"Уходим красиво"

Voilà une belle mort…*

Л.Н. Толстой «Война и мир»

— Пернелла, дорогая, осталось пятнадцать минут. Домовики спрашивают: можно ли зажигать свечи?

— Нет и еще раз нет! — раздался хриплый женский голос. — Я знаю: он обязательно придет, Николас. Подождем еще немного.

Спорить с женой-прорицательницей мистер Фламель не привык. Да и какой в этом смысл, если супруга все равно окажется права? Он лишь вздохнул, знаком попросил домовиков не спешить и опустился на стул.

Долго ждать не пришлось: без семи минут шесть раздался долгожданный стук в дверь.

На Альбусе Дамблдоре была легкая лиловая мантия, седую голову прикрывала лиловая шляпа. В руках гость держал большой букет лиловых ирисов, которые он не замедлил вручить имениннице, едва переступив порог дома.

Через несколько минут все трое сидели за празднично сервированным столом. Ровно в шесть часов гардины опустились на окна, свет в гостиной погас и, удерживаемый магией эльфов, из кухни плавно и медленно выплыл огромный торт, украшенный сотнями горящих свечей. Сосчитать их точное количество, казалось, было просто невозможно. Но именинницу, сидящую за столом, это, похоже, ничуть не удручало: она радовалась, как ребенок, видя эти бесчисленные огоньки и слушая, как муж и гость поют ей поздравительную песенку.

— Сколько их здесь? — кивнув на свечи в торте, поинтересовался Дамблдор. В доме, где жили его старые друзья, было немало странностей, и эта — возможность без смущения спрашивать о возрасте хозяев — лишь одна из многих.

— Ровно на одну свечу больше, чем в прошлом году, — хихикнула женщина. — Сегодня их… шестьсот сорок четыре.

Конечно, именинница была стара, как был стар и ее знаменитый муж. Конечно, этот гениальный алхимик делал все возможное, чтобы защитить от безжалостных лет лицо и тело двух магов, бросивших вызов времени. И, надо отдать ему должное, весьма преуспел в этом деле. Но все-таки в многовековой обороне нашлось одно уязвимое место. Можно было время от времени неплохо восстанавливать эластичность кожи, нашелся способ поддерживать работу внутренних органов, и отыскался источник, подпитывающий семейную чету Фламель жизненной энергией. В результате любой человек, видящий эту пару, не дал бы супругам больше семидесяти лет, если бы не глаза… В них невозможно утаить накопленную веками мудрость, нельзя упрятать приобретенный за столетия жизненный опыт, бесполезно скрывать целое море пережитых чувств и эмоций. Попытка утаить что-либо от таких глаз — дело почти безнадежное.

— Ты раньше никогда не опаздывал, — заметил Николас, подцепив зубцом серебряной вилки кусок аппетитной ветчины. — У тебя все в порядке?

Вместо Дамблдора ответила Пернелла.

— К чему эти вопросы, дорогой? Посмотри на его лицо, загляни в глаза, и ты все поймешь сам. Кроме того, наш мальчик почти не притронулся к угощению.

Лицо Дамблдора вмиг опалило огнем.

— Ах, Пернелла, — закатив глаза, простонал он. — Мальчик? Позволь напомнить, что мне уже больше ста лет.

— И что же? — искренне изумилась женщина. — Что такое «сто лет», когда я старше тебя на половину тысячелетия? И ты еще посмеешь мне перечить?

— Мерлин упаси! — поднял руки Альбус и вдруг весело захихикал: — Я и не помню, когда меня так называли. По этому поводу у меня есть тост… — Дамблдор потянулся за тяжелым хрустальным бокалом.

Когда праздничный ужин подошел к концу, все переместились в кабинет. Пернелла долго рассматривала гостя и наконец осторожно заметила:

— Пришло время поведать, какие проблемы так омрачили твое лицо, Альбус.

Дамблдор покосился на Николаса, попыхивающего своей знаменитой трубкой, перевел взгляд на его супругу, приветливо улыбающуюся гостю, и внезапно решился на признание.

— Я пошел против судьбы: лишил ее возможности выбирать.

В кабинете стало очень тихо: к слову «судьба» у супругов Фламель было особое отношение. Пустив в воздух замысловатое кольцо дыма, Николас поинтересовался:

— Ты говоришь о том пророчестве, которое услышал от праправнучки Кассандры? О мальчике, который сможет положить конец нынешним «художествам» твоего бывшего ученика?

Опешив от неожиданной прямолинейности всегда очень дипломатичного друга, Дамблдор даже закашлялся.

— Да, Николас, я имел в виду именно это.

Альбусу ответила Пернелла.

— Вмешиваться в события, предсказанные в пророчестве, — очень опасное занятие. — В глазах женщины, обращенных на Дамблдора, читалась тревога. — Впрочем, зная тебя уже давно, не сомневаюсь, что для подобного вмешательства имелись весьма серьезные основания.

— Очень серьезные, — кивнул Альбус. — В любом случае я вчера все сделал во благо…

— Это тебе так кажется, — неожиданно прервал друга Николас. — Но ты и сам все знаешь о том, куда могут завести благие намерения. И еще… если бы все было так однозначно, ты бы не стал сожалеть о содеянном. Подозреваю, что моего старого друга гложут сомнения. Если так, то рассказывай, Альбус. Посмотрим, что можно сделать.

* * *

За дверью гремела музыка. Неугомонное трио бывших гриффиндорцев — Джеймс Поттер, Сириус Блэк и Ремус Люпин — распевало комические куплеты. Как всегда, невпопад, но очень настойчиво и громко им помогал Питер Петтигрю. Раскрасневшаяся Лили, аккомпанирующая исполнителям, от смеха едва попадала изящными пальчиками по клавишам рояля. На диване, то и дело вытирая выступающие от хохота слезы, сидели Алиса, Фрэнк и Августа Лонгботтомы, а из мягкого кресла у камина доносились хихиканье и аплодисменты Альбуса Дамблдора.

В то же самое время в уютной детской на втором этаже семейного особняка Поттеров спали на маленьких кроватках два мальчика.

В комнате, украшенной шариками и заваленной подарками, в эту минуту царила полная тишина. Но час назад все было совсем иначе. Сон долго не мог справиться с расшалившимися малышами, и их родители решили подарить именинникам еще один час бодрствования: ведь не каждый день детям исполняется годик.

На самом деле мамы и отцы вовсе не спешили расстаться со своими сыновьями: они с обожанием смотрели на счастливые физиономии мальчишек, слушали их веселые голоса и пытались понять еще совсем невнятный детский лепет. Но усталость брала свое: сон настиг малышей за игрой в магические кубики. Отцы подхватили мальчиков на руки и понесли в детскую.

Гарри уложили в его самоукачивающуюся кроватку; для маленького Невилла Джеймс трансфигурировал из стула точно такую же. После этого с чувством выполненного долга мужчины на цыпочках выбрались из комнатки и осторожно прикрыли дверь — праздник в гостиной был в самом разгаре.

А через час к спящим малышам поднялся Альбус Дамблдор. Полюбовавшись праздничным убранством детской, он извлек из кармана мантии волшебную палочку. Один взмах — и кроватки мальчиков сближаются. Старик наклоняется над каждой, долго и внимательно разглядывая лица спящих детей.

Кто? Кто из них?

Лили и Джеймс или Алиса и Фрэнк? Гарри Поттер или Невилл Лонгботтом?

Дамблдор спустился в холл, когда гости уже прощались с хозяевами. Фрэнк о чем-то отчаянно спорил с Сириусом и Джеймсом, Лили с Алисой, поглядывая на мужей, перешептывались и время от времени посмеивались. Миссис Лонгботтом отправилась в детскую за внуком.

Фрэнк — мужественный и опытный человек. Он справится. И Алиса с сына глаз не спустит. С другой стороны, у Джеймса замечательные друзья — они помогут им с Лили.

Но у Фрэнка — многочисленные родственники, которые поддержат его семью в трудную минуту. Кроме того, он так похож на своего настойчивого отца, обычно презиравшего все преграды на пути. Наверное, все-таки Алиса и Фрэнк…

В эту минуту в проеме двери показалась фигура Августы Лонгботтом с маленьким внуком на руках.

— Мы аппарируем или воспользуемся камином, Алиса? — обратилась она к невестке.

— В любом случае Невилл проснется, — улыбнулась та. — Лучше через камин: аппарацию он не любит.

Высокая и стройная, даже на закате жизни все еще не потерявшая былую грацию и царственную осанку, Августа, поддерживаемая сыном и Джеймсом, ступила в камин. Малыш доверчиво прильнул к ее груди, а она крепко прижала его и прикрыла мантией, оберегая от магической вспышки. Попрощавшись с хозяевами и гостями дома, Августа на миг задержала взгляд на Дамблдоре, кокетливо улыбнулась и почти сразу вернула на свое лицо привычное суровое выражение. Зеленое пламя вспыхнуло, и бабушка с внуком исчезли в камине.

Эта сцена решила все. Сколько бы лет ни прошло… Все та же величественная и непостижимая Августа. Фрэнк вполне мог бы быть его сыном, если бы… Да и маленький Невилл, с надутыми губами и пухлыми ручками — мальчик, просто созданный быть чьим-то внуком...

Когда, проводив друзей, Лили и Джеймс вернулись в гостиную, Дамблдор терпеливо поджидал их, сидя в кресле.

— Еще чаю, Альбус? — улыбаясь, поинтересовалась Лили. — Я заметила, что тот лимонный пирог вам очень…

— Не нужно чая, Лили. Присаживайтесь с Джеймсом рядом. Мне необходимо кое-что вам рассказать…

* * *

Пернелла и Николас затаив дыхание слушали своего гостя. Даже когда рассказ подошел к концу, они заговорили не сразу.

— Какая необходимость была форсировать события? — спросил Николас, забыв о дымящейся трубке.

— Один из моих агентов предупредил, что Волдеморт серьезно встревожен услышанным пророчеством и, не зная наверняка, готовит избиение младенцев, родившихся летом. Всех их Орден Феникса и я лично защитить бы не смогли. Очень надеюсь, что поспешное бегство Поттеров из родового поместья остудит пыл Тома и пустит его по ложному следу. Очень скоро Волдеморту станет известно, что к исчезновению Лили, Джеймса и их сына я имею прямое отношение.

— Ты думаешь, уверовав, что малыш Поттеров — это тот самый Избранный, он оставит в покое других детей? — закончил за Альбуса Николас. Дамблдор лишь кивнул в ответ. — Не хотел бы я оказаться на твоем месте, — признался Фламель. — Уже столько лет живу на свете, столько судьбоносных выборов сделал сам и видел, как это делали другие, а все никак не могу к ним привыкнуть. Покоя в сердце не жди, Альбус: пока малыш Поттеров и его родители будут в опасности, ты все равно себе от волнения места не найдешь.

— Осуждаешь меня? — спросил Дамблдор.

— Появится немало тех, кто будет осуждать. Людям, не наделенным властью, не принимавшим судьбоносных решений и не оказывавшимся в безвыходном положении, твоих действий никогда не понять и не принять. У меня же нет никаких оснований для осуждения: не предприми ты этот шаг, жизнь Поттеров все равно была бы в опасности, поскольку их сын — в списке на уничтожение. Кстати, велик ли этот список?

— Тринадцать малышей. И это только в магической Британии.

— Конечно, арифметика — не самый подходящий аргумент в решении человеческих судеб, но совсем сбрасывать его со счетов нельзя.

— Очень жаль, что все так обернулось, — призналась молчавшая до этого Пернелла, — но, похоже, у тебя просто не было выхода, Альбус. Надеюсь, ты обеспечил безопасность семьи Поттеров и их маленького сына?

— Дом, в который они переместились, охраняют те же чары, что и ваш.

— Это хорошо, — довольно кивнул Николас. — А кто хранитель тайны? Ты?

— Нет, лучший друг Джеймса. Очень надежный человек, преданный семье Поттеров и телом, и душой.

— Только бы у них все было хорошо, потому что Волдеморт устроит за этой семьей нешуточную охоту — все силы бросит, — грустно покачала головой Пернелла. — Знаю, Альбус, ты очень бы хотел, чтобы я заглянула в будущее… Увы, сейчас я ничего не вижу. Одно могу сказать точно: ты вновь появишься у нас после Хэллоуина.

— После Хэллоуина? — удивленно вскинул брови Дамблдор.

— Именно, — подтвердила Пернелла. — Тогда снова попробуем приоткрыть завесу ближайшего будущего. А до тех пор береги мальчика Поттеров. Пока лишь интуиция подсказывает мне, что он сыграет важную роль в твоей жизни. Как и ты — в его, впрочем. А теперь я оставлю вас с Николасом: шестьсот сорок четыре года — это весьма почтенный возраст — мне пора отдохнуть.

— Сколько еще должно пройти лет, чтобы рана в твоем сердце затянулась? — снова потянувшись к трубке, спросил Фламель. — Стоит появиться этой Августе, как ты совершаешь глупость за глупостью.

— Николас, я попросил бы… — запротестовал было Дамблдор.

— Да, да, я помню о запрете, — ухмыльнулся Фламель, — и имя ее всуе постараюсь не поминать. А знаешь, мне очень жаль, что я так никогда и не видел любовь и боль всей твоей жизни…

Видимо, свой еще более почтенный возраст — шестьсот пятьдесят один год — Николас Фламель переживал значительно легче супруги: забыв о сне и отдыхе, он проговорил с Дамблдором до утра.

__________

* Вот прекрасная смерть (франц.).

Пернелла оказалась права: Дамблдор появился в их доме сразу после Хэллоуина. Именно он поведал супругам Фламель о гибели семьи Поттеров, чудесном спасении маленького Гарри и загадочном исчезновении Волдеморта.

Таким своего старого друга Николас и его супруга не видели никогда. Казалось, он постарел сразу на пару десятков лет. Лицо посерело, из глаз исчезли знакомые искорки: их без остатка затопили отчаяние и боль.

Мудрые старцы просто дали Альбусу выговориться. Их робкие попытки облегчить страдания друга пресекались им на корню: любые объяснения или оправдания принятого четыре месяца назад решения Дамблдор отметал, ни о каком печальном стечении обстоятельств даже не желал слушать.

Вывести его из этого состояния Николас смог лишь тогда, когда заговорил о судьбе Волдеморта и о выжившем после смертельного проклятья Гарри. Ни у сидящих на диване долгожителей, ни у Дамблдора не вызывал сомнений факт, что Волдеморт рано или поздно вернется. А вот судьба осиротевшего годовалого малыша виделась всем троим по-разному. Пернеллу, казалось, полностью устроило объяснение, что ребенка спасла сила материнской любви и самопожертвование Лили. Она лишь выразила недовольство тем, что Дамблдор отправил мальчика к магглам.

— Ты поспешил, Альбус. Уверена, что немалое количество магических семей почло бы за честь воспитывать этого малыша. Он бы получил любовь, заботу, тепло и вырос в мире, в который направила его судьба. А вот будущее Гарри среди магглов я вижу смутно. Но даже то немногое, что вижу, мне не нравится. Там он не будет понят, не будет любим.

— Но там он будет жив — это главное для ребенка.

— Ах, Альбус, — продолжала настаивать женщина, — для ребенка, помимо безопасности, нужно еще очень многое. А уж для маленького мага… Что такое? Почему ты качаешь головой, Николас?

— Не хочу тебя расстраивать, дорогая, но с этим ребенком все не так просто.

— А что с ним не так? — Поджатые губы и румянец на щеках женщины свидетельствовали о том, что она начинает сердиться.

— Дело в шраме… — начал было объяснять Николас.

— Конечно, ты же у нас великий специалист по шрамам! — закатив глаза, воскликнула возмущенная женщина.

— Нет, дорогая, — примиряюще улыбнулся Фламель, — я специалист в алхимии, в магической истории и атмосферных явлениях, вызываемых магической энергией. Напомню тебе, что одним из них является молния. Столетия наблюдений за этой ослепительной вспышкой позволили накопить немалый объем знаний. Вот и Альбуса я не так давно соблазнил на совместное исследование.

— Вам обоим не дает покоя, что шрам мальчика в виде молнии? Это что-то значит?

— Мы, маги, всегда склоняли головы перед мощью этой стихии. Молния! Небесная Avada Kedavra, пущенная рукой того, кто создал наш мир. — Глаза Николаса блестели, словно в этот безоблачный августовский день он разглядел в небе объект своего многолетнего исследования. — А теперь немного статистики. Поражения магов молнией случаются крайне редко — гораздо реже, чем у магглов. Но если у тех еще остается шанс на выживание, то волшебники всегда обречены. Поэтому неудивительно, что мага, покорившего своей воле смертоносный небесный зигзаг, можно встретить лишь в детских сказках. В реальной же жизни ты знаешь, дорогая, как велик страх волшебников перед молнией.

— Кстати, Avada Kedavra — порождение молнии, — счел нужным добавить Дамблдор. — Волшебник, создавший смертельное заклинание, погиб на следующий же день: прямое попадание молнии. А шрам у мальчика заставляет задуматься. Едва увидев его на лбу Гарри, я понял, что предсказание Сибиллы Трелони начинает сбываться. Всех своих противников Волдеморт убивал смертельным заклинанием. Вполне закономерно, что для спасения Избранного — еще совсем маленького и не способного за себя постоять — нашлась необходимая защита. Любовь и самопожертвование матери стали своеобразным щитом на пути летящей в малыша смерти. Этот щит не смог отвести удар совсем — зеленый луч все-таки попал в мальчика и привел к весьма неожиданным последствиям — в то же самое мгновение Избранный получил необходимое оружие, которое в будущем поможет ему выстоять в поединке с Волдемортом. Почти уверен, что в тот день Гарри будет способен заклинанием призвать молнию. Трелони упоминала о скрытой силе ребенка и о том, что Волдеморт пометит его как равного себе. Все сходится.

— Если малыш обладает даром призывать молнии… — задумчиво начала Пернелла.

— Пока нет — к дару необходимо приложить мощную магическую силу, которую этому ребенку еще только предстоит в себе развить. Но даже когда это случится, дар позволит ему вызвать молнию лишь однажды…

— А что случится с мальчиком после этого? — Женщина в ожидании ответа испуганно переводила взгляд с мужа на гостя.

— Мне жаль, дорогая, — Николас нежно погладил супругу по руке, — но ответ очевиден: они уйдут оба.

— Бедный ребенок, — всхлипнула Пернелла. — Получается, что мать, пожертвовав собой, не спасла его, а лишь перенесла дату смерти.

— Нет ничего случайного в этом мире, дорогая Пернелла. — В глаза Дамблдора вернулись знакомые искры. — Лили не в силах была отвести от ребенка смерть, но она невольно сделала все, чтобы в грядущей его смерти был хоть какой-то смысл, чтобы мальчик смог уйти красиво.

— Альбус! — ужаснулась миссис Фламель. — Мы говорим о смерти. О смерти. Да какая может быть красота?!

Казалось, женщина сейчас задохнется от возмущения. Но Дамблдора ее гнев совсем не смутил.

— Люди уходят по-разному, Пернелла. Тебе ли, прожившей не один век, этого не знать? Разве не красиво ушли из жизни родители Гарри? Спасая. Жертвуя. Об этой смерти уже слагают легенды.

— И такая же судьба ждет мальчика?

— Увы, Пернелла, это так. Но не я готовил ему эту судьбу. Мне досталась незавидная участь — воспитать в нем человека, готового на самопожертвование.

— Кто? Кто позволил тебе распоряжаться судьбой этого ребенка? Я не узнаю тебя, Альбус! Ты же руководишь школой, где учатся сотни юных волшебников. Как можно…

— Вот именно ради этих юных волшебников, их родителей, близких и еще тех, кто только приходит в наш мир, я должен распорядиться судьбой Избранного. Ты спрашиваешь, кто позволил мне это? Судьба. Если вернется Волдеморт — а он вернется, это лишь вопрос времени, — волшебный мир вновь окажется под угрозой. Вы живете в безопасности, но вокруг все это время гибли люди: маги и магглы — десятками, сотнями… Если бы я мог, то отдал бы свою жизнь, чтобы остановить Тома. Только вот мои войны и битвы уже стали достоянием истории — увы, жертва Альбуса Дамблдора больше не принимается. Очевидно, нужен новый герой и свежая кровь. Этот мальчик послан мне небесами. За сто лет своей жизни я научился понимать голос судьбы. Да, она была жестока к маленькому Гарри: забрала родителей и таким образом устранила препятствия не его пути к подвигу. Я принял это как приказ: «Забирай и действуй. Теперь он твой». Конечно, мне нелегко вести его по дороге, зная конечный пункт назначения. Но я поведу. Кто-то ведь должен.

— Я больше не могу это слушать! — закричала хриплым голосом женщина. — Альбус, ты сошел с ума! Николас, почему ты все время молчишь? Останови его, в конце концов.

— Прости меня, дорогая, но я не буду его останавливать. За порогом нашего дома и правда все это время творились страшные вещи. И будет еще хуже, когда Волдеморт вернется сам и вернет себе былое могущество. Судьба схитрила: вместо готового героя — сильного, непобедимого и могучего — прислала малыша. За что же ты сердишься на Альбуса? За то, что он добровольно взвалил на свои плечи всю грязную работу? Можно сколько угодно закатывать глаза и морщить нос: но от этого люди гибнуть не перестанут. И здесь снова появляется ненавистный, но неизбежный закон арифметической целесообразности…

— Пожалуйста, не нужно, — простонала Пернелла, всхлипывая и вытирая безостановочно бегущие из глаз слезы. — Я все понимаю. Но я не могу этого принять. Что же получается, Альбус? Ты позволишь мальчику вырасти до совершеннолетия, а затем просто поставишь его перед Волдемортом?

— Нет, свой выбор Гарри совершит сам. И если он смалодушничает, никто насильно его на поединок не потащит. Моя же задача — воспитать мальчика так, чтобы он все понял, принял и нашел в себе смелость и силы сразиться с Волдемортом.

— А что же потом, Альбус? — женщина не сводила с Дамблдора заплаканных глаз. — Когда его не станет, скажи, как ты будешь жить с таким грузом?

— Пернелла! — попытался вмешаться мистер Фламель.

— Все в порядке, Николас. Твоя жена задала мне самый главный вопрос. С таким грузом и правда не живут, Пернелла. Но я и не собираюсь. Лишь бы у мальчика все получилось. Мы покинем мир вместе. Это прекрасная возможность для нас двоих уйти достойно...

Когда вконец расстроившаяся женщина отправилась отдыхать, Николас потянулся к своей знаменитой трубке.

— Если ты принял решение воспитать героя-самоубийцу, то зачем отправил мальчика к магглам? Пернелла отчетливо видела картинку: ему там будет плохо.

— Что же, это только значит, что он научится преодолевать сложности с детства. Кроме того, будет замечательно, если он откроет для себя наш мир только в одиннадцать лет. Как рассказывали магглорожденные дети, первая встреча с магическим миром ошеломляла. Они влюблялись в него с первого взгляда. Было бы неплохо, чтобы Гарри пережил похожие чувства. Все, что с ним произойдет здесь, будет хорошим контрастом жизни в мире магглов.

— Ну да, а за прекрасный магический мир можно и умереть? Наверное, ты и здесь прав. Даже представить себе не берусь, в кого бы превратился Избранный, если бы ты передал его на воспитание в какую-нибудь сердобольную магическую семью. Изнеженное, избалованное существо или же высокомерный юноша, привыкший к славе и почитанию. Нет уж, пусть лучше детство его пройдет среди магглов. А теперь, если не возражаешь, давай сменим тему. Мы с Пернеллой хотим попросить тебя об одной услуге. — Фламель открыл ящик стола, извлек небольшой сверток и протянул его Дамблдору. Чтобы опознать предмет, тому даже не понадобилось разворачивать бумагу.

— Зачем он мне? — опешил Альбус. — Я уже дважды отказывался от приготовленного из него эликсира — откажусь и на этот раз.

— Эликсиров больше не будет, — безапелляционно заявил Фламель. — Мы с Пернеллой решили поставить точку. Возьми его — с этого дня он принадлежит тебе.

Когда Дамблдор взял сверток, рука его дрожала от волнения. Проглотив ком в горле, он осторожно спросил:

— Могу я узнать, почему вы… вот так… вдруг?

— Нет, Альбус, не «вдруг» и не «вот так». Все в этом мире имеет обыкновение заканчиваться. Даже наша с женой жизнь, столько лет поддерживаемая эликсиром, приготовленным с помощью философского камня. Правильней будет сказать: мы устали жить. Очень. Пора уже и нам заглянуть за черту, за которую мы проводили бесчисленное количество друзей и близких.

— Сколько времени у вас осталось?

— Лет десять в запасе еще есть. Но мы не уверены, что будем ждать окончания отведенного срока. Только не волнуйся: тебя мы обязательно поставим в известность.

— Николас, я даже не знаю, что сказать. Послушай…

— Ничего не говори. Мы и так сегодня друг другу многое наговорили. Ступай с миром и успехов тебе. Держи нас, пожалуйста, в курсе событий.

Дамблдор уже открыл входную дверь, когда Фламель вновь его окликнул:

— Альбус! Я тут поразмышлял немного… А в этом что-то есть. Мы, пожалуй, с Пернеллой тоже… уйдем красиво. Более шестисот лет жизни стоят того, чтобы поставить яркую точку. Я подумаю, как это можно сделать.

Арабелла Фигг отнеслась к своим новым обязанностям очень ответственно: подробные отчеты о жизни маленького Гарри Поттера профессор Дамблдор получал ежемесячно. Как он и рассчитывал, семейная чета Дурслей идеально подошла для осуществления задуманного плана: ни о какой чрезмерной любви, ни о каком баловстве не могло быть и речи. Гарри жил в семье, но частью этой семьи так и не стал. Магический дар, о котором упомянул в своем письме Дамблдор, оставляя малыша у порога дома на Тисовой улице, вызывал у Петуньи и Вернона постоянную подозрительность. Со временем к племяннику стали относиться как к умственно неполноценному ребенку, способному на непредсказуемые действия и представляющему реальную опасность как для всех живущих в доме, так и для самого дома.

Гарри кормили, одевали в обноски брата, лечили, если он заболевал. А вот благ, которые обычно в избытке сыплются на любимых детей, маленький волшебник был лишен. Круг дозволенного для Гарри ни в какое сравнение не шел с обширным списком того, что было можно Дадли. Например, юному волшебнику и в голову не пришло бы протянуть тарелку за добавкой, присесть рядом с тетей и послушать сказку, которая каждый вечер читалась для ее любимого сына. Не пришло бы и в голову на пару с кузеном нестись по лестнице к вернувшимся из супермаркета Дурслям, а потом совать нос в многочисленные шуршащие пакеты в надежде отыскать купленные для него игрушки и гостинцы. Да и брать что-либо без спроса, и включать телевизор, и много еще что живущий в этом доме племянник делать бы не решился. Потому как все это он уже когда-то пытался делать, но реакция дяди и тети навсегда отбила у Гарри подобные желания.

Постепенно он стал постигать основы выживания. Если Дадли сказки слушал, то Гарри их подслушивал. Если тот смотрел мультфильмы, развалившись на диване, то маленький волшебник их подсматривал из своего укрытия в нише, надежно скрытой от требовательных родственников массивным креслом. Кроме этого, Гарри много еще что доделывал: донашивал одежду и обувь, нередко тайком доедал то, что оставалось на тарелках, а еще досматривал, дочитывал, доигрывал...

Он рано научился уворачиваться от «воспитательных» затрещин дяди и болезненных ударов кузена. Гарри отказывали в праве себя защищать, не давали возможности оправдаться или объясниться. Вердикт был вынесен однажды и с тех пор сомнению не подвергался: во всех драках и потасовках винили лишь Гарри. А вслед за «преступлением» шло неотвратимое наказание. Сколько дней, недель, месяцев мальчик провел, будучи запертым в чулане под лестницей, он бы точно и не сказал: все они слились в одну бесконечную, темную ночь с редкими пятиминутными «просветлениями», когда узнику позволяли воспользоваться туалетом. Сколько завтраков, обедов и ужинов сменили хлеб и вода, мог бы рассказать частенько завывавший от голода желудок Гарри и его чуткий нос, жадно принюхивающийся к ароматам, несущимся с кухни.

Но подобными методами Дурсли все-таки не злоупотребляли. Гораздо чаще в качестве наказания использовался дополнительный объем и без того тяжелой работы по дому, которая входила в ежедневные обязанности мальчика.

Когда несколько лет спустя Гарри рассказывал своим хогвартским друзьям о детстве в доме тети и дяди, потрясенный Рон воскликнул:

— Да ты же был домовым эльфом семьи Дурслей!

Рон был прав. Обязанности по дому росли по мере того, как рос маленький волшебник. Он частенько готовил завтрак, мыл посуду, занимался уборкой. В его обязанности входила также забота о клумбах и цветущих кустарниках, полив и стрижка газона, борьба с сорняками и опасными для растений насекомыми. Иногда он под неусыпным контролем дяди Вернона мыл его машину, время от времени подметал дорожки в саду. Таким образом, скучать в доме дяди и тети их племяннику-сироте не приходилось.

Дамблдор внимательно изучал отчеты своей помощницы и в целом был вполне удовлетворен тем, как осуществляется задуманный им план. Поначалу он предполагал, что его личное участие в жизни мальчика начнется с того дня, когда тот переступит порог Хогвартса. Но жизнь распорядилась иначе.

Первой и, как оказалось, довольно серьезной угрозой директорскому плану стал визит в дом на Тисовой улице сестры дяди Вернона. Мардж приехала на день рождения любимого племянника и с удивлением обнаружила, что в доме брата появился еще один мальчик. Она никак не могла выбросить из головы рассказ Вернона и Петуньи об автомобильной катастрофе, погибших родителях и чудом спасшемся малыше. Весь вечер женщина с сочувствием разглядывала Гарри, одиноко играющего на полу старой лошадкой, а уже перед сном вдруг подозвала мальчика и в порыве сострадания прижала к своей пышной груди. Не привыкший к вниманию и ласкам, малыш здорово испугался, но плакать не стал — уроки тети и дяди, отучившие его от этого естественного для всех детей действа, даром не прошли. Гарри лишь весь сжался и зажмурился. Это и стало тем странным обстоятельством, которое вполне способно изменить привычную жизнь человека.

Мардж полночи не могла сомкнуть глаз. Этот тщедушный, сжавшийся в ее объятиях ребенок вдруг разбудил в женщине когда-то очень желанные, но уже давно забытые мечты о собственном уютном доме, о заботливом муже, шумных семейных трапезах, веселой возне неугомонных детей и всеобщем любимце — грациозном ирландском сеттере, греющемся у горящего камина.

Старая дева давно уже махнула рукой на наивные мечты прежней жизни. И вдруг в доме брата она увидела этого ребенка. Неухоженный, растрепанный, щупленький и очень подвижный малыш с большими зелеными глазами. Застенчивый, неулыбчивый, часто хмурящий бровки и прищуривающийся, чтобы рассмотреть дальние предметы. Но все это было вполне поправимо. Главное — это то, что маленький Гарри никому не нужен в семье брата, которая просто была вынуждена его терпеть.

А может быть, попробовать? Может быть, это тот последний шанс, который предоставила одинокой женщине откровенно недолюбливающая ее судьба? Конечно, мужа нет. Но есть домик. И в нем очень не хватает детского смеха и топота ножек. В первую очередь Гарри нужно причесать и прилично одеть. Затем — откормить и согреть. Мальчишка вырастет настоящим красавцем, и Мардж еще будет им гордиться. Вряд ли Вернон и Петунья помешают ее плану: они с радостью избавятся от ненавистного племянника. И у мисс Дурсль наконец-то будет самая настоящая семья. Ах, да, она совсем забыла о рыжем сеттере. Нет, без сеттера нельзя. Его она приобретет сразу после того, как малыш привыкнет к новому дому.

За окном уже светало, а Мардж так и не сомкнула глаз, что, в общем, и неудивительно. О каком сне могла идти речь, если в эту ночь решались судьбы сразу двух человек: маленького сироты, проживающего у родственников на Тисовой улице, и сорокалетней женщины, наконец-то дерзнувшей бросить вызов одиночеству?

* * *

Послание от миссис Фигг сова принесла на десять дней раньше условленного срока. Вскрывая конверт, Дамблдор испытал неприятное волнение и, как оказалось, не зря. Запланированные дела и назначенные встречи придется отложить. Он заметался по кабинету, собирая все необходимое для срочного визита на Тисовую улицу.

Оборотное зелье за считанные мгновения превратило седовласого старца в невысокого мужчину средних лет — голубоглазого шатена. Взглянув на себя в зеркало и убедившись, что все готово к визиту в мир магглов, Дамблдор зачерпнул горсть дымолетного порошка и шагнул в горящий камин. Через мгновение взвившееся зеленое пламя унесло директора Хогвартса в дом миссис Фигг.

* * *

Три дня спустя после памятной бессонной ночи, все обдумав и взвесив, Мардж решила поговорить с родственниками. Вернон и Петунья и без того были удивлены повышенным вниманием гостьи к маленькому Гарри. Да и тот, постепенно привыкая к громкому голосу и внушительной комплекции тети Мардж, уже не шарахался, когда она пыталась пригладить его непослушные волосы, и не сжимался от страха в объятиях этой женщины.

И все-таки, услышав предложение Марджори, ее брат и невестка были потрясены.

— Зачем тебе это? — прохрипел Вернон. — Надоела спокойная жизнь?

— Я тоже хочу быть счастливой. Ты думаешь, приятно всякий раз греться у чужих семейных очагов? Вам трудно меня понять: вон там, на ковре, играет Дадличек. Его комната, его игрушки, одежка. И во всех рамках — и на стене, и на каминной полке — его фотографии. А у меня? Скажи, Вернон, у меня дома ты много видел рамок с фотографиями?

— Ну-у-у, — замялся Дурсль, усиленно морща лоб. — Не то чтобы много… подожди, вспомнил: в спальне на тумбочке у тебя стоит фотография. На ней мы с Петуньей и Дадли.

— И в гостиной на стене висит портрет ваших родителей, — подсказала Петунья.

— И это все! — вскричала Мардж. — Потому что у меня нет других семейных фотографий. Прошу вас, отдайте мне ребенка. Обещаю: ему у меня будет хорошо.

Дурсли испуганно переглянулись. На щеках Вернона все отчетливей проступал румянец, а Петунья, напротив, бледнела буквально на глазах.

— Пойми, Мардж, ты просто пожалела его и поспешила со своим решением. Ты ничего не знаешь об этом ребенке, — попробовал было объяснить сестре Вернон.

— Он сирота и он вам не нужен! Это все, что мне нужно знать! — отрезала Мардж. — Я думала, вы будете рады избавиться от него, а вы... — От обиды она начала задыхаться, но, собрав силы, выкрикнула: — Неужели вы не хотите, чтобы я была счастлива?

— Очень хотим, Мардж, — погладила ее по руке Петунья, а потом очень тихо и грустно призналась: — Дело не в тебе. Дело в мальчике. Поверь, он не принесет тебе счастья.

Но Мардж верить отказывалась и продолжала возиться с маленьким Гарри. Через два дня Дурсли сдались. Перед этим они о чем-то долго спорили в своей спальне. До гостевой комнаты Мардж долетали отдельные звуки, но разобрать она ничего не смогла. Ей лишь послышалось, как Петунья настаивала на необходимости с кем-то связаться, а Вернон категорически не желал «иметь что-либо общего с этими людьми».

На семейном совете было решено, что Гарри просто поживет какое-то время у Мардж, чтобы та могла иметь наглядное представление о том, чего она просит. Если же испытательный срок пройдет удачно, можно будет начать разговор об опеке.

На следующее утро после состоявшегося разговора Мардж, взяв с собой Гарри, отправилась покупать ему необходимую на первое время одежду. Чем больше она узнавала о мальчике, тем больше он ее удивлял и радовал. Особенно когда можно было сравнить его с племянником. Тот ежеминутно капризничал и постоянно что-то требовал. К вечеру Мардж всегда казалось, что Петунья родила не сына, а одно большое, ненасытное «Дай». От Гарри за пять дней общения она не слышала ни одной просьбы. И в магазине он вел себя на удивление спокойно. Лишь однажды потянулся на цыпочках к уху своей новой опекунши и, сильно картавя, попросился в туалет.

В отделе игрушек Гарри забыл обо все на свете. Мардж оставила его перед корзинами с разноцветными зайцами, собаками и другими многочисленными мягкими зверюшками, а сама, не спуская с мальчика глаз, устало опустилась на лавочку.

— Вы позволите? — Приятный голубоглазый шатен в светлом костюме кивнул в сторону свободного места рядом с Мардж.

— Присаживайтесь, — пригласила та и немного подвинулась.

Незнакомец какое-то время помолчал и вдруг, кивнув на Гарри, спросил:

— Это ваш сын?

Мардж, размышляя, что ответить собеседнику, заглянула в его глаза и…

Мисс Дурсль словно оцепенела, а затем вдруг начала рассказывать незнакомцу все: и кем на самом деле доводится ей мальчик, и какие грандиозные перемены ожидают их в самое ближайшее время, и как она будет заботиться и любить малыша, и даже о запланированной покупке щенка рыжего ирландского сеттера.

Незнакомец слушал очень внимательно и ни разу не перебил словоохотливую женщину. Когда же информация иссякла, он прервал зрительный контакт — Мардж, вконец обессиленная, откинулась на спинку лавочки и ненадолго прикрыла глаза.

— Так вы говорите, ирландский сеттер? — вдруг спросил мужчина и с оттенком грусти в голосе признался: — Никогда не разбирался в породах собак. Хотя, думаю, что и эта вполне сгодится. — Он кивнул Мардж на семейную чету, за которой, страдая неизбежной одышкой, семенил раскормленный сверх всякой меры бульдог.

Словно почувствовав неладное, Мардж вздрогнула и, бросив встревоженный взгляд в отдел с игрушками, успела лишь вскрикнуть:

— Гарри!

Голубые глаза незнакомца снова безраздельно завладели ее взглядом. Голова тяжелела. Внимание рассеивалось…

В доме на Тисовой улице раздался звонок. На пороге стояла миссис Фигг и поддерживала под руки ослабевшую Мардж. За их спинами, прижимая к груди пушистого зайца, испуганно замер маленький Гарри. Устроив сестру в кресле, мистер Дурсль вернулся в холл, чтобы послушать рассказ соседки о том, как она обнаружила в магазине их гостью, и что та была словно не в себе, а испуганный Гарри в обнимку с игрушкой жался рядом с безмолвствующей женщиной.

Добиться от двухлетнего малыша каких-либо объяснений было невозможно. Он лишь на своем ломаном детском языке объяснил, что зайца купил ему какой-то дядя…

Мардж пришла в себя лишь через час, но она абсолютно не помнила, что случилось в магазине.

Пока ее не было, совиная почта доставила супругам Дурсль письмо, которое в спешном порядке заставило их пересмотреть собственное решение и данное гостье обещание. Вернон, настроившись на скандал, не терпящим возражения тоном заявил, что Гарри останется с ними. Но волнения супругов Дурсль, как оказалось, были совершенно напрасны. Мардж вдруг холодно посмотрела на Гарри, обняла сидящего рядом племянника и ласково потрепала его по пухлым щекам.

— Там, в сумке, одежда для вашего оборванца. Переодень его, Петунья, а то перед соседями неудобно. И нужно что-то сделать с этими ужасными волосами. Вы не пробовали стричь мальчишку наголо?

— С чего вдруг такие перемены? Ты же мечтала избавиться от одиночества, — напомнил сестре ничего не понимающий Вернон.

— Верно, кивнула Мардж, — и я начну действовать прямо сейчас. Петунья, мне нужен телефонный справочник. Пора осуществить свою давнюю мечту. Я всегда хотела завести бульдога. Пожалуй, будет даже лучше взять сразу двух щенков.

* * *

Но Марджори Дурсль была не единственной, кого волновала судьба мальчика. В июле, незадолго до того дня, когда Гарри должно было исполниться три года, домовик доложил директору школы: с ним желает поговорить миссис Августа Лонгботтом. Дамблдор сразу поднялся из-за стола и галантно открыл даме дверь.

Открыл — да так и замер на пороге. У появившейся женщины не было больше царственной осанки. Не справилась она с грузом навалившихся испытаний. Горе сломало ее, безжалостно пригнуло к земле и вручило в морщинистые руки палку. За два года Августа Лонгботтом превратилась в старуху.

Дамблдор с болью смотрел в выплаканные бесцветные глаза, мысленно разглаживал многочисленные складки морщин, пытаясь разглядеть за ними такое знакомое и когда-то такое любимое лицо.

Страшно потерять в битве единственного сына. Но ничуть не легче видеть и его, и невестку живыми, но такими отсутствующими — словно они убежали куда-то от своих мучителей и спрятались от нечеловеческой боли так далеко, что дорогу обратно найти не сумели. Вот и блуждают по сей день Фрэнк и Алиса в темноте, бродят где-то, забыв о маленьком сыне, оставшемся на руках у бабушки.

Августа отказалась и от чая, и от знаменитых хогвартских сладостей.

— Спасибо, Альбус, но я сюда явилась не за этим.

— Очень жаль, — вздохнул Дамблдор. — Тогда позволь узнать о причине твоего визита.

— Я непозволительно долго переживала горе, свалившееся на мою семью, а потом так же долго собиралась с силами. Альбус, я хочу забрать Гарри Поттера и воспитывать его в своем доме. Будут расти с моим Невиллом как братья.

Миссис Лонгботтом — это не Марджори Дурсль, и разобраться с ней так же легко, как с той доверчивой магглой, Альбусу не удастся — не поднимется рука. Судьбоносные решения Августа принимала нечасто, но уж если принимала…

От всех аргументов Дамблдора она отмахивалась, как от назойливых мух, и Альбусу пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он догадался, как убедить настойчивую женщину отказаться от всех притязаний на Гарри и сейчас, и в будущем.

Он поведал Августе грустную историю жизни мальчика среди равнодушных к его судьбе магглов. В глазах старика было столько боли, а в голосе — грусти, что встревоженная женщина почти сразу поверила: тот маггловский дом — единственное место, способное защитить жизнь малышу.

— А эта кровная защита надежнее заклинания Фиделиус? — придирчиво прищурив глаза, поинтересовалась миссис Лонгботтом.

— Это самое надежное из того, что я могу предложить Гарри. Да, ему сейчас несладко, но главное — наш мальчик жив. Я не сомневаюсь: ты бы подарила сыну Джеймса и Лили заботу и тепло. Но смогла бы ты защитить его так надежно, как нынешнее заклинание?

Августа покачала головой, тяжело вздохнула и… сдалась.

— Обещай мне, по крайней мере, присматривать за ним. Да и магглам нужно объяснить, какого ребенка они воспитывают.

— За ним присматривают с того дня, как он появился в семье у родственников, и те прекрасно знают, что за малыш живет в их доме. Не волнуйся, Августа, с Гарри ничего не случится. Все, что он недополучит в детстве от магглов, магический мир вернет ему сторицей.

— Ладно, — проворчала женщина и, едва заметно улыбнувшись, откинулась на спинку кресла. — Ты еще не забыл, какой чай я люблю?

Час спустя Августа Лонгботтом попрощалась с радушным хозяином кабинета и шагнула в камин. Едва лишь зеленое пламя поглотило фигуру гостьи, Финеас Найджелус на портрете притворно закашлялся.

— Так значит, защита крови над маггловским домом? Альбус, тебе повезло, что миссис Лонгботтом верит каждому твоему слову. Но нужно отдать должное: ты был очень убедителен в своей лжи. Даже я едва не поверил, что такая защита возможна.

— Главное, что Августа ни о чем не догадалась. Что же касается лжи, то допускаю ее лишь в том случае, если она во спасение.

Чье именно спасение и от чего именно, директор пояснять не стал.

С того дня попыток нарушить планы директора уже не предпринималось. Нет, конечно же, судьбой маленького Гарри время от времени интересовались и маги, дружившие с его родителями, и Хагрид, и Минерва Макгонагалл. О судьбе растущего героя подробно расспрашивали супруги Фламель и Августа Лонгботтом.

Лишь один человек не решался задавать подобных вопросов. Из уст профессора Снейпа ни разу не прозвучало имя мальчика, но Дамблдор точно знал: не было в его ближайшем окружении никого другого, заинтересованного в судьбе сироты больше, чем Северус. А иначе с чего бы он так вздрагивал всякий раз, когда о Гарри расспрашивала Минерва? Почему так резко поворачивал голову, когда о малыше вспоминал школьный лесничий? Отчего так откровенно медлил, выходя из кабинета директора, когда туда прибывала Августа Лонгботтом?

За десять лет, прошедшие со дня трагической гибели Лили и Джеймса, Дамблдор не раз испытывал сомнения в правильности принятого решения. Особенно нелегко приходилось ему, когда в отчетах миссис Фигг он читал о вопиющих случаях оскорблений и унижений, которым подвергался Гарри в доме тети и дяди. Так же нелегко приходилось директору, когда Пернелла Фламель участвовала в их с Николасом беседах. Прожившая ни один век и видевшая ни одну героическую смерть женщина никак не могла смириться с тем фактом, что судьба маленького Гарри предрешена, а цена за освобождение мира от очередного кровожадного фанатика — самосожжение мальчика — уже определена и пересмотру не подлежит. Во всяком случае, из уютного дома семейной четы легендарных долгожителей Дамблдор возвращался с неизменным шлейфом тревог и сомнений.

Но все эти сомнения закончились первого сентября 1991 года, в тот самый миг, когда Распределяющая шляпа на голове Гарри Поттера после некоторой заминки огласила Большой зал Хогвартса громким криком: «Гриффиндор!»

Слишком много совпадений, чтобы и этот факт считать случайностью. Гарри Поттер — гриффиндорец. А в деле воспитания неукротимых представителей красно-золотого факультета у директора школы имелся большой опыт.

Пока еще все тихо, но это ненадолго. Он чувствует, что передышка, заработанная для волшебного мира Лили и Джеймсом Поттерами ценою собственной жизни, вот-вот закончится. И снова наступят темные времена. Вполне символично, что путь к спасению судьба открыла именно ему — человеку, возглавляющему сопротивление. Именно ему она подарила Избранного — ребенка, чью смерть давно предрешила, но отложила до лучших времен. Получается, чтобы спасти магический мир, нужно совершить грех — смириться с неизбежностью смерти Гарри, чтобы десятки тысяч других людей могли жить. И он, Альбус Дамблдор, принимает дар судьбы: забирает из ее рук обреченного мальчика, чтобы воспитать, чтобы примирить его с неизбежностью ухода, чтобы зажечь в зеленых глазах пламя «великой цели»…

* * *

Все проказы Гарри обычно сходили ему с рук. Дамблдор, наблюдая за дерзкими выходками, бесстрашными поисками и опасными приключениями своего подопечного, мог только радоваться, что все идет по плану. Сложное детство без любви и заботы научило Гарри ценить малейшее участие людей в его судьбе. Вот почему он так дорожил своей дружбой с Роном и Гермионой, вот почему частенько распивал чаи в доме Хагрида.

А в начале октября Дамблдор стал свидетелем странного разговора между Минервой Макгонагалл и мадам Помфри. Декан Гриффиндора спрашивала у колдомедика, помогают ли Гарри зелья. Прислушавшись к беседе, он понял, что уже дважды мальчик жаловался на головную боль и при этом всякий раз прикрывал рукой шрам. В тот же день портреты, висящие в холле коридора, ведущего на Башню молний, жаловались директору, что какой-то первокурсник повадился ночами подниматься на площадку и тревожить их сон.

Той же ночью, едва поднявшись на Башню молний, Дамблдор заметил маленькую фигурку, застывшую у каменной ограды. Пытаясь укрыться от развоевавшегося ветра, ребенок кутался в мантию и, не отрываясь, смотрел на несущиеся в небе облака.

— Жаль, что сегодня не видно звезд, — негромко признался Дамблдор, стараясь не испугать мальчика. Но Гарри испугался не на шутку и какое-то время не мог ничего ответить стоящему рядом директору. Тот же, не обращая внимания на замешательство ребенка, продолжил: — И хотя мое предложение против правил, я приглашаю тебя на эту башню, когда небо будет свободно от туч. Можешь поверить мне, Гарри, таких звезд ты не видел нигде. А теперь позволь узнать причину твоей бессонницы. Что привело сюда совсем еще юного мага в такую непогоду?

— Мне не спалось, сэр, — тихо признался Гарри. — И голова очень болела.

— Но кабинет школьного колдомедика находится не здесь. Или тебе просто захотелось подышать свежим воздухом?

— Да, сэр, захотелось. — Гарри очень обрадовался неожиданной подсказке. Почувствовав, что директор ждет дальнейших объяснений, мальчик продолжил: — Скоро все пройдет. Простите, сэр, я знаю, что нарушил правила, но можно я еще немного постою на площадке?

— Раз уж ты здесь, то побудь еще немного. Но при одном условии: я составлю тебе компанию. Не возражаешь?

— Конечно, нет, сэр.

Дамблдор встал рядом с мальчиком.

— Позволь узнать, Гарри, что ты ждешь и почему сказал, что на башне тебе будет лучше?

— Несколько дней назад тоже так было. Дергало шрам. Зелье мадам Помфри помогло, но ненадолго. Я вышел из гриффиндорской башни и пошел в больничное крыло, но лестница повернулась в другую сторону и перенесла меня очень высоко, в какой-то незнакомый коридор. Так я попал в эту башню и поднялся на верхнюю площадку.

— А сегодня? Сегодня снова лестница перенесла тебя в тот коридор?

— Нет, сэр, сегодня я сам… Мне было нужно. Понимаете, я не мог пропустить последнюю в этом году молнию.

Дамблдор от неожиданности задержал дыхание.

— Молнию? — переспросил он, сразу вспомнив свои беседы с Николасом Фламелем о необычном шраме ребенка. Голос от волнения прервался. — Позволь напомнить тебе, что сейчас уже середина октября и, кроме того…

— Я знаю, что уже октябрь, — перебил директора мальчик. — Но все равно сегодня будет последняя гроза. После нее голова перестанет болеть.

— Так уже было, Гарри?

Мальчик покосился на директора и кивнул.

— Значит, ты чувствуешь грозу? Что же, это интересно. Давай подождем.

Ждать долго не пришлось. Из тяжелых туч внезапно блеснул серебристый зигзаг и, на миг пронзив черное небо, исчез. Следом за ним ударил второй и почти сразу третий. Лишь тогда в небе раздался грохот грома — эхо подхватило его и торопливо разнесло на десятки миль кругом.

— Прошла голова? — спросил Дамблдор у счастливо улыбающегося мальчика.

— Да, сэр. Теперь мне больше не понадобятся зелья.

— А тебе известно, Гарри, что многие волшебники очень боятся молнии? Уверяю тебя, что вряд ли кто-то из них решился бы подняться на эту Башню, зная, что сегодня будет гроза.

— Я не боюсь, сэр, — признался Гарри. — Так было с детства. Вот тетя и дядя жутко боялись грозы: закрывали все окна, выключали все электрические приборы. Но меня молния не пугает, а скорее, даже привлекает. В такие минуты мне просто необходимо ее видеть. Она дарит очень странные ощущения… Я не могу выразить это словами, сэр. А на башне, оказывается, так удобно любоваться грозой.

— Если у тебя снова будет болеть голова и опять возникнет желание полюбоваться молнией, ты можешь приходить сюда, когда захочешь. Только пообещай мне, что будешь один.

— Конечно, сэр. Спасибо. — Мальчик робко улыбнулся Дамблдору.

— А теперь возвращайся в спальню, Гарри, и постарайся поскорее заснуть, а то завтра на уроках будешь клевать носом.

Гарри уж и след простыл, а Дамблдор все стоял на Башне молний, облокотившись о каменную ограду и кутаясь в мантию от холодного октябрьского ветра.

Значит, он не ошибся и в этом прогнозе. Связь мальчика со смертоносным небесным зигзагом очевидна. Теперь нужно ждать, когда начнет расти сила его магии, которой суждено будет однажды вызвать небесный огонь на себя.

Год за годом Дамблдор целеустремленно и методично воспитывал вверенного ему судьбой ребенка. Меняющийся на глазах мальчик радовал своего учителя все больше и больше.

Очень хорошо, что Гарри окружали надежные друзья, что его полюбили в семье Уизли, как родного сына. Но важно было сохранить определенную дистанцию. Нельзя было допустить, чтобы дорогие мальчику люди стали помехой на его пути. Дом Уизли ни в коем случае не должен был стать домом Гарри Поттера. А потому на каникулах мальчику разрешалось погостить в Норе не более нескольких недель. По той же причине Дамблдор всякий раз отвечал отказом на приглашения, которые систематически высылали Гарри родители Гермионы Грейнджер и Августа Лонгботтом.

Все чаще Дамблдор убеждался, что движется в правильном направлении. Иногда в нелегкие ситуации, из которых он никак не мог найти выход, вмешивалась сама судьба. А как еще можно было объяснить смерть Седрика Диггори?

В четырнадцать лет Гарри вдруг начал ощущать странное влечение к представителям своего пола. Долго мучился и страдал от возможного разоблачения, пока в его жизнь не вошел Седрик Диггори. Ничего серьезного у молодого человека с четырнадцатилетним юнцом все равно не вышло, но он сумел успокоить мальчика, многое ему рассказать, ответить на вопросы и даже подарить первый поцелуй.

Гарри едва можно было узнать. Впервые Дамблдор откровенно растерялся, потрясенный пылкостью первого чувства своего воспитанника. Разлучить его с Седриком было невозможно: Турнир Четырех Волшебников сталкивал хогвартских чемпионов лицом к лицу почти ежедневно. Словно почувствовав нерешительность и слабость Дамблдора, судьба приняла свое решение…

А год спустя она вмешалась вновь, и вслед за Седриком забрала еще одного человека, вполне способного остановить Избранного. Так из жизни Гарри ушел его крестный Сириус Блэк.

* * *

Подыскивать подарки к дню рождения внука и Гарри Поттера Августа Лонгботтом обычно начинала в конце июня, когда Невилл возвращался из Хогвартса на летние каникулы. Размышляя о том, чем можно порадовать сына Джеймса и Лили на его шестнадцатилетие, она измучила внука вопросами: что Гарри любит и чем он увлекается в последнее время.

— Как всегда, квиддичем, — не раздумывая, ответил Невилл, а потом, словно внезапно вспомнив, добавил: — Еще он любит читать. Я видел в сундуке много книг.

— Какие книги? — допытывалась бабушка. — Маггловские?

— Понятия не имею, что за книги, — потупив глаза, сознался Невилл. — Симус как-то просил у Гарри что-нибудь почитать, так тот предупредил Финнигана, что в этих книгах плохой конец: все они о героях, которые борются, страдают, побеждают, но в итоге погибают. Гарри рассказывал, что эти книги он с детства получал в подарок на дни рождения и на Рождество. Вот только на поздравительных открытках никогда не было подписи.

Невиллу очень не понравилось выражение лица бабушки. Весь вечер она сидела задумчивая, словно решала в уме какую-то сложную задачу, а на следующий день заявила внуку, что отправляется в Хогвартс: ей срочно нужно повидаться и поговорить с профессором Дамблдором.

* * *

После гибели Сириуса и после разгрома, учиненного Гарри в кабинете директора, тот не видел мальчика больше недели.

Уже собираясь послать за ним домовика, Дамблдор услышал отдаленные раскаты грома. Лиловые тучи, гонимые порывистым ветром, стремительно атаковали солнце, надежно укрыв его от приближающейся грозы.

Дамблдор понаблюдал еще какое-то время за тем, как в башнях замка торопливо закрывались и зашторивались окна, как группки студентов, испуганно глядя на небо, бежали под спасительные своды древнего замка. Но вот потемневшее небо разрезала первая нить молнии. Пора. Дамблдор накинул мантию и стремительно покинул кабинет.

Гарри уже был на башне. Как всегда, подставляя лицо порывистому ветру, чтобы хоть немного унять пульсирующую боль в шраме. Как всегда, бесстрашно всматриваясь в серо-лиловые тучи и жадно ловя взглядом блестящие стрелы пока еще отдаленных молний.

— Добрый вечер, профессор. Вы пришли вовремя: представление сейчас начнется. Прошу вас, присоединяйтесь.

— Как ты? — спросил Дамблдор, встав в паре шагов от Гарри.

— Вы о шраме? Он болит. Ничего удивительного — сейчас будет гроза.

— Нет, я говорю о нашем последнем разговоре. Стало хоть немного полегче?

— Я разнес вам половину кабинета, — не глядя на директора, признался Гарри. — Кричал, требовал, угрожал. Одним словом, выпустил пар. Простите, сэр.

— Я тебя простил, надеюсь, что и ты меня тоже. Не волнуйся, большая часть поврежденных приборов уже восстановлена. Но ты знаешь, что я пришел не за твоими извинениями. Со дня гибели Сириуса прошла неделя. Мы должны поговорить.

Гарри быстро отвернулся, поежился и, уткнувшись взглядом в каменную ограду, тихо спросил:

— Сэр, мы будем говорить и о его смерти тоже? Просто я не смогу. В этот раз ничего не выйдет.

— Посмотри на меня, Гарри. Вот так, хорошо. — Голубые глаза встретились взглядом с зелеными. Почти сразу тревога в сердце Гарри отступила. Он жадно внимал каждому произнесенному слову. — Мы всегда с тобой говорили об этом. Вспомни Николаса и Пернеллу Фламель, вспомни Седрика…

— Да, сэр, я помню, — поспешил перебить директора Гарри. — У каждого в жизни есть свое предназначение, а в каждой смерти есть свой резон. — Мальчик произнес это без запинки, словно отвечал заданный накануне урок.

— Все верно, — директор одобрительно кивнул головой. — А сегодня мы должны будем поговорить о Сириусе.

— Профессор Дамблдор… — Гарри бледнел буквально на глазах и, прервав зрительный контакт, едва слышно произнес: — Простите, но я… не хочу. В его смерти нет ничего прекрасного. Я там был и все видел сам. Сириус не хотел умирать, он пришел туда из-за меня. Он защищался! Он хотел жить!

— Так же, как и Седрик. Все хотят жить, Гарри. Но не у всех это получается. Посмотри на меня. Ну же, я жду.

Гарри очень медленно, словно через силу, поднял глаза и сразу же встретился со строгим директорским взглядом.

— Давай посмотрим на смерть твоего крестного с другой стороны…

Все стало просто и понятно. Смерти Сириуса и Седрика трагичны, но прекрасны. Один из них умер молодым — высшие силы уберегли юношу от ошибок и грехов, заблуждений и разочарований. Он ушел с улыбкой на устах и оставил о себе добрую память в сердцах тех, кто его любил.

Сириус отправился в Отдел Тайн по собственной воле, чтобы спасти того, кто был ему дороже всех на свете. Он умер во имя любви, во имя дела, в которое верил. А самое главное — он наконец-то вырвался из темницы, а потом и из стен родительского дома, так напоминающего склеп. Сириус теперь свободен.

Учитель и ученик кутались в мантии и ждали главного действа. Ветер свистел в ушах, трепал полы мантии, словно желал поднять в воздух двух дерзких смельчаков и упорно отказывался верить, что просторные одеяния волшебников лишены крыльев. Гарри нетерпеливо смотрел в небо: шрам пульсировал все сильней. И вдруг…

Шипя, как миллионы змей, огненная полоса в мгновение ока промчалась рядом с ними и ударила в сердцевину Запретного леса. Дамблдор в ужасе отшатнулся от ограды: казалось, что огненная стрела пролетела в нескольких метрах от магов, что ее можно было при желании коснуться. Никогда еще он не видел небесную «Аваду» так близко, никогда еще не ощущал всю мощь этого огненного зигзага, не слышал его наводящего ужас шипения.

Так вот, как это будет… Гарри… Господи, Гарри…

— Как всегда, с бергамотом, — улыбнулся Дамблдор гостье и поставил перед ней дымящуюся фарфоровую чашку.

— Спасибо за чай, а вот сладости ты достал напрасно: в нашем возрасте они вредны. — Миссис Лонгботтом смотрела на хозяина кабинета очень строго, словно тот приходился ей внуком.

— Нам сейчас все вредно, Августа, — глубокомысленно заметил Дамблдор, отправляя в рот пару слипшихся лимонных долек. — Стоит ли лишать себя такого удовольствия? — и в рот старика попала очередная порция лакомства, оставляя сахарные крупицы на усах и длинной бороде. Сделав пару глотков, он отставил чашку в сторону и посмотрел гостье в глаза. — А теперь задавай свой вопрос, ради которого ты появилась здесь.

— Альбус, тебе не кажется, что в свои неполные шестнадцать лет Гарри Поттер слишком много думает о смерти? Невилл иногда рассказывал об их спорах. Ну, ты знаешь, как любят подростки философствовать. Так вот Гарри…

— Не боится смерти?

— Не просто не боится. Он ее — как бы это лучше сказать — романтизирует: рассуждает о достойном уходе, о величии жертвы и о красивой смерти.

— А что тебя в этом смущает? — прищурился Дамблдор. — Сама же говорила, что подростки любят философствовать.

— Ему шестнадцать, Альбус. Какая, к черту, смерть? Он должен думать о жизни, строить планы, влюбляться, наконец.

— Ну, Августа, они в шестнадцать о чем только ни говорят. — Дамблдор попробовал притупить бдительность гостьи, но та сдаваться не собиралась.

— Нет, Альбус, эти речи из его уст неслучайны. Ты вот обещал мне присматривать за мальчиком, а даже не представляешь, какие книги хранятся в его сундуке…

Дамблдор внимательно слушал Августу и лихорадочно соображал, как выкрутиться из этой непростой ситуации.

— Похоже, кто-то поверил всей этой ерунде про Избранного и пытался таким образом подготовить мальчика к… — Женщина внезапно замерла на полуслове и, заметив смятение на лице Дамблдора, воскликнула: — Подожди, Альбус. Да ты все знал. Знал и не помешал этому. Но почему? Я не уйду из твоего кабинета, пока не узнаю правду.

— А если я скажу, что эта правда тебе не понравится и может лишить покоя и сна? Подумай об этом, Августа. Неведение иногда гораздо предпочтительнее знания. Так как? Ты все еще хочешь узнать правду о Гарри Поттере?

* * *

Когда рассказ Дамблдора закончился, миссис Лонгботтом едва сдерживала себя. Хотелось наброситься на этого старого безумца, надавать пощечин, привести в чувство и вырвать из его цепких рук несчастного мальчика.

— Значит, ты тут зря времени не терял? Готовил из несчастного ребенка пушечное мясо. Ах, прости, не так — ты воспитывал Избранного, напевая ему безумные песни о величии подвига и возможности красивого ухода. Тебе мало жертвы его родителей? Теперь давай и Гарри столкнем в эту яму? А ты уверен, что его смерть что-то изменит в волшебном мире?

— Уверен, Августа. Только это и изменит. Мы пробовали все. Вспомни, какие волшебники вставали на пути Волдеморта. И где они сейчас, те волшебники?

— Но как ты узнал, что это именно Гарри? А вдруг ты совершил ошибку?

— Никаких «а вдруг». Я и правда совершил ошибку.

— И ты говоришь об этом так спокойно? Да я немедленно разыщу Гарри и все ему расскажу. Он-то, дурашка, наверное, молится на тебя.

— Ты ничего не расскажешь Гарри, — спокойно сказал Дамблдор, глядя на поднявшуюся было женщину. — Хотел я уберечь тебя от этой части правды, но ты сама напросилась. Я совершил ошибку, выбрав Гарри. На его месте должен был оказаться твой внук.

Казалось, Августа разучилась дышать. Она без сил снова опустилась в кресло. За время рассказа женщина не проронила ни слова.

— Столь неутешительный ответ я нашел в зеркале Еиналеж. Гарри отыскал его и частенько водил в тот зал друзей. И даже мой запрет его не остановил. Августа, Избранного без амбиций — пусть даже и скрытых от постороннего взгляда — просто не может быть. Гарри должен был видеть себя в этом зеркале победителем в сияющих доспехах и с лавровым венком на голове. Но когда бы мальчик ни подходил к зеркалу, в нем отражалась лишь его семья, и Джеймс с Лили ласково улыбались сыну.

— Бедный ребенок! — воскликнула Августа. — Ты, видимо, и правда ошибся, Альбус.

— Конечно, ошибся. И понял это в тот миг, когда у зеркала появился твой внук. Ну же, Августа, возьми себя в руки. Ты сама хотела узнать правду. Так вот, моя дорогая, все, что отсутствовало у Гарри, присутствовало у Невилла: и доспехи, и лавровый венок. Как оказалось, для Волдеморта судьба готовила его.

— Я тебе не верю, — прошептала Августа, жадно глотая воздух, словно рыба, выброшенная на берег. — Этого не может быть! Да мой Невилл и мухи не обидит. Он такой… такой…

— Он такой, каким сделало его твое воспитание, Августа. Но в соперники Волдеморту судьба выбрала твоего внука. Спасло его лишь мое вмешательство.

— Ты делаешь такие выводы, руководствуясь исключительно отражением в зеркале? И потом, насколько мне известно, судьба не прощает вмешательств подобного рода. Если бы все было так, как ты говоришь, она бы наказала тебя — и довольно жестоко.

— А она и наказала. И это ее наказание является еще одним доказательством, что избран был все-таки твой внук. Я говорю о силе, Августа, о магическом потенциале обоих мальчиков. В целях безопасности Гарри не хочу посвящать тебя во все детали того, что ему предстоит сделать. Скажу лишь, что для осуществления задуманного нужна далеко не обычная магическая сила, которой, к моему великому сожалению, у мальчика нет и которая имеется у твоего внука.

— Сила? Магическая сила у моего внука? — Августа еле сдержалась, чтобы не рассмеяться.

— Еще какая! — улыбнулся Дамблдор. — А почему, ты думаешь, он на зельеварении котлы то плавит, то взрывает? Почему так удивительно преображаются все цветы и растения, стоит лишь Невиллу их коснуться? А тебе известно, сколько времени живет вызванный им Патронус? Здесь даже я тягаться с твоим внуком не берусь. Ну как, довольно доказательств?

— Я тебе его не отдам! — вдруг зло выкрикнула Августа. — Я не желаю ничего знать ни о какой миссии! Невилл — мой внук, он еще слишком юн для войн и самопожертвования. — Внезапно тон женщины сменился. Она умоляюще посмотрела на Дамблдора и еле слышно попросила: — Альбус, пощади… у меня никого нет, кроме внука.

— Августа, дорогая, успокойся. Я не тронул Невилла тогда — не потревожу и теперь. Да и поздно уже что-либо менять.

— Значит, умрет Гарри? — безжизненным голосом спросила Августа. — Я не хочу этого.

— Если бы ты знала, как этого не хочу я. Я выбрал ребенка, наделенного качествами, которых лишен. У него очень читая душа, он ценит людей, умеет дружить и, наверное, научился бы по-настоящему любить… Жаль, что времени на это совсем не остается.

— Не представляю, как можно делать то, что делаешь ты. Как ты живешь с этим грузом, Альбус?

— Поверь, Августа, тебе этого лучше не знать.

— Постой, но если у Гарри не хватает магической силы…

— Вот за это не волнуйся. В тот момент, когда он выйдет на поединок с Волдемортом, сил у него будет достаточно.

Миссис Лонгботтом поднялась.

— Видишь, как оно выходит? Думала, задушу тебя за Гарри вот этими руками… А получается, что позволяю и дальше готовить мальчика на убой. Лишь бы от своего отвести напасть. Никогда еще мне не было так плохо и стыдно. Чувствую себя мерзкой и грязной. Но ради внука…

Который уже раз размышляя о предстоящем Гарри поединке, Дамблдор приходил к выводу, что без окклюменции обойтись не удастся: Волдеморт не должен был знать об уготованной ему участи до самого последнего момента. Значит, уроки по защите сознания были мальчику жизненно необходимы, и значит, в его жизнь снова должен будет войти Северус Снейп.

Смерть Блэка словно отрезвила головы двух когда-то непримиримых противников. Понимая, что поставлено на кон, профессор Снейп согласился возобновить прерванные уроки, а Гарри дал обещание относиться к ним со всей серьезностью и ответственностью. Они и правда неплохо начали, и уже через неделю Снейп докладывал Дамблдору о первых успехах своего подопечного в окклюменции.

А еще неделю спустя профессор Снейп стал вторым человеком, кому Дамблдор рассказал всю правду о Гарри. Точнее, был вынужден рассказать.

В тот день Северус ворвался к директору без стука. Не обращая ни малейшего внимания на возмущение Дамблдора и откровенно игнорируя его вопросы, он начал задавать их сам.

Часом раньше на очередном уроке с Поттером среди многочисленных воспоминаний мальчика Снейп увидел вполне безобидные, на первый взгляд, картины его бесед с Дамблдором. Но так как подобные эпизоды повторялись слишком часто, то Снейп как бы между прочим поинтересовался, что это были за беседы. Ответ Поттера настолько ошеломил профессора, что он едва дождался конца занятия.

— Я хочу знать все, что вы скрывали от меня! Что это за странные беседы с Поттером? — черные глаза впились в голубые, не давая директору отвести взгляд. — Довольно тайн, Альбус.

— И правда, довольно, Северус…

Рассказ Дамблдора поверг Снейпа в шок, он еле сдерживал себя от гнева:

— Я шпионил ради вас, лгал ради вас, подвергал себя смертельной опасности ради вас. И думал, что делаю все это для того, чтобы сохранить жизнь сыну Лили. А теперь вы говорите мне, что растили его как свинью на убой…

— Понимаю, ты шокирован всем услышанным. Но если мы не принесем этой жертвы, станет только хуже. Подумай, сколько невинных людей уже погибло и скольким это еще предстоит. Силы Волдеморта растут, число его сторонников множится. А у меня в руках находится способ остановить его, освободить мир от этого убийцы. Жестокий способ, но верный и надежный. Ты знаешь, что собой представляет Волдеморт. Пусть другие, его не видевшие и не знающие, сотрясают воздух болтовней о том, что нужно найти другие способы. Нет других способов. Пока мы будем их искать, он уничтожит половину магической Британии. И потому я не стану каяться тут перед тобой. Ты все слышал, все знаешь — тебе и принимать решение. Предупреждаю: останешься — разделишь мой грех, испачкаешься. Хочешь быть чистым — уходи сейчас — дверь открыта. Но этим ты не спасешь Гарри.

Снейп какое-то время молчал, обдумывая услышанное. Затем поднял глаза на Дамблдора:

— Я остаюсь.

— Спасибо, Северус. Мне и правда очень нужна твоя помощь. Окклюменция — это одно. Но сила… магический потенциал Гарри невелик. Точнее, его достаточно для жизни, но недостаточно для того, чтобы призвать молнию. У меня есть запасной вариант, но это на крайний случай. Может быть, поработаешь не только над защитой сознания, но и над его магической силой?

Ответ Снейпа был несколько неожиданным.

— Альбус, я возьмусь за эту работу, но при одном условии. Вы на время оставите мальчишку в покое. Все необходимое от вас он уже получил. Позвольте теперь мне хоть немного поучаствовать в его жизни. Я прошу у вас два месяца. Два каникулярных месяца. Я — учу Поттера окклюменции и разбираюсь с особенностями его магического дара. Вы — оставляете его в покое на все время обучения: ни визитов, ни переписки, ни случайных гостей, ни неслучайных шпионов. Как вам такое предложение?

Нелегко далось подозрительному Дамблдору это решение, но отказать Снейпу он не посмел.

На следующий же день Мастер зелий увез Гарри Поттера в неизвестном направлении. О месте их пребывания было известно лишь быстрокрылой Хедвиг, регулярно доставляющей почту своему хозяину и его учителю.

* * *

В сентябре Гарри едва можно было узнать: он здорово вытянулся и повзрослел. Почти не покидающая загорелое лицо улыбка, румянец на щеках и какой-то незнакомый блеск в глазах — таким мальчик предстал перед Дамблдором.

Снейп сдержал слово: Гарри продемонстрировал удивительные успехи в окклюменции, чуть позже удалось выяснить, что вырос и его магический потенциал. Вот только этого по-прежнему оказалось недостаточно для осуществления задуманного.

— Мы много занимались с профессором Снейпом, а еще много путешествовали, — улыбаясь, рассказывал Гарри. — Гуляли по европейским городам, ужинали в ресторанчиках. И еще, сэр, — глаза мальчика счастливо блеснули, и он доверительно прошептал: — Я видел море. Оно оказалось именно таким, как я себе его представлял.

— Ты мечтал увидеть море? — потрясенно переспросил Дамблдор.

— Да, сэр, — кивнул Гарри, — всегда мечтал. Мы с профессором Снейпом прожили там пару недель. Я купался, бродил по берегу, поднимался в горы.

Смотреть в эти счастливые глаза было очень приятно. Видеть на этом лице улыбку было приятней вдвойне. И старик вдоволь насладился столь желанным зрелищем: откинувшись на спинку кресла, он, не перебивая, слушал захлебывающегося от эмоций мальчика. Но к середине рассказа напомнил о себе внутренний голос Дамблдора. Вначале тихо, а затем все настойчивей и громче он предупреждал своего хозяина об угрозе, нависшей над его планом.

Внутренний голос был прав: Снейп показал своему ученику оборотную сторону медали — открыл ему глаза на то, как прекрасна и загадочна жизнь, от которой Гарри придется добровольно отказаться, как бескрайни ее просторы, как непостижимы тайны, как много в ней можно постичь и сделать, если... Нет, Снейп не выступил в открытую против плана Дамблдора — он просто максимально осложнил его исполнение, раздвинул рамки жизненного пространства Гарри и вытащил мальчика за границы круга, когда-то очерченного для него строгой рукой директора школы: дом четыре по Тисовой улице — Нора — особняк Блэка — Хогвартс. Северус пытался дать Гарри возможность выбора. Он хотел как лучше…

О том, насколько сложным будет этот выбор, Дамблдор понял, когда в очередной раз застал Гарри в зале перед зеркалом Еиналеж. Вот только на этот раз в зазеркалье не было славного семейства Поттеров, и Лили с Джеймсом не улыбались сыну. Не было там и Сириуса Блэка.

Все зеркальное пространство занимало бушующее море, а на берегу застыли две фигуры — обе в развевающихся мантиях, что-то кричащие друг другу сквозь шум ветра и рокот волн. Узнать их труда не составило: Северус Снейп крепко прижимал к себе Гарри Поттера.

В тот же вечер между директором Хогвартса и Мастером зелий состоялся разговор. Снейп и не подумал что-либо отрицать. Такой решимости в его взгляде Дамблдор еще не видел. Нет, все зашло слишком далеко — одной жалостью к обреченному мальчику объяснить произошедшее было невозможно.

— Жалость была лишь вначале, — словно услышав мысли Дамблдора, признался Снейп. — Я просто хотел показать Гарри, что значит жить. Да, вот такой парадокс: готовил его для смерти и очаровывал жизнью. Альбус, наверное, вы уже знаете: мы с Поттером были близки… физически, да и сейчас тоже… — вдруг признался Снейп и, увидев потрясенное лицо директора, пожал плечами: — Не волнуйтесь, я его не насиловал. Все вышло естественно и по обоюдному согласию. Он хотел и имел право узнать об этой стороне жизни. Осуждаете?

— Ах, Северус. Ты не просто повторил мои ошибки, ты их еще и усугубил, — простонал Дамблдор. — Или думаешь, я слепец и глупец? Считаешь, что мне легко было устоять против обаяния этого ребенка? Да он как солнце: в какой сарай ни посади — свет льется из всех щелей и дыр. И однажды я капитулировал: впустил его в сердце, позволил своим глазам видеть то прекрасное, чего в нем не увидеть просто нельзя. И что в итоге? Я не спал ночами, ненавидел себя за то, что делаю с ним. Северус, с того дня, как было принято решение у колыбели Гарри, я живу словно в аду. Теперь и ты решил составить мне компанию?

— Я не мог допустить, чтобы он ушел из жизни слепым котенком, который прожил шестнадцать лет и ничего не видел.

— А ты подумал, каково Гарри будет идти к Волдеморту, открыв для себя то, что ему показали, и вкусив доселе неизведанные земные наслаждения? Посмотри на мальчика. Да его узнать невозможно: весь светится. Он влюблен и счастлив. К тому же еще и научился закрывать свое сознание. Впервые я не уверен, что он в своих действиях предпочтет руководствоваться чувством долга. А что будет с тобой? Оторваться от мальчика самому и оторвать его от себя будет ой как непросто. Ты об этом думал, когда заваривал всю эту кашу с любовью?

— Куда уж мне с моей любовью против вашего движения вперед и вперед, несмотря ни на что? — огрызнулся Снейп. — Нет, Альбус, отрывать никого не придется: я основательно покопался в его голове — Поттер ваш до мозга костей. Примите мои поздравления. Вы — гениальный воспитатель: так настойчиво ведете к цели, так виртуозно устраняете все препятствия. Пятнадцать лет вы словно держали мальчишку в холодильнике. Следили за тем, чтобы совсем не замерз, но в то же время в корне пресекали чьи бы то ни было попытки его отогреть или приручить. Уму непостижимо — пятнадцать лет сплошного «полу»: полудом, полуродственники, полузабота, полузнание. Как, скажите мне, могут недолгие два месяца, проведенные без этого чертова «полу», тягаться с пятнадцатью годами их полного господства?

— Северус, а знаешь, хотя ты и осложнил мою задачу, в глубине души я даже рад, что мальчик все это увидел и познал.

Но Снейпа, похоже, мало интересовало одобрение или порицание директора. Гораздо больше его волновал следующий вопрос:

— Альбус, я хотел бы знать, когда вы скажете Поттеру всю правду?

— Скоро, очень скоро. Только вот есть одно «но»: эту правду Гарри узнает от тебя.

— Неожиданный поворот, — криво усмехнулся Снейп, качая головой. — А что же сами? Боитесь, духу не хватит?

— Скажем так, когда это случится, меня не будет рядом с мальчиком. Дело в том, что я наконец-то придумал, как нам убить одним выстрелом двух зайцев сразу: решить проблему с твоим Непреложным обетом и увеличить магический потенциал Гарри, чтобы он мог справиться со своей миссией. — Дамблдор протянул Снейпу потрепанную тетрадь, исписанную мелким, едва понятным почерком. — Последний подарок Николаса Фламеля своему коллеге и другу. Да, Северус, он тоже был в курсе нашей проблемы и, как оказалось, предусмотрел подобные осложнения. В тетради исследования о возможной передаче магических сил одного мага другому. И здесь без твоей помощи я не обойдусь.

Снейп устало вздохнул и почти обреченно спросил:

— И что же мне предстоит сделать?

— Всего две вещи, Северус: выучить наизусть новое и очень сложное заклинание и…

— Это мне по силам. Второе задание будет таким же легким?

— Возможно. Думаю, я здорово надоел тебе со своим старческим брюзжанием. Так вот… в условленное время и в условленном месте ты должен будешь убить меня.

Все так и случилось. В условленное время и в условленном месте Альбус Дамблдор пал от руки Северуса Снейпа. Ни Драко Малфой, ни кучка Пожирателей Смерти, которых слизеринец переправил в Хогвартс, даже не подозревали, что в тот самый миг на Башне молний, в нескольких шагах от них, под отцовской мантией-невидимкой застыл Гарри Поттер, обездвиженный директором за несколько минут до его гибели. Не слышали они и странного заклинания, произнесенного Снейпом после того, как он послал в Дамблдора смертельный луч.

Все они уже мысленно праздновали победу: главное препятствие в лице величайшего волшебника на удивление просто устранено, а значит, падение Хогвартса было лишь вопросом времени.

Пока вокруг убитого директора, упавшего с Башни молний, росла толпа перепуганных детей и профессоров, Снейп перетащил вторично обездвиженного Гарри в кабинет Дамблдора. Времени было катастрофически мало. Гнев и ярость Поттера стихли лишь тогда, когда до его сознания стали доходить слова Снейпа, заключающие в себе ту самую чудовищную правду, которую не успел сообщить своему питомцу Дамблдор и которая одним махом перечеркнула всю жизнь мальчика.

Напрасно волновался Дамблдор — все прошло как по маслу. Гениальный седовласый безумец мог бы сейчас радоваться плодам трудов своих, если бы остался жив. Снейп не увидел в знакомых зеленых глазах ни тени сомнения.

— Чему ты улыбаешься, Гарри? — обеспокоенно спросил он. — Почему ты избегаешь моего взгляда и сам старательно отворачиваешься?

— Люди не любят говорить о смерти, Северус, и я стараюсь не смущать тебя своим счастливым взглядом.

— Счастливым? Оттого, что можешь умереть?

— Я всегда знал, что поединка с Волдемортом не избежать и что мне на этом поединке противопоставить ему нечего, что смерть моя ничего не изменит и магическому миру никак не поможет. Я всегда боялся бессмысленной смерти. Как же мне не улыбаться, если сегодня мир избавится от кровожадного чудовища?

— Ты не забыл о цене этого избавления?

— У всего в жизни есть своя цена. Пообещай, что отпустишь меня к Волдеморту.

— А я, признаться, надеялся, что ты не захочешь уйти.

— Я и не хочу. Потому и отвернулся, потому и избегаю смотреть в твои глаза. Но, кроме желания, есть еще и долг. Ты подарил мне сказку и показал такой мир, ради которого можно и умереть. Я тоже подарю тебе мир. Мир без Темного Лорда. Как тебе такой подарок, Северус?

— Гарри, послушай…

— Прости, не могу. Уже пора.

— Ты помнишь, как должен себя вести? — голос Снейпа едва можно было узнать.

— Я все помню, мой учитель. Закрыть сознание. Не сопротивляться «Аваде». Ждать молнию. Все так?

— Так, — с трудом выдавил из себя Снейп.

— Подумать только — молния, — улыбнулся Гарри. — Хотя вполне логичный конец, ведь она была со мной всю жизнь. Молния — это лишь мгновение, лишь один ослепительный миг. Я уйду красиво, Северус. — В зеленых глазах сейчас было столько огня, что Снейпу хотелось кричать от ненависти к покинувшему мир безумцу, который вопреки всему одержал полную и безоговорочную победу.

— В смерти нет красоты, Гарри. Смерть уже по определению отвратительна, — печально заметил Снейп.

— Ну что ты? — усмехнулся мальчик. Усмехнулся так, словно он уже много раз покидал мир. — Смерть бывает прекрасна. Вспомни Николаса и Пернеллу Фламель. И жили вместе, и ушли в один день. И как ушли! Так уничтожить философский камень! Миг — и их не стало. Лишь багровое сияние над местом, где они только что держались за руки, да россыпи золотых слитков на десятки миль вокруг. А Дамблдор? Я все знаю, тебе пришлось его убить, но во мне теперь его сила. Он вынужден был пожертвовать собой. Разве это не достойная смерть, Северус? А…

— Довольно! — слушать это было невыносимо. Как невозможно было представить тот факт, что через некоторое время этот бестолковый упрямец встанет в один ряд с теми, чьи имена он только что назвал. — Хватит, Гарри. Смерть — эта не та особа, которой следует любоваться. Ты так зациклился на смерти, что совсем не допускаешь возможности иного исхода.

— А он есть? Ты можешь мне его сейчас назвать?

Зеленые глаза требовательно уставились в черные. Словно признавая поражение, Снейп отвел взгляд.

— Вот видишь, — вздохнул Гарри. — Обещай мне, что в последнюю минуту ты не будешь просить меня остаться.

Шум внизу не позволил Снейпу дать обещание. Минуту спустя в кабинет Дамблдора влетел раскрасневшийся профессор Флитвик.

— Северус! Слава Мерлину, вот ты где. Гарри, и ты здесь? Вы уже знаете: Дамблдор мертв. Детали никому неизвестны, но, похоже, его убили смертельным заклинанием и ...

— Филиус, что с охранными чарами замка? — перебил Снейп заикающегося от волнения коллегу.

— Да какие охранные чары, Северус? Волдеморт в Хогвартсе! Он словно из-под земли вырос. Несколько минут назад поднялся на Башню молний и требует, чтобы к нему явился Гарри.

Гарри обернулся к Снейпу и грустно улыбнулся ему.

— Кажется, мне пора. Пожалуйста, в том мире, который я подарю тебе, постарайся быть счастливым, ладно?

— Гарри! Я не могу отпустить тебя туда. Мы что-нибудь придумаем. Стой!

Волшебная палочка нацелилась было в спину юноши, но ее опередила другая.

— Stupefy! — прокричал Флитвик, и мгновение спустя Снейп беспомощно распростерся на ковре. Глядя на ошарашенного Гарри, малютка-профессор признался: — Дамблдор подозревал, что тебя попытаются остановить, и попросил меня в случае необходимости оказать тебе помощь. Не знаю, что вы там задумали с Дамблдором, но пусть тебе сопутствует удача. А за Северуса не волнуйся. Как только ты поднимешься на Башню, я его освобожу.

Еще раз взглянув на неподвижного Северуса, Гарри покинул кабинет.

«Я все помню: закрыть сознание, не сопротивляться «Аваде».

Так ты и сделал, поднявшись на Башню молний: не позволил ликующему Волдеморту копаться в твоей голове. Не дрогнул, когда волшебная палочка темного мага выпустила смертоносный зеленый луч. Но он почему-то не спешил коснуться твоей груди — приближался к ней неторопливо, словно в замедленном маггловском кино.

«… и ждать молнию…»

И ты ее дождался. У тебя хватило сил отдать приказ смертоносному зигзагу. И тот не посмел ослушаться. Шипя от вечной злобы, как миллионы змей, он блеснул в совершенно безоблачном небе и ударил в середину Башни молний, в доли секунды испепелив фигуру темного мага в черном плаще и опалив твое тело — тело человека, дерзнувшего отдать приказ молнии.

«Молния — это лишь мгновение, лишь один ослепительный миг. Я уйду красиво, Северус».

Ты сдержал свое слово, Гарри. Но лишь наполовину. Готов признать, что это было красиво. Что ты не дрогнул. Что твое юное лицо не исказила гримаса страха. Но вторую часть обещания ты не сдержал. Ты… не ушел.

Обожженный и искалеченный, ты лежишь сейчас в больничном крыле. В окна видно, как мастера восстанавливают пострадавшую Башню молний. А вокруг тебя идет непрекращающаяся возня: дежурят у постели друзья, снуют колдомедики из Святого Мунго, которые так и не рискнули переправить тебя в больницу, строго выполняет все их предписания мадам Помфри. Вокруг тебя кипит жизнь, Гарри, и ты тоже постепенно возвращаешься в этот сумасшедший, но прекрасный водоворот.

А в слизеринском подземелье падающий от усталости Мастер зелий варит и варит чудодейственные эликсиры и бальзамы — а потому совсем скоро ты излечишься и от болезненных ожогов, и от тяжелейших травм.

Глядя на кипящие котлы, Снейп едва заметно улыбается. Их с Гарри разговор не закончен. Тема красивой смерти себя исчерпала полностью. У них впереди долгая, замечательная жизнь.

«Пожалуйста, в том мире, который я подарю тебе, постарайся быть счастливым, Северус».

Обязательно, Гарри.

Мы вместе постараемся.

Постараемся жить красиво.

Конец