Ловушка для Поттера

Гарри Поттер смотрел в окно, но его мысли были далеки от разыгравшейся с утра непогоды. Косые струи дождя наотмашь хлестали в стекло, порывы ветра срывали пожелтевшие листья с тополей и кленов. Серое, почти угольное небо не пропускало и лучика света, хотя было только три часа пополудни. Все это заставляло жалеть тех немногих несчастных, оказавшихся на улице. Казалось, сама природа предчувствует нечто страшное и бунтует, как только может и умеет.

Стук в дверь привлек внимание темноволосого юноши, и он обернулся.

— Войдите.

— Гарри, можно? Извини, что беспокою, но это срочно… — Гермиона переминалась с ноги на ногу. Было заметно, что ее мучают сомнения и страх.

— Что случилось?

— Авроры только что сообщили о нападении на Суррей. Мне так жаль, Гарри… Твои дядя и тетя…

— А Дадли? — Гарри внешне спокойно отреагировал на страшное известие, но его сердце сжалось в комок.

— О нем пока никаких сведений. Есть надежда, что он еще жив.

— Держи меня в курсе, Герм. — Гарри отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен, и девушка неслышно притворила за собой дверь.

Ее шаги затихли, и Гарри с силой ударил кулаком в стену, выплескивая все свое раздражение и ненависть. Ненависть к дьяволу в человечьем обличьи. Как получилось, что Темному Лорду удалось завершить тот ритуал в Тайной Комнате? Воспоминания помимо воли начали всплывать, заставляя снова пережить страшный день, когда возродился лорд Волдеморт.

* * *

Они с Роном разделились после того, как Локонс устроил завал из-за своей тупости и трусости. Гарри в одиночку направился искать Джинни Уизли. Девочка должна была находиться где-то поблизости. Дойти до двери в Тайную Комнату ему не удалось.

Василиск напал внезапно из-за угла. Чтобы спастись, мальчик отступил в одну из канализационных труб. Слава Мерлину, она была недостаточно просторной для василиска, но вполне пригодной для двенадцатилетнего Гарри. Но самым плохим оказалось то, что дальше труба уходила резко вверх, и он оказался в ловушке. Огромный Царь Змей остался караулить свою жертву, как кот мышку у норки.

Мальчик не знал, сколько прошло времени, но оно стремительно утекало, подобно песку сквозь пальцы. Гарри физически ощущал: если не выберется сейчас, то ему не удастся спасти Джинни. Одни безумные идеи сменялись другими, но ни одна не была реально осуществимой. Ему ни за что не пробежать мимо василиска. Даже если получится не посмотреть тому в глаза, то скорости явно не хватит, чтобы прошмыгнуть мимо огромной и быстрой змеюки.

Поттер пытался заговорить со змеем, но василиск никак не хотел вступать в переговоры. Гарри иногда казалось, что в его шипении явственно слышались издевательские нотки и смех.

А потом все внезапно прекратилось. Исчезло ощущение присутствия огромного змея, и Гарри осторожно, стараясь не смотреть прямо перед собой, выглянул из трубы. Никого не было. Поминутно оглядываясь и зажмуриваясь при первых признаках движения, мальчик вошел в Тайную Комнату.

На небольшом возвышении лежала Джинни Уизли. Не помня себя, Гари побежал к ней. Прикоснулся к руке девочки — холодная как лед. Склонился ухом к груди, пытаясь уловить звук ее сердца, но ничего, кроме своего бешеного пульса, не услышал. Надеясь на невозможное, мальчик пытался делать искусственное дыхание, как в фильмах про спасателей, однако ничего не помогало. В отчаянии он схватил Джинни в охапку и начал укачивать ее, стараясь передать ей частичку своей жизни, своей магии. Все было бесполезно, девочка оставалась мертвой. Гарри завыл, словно раненый зверь, и кричал, пока не сорвал себе голос.

Их так и нашли — он укачивал ее, как ребенка, не отпуская ни на минуту, глядя пустым взглядом в никуда. Рядом лежал дневник Тома Риддла. Когда частичка души Темного Лорда покинула свой хоркрукс, дневник стал обычной тетрадкой, и в ней проступили все записи, сделанные его хозяином. В самом конце была переписка Джинни и Тома, из которой все узнали, что же, собственно, произошло.

После того как стало известно, что это именно девочка открыла Тайную Комнату и спустила на обитателей Хогвартса василиска, школу закрыли на полгода. Василиск был уничтожен спецотрядом по борьбе с опасными магическими животными. Хагрида отпустили практически сразу, и он первым поведал Гарри о его крестном Сириусе.

К тому времени Гарри уже вышел из больницы св. Мунго и потребовал встречу с предателем своих родителей. Сириусу удалось убедить мальчика, что он не имеет к их гибели никакого отношения. Дамблдору пришлось задействовать все свои связи, и Блэка выпустили. Однажды Рон Уизли навестил Гарри и его крестного в доме на Гриммаулд Плейс. Из его кармана высунулась заспанная мордочка крысы Коросты, и Сириуса едва не хватил удар. Питера Петтигрю приговорили к Поцелую Дементора.

После больницы Гарри интересовался только учебой. Вскоре по оценкам он догнал Гермиону, а по Защите от Темных Сил мог дать фору многим старшекурсникам. Такому качественному скачку в немалой степени способствовали полугодовые вынужденные каникулы и обширная библиотека Блэк-Холла.

Дамблдор пытался убедить Гарри вернуться к Дурслям, но тот в резкой форме ответил, что у него теперь есть магический опекун, и к магглам он не вернется. Вместе с Джинни Уизли в Тайной Комнате умер маленький наивный ребенок. Теперь с Поттера, словно змеиная кожа, слезали все его отмершие розово-воздушные идеалы, а взамен наросла крепкая броня из злой иронии, ненависти и жесткости, граничащей с жестокостью. При всем желании, директору не удалось вернуть контроль над мальчиком, с чем ему пришлось смириться.

На летних каникулах Гарри Поттер узнал суть пророчества, сделанного полусумасшедшей Трелони, и стал готовиться всерьез к предстоящим испытаниям. В школу вернулся повзрослевший и несгибаемый человек.

Как ни странно, первым делом он сблизился с Драко Малфоем и остальными слизеринцами. Разъяренный Рон кричал ему в лицо, что он предатель, а Гарри громко и оскорбительно расхохотался. Гермиона едва удержала Уизли, с кулаками бросившегося на Поттера.

— Ты идиот, Рон! Говорю первый и последний раз, так что будь добр уяснить навсегда! Друзей держи близко, а врагов еще ближе! Пусть мне приходится выслушивать кислотные комментарии Малфоя, зато я могу со всей уверенностью сказать, что и когда он замышляет. И весь его ублюдочный факультет тоже! А теперь заткнись и не мешай мне читать. — Гарри равнодушно отвернулся от покрасневшего Уизли и углубился в книгу, как ни в чем не бывало.

С тех пор между ним и Роном словно черная кошка пробежала. Но Поттер был давно не тем неуверенным мальчиком, который стал бы терпеть ненадежных друзей. Вокруг себя он собирал только безоговорочно преданных и послушных людей. Таких, как Гермиона и братья Криви. Вскоре он стал лидером своего факультета. А потом и всей школы.

Дамблдор только диву давался, глядя, как в Большом зале к гриффиндорцам частенько стали подсаживаться представители других факультетов. А потом произошло то, чего не бывало за все существование школы чародейства и волшебства Хогвартс. Однажды, когда всем желающим не хватило места за столом львиного факультета, Поттер произнес незнакомое заклинание, и все четыре стола трансфигурировались в один. Круглый стол Хогвартса стал новым символом школы.

* * *

Поттер вынырнул из воспоминаний, когда в окно ударила сорванная ветка. Словно просящая ладонь, ветвь проскользила по стеклу, слегка царапая его и, обреченно взмахнув мокрыми листочками, улетела, следуя порыву ветра. Гарри проследил за ней взглядом и, зализывая разбитые костяшки, вышел из комнаты.

Кухня Блэк-Холла встретила его уютным теплом и тихими разговорами у огромного закопченного камина. Разливавшая горячий глинтвейн Гермиона встряхнула головой, откидывая прядь со лба, и заметила Гарри.

— О! Как хорошо, что ты спустился! Будешь? — Девушка улыбнулась и протянула ему огромную кружку с ароматным напитком.

— С удовольствием. — Юноша принял глинтвейн из ее рук и с наслаждением вдохнул терпкий гвоздичный запах. Согревая руки о толстостенную кружку, Гарри присел на подлокотник кресла Сириуса.

Гермиона продолжила раздавать напиток.

— Сириус?

— Спасибо, дорогая. — От Гарри не укрылось, каким радостным румянцем вспыхнуло лицо девушки. Значит, ему не показалось, что хорошей девочке Гермионе нравится нестареющий хулиган Блэк. Вечная, как мир, история. А вот Сириус, похоже, все так же классически слеп. Поттер усмехнулся и, прищурившись, немного отпил из кружки.

— Седрик, тебе добавить сахар?

— Не надо, я сам, — хронический сладкоежка Диггори уже пододвигал к себе сахарницу.

При взгляде в его смеющиеся карие глаза у Гарри перехватило дыхание. Свет камина за спиной Седрика создавал удивительно теплый и уютный ореол ангела. Внезапно Поттеру до боли в сердце захотелось зарыться в темные волнистые волосы парня, пропустить шелковые блестящие пряди сквозь пальцы и вдохнуть его аромат. Юноша живо представил себе эту картину, с трудом отводя взгляд. Чтобы отвлечься, он спросил:

— Ну, о чем вы тут рассуждаете?

— Мы хотим понять, почему Сам-Знаешь-Кто ждал, ничем себя не проявляя, почти восемь лет после воскрешения. Мне кажется глупым и недальновидным такой перерыв. Он же фактически позволил нам всесторонне подготовиться. — Гермиона отдала еще три кружки Ремусу Люпину, Роджеру Дэвису и Колину Криви.

— Гермиона, мы не знаем, в каком состоянии был сам Лорд на момент возрождения. Я думаю, передышка больше была нужна ему самому, — Сириус посмотрел на девушку, та снова вспыхнула и отвела глаза.

Звонок в дверь спас ее от ответа Блэку, и она поспешила впустить неожиданного гостя. Вскоре в кухню вошел промокший до нитки, дрожащий Драко Малфой. Он обвел всех взглядом и поздоровался в своей манере:

— Поттер, Блэк! Вам уже давно следует сделать навес над крыльцом. Пока я ждал, что вы соизволите мне открыть, я промок как мышь!

— И тебе привет, Малфой. Вижу ты сегодня в хорошем настроении? — Гермиона приняла у Драко тяжелый мокрый плащ и повесила его сушиться у камина. — Стой ровно, я тебя высушу.

— Могла бы сделать струю воздуха погорячее, — проворчал Драко, — ты точно хочешь, чтобы я простудился и умер.

— Погорячее? А ты бы стал вопить, как на той неделе, что я хочу тебя поджарить? — парировала девушка. — В следующий раз будешь сидеть в мокрой одежде. Я палочкой и не пошевелю!

— Ладно, ладно, не заводись, Грейнджер! Мир! — примиряюще поднял ладони вверх Малфой. — Чего сидите? Меня обсуждаете?

— Ага, ведь ты — самая интересная тема в мире! Есть новости от Люциуса?

— Нет, — сразу посерьезнел блондин, — я сам уже переживаю. Лорд в последнее время не жалует отца. Боюсь, он догадывается, что Малфои далеко не так преданы ему, как раньше. Мне еще повезло — я не участвую в рейдах. Но, похоже, если мы срочно что-нибудь не предпримем, мне придется принять Метку.

— А когда-то ты мечтал об этом, Малфой, — поддел бывшего врага Поттер.

— Ты тоже раньше был милым, невинным ребенком, краснеющим или бледнеющим от одного моего слова. Я вот до сих пор думаю: а не лучше ли было, если бы ты таким и оставался? Признаю, вопрос риторический, но я иногда очень скучаю по тем старым добрым временам, — Малфой мечтательно закатил глаза. Седрик, глядя на него, поперхнулся глинтвейном, а Драко продолжил: — Почему я уже пять минут в этом доме, а мне еще никто не предложил присесть и не преподнес кружку горячего глинтвейна?

— Да ты же слова вставить не даешь! Как сорока — только трещишь, а толку от тебя чуть! — Поттер криво усмехнулся.

— А какого толка от меня ты хочешь, милый, — жеманно захлопал ресничками Драко. Теперь поперхнулись уже все.

— Отвали, Малфой! Ты не в моем вкусе, — засмеялся Гарри.

— А кто в твоем вкусе, противный? — «обиженно» протянул Драко и деланно надул губки.

Взгляд Гарри помимо воли на долю секунды метнулся в сторону Седрика. Это не ускользнуло от внимания блондина, но он благоразумно промолчал. О влюбленности Поттера в Диггори разве только первоклашки Хогвартса не знали. Как и о том, каким бешеным становился их лидер, стоило кому-либо хотя бы намекнуть, что он как-то особенно выделяет статного хаффлпаффца. Тем временем Гермиона налила Малфою глинтвейн и принялась расспрашивать о его молодой жене:

— Как там Астория? Что-то она давно не появляется у нас.

— Она в положении. Поздравьте меня, леди и джентльмены, я скоро стану отцом!

Все присутствующие вскочили и кинулись обнимать Драко. Принимая поздравления, Малфой, тем не менее, заметил, каким жестким стал взгляд Поттера. Нет, тот, конечно, был рад за Драко, но сообщение стало поводом еще раз задуматься об ответственности, принятой на себя. К счастью и спокойствию других людей Гарри относился гораздо серьезнее, чем к своему. И как ни пытались его переубедить, что в это смутное время никто не застрахован от беды, он близко к сердцу принимал известия о пропаже или смерти людей. Пожалуй, если бы Темный Лорд хотел еще больше восстановить Поттера против себя, ему нужно просто действовать, как последние полгода, и он добьется своей цели.

* * *

Нападения в маггловском и волшебном мире начались внезапно и отличались еще большей жестокостью, чем во времена первой магической войны. Люди гибли ежедневно. Единственным относительно безопасным местом оставался Хогвартс. Но Волдеморт пока не стремился захватывать школу, ему хватало карательных и устрашающих рейдов. Нападениям подвергались маггловские больницы, школы, административные учреждения, и приезжавшие на место происшествия авроры обычно заставали разрушенные до основания здания и сотни трупов под завалами. Многие, особенно молодые новобранцы, не выдерживали и сходили с ума, глядя на покалеченные тела детей.

Страна находилась на грани катастрофы. Мировое сообщество не могло оставаться в стороне, и Британию наводнили миротворцы. Ягуары — американский магический спецназ, французский Волшебный Легион и Витязи — суперкоманда из опытнейших русских мракоборцев быстро навели относительный порядок, но Темному Лорду всегда удавалось скрыться. По всей стране был объявлен комендантский час. Патрули из разных стран старательно отлавливали мелкую темномагическую шушеру, но крупная рыба неизменно ускользала.

С приходом миротворцев резко сократилась утечка информации из Министерства. Теперь авроры успевали прибыть на место событий вовремя, чтобы хоть чем-то помочь пострадавшим и разогнать Пожирателей. На некоторое время Темный Лорд ушел в тень и не предпринимал особо жестоких рейдов.

* * *

— Гарри, что с тобой? — Теплые глаза Седрика Диггори смутили Гарри, прервав его воспоминания.

— Задумался. Извини, Седрик, мне надо идти. — Поттер соскочил с подлокотника кресла Сириуса и быстрым шагом покинул кухню.

— И долго он еще будет от тебя шарахаться, как от чумы? — спросил Драко, сплевывая гвоздику из глинтвейна. — Ты сам-то что об этом думаешь?

— Мне обидно, что он так явно меня избегает, — с грустью заметил Седрик. — Чем я хуже остальных?

— М-да-а… Тяжелый случай, причем обоюдной глупости. Диггори, ты что, слепой? Ты разве не замечаешь: он сохнет по тебе уже не первый год? Это общая черта хаффлпаффцев — не видеть дальше своего носа, или только тебе присущая особенность?

— О чем ты, Драко?

— Малфой хочет сказать, что ты давно нравишься Гарри, Седрик, — подошедшая Гермиона мягко приобняла парня за плечи. — Как вы можете так долго держать в себе чувства? В наше неспокойное время надо ловить любую возможность, любой шанс, даже самый призрачный, и быть просто счастливыми. Неужели ты этого не понимаешь? Ладно — Гарри: у него вечный комплекс ответственности, он боится привязать тебя к себе, потому что не уверен, выживет ли, но ты, Седрик, что останавливает тебя?

«Боязнь быть отвергнутым?» — подумал Диггори, решительно встал и направился вслед за Поттером.

— Гарри, нам надо поговорить, — Седрик догнал Поттера у подножия лестницы.

— О чем? — ощутимо напрягся тот.

— О тебе и обо мне.

— А о чем тут можно говорить? Есть ты, есть я.

— Ты не думал, что это может перерасти в «мы»?

Гарри изучающе посмотрел на Седрика. Даже в своих самых светлых мечтах он и представить не мог, что Диггори вот так запросто разрубит этот гордиев узел. Но Гарри не мог позволить себе быть слабым. А любовь — это прежде всего слабость. Если кто-то из окружения Волдеморта узнает о том, что у Поттера есть слабость… Седрик умрет в ту же ночь. Он не может допустить, чтобы эти необыкновенные глаза померкли, а сердце перестало биться. И потому он должен…

— Почему ты молчишь? — Седрик заметно нервничал под холодным взглядом Поттера. Куда только делось то мечтательное выражение, которое он прочитал на кухне? Гарри словно заледенел.

— Я не думал об этом, Седрик. И вряд ли, пока идет война, подумаю. Мне не до романтических приключений, прости, — Гарри развернулся и начал подниматься по лестнице, чувствуя, как рвутся все наметившиеся ниточки между ним и Диггори. Ниточки с острыми крючками на концах. Каждый крючок вырывал кусочек сердца, запрещал мечтать о счастье.

«Если больно сейчас, когда нас ничего не связывает, то что случится, если его не станет, когда мы сблизимся? Нет, я правильно поступаю» — Гарри убеждал себя и сам себе не верил. Мерлин, как же хотелось, чтобы эта дурацкая война закончилась и ублюдок, убивший столько людей, перестал дышать! Каждый шаг давался с трудом, но Гарри заставил себя войти в свою спальню и захлопнуть дверь. Он пока не человек и ему не положены человеческие слабости. Оружие не может переклинить в самый последний момент. Мало того, что у них сейчас Дадли, но Седрика Гарри им не отдаст.

Поттер прислонился к стене и медленно осел на пол. Сейчас, когда он один и никто из друзей его не видит, он может немного расслабиться. Как же это тяжело отвечать за всех! Гарри обнял колени руками и некоторое время сидел, всматриваясь в одну точку. Потом встряхнулся, взял себя в руки и подошел к письменному столу. Не время сейчас раскисать! Нужно скоординировать действия с русскими и французскими аврорами. С американцами было бесполезно договариваться — они до сих пор не наигрались в рейнджеров и действовали на свое усмотрение. Поттер поморщился при воспоминании об американцах. Это был клинический случай, с которым ничего нельзя было поделать. И Гарри начал перебирать бумаги, внимательно вчитываясь в одни письма, небрежно отбрасывая другие. Он что-то писал, что-то перепроверял и совсем потерял счет времени.

Когда закончил и подозвал Хедвиг, было уже далеко за полночь. Есть хотелось немилосердно и Гарри вспомнил, что, кроме глинтвейна Гермионы и пары бутербродов, он ничего больше не ел. Юноша потянулся, раздумывая, идти ли на кухню или лечь спать голодным. Завтра предстоял отъезд в Хогвартс и вряд ли у него хватит времени позавтракать. А быть голодным почти сутки не хотелось.

На кухне едва теплился камин. В кресле свернулась калачиком Гермиона. Напротив нее сидел Сириус и задумчиво рассматривал девушку. Гарри увидел в его глазах какую-то затаенную боль и грусть.

— Сириус, ты чего? — шепотом спросил Гарри.

— Не знаю, просто задумался, — Сириус поспешно отвел глаза.

— Она тебе нравится?

— Кто?

— Сириус, не тупи! Гермиона, конечно, кто ж еще?

— Это не имеет значения. Я слишком стар для нее.

— Ты что, серьезно? — Гарри засмеялся, но тут же притих, глядя, как заворочалась на неудобном ложе Гермиона. — Ты не можешь рассуждать так всерьез, — шепотом продолжил он. — Тебе еще нет сорока.

— Сейчас война, — выдвинул решающий аргумент Сириус. Гарри видел, как ему хочется поверить, что лично для него еще ничего не кончено, но Блеку было страшно. — Люди гибнут.

— И что?

— Я могу умереть.

— Она тоже.

— А почему ты сам не подумаешь о своем счастье? — воинственно сверкая глазами спросил Сириус. — Я видел каким потерянным вышел Седрик Диггори после разговора с тобой.

— Я это совершенно другое дело и не притворяйся, что не понимаешь, Сириус, — стал серьезным Гарри.

Гермиона вздохнула, поморщилась, но не проснулась. Они оба посмотрели на нее. Девушка была настолько трогательной и беззащитной, что в их взглядах что-то смягчилось. Гарри улыбнулся, глядя, как вспыхнули при взгляде на нее глаза Сириуса.

— Ты что, оставишь ее спать в кресле? Нам завтра рано вставать, уезжать в Хогвартс. Неужели ты допустишь, чтобы она проснулась с затекшей шеей и в плохом настроении?

— А что я могу сделать? Она так сладко спит. Не хочется ее будить, — растерянно спросил Сириус.

— Я удивляюсь, как ты с такой соображалкой попал в Мародеры, крестный! Возьми и отнеси ее в спальню. Что сложного?

— Отнести? — Блек перевел взгляд на девушку.

— От тебя не требуется вести ее под венец. Просто позволь ей выспаться, эгоист, — пряча улыбку сказал Гарри.

Сириус некоторое время не сводил с Гермионы глаз, потом решительно встал, будто собирался нырнуть в Темзу зимой и никак не мог настроиться. Подошел к креслу, подхватил Гермиону на руки и довольно взглянул на Гарри. Тот не смог сдержать улыбку — настолько гордым выглядел его крестный. Поттер показал ему большие пальцы и кивнул в сторону выхода. Сириус посмотрел на девушку в его объятиях. Гермиона что-то пробормотала и потерлась щекой о лацкан домашнего пиджака Блека. Гарри почти физически ощутил волну нежности, исходящую от мужчины.

Он проводил их взглядом и задумался. Неужели даже в такое гнилое время может вырасти что-то прекрасное? Все-таки любовь — непостижимая штука. От этих мыслей он перешел к воспоминаниям об огорченном лице Седрика, когда прозвучали его жестокие слова. Гарри беспокойно заерзал в кресле и оглянулся, словно кто-то мог подсмотреть его мысли. Решительно вытряхнув из головы все мысли о Диггори, юноша встал и подошел к буфету. Там, под льняной салфеткой, лежало штук шесть бутербродов, а рядом стоял чайник. Наскоро перекусив и заглушив голод, Гарри отправился спать. В свою одинокую и холодную кровать.

Сон был беспокойным. Он постоянно кого-то догонял и не мог поймать. Вдруг впереди замаячила высокая фигура в пожирательской мантии. Гарри не раздумывая выкрикнул Аваду. Человек, не издав ни звука, упал лицом вперед. Когда Гарри перевернул труп, то попятился: на него пустыми глазами смотрел Седрик Диггори. Крик рвался из груди, но он не мог издать и звука. Удушье перехватило горло и Гарри, задыхаясь проснулся. Огляделся диким взглядом и понял, что находится в своей комнате. В окна пробивался робкий рассвет. Впервые за долгое время на небе не было ни облачка.

* * *

Перрон на платформе 9 и ¾ встретил Гарри, Седрика, Гермиону и Роджера несуетным спокойствием немногочисленных волшебников. Двадцать пятого августа преподаватели и ассистенты профессоров Хогвартса направлялись в школу для подготовки к новому учебному году. Война — войной, но обучение юных магов должно оставаться на самом высоком уровне. К тому же, школа по-прежнему была самым надежным и безопасным местом в магической Британии.

Гарри и Седрик усиленно делали вид, что того неловкого разговора на лестнице никогда не было. Они одновременно решили не заострять на этом внимание. В конце концов у каждого есть право на принятие такого решения. Парни сдержанно кивнули друг другу, но взглядов не отвели.

Знаменитый красный паровоз ждал своих пассажиров, разводя пары. Иногда машинист давал короткие предупредительные свистки. Гермиона ревнивым взглядом оглядела спутников, вспоминая, все ли положила, всех ли собрала.

— Гарри, ты точно положил тот пакет в свой сундук?

— Да точно, Герм, ты меня с ума сведешь! Даже если мы что-то и забыли, Сириус пришлет нам почтой. Успокойся.

— Как ты можешь быть таким спокойным? Раньше Рождества нам не светит выбраться из Хогвартса по делам!

— Зато Сириус или Драко могут приехать в любой момент! Отстань уже от меня! Вон, иди Дэвиса подоставай! Он, наверняка, забыл какую-нибудь ерундовину.

Гермиона сердито сверкнула глазами, но отошла к Роджеру. Гарри, пока девушка не видела, закатил глаза и пожаловался Седрику:

— Если бы у меня была такая жена, я бы сошел с ума! Я искренне не завидую Сириусу! Хотя с ним она совсем другая. Может, ему повезет больше?

Диггори покосился на Гермиону, которая вполне мирно и спокойно беседовала с бывшим старостой Райвенкло, а ныне преподавателем полетов, и спросил у Гарри:

— Все нормально?

— Ты о чем?

— Я хотел извиниться перед тобой. Я пошел на поводу у своих чувств и поставил нас обоих в неловкое положение.

— Давай забудем об этом?

— Хорошо, как скажешь, но я еще вернусь к этому разговору. Когда все закончится, — Седрик так многообещающе посмотрел на Гарри, что у того перехватило дыхание. Как он мог по собственной воле отказаться от такого чуда? Поттер уже хотел что-то сказать, что-нибудь глупое, о чем он непременно пожалеет, как его прервали:

— Эй, вы двое! Будете садиться в поезд или рядом побежите? — окрик Роджера Дэвиса вернул их к действительности.

У них еще найдется возможность поговорить, разобраться, а сейчас следовало спешить. Носильщики уже разместили их вещи в багажном отделении, а Гермиона устраивалась поудобнее в купе. Когда молодые люди, шутя и толкаясь, ворвались к ней, на столике уже лежали бутерброды, разогретые заклятием, и дымился ароматный кофе. Голодные как волки мужчины набросились на еду. Девушка только посмеивалась над их аппетитом — утром они отказались завтракать, лишь бы поспать на пятнадцать минут подольше.

Тут дверь купе отворилась, и на пороге появился Рон Уизли. Увидев, в чье купе он ворвался, молодой человек побледнел, но нашел в себе силы поздороваться:

— Доброе утро, — Рон отшатнулся было назад, как Гермиона, мучимая чувством повышенной справедливости позвала его:

— Рон! Привет! Проходи к нам! Мы потеснимся! — девушка с готовностью подвинулась, освобождая место подле себя.

— Нет, не хочу вам мешать. Я найду другое купе, — Рон закрыл за собой дверь.

Гарри смотрел в окно, делая вид, что ему абсолютно безразлично происходящее.

— Гарри… — осторожно начала Гермиона. — Сколько можно? Вы уже пять лет, как нормально не разговариваете. Когда вы оба уже повзрослеете?

— Я никому ничего не должен, — отрезал Гарри, злобно сверкнув глазами. — Сейчас военное время, и я подбираю соответствующих людей. Ненадежные нам не нужны. Рон всегда завидовал мне, его тяготила роль друга знаменитости. Он никогда не видел за этой маской меня. Именно меня, а не долбанного Героя! — Гарри тяжело дышал. Но вспышка ярости многое сказала Гермионе. Он все еще скучал по Рону, но предпочел не рисковать и отдалился от него. Словно читая мысли девушки, Гарри продолжил уже более спокойным тоном: — В подобных вопросах я доверяю больше Малфою, чем Уизли. Он ни за что не простит мне смерть Джинни, — совсем тихо добавил он.

В купе повисла неловкая тишина.

— Гермиона, ты рассказывала мне, что прочитала о чарах, помогающих при полете в ненастную погоду, так какие там заклинания? — нарочито громко спросил Роджер, всеми силами стараясь замять тему о Роне.

Они бодро начали беседовать о различных защитных и вспомогательных чарах, а Гарри смог перевести дух. Седрик нашел его руку и понимающе сжал ее. Гарри благодарно взглянул на него. Спустя полчаса атмосфера доверия и веселья почти восстановилась.

Станция Хогсмид встретила их завывающим ветром и моросящим дождиком. Люди, выходя на перрон, зябко ежились и либо аппарировали домой, либо торопливо накладывали на одежду согревающие и водонепроницаемые чары.

Группу молодых преподавателей встречал профессор Снейп. Окружающая непогода, похоже, никоим образом не действовала на него — Северус был в легкой мантии с наглухо застегнутым воротником. Ветер трепал длинные черные волосы, чуть желтоватая кожа походила на слоновую кость, глубокие складки вокруг рта придавали профессору вечно недовольный вид, но прищур черных глаз по-прежнему был язвительным и ехидным.

— Я бы сказал, что вы заставили себя ждать, Поттер, но поезд, к вашему счастью, пришел вовремя. — Северус, как обычно, среди всех выделял только Гарри, но тот уже давно не обращал внимания на выпады своего бывшего учителя. Иногда, если профессор в течение дня никак не выказывал ему свое неудовольствие, юноша начинал себя очень неуютно чувствовать. Профессор был застарелой, немного нудной, но давно привычной зубной болью, и Гарри ни за какие коврижки не променял бы уже ставший родным дискомфорт на свое полное спокойствие. Должно же оставаться в мире хоть что-то стабильное?

— Вы долго еще будете на меня пялиться или соизволите проследовать за мной? — Снейп резко развернулся на каблуках и широким шагом пошел прочь с перрона.

— Я тоже рад вас видеть, профессор, — казалось, Гарри произнес это очень тихо, но профессиональный шпион Снейп все же услышал его.

Полуобернувшись, он сказал:

— Даже не надейтесь, Поттер. Как там поживает ваш блохастый родственник?

— О, спасибо, сэр, отлично! Просил передать вам привет и пожелание, но я не рискну его воспроизвести.

— И правильно, если вам еще дорога ваша жизнь.

— О, нет, не из-за этого, а только потому, что тут дамы, сэр, — почти весело закончил Гарри.

Седрик чуть толкнул его локтем и прошептал:

— Не нарывайся, Гарри. Ты что, хочешь скандала?

— Поверьте, мистер Диггори, я сам могу за себя постоять. Ваша помощь мне абсолютно не требуется, — ехидно сказал Северус.

— Как скажете, сэр. Клянусь, что не буду помогать вам, даже если вы попросите.

Гарри, Гермиона и Роджер сдавленно захихикали. Обещание Седрика было тем более забавным, если вспомнить, что он ассистировал профессору Снейпу с тех пор, как Драко женился и бросил преподавать в школе. Северус сверкнул глазами, но — о чудо! — промолчал.

Карета, запряженная фестралом, поджидала их у выхода из вокзала. Когда все пятеро разложили сундуки и расселись по длинным сидениям, она мягко тронулась и, покачиваясь на неровной дороге, покатила в школу Хогвартс. Учебный год для учителей и их помощников официально начался.

Том Риддл любил дождь. Ему нравилось небо, скрывающееся за свинцовыми тучами и чтобы воздух пронзали быстрые и безжалостные молнии. Он любил, когда природа бунтовала, бросала вызов привычному укладу. В такие моменты люди осознавали себя ничтожными букашками, полностью зависящими от воли древних богов. Богов, правивших миром еще до существования человечества с его мелкими проблемками и бедками. Это потом, повзрослев, людские массы придумали себе и возвысили других идеальных богов, забыв про истинных.

Только маги еще помнили, кому обязаны своим могуществом и силой. Все маги — прямые потомки богов. Тех самых, которые так открыто радовались, влюблялись в человеческих детенышей и друг в друга, совершали ошибки, гневались, но все равно любили своих подопечных. Они благосклонно принимали жертвоприношения, а люди на заре своего существования, приносили их радостно и добровольно. Это позже появились те, кто называли себя Говорящими с Богами, но, как зачастую бывает, оказывались шарлатанами, умеющими красиво говорить, завораживая, завлекая простаков вязью пышных словесных кружев. И люди озлобились против богов, видя в них уже не источник радости, но причину несчастий, смертей и неурожаев. Тогда боги отвернулись от человеческих детенышей, однако еще присматривали за своими прямыми потомками.

Волшебники — всего лишь бастарды мира богов. Признанные или непризнанные, они отличались от людей так же, как головастик, плещущийся в своей луже, отличается от сокола, зорко обозревающего мир под собой. Маги могли летать, но не могли жить в небесных чертогах, и тоска по небесам глубоко въелась в самую суть волшебников, лишая покоя, постоянно подталкивая к новому, неизведанному. В мечтах о небе маги находили гораздо больше, чем могли осознать, в пути к Недостижимому они обретали многое, но не всегда умели оценить приобретенное.

А потом люди вспомнили о существовании божественных потомков и позавидовали самой черной завистью. Люди боятся того, чего не в силах понять и контролировать. Желание, чтобы все окружающие имели одинаково низкий уровень интеллекта и способностей, чтобы никто не выделялся из общей серой массы, привело к лютой ненависти ко всем, мало-мальски отличавшимся от них. И Европа запылала кострами Святой Инквизиции. Тогда маги ушли из мира людей. На долгие сотни лет они должны были тщательно скрывать свое существование.

В свое время беспокойство за свои семьи заставило магов возненавидеть магглов. Они, обладающие великими силами и знанием, были вынуждены прятаться от скорбных разумом фанатиков. Проросшее из страха пренебрежение приобрело гигантский размах. И, спустя столетия, чистокровные презирали магглокровок. За то, что предки этих существ заставили их скрываться. А в результате многое оказалось искажено и оболгано. Например, миф о кровосмешении. .

Чистокровные предпочитали вырождаться от близкородственных браков, но не допускать в свои ряды свежую, дикую магию грязнокровок. Считалось, что такой союз ослабит род и дети родятся уродцами и сквибами. Чушь!

Том презрительно скривился. Его лицо отразилось в оконном стекле. Всполох молнии на мгновение осветил бледную кожу, темные глаза, упрямо сжатый рот. Насколько надо было быть костными, чтобы желать своим потомкам вырождения, лишь бы не подпустить к себе магглов?! А все из-за инквизиторских костров и вечного страха. Все-таки магглы заслужили свою участь. Они сами вырыли себе яму и теперь пожинают плоды снобизма.

Восемь долгих лет Том Риддл отсутствовал в Британии. Этого времени хватило, чтобы осознать некоторые ошибки, набраться сил и повзрослеть. Он давно вырос из своих юношеских заблуждений. Магглов надо не уничтожать, а всего лишь раз и навсегда поставить на колени, вернув в дикое средневековье. Сейчас достаточно спровоцировать пару-тройку локальных ядерных конфликтов — и человечество будет снова отброшено далеко назад. Как после падения Атлантиды.

Магглы должны превратиться не более чем в расходный материал, иного они все равно не заслужили. Некоторые особо агрессивные виды необходимо уничтожить или загнать в резервации, разводя их, как селекционный скот, подготавливая наилучший генный материал, пригодный для вынашивания будущих магов. Остальных же использовать в работах на благо волшебников.

Возможно, подобные идеи он почерпнул из далекого детства, когда фашизм и национализм еще не были так извращены маггловским диктатором. Видимо, прошлое дает о себе знать, но кто сказал, что нельзя брать из него стоящие идеи? Нужно только с умом их доработать, учесть все ошибки мира магов и магглов.

А для этого нужны единомышленники из обоих источников силы. Том припомнил, сколько встреч у него было в последние пять-шесть лет с маггловскими экстремистами. На золото волшебников можно было купить достаточно их игрушечного оружия и умело направлять агрессию. Деньги открывают любые двери. Много денег творят чудеса.

Сверкнула очередная вспышка молнии, и последовавший за ней громовой раскат прогремел с такой силой, что, казалось, мир замер в ужасе. Том буквально черпал силы из набирающей обороты грозы. Тонкое, почти сексуальное возбуждение пронзало его с каждым проблеском молнии и ударом грома. В одну из таких гроз маленький Том понял, что он не такой, как все, и что умирать очень страшно.

* * *

Четырехлетний сирота Том Риддл тихо умирал от коклюша в маггловском приюте. Приступы кашля выворачивали малыша наизнанку. После очередного приступа его рвало кровью, глаза дико болели, дышать становилось с каждым днем все труднее, слабость и сильная головная боль стали ежедневными спутниками ребенка. Взрослые равнодушно проходили мимо — им хватало забот. Великая Депрессия ввергла весь мир в страшный экономический кризис. Правительство Великобритании максимально сокращало расходы бюджетных организаций, в том числе и на детей-сирот. Детские дома содержались только на благотворительные пожертвования. И директрисе было бы проще, если бы десяток-другой детей не выжил, зато другие, более крепкие, оказались бы лучше накормлены, теплее одеты и крепче обуты. Поэтому забота о больных детях заключалась только в редкой смене простыней и постной капустной похлебке один раз в день. И уж конечно, не могло быть и речи о дорогостоящих витаминах или лекарствах.

Поэтому дети, предоставленные сами себе, тихо угасали и быстро умирали, развязывая руки директрисе. Остальной персонал, состоящий из задерганных и истощенных женщин, думающих, чем бы собственных детей накормить, совсем не помогал сиротам. Напротив, излишки еды делились на всех работниц, и эти, с позволения сказать, матери, могли принести в семью лишнюю порцию. еще на день отодвинув страшную тень голода. Списки умерших сирот подавались в конце месяца, а пока «мертвые души» кормили работников приюта. Естественно, мало кого волновало, сколько чахлых задохликов дотянет до конца дня, лишь поскорее освободили мир от своего ненужного существования.

Постепенно койки в больничной палате менялись. Одни пустели, на других появлялись новые постояльцы, но тоже ненадолго. Только один мальчишка продолжал упорно цепляться за жизнь, выцарапывая, выгрызая зубами у Госпожи Смерти еще один день. Эта стойкость, ненормальная по сути своей, заставляла людей держаться от мальчишки еще дальше. Штатная медсестра только головой качала — по всем срокам пацаненок должен был уже пять раз умереть. Но он все же дышал, пусть с дикими всхрипами, тяжелейшим кашлем, скручивающем тщедушное тельце в таких корчах и судорогах, что малыш начинал беззвучно кричать — голос он сорвал себе две недели назад — а потом бессильно плакал, глядя умоляющими глазами с белками, залитыми кровью из лопнувших от натуги сосудов. Но мольба не находила отклик в зачерствевших сердцах людей.

А однажды была гроза жуткой силы с ураганным ветром и мощнейшим ливнем. Мальчик, лежавший на кровати у окна, вдруг почувствовал, что дышать стало легче. Он удивленно распахнул глаза и попытался встать. И пусть его тело стало легким, как перышко, а ноги отказывались служить, дрожа от напряжения, ребенок проявил недюжинную силу воли и запретил себе падать. Персонал приюта спрятался от грозы в кабинете директрисы, где при свете камина немногочисленные воспитатели утешали себя дешевеньким вином. И никто не заметил, как одинокая фигурка выскользнула на задний двор.

Том стоял под упругими струями дождя, подставив заострившееся за время болезни личико небу. Он раскинул руки и восторженно принимал то, что небо дарило ему. Это было так хорошо! Наверное, если бы во двор спустилась радуга, он без труда смог бы подняться по ней на самое небо, к зефирным облакам и сахарным звездам. Громовые раскаты не пугали ребенка, напротив, что-то в самом средоточии его души благоговейно вздрагивало и сжималось от предвестья грядущего счастья. Ветер, безжалостный к деревьям, злобно срывающий черепицу с крыш и поднимающий подолы барышням на улице, был удивительно нежен с тщедушным маленьким сиротой. Он ласково трепал темные мокрые волосики и игриво щелкал его каплями дождя по носу. Впервые за много-много дней Том был счастлив!

Но тут случилось что-то странное и страшное. Очередная молния, раздраженно сверкнув, ударила аккурат в мальчика. Тома отбросило на несколько футов, и он потерял сознание. Словно со стороны он видел себя, лежащего на мокрой клочковатой траве. Видел, как дождь бил его по лицу, по полуоткрытым глазам, затекал в рот. Но Том не чувствовал своего тела и очень испугался. Он вдруг понял, что умер по-настоящему. Диким волчонком в нем взвыла душа и рванулась обратно. Страх смерти заслонил перед собой все. Ему было неважно, что он снова вернется в грубый, безжалостный мир, что его снова будут бить и унижать. Только бы почувствовать свои руки и ноги! Он был готов пойти на все, пожертвовать чем угодно. И жертву у него приняли.

Часть его души — та, что умела любить и сострадать — оказалась заточенной в подобии непроницаемого кокона и навсегда уснула, словно Спящая Принцесса из старой сказки. Тяжелый, колдовской сон длился всю его жизнь и даже не-жизнь. Том Риддл навсегда разучился любить, зато он мастерски научился выживать.

Том очнулся, когда гроза закончилась. Вокруг бежали ручейки, весело журча. Заходящее солнце ненадолго пригрело ребенка. Он попытался пошевелиться, но не смог. Всю ночь малыш пролежал, глядя в невероятно звездное небо. Он совсем не чувствовал холода, будто его тело разучилось ощущать дискомфорт. Зато он с удивлением понял, что еще ни разу не кашлянул. Из-за воды, сбегающей по водостоку на землю, ему дышалось легче. Неугомонные цикады развлекали его остаток ночи. А с первыми лучами солнца он вернулся в свою койку совсем здоровым.

Медсестра неверяще щупала его лоб, но все-таки не могла не признать: полудохлый мальчишка за одну ночь абсолютно выздоровел. Но она не была бы собой, если бы не выпорола ребенка за изгвазданную в грязи ночную рубашку. Том за все время экзекуции ни разу не пикнул. После всего он просто встал, одернул одежду и ушел в комнату, которую делил еще с пятью мальчишками.

Оказалось, что те уже не ждали его появления и успели разграбить нехитрый скарб соседа. Его подушка, одеяло, матрас и несколько красивых камешков с побережья были давно поделены между детьми.

Сначала Том тихо, но твердо потребовал вернуть принадлежащие ему вещи. Самый здоровый и сильный в комнате мальчик, которому досталась подушка и камешки, нахально подошел, смерил низкорослого Тома презрительным взглядом:

— Ты получишь свое не раньше, чем я разрешу. Понятно?

— Понятно, — сказал Том и с размаху ударил верзилу кулаком в лицо. Нос противника мгновенно брызнул кровью во все стороны, и он упал, визжа, как поросенок. На крики вбежали две воспитательницы, и Тома, не разбираясь, отволокли в карцер. Там он два дня сидел на хлебе и воде, но и этому оголодавший ребенок был безумно рад. Разбитые костяшки уже не болели и зажили на удивление быстро.

Когда Том вернулся из карцера, все его вещи были на местах, а соседи по комнате старались по-быстрому улизнуть, если он входил. В группе от четырех до шести лет он стал признанным лидером. Вкус власти понравился мальчику, он понял, что всего в жизни можно добиться силой. Нужно просто знать силу в себе. А он теперь знал!

Большой зал Хогвартса готовился принять первых учеников, неспешно едущих сейчас в безлошадных каретах. Каждую повозку сопровождали авроры верхом на метлах. Хотя Волдеморт и затаился на время, но тем не менее совсем исключить возможность нападения было нельзя.

Преподаватели и их ассистенты негромко переговаривались, делясь впечатлениями об отпуске. В основном, конечно же, разговоры были о том, почему Волдеморт никак не проявлял себя вот уже несколько недель. Ни одной вылазки Пожирателей не было зафиксировано. Только мелкие хулиганские выходки людей, потерявших чувство реальности от страха или безнаказанности. Это затишье перед бурей — вот основная мысль всех разговоров в обществе. Волшебники всей Британии мучались страшными предчувствиями. То и дело возникали новые вести о «пророчествах», якобы сделанных то одним, то другим магом. Все, как одно были неутешительны.

Гермиона особенно громко высказала свое мнение об этих шарлатанах, сходу записав туда же и Сибиллу Трелони.

— Ты не веришь в пророчество Трелони? — спросил Гарри.

Гермиона посмотрела на друга снисходительным взглядом, каким обычно смотрят на душевнобольных людей, когда те начинают молоть чушь.

— Мерлин, Гарри! Какая Трелони? Какое пророчество? Она просто хитрая мошенница. Когда директор хотел закончить собеседование с ней, придя к неутешительным выводам о ее способностях, ей ничего другого не оставалось, кроме как произнести «пророчество». Кстати, весьма расплывчатое и имеющее множество трактовок. С точки зрения элементарной логики, Избранным Ребенком мог стать как мальчик, так и девочка. «Родившийся на исходе седьмого месяца» или как там было? А ты не думал, что это мог быть и седьмой месяц беременности? Ведь огромное количество детей рождаются недоношенными. И почему вы так уверены в ее предсказаниях?

— Ха! Ты ей до сих пор не можешь простить ее слов на третьем курсе, — хихикнул Гарри, остальные присутствующие обменялись понимающими взглядами.

— Да очень надо! — но было видно, что воспоминание уязвило девушку. Как-никак она всегда стремилась быть лучшей во всем, но тут коса на камень нашла.

Гермиона отвернулась от смеющихся парней и уставилась невидящим взглядом в стену Большого зала. Она не заметила, с каким интересом посмотрел на нее Снейп. Зато Гарри заметил и нахмурился.

— Миона, ну не сердись! Я не хотел тебя обидеть. Но даже то, что ты сердишься, доказывает мою правоту.

Слова Гарри потонули в нарастающем гуле множества голосов и топоте ног. Преподаватели встрепенулись, встали со своих мест, расправили мантии и пригладили волосы. Снейп лишь хищно улыбнулся, тряхнул головой и поддернул рукава мантии, словно готовясь к схватке. Глядя на него, Гарри пожалел студентов — настрой у Северуса был более чем боевой.

Двери распахнулись, и в зал хлынула толпа детей разного возраста. Все уже разбились по группкам и курсам, но то и дело кто-то выкрикивал приветствия друзьям, по которым соскучился за лето. Когда передние ряды замолчали и остановились, а сзади идущие еще переговаривались и подталкивали впередистоящих, Альбус Дамблдор воскликнул:

— Мы снова рады приветствовать вас в этих стенах! Старшие курсы, будьте добры, помогите второкурсникам занять их места, и будем ждать новеньких!

Разговоры снова возобновились, суета стала еще более бестолковой. Здесь, наверное, следует рассказать о столах Хогвартса, которые видоизменились благодаря Гарри Поттеру. Если помните, однажды, когда ему надоела все возрастающая суета вокруг гриффиндорцев, он превратил все четыре стола в один круглый стол Хогвартса, тем самым упразднив остатки факультетской неприязни. Теперь деление на факультеты было скорее номинальным, чем определяющим. Но так как круглый стол был весьма массивен и неудобен, спустя некоторое время его снова трансфигурировали, теперь деление было не по факультетам, а по курсам.

Семь столов образовывали кольцо, проходы между ними позволяли ученикам садиться и во внутренний круг. Три стола младшекурсников были расположены ближе к преподавательскому, чтобы профессоры могли следить за поведением самых маленьких и непоседливых студентов. Четвертый и пятые курсы сидели друг напротив друга и частенько перекидывались записочками или шуточными заклятиями, за что зачинщиков, конечно, награждали отработками. Шестой и седьмой курсы сидели рядом, напротив первоклашек, но им было не до шуток — впереди маячили проходные и выпускные экзамены, и старшекурсники чаще всего проводили обеды и ужины за книгами. Сцены, когда ученики вместо ложек подносили ко рту перья для письма, стали нередкими, особенно с приходом Гарри Поттера в преподавательский состав Хогвартса в качестве преподавателя Защиты от Темных Сил.

Не сказать, чтобы он зверствовал, как Снейп или был также строг, как МакГоннагал, но с его появлением у студентов как-то сразу прибавилось домашнего задания. Поначалу некоторые, особенно гриффиндорцы и те, с кем он учился на курс-два младше, подумали, что можно не особенно напрягаться, ведь Гарри — свой парень, но всех ждало острое разочарование. Баллы с факультетов летели так же быстро и кучно, как осенние листья на сильном ветру. К концу второй недели все факультеты лишились по двести баллов, едва успев их заработать на других уроках, и ученики поняли, что номер со «своими в доску» не пройдет, и взялись грызть теорию Защиты.

Учитывая уровень знаний, который долгое время давался в Хогвартсе, и требования, выдвигаемые Министерством к учащимся, можно сказать, что Поттер сделал невозможное, ликвидировав вопиющий разрыв. Уроки по практике были обязательны для всех курсов, начиная с первого, и после них дети чувствовали себя выжатыми. Но когда открылся дуэльный клуб, все курсы записались в него в полном составе, понимая, что там получат знания, которые помогут в случае чего выжить и спасти других.

В дуэльном клубе Гарри преподавал основы боя, и к изможденности учеников прибавились еще и синяки и ссадины, полученные в результате неосторожного падения. После запрещения походов в Хогсмид, дети стали проводить все свободное время в тренировочных залах под присмотром преподавателей.

Огромный вклад в обучение Защите внес профессор Снейп, и Гарри был ему очень признателен, хотя Северус никогда бы не принял эту благодарность от него. Его практика и подготовка была огромным подспорьем в теории и азах этого предмета. Фактически, он стал вторым преподавателем Защиты от Темных Сил.

Мрачный как ворон мужчина учил не пренебрегать никакими знаниями и навыками в трудной науке выживания в бою. Его уважение и искреннее восхищение возможностями, которые таили в себе Темные Искусства, были настолько заразительны, что многие ученики начали изучать этот предмет более углубленно. Конечно, не забывая о тонкой грани, за которой интерес становился маниакальным и преступным. Определение этого им тоже дал профессор зельеварения, остававшийся все таким же несносным и едким, как кислота, но теперь он вызывал не страх, а уважение и восхищение.

Школьники наконец-то расселись по своим местам, продолжая переговариваться и смеяться. Профессор МакГоннагал встала со своего места и вышла из зала встречать первокурсников. Гарри поневоле вспомнил свое распределение и страх. Он встретился взглядом с Гермионой и понял, что ее одолевают те же воспоминания.

— Мир? — беззвучно спросил он, выразительно шевеля губами.

Девушка сделала вид, что задумалась, но чуть позже важно кивнула, давая понять, что все забыто. Гарри тихонько рассмеялся от ее нарочитой важности и хотел было отпустить какую-нибудь легкомысленную шутку, но его прервало появление МакГоннагал. Все присутствующие почтительно замолчали, разглядывая новеньких. Детей было на удивление много. Такого наплыва первоклассников Хогвартс не видел давно.

Едва Распределительная Шляпа была водружена на высокий табурет, как случилось сразу несколько событий: Гарри Поттер громко вскрикнул и схватился за шрам на лбу, медленно оседая на пол, а Северус Снейп схватился за предплечье, словно там внезапно расцвел ожог. Зельевар сильно побледнел и бросил на директора встревоженный взгляд.

— Мистер Уизли и мистер Дэвис помогите Поттеру добраться до моего кабинета как можно скорее. Профессор Снейп, вы пойдете со мной.

— Но господин директор! Ему нужно в больничное крыло!

— Мисс Грейнджер, прошу вас не спорить со мной, а сделать то, о чем я вас попросил! — тон Дамблдора был холоден и непреклонен. — Минерва, — сказал он, чуть смягчившись, — прошу, продолжайте без нас.

И они со Снейпом вышли из Большого зала.

* * *

В это же время за много миль от замка Хогвартс, Том Риддл очнулся от глубокого обморока. Он обвел непонимающим взглядом свою спальню, недоумевая, как оказался на полу.

«Хорошо еще, что я был один, — промелькнула неуместная мысль. — А все этот Поттер! Пора что-то решать с ним. Если он смог нанести мне удар такой силы, то вполне сможет определить мое местоположение! Нужно срочно аппарировать в мой схрон и распорядиться, чтобы этого очкарика доставили туда же!»

С этими мыслями Том Риддл исчез из комнаты. Через долю секунды раздался хлопок аппарации.

* * *

На старом заброшенном кладбище вымершего маггловского семейства Риддл, монстр с горящими красным глазами на змееподобном лице, выпрямился и сказал:

— Мою палочку, слуга! Как долго я ждал этого момента!

* * *

В Большом зале царило смятение. На глазах сотен учеников два преподавателя резко почувствовали себя плохо. Пока старосты разводили факультеты по спальням, об этом событии шепотом переговаривались. Постепенно случившееся в зале стало обрастать дикими подробностями и находились те, кто даже верил им, хотя сам был свидетелем события. Очень долго в гостиных факультетов никто не мог уснуть. Все переживали за Гарри Поттера, особенно самые маленькие ученики Хогвартса.

Кабинет Дамблдора был полон преподавателей. После того, как мадам Помфри удалось привести в себя Гарри, директор потребовал отчета о том, что почувствовал мальчик.

— Гарри, что случилось? — спокойно и уверенно спрашивал Альбус Дамблдор, стараясь не выдать тревоги, снедавшей его.

— Я не знаю, — Гарри смотрел на директора странным, отсутствующим взглядом. — Все произошло так быстро. Мой шрам начал сильно болеть. Совсем как тогда, на первом курсе, когда я встретился с Квиреллом и Вольдемортом. Это была просто резкая и сильная боль…

-Что конкретно вы почувствовали? Мне важна любая деталь, любая мелочь.

Гарри исподлобья посмотрел на директора и начал рассказывать:

— Когда боль стала ослепительной, я увидел какое-то странное видение. Мне показалось, что я вижу старое, заброшенное кладбище. Там был высокий мужчина со змееподобным лицом. Рядом с ним я увидел отца Драко Малфоя. Тот преклонил перед монстром колено и называл его «Мой Лорд», а тот был очень доволен и приказал подать его палочку. А потом я пришел в себя. — Гарри невольно потер шрам, отозвавшийся тупой болью.

Все слушали его, затаив дыхание.

— Ну, вот, оно и началось, — задумчиво сказал Дамблдор. — Северус, срочно в поместье Малфоев и приведи Драко и всю его семью в Хогвартс. Боюсь ему сейчас угрожает опасность. Мадам Помфри, забирайте мистера Поттера в больничное крыло.

— Да что происходит! — в бешенстве вскрикнул Гарри, уворачиваясь от объятий Поппи. — Я никуда не пойду!

— Боюсь, что случилось самое страшное. Волдеморт возродился.

— Но это давно известно…

— Том Риддл — это первая часть души Лорда. Сам же Волдеморт все это время оставался развоплощенным после своего падения в Годриковой Лощине. Теперь мы имеем двух Темных Лордов. И если они объединятся, это будет конец магическому миру.

— Что значит первая часть души? Неужели есть еще?

— Попрошу всех преподавателей покинуть кабинет и вернуться в свои комнаты. Педагогический совет будет созван завтра утром перед завтраком в половину седьмого утра. Пожалуйста, не опаздывайте. Мистер Поттер, Северус, прошу вас, задержитесь.

Пока учителя, переглядываясь, тихо покидали кабинет, Гарри стоял неподвижно у стены. Северус сидел в кресле и сжимал-разжимал руку в кулак, совершенно не осознавая этого. После того, как Рон последним покинул кабинет, оглянувшись на Гарри, директор начал свой рассказ.

— Еще в школе Том боялся только одного — умереть. Он стал изыскивать различные способы достичь бессмертия. Но абсолютного бессмертия не существует. Есть только очень неприятные попытки отсрочить свою смерть. Эликсир, изготовленный с помощью философского камня — один из них. И есть еще древний темный ритуал, когда волшебник разбивает свою душу на две или более частей и вкладывает ее в предметы. Таким образом, если он умирает, у него остается возможность вернуться, извлекая кусочек души и вкладывая ее в новое тело.

— Я понял, — сказал успокоившийся Поттер. — На сколько частей разбил свою душу Волдеморт?

— Мы предполагаем, что на семь.

— То есть точно вы не знаете?

— Нет, к сожалению.

В комнате повисло недолгое молчание. Потом Гарри, прошел к креслу напротив Снейпа и сел в него. Северус сразу уставился на него холодным, гипнотизирующим взглядом.

— Вы говорите, что они могут объединиться? Нужно не допустить этого. Любой ценой.

— Что ты имеешь в виду, Гарри.

— Если они будут по разные стороны баррикад, то уничтожат друг друга, как пауки в банке. Нам нужно помочь слабейшему, чтобы потом уничтожить его самого.

— И как вы себе это представляете, Поттер? — Гарри послышалось, или в голосе Снейпа промелькнуло уважение?

— Нужно выяснить, кто из них слабее. Директор, есть какие-нибудь средства, чтобы я мог снова соединить разум со вторым Волдемортом?

— Есть, — ответил за Дамблдора Северус. — И оно прекрасно вам известно, Поттер.

— И что это?

— Легилименция.

— На таком расстоянии? Вряд ли, — усомнился Гарри.

— А для вас расстояние сейчас не играет особой роли. У вас прямая связь с Темным Лордом. Вам нужно только захотеть.

— Ну что же, тогда приступим прямо сейчас, — Гарри поудобнее сел в кресло, откинул голову на спинку и закрыл глаза. — Вы мне поможете, профессор?

— Конечно. Слушайте мой голос, Гарри. Расслабьтесь, почувствуйте как кровь бежит по жилам, как бьется ваше сердце…

Дамблдор сидел за столом с интересом наблюдая за Поттером и Снейпом. Следовало признать, Гарри многому научился. Он действительно стал тем лидером, которого ждали. Правда чересчур самостоятельным и властным, но с этим Альбус разберется после…

* * *

Волдеморт выслушивал отчет о произошедших событиях с тех пор, как его не было девять лет. Да, многое изменилось. Кто бы мог подумать, что мальчишка Поттер окажется таким упертым? Он смог сплотить вокруг себя весь Хогвартс и даже Малфоя. Люциус конечно еще получит свое, но за то, что он спас его жизнь, Лорд планировал разрешить ему самому выбрать казнь для отступника Драко. Конечно тот будет умолять пощадить свою семью, но Волдеморт уже все решил.

Какое же это было блаженство — ощущать, как бьется сердце, шевелить пальцами, самому ходить. Да — это самое большое наслаждение в его жизни, по крайней мере сейчас. Остальные удовольствия еще впереди — смерть и страх — вот и все, что нужно ему для счастья.

Темный Лорд уже чувствовал, как будет произносить смертельные заклятия, как будет насылать Круцио. Оставалось вернуть себе власть. И вот тут Люциус начал осторожно рассказывать о том, как произошло возрождение его первого хоркрукса. И Волдеморт потерял самообладание.

Еще один Темный Лорд? Этого не может быть! Он бы почувствовал! Однако это было правдой — пока он долгие девять лет скрывался в лесах Албании, один хоркрус сработал. Но ведь дневник был только у Люциуса.

— А скажи-ка мне, мой изворотливый друг, каким образом мой дневник попал к Джинни Уизли? Я наказывал тебе беречь его как зеницу ока.

— Простите, мой Лорд, это моя вина…

— Конечно, это твоя вина! Круцио!

Люциус захрипел, падая ниц перед своим господином. Пытка длилась недолго и вскоре аристократ смог отдышаться и снова встать на колени перед повелителем. Он заслужил это наказание.

— Скажи, Люциус, почему ты искал меня? Разве тебе не нравился этот новый лорд?

— Что вы, господин! Он вам и в подметки не годится — слишком юн, слишком горяч. По его вине Британию наводнили соединенные силы лучших авроров Европы. Он поставил под удар все ваше дело.

— Этот юнец, как ты говоришь, все-таки я! За неуважение — Круцио!

Крики Малфоя доставляли Волдеморту ни с чем не сравнимое удовольствие. Прошло очень много лет и из всех плотских радостей ему осталась одна — наблюдать за мучениями живых существ. Это приносило почти сексуальное возбуждение. Но ему нужна новая игрушка — Малфой долго не протянет. И Волдеморт прекратил истязать своего последователя, задумавшись, кого вызвать еще.

* * *

Гарри выскользнул из сознания Волдеморта незамеченным. Да уж, в легилименции ему не было равных, а все благодаря Сириусу. Видимо до Снейпа долетели отголоски мыслей и он недовольно поморщился. На всем протяжении сеанса мысленной разведки, он поддерживал Гарри, не давая тому раскрыть себя.

Том Риддл ходил из угла в угол в сильнейшем возбуждении. То, что случилось с ним пару дней назад, нельзя было просто проигнорировать. Сильнейшая ментальная атака столь сильно ударила по нему, что он едва не испустил дух.

Что-то шевельнулось в его искалеченной душе, промелькнула какая-то искра. Словно он издалека увидел старого доброго знакомого и сердце, помимо разума, ещё ничего не осознавшего, радостно трепыхнулось и понеслось вскачь. Радость? Хм-м… Вряд ли. Он давно уже не знает ни радости, ни счастья, ни любви. При мысли о последней, Том скривился. Любовь… И слово-то какое-то дурацкое. Куцый, отрывистый, лающий звук не нёс в себе никакой нагрузки, кроме ассоциаций с чем-то дурацким, розовым, в рюшках… или конфетти сердечками. Сплошная показуха и слащавость — вот и вся ваша хвалёная любовь.

Так что же тогда так взволновало его? Это чувство было схожим с тем, как если бы кто-то схватил тебя, купающегося и ни о чем не подозревающего, за ноги, утаскивая на дно.

Страх? Но ему не знакомо это чувство! Даже тогда, когда его душа была единым целым, ещё не поделённом пополам древним ритуалом. Он не испытывал страха очень, очень давно. Так давно, что всё, случившееся с ним до удара той молнии вспоминалось с трудом. Можно сказать, что его, Тома не было до той грозы, когда он понял, что самое главное в его жизни — это выжить любой ценой.

Воспоминания далёкого прошлого короткими всполохами мелькали перед его взглядом. После госпиталя и карцера Том изменился так, как может меняться человек сразу и навсегда разучившийся бояться.

Его пытались бить, но он, даже истекая кровью, молча бросался на обидчиков, не думая о том, чтобы уцелеть, а только как бы убить. Конечно, никто не позволял ему этого. Воспитатели вовремя успевали разнять драчунов, уводя их в карцер и не разбираясь кто прав, кто виноват. Только, когда Том понял, что проводит в сыром и холодном подвале больше времени, чем в своей комнате, он остановился.

Но с тех пор его обидчиков странным образом миновала сама мысль о том, чтобы напасть, избить, сломить странного молчаливого мальчишку. Риддлу было достаточно взглянуть в глаза сопернику, как тот забывал, зачем шел и неожиданно вспоминал, что у него есть неотложные и важные дела. Тома стали сторониться. Надо ли говорить, что того это полностью устраивало?

Некоторые дети, слабые и не умеющие за себя постоять, пытались сблизиться с ним, но Том ещё не понимал значимость и необходимость сообщников и тщательно избегал любых попыток даже заговорить с ним.

Но потом началась школа и мальчик, впервые в жизни, почувствовал себя почти счастливым. Почти — потому что время уроков неизменно заканчивалось и приходилось возвращаться в приют. Ежедневные прогулки по Лондону от приюта до школы и обратно, утомляли и злили Тома. Многочисленные взрослые, думающие только о том, как бы сшибить лишний пенни, беспризорные мальчишки, такие же, как и он сироты, но свободные и еще более озлобленные, шумной многоголосой толпой сновали по улицам. Первая мировая война многих сделала безработными, бездомными и жестокими. Хорошо только, что бедный сирота казался многочисленным хулиганам не самой блестящей добычей. Но однажды…

Том возвращался из школы, стараясь не смотреть по сторонам. Везде царила разруха и голод, но даже среди этой бедноты встречались яркие и манящие витрины. Они смотрелись так же, как алмазы на куче мусора, но становились от этого только привлекательнее. Том заметил стайку мальчишек, сгрудившихся около переливающейся огоньками витрины магазина сладостей. Они, давясь слюной, громко обсуждали какое-то невиданное лакомство, и Том решился тоже посмотреть.

На огромном вычищенном серебряном подносе раскинулся целый шоколадный городок. По шоколадным улицам гуляли шоколадные леди и джентльмены, шоколадные лошади тянули шоколадные повозки. В центре шоколадного городка застыл неподвижно шоколадный фонтанчик, около которого стояла шоколадная девочка с воздушным шариком, рвущим шоколадную нить и стремящимся к небу.

Тома так увлекло разглядывание этого сладкого великолепия, что он не услышал, как притихли мальчишки вокруг него, как они неслышными, испуганными стайками прыснули в разные стороны. Мальчик видел только прекрасную, волшебную страну, где не было голода и войны. И только приятный баритон отвлёк его от созерцания:

— Тебе что-то понравилось из этого? — говоривший оказался богато одетым мужчиной с красивой тростью. Он смотрел на Тома сверху вниз, разглядывая мальчишку добрым взглядом.

— Да, сэр… то есть, нет, сэр.

— Так да или нет? — мужчина оперся на трость и перевел взгляд на витрину. Том молчал, и незнакомец продолжил сам: — Я как раз собирался взять что-то к чаю. Чтобы ты мне посоветовал?

— Этот шоколадный городок, — выпалил Том и замолчал. Он уже ждал, что его накажут за дерзость, когда мужчина сдержанно хохотнув, ответил:

— Пожалуй, мне столько не съесть.

— А разве у вас нет детей? — осторожно спросил Том.

— Нет, я живу один. Так значит шоколад? Ну, хорошо. Давай зайдём внутрь.

От запахов кондитерской закружилась голова. Ароматы корицы, ванили, миндаля, какао окружили Тома. Он дышал этим воздухом и не мог насытиться. Перехватил жалостливый взгляд продавщицы и вздёрнул нос. Не хватало ещё, чтобы всякая прислуга его жалела! И словно по волшебству, кондитерская утратила свою сказочность, сделавшись самым обычным магазином сладостей. Том с удовлетворением отметил поцарапанные уголки полок с выпечкой и немного запылившиеся светильники на стенах. Тем временем обслуживать его спутника выскочил сам владелец магазинчика.

— Лорд Стойнхейм! Какая честь! Чего изволите?

— Будьте добры, милейший, показать мне это шоколадное творение, — вежливые слова были произнесены с таким превосходством, что у Тома вспыхнули уши — вот сейчас хозяин рассердится и вышвырнет их на улицу. Том даже попятился назад. Но владелец, громко восхищаясь прекрасным вкусом покупателя, покорно открывал витрину.

— Ну что, малыш, какую фигурку нам взять? — Лорд оглянулся на Тома. Тот нашел в себе силы подойти и указать на шоколадную девочку у фонтана.

— Двадцать шиллингов, милорд, — хозяин деловито подхватил фигурку щипцами, установил на белую подставку, накрыл тонким стеклянным куполом и перевязал ленточкой.

«Сколько?! Двадцать шиллингов? Это же целое состояние!» — Том лихорадочно вспоминал, есть ли у него деньги, но последние полпенса он потратил еще позавчера. Мальчик в ужасе смотрел на лорда, придумывая, как бы половчее отказаться от несусветно дорогой покупки.

— Отлично! — ответил тем временем лорд, — и еще немного марципанов, пожалуйста.

— Конечно, милорд! — Хозяин бойко отмерил разноцветных, прозрачных на просвет, сладких кусочков и всё время улыбаясь, завернул покупку в бумажный пакет. Лорд рассчитался и — Том это точно видел — заплатил сверх меры на целый шиллинг. Он беспрекословно вышел на улицу, подталкиваемый в спину странным лордом.

— Ну что, малыш, поможешь мне это всё продегустировать? Как тебя зовут?

— Том, — шепотом ответил мальчик, глядя на распахнутую перед ним дверцу кэба. Он неверяще посмотрел на улыбающегося лорда и всё ещё не мог решиться.

— Том, хочешь, я просто отдам тебе этот пакет, и ты съешь всё это дома? — Лорд продолжал улыбаться и Том не почувствовал опасности. Наконец, он решился, глубоко вздохнул и влез в повозку. Лорд Стойнхейм устроился рядом, красиво возложив обе руки на набалдашник трости. Том зачарованно смотрел на эти изящные руки и думал, как это прекрасно — быть богатым. Тогда и шоколад можно есть килограммами, и в кэбе кататься, и трость держать вот так небрежно, но с чувством собственного достоинства. Если бы Том посмотрел на улицу, то наверняка увидел бы сочувствующие лица уличных мальчишек, выглядывающих из-за угла.

Скромная городская квартира лорда Стойнхейма показалась Тому настоящим дворцом. Мальчик старался не слишком пялиться вокруг, потому как знал, что это невежливо, но множество красивых и блестящих вещей то и дело приковывали его внимание к себе. Может поэтому он не видел взгляда лорда, ставшего из добродушного странно жадным?

Чай подали в небольшую уютную комнату. Негромко трещал камин, одуряюще вкусно пах чай и шоколадная фигурка под хрупким на вид колпаком притягивала взгляд. Том сглотнул слюну и посмотрел на свои руки. Пальцы были испачканы чернилами, впрочем, как всегда. Мальчик смущенно сжал кулаки, чтобы не было видно фиолетовых пятен, не смывшихся даже после применения мыла.

— Чего ты смущаешься, Том? — тихо спросил лорд. — У тебя очень красивые пальцы. — Стойнхейм погладил руку мальчика и сразу же сказал уже совсем другим голосом: — Ну что, давай пить чай?

— Хорошо, — Том постарался не хмуриться — очень уж ему не понравился жест лорда, но он постарался не обижать хозяина дома.

Если чему хорошо и учили в приюте, так это этикету: все знания и традиции буквально вколачивались в сирот. Том непринуждённо пил чай, придерживая чашку тремя пальцами, и аккуратно ел варенье из розетки. Шоколадная фигурка всё ещё стояла нетронутой — Том решил оставить самое вкусное напоследок.

Лорд расспрашивал его об учёбе, задавал каверзные вопросы, проверяя его знания, и Том гордился собой, отвечая абсолютно правильно, чем приводил собеседника в восторг. Было очень приятным признание такого важного человека и Тому это чрезвычайно нравилось. В школе или в приюте с ним не церемонились — отвечал правильно, хорошо вёл себя — и хватит.

Вскоре настал черёд шоколадной девочки. Том смотрел на неё и не мог понять, с какой стороны подступиться — очень уж хороша была фигурка, прямо как живая. Лорд разрешил его сомнения, просто разломив шоколад пополам. Том смотрел на раскрошившуюся верхнюю часть и ему было жаль, что такое совершенство уничтожено. Помадная начинка густыми клубничными каплями вытекала из шоколадки и то, что было копией фигурки человека, казалось изломанным и выпотрошенным телом. Мальчика передёрнуло, и он посмотрел на лорда.

Тот абсолютно по-плебейски, не замечая салфеток, слизывал крошки шоколада и капли помадки со своих пальцев. Тому не понравилось, как горели его глаза. Он почувствовал в них что-то хищное, безжалостное и мальчик решил откланяться.

— Спасибо вам за угощение, сэр. Всё было очень вкусно! Но меня могут хватиться в приюте. Наша воспитательница очень строгая и постоянно проверяет, все ли ученики на месте. — Говоря это, Том вставал, не сводя настороженного взгляда с лорда Стойнхейма. Сейчас в нём разом заговорили все инстинкты, до этого надёжно убаюканные щедростью и гостеприимством хозяина дома. Он вдруг некстати вспомнил газетные заметки о трупах мальчишек, найденных на окраинах Лондона. Стало страшно. Том уже не говоря ни слова, бросился бежать.

Дверь оказалось заперта. Том прижался к ней спиной, затравленно оглядываясь в поисках выхода, но его не было. Лорд Стойнхейм, тем временем, разглядывал его, постукивая пальцами по льняной скатерти.

— А чего ты так испугался, друг мой? — лениво растягивая слоги, спросил лорд. — Разве мы плохо проводим время?

— Отпустите меня. Мне пора домой.

— Нет у тебя никакого дома, мальчишка! И вряд ли когда-нибудь будет. Но ты очень умён и очень красив и, возможно, смог бы чего-то достичь… Но теперь вряд ли.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Ты уже не выйдешь отсюда, мальчик. Но, может, если захочешь, я оставлю тебя тут. Как своего домашнего питомца. Ты будешь сыт и одет. У тебя будет много книг и сладостей. Хочешь?

— А когда я вам надоем, что со мной будет? — Том пытался незаметно открыть дверь, но тщетно.

— Я же говорю, ты очень умён! Такого как ты нельзя оставлять в живых, мигом сбежишь.

Мужчина медленно встал и направился к Тому. Мальчик затравленно смотрел на него снизу вверх, боясь пошевелиться. Лорд взъерошил его волосы и вдруг совершенно неожиданно ударил наотмашь по лицу. Том охнул. Щека горела огнём, чёлка упала на глаза. Том стоял зажмурившись. Другой удар свалил его с ног.

Лёжа на полу, Том понял, что если не встанет сейчас, то не встанет уже никогда. Он юркой змеёй метнулся между ног мужчины и, вскочив, отбежал к камину. На каминной полке стояли небольшие, но тяжелые на вид часы. Том, недолго думая, схватил их и швырнул в Стойнхейма. Тот успел пригнуться и часы, прощально звякнув, разбились о створку двери.

— Ах ты, щенок! — Стойнхейм схватил свою трость и пошёл к Тому. Вот он занёс её над головой мальчишки, и Том закричал, прикрывшись руками. И тут что-то произошло. Что-то неуловимое и странное. Он ещё продолжал кричать, но удар так и не настиг его. Том замолчал и робко открыл глаза. Перед ним стоял Стойнхейм с выпученными безумными глазами, рот был приоткрыт как у дохлой рыбы, слюна стекала по подбородку. Трость выпала из его рук на мягкий ковёр.

Том подобрал её, примерился к весу и ударил набалдашником Стойнхейма по колену. Мужчина упал, не издав ни звука. Том перехватил трость поудобнее и стал избивать лорда. Он вымещал на нём весь свой страх и отчаяние. Вскоре лицо мужчины превратилось в кровавую маску, а трость стала выскальзывать из рук Тома. Он взглянул на них. Ладони были в крови. Мальчик отбросил трость и посмотрел на лорда. Тот лежал с открытыми глазами и кричал, но ни звука не срывалось с его разбитых губ.

Риддл присел на корточки, пристально вглядываясь в лицо врага. Вот так будет с каждым, кто посмеет хоть косо взглянуть на него. Том был уже достаточно взрослым, чтобы понять, для чего его заманили в этот дом, и раз и навсегда понял: никому нельзя доверять и ничего не даётся даром.

Его внимание привлекла толстая золотая цепочка. Том потянул за неё и вытащил из кармашка жилета красивые часы. Золотая крышка завораживала его своими переливами. Часы тикали, а ему казалось — шептали, звали. И он взял их себе. Они принадлежали ему по праву. Первый трофей, но далеко не последний.

Том вытащил ключ от двери и равнодушно отвернулся от лежащего мужчины, открыл дверь и вышел на улицу, сжимая в кармане свою боевую добычу. Победа вдохновляла, и он легко шёл по улице, не думая о предстоящем наказании от воспитательницы. Тёмная радость переполняла его душу. Он был сильнее их всех.

* * *

— Мой лорд, хотите ли вы, чтобы я вернулся в стан вашего врага? Вряд ли Том Риддл догадался о вашем возвращении. Я могу быть вам полезен.

— Что, Люциус, уже не терпится предать меня?

— Нет-нет! Что вы! Я и мысли подобной не допускаю!

— Ну, хорошо, успокойся. Я не гневаюсь на тебя. У меня даже есть поручение…

— Всё, что будет угодно моему лорду!

— Не перебивай меня, Люциус!

— Простите, мой лорд.

— Найди все мои оставшиеся хоркруксы. Я укажу тебе, где искать… Ты чего так побледнел, Малфой?

— Господин, не знаю, как вам сказать… Они были уничтожены Орденом Феникса еще пять лет назад…

— Что?!

— Я знаю это из достоверного источника. Дамблдор, после воскрешения Тома Риддла, отыскал все тайники и изъял хоркруксы. Даже сейф Беллы обыскали и изъяли Чашу Хаффлпафф... Мой лорд, скажите что-нибудь?

— Авада Кедавра!

* * *

— Драко… Мне так жаль…, — Гарри вынырнул из мыслей Волдеморта, едва только увидел, как падает Люциус.

— Что такое, Поттер? — Драко сжал пальцами подлокотники кресла и, не моргая, уставился на Гарри. Он уже чувствовал, что услышит нечто ужасное. Драко смертельно побледнел, надеясь, что предчувствия его обманывают.

— Мне жаль… Твой отец… Он убил его, — прошептал Гарри и Малфой, внезапно обессилев, откинулся на спинку кресла. Некоторое время Драко сидел, уставившись бессмысленным взглядом в угол, потом встал и вышел из кабинета директора.

— Мисс Грейнджер, прошу вас, останьтесь, — Снейп успел схватить вскочившую Гермиону за локоть и насильно усадил её обратно на диван рядом с собой. — Он должен сам разобраться со своими чувствами.

Девушка потерянно оглянулась на своего бывшего преподавателя и вдруг уткнулась ему в плечо и расплакалась. Северус ошарашено приобнял её, растерянно глядя на Поттера и Дамблдора. Плечи Гермионы вздрагивали от рыданий, пальцы цеплялись за черную рабочую мантию зельевара. Все в комнате молчали, потрясённые новостями и реакцией девушки.

Гарри, некоторое время спустя, выскользнул из комнаты, предоставляя Снейпу и директору успокаивать Гермиону. Драко он нашёл на берегу озера, где вековые плакучие ивы образовывали тихое убежище в небольшой заводи. Малфой сидел на прямо на земле, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. Гарри молча сел рядом.

— А знаешь, Поттер, в старину гонца, принёсшего дурные вести, награждали Круцио, — вдруг произнёс Малфой ровным голосом.

— Ты решил вспомнить о традициях? Странное желание.

— Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что не жалеешь меня.

Некоторое время они молчали, потом Гарри не выдержал:

— Драко, я клянусь, я убью эту тварь!

— Спасибо, — повторил Драко. — А я сделаю всё, чтобы помочь тебе в этом. Того, что постарше, я беру на себя.

— С радостью уступаю тебе право первой Авады, — и они снова замолчали.

— Я пойду, — спустя пару минут, сказал Драко. — Мне ещё нужно всё Астории рассказать.

— А я тут ещё посижу.

— Увидимся.

— Ага, — и Гарри остался один.

Он смотрел на длинные плети ветвей, спускающихся до самой воды. Маленький прибой с успокаивающим шипением облизывал каменистый берег. Хотелось сидеть и вот так вечно смотреть на воду, ни о чем не думая. За спиной раздались шаги, и Гарри резко вскочил, хватаясь за палочку.

— Спокойно, Гарри. Это я, — на него смотрел Рон Уизли, подняв руки в успокаивающем жесте.

— Здравствуй, Рон. Ты что-то хотел?

— Да, я искал тебя. Малфой сказал мне, где ты.

— Что ты хочешь?

— Поговорить.

— Ну, говори, — Гарри снова опустился на землю, рассматривая Рона.

Тот замялся, сделал несколько шагов навстречу и неловко присел рядом. Рон очень нервничал и не знал, куда деть свои руки. Гарри посмотрел на его кисти с длинными сильными пальцами в светлых золотистых веснушках. Рон сцепил руки в замок и Гарри перевёл взгляд на его лицо.

Он уже очень давно не видел Рона так близко. После смерти Джинни они отдалились друг от друга, и Поттер старался лишний раз не смотреть в сторону бывшего лучшего друга. Уж слишком болезненными были воспоминания об их несложившейся неловкой детской дружбе. Только сейчас Гарри подумал, что Рону, должно быть, тоже его не хватает.

— Так что ты хотел сказать мне, Рон? — прервал молчание Гарри.

— Я… — начал было Рон, но его прервала прилетевшая сова.

Испуганная, взъерошенная птица тяжело приземлилась рядом с Гарри и протянула ему лапку с привязанным письмом. Сова беспокойно озиралась и таращила огромные глаза. Гарри поспешно забрал у неё свиток, и птица тотчас взлетела, спеша обратно. Но вдруг, странно кувыркнувшись в воздухе, с жалобным криком упала в озеро. Вода поглотила ее, и только торопливые круги побежали по поверхности. Гарри нахмурился и посмотрел на пергамент.

— Ты это видел? — Рон показал в сторону, где упала несчастная птица. — От кого письмо?

— Сейчас посмотрим, — Гарри начал развязывать бечёвку, стягивающую свиток.

— А, может, сначала директору покажем? — но Гарри уже читал письмо.

Он несколько раз перечитал послание и потрясённо уставился на Рона.

— Что? — испуганно переспросил тот.

— Нет времени объяснять. Рон, ты мне доверяешь?

— Конечно! Что за вопросы, Гарри? А почему ты спросил?

— Потом. Дай мне руку, Рон. Прости, но у меня совсем нет времени.

Гарри схватил Рона за запястье, оголил предплечье и достал палочку. Затем, больно ткнув её кончиком в предплечье, Поттер сказал странную фразу на незнакомом языке. И вдруг Рона скрутила такая боль, что слёзы брызнули из глаз, и кругом потемнело. Когда он смог отдышаться и темнота перестала застилать взгляд, то рядом никого не было.

Листок пергамента тихо дотлевал на траве, и порыв ветра смахнул его остатки в озеро. Рон схватился за предплечье, там, где только что была палочка Гарри, и тут же отдёрнул руку — было очень больно. Рука, казалось, отнялась, но стоило только прикоснуться, как кожа вспыхивала, а мышцы жаловались болью. Рон неверяще посмотрел на предплечье — там сочилась сукровицей метка в виде солнца. Кожа вокруг метки припухла и покраснела. Рон аккуратно опустил рукав, стараясь не задевать её тканью, и вдруг на него обрушилась такая боль, что колени подогнулись, и он упал, крича во весь голос.

Учителя и их помощники собрались в Больничном крыле вокруг постели Рона Уизли. Гермиона сидела рядом и держала его за руку, с сочувствием разглядывая осунувшееся лицо Рона.

— Как считаете, Северус, что произошло? — кажется, это был первый случай, когда директор пребывал в растерянности.

— Понятия не имею, Альбус. Когда мы нашли мистера Уизли, он находился в глубоком обмороке. Мадам Помфри попыталась привести его в чувство, но его мучения были столь ужасны, что нам пришлось снова погрузить его в забытье. Я не знаю, что могло вызвать такие последствия.

— А где Гарри?

— Я не нанимался следить за вашим другом, мисс Грейнджер, может это как раз его рук дело.

— Нет! Гарри никогда бы не сделал такого с Роном! — закричала Гермиона, игнорируя недовольное шипение мадам Помфри. Сейчас она ненавидела профессора Снейпа так, как раньше его ненавидел Гарри. Как он может сомневаться в ее друге? Как он посмел предположить, что Гарри способен навести порчу на Рона и трусливо сбежать? — А вы все такой же бесчувственный чурбан, профессор, не видящий дальше своего носа!

— Зато вы у нас видите так глубоко и настолько чувствительны, что сейчас разбудите Уизли из его магического сна.

— Да идите вы… — но договорить Гермиона не успела — она увидела, что слишком сильно сжимает руку Рона и тот действительно застонал, его веки задрожали, а из носа показалась дорожка крови. — О, Мерлин, что с ним?

— Отойдите, мисс Грейнджер! — Снейп попытался отодвинуть Гермиону, но та в ужасе словно окаменела. — Да уйдите же, наконец! — Снейп не церемонясь, дернул ее за руку и сбросил с кровати.

Гермиона едва не упала, но Седрик вовремя ее подхватил. Он приобнял девушку, тревожно следящую за Снейпом. Гермиона даже не огрызнулась на грубость профессора. А Снейп тем временем, осторожно закатал рукав Рона, пропитавшейся кровью. Гермиона вскрикнула, увидев опухшую кожу, глянцевую, словно от ожога, с сочащейся кровью вдоль странной татуировки в виде солнца.

— Не может быть! — обескуражено прошептал Снейп.

— Что там, Северус? — спросил директор, подслеповато прищурившись.

— Черная Метка, вот что, — злобно прорычал профессор.

— Но откуда?

— Я думаю, что об этом нам смог бы поведать мистер Поттер, если бы он был здесь. Или мистер Уизли, если бы не был в обмороке.

— Вы снова за старое, профессор, — начала было Гермиона.

— Да помолчите уже, мисс Грейнджер, — поморщился Снейп. — Если вы не разбираетесь в чем-то, это еще не повод кидаться на людей. Мистер Диггори, будьте так любезны увести отсюда мисс Грейнджер и напоить ее успокаивающим зельем. Остальные тоже могут идти, — отдал распоряжение зельевар, — причину обморока мы установили и ваше присутствие ничем помочь Уизли не в силах, так что, расходитесь по комнатам и не мешайте мадам Помфри привести пострадавшего в чувство.

Гермиона открыла рот, чтобы возразить, но ледяной взгляд профессора заставил ее замолчать, поперхнувшись своими же словами. Она чувствовала, как Седрик подталкивает ее к выходу и у нее не было сил, чтобы сопротивляться. Она покорно пошла за ним, не отрывая взгляда от высокой худощавой фигуры профессора Снейпа, зябко закутавшегося в свою черную мантию.

— Что ты думаешь об этом, Северус? — спросил Дамблдор, когда они остались втроем.

— Я думаю, что мистеру Поттеру зачем-то понадобилось наградить мистера Уизли этой меткой, а значит все произошло так быстро, что у него не было времени рассказать нам об этом или выбрать другого кандидата на роль носителя. Все знают, насколько прохладными стали отношения этих двоих.

— А это значит…

— Это значит, что где бы сейчас не находился мистер Поттер, его пытают так, что мистер Уизли может умереть от болевого шока. Я не знаю, что мы можем сделать. Только ждать и надеяться, что пытки прекратятся раньше, чем умрет кто-то из них: Поттер или его связной.

— Что же, будем ждать.

— Мадам Помфри, будьте так добры, известить нас, когда мистер Уизли сможет проснуться. Я пришлю вам новые порции зелья.

Снейп на мгновение задержался у кровати Рона, взглянув на белое от боли лицо, на котором стали заметны все веснушки, кивнул медсестре, бросил на директора выразительный взгляд и вышел из палаты.

Он шел привычным маршрутом, напряженно размышляя о том, что, кажется, наступили трудные времена. Два Темных Лорда, один из которых — сумасшедший паук, а второй, напротив — изощренно умен и коварен. И единственная надежда, единственное оружие против этих монстров сейчас находится в лапах одного из них. Остается только молиться, чтобы это был вновь воскресший Лорд, который просто убьет Поттера, немного помучив...

В лаборатории царил вечный полумрак и прохлада — того требовали правила хранения зелий. Северус уверенно прошел к полкам с бутылочками, протянул руку и в этот момент почувствовал, что у него за спиной кто-то есть. Резко крутанувшись и уйдя в сторону, он наугад ударил, угодив противнику в лицо кулаком. Раздался вскрик и Снейп с ужасом увидел, как на пол летит тонкая женская фигурка.

«Лили!» — мелькнула нерациональная и сумасшедшая мысль, и Снейп бросился на пол, чтобы поднять девушку. Лили тоже любила подкрадываться сзади и закрывать ладошками его глаза. События сегодняшнего дня совсем выбили его из колеи, обострив все рефлексы, заставляя сначала делать, а потом рассуждать о сделанном. Колени отозвались болью от удара о каменный пол. Северус с горьким разочарованием увидел, что лежащая на полу без сознания девушка — не Лили Эванс. Он разглядел темные каштановые волосы, синяк, наливающийся на скуле, тоненькую струйку крови из разбитого носа. Перед ним лежала Гермиона Грейнджер, собственной персоной.

Северус смотрел и не верил своим глазам. Он настолько растерялся, что не шевелился до тех пор, пока ресницы девушки не задрожали и она, застонав, не открыла глаза. Только тогда, когда она недоуменно и с обидой уставилась на него, он поднялся с пола и медленно направился к своим полкам. Машинально выбрал зелье, подошел к своему столу, поставил фиал, достал что-то из ящика и обернулся к Гермионе.

Она, морщась, ощупывала наливающуюся крупным синяком щеку, недоумевающе посмотрела на руку, испачканную в крови и машинально стала оттирать пальцы о юбку. Попыталась встать, но тут же покачнулась и была вынуждена остаться сидеть. Северусу ничего не оставалось делать, как подойти и помочь. Ноги Гермионы заплетались, голова кружилась, в ушах звенело, а щека болела так, что казалось, прикоснись — и голова взорвется болью.

Не давая упасть, профессор довел ее до маленького неудобного кресла и усадил в него. Гермиона не сопротивлялась, когда он протянул ей фиал с каким-то очередным своим зельем. Глотнула, поморщилась и тут же расслабилась — боль начала отступать, а голова перестала кружиться. Блаженно вздохнув, она на секунду прикрыла глаза, наслаждаясь ощущением покоя, которое захватывает, только что страдавшее тело. Это было прекрасно — ощущать, что больше ничего не болит!

Открыв глаза, девушка с недоумением увидела стакан с виски или чем-то похожим: в алкоголе Гермиона не разбиралась. Проследив путь возникновения стакана у своего лица, она даже испугалась: над ней возвышался Снейп, изучающе разглядывая ее.

— Не нужно, спасибо, — пробормотала Гермиона, смутившись еще и от того, что вспомнила, зачем в гневе прибежала в личный кабинет Снейпа. Она горела желанием высказать ему в лицо все, что накипело, изобличить, какой он подлец и ничтожество, но удар в лицо охладил ее намерения. Теперь она чувствовала только неловкость.

— Давайте не будем играть в невинность, мисс Грейнджер, — четко проговорил Снейп, и девушка покраснела, хотя прекрасно понимала, что никакого двойного подтекста в его словах не было. — Уже выскажите мне, все, что думаете, и разойдемся по своим спальням.

Он сел напротив нее на высокий табурет, продолжая протягивать стакан. Гермионе ничего не оставалось делать, как принять его. Чтобы как можно дольше продлить молчание, она отпила глоток и тут же закашлялась. Виски у Снейпа был отменный: крепкий, терпкий и обжигающий горло, то есть именно такой, чтобы малопьющему человеку с первого же глотка ударило в голову. У Гермионы мелькнула крамольная мысль, а только ли свои зелья перегонял в ретортах профессор зельеварения? Уж слишком похожими были напиток и мужчина, сидящий напротив нее.

— Простите, мисс Грейнджер, что ударил вас. Я не думал, что это вы, — неожиданно сказал Снейп, и Гермионе вдруг послышалась боль и тоска в его голосе.

«Наверное, показалось, — подумала она. — Разве может он что-либо чувствовать, кроме злобы?» И ей тут же стало стыдно за свои мысли. Не она ли всегда старалась оправдать сурового учителя в глазах Гарри и Рона?

— Не стоит извиняться, я сама виновата в том, что подкралась к вам так тихо. Впору мне просить у вас прощения.

— Действительно, вы ступаете так бесшумно, словно кошка, — поддержал беседу Снейп, и Гермионе вдруг подумалось, что ему дико не хочется, чтобы она уходила, что ему нужно с кем-либо поговорить. Она поудобнее села в кресле, поджав под себя ногу, не замечая, как строгая юбка поползла вверх, обнажив коленки.

— Я не хотела, — извиняющимся тоном сказала девушка и, немного помолчав, добавила: — расскажите, пожалуйста, почему вы решили, что это Гарри так поступил с Роном?

Она так на него смотрела, что желание огрызнуться и снова остаться в спасительно-привычном одиночестве, прошло. Северус внимательно посмотрел на Гермиону, в ее умоляющие глаза, и сдался:

— Я считаю, что это подобие Черной Метки Лорда, но Поттер переусердствовал и вложил в заклятие слишком много души. Теперь Рон чувствует все, что происходит с ним.

— О, нет! Вы хотите сказать, что Гарри… — Гермиона в ужасе прикрыла ладонью рот, словно непроизнесенные слова могли что-либо исправить.

— Мистеру Поттеру сейчас гораздо хуже, — жестко продолжил Снейп. — Я боюсь, что до утра он не доживет. А это значит, что мы рискуем потерять и мистера Уизли.

Гермиона видела и слышала, с каким спокойствием он только что произнес эти страшные слова и часть ее тут же возненавидела его за это, но каким-то другим, более глубоким чувством, она осознавала, насколько нелегко ему дается это спокойствие. Она впервые в жизни настолько четко ощутила боль и горе другого человека и броня хладнокровия, язвительности и злости вдруг оказалась не более чем тонким слоем прозрачной пленки. Еще чуть-чуть и это равнодушие может смениться сумасшествием.

Не понимая, зачем она это делает, Гермиона вдруг потянулась вперед и накрыла своей ладошкой руку Северуса. Она почувствовала, как он вздрогнул, она сама едва было, не отступила, когда он вперил в нее свой холодный взгляд, но руки не убрала.

— Я понимаю, — просто сказала она, чувствуя, что напряжение, охватившее Северуса, так и не прошло. Он был словно натянутая тетива, в любой момент на нее могли посыпаться насмешки и едкие комментарии, но она могла бы выдержать их все. Однажды прочувствовав его, она больше не боялась. Лишь бы не допустить, чтобы он сломался. Когда умрет воля этого человека, это будет значить только одно — что для них все кончено.

И она не убирала ладонь, ощущая, как кровь, хлынувшая было ей в лицо, отлила, а пульс перестал быть таким сумасшедшим. Она смотрела в его глаза и пыталась мысленно донести до него, что это не жалость, что она, таким образом, просит защиты от тех безумств, что творились за стенами школы. Снейпа не зря считали лучшим легилиментом Британии — видимо ее мольбы были услышаны и резкие, уничтожающие речи не были произнесены. Но Снейп не был бы собой, если бы позволил ей так долго своевольничать, он резко встал и отошел к своим стеллажам.

«Опять сбегает, закрывается, — огорченно подумала Гермиона.»

Но тут он вернулся, неся в руках небольшую коробочку. Северус откинул крышку и по комнате разнесся приятный травяной аромат, вызывая воспоминания об уходящем лете. Он зачерпнул пальцем светло-зеленую массу и поднес руку к лицу Гермионы.

— Чтобы завтра не осталась синяка, — объяснил он и начал втирать прохладную мазь в ее щеку. — Этому рецепту меня научила Лили, мать Гарри, — неожиданно для себя сказал он. — Это ее изобретение.

Этими словами он сказал о себе много больше, чем могла бы поведать самая пространная биография. Гермиона, замерев, чувствовала на своей щеке его пальцы и боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть такой личный момент.

Внезапно дверь без стука распахнулась и на пороге появился Сириус Блек собственной персоной, за ним можно было увидеть Нарциссу, Драко и Асторию, также мелькнула мантия Дамблдора.

Гермиона мучительно покраснела и попыталась отодвинуться от Снейпа, но тот сосредоточенно продолжал втирать мазь в ее щеку.

— Не ерзайте, мисс Грейнджер, — строго выговорил он ей. — Еще минута и я вас отпущу.

Он говорил спокойно и безучастно, но Гермионе вдруг почудилось, как что-то в его глазах закрылось для нее. Он снова отгородился ото всех, словно последних событий и не было.

— Убери от нее свои лапы, Нюниус, — вдруг озлился Блек.

— Оставь своих «нюниусов» для первогодок, Блек, здесь я для тебя профессор Снейп. Если осознание этого не умещается в твоей крохотной головенке, то поспеши обратиться в Мунго, пока там еще есть места.

— Ах ты, выродок, — ожидаемо взорвался Блек.

— Немедленно прекрати, Сириус, — прошипела Гермиона. — Ты ведешь себя недостойно взрослого мужчины! Спасибо вам за помощь, профессор, — совсем другим голосом добавила она, — не знаю, чтобы я без вас делала.

— При его характере, неудивительно, если бы это было его рук дело, — пробормотал уязвленный Сириус, не догадываясь, насколько был близок к истине.

Гермиона почти весело переглянулась со Снейпом, отвела его руку от своего лица и встала.

— Еще раз спасибо за помощь. Простите, но мне пора идти. Сириус, за мной, — едва ли не приказала она, звенящим от холода голосом, и Блек покорно направился за ней, недоуменно размышляя о метаморфозах, произошедших с всегда мягкой Гермионой.

Северус улыбался, приглашая Драко с семейством зайти, он, словно вернулся в далекое прошлое. На мгновение ему показалось, что каштановые волосы удаляющейся Грейнджер, в свете факела стали отливать рыжим.

Рон пришел в себя на закате третьего дня. Все это время магические датчики фиксировали боль, волнами расходившуюся от него. Некоторые ученики с задатками эмпатических способностей, обходили Больничное крыло десятой дорогой, смутно чувствуя нечто очень плохое, витавшее в воздухе.

Гермиона не отходила от него ни на шаг, больше не пытаясь привести в чувство, даже старалась лишний раз не касаться его. Она просто сидела рядом с кроватью и читала очередную книжку, лишь бы не думать, лишь бы не накручивать себя. Иногда компанию ей составлял Сириус. Он старался рассмешить девушку, но она была словно в каком-то ступоре.

Блек видел, как часто Гермиона сидела, уставившись в книгу, но подолгу не переворачивала страниц. Он списывал это все на нервы, переживания за Рона и Гарри. Ему и в голову не приходило сопоставить ее оживленность и легкий румянец с редкими визитами Снейпа. Как и всегда, Сириус был слишком самоуверен и не видел того, что творилось под самым его носом.

В тот момент, когда Рон очнулся, в палате были Гермиона, Сириус и Драко. Они тихонько переговаривались, стараясь не касаться самой больной темы — Гарри. Ежедневно Дамблдору докладывали о поисках Поттера, но пока все было бесполезно. Единственной надеждой на то, что Гарри еще жив оставалось забвение Рона. Если Уизли еще мучился — значит Гарри был жив. Простая и страшная арифметика сводила с ума друзей обоих.

— Как вы устроились, Драко? — тихо спросила Гермиона. — Как Астория?

— Жалуется, что наш ребенок во всю уже играет в квиддич в ее животе. Мама говорит, что я тоже был непоседой с самого начала.

— Как Нарцисса? — спросил Сириус, щуря глаза из-за отблесков заката, проникающих в окно.

— Молчит и замыкается, стоит только спросить ее об этом, — Драко сразу понял, о чем спрашивает Сириус. — Предательство отца подкосило ее. Она держится, но по ночам я слышу, как она плачет.

Все замолчали, думая каждый о своем.

— Драко, а как ты? — решилась все же спросить Гермиона.

— Как я? — криво усмехнулся Малфой. — Делаю все, чтобы наша семья не пошла ко дну. Что еще мне остается? Стараюсь не думать много и часто, — снова горькая усмешка, — Поттер бы сказал сейчас, что мне это вообще противопоказано, — едва произнеся это Драко осекся.

В этот самый момент раздался вой и все присутствующие непонимающе переглянулись. Гермиона скорее по привычке, чем догадавшись, бросила взгляд на Рона и ахнула. Она сорвалась со своего места и встала рядом с ним. Сириус и Драко проводили ее взглядами и, увидев, что Уизли открыл глаза, тут же оказались подле кровати.

— Рон, как ты? — в глазах Гермионы стояли слезы.

Она гладила холодные пальцы Рона и плакала. Ей только что пришло в голову, что могло значить это пробуждение. Слезы катились из ее глаз и она никак не могла их остановить. Драко за ее спиной сжал плечо Сириуса, который окаменел от горя.

— Честно говоря, хреново, — проговорил Рон. Его сорванный в крике голос прерывался и сипел. — Пить очень хочется.

— Да, да, сейчас, — Гермиона дрожащими руками схватилась за графин, но ничего не получилось — вода проливалась, не попадая в стакан. — Да что же это со мной!

— Подожди, Грейнджер, я сам, — Драко отобрал у плачущей девушки графин, налил в хрустальный стакан воды и подал Рону. Только побелевшее лицо и сжатые в тонкую ниточку губы выдавали его состояние.

Едва Рон осушил стакан, как в палату ворвался Снейп. Он сделал нетерпеливый жест рукой и вой датчиков прекратился. Снейп подошел к кровати Уизли с другой стороны, не желая толкаться рукавами с Блеком, и оголил предплечье Рона. Метка, успевшая поджить и потемнеть, оставалась яркой и четкой.

— Слава Мерлину, — поневоле вырвалось у него, но он тут же взял себя в руки. Сотворил Патронус и отправил его с сообщением к Дамблдору.

— Прошу всех отойти от кровати, — приказным тоном бросил он. Никто не осмелился ослушаться, даже Блек.

Снейп прощупал пульс Рона, влил в него несколько зелий, которые жестом фокусника доставал из карманов своей мантии и снова послушал сердцебиение.

— Благодарите богов, мистер Уизли, что у вас такое сильное и здоровое сердце. Будь вы слабее, то уже умерли бы от сердечного приступа и никто не смог бы вам помочь. Вы помните, что произошло?

— Не очень, — ответил Рон. — Я помню только озеро, разговор с Гарри, странную сову, принесшую ему свиток. Потом он спросил, доверяю ли я ему, и едва я ответил, воткнул мне палочку в руку. Через несколько секунд я отключился от боли. А что с Гарри? Я только видел, как он исчез и потом сразу эта боль.

— Гарри Поттер поставил вам Метку, вроде той, что клеймил своих Пожирателей Темный Лорд, но как всегда показал себя не с лучшей стороны и переусердствовал, вложив в Метку чуть больше силы и души, чем следовало. Благодаря этому вы и оказались в таком положении. Но, как это и бывает с мистером Поттером, даже такая оплошность сыграла ему на руку. Только благодаря тому, что вы разделили с ним эту боль, он еще жив.

— Ч-что? Что вы сказали, профессор? — Гермиона тут же оказалась рядом, мертвой хваткой вцепившись в локоть Снейпа, глядя на него безумными от надежды глазами. — Он еще жив?

— Мисс Грейнджер, пустите, — поморщился Снейп, но не стал вырываться из рук девушки.

— Да отвечай же, ты, бесполезный болван! — вспылил Сириус, схватив Снейпа с другой стороны.

Этого профессор стерпеть не смог и рванулся так, что едва устоял на ногах. Но Гермиона успела поддержать его, не сводя с него умоляющего взгляда. Долю секунды он смотрел ей в глаза и тихо произнес:

— Гарри Поттер жив, мисс Грейнджер. Видите, метка осталась яркой, значит тот, кто ее ставил, жив.

Гермиона покачнулась, цепляясь пальцами за мантию профессора и уткнувшись ему в плечо, тихо заплакала от облегчения. Северус вздохнул и приобнял девушку за плечи.

— Еще пара таких сцен, мисс, и вы будете стирать мне мантию, — едва слышно прошептал он. — Иначе она просто просолится от ваших слез.

Сириус странно посмотрел на эту парочку и, встретившись глазами со Снейпом, отвел взгляд. Он не видел, как понимающе и торжествующе блеснули черные глаза ненавистного Нюниуса.

— Северус, я жду полного отчета в своем кабинете. Немедленно! — Патронус Дамблдора показался громом среди ясного неба и все мгновенно пришли в себя, вернувшись к действительности.

— Пока все, что вам нужно знать это то, что Поттер жив, — сказал Снейп и, усадив все еще цепляющуюся за него Гермиону в кресло, вышел.

В комнате воцарилась тишина. Призрак разговоров только что звучащих здесь, тонким звенящим эхом на самом краю слышимости, отражался от стен и потолка. Люди, только что охваченные надеждой на грани безумия, сидели потерянные и отрешенные. Даже Рон, у которого было множество вопросов, лежал неподвижно, потирая предплечье, где теперь красовалось яркое солнышко метки.

Не смотря на все безумие происходящего, Рон чувствовал себя так хорошо и уверенно, как никогда прежде. Он разделил боль друга, поделился капелькой своей жизненной силы. Если он поможет Гарри хоть день продержаться, пока не подоспеет помощь, — это будет счастье. Слишком долго он был в стороне от всего, что окружало Гарри. Слишком высокой была цена, что он заплатил за нелепые принципы и детские обиды. Теперь он знал цену тому, что раньше принимал как должное.

Через четверть часа, показавшейся вечностью, в палату вошли директор и Снейп. Дамблдор попросил всех удалиться и остался беседовать с Роном один на один. Они ждали в коридоре, стоя у высоких стрельчатых окон, машинально следя за крошечными фигурками внизу и на квиддичном поле. Гермиона, Драко, Сириус и даже Снейп молчали, придавленные происходящим. Через некоторое время дверь в палату открылась и Дамблдор разрешил всем войти.

— Мистер Уизли настоял на том, чтобы все присутствующие были посвящены в суть нашего разговора. Даже угроза погибнуть от Непреложного Обета не остановила его.

— Но зачем нужен Обет? — непонимающе спросил Драко.

— Пока Волдеморт не произнес последнее Непростительное Проклятие, у нас есть шанс, что мы сможем найти Гарри. У нас есть в рукаве один маленький козырь — эта Метка, — Дамблдор сделал жест в сторону Рона. Тот неосознанно поежился под взглядами, устремившимися на него. — Но если об этом станет известно посторонним заинтересованным людям, Гарри недолго останется жить. Поэтому я настаиваю на том, чтобы все, кто присутствовал при том, когда мы обнаружили Метку, принесли Непреложный Обет. Я не думаю, что кто-то откажется.

Четверка людей, смотрящая на директора, молча стала закатывать рукава. Гермиона первая протянула свою руку, к ней с небольшим опозданием присоединились остальные.

Когда клятвы были произнесены, а три огненных кольца Непреложного Обета связали их всех, заставляя непрошенные слезы боли выступить на глазах, Дамблдор устало сел в кресло. Сразу стало заметно, насколько он стар. Годы, ранее казалось, никак на нем не отразившиеся, ссутулили плечи и погасили вечную хитринку в глазах.

Гермиона посмотрела на Северуса, словно ища у него подтверждения тому, что увидела и ахнула: руки Снейпа были испещрены медленно гаснущими кольцами прежних Обетов. Снейп поймал ее изумленный взгляд и улыбнулся, только улыбка вышла немного болезненной.

— Иногда я думаю о том, сколько Обетов дал и утешаю себя тем, что не доживу до старости, — усмехнулся Северус, осторожно расправляя закатанный рукав. — Я просто сгорю, стоит мне забыть хоть на секунду о какой-нибудь мелочи. Так что старческий склероз и угасание мне не грозит.

Шутка вышла немного обреченной, поэтому никто не улыбнулся.

— Ну, что ж, раз тут собрались все, вернее почти все, давайте начнем, — к Дамблдору постепенно возвращалась его жизнерадостность. — Я хочу поделиться с вами некоторыми соображениями.

Во-первых, из тех, кто принес или еще принесет Непреложный Обет, мы создадим Круг Силы и будем подпитывать ею Гарри круглосуточно через его связь с Роном. Да, мисс Грейнджер, я понимаю ваше изумление, но нам не остается ничего другого. Это тяжелый выматывающий душу и тело ритуал, но мы не можем позволить угаснуть Надежде нашего мира. Даже если мне придется выбрать всю магию без остатка из каждого в этой стране, я сделаю это!

Во-вторых, мистер Уизли будет учиться налаживать ментальную связь с Гарри. Это не составит труда, тем более учитывая, какую силу вложил в Метку Гарри.

В-третьих, Северус, тебе предстоит в самые краткие сроки найти способ, чтобы отводить боль от мистера Уизли. Чем чаще он будет в сознании, при пытках Гарри — тем лучше для всех нас. Потом зайди ко мне, обсудим несколько моих идей, разработанных еще в первый мятеж Тома.

В-четвертых, я прошу от всех мудрости и мужества в это время. Мы принимаем беспрецедентные меры, но этого от нас требуют обстоятельства. Я хочу быть на сто процентов уверен в каждом из вас.

Пока все. Северус, прошу тебя, немедленно найди мистера Диггори, мадам Помфри, в общем, всех, кто был тогда в палате, когда мы нашли мистера Уизли.

А теперь всем отдыхать. Для нас все еще только начинается!

Том Риддл, называвший себя Темным Лордом смотрел на человека перед ним. Руки Гарри Поттера безвольно повисли в железных кандалах. Он был подвешен на дыбу. Запястья вывернуты, плечи вывихнуты, он своим же весом ломал себе руки, но, потеряв сознание, не чувствовал боли. Зато, когда вновь очнется, никакого Круциатуса не понадобится.

Маг смотрел на ненавистного Поттера и не мог не отмечать его выдержки и силы духа. Он-то знал в этом толк. Три дня беспрерывных пыток, но из уст Гарри Поттера вырывалась только нецензурная брань. Он словно не чувствовал боли. За три дня Тому так и не удалось заставить его закричать. Нечто, похожее на уважение шевельнулось в душе Тома Риддла, вернее в той ее половине, что восстала после использования хоркрукса.

Он помнил, что рассказывала ему маленькая рыжая девчонка, которая так удачно попалась на его удочку. Тогда он не принимал всерьез откровений влюбленной дурочки, теперь же думал, что очень недооценил своего врага. Если принять за правду то, что плела про него Джинни, когда он был ребенком, то теперь становилось понятно, откуда в нем такая сила, такой стержень. Силу Том уважал, но никогда не смирялся с ней. Видя новые преграды на своем пути, он только загорался еще большим желанием преодолеть их. Если мирно преодолеть не получалось, он ломал ее, идя к цели кратчайшим путем. Постепенно он привык сразу идти напролом. Так было проще.

* * *

Несмотря на то, что с ним предпочитали не связываться уже очень давно, нашлись безумцы, решившие, что им все можно. Деннис Бишоп, Билли Стаббс и Эми Бенсон попали в приют совсем недавно и решили сразу показать себя хозяевами положения. Том знал, что умные люди напрямую говорили этой троице не связываться с ним, мол, только хуже будет.

Том видел, что в тандеме новеньких главной была Эми. Она руководила действиями мальчишек, по-взрослому умело и мудро. Эти придурки даже не догадывались, что воплощают ее идеи, а не свои. Для начала эта шайка-лейка подмяла под себя младшие группы, заставляя малышей делиться и без того редкими вкусностями. А если учитывать, что за лакомство в приюте почитался простой комковой сахар, то мелкие сидели совсем без сладкого. Разве что, сумев выслужиться, получали свою пайку.

Пока что Том смотрел на это сквозь пальцы: его не волновало, что кто-то не умел о себе позаботиться. На его долю, пока никто не претендовал. Но он чувствовал, что скоро настанет и его черед — несмотря на все предупреждения более опытных сирот, Том, держащийся особняком, казался этим хулиганам доступной добычей. И Том готовился, зная, что вскоре снова предстоит отстаивать свое право на жизнь.

Все началось в первую же неделю каникул, когда приютские выехали в летний дом у моря. Это было самое шикарное удовольствие, что могла позволить для них миссис Коул. В деревне было проще и дешевле прокормить такую ораву, да и дети не сидели без дела, с утра до вечера занятые огородом и цветником.

Овощи и фрукты, выращенные самостоятельно, отправлялись на приютский склад, чтобы составить основной рацион детей зимой. То, что не могло храниться долго — продавали на рынке, закупая одежду, учебники и обувь. К тому же, приучая детей к труду, миссис Коул поступала мудро, понимая, что в послевоенной Британии ее воспитанникам рассчитывать на многое не придется, только на себя и свои руки. Несмотря ни на что, лентяев у них не бывало. Дети трудились не то, чтобы с удовольствием, но даже самые маленькие понимали, что от того, как они поработают летом, зависит то, как они покушают зимой.

Том трудился наравне со всеми. Его странным образом успокаивала возня с растениями и землей. Он чувствовал, как травы и цветы льнут к его рукам, как ветер, путающийся в кронах плодовых деревьев, вырывает у них не то признание, не то какие-то секреты. Ему казалось — еще немного и он поймет, что они ему шепчут. Это успокаивало его, заставляя чувствовать себя особенным.

Среди скромно и одинаково одетой массы детей, Том всегда остро чувствовал свое превосходство перед ними. Ему было важным не стать как все, не слиться в единое целое с теми, кого он не считал равными себе. Он всегда выглядел немного иначе. Его одежда отличалась особой аккуратностью, он старался по-иному укладывать волосы. Однажды, увидев в обрывке старой газеты молодого рейхсканцлера Германии, он удивился его харизматичности, просачивающейся даже через газетное фото, а прочитав статью, заливавшуюся тревожными эпитетами, убедился в своем мнении о нем. С тех пор он стал зачесывать волосы на пробор.

Ветер снова взъерошил тщательно уложенные волосы, но Том не возражал. Ему нравилось чувствовать на своей голове теплые ласковые ладони ветра. Они с ветром давно стали добрыми друзьями, и эти отношения полностью устраивали Тома. Он часто сидел у старой-престарой вишни, прислонившись к узловатому покореженному временем стволу. Голой спиной он чувствовал все неровности старого дерева. Тяжелые артритные ветви склонялись к самой земле, закрывая его от посторонних глаз еще не успевшими облететь нежно-розовыми цветами. Вдыхая упоительный запах и предвкушая, что всего через пару месяцев дерево поделится с ним сочными, крупными, кисловатыми ягодами, Том был расслаблен и умиротворен. Компанию, подобравшуюся к нему сзади, он заметил только тогда, когда затрещали старые ветви и в воздух испуганно взметнулись сотни лепестков.

— Ты, что ли будешь Риддл? — с места в карьер взял самый рослый из них — Билли Стаббс.

— Я, — спокойно ответил Том, внутренне приготовившись к драке. — Да, ты и сам об этом знаешь, Билли, — это имя он произнес с легким презрением.

— Неважно, что там я знаю, но ты нам должен.

— Я никогда не сомневался в твоих умственных возможностях, Стаббс, но ко всем твоим достоинствам, не думал, что придется добавить склероз.

— Чё ты сказал, падаль? — вспылил Стаббс, подавшись вперед и сжав кулаки.

— Бенсон, может, сама ему объяснишь? А я пока подожду. Как раз к вечеру управитесь.

— Риддл, ты тут умника не включай, живо без мозгов останешься, — вмешалась Эми. — Ты и так слишком долго безнаказанным ходил.

— Это вы, что ли, меня наказывать собрались? — прищурился Том. — Наказалка не лопнет от натуги?

— Значит так, Риддл, нам некогда тут с тобой базарить. Или ты платишь как все, или работаешь больше всех и огребаешь тоже, соответственно.

— А могу я послушать аргументы? — протянул Том, устраиваясь поудобнее и скрестив руки на груди, всем видом показывая, что он не против бесплатного концерта.

— Вот мои аргументы, — Билли показал ему внушительных размеров кулак. — А вот мои доводы, — демонстрация второго кулака не произвела должного эффекта и Билл вспылил: — Да, чё с ним базарить? Всыпать по первое число и баста!

— В общем так, Риддл, сроку тебе до завтрашнего вечера. Подумай хорошенько, пока есть чем. Идем, — бросила она команду своим дружкам и они поплелись за ней, словно не смеющие ослушаться псы, оглядываясь на спокойного Тома.

Но спокойствие было только внешним. Внутри Том кипел от злости. Сжав кулаки, он продумывал планы мести. Если сразу не поставить этих дебилов на место, то они не отвяжутся. Наказывать надо было жестко и сразу, чтобы в другой раз даже мысли такой не возникало! Том, не сумев сдержаться, в ярости ударил кулаком в землю. На грани слуха он разобрал гул и прошедшую по земле дрожь. И вдруг сразу успокоился. Он понял, как надо действовать.

У Билла Стаббса была одна слабость, про которую знали все приютские. Старый кролик по кличке Ренди достался ему в подарок от умирающей матери. По крайней мере, так говорил сам Билли, отбирая свежие фрукты у малышей для своего кролика. Ренди был большим и неповоротливым. Он повсюду следовал за своим хозяином, оставляя за собой шарики помёта. Каждый день малыши были вынуждены назначать дежурного «по говну», как между собой они это называли, и убирать за кроликом отходы жизнедеятельности, иначе фингал под глазом был им обеспечен.

На следующий день, после полудня, когда все разбрелись кто куда, разморенные жарой и вкусным обедом, Том зашел в домик к старшей группе. Там, развалившись как король, лежал Билли со своим кроликом на пузе и дремал. Возле двери, на полу, сидел кто-то из мелких — Том никогда не утруждался запоминать их имена. Пацан вскинулся, увидев вошедшего Тома, но тот приложил палец к губам и кивнул головой на дверь. Мальчик, нервно сглотнув, тихонько встал и тенью выскользнул из комнаты.

Том подошел к кровати Билла и посмотрел на него. Широкое веснушчатое лицо с носом-картошкой и крупным жабьим ртом не вызывало у него никаких добрых эмоций. Он видел в нем воплощение всего, что ненавидел и в чем боялся признаться самому себе. Он тоже знал за собой силу и власть, и не считал зазорным ею пользоваться, но в отличие от Билла сотоварищи, встретив более сильного, не пасовал, а выжидал удобное время, чтобы нанести удар. Для Тома Билл, Эми и Деннис были подобием дворовых шавок, которые гавкают, пока их боятся, и пока они в стае, а стоит оказаться одним или столкнуться с большей силой — поджимают хвосты. Так что равнять их с собой он отказывался, предпочитая считать себя героем-одиночкой.

Билл пошевелился. Кролик неуклюже скатился с его живота и неловко упал на бок, задергав лапами. Поняв, что пришло время действовать, Том вперил Биллу в лоб свой особенный тяжелый взгляд и приказал ему не двигаться. Билл замер, недоуменно открыв глаза, не понимая, почему не смог закончить начатое движение. Увидев перед собой Тома, Билл отшатнулся бы, но не сумел. Страх наполнил его душу, но он не мог пошевелиться или позвать на помощь. Он беспомощно смотрел на Тома, мысли путались в голове и картинки одна страшней другой всплывали перед его внутренним взором.

— Говори правду, — приказал Том и Билл даже не вздумал ему возражать. Все мысли улетучились, осталась только непередаваемая легкость в теле и дикая благодарность за то, что ему больше не придется самому принимать решения. Счастье послушания наполнило его. Билл преданно смотрел Тому в глаза и ждал приказа.

— Это, правда, подарок твоей матери? — этот вопрос вырвался случайно. Том не собирался задавать его, но почему-то задал. Предмет их беседы мирно сидел на кровати, шевелил ушами и дергал серым носиком.

— Нет, — с придыханием ответил Билл. — Мы его на ферме своровали, а чтобы в приюте не отобрали, придумали историю про маму.

— «Мы» — это кто?

— Я, Эми и Деннис.

— Зачем он вам? — удивился Том.

— Мы его хотели откормить и на Рождество зажарить, — прозвучал равнодушный ответ.

Том задохнулся от возмущения. Мало того, что этот тип врет про материнский подарок, так они еще и угощение для себя готовили! До матери, не сумевшей выжить и бросившей его, Тому было мало дела, но в приюте, среди детей, твердо верящих в то, что мама — самое святое в мире, он не мог оставаться совсем равнодушным. Где-то очень-очень глубоко, он тоже верил, что когда-нибудь за ним придет прекрасная богатая дама и заберет его из ежедневного кошмара. Обобщенный светлый образ Матери на самом краю души жил и у него.

За такое нужно наказывать, решил Том и начал действовать.

— Лежи и не дергайся, — приказал он Билли. — Смотри и запоминай, что я делаю со всяким, кто на меня косо посмотрит!

Он перевел взгляд на кролика и сосредоточился. Кролик дернул ушами и замер. Некоторое время он сидел неподвижно, потом сделал неуверенный скок влево и тяжело упал с кровати. Перекатился на брюхо и, пьяно пошатываясь, встал на задние лапы, смешно прижимая к груди передние. Том отдал мысленный приказ и животное, перебирая лапками, направилось к стене. Там он каким-то чудом влез по ней на стропила и замер.

Том протянул руку к веревке, на которой сушилось выстиранное белье и она, словно живая начала извиваться. Не выдержав напора, веревка лопнула и поползла к кролику, словно охотящаяся змея. Кролик встал на задние лапы и, балансируя, пошел по стропилам навстречу своей смерти. Деланно перекрестившись, кролик поправил веревку у себя на шее и прыгнул вниз. Веревка натянулась и спустя минуту, все было кончено.

Тут Том услышал сдавленное сипение. Он перевел глаза на Билли и увидел, как тот посинел. Не в состоянии пошевелиться, Билл лежал на вытяжку, синея и выкатывая глаза. Том понял, что каким-то образом тот переживал смерть вместе с кроликом. Отменив приказ, Том увидел, как Билл описался в штаны от облегчения. Закрыв глаза ладошками, Билл плакал как маленький и дрожал всем телом.

— И так будет с каждым, кто посмеет приблизится ко мне! — прошипел Том. — Только попробуй рассказать кому-нибудь о том, что тут произошло и следующим найдут повешенным тебя! — он вышел из домика, крепко хлопнув дверью.

Том шел к своей любимой вишне, трясясь от пережитого. Гнев постепенно проходил, оставляя чувство, что он поступил правильно. Том не задумывался о том, что убивать, пусть и кроликов, — очень нехорошо. Кролик все равно предназначался на убой, так что теперь жалеть-то?

Эми и Денниса он нашел на берегу моря. Они сидели одни и явно кого-то поджидали. Том подошел к ним сзади и спокойно сказал:

— Если вы ждете Стаббса, то зря — ему сейчас не до вас, он портки сушит.

— А тебе какое дело, кого мы ждем? — нахмурилась Эми.

— Ну, это же вы мне рандеву назначили, а не я вам. Ну, давайте, излагайте.

— Щас я тебе изложу, — Деннис вскочил и вплотную приблизился к Тому.

Тот стоял, не шевелясь, холодно прищурив глаза. Деннис внезапно стушевался и ссутулился. Эми вдруг увидела, как высокий широкоплечий Ден внезапно стал словно меньше ростом. Он зашатался и упал, хотя Том не притронулся к нему и пальцем. Эми стало страшно. Посмотрев Тому в глаза, она хотела заорать от внезапно свалившегося на нее ужаса, но не смогла даже пискнуть. Том сверлил ее тяжелым взглядом и Эми хотелось умереть, лишь бы не чувствовать его на себе.

— Встали оба и за мной, — приказ был отдан и две послушные марионетки поплелись за своим хозяином.

Со стороны могло показаться, что троица закадычных друзей гуляет по пляжу, направляясь к пещерам. Том целенаправленно вел своих подопечных самой крутой и неприступной дорогой, преодолевая преграды легко и играючи, сила и уверенность переполняла его, заставляя едва ли не парить над землей. Сзади, тяжело пыхтя и сдирая в кровь руки, карабкались Эми и Ден. Он вел их в свою укромную пещеру, о которой не знали даже местные жители, излазившие скалы вдоль и поперек. Про вход в пещеру знал только он и маленькая полосатая змейка, которая и рассказала ему о нем.

Эми несколько раз срывалась, сбивая колени до мяса, но повинуясь приказу, продолжала ползти дальше. Ден даже не пытался ей помочь, да и захоти он, ничего бы не вышло. Странная, пугающая сила сковывала его сознание, заставляя те немногие мысли метаться от страха. Ему было настолько плохо, что он прыгнул бы со скалы, если бы не приказ, ослушаться которого не было сил. У Дена мелькнула мысль, что упади и разбейся он, то все равно, даже мертвый, встал бы и пошел, повинуясь Тому.

Пещера впустила их в мрачный сырой грот. Издалека доносился грохот моря, разбивавшего свои волны о скалы где-то внизу. С потолка капали редкие капли влаги, стены грота были в потёках помёта летучих мышей. Ден и Эми замерли, ожидая своей участи.

— Вот что, Ден, тебе же нравится Эми? — с брезгливой усмешкой спросил Том. — Так что, давай, действуй. Поцелуй ее.

Ден, как сомнамбула, подошел к Эми и наклонился к ней со слюнявым поцелуем.

— Фу, какая гадость, — поморщился Том. — А теперь ты, Эми, поцелуй Дена.

Теперь настала ее очередь встать на цыпочки.

— Нет, плохо ты целуешься, Бенсон. Давай-ка усерднее, — Том с удовольствием наблюдал, как девочка буквально кусает Дена, выполняя его приказ. — Ой, Ден, а что это у тебя в штанах проснулось? — продолжал издеваться Том. — Бенсон, действуй! Приласкай-ка своего дружка.

Том толком не знал, что говорит, просто подслушал однажды, как старшие мальчики расписывали друг другу прелести секса. Но Эми, видимо, знала все гораздо лучше десятилетнего Риддла. Она встала на колени, расстегнула пуговки на штанах Дена и стала целовать его член.

Болезненное, еще ни разу не испытанное возбуждение, охватило Тома. Ему было противно смотреть и слушать, с каким причмокиванием сосет Эми, но реакция Дена на происходящее завораживала. С некоторым испугом Том почувствовал тяжесть внизу живота, которая не проходила, а лишь усиливалась. Поерзав на камне, Том замер. Натянувшиеся брюки задели ставший твердым член, послав по телу россыпь мурашек. Том стал догадываться, почему так стонал Ден от прикосновений Эми.

— Ползи сюда, Ден, — хрипло прошептал Том. Мысли сменяли друг друга с бешеной скоростью, внезапно проснувшиеся потребности тела заговорили громче рассудка. Тому тоже хотелось ощутить, что значит чувствовать чужой рот там, где волнами удовольствия расходилось еще не оформившееся желание.

Ден встал на колени и пополз к нему. Эми, приказ которой Том не стал отменять, потянулась за ним. Ден неуклюже полз, путаясь в спущенных брюках, со смешно болтающимся членом и с Эми в авангарде, которая стремилась снова продолжить свое занятие. Ден встал перед ним на колени и развязал тесемки на штанах Тома. Ужас и полное осознавание происходящего, забавляли Тома, но едва голова мальчика склонилась над его коленями, едва чужие горячие губы коснулись его естества, как он забыл обо всем.

Том вцепился пальцами в затылок Дена, заставляя того заглатывать все глубже и глубже. Тот давился, но не смел противиться. Том толкался в жаркий влажный рот и считал звезды, вспыхивающие перед глазами. Раз, другой, третий — и оргазм накрыл его. Содрогаясь в судорогах, Том едва не потерял контроль над ситуацией — Ден и Эми отшатнулись от него, начав орать. Но он смог быстро вернуть контроль, заставив их замолчать.

Он смотрел на то, как они безмолвно плачут, и наслаждался властью над ними. Это ощущение было даже слаще тех волн, что толком еще не улеглись в его теле. Впервые в жизни он познал сладость своего могущества над ничтожными червяками, по недоразумению, считающими себя людьми.

— А теперь слушайте и запоминайте. Если вы и дальше будете наводить свои порядки в приюте, то на следующий же день тебя, Эми, найдут в спальне старших мальчиков, обслуживающей сразу всех. Я позабочусь о том, чтобы миссис Коул лично сопроводила тебя в другой приют для шлюх. А ты, Ден, только слово еще скажи мне и будешь отсасывать всем пятилеткам, ясно?

— Да, — бесцветно ответили оба.

— А теперь я пошел, а вы оставайтесь тут ровно час, а потом сами выбирайтесь отсюда. Пока ждете, можете продолжить начатое, — зло усмехнулся Том и направился к выходу. — Надеюсь, сегодняшний урок усвоили все!

* * *

Том Риддл смотрел на Гарри Поттера и вспоминал тот давний урок. Если он не может сломить Поттера силой, получится ли сломить его унижением?

Рон спал беспокойно, постоянно вертелся, сбрасывал одеяло, стонал во сне. Седрик, неотлучно находившийся рядом, поправлял ему одеяло, вытирал пот влажной холодной губкой, а когда Рон начинал стонать, до крови прокусывая губу, то гладил его по голове и шептал успокаивающие бессмысленные слова. Рон затихал ненадолго, но вскоре все повторялось по новой.

После того, как Снейп придумал Отсекающее разум зелье, Рон перестал падать в обмороки, но продолжал разделять страдания Гарри. Рядом с его кроватью стоял странный серебристый прибор из коллекции Дамблдора, который начинал свистеть и крутиться, если пытки доходили до крайних размеров боли. Каким-то образом им пока удавалось оттягивать лишнюю боль из разумов обоих — Гарри и Рона, но долго так не могло продолжаться — Уизли ослабел настолько, что не мог самостоятельно вставать с постели.

Поиски Гарри пока ничего не давали — слишком много было вокруг людей, которым не доверял Дамблдор, слишком многие хотели бы выслужиться перед Томом Риддлом или новым Волдемортом. Искали своими силами, но безуспешно. Все чаще Дамблдор ходил задумчивым, все реже переставал хмуриться Снейп. Было ясно, что без полноценной ментальной связи Рона и Гарри, поиски будут бессильными.

Рон тренировался так часто, как только мог. Снейп принес ему кучу литературы, но читать Рон не мог — слезились глаза и Гермиона сама вчитывалась в пространные тексты, зачитывая важные куски для Рона, когда тот был в состоянии ее слушать. Сам Дамблдор проводил практические занятия по установлению контакта с Гарри, но пока все было напрасно.

Снова раздался стон и Рон едва не упал с кровати, пытаясь отскочить от кого-то, кто терзал и мучил Гарри «на том конце провода». Седрик поймал его и прижал к себе. Рон затих. Седрик гладил его потемневшие от пота рыжие волосы и думал о Гарри. В какой-то момент он коснулся руки Рона и вскрикнул сам: перед его взором пронеслись жуткие картины происходящего с Поттером.

Испугавшись, Седрик отдернул руку и изумленно посмотрел на Рона.

— Ты тоже это увидел? — хрипло спросил Рон.

— Что это?

— Я вижу такие кошмары каждую ночь. Я словно смотрю на все через прозрачное стекло, бьюсь, стучу, но Гарри меня не слышит. Я вижу все, что происходит, и ничего не могу поделать! Ничего! — закричал Рон и слезы злости и бессилия брызнули из его глаз. — Как я помогу ему, если могу только смотреть, как его мучают!

— Тише, успокойся. Дамблдор придумает что-нибудь…

— Что? Что он придумает? Когда он приходит, я вижу только растерянность и стыд в его глазах. Стыд, понимаешь, Седрик? Он уже мысленно похоронил нас с Гарри! Я вижу это!

— Нет, ну что ты, — бормотал Седрик, пытаясь убедить Рона в обратном, но как можно кого-то убедить, если сам не веришь в свои слова. То, что Дамблдор начинает сдаваться становилось понятно всем.

Седрик снова сел в изголовье кровати Рона и притянул его к себе. Рон уткнулся ему носом в живот и иногда нервно вздрагивал. Они долго сидели, обнявшись, чувствуя поддержку друг друга и абсолютное бессилие, что-либо изменить.

Диггори не знал сам, зачем он снова протянул руку к запястью Рона. Он нашарил воспаленную Метку, которая пульсировала и, казалось, жила своей жизнью и погладил ее. Рон вздрогнул. Седрик потянулся и коснулся горячей кожи губами. Он так сильно желал помочь им, молил о том, чтобы суметь разделить это тяжкое бремя, непосильное для двоих. Слезы текли сами собой, капая на кожу Рона. Он не помнил, в какой момент рука Рона коснулась его головы. Но едва это произошло, как в его голове раздался крик Гарри и Седрик вздрогнул.

— Ты слышал это? — Рон испуганно таращился на него.

— Да. Что это?

— Не знаю, но раньше криков не было. Я мог только видеть и чувствовать, но не слышать его! Седрик, не знаю как, но у нас получилось! Пожалуйста, сделай это снова!

— Что?

— Не знаю, что ты делал до этого, но молю — продолжай! Если есть хоть малейший шанс достучаться до Гарри — мы должны его использовать.

Седрик пытался вспомнить, что он делал до того, как в его голове раздался полный муки крик Гарри. Он по секундам повторил свои действия: коснулся губами Метки на руке Рона, а Рон положил свою руку ему на голову. И снова они услышали крик Гарри и голос, голос, который заставил их вздрогнуть от страха.

* * *

Снейп как мог быстро бежал в Больничное крыло. Невнятный Патронус Диггори разбудил его среди ночи, умоляя срочно подняться к ним. Когда он ворвался в палату, его встретили обезумевшие, полные надежды глаза Рона и Седрика.

— У нас получилось, профессор, — закричал Диггори, сидевший в обнимку с Уизли.

— Что получилось? — спросил, нахмурившись, Снейп.

— Мы смогли услышать Гарри и попросить его держаться.

— Так еще раз и по порядку. Что значит «мы»?

— Когда Седрик коснулся моей Метки, а я положил ему руку на голову, мы оба услышали голос Гарри и Того, чье имя нельзя называть. Сначала мы испугались, но потом смогли себя перебороть и попытались установить с Гарри связь, как было написано в книгах. Долго у нас ничего не получалось, но потом, словно что-то случилось — хоп! — и мы смогли заговорить с Гарри!

— И что вы ему сказали? — пытаясь уложить в голове эту новость, спросил Снейп.

— Мы успели сказать «Ты только держись, Гарри!», как он вдруг потерял сознание. Тогда мы и послали за вами Патронус.

— Понятно, — Северус устало сел в кресло. — Что еще вы слышали?

— Том Риддл говорил что-то про то, что Гарри может кричать сколько угодно, что его никто не услышит и не придет на помощь. Он говорил ему страшные вещи, но ничего такого, из чего мы бы смогли сделать вывод об их местоположении.

— Это не страшно, — вздохнул Снейп. — Самое главное, что теперь мы сможем поддерживать связь, а там, возможно, Гарри сможет выведать что-нибудь.

— А почему у меня одного ничего не получалось? — спросил Рон. — Я столько раз пытался наладить контакт с Гарри, но только видел, как он мучается и все. У меня не получалось даже подать знак о том, что он не один. Но стоило только Седрику прикоснулся к Метке, — Рон смущенно потупился, а Северус удивленно перевел взгляд на Диггори, — а мне к нему — как мы смогли его услышать, причем оба сразу.

— Я не знаю, мистер Уизли. В отношении вашего друга обычные законы магии перестают действовать. Возможно, что только лишь ваших сил не хватало. Возможно, что чувства, которые Гарри испытывал к мистеру Диггори, наложили отпечаток на эту ментальную связь. Не стоит так краснеть, мистер Диггори, об этой вашей «тайне» не знают разве что первоклашки. Можно много чего предположить, но самое главное в том, что мы смогли, наконец-то, подать ему весть. Это самое главное. Нет ничего важнее надежды, и вы смогли подарить ее Гарри Поттеру.

* * *

Дадли дрожал и плакал, скорчившись на полу. Его полное тело было одним сплошным синяком. Кровоподтеки, ссадины, тонкие борозды заживших шрамов делали его похожим на персонажа из фильмов ужасов. Каждый день Дадли Дурсль превращался в дрожащий окровавленный кусок мяса. Каждую ночь все раны на нем затягивались, заживали, а это значило, что утром снова начнется непрерывный кошмар пытки.

Он уже не помнил, какой по счету день его мучают странные, молчаливые люди в масках и длинных плащах. Плащах, которые были пропитаны кровью — его кровью. Он не знал, почему это происходит с ним. Он не помнил, что было до этого. Он даже имя свое стал забывать. И только безумный взгляд зеленых глаз давал ему зацепку между явью и безумием, в которое его бросали ежедневно.

Каждый раз Дадли видел напротив вздернутого за запястья молодого человека. Он откуда-то знал, что его зовут Гарри. Он видел, что пытки, заставляющие его кричать, выть, стонать и рыдать причиняют Гарри едва ли не большую боль. Он видел сопереживание в глазах плачущего человека — такого же узника, как и он сам — и был благодарен ему за это. Чувство, что он не одинок, давало ему крохотную надежду на что-то хорошее, хотя бы на то, что когда-нибудь его сердце не выдержит, и он перестанет чувствовать боль навсегда.

Плавая между забытьем и реальностью, Дадли как-то услышал странный разговор:

— Ублюдок, прекрати его мучить! — кричал тот, кого он знал, как Гарри.

— А разве я его мучаю? — тут же ответил ему холодный безразличный голос, голос, дававший короткую команду, после которой мир взрывался болью. — По-моему, гораздо более мучительным это является для тебя.

— Ты обещал! Ты обещал, что отпустишь его, если я приду! Я пришел к тебе сам, добровольно, но ты продолжаешь пытать его!

— Гарри, Гарри, Гарри, — почти весело пропел голос, — когда же ты перестанешь доверять людям, дурачок? Это самая твоя большая слабость и ошибка. Не приди ты ко мне — твой брат умер бы быстро и безболезненно, но ты поверил в мое честное злодейское слово и теперь твой брат умирает каждый день долгой мучительной смертью.

— Хватит тут разыгрывать опереточного злодея, Том! — зло крикнул Гарри, а Дадли вдруг понял, что сказал этот Том. Гарри — его брат! Что-то в растерзанных клочьях того, что раньше было душой Дадли Дурсля, потеплело. — Ты не можешь заставить меня презирать тебя еще больше, но продолжай подобным образом и я тебя удивлю.

— Ты и так уже давно удивляешь меня, Мальчик, который выжил, — голос приблизился, и Дадли смог сквозь заплывшие от побоев веки рассмотреть говорившего.

Это был высокий, стройный молодой человек. Он был не старше их с Гарри, может, разве, на год-другой. У него были темные волосы, бледное, красивое лицо и холодные, застывшие равнодушные глаза.

— Ты всегда удивлял меня, — продолжал меж тем Том Риддл. — Своей доверчивостью и добротой. Вот скажи, какого дьявола ты помчался выручать своего кузена? Насколько мне успели рассказать о вашем детстве, ты вряд ли должен пылать к нему любовью. Правда, толстячок? — Том вдруг развернулся и посмотрел прямо в глаза Дадли. Тот в страхе замер. — А скажи-ка мне, поросеночек, — Том приблизился к нему и встал рядом на одно колено, — скажи, ты знаешь, что все, что я и мои друзья с тобой делаем — это из-за твоего брата. Каждый день ты страдаешь только по его вине. Ты мог бы уже давно спокойно умереть, маленький толстый маггл, но из-за того, что ты нужен мне, чтобы мучить твоего братца, ты все еще жив и страдаешь. Что ты скажешь ему в благодарность за пытки?

Том направил на Дадли палочку и тот почувствовал, что дышать стало лучше — в легких больше не булькала кровь, при каждом вздохе, ребра перестали отзываться болью, а раздробленные пальцы на руках онемели. Стало почти хорошо. Дадли блаженно вздохнул, но впившиеся в его щеки тонкие холодные пальцы вернули его к действительности. С трудом удерживая в голове заданный вопрос и собираясь с мыслями, Дадли прохрипел:

— Это не из-за Гарри. Это все из-за тебя, мерзкий ублюдок! Мои родители знали, что делали, когда пытались отбить у Гарри всякую охоту к волшебству. Если в вашем мире существует такая мразь, как ты, то отпускать его к вам было бы жестоко.

— Круцио!

Гарри закусив губу, смотрел, как беззвучно кричит и извивается на каменном заблеванном и забрызганном кровью полу его брат. Он не отводил взгляда, хотя так тяжело не было еще никогда, но он запоминал каждый стон, каждую болезненную гримасу Дадли, увеличивая свой счет к Волдеморту — чудовищу, которое по ошибке именовалось человеком.