Маленький, хрупкий листочек дрожит на холодном ветру осени. Он совсем один, рядом никого нет, все его сородичи давно пожухли, облетели, и лежат сейчас на земле, покрывая ее необыкновенным серо-золотым ковром. И только один этот листок все еще держится за подрагивающую ветку, будто надеется дожить до весны. Его края немного порваны, его ножка давно высохла и скривилась настолько, что не понятно каким образом он продержался столько времени.
Мы лежим на теплом пледе под деревом, Его голова покоится на моем плече, Его рука в моей руке. Мы единое целое, и кажется, что ничто не сможет разорвать нашего единства.
Я не знаю, о чем он сейчас думает. Может быть, строит новые грандиозные планы по завоеванию мира? Может, пытается вычислить предателя, проникнувшего в наши ряды? А может, тоже смотрит на маленький листок, борющийся за свою жизнь, и думает о бренности всего сущего, как и я?
Мы молчим. Почему-то именно тишина в последнее время делает нас ближе, она расслабляет, успокаивает, обнажает душу, позволяя увидеть друг в друге что-то глубоко внутреннее… Это невозможно, но именно благодаря ему, я смогла лучше понять этого человека и свое отношение к нему.
Люди считают его жестоким, его ненавидят и боятся, ему подчиняются, перед ним приклоняются. Он — властелин этого мира и я готова отдать все, что у меня есть, чтобы просто оставаться рядом с ним, восхищаться его умом, боготворить его и… любить. Почему-то горько и обидно от этой мысли, и хочется плакать, рыдать, уткнувшись лицом в сильную, надежную грудь, но я не могу себе позволить подобного, потому что рядом с сильным мужчиной может быть только сильная женщина. Пусть за меня плачет осень, смывая все невзгоды и несчастья с грязных впалых щек земли.
— Мой господин, — шепчу я.
Он не вздрагивает, вообще не реагирует на мои слова, если не считать легкого едва уловимого движения ресниц. Эмоции и чувства не его стезя, но мне они и не нужны, потому что я преклоняюсь не перед этим. А перед силой и величием способными ставить на колени.
— Мой… — слово такое сладкое, так приятно скользит на языке, доставляя неземное наслаждение, — господин.
Такой великолепный и такой неприступный даже сейчас, когда мы вместе.
— Ты любишь меня, Белла?
Вопрос тихий, но твердый и решительный.
— Да… — незадумываясь шепчу я, — больше жизни.
Он задумывается, продолжая рассматривать желтый листок.
— А если я умру?
По телу пробегает легкая дрожь испуга. Но он ведь шутит? Он ведь всегда так шутит — пугающе, болезненно, безжалостно.
— Я умру вместе с Вами…
… боюсь этих слов, но они сами вырываются на свободу, прежде чем я успеваю понять их смысл. Он смеется… сухо, невесело, страшно.
— Ты еще глупая, Белла, — шепчет мой Господин, — запомни, я не умру никогда!
И я ему верю, не смотря ни на что, верю…
Он встает, ни слова не говоря, ни одним жестом не показывая, что помнит про меня, что я что-то значу для него, что я нужна ему. Но это и не нужно, здесь в нашем осеннем саду не звучат слова, их здесь просто не существует, так как они могут уничтожить таинственное очарование. Я смотрю ему вслед, человеку, которому подарила себя.
Листок отрывается и медленно летит вниз, опускаясь мне на грудь, точно там, где бьется мое сердце. И отчего-то становится страшно… Я верю ему, он будет жить вечно, потому что он Хозяин этого мира. Но может ли быть…
* * *
Вечером я сижу возле остывшего камина, бесцельно глядя на серый безразличный ко всему пепел.
Сегодня он не пришел…
Я уже не помню, кто сообщил мне страшную новость о его смерти… в памяти застыли только беспощадные слова.
— Наш Господин мертв, — тихо, спокойно, твердо…
И бесконечно горячее:
— Не верю…
А еще неудержимая злоба и ярость на них, на тех, кто поверил глупым рассказам о том, что человек, поставивший на колени полмира, мог умереть из-за какого-то глупого ребенка… так не бывает, так не должно быть!
Я буду бороться! Я продолжу дело своего Господина, пока он будет отсутствовать. Я буду доказывать всем, что он жив!
И так будет всегда, пока живы его сторонники и последователи… пока жива я. А осень пусть плачет дальше… я остаюсь.
Vova
