к острову.

В ответ на недоуменный взгляд своего пассажира он мягко улыбнулся:

— Я здесь только потому, что слишком многое связывает мою душу с этим местом. Ведь я был главным дворецким у Лорда Азкабана в те времена, когда он ещё являлся человеком, теперь же я охраняю покой его замка. Я знаю, ты сейчас думаешь, будто волшебники, даже самые могущественные, столько не живут. Но я не человек, равно как и Лорд. Моя душа связана с самой сущностью этого места, я не умру, пока существует тюрьма, и пока Тёмная магия древних времён витает в воздухе. Хочешь знать эту историю? Подлинную, незамутнённую, неисправленную кем-то под кого-то, — старик завозился, устраиваясь поудобнее, плотнее заворачиваясь в свою клеёнчатую робу и опуская капюшон еще ниже. Его глаза, казалось, лучились мягким светом.

— Так слушай, маг. Кто знает, может, ты расскажешь мою историю другим, и в мире станет чуть больше людей, знающих правду о событиях давних...

Эта история зародилась в тех далеких временах, когда волшебство только вставало на свой истинный путь. Настоящих, могущественных колдунов было мало, и все они были Тёмными лишь потому, что сила нашего мира берет своё начало от магии Тьмы, иначе говоря, магии Жизни. Светлой её назвали потом, чтобы обвинить некоторых Тёмных. Тогда одним из самых могущественных магов был Лорд Гавард Азкабан. Его родовой замок стоял на этом острове, а то пространство, где сейчас простирается море, занимали владения: богатый город, расположенный вокруг замка; многочисленные деревни; обильные пастбища и зелёные поля.

Вассалы восхваляли могущество Лорда и неземную красоту Леди Верати — его супруги.

Лорд Азкабан был великим учёным, имевшим незамутнённый острый ум, он являлся наставником и учителем для всех тех, кто хотел встать на путь Магии. Он посетил многие уголки мира, узнал тайны мироздания — всё это сыграло не в его пользу. Вернувшись из поездки в Тибет, он застал свою нежно лелеемую жену в объятиях другого мужчины, его ученика, подававшего большие надежды. Боль от предательства любимой была так сильна, что высвободила всю магию Гаварда, в одно мгновение превратив её в разрушающий вихрь: в миг всё и все вокруг были уничтожены. Обезумевший от горя и злобы, Лорд Азкабан собственноручно оторвал голову ученику, а неверную супругу заточил в подземельях своего замка.

Осознав, что натворил, он впал в чёрную меланхолию и превратил все свои разрушенные земли в море, наделив его силой противостоять любой магии. А посреди моря, которое позже нарекли Тёмным, остался лишь замок на небольшом скалистом острове. Лорд сам заточил себя среди бескрайней водной глади, напоследок сказав мне охранять границы его владений.

Больше я его не видел. Он удалился в подземелья и стал исчадием ада — дементором, дабы мучить свою неверную супругу, высасывая из неё все счастливые воспоминания.

Старый Карфур замолк, и тишина накрыла судёнышко бархатным покрывалом. Его спутник сидел не шевелясь, обдумывая услышанное. Еще несколько минут лодка продолжала двигаться в густом тумане, который окутал её, когда перевозчик начал рассказывать свою историю.

На горизонте показались башни Азкабана: они словно бы рвались к небу, терзая чёрные тучи своими острыми шпилями. Ударяясь о камни, тихо шумели прибрежные волны. Постепенно проступая сквозь плотную завесу тумана, тюрьма приобретала более четкие очертания. С каждым пройденным метром, стены, построенные из дикого камня, всё больше нависали над маленькой лодкой. В воздухе резко похолодало; запах гнили, еле чувствовавшийся в начале пути, сейчас назойливо заявлял о своём присутствии.

Лодка мягко ткнулась носом в причал, и надтреснутый голос старика нарушил воцарившуюся напряжённую тишину:

— Мы на месте.

Коротким кивком поблагодарив перевозчика мужчина выпрыгнул на берег, по-прежнему продолжая кутаться в мантию, — на суше не стало теплее.

Узкая тропинка вилась между причалом и главными воротами Азкабана. На пути попадалось множество острых камней, которые сильно затрудняли движение. Весь незатейливый пейзаж острова составляли голые и неприветливые скалы.

Мужчина шёл быстрым шагом, не обращая внимания на непогоду. Завернув за угол, он увидел главные ворота.

Высокие и прочные стены окружали замок непреодолимой преградой; через них решится перелезть лишь сумасшедший или тот, кому нечего терять. Изредка по серым от старости камням пробегали искры: они зачарованы не пропускать никого, кто решил прийти сюда со злым умыслом.

Тёмная фигура подошла ближе и приложила ладонь к замку — сию же секунду к месту соприкосновения руки и металла устремились тысячи маленьких серебряных искр и, достигнув цели, рассыпались. Тихо звякнув, ворота открылись, пропуская незнакомца внутрь: Азкабан принял гостя.

Войдя, мужчина пересёк двор и устремился к крытой галерее, ведущей прямо к внутренним помещениям тюрьмы.

* * *

Мортимер Жалюс сидел в своём кабинете и разбирал бумаги, в огромном количестве лежавшие на столе. Комендант недовольно морщил свой мясистый, испещрённый пятнами нос, ворча в адрес самого Тёмного Лорда:

— Наприсылает тут всяких, ходят они потом по всей тюрьме, мешают дементорам — они ж до свежатинки падкие... Кому нужны эти уголовники да борцы за справедливость? Да никому, а мне с ними возиться — сдохнет какая-нибудь тварюга в камере, кому вывозить труп? Ну не этим же, плащеподобным... Тьфу! — старик нервным движением заправил выбившуюся прядь грязных волос за ухо. — Достала, скотина!

Неловко поднявшись из-за стола — сильно мешал уродливый горб на спине, да и слабые ноги уже не держали так хорошо, как прежде — комендант устало проковылял к массивному шкафу, стоявшему у входа. Вытянув руку, надсмотрщик принялся водить скрюченным пальцем по папкам, ища нужную. Найдя её, он вернулся на своё место и, закинув папку в ящик стола, снова взялся за свои бумаги.

Мортимер Жалюс стал комендантом Азкабана во время первого пришествия Волдеморта, задолго до того примкнув к нему. Холодный и расчётливый аристократ присоединился к Пожирателям из-за жажды лёгкой наживы и неуёмной страсти к власти. Но разве один лидер сможет терпеть рядом с собой другого? Вскоре властолюбивый поклонник Тёмных Искусств был отправлен прозябать на должность коменданта тюрьмы, отрезанный от внешнего мира. Может быть, он и смирился бы со своей участью, если бы Волдеморт не решил нанести окончательный удар по благополучию семейства Жалюс: поместье бывшего соратника было подарено Петтигрю, жену Мортимера и двоих его детей бросили в подземелья, где они и умерли от пыток и голода. Главе семьи же, в наказание за все грехи, вырезали правый глаз и запретили покидать остров без специального разрешения Тёмного Лорда.

Постоянное присутствие дементоров и гнетущая атмосфера превратили Жалюса из пышущего здоровьем интригана в согбенного старика, одолеваемого завистью ко всему живому и ненавистью к своему Лорду.

Тихие шаги в коридоре комендант услышал задолго до того, как в дверь постучали. Он горделиво выпрямился и, обратив всё своё внимание на документы, лежащие на столе, недовольно крикнул:

— Входите же!

Тихо скрипнула дверь, послышались шаги и шелест мантии. Мортимер продолжал сидеть, углубившись в свои документы и делая вид, что уже успел забыть про посетителя.

Незнакомец тихо кашлянул, напоминая о своём присутствии.

— А-а-а, мистер Пожиратель! — Жалюс поднял совершенно недружелюбный взгляд от вороха старых бумаг, лежащих на столе. — С чем пожаловали на этот раз? Инспекция, перепись заключенных? Или другая очередная ересь по мою душу? — единственный ярко-синий глаз яростно сверлил человека, стоявшего у его стола. — Я выдам тебе дементора, и, будь так любезен, не отвлекай меня больше.

— Мне нужно забрать одного из заключённых, вас должны были известить об этом, — голос посетителя был абсолютно спокоен и бесстрастен.

— Чем меня должны были известить? Совой? Да не смеши меня, она ж тут сдохнет еще на подлёте! — внезапно комендант резко сменил тон и заговорил уже по-деловому: — Сириус Блэк, сын Вальбурги и Ориона Блэков?

— Именно он, — казалось, голос мужчины прямо-таки сочится презрением к тому, чьё имя комендант только что произнёс.

— Так это тебе Лорд подарил его? Долго ты за ним шёл… или же не уважаешь подачки своего Повелителя? — на взбешённый взгляд посетителя старик никак не отреагировал, лишь начал перебирать папки, лежащие в ящике стола, при этом что-то тихо приговаривая. — Я же помню, что положил её именно сюда.

Высокая стопка документов опасно скособочилась и явно грозилась упасть, а комендант все так же недовольно перетряхивал содержимое задвижки стола. Потом раздалось удовлетворительное кряхтение, и изрядно помятая папка была с трудом извлечена на свет.

— Так... Сириус Орион Блэк, камера 901СС. Это на нижнем ярусе, — при упоминании яруса в голосе старика послышалось раздражение. — Значит так, Пожиратель, я мог бы отправить тебя с дементорами, если бы эта дрянная камера не находилась на закрытом нижнем ярусе. А ключи я никому не доверяю, так что придётся тащиться туда вместе с тобой.

Всем своим видом выказывая недовольство, Жалюс устало поднялся из-за стола и проковылял в угол комнаты, к вешалке. Натянув висевшую на ней мантию, он повернулся к посетителю, всё еще стоящему у стола, и проворчал:

— Что встал-то? Идём. И папку со стола прихвати.

* * *

Путешествие по Азкабану никто не сможет назвать приятной прогулкой: пронизывающий холод, сырость и бесшумно скользящие по коридорам дементоры. Бесконечные двери камер, за которыми находятся сумасшедшие узники, узкие переходы и крутые лестницы. Неприятный полумрак и душераздирающие вопли из ближайшей камеры.

— Свежее мясо привезли, — неприятным тоном сообщил комендант своему спутнику, — дементоры будут рады, они всегда предпочитают нормальных людей психам. Надо будет зайти, поприветствовать новоприбывшего Круциатусом, но это все потом, потом... — Жалюс премерзко ухмыльнулся. — Эй, ты, не отставай там! А если в обморок упадёшь — поцелуешься с дементором, им тоже ласки хочется, — тут старик уже не стал скрывать своего превосходства. За столько времени он приобрёл подобие иммунитета к пагубному влиянию тварей: в его мыслях и воспоминаниях не было ничего хорошего — лишь зависть и ненависть.

Позвякивая ключами, комендант открыл скрипучую дверь и стал спускаться по узкой лестнице в темноту. Не оборачиваясь, он бросил через плечо:

— Не вздумай пользоваться магией, если ничего не видишь — это твои проблемы.

Но незнакомец уверенно следовал за ним, что не оставляло сомнений в его способности различать вещи во мраке.

— Вот мы и на месте, — пробурчал Жалюс, открывая дверь камеры.

Она резко открылась внутрь, и мысли, почти осязаемые в атмосфере созданной самой тюрьмой, окутали вошедших.

* * *

Боль.

Холод.

Одиночество.

На протяжении вот уже девятнадцати лет меня окружают эти холодные стены. Они надёжны, но от этого не легче. Азкабан плетёт свою липкую паутину безумия и страха — я чувствую её, ведь за долгие годы она полностью овладела моей душой. Раньше, в те времена, когда я был молод и еще не знал ничего о предстоящем заточении, сказал бы, что для меня такое нереально. По прошествии стольких лет я точно охарактеризовал для себя каково это — находиться здесь. Это неправильно.

Иногда мне кажется, что я схожу с ума, не видя ничего, кроме темноты; не ощущая ничего, кроме сырости и холода. Изредка я поднимаюсь на ноги и кружу по камере, то и дело натыкаясь на скользкие от слизи каменные стены. Они такие, словно действие времени никак не отразилось на них: ровные и гладкие, холодные и неприступные. Будто и не принадлежат этому месту.

Всё это доканывает остатки моего сознания — я теряю себя в этом подвешенном состоянии между бредом и реальностью.

Не помню, почему оказался здесь, в чём причина пребывания в самой страшной тюрьме волшебного мира. Воспоминания о прошлой жизни почти покинули меня: кем были друзья, родственники и были ли вообще; где я учился и чем занимался...

В памяти остался лишь он. Только он приходит ко мне во снах, которые правильнее было бы называть забытьем. Только в его черные и бездонные глаза смотрю я в минуты безумия, его тонкие руки представляются мне в редкие мгновения просветления, его изящные пальцы я целую… И кажется, что мир не так уж и плох — если забыть то, что я нахожусь в одиночной камере Азкабана… Короткий лающий смешок вырывается из горла.

Иногда я думаю, что любил его всю свою жизнь, но я не могу быть уверен в этом, потому, что не помню. В отрывочных и бессвязных воспоминаниях я вижу его, но его выразительные глаза полны ненависти, и эта ненависть направлена на меня.

Я всегда чувствовал его присутствие, даже когда он был за тысячи миль — оно витает в воздухе, заполняет лёгкие на вдохе и остаётся в груди чем-то тёпл...

— Crucio! — резкий выкрик вырывает меня из выдуманного мира — этот голос словно врезался в память за долгие годы: жадные интонации, то, как чуть подрагивает голос от предвкушения наслаждения. Он любит, когда страдают другие.

Резкая боль окутывает меня: она нападает, словно оголодавший зверь, разрывает тело на части. Но мне всё равно, я давно привык к ней — когда чёрному человеку скучно, он приходит в камеру и мучает меня, он давно это делает, так что я не ощущаю боль так чётко и ярко, как прежде.

— Встань, — этот другой голос, он словно из прошлого... Я поднимаю голову и вижу его, человека, которого так люблю. — Ты пойдёшь со мной.

После Круциатуса тело не слушается, подняться нет сил. Я вижу, как нервно дёргается единственный глаз у этой твари — коменданта… Не к добру.

— Crucio! — повторное заклинание несёт скорее наказывающий, нежели развлекательный характер. От небывалой боли тусклый свет меркнет в глазах, и, наполовину ослепший, я ощущаю на подбородке эти изящные пальцы, и бархатный голос шепчет:

— Ты хочешь закончить свою жизнь, как и Поттер, не так ли, Блэк? — я непонимающе вглядываюсь в его лицо, я практически ничего не вижу, но он словно издевается надо мной. — Лорд пытал его Круциатусом до тех пор, пока щенок не стал скулить и вымаливать прощения за то, что родился на свет. Мальчишка издох в луже собственных испражнений и рвоты, уверенный в том, что Тёмный Лорд простил его за все те неприятности, которые бывший герой принёс ему, — вставая с колен, он резко поднимает мне голову — от этого свет окончательно меркнет в глазах, и небрежно говорит: — Теперь золотое руно Золотого Мальчика висит в главном зале резиденции Лорда.

Гарри... Я вспомнил всё: он мой крестник, которого я так никогда и не увидел. Лили и Джеймс — его родители и мои друзья... Ремус — он всегда верил мне... Предатель Петтигрю... И он: то, как я издевался над ним за компанию, как прятал свои чувства к нему глубоко в сердце. Моя жизнь до Азкабана пронеслась перед глазами так ясно, будто я прожил её снова. Я вспомнил всё, и на пике осознания этого меня вновь пронзила боль от пыточного проклятия.

* * *

— Вам нравится то, что вы видите, не так ли, мистер Пожиратель? — комендант с живым интересом наблюдал за бьющимся в агонии боли заключённым. — Я вот очень люблю наблюдать то, как они бессильно корчатся. Поначалу ещё сопротивляются: пытаются увернуться, из последних сил сдерживают рвущиеся из груди крики. Проходит время и всё меняется — ведь их так легко сломать: из гордых повстанцев они превращаются в зассанных щенков, умоляющих меня не продолжать пытки; они становятся просто жалкими. И вот тогда развлекаться с ними становится довольно скучным занятием: какое удовольствие можно получить, мучая подобострастную пародию на человека? — Жалюс неприятно ухмыльнулся и усилил действие пыточного проклятия отработанным движением волшебной палочки. — Блэк не такой как все — с ним по-прежнему весело, несмотря на то, что он здесь уже девятнадцать лет. У всех есть свои маленькие секреты, не так ли, мой маленький тюремный друг? — его издевающийся интонации исчезли, сменившись притворственно-понимающими.

— Не хочу прерывать ваш столь познавательный монолог, но я не люблю терять время попусту — нам пора, — произнёс незнакомец, его сухой тон выражал безразличие и скуку.

— Ну конечно, кто я такой, чтобы задерживать своими никчёмными беседами правую руку Тёмного Лорда? — в голосе коменданта чувствовалась неприкрытая ярость, сдобренная сарказмом.

Собеседник, не обращая ни малейшего внимания на последнюю фразу, подошёл к скорчившемуся на полу Блэку и ощутимо ткнул того носком ботинка под рёбра:

— Поднимайся, — и снова этот бесстрастный тон, но в нём чувствовалось что-то, что заставило заключенного подчиниться, превозмогая боль. Теперь он стоял, чуть пошатываясь, рядом со своим новым хозяином.

— Не стоит нас провожать, — на этот раз голос незнакомца звучал в большей мере высокомерно. — Вы же не хотите потерять драгоценное время, которое можно потратить с умом. Например, мучая ваших подопечных... — с этими словами он положил руку на плечо своей новой игрушки — Блэк заметно пригнулся к земле — и подтолкнул её к двери. Они прошли к выходу, провожаемые ненавидящим взглядом коменданта.

* * *

Ничего не изменилось от того, что Азкабан покинул ещё один заключённый — всё равно ему не видать радости на свободе. Там, где царят ужас и боль, а светлые чувства забыты навечно.