А всё-таки не бывает неинтересных книг!

Это произошло в один из зимних вечеров, когда во всем замке стоял невообразимый холод, а в гостиной Гриффиндора было, как всегда, тепло и уютно. Большинство её обитателей либо корпели над домашними заданиями, либо развлекались кто как мог, в зависимости от степени изощренности фантазии. Я была увлечена изучением древнего фолианта по нумерологии, который недавно обнаружила в библиотеке, когда ко мне подошёл мой лучший друг и, со словами: «Гермиона, почитай как-нибудь на досуге, очень интересная книга», − протянул издание в невзрачном переплёте. Первая мысль, которая пронеслась в моей голове, содержала примерно следующее: «Мне, лучшей ученице и, возможно, самой начитанной девушке современности, порекомендовал мне книгу Гарри, Герой магического мира, Мальчик-Который-Выжил-и-Победил, талантливый ловец, но известный балбес и лентяй?! Как такое вообще возможно?!» Но бегло осмотрев обложку, я поняла, что каким-то (одному Мерлину известным) образом это творение знаменитого английского классика смогло укрыться от моей всепоглощающей любознательности. Собственно это меня и зацепило. Поэтому я, не контролируя выражение своего лица, на котором отчетливо читалось изумление и недоверие, молча взяла книгу и отложила в сторону, пообещав себе, что покончу с ней в ближайшее же время.

Спустя несколько часов я пожелала мальчикам спокойной ночи и отправилась в спальню с твёрдым намерением разделаться с несчастной книжкой. Но она оказалась настолько неинтересной (оказывается, книги могут быть и такими!), что, еле осилив пять глав, я провалилась в сон.

Проснулась я со счастливой улыбкой на губах, но, вспомнив содержание сна, тут же попыталась взять себя в руки, хотя в голове, совершенно не контролируемые мной, проносились образы прошлой ночи. Мне снился Гарри. Вообще-то, он часто мне снился, ведь я всегда переживала за лучшего друга, который притягивал к себе неприятности и ничего не мог с этим поделать. Но этот сон был совершенно иного толка. Гарри был в моём сне на протяжении всей ночи. Это был калейдоскоп самых счастливых моментов нашей жизни: встреча с троллем на первом курсе, путешествие во времени на третьем, занятия в АД на пятом… Но в центре внимания были только я и Гарри, наши, наполненные то беспокойством, то гордостью, то нежностью, взгляды, адресованные друг другу. Взгляды, от которых порой приходилось краснеть, а затем судорожно подбирать тему для разговора. Усилием воли я заставила себя забыть об этом, обвинила во всём расшалившиеся гормоны и отправилась на уроки.

На протяжении дня на меня то и дело с любопытством поглядывал Гарри, но я решила оставить его без внимания, слишком была занята собственными мыслями. После уроков я, сославшись на плохое самочувствие, пошла в свою спальню и продолжила чтение сверхзанудного произведения, надеясь вскоре обнаружить то, что Гарри охарактеризовал как «очень интересное». Но пока ничего особенного я не заметила. Книга была написана весьма мудреным языком и действовала на меня как мощное снотворное. «Что-то здесь нечисто», — подумала я, прежде чем уснуть.

Проснувшись в 4:38, я вспомнила, что сегодня выходной. Но так как чувствовала себя бодрой и выспавшейся, не стала сетовать на столь раннее пробуждение. Тем более, стоило только закрыть глаза, как тут же возникал образ, не покидавший меня ни на секунду прошлой ночью. Впрочем, как и позапрошлой. Мне снова снился Гарри. И от этого я чувствовала себя первокурсницей, получившей похвалу профессора МакГонагалл, т.е. бесконечно счастливой. Но эти сны смущали меня. Во-первых, они были очень необычными, как будто кто-то прокручивал в моей голове мои же воспоминания, объединяющие нас с Гарри, начиная с первого курса, но я, словно в замедленной съёмке, видела каждый взгляд, каждое движение моего лучшего друга, обращенные ко мне. Во-вторых, странным было то, что этот сон вытеснял другие сновидения, что тоже было ненормально, ведь раньше со мной такого никогда не случалось. Ну и, в-третьих, меня настораживал тот факт, что главным героем был Гарри. Он мне всегда нравился, но когда четвёртом курсе в его сердце поселилась Чжоу, я заставила себя поверить в то, что все мои чувства были просто детской привязанностью, которую я неправильно истолковала под влиянием всеобщей и повсеместной влюблённости, свойственной подросткам. А теперь аргументы в пользу моей прежней теории казались ничтожными и на глазах теряли силу. И всё из-за неудачного колдовства Морфея. Колдовство! Как же я раньше об этом не подумала? А вдруг на несчастную книжку наложены какие-то чары, ведь до неё мне никогда не снилось ничего подобного…

И я решила провести эксперимент, подтверждающий или опровергающий предположения о зависимости моих сновидений от чтения книги, которую мне посоветовал Гарри. Для чистоты эксперимента я не брала её в руки в течение нескольких дней. Это было не трудно, ведь даже лекции профессора Бинса вызывали у меня гораздо меньшую сонливость. К тому же программа седьмого курса была настолько насыщенной, что у меня оставалось катастрофически мало времени для так называемого «внеклассного» чтения. И хотя книгу я забросила, не думать о нас с Гарри не могла…

К тому же я оказалась права. В те дни, пока я не читала книгу Гарри, он мне не снился. Снились самые обыкновенные сны, которые наутро часто забывались, − всё было точно так, как описывает соответствующая глава магловского учебника биологии. Но чтобы окончательно убедиться в своей правоте, я снова взялась за чтение таинственного сочинения. За вечер, отчаянно борясь с зевотой и слипающимися глазами, я осилила бóльшую часть, после чего вырубилась, даже не погасив свет.

Утром я совершенно не удивилась, получив последнее подтверждение правильности своего умозаключения. Не удивилась, но немного испугалась: кто смог наложить на магловскую книгу такие загадочные чары? Уж точно не Гарри! Я решила, во что бы то ни стало, докопаться до истины, и дочитать до конца, наконец-то, заинтересовавший меня роман. Может быть, Гарри имел в виду именно это? Наверняка, он тоже попал под действие чар. Зная его «любовь» к чтению, я была уверена, что Гарри не дошёл бы и до середины, не будь веской причины, заставившей его продолжить. Я пообещала себе обязательно всё у него выведать. Но позже. Прежде надо разобраться в себе.

Кстати, о Гарри… Ну, конечно, он всё знал о действии книги, иначе, чем объяснить его спокойствие и ненавязчивость. Если обычно, он терпеливо вытягивал все возможные причины моего странного поведения; то в этот раз, лишь бросал заинтересованные взгляды и выгораживал меня перед Роном, который и так всегда считал меня ненормальной, а теперь решил, что на фоне любви к учёбе у меня съехала крыша. Рон был близок к истине — всему причиной любовь.

Следующие три дня были очень насыщенными. К учёбе и обязанностям старосты добавились поиски информации о злополучной книге. Но напряжение дня безвозвратно исчезало ночью, во сне я наслаждалась взглядами Гарри, большинство из которых в реальной жизни просто не замечала. Но, пока не известная мне, магия показала их все: нежные, бросаемые украдкой, когда мы вместе делали уроки, открыто обеспокоенные, когда мне угрожала опасность… Я видела даже то, чего не могло быть в моей памяти. Например, как Гарри сжимает мою руку, а я, оцепеневшая после встречи с василиском, не могу ответить ему тем же. Или, как он подлетает ко мне, и какой болью наполнены его глаза, когда в Министерстве магии заклинание Долохова достигло своей цели. Всё, увиденное мной во снах, пробудило чувства, которые я так упорно скрывала от самой себя, чувства, совершенно не естественные для подруги, и зародило надежду на их взаимность. Но прежде чем отдать свой разум на растерзание наивных, но таких приятных, девичьих грёз, я должна была найти научное обоснование всему происходящему. Что, разумеется, и сделала.

В течение трёх дней я, можно сказать, дневала и ночевала в библиотеке, но, перерыв невообразимое количество литературы, так ничего и не нашла. Тогда я набралась смелости (а быть может и наглости) и пошла к профессору Флитвику. Конечно, я обошлась без имён, но постаралась как можно полнее изложить суть проблемы, слегка краснея и заикаясь при этом. Профессор понимающе улыбнулся и, не задавая лишних вопросов (всё-таки приятно быть любимой ученицей!), дал мне древний фолиант, который, по его словам, непременно должен был мне помочь. Возвращалась в спальню я бегом, не обращая внимания на ошарашенных подобным поведением старосты школы учеников. Затем, сгорая от любопытства, углубилась в чтение.

Спустя несколько часов, когда было уже далеко за полночь, я получила ответы почти на все свои вопросы. Оказалось, что такие чары может наложить любой волшебник, испытывающий чувство истинной любви. Яркие эмоции пропитывают всё вокруг него, но самую большую «дозу облучения» получает предмет, на котором сконцентрировано внимание волшебника. Этот предмет «запоминает» чувства, пропитывается Магией Души, и становится своего рода магическим артефактом, который действует следующим образом: попадая в руки человека (даже маглы могут попасть под действие чар), он помогает найти его вторую половинку. Если человек не знаком со своей парой, то артефакт будет показывать будущее, направляя его навстречу судьбе. А если предназначенные друг другу люди знакомы, волшебный предмет обратит их внимание на прошлое, в котором они были рядом. Действует артефакт всегда одинаково: пока человек взаимодействует с волшебной вещью (читает книгу, дневник, смотрит на картину, носит медальон и т.д. — предметы могут быть самыми разными), он видит таинственные сны, которые рано или поздно должны соединить его с тем, с кем он составит идеальную пару. Всё это было написано туманно и загадочно, но я точно поняла две вещи. Во-первых, что подобная магия не может быть тёмной. Это принесло мне облегчение. А во-вторых, оказалось, что Гарри — моя вторая половинка. Я-то была счастлива, ведь это именно то, о чём я всегда мечтала где-то в глубине души, а вот, что по этому поводу думает Гарри... Так или иначе, дальше откладывать разговор с ним было бессмысленно, к тому же нужно вернуть книгу.

Вспомнила о том, что время не соответствует посиделкам в гостиной, я только тогда, когда очутилась в кромешной тьме с горящими глазами и с прижатой к груди книжкой. Хлопнув себя по лбу свободной рукой, я хотела было уже вернуться в комнату, но тут мои глаза, привыкнув к темноте, различили фигуру, сидящую в кресле перед потухшим камином. Подойдя поближе, я поняла, что это был тот, с кем я и собиралась поговорить. Гарри спал, но, видимо, почувствовал, что кто-то нарушил его уединение, и резко открыл глаза. Решив, что лучшая защита — это нападения, я задала первый пришедший в голову вопрос:

− Гарри, что ты здесь делаешь?

− Я спал, Гермиона. А что здесь делаешь ты?

− Я? Я прочла книгу, которую ты мне посоветовал, и решила её вернуть. — Я понимала, насколько нелепо это прозвучало, но мой мозг не мог, да и не хотел, придумывать более правдоподобное объяснение.

− Ну, и как тебе? — я была готова поклясться, что слышала напряжение в его голосе.

− Честно говоря, мне не понравился стиль автора. Но ведь текст не так и важен, правда, Гарри? — было трудно справиться с волнением, но дальше тянуть я не могла. Сейчас или никогда.

− Я сразу заподозрила, что что-то не так, но к активным действиям приступила только спустя два дня… − и я рассказала ему о своём эксперименте, поисках информации и обо всём, что узнала из книги профессора Флитвика. Но заговорить о содержании снов мне не хватило духа. Весь мой энтузиазм иссяк после длительного рассказа, и я замолчала.

Спустя несколько минут, поняв моё состояние, Гарри взял инициативу в свои руки:

− Гермиона, я не могу уснуть уже в течение многих дней, потому что постоянно думаю о тебе. Эта книга открыла мне глаза на то, чего раньше я не замечал. И я благодарен ей. Точнее не ей, а моей маме, ведь это она заколдовала книгу, даже не подозревая об этом. Видимо, во время чтения, она постоянно думала об отце…— В его голосе всегда появлялась боль, а в глазах — печаль, когда он вспоминал о родителях.

− Так вот, я бы очень хотел, если ты, конечно, не против, быть с тобой… − Гарри волновался не меньше меня, его голос с каждым словом становился всё тише и, наконец, совсем смолк.

Я сделала один маленький шаг навстречу новой жизни и крепко обняла своего лучшего друга, свою любовь, свою судьбу, не без удовольствия отметив при этом: «А всё-таки не бывает неинтересных книг…»