Чувствуется солнечный запах лакрицы, духов и еще чего-то съедобного. Печенья?
Гарри разлепляет глаза и сразу натыкается взглядом на длинные, прямые и рыжие волосы Джинни, склонившейся над ним. Он невольно улыбается.
— Доброе утро...
Джинни тоже тепло улыбается в ответ, ее глаза смеются и искрят золотом.
— Просыпайся, завтрак уже почти готов.
Гарри кивает и сонно трет глаза. Его уже не смущает, что он полуголый наедине с Джинни. Именно она почти все лето будила его, так что это уже вошло в привычку. За два месяца каждый раз краснеть утомляет.
— Спасибо, Джин. А где Рон?
Гарри с недоумением смотрит на пустую, аккуратно застеленную кровать друга. Джинни комично закатывает глаза и поджимает губы. Ну, точно маленькая копия миссис Уизли.
— Этот оболтус подскочил сразу, как только почувствовал запах бекона. Мы уже даже не знали, чем его занять, чтобы он не крутился под ногами,— она взмахивает волосами и удаляется с очень независимым видом.
Гарри безуспешно пытается стереть с губ дурацкую улыбку. Кажется, это самое лучшее лето в его жизни. Уизли забрали его сразу после первой недели у Дурслей. Дорогие гаррины родственники были только рады избавиться от племянника, так что переезд к друзьям был довольно приятным, по сравнению с прошлыми разами. И даже не очень заметно, что Гермионы с ними нет, — она улетела с родителями в Италию — маленькая Нора и так была заполнена до отказа. В виде исключения к ним на каникулы приехали старшие братья Уизли — Билл и Чарли; вчетвером с близнецами они только и делали, что сеяли хаос и доводили всех до истерики своими шуточками.
Мотая головой, Гарри выбирается из кровати и спешит одеться. Пропустить завтрак не входит в его планы.
Кухню заливает яркий солнечный свет, в воздухе плавают всевозможные вкусные запахи; рыжие волосы семейства красиво блестят и отливают красноватым. Обычное утро в доме Уизли. Но Гарри почему-то чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Наверное, потому что он может сидеть за большим столом, слушать очередную смешную историю Фреда и Джорджа, вместе с Роном давиться чаем, слушать неизменное "Гарри, как на счет добавки?" и смотреть на сидящую напротив и улыбающеюся чему-то своему Джинни.
После ужина почти все высыпают в сад, а Гарри задерживается, под предлогом, что хочет еще раз проверить домашнее задание по Зельям. Миссис Уизли одобрительно кивает, а Артур ставит его в пример младшим детям. Он немного смущается, но под дружный гогот Фреда и Джорджа все-таки поднимается в их с Роном комнату.
— Гарри?
Перед самой дверью его перехватывает Билл, заразительно улыбаясь и щуря карие глаза.
— Билл?— Гарри удивлен — он никогда еще не разговаривал со страшим из братьев по-настоящему, без остальных. — Ты разве не внизу?
Билл пожимает плечами, и серьга в его ухе раскачивается из стороны в сторону.
— Там жарко очень, и громко,— он кривится, всё еще широко улыбаясь.
— А-а,— Гарри понимающе кивает. — Я тоже немного устал от жары, еще хуже, чем в прошлом году. Чарли говорил, что это везде так...
Билл забавно фыркает, очень знакомо глядя из-под белесых ресниц.
— Чарли много чего говорит — поменьше его слушай.
Гарри в очередной раз кивает и чувствует себя неловко рядом с совсем уже взрослым Биллом. Тот значительно выше него, даже выше Рона, который размахал в этом году на целых пять дюймов. И когда Гарри хочет уже ускользнуть в комнату, Билл неожиданно спрашивает:
— Хочешь ко мне? Там прохладно, и на чердаке валяются всякие прикольные вещи.
Гарри мнется в нерешительности — отказать вроде как неудобно, тем более он действительно хочет узнать Билла получше.
— Ну, давай... А ты разве не с Чарли в одной комнате?— соглашается он, следуя за ним по узкому коридорчику.
— Чарльз храпит, как простуженная мантикора. Глазу не сомкнешь,— шутя отвечает Билл, спуская хлипкую лестницу на чердак.
Гарри хмыкает, представляя себе храпящего Чарли. Честно говоря, Рон был не лучше, но за шесть лет знакомства Гарри как-то привык к его сопению. И даже чувствовал себя неуютно в полной тишине комнаты у Дурслей.
Гарри не может припомнить, был ли он уже на чердаке. Во всяком случае он слышал много всяких историй от Рона и Джинни.
Чердак оказался большим, по сравнению с остальными комнатками Норы. На дощатый пол криво падают лучи солнца, заставляя маленькие пылинки кружиться и завихряться. У дальней стены стоит кровать, рядом открытый сундук, из которого выглядывает ворот фиолетовой рубашки. По углам, почти до самого потолка громоздятся коробки, какие-то ящики, сундуки. Посреди комнаты абсолютно пусто, только пылинки танцуют им одним известный танец.
— А тут разве не водится привидение, которое воет по ночам?— спрашивает Гарри, вспоминая жалобы Рона, что, мол, ни ночи покоя.
— Это упырь...
Оказывается, Билл подошел совсем близко, Гарри даже воображает, что чувствует его ровное дыхание.
— Мы его временно перевели в подвал, пауков пугать.
Он кладет руки ему на плечи и, следуя за его взглядом, замечает:
— Красиво, правда?
Гарри медленно кивает. Он словно оцепенел, тело стало легким и совсем-совсем свободным. Только ладони на плечах удерживают его от того, чтобы взлететь под потолок, как воздушный шарик.
А те тем временем скользят вниз, на предплечья, бицепсы, длинные пальцы смыкаются на запястьях. Его руки поднимают вверх, вокруг шеи и они сами сцепляются там в замок. Только теперь Гарри чувствует, что стоит тесно прижавшись к твердому телу Билла. Он хочет отойти, но вокруг его талии обвиваются крепкие руки, а на макушку опускается подбородок, этим не давая ему сдвинуться с места.
— Билл?— Гарри с большим усилием удается выговорить эти четыре буквы не дрожащим голосом.
Волосы щекочет теплое дыхание.
— Тебя так еще никто не обнимал?
Гарри хочет замотать головой, но не получается. Зато Билл, вроде, понимает и так. И вместо того, чтобы отпустить, только сильнее сжимает руки, придвигая ближе. Подбородок с макушки исчезает, и Гарри откидывает голову на широкое плече старшего брата Уизли.
Уже знакомое теплое дыхание скользит по уху, к шее.
— Что ты делаешь?— срывающимся голосом шепчет Гарри.
К изгибу шеи прижимаются мягкие губы, отнимая силы и желание вырываться и куда-то уходить. От этого прикосновения по его позвоночнику проходит неконтролируемая дрожь. Гарри кажется, что губы на шее слегка улыбаются.
— Тебе понравится, Гарри.
Его имя звучит в устах Билла как-то инородно, непривычно. Наверное, египетский акцент, решает он.
Возражать не хочется — в тесном кольце рук очень комфортно, словно ты после очень тяжелого дня наконец приходишь в любимый дом, где тебя ждут.
Пылинки видятся нечетко, превращаются в один сплошной занавес, когда губы начинают двигаются вверх, обратно к уху.
Гарри дрожит всем телом, когда влажный язык касается чувствительного местечка за мочкой. В груди зарождается какой-то непонятный, урчащий звук.
Руки Билла приходят в движение, через тонкую ткань поглаживая кончиками пальцев тонкую кожу на животе. Гарри напрягается, понимая, что бессмысленно задавать себе какие-то вопросы, на которые так и так нету ответа.
— Б-билл?— Гарри хочет что-то сказать, но к его губам легко прикладывают ладонь, показывая, что сейчас лучше молчать.
Билл снова проводит языком за ухом и с еле слышимым смехом прижимается влажными губами к бешено бьющейся на шее венке. Осторожно прикусив, он с наслаждением прислушивается к тихому стону.
Гарри вздыхает, представляя, как вместе с воздухом в его легкие попадают пылинки. В голове звенит, и комната вокруг кружится. Не задумываясь, он расцепляет руки и снимает очки, чувствуя, что мир еще сильнее расплывается. Так даже лучше — не нужно напрягаться. Очки у него мягко забирают и кладут куда-то. Видимо, в карман.
Билл скользит ладонями вверх, считая ребра, обтянутые кожей. Все же Гарри очень худ. Он ловко расстегивает его рубашку, стягивая ее с плеч.
Гарри выгибается в пояснице, чувствуя, как по коже съезжает тонкая ткань.
— Гарри... Гарри...
Под неловким углом Билл тычется носом в его щеку, и Гарри сам поворачивает ему навстречу голову, чувствуя, как его губ осторожно касаются другие. Мягкие и влажные. Гарри совсем не отдает себе отчет в том, что делает. Ему приятно — и это главное. А еще такое спокойствие и правильность. Что так должно быть, так давно должно было быть.
Билл коротко стонет, сильнее надавливая на его губы, и они нерешительно размыкаются. Гарри не знает, что делать — весь его опыт сводится к поцелую с Чжоу под омелой, но это кажется настолько далеким, по сравнению с теперешними ощущениями, что он об этом даже не вспоминает. Но Билл, кажется, не беспокоится об его неумелости — он знает, что делает. Когда проводит языком по его нижней губе, прикусывает ее и языком продвигается дальше, касаясь ровного ряда зубов, неба. Гарри замирает, прикрывая глаза — все равно ничего не видно. Тот обычный мир, где есть Нора, магия, Рон и Гермиона, Хогвартс, вытесняется этим чердаком, где происходят такие невероятные вещи, солнечными лучами, освещающие пол, летящей пылью. И этими губами, которые вытворяют что-то феерическое с его телом. Хочется податься навстречу, прижаться еще сильнее, чтобы чувствовать обнаженной грудью другое тело, запустить пальцы в длинные волосы, ответить.
И все это происходит.
Сколько прошло времени было непонятно, но когда Билл отрывается от его губ, глубоко дыша через нос, Гарри кажется, что все закончилось слишком быстро.
— Пойдем... Гарри, пойдем. Сюда...
Его толкают к кровати, и он покорно позволяет вести себя куда угодно. Гарри не видит, но откуда-то знает, что карие глаза, так похожие на глаза Джинни, внимательно разглядывают его, подмечают каждую мелочь. И от этого не становится стыдно или неловко. Потому что, когда так тепло, по-другому не бывает.
Он упирается лодыжками в деревянную перекладину и падает на жесткий матрас. Его тут же накрывает другое тело, щурящихся глаз касаются губы, подушечки пальцев очерчивают овал лица. И из груди вырывается нетерпеливый то ли стон, то ли рык. Но Билл опять понимает все правильно, потому что снова целует в губы, только теперь пальцы крадутся по груди, очерчивают ореолы мгновенно напрягшихся сосков. Гарри вздыхает, выгибаясь, тянется за ускользающей волной удовольствия. Да, все правильно. Именно так.
Теперь уже губы накрывают сосок, и стон протяжной нотой зависает в солнечном воздухе, обрастает пылью.
— Билл...
— Шшш...
Руки гладят бедра через штаны, и этого уже мало. Молния расстегивается почти с визгом и возмущенно трещат швы, когда штаны резко срывают. Гарри видит яркие волосы Билла, тянется к ним, но промахивается и рукой накрывает его лицо. Хорошо, что не сильно. Тот улыбается и целует в ладонь. Чтобы понять это не нужно видеть.
Билл кладет голову на грудь, дыхание обжигает и становится нестерпимо приятно.
— Гарри...
Руки раздвигают ноги, сводя в коленях, расставляют в стороны, насколько позволяет кровать. И сердце на секунду замирает, а потом опять гремит. Да, да, конечно...
И его в который раз понимают без слов, оттягивают резинку трусов, стягивая до икр, потом совсем отбрасывают в сторону. Губы прижимаются к пупку, и от этого становится все нестепимее. Короткое жалобное хныканье, как у обиженного ребенка — и они опять складываются в улыбку. Скользят ниже, касаясь там. Унося туда, где все равно, и есть только жгучее и от этого колкое удовольствие.
Рот хватает воздух, спина выгибается, по виску стекает капелька пота. Глаза закрываются намертво, сил открыть уже нет. Бедра дрожат, а с губ срывается короткий вскрик.
Билл тяжело дышит в макушку и улыбается, как чеширский кот. И его незаметно колотит от напряжения, когда рука Гарри пробирается в штаны, неловко сжимая. И сквозь стиснутые зубы:
— Хорошо...
Твердо и влажно, Гарри быстро привыкает к этому ощущению и даже удивляется, когда тот кончает, сжимая его бедра и дрожа.
— Билл?
— Мм..?
— Ничего...
И глупую улыбку на все лицо стереть опять не получается.
А потом за обедом Билл садится рядом и улыбается, незаметно касаясь ногой его коленки. И это тоже правильно.
Vova
