Клякса

* * *

Мир в серых тонах ужасен. Очертания становятся размытыми, силуэты нечеткими, красный, желтый и синий цвета сливаются в темное пятно, хотя должны создавать миллионы оттенков. Клякса постепенно бледнеет, но все же остается дымка, застилающая глаза, и через нее мне предстоит видеть мир. Трудно воспринимать действительность, когда свет монохромен — образы искажаются, то появляясь, то исчезая, будто играют со мной. Сначала это раздражает, потом привыкаешь и учишься слушать, а не смотреть. Слух никогда не подводит, потому что звуки куда более постоянны, чем образы. Правда, сам я разговариваю редко: не люблю пустых слов и ехидных замечаний, какие часто отпускают мои… м-м-м… коллеги. Раньше я считал зрение мелочью, которую невозможно отнять, а теперь понимаю, насколько мне не хватает ярких красок. Словно мир облекает полупрозрачная дымчатая ткань, больше похожая на расплавленное стекло.

Но сейчас неверный свет выхватывает из тьмы три тела, три однотонные фигуры. На самом деле, они другие — наверное, даже не серые — но мне не дано увидеть разницу. Их движения сумбурны, а дыхание едва различимо. Безмолвие и борьба никак не связаны в моем сознании, ведь я воспринимаю мир как долгий звук, изредка меняющий частоту. Когда звуков нет, картина застывает, превращается в неподвижный набросок. А противостояние есть движение, значит ли это, что оно должно сопровождаться хотя бы шепотом?

— Грейнджер, пару минут назад у тебя не было царапин на лице, так что не надо делать из нас идиотов, — шипит один из парней, Блейз, если не ошибаюсь.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — а в голосе-то фальшь, я бы не поверил.

— Акцио… — Забини слишком долго произносит заклинание. Мучительно долго.

— Нет! — у нее длинные, словно ленты, руки, они кажутся мне ужасно худыми, как кости без мяса.

— Дай сюда, — звук такой, будто порвалась туго натянутая нить, а спустя несколько секунд кто-то чертит на пергаменте линию-цепь и тут же стирает. Но я все еще вижу ее, сетчатка глаз сохраняет четкий образ. — Блейз, держи.

На ум приходит, что раньше все было наоборот: сначала молния, потом гром. Увы, те дни прошли, теперь, вопреки законам природы, звук быстрее света.

— Нет, вы не понимаете, что будет! Вы все разрушите, и мы погибнем! — меня передергивает, потому что на какой-то миг взметнувшиеся волосы девчонки превращаются в длинных червей. Впрочем, нельзя забывать, что теперь реальность — это нечто искаженное, как преломленный поток света.

— Смотри, Грейнджер, — Драко махнул рукой в сторону окна. — Хогвартса больше нет, те башни, которые рушатся на глазах, хоронят под собой наше гребаное прошлое. И мне не жаль, ведь в поганом прошлом было больше гадкого и мерзкого. А самое противное знаешь что? Что я сам создавал часть этого дерьма, и не пожалею, если оно будет затоптано.

Он кажется мне большой кляксой. Лицо бесцветное, нет бровей, нет глаз, губы тоже едва заметны — только размытые пятна вместо линий. Должно быть, виной пелена, окутывающая меня, но ведь две другие фигуры я вижу. Смутно догадываюсь, что Малфой — где я слышал про него? — очень высокий, худой и, судя по всему, бледный. Иначе как объяснить его слияние со светом?

— А я жалею. Потому что пыталась строить другую часть, понимаешь? Созидающую и светлую, и не хочу, чтобы она погибла под завалами гадости, что создал ты!

— А я вообще ничего не строил, поэтому предлагаю заткнуться. Сегодня мы все сдохнем, хотите вы того или нет, потому что остались в замке, когда нужно было бежать прочь.

Блейз, конечно, реалист, жаль, что я не могу сказать ему, насколько он прав.

**

— Уйди с дороги! — прерывистое дыхание, мужчина — мужчина ли? Может быть, парень? — паникует, это первобытный страх: меня сложно обмануть.

— Куда ты направляешься? — высокий голос девушки дрожит, наверное, она боится. Чего боится? Мне неведомо, но крики вдалеке приводят в смятение.

— Я хочу покинуть замок, пока Лорд не узнал… — упрямый мальчишка задыхается как после бега, его тревога почти осязаема. Но серая марля перед моими глазами даже не шевельнулась, значит, и действительность неподвижна. — Грейнджер, ты знаешь, что со мной будет, если обман раскроется? Я видел, как наказывают предателей: сначала хозяин пытает, ты катаешься по полу, одежда на тебе горит, и плавится кожа. Очнувшись, понимаешь, что это всего лишь иллюзия, но тут начинается новый виток кошмара, пятый, двадцатый, и уже не чувствуешь своего тела. Ноги отнимаются, раны гноятся, а шрамы остаются на коже подобно плоским червям. Когда вы с Поттером и Уизли сбежали из поместья, нас наказали, — парень задирает рукав, поток света выхватывает из темноты белые отметины, пересекающие предплечье. Я стараюсь разглядеть их, но он быстро закрывает от взора уродливые швы; снова однотонный всполох, и на меня опускается тьма, как будто потушили все свечи. — Оставшись в Хогвартсе, я оказался меж двух огней: не собираюсь помогать вам, но Темный Лорд не признает презумпцию невиновности.

— Зачем ты мне все это рассказываешь, Малфой? — Грейнджер опускает палочку. Хм, а я думал, что это продолжение руки. — Врагу все тайны я доверю, чтобы не смог их выдать друг?

— Сейчас не время для иронии, не находишь? Ты ведь не дура и понимаешь, почему я решил свалить. Уйди с дороги, иначе… — парень быстро отступает к стене, потянув девчонку за собой. Дым ненадолго рассеивается, а две маленькие фигурки в углу сжимаются в один комок. Коридор, полуразрушенный и пыльный, кажется пустым.

Шаги я заслышал еще пару минут назад, но кто я такой, в конце концов, чтобы кричать «спасайтесь!» и предупреждать об опасности?

— Забини, — выдыхает Малфой, и серые пятна превращаются в концентрические круги, заслоняя собой реальность.

Судя по тому, как мечутся белые лучи, незваный гость идет быстро, торопится, и вместе с ним приближается сгусток света. Помню, что солнце было таким же ярким и похожим на луковицу: круглое, белое, а при взгляде на него слезились глаза. Машинально прикрываю веки, но восприятие не меняется — как был мир серым, так и остался. И лишь неверное пламя на кончике палочки позволяет рассмотреть нового персонажа этой маленькой импровизированной пьески.

Скорее всего, он высокий, я без труда различаю цвет его волос — вроде бы темные, хотя могу ошибаться. Скулы смотрятся двумя прямыми линиями, будто художник поленился нанести на полотно лишние штрихи. Черты лица четкие, но не грубые. Глаза гостя напоминают пятна, словно пустые глазницы лишены беловатых яблок с красноватыми капиллярами. Жаль, что их образ остался лишь в моих воспоминаниях, как же я завидую тем, кто может подойти к зеркалу и подмигнуть своему отражению! Конечно, Забини красив, все эти пятна вблизи кажутся беспорядочными, но стоит сделать пару шагов назад — и пазл превращается в целостную, составленную из кусков миниатюру. Уж я-то знаю, поверьте, как сложно написать хорошую картину: сотни мазков, создающих один образ.

Луч света падает на лицо гостя в тот самый момент, когда марля на мгновение становится тоньше, и я узнаю его. Но как такое может быть? Перевожу взгляд на Грейнджер и хмыкаю, но на меня никто не обращает внимания. Мелковатые черты — не могу описать, потому что плохо видно, волосы… кажется, густые. Да, из-за темного пятна я и не вижу лица, но вот цепочка на шее… Очень запоминающийся кулон — бесформенная фигурка на фоне светлой кожи. Но постойте, такого не бывает. Или дым вокруг вводит в замешательство? Нет, я не настолько глуп и слеп — я уже видел ее, но ведь это абсурд.

— Грейнджер? — незнакомец спотыкается и застывает на месте, голос его похож на шелест.

— Забини? Ты тоже остался? — теперь я знаю, как зовут всех участников представления.

— Драко, ты говорил, что хочешь свалить из замка, кажется? — настороженно интересуется гость, сделав шаг вперед. Темная тень все еще тянется за ним шлейфом, хотя на самом деле это моя иллюзия.

— Да, хочу, если бы можно было все исправить… — даже я с моим умением слышать едва различаю слова.

— Тогда держи ее! Экспеллиармус! — помню, что вспышка от заклятия должна быть красной, но она опять серая, и я схожу с ума от такой несправедливости. Тень скользит к Грейнджер и застывает около нее, палочка отлетает в сторону. — Как ты здесь оказалась? — Забини закрывает собой девчонку.

— Отпусти, оглянись вокруг, замок рушится, а ты выясняешь ерунду! — я вижу лишь заретушированную картинку, когда свет гаснет.

— Блейз, что происходит? — внезапно Драко оборачивается, смотрит прямо на меня, поднимая палочку выше, и коридор вновь появляется из тьмы. Бесформенной кляксой высокая фигура возвышается над парой, которая выглядит переплетением тел.

— Малфой, посмотри на ее шею, — звенящая тишина и шум вдалеке. — Грейнджер, пару минут назад у тебя не было царапин на лице, так что не надо делать из нас идиотов.

*

Хаос начался всего полчаса назад, но время текло медленно, гораздо медленнее, чем обычно. Впрочем, не мне судить: для меня минуты давно перестали быть мерилом. Время и пространство кажутся несвязанными лишь до тех пор, пока реальны и не изуродованы. Однако стоит задержать стрелки часов, сразу искажается восприятие мира. С тех пор как я оказался заточен в одной плоскости вместо привычных трех, время обратилось в тягучую массу. Она лениво перетекает из сосуда в сосуд, и мое воображение рисует образы с опозданием. Очертания человека появляются лишь тогда, когда он неподвижен, но стоит ему пошевелиться — превращается в смазанное пятно.

Слышно, как вдали грохочет гром, кричат люди, рушатся стены; мои товарищи поспешили вниз, а я остался, потому что ненавижу массовые свалки, глупые и бессмысленные.

— Не подходи ко мне! — небольшая фигура внезапно останавливается, свет мерцает, хочется прикрыть глаза, но тут я вспоминаю, что это уже давно не помогает.

— Импедимента! — луч проносится мимо меня и рассыпается сотней мелких искр.

— Забини, я не хочу применять магию, дай мне пройти, — жаль, что нельзя увидеть голос. Я бы променял слух на зрение.

— А где Уизли с Поттером? Отсиживаются в укрытии? Правильная стратегия, беспроигрышная, я бы сказал, — очертания смыты, лишь условные серые линии.

— Ты же не надеешься, что я тебе отвечу? — успеваю заметить густые волосы, но девчонка снова отступает в тень.

— Ступефай! — впервые за последние полчаса я могу сказать точно: она упала, вскрикнув не то от боли, не то от неожиданности.

— Ты всегда была дурой, мараться я не стану, может быть, кто из Пожирателей наткнется, тогда и добьет, — прошептал парень, послышались удаляющиеся шаги, и тьма вновь поглотила коридор.

Темнота и одиночество — две несовместимые для меня вещи. Когда вокруг чернота, создается иллюзия, что ты висишь между небом и землей и не имеешь возможности пошевелиться. Ненавижу ощущать себя беспомощным, и потому отправляюсь в путь.

— Уйди с дороги! — здесь намного светлее, и с непривычки чудятся серые химеры, схожие с призраками. Я почти забываю о случившемся пару минут назад.

Вновь мужской голос, но уже… другой. Похоже, он повторяет «уйди» в десятый, в сотый раз — усталость почти осязаема. Девушка отступает назад, и тысячи нитей перед моим лицом колеблются, мешая рассмотреть ее лучше. Темные линии бровей, одежда бесформенным пятном спускается до пола и густые волосы. А еще веревка — или цепочка — на шее, которая у меня ассоциируется с висельником.

Я вздрагиваю и прикрываю глаза, вновь забывая, что это не помогает. Два образа в моей голове переплетаются, полностью совмещаясь — их контуры совпали. Значит, это два силуэта одного и того же человека?

Странно, я только что видел девчонку в противоположном конце замка, а сейчас она оказалась здесь, куда по извилистым коридорам не добраться за столь короткий срок. Разве это возможно?

* * *

— А я вообще ничего не строил, поэтому предлагаю заткнуться. Зря ты вернулась, Грейнджер, ввела нас в соблазн. Ты же знаешь, что искушение всегда сильнее разума, отдай игрушку по-хорошему, — спокойствие Блейза поразительно, особенно на фоне явной паники Малфоя и девчонки.

— Нет, если вы получите его, все рухнет, так нельзя, вы просто не знаете, что может случиться, — все трое почти не шевелятся, давая мне возможность рассмотреть картинку в деталях.

— А зачем ты вернулась? Чтобы полюбоваться на битву со стороны? — вдали что-то взорвалось, меня встряхнуло.

— А зачем нужно вернуться вам?

— Чтобы сбежать отсюда еще до битвы, присоединиться к нашему господину. Вы проигрываете, скоро всех, кто находится в замке, перебьют. И нет гарантии, что нас не посчитают предателями. Я понятно объясняю? — голос Забини ниже, чем у Малфоя, мне чудится, что я узнАю его даже спустя месяцы.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Потому что мы заберем тебя с собой, Грейнджер, — шепчет Драко, и его брови сливаются в одну серую линию, пальцы, будто пластилиновые, обхватывают ее запястье. Резкий толчок — она пытается освободиться. Мои больные глаза даже не успели зафиксировать перемену, доля секунды прошла незамеченной. Паутина опутывает меня и колышется еще сильнее, как от порывов ветра.

— Нет, я должна предупредить Гарри! Ему нельзя ходить в Запретный лес, его убьют! — в панике выкрикивает Грейнджер, пытаясь избавиться от множества рук. Нет, не множества, конечно, а всего четырех, но мне они кажутся десятком. — Несколько минут назад его принесли оттуда — мертвого!

— Несколько минут назад? Но сейчас даже часа пополуночи нет, — ухмыляется Блейз. — Когда же его успели прикончить?

— Ты все прекрасно знаешь! Гарри скоро убьют, и я этого не допущу! Только за этим я и вернулась. А ты, Малфой, неблагодарная тварь: мы тебе жизнь спасли… спасем…

— Когда это? — Драко практически сливается с темной стеной, но мерцающий свет — факелов? — вновь разделяет пространство.

— Неважно. Если все получится, не придется никого спасать.

— Почему?

— Потому что, когда знаешь, что произойдет, легче предотвратить события, не так ли? — редко встретишь умных женщин, но, по-моему, мне в очередной раз повезло.

— Видишь ли, Грейнджер, Поттера убьют в любом случае, вопрос только в том, что будет после этого с нами, — серая клякса перед глазами шевельнулась: Малфой переступил с ноги на ногу. — Ты поступила очень опрометчиво, не позаботившись о своем... двойнике.

— Представь себе мое удивление, когда я увидел тебя здесь, живую и относительно здоровую! — перебивает Блейз. — Нет, не подумай, что я рад, но, согласись, это весьма необычно. Надо быть кретином, чтобы не догадаться о причинах, ведь еще на третьем курсе ходили нехорошие слухи. Даже Поттер с Уизли удивлялись, каким образом ты бываешь в двух местах одновременно.

— Да, про хроноворот тогда в суматохе забыли, а я не собиралась никому о нем напоминать. Отдайте мне его. Если вы переместитесь в прошлое, все может измениться далеко не в лучшую сторону, — голос дрожит так, что я едва понимаю смысл сказанного.

— Увидим, — даже по тону можно определить, что Драко пожимает плечами.

— Нет!

Я хочу сделать шаг в сторону, но в эту секунду почти ощутимо сжимается воздух вокруг. Серая ткань падает мне на лицо, скрывая от глаз троицу, а когда полотно исчезает, коридор уже пуст.

Не знаю, что случилось дальше, но с пространством и временем шутки плохи. Не удивлюсь, если вернувшись, путешественники не обнаружат привычных вещей, а может, и себя не найдут. Помню, как я стал тем, чем являюсь по сей день. Никто не спросил, хочу ли я быть неясной тенью — мнение мертвеца не играет роли, когда приходит творец.

Сначала мир кажется абсолютно плоским, картонным и прозрачным — только черные линии на белом фоне означают предметы. После создатель берет карандаш и несколькими уверенными штрихами закрашивает пустые фигуры, и вот уже не видно стен и потолка. И наконец, перед глазами вырастает разноцветная преграда, закрывающая собой всю комнату. Хочется бежать, кричать, но нет голоса, и ноги отнялись.

Засыпаешь, погружаясь в раствор, а когда просыпаешься, стена рассыпается мелкими кусочками, как мозаика. Зато остается серая вуаль, марля, паутина — не знаю, как назвать — через которую отныне предстоит видеть мир.

Думаю, подобное может случиться, если играть с хроноворотом. Тенями те трое, конечно, не станут, но потерять себя могут. Время терпит такие забавы, пространство — никогда.

Но предупреждать троицу об этом не считаю нужным. Я всего лишь наблюдатель, заключенный в деревянную рамку. Безмолвное полотно, которому предстоит украшать стену замка Хогвартс еще многие столетия. Картина, призванная быть свидетелем, но не участником.