The 5 times I were happy

Артур...

Около двадцати лет назад Артур Уизли был вполне способен составить конкуренцию Мародерам, верите? Это был высокий, немного нескладный юноша… Я запомнила его, хотя мне было только пять, когда я познакомилась с ним. Потом мы вновь встретились через 11 лет, и он, хотя и потрепанный начавшейся супружеской жизнью и рождением первенца, был все еще тем ярким, храбрым мужчиной, истинным гриффиндорцем. И красивым, чего уж тут отрицать: хорошо сложенный, с гривой огненных волос. Таких восхитительных жестких волос, в которые было очень приятно запустить руки… Он вообще был огненный — пылкий, эмоциональный, порывистый, страстный…

Мы виделись часто. Переспали лишь однажды, и после, наутро, я трусливо наложила «Обливейт». Ушла в слезах, напилась, боялась, что залечу, и что я плохо стрела его память.

А сейчас я сижу за столом его дома, смотрю на моего измученного жизнью, полысевшего, усталого Артура и гадаю: когда он погас, мой жаркий огонь? Когда храбрый король-рыцарь стал жалким клерком-подкаблучником?

И который раз ловлю себя на мысли… Нет, не «Слава Мерлину!» и не «Какая я была дура!». Еще хуже. Еще страшнее и мучительнее. «А может, зря?».

Может, я зря струсила? Когда смотрю на близнецов, вылитые копии молодого Артура, родившихся у Молли примерно через девять месяцев после той ночи… — что зря выпила лошадиную дозу противозачаточного зелья? Зря — и может, все было бы иначе?..

Артур… Великое имя. Горячий огонь. Гриффиндорское сердце… И я никогда, никогда не буду знать ответа, не найду покоя. А что, если именно я, глупая шестикурсница, решившая, что умеет накладывать «Обливэйт» и лучше судьбы знает, что кому нужно помнить, погасила тогда это пламя?..

Сириус...

Я ненавидела его. Ненавидела с такой страсть, с какой не всякий умеет любить. Не за то, что он самовлюбленный, удачливый и корчил из себя бунтаря. За то, что он с легкостью и небрежностью разбивал сердца тогда, когда было разбито мое. О, как же я его ненавидела!..

Когда Мародеры были на седьмом курсе, я внезапно нащупала его болевую точку. Соблазнить его было нетрудно; где-то за месяц до конца года мы стали считаться «парочкой». К моему изумлению, оказалось, что ненависть никак не вызывает отвращения к сексу с ним. Напротив. Это приносило удовольствие и в физическом, и в моральном смысле. Особенно когда он вставал с постели, и я видела на его коже свежие и вчерашние засосы, укусы и царапины, когда он уходил, слегка пошатываясь, когда я в эти часы забывала в ослепительной ненависти к Сириусу своего Артура, свою любовь, свою боль и свои сомнения…

А Сириус любил меня. Я случайно получила то, о чем мечтала половина девчонок Хогварца: он, ловелас, интересовавшийся исключительно сексом, квиддичем, своим мотоциклом и идиотскими выходками, влюбился в меня. До безумия. И тем слаще был час расплаты.

За что? Чем был виноват он? Собственно, просто тем, что он был. Точнее, тем, что он был таким, что меня нисколько не мучила совесть и не было его жалко, и был таким тогда, когда мне было жизненно необходимо ненавидеть кого-то, а не себя…

Северус...

Сперва — лишь часть моего плана. Незадолго до Выпускного (его и Мародеров — я была на шестом) я подошла к нему и предложила быть его парой на Балу. Северус долго упирался, но я смогла его уговорить. Он согласился тогда, когда я сказала, лишь слегка исказив действительность, что я целый месяц встречалась с Блэком только для того, чтобы потом… и что этот план был завязан исключительно на него, Северуса. Это была ложь, у меня были запасные варианты, но ни один не был бы и в половину столь хорош.

Я увиливала от разговора о Бале до последнего дня, избегала Сириуса под предлогом экзаменов и подготовки к ним… Ничего не ела неделю, борясь с вдруг переставшим нравиться «лишним» сантиметром на талии и каждый вечер тайком примеряла платье. Не для Северуса, нет, мне было плевать на него.

Какие же у них всех были глаза, когда стало ясно, что главного сердцееда продинамили и бросили ради «Сопливиуса»! Сириус в спешке нашел себе пару — страшненькую третьекурсницу с Хаффльпаффа; а я в коротком фиолетовом платье, на ужасных (но таких, что все девчонки завидовали) каблучищах оттанцевала с Северусом два танца и вышла на балкончик…

Тогда мы сидели на перилах, пили принесенное Северусом шампанское; я болтала в воздухе босыми ногами, потому что после второго бокала поспорила со своим кавалером, что попаду в Дракучую Иву туфлей (и попала же, кстати!). Уже немного захмелев, Северус стал разговорчивее и чуть менее угрюмым. Я вдруг заметила в нем и красивые руки, и волнующий голос, и острый ум, и даже чувство юмора, и ранимую душу, и черт знает что только не напридумала вдобавок к тому, что на самом деле увидела…

Один несмелый, почти целомудренный поцелуй был более волнующим и целительным, чем месяц страстных ночей с Блэком. На него было сложно решиться нам обоим, и у меня сердце колотилось, как у двенадцатилетней, и кружилась голова, хотя это, наверно, от шампанского… И в этом похожем на невообразимый сон поцелуе почти растворилась боль, почти год висевшая у меня на душе, и почти забылся Артур…

И я не знала, когда он уехал, что кроме этого поцелуя между нами еще что-то будет… через десять с лишним лет. И не знала, во что эта новая любовь меня втянет.

Люциус...

Омерзительно-холеный аристократишка… Я ненавидела Блэка; Малфой был и остается мне архипротивен.

Чуть после моего Выпускного — шок, ужас, отчаянье, неверие: Северус оказался в Азкабане. Малфой сперва тоже, как и почти все Пожиратели, но быстро вылез. Он вообще потрясающе быстро вылезает из любой задницы… И я, на чем свет стоит мысленно матеря Северуса, решилась.

Я отдалась Люциусу за то, чтобы он дал кому надо сколько надо и этого носатого придурка освободили.

Ледяные руки, чопорно-равнодушный вид и брезгливое чистоплюйство. Никогда не забуду, как он с тщательной аккуратностью расправлял складочки на повешенной НА ВЕШАЛКУ мантии перед тем, как «взойти на ложе страсти». Что поделаешь — Малфой.

Я проревела потом всю ночь. Я не понимала себя. Не понимала, зачем я на это пошла. Не верила, что Люциус сдержит слово. Но наутро я узнала, что Северуса освободили. Старик Альбус, святая наивность!.. Как будто что-то решал его авторитет, а не деньги!..

Северус написал мне тогда, через пару дней после освобождения. Но я не ответила. У меня было две причины.

Во-первых, я не простила его за эти ледяные руки и за это унижение, за то, что он оказался Пожирателем, за то, что у него на руке такая же Метка, как у этого белобрысого…

А во-вторых… «Я так и не смог забыть темя. Ты не уходишь из моих мыслей. Пишу с надеждой на то, что ты дашь мне шанс и согласишься на встречу. Твой Северус» — я просто не могла. Я чувствовала себя грязной, оскверненной, слишком порочной для него; словно я не могла отмыть эту мерзость со своей кожи, меня преследовал запах дорогого одеколона… Ледяные руки, презрительный взгляд…

Ремус...

Прошло почти десять лет. Я не была ни с кем.

Когда я оказалась в Ордене и снова встретила Рэма, я увидела вместо трусливого слабака, которого помнила, мужчину, несломленного тяжелыми испытаниями. И в нем что-то было настолько Северусовское, что я не выдержала.

Мы сходились и расходились. Я мучилась, он мучился. Я сомневалась, и он сомневался… Мы оба боялись совершить неправильный выбор… И так семь лет.

Около года продлился мой головокружительный роман с Северусом. Я уже не любила Рэма, да я и никогда его не любила, лишь искала в нем другого… И то, что было между мной и Ремусом не годилось и в подметки той отчаянной, безумной нежности, которая внезапно обнаружилась в Северусе… А потом я узнала, что беременна. От Рэма.

Я бросила Северуса сама. Не потому, что он не принял бы меня с ребенком другого мужчины. Я знаю — как и я приняла его Пожирателем… Я… я не смогла бы так. Он так любил меня… и я просто не могла, не хотела смотреть ему в глаза, когда он узнает…

Семь лет мы с Ремусом боялись совершить неправильный выбор… Мы совершили его?

И вот я сижу за столом в доме Артура, укачивая на руках почти спящего Тедда. Я до последнего надеялась, что в Мунго ошиблись, что он все же от Северуса — но я люблю его.

Вот здесь, в этой небольшой кухне, собрались все мужчины, которых я люблю и которые мне дороги. Артур, которого все еще люблю. Северус (угрюмый и истощенный, впервые за месяц наконец сумевший выбраться сюда; хотя его не считают предателем, как сначала, но сторонятся)… Рэм, который любит меня… Близнецы, такие похожие на молодого Артура… Как же я запуталась…

А завтра я умру. Я знаю это. И умрет Северус, и Ремус. Как уже умер Сириус. Может, перст судьбы промахнется, и Артура обойдет стороной, но сдохнет белобрысая мразь Малфой?.. Артура — может быть. Потому что, может быть, я поступила правильно…

Это за мое предательство. Расплата за предательство и цена за те пять раз, когда я прикоснулась к счастью: ночь с Артуром, поцелуй с Северусом, освобождение Северуса, роман с Северусом, рождение Тедда… И кара за те судьбы, которые я сломала, кара за мою трусость, за то, что я дважды предала свою любовь…