Двадцать лет выдержки

Смейся, Левконоя, разливай вина,

Что меня убьют на войне.

М. Щербаков

Сегодня наша последняя встреча. Он сообщил это со своей фирменной интонацией, тоном, не терпящим возражений. Могу поклясться: именно так он снимает баллы с несчастных учеников. Я как раз собиралась подавать ужин, отправив Кики вниз, к запоздалым посетителям. Моя волшебная палочка замерла на полпути и ткнулась в лежащий на столе свежий номер «Пророка», прожигая дырку в его парадном портрете.

— С чего бы это? В уставе Хогвартса обнаружилась глава, запрещающая директору иметь любовницу?

Его двойник на портрете брезгливо поправил прожжённую мантию, а сам он только скривился.

— Не пытайся быть циничной, Роз. Сама же говорила: пока я рядом, должность главного циника занята.

— А в чём же тогда…

— Выслушай и попробуй понять. Раньше тебе это иногда удавалось. Ты должна уехать. Завтра же. Тёмный Лорд отправляет в Хогсмид отряд Пожирателей, а поселятся они у тебя в «Мётлах».

Мой паб собираются превратить в казарму для «упсов»! Дожили…

— Вот и отлично, — отреагировала я преувеличенно бодро. — Я буду шпионить за ними для тебя, как в прошлом году.

— И думать забудь. Я и так достаточно про них знаю. Десяток отборных подонков, «шестёрки», желающие выслужиться. Иметь с ними дело — это совсем не то, что дурить голову юному аристократу посредством фальшивого «империуса». Один неверный шаг — и они тебя уничтожат, и не посмотрят, что «чистокровная». Или, что ещё хуже — сдадут своему хозяину.

Он говорил тихо, скучным будничным голосом, будто в сотый раз объясняя урок тупому классу. Но у меня, как я ни крепилась, по спине побежали мурашки — от ощущения непоправимой беды.

— Помнишь Чарити Бербидж? Вы ещё дружили одно время. Её убили на последнем собрании. Она висела над столом вниз головой. И пока в состоянии была говорить, умоляла меня спасти её. А я ничем не мог ей помочь. А что, если завтра на её месте окажешься ты, Роз? Мы не смеем так рисковать, на карте не только наши жизни. Бросай всё, уезжай как можно дальше и даже не пытайся связаться со мной.

Я чувствовала, как рушится мой привычный мир, как уходит из-под ног земля. Чарити… наивная безобидная чудачка. Она-то кому помешала? И всё же — как я могу сбежать, бросив его в такое трудное время? После стольких лет? Пусть мы редко виделись, пускай он никогда не подпускал меня к своим тайнам — но я была рядом! А теперь он предлагает мне спасать свою шкуру? Я решила не сдаваться.

— А если я откажусь? Если я пообещаю быть осторожной?

Он начал терять терпение. В голосе появились ядовитые нотки.

— С завтрашнего дня, Роз, это будут только твои проблемы. Это — в любом случае — наша последняя встреча. Не хотел тебе говорить, но ты сама напросилась. Завтра я намерен стереть все свои воспоминания, в которых есть ты. Ты станешь для меня чужим человеком, просто хозяйкой «Трёх мётел». Так надо.

Вот так сюрприз! Я не ослышалась? Моё сердце пропустило несколько ударов, я на миг потеряла дар речи.

— Как???

Он глумливо усмехнулся.

— Как? В основном при помощи зелий, если тебя интересует методика. Будь моя воля, я проделал бы это и с тобой, но, боюсь, без твоего согласия ничего не выйдет.

И он так спокойно об этом говорит? Я что — муха, прилипшая к стеклу? Немного растворителя — и никаких следов. Но ему, казалось, было мало произведённого эффекта: это чудовище вознамерилось меня добить!

— А кое-что я могу сделать и без твоего согласия и прямо сейчас. — Быстрый и точный взмах палочки в сторону камина. — Коллопортус! Нет больше прямой связи с подземельями Хогвартса.

— Бессердечный ублюдок! Ты что творишь? Это же двадцать с лишним лет жизни, моей и твоей! И ты можешь вот так — взять и выбросить их на помойку?

Он резко развернулся в мою сторону на каблуках, сжал кулаки. Свистящий раздражённый выдох.

— Давай, Роз, не стесняйся! Я привык к подобным эпитетам. Мразь, ублюдок, предатель, двуличная скользкая тварь — как меня только не называли. Почему ты должна быть исключением? А вам не приходило в голову, мадам: а вдруг это будет самым добрым моим поступком?

Я осеклась. Я честно пыталась понять его — в который раз за все эти годы. Почему всякий раз его доброта имеет такой уродливый, такой неприглядный вид, а его заботы — причиняют столько боли? Зачем понадобилось выхолащивать собственную память?

— Бестолочь несчастная, да послушай же ты! Ты будешь мне только мешать. Я остаюсь в школе на положении заложника. И со мной — четыре сотни малолетних непредсказуемых балбесов, которые не осознают, в какой они опасности. Это дети Пожирателей, «авроров», орденцев, чистокровные, полукровки, магглорождённые. А я должен их всех защищать. И учителей, которые меня теперь ненавидят — тоже. От нового режима, друг от друга, от них самих, в конце концов. А ведь есть ещё главное дело, которое нужно успеть завершить.

— Скажи, а когда всё закончится, воспоминания можно будет вернуть?

Он отвернулся к окну, внезапно заинтересовавшись подробностями сельской архитектуры. И ответил не сразу.

— В принципе, да, наверное. Вот только… не нужно строить иллюзий. Кто бы ни победил в войне, у меня практически нет шансов поучаствовать в праздничном застолье. И дело даже не в том, что после смерти Дамблдора меня мечтает прикончить каждый уважающий себя «светлый» маг. Незадолго до финала Тёмный Лорд обязательно захочет свести со мной счёты — как только решит, что я ему больше не нужен. Наш красавец боится, что я возжелаю занять его место. Перед этим он не упустит случая покопаться в моей памяти, а я не уверен, что выдержу… любое воздействие. Так что мои воспоминания уже не принадлежат мне в полной мере, и лучше, если тебя в них не будет.

Он замолчал, продолжая стоять ко мне спиной и смотреть в окно, в лиловые сумерки уходящего лета. Вот, значит, как… Меня спихивают с палубы тонущего корабля в единственную шлюпку. Он не раз говорил, что у нас с ним нет будущего. По ряду причин. Он уже три года ходил по лезвию ножа и готов был расстаться с жизнью, легко, как расстаются с фигурой в шахматной партии. И всё же мы продолжали видеться, и я была почти счастлива, когда оказывалась полезной. Ведь и тогда каждая ночь могла стать последней. Сейчас — иначе. Он абсолютно уверен, что не вернётся с этой войны. И заранее прощается. Разрывает последние нити, уничтожает слабые звенья. Мне стало так холодно и страшно, словно уютную комнату заполнили дементоры, отняли надежду, оживили мои тайные страхи и ночные кошмары. Очень хотелось по-бабски заголосить, повиснув у него на шее, умолять всё бросить и уехать вместе со мной. Но я живо представила, какой ледяной презрительный взгляд будет мне наградой, и успокоилась. Даже усмехнулась про себя: «Ничего, любимый, прорвёмся. И не надейся так легко от меня отделаться. В Хогсмиде мне, действительно, глупо оставаться, но это не значит, что я тебя брошу. Я что-нибудь придумаю. Но не прямо сейчас — иначе ты моментально меня вычислишь, со своей легилеменцией.»

Я подошла и осторожно дотронулась до угловатого плеча.

— Хорошо, Северус… Я сделаю, как ты хочешь.

Он повернулся ко мне и внимательно посмотрел в глаза.

— Вот и ладно. Только, Роз — без фокусов. А то знаю я тебя.

Я ответила самым честным из своих взглядов.

— И вот ещё что. Я так понимаю, деньги тебе предлагать бесполезно. Возьми хотя бы это. Чтобы компенсировать потерю паба.

У меня в ладони оказался золотой медальон в виде закрытой книги. Я узнала герб семьи Принцев — скрещенные шпагу и волшебную палочку.

— Так нельзя! Это же память о твоей матери!

— Теперь можно. Не хочу, чтобы он достался каким-нибудь мародёрам, — последнее слово он произнёс с усмешкой. Я надела медальон на шею.

— Я обязательно верну его тебе. Делай то, что должен. Я тебе не помешаю. Можешь забыть меня и больше не вспоминать. Но только — я очень тебя прошу — постарайся выжить…

Предательский ком в горле не дал договорить. Только бы не заплакать! Я — сильная взрослая женщина. Я достойна быть подругой шпиона. О, Мерлин…

— И на кой я тебе сдался, понять не могу… — Он порывисто притянул меня к себе, неуклюже обнял.

Вместо ответа я только теснее прижалась к нему, вдыхая знакомый еле уловимый запах шерстяного сукна, старинных фолиантов и какой-то невероятной смеси диковинных трав. Родная моя сволочь! Запрокинув голову, я нежно коснулась губами уголка его рта, там, где так близко проходит глубокая скорбная складка. Я ведь не просто знаю все его морщинки. Я помню, когда и почему они появились. И, что самое страшное, понимаю: я бессильна была помешать их появлению — не было у меня такого права. Он прикрыл глаза, как будто прислушиваясь к моим прикосновениям. И тогда я поцеловала чуть более настойчиво, раздвигая языком сомкнутые тонкие губы, входя в него и осторожно лаская. Он ответил, сдержанно и неагрессивно, смакуя поцелуй, как изысканное эльфийское вино. Внешне он оставался совершенно спокойным, и я, в который раз, почувствовала лёгкую панику: мне на миг показалось, что сейчас он остановит меня, отстранится, уйдёт. Не один год понадобился мне в своё время, чтобы понять: область чувств — не его стихия, здесь он ни в чём не уверен, боится показаться беззащитным, смешным. Оттого-то и носит маску эдакого падшего аскета, предоставляя мне возможность снова и снова соблазнять его, теряя голову от сладкого предвкушения. Мои пальцы уверенно прокладывали дорогу в складках его одежды. Крылья мантии, латы сюртука, кипенно-белая сорочка… Каждая пуговица в своей тугой петле, как защитник осаждённой крепости в прорези бойницы, сдавала позиции с боем. Время как будто остановилось. И всё-таки я знала: военные действия, которые я веду, вполне успешны. После каждого прикосновения моих пальцев и губ его дыхание становилось глубже, сердце билось громче и чаще. Ему всё труднее было сдерживаться. И вот узкая горячая ладонь накрыла мою руку в тот момент, когда я расстёгивала его пояс, а тонкие сильные пальцы перехватили инициативу. Одним движением распустив бант моего шелкового расшитого драконами халата, он мягко опрокинул меня на тахту, накрывая наши лица чёрным шатром своих жутких непослушных прядей. Я ещё успела прихватить со стола волшебную палочку, чтобы погасить свет и трансфигурировать тахту в более удобное двуспальное ложе. После чего несчастная палочка выскользнула из моих пальцев, но мне уже было наплевать и на магию, и на Тёмного Лорда, и на «упсов», и на завтрашний день. Всё потеряло смысл, исчезло, растворилось в бесконечном ласковом и жутком ночном океане. И только он жил, наполненный до краёв нашими стонами и дыханием, дрожью и дробью обезумевших сердец. И только он был прав, снова и снова вознося нас на гребни своих огромных волн и швыряя на дно, задыхающихся в разреженном воздухе от восторга и страха…

Я проснулась перед рассветом. Выскользнув из уютного тепла постели, на ощупь нашла халат и палочку. Северус ещё спал, отвернувшись к стене и спрятав под подушкой изуродованную Меткой руку. Наклонившись к его изголовью, я потихоньку срезала прядь волос ножом для фруктов. Быстро сунула трофей в медальон, щелкнув замочками на крошечной книжке, и выскользнула в соседнюю комнату, где у меня было что-то вроде кабинета. Стряхнула с конторки накладные и тетради расходов, сняла с полки потрёпанный томик «Сотворение магических предметов и придание новых свойств вещам повседневным». Эх, только бы получилось! Я ведь обычная торговка, я никогда не делала ничего подобного! Хорошо ещё, что Северус догадался подарить мне эту книгу: на полях всюду его комментарии и уточнения, в том числе — и на нужной странице. Я несколько раз для верности повторила сложное заклинание «про себя», а потом — тихо, но чётко — произнесла его вслух, направив волшебную палочку на лежащий на столешнице медальон. Золотую книжечку на мгновение окутало облачко света, а в комнате запахло озоном. Когда я снова надела медальон, он был тёплый и слегка пульсировал: теперь вещица даст знать, если что-то случится с её бывшим хозяином, и приведёт меня к нему. А дальше — как повезёт.

Ликвидировав следы колдовства, я привела себя в порядок перед зеркалом. Увы, когда тебе за сорок, не стоит показываться людям спросонья. Едва я вернулась в постель, в комнату бесцеремонно трансгрессировала Кики с понимающей ухмылочкой на нежно-зелёном личике. Она фамильярно подмигнула мне и взгромоздила на стол поднос с кофейником, чашками и бутербродами.

Пусть, и в правду, Постум, курица не птица,

лучше жить в глухой провинции, у моря.

И. Бродский

В этом месте мы отдыхали когда-то с мужем. Я, помнится, сама — в первый раз — прокладывала траекторию оптимальной трансгрессии. Хорошо, что сертификат клуба «Кузнечиков» действует до сих пор: Иолай приобрёл для меня пожизненную карту. Даже если меня пытались выследить, наверняка уже потеряли. Кому придёт в голову, что простая кабатчица состоит в закрытом аристократическом клубе — клубе любителей сверхдальних перемещений? Помню, когда овдовела, проклинала этот клуб последними словами! Никогда не знаешь заранее, что может пригодиться! А для Кики сертификат не нужен — у домовиков своя магия, перемещаться в пространстве они мастера.

Со мной постоянно был медальон Эйлин Принц, с заветной прядью антрацитовых волос внутри, но никаких изменений в нём я не замечала. Это означало, что, вроде бы, с ним пока всё в порядке. Но это в том случае, если моя магия работает. А если — нет? Думая так, я переставала замечать красоту окружающего мира. Кики, более свободная в своих перемещениях, возвращалась из очередной экспедиции на родину, и я с замиранием сердца слушала новости с туманного Альбиона. Смятение и репрессии царили по всей стране. Мои родители были в относительном порядке, но попали в Азкабан или иммигрировали многие магглорожденные знакомые, в том числе — и из Хогсмида. В «Мётлах» действительно засели «упсы», присланные, якобы, для охраны Хогвартса. Меня они не искали, напротив, их устраивало, что я не мешаю им исследовать содержимое погребов. И, наконец, главное — Хогвартс открылся для школьников, и новый директор приступил к работе. Одинокий, всеми ненавидимый, он продолжал нести свой крест. Вычеркнув из памяти женщину по имени Розмерта, а с ней — те крошечные искорки света и тепла, которыми она, как могла, пыталась скрасить его безрадостную жизнь. И продолжая помнить свою принцессу Эванс, и свою неизбывную вину, и свой долг. Я вновь и вновь смотрела на медальон, готовая броситься к нему очертя голову, чтобы помочь или погибнуть вместе с ним. Но, пока в этом не было нужды, я могла только хранить нашу общую память. И я вспоминала, вспоминала….

Жил я славно в первой трети

по течению.

В.Высоцкий

Мои родители — самые обычные волшебники. Они разводят, тренируют и продают почтовых сов. Кровь моих стариков достаточно «чиста», чтобы они могли не опасаться нового режима. Только вот бизнес их в последнее время пришёл в упадок — люди боятся писать друг другу письма, поэтому спрос на крылатых почтальонов резко снизился.

Моё детство прошло на нашей маленькой ферме неподалёку от Лондона. Поскольку моя мать родом из Франции, в одиннадцать лет я получила приглашения сразу в две магические школы. Мама настояла, чтобы мы предпочли Шармбатон Хогвартсу: там, дескать, я смогу научиться столь нужным женщине секретам красоты и обольщения. Может быть, она, в конечном счете, и оказалась права, но все семь лет обучения я чувствовала себя самым несчастным существом на земле. Мне, с моей склонностью к полноте, жутким британским акцентом и деревенскими манерами было неуютно рядом с подругами, изящными, изысканными и бойкими на язык француженками. Они и их приятели, весёлые обаятельные остряки, относились ко мне снисходительно, чуть ли не с жалостью. Что не мешало им, впрочем, дружно списывать у меня домашние задания: не то чтобы я была особо талантлива, просто у меня было больше времени, которое они тратили на бесконечные любовные свидания.

Я настолько привыкла считать себя дурнушкой, что страшно удивилась, когда старинный приятель моего отца Иолай Кроуфорд сделал мне предложение, едва дождавшись моего совершеннолетия и окончания школы. Мне было семнадцать лет, а ему тридцать два, и он происходил из достаточно известной аристократической магической семьи. Правда, род его сильно обеднел, и доблестный потомок успешно проматывал остатки состояния на разные причуды и экзотические увлечения. Иолай вёл себя как большой ребёнок, и поэтому мы быстро нашли общий язык. Я даже казалась себе немного старше. Магические безделушки и артефакты, произведения искусства и старинные свитки, сомнительные пузырьки и ещё более сомнительные наряды и украшения — всё это появлялось в доме невесть откуда и оседало в потаённых уголках нашей лондонской квартиры. Но главной страстью Иолая были путешествия, причём в качестве средства передвижения он признавал только трансгрессию. Одним из его свадебных подарков, который я приняла с восторгом, было пожизненное членство в клубе «Кузнечиков». Он помог мне сдать нужные экзамены, и я приобрела способность и юридическое право перемещаться практически в любую точку земного шара. За год совместной жизни мы посетили множество самых разных мест: от роскошных столиц и модных курортов — до никому не известных уголков на побережье, в джунглях или горах.

В то роковое путешествие он отправился один — я не очень любила Штаты и предпочла остаться дома и заняться подготовкой к Рождеству. Я сидела на ковре и разглядывала свадебные фотографии, когда в камине неожиданно появилась голова мистера Брайтона, Председателя клуба. Вид у него был такой, будто огонь камина причинял ему жуткие страдания, обжигая, как обычного маггла. Словно сквозь плотный слой ваты, до меня донеслись обрывки фраз: «Очень сожалею, миссис Кроуфорд… несчастный случай… ошибка в расчётах… материализовался посреди оживлённой магистрали… водителю изменили память… скорбим… приложим все силы, чтобы как можно скорее переправить тело родственникам…». Я плохо помню, что было потом: похороны, делёж наследства, претензии остальных Кроуфордов, отсудивших у меня квартиру в Лондоне. Помню только тупую боль и детскую обиду: как мог Иолай так поступить со мной? Зачем он ушёл? Так я стала вдовой девятнадцати лет от роду, прожив в браке чуть больше года. Я даже не успела понять, люблю ли своего мужа — времени не хватило.

Возвращаться к родителям на ферму, чтобы каждый день ловить на себе их сочувствующие взгляды, мне не хотелось. И тогда я вспомнила о единственной доставшейся мне части наследства Иолая. Это был купленный им по случаю почти разорившийся ветхий паб «Старая метла», который родственнички побрезговали отнять. Паб находился в Хогсмиде, единственном в стране поселении магов, к тому же в непосредственной близости от прославленного Хогвартса. Но тогда мне было всё равно — с горя и от отчаяния я поехала бы и к мерлиновой бабушке.

И вот в один морозный зимний день в заброшенном заведении объявилась новая хозяйка. Старожилы Хогсмида, в особенности — владельцы других кафе — встретили меня, под стать погоде, с холодной неприязнью: тут не жаловали чужаков. Зато здесь никто не знал и не напоминал о моей утрате. И я, стиснув зубы и засучив рукава, принялась налаживать новую независимую жизнь.

Начала я с переименования заведения и со смены вывески. Когда прохожие спрашивали, зачем я увеличила количество мётел в названии, я хвастливо отвечала: «От моих напитков у вас в глазах всегда будет троиться!». Почему-то этот ответ казался мне тогда ужасно остроумным. Потом я позаботилась собственно о напитках. Выпросила у отца рецепт его фирменной домашней медовухи и один бочонок готового питья — «для изучения спроса». Удачно закупила партию хорошего сливочного пива. Договорилась с одноклассницами-француженками о прямых поставках лучших вин. Не знаю, отчего у меня всё удавалось? Может быть, потому что терять было нечего?

Через несколько дней пребывания в Хогсмиде у меня обнаружилась помощница. Молоденькая домовая эльфийка Кики тоже была частью наследства, но я ничего не знала о её существовании, а она, в свою очередь, не спешила показываться мне на глаза. В конце концов, Кики подвело любопытство. Мы столкнулись нос к носу в винном погребе, я строгим голосом потребовала объяснений, и бедняжке пришлось сознаться, что теперь я — её госпожа. При этом смотрела она на меня, как смотрит старый опытный капрал на необстрелянного юного офицеришку. У моих родителей никогда не было домовиков, и сама идея домашнего рабства мне, приехавшей из свободолюбивой Франции, показалась идиотской. Об этом я и сообщила Кики, объявив, что хочу подарить ей одежду. Эльфийка неожиданно разрыдалась и стала умолять меня не позорить её перед другими эльфами. Это, дескать, оттолкнёт всех её поклонников, а она — честная девушка и хочет завести семью. Дальнейшее знакомство с домовухой вскорости заставило меня усомниться в этом утверждении: поклонников у Кики было чересчур много, они даже умудрялись драться из-за неё в моём пабе, пока я не приструнила их. И вряд ли что-либо могло отпугнуть этих горячих ушастых ребят, или хотя бы уменьшить их число. Но тогда я всего этого не знала. Загрузив Кики домашними делами, я задумалась о том, как бы изменить её статус.

Наконец меня посетила идея, показавшаяся удачной. Я выбрала из своих наволочек самую новую и красивую, из великолепных батистовых кружев, и позвала Кики.

— Я дарю её тебе, если ты пообещаешь её носить и содержать в чистоте.

У кокетки разгорелись глазёнки и нервно задёргались уши. Она пообещала.

— А теперь мы вместе немного над ней поколдуем, хорошо? Помогай.

К счастью, в отличие от меня, Кики не имела никакого представления о кройке и шитье и не заметила подвоха. И прежде чем эльфийка опомнилась, она оказалась хозяйкой прелестного платьица, созданного по последним каноном парижской моды. Отступать было поздно, да и, судя по всему, не очень хотелось.

— Вот твоя свобода, Кики. Мы создали её вместе, потому что рабство было для нас обеих недостаточно удобным. Что это теперь, наволочка или платье? Зависит от того, что ты хочешь увидеть. Решай сама и веди себя соответственно. Но мне бы хотелось, чтобы ты помогала мне в пабе и получала вознаграждение.

Так у меня появилась компаньонка, служанка и подружка одновременно. Она, конечно, бывает несносной, когда зарывается. Видимо, всё дело в моём слишком мягком характере. Но иногда мне кажется, что преданней существа не найти во всём магическом мире, и даже за его пределами. Вот и сейчас — отправилась со мной по собственной воле в чужую страну, где не только её поклонников, вообще других эльфов не наблюдается. И даже не задумалась о том, что можно поступить иначе.

Моими первыми посетителями стали, как не странно, хогвартские профессора. Дождливым мартовским вечером в паб вошёл высокий старик, в котором я, к своему ужасу, узнала Альбуса Дамблдора, директора школы. Окинув помещение быстрым взглядом, он хитро усмехнулся:

— Надо понимать, юная леди, денег на ремонт у Вас пока нет. Но Ваши познания в трансфигурации впечатляют, весьма впечатляют…

Я покраснела до корней волос — действительно, внутренняя отделка паба была наскоро улучшена при помощи магии, и я наивно полагала, что посетители этого не заметят. Затем Дамблдор спросил бутыль медовухи, и тут с его похвал слетела даже тень иронии. Он торжественно объявил, что отныне желает пить только этот драгоценный напиток, и хочет, чтобы я сама доставляла его в Хогвартс, дабы никто из любопытных не вёл счёт выпитому. Я уже тогда знала, что жители деревни не имеет права появляться на территории школы, поэтому очень удивилась и обрадовалась. Теперь-то мне известно, что господин директор ничего не делал зря. Как ни хороша была отцовская медовуха, но всё же причину искать следовало в другом. Была ли это попытка приблизить к себе, обратить под свои знамёна нового, неискушённого, но потенциально полезного человека? Или же он попросту хотел немного насолить своему брату Аберфорту — моему конкуренту, хозяину «Кабаньей головы»? Или — и то, и другое?

Так или иначе, но в следующий раз Дамблдор пришёл в паб уже вместе с деканами, а потом его стали посещать и другие профессора. Все они, даже строгая МакГонагалл, которая никогда не пила ничего кроме минералки, были очень довольны и старались всячески выразить мне свою симпатию. Я ведь никогда не была их ученицей, и значит, со мной можно было вести себя запросто, по-дружески, не боясь «потерять лицо». Лишь профессор Слагхорн, декан Слизерина, томно придерживая меня под локоток, сокрушался, что не может позвать меня на свои традиционные вечеринки, потому что там-де собираются только его ученики, бывшие и нынешние.

К лету мои дела настолько пошли на лад, что я раздала все долги и сделала, наконец, сносный ремонт, превратив «Три метлы» в лучшее заведение Хогсмида. Местные жители, сообразив, что я нахожусь под защитой школы, тоже признали меня своей. Я никому не представлялась здесь как «миссис Кроуфорд» — не хотелось растравлять ещё не зажившую рану, да и вообще — трепать аристократическую фамилию покойного супруга. Сначала все звали меня просто по имени, а потом, в знак уважения к статусу, и почувствовав французские корни, стали называть «мадам Розмерта». Поначалу новое имя вызывало у меня ассоциации с титулом содержательницы борделя, но постепенно я привыкла и даже стала находить его забавным.

Не дай нам Бог, моя Мадлен, увидеться опять.

Ты порох прячь подальше от его горящих глаз.

А. Корф

Шёл второй год моего пребывания в магической деревне. В свои двадцать я была свободна, независима и уверена в себе. У меня было дело, которое отнимало все силы и не оставляло времени для меланхолии. Не всё шло гладко, но я быстро усваивала уроки. После того как меня обокрали, наложив «империус», я научилась довольно сносно блокировать разум от вторжений извне. После пары пьяных дебошей — освоила несколько несложных, но действенных защитных заклинаний. Верная Кики тоже всегда была начеку, оставаясь незаметной. Если мне нужно было покинуть паб, она наводила морок, и посетителям казалось, что я по-прежнему нахожусь за стойкой, просто очень занята. Эх, недооценивают так называемые волшебники эльфийскую магию!

Теперь уже не только профессора, но и многие старшеклассники Хогвартса стали моими постоянными клиентами. Для меня не было тайной, что добрая половина школяров дышит ко мне очень даже неровно. Было забавно наблюдать, как они из кожи вон лезут, чтобы привлечь моё внимание. Если бы ко мне так относились, пока я училась в школе, я была бы на седьмом небе от счастья. Но пережитое горе сделало меня взрослее и циничнее. К тому же, если честно, ученики прославленной школы меня несколько разочаровали. Я ждала, что они будут солиднее моих легкомысленных однокурсников, но, увы, немногие походили на будущих магов. Иные бегали по деревне, за малым не заправляя мантии в джинсы, больше озабоченные добычей бутылки запретного огневиски, чем получением легендарной квинтэссенции. А я смотрела на резвящихся щенков свысока, никого не воспринимая всерьёз. Волей-неволей, я становилась в курсе их нехитрых житейских драм.

Этот мальчик не был похож на других. Он — единственный из всех старшекурсников — принципиально не заходил в мой паб. То же можно было сказать и об остальных кафе и лавках Хогсмида, за исключением книжного магазинчика. Я заприметила его ещё во время зимней экскурсии школяров. Тогда, вдоволь набегавшись между столиками, я ненадолго остановилась у окна перевести дух. В ореоле мелких снежинок оживлённо беседовала весьма колоритная парочка. Потрясающей красоты девочка-гриффиндорка, зеленоглазая и рыжеволосая, лукаво улыбаясь, настойчиво тянула своего спутника за руку, приглашая зайти в «Три метлы». Мальчишка-слизеринец, худой и нескладный, одетый не по погоде в старенькую мантию и плащ явно с чужого плеча, упирался и пытался ей что-то втолковать. Он был очень бледен и, очевидно, продрог до костей — снежинки и не думали таять, попадая на кончик его орлиного носа и на непокрытую голову с угольно-чёрными неухоженными волосами. Для меня было очевидно и другое: у него нет денег, чтобы угостить подружку, но он скорее окончательно превратится в ледяную статую и даст изрубить себя тупым ледорубом, чем в этом признается. Набежавшая стайка весело щебечущих одноклассниц бесцеремонно уволокла девчонку за собой, в уютное тепло моего паба. Парень остался стоять на морозе, втянув голову в плечи. Провожая взглядом рыжую гриффиндорку, он повернулся в мою сторону, и я увидела его глаза. Моргана! Говорят, что не бывает абсолютно чёрных глаз и чёрного пламени. Бессовестная ложь — вот же они, прямо передо мной! Такие глаза, наверное, были у горящих на кострах тамплиеров — две бездны, полные до краёв адского огня. И при этом он смотрел на уходящую девочку, как смотрят на святую. У меня даже сердце защемило — от восхищения, жалости и отчаянной зависти. Никто и никогда не смотрел на меня так: ни муж, ни нынешние многочисленные воздыхатели. Захотелось даже вытолкать за дверь глупую красотку, но пришлось, как подобает радушной хозяйке, наливать ей и её подружкам сливочное пиво, и улыбаться, и желать приятного дня. А мальчишка запахнулся в свой ветхий плащ и медленно побрёл в сторону Хогвартса, слегка покачиваясь на длинных ногах, как канатоходец под куполом.

Я постеснялась навести о нём справки. Как может честная вдова интересоваться несовершеннолетним школьником! Но маленькая сценка, зрительницей которой я поневоле оказалась, никак не хотела забываться. А её главный герой, которого я про себя окрестила Тамплиером, как назло, стал часто попадаться мне на глаза. Гораздо чаще, чем предусмотрено школьным планом посещений нашей деревни. Я видела, как он, окрылённый, несёт из магазина только что купленную на последние гроши книгу. Встречала его, собранного и мрачного, в компании слизеринцев, принадлежавших, по слухам, к опасной экстремистской группировке. Но чаще всего я наблюдала, как он сопровождает куда-то давешнюю красотку, с религиозным фанатизмом пожирая её глазами. О ней-то я уже расспросила и была в курсе, что это — мисс Эванс, одна из красивейших девочек школы. Некоторые даже считали её первой красавицей. Профессора могли говорить о ней долго и взахлёб, восхищаясь её многочисленными талантами, но никогда не упоминали её странного друга, видимо, считая его недостойным внимания.

Прошла зима, была на исходе весна, начались экзамены. Обитатели Хогвартса стали бывать у меня реже, и я со скуки решила навести порядок в старом заброшенном чулане. Там обнаружилась когда-то собранная и благополучно забытая Иолаем коллекция каких-то баночек и пузырьков с подозрительным содержимым. Я в ту пору разбиралась в зельях не так хорошо, как сейчас, но выбрасывать коллекцию пожалела. Нужно было узнать, какова её истинная ценность и можно ли найти ей применение. Связавшись через камин с профессором Слагхорном, я спросила у него совета. Он радушно пригласил меня назавтра в школу, пообещав, что выделит мне в помощь толкового студента на мой выбор — сам-де он ужасно занят, а у ребят сегодня всё равно с утра экзамены, почему бы кому-нибудь из них не прогуляться после этого в деревню. Конечно, старый хитрец мог просто прислать кого-нибудь сам, но как можно было упустить случай лишний раз поболтать с хорошенькой кабатчицей! Собираясь в путь, я и не подозревала, что маленькая прихоть безобидного сластолюбца перевернёт всю мою жизнь. До сих пор не знаю, что было бы, останься я в тот день дома.

Я впервые была на территории Хогвартса. Решив, что могу позволить себе маленькую экскурсию, я сделала небольшой крюк и подошла к озеру. Яркие солнечные блики на воде, свежая листва и хвоя, темпераментные птичьи трели — всё это заставляло меня ещё острее чувствовать своё одиночество. Этот день был слишком хорош для меня, он должен был принадлежать влюблённым и поэтам. Вздохнув, я уже хотела повернуть к замку, когда моё внимание привлекли сердитые голоса. Кто-то выкрикнул хриплым ломким, искажённым от ярости тенорком: «Мне не нужна помощь от паршивых грязнокровок!» О-ля-ля! Я стала вертеть головой в поисках того, кто мог произнести такое неслыханное оскорбление. Долго искать мне не пришлось: драма разыгрывалась буквально в сотне шагов. В тени раскидистой берёзы обосновалась четвёрка гриффиндорцев, которые были мне отлично известны. В особенности, заводилы — Блэк и Поттер, любимчики школы. Оба не раз покупали у меня тайком напитки, значительно превосходящие крепостью сливочное пиво. Напротив, на расстоянии пущенного из волшебной палочки заклинания, обнаружилась мисс Эванс, яркая, грозная и прекрасная, как феникс на фоне воронья. Ещё бы — именно ей и предназначалась последняя фраза. Кричал парнишка, распростёртый на земле в нелепой позе, среди разбросанных книг и каких-то хлопьев розовой пены. Я почти не удивилась, узнав своего Тамплиера. Угораздило же тебя, бедолага! Встретился на узкой дорожке первым хогвартским задирам, хамовитым богатеньким хлыщам. Чем ты им помешал, разве поймёшь теперь? Им же постоянно кто-нибудь мешает, нашим храбрецам! Но как ты умудрился совершить такое святотатство — оскорбить свою ненаглядную рыжую икону? Что это — опять твоя гордость? Или отчаяние загнанного в угол зверя, кидающегося на всех без разбору?

Случись это в моём пабе, я уже давно навела бы порядок. Но здесь, на чужой территории, я была на птичьих правах, и, Мерлин свидетель — не хотела вмешиваться! Медленно двинувшись в их сторону, я ещё надеялась, что этот безобразный фарс сейчас закончится. Девчонка отвесит дружку заслуженную оплеуху за «грязнокровку», и утащит своё шипящее и плюющееся ядом сокровище, подальше от обидчиков и посторонних глаз. И там выскажет всё, что думает по поводу умников, попадающих в дурацкие ситуации. А как же иначе? Ведь она такая красивая и благородная! Сейчас, сейчас… Но что это, тысяча дохлых троллей? Вместо этого Эванс процедила Тамплиеру сквозь зубы что-то уничижительное, мило побеседовала с Поттером, закатывая глаза в притворном негодовании, и чинно удалилась. Когда мучители снова вспомнили о своей жертве, у парня, казалось, уже не было ни сил, ни желания сопротивляться. Вспыхнул яркий свет, и Тамплиер оказался подвешенным на невидимых путах вниз головой, худой, беззащитный, в застиранном до серости белье. Видно было, что гриффиндорцы испытывают извращённое, почти сладострастное удовольствие от его унижения и бессильной ярости, ставших прямо-таки осязаемыми. И тут я, к своему ужасу, поняла, что обязательно вмешаюсь, даже если завтра мне придётся покинуть Хогсмид навсегда. Я ускорила шаги, почти побежала, на ходу доставая из сумочки свою волшебную палочку. Удивительно, но никто из школяров до сих пор не обращал на меня ни малейшего внимания. Я была у Поттера за спиной, всего в каких-нибудь пяти шагах, когда он изрёк тоном балаганного зазывалы: «Кто хочет посмотреть, как я сниму с Нюниуса подштанники?» Да, я знаю, что нападать со спины бесчестно. Я знаю, что нельзя начинать драку, если не можешь её закончить. Но, забери меня Моргана, если в тот момент я желала быть образцом благородства или здравомыслия! Я даже забыла о том, что уже взрослая и уважаемая в деревне тётка, и, наведя на Поттера палочку дрожащей от негодования рукой, отреагировала совсем по-детски, вспомнив фирменную шуточку-розыгрыш, популярную в моей школе.

— Мерилинус!

Со смачным хлопком дорогая отутюженная мантия Поттера изменила крой, приобретая ниже пояса очертания, именуемые портнихами «солнце-клёш». Раздуваемая несуществующим ветром, она эффектно поднялась, как юбка маггловской кинозвезды, в честь которой наши шармбатонские юмористки и назвали это заклинание. Но пикантность шутки была не в этом. Зрителям на обозрение открывалось не настоящее бельё жертвы, а что-нибудь весьма эротичное, на усмотрение шутника. Вот и сейчас в звенящей тишине раздался голос Блэка:

— Ну, Джимми, ты даёшь. Зачем ты напялил эти дамские кружева?

Терпеть не могла в своё время это подленькое заклинаньице. Но сейчас я была готова расцеловать его неизвестного автора: эффект превзошёл все мои ожидания. Джеймс вертелся на месте, как пёс, укушенный блохой, силясь то вернуть на место взбесившуюся мантию, то стянуть с себя ажурные розовые трусики. От последней идеи, впрочем, он скоро отказался — предстать без них перед друзьями и маячившими в отдалении зрителями было ещё хуже. Волшебная палочка ему, казалось, только мешала — он и не пытался отменить мои чары. Он не заметил даже как я, плавно взмахнув палочкой и прошептав универсальное контрзаклятье, мягко вернула Тамплиера на землю.

-Ты с ума сошёл, Бродяга! Это не я! Да сделайте вы что-нибудь! — далее любимец школы разразился тирадой, в которой приличными были только предлоги. Третий приятель, мистер Люпин, демонстративно читавший учебник, на несколько секунд прекратил свои занятия, чтобы скользнуть по мне беглым взглядом и пожать плечами. На своих друзей и Тамплиера он старался не смотреть. Четвёртый — низенький толстячок Петтигрю — оказался менее сдержанным. Округлив глаза и опасно взмахнув палочкой в моём направлении, он истошно заверещал:

— Братцы! Это она сделала! Эта торговка из деревни!

Все оказавшиеся неподалёку школяры уставились на меня, как на покинувшую озеро русалку. Многие ощетинились волшебными палочками, в том числе и Поттер, продолжавший одной рукой воевать с собственной мантией. До меня донеслись голоса зрителей:

— Розмерта? Здесь?

— Эти деревенские обнаглели — ей нельзя здесь находиться!

— Как она этого Поттера! Довыделывался!

— Да ты что? Поттер свой, а она кто такая? Ей что, больше всех надо?

— Строит из себя невесть что!

— А мне в прошлый раз пива в долг не дала, стерва!

— Гнать её отсюда к троллям!

— Сам гони — она в пабе без вышибалы управляется!

— А мы разом! Айда, ребята!

Вокруг нашей группки начало смыкаться кольцо. Мне стало нехорошо. И с чего я взяла, что школьники меня любят? Щенки не так уж и безобидны, когда начинают понимать, что они — свора. А своре нужен объект для травли. Желательно, чужак, желательно — не такой, как все. А я противопоставила себя им, заступившись за странного, некрасивого, непопулярного в школе подростка, и оскорбив их любимца. И тут я заметила, что Тамплиер, воспользовавшись всеобщим замешательством, успел дотянуться до своей волшебной палочки и вскочить на ноги. Теперь он занял оборонительную позицию, прислонившись спиной к стволу дерева, и бросая по сторонам полные ненависти взгляды. На мгновение наши глаза встретились, и я прочла в его взгляде — нет, не сочувствие или благодарность — всего лишь недоверие и удивление. Но, как не странно, я почувствовала себя гораздо увереннее. Первым заговорил Блэк, поприветствовав меня нарочитым поклоном и гаденькой ухмылочкой:

— Мадам Розмерта, а не кажется ли вам, что вы зашли слишком далеко — в прямом и в переносном смысле? — Петтигрю злорадно захихикал. — Вы думаете, я буду спокойно смотреть, как при мне обижают моего лучшего друга?

В его голосе и взгляде чувствовалась угроза. Я ответила максимально дружелюбным и легкомысленным тоном:

— Да помилуйте, сударь, какие могут быть обиды? Мне показалось, что вашему другу нравятся подобные шутки, и я решила посмеяться вместе с ним. По-моему, получилось красиво! Но — если вам не понравилось… — утрированно ленивым жестом я отменила действие заклинания. Нервно одёргивая мантию и задыхаясь от гнева, Поттер выдохнул:

— Вы… вы мне за это заплатите, ничтожная торговка!

— Сначала ВЫ заплатите мне за то разбитое стекло, и ту поломанную мебель, которые остались после ваших последних буйных посиделок. Я, кстати, всё думаю: а правильно ли я поступила, не сообщив о них вашему декану. Профессору МакГонагалл было бы интересно узнать, как вы с друзьями безуспешно трансфигурировали стулья в драконов и общались с духом Мерлина.

Кое-кто из зрителей приглушённо рассмеялся. Школяры начали нехотя опускать и прятать волшебные палочки. Я не дала никому вставить слова.

— И потом — отчего это вы столь негостеприимны? Не любите деревенских торговцев? Может быть, Дамблдору стоит вообще отменить экскурсии для вашей компании, чтобы вам не приходилось больше утруждать себя? — Я повысила голос. — Кстати, всех касается! У меня хороший слух и память на лица. И я не разорюсь, если откажусь обслуживать пару-тройку молокососов, постоянно берущих в долг!

Школьники престыженно молчали. Однако, Поттеру очень хотелось оставить последнее слово за собой. Продолжая смотреть на меня в упор с нескрываемой неприязнью, он поинтересовался:

— А по какому праву вы здесь находитесь? Не пора ли вам вернуться в свой бар?

— Не беспокойтесь: у меня есть такое право. А в вашу прекрасную школу я пришла по делу. Мне понадобился помощник. Несколько часов необременительной работы в моём пабе, вознаграждение и угощение за мой счёт, и возможность лишний раз прогуляться по деревне.

Школьники возбуждённо загалдели. Каждый стал предлагать себя в помощники на столь заманчивых условиях. Не обращая на них никакого внимания, я медленно подошла к дереву, под которым всё ещё стоял Тамплиер.

— Пойдёмте, сударь. Я выбираю вас.

Блэк присвистнул. Поттер процедил сквозь зубы: «У Нюнчика появилась мамочка!» Кто-то из зрителей очумело пробормотал: «Везёт же некоторым…» Нескладный слизеринец дерзко посмотрел на меня в упор и хмуро поинтересовался:

— А с чего вы взяли, что я с вами пойду?

Я не сразу нашлась, что ответить. Он, что, ненормальный? Это же единственный способ как-то разрулить ситуацию! По крайней мере, на сегодня. Если нам, конечно, дадут уйти спокойно. Он, что, хочет, чтобы нас с ним прилюдно раздели на пару? Я — против. Я как-то к этому не готова… Помня, что его уязвлённая гордость не щадит сейчас никого, я готова была прибегнуть к грубой лести.

— Потому что мне нужна толковая консультация по важному вопросу, — ответила я негромко. — Речь идёт о коллекции зелий моего покойного мужа. А вы показались мне умным взрослым человеком, не то, что эти шалопаи.

Заметив в чёрных недоверчивых глазах что-то, похожее на интерес, я добавила ещё тише:

— Пойдём, Тамплиер. Пожалуйста. Я очень тебя прошу… Остальным — до встречи в Хогсмиде. Приятно было вас всех увидеть.

Я развернулась, и, не оглядываясь, быстрым шагом пошла в сторону ворот. К моему огромному облегчению, слизеринец, не говоря ни слова, последовал за мной. Никто не посмел нас остановить, но, стоило нам отойти на несколько шагов, школьники оживлённо загалдели, отпуская нелицеприятные шуточки в наш адрес. Я различила громкий голос Джеймса, кричавшего «Нет, я этого так не оставлю!». И другой голос, принадлежавший, судя по всему, Люпину: «Брось, Сохатый! Мадам поступила правильно».

Ветреным вечером смолкнут крики птиц.

Выйдет доверчивый маленький принц.

Н. Добронравов

Выйдя за ворота, мы, не сговариваясь, посмотрели друг на друга. Слизеринец разглядывал меня, как неведомый артефакт, с откровенно академическим интересом.

— Почему ты назвала меня Тамплиером?

Я растерялась. Это — то, что сейчас волнует его больше всего?

— Ну как тебе сказать? Тонкая ассоциативная связь.

— Хорошо излагаешь для хозяйки бара, — невозмутимо сообщил наглец. И безжалостно прибавил: — Возможно, уже бывшей хозяйки.

— Это в честь чего? — поинтересовалась я недобро. Вот же свинья неблагодарная!

— Если дело получит огласку, у тебя отберут лицензию. Зачем ты вообще в это влезла?

Какая осведомлённость в мирских делах, надо же! И потом — мог бы быть и повежливее. Я ответила чистую правду.

— Знаешь, когда-то в детстве соседский мальчишка убил при мне лягушонка. Просто так, для развлечения. А я не успела его остановить. До сих пор совесть мучает… Вот и не хочу больше давать ей повода.

Парнишка неожиданно рассмеялся, невесело и совсем не по-детски. Смех напоминал шорох осенних листьев на ветру.

— Надо же, какой диапазон ассоциаций вызывает моя скромная персона! От тамплиера — до лягушонка.

— А как же мне следует тебя называть?

Он скривился, однако ответил с достоинством:

— Мистер Северус Тобиас Снейп.

— Красиво, — усмехнулась я. — Дай мне руку, мистер Северус Тобиас.

Школяр удивлённо приподнял бровь.

— Это ещё зачем?

— Трансгрессировать будем. Не идти же с тобой рядом по главной улице Хогсмида. Для деревенских это равносильно помолвке. Оно нам надо? — мои последние слова потерялись в привычном цветном водовороте.

Мы материализовались на втором этаже моего дома, аккурат перед запертой дверью чуланчика с коллекцией. Мой спутник отвернулся, выравнивая дыхание. Ему явно нелегко далось перемещение, но он отчаянно не хотел в этом признаться. Я осторожно открыла дверь и поспешила переключить его внимание на стеллажи с пузырьками.

— Вот, взгляни, пожалуйста. Я ничего в этом не смыслю.

Он самодовольно хмыкнул.

— Ну, ещё бы. Это тебе не рюшечки к штанам пришивать!

Моргана! Да когда же он прекратит мне хамить?

— Северус, ну почему ты такой злой?

— А с чего мне быть добрым?

— Слизеринцы всегда отвечают вопросом на вопрос?

— Почему ты так решила?

Всё, хватит с меня! Я не нанималась возиться с трудными подростками!

— Ладно, действуй. Пойду, свяжусь с твоим деканом, предупрежу. Если что-нибудь понадобится, зови.

Профессор Слагхорн встретил меня шутливыми упрёками.

— Милая Розмерта! Ну как вы могли не уважить старика? Я так вас ждал, так хотелось с вами немножко поболтать! Вы не представляете, как общение с вами скрашивает мою унылую жизнь! Обещайте мне, что следующий раз вы не будете столь жестоки!

Я пообещала. Узнав, кого именно я выбрала себе в помощь, декан Слизерина несколько изменился в лице, и какое-то время молчал, покусывая губы.

— Странно, что вы вообще нашли общий язык. А впрочем, почему бы и нет? Дело он знает. Очень мило, что потрудились поставить меня в известность.

Вытряхнув из причёски искры, я подложила в камин несколько поленьев: вечера ещё оставались прохладными. Ощущение после разговора было такое, будто меня насильно накормили сладкой патокой. Очень захотелось вернуться, и посмотреть, как продвигается работа у моего гостя.

Тамплиер… то есть Северус восседал посередине коридора на колченогом табурете, извлечённом из недр чулана, и с невозмутимым видом просматривал какие-то свои конспекты.

— Почему сидим? Трудности возникли? — не удержалась я от ехидства.

Он нехотя закрыл конспект, который при ближайшем рассмотрении оказался учебником по трансфигурации, густо исписанным и исчёрканным от руки.

— Горазда ты болтать! Давно уже всё готово. — Действительно, пузырьки на стеллажах были расставлены как-то иначе.

— Значит так, э… Розмерта. Тебя ведь Розмертой зовут? — я кивнула, стараясь не отвлекаться на его хамские манеры. Как будто хоть кто-то в школе не знает моего имени? — Я рассортировал твою так называемую коллекцию по степени ценности экспонатов. Вот здесь, — он указал на нижнюю, наиболее заполненную полку. — Мусор, подделки. Не знаю, под видом чего они были проданы, но основной состав этих «сокровищ» — подкрашенная вода и сушёные экскременты домашних животных. И лучшее место для них — деревенская свалка. Туда бы я отправил и содержимое полки номер два, разве что упаковал понадёжнее. Это изначально качественные зелья и ингредиенты, порой даже весьма опасные, но пришедшие в негодность из-за глупости тех, кто пытался их хранить. Луковицы колхикума, например, прогнили насквозь, шкурка древесной змеи пересушена и вот-вот распадётся в труху, в этой вот отвратной клейкой массе с трудом узнаётся вытяжка из ягод эфедры хвощевой, а амортенция, увы, прокисла и теперь способна вызывать только тошноту. — Менторский тон, ирония... Мерлин, да ему впору самому лекции школярам читать!

Я рассеянно слушала, как уверенно парнишка жонглирует незнакомыми мне названиями, и тихонько радовалась, непонятно чему. Тому ли, что он действительно оказался хорошим специалистом? Или тому, что возня с содержимым моего чулана, возможно, немного отвлекла его от недавних неприятных событий?

— Эй, ты меня слушаешь? — «Эксперт» бесцеремонно пощёлкал пальцами перед самым моим носом. — Следующая полка. Все «экспонаты» качественные, безвредные… и совершенно бесполезные, с точки зрения современной магии. Великолепная кроличья лапка, лирный корень — пять экземпляров и … ради всего святого, что здесь делает бутыль мятного ликёра? Проверить, на ком не жалко, и отнести в бар!

— Северус, а можно, я на тебе проверю?

— Не выйдет. Терпеть не могу сладкое и мяту. Ладно, не мешай. Гвоздь нашей программы — последняя полка, то, что действительно имеет ценность. — На самой верхней полке сиротливо жались друг к другу две склянки. Слизеринец указал на одну из них, в которой, на самом дне, лежали три синевато-серых камешка.

— Безоары. Не бог весть, какая редкость, но вещь, незаменимая в любой аптечке. Универсальное противоядие. Достаточно просто засунуть камень в глотку потерпевшему. Теперь, если кто-нибудь отравится твоими напитками, у него есть шанс выжить.

— Надо же, как удобно! Надоело, знаешь ли, каждый раз зарывать трупы!

— Тоже мне, шутница. Посмотри лучше вот сюда. — Неожиданно изящным движением он снял с полки последний пузырёк с ярко-алой жидкостью и стал разглядывать содержимое на просвет. — Кровь саламандры, и, как ни странно, в отличном состоянии. Как видно, для её сохранности было использовано очень мощное и удачное заклинание. Не думаю, что его накладывал последний хозяин. Ты только взгляни на эти сполохи! Как будто жидкое пламя закупорили и запечатали сургучом… — Голос парня стал бархатным, вкрадчивым, почти нежным. На склянку попали лучи заходящего солнца, и её содержимое действительно заискрилось, переливаясь всеми оттенками алого огня. И в этом странном свете весь мир, казалось, чудесным образом преобразился. Куда подевался шестнадцатилетний заморыш в старой мантии? Одухотворённое лицо, горящие глаза, гордый римский профиль… Он был по-настоящему красив какой-то внутренней жутковатой чарующей красотой, этот юный алхимик, держащий в руке ещё не сотворённый мир.

— Потрясающие существа эти саламандры. Живут, пока горит пламя. Прекрасные. Эфемерные. Представь, Розмерта, сколько их рассталось с жизнью, чтобы наполнить этот сосуд! — Пытаясь прогнать наваждение, я прочитала про себя заклинание, распознающее приворот. Всё было чисто: мой гость не собирался на меня воздействовать, и, скорее всего, даже не подозревал, какое впечатление сейчас производит.

— …Считается, что их кровь и сама по себе целебна. Но истинную силу она приобретает в составе сложных лекарственных зелий. И, кстати, — добавил он уже обычным будничным голосом. — На чёрном рынке пинта саламандровой крови стоит до пятидесяти галеонов.

Я прикинула, сколько пинт сливочного пива нужно продать, чтобы получить столько же. Впечатлилась. И тут же приняла решение, которое показалось мне блестящим.

— Я вижу, тебе понравился последний экспонат. — Я осторожно дотронулась кончиками пальцев до изящной мальчишеской руки, всё ещё сжимавшей заветную склянку. — Не согласишься принять его от меня в качестве уплаты за услугу?

Северус не смог скрыть радости, но тотчас овладел собой и покачал головой.

— Это слишком дорого за такую ничтожную работу. Розмерта, даже если ты задалась целью помогать всем сирым и убогим, не стоит начинать с меня. Я не отношу себя к их числу.

— Ну, зачем ты так! Во-первых, если бы не ты, я и не узнала бы, что владею чем-то ценным. Во-вторых, я не пойду торговать кровью саламандры на чёрный рынок и не стану варить из неё зелья. А ты наверняка найдёшь ей лучшее применение. И потом… — я неожиданно для себя пристально посмотрела парню в глаза и добавила, понизив голос: — Я вовсе не считаю тебя сирым или убогим. Скорее наоборот…

Мальчишка ответил не менее пристальным взглядом. Мне показалось, что он заглянул прямо в мою душу и увидел там то, в чём я боялась признаться даже себе самой. Как он это делал? Неужели уже тогда владел легилименцией? Я до сих пор не знаю наверняка… А тогда я, помнится, ощутила неловкость и первая опустила взгляд. А он очень тихо произнёс:

— Ладно, уговорила.

И бережно спрятал драгоценное снадобье в своей сумке. Как будто с моей ладони взял лакомство дикий лесной зверёк. Неловкость куда-то исчезла, и я легко и непринуждённо распахнула перед ним дверь своей комнаты.

— Хватит нам стоять в коридоре. Я обещала угощение за счёт фирмы.

В комнате было тепло и уютно. В камине весело потрескивали дрова, на стены уже ложились первые вечерние тени. Мы опустились в удобные кресла, поближе к огню. Я не стала беспокоить Кики, боясь, что несдержанная на язык домовуха невзначай обидит парня. Просто левитировала с кухни — посредством «акцио» и такой-то матери — бутылку красного эльфийского вина и тарелки с сырным и мясным ассорти. Привычным профессиональным движением руки наполнила два бокала, протянула один Северусу. Моя хвалёная добропорядочность стремительно съёжилась до размеров корнуэльского пикси и со стервозностью этого милого существа принялась нудить: «Ну что, честная вдовушка? Несовершеннолетних растлеваем?» Я мысленно велела противному голоску заткнуться — в тот миг мне казалось, что я всё делаю правильно. Молодой человек взял у меня напиток и тоже очень профессионально его понюхал, так, как это делают все зельевары — быстрыми движениями расслабленной кисти подгоняя воздух от бокала к своему немаленькому носу.

— Думаешь, отравлю? Не бойся, у нас же теперь есть безоары.

— Нисколько не боюсь. Не родился ещё человек, способный меня отравить. Просто… мне, знаешь ли, ещё не доводилось пить вино.

— Да неужели? Тем лучше, потому что это очень хорошее вино. Не кровь саламандры, конечно, но тем не менее. Попробуй сделать маленький глоток и покатать его во рту, чтобы ощутить все оттенки вкуса.

Мы молча пригубили благородный терпкий напиток.

— А за что мы пьём? — спохватилась я. — У меня есть простой банальный тост — за наше знакомство. Я рада, что оно всё-таки состоялось. И даже если в итоге меня прогонят из деревни, всё равно — оно того стоило.

Северус сделал второй, более смелый глоток. На бледном лице появился лёгкий румянец.

— У меня сегодня не самый удачный день. Но, пожалуй, ты права. — И, усмехнувшись, добавил: — У Поттера было такое лицо, когда ты задрала ему юбку!

Впервые после гибели Иолая я чувствовала себя живой и могла радоваться жизни. Весна, вечер, огонь, вкус вина, рождённые им тепло и лёгкое опьянение — всё было ярким и неповторимым. Бокалы опустели, и я наполнила их снова. Отдавая себе отчёт, что, возможно, сейчас, в этот самый момент совершаю величайшую глупость в своей жизни, я подошла к тому креслу, в котором сидел Северус, и он тоже поднялся мне навстречу.

— Это вино можно пить и другим способом. Так оно становится ещё вкуснее.

Набрав немного напитка в рот, я поднесла свои губы к губам молодого человека, заглянув ему в глаза. Он буквально прожёг меня взглядом, в котором были только вызов и отчаянная решимость — так смотрят перед тем, как броситься головой в омут. В моём сердце шевельнулась ревность — не так, совсем не так он глядел на свою принцессу Эванс! Но в следующий миг произошло чудо — мой Тамплиер раскрыл губы для поцелуя, и я ощутила их слегка солоноватый вкус, едва различимый в изысканном букете эльфийского вина. Через несколько бесконечно долгих секунд он уже сам потянулся за своим бокалом, чтобы вернуть мне глоток. А потом мы и вовсе отставили бокалы в сторону. Мне ужасно мешала его грубая форменная мантия, и я, не особенно соображая, что творю, неуклюже попыталась её снять. Возмущённо фыркнув, Северус вырвался из моих рук.

— Ну почему сегодня всем хочется меня раздеть? — И тихо попросил: — Отвернись.

С бешено колотящимся сердцем я послушно отвернулась к окну, и, задёргивая шторы, а затем, расшнуровывая платье, отлично слышала, как он возится со своей одеждой, которой, похоже, стеснялся сильнее, чем наготы. Вот он неуверенно подошёл ко мне, и я прижалась к нему всем телом, дрожа от желания, жалости и нежности, стремясь отогреть, защитить, отвести неведомую беду. Не размыкая объятий, мы опустились на ковёр, в мягкий упругий ворс. Я не вполне верила в реальность происходящего: этот странный мальчик, за которым я раньше лишь наблюдала издали и подружке которого так завидовала, принадлежал сейчас мне и только мне! Перекатившись на спину, я осторожно направила его в себя, и он вошёл резким судорожным движением, словно пытаясь разом освободиться ото всех горестей этого бесконечного дня…

В тот самый первый раз всё закончилось быстро, слишком быстро: он совсем ещё не умел сдерживать свои эмоции. Нам предстояло столько узнать друг о друге, столькому научиться! Пока я пыталась сообразить, как следует вести себя дальше, новоиспечённый герой-любовник первым нарушил молчание, причём самым варварским образом. Опершись на локоть и глядя куда-то мимо меня, он тихо проговорил:

— Розмерта… я не знаю, как и когда это следует говорить, чтобы было правильно, но… сколько я тебе должен?

Я не сразу поняла, о чём он говорит, но потом… Меня как будто окатили ледяной водой из ушата! Захотелось прикрыться, но не кричать же «акцио, халат!» на всю комнату! Я вскочила, и завернулась в плед, сдёрнув его с кресла. Руки у меня тряслись.

— Ты что, решил, будто я — шлюха? Что, очень похоже? Такая, значит, обо мне слава в твоей расчудесной школе?

На парня было жалко смотреть: он тоже поднялся с ковра, покачнувшись, как пьяный, лицо некрасиво, пятнами, покраснело.

— Да… то есть, нет, конечно… Роз, прости, я не это хотел… Мерлин, какой же я дурак!

Наверное, мне следовало смертельно оскорбиться и указать негодяю на дверь. Но не всем же быть гордыми и порядочными, как преподобная Эванс! Я увидела, что Тамплиер расстроился совершенно искренне, и поинтересовалась уже более миролюбиво:

— У тебя сегодня такое развлечение: обижать женщин, которые пытаются помочь?

Ответ сразил меня наповал.

— Понимаешь, я не думал, что хоть одна женщина согласится… быть со мной… просто так, то есть — не за деньги. Особенно после того, что ты видела сегодня. Если честно, со мной это вообще впервые.

Дебютант мерлинов! Ну как можно было на него сердиться?

— Со мной тоже, ну то есть… впервые после смерти мужа. — Я укрыла его своим пледом, как шерстяными крыльями. — И не говори так. Никогда. Ты — настоящий мужчина. И мне с тобой хорошо.

— Врешь, поди…

Я не дала ему договорить. Решив, что терять мне уже нечего, и окончательно отбросив всякое смущение, я снова уложила его на ковер, на спину. Мои руки и губы ласкали его тело, находя и запоминая самые чувствительные места — по перебоям сердца, по учащённому дыханию, по тихим, с трудом сдерживаемым стонам. Шея, ключицы, бусинки сосков, тоненькая дорожка черных волос на животе... Он застонал громче и прогнулся, запуская пальцы глубоко в ворс ковра…

Когда мы опомнились, уже совсем стемнело. Парню нужно было срочно возвращаться в школу, он снова заковал себя в грубую мантию, сделался мрачным, отвечал на вопросы односложно.

— Ты пропустил ужин. Уверен, что не хочешь сначала поесть?

— Зайду на кухню. Мы там не голодаем.

— Трансгрессия сэкономила бы время. Тебя проводить?

— Сам доберусь, не маленький.

Хотя в пабе уже давно никого не было, я провела его через чёрный ход. У самой двери Тамплиер помедлил и всё-таки решился спросить:

— Я должен поговорить с Лили. Извиниться. Скажи, что мне сделать, чтобы она простила меня?

Вот это да! Это чудовище не скрывает, что от меня отправится прямо к ней, да ещё и просит у меня совета! Ничего себе задачка! Мысленно призывая на голову рыжей красотки все известные мне напасти, я лихорадочно соображала, что же ответить. Эванс, конечно, имела полное право обидеться на «грязнокровку». Но мне было очевидно, что девица его попросту предала, воспользовалась первым подвернувшимся случаем, чтобы отделаться. А если это так — никакие самые лучшие слова ему не помогут.

— Не знаю. У меня только один совет, его легко дать, но ему очень трудно следовать: не унижайся.

— Попробую. Спасибо за всё.

Я бы ещё долго стояла, прислонясь к дверному косяку, вдыхая свежий ночной воздух, полный весенних ароматов, и вглядываясь в темноту, в которой исчез, словно растворился мой гость… Но тут со смачным хлопком рядом появилась Кики, как всегда, бесцеремонная.

— Миссис Мерта, этот мальчик — то, что я подумать? Где быть ваши глаза?

— Помолчи, ценительница. И вот ещё что… Запомнила этого мальчика? С завтрашнего дня у него должно быть лучшее бельё в Хогвартсе. И самые белоснежные рубашки. Каждое утро — чистые. Где бы он ни был. И чтобы — ни намёка, откуда они берутся, и куда деваются прежние. Поможешь мне это устроить?

Я ль не говорил ей: не жди, Мария!

Капитан бравый, но отставной.

М.Щербаков

Мы ничего не обещали друг другу и не договаривались о встрече. И всё-таки я надеялась, что Тамплиер найдёт повод и возможность заглянуть. Однако он не пришёл: ни на следующий день, ни через неделю. А потом учебный год закончился, и школяры разъехались по домам. Никто из профессоров и словом не обмолвился о моём слишком вольном поведении на территории школы: похоже, Поттер счёл для себя унизительным жаловаться. Или не захотел прослыть подлецом. Зато Кики не умела и не желала держать язык за зубами. Нет-нет, просьбу мою она выполняла в точности, но при этом регулярно высказывала мне свою точку зрения на произошедшее.

— Я всё понимать, миссис Мерта! Но почему вы выбрать малолетнего голодранца в обносках, злого и вредного? О, я бы на вашем месте выбрать…. — далее следовало имя очередной жертвы, на которую пал бы выбор Кики, окажись она на моём месте. Если верить ей, этой чести удостоились бы все деревенские лавочники, за исключением разве что хозяина «Кабаньей головы», половина семикурсников Хогвартса, из тех, кто побогаче, и даже некоторые профессора, включая Слагхорна. Представив себе рафинированного Горация в объятиях своей эльфийки, я подняла её на смех, и на этом душеспасительные сентенции в её исполнении на какое-то время прекратились. А я обнаружила, что, оказывается, не разучилась смеяться.

Северус объявился только осенью, в первую неделю сентября. День был отнюдь не воскресный и я, за неимением посетителей, работала в погребе, разливая по бутылкам медовуху. Подойдя ко мне вплотную, он щёгольскими движениями отдёрнул рукава мантии, демонстрируя белоснежные манжеты:

— Твоя работа? Можешь не отвечать — больше некому!

— А что такого? — в тон парню ответила я. — Решила немного помочь твоей матери.

— Мама умерла, — отозвался он бесцветным голосом. — Этим летом.

— Прости, пожалуйста…

— Не извиняйся. Откуда ты могла знать? Но если ты решила взять меня на содержание, то просчиталась. Я не позволю.

— Что за чушь? И не думала! Если ты не откажешься иногда помогать мне в пабе, мы оба будем не в накладе.

— Что нужно делать? Должности официанта и судомойки не предлагать!

Он никогда не боялся никакой работы. Не стремился, как другие, заменять свой труд магическими пассами, где надо и не надо. В тот день он помогал мне резать яблоки для сидра и чинил старый пресс. И рассказывал о том, что случилось летом, нехотя, короткими скупыми фразами.

Его мать умерла внезапно и быстро. Они с отцом, как всегда, ругались, когда она схватилась за сердце и осела на пол. Ей было немногим больше сорока. Северус пытался её спасти, но результатом было лишь письмо из Министерства со строгим предупреждением. Он всё ещё несовершеннолетний, и не должен был колдовать вне школы, да ещё в маггловском районе. А жив человек или умер, им глубоко плевать. Отец так и не понял, что произошло — был пьян. Сейчас он в маггловской психушке. И поделом — ведь это он свёл маму в могилу. У них в доме никогда не бывало никакой родни, и мальчишка остался один на один со своим горем. Сердобольные соседи едва не похоронили его мать на маггловском кладбище, в квартале для нищих. Но тут неожиданно вмешался Люциус Малфой. Подключив министерские связи, он разыскал деда и бабку Северуса по материнской линии и убедил их упокоить беспутную дочь, осквернившую кровь связью с магглом, в фамильном склепе. Я уже была наслышана об этом человеке, и такое его поведение мне показалось странным. На мои вопросы, чем вызвано его внезапное участие, Северус отвечал уклончиво. Обретённые дед с бабкой не удостоили своего внука — маггловского выродка — ни единым словом и уехали вместе с Малфоем сразу после церемонии похорон. Лили на похороны не пришла, и даже не позвонила, хотя не знать о них не могла — она живёт по соседству.

— А эти твои рубашки… ну и всё остальное… Я сначала злился, а потом понял: только ты обо мне и помнишь… — Тут школяр заметил выражение моего лица и спохватился: — Эй, только вот этого — не надо! Не смей меня жалеть, слышишь!

Два или три раза он приходил ко мне просто так, помогать, пока я, наконец, не призналась, что ужасно скучаю по тому мальчику, который был со мной минувшей весной. Он пристально посмотрел на меня.

— Я люблю Лили.

— Ну и люби.

— Это ничем не кончится.

— Пусть.

— А зачем тогда?

— Не знаю. Просто.

— Ты хорошая. Натерпишься ты со мной.

— У вас мания величия, сударь! Пойдём ко мне?

— Пойдём…

В тот день я и заметила впервые у него на груди тот самый медальон — в виде закрытой книги, со скрещенными волшебной палочкой и шпагой. Трудно было бы не заметить — острые края чувствительно оцарапали мне кожу. Тамплиер, впрочем, довольно быстро остановил кровь и ликвидировал царапину, прошептав какое-то сложное заклинание низким обволакивающим голосом.

— Что это у тебя?

— Медальон Эйлин Принц, моей матери.

— Принц? Странная фамилия для мага!

— Когда-то мои предки действительно носили высокие маггловские титулы и служили английским монархам.

— Как Мерлин?

— Вроде того. Только не афишируя свою деятельность. Жили при дворе на правах дальних родственников коронованных особ, а реально чем только не занимались…

— Травили, наводили порчу, стирали память?

— А ещё — исцеляли, защищали, изменяли ход истории. Видишь, какой у нас герб? Палочка и шпага. — Он приподнялся на локте, чтобы я могла получше рассмотреть гравировку. Выглядело это смешно и трогательно: худенький обнажённый парнишка, лёжа рядом со мной в постели, с серьёзным видом читает мне лекцию о корнях своего рода! — Политики и учёные, маги и царедворцы, шуты и кукловоды, лекари и вершители судеб… Как я им завидую!

— Хотелось бы жить при дворе?

— Нет, не то! Быть в гуще интриг, постигать самые страшные тайны, владеть в совершенстве магией, играть со смертью и ничего не бояться. Они были шпионами в каждом стане и — сами себе хозяева…

— И как же твою мать угораздило выйти замуж за маггла? Я не шовинистка, но с такой-то родословной?

— Не знаю. Вообще-то отношение у остальных аристократов к нашему роду всегда было двойственным: как-никак, слуги магглов… Но я и сам спрашивал её об этом много раз, предлагал уйти от него и жить самим. Она резко пресекала подобные разговоры.

Повисла неловкая тишина.

— Как дела в школе? — спросила я, чтобы сменить тему.

— Нормально. С трансгрессией только не ладится. А ведь зимой можно было бы уже сдать экзамен.

— Я могу с тобой позаниматься.

— Ты?

— Трансгрессия — то немногое, что я могу делать хорошо. А когда у тебя день рождения?

— Зачем тебе?

— Всё равно ведь узнаю!

— Девятого января. Но я не люблю именинных пирогов с розочками.

— Придумаю что-нибудь другое. Совершеннолетие всё-таки…

На рождественские каникулы Северус уехал домой. Когда я спросила, что он собирается делать в праздник один, в пустой квартире, он неубедительно соврал что-то о срочных делах. На самом деле — просто хотел быть поближе к Эванс. В очередной раз проглотив обиду, я отправилась в гости к родителям.

А совершеннолетие мы отметили нестандартно. Более чем. Северус успешно сдал экзамен и мог перемещаться в пространстве с той же скоростью, что и я. Я предложила ему выпить Оборотного зелья и, прошвырнувшись под чужими личинами по букинистическим лавкам Косого переулка, выбрать какой-нибудь подарок на его вкус. Тамплиер прочёл мне короткую издевательскую лекцию о том, что Оборотное зелье нужно готовить самостоятельно, и только совсем безрукие покупают его в аптеке, рискуя нарваться на непредсказуемые побочные эффекты. Что, например, будет, если туда случайно попадёт тараканья лапка или мушиное крылышко? Но, в конце концов, придирчиво осмотрев, согласился его принять — своё нужно было готовить несколько недель. Мы использовали волосы пожилой четы магов из какой-то глухой французской деревушки, гостивших у моих родителей на Рождество. Впервые мы гуляли рука об руку по заснеженной улице, отдыхающей после новогодней суеты. В одном из книжных магазинчиков я купила для Северуса «Завещание» Николаса Фламеля, изданное в 1758 году. Школяр принял подарок с горящими глазами, даже не заметив моего грубого прокола: хозяин лавки чуть не сполз под прилавок, когда пожилая леди, вручив книгу пожилому джентльмену, проворковала: «С совершеннолетием, дорогой!»

— По преданиям, в этом трактате зашифрован рецепт философского камня. А Фламель, говорят, жив до сих пор. Неплохо было бы попросить у него автограф!

Но когда мы вышли из лавки, моё счастье мгновенно улетучилось: по улице шли, обнявшись, Джеймс Поттер и Лили Эванс. Они разглядывали новенький, только что купленный фотоаппарат. Ещё был шанс, что Северус, поглощенный книгой, их не заметит, и я попыталась его увести. Но тут раздался голос Джеймса:

— Сударь! Очень вас прошу, сфотографируйте нас с невестой!

Лили заливисто рассмеялась:

— Вот так сразу — с невестой? Я ещё ничего не решила!

Тамплиер дёрнулся, как от пощёчины. И произнёс ледяным тоном, глядя в лицо своему врагу:

— А известно вам, сударь, что фотографии воруют души?

Джеймс опешил. Его вежливость как ветром сдуло:

— Вы с ума сошли, старый мракобес! Из какой дыры вы выползли?

Я заметила, как рука Северуса метнулась к карману, в котором лежала палочка. Но тут вмешалась Эванс:

— Простите моего друга, он не умеет себя вести. Уверяю вас, в колдографиях нет ничего страшного. И потом, они очень красивые — не то, что маггловское неподвижное убожество! Пройдёт время, мы станем как вы — и будет что показать внукам!

Северус внимательно слушал, прожигая её тем самым взглядом, который так потряс меня год назад. Мне казалось, этот взгляд выдаёт его с головой, но Лили, похоже, так его не узнала.

— Как скажете, юная леди. Куда я должен нажать?

Они дурачились, хохотали, обнимались, кружились в беззвучном вальсе. Мне хотелось закричать на них, прогнать, но я ничего не могла сделать. А потом они поблагодарили нас и убежали, а мы остались стоять, не глядя друг на друга. Я взяла его за руку — пальцы были холодными, как лёд. Вздохнув, именинник тихо сказал:

— Надо возвращаться. Кончается действие зелья.

Шериф говорит: он подонок и мразь.

он муж мой. И я с ним буду.

Б.Брехт

перевод Д.Самойлова)

Какой должна быть уважающая себя хозяйка престижного кафе? Внимательной, радушной и приветливой. Симпатичной, но не чрезмерно — чтобы не вызывать ревность у посетительниц. Умной и хитрой — достаточно хитрой, чтобы не выпячивать свой ум напоказ. Кто захочет приходить в заведение, в котором его выставляют дураком и в котором даже трактирщица знает больше? Никогда не лезть в политику и не принимать ничью сторону в спорах посетителей — а просто выдворять вон нарушителей порядка. Уметь с улыбкой выслушать самого тупого зануду и добродушно с ним согласиться. Разбираться в людях и — носить маску недалёкой простушки… И чтобы ни одна собака не догадывалась, что она плачет ночами, напрасно дожидаясь гадкого ничтожного сопляка, которому совершенно не нужна!

Полтора года, прошедшие между совершеннолетием Северуса и его выпускным вечером, были очень трудными. Для него, для меня и для наших с ним призрачных взаимоотношений. Он мог не приходить два-три месяца, а потом неожиданно появлялся, отощавший, облезлый, со следами химических ожогов на руках и злющий, как дракон после спячки. Я интересовалась, чем обязана и что за крупная тварь сдохла нынче в Запретном лесу. Он нехотя рассказывал что-то о подработках, о выполнении заказов для чёрного рынка, о подготовке к аттестационным экзаменам. Я делала вид, что верю, что всё в порядке. Мы с Кики со скандалом загоняли его в ванную, варили под его руководством противоожоговые и ранозаживляющие снадобья, пытались лечить и кормить. Моя эльфийка по-прежнему терпеть его не могла, и Тамплиер отвечал ей взаимностью.

— Ты ещё здесь, позор эльфийского рода? Ты же, вроде, замуж собиралась!

— Выйдешь тут! Вы же, сударь, всех моих поклонников распугать!

— Боятся? Правильно делают!

— Ничуть! Просто эльфы тонко чувствовать прекрасное, а вы их — того… шокировать.

— Попрошу у хозяйки, она мне тебя подарит для опытов.

— Кики — свободный эльф!

— Вот как? Тем лучше. Значит, сам потихоньку отравлю.

— Это ещё кто кого. Вы кушайте, сударь, кушайте…

Эти двое пикировались постоянно, и я начинала подозревать, что эта непрерывная война доставляет обоим моральное удовлетворение.

А потом Кики отправлялась в зал присматривать за посетителями, безо всякого Оборотного зелья принимая мой облик, и мы оставались вдвоём. Я никогда не знала заранее, дойдёт ли у нас дело до близости, но тем слаще она была — своей нереальностью, эфемерностью. Иногда мне казалось, что его неожиданная грустная нежность предназначалась совсем не мне, что, обнимая меня, он думает о своей принцессе Эванс. Но надо отдать ему должное — он ни разу не назвал меня её именем.

А между тем ненавистное имя мне приходилось слышать регулярно: все мои посетители, от директора до последнего третьекурсника (тем, кто младше, в Хогсмид ходить было просто не положено), только и говорили, что о предстоящей свадьбе Лили и Джеймса, двух любимцев всея Хогвартса, которые решили пожениться сразу после окончания школы. Профессора называли их самой талантливой и красивой парой за всю историю школы, превознося на все лады их доброту, честность и смелость, и умиляясь их сказочно красивой любви. Я, как мне и было положено в силу моего амплуа, притворно ахала и глупо восхищалась — не спорить же с ними! И приходила в бешенство при мысли о том, что же должен чувствовать Северус, слушая подобные разговоры в школе. Я желала только одного: чтобы всё закончилось побыстрее, и чтобы Поттер увёз супругу куда-нибудь подальше, где Тамплиер не сможет её видеть. А дальше останется только уповать на целебные свойства времени.

Но не только блестящая парочка и её предстоящая свадьба были у всех на уме. Иногда школяры, низко склонившись над столиками, шептались об ином, кто — с восторгом, кто — с ужасом. Над магическим сообществом сгущались тучи: некий новый лидер, дерзкий, жестокий и совершенно невменяемый, рвался к власти и собирал под свои знамёна сторонников. Он сулил немыслимые блага чистокровным семьям, которые его поддержат, смерть или рабство — всем остальным. Вся эта шовинистическая чушь была далеко не новой и вызывала у меня только отвращение. Но я знала, что Северус активно общается как раз с теми, кто в моём пабе больше всех обсуждал «грядущие великие перемены» и сдвигал бокалы «за твёрдую руку». Неужели у моего гениального мальчика хватит дури спутаться с бесноватым параноиком и его шайкой? Я очень боялась, что хватит! Но, увы, я бессильна была что-либо сделать: он упорно не желал говорить со мной на подобные темы.

В общем, это были нелёгкие полтора года. Хотя, если вдуматься, лёгких времён у нас не бывало. Ни дня — за все двадцать с лишним лет. Да и сейчас не слаще — сидеть и ждать погоды у чужого моря, уговаривая себя: дескать, ситуация под контролем. Как будто я успею что-нибудь предпринять, если медальон подаст тревожный сигнал! Тогда — два десятка лет назад — не успела…

Я не знаю, что происходило на их выпускном вечере. Во всяком случае, обошлось без громких скандалов и драк, о которых стало бы известно в деревне. О помолвке, а затем и о бракосочетании Лили Эванс и Джеймса Поттера я узнала из «Ежедневного Пророка». Помолвлены они были действительно тем же летом, а свадьбу назначили под Новый год. А чуть позже, накануне своего девятнадцатого Дня рождения, Северус впервые пришёл ко мне с этой штукой на руке.

Был уже двенадцатый час ночи, за окном мела метель, кора на деревьях лопалась от мороза. Я уже лежала в постели и пыталась читать, когда он материализовался в моей спальне, засыпав снегом ковёр.

— Роз, они поженились. А мне — плевать! Пошло оно всё к троллям…

Я сразу поняла, что с ним что-то не так и не стала задавать лишних вопросов. Парня била крупная дрожь, язык заплетался, глаза лихорадочно блестели, он едва держался на ногах. Согревшись у камина, он уснул прямо в кресле, не выпуская из рук чашки с подогретым вином. И не проснулся, даже когда я левитировала его на кровать. Его левая рука показалась мне подозрительно горячей, я расстегнула манжету, задрала рукав — и обомлела. Я уже была наслышана о том, как выглядит Чёрная Метка и кто её получает, знала, что её нельзя поносить и положить на место. Это — пожизненный контракт, как душу Дьяволу продать, если не хуже… Но, Мерлин свидетель, не было у меня тогда в сердце ни отвращения, ни гнева — только ужас от обрушившейся на нас беды, от того, что близкий человек совершил страшную непоправимую ошибку. То, что потом стало похоже на мрачненькую татуировку, сейчас выглядело как свежее клеймо с обугленными краями и зловещей краснотой, охватившей всё его предплечье. Сама не понимая, зачем это делаю, я осторожно погладила изуродованную руку — и тотчас перед моими глазами померк свет. Я увидела Тамплиера в какой-то комнате с зашторенными окнами, в окружении незнакомых мне людей в чёрных плащах с капюшонами. С мрачной решимостью он медленно закатывал рукав белоснежной рубашки, пожирая взглядом того, кто, стоял в центре комнаты. Так вот он какой, хвалёный Тёмный Властелин? На первый взгляд даже красив, но в лице — ничего человеческого, а в змеиных глазах — явные признаки безумия. Он слегка прикоснулся волшебной палочкой к руке молодого человека, и на бледной коже начал медленно проступать узор в виде черепа и змеи. Я не сумела сдержать крик и до крови прокусила губу: мне показалось, что меня клеймят раскалённым железом — боль была вполне реальная, жестокая и беспощадная. А Северус даже в лице не изменился — та же мрачная решимость, только зрачки расширились и глаза стали совсем чёрными. Люди в чёрном в недоумении переглядывались: господин любит истязать своих слуг, и боль — тоже часть посвящения, но никто, ни один из них ещё не проявлял подобной стойкости во время мучительного ритуала. Змеиные глаза их хозяина с жадностью вглядывались в лицо Тамплиера. Я как будто прочитала его скользкие змеиные мысли. Этот талантливый мальчишка будет очень полезен, но уж больно умён и слишком сильная у него воля. И это плохо, это может представлять опасность. Его обязательно нужно сломать, найти его слабое место. Со временем так оно и будет…

— Прекрати! Тебе, что — жить надоело? — Северус, разбуженный моим криком, грубо отдёрнул руку. — Никогда больше так не делай!

— Что ты натворил, Сев…

— Давай обойдёмся без истерик, ладно?

— Как ты мог в это вляпаться, как?

— Мне уйти?

— С ума сошёл! Спи, утром поговорим…

А утром мы долго, до хрипоты спорили. Он пытался убедить меня в своей правоте, на самом деле, убеждая себя самого.

— Роз, не надо драматизировать. Меня впервые оценили по заслугам.

— Кто? Бандиты? Отморозки? Бесноватые шовинисты? И тебе среди них — самое место?

— Придержи язык, женщина!

— Иначе — что? Пропаду без вести? Сгорю дотла вместе с пабом?

— Истеричка! Устройся я в Аврорат, ты закатила бы семейный праздник! А там — ещё похлеще отморозки! А в Министерстве сколько мрази работает, ты знаешь?

— По мне, политика — это всегда грязь. И не надо в неё лезть.

— Это то, о чём я всегда мечтал.

— Стать рабом маньяка? Поздравляю — мечты сбываются!

— Делать то, что делали мои предки. Играть в опасные игры. Быть советником правителя.

— Если вы придете к власти, страна погибнет!

— А может быть — всё станет на места? Чистокровные маги перестанут прятаться, а быдло навроде моего папаши не будет больше отравлять им жизнь.

— Твой чистокровный Джеймс Поттер — не меньшее быдло!

— Это с какого перепугу он — мой???? Да я уничтожу его при первой же возможности!

— А твоя драгоценная Эванс? Ведь это из-за неё ты сломал себе жизнь! И что ты сделаешь с ней? Она, ведь, насколько я помню…

— Не смей! Замолчи! Никогда не напоминай о ней!

Мы швыряли друг в друга посуду и заклинания, потом вместе уничтожали следы погрома. При этом он не спешил хлопнуть дверью, а я — указать ему на эту дверь. Потому что мне был важен он сам, а не то, с кем он сейчас. Его поступки, а не слова. Ну а Тамплиер… почему он возвращался ко мне все эти годы? Продолжая любить другую женщину, меняя друзей и взгляды, изводя меня бесконечными спорами — всё-таки возвращался? Мерлин его знает…

— Я была там вместе с тобой — сегодня ночью, когда дотронулась до Метки…

— Вот почему ты так орала? Но… всё не так, как тебе привиделось. Я думал, ты меня поймёшь…

— Я отлично тебя поняла. Но от этого не легче.

— Пожиратель Смерти Люциус Малфой помог мне, когда я в этом нуждался — в отличие от министерских чиновников!

— Ну ещё бы! Он и его хозяин просто сыграли на твоей слабости!

— Я не слабый!

— Но ты купился! А трюк старый, как мир! Его даже маггловские сектанты используют, чтобы привлечь в свои ряды новых идиотов!

— Я всегда смогу уйти, как только решу, что мне это больше не нужно.

— Ты сам в это не веришь!

— А ты сгущаешь краски. Всё далеко не так страшно.

И спор начинался сначала. Я не прогнала его: ни тогда, ни потом. Возможно, из-за того, что я — просто дура и тряпка, с которой даже домовуха не считается. Но, побери меня Моргана — что бы это изменило? Разве это спасло бы кого-то? Да, конечно, сама я осталась бы чистенькой, не стала бы соучастницей, не приняла на себя половину его вины. Я не чувствовала бы себя сидящей на пороховой бочке, не подскакивала бы среди ночи от каждого шороха, боясь, что этот ублюдок Волдеморт снова призовёт лежащего рядом со мной человека на свой жуткий шабаш, с которого он вполне может не вернуться. У меня была бы спокойная уютная жизнь, уютный респектабельный муж. И отличная возможность до конца дней тосковать и горько сожалеть о своём предательстве и малодушии!

Как бы то ни было, но мы продолжали видеться, и внешне даже мало что изменилось. У него не было больше повода лгать мне про «подработки», а у меня появилась ещё одна причина скрывать наши отношения, более серьёзная, чем острые языки деревенских кумушек. Я не желала разделить его убеждения, которые и убеждениями-то не считала — скорее, глупой и опасной блажью. Но, как это ни парадоксально, мы стали ближе друг другу. Северус, с его дотошностью, стремлением просчитывать все варианты и патологическим недоверием, казалось, и мысли не допускал, что я донесу на него. Я это понимала, и была ему благодарна. Настолько, что с лёгкостью отправилась бы в Азкабан «за укрывательство опасного преступника». Почти три года я была любовницей Пожирателя Смерти. И всё это время их зловещая организация была у всех на слуху; не было и дня, чтобы кто-нибудь из посетителей не рассказал в моём пабе очередную историю об убийствах, взрывах, похищениях людей. И несмотря на это, я упорно отказывалась считать человека, который изредка разделял со мной ложе, садистом и убийцей. «Ведь само по себе членство в организации ещё ничего не значит!» — говорила я себе. Что это было, бабская дурь или женская интуиция — не знаю и знать не хочу. Время всё расставило по местам.

В январе восьмидесятого со мной случилась досадная неприятность — впервые за все годы моей работы в «Трёх мётлах»: магическая таможня задержала в Дувре партию эльфийских вин, заказанных мной во Франции. Проклиная тупых чиновников, которым больше нечем заняться, я спешно трансгрессировала на место событий, и вернулась только через три дня. Кики встретила меня новостью:

— Ваш мальчик приходить, миссис Мерта. Я сказать, что не знаю, когда вас ждать. Он ответить, что он подождать вас в «Кабаньей голове», да.

— Почему в «Кабаньей голове», Кики? Почему ты не предложила ему остаться?

— Незачем баловать мужчин, миссис Мерта. Кики заботиться о вашей репутации. Вам нужен муж, миссис Мерта. Вот я бы на вашем месте… — и эльфийка разразилась очередной нравоучительной тирадой.

Северус меня не дождался, покинув Хогсмид за полдня до моего появления. Тогда меня это, помнится, удивило, но большого значения этой странности я не придала, и вскоре забыла об этом досадном недоразумении. До поры до времени…

Уймись, не греми кандалами, тебе повезет, повезет.

Смягчившись, каратель межзвездный и нас, остальных, извинит.

М. Щербаков

Обычно я узнавала новости одной из первых у нас в Хогсмиде. А как же иначе? Родители всегда подбирали для меня в своём питомнике самых быстрых, толковых и выносливых сов. Так случилось и в тот памятный день — первого ноября восемьдесят первого года. В зал ещё не спустились «поправить здоровье» постоянные клиенты, заночевавшие в гостинице после Хэллоуина, а я как раз убирала последние тыквы, с оплывшими свечками внутри, парящие под потолком, приманивая их волшебной палочкой. И тут одна из моих совушек — светло-шоколадная красотка по кличке Бейлис — влетела в раскрытую форточку и с грацией пикирующего бомбардировщика опустила на стол свежий номер «Ежедневного Пророка». Я прочитала заголовок и уронила очередную тыкву, которая тотчас же разбилась, разбросав по всему залу десятки сочных оранжевых осколков. «Тот-кого-нельзя-называть уничтожен!» — крупными буквами через всю первую страницу. Как вы логичны, господа газетчики! Если уничтожен, то почему называть-то нельзя? Ох, о чём это я! Отвоевался, голубчик! Слава Мерлину! И главное — Северус теперь свободен… Или — нет? Что там дальше? «Пожиратели Смерти будут преданы суду». Ну, в этот пункт мы внесём коррективы: одного хорошо знакомого мне Пожирателя Смерти я постараюсь вывести из-под удара. Я уговорю его трансгрессировать куда-нибудь далеко-далеко, где нас не найдут. Хотя бы на время. Как насчёт Латинской Америки? Возможно, нам удастся проскочить по одному сертификату… После напряжения последних лет я предвкушала все эти мелкие трудности как упоительное приключение. Но что там дальше? «Подробности на третьей странице, сразу после речи Министра». Так-так. Шелестит тонкая бумага. «Сегодня ночью… при невыясненных обстоятельствах… проник в дом… не смог убить годовалого ребёнка… родители погибли…» Кто???!!! Джеймс и Лили Поттеры?!! Значит, принцессы Эванс больше нет?!! Моргана…

С ощущением жуткой пустоты внутри я опустилась на первый попавшийся стул, всё ещё держа в руках злополучную газету. За прошедшие пять лет я столько раз кляла эту женщину на чём свет стоит, искренне желая ей провалиться в Преисподнюю, навечно исчезнуть с лица земли! Столько раз мне хотелось придушить её своими руками, безо всякой магии! И теперь мне казалось, что это я, Розмерта Кроуфорд, виновата в её смерти, мне чудилась даже кровь на руках… А главное — я даже боялась представить себе, что будет с Северусом, когда он узнает. С него ведь станется и руки на себя наложить, и, что ещё хуже, сдаться аврорам и очутиться в Азкабане. Что делать?!!!

А между тем по магической деревне, со скоростью лесного пожара, разносилась радостная весть о падении Тёмного Лорда. Волшебники, эльфы, гномы всех рангов и возрастов радовались, как малые дети. Все кинулись украшать на разные лады свои жилища и лавки — живыми цветами и птицами, воздушными змеями и шарами, шутихами и фейерверками, мишурой. Повсюду зазвучала музыка. «Три метлы» быстро наполнялись народом, и мы с Кики сбились с ног, угощая посетителей. Я не могла себе позволить предаваться скорби, не смела портить людям праздник, и поэтому я улыбалась, принимала поздравления и поздравляла сама. Я набрасывалась на свою обычную работу с утроенной энергией, только чтобы отогнать страшные мысли.

В первом часу ночи, когда весёлые голоса слились в общий гул, а цветы, птицы и мишура — в многоцветное марево, когда я, стоя на своём посту за стойкой, уже еле держалась на ногах от усталости, Кики незаметно дотронулась до моего запястья:

— Он здесь. В вашей комнате.

Она произнесла эти короткие фразы непривычным для неё тихим голосом, не коверкая разговорный язык, не вставляя свои обычные шуточки. Я бегом бросилась на второй этаж, забыв, что можно просто трансгрессировать.

Тамплиер сидел на полу перед самым камином, обхватив руками острые колени, и отрешённо разглядывал тлеющие угли. Когда я вошла, он даже головы не повернул.

— Роз. Я не хочу жить.

Я подошла ближе, положила руку ему на плечо.

— Я знаю. У меня тоже так было. Когда погиб мой муж. Это пройдёт.

Он сбросил мою руку с яростью дикого зверя, пойманного в капкан.

— Ничего ты не знаешь! ТАК у тебя не было! Это я их убил! Ты слышишь? Я!!! Будь я проклят!!!

— Не говори так! Это неправда!

— Замолчи, дура! Мерлин, почему я ещё жив?!!!

Потухшие было, угли вспыхнули в камине ярким светом. Мне стало страшно: а что, если проклятие действительно сработает и его сожрёт изнутри собственная магическая сила? Его нужно было срочно нейтрализовать, пока он не случилось новой беды. Я призвала из бара бутыль абсента, который обычно использовался мной только для коктейлей — это был самый крепкий напиток в моём арсенале, к тому же обладающий галлюциногенными свойствами. То, что нужно! Налила полный стакан и протянула его Северусу. Он безропотно, как лекарство, взял у меня стакан и залпом осушил его. Я пристроилась рядом на полу. Мы вместе пили крепчайшее ядовито-зелёное пойло, и никак не могли захмелеть, и не скрывали друг от друга слёз. А внизу вовсю гуляли весёлые пьяные волшебники. Многие отлично знали Лили Эванс, но сейчас никто не вспоминал и не плакал о ней. А я плакала, хотя она была моей соперницей все эти годы. Несмотря на то, что я терпеть её не могла, и теперь, казалось бы, у меня был повод вздохнуть с облегчением. В ту ночь я поняла одну горькую истину. Пока Лили была жива, оставался шанс, что со временем Северус успокоится, забудет о ней, сможет жить дальше. Мёртвая она уже никогда не отпустит его, вцепившись хуже Чёрной Метки, будет крепко держать, заставляя мучиться от чувства вины, угрызений совести, непоправимости потери. С живой я ещё могла бы поспорить, мёртвая всегда будет для меня недосягаемой, а для него — самой лучшей, чистой и светлой. В ту ночь я оплакивала свою неразделённую любовь, свои беспочвенные надежды.

Сначала я не могла понять, почему Северус так упорно винит себя в смерти Поттеров. Потом, когда абсент немного притупил первую боль, он заговорил. Пожалуй, никогда он не был столь откровенным — ни до, ни после этой ночи. И единственный раз за все годы позволил себе напиться до «провалов в биографии» — как я поняла позже, он напрочь забыл о том, что посвятил меня в столь опасные тайны. Но тогда ему нужно было выговориться, а я оказалась в роли исповедника.

— Я ведь сам хотел убить его, этого Поттера… Особенно, когда Дамблдор создал свою народную дружину — «Орден Феникса». Набрал необстрелянных идиотов, которые в солдатики в детстве не доиграли. А Поттер возглавил колонну главных недоумков, куда же без него! И я подумал — это шанс. И стал проситься на боевые операции, чтобы встретиться с ним в поединке. Кто же знал, что он Лили за собой потащит? Они, оказывается, все с жёнами в это дерьмо вступали, как будто война — это вечеринка! Причём, что характерно, Джимми наш выбирал своей целью исключительно Тёмного Лорда. На меньшее не разменивался, позёр… А ОНА ни на шаг от муженька не отходила. И мне вместо поединка пришлось, рискуя нарваться, незаметно отводить удары нашего шефа. Три раза мне повезло. ТРИЖДЫ, понимаешь? Я должен был вспомнить, когда услышал! А потом Тёмный Лорд резко высказался насчёт интеллигентов, у которых руки растут не из того места, и запретил мне участвовать в стычках. Если и догадался, то не подал виду.

Всё случилось позапрошлой зимой, когда ты со своим винищем разбиралась, а я в «Кабаньей голове» тебя ждал. Очень удачно, как выяснилось… Обнаружил, что у нашего господина директора школы приватный разговор с дамой, и тролль меня дёрнул послушать, о чём они говорят. А она оказалась прорицательницей, правнучкой Кассандры Трелони, ты должна была слышать про такую... И выдала любопытный текст про шефа: «Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца...» Дальше я уже не слышал — заявился старый козёл Аберфорт, затеял скандал, те, кто был в комнате, тоже всё услышали… Роз, ты скажи мне, почему этот мерлинов гуманист Дамблдор не убил меня на месте, даже память не стёр?!! Насколько всем было бы легче! И мне — в первую очередь!!! Ну не мог я скрыть от Лорда такую новость, ты понимаешь? Тогда — не мог!!! Ты же знаешь, я, если делаю что-то — делаю хорошо… Такие у меня, придурка, принципы… были. И, понимаешь, Роз, не щёлкнуло, что это могут быть ОНИ. Что Поттер уже ей ребёнка сделал… О чём он только думал?!! Попёр на шефа с голыми руками, как последний маггл… Но Поттер — что с него взять?! Это не оправдание… для меня. Ты слышишь? Я не хочу… никаких оправданий!!!

Он начал путаться, перескакивать с одного на другое. До сих пор в той давнишней истории многое для меня непонятно. Мне до сих пор кажется: Дамблдору было нужно, чтобы Волдеморт узнал о пророчестве. Видимо, для того, чтобы оно сработало. Иначе, с чего бы ему, действительно, отпускать вражеского шпиона? Далее. Как я поняла, у Тамплиера был потом разговор с господином директором, и тот пообещал спрятать Поттеров. И где он их спрятал? В родовом гнезде Джеймса, о котором известно даже мне! Эх, наверное, эти все тонкости — действительно, не моего ума дело…

Одно я знала наверняка: я ни при каких обстоятельствах не откажусь от человека, который сидит сейчас рядом со мной на полу. Пьяный, деморализованный, запутавшийся в собственных интригах, взваливший на себя новый неведомый груз. Он — моя судьба. Всё остальное не имеет значения. Такое вот нехитрое предсказание подарила мне маленькая зелёная абсентная фея.

Последняя осмысленная фраза, которую он произнёс в ту ночь, была неожиданно удивлённой и ироничной:

— Роз, ты не поверишь… Я теперь — школьный учитель. Профессор Снейп! Муть какая…

С кем ни сойдись — либо рождён, либо взращён калекой.

Видел бы кто, сколько ножей щерилось мне в ответ.

М. Щербаков

Никогда не думала, что зимой у моря так страшно. Даже если это относительно южное море. Бесконечный рёв прибоя, холодные брызги, свинцовое небо, непрерывный дождь или мокрый снег, не долетающий до земли. Казалось, что кроме нас с Кики, на многие мили вокруг нет ни одного живого существа. Вечерами мы с ней подолгу сидели у камина, через который невозможно ни с кем связаться, и молчали. Или смотрели скучные маггловские программы по маггловскому телевизору — сторож соседней базы ещё осенью установил для нас на крыше какое-то большое блюдо, сказав, что это «антенна». Рождество и Новый год были самыми тихими в моей жизни, и это было даже приятно — обычно в такие дни мне приходилось работать, поскольку всегда находились желающие отмечать эти праздники в моём пабе. А вот девятого января мне стало особенно одиноко: впервые за многие годы было некого ждать, некого поздравлять с Днём рождения, никто не портил кровь, не преподносил новых сюрпризов, не предлагал в очередной раз расстаться, не бил посуду, не метал молнии, не сгорал неистовым пламенем в моих объятьях… Оставалось только вспоминать прошлое: все эти годы — лучшие годы моей жизни — прожитые как будто бы вместе, и всё-таки — порознь.

Десять лет, прошедшие со дня исчезновения Тёмного Лорда, не были особенно богаты событиями. Пролетели они быстро и бестолково — как стая гиппогрифов над Парижем. Теперь мне кажется, что это был один непрерывный учебный год. Учились все. Школяры — постигали магические истины. Обыватели учились не бояться и не видеть в каждом врага. Я училась быть сильной и терпеливой, училась прощать и использовать на всю катушку короткие минуты счастья. А Северус учился быть профессором. Дамблдор действительно взял его на работу в Хогвартс и защитил от судебных преследований. Я не знала подробностей, но была убеждена: хитрый лис сделал это не просто по доброте сердечной. Скорее всего, мой друг снова завербован, а его талантам снова нашли применение. По странному совпадению, именно тогда профессор Слагхорн неожиданно подал в отставку. Злые языки поговаривали, что старика уличили в получении взяток от богатых родителей некоторых слизеринцев. Слагхорну, конечно же, удалось отвертеться, подключив свои многочисленные знакомства, но он так испугался, что решил больше не рисковать. И ушёл, дабы избежать соблазна. Северус стал вместо него профессором зельеварения, а после — и деканом Слизерина. Казалось бы, трудно даже представить кого-то, менее походящего для работы в школе. Нет, ему не нужно было сочинять конспекты или сидеть ночами над фолиантами. Он отлично владел материалом и прекрасно мог его излагать. Проблемы были в другом. И даже не в его скверном характере и мизантропии, пожалуй, скорее напускной. Он безо всякой легилеменции видел, что школяры терпеть не могут его самого и его дисциплину и, где-то в глубине души оставаясь забитым подростком, чувствовал себя очень неуютно в присутствии большого количества враждебно настроенных людей. Хвала Мерлину, что никто из учеников об этом не догадывался!

— Роз, лучше бы меня отправили в Азкабан к дементорам! К этим маленьким чудовищам — моим ученикам — нельзя поворачиваться спиной. Они только и ждут, что ты совершишь какую-нибудь ошибку. Стоит дать слабину — они набросятся и растерзают.

— Сев, ты говоришь о детях. Не мешало бы тебе быть добрее…

— А Дамблдор знал, кого берёт на работу! Я не умею и не желаю петь колыбельные и вытирать носы! И потом, ты думаешь, дети не могут быть жестокими? Особенно такие, как эти — ходячие сгустки дурной и неуправляемой магической силы. Они, видите ли, считают, что зельеварение — это что-то навроде простой стряпни на маггловской кухне. А сами без волшебной палочки шнурки себе завязать не могут. Моя бы воля, я половине бы вообще запретил подходить к котлам!

Дамблдор требовал, чтобы во время учебного года все учителя ночевали в школе. Поэтому наши встречи стали совсем редкими, и каждый раз мой горе-педагог бранился, шипел и плевался ядом. Но постепенно в нём возобладали ненависть к халтуре и стремление взять реванш за прошлое. Стиснув зубы, он принялся по капле вытравливать из себя слабака, неудачника, «нюнчика». Северус пожелал доказать всему магическому миру то, что для меня и так всегда было очевидно: что он достаточно силён и смел, чтобы противостоять кому угодно — не только горстке недоучек. Можно сказать, что он преуспел и даже перестарался, очень скоро выработав имидж жуткого монстра, которым старшие школьники пугали младших. Я не одобряла его методы и средства, но переубедить не могла. Возможно, тогда он просто не мог вести себя иначе. К тому же проблемы, связанные со школой, позволили ему выжить после гибели Эванс — в те первые, самые тяжёлые для него годы.

Поначалу он не делал различия между «своими» и «чужими». Но потом его отношение к слизеринцам изменилось. Северус сделал для себя неожиданное открытие:

— Оказывается, им — своему родному факультету — я действительно нужен! На них теперь всех собак навешали, сделали из Слизерина средоточие мирового зла. Мало того, что их отцов по судам таскают, так ещё и в школе — профессора придираются, остальные сопляки третируют. Несладко щенкам приходится… Ну да ничего! Мы ещё посмотрим — кто кого! Как будто я дам в обиду факультет, который закончила моя мать и все её предки!

— Но нельзя же так явно выгораживать своих! Школяры всё видят! И регулярно обсуждают у меня в пабе несправедливого слизеринского декана! Что скажет Дамблдор?

— А он, да будет тебе известно, всецело одобрил и даже дал мне прямое указание. «Факультет сложный, и мне нужно, Северус, чтобы они всецело вам доверяли, чтобы вы держали ситуацию под контролем. Делайте для этого то, что сочтёте нужным. В разумных пределах, конечно.»

— Интересно! Дамблдор до такой степени тебе верит? Почему, хотелось бы знать?

— Много будешь знать — скоро состаришься!

— Нетактично напоминать даме о возрасте!

— Да ладно тебе, нашлась, тоже, старуха… — И резко меняет тему: — Мне скоро уходить. Опять времени в обрез…

— Тогда прекращаем разговоры. Есть дела поинтереснее…

Имя нового профессора и декана, действительно, не сходило у школьников с языков. Все, кроме слизеринцев, кляли его, на чём свет стоит, обвиняя в несправедливых придирках, злобности, издевательствах, неправедно снятых баллах. Но были и другие разговоры, о которых я предпочитала не сообщать Северусу. Эти разговоры вели ученицы старших курсов, забывая ради желания посплетничать даже межфакультетскую вражду.

— Снейп? Он, между прочим, самый молодой профессор во всём Хогвартсе. И что вы о нём думаете?

— А что тут думать? Натуральный урод! Одни патлы чего стоят! А зубы и того хуже: кривые и жёлтые!

— Ой, не скажи! Что-то в нём такое есть! Двигается, как хищный зверь… мррр!

— А манжеты у него всегда белоснежные, и рубашки очень дорогие — я в таких вещах разбираюсь.

— А я его боюсь! Как кролик — удава! Как посмотрит — кажется, что насквозь видит.

— Угу. И голос соответствующий. «Бандерлоги, хорош-ш-ш-о ли вам меня слыш-ш-ш-но?»

— Ой, браво, Мэри! Уморила!

— А он, часом, не вампир?

— Да бросьте вы, глупости всё это. Вот держу пари, он сам женщин боится!

— А, может быть, он — девственник?

— А, может быть — гей?

— Это директор у нас — гей. Я точно знаю.

— Не смей так говорить про нашего директора!

— А ты — про нашего декана не смей!

— Эй вы, фурии малолетние! А ну-ка прячьте палочки — или окажетесь за дверью!

— Извините, мадам Розмерта…

Ох уж эта мне молодость, с её цинизмом и безаппеляционностью! Они уверены, что знают всё на свете и навешивают ярлыки с лёгкостью прожженного оценщика. Им кажется, что мир лежит возле их ног. На том лишь основании, что матушка-природа случайно пропустила через их изящные тела малую толику своей огромной созидающей и разрушающей Силы, а профессора научили, как, худо-бедно, с этой Силой можно управляться. Глупые малолетние недоучки! Что с них взять?

Ведь не они стирали ему рубашки. Не они варили крепчайший чёрный кофе без сахара, когда он приходил просто перевести дух между уроками. Он мог молчать часами, глотая обжигающий напиток и смотреть на огонь или нехотя цедить отстранённые чужие слова. Но, не желая в этом признаться, он приходил за поддержкой и сочувствием. И когда я неожиданно заставала его в своей комнате после очередной размолвки, на лице у него всегда было смущённое выражение, едва уловимое, как и его улыбки. Видели они таким своего «вампира» и «удава»? Или — перепачканным в саже и по-домашнему брюзжащим, когда он собственноручно чинил мой камин, попутно превращая его в наш секретный портал и настраивая на прямую связь со своими хогвартскими подземельями? И я уверена, категорически и безоговорочно, что никто из них не мог слышать шепот и стоны этого «боящегося женщин девственника» в самые пронзительные, нестерпимо высокие моменты близости, когда я переставала верить, что он совершенно меня не любит. Может быть, это глупо, но я до сих пор предпочитаю считать, что была единственной, кто поднимался с ним на эти вершины...

И всё-таки я не рассказывала Северусу о беседах, которые вели в моём пабе юные и прелестные школьницы. На всякий случай.

Вот это да, вот это да!

Заблудший сын?

В.Высоцкий

Этот-наш-чудо-ребёнок… Я, если честно, совершенно забыла о нём, и уж, конечно, не думала, что его появление в школе внесёт такие коррективы в мою жизнь. И в жизнь одного достаточно близкого мне профессора. В то лето я была озабочена совсем другим: я всерьёз задумалась о необходимости завести собственное чадо. Женщины-волшебницы, конечно, стареют медленнее, и по магическим меркам у меня ещё было какое-то время. Но, как ни крути, а осенью мне должно было исполниться тридцать шесть, и никаких изменений в моей жизни уже не предвиделось. Как я тогда по наивности полагала. И вот тут возникали трудности. Несмотря на слухи, которые распускали обо мне школяры и отвергнутые деревенские поклонники, я все эти годы была верна одному единственному человеку. Ну, или почти верна… В общем, не важно — ребёнка я хотела только от него. И значит, для начала, необходимо было как-то уговорить или перехитрить этого человека. И то, и другое было в данном конкретном случае практически невозможно. И даже если бы (ах, отчего бы не помечтать?) мне это удалось, пришлось бы продать «Мётлы» и навсегда покинуть Хогсмид. Что скажут в школе, если по деревне будет бегать уменьшенная копия слизеринского декана? И всё-таки я дала себе слово, что обязательно поговорю с Северусом, как только прекратится суета, связанная с началом нового учебного года.

Но я так и не решилась затеять этот разговор: первого сентября девяноста первого года в Хогвартс приехал Гарри Поттер. Я, помнится, отнеслась к этому событию без фанатизма. Ну, ещё один парнишка с непростой судьбой. Он ведь не виноват в том, что невольно стал спасителем магического мира. К чему ажиотаж устраивать? Пусть себе учится, и дай ему, Мерлин, счастья. Но, увы, Северус отреагировал на появление мальчишки совершенно иначе. Он следил за новым учеником с жадным, болезненным интересом, с неизменной пристрастностью истолковывая его поступки наихудшим образом.

— Ты представляешь, Роз, он — вылитый Джеймс! Во всём! Знаешь, о чём он попросил Шляпу? «Только не в Слизерин!» Каково! Без году неделя в магическом мире — и уже нос воротит, как будто мой факультет — помойная яма! И, конечно же, попал в Гриффиндор, как папочка! Самое место для таких тупоголовых болванов!

— Очень интересно! Он, что, при всех разговаривал со Шляпой?

— Нет, конечно! И не смотри на меня так! Не использовал я против него никакую легилеменцию! Он просто губами шевелил, как ненормальный!

— Сев, да верю я тебе! Успокойся только! И почему бы тебе не оставить ребёнка в покое?

— Ребёнка? Нахамил мне на первом же уроке! А сам за лето не удосужился даже учебник раскрыть!

— Да ладно тебе! Забудь ты о нём хоть на пару часов…

— Забудешь тут! А мне, между прочим, нужно его защищать,… то есть, я хотел сказать — мы, профессора, должны защищать учеников, а как это сделать, если они ничего знать не хотят?

— Постой, о чём это ты?

— Не обращай внимания… — У меня остаётся ощущение, что он проговорился, сказал что-то такое, что не должен был мне говорить. Как всегда в таких случаях он резко меняет тему: — Кстати, о «защите». Мне снова отказано. И ты знаешь, кого наш директор взял на эту должность?

О, Моргана! С этой фразы у нас начинался каждый учебный год. И с обсуждения очередного экспоната из коллекции под названием «Преподаватели ЗОТС, бывшие и нынешние». Я никак не могла взять в толк, почему Северус каждый год изъявляет желание преподавать эту дурацкую дисциплину, не имеющую ничего общего ни с настоящей наукой, ни с искусством. Так, «Основы безопасности жизнедеятельности», грубо говоря. Никакого сравнения с зельями! И тем более непонятно было, почему Дамблдор отказывает ему со столь же завидной регулярностью. Неужели думает, что Тамплиер научит детишек плохому? Дикость какая! И приглашает при этом каких-то на редкость одиозных субъектов.

Но теперь даже превратности кадровой политики глубокоуважаемого директора не способны были надолго занять моего друга. Его речи и мысли снова и снова возвращались к этому несчастному Поттеру, сыну ненавистного Джеймса и причине гибели Эванс, святой, единственной и неповторимой. Казалось, мальчишка растравил все его давние обиды, напомнил о незаживающих ранах и роковых ошибках. Мы как будто вернулись на двенадцать лет, в прошлое. Северус снова стал дёрганным, раздражительным и почти чужим. И я призывала на помощь всю свою выдержку и весь свой многолетний опыт общения с ним, любимым, чтобы продолжать вести себя, как ни в чём не бывало.

И ещё один момент настораживал: с появлением Поттера в школе стали происходить страшные и загадочные вещи. Конечно, никто не сообщал мне подробностей: ни Северус, ни Дамблдор, ни другие профессора. Но волей-неволей мне приходилось слышать обрывки фраз, которыми обменивались клиенты, а любознательная Кики не считала для себя зазорным и подслушать иную интересную беседу, с тем, чтобы потом честно рассказать всё мне.

Началось всё с тролля, который вдруг вырвался на свободу. Я была в курсе, что в Хогвартсе и окрестностях обитает достаточно всяких тварей разной степени агрессивности. Но ни разу на моей памяти они не разгуливали по школе вот так запросто! Новость эту в тот же вечер сообщила мне Кики, которая отпросилась на Хэллоуин в школу: тамошние домовики устраивали вечеринку. Эльфийка вернулась подозрительно рано и пропищала, дрожа от возбуждения:

— Ой, миссис Мерта! Там тако-о-о-е быть! Тролль в школе, миссис Мерта!

— Что ты такое говоришь, Кики?

— Кики не врать! Это был такой страх!

— Пострадал кто-нибудь?

— Нет, миссис Мерта. Но этот ваш мистер Сев…

— Ты видела его? Что с ним?

— Кики видеть. Он — хромать. Что-то с ногой…

Нужно ли говорить, что я тут же метнулась в свою комнату и сунула голову в камин, попав «из огня да в полымя» — и в прямом, и в переносном смысле. Мой ненаглядный, кривясь и чертыхаясь, поливал ранозаживляющим зельем рваную рану на икре — явный след чьих-то немаленьких зубов. Меня он встретил без энтузиазма.

— Вот поверишь, Роз: тебя только и не хватало! Твоя зелёная шпионка донесла?

— Как это понимать, господин профессор? Ты сражался с троллем?

— С троллем сражался Поттер. А я — так — погулять вышел.

— Удачно, ничего не скажешь! Кто это сделал?

— Пёс Хагрида.

— Клык? Я понимаю, ты можешь довести кого угодно, но он всегда казался мне безобидным…

— Другой пёс, бестолочь!

— Зачем держать в школе таких монстров? Что у вас там хранится? Кальсоны Мерлина? Любовная переписка Фаджа? Философский камень?

Моё «трудное счастье» внезапно выходит из себя. Потом-то мне стала известна причина — надо же было так виртуозно попасть пальцем в небо!

— Роз, если ты немедленно не уберёшься, я подожгу твою шевелюру!

Я вижу направленную на себя палочку и оскорбляюсь в лучших чувствах — к его внезапному хамству привыкнуть невозможно.

— Вот и отлично. Только в «Мётлах» больше не появляйся! Даже если сумеешь сюда доковылять!

Ага, конечно! Это была всего лишь сотая ссора, за которой последовало сто первое примирение. И начало многолетней эпопеи «Гарри Поттер и проблемы, которые сами его находят». В конце года при таинственных обстоятельствах погиб профессор Квиррелл. В девяносто втором в школе появился василиск. В девяноста третьем — Сириус Блэк, сбежавший из Азкабана. Но я уже не удивлялась.

Не печалься, любимая,

Тихо в дверь постучусь.

Неизвестный автор

Я никогда не считала Блэка по-настоящему опасным, что бы там не писал о нём наш драгоценный «Пророк». Инфантильный позёр и придурок, глубоко убеждённый в своей правоте и исключительности, он мог быть милягой с друзьями и в грош не ставил всех остальных. Таким он мне запомнился, когда был школяром. Однажды он уже наставлял на меня свою волшебную палочку — и я это как-то пережила. Поэтому, ворвись он в мой паб, я бы не испугалась.

Хуже обстояло дело с дементорами, которых прислало на его поиски Министерство. Я никогда до того их не видела, и, когда они впервые явились в «Три метлы», внезапно, среди ночи, послушные своей, неведомой людям логике — о, тогда я едва не отправилась к праотцам! Мои постояльцы уже спали, спала и я, возложив на Кики обязанности ночного портье. Северуса тогда со мной не было: ужесточившийся режим охраны Хогвартса практически не позволял ему оставаться на ночь. Внезапно мне начал сниться кошмар, из тех, что не отпускают и после пробуждения. Отчётливо помню это особое ощущение, которое все описывают сходными словами: будто в жизни нет, не было и не будет ничего радостного и светлого. Нестерпимый холод пробирал моё тело насквозь, вызывая неукротимую дрожь и панический ужас. Я чувствовала себя старой, уродливой и больной, смертельно усталой и лишённой магической Силы. Я куда-то летела, но это жуткое падение в бездну не было и отдалённо похоже на многоцветную кутерьму трансгрессии. Я падала всё ниже, угрожающие набирая скорость, а надо мной смыкались ожившие стены Хогвартса и перекрещивались его бесконечные лестницы. Но хуже всего была призрачная женщина, примерно моих лет, которая усмехалась мне в лицо, некрасиво кривя губы на одну сторону:

— Сгинь, ничтожная, не смей мешать высшему промыслу! Твоё дело — стоять за стойкой и разливать пиво. А его дело — любить мёртвую Лили, и винить во всём себя, страдать, унижаться, и отдать жизнь, когда это потребуется. У него нет своей судьбы, нет будущего, лишь служение великой Любви… И ты со своей жалкой, нищенской, обывательской так называемой «любовью» ничего не изменишь! ...

Спасла меня Кики посредством эльфийской магии. Стремительно метнувшись в мою комнату, она на бегу обернулась светящейся изумрудной ящерицей, ловко обвивая моё запястье. Я мгновенно очнулась и увидела призрачные фигуры в черных лохмотьях, скользнувшие из моей комнаты в коридор и, дальше, на улицу. Повсюду зажигали огни насмерть перепуганные жильцы.

Как объяснил мне потом Северус, в таких случаях следует вызывать патронуса. Поскольку у меня это мудрёное дело никогда не доходило дальше снопов серебристых искр, он дал мне несколько уроков. Но когда мне удалось вызвать миленькое существо, похожее на безрогую козочку, он помрачнел и прекратил занятия, сославшись на нехватку времени. Тогда я решила действовать официально и отправила жалобу министру Фаджу. К моему удивлению, он явился сам, был очень галантен, выслушал все мои претензии, откушал смородинового рому и обещал лично взять ситуацию под контроль. Правда, сложилось впечатление, что брать под контроль ситуации он не умеет в принципе.

Мне казалось странным, что Блэка ждут именно в наших краях. Что ему тут делать? Здесь нет ни его сообщников, ни врагов, да и спрятаться негде. Деревушка, лавочки, кафе. Школа, пусть даже древняя и прославленная. И всё! И когда выяснилось, что беглец всё-таки объявился в Хогвартсе, да ещё пытался проникнуть в спальню Гриффиндора, я запуталась окончательно. Это снова случилось в Хэллоуин. Вот если бы я вдруг стала Министром магии, первым делом отменила бы этот самый Хэллоуин к Мерлиновой бабушке — уж слишком много всякой пакости принёс этот миленький праздник! Тамплиер примчался ко мне в ту же ночь, наплевав на все запреты. Я не обольщалась на его счёт, поскольку знала: мой ненаглядный одержим идеей — поймать злоумышленника и отомстить за старое. Но, не найдя Блэка в деревне, он задержался у меня до рассвета, избавляясь от стресса и тревог древним, как мир, способом. Не хотелось зажигать свет и громко разговаривать: где-то за окнами оставались осеннее ненастье, дементоры, беглые преступники.

— Северус…

— Ммм?

— Я не понимаю…

— Ну и что? Это — твоё нормальное состояние.

— Давай без дурацких шуточек, ладно?

— Уговорила. В чём дело?

— Сириусу, что, мёдом здесь намазано? Зачем ему в школу?

— Как это — зачем? Напасть на Гарри Поттера, естественно. Лишить магический мир надёжи и опоры.

— Ты не боишься отравиться собственным ядом?

— Тебе смешно, а это — официальная версия…

— А Блэк правда был на стороне… Тёмного Лорда?

— Роз, называй его как все! То есть — НЕ называй!

— А всё же?

— Я его там не видел. Но это ещё ничего не значит. То, в чём его обвиняют, никто другой не мог сделать…

— А в чём его обвиняют?

— Не надо об этом…

Незадолго до Рождества ко мне в паб снова явился Министр, причём не один. И дело было даже не в том, что с ним пришли хогвартские профессора: МакГонагалл, Флитвик и Хагрид, тоже недавно получивший преподавательскую должность. За несколько минут до их визита меня, наконец, удостоил своим посещением Наш-чудо-ребёнок в компании друзей. Друзья его, кстати, начали появляться в «Мётлах» ещё осенью и вызывали у меня симпатию и умиление. Они потрясающе смотрелись вместе: юная интеллектуалка Гермиона Грейнджер и непосредственный, рыжий и обаятельный Рон Уизли. Общаясь со мной, он краснел до корней волос и отчаянно старался понравиться, а его подружка корчила уморительные равнодушно-презрительные гримаски. А вот теперь явилась вся компания. На первый взгляд Поттер-младший действительно был похож на Джеймса, но вёл себя куда скромнее. Возможно, из-за того, что выбрался к нам в деревню без разрешения. Иначе с чего бы ему при виде высоких гостей прятаться под стол? Я чуть не расхохоталась в голос, глядя на манипуляции мисс Грейнджер с новогодней ёлкой, за которой она пыталась спрятать приятеля. Вот так же точно в Шармбатоне мои подруги украшали аудитории в день экзамена, огромными букетами цветов, расставляя их на партах — якобы для красоты, а на деле, чтобы удобнее было за ними списывать. Я не стала выдавать подростков, не выставила их вон и даже не наложила «Муффлиато» — изобретенное когда-то Тамплиером заклинание глухоты. И до сих пор не уверена, что поступила правильно: то, о чём мы говорили, явно не предназначалось для Поттеровских ушей. Но тогда мне ужасно хотелось узнать правду, и я была уверена, что и Поттеру она не помешает.

За полтора десятка лет работы в пабе я научилась безошибочно определять начало интересного разговора и чётко знала, что и как нужно говорить, чтобы получилось продолжение. Снова пришлось притворяться деревенской дурочкой и лгать — то есть, иными словами, проявлять гибкость и использовать дипломатию.

— Знаете, я всё ещё не могу в это поверить, — Изображаем на лице напряжённую работу мысли. — Из всех, кто переметнулся на сторону тёмных сил, Сириус Блэк был последним, на кого бы я подумала… — Точно-точно, это я вам как любовница Пожирателя говорю! — Я хочу сказать, я помню его мальчишкой, когда он учился в Хогвартсе. — Угу. Такой милый мальчик! — Если бы вы сказали мне, что с ним станется, я бы ответила, что вы перепили медовухи. — Скрытая реклама собственных напитков у меня получается рефлекторно …

Фадж моментально ловится на удочку.

— Вы не знаете и половины всего, Розмерта. Немногим известно самое худшее.

— Самое худшее? — Подливаем масла в огонь. — Вы хотите сказать, хуже, чем убийство всех этих бедняг? — Это о магглах, которые, если верить слухам, погибли при его задержании.

Теперь этих четверых уже не остановить. Их просто распирает от желания всё рассказать.

— А вы помните, кто был его лучшим другом? — это уже МакГонагалл.

— Разумеется, — Так вот оно что! Интересно-интересно… — Сколько раз они бывали здесь — о, я так смеялась, глядя на них. — Да уж, обхохочешься! — Та ещё парочка — Сириус Блэк и Джеймс Поттер!

И Министр рассказывает о Заклинании Фиделиус, о том, как Сириус Блэк, крёстный Гарри и хранитель тайны семейства Поттеров, выдал их Тёмному Лорду. Всё становится на места. Я начинаю понимать, почему Северус преследует Блэка с таким фанатизмом. Да, он первый подставил их под удар, но почти сразу поспешил исправить свою ошибку. Он, заклятый враг Джеймса, рисковал для этого жизнью. Чтобы верный преданный друг свёл его старания на нет! Он все эти годы носил в себе боль и вину — чтобы истинный виновник избежал наказания и разгуливал теперь на свободе!

Время внесло свои поправки в историю о великой дружбе господ «мародёров». Предателем оказался Петтигрю, невзрачный тихоня и «шестёрка», а Блэк — всего лишь жестоким легкомысленным подростком, задержавшимся в детстве до самой своей смерти.

А Тамплиер отгрёб очередную порцию унижений и издевательств. Над ним смеялась вся школа. Ну, ещё бы! Злобный учитель пожелал получить орден Мерлина, и остался в дураках, упустив беглого преступника, и учинил в больничном крыле школы скандал, не сказать — истерику. К тому же благодарные ученики, милейшие третьекурсники-гриффиндорцы, во главе с Нашим-чудо-ребёнком, атаковали его, приложив об стенку головой, и бросили на краю Запретного леса, как последнего подгулявшего маггла. Некоторые слизеринцы, правда, утверждали, что видели, как их декан доблестно защищал тех самых гриффиндорцев от свирепого оборотня, который весь год успешно претворялся безобидным учителем ЗОТИ. Но им мало кто верил. Когда незадачливый борец с преступностью, наконец, соизволил появиться в «Трёх мётлах», мне уже было известно всё о его подвигах. Он всё ещё был зол, но уже абсолютно спокоен, как человек, принявший важное решение.

— Я ухожу из Хогвартса. Хватит с меня.

— Северус, ты бредишь! Нельзя же так расстраиваться из-за пустяков! В конце концов, разве плохо, что избежал смерти человек, вина которого более чем сомнительна? А заодно с ним — красивый гордый зверь, которого чуть не погубил твой любимчик Драко Малфой со своим папашей?

— Дело не в этом, Роз. Мерлин с ним, с Блэком…

— А в чём тогда дело?

— Хроноворот, он же маховик времени… Слышала о такой штуке? Я думал, такие есть только в Министерстве, в Отделе тайн. А он, оказывается, был у Дамблдора все эти годы, и не один. Наш директор дал его этой шпане, чтобы спасти никчемного позёра. Но даже не подумал повернуть время вспять, когда можно было спасти ЕЁ! Прислать в дом к Поттерам свою хвалёную армию, а их самих — спрятать! А зачем? Всё ведь так чудно устроилось! Хватит! Я сыт по горло их любовью и добротой!

— И куда же ты пойдёшь?

— Не знаю. Как можно дальше отсюда.

— Давай уедем вместе!

— Нет. Я не могу этого себе позволить. И не хочу.

— Как знаешь. Останься, по крайней мере, до утра.

А ночью я внезапно проснулась, почувствовав, что его нет рядом. Я обнаружила его в ванной. Бледный, как полотно, Тамплиер подставлял левое запястье под струю ледяной воды. Метка, которая в последние десять лет была едва заметна, снова пугала зловещей рельефной чернотой. Я призвала пузырёк с обезболивающим, откупорила его и молча, протянула своему приятелю. Он сделал судорожный глоток, сфокусировал взгляд на моём лице и невесело усмехнулся.

— Ну вот, Роз. Кажется, уже никто никуда не идёт.

Вот-вот, любимый, тебя отнимет

И не хочу тебя терять.

И. Богушевская

Мы оба знали, что Тёмный Лорд вернётся. Но я надеялась, что это случится очень нескоро, чем позже — тем лучше, и предпочитала не думать об этом. А Северус, казалось, не забывал ни на минуту. Потому, возможно, и рвался преподавать магическую защиту. Со мной тоже иногда занимался, показывая наиболее действенные защитные приёмы, хотя и брюзжал при этом, что в случае опасности я должна немедленно трансгрессировать как можно дальше, а не строить из себя народную героиню. Именно поэтому постепенно превратил мой чулан, с которого началось наше знакомство, в склад своих лучших целебных снадобий. А в год побега Сириуса Блэка к ним стали добавляться маггловские лекарства и медицинские инструменты. Это было очень странно: волшебники традиционно считают немагическую медицину бесполезной, если не опасной. Но Тамплиер был учёным до мозга костей: он никому не верил на слово, подвергал сомнению любую догму, всё должен был попробовать сам.

— Пойми, Роз, — втолковывал он мне. — Нельзя огульно охаивать все их методы. Да, магу бесполезно измерять давление или делать рентгеновский снимок. Прибор, скорее всего, зашкалит, а плёнка окажется засвеченной. Но ведь своевременно выпитая таблетка нитроглицерина или вовремя сделанная инъекция «литической смеси» могут спасти жизнь, подействовав быстрее, чем волшебные аналоги. И не оставят магического следа, как заклинания, что тоже иногда немаловажно.

И вот я, то раздувая щёки от осознания собственной нужности, то чувствуя себя последней идиоткой, училась делать уколы, используя в качестве «пациента» обыкновенный лимон из своих запасов. Хуже всего дело обстояло с системами для прямого переливания крови. Я пришла в суеверный ужас при виде эдаких аккуратно упакованных пластиковых змей, с обеих сторон ощетинившихся иглами и снабжённых какими-то непонятными клапанами.

— Господин профессор, а тебе не кажется, что это уже слишком? Есть же обычный кроветвор — и проще, и безопаснее!

— Это на самый крайний случай, Роз. Будем надеяться, что нам не придётся ими пользоваться: магия крови до сих пор не изучена до конца, и последствия могут быть самыми неожиданными.

— Зачем ты тогда меня учишь использовать эту страсть? Чтобы жизнь медовухой не казалась?

— Роз, не притворяйся дурой! Чтобы выпить кроветвор, человек должен быть в сознании. И есть ещё одна причина. По милости нашего директора в школе работает оборотень…

— Моргана! Ну, вы даёте! Кто же это чудовище?

— Не важно, Роз. Я обещал Дамблдору не рассказывать о нём. Если не случится ничего сверхординарного… Он — не самый плохой человек, но неизлечимо больной, и совершенно не в состоянии контролировать себя в момент приступов. Так вот… Единственный способ снизить риск заражения — немедленно перелить пострадавшему кровь другого волшебника. Сейчас я всё тебе покажу. Сначала делается анализ и определяется совместимость…

— Эй, что ты творишь? Брось мою руку, урод!

— Не трепыхайся! Ты не в Мунго — не зарежу!

Я заворожено наблюдаю, как он помещает капли моей крови в углубления на каком-то странном блюдце, как смешивает со специальными зельями из маленьких пробирок. Нет, мне этого в жизни не запомнить!

— Надо же, у нас одна группа! Мы идеально подходим друг другу. — Мерлин, с каким едким сарказмом это сказано!

— А мадам Помфри ты тоже всему этому учишь?

— Нет. Она мне не доверяет. А я — ей.

Ну что на это можно было ответить?

Казалось, мы готовы к войне. Но реальность превзошла все ожидания, она была проще, жестче и страшнее. В реальности были его ночные бдения от неумолимо возрастающего жжения Метки, и жуткая, нелепая смерть этого мальчика-чемпиона в самом конце Турнира, которому не помогли бы все наши снадобья вместе взятые, и маггловские, и магические... А потом мой Тамплиер снова стал «упсом», на этот раз — по приказу Дамблдора. Естественно, он не хотел мне об этом рассказывать, но я постепенно догадалась сама. И, как результат, у нас состоялся весьма неприятный разговор.

Это было осенью девяносто пятого. Прошло совсем немного времени со дня столь трагического завершения Турнира трёх волшебников. Сначала мы, по доброй традиции, перемывали кости очередному профессору ЗОТИ. О, на этот раз и мне было, что сказать! Долорес Амбридж явилась в мой паб в последний день лета, собственной ядовито-розовой персоной. Она просто лучилась приторным радушием, и я моментально переняла правила игры.

— Здравствуйте, милочка! Что за прелестный у вас ресторанчик!

— Добро пожаловать, сударыня! Искренне рада!

— Профессор, дорогуша… Профессор Амбридж. Министр Фадж так хорошо о вас отзывался, я ведь его первый заместитель и лучший друг!

— О, простите великодушно, мне, право, так неловко!

— Ничего, бывает! Я надеюсь, публика у вас приличная? Я намерена приходить часто-часто!

— Почту за великую честь!

— А чтобы обстановка была ещё уютнее, я подарю вам свою коллекцию декоративных тарелочек с котятами! Они очаровательны!

— О, не сомневаюсь! Котята на тарелочках — это такая бездна вкуса!

Жаль, что никто, кроме Кики, не наблюдал со стороны эту битву двух лицемерок! Вскоре, однако, выяснилась истинная цель министерской красотки.

— Я надеюсь, Розмерта, мы станем подругами. А подружкам не грех немножко посплетничать. Мне интересно всё-всё: что вы думаете о Дамблдоре, о других профессорах, о Поттере, какие ведутся разговоры…

— Да помилуйте! Разве моё дело — думать? Тем более — разговоры подслушивать? Моё дело — пиво разливать, а место — за стойкой.

— А всё же, милая, не спешите с ответом… Кстати, когда у вас истекает срок лицензии? А давно вас проверяли наши сотрудники?

— Спасибо, всё в порядке. А проверяющие пусть приходят — встречу, как родных!

Конечно же, я пересказала этот разговор Тамплиеру при первой же возможности, предупредив, какая скользкая штучка — их новый профессор.

— А что, Сев, может быть, и вправду с ней подружиться? Чтобы быть в курсе дела, а? Буду двойным агентом — как ты!

Он посмотрел на меня так, будто увидел впервые.

— Что за чушь ты городишь, кабатчица? Что это ты про меня себе напридумывала?

— Да ладно тебе! Что я — слепая, что ли? «Тот-кого-нельзя-называть» возродился. Если верить Дамблдору, но я ему в таких вещах верю. Твоя Метка активизировалась ещё в прошлом году, но теперь беспокоит тебя куда меньше. Значит, что? Ты таки ответил на призыв. И то сказать, глупо было бы — твой прежний шеф мужик серьёзный и не простит измены.

Северус слушал с холодным интересом, словно ответ нерадивого школяра. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Уж лучше бы он злился, орал на меня, пытался разубедить… А я уже не могла остановиться, мне нужно было выговориться.

— Но, судя по тому, как Дамблдор выгораживал тебя на суде, он считает тебя своим человеком. Значит, ты работаешь на обоих и кому-то из них врёшь. И я надеюсь — не Дамблдору. И ещё… прости, что я тебе это всё сейчас говорю, наверное, правильнее было бы притворяться, что я ни о чём не догадываюсь, но мне очень страшно. Я боюсь за тебя, гораздо сильнее, чем тогда, в первую войну. Что с нами будет, Сев?

На что я надеялась — на поддержку и утешение? Ага, «щаз», как говорят школяры!

— Я могу сказать тебе, что будет, Розмерта, — тихо произнёс он после паузы. — Только тебе не понравится. Не будет больше никакого «с нами». Ты слишком хорошо осведомлена, и это смертельно опасно. Нам следует прекратить всяческие отношения, а тебе — изменить память.

— А не поздно ли ты спохватился, «мон шер»? Мы двадцать лет вместе!

-Мы НЕ вместе, Роз! У каждого — своя жизнь. Я когда-то сделал ошибку, проявил слабость, подпустив тебя слишком близко. И считаю, что лучше тебе будет всё забыть.

— Да? А зачем я тогда учила всю эту медицинскую муру, и магическую, и даже маггловскую? Где твоя хвалёная «снейповская» логика?

— Ну, знания такого рода как раз останутся при тебе! Войну, жертвы и необходимость помогать людям никто ещё не отменял!

— А вот теперь слушай, что я думаю по этому поводу! Я давно бы разорилась, если бы мне было так легко изменить память — насильно. А по доброй воле я на это никогда не пойду! Рискни, но учти — я буду защищаться. Проще тебе меня убить или лишить рассудка, но тогда на твоей совести будет ещё одна жертва!

Я ощутила на себе его странный взгляд. Непонятно было, то ли он сердится, то ли — в такое трудно поверить! — восхищается.

— И потом, Сев, разве я не заслужила право мне доверять? Разве я хоть раз подставила тебя за все годы? Ну, хочешь, я дам Непреложный обет, и он убьёт меня, как только я начну говорить лишнее?

Он замахал на меня руками.

— Ладно, уймись, несчастная! Пусть всё остаётся, как есть. В конце концов, ничего особенно важного ты и не знаешь!

До весны мы не возвращались к неприятному разговору. Благо, профессор Амбридж, и, конечно же, незабвенный Поттер обеспечивали множество других тем для обсуждения. Но ближе к Пасхе, когда Северус появился у меня в очередной раз, вид у него был какой-то потерянный и даже — что случалось ой как нечасто! — виноватый.

— Розмерта, я чуть было не подвёл тебя под монастырь.

— Это, каким образом, позволь узнать? — я от удивления чуть не уронила кофейник.

— Помнишь, я говорил тебе, что занимаюсь с Поттером оккюменцией? По приказу Дамблдора? Совмещаю неприятное с бесполезным? Так вот. Перед занятиями я, на всякий случай, прятал в Омут памяти те воспоминания, которые его не касаются. Сначала всё шло гладко — пока я не оставлял его в кабинете одного. Но стоило мне выйти по делу на несколько минут, как паршивец моментально сунул в Омут свою тупую башку! Когда я вернулся, он смаковал… ну, в общем, ту самую сцену у озера, ты помнишь. Это и само по себе неприятно. Но, главное — ещё немного, и он увидел бы твоё появление, и всё, что за ним последовало!

— Ну и что такого? Мальчик уже большенький! Конфуз бы вышел, конечно — это да! Но, с другой стороны, ничего смертельного. Увидел бы, что его учитель — тоже живой человек. И мужчина.

— Ну что ты несёшь? У тебя одно на уме! Какой, к мерлиновой бабушке, конфуз? У парня ментальный контакт с Тёмным Лордом, это ты, хоть, понимаешь? Если он узнает, что мы уже столько лет… кгм, близко общаемся, то попытается использовать тебя, как рычаг, чтобы воздействовать на меня! С этим срочно надо что-то делать! Не представляешь, как это мне помешает!

Вот тут уж я обиделась не на шутку! Сукин сын! Я на него полжизни потратила, лучшие — простите за банальность! — годы. Зная, что он продолжает сохнуть по своей давно опочившей Эванс, согласилась с ролью тайной любовницы, без каких-либо прав на него, без малейших перспектив... Ждала его по ночам, просыпаясь от каждого шороха, праздники в одиночестве отмечала… И я же, оказывается, мешаю! И потом — я ещё могу поверить, что он боится меня как опасной свидетельницы. Но, чтобы с моей помощью его можно было шантажировать? Что он этим хочет сказать? Что я для него…. Нет, не верю!

— А ты расскажи ему правду — своему Тёмному Лорду! Что я ничего для тебя не значу. Что ты ходишь ко мне, потому что в окрестностях Хогвартса нет других доступных женщин. И что, по слухам, со мной спит ещё полдеревни и полшколы.

Мой драгоценный дружок смертельно побледнел и порывисто вскочил на ноги, отбрасывая кресло в сторону. На секунду мне даже показалось, что он меня ударит.

— Не смей так со мной разговаривать, т-ты, … циничная дрянь!

— Пока ты здесь, место главного циника занято! — моя последняя фраза слилась с хлопком его трансгрессии.

И с чего он так взбеленился, спрашивается?

Стаканы я мою здесь, господа,

Как вам знать, кто я на самом деле?

Б. Брехт

(Перевод С. Апта)

Эта проклятая должность — он всё-таки умудрился заполучить её! Мы отметили это событие скромно, почти по-семейному. После прошлогодних ссор, о которых мы оба старались не вспоминать, Тамплиер был непривычно вежлив, даже Кики не задирал. Но праздник, как мы ни старались, не удался. Я уже усвоила, что со всеми учителями ЗОТИ к концу года что-нибудь случается. Мой друг тоже отлично это знал, он знал гораздо больше моего и явно что-то не договаривал. Насторожила фраза, которую он произнёс, хотя я ни о чём не спрашивала: «Теперь уже всё равно, теперь — можно». Война подступала всё ближе к порогу Хогвартса, и все были смертельно измотаны. Дамблдор где-то покалечил руку и теперь стремительно дряхлел, теряя силы буквально на глазах. Вернувшися в школу Слагхорн, хоть и не потерял свой лоск и манеры, тем не менее, стал дёрганным и подозрительным. Северус за последние три года постарел, казалось лет на десять, и выглядел куда старше своих тридцати шести. Одна я знала, как тяжело ему даётся его двойная жизнь.

И вдруг — совершенно неожиданно для себя — я оказалась в самой гуще событий. В «Три метлы» ни с того ни с сего явился младшенький Малфой — Драко. Раньше-то он моё заведение не особенно жаловал, считая это ниже своего достоинства, а теперь вот пришёл. И, что интересно — один, без свиты и без подружки. День, правда, был не воскресный, и никого из школяров в деревне быть просто не могло. Драко, судя по всему, покинул Хогвартс тайно, воспользовавшись одним из «запасных» выходов. Он выглядел подавленным и вёл себя, что называется, «тише воды и ниже травы». Периодически поглядывая в мою сторону, он, казалось, что-то прикидывал в уме. Сначала я решила, что он пополнил ряды моих воздыхателей. Ну, не то чтобы влюбился, а, скорее, наслушавшись сплетен, возжелал доступной любви зрелой женщины. Возможно, у парня проблемы по этой части, откуда я знаю? Когда он, улучив момент, спустился за мной в винный погреб, я была абсолютно уверена, что сейчас последуют определённые предложения, а то и «военные действия». Я вовсе не собиралась изменять Тамплиеру с его любимчиком, поэтому приготовилась потактичнее объяснить парнишке, что он обратился не по адресу. И тут обнаружила, что прямо мне в лицо смотрит остриё его волшебной палочки.

— Империус! — произнёс он дрожащим от волнения тенорком.

Размечтался, гадёныш! Чтобы накладывать Непростительные, мало произнести нужное слово. Нужна абсолютная уверенность, что ты можешь и действительно желаешь это сделать. А Драко, как видно, совершенно не умел подчинять себе людей. Он, конечно, привык командовать, но теми, кто и так был покорен, кто преклонялся перед его «чистой» кровью или перед деньгами его папочки. Куда ему было до взрослой, уверенной в себе тётки вроде меня, к тому же, прожженной торговки, которая за многие годы выработала своего рода иммунитет ко всяким посягательствам! В общем, этот придурок добился только одного: жутко меня разозлил. Значит, по-хорошему даже пробовать не стал, закомплексованный ты наш! Ну, держись! Сейчас я тебе немного подыграю, а потом — с треском и позором вышвырну за дверь!

Я слегка прислонилась к стене, постаравшись придать телу расслабленную позу, а взгляду — бессмысленное выражение. И стала ждать, что будет дальше. Но продолжение обмануло даже самые смелые мои ожидания. Драко с важным видом расстегнул левую манжету и продемонстрировал Метку. Моргана! Я же не хотела лезть в политику! Но теперь отступать было поздно: убить он меня не убьёт, но обязательно сообщит другим «упсам», а это ещё хуже.

— Отныне ты будешь служить воле Тёмного Лорда!

Я тупо кивнула. Зачем этот пафос? Я же под «империусом», значит, мне должно быть глубоко фиолетово, кому служить! Да хоть кошке Филча!

— Ты будешь беспрекословно выполнять все мои приказы, и никому не станешь о них сообщать!

Я снова кивнула. Очень интересно, что это будут за приказы!

— Первый приказ: если в Хогсмиде объявится Дамблдор, немедленно сообщать мне.

Я кивнула в третий раз. Банально. И этот туда же! Слышала бы его моя несостоявшаяся подружка Долорес Амбридж! Немедленно сообщать? А как он это себе представляет? Я, что, совушек с докладами ему отправлять буду?

Драко достал из кармана галеон, протянул мне.

— Монета зачарована. На ней можно писать короткие сообщения. У меня вторая, я смогу их прочесть. Если я вызову тебя на связь, монета станет горячей. Поняла?

— Да.

Протеевы чары! Как же, наслышаны. Северус рассказывал, как в прошлом году что-то подобное использовал пресловутый «Отряд Дамблдора». Ничего своего придумать не мог, плагиатор несчастный. И галеон, естественно, фальшивый, вон, лёгкий какой!

Парень застегнул манжету и выскользнул из погреба. Я немедленно связалась с Северусом через наш секретный камин.

— Ты знаешь, что учудил твой любимчик?

— Кто? Поттер?

— А ты уже и его полюбил? Нет. Малфой.

Тамплиер был у меня через несколько минут. Слушая мой рассказ, он всё больше мрачнел.

— Ты понимаешь, какую опасную игру затеяла?

— А что мне было делать? И потом, если бы я сразу ему не подыграла, он пошёл бы вербовать бы кого-нибудь ещё. Парня арестуют?

— Нет, ни в коем случае. Дамблдор… ну, в общем, он ожидал от него чего-то подобного. Моя задача — только следить за Драко, чтобы он не наломал дров.

— Значит, ты разрешаешь мне притвориться его сообщницей? — Я не верила своему счастью. — Значит, я, наконец, смогу быть тебе полезной?

Северус развернул меня к себе, цепко взяв за плечи.

— Только потому, что у нас нет выбора. Будь предельно осторожна, Роз. Запомни: одна твоя ошибка, и вы с ним — покойники. Оба.

Так я тоже стала тайным агентом. Сначала в этом не было ничего страшного: я старательно сообщала Драко о каждой пинте медовухи, выпитой директором, потом отчитывалась перед своим ненаглядным, и все были довольны. Но в середине октября, в день первого разрешённого похода школяров в деревню, младшенький Малфой заявился ко мне в заведение, но в зал заходить не стал, а вызвал меня к «чёрному ходу». Мой «повелитель» явно старался скрыть ото всех свой визит в Хогсмид, и меня это насторожило. Что он затеял? Но вскоре всё стало ясно: с самым зловещим видом он вручил мне какой-то подозрительный свёрток.

— Сейчас ты пойдёшь в дамскую комнату, дождёшься там какую-нибудь девушку и наложишь на неё «империус» …

Вот интересно: может ли человек наложить «империус», если он сам под ним находится? Вопрос философский! Надо будет спросить у Северуса!

— …и прикажешь ей отнести это в школу и вручить Дамблдору. Ни ты, ни она не должны прикасаться к тому, что лежит в свёртке. Ты поняла меня?

Я кивнула. Единственное, что я поняла, мой бедный мальчик — это то, что у тебя с головой не в порядке. Даже если моей жертве удастся пронести «подарочек» через школьные кордоны, неужели ты думаешь, что твой адресат столь наивен, чтобы хвататься за него голыми руками? И всё же я не могла исполнить такой приказ, нельзя было подвергать опасности школьников и чрезмерно надеяться на бдительность директора. У него, вон, рука какая чёрная! Тоже, видимо, за что-то схватился, наплевав на осторожность! Пришлось импровизировать на ходу. Я действительно устроила в туалете засаду. Первой желающей «припудрить носик» оказалась семикурсница Кэти Белл, охотник гриффиндорской команды по квиддичу. У меня «империус» получился качественнее, чем у Драко. Далее я трансгрессировала вместе с ней в мою спальню, переодела девушку в свою самую уютную пижаму, и велела ей спать. А сама приняла Оборотное зелье с её волосом, переоделась в её одежду и вызвала Кики.

— Немедленно разыщи профессора Снейпа, и передай ему, чтобы сам перехватил меня на входе. Я сейчас — Кэти Белл. К моему свёртку нельзя прикасаться.

Через минуту я вышла из дамской комнаты, вернулась за столик Кэти, оставила плату за пиво для самой себя (прибавив на чай, чтобы и другие воспользовались примером) и засобиралась в школу. Всё, что требовалось — дойти до ворот Хогвартса. Там меня остановят и отберут опасную ношу. Тогда никто не пострадает, а Драко не заподозрит неладное, признав, что придуманный им план был, мягко говоря, не совсем удачным. Я шла быстрым шагом, не обращая внимания на мокрый снег и усиливающийся ветер, и стараясь не вступать ни с кем в беседы. Но, на мою беду, подруга Кэти, Лианна, решила проявить бдительность.

— Кэти, откуда это у тебя? Не помню, чтобы ты что-то покупала!

— Не твоё дело. Попросили передать.

— Но нам нельзя ничего приносить в школу!

— Тебя это не касается, Лианна!

Тут, уворачиваясь в очередной раз от порыва ветра, я оглянулась и увидела, что за нами идёт ни кто иной, как Гарри Поттер, вместе с Роном Уизли и Гермионой Грейнджер. Нет, у парня просто талант появляться там, где пахнет жареным! Вот будет рад Северус, когда выйдя мне навстречу, в очередной раз столкнётся нос к носу со своим «трудным счастьем»! Но тут уж ничего не поделаешь!

В принципе, было неплохо, что ребята понимают опасность моего «пакетика». Точнее, было бы неплохо, если бы всё ограничилось только душеспасительными беседами. Но эта дурочка Лианна решила отнять у меня «подарок», а бумага подмокла и начала рваться. Я не должна была допустить, чтобы девчонка прикоснулась к его содержимому. Пришлось устраивать спектакль, да такой, чтобы самый тупой зритель понял: того, что в пакете, трогать нельзя. Ни под каким видом!

Отшвырнув свою ношу подальше, я набрала в лёгкие побольше воздуха и с самым омерзительным визгом, на какой была способна, трансгрессировала вертикально вверх. Так обманывать своё тело могут только члены клуба «Кузнечиков» — мастера прыжков в пространстве. Фокус в том, что несколько секунд после такой трансгрессии человек как бы висит в воздухе. Как облако пыли из-под копыт гиппогрифа. Гравитационное поле воспринимает его как единую массу не сразу после перемещения, а с некоторой задержкой. Или вроде того. Этому трюку когда-то научил меня Иолай, мой покойный супруг, и вот, надо же — пригодилось. Получилось очень эффектно. К тому моменту, когда я прекратила орать и плюхнулась на землю, окружившие меня гриффиндорцы прониклись, что и со мной, и с пакетом нужно обращаться очень осторожно. В результате меня до школы донёс Хагрид, а «подарочек» — Поттер, ну куда же без него!

Когда широко шагающий великан, намного опередив подростков, оказался у ворот Хогвартса, мой драгоценный слизеринский декан, грубо оттолкнув Филча, ринулся нам навстречу. В своей неизменной мантии, развевающейся на ледяном ветру, он походил на пиратский бриг под чёрными парусами. И внушал такой же ужас. Даже я оторопела, хотя видела его всяким. Злится на меня? Или всё-таки волнуется?

— Профессор Хагрид, извольте объясниться!

— Профессор Снейп, тут вот какое дело. Нашу Кэти, то есть мисс Бэлл… прокляли её, в общем. Через какую-то штуку. Вон, ребятишки подобрали пакетик-то. — По голосу я поняла, что добрый лесничий готов расплакаться, да жаль, носовой платок достать не может — руки заняты.

Увидев, кто конкретно из ребятишек «подобрал пакетик», Северус стиснул зубы, чуть ли не со скрежетом. Несколько секунд он решал дилемму — что следует сделать в первую очередь: то ли отобрать у Поттера опасную игрушку, то ли разобраться, что случилось со мной и с Кэти. Когда к нашей группе присоединилась встревоженная МакГонагалл, он принял решение.

— Хагрид, девушку — в мой кабинет. Нужно немедленно остановить действие проклятия. Минерва, у Поттера в руках опасный артефакт, который следует изъять. К тому же, ваши студенты, похоже, были свидетелями происшедшего.

Декан Гриффиндора возмущенно поджала губы:

— По какому праву, Северус, вы здесь раскомандовались? Это я, а не вы, исполняю обязанности директора в его отсутствие. Кэти — это тоже моя студентка. И я считаю, что ей лучше помогут в Больничном крыле!

— По праву преподавателя Магической защиты! Черт побери, Минерва, вы что, сомневаетесь в моей компетенции? Или, может быть, вы или мадам Помфри более сведущи в Тёмной магии? Вы хотите спасти девушку, или нет?

Я поймала себя на том, что впервые за столько лет наблюдаю своего Тамплиера, так сказать, «на рабочем месте», среди коллег и школяров. И не позавидовала ни тем, ни другим! Сплетники не преувеличивали заслуг «ужасного профессора Снейпа», они их преуменьшали! МакГонагалл, между тем, неожиданно сдалась.

— Да-да, вы правы, наверное. Я просто, честно говоря, не ожидала… вы так волнуетесь о Кэти! Прошу простить меня, — и торопливо сбежала по лестнице навстречу Поттеру и его друзьям.

Так я в первый и, возможно, в последний раз оказалась в комнате, которую раньше видела только через окошко камина. Но времени, чтобы любоваться её мрачным аскетизмом у меня не было. Едва Хагрид оставил нас одних, уложив меня на черный кожаный диван, Северус склонился надо мной, требовательно заглядывая в лицо:

— Мисс Бэлл?

Я нехотя поднялась, потирая ушибленный при падении локоть.

— Лучше — мадам! Да я это, Сев, я!

— Ты трогала ту дрянь? Или кто-нибудь из школяров?

— Нет, что ты!

— Тогда немедленно рассказывай, в честь всего весь этот цирк! Хочется верить, что ты затеяла его по веской причине!

К вечеру того же дня всё уладилось. Настоящая Кэти, живая и здоровая, была освобождена из-под моего заклятия и помещена от посторонних глаз в Больничное крыло. Она помнила только, как зашла в туалет в «Трёх мётлах», что, собственно и требовалось, чтобы не раскрыть ни меня, ни Драко. Не знаю, что сообщил Северус Дамблдору, но сразу по его приезду девчонка была отправлена на вынужденные каникулы. Всем, естественно сказали, что она угодила в Мунго. «Подарочек» оказался очень качественно проклятым опаловым ожерельем. Северус, исцеляя мои ушибы и ссадины, полученные при падении, объяснил, что если бы я действительно дотронулась до этого замечательного украшения, дело не закончилось бы прыжками и воплями. Скорее всего, «Мётлы» остались бы без хозяйки. И всё же тот вечер я была на седьмом небе от счастья, потому что, хоть и не сразу, удостоилась-таки от любимого благодарности и сдержанных похвал.

Помилуй, Боже, стариков,

На мостовых разлуки.

В. Долина

Альбус Дамблдор. Прошёл уже почти год, а я всё никак не могу успокоиться. Вглядываюсь в лица здешних стариков — обычных магглов, рыбаков, сторожей, лодочников, ничуть на него не похожих — и пытаюсь узнать знакомый взгляд. Его не хватает даже мне — человеку постороннему. Что же можно сказать об остальных: учениках, друзьях, коллегах? Но пусть в итоге он трижды окажется прав, пусть выяснится, что именно он спас наш никчемный мир — я всё равно никогда не прощу его. Это, наверное, смешно — что ему моё прощение? И всё же я не могу смириться и найти оправдания тому, как он распорядился собственной жизнью, что сделал с Северусом, с Поттером, со всеми, кто его любил.

Следующий план Драко был ещё более идиотским, и прошло всё не так гладко, как хотелось бы нам. Слагхорн заказал у меня бутыль медовухи, чтобы подарить Дамблдору на Рождество, и, видимо, не делал из этого тайны: оцените, дескать, мою щедрость и изысканный вкус! Могила его исправит, эпикурейца нашего! Драко тут же явился ко мне со склянкой чего-то весьма ядовитого и потребовал отравить предназначенный директору презент. Знал же, гадёныш, что Филч не станет проверять мою посылку! Мне стоило больших трудов по-прежнему притворяться зомбированной идиоткой и не вылить ему этот яд на голову: портить столь благородный напиток, в который я, можно сказать, душу вкладываю! Но что делать, я же под «империусом»! «Назвался шампиньоном — полезай в ридикюль», — как говорят мои подруги-француженки.

Вечером у нас с Северусом состоялся «военный совет»: нужно было срочно отыскать компромиссное решение.

— Сев, а, может быть, выбросить этот пузырёк к мерлиновой бабушке? А Дамблдора предупредить! Пусть сделает вид, что распознал яд по запаху и сообщит об этом профессорам…

— Ты забыла, что бутылка сначала попадёт к Слагхорну. А он вполне может передумать и выпить всё сам. Его предупредить мы не можем: напугается до смерти и наделает глупостей.

— Тогда давай выльём яд в медовуху, и — опять-таки — предупредим Дамблдора. Слагхорн же зельевар, неужели он не унюхает, что напиток отравлен?

— Знаешь, Роз, с него станется. Я и раньше был не высокого мнения о мастерстве своего учителя, а теперь он и вовсе в маразм впадает.

— Добрый ты!

— Заметь, не я предложил его отравить!

— Ну почему сразу — отравить? Но, вообще-то, ты прав… к тому же, он может подарить медовуху не Дамблдору, а кому-нибудь другому. У него же прорва влиятельных знакомых!

Повисла тишина.

— Северус, а может быть, проще — арестовать Драко?

— Нет. Нельзя.

— А что же тогда делать?

— Ладно, давай мне этот яд. Я над ним немножко поработаю.

Через пару дней Тамплиер, криво ухмыляясь, предоставил мне результат своих трудов.

— Господа Фред и Джордж Уизли с их блевательными батончиками и прочей гадостью могут отдыхать и нервно курить в углу. Моё новое зелье пахнет так же, как тот яд, и даже сильнее. Если его выпить, симптомы будут устрашающие, как при настоящем отравлении: пена изо рта, дрожание конечностей. Но вред для здоровья — минимален.

— Ты, что, опять на себе испытывал?

— А что такого?

— В один прекрасный день ты заявишься в прозрачно-призрачном облике, и тоже спросишь: «А что такого?»

— Типун тебе на язык! Правда, вряд ли он тебя остановит. Ко всем твоим достоинствам добавится дефект дикции! Ладно, заколдованная ты моя, держи склянку! Занимайся своей подрывной деятельностью и ничего не бойся.

Ну, кто мог знать, что уважаемый профессор Слагхорн решит распить эту медовуху со школярами? Что никто из находившихся в комнате не унюхает постороннего запаха? Что принятые Роном Уизли амортенция и противоядие к ней, наложившись на действие зелья и алкоголь, дадут непредвиденный побочный эффект? И что парень несколько дней проваляется в отключке? Я, когда обо всём узнала, пришла в ужас.

— Дорогой, тебе не кажется, что мы доигрались? Так дальше продолжаться не может!

— Роз, не устраивай истерику! Я клянусь тебе, что жизни Уизли ничего не угрожало. Особенно после того, как наш великий Гарри Поттер угостил его безоаром — усвоил-таки школьную программу первого года обучения, спаситель человечества! Зелье просто сработало, как снотворное. Как если бы он выпил твоей медовухи, ну, скажем, ведро. Для молодого, не обременённого мозгами, организма это не смертельно.

Однако, было видно, что и Северусу очень не по себе: как ни крути, выходило, что он выступил в роли отравителя.

А на следующий день в «Три метлы» пришёл Альбус Дамблдор и изъявил желание поговорить со мной с глазу на глаз. Не особенно нуждаясь в приглашении, он решительным шагом прошёл наверх, в мою комнату и захлопнул за нами дверь, попутно шуганув Кики, приготовившуюся подслушивать. Когда я призвала из бара бутыль медовухи и два бокала, он хитро усмехнулся:

— Эта, я надеюсь, приготовлена по обычному рецепту? А то ваша с Северусом вкусовая добавка сильно портит букет.

— О чём вы, господин директор?

— Да полно, леди Кроуфорд, со мной можете не притворяться. Во-первых, я на вашей стороне, а во-вторых — одной ногой в могиле.

Я не знала, что ответить. Он намеренно назвал меня по фамилии, давая понять, что всерьёз интересовался моим прошлым. А Дамблдор, между тем, разглядывал мой камин, медленно водя волшебной палочкой по его периметру. Наконец, он удовлетворённо зацокал языком.

— Чистая работа, ничего не скажешь. Узнаю почерк профессора Снейпа. Камин моего брата тоже настроен на связь с Хогвартсом, но здесь всё сделано гораздо аккуратнее. Обнаружить портал невозможно. Для всех, кроме меня. Я чувствую Хогвартс, как живое существо. Когда Северус сам станет директором, он поймёт.

Дамблдор отсалютовал бокалом.

— За вашего друга! Скоро ему понадобятся все его силы, таланты и удача.

Я машинально сделала глоток из своего бокала, не решаясь вступить в разговор. Что ещё известно директору? И откуда, побери меня Моргана, эта осведомлённость? Неужели Северус всё ему рассказал? И это после того, как мы прятались столько лет! Или он, всё-таки, сам догадался? А Дамблдор продолжал, как ни в чём не бывало:

— Розмерта, кельтская богиня… Глядя на вас, я начинаю сожалеть, что никогда не был влюблён в женщину. Я всегда знал, что вы умнее и талантливее, чем хотите казаться. Вы ведь уже очень давно близки, не так ли? Задолго до появления этого портала. — Он не спрашивал, а утверждал. — Помнится, лет двадцать назад в школе произошла забавная история, которой я раньше не придавал значения: молоденькая кабатчица вмешалась в школьную драку и заступилась за одного мальчика. Да-да, теперь я всё понимаю! Вот почему попавшие под проклятье девушки оказываются здоровыми, а отравленная медовуха только кажется таковой!

— Но если вам всё известно, господин директор, то чего вы хотите? — не выдержала я. — Означает ли это, что вы приняли меры, и я могу прекратить притворяться контуженной «империусом»?

— Нет-нет, ни в коем случае. Вы великолепно играете свою роль. Вот только теперь я сам буду поддерживать с вами связь, и вы будете передавать Драко сведения тогда, когда я попрошу вас об этом.

— Но, ради всего святого — зачем всё это? Что у вас там творится, в вашей школе?

Дамблдор ответил не сразу. Казалось, он старательно обдумывает, что следует мне рассказывать, а что — нет. Хотя я была уверена: он всё уже решил для себя. Поэтому и пришёл.

— Видите ли, деточка, я очень скоро умру. Нет-нет, не перебивайте меня, это не обычное кокетство пожилого человека. Вы ведь обратили внимание на мою руку? Это проклятье, которое убьет меня в течение нескольких месяцев.

Меня потрясла не сколько эта новость — я уже давно догадывалась о чём-то подобном — сколько его тон, спокойный и рассудительный.

— Неужели ничего нельзя сделать? Вы ведь — такой великий маг!

Он слегка поклонился, грустно улыбнувшись.

— Благодарю вас, леди. Но — увы, сделать ничего нельзя. Так вот. Я не могу позволить себе такую роскошь — спокойно опочить в уютной постели. Не могу продлевать удовольствие, цепляясь за жизнь до последнего. Моя смерть должна принести максимальную пользу силам Света. Поэтому я подбросил Волдеморту заманчивую идею: для полной победы ему необходимо ликвидировать меня, самого сильного своего противника. В школе у него двое своих людей. Он с удовольствием поручил эту миссию несмышлёнышу Драко, наказывая его за ошибки отца. Парень уже дважды пытался устранить меня — вашими руками, Розмерта. Это счастье, что вы оказались невосприимчивы к «империусу», и стали так самоотверженно помогать нам. Не думаю, что Драко преуспел бы, даже если бы всё прошло по его плану. Но, без сомнения, вы избавили школу от лишних бед.

Я внезапно почувствовала смущение и залилась краской, как школьница. Но всё-таки спросила:

— А что же будет дальше, профессор?

— Я думаю, Драко попытается напасть на меня в открытую, и для этого организует вторжение Пожирателей в школу. Но вряд ли у парня поднимется рука на собственного учителя. Мне кажется, он вообще не способен на убийство. Убить меня должен другой человек, и он обещал мне это сделать. Вы догадываетесь, о ком я говорю?

Я почувствовала, как моё сердце сжимают невидимые стальные пальцы.

— Нет, только не это! За что?

— Я вижу, что вы догадались. Да, это должен сделать Северус Снейп, ваш возлюбленный. Мне очень жаль, но по-другому нельзя.

— А придётся — по-другому! Я не позволю, я расстрою ваши планы! — Я чувствовала, что у меня начинается истерика, но не могла остановиться. — Драко, значит, на убийство не способен, а Северус — запросто? Ему это — раз плюнуть? Да у него и так на сердце живого места нет, а вы задумали его в убийцу превратить! За что вы его приговариваете? Вам мало того, что он для вас делает? Вы думаете, я ничего не знаю?

Дамблдор спокойно ждал, когда я прекращу кричать. Когда же он, наконец, заговорил, голос его по-прежнему был спокоен.

— Идёт война, леди Кроуфорд. Мне нужно, чтобы после моей смерти Снейп стал правой рукой Волдеморта, чтобы он смог довести моё дело до конца, а, при случае — защитить школу и всех её обитателей. Есть и другие резоны, но я не стану забивать вашу хорошенькую головку излишней информацией. И не пытайтесь расстроить мои планы. Северус дал матери Драко Непреложный обет. Ещё летом. Он погибнет, если откажется выполнить мою просьбу.

У меня всё поплыло перед глазами. Я-то самозабвенно играла в шпионку и была почти счастлива, а Тамплиер, оказывается, всё это время носил в себе такую боль, такую страшную тайну!

— Не скрою, Розмерта, мне было бы намного проще, если бы вы не были замешаны в этой истории. Это не ваша сказка, вы в ней лишняя! Северус продолжает любить Лили, и эта любовь — гарантия того, что он сделает всё для её сына и никогда не перейдёт на сторону её убийцы. Его ничто не должно связывать с миром живых. А вы мешаете. Вы — намёк на возможное счастье, которого он себе никогда не позволит.

— А вы, оказывается, жестоки, профессор Дамблдор! Некоторые тут думают, что я — продажная женщина. Мерлин им судья! Но вот я считаю, что так использовать чью-то любовь — то же самое, что торговать ею!

— Нет, вы меня не так поняли. Его любовь к Лили — это мощное оружие. А ваша? Я не знаю. Как вы думаете, если бы я, а не Драко, решил наложить на вас «империус» или стереть вам память, у меня бы получилось? Но я не стану этого делать, и не потому, что мне претит заниматься Тёмной магией. Возможно, у вас своё предназначение, которого мне, старому человеку уже не разглядеть. Возможно, вы — его награда, а может быть — беда. Но сейчас важно, раз уж наши судьбы так переплелись, чтобы вы помогли мне… нам. Поддержите Северуса, как вы это, должно быть, умеете. И вот ещё что: когда его обвинят в моём убийстве, станут проклинать и поставят вне закона, не спешите всех разубеждать. Это будет, наверное, труднее всего. Но, поверьте мне, так надо.

Что мне оставалось? Я пообещала исполнить всё в точности. Узнав о нашем разговоре, Тамплиер помрачнел:

— Напрасно он рассказал тебе всё.

И больше мы эту тему не обсуждали. Время шло, наступила весна, заканчивался очередной учебный год. Драко требовал, чтобы я немедленно сообщила, как только узнаю, что директор надолго отлучился из Хогвартса. И хотя Дамблдор часто появлялся в Хогсмиде, чтобы затем куда-то трансгрессировать, он не подавал мне никаких знаков, и я не спешила исполнять волю юного Пожирателя. Я уже начинала надеяться, что ситуация изменилась, и мы как-нибудь обойдёмся без нападения «упсов» на школу и без запланированного убийства. Но вот наступила та роковая майская ночь, когда я увидела директора на пустынной деревенской улице в обществе Поттера. Выпроваживая запоздалого посетителя, я намеренно повысила голос, чтобы Дамблдор меня заметил. И сразу после приветствия он произнёс условленную фразу: о том, что отправляется выпить в «Кабанью голову». Я немедленно связалась с Драко посредством монеток, а затем — с Северусом, через наш камин. Малфой приказал мне приготовить две метлы: он-де запустит над школой Чёрную Метку, директор захочет вернуться побыстрее, а попасть в замок с воздуха можно только через Астрономическую башню, где он, Драко, и будет находиться в засаде. Северус выслушал меня молча, сухо поблагодарил. Он был предельно собран и как будто закован в ледяную броню, через которую не могли пробиться никакие эмоции. Вот только взгляд его был мне знаком — так он смотрел на меня в ту ночь, когда погибла Лили, много лет назад. Я не знала, чем ему помочь. Любые слова были бы сейчас неуместны. Но я всё-таки решилась и тихо произнесла:

— Я буду ждать. Что бы ни случилось.

Получилось нелепо и высокопарно, но Северус так же тихо ответил:

— Я знаю. А теперь, извини — у меня нет ни одной свободной минуты.

И я осталась одна. Когда над башнями Хогвартса зловещим цветком расцвела Метка, невесть откуда появившаяся Кики по-щенячьи заскулила и в страхе прижалась к моей коленке. Я, как могла, успокоила эльфийку, хотя сама едва держалась, чтобы не поддаться панике. Я чувствовала себя соучастницей чудовищного злодейства. Как Дамблдор мог так безответственно поступить? Он ведь, фактически, сам заманил этих монстров в школу! А кто там сейчас в состоянии дать им отпор? Старенькие профессора? Пресловутый Отряд Дамблдора — горстка щенков, к тому же лишённых своего предводителя Гарри Поттера? Значит, опять, как всегда — Северус? Мыслимое ли дело — разрываться меж двух огней и следить, чтобы никто в школе не пострадал, и чтобы при этом «упсы» его не заподозрили?

На звук трансгрессии я выскочила из гостиницы бегом, совсем забыв, что под «империусом» так себя не ведут. При одном взгляде на Дамблдора мне моментально расхотелось на него злиться. Не знаю, на что он потратил силы в последнем вояже, и стоило ли оно того, но теперь старик явно был при смерти. Не понимал этого только Поттер, при котором мы не могли разговаривать открыто. Я сообщила, как бы между делом, что «выпустила кошку». Это означало: «всё идет по плану, они уже в школе». И мысленно попрощалась с этим непостижимым человеком, произнеся про себя короткую неумелую молитву неведомым небесным силам. Почему-то некстати вспомнилось, как он впервые пришёл в «Три метлы» и с ходу разоблачил мою неуклюжую попытку скрыть недостатки ремонта посредством трансфигурации, и я невольно улыбнулась вслед удаляющимся силуэтам.

А жуткая ночь всё никак не хотела заканчиваться. Я поднялась в свою комнату, разожгла камин, чтобы унять дрожь, и осталась стоять у окна. Метка над Хогвартсом постепенно рассеивалась, но теперь небо окрасило зарево пожара. При этом жители деревни мирно спали в своих домах, не подозревая о том, какое страшное известие разбудит их завтра.

Он появился в моей комнате внезапно, и в неверном свете каминного пламени был похож на сброшенного в Преисподнюю мятежного ангела: волосы и одежда пропитаны едким запахом гари, лицо искажено болью и яростью, глаза бешено сверкают, словно до краёв наполнены чёрным пламенем. Сначала он просто, молча, стоял, вцепившись обеими руками в спинку кресла, пытался успокоиться и отдышаться. Потом выдохнул, как выплюнул, несколько коротких фраз:

— Всё кончено. Я ненадолго. Не получилось уйти сразу.

Я так и не поняла, что именно не получилось: сразу трансгрессировать на большое расстояние, или уйти, не попрощавшись со мной. Но уточнять не стала. Подойдя к нему поближе, обнаружила, что его мантия на спине намокла от крови.

— Ты ранен?

— Что? Да, в самом деле… — И прибавил совсем уж странное. — Он меня всё-таки зацепил, гиппогриф этот мерлинов. За Поттера заступался. Не везёт мне со зверушками Хагрида.

— Немедленно снимай мантию!

— Но, Роз…

— Никуда ты в таком виде не пойдёшь!

На угловатом плече «падшего ангела» обнаружился след от огромного когтя — глубокий, с неровными краями.

— Ты дрался с гиппогрифом?

— Нет, я от него убегал.

— Почему?

— Потому что иначе его пришлось бы убить! Совсем меня в душегубы записала? Ладно, давай побыстрее. Антисептик, потом — регенерирующее и бадьян.

-Знаю. Сядь, я не могу дотянуться.

Пока Кики внизу приводила в порядок его одежду, я осторожно промыла и обработала рану, которая на глазах затягивалась, превращаясь в едва заметный шрам. Казалось, он не чувствовал ни боли, ни прикосновений моих рук.

— Сев, я видела Дамблдора, когда он вернулся. Он едва стоял на ногах. Ты не только выполнил его волю, но и избавил от лишних страданий.

— Это всё так, Роз, но убийство всё равно остаётся убийством.

— Куда ты пойдёшь?

-У меня теперь одна дорога — к «любимому повелителю». Возможно, мы видимся в последний раз. Помни: ты была под «империусом», ничего не знаешь и не помнишь. Драко рассказал о тебе Дамблдору, а Поттер всё слышал. Так что тебя не тронут — ни «авроры», ни «упсы».

Он сидел ко мне спиной, обхватив руками спинку стула, и говорил куда-то в сторону. Не выдержав, я обняла его сзади, зарываясь губами в волосы, ещё хранящие запах пожарища, прижимаясь всем телом к худощавой спине с острыми лопатками.

— Самый лучший… Откуда у тебя такая сила и… и доброта?

Он повернулся ко мне с горькой усмешкой:

— Кому ты это сейчас сказала? Ни с кем меня не перепутала?

Я вспомнила нашу первую встречу:

— Слизеринцы всегда отвечают вопросом на вопрос?

— Почему ты так решила?

И тут, как всегда вовремя, появилась Кики с вычищенной одеждой. Северус решительно поднялся, словно отгоняя непрошеные воспоминания, быстро оделся и шагнул к камину.

— Всё. Я ухожу.

— Береги себя. И возвращайся, если сможешь.

— Прости, Роз. Я хотел бы вернуться. Ты — единственная — ничего никогда от меня не требовала. Если бы не Лили, если бы я не был так жестко связан — кто знает?

Последняя беспомощная фраза потонула в треске зеленоватого пламени, столбом взметнувшегося в камине.

А осенью он, новый директор Хогвартса, пришёл ко мне и объявил, что вычеркивает меня из своей памяти.

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

М. Цветаева

В первый день мая в этой стране отмечают странный праздник — день солидарности. С кем или с чем они солидарны, я так и не уяснила, несмотря на то, что уже неплохо, почти без помощи магического переводчика, понимаю их язык и даже могу говорить с ними. Одно я поняла: в этот день принято весело проводить время на природе. Поэтому в день праздника побережье и окрестный лес зажили бурной жизнью: среди буйной зелени появились яркие палатки, а в птичий хор влились жизнерадостный смех и звон гитар. В моём новом пабе, который пустовал всю зиму, обосновалась весёлая молодёжная компания. Они бесцеремонно вынесли столы во двор, под роскошный полог звёздного неба, сдвинули их в один длинный, пели песни, активно заказывали и пили терпкое вино и искристое шампанское, флиртовали, шутили и заражали всё вокруг своим весельем, убегали купаться в холодном ещё море, и снова возвращались. Второго мая праздник продолжился с самого утра. Я уже знала всех своих гостей по именам и общалась с ними запросто, на правах старшей подружки. Они, без сомнения, были самыми настоящими магглами, но меня это абсолютно не смущало. Истосковавшись за зиму без общения, я была рада немного отвлечься от мрачных мыслей.

Траектория трансгрессии давно просчитана. Такое дальнее перемещение, да ещё навстречу вращению Земли, требует промежуточных остановок: это как будто ты плывёшь подземной рекой против течения и должен точно знать, где расположены пещеры, в которых можно вынырнуть и глотнуть воздуха. Но сейчас я рванула напрямую, наплевав на перегрузки, мобилизовав все ресурсы организма и доверившись силе медальона, который должен был сработать как портал. Только бы успеть!

Почувствовав под ногами твёрдую почву, я выхватила из кармана свою палочку и выставила её перед собой в оборонительной позиции. Несколько секунд ушло на то, чтобы справиться с пульсирующей головной болью, унять разноцветные искры, пляшущие перед глазами, и осознать, что меня не расщепило на полдороги где-нибудь в районе Будапешта, и я не словила смертоносный зелёный лучик «авады» в момент приземления.

А потом я увидела его. И зажала себе рот свободной рукой, чтобы не закричать. Я думала, что готова ко всему. Но вряд ли найдётся на земле женщина — если это, конечно, женщина, а не монстр в женском обличии — способная сохранить спокойствие, увидев своего мужчину лежащим с разорванным горлом в луже крови. Тамплиер застыл на спине в неестественной, изломанной агонией позе, бледное, словно восковое, лицо и приоткрытые глаза казались мёртвыми. Я заставила себя взглянуть на медальон — если он окрасился в чёрный цвет, всё кончено. Но нет! Он сильно потемнел за время моего путешествия, и продолжал темнеть на глазах, но пока оставался тёмно-красным. Значит, у нас ещё есть шанс. А посему — нельзя терять ни секунды, нужно покрепче зажать зубами свои эмоции — и действовать.

Три удара сердца — и я уже стояла на коленях рядом с распростёртым на полу другом. Мои губы тщетно попытались уловить хотя бы слабое дыхание, а пальцы — почувствовать тонкую ниточку пульса в обескровленном запястье. Но я продолжала свято верить медальону его матери. Быстро огляделась и прислушалась. Мы в каком-то давно пустующем помещении, кругом никого, ещё довольно светло — сказывается разница во времени, снаружи не доносится не единого звука. И, наконец, решившись, осторожно дотронулась до рваного края жуткой раны.

— Прости, любимый. Я должна знать, что произошло.

Быстро сменяя друг друга, мой мозг наполнили яркие образы, обрывки мыслей и эмоций.

Он был давно готов к смерти. Но знал — в интересах дела он должен оставаться в строю как можно дольше. И поэтому, когда Тёмный Лорд вызвал его сюда, в Визжащую хижину, заранее просчитал все его возможные ходы, и успел принять сыворотку, нейтрализующую действие яда Нагайны — любимой питомицы повелителя, и одновременно — его штатного палача. Он не очень верил, что это поможет, но обязан был учесть любой шанс. Как игрок в шахматной партии. Он чувствовал, как во время их разговора повелитель пытается сканировать его мозг, и, выставив мощный ментальный блок, вышел победителем из этого поединка. Он знал, что рядом, в двух шагах, прячется Поттер, и не выдал его ни единым жестом. А потом была короткая, бессмысленная и жестокая схватка с Нагайной. Я содрогнулась, ощутив прикосновения омерзительного чешуйчатого тела, сочащихся ядом зубов-кинжалов, и подивилась, как он мог даже в этой ситуации сохранять ясность ума. Рана слишком серьёзная, он истечёт кровью раньше, чем подействует противоядие. В одном из карманов мантии лежит пузырёк кроветвора, но дотянуться до него уже не хватает сил. Глупо! Он мог попросить Поттера и Грейнджер о помощи, но не стал унижаться и рисковать — они ведь считали его врагом, в их глазах не было сочувствия, только растерянность и страх. Предпочёл остаться учителем, поведать правду о себе и их общем деле. Потратил последние силы, извлекая из угасающего сознания чёткие и ясные образы. За долю секунды они пронеслись, наполняя собой всё моё существо — правильные, выхолощенные воспоминания, в которых не было меня. Только Лили Эванс.

Стиснув зубы от боли и несправедливости, я заставила себя вернуться в реальный мир. Нет, неправда! Я — была! И наша общая память — тоже! И как доказательство, из памяти вынырнуло моё собственное, самое лучшее и светлое воспоминание. Шестнадцатилетний парнишка в лучах заходящего солнца, одухотворённое лицо, чёрное пламя светящихся восторгом необыкновенных глаз, а в тонких пальцах — склянка с волшебной жидкостью, искрящейся всеми оттенками рубина. Кровь саламандры, мой подарок. Кровь… «Мы идеально подходим друг другу». Ну конечно! Теперь я знала, что делать.

Едва я вынула из кармана и увеличила шкаф с целебными зельями и медицинскими приспособлениями, в комнате, наконец, появилась моя верная домовуха.

— Ой, как же так, миссис Мерта…

Я прервала на полуслове её сердобольную тираду.

— Кики, помогай! Быстрее!

Вдвоём мы бережно переложили раненного на сотворённый из здешней рухляди топчан — она левитировала его, а я поддерживала голову и плечи. Чистую простыню я призвала посредством «акцио» из своего бывшего дома. Для себя соорудила что-то вроде лежанки, немного повыше, и небольшой столик, чтобы можно было положить руки. Разрезала палочкой рукава на наших мантиях. Верная Кики была наготове со жгутом, спиртом и пластырем. Я поёжилась, вскрывая герметичную упаковку: метод варварский, примитивный и очень опасный — что взять с магглов! Но выхода нет, медальон почти чёрный. Поднесла длинную иглу к локтевому сгибу своей левой руки:

— Дестината ферире!

Игла послушно вошла в вену. Это заклинание попадания в цель, не требующее применения волшебной палочки, изобрёл в своё время Северус, когда я осваивала это устройство. Тогда он ещё, помнится, ехидно его прокомментировал: «Для криворуких!». Как чувствовал, что пригодится. Увидев, как пластиковая трубка заполнилась моей кровью, я ощутила дурноту. Но, поборов слабость, заставила себя завершить процедуру — убедившись, что в трубке не осталось воздуха, при помощи того же заклинания ввела вторую иглу в еле заметную вену на правой руке возлюбленного — подальше от коварной Метки. Вспомнила, что мне было известно о последствиях укуса этой змеи. Когда около двух лет назад она напала на Артура Уизли, в Мунго долго не могли исцелить его раны — кровь не желала сворачиваться. Значит, остатки яда в жилах Северуса растворят любой тромб. Уже легче. Пока Кики закрепляла иглы, я отдала ей последние распоряжения:

— Сделай ему компресс с регенерирующим зельем. Приготовь для меня флаконы с кроветвором и нашатырь. И запечатай все входы и выходы в доме.

Мне оставалось только ждать, ритмично сжимая и разжимая пальцы левой руки, то напряжённо вглядываясь в неподвижное лицо с резко очерченными чертами, то пытаясь определить цвет медальона — казалось, что он продолжает медленно темнеть.

Теперь у меня была возможность осмотреться получше. Как и все жители Хогсмида, я видела Визжащую хижину только издали, не испытывая желания заглядывать внутрь, даже после того, как узнала её нехитрую тайну. Ничего особенного, обычная ветхая халупа. Значит, именно здесь очень давно, ещё до нашего знакомства, Тамплиер чуть не погиб от клыков оборотня. Именно здесь на него напали собственные ученики, а потом, оглушённого, бесцеремонно выволокли наружу и бросили в лесу. И вот теперь, как будто в насмешку, именно сюда его вызвал для последнего разговора благодарный повелитель. Очень хочется верить, что он ничего здесь не забыл и не надумает вернуться. В Хогвартсе ведь, как я поняла, идёт решающая битва… Но, кто бы объяснил, почему ничего не меняется? Может быть, я что-то не так сделала? Но нет, сама я кровь теряю: голова начинает кружиться, перед глазами появляются чёрные мушки. Рановато. Видимо, сказались перегрузки трансгрессии, да и сорок два года — это, увы, не двадцать два.

— Кики! Кроветвор!

Густая приторная жидкость с заметным привкусом мясного бульона глотается с трудом, но сразу приносит облегчение. Решила вспоминать эпизоды нашей общей жизни. Может быть, если я буду представлять его живым, это поможет. Ведь именно так мы колдуем в раннем детстве, когда у нас ещё нет волшебных палочек. Вспомнилось, как Северус сочинял загадку для желающих получить Философский камень. Сначала мы вместе выбирали какой-нибудь соответствующий ситуации напиток и остановились на вине из крапивы. А потом он решил облечь задачку в стихотворную форму, извёл кучу пергамента, моих и своих нервных клеток. Грозный профессор Снейп, сочиняющий стихи — это было ещё то зрелище, комичное и трогательное одновременно. Вспомнилось, как он ревновал всю школу к этому авантюристу Локхарту. «Ну как можно было приглашать на работу такого проходимца!» И как я ревновала его ко всем, начиная с Грейнджер, и кончая Тонкс. И как в прошлом году он возмущался, обнаружив, что Поттер заполучил его старый учебник и стал делать на уроках зельеварения блестящие успехи. А я пыталась его урезонить: «Чему ты удивляешься? Ты — отличный учитель. Беда в том, что на твоих уроках половина учеников впадает в ступор от страха, а другая половина пытается с тобой бороться! Когда им учиться, бедным?» Моргана, почему он не приходит в себя? Почему медальон не светлеет? Почему, тролль меня подери, у меня опять кружится голова?

— Кики! Кроветвор!

— Миссис Мерта, вам не кажется, что ваша магия не работает? Медальон чёрный.

-Что ты такое говоришь? Он красный! Это просто за окнами темнеет… Давай кроветвор, живо!

Снова — тошнотворный вкус зелья, снова временное облегчение. Наказание моё! Не захочешь меня вспоминать — не надо. Я отдам тебе медальон и уйду. Только очнись, пожалуйста! Я, конечно — не саламандра. Хотя… как знать. Некоторые считают их символом терпения. Я тоже постоянно жила в огне, который сама же и поддерживала. Не отвергай моего подарка, кровь, которую ты усердно мне портил на протяжении двадцати двух лет… Это — лучшее моё зелье, зелье двадцатилетней выдержки… Ох, что ж мне так плохо-то? Чёрных мушек всё больше, они постепенно заслоняют собой всё, откуда-то появилась и стремительно нарастает тупая боль в груди.

— Кики! Кроветвор!

— Нельзя, миссис Мерта. В третий раз — не подействовать.

Увы, она абсолютно права.

— Миссис Мерта, вам надо прекращать это. Мистер Сев не захотел вернуться. Вы ему ничем не помочь. Медальон чёрный.

— Нет, Кики! Вы, эльфы, наверное, цветов не различаете! Он — тёмно-красный!

— Хватит, миссис Мерта! — В огромных глазищах появились слёзы, эльфийка смахнула их зелёной ладошкой.

— Нет! Не хватит! Что ты вообще понимаешь!

— Неправда! Кики всё понимать! — голос у эльфийки неожиданно стал звонким. — Кики любить Добби, свободного эльфа, и теперь ждать от него малыша. Добби погиб, и Кики не было рядом, чтобы помочь. Кики завидует вам!

Бесхитростная история моей давней подруги заставила меня грустно улыбнуться непослушными губами. Я успела прошептать, почти не слыша своего голоса:

— Если у нас не получится, сожги наши тела вместе с домом.

— Кики всё сделать. Удачи, Госпожа.

Чернота перед моими глазами сомкнулась.

Подо мной были ступени винтовой лестницы, круто поднимающейся на верхнюю площадку Астрономической башни. Я откуда-то знала, что это именно она. Северус стоял у самого края этой площадки, его обычная чёрная мантия развевалась на сильном ветру. Он пристально смотрел вниз, без тени волнения или страха, а скорее — с любопытством исследователя. Там, вместо привычного хогвартского пейзажа переливался разноцветными волнами океан, безбрежный и бесформенный. Мой друг был уже готов спрыгнуть вниз, чтобы слиться с этим океаном, но, казалось, что-то его удерживало. И тут я поняла, что именно — еле заметная алая нить, которая протянулась от меня к нему. Нить становилась всё тоньше, и я сообразила, что должна успеть подняться наверх, прежде чем она исчезнет. Я хотела быстро взбежать по лестнице, но ноги подкосились и я упала. Мне осталось только ползти, сдирая ногти о ступени и беззвучно повторяя его имя.

А потом появилась она. Лили Эванс летела по воздуху, окружённая облаком золотого сияния, молодая и прекрасная, как в тот день, когда я увидела её впервые. Она пришла за своим верным паладином. Я понимала, что она легко обгонит меня и быстро достигнет вершины. И тогда Северуса уже ничто не удержит, он ринется за своей единственной святой навстречу смерти. Ужас утроил мои силы, и я вложила их в отчаянный крик:

— Стой, принцесса Эванс! Сначала ты убьёшь меня!

Ослепительное видение остановилось. На прекрасном лице отразился гнев:

— Да как ты смеешь? Я — не убийца. Я пришла забрать того, кто принадлежит мне по праву.

— Ты сама от него отказалась. Много лет назад.

— Это ничего не значит. Северус сделал свой выбор, когда вычеркнул тебя из своей памяти. Он всегда возвращался ко мне: и в день вашего знакомства, и в день смерти Дамблдора, когда он, рискуя жизнью, отправился в штаб Ордена за моей фотографией. У него был такой же патронус, как у меня — серебристая лань. Он семь лет хранил и защищал моего сына. Его последним желанием было — увидеть мои глаза на его лице. Что ты можешь этому противопоставить — жалкие плотские утехи? Что ты вообще можешь — бездарная торговка, к тому же, — она презрительно усмехнулась, — не блещущая красотой, склонная к полноте и далеко не первой молодости! Уйди с дороги! Возвращайся, спасай свою ничтожную жизнь!

Я поморщилась. Оказывается, даже святые становятся стервами, когда видят перед собой соперниц! Я много чего могла сказать. И что мой патронус — тоже лань, и теперь не понятно, кто на кого повлиял и кто любит сильнее. И что Северус стёр воспоминания обо мне, потому что почувствовал, как много я стала для него значить. Но вести подобный спор показалось мне недостойным, мелким и несвоевременным. Я лежала в пыли возле её ног и, наверное, выглядела беспомощной, нелепой и смешной. Но всё же я нашла в себе мужество ответить:

— Да, Эванс, я самая обычная женщина. И всё, что я могла — это двадцать два года быть рядом с любимым человеком. Принимать его со всеми ошибками и недостатками, стирать ему рубашки и врачевать его раны. Это, наверное, сущие пустяки. У меня никогда не было на него никаких прав. Но, клянусь тебе, я не покину ту проклятую хибару, пока не верну его в наш грешный мир. А если не получится — она станет нашей общей могилой. Та Лили, которая когда-то отдала свою жизнь во имя любви к сыну, смогла бы меня понять.

Сияющая красавица печально вздохнула, подлетела ко мне и взяла мою руку в свою. Я почувствовала необыкновенную лёгкость, и через секунду мы вместе скользили по воздуху. Она опустила меня на площадку Астрономической башни, соединила наши с Тамплиером руки и стала медленно терять очертания, превращаясь в золотистое облачко. Прежде, чем растаяло и оно, до нас донеслось:

— Будь по-твоему, Розмерта. Живите оба. Спасибо за сына, Северус. Последняя просьба — встреться с ним, когда всё закончится. Избавь от чувства вины, сам знаешь, как это больно.

К реальности меня вернула произнесённая совсем рядом язвительная фраза:

— А я думал, это ты — моя… спасительница. И теперь я… как честный… человек, должен жениться… на беременной домовухе.

Голос был слабый, хриплый, искажённый до неузнаваемости, но интонации — прежние, родные.

— Молчите уже, мистер Сев. Вам вредно разговаривать, особенно — болтать такую чушь!

Я разлепила веки. За окнами было совсем темно. В Хижине царил полумрак, видимо, Кики, побоялась зажечь яркий свет.

— Я вам не помешаю?

— О, миссис Мерта! Очнулись, наконец!

Северус полулежал на своём топчане и поправлял здоровье зельями из нашего арсенала, составив из них какой-то умопомрачительно пахнущий коктейль. Он тут же левитировал в мою сторону свой стакан, который я поймала трясущимися руками и осушила в три глотка, сразу же почувствовав мощный прилив сил. Пока я пила, он пристально на меня смотрел, и наконец, с расстановкой произнёс:

— Роз… Ты обещала… уехать.

— А я и уехала. А ты обещал всё забыть!

— А я и… забыл. — Ответил он в тон мне. — Постой, и вправду… как это? — Потом скосил глаза на использованную пластиковую трубку с двумя иглами, которая всё ещё валялась на столике. — Ну да, конечно… магия крови.

— А ты чего хотел? От меня не так легко избавиться! — И тут я взглянула на его левую руку с засученным рукавом. Вместо Чёрной Метки на ней красовался шрам в виде молнии. — Северус, что это?

— Тёмного Лорда… больше нет.

— Так ты теперь тоже — Мальчик-который-выжил?

— Язва… несчастная.

— Почему несчастная? Счастливая! Даже очень!

— Миссис Мерта, мистер Сев, да замолчите вы оба! Вам же вредно! Зачем вы тратить силы на разговор?

— И то верно! Кики, мы собираемся домой. Сев, если мы с Кики тебя поддержим, ты сможешь трансгрессировать?

Чужие люди отворят

И каждый вздох, и чуждый взгляд.

Г. Шпаликов

В усадьбе с бесхитростным названием «Нора» давно уже не было такого веселья. А уж подобной роскоши — тем более. Сегодня Артур Уизли выдавал свою единственную дочь за спасителя волшебного мира Гарри Поттера. Казалось, вся магическая Британия собралась здесь, чтобы поздравить и обласкать своего любимца и его очаровательную невесту. А ведь хотели пригласить только близких друзей. Было самое начало осени, на грядках пестрели георгины, в саду стоял уютный запах спелых яблок. Многочисленные столики были расставлены прямо на лужайке перед домом. Праздник плавно перешёл в ту стадию, когда официальные речи давно сказаны, свадебный торт разрезан, но шампанское всё еще льётся рекой, а весёлые гости рвутся на сцену, чтобы подпеть и подыграть сбившимся с ног музыкантам. Тёмно-синее ночное небо украсила яркая луна, похожая на Орден Мерлина первой степени, но сегодня ей было тесно от соседства многоцветных фейерверков. И вдруг среди всех этих светящихся драконов, снитчей, цветов, птиц, пляшущих вейл, сердечек и обручальных колец появилась новая фигурка, которая выглядела живым существом, попавшим в магазин игрушек. Прелестный большеглазый и тонконогий зверь сделал круг над столами и умчался куда-то в самую тенистую часть сада. Он как будто звал за собой. Никто из гостей не придал этому особого значения: ну, подумаешь, запустил кто-то патронуса, чтобы покрасоваться перед друзьями, почему бы и нет! Однако жених, нарядный, солидный и счастливый, при виде светящегося зверя побледнел и поднялся с места. Невеста попыталась удержать его за локоть:

— Гарри, ты куда?

— Погоди, Джинни, я сейчас вернусь.

Следом за ним по садовой дорожке уже бежали Рон с Гермионой, его друзья, тоже недавно сыгравшие свадьбу. Рон, как и сестра, попытался его удержать:

— Не ходи, Гарри. Это может быть ловушка.

— Скорее всего, просто чья-то глупая шутка, — возразила его жена. — Ты ведь отлично знаешь: никого из тех, кто мог бы запустить такого патронуса, больше нет в живых. Прости, но это так. И я тоже не советую ходить за ним.

— Нет, я так не могу. С чего мне бояться призраков прошлого?

— Тогда мы идём с тобой!

— Не стоит, друзья. Это было бы неосторожно. Если хотите, можете подождать неподалёку.

Молодой человек сошёл с дорожки и шагнул туда, где гуще всего смыкались ветки. Несмотря на всю свою храбрость, он всё же невольно вскрикнул, когда луч луны и отблески фейерверков осветили знакомую до боли фигуру в чёрной мантии.

— Это… вы?

— Надо полагать, что я. Как вы сами изволили заметить на моём уроке, Поттер, «призраки, они просвечивают». Не только вам удалось вернуться с того света.

— Но — как? — Гарри осёкся. Он сообразил, что голос у бывшего учителя теперь глухой и хриплый, а высокий воротник сюртука застёгнут с особой тщательностью — под самый подбородок.

— Разочарованы? Столько хороших людей полегло, а этот сукин сын всё-таки сумел выкрутиться?

— Нет, что вы, профессор Снейп! Я очень рад вас видеть! Я ведь ничего не знал. И вёл себя, как последняя свинья. А вы… вы — настоящий герой! Простите меня, если можете. Я так вам благодарен! Я восхищаюсь вашим мужеством! Это такое счастье, что я могу это вам сказать!

Глаза молодого человека увлажнились. Казалось, ещё чуть-чуть — и он со слезами бросится на шею человеку, которого ненавидел семь лет. Северус тоже отлично это почувствовал, поэтому поспешил грубовато отстраниться.

— Ну-ну, Поттер, держите себя в руках. К вашему сведению, я по-прежнему считаю вас безалаберным, заносчивым и своенравным мальчишкой. И нерадивым учеником. Сколько бы вам ни пели «осанну» все остальные. И то, что вы один-единственный раз сделали всё как надо, мало что меняет.

Но Гарри продолжал смотреть на своего профессора, как рядовой — на любимого генерала.

— Вы правы, наверное. Вы знаете, я часто вспоминал вас в последнее время. И многое понял. Ваши уроки, достаточно жёсткие, помогли мне быстрее повзрослеть, научили не бояться трудностей.

— Прекратите! Ещё немного — и у меня вырастут крылья! Если хотите знать, я тоже не всегда вёл себя правильно.

Юноша вдруг спохватился.

— Да что же мы стоим? Пойдёмте! У меня сегодня свадьба! Я приглашаю вас!

Северус зло усмехнулся.

— Наивный щенок! С кем же вы намерены посадить меня за стол? С Джорджем Уизли? А вы берётесь объяснить ему, что я не хотел его покалечить, а просто хреново летаю на метле? Или — с Молли? Она предпочла бы увидеть воскресшим Фреда! Или, лучше — с Невиллом Лонгботтомом? Он сразу же протрезвеет и лишится аппетита! Или — с его бабушкой? И одеться в её наряд — как тот боггарт! А что? Повеселим народ! А, может быть, с «аврорами»? О, у них есть ко мне много вопросов! — Он закашлялся и отвернулся.

Гарри какое-то время ошарашено молчал. Потом проговорил, тихо, но твёрдо:

— Что бы там ни думали другие, я считаю, что вы заслуживаете самого почётного места на этом празднике.

Северус пристально посмотрел на бывшего ученика.

— Достаточно, что вы так считаете. На этом и остановимся. С бракосочетанием, Поттер. — Он помедлил, но всё же вынул из кармана мантии потрёпанную книгу. — Я не мастак делать подарки. Но, думаю, будет правильно отдать её вам.

Гарри обрадовался, как ребёнок:

— «Расширенный курс зельеварения»? Тот самый?

— Совершенно верно. Я забрал эту книгу из Выручай-комнаты, после того, как вы её там спрятали. В конце концов, с её помощью я смог научить вас хоть чему-то. Теперь она вполне безопасна: все боевые атакующие заклинания я заменил на исцеляющие, которые составил много лет спустя. Незачем вам или вашим детям практиковаться в Тёмной магии.

— Спасибо, профессор! — Гарри бережно прижал к груди старенький томик. И, неожиданно решившись, добавил: — У меня есть к вам маленькая просьба…

— У вас — ко мне?! Какая же?

— Можно, я назову в вашу честь сына?

Северус, судя по всему, ожидал чего угодно, только не этого.

— Поттер, а вам не кажется, что это уже чересчур? Назовите лучше в честь профессора Дамблдора, он этого действительно заслуживает.

— То есть — вы против?!

— Да нет, дело ваше… То есть, я же не могу вам запретить… — и он отвернулся, на этот раз, чтобы скрыть смущение.

И тут со стороны дома донеслись звонкие голоса:

— Гарри, ну где ты там?

— С тобой всё в порядке?

Профессор, казалось, был рад закончить трудный разговор:

— Не смею дольше вас задерживать. Ваши гости могут обидеться.

— Постойте… А где вы были всё это время? Вы вернётесь в школу? Мы ещё увидимся?

— Слишком много вопросов, Поттер! — Северус сокрушённо вздохнул. — Вы хуже Риты Скитер, честное слово. Скажу только одно: я сейчас живу далеко отсюда и возвращаться в ближайшее время не намерен. Надоело, знаете ли, быть пешкой в чужих играх… Идите же!

— Нет, подождите!

— Что ещё?

— Профессор Снейп… Там, в Визжащей хижине вы несколько раз просили у Волдеморта разрешения привести меня. Скажите, если бы он разрешил, что бы вы сделали? Выполнили бы своё обещание?

Северус плотоядно усмехнулся:

— Ну, разумеется.

— Не верю!

— А не верите — так и не задавайте глупых вопросов. Прощайте!

— Прощайте, сэр.

Голоса Рона и Гермионы раздались уже ближе:

— Гарри, откликнись!

— Что случилось?

Гарри сделал несколько шагов навстречу друзьям:

— Да здесь я, здесь! Иду!

А когда обернулся, на поляне уже никого не было.

— Роз, я чувствовал себя последним идиотом! С Тёмным Лордом — и то легче было разговаривать.

Просёлочная дорога петляла между холмами, заросшими вереском. «Нора» с её весельем и фейерверками осталась далеко позади, но мы не спешили трансгрессировать. Неизвестно, когда в следующий раз доведётся подышать воздухом родной страны.

— А по мне — так всё получилось великолепно. Спасибо, что разрешил остаться и послушать.

— Не благодари. Если честно, мне просто нужна была твоя поддержка.

— Ну что ж! Теперь все твои долги розданы.

— Да, пожалуй. Но, знаешь, Роз, что самое смешное? Похоже, старик оказался прав. Я действительно привязался к этому мальчишке.

Снег... И мы беседуем вдвоём,

Господи, спасибо, что живём!

Э. Рязанов

И почему я решила, что зимой возле моря — страшно? Неправда. Есть своя красота и в грозных зимних штормах, и в трогательной решимости бесчисленных снежинок, спешащих навстречу свинцовым волнам и бесследно исчезающих в пучине. И в опустевшем, будто бы вымершем, пляже. И в мокром лесе, притихшем до весны, сохранившем кое-где желтую осеннюю листву и алые ягоды. Мы могли бы поселиться и в более тёплой стране, на каких-нибудь банановых островах, в краю вечного лета, ведь с нашей способностью к трансгрессии перед нами открыт весь мир. Но у этого места есть особая притягательная сила, даже, пожалуй, своя магия. И, несмотря на мои опасения, Северусу здесь тоже понравилось. Возможно, из-за того, что я слишком часто думала о нём, когда жила здесь в последний год этой жуткой войны. Его не смутило даже наличие на первом этаже нашего жилища ресторанчика для магглов — видимо, за все эти годы он привык воспринимать мою работу как неотъемлемую часть жизни, моей и своей. И потом, он всегда может уединиться наверху, в магической части дома, о существовании которой наши гости даже не догадываются. Но после шумного лета даже более весёлым и общительным людям хочется передышки. И поэтому просто замечательно, что сейчас на сотни миль кроме нас нет ни одной живой души.

Рождество здесь празднуют после Нового года, но мы будем отмечать его завтра, вместе с нашими соотечественниками. Раньше Северус терпеть не мог Рождество и никогда его не отмечал. И сегодня весь день, пока шла подготовка, он брюзжал, что не желает принимать участие в этих детских забавах, что маг, отмечающий религиозные праздники, выглядит глупо, и вообще, религиозность магов, которые знают о мироздании куда больше, чем маггловские священники — это нонсенс. Но, когда я начала наряжать ёлку, он заявил, что я понятия не имею ни о сочетании цветов, ни о композиции, оттеснил меня и взялся за дело сам. Я хотела было обидеться, но передумала, выразив только надежду, что сушёных нетопырей и скорпионов на нашей ёлке не будет. Ёлку, а точнее шикарную пушистую сосну, для нас раздобыла Кики. У неё и на новом месте огромное количество поклонников: не только домовые, которые здесь выглядят несколько иначе и больше похожи на людей, но и лешие, и даже — один водяной. Но наша красавица держит себя в строгости и старательно воспитывает сына. А вот, кстати, и он! Добби-младший с упоением ползает по ковру и пытается оседлать огромного вальяжного черного кота по кличке Слизерин. Кот не сопротивляется, только периодически стряхивает с себя непрошеного седока, метёт хвостом и косит жёлтыми глазами то в мою сторону, то в сторону Северуса, прикидывая: «А что сделают со мной хозяева, если я всё-таки стукну лапой этого надоеду?» Добби-младший — пожалуй, первый домовик, получивший свободу при рождении, вместе с чепчиком, ползунками и распашонкой. Я надеюсь, он будет хорошим приятелем моему малышу.

Но вот Кики принесла нам кофе и отправилась укладывать в постель своё сокровище, которое тут же протестующее завопило.

Северус лениво просматривает газету. «Ежедневный Пророк» приходит к нам с опозданием на сутки. Но это не существенно: на родине, к счастью, давно уже не происходит ничего особенного. Имя моего супруга всуе тоже никто не поминает. И слава Мерлину. Мне хватило той статьи Риты Скитер, которая была опубликована летом. «Снейп: мерзавец или святой?» Подумать только! Нашлась тоже высшая инстанция! Бездарная писака с грязным языком! Сев был в бешенстве, а он ведь тогда только-только от ран оправился. Насилу успокоила, пообещав выслать ей в подарок бутылочку отравленной медовухи — по нашей доброй традиции. Но мы потом передумали: жалко стало на эту дуру благородный напиток переводить….

Но вот газета отложена в сторону. Мы сидим перед камином в уютных креслах, смотрим на огонь и пьём кофе из маленьких чашечек. Я думала, что нам — двоим одиночкам — будет трудно постоянно, изо дня в день, находиться рядом. Но это оказалось легко и естественно, как будто так было всегда.

— Роз, мне прислали приглашение из Международного магического университета. Предлагают возглавить кафедру экспериментального зельеварения. Я, пожалуй, соглашусь.

— А где он находится, этот твой университет?

— Никто не знает, кроме ректора. Он засекречен. Но это не важно: они берутся оплачивать ежедневные транспортные расходы и предоставлять порталы.

— Но тебе же придётся вести занятия!

— Мой колдомедик считает, что я уже вполне могу читать лекции.

— Я сама с ним поговорю. На всякий случай. Мне совершенно не хочется, чтобы ты потерял голос и потом до конца жизни изъяснялся на языке жестов или шипел по-змеиному!

— Да брось ты! Хватит со мной носиться! Не могу же я до бесконечности сидеть у тебя на шее! К тому же, скоро нас станет трое, и ты какое-то время вообще не сможешь работать!

— Ну, ладно, так и быть! Только никаких индивидуальных занятий с хорошенькими студентками!

— А я не провожу индивидуальных занятий. Принципиально.

— А окклюменция?

— Исключение, которое только подтверждает правило. И вообще — не напоминай!

Я отставляю свою чашечку и пересаживаюсь к нему на колени. Он осторожно проводит рукой по моему животу, пока ещё не слишком заметному:

— Не боишься? Немногие в твои годы на это решаются…

— За себя — нет. Я столько лет была подругой шпиона, что, по-видимому, исчерпала свой лимит страха. Надеюсь на своё здоровье и твои зелья.

Неожиданно он подхватывает меня на руки и несёт к постели. Не левитирует, а именно несёт на руках.

— Уронишь!

— Ещё чего! Чушь какая!

Вот ведь! На первый взгляд, как и прежде — худощавый, как подросток. И откуда только сила берётся?

— Тамплиер…

— Давненько ты меня так не называла!

— Думала, что тебе не нравится…

— Я притворялся, что не нравится. Обидно было, что это прозвище ты придумала, а не она…

— А теперь?

— А теперь — нет. Теперь ты — мой Храм…

Неверный свет догорающего камина бросает тени на стены. В углу загадочно поблескивает ёлка. Где-то за окном шумит море, продолжают свой полёт снежинки. А мы — одни на целом свете. Пока ещё наша близость вполне безопасна для будущего наследника, и всё же мы очень осторожны. Скоро, совсем скоро, нам придётся на время оставить подобные вольности. Мы не знаем, девочка у нас будет или мальчик: маггловские приборы для нас бесполезны, а использовать магию для диагностики опасно, можно навредить малышу. Северус мечтает о сыне, хочет быть ему настоящим отцом, не таким, какой был у него самого, избавить от повторения собственных ошибок. Надеюсь, его мечта сбудется.

Ласковые бережные прикосновения, торопливый шёпот. И вновь — эти огромные волны, уносящие нас к звёздам, волны нежности и наслаждения. Кажется, что у нас не только одна кровь, но и общее дыхание, и даже — одно большое сердце на двоих. Стоило прожить полжизни, чтобы научиться так любить, так понимать и чувствовать друг друга. Когда с моим любимым произошла эта перемена? Когда он перестал носить маску падшего аскета и бояться своих чувств? Когда разрешил себе быть счастливым? Это война его, наконец, отпустила — или первая любовь? Или, может быть — обе? А… не важно. Нашла тоже время задавать такие вопросы! Он, правда, всё ещё вздрагивает, когда я случайно касаюсь губами его шрамов, но тут же успокаивается, предоставляя мне возможность снова и снова зачеркивать при помощи поцелуев страшные воспоминания. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь окончательно их победить, но я очень стараюсь.