Лабиринт моих воспоминаний

Когда на улице слякоть, и промозглый дождь настойчиво стучит в окно, в такие дни я вспоминаю его. Возможно, потому что была точно такая же погода, когда он ушёл. Ровно год назад.

Я сижу сейчас на подоконнике, зажав уже пятую по счёту сигарету между подрагивающими пальцами, и наблюдаю за грозовыми тучами, медленно плывущими по небу. Неизменная картина вот уже третий день. Она навевает воспоминания о временах войны с Волдемортом. Сейчас, спустя десять лет, всё это кажется лишь одним из самых страшных ночных кошмаров, и только. Хотя, когда я вспоминаю тех, кого не смог уберечь от смерти, горло сжимается от невыплаканных слёз.

Сколько всего было… Смерть заклятого врага, которая для многих ознаменовалась освобождением и началом новой, спокойной жизни, а для меня — шансом уйти в тень. И как виновнику всего этого безобразия под названием «победа», мне предоставили такую возможность. Без какого-либо упоминания о предыдущих семнадцати беспросветных годах. Я сохранил связь лишь с Роном, Гермионой и Северусом. Больше никого мне и не надо было.

В тот момент, когда я, наконец, смог сказать, что доволен жизнью и уверен в своём будущем, судьба решила наказать меня за подобную самонадеянность.

Он ушёл. Неожиданно, не сказав ни слова. Просто одним вот таким пасмурным утром я проснулся один.

Я открываю створку окна, запуская усиливающийся дождь в квартиру. Здесь, на высоте сорок пятого этажа, ветер особенно сильный. Едва оказавшись в помещении, он начинает бесчинствовать на моём столе, подбрасывая в воздух исписанные листы бумаги, забирается под тонкие шторы, тревожа их спокойствие, путается в моих волосах, окутывает плечи, пробегает вдоль позвоночника.

Я начинаю зябнуть, но нисколько не обращаю внимания на это. Чуть запрокинув голову, пускаю синеватые колечки дыма и наблюдаю за тем, как хулиганские потоки воздуха разрывают их. Это занятие завлекает меня и я, как завороженный, наблюдаю за игрой ветра.

Лёгкое прикосновение нежных рук к моей талии заставляет непроизвольно вздрогнуть. Оборачиваюсь и натыкаюсь на тёплый взгляд красивых глаз, к сожалению, не чёрного цвета.

— Почему ты не спишь?

— Это всё дождь.

— Странный ты, — немного сонная улыбка. — Люди, наоборот, как убитые спят в такую погоду.

— Драко, ты же знаешь, у меня всё не как у нормальных людей, — щелчком посылаю дотлевший окурок в раскрытое окно, возвращаюсь взглядом к тонким чертам лица.

— Да, и нормальные люди не раскрывают настежь окно в такую непогоду. Посмотри, что творится с твоими записями.

Он делает изящный в своей небрежности взмах в сторону бумаг, рассыпанных вокруг стола.

— Раз я такой ненормальный, зачем же ты тогда живёшь со мной? — с улыбкой спрашиваю я, устраняя наведённый ветром беспорядок. Ответа я не жду, потому что вопрос явно риторический.

Он наблюдает за моими действиями, предварительно закрыв окно и присев на край подоконника. Нагло выдворенный ветер напоследок успевает взлохматить вечно идеальную причёску Драко, и теперь несколько тонких прядок забавно торчат над его ухом. Он этого, естественно, не замечает, поэтому сохраняет столь знакомое мне выражение безнадёжного удивления. У него всегда такое лицо, когда я занимаюсь, по его мнению, глупыми и бессмысленными вещами.

— Помог бы, что ли, — наигранно возмущаюсь я, ловким движением запуская стопку собранных бумаг в Драко.

Вот теперь он возмущённо фыркает, отталкивается от подоконника, в мгновение оказывается возле меня. Выдернув из моей руки вторую стопку бумаг, неприкрыто пафосным жестом он вскидывает её под потолок и целует меня.

В считанные минуты я оказываюсь в спальне на кровати, в плену его страстных объятий, вновь отдаваясь его чутким ласкам, попадая в ловушку сладких губ, подрагивая от удовольствия, которое несут с собой его горячие поцелуи. В который раз в моей голове мелькает совершенно другая картинка, когда я путаюсь пальцами в светлых волосах, но представляю угольно-чёрные пряди. Стон разочарования вырывается прежде, чем я успеваю его остановить.

Драко тут же вскидывает на меня пронзительный взгляд своих серых глаз. Он догадался. Снова.

Ощущение приятной тяжести чужого тела мгновенно исчезает, пепельная голова скрывается под шёлком тонкого покрывала.

Сразу становится как-то пусто и холодно. Идиот.

— Драко… — произношу я одними губами.

Я молча подкатываюсь по гладкой простыни к согнувшейся тонкой фигуре, поддеваю кончиками пальцев покрывало, осторожно оголяю острое плечо. Утыкаюсь лицом между напряжёнными лопатками, ласкаясь кончиком носа о выпуклые позвонки.

Со стороны Драко доносится сдавленное мычание, явно говорящее о недовольстве. Он пытается отмахнуться от меня, отодвинуться, но я проскальзываю руками под покрывало, обнимаю узкие бёдра и продолжаю гладиться, как кот.

Он разворачивается в моих объятиях, и мы чуть не сталкиваемся носами. Неожиданно серьёзный взгляд словно сканирует моё лицо, пока, наконец, не застывает в районе переносицы.

— Скажи мне, Поттер. Зачем тебе всё это?

Я догадываюсь, куда он клонит, но жду продолжения.

— Зачем все эти игры в любовь, если мыслями ты застрял в прошлом? Я вижу, что ты застыл, остановился, перестал жить ещё год назад. И не пытайся прикрыться большим количеством работы. Меня-то ты не проведёшь. Я не буду отговаривать тебя, не буду пытаться вернуть к нормальному образу жизни. Поступай так, как считаешь нужным. Ответь мне только на один вопрос — какая роль в этой твоей так называемой жизни отведена мне?

Вот так тебе, Гарри.

И ведь соврать-то не выйдет, он сразу всё поймет. Только даже я не знаю, где правда, а где ложь. Я запутался сам в себе. Как мне объяснить то, чего сам ещё до конца не понимаю?

— Послушай, Драко… — я вздыхаю и тут же морщусь. Ну кто так начинает? Кусая губы с внутренней стороны, я смотрю в его холодные глаза и мучаюсь.

— Я не знаю, что ответить тебе. Я не только остановился, как ты говоришь, но и запутался, не пойму, что мне надо. И ты… я понимаю, как тебе тяжело…

— Не надо жалеть меня, — он перебивает меня таким уставшим тоном, что я в какое-то мгновение умудряюсь потерять дар речи и, по всей видимости, удивлённо раскрыть рот.

— И не надо так смотреть на меня, Поттер, — добавляет Драко, и я возвращаю своему лицу нормальное выражение. — Хорошо, допустим, ты запутался. В таком случае, будь так добр, разберись в самом себе и в своём отношении к другим людям. И подумай, чем ты будешь жить: воспоминаниями или всё же настоящим.

Сказав это, он беспрепятственно расцепляет мои руки и отодвигается на другой край кровати. А я ещё с минуту смотрю невидящим взором на узкую спину, вновь скрытую под струящимися складками тонкой материи, отдалённо понимая, что завтра мне предстоит очень сложный день. Точнее, вечер. Потому что я приползу с работы к полуночи в лучшем случае, а в худшем… м-да, лучше и не задумываться.

* * *

— Чёрт бы побрал тебя, Поттер, и твой будильник…

Недовольное бормотание Драко пробивается сквозь густой дурман сна, заставляя приоткрыть один глаз. Картинка тропического леса с огромным шумным водопадом вмиг рассеивается, оставив после себя странное чувство недосказанности и разочарования, сменившись… хм, не менее приятным созерцанием малфоевской груди всего в паре дюймов от кончика носа. Тёплое дыхание приятно щекочет макушку, а тяжесть чужой руки на собственном плече заставляет забыть о нудно пикающем будильнике.

— Мерлин, выключи ты его, — очередная полусонная реплика не заставляет себя ждать.

Я нехотя отодвигаюсь, но только для того, чтобы, не раскрывая глаз, шлёпнуть ладонью по маггловскому изобретению. И промазать. А затем поморщиться в приступе обжигающей боли и проклинать про себя всё ещё злорадно пищащую пластиковую коробчонку.

Со второй попытки я всё же заставляю её замолчать и возвращаюсь в тёплые объятия спящего Драко. Он вновь обнимает меня, и я тут же раскрываю глаза. Последние явно недовольны столь невежественным обращением и упрямо стремятся вновь закрыться, желая продолжить «киносеанс» в мире снов. Но объятия, в которых нежится моё тело вне зависимости от сигналов насторожившегося разума, настолько реальные и искренние, словно… словно и не было того разговора глубокой ночью.

Подув на ноющие пальцы, я медленно запрокидываю голову и вглядываюсь в лицо Драко. Ну конечно, он спит! А я, дурак, подумал, что…

Как там говорят магглы? Индюк тоже думал? Вот, это как раз про меня.

Последние капли сонливости рассеиваются, как утренний туман в первых лучах солнца, я смотрю на чуть подрагивающие ресницы Драко, на то, как двигаются глаза под тонкой кожей век. Наверное, ему что-то снится. Интересно, что?

Как можно осторожней я поднимаю руку и прикасаюсь подушечками пальцев к его щеке. Кожа тонкая и гладкая, без единого дефекта, цвета слоновой кости. На её фоне моя загорелая ладонь выделяется контрастным пятном. Лишь на скулах — бледный, практически неразличимый румянец.

Я поднимаю руку немного выше, легчайшими и отрывистыми, как крылья бабочки, прикосновениями ласкаю высокий лоб, отводя упавшие пряди волос.

Как вдруг вздрагиваю всем телом от пищания всё того же треклятого будильника. Я ставлю его на повтор, зная свою слабость к опозданиям на работу по причине того, что я тупо засыпаю после первого звонка.

— Я тебя ненавижу, — стонет Драко и, выпустив меня, поворачивается на другой бок.

Отлично. Будто бы я сам придумал, что мой рабочий день начинается в девять утра, на дорогу я трачу часа полтора в худшем случае, плюс время на сборы, да и не заявишься на работу точь-в-точь, ведь надо же с запасом. Таким образом, мой дорогой будильник разражается идиотским писком ровно в шесть утра.

— Я тоже люблю тебя, Драко, — тихо фыркаю и выпутываюсь из покрывала.

Паркет приятно холодит босые ступни, я скрываюсь в ванной и долго стою под горячими струями воды.

Когда я захожу на кухню и открываю холодильник, взгляд успевает выхватить настенные часы, стрелки которых показывают семь часов тридцать минут. Я моргаю и тупо смотрю на циферблат. Что я делал целых полтора часа?! Ну хорошо, допустим, встал я не ровно в шесть, и тем не менее. Неужели я потратил целый час на то, чтобы принять душ, умыться и высушить волосы? Немыслимо.

Охнув, я хватаю с полки бутылочку с йогуртом, резко захлопываю дверцу холодильника и уношусь в гардеробную. Там я быстро запрыгиваю в любимые, хоть и изношенные, джинсы, светлую рубашку с коротким рукавом, подхватываю собранный с вечера рюкзак и вихрем выбегаю в прихожую.

— Ты во сколько вернёшься?

Я задираю голову, не отрываясь от завязывания шнурков. Задав вопрос, Драко скрывается на кухне. Хорошо ему, у него рабочий день начинается только в десять, и он не опоздает, в отличие от меня.

— Точно не знаю… не раньше двенадцати в любом случае, — сдавленно отвечаю я, пыхтя и сдувая вечно падающую на глаза чёлку. Наконец, распрямившись, расправляю плечи, поправляю рюкзак и уже берусь за дверную ручку, как замираю на пороге. Потоптавшись пару секунд, прислушиваюсь к звукам, доносящимся с кухни. Видимо, он готовит себе завтрак.

Вздыхаю, запускаю пятерню в волосы, прикусываю губу, снова вздыхаю. Наконец, решаюсь.

— Ну, я пошёл.

Чёрт-чёрт-чёрт, не это я хотел сказать! Мысленно одёргиваю себя за оплошность.

— Удачного дня, — не сразу доносится ответ с кухни.

Хочется дойти до него, но не хочется пачкать пол.

— Может, всё-таки выйдешь попрощаться?

Да не выйдет он…

Поморщившись от негодования, я уже открываю входную дверь, как вдруг в проёме кухни показывается Драко. Поджав губы, он качает головой и подходит ко мне. Потом, не говоря ни слова, прикасается к моим губам своими, так сухо и скованно, всего на пару мгновений, что я неосознанно тянусь за продолжением, но вовремя себя останавливаю.

Зачем-то кивнув, я выхожу из квартиры.

Пройдя по длинному коридору, нажимаю кнопку вызова лифта. Оказывается, он на этом этаже, и двери тут же раскрываются. Стою, прислонившись спиной к металлическим панелям лифта, и смотрю, как поочерёдно загораются оранжевым цифры этажей. По какому-то чудесному стечению обстоятельств я еду в нём один.

Сорок четыре, сорок три, сорок два.

Я помню, как почувствовал ночью, что он пододвинулся ближе и обнял меня.

Тридцать восемь, тридцать семь, тридцать шесть.

И то, что было утром. Как же мне хотелось плюнуть на эту работу и остаться в тёплой постели.

Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три.

Я поворачиваюсь лицом к стене, смотрю на своё неясное отражение, слушаю тихое жужжание лифтового механизма. Как это… символично. Я еду в лифте, оказываясь всё ниже и ниже, словно опускаясь с небес на землю с её суровой правдой.

Обернувшись, смотрю на табло с кнопочками.

Тринадцать, двенадцать, десять.

Он имеет полное право на то, чтобы вести себя подобным образом.

Потому что я сам во всём виноват. И нечего перекладывать груз вины на других. Драко ни при чём. Даже Северус ни при чём. Он виновен только в том, что бросил меня. А то, что я уже вот как целый чёртов год не могу забыть его — это целиком и полностью моя вина.

Характерный звук извещает меня о том, что лифт достиг первого этажа. Поправив рюкзак, я разворачиваюсь и выхожу в вестибюль. На ходу киваю консьержу — средних лет мужчине, с приятной внешностью и располагающей к себе манерой общения. Зовут его Фрэнк. Иногда, когда Драко ночами пропадает на работе, а мне нечем заняться, я спускаюсь к Фрэнку, мы закрываемся в небольшом помещении прямо за стойкой консьержа и под одну-другую бутылочку виски травим всякие забавные истории из жизни.

Улица встречает меня шумом десятков машин, легким ветерком и приятным солнечным светом, так резко контрастирующим с ненастьем последних дней. Посмотрев по сторонам, я прячу ладони в карманах джинсов и ныряю в разноцветный людской поток. Сейчас июль месяц, лето в разгаре, и серые каменные джунгли преобразились пестротой одеяний своих жителей и гостей. Каждый второй здесь — турист, их легко узнать по разинутым ртам, широко распахнутым глазам и навороченным камерам, зажатым в трясущихся от счастья пальцах. Другая половина — это такие же работяги, как и я, которые с утра пораньше спешат на работу.

На короткий миг я задумываюсь и представляю всю эту картину с высоты птичьего полёта, высоко-высоко между сводами небоскрёбов.

Люди, люди, люди… Живая река. Все куда-то бегут, все чем-то заняты. Каждый несет с собой свою историю и жизнь, у каждого свои мысли и проблемы, идеалы и страхи.

Я выныриваю из этого круговорота, остановившись у обочины, и выискиваю взглядом свободное такси. Как назло, все уже с пассажирами, и я в очередной раз мысленно ругаю себя за то, что так долго проторчал в душе.

Озорное солнце показывается между домами, его лучи отражаются в окнах и набрасываются на ничего не подозревающих людей. Я щурюсь, поставив ладонь козырьком, и мой взгляд вылавливает из разномастной толпы девушку. На вид ей лет семнадцать, с наушниками в ушах и банкой пепси в руках, из-под длинной рыжей чёлки практически не видно глаз. Волосы собраны в небрежный хвост, юбка и топик токсично-зелёного цвета, на ногах красуются полосатые гетры и ботинки с абсолютно невообразимой платформой. Некоторые удивлённо на неё оглядываются, что вполне ожидаемо.

Девушка проносится мимо меня, оставляя за собой длинный шлейф сладких духов, и останавливается в нескольких метрах. Она замечает моё внимание и поднимает на меня такие же ярко-зелёные глаза, как и её одежда, сразу отворачивается и тормозит такси. Я успеваю уловить в её мимолётном взгляде такую невысказанную боль и тоску, что замираю на одном месте и пропускаю свободную машину.

До моих ушей откуда-то сверху долетает приглушенный треск, и через пару секунд ощущаю, как на переносицу падает капля дождя. Непроизвольно сморщив нос, поднимаю взгляд наверх. Всего за каких-то пару минут успели набежать лёгкие тучки, но хулиганское солнце не спешит прятаться за ними, а задорно подмигивает в просветах. Чувствую, как мои губы расплываются в улыбке.

Наконец, я замечаю такси и ловлю его. Сказав нужный адрес, откидываюсь на сиденье и наблюдаю за медленно ползущими однотипными картинами в окне.

Нью-Йорк. Мог ли я подумать, что буду жить здесь? Более того — смогу так быстро привыкнуть к этому, поистине, огромному сумасшедшему городу. Конечно, иногда я скучаю по туманному Лондону, но слишком много плохих воспоминаний связано с ним. И, в первую очередь, всё, абсолютно всё там напоминает мне о Северусе.

Я поэтому и улетел в другую страну, убежал через океан, думая, что тем самым смогу скрыться от собственных мыслей. Как же я ошибался.

И ещё одно я точно знал: уезжая в Америку, я оборву единственную ниточку, по которой он смог бы найти меня, если бы захотел. Останься я в Англии, шанс вновь увидеть его увеличивался в стократ, а здесь…

Но так было надо. Я должен был исчезнуть. И я нашёл способ. Теперь я живу в Нью-Йорке среди магглов, работаю среди магглов. Естественно, я не перестал пользоваться магией тогда, когда этого никто не видит, да и полностью исчезнуть мне не удалось: в американском Министерстве Магии доподлинно известно, что великий Гарри Поттер живёт и здравствует на территории Соединённых Штатов, а именно по такому-то адресу. Поэтому, никому, в принципе, не составит особого труда обнаружить моё месторасположение. Но, как ни странно, толпы ярых поклонников в вестибюле дома я не наблюдал ни разу за этот год. Видимо, по этому поводу в моём личном деле стоит пометка, что-то вроде: «без особой надобности не беспокоить».

Я усмехаюсь подобной глупости. Шкала настроения медленно, но верно ползёт вверх, проблемы кажутся не такими уж и страшными, и мысли о них каким-то образом отходят на второй план.

Я прикрываю глаза и вспоминаю взгляд той рыжеволосой девушки. Что у неё произошло? Отчего у семнадцатилетней девочки, у которой всё ещё только начинается, которую ждут впереди семья, любимая работа, друзья и всё остальное, отчего глаза этого юного создания полны непередаваемой тоски?

Гарри, вспомни себя в 17 лет. Печально, да? Вот именно…

Только сейчас-то лет мне побольше, и будущее вряд ли обещает быть светлым и радостным, если я не решу свои чёртовы проблемы.

Рука автоматически нашарила в кармане пачку сигарет.

— У вас в машине можно курить? — спрашиваю я у таксиста. Он добродушно улыбается и кивает в знак согласия.

Я открываю окно и закуриваю. Да-да, я помню, что мне всегда говорит Драко по этому поводу. «Эта маггловская гадость когда-нибудь убьёт тебя, Поттер». Как сейчас слышу его голос в своей голове.

Сделав неглубокую затяжку, с лёгким свистом пускаю струйку дыма.

Через некоторое время моё такси останавливается. Я бросаю взгляд на наручные часы и отмечаю, что даже не опаздываю. Расплатившись с водителем, выхожу из машины и пересекаю приличных размеров овальную площадь, выложенную гранитными плитами. В центре возвышается непонятного вида геометрическая скульптура, на пике которой лениво поворачивается вокруг своей оси стальной логотип телевизионной студии — одной из реликтовых монстров США, в которой я и работаю.

Нет, я не из правящих кругов, и даже не из приближённых к ним, я — простой световик, осветитель, ответственный за свет — называйте, как угодно, смысл не меняется.

Когда Драко узнал, куда я устроился работать, он был в праведном шоке. Удивлялся как мог, возмущался ровно настолько, насколько позволяло его аристократическое воспитание. Сам-то он сидит в большом кожаном кресле за столом начальника Отдела по борьбе с незаконным использованием магии в Министерстве всея США. Я так подозреваю, что без влиятельной руки его отца здесь не обошлось. Которому, кстати, удалось отвертеться от Азкабана после окончательного падения Тёмного Лорда, а точнее, после его смерти. Не знаю, каким образом он смог проделать такой финт, да ещё отмыть репутацию, защитить жену и сына. В общем, пять баллов вам, мистер Малфой.

Единственное, я надолго запомнил его визит ко мне на площадь Гриммо, когда он узнал о наших отношениях с Драко. Честно признаюсь — я тогда испугался похлеще, чем когда Волдеморт возродился на четвёртом курсе моего обучения в Хогвартсе.

На тот момент прошло полгода со дня, как исчез Северус. И всего полтора месяца, как я спал с Драко. А через две недели я собирался покинуть Британию и устремиться в Америку.

Малфой-старший ошарашил меня своим заявлением, что его сын ни под каким предлогом не покинет семейное поместье и вообще страну с кем-либо, даже если это — спаситель магического мира. Что самое интересное, удивил меня не запрет, а тот факт, что Драко собирается уезжать со мной.

Помню, как я промямлил что-то неубедительное в ответ, как Люциус смерил меня привычным презрительным взглядом и, поставив перед фактом, гордо удалился.

Сам Драко вышесказанное объяснял лишь тем, что давно хотел уехать куда подальше с Великобритании, а тут вдруг подвернулся случай быть не одному на далёком американском материке. Ага, а ещё жить не одному, а вместе в квартире. И спать в одной постели. Разве что только работать в разных местах.

И вот мы перемахнули через океан, за десятки тысяч километров от дома, а проблем меньше не стало, по крайней мере, у меня. Работа, мысли о Северусе, новый дом и обо всём догадывающийся Драко. Его подозрения росли с каждым днём, я видел это, но молчал, так же как и он. Он — не я, я бы давно взорвался и наорал, потребовал объяснений. Для Драко это — слишком низко. Он никогда не позволит себе потерять чувство достоинства и опуститься до оскорблений или выяснения отношений. Он не будет орать и бить посуду, он просто поставит меня перед фактом, как сделал это сегодня ночью. Предоставит мне выбор, даже не подозревая, что это ещё хуже, чем если бы между нами разразился настоящий скандал.

Погружённый в мысли, я попадаю в просторный светлый холл, обхожу группы людей, киваю нескольким знакомым, нажимаю на кнопку лифта.

— Доброе утро, Гарри! — жизнерадостный голос и дружелюбный хлопок по плечу вырывают меня из состояния задумчивости.

Я поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с крупным мужчиной лет тридцати пяти. Тёмные сильно вьющиеся волосы обрамляют его скуластое лицо, высокий лоб, хищный изгиб бровей, греческий нос и широкий подбородок, а главное — горящие каким-то особенным блеском глаза, — всё это сразу определяет его как человека целеустремлённого, которому сопутствует успех.

Джон Ланкастер. Будущее светило американского кинематографа. Человек, к которому деньги и слава идут сами собой, а не он гонится за ними. Обладает острым, как скальпель хирурга, умом, поразительной коммуникабельностью и такими невероятными идеями, которые нравятся абсолютно всем. Он уже снял несколько фильмов, один из них был даже номинирован на престижную награду. По нему плачет Голливуд, причём уже довольно-таки давно, а Джон не хочет покидать Нью-Йорк. Говорит, если надо, Голливуд сам за ним приедет.

Сейчас он работает здесь же, где и я, главный режиссёр многих и многих телевизионных проектов. И каким-то образом мне повезло попасть в его съёмочную бригаду.

— Здравствуй, Джон, — я жму руку мужчины, и мы вместе с ним заходим в лифт.

— Гарри, ты не поверишь, но сегодня утром меня посетила гениальная идея! Что, если нам запустить проект телепередачи о паранормальных явлениях в мире?

Я внимательно смотрю на главного идеолога нашей студии. И недоумеваю.

— Но Джон… — я старательно подбираю слова, — по-моему, эта идея не является чем-то из ряда вон выходящим. Включи телевизор — каждый второй канал показывает нечто подобное.

К моему удивлению, Джона нисколько не смущает моё недоверие, он лучезарно улыбается, запускает все десять пальцев в волосы, быстрым движением откидывая их назад, и начинает очень увлечённо говорить:

— Ты абсолютно прав, но наша передача будет не просто о каких-то там призраках или воскрешениях умерших, а о реальных волшебниках и колдуньях! — тут он снисходительно улыбается, подмигнув мне. — Ну ты, конечно, понимаешь, что всё это будут — профессиональные актёры. Просто вся суть в том, что это — благодатная тема. Она безгранична, полна идей! Ты только представь, как взлетят рейтинги того или иного канала, с которым мы подпишем договор о трансляции!

Джон говорит и говорит, его, как всегда понесло в творческом запале, а я потерял нить его скоростных мыслей минуты этак три назад, размышляя вот о чём. О реальных волшебниках и колдуньях, значит? Ну-ну, знал бы Ланкастер, что они на самом деле существуют, и один из них, победивший опаснейшего мага Великобритании, сейчас стоит всего в метре от него.

От последней мысли меня невольно перекашивает, словно я только что выпил студень из флоббер-червей, и Джон, остановив словесный поток, неуверенно взирает на меня:

— Вижу, ты думаешь, что с драконами будет перебор?

— Насчёт драконов я пока что не знаю, но… Джон, я не пойму, зачем ты рассказываешь всё это мне? — я недоумённо выгибаю брови.

Ланкастер лукаво улыбается, чем сильно напоминает мне чеширского кота из одной маггловской сказки. Двери лифта открываются, мы выходим и устремляется в путешествие по длинным коридорам, обитым листами металла с деревянными вставками.

— Обижаешь, Гарри. Я хочу назначить тебя своим помощником.

— Своим кем?! — от потрясающей новости я застываю, как вкопанный.

Джон здоровается с пробегавшим мимо Дугласом, одним из операторов нашей бригады, и вновь смотрит на меня.

— Помощником режиссёра. Своим помощником, Гарри, — с улыбкой произносит Ланкастер, подходя ко мне и опуская обе ладони мне на плечи.

— Я даже не знаю, что и сказать, — медленно выговариваю я.

— Ты не рад?

— Нет, Джон, ты что, конечно, я рад! — тут же выдыхаю, быстро кивая головой.

Он смеётся и, хлопнув меня по плечу, продолжает движение по коридору в сторону своего кабинета.

— Ну вот и чудненько! Значит, сегодня у меня встреча с представителями канала «ABN», если всё сложится успешно, и они подпишут договор, то завтра мы можем приступать к работе! Давай, Гарри, не скучай, ещё увидимся! Да, и на сегодня ты свободен, эти проклятые кулинары не заплатили нам за следующие четыре месяца, и съёмка их телешоу временно приостановлена, — заключает Ланкастер и скрывается за дубовой дверью своего кабинета.

Я ловлю себя на мысли, что топчусь перед его дверью с наиглупейшей улыбкой. Мысленно дав себе пинка, возвращаюсь к лифту, но не пользуюсь им, а спускаюсь по широкой лестнице на этаж ниже.

Значит, впереди у меня уйма свободного времени. Домой идти нет смысла, Драко все равно на работе, а вот идея нормально позавтракать, прежде чем выйти на улицу и задуматься о том, чем занять себя, кажется привлекательной.

Я дохожу до кафе, специально созданного для многочисленного персонала телевизионной студии. Народу в такое время здесь немного, поэтому я присаживаюсь за столик на открытой веранде. Она не очень широкая, максимум помещается три стола без учёта промежутков для передвижения, но вот по длине она занимает всю торцевую часть здания, выходящую на солнечную сторону. Пол выложен плиткой нежного ванильного цвета, а тканевый навес приятного персикового оттенка на стальной металлической конструкции защищает от палящего солнца. Стеклянные столики на деревянных ножках и вполне удобные раскладные стулья дополняют общую картину уюта.

Сделав заказ у миловидной официантки по имени Глория, я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю лодыжки под столом.

Всего через минуту передо мной появляется ароматный кофе и горячий круассан с шоколадом. Увидел бы это Драко, сразу бы сказал, сколько лишних калорий я получу. Ох, побегал бы он по этим бесконечным коридорам, как я, не только бы лишние калории сжёг, но и те, которые необходимые.

Добавляя сливки и осторожно размешивая их, я не первый раз задумываюсь о том, как же мне всё-таки повезло в плане работы. Попасть сюда — дело не из лёгких. Одна из крупнейших телевизионных студий Нью-Йорка, конкурентоспособная, престижная и постоянно развивающаяся. Само здание говорит за себя — огромное, в восемьдесят этажей, воплощение современной урбанистики и тектоники, что-то абсолютно поразительное в плановом и фасадном решении, горы металла и стекла. У студии есть своё мыслимое и немыслимое видео-, аудио-, световое и другое оборудование, множество съёмочных бригад, несколько директоров вселенной в пределах студии (таких как Джон Ланкастер), бесчисленное множество вспомогательного персонала, такое же количество павильонов для съёмок и что самое главное — астрономических размеров бюджет.

И среди всего этого чуда работаю я. Конечно, начинал я скромно, был простым фуд-стилистом. Это такие люди, которые создают кулинарные шедевры, какие мы видим на очередной рекламной картинке, будь то простейшая лапша быстрого приготовления, лазанья или мороженое. Потому что это — целое искусство, и в большинстве случаев то, что люди покупают в магазине, кардинально отличается от того, что показано на упаковке.

Работёнка сложная, требующая изобретательности ума и, как правило, низко оплачиваемая. Но мне, как ни странно, это нравилось. До тех пор, пока Драко не начал фыркать и, закатывая глаза, говорить о том, что я уже надоел ему со своим пластиковым мороженым и псевдо-пеной пива, полученной из разведённого стирального порошка.

Удивительное стечение обстоятельств привело к тому, что в один прекрасный день меня повысили до должности осветителя, мало того — отправили под крыло Ланкастера. Я так подозреваю, что здесь приложил руку вездесущий Малфой, хотя тот упорно отмалчивается.

Я съедаю круассан, выпиваю кофе и, вновь откинувшись на спинку стула, расплываюсь в улыбке, потому что мои мысли поворачивают в другое русло, устремляясь к светловолосому парню. И что мне не так в этой жизни?..

Расплачиваюсь, выхожу из кафе, воспользовавшись лифтом, оказываюсь в вестибюле. Из кармана рюкзака доносится короткое пиликанье: кто-то прислал мне сообщение на мобильный телефон.

Остановившись сбоку от выхода из здания, я достаю телефон и, взглянув на экран, несколько удивлённо хмыкаю.

Драко. Он принципиально не звонит мне, что уж говорить о сообщениях.

«Проверял почту, тебе пришло письмо. Спросишь у консьержа, мне не отдали, потому что оно заказное на твоё имя».

Вот это уже интересно. Давно я не получал писем по маггловской почте. Никто, кроме Гермионы, не мог написать мне, тем более мы общаемся исключительно по каминной сети.

Я выхожу на улицу. Пробки на дорогах никуда не делись, а метро домчит меня быстрей, правда, от станции до дома добираться минут двадцать пешком. Ну ничего, заодно прогуляюсь.

Перехватив портфель покрепче, я смешиваюсь с толпой и устремляюсь в сторону мерцающей вывески метро, весьма заинтригованный таинственным письмом.

Как же я скучаю по аппарации. Мгновение — и ты там, где тебе надо. Только в Нью-Йорке такой фокус не пройдёт. Манхеттен — это не Лондон с его уймой узких переулков, а сплошные широкие улицы, пересекающиеся под прямым углом. Не появлюсь же я из ниоткуда прямо посреди Бродвея. Шанс с трансгрессией на рабочее место также отпадает, потому что надо показаться в главном холле, чтобы худенький парнишка в больших очках и костюме не по размеру отметил твоё появление.

Поэтому шанс не шокировать окружающих своим внезапным появлением практически равен нулю. Пришлось искать альтернативу в виде метро или такси. Последний вариант более дорогостоящий, метро же значительно дешевле, в конце концов, с ним пробки не страшны. Хотя загазованности атмосферы в часы пик на обоих видах транспорта ещё никто не отменял (Нью-Йоркское метро большей частью надземное). В общем, везде есть свои плюсы и минусы.

Выскочив из метро, я перехожу на другую сторону улицы и быстрым шагом следую в направлении дома. Интерес подгоняет меня, но я не срываюсь на бег. В конце концов, не пожар.

— Привет, Фрэнк! — я киваю консьержу, едва ступив на гладко полированный пол фойе. Фрэнк, с серьёзным видом ответив на вопрос пожилого мужчины, нашего с Малфоем соседа, дожидается пока тот дойдёт до лифта, и только после этого поворачивается ко мне с улыбкой от уха до уха.

— Ещё раз здравствуй, Гарри. Ты так стремительно ушёл утром, даже не остановился поболтать. Опаздывал на работу, я правильно понял? — он опирается локтями на стойку и чуть склоняет голову набок.

— Угадал, — добродушно улыбаюсь и сразу переключаюсь на интересующую меня тему. — Мне вроде как письмо пришло.

— Да-да. Твой красавчик хотел забрать его, но не положено, потому что на твоё имя. О, вот и оно, — Фрэнк щёлкает пальцами и достаёт письмо из-под крышки стойки.

Самый обычный белый конверт с марками и несколькими штампами. Так-так, письмо пришло из Лондона… хм, от Вуда.

Пока Фрэнк уделяет внимание очередному жильцу, я распечатываю конверт и быстро пробегаю взглядом по строчкам. Почерк у Оливера крупный и размашистый, поэтому то, что я умещу в одну страницу, у него растянется на три листа.

Зачем ему понадобилось посылать мне письмо, причём по маггловской почте, что ещё более подозрительно?

И я не совсем понял, какое ещё расследование? Я вроде не просил проводить ничего подобного.

Стоит упомянуть, что после войны Оливер Вуд устроился на работу в Министерство Магии, в отдел международного магического сотрудничества. Спустя пару лет он попал под крыло Дамблдора в британский филиал Международной конфедерации магов. Вроде как должность у него невысокая, но я думаю, что бывшего капитана гриффиндорской команды по квиддичу всё устраивает.

Так вот, письмо. Оливер пишет, что благодаря своим связям в Министерстве и ещё чему-то там — эту часть я оставил на случай более внимательного прочтения — ему удалось узнать, что месяц назад Северус Снейп объявился на американском континенте.

Я чувствую, как шире распахиваются мои глаза.

Всего четыре месяца, как я живу здесь, год, как Снейп ушёл, и — на тебе. Появился. И не где-нибудь, а в Америке.

— Всё в порядке, Гарри? — раздаётся участливый голос Фрэнка.

Я смотрю сквозь консьержа, мысленно прокручивая новость. Не сразу киваю, но Фрэнка не проведёшь.

— Я вижу, что что-то не так. Не бойся, я не жду подробностей, но раз твой день свободен… ведь я не ошибаюсь? — он подмигивает, и я не удерживаюсь от улыбки. — Значит, у меня есть план.

— Какой? — вопросительно выгибаю брови.

— А такой: сейчас я даю тебе деньги, ты бежишь до ближайшего супермаркета, возвращаешься оттуда с бутылочкой чего-нибудь горячительного, мы закрываемся в моей каморке, и…

— Бэллоуз, — тяну фамилию мужчины, театрально закатывая глаза.

— Что, Поттер? — в тон мне отвечает Фрэнк, подаваясь вперёд и пристраивая подбородок на прижатые к стойке ладони.

— С утра — и пить? — я корчу удивлённую гримасу, глядя на беззастенчиво улыбающегося мужчину.

— Гарри, — вкрадчиво произносит он, — нет ничего страшного в том, что мы выпьем пару стаканчиков, причём на моём рабочем месте.

— Я не устаю поражаться тебе, — добродушно заявляю, легонько толкнув Фрэнка в плечо.

Он отшучивается, даёт мне пару денежных купюр, я оставляю рюкзак за стойкой и отправляюсь в минимаркет, расположенный на углу улицы.

Наручные часы показывают без пяти минут десять, я пропускаю жёсткие пряди волос сквозь пальцы и усмехаюсь собственным мыслям. У Драко вот-вот начнётся рабочий день, хлынут новые отчёты о незаконном использовании магии, а я буду расслабляться в компании Фрэнка.

Да уж, с консьержем повезло. По моим грубым подсчётам Фрэнку где-то тридцать три — тридцать четыре года. Он напоминает мне вальяжного кота, довольного жизнью. Одна ленивая улыбка чего стоит, которая не сходит с его полных губ во время наших «посиделок». Они случаются довольно-таки редко, потому как у нас обоих полным-полно работы, тем более Бэллоуз — мужчина взрослый, женатый, есть сын, которому в этом году исполнится одиннадцать лет.

Казалось бы, что может быть общего у такого мужчины и меня — двадцатидвухлетнего парня, к тому же живущего с молодым человеком. Но, как оказалось, может. Для меня десять лет разницы в возрасте — не преграда для общения. Учитывая то, что я был любовником Северуса, что уж говорить о простой дружбе с Фрэнком. Он абсолютно спокойно относится к моему совместному проживанию с Драко, более того — я подозреваю, что его весьма забавляет данный факт. Иногда он любит подшучивать надо мной по этому поводу, но шутки абсолютно безобидные и они ничуть не омрачают наше общение.

Зайдя в минимаркет и остановившись напротив витрины с алкоголем, я думаю о письме Оливера. Что могло понадобиться Снейпу в Америке? Насколько я помню, с должностью преподавателя он распрощался сразу после окончания войны. У него была своя лаборатория, нужные связи в Министерстве, он периодически мотался по Европе в поисках очередного супер-пупер-редкого-ингредиента, не возвращаясь месяца по два. Повторюсь, исключительно в пределах Европы. В Азию его как-то не тянуло, в Америку — тем более. Хотя, конечно, за год всё могло измениться.

Взяв бутылку скотча, я расплачиваюсь на кассе и возвращаюсь домой.

Фрэнк разговаривает с кем-то по служебному телефону. Увидев меня, кивает в сторону его каморки, я огибаю стойку и, подхватив рюкзак, скрываюсь за деревянной дверью.

Помещение совсем небольшое, квадратной формы, вдоль одной стены стоит трёхместный диван, сбоку у другой стены — стол со стулом, напротив — небольшой холодильник, и сразу рядом с ним — входная дверь.

Я оставляю рюкзак в углу и присаживаюсь на свой любимый стул. Он мягкий, обитый тёмно-серой тканью, с подлокотниками и на колёсиках. Нахожу два стакана с толстым дном в верхнем ящике стола, подкатываюсь к холодильнику. Фрэнк подготовлен, как следует: на полке рядом с завёрнутыми в полиэтиленовую плёнку бутербродами лежит лимон, а в морозильной камере — кубики льда.

Усмехнувшись, достаю лимон, закрываю дверцу холодильника, и в это мгновение заходит Фрэнк.

— Ты просто сама предусмотрительность, — улыбаюсь я, одновременно откатываясь к столу.

— Ты о чём? — спрашивает консьерж, выглядывая за дверь, словно в ожидании кого-то.

— Я про лимон и лёд. Вот только ножа нет… — я задумываюсь буквально на пару мгновений. — Пожалуй, поднимусь за ним в квартиру, и заодно отнесу портфель.

Достав из рюкзака бутылку скотча и оставив её на столе, я проскальзываю мимо Фрэнка и сталкиваюсь с высоким блондином в дверях.

— Прошу прощения, — тот несколько смущённо улыбается и зачем-то одёргивает свой тёмно-синий жилет, одетый поверх белоснежной рубашки.

— Ты быстро доехал, — раздаётся из-за моей спины, я быстро отодвигаюсь в сторону и вопросительно смотрю на Фрэнка. Он пожимает руку парню, потом поворачивается ко мне.

— Гарри, знакомься, это Ральф. Он заменит меня, пока мы будем с тобой…ну, ты понял.

— Очень приятно, — я жму узкую ладонь парня и ловлю на себе его заинтересованный взгляд. — Так, я наверх.

Оставив их наедине, вызываю лифт. Пока тот опускается на первый этаж, словно невзначай оборачиваюсь и смотрю на этого самого Ральфа. Симпатичный, ничего не скажешь. Стройное телосложение, коротко стриженные светлые волосы, тонкие черты лица, осанка, которой можно позавидовать. Он чем-то похож на Малфоя. Хм, хотя нет. Ральф несколько…простоват, а во внешнем облике Драко есть нечто неуловимое, аристократичное, с лёгким оттенком высокомерия. Образ прекрасного, но недосягаемого английского принца.

Боже мой, и я рядом с ним: ниже на полголовы, загорелый, темноволосый, с подпрыгивающей походкой, благо, теперь без очков. Чудеса маггловских линз.

Двери лифта раскрываются с тихим свистом, я захожу в кабину и нажимаю кнопку сорок пятого этажа.

Ну да ладно, какой есть, такой и есть. Малфой не жалуется. Ну только если иногда. Раз в день. «Поттер, что за дурацкая майка на тебе?», «Поттер, тебе известно, что такое расчёска или вас познакомить?», «Поттер, ты можешь не размахивать руками, когда идёшь рядом со мной?». И всё в таком роде. Но я уже привык, не обращаю внимания и дальше делаю по-своему. А Драко остаётся только возвести очи горе в его излюбленной манере и буркнуть что-то там о тупоголовости Гриффиндорцев.

Снейп не говорил мне ничего подобного. Разве что был солидарен с Малфоем во мнении о моих умственных способностях. Так всегда хотелось огрызнуться в ответ, но чувство достоинства не позволяло. В конце концов, я не четырнадцатилетний мальчик, ни в какой форме не воспринимающий критику, пусть даже необоснованную.

Наши отношения с Северусом были как минимум странные, как максимум — это даже «отношениями» нельзя назвать. Неимоверных усилий стоило мне привыкнуть к его характеру. Мерлин, такого даже врагу не пожелаешь. Невыносимый циник — я частенько так называл его. А он лишь изгибал свои тонкие губы в неоднозначной ухмылке. И целовал меня так, что я потом долго не мог отдышаться.

Мы ни в коем случае не жили вместе. Снейпу этого не надо было и задаром, а я даже не заикался. Мне это «сожительство» казалось чем-то весьма отвратительным только потому, что я не вынес бы двадцатичетырёхчасового присутствия Северуса рядом.

Большую часть времени он пропадал у себя дома в лаборатории со своими проклятыми котлами, а я торчал на площади Гриммо, хотя это было даже к лучшему. Только благодаря этому мы смогли вытерпеть друг друга в течение долгих четырёх лет.

Что нас объединяло? Несомненно, секс. Мерлин, то, что происходило в моей спальне, когда он после четырёхнедельного «затишья» являлся на площадь Гриммо без предупреждения…

Причём, я никогда не мог предугадать в какую именно ночь (гад, будто днём нет подходящего времени) он придёт. Так называемые «визиты» происходили абсолютно неожиданно, с разной периодичностью и, судя по всему, прямо зависели от настроения Северуса. Точнее, от отсутствия этого самого настроения. Вечно злой, как тысяча троллей, из-за очередного провалившегося эксперимента, над которым он работал чёртову-уйму-времени, или невозможности раздобыть нужный и чрезвычайно дорогой ингредиент, и так далее. Причин у Снейпа было множество, а раздражительность — одна, неизменная и неискоренимая.

В первый такой случай я спросонья чуть не зарядил в него смертоносным заклятием. Ну вы представьте: спишь себе, и тут с нижних этажей доносится приглушённый грохот, ты списываешь всё на грозу, но когда распахивается дверь твоей спальни и в комнату влетает некто, облачённый в чёрную мантию — вот тут нервишки сдают. Как я тогда ругался, ух, я в жизни не произносил таких слов!

Стоило мне заикнуться про его зелья, возмутиться по поводу того, что я ему — не средство для снятия стресса, а мой дом — не плацдарм для погромов, как он тут же одаривал таким взглядом, что впору было начать жалеть о своём появлении на свет.

Но зато он перестал греметь. Приходил тихо, ложился рядом, обнимая со спины, и прижимался сухими губами к моей шее. На этом вся возможная нежность и сдержанность заканчивались, да и кто их, собственно, просил. Резким движением он сдёргивал многострадальные спальные штаны с моих худых бёдер, я быстро переворачивался на другой бок, лицом к нему, так, чтобы мы столкнулись носами. Чтобы я нашёл его ладонь и засунул её себе между ног, прижимая, побуждая к более активным действиям, и блаженно прикрывал глаза, когда всё те же горячие губы накрывали мой рот.

— Вот дьявол… — я сильно мотаю головой, зажмурив глаза, прогоняю непрошеные воспоминания.

Прижавшись спиной к прохладной стенке лифта, чувствую, как горят мои щёки. Ещё чего не хватало…

Как нельзя кстати загорается цифра нужного этажа, боком я прошмыгиваю между открывшихся дверей, быстрым шагом достигаю дверей квартиры. Тихо чертыхаясь, переворачиваю содержимое внутреннего кармана рюкзака и, наконец, нахожу ключ.

Я уже и забыл, зачем пришёл. Ах да, за ножом. Но сначала надо переодеться.

Скинув рубашку, я надеваю джемпер спокойного серого цвета, чуть закатываю длинные рукава, джинсы оставляю те же.

Вспоминаю про письмо. Вернувшись в прихожую, достаю конверт из рюкзака, немного подумав, отношу его в гостиную и прячу на полке между книгой по истории квиддича и школьным альбомом. Сюда Драко вряд ли полезет, так что я могу быть спокоен, что письмо он не найдёт.

И тут же осекаюсь. Чёрт, он же наверняка спросит, кто мне написал. Конечно, допрашивать под Веритасерумом не будет, но всё же… Ладно, об этом я подумаю позже.

Взгляд падает на каминную полку, туда, где лежит моя волшебная палочка. Я не ношу её на работу во избежание ненужных вопросов, а они в любом случае возникнут, когда я полезу под потолок к внезапно потухшему софиту (это они любят делать в самый неподходящий момент), проверяя лампы, и из-под рубашки будет торчать странная деревянная штука. Нет уж, увольте.

Помню, как мне было непривычно первый месяц. Чувство, будто мне чего-то недостаёт. Но человек привыкает ко всему, даже к отсутствию волшебной палочки, которая для меня — как продолжение правой руки. Что не сделаешь ради любимой работы.

Усмехнувшись последней мысли, захожу на кухню и даже не удивляюсь царящему здесь порядку. Да, если бы последним из дома уходил я, а не Драко, всё тут было бы по-другому. Я не говорю, что мои вещи раскиданы по всей квартире или что я — полнейший неряха, нет-нет, я люблю чистоту и всегда соблюдаю её. Но я никогда не расставляю чистые тарелки в ровный ряд, так же как ленюсь лишний раз повесить одежду на вешалку, а просто скидываю её на спинку стула. Драко же любит, чтобы всё было таким же безупречным, как и он сам.

Мимолётно улыбнувшись, я беру из ящика стола свой походный ножик в кожаном футляре.

Уже закрывая ключами входную дверь и следуя по ярко освещённому коридору в сторону лифта, я думаю о том, как мы с Малфоем невзначай стали жить вместе. По единогласному решению был выбран Нью-Йорк, так как здесь Драко уже поджидало новое рабочее место, а я просто хотел затеряться в большом городе на другом континенте. Семичасовой перелёт через океан — и здравствуй, Америка.

Когда я узнал, что у Малфоя есть квартира в доме на Парк-авеню, то чуть не потерял дар речи. Хотя на момент приезда я не очень разбирался в улицах огромного города и уж тем более в ценах на жильё, но то, что квартиры на Парк-авеню всегда являлись чуть ли не самыми дорогими в мире — это было известно даже мне.

Парк-авеню — это широченный бульвар, заключённый между устремлёнными вверх высотными зданиями, восьмиполосная магистраль, с разделительной полосой зелёных насаждений. Параллельно Парк-авеню проходят Лексингтон-авеню и Мэдисон-авеню со своими фешенебельными магазинами, в которых Драко так любит затариваться, офисами рекламных агентств и знаменитыми небоскрёбами Флэтайрон-билдинг и Нью-Йорк-лайф-билдинг.

Первый месяц я с открытым ртом и жадным взглядом разглядывал всё вокруг. Высота и размах строений сводили меня с ума, Центральному парку, расположенному всего в получасе ходьбы от дома, просто не было аналогов в мире. Но когда я оказался в западной части Манхэттена, в Рокфеллеровском центре… Я даже не мог подумать, что магглы могут строить такие высокие здания, поражающие воображение и захватывающие дух. А то, что здесь расположено здание телевизионной студии, в которой мне и посчастливилось работать…

Я сразу представил себе, каково было бы полетать здесь на метле. Говорят, тут на Рождество устанавливается главная ёлка города и проводится церемония первого зажжения огней.

Так вот, Малфой предложил мне первое время пожить у него, пока я не подыщу себе более-менее приличное жильё, но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное.

Одним поздним вечером, когда прошёл месяц с момента переезда, я сидел в гостиной, устроившись на мягком белом диване с ноутбуком на коленях, и читал в Интернете объявления сдающегося жилья. Только что вышедший из душа Драко, завёрнутый в мягкий халат, опустился рядом со мной с кружкой горячего кофе в ладонях, краем глаза поглядывая в монитор компьютера. Я, полностью погружённый в поиски, задумчиво грыз ноготь на мизинце, колёсиком мышки прокручивая бесконечные объявления на очередном сайте.

— Перестань делать это.

Я повернул голову в сторону Драко, вопросительно вздёрнув бровь. Он устало вздохнул, удобней перехватил кружку и явно не был намерен ещё раз озвучивать замечание.

— Раз это так раздражает тебя, — я хмыкнул и, пожав плечами, перестал грызть ноготь.

Малфой цокнул языком. Я вновь взглянул на него с уже неприкрытым недовольством.

— Эта твоя вредная привычка, конечно, тоже не приносит мне эстетического удовольствия, но в данный момент я говорил про другое, — спокойно ответил он и, не глядя на меня, отпил из чашки.

— Тогда что ты имел в виду?

Драко неторопливо поставил кружку на низкий столик из тёмного дерева, откинулся на спинку дивана, взирая на меня из-под полуопущенных ресниц. Затем поднял руку и, проведя кончиком пальца по моей щеке, ответил в своей излюбленной манере, чуть растягивая гласные:

— То, что ты можешь жить у меня постоянно.

Его губы изогнулись в хитрой улыбке — он явно ждал моей реакции. Словарный запас как всегда подвёл меня, брякнув что-то невразумительное, я за шею притянул его к себе и просто поцеловал в мягкие губы.

И, как ни странно, мы смогли ужиться, хоть и редко виделись: я до позднего вечера был на работе, Драко вообще мог вернуться часа в два ночи.

С другой стороны, живи мы в разных концах города — виделись бы ещё реже, а не встречаться мы не можем. Что-то тянет нас друг к другу, что именно — ни он, ни я не хотим в этом копаться, да и зачем нужно лишнее выяснение отношений. Нам приятно жить под одной крышей, спать в одной постели.

Единственное, он любит пилить меня по поводу моей несобранности и отсутствию манер, принятых в высшем обществе. Ну конечно, куда мне, деревне, до его аристократичного воспитания.

Покачав головой, я спускаюсь на лифте на первый этаж. Ральф что-то пытается объяснить молодой парочке, очень слабо говорящей по-английски. Я усмехаюсь, обходя парня, тот демонстративно закатывает глаза, всем своим видом показывая то, как его достали клиенты.

— Вот и я, — улыбаюсь Фрэнку, нырнув за приоткрытую дверь.

Он уже расположился на диване, закинув ноги в начищенных чёрных ботинках на край стола, на котором стоит открытая бутылка, по двум стаканам разлит скотч со льдом.

— Я только-только открыл бутылку, — кивает Фрэнк в сторону стаканов, одновременно опуская ноги на пол.

Достав ножик из футляра, нарезаю лимон на узкие дольки.

Пропустив по стаканчику, мы одновременно морщимся, усмехнувшись сыгранности. Я вновь сижу на своём любимом вращающемся стуле, напротив Фрэнка. Тот снял свою форменную жилетку, оставшись в белой рубашке, выигрышно оттенявшей его загорелую кожу и тёмные, почти как у меня, волосы. Фрэнк обладает чисто мужской красотой, может, местами и грубоватой, но это не убавляет его привлекательности. Хорошо сложенный для своих лет, высокий, широкоплечий, с крепкими руками и большими ладонями. Не слишком длинные волосы гладко зачёсаны назад, чётко очерченные скулы, выразительные карие глаза и полные губы — такие мужчины нравятся женщинам. Ну и геям. Только вот и те, и другие в пролёте.

— Меня жена пилит, — вздыхает Фрэнк, расстёгивая две верхних пуговицы рубашки.

Бутылка уже практически пуста, лимон давным-давно закончился. Я опираюсь локтём на стол, поддерживая подбородок ладонью, пальцами второй руки лениво путаюсь в волосах на затылке. Окружающий мир немного колышется от выпитого спиртного, но разум кристально чистый.

— И за что же?

— Говорит, ей надоела моя работа, — медленно отвечает Фрэнк и кривится в непонимании. — Нет, ну ты представляешь? Ей надоела моя работа! Что вот я мало времени провожу с сыном, а ведь это неправда. Я гуляю с ним по выходным в парке, покупаю мороженое, компьютерные игры — да всё, что он только пожелает.

— Но ведь это же только по выходным? — коварно улыбаюсь.

— Нет-нет, ты не понял…

Бэллоуз подаётся вперёд, протягивает ко мне свои длинные руки и тянет к себе за шею. Я не сопротивляюсь, подкатываюсь на стуле так, что мои сведённые ноги оказываются между его разведённых коленей. Фрэнк берёт меня за голову, запуская пальцы в волосы над висками, и выдыхает прямо в лицо:

— Я же люблю своего сына, понимаешь, Гарри? Ему почти одиннадцать лет, он такой славный мальчуган! Жизнерадостный, вечно ищет себе приключения. Тоже темноволосый, с огромными синими глазами, вот только со зрением проблемы, поэтому ходит в очках.

— Случайно не в круглых? — спрашиваю я, склонив немного отяжелевшую голову набок, на ладонь мужчины.

Он пару мгновений смотрит на меня, словно переваривая вопрос, а потом расплывается в улыбке, водя кончиками пальцев по моей голове и обдавая алкогольным дыханием.

— Не-ет, не в круглых, в прямоугольных. А почему ты спросил?

— Просто я долгое время носил круглые очки, — мягко улыбаюсь и смотрю в глаза мужчины. Его лицо удивлённо вытягивается.

— Никогда бы не подумал. Хм, вот не представляю тебя в очках, — он усмехается и, отпустив меня, откидывается на спинку дивана, оценивающе взирая на меня.

— Бэллоуз, прекрати меня разглядывать! — шутливо фыркаю, шлёпнув его по колену, откатываюсь к столу и разливаю остатки скотча. Протянув один Фрэнку, чокаюсь с его стаканом и почти что залпом осушаю свой.

— Ты мне никогда не рассказывал, как сошёлся со своим красавчиком, — вдруг произносит консьерж, глядя на меня сквозь толстые стенки бокала.

— Потому что ты никогда не спрашивал, — ухожу от ответа.

Я не хочу рассказывать подробности наших отношений с Драко даже такому близкому другу, как Фрэнк. Хотя бы потому, что у всего, что есть сейчас, длинная и, несомненно, связанная с магией предыстория.

— Ну, Гарри, давай, потешь моё любопытство, — уговаривает меня Бэллоуз.

— Всё случилось после окончания школы, — отвечаю я, медленно покачиваясь из стороны в сторону на стуле.

— То есть вы уже как…мм, четыре года вместе? — Фрэнк заинтересованно подаётся вперёд.

— Нет, чуть меньше, чем полгода.

— Так ты же говоришь что после окончания школы? — мужчина непонимающе хмурится.

Я вздыхаю и запускаю пальцы в волосы. С чего его потянуло на подобный разговор?

— Фрэнки, до этого у меня был другой мужчина, и вообще — это не обсуждается, хорошо? — произношу я как можно добродушней.

Он демонстративно цокает языком, затем поднимается с дивана, чтобы пойти посмотреть, как там справляется Ральф.

Я запрокидываю голову на спинку стула, блаженно прикрывая глаза. Сознание расслабляется на волнах алкогольного дурмана, вяло текущие мысли уносятся этажами выше, в просторную квартиру, на мягкую кровать. Поспать бы сейчас. Ещё Драко подмышку — и вообще шик.

Нет, я же не настолько задумался о нём, чтобы так явно слышать его голос.

— Поттер, раскрой свои глаза.

Ой.

Я выполняю то, что велели, и в полнейшем недоумении разглядываю склонившегося надо мной Малфоя. Что-то я не понял.

— Ты что тут делаешь? — распрямляюсь на стуле, за каким-то дьяволом пытаясь пригладить волосы на голове. Ну-ну, будто если у меня будет отличная причёска, то он не заметит, что я малость нетрезв.

— Хочу спросить то же самое у тебя, — сухо отвечает блондин, прищурив глаза.

— У меня отгул, Ланкастер отпустил, потому что не заплатили за очередной квартал… — я прерываю сам себя, недоверчиво взирая на Драко. С положения снизу вверх не очень-то хорошо выходит состроить серьёзный взгляд, но всё же.

— Как ты догадался, что я здесь, а не наверху?

Малфой расплывается в фирменной самодовольной улыбке, кивает в сторону двери и отвечает привычным тоном, будто ему лень разговаривать со мной:

— Мне сказал об этом молодой паренёк, что у стойки консьержа.

Я вздыхаю, мысленно ставя галочку напротив пунктика о Ральфе.

— И кое-кто уже принял на душу, — с ехидцей добавляет блондин, беря двумя пальцами горлышко пузатой бутылки и вертя ею перед моим носом.

— Чёрт бы тебя побрал, Малфой, что ты себе позволяешь, — я недовольно бурчу, отмахиваясь от бутылки, встаю со стула, благодарю Всевышнего за то, что меня не шатает, затем обхватываю пальцами запястье ничего не подозревающего Драко и тяну его к выходу.

— Это что ты себе позволяешь! — огрызается тот и выдёргивает руку раньше, чем я успеваю открыть дверь, бесцеремонно отталкивает меня плечом и выходит первым.

Кивком попрощавшись с Фрэнком, вздыхаю и иду вслед за Малфоем до самого лифта.

— Перестал злиться? — спрашиваю я, как только за нами закрываются двери лифта.

Драко нажимает на кнопку и только после этого поворачивается ко мне с самым невозмутимым выражением лица.

— Я и не начинал, — хмыкает он, становясь сбоку от меня и наблюдая за поочерёдно загорающимися цифрами этажей с самым сосредоточенным выражением лица.

Ох, ну конечно. Он всегда бесится, когда я выпью что-нибудь. Как будто я делаю это так часто или, что ещё хуже, напиваюсь до поросячьего визга.

Я делаю маленький приставной шаг и тянусь к Малфою для того, чтобы прижаться губами к оголённому участку шеи над идеально-белым воротником рубашки, но не успеваю. Губы натыкаются на преграду в виде выставленной вперёд ладони.

— Не надо, Поттер. Забыл вчерашний разговор? — во взгляде серых глазах словно вырастает глухая каменная стена.

Доигрался.

Точнее, довспоминался.

Двери с лёгким свистом раздвигаются, Драко выходит первый и следует в сторону квартиры. Я иду за ним с отставанием в два шага. Останавливаюсь у него за спиной, пока он достаёт ключи из кармана брюк и вставляет их в замочную скважину. Хочу уткнуться носом в гладко зализанные волосы на затылке, разлохматить их, а потом выслушать очередные претензии. Вместо этого впиваюсь взглядом в ровную спину, в напряжённые плечи. Он чувствует мою близость, ощущает мой взгляд, я это знаю, замечаю, потому что он сейчас — как натянутая струна, готовая вот-вот сорваться с пальцев и зайтись долгим и протяжным звоном.

Щёлкает замок, он толкает дверь ладонью и проскальзывает в прихожую. Зажигает свет, скидывает ботинки и скрывается в гостиной.

Он ведёт себя так, словно избегает меня. Потому что ему не характерна такая торопливость. Это моя черта, но никак не Малфоя. Даже если будет пожар, я уверен, что он покинет здание неспешной вальяжной походкой.

Настроение падает до отметки «паршиво». Сняв кеды, я дохожу до гардеробной.

Обалдеть, я прямо как дитё малое, которое не может определиться с выбором игрушки. Потому что единственная мысль, которая крутится сейчас в моей голове, это: «К чёрту воспоминания, к чёрту Снейпа, хочу Драко».

Это странное состояние частенько овладевает мною. В подобные моменты я чувствую себя ребёнком, попавшим в Сладкое Королевство: одна конфета в руке, две во рту, а я стою и пожираю глазами пестрящий всякими вкусностями прилавок. И я не успокоюсь, пока не перепробую всё, притом никак не могу избавиться от подозрения, что самое вкусное лакомство всё-таки упустил. Перепробую всё — получу дикую изжогу.

И тут я понимаю: обладать всем невозможно, надо уметь выбирать.

То же самое и в жизни: вот тебе информация, вот тебе варианты ответа, а теперь, Гарри, будь взрослым мальчиком и выбирай сам.

Как говорил по этому поводу Северус, я страдаю от эгоизма в худшем его проявлении. Альбус же, напротив, утверждал, что я — человек, напрочь лишённый чувства эгоизма. Как ни странно, я не соглашался ни с одним, ни с другим, потому как оба любили преувеличивать: Снейп — мои недостатки, Дамблдор — мои достоинства.

Но ведь в каждом из нас живёт маленький ребёнок, оказавшийся в магазине со сладостями. И ему всегда будет мало.

Переодевшись в широкие домашние штаны и футболку с короткими рукавами, я выхожу из гардеробной с чувством, будто иду на эшафот. Не хочется попадаться Драко на глаза, но чем тогда занять себя?

Сейчас всего лишь полдень. Нет ни малейшего желания идти куда-либо.

Сунув руки в карманы, я всё-таки дохожу до гостиной. Окна во всю стену выходят на западную сторону, благодаря чему тут не так светло, но зато открывается шикарный вид на Парк-авеню.

Густой ковёр ванильного цвета заглушает мои шаги, и мне удаётся бесшумно дойти до Драко, повёрнутого ко мне спиной. Он расположился на мягкой лежанке без подлокотников, одна нога свесилась на паркет. Узкие ладони покоятся на животе, веки опущены, но он не спит. Светлые брови слегка нахмурены, образуя между собой едва заметную морщину.

Он либо притворяется, либо на самом деле не слышит моего приближения.

Сцепив пальцы в замок за спиной, я останавливаюсь сбоку от кресла и, немного наклонившись, прикасаюсь подушечками пальцев к бледной щеке.

Он распахивает глаза и резко хватает меня за руку, и прежде, чем в моей голове успевает оформиться мысль: «Нарвался», принимает сидячее положение, раздвинув бёдра и расположив ноги уже по обе стороны лежанки.

— Ближе, Поттер, — равнодушно и твёрдо произносит Драко, впившись в меня странным взглядом, и тянет за руку на себя.

Я откровенно не понимаю такой резкой смены настроения, но решаю, что думать о мотивах его действий буду потом.

Перекинув ногу через сиденье, сажусь рядом с Драко, он отпускает моё запястье и проводит ладонями вверх по моей груди, поднимаясь до плеч и сцепляя пальцы в замок на уровне затылка. Всё тот же странный взгляд неотрывно направлен на меня, и я не могу понять, что он означает, но то, что мне не комфортно под ним — это точно.

Я не предпринимаю никаких действий, мои ладони лежат на собственных коленях, я бы так и сидел, да только он отклоняется назад и тянет меня за собой. И я поддаюсь, в глубине души продолжая недоумевать, мне приходится опереться одной рукой на мягкую лежанку, чтобы не навалиться на Малфоя всем весом. Он вытягивает шею так, что его приоткрытые губы останавливаются в полу дюйме от моих. Одновременно он закидывает ноги мне на бёдра, скрещивая лодыжки за спиной.

И всё, я оказываюсь не в силах отказаться от такого.

Запустив пальцы в его волосы, разлохматив их, целую его, не настаивая на более глубоком поцелуе, а лишь ненавязчиво лаская податливые губы.

Пальцы исчезают с моего затылка, изящные руки проскальзывают между нашими телами для того, чтобы подцепить край моей майки, потянуть её вверх, а потом вдруг замереть на груди, упираясь, не позволяя мне придвинуться вплотную, но и не отталкивая.

Не обращая внимания на то, что на Малфое сейчас одета, пожалуй, одна из его самых дорогущих рубашек (я уже молчу про то, что каждая стоит баснословных денег), вцепляюсь пальцами в воротник, сминая ткань в ладонях, потом, наконец, отпускаю, но принимаюсь за ряд маленьких пуговиц.

Он склоняет голову набок, выпутываясь из сетей сладких и тягучих, как мёд, поцелуев, его тёплое дыхание бежит по моей щеке, игриво путается в вихрах волос на виске и затем ныряет в ухо в сопровождении юркого кончика языка. Удовольствие плавится во мне, как воск горящей свечи, я убираю его ладони от своей груди и уничтожаю разделяющее нас расстояние, мягко опускаясь на его стройное тело.

Наши руки ведут собственную игру, стремясь поработить друг друга, но делая это медленно и осторожно. Всё могло бы решиться быстрей, действуй один из нас настойчивей. Но нам нравится та неспешность в движениях обоих и этот лёгкий оттенок поддразнивания, что присутствует в момент, когда подушечки наших пальцев сливаются в мягком прикосновении и замирают так. До тех пор, пока один из нас не попытается доказать своё превосходство.

Вновь я, как и во все прошлые разы, срываюсь первым, и вновь мои пальцы хватают воздух вместо того, чтобы сомкнуться на тонких запястьях.

Я иду на обманный ход, немного отстраняясь и ныряя ладонями под уже расстёгнутую белоснежную рубашку, но прохладные пальцы вцепляются в моё предплечье, останавливая. Тогда я пытаюсь поймать его тёплые губы, но и те ускользают от меня. Белокурая голова запрокидывается, а я целую острый подбородок. Следующий поцелуй остаётся чуть ниже, там, где под бледной кожей пульсирует кровь. Когда я утыкаюсь носом в ямочку между ключицами, его пальцы стискивают мои плечи и несколько настойчиво отталкивают.

Борьба. Именно этим словом можно охарактеризовать то, что происходит всякий раз, когда мы оказываемся так близко. Каждый хочет подчинить себе другого, но ни один не хочет быть побеждённым. Но вместе с тем борьба подобна процессу дегустации выдержанного вина, чей ароматный букет нужно вкушать не спеша, терпеливо смакуя каждый глоток и расщепляя грани вкуса на мельчайшие составляющие. Так же и в постели: медленно, сладко, провокационно.

Я упираюсь ладонями в изголовье лежанки, приподнимаясь до сидячего положения. Дышу по возможности глубоко, смотрю на Драко, а, точней, на достигнутый эффект: ни намёка на идеально зализанную причёску, фарфоровую кожу щёк тронул нежный румянец, порозовевшие губы чертовски соблазнительно приоткрыты, и я могу слышать его неровное дыхание. Руки покоятся на обнажённой груди, подушечка указательного пальца лениво кружит у возбуждённого соска, невольно притягивая взгляд. Распахнутая рубашка моими стараниями задрана и сбита под лопатками Драко в многочисленные складки. И взгляд слегка прищуренных серых глаз, вроде такой же привычный холодный, без странного выражения, но в них таится огонёк похоти, который сведёт с ума любого.

— Что, Поттер, нравится? — с хрипотцой в голосе произносит Малфой, и уголок его рта ползёт вверх в намёке на коварную улыбку.

Я молчу, потому что ответ ему и так известен. Один — ноль в его пользу.

Мои руки вновь живут своей жизнью, ладони гладят стройные ноги, обхватывающие меня, поднимаются до бёдер, пальцы пробегают по линии ремня и опускаются ниже, на выпуклость, которую не скроешь даже под брюками.

Драко неопределённо ведёт бровью, его ладонь дёргается, и он позволяет себе блаженно прикрыть глаза, когда я сжимаю пальцами его полувозбуждённый член. Один — один.

Я подаюсь вперёд в желании поцеловать его, как вдруг одна ладонь упирается мне в грудь, а другая настойчиво отталкивает мою руку. Малфой принимает сидячее положение, хоть его раздвинутые ноги и продолжают лежать на моих бёдрах, вальяжно выгибает спину и тем самым почти прижимается ко мне, но замирает на ничтожном расстоянии. Светлые глаза с равнодушием взирают на меня из-под упавших прядей чёлки, губы изогнуты в привычной по школьным годам нахальной полуулыбке. Только румянец не успел сойти с гладких щёк, оставшийся единственным подтверждением недавней страсти.

— В таком случае, представление окончено.

Голос его ровный и холодный, слова подобны ударам ножа, несмотря на то, что произнесены в привычной для Малфоя манере растягивать гласные.

Хочется бросить ему вслед давнее школьное оскорбление, но язык словно прирос к нёбу, пока я смотрю, как он с самым что ни есть гордым видом удаляется из гостиной.

Неожиданно становится тошно от самого себя. Дурак ты, Поттер, какой дурак. Повёлся на провокацию.

Я сжимаю пальцами виски, поморщившись от ощущения, будто мне только что наплевали в душу.

Представление, значит? Ну-ну, оно вышло блестящим, ничего не скажешь.

Возможно, я и заслужил подобное. Удивляюсь, как Драко не устроил ничего такого несколькими месяцами раньше, потому что я частенько злоупотреблял его снисходительностью.

В конечном итоге, всё в этом мире уравновешено, и Малфой отплатил мне той же монетой за мои периодические уходы в себя.

Завтра, наверняка, попросит избавить квартиру от моего присутствия.

Встав с лежанки, дохожу до полки и вытягиваю за уголок письмо. Опускаясь на диван, прислушиваюсь к звукам с квартиры, но не слышу ничего, кроме тихого шума кондиционера. Видимо, Драко ушёл куда-то. Ну и ладно, я хоть письмо спокойно прочитаю.

Да уж, что Малфой, что Снейп — оба хороши. Одного, скорее всего, не устраивает наша совместная жизнь, хотя мы не давали друг другу никаких обещаний в вечной любви и верности. Второй наверняка не желает полностью исчезнуть из моей жизни, и приехал в Америку. Я обалдею, если он в Нью-Йорке.

Невесело усмехаюсь. Я сам заварил эту кашу, и мне самому её расхлёбывать.

Малфой выгнал меня из дома. Не навсегда, конечно, но до ночи так точно.

Хуже ситуации просто не придумать.

Всё началось с того, что я читал письмо Оливера. Проходивший мимо Драко покосился на листы в моих руках. То ли в нём проснулась противная слизеринская натура, то ли ещё что-то, но он выхватил письмо и успел прочитать первые несколько строк. Этого ему оказалось вполне достаточно для того, чтобы сделать ложные выводы. Зря я, конечно, разорался, а когда у Малфоя лопнуло терпение, он выдал такое, что я, мягко говоря, обалдел.

— Если бы не я, ты так и сидел бы в своей полусгнившей хибаре на площади Гриммо и упивался воспоминаниями о Снейпе, который, к твоему сведению, вообще не способен на какие-либо возвышенные чувства!

Это стало последней каплей, и в запале я напомнил ему, что именно мне он обязан своим спасением в день победы над Волдемортом.

Дёрнул чёрт меня за язык. Несомненно, я задел самолюбие Драко этим фактом. В итоге получил полный ненависти взгляд и фразу: «Вон из моей квартиры», которая была произнесена сквозь зубы.

Во мне теплится надежда, что он примет меня вечером, иначе я останусь на улице. Идти мне некуда, в этом городе я фактически на птичьих правах. Господи, какой дурак…

Спустившись вниз на лифте, быстрым шагом пересекаю фойе и выскакиваю на улицу. Фрэнк даже не стал меня окликать. Видимо, у меня на лице написано, что я не расположен к разговорам.

Спрятав руки в карманах джинсов, бреду вперёд, куда глаза глядят. Свернув с Парк-авеню, прохожу несколько кварталов к югу Манхэттена и не замечаю, как через неопределённый отрезок времени оказываюсь в Чайна-тауне.

Здесь нет широченных магистралей, узкие улицы обступает очень плотная застройка, дома не выше пяти этажей, а над дорогой такое количество растяжек с китайскими фонариками и вывесками, исписанными иероглифами, что в некоторых местах небо еле проглядывается сквозь многочисленные «гирлянды».

Я здесь редко бывал и потому плохо ориентируюсь, но, взглянув на фасад двухэтажного здания, украшенный ярко-красными лентами и флагами с золотистыми драконами, безошибочно угадываю вход в ресторан.

Конечно, это — не фешенебельное заведение с лучшим персоналом Нью-Йорка и шеф-поваром из далёкой Франции или Италии. Тем не менее, атмосфера здесь весьма и весьма располагающая: в воздухе витает едва уловимый аромат пряностей, играет тихая, не действующая на нервы, инструментальная музыка, интерьер выполнен в приятных ванильных тонах, контрастная тёмная меблировка в духе востока, скупом на обилие деталей.

Людей здесь немного. Учитывая время суток, это неудивительно, но я больше чем уверен — вечером этот ресторанчик пользуется успехом.

Я присаживаюсь за квадратный стол на две персоны, расположенный прямо возле окна. Ко мне тут же подходит официант, на вид — истинный китаец: совсем небольшого роста, худой, как вешалка, с чёрным ежиком волос на голове и загорелым лицом. Оказывается, он неплохо разговаривает по-английски.

Абсолютно не разбираясь в восточной кухне, я доверяюсь выбору официанта, посоветовавшему попробовать их фирменное блюдо из чёрных грибов и ещё чего-то там.

В ожидании своего заказа я подпираю подбородок рукой и разглядываю прохожих за окном.

До моего обоняния долетает удивительно-знакомый цветочный аромат. Странно, когда я вошёл сюда, этого запаха не было. Главное, почему он знаком мне?

— Прошу прощения? — женский голос раздаётся за моей спиной.

Я оборачиваюсь и вижу ту самую экстравагантную девушку, которую я заметил утром на остановке. Сейчас она сидит в пол-оборота за соседним столиком. Её нереально-зелёные глаза с интересом разглядывают меня, а маленькие аккуратные губы изгибаются в извиняющейся улыбке.

— Это, случайно, не вы были утром на остановке? На Парк-авеню? Я ещё села в такси, которое вы пропустили.

У неё низкий тембр голоса, как ни странно, подходящий под её внешний вид.

Медленно киваю, когда понимаю, откуда я знаю этот сладкий аромат, витающий в воздухе и удивительно гармонирующий с усилившимся ароматом пряностей.

Её духи. Те же самые, что и утром.

— Случайно я, — коротко улыбаюсь.

Девушка широко улыбается в ответ.

— Вот так совпадение. Не против, если я подсяду? — спрашивает она, вопросительно склонив голову.

Я делаю приглашающий жест рукой, она подхватывает свою чёрную лаковую сумку и, обойдя меня, присаживается за один стол со мной. Цветочный шлейф её духов полностью овладевает неосязаемым пространством, но не раздражает обоняние, как часто бывает.

— Меня зовут Райс, — дружелюбно произносит моя новая знакомая, протягивая ладонь.

Я мягко жму её пальцы, представившись в ответ.

— Странное имя: Райс. Мне кажется — или оно мужское? — лукаво прищуриваюсь.

— Вполне возможно, — как ни в чём не бывало, отвечает она. — На самом деле, это — не настоящее моё имя. Настоящее мне не нравится. Поэтому я — Райс.

— Вот оно что, — рассеянно отвечаю я, потому что как раз в этот момент возвращается официант с моим заказом.

«Фирменным блюдом» оказываются кусочки мяса в желейном прозрачном соусе с целыми чёрными грибами, похожими скорее на лохматые морские водоросли.

Не успеваю я попробовать это, как официант возвращается и ставит перед Райс чашку с рисом цвета тёмного янтаря.

— Это — особый сорт риса с добавлением соевого соуса и приправ, — поясняет она, увидев мой озадаченный взгляд.

— Смотрю, ты — специалист по восточной кухне? — улыбаюсь, накалывая расползающийся в разные стороны гриб на вилку.

Райс, в отличие от меня, ест палочками, с видом кулинарного эксперта пережёвывая рис и наматывая на указательный палец прядь рыжих волос, выбившихся из её неаккуратного хвоста.

— Не совсем. Я пока что любитель, до специалиста мне далеко.

Она окликает пробегающего мимо нашего официанта и, к моему удивлению, что-то говорит ему на китайском языке.

— Ничего себе, — я с одобрением качаю головой, на что Райс лишь смущённо отмахивается.

Мы молчим определённое время, расправляясь с едой. Что и говорить, эти чёрные грибы никакие и, судя по всему, принимают вкус того соуса, в каком их готовят.

Шустрый китаец появляется с подносом и опускает перед нами две рюмки с прозрачной жидкостью.

— Это саке, японская водка, если ты вдруг не знаешь.

— Да я уже понял, — усмехаюсь, поднеся рюмку к носу и слегка поморщившись от резкого запаха. — Японская водка в китайском ресторане. А тебе уже можно пить такое?

Она непонимающе смотрит на меня и медленно произносит:

— Мне уже двадцать один год, поэтому да, можно.

— Ух ты, а я думал, тебе где-то семнадцать.

— Это всё мой внешний вид виноват, — она улыбается, потеребив край своего токсичного топика.

— Ну что, за знакомство? — изгибаю бровь и с добродушной улыбкой приподнимаю рюмку.

— За знакомство, — она легонько чокается с моей рюмкой, а я чуть не давлюсь своей порцией, видя, как Райс одним махом опрокидывает саке.

— Расскажешь о себе что-нибудь? — с интересом спрашивает она, расплачиваясь с подоспевшим официантом.

Я следую её примеру, отдаю деньги за свой заказ и отвечаю только тогда, когда мы выходим из ресторана и устремляемся в неспешную прогулку через Чайна-таун.

— Что-нибудь о себе… — тяну, шевеля волосы на затылке. — Я живу на Парк-авеню, в Нью-Йорке всего четыре месяца.

— И всё? — она изгибает уголок губ в полуулыбке, рассматривая свои нереальные ботинки.

— А что ещё может рассказать практически двадцатидвухлетний парень, с которым ты знакома чуть больше получаса?

— Ну, как насчёт личной жизни? — Райс поднимает на меня свой взгляд, и я только сейчас догадываюсь, что у неё линзы, потому что цвет глаз абсолютно неестественный. — Наверняка, у тебя есть девушка?

Не совсем, Райс, не совсем.

— Не исключено, — слабо улыбаюсь, чуть запрокидывая голову и разглядывая постепенно меняющийся пейзаж вокруг.

Мы уже успели покинуть Чайна-таун и сейчас направляемся на восток, в сторону набережной, откуда будет виден остров и возведённая на нём Статуя Свободы.

— Почему ты говоришь загадками? — ветер приподнимает её длинную чёлку, и я вижу, как Райс выгибает тонкие брови.

Я лишь пожимаю плечами, давая понять, что вопрос риторический.

— Давай лучше ты, у меня не очень хорошо выходит рассказывать о себе, — предлагаю, вертя в руках пачку сигарет.

— Ну, хорошо, — соглашается Райс, перекидывая сумку через плечо и, перевязав заново хвост, идёт рядом со мной пружинистой походкой и продолжает. — Я родилась в этом городе, живу здесь всю свою сознательную жизнь, окончила школу, потом полтора года работала в телевизионной студии в Рокфеллеровском центре. Думаю, мне не стоит объяснять в какой именно, потому как эта — самая крупная и известная в Нью-Йорке.

— Да ладно? — я расплываюсь в широкой улыбке, скрещивая руки на груди и поглядывая на довольную Райс.

— Ага. В монтажном отделе.

— Постой, ты работала полтора года в монтажном отделе, и мы даже ни разу не встретились в одном здании? — я удивлённо присвистываю, почесав висок.

Она на мгновение хмурится, как вдруг на её лице расцветает искренняя и слегка ошарашенная улыбка.

— Ты тоже там работал?! — она тоже удивлённо свистит и добавляет. — А не встретились потому, что я практически не показывала носа из монтажного отдела.

Мы выходим на набережную и идём вдоль ограждения, рассматривая покачивающиеся на волнах пришвартованные белые катера и небольшие яхты. Чайки кружат над океаном, их крик уносится потоками воздуха и растворяется в городском шуме.

Я застёгиваю куртку, приподнимая воротник и, отвернувшись от ветра, прикуриваю одну сигарету.

— В этом году я поступила в Медицинский Центр SUNY Downstate, если слышал о таком. Это государственный университет Нью-Йорка, буду там учиться, — рассказывает Райс, присаживаясь на каменное ограждение и скрещивая лодыжки. — Сейчас это — чуть ли не самый прогрессивный центр в области медицины, в его состав входит множество колледжей с самыми разнообразными направлениями, школа аспирантуры и магистратуры, более двадцати больниц, в которых проходит значительная часть клинической интернатуры. Я уже молчу про партнёрские отношения в области биомедицинской инженерии с политехническим институтом NYU и про то, что именно SUNY является четвёртым по количеству выпускаемых каждый год специалистов.

Райс делает паузу и смущённо смотрит на меня.

— Похоже, я тебя загрузила.

— Не то чтобы загрузила, просто это всё так…сложно. С ума сойти, там наверняка сплошное зель…то есть, сплошная химия.

Чуть не брякнул: «сплошное зельеварение», но вовремя успел исправиться. Райс недоумённо морщится в ответ на мою запинку, а я отмахиваюсь, мол, не обращай внимания.

— Скорей всего. В этом учебном году у первокурсников будет новый преподаватель химии. Говорят, характер у него… — Райс делает паузу и многозначительно водит бровями, — не сахар. Вроде как из Великобритании он. Студенты прошлого учебного заведения, в котором он преподавал, от него на стенку лезли.

Моя ладонь с сигаретой замирает на полпути к губам.

— Из Великобритании? — рассеянно переспрашиваю, медленно опускаясь рядом с девушкой и разминая между подушечками пальцев фильтр сигареты.

— Ну да, — она задумчиво водит своими заостренными ногтями по губам. — Единственное, его имя я не запомнила, слишком мудрёное.

Мерлин, неужели…

— Эй, Гарри, ты в порядке? — Райс хмурится и опускает ладонь мне на плечо.

Я киваю несколько раз подряд, в то время как мои мысли крутятся вокруг слов девушки. Нет, невозможно, чтобы именно Снейп приехал в Америку за тем, чтобы преподавать в Университете. Он же, зельевар, в конце концов, а не профессор медицинских наук.

И вообще, с чего я взял, что Райс говорит о Северусе? Хотя всё так похоже на него.

Я одержим. Это ужас какой-то.

Настроение, которое постепенно улучшалось с момента знакомства с Райс, резко падает.

— Почему именно медицина? — спрашиваю я, запустив дотлевшую сигарету в стоящую рядом урну.

Девушка мечтательно улыбается и, повернувшись лицом к океану, облокачивается на изгородь.

— Я с детства хотела быть врачом. Меня странным образом притягивают люди в белых халатах. Тем более, большая часть научного исследования в медицине и науках о жизни сделана в Нью-Йорке. Именно в Нью-Йорке самое большое количество имеющих лицензию врачей, более ста Нобелевских лауреатов с корнями из местных учреждений. Город получает второе по степени количество ежегодного финансирования от Национальных Институтов Здоровья среди всех американских городов. Нью-Йорк — это город, где я смогу добиться успеха.

— Райс, ты просто умница, — не без зависти произношу я, покосившись на девушку.

Ведь есть же люди, которые настолько уверены в себе и в своём будущем. Я даже в завтрашнем дне не уверен. И речь вовсе не о работе или о положении в обществе.

Человек вон какие планы строит, а я не могу разобраться в самом себе и в своём отношении к другим людям.

— Ты не рассказала коё-что, о чём сама спросила у меня чуть ли не первым делом.

Я лукаво прищуриваюсь, а Райс недоумённо хлопает ресницами.

— Личная жизнь.

Вот это было зря.

Она быстро отводит глаза, наклоняя вперёд голову так, чтобы длинная чёлка скрыла её потухший взгляд. Значит, не у меня одного всё печально на личном фронте.

— Знаешь, что однажды сказала Мэрилин Монро? — почти шепчет Райс севшим голосом. — Что в мире есть только две самых важных вещи: это работа и любовь. Важно то, что они обязательно должны быть вместе, а не порознь, одновременно, потому как если есть работа, но нет любви — ты не будешь счастлив. То же самое и наоборот. Я с ней согласна. Даже если ты живёшь в пентхаусе с видом на океан, купаешься в деньгах и славе, занимаешь высокопоставленную должность, даже если перед твоими ногами — полмира, тебе задаром не нужна вторая его половина только потому, что в твоей жизни нет самого главного — любви.

— Как-то странно всё это звучит… — я хмурюсь и прячу подбородок в воротнике куртки.

Райс резко поворачивается в мою сторону, пристально разглядывая, как вдруг выдаёт:

— Вот почему ты так ответил.

— Ты про что? — недоверчиво кошусь на Райс.

— Про личную жизнь. Я спросила, есть ли у тебя девушка, а ты как ответил? «Не исключено». Не «да», не «нет», а какая-то престранная фраза.

— Райс, послушай, — устало вздыхаю, скрещивая руки на груди и встречая пытливый взгляд кислотно-зелёных глаз. — Зачем так придираться к словам? Подумаешь, не дал точного ответа, а ты сразу какие-то выводы делаешь… Вы что, все девушки такие? Что не скажешь — всё вам не так.

Почему я общаюсь с ней так, будто знаю всю сознательную жизнь, как, например, Гермиону? Сам же сказал, что знаком с Райс чуть больше, чем полчаса, и уже веду разговор по душам.

— Значит, всё-таки у тебя проблемы в отношениях с девушкой, я угадала? — она пропускает мои «фу» мимо ушей и почти победно задирает подбородок.

— Нет, Райс, не угадала, — со вздохом отвечаю я, не глядя на девушку, проверяю, на месте ли сигареты и телефон. Убедившись, что всё в целости и сохранности, я прячу руки в карманы и, прежде чем уйти, добавляю. — У меня проблемы в отношениях не с девушкой, а с парнем.

Тут же развернувшись, устремляю свои быстрые и лёгкие шаги по направлению к парку Боулинг Грин, откуда я смогу попасть на Бродвей. Надо успеть уйти, пока Райс наверняка пребывает в состоянии шока. Если разобраться, в принципе, девушка не сделала мне ничего плохого.

Просто мне не нравится то, что я готов вывернуть душу наизнанку перед первым встречным. Это настораживает, как минимум. Никогда не замечал за собой ничего подобного, а тут, на тебе, получай, Гарри.

Есть ещё одна причина, по которой мне следует убегать от Райс со скоростью реактивного двигателя: я не хочу, чтобы её новым преподавателем стал Снейп. Верней, нет, я не хочу, чтобы моё безумное предположение оказалось верно. Пусть это будет кто угодно. Хоть Папа Римский. Главное — чтобы он не пересекался со мной, а это неизбежно случится в том случае, если я буду продолжать общаться с Райс. Это же закон подлости.

— Гарри!

Я обречённо возвожу глаза к затянутому облаками небу.

Запыхавшаяся и ещё больше взлохмаченная Райс догоняет меня и вцепляется в локоть, явно не собираясь разжимать пальцы.

— Прости, если я тебя обидела, но это было так…

Она, видимо, не может подобрать слово, и я прихожу ей на помощь.

— Неожиданно? — вопросительно выгибаю бровь, стараясь не выдать непонятно откуда взявшееся раздражение.

— Именно. В общем, вот… — она всё-таки отпускает меня и раскрывает свою сумку, копается в ней и, наконец, протягивает мне…ха, кто бы сомневался: ярко-зелёную визитку с чёрными заковыристыми буквами и номером телефона.

Я перевожу взгляд с яркой бумажки на Райс, переступающую с ноги на ногу. Её пальцы нервно крутят пряди волос, она то и дело прикусывает нижнюю губу, съев всю помаду, а в глазах совершенно выбивающаяся из общего образа решимость.

Сейчас она так явно напоминает мне Джинни. Джинни, с которой мы расстались сразу после шестого курса, потому что я не мог взять с неё обещание дождаться меня. Я вполне мог погибнуть, и такой случай подворачивался не раз и не два за всё то нелёгкое время, пока мы с Роном и Гермионой искали оставшиеся крестражи. У меня было всего два варианта: либо мы расстаёмся, либо я взваливаю на плечи Джинни непосильную ношу. Последнего я не хотел так же, как не желал первого. Однако, я должен был принять решение.

Теперь же, оглядываясь назад, я благодарю самого себя за то, что сделал правильный выбор. Джинни счастлива в браке с Дином Томасом, а я…

— Хорошо. Я позвоню тебе, как только смогу.

Спрятав визитку во внутренний карман куртки, я киваю Райс в знак прощания, она мягко улыбается в ответ.

Теперь у закона подлости больше шансов.

Больше настолько, насколько их увеличилось у теории вероятности, которая в очередной раз сыграла со мной шутку. Злую или нет, я пока ещё не волен судить.

— Как прошёл твой первый день в университете?

Солнечный диск медленно тускнеет и прячется за столбами небоскрёбов, его янтарные лучи играют в прядях накрученных волос Райс. Она счастливо улыбается, покрепче перехватывает сумку и отвечает с неподдельной радостью в голосе:

— О, Гарри, ты не представляешь! Всё оказалось лучше того, что я представляла или слышала от других людей. Конечно, первый курс, пожалуй, самый сложный и трудоёмкий, тьма разных предметов, одна латынь и анатомия чего стоят, но всё равно: я в таком восторге!

Улыбаюсь в ответ, мысленно отмечая, что Райс вполне смогла бы подружиться с Гермионой — им обеим рвения к науке не занимать.

Мы встретились в Центральном парке около восьми вечера: к этому времени и я, и она освободились от своих дел.

Сегодня первое сентября, правда, осень пока не думает вступать в свои права: кроны деревьев по-прежнему зелёные и пушистые, а воздух тёплый и даже по-летнему свежий. Разве что солнце припекает не так сильно, как в июле.

Взяв кофе в ближайшем кафетерии, мы располагаемся на одной из свободных скамеек, с которой открывается чудесный вид на озеро. Его зеркальная гладь тревожится мягкими касаниями перепончатых лапок уток, плавающих вдоль берега. Группка детей кормит птиц, а те их совсем не боятся, даже наоборот — спешат покинуть водоём в попытке получить самый лакомый кусочек. Младшая из компании, светловолосая девочка лет пяти, бросает особенно большой кусок хлеба ближайшей утке и звонко смеётся, когда птица подходит совсем близко и задирает голову, выпрашивая добавку. В памяти сразу всплывает воспоминания полугодовалой давности, когда за день до моего вылета в Америку я гулял по набережной Темзы в компании Рона, Гермионы и их трёхлетней дочери Розы. Девочка гонялась за стайками пугливых голубей и заливисто смеялась, а Гермиона бегала за дочкой, поправляя шарф на тонкой шее девочки. Была ранняя весна, и Лондонская погода пока не радовала своих жителей долгожданным теплом.

Хотел бы я увидеть их, особенно учитывая то, что для нас, волшебников, это вовсе не проблема. Только почему-то вечно не хватает времени, а ведь это так просто — попасть по каминной сети друг к другу и провести вечер с близкими людьми.

Видимо, задумавшись, я не замечаю, как моё лицо приобретает грустное выражение, что не ускользает от моей внимательной собеседницы:

— О чём задумался, если не секрет?

Выныриваю из воспоминаний, возвращаясь из весеннего Лондона в предосенний Нью-Йорк.

— Нет, не секрет. Я вспоминал своих лучших друзей, — ответив, делаю небольшой глоток горячего кофе.

Девушка молчит, поглядывая на меня из-под косой чёлки, затем несколько неуверенно спрашивает:

— Я так понимаю, они не здесь, не в Америке? — получив мой утвердительный кивок, она добавляет. — Они остались в Лондоне?

— Точнее, я их оставил, — грустно улыбаюсь, а Райс непонимающе хмурит тонкие брови:

— Пригласи их к себе в гости, что тебе мешает?

— В том-то и дело, что ничего, только руки всё никак не дойдут, — вздохнув, устремляю свой взор на детей на берегу.

— Да, это мне хорошо известно. Ты, наверное, скучаешь по своему городу? — тихо заканчивает Райс, а я отвечаю, не глядя на неё:

— Не то слово, как скучаю. Я провёл там всю свою пока что прожитую жизнь. Семья, школа, друзья — всё связано с Британией, всё осталось там. Очень тяжело было расставаться, бросать… — делаю паузу и делаю ещё один глоток кофе, проталкивая внезапно образовавшийся колючий ком в горле.

Допив кофе, сминаю стакан и, отправив его в ближайшую мусорку, заканчиваю мысль:

— Конечно, всё не так прекрасно, как я описываю. Были и печальные моменты, даже трагические, но ведь не бывает жизни, не отягощённой никакими проблемами.

Райс медленно вздыхает и согласно мычит, задумчиво рассматривая свои под корень подрезанные ногти, и вновь относительная тишина воцаряется между нами. Звонкий смех детей и далекий шум мегаполиса доплывает по тёплому воздуху до слуха и вовсе не разрушает вязкое состояние задумчивости, в которое я погружаюсь с головой.

Воспоминания об Англии, о почти счастливых месяцах в Хогвартсе и вовсе безрадостных у Дурслей, о дорогих друзьях и ненавистном Волдеморте, о квиддиче, праздниках в Хогсмиде, о горестях и потерях Войны — мысли, как в разноцветном, но слегка состарившемся калейдоскопе, пробегают в моей голове, вызывая неоднозначные чувства.

— Эй, Гарри, давай не будем о грустном... — участливый голос Райс мягко тревожит меня.

— С чего ты взяла, что я грущу? — медленно спрашиваю и стараюсь загнать болезненные воспоминания в дальний угол сознания.

— Вижу по тебе, — девушка недовольно прищуривается, как если бы хотела сказать: "Меня не проведёшь".

— Ладно, твоя взяла. О чём ты хочешь поговорить? — сажусь в полоборота к ней, поджимая под себя одну ногу.

Девушка задумчиво поглаживает острый подбородок, а потом предлагает:

— Давай ты мне расскажешь про свою работу. Я иногда скучаю по ней. Конечно, работник монтажного отдела — это не главный помощник режиссёра, но всё же...

Она вдруг охает, как будто только что додумалась до чего-то очень важного, и хлопает себя по коленкам. Развернувшись ко мне лицом, притягивает одно колено к груди, опираясь массивной подошвой ботинка прямо на чистое сиденье, и начинает быстро-быстро говорить:

— Слушай, мы с тобой знакомы уже второй месяц, а я так мало о тебе знаю! Мы столько раз встречались, общались, но преимущественно болтаю я, а ты молчишь. Крайне редко из тебя можно вытянуть что-то важное, значимое, вот как сегодня. Нет, я не говорю, что это плохо, излишняя болтливость не красит парня, но всё же, Гарри, расскажи мне о себе, о своей школе, о друзьях, пожалуйста!

Райс смотрит умоляюще, и я не знаю, что мне сделать сначала: сказать, что я не умею складывать слова в достойные предложения или всё же попытаться. Тем более, повторюсь, история всей моей жизни насквозь пронизана магией, две трети событий — тяжёлые и трагические, столько смертей, столько разочарований...

Я превращаюсь в пессимиста. Мерлин, я становлюсь похожим на Северуса. Хотя нет, Северус — не пессимист. Он реалист. Он жуткий прагматик и просто невыносимый циник. Он чёртов садист. Моральный садист.

— Райс, — вздыхаю, старательно подбирая слова, — не пойми меня неправильно. Мне приятно и дорого наше общение, но я пока что не готов рассказать всё о себе.

Девушка закусывает нижнюю губу, пристально вглядываясь в моё лицо, и я молюсь, чтобы его выражение было максимально убедительным. Наконец, она покорно кивает и отвечает:

— Хорошо, я понимаю. Два месяца — это всё-таки мало. Наверное, это я — слишком доверчивая дурочка, которая выкладывает всё про себя на блюдце с голубой каёмочкой.

Рассмеявшись, я опускаю ладони на плечи Райс и мягко сжимаю их, заглядываю в глаза девушки, радужка которых опять скрыта под неестественно-зелёными линзами, ободряюще произношу:

— Не наговаривай на себя. Просто ты — очень открытый и общительный человек.

— Я много раз обжигалась из-за этого, но ничего не могу с собой поделать, — она как-то скованно пожимает плечами, смущённо трёт кончик носа и, допив свой кофе, выбрасывает стакан.

— Все мы обжигались, поверь. Давай, лучше ты расскажи мне поподробнее про свой университет.

Та немного веселеет, накручивает на пальцы рыжие завитки волос и начинает рассказывать с постепенно растущим энтузиазмом:

— Так сразу всего и не расскажешь… За нас, первокурсников, взялись с первого дня. Теория, просто куча теории, гора учебников, инструментов, микроскоп, белый халат — без всего этого никак. Мне немного волнительно, но, думаю, я справлюсь. Гарри, а декан у нас какой! Ужас просто! Помнишь, я тебе рассказывала про нового преподавателя химии?

Осторожно киваю, с замиранием ожидая продолжения.

— Так вот, мало того, что он декан факультета, на котором я учусь, так ещё и куратор нашей группы! Жуткий мужчина.

— В каком смысле "жуткий"? — интересуюсь как можно более спокойно, но всё же слышу, как едва уловимо дрожит мой голос.

— Строгий, очень-очень. У него голос такой, ему даже кричать не надо, чтобы аудитория мигом замолкла. Такая выправка, осанка — будто туго натянутая струна, а взгляд... О, одного его косого взгляда достаточно для того, чтобы студент проглотил язык и самоуничтожился.

— Как его зовут? — спрашиваю внезапно севшим голосом, бессознательно скрещиваю руки на груди и напрягаю плечи, словно в ожидании удара.

Райс задумывается, силясь вспомнить, даже сжимает пальцами виски.

— У него имя такое трудное, я не запомнила... Я же записала его в свой блокнот, минутку!

Девушка открывает свой рюкзак, долго роется там, а у меня всё переворачивается внутри. Наконец, она извлекает маленький чёрный блокнот, листает страницы и произносит, глядя на исписанную мелкими буквами страницу:

— Точно, я же помню, что имя, что фамилия — всё на букву "S". Северус Снейп зовут его. Правда, необычное имя? Я такое никогда не слышала... Гарри, что с тобой?

Мне самому интересно, что же такое отражается на моём лице, но оно явно побледнело, сравнявшись с цветом белого шарфа. Потому что в момент, когда звучит то имя, которое я желал больше никогда не услышать, что-то резко обрывается в груди, падая в пятки, а образовавшаяся пустота заполняется неприятным холодом.

Не знаю, как мне удаётся покинуть Райс, при этом не вызвав чувство подозрения со стороны девушки... По крайней мере, я очень на это надеюсь. Видимо, моё обещание встретиться завтра вечером играет мне на руку, и девушка быстро соглашается.

Быстро шагая вдоль берега озера, я пытаюсь утихомирить безумный фейерверк чувств и мыслей внутри себя.

Мерлин, ну почему мы выбрали именно Нью-Йорк? Почему я познакомился именно с Райс? Почему всё сложилось так, что случайностью это вряд ли можно назвать?

Даже прожив в Америке чуть больше полугода, я всё равно чувствую себя здесь чужим. Да, здесь красиво, потрясающе красиво, у меня есть любимая работа, но порой мне жутко некомфортно среди массивных зданий и бегущих людей. Лондон — не такой. Он спокойнее, особенно старая часть города. И дома не такие высокие. Там всё такое тёплое, уютное, родное.

Хоть возвращайся обратно в Лондон.

Всю жизнь я постоянно оказываюсь перед каким-либо выбором. Хотя нет. Первые семнадцать лет у меня не было такой роскоши. Теперь же всё должно быть по-другому. Чёрт подери, всё просто обязано быть иначе! Правда, я сам не знаю, что лучше: жить по чьей-то указке или всё же выбирать самому. Наверняка, первое гораздо проще: за тебя всё решили и, соответственно, во всех неудачах и поражениях виноваты те, кто распорядился твоей судьбой. Конечно, твоя вина тоже есть, небольшая такая — за то, что не смог оправдать ожиданий. Во втором случае ответственность за все последствия лежит целиком и полностью на твоих плечах. Тяжело, трудно, порой невыполнимо, но правильно.

Как говорил Дамблдор: "Всем нам в какой-то момент приходится выбирать между тем, что правильно, и тем, что легко". Ох, я сейчас как никогда отчётливо понимаю смысл этих слов. Да, очень легко вновь бросить всё и вернуться в Лондон, убежать от проблем. Легко, малодушно, низко.

Гораздо сложнее преодолеть все трудности, разрешить проблему с Драко и, в конце концов, определиться, что мне нужно больше: реальность с Малфоем или эфемерные воспоминания о Снейпе, который сейчас близко как никогда. В географическом плане. Из-за этого я не могу разглядеть правильное решение, которое залегло на дно, скрылось от моего взора, вызывая невыносимую головную боль, отдалённо напоминающую ту боль в шраме, которая сопровождала каждое вторжение Волдеморта в мой разум. Мерлин, да уж лучше бы Реддл восстал из мёртвых — убить его ещё раз гораздо проще, чем распутать громадный клубок проблем!

Сдёрнув очки с лица, долго тру глаза и чуть не сталкиваюсь с прохожим. Извинившись, надеваю оправу обратно и, перехватив особенно тяжёлый сегодня рюкзак покрепче, устремляю свой сбивчивый шаг в сторону дома.

* * *

Ланкастер, видимо, решил, что я должен умереть молодым и красивым. Ладно, с красотой я погорячился. Тогда просто молодым.

Когда он сказал мне летом, что я буду его помощником, он поскромничал. Бесспорно, помощник режиссёра — первый главный после самого режиссёра, но чтобы настолько…

Только благодаря тому, что Джон — личность влиятельная, нашей съёмочной команде всего за август месяц удалось пройти этап обсуждения-представления проекта каналу-отката-взяток-утверждения. А это — очень малый срок. Конечно, тут не обошлось без артистизма и способности Джона убеждать других в том, что рейтинги канала взлетят до небес, куча рекламы обеспечена и вообще, мол, никак ваш канал без нашей передачи не обойдётся. А то всё затянулось бы ещё на месяц.

Когда данная вершина оказалась покорена и на стопочке договора нашей телевизионной студии и канала-заказчика красовались две размашистые подписи и большая тяжёлая печать — тогда начался самый утомительный и нудный процесс.

Предварительная фаза. Проще говоря — копошение в куче бумажек. Решения о начале съёмок, сметы, заявки, планы, расчёты, расписки — этот список можно продолжать до бесконечности. Что самое ужасное, так это то, что какая-то часть бумажной волокиты легла на мои многострадальные плечи. Уже спустя неделю я начал думать о том, что Джон возложил на меня слишком большие надежды. Через две в мой разум закралась мысль о том, а не послать ли это всё к чертям на барабан. На третью неделю здравый рассудок одержал победу над эмоциями, заявив, что это — моя работа и вообще: смог же я победить Волдеморта, поэтому куча бумажек — вообще не проблема.

Так, с неподъёмным рюкзаком, до отказа набитым договорами, и не менее полной головой, я вхожу в осень.

Прибавляется очередная, особенно болезненная заноза в лице профессора зельеварения, а с недавних пор химии. Мысли о том, чтобы каким-либо образом увидеть его не дают мне покоя. Правда, посещают они меня в моменты, когда мой мозг свободен от работы, а именно ночью, благодаря чему к концу сентября я зарабатываю себе самую настоящую бессонницу.

И это заметно окружающим. К примеру, Фрэнк не преминёт лишний раз подметить, что у меня тёмные круги под глазами и осунувшееся лицо. Подсказывает попить успокоительного. Джон советует попытаться заснуть, даже когда этого совсем не хочется. Может, мне ещё начать очищать разум перед сном, как указывал Северус на пятом курсе Хогвартса?

Драко — это вообще отдельная и не менее неприятная тема. Всё видит, всё замечает. Догадывается, в чём дело. Интересно, ему известно о появлении Северуса в Нью-Йорке? Наверняка, потому как я сомневаюсь, что от внимательного взора Драко можно скрыть что-либо, особенно если учесть, что он работает в Министерстве. Хотя, оно ему надо?

В принципе, почему бы и нет…

Он не разговаривает со мной. Его хватает лишь на тривиальные вопросы во время завтрака о том, как дела у меня на работе. Отвечаю односложно, что всё хорошо, только отдыхать совсем некогда. Он понимающе водит бровями и не более того.

Единственное исключение: мы по-прежнему спим в одной постели. Только под разными покрывалами. И на разных краях кровати. Я с таким же успехом мог бы разместиться на диване в гостиной, но Драко меня не прогоняет, да и я почему-то не спешу менять спальное место.

Однако если брать в расчет мою новоприобретённую бессонницу, большую часть ночи я провожу как раз таки в гостиной. Чаще — уставившись в экран ноутбука, работаю над документами, реже — сидя у окна в пол, разглядываю мерцающий мегаполис по ту сторону стекла.

У бессонницы один плюс: появилось гораздо больше времени, которое я могу уделить работе. Минусов больше, чем пальцев на двух руках, но лучше об этом не думать.

Сегодня седьмое октября. Осень, наконец, вступает в свои законные права, золотит листья деревьев, а с океана всё чаще прилетает пронизывающий холодный ветер. Темнеет ещё не так рано, только мне от этого не легче.

Сегодня мне совсем не хочется работать, да и однообразная, досконально изученная картина за окном уже порядком поднадоела.

Сегодня меня занимают беспокойные мысли о Драко.

Сегодня утром он как-то странно посмотрел на меня за миг до того, когда я, попрощавшись, захлопнул за собой входную дверь и устремился на работу. То ли его хладнокровная маска, наконец, дала трещину, то ли ещё что-то, но в глазах цвета стали промелькнула такая непривычная печаль. Я осознал это, только когда уже закрыл за собой дверь, а вернуться почему-то не хватило уверенности. Да и что бы я сказал или сделал? Спросил бы в чём дело? Попросил бы прощения?

Я не имею права ни на первое, ни на второе.

Сейчас, медленно кружа по гостиной, погружённой в ночной полумрак, я прокручиваю в памяти это минутное событие и прихожу к выводу, что Драко не бросит меня. Вернее, он не сможет выгнать меня. Не знаю, откуда во мне такая уверенность, но это так. Не то чтобы ему не хватит твёрдости характера или силы воли — и того, и другого у него имеется в достатке — он просто не поступит так. Он словно оставляет за мной право выбора.

Резко замираю на одном месте, задумчиво тру подбородок.

Дело не только в праве этого проклятого выбора. Он вполне может надеяться на то, что я одумаюсь. Что я приведу свои мысли в порядок, освобожу их от ненужного наполнения. Именно поэтому он не выгоняет меня из квартиры. Да что там квартира, он не выгоняет меня из своей постели!

Оседаю на мягкий ковёр, пытаясь справиться с внезапно накатившим удушьем. Мерлин, и почему до меня так долго всё доходит?

Но другая, ещё более яркая мысль, не приносит такого необходимого успокоения. Да, я могу сделать шаг навстречу, и я больше чем уверен, что Малфой ответит мне взаимностью, но могу ли я гарантировать даже самому себе то, что не буду возвращаться мыслями в прошлое?

Нет, не могу. Я слишком чётко это осознаю. И я не имею ни малейшего права так поступать с Драко. Он не заслужил подобное отношение к себе. Он живой человек и у него тоже есть чувства. Правда, не такие явные, как у меня, а спрятанные где-то очень глубоко в недрах его многогранной души.

Острое, почти невыносимое желание оказаться сейчас рядом с ним, заполняет моё существо. Безумно трудно противиться ему, но я всеми силами удерживаю себя от того, чтобы не натворить глупостей, я и так совершил их предостаточно.

Под руку удачно подворачивается мобильный телефон. Недолго думая, набираю номер Фрэнка. Сегодня он как раз на рабочем месте. Спустя три гудка он отвечает:

— Да, Гарри?

Он не спрашивает, почему я звоню ему в два часа ночи, он вообще ничего не спрашивает. Он — тот, кто готов выслушать меня в любое время суток.

— Можно спуститься к тебе?

— Конечно, спускайся! Ты же знаешь, мог и не предупреждать, я всегда рад видеть тебя, — его жизнерадостный голос придаёт мне уверенности.

Прихватив с собой сигареты, я как можно тише покидаю квартиру.

Фрэнк, естественно, не спит. Если бы не его рабочие обязанности, я мог бы предположить, что у него тоже бессонница. Да, только выглядит он в сто раз лучше, чем я.

— Скажи, Беллоуз. Что бы ты выбрал: воспоминания о человеке, который некогда был тебе дорог, но сейчас его нет, или другого, реального человека, который в данный момент рядом с тобой?

Я задаю этот вопрос по прошествии тридцати минут. За это время мы успеваем поговорить о несущественных вещах, Фрэнк достаёт из-за администраторской стойки бутылку скотча, и после второго бокала мой язык неожиданно развязывается. Мы даже не потрудились укрыться в его каморке, что, в принципе, не является необходимостью, потому что кроме нас двоих в фойе больше никого нет.

В просторном помещении царит кромешный мрак за исключением отдельного источника света над стойкой, за которой мы и сидим.

— Ты, случайно, не о себе говоришь? — хитро спрашивает Фрэнк, а я отмахиваюсь.

— Можешь просто ответить на мой вопрос?

Мужчина выставляет ладони вперёд в примирительном жесте и, немного поразмыслив, с расстановкой отвечает:

— Я скажу тебе вот что: в жизни каждого из нас есть и прошлое, и будущее, а между этими двумя гранями — ребро, именуемое «настоящим». Оно формируется из всех наших деяний, совершённых в прошлом. Плохое, хорошее — всё находит отпечаток в настоящем. И в зависимости от того, чего больше, таким и будет настоящее. Но это ребро настолько тонкое и хрупкое, что при неправильном и неаккуратном обращении оно может сломаться, треснуть. Если оно сломается, то всенепременно заденет будущее, потому что своими поступками в настоящем ты формируешь своё будущее. Чувствуешь основную мысль? Нет прошлого — нет настоящего, а, значит, нет и будущего. Поэтому, Гарри, без прошлого никак нельзя, оно помогает нам не повторять былых ошибок, но это не значит, что ты должен замкнуться на нём одном. Ты должен жить настоящим, мой друг. Жить настоящим для того, чтобы тебе было ради чего жить в будущем.

Фрэнк делает паузу и, сделав небольшой глоток из своего стакана, добавляет:

— Если более простыми словами, то я бы выбрал того, кто рядом со мной сейчас, в настоящем, но попытался бы не совершать тех ошибок, из-за которых я потерял того, кто был в прошлом.

Склонив голову, я подпираю висок кулаком, почти изумлённо и одновременно с восхищением взирая на мужчину. И откуда только у людей в голове такие умные мысли? Почему у кого-то всё по полочкам, а у меня — полнейший кавардак? Наверное, я безнадёжен.

— Спасибо тебе, Фрэнки. Вопрос исчерпан.

— Не за что, — он улыбается так тепло и лучезарно, что я не удерживаюсь и улыбаюсь в ответ.

Конечно, Фрэнк — не дурак. Он с самого начала понял, что у меня не всё в порядке с Драко и что я говорил именно о себе. Просто ему хватает такта не спрашивать о столь личных вещах дважды.

Побыв у друга ещё где-то часик, всё-таки решаю вернуться в квартиру. Беллоуз обнимает меня за плечи, с особенной добротой в голосе сказав, что всё будет хорошо. Проницателен, как никогда.

В полчетвёртого ночи я захожу в спальню, предварительно раздевшись до белья в гардеробной, чтобы не шуметь здесь. Свет от миллионов огней не спящего города пробивается сквозь тонкие занавески и растекается кривыми узорами по шёлковому покрывалу, под которым спит Драко. Что-то замирает на мгновение внутри — так, как это происходит всякий раз, когда его тонкая фигура попадает в поле моего зрения.

Тихо вздохнув, пристраиваю очки на прикроватной тумбочке, проскальзываю под второе, точно такое же покрывало, устраиваюсь на боку, лицом к спине Драко.

Если постараться и вытянуть руку, то можно дотронуться до острых лопаток самыми кончиками пальцев.

Лежу неподвижно и наблюдаю за тем, как едва заметно приподнимается покатое плечо от размеренного дыхания. Сон, конечно же, и не думает радовать меня своим визитом, а голова через какое-то время начинает наливаться неприятной тяжестью. Осознав, что если я пролежу ещё хотя бы полчаса, то назавтра буду с жутчайшей головной болью, а это совсем некстати, аккуратно выбираюсь из-под покрывала.

Даю слабину и провожу пальцами по изгибу бледной шеи Драко. Что душой кривить: Мерлин, я безумно нуждаюсь в прикосновениях к этому человеку.

Два с половиной месяца.

Два с половиной месяца полнейшего отсутствия Малфоя в моём личном пространстве.

Щёки начинает жечь, а горло словно стягивают жгутом.

Мне суждено сгореть в аду от своего внезапно и, похоже, впервые за всю жизнь проснувшегося эгоизма, но, чёрт подери, я не могу просто встать и выйти.

Плевал я на ад.

* * *

Это как внезапно начавшееся глобальное потепление в эру ледникового периода.

Он, весь такой острый и тонкий, в моих руках.

И ночью, и даже наутро. Мне, по-моему, даже удалось немного поспать, потому что в теле нет чувства разбитости, с недавних пор успевшего стать привычным.

Но это такая мелочь, которая не стоит даже малейшей капли внимания, потому что мне подозрительно тепло.

Тепло где-то внутри.

Он медленно, как кошка, выгибается в спине, сладко мычит, а потом плавно переворачивается на другой бок, лицом ко мне. Одурманенный былым сном взгляд скользит по моей шее, останавливается на лице. Светлые брови в удивлении ползут вверх, и, прежде чем он успеет сообразить, в чём дело, я соприкасаюсь с мягкими губами в практически невинном поцелуе.

Драко не отвечает, но и я не думаю настаивать, хотя в то же время не собираюсь отодвигаться. Слишком необходим мне этот поцелуй.

Неопределённое число мгновений — и его губы слегка приоткрываются, но ровно настолько, чтобы впустить между ними одну из моих и сладко, с упоением ласкать.

Эта пытка едва ли выносима, но я позволяю вести ему, сдавшись.

Почти сдавшись.

Впервые не стараясь вступить в противоборство.

Наверняка, это должно что-то означать, но сейчас настолько не до того, так как ко мне возвращается давнее, сомнительно знакомое чувство: отголоски состояния побеждённости.

Заключительная мысль о том, как это могло произойти, выбивается из моей головы уверенными руками под тканью белья и вкрадчивым шёпотом на влажных губах:

— Теперь то, что ты так желал, смогло соединиться в одном человеке?

Я бы не прочь ответить, но только в том случае, если он уберёт свои чудесные руки с моих бёдер. Правда, последнего не очень хочется, поэтому получается несостыковка.

— Так смогло или нет? — беспристрастный голос звучит так близко, а острое колено проскальзывает между моих ног, и если я не предприму что-либо, то мне грозит расстаться с последними крупицами рассудка.

Непостижимого труда стоит убрать свои руки от узкого лица. Ещё больших усилий стоит открыть глаза и суметь прошептать: «Почти что». Абсолютно невозможно отодвинуться, выйти из спальни и начать собираться на работу.

Невозможно, но мне это удаётся.

Успеваю поймать ухмылку на лице Драко. Либо он продумывает всё заранее, либо он — блестящий импровизатор.

Мне лишь остаётся как можно скорее убраться из квартиры и по пути на работу постараться поразмыслить о случившемся и напросившихся выводах.

* * *

Мысли в голове мелькают быстрее, чем картины за окном. Невидящим взором прошивая металлические конструкции домов, я пытаюсь найти ответ.

Почему я сдался? Почему так быстро?

Я никогда не уступал ему — и вдруг…

Опрометчиво было обнимать его. Только что теперь зря сотрясать воздух и мозги? Дело сделано, теперь, Гарри, расхлёбывай.

Сегодня я решаю добраться до работы на метро. Двадцать минут — и я уже пересекаю площадь перед величественным зданием.

Отметившись на входе, едва успеваю проскочить между дверьми одного из лифтов. Хоть он и вместительный, но людей набилось более чем достаточно, так что я разве что не целую зеркальные створки дверей.

Попав на нужный этаж, устремляюсь по коридору до кабинета Ланкастера. Постучав, заглядываю вовнутрь.

Джон сидит на краю стола в окружении, по меньшей мере, десятка людей. Вручив нашему «идеологу» стопку законченных документов, я отхожу в конец группы и пытаюсь вникнуть в суть слов Джона, но тот замолкает, изучая документы. Таким образом, у меня появляется несколько свободных минут, отчего мысли сразу же уносятся в противоположный конец Манхеттена, но ненадолго.

— Привет, Гарри, — Уильям, мой бывший коллега-световик, приветливо улыбается мне.

Ему на вид не более двадцати пяти лет, чуть выше меня, является обладателем огненно-рыжих, слегка вьющихся волос до плеч, лучезарной улыбки и неукротимого энтузиазма успеть всё и везде. Откровенно недоумеваю, почему он до сих пор на такой низкой должности, но ему, видимо, нравится.

— Доброе утро, — улыбаюсь в ответ.

— Слышал, сегодня мы уже приступим к подготовке телепередачи.

— Неужели? — расплываюсь в ещё более широкой улыбке, потому что новость эта весьма и весьма долгожданная. Хоть где-то всё хорошо.

— Отвечаю! Ланкастер сам сказал это буквально десять минут назад. Сейчас просмотрит документы — и вперёд!

Ну что же, давно уже пора, хотя последующий этап не менее трудоёмкий, а зная дотошность Джона — с нас седьмой пот не раз сойдёт.

Для съёмок Ланкастеру каким-то чудом удалось отвоевать один из самых просторных павильонов нашей компании. Зайдя в помещение вместе с многочисленной съёмочной бригадой, я задираю голову к высокому потолку и думаю о том, что всего несколько недель — и это помещение превратится в нечто цветастое, сверкающее неоном и, несомненно, эффектное.

Джон перемещается со скоростью метеорита, раздавая поручения направо и налево, так что начинает рябить в глазах. Наконец, собрав всех нас, своих «птенцов», в центре помещения, он останавливается напротив и начинает вещать о том, как долго мы шли к этой телепередаче, как много мы для этого сделали и как много нам ещё предстоит. Затем, перейдя ближе к делу, знакомит нас с группой подрядчиков.

Подрядчики — это такие люди, которые, собственно, и будут превращать неприглядное помещение в презентабельную «конфетку», потому как кроме видео-, аудио— и прочего оборудования, денег, съёмочной бригады и помещения у нас больше ничего нет. Вообще ничего. А нужно оформить декорации, найти массовку, сделать в студии свет и звук, повесить плазменные панели, организовать реквизит, спецэффекты, транспорт, охрану, отопление, охлаждение, вентиляцию — и так далее до бесконечности. Всем этим занимаются фирмы самых разнообразных направлений. Наше дело — контролировать, направлять и указывать, что правильно, а что нет. И радоваться полученному результату.

Естественно, с первого раза я не смог запомнить имён всех подрядчиков, потому что их в студии — как муравьёв на горке сахара. Кстати, и ведут они себя, как самые настоящие муравьи: бегают, что-то носят, вешают. Как ни странно, в общей, на первый взгляд, суматохе, можно найти смысл или закономерность, по которой эти люди работают.

Додумать мне не даёт Ланкастер, властным движением подозвавший меня и ещё двоих помощников.

— Итак, пока эти ребята колдуют над нашей студией, мы с вами займёмся вот чем, — заявляет Джон и с ухмылкой трясёт увесистой папкой. — Сценарий.

О, нет. Я боюсь этого слова, а точнее того, что оно за собой скрывает.

Казалось бы, что может быть проще: придумай замысловатый сюжет — и дело в шляпе. Не тут-то было. Многие свято верят в то, что люди на телепередачах честно сражаются, выигрывают, думают и страдают. Так это выглядит. Более того, сами участники думают, что всё это — правда, и что они что-то решают. Нет, за них решает один единственный человек — режиссёр. В нашем случае — Джон. Как он решит, так всё и будет. Никаких вольностей или случайностей, всё будет так, как прописано в сценарии. Каждое слово, каждое действие — всё, абсолютно всё прячется в этой толстой папочке с исписанными листами. Ну, или в крайнем случае, выставится в удачном свете в процессе монтажа.

Думаете, в душещипательном шоу, где встречаются пятнадцать лет не видевшие друг друга мать с сыном — это реальные люди? Актёры. На скандальных шоу разбирают по частям межличностные взаимоотношения? Актёры. Повторюсь, случайностей нет. Обычный человек не сыграет обычного человека так, как это сделает профессиональный актёр. То он не посмотрит в камеру, то забудет изобразить удивление на нужном дубле, и речь у него слишком неразборчивая, потому что не прошёл курс сценической речи.

Поэтому есть сценарий. Поэтому есть актёры, которым платят деньги и которые готовы сниматься по двадцать часов кряду.

Единственное, где участвуют люди с улицы в буквальном смысле этих слов — это массовка в зале. За самую низкую оплату, без возможности перекусить, засмеяться без разрешения и вообще как-либо действовать, пока не попросят. Хотя, как ни странно, добровольцы есть всегда.

Покинув святая святых — студию, Джон и мы, три его помощника, возвращаемся в его кабинет. Сев за массивный стол, Ланкастер опускает папку прямо перед нашими заинтересованными лицами и начинает говорить. Долго и много.

Где-то на середине его красочного повествования в кармане моих джинсов вздрагивает телефон, беззвучно извещая о новом сообщении. Интересно, что там, но прочитаю потом.

Время пролетает быстро, особенно для меня, потому как вся задумка с псевдо-волшебниками кажется мне невыносимо-смешной. Она является полной противоположностью тому, что происходит в настоящем волшебном мире. Хотя, как говорит сам Джон: «Мы творим искусство», а искусство не обязательно должно быть приближено к реальности.

Джон отпускает нас на обеденный перерыв, и я в компании Томаса и Кирка отправляюсь в кафе на десятом этаже.

Террасу закрывают на время осени и зимы по причине того, что просто-напросто холодно, из-за чего мы занимаем один из свободных столиков внутри здания. Заказав себе по тарелке салата и чашке кофе, парни возвращаются к теме сценария, а я, наконец, получаю возможность прочитать сообщение.

Читаю один раз и, мягко говоря, впадаю в состояние шока. Читаю дважды — лучше не становится. Сообщение от Райс, текст такой: «Мой декан деликатно поинтересовался у меня, откуда я тебя знаю».

Вопросов тьма и я не пойму, за какой ухватиться в первую очередь. Откуда Северус знает про меня? Откуда знает, что я знаком с Райс? Как он мог об этом догадаться, ведь Райс вряд ли разговаривала с ним на подобные темы, если бы разговаривала вообще.

Откуда?..

Набираю ответ, не обращая ни малейшего внимания на чувство голода, усиливающееся в разы, когда до обоняния долетает соблазнительный аромат свежесваренного кофе.

Точнее, вопрос о том, как он узнал про меня.

Три минуты проходят в мучительном ожидании. Чтобы хоть как-то отвлечь себя и всё-таки с пользой потратить полчаса обеденного перерыва, занимаюсь салатом.

Не успевает телефон вновь завибрировать на краю стола, как я тут же открываю сообщение.

«Помнишь, как мы с тобой пытались писать левой рукой в моей тетради? Ты оставил свою подпись, а тетрадь была по химии».

Оседаю на стуле. Это ведь надо было так ошибиться?!

Полторы недели назад мы гуляли с Райс на южном берегу Манхэттена и расписывали страницу её тетради корявыми словами. Я преимущественно пытался выводить своё имя и фамилию.

В её тетрадке по химии, которая потом попала в руки Снейпу.

Мерлин всемогущий, дай мне сил…

Это, определённо, закон подлости. Или теория вероятности в её худшем проявлении.

Отвечаю, что помню. Спрашиваю, что она ему ответила.

Через минуту: «Сказала, что недавно познакомилась с тобой. Что ты мой друг».

Радует, что Райс не стала особо распространяться на мой счёт, хотя надо будет выяснить подробности при встрече.

Спрашиваю, и это всё? Через тридцать секунд: «И всё. Просто странно как-то».

В любом случае, она потребует объяснений и не оставит меня в покое до тех пор, пока я не расскажу ей правду. Или «правду».

Осталось только придумать убедительную версию. Прямо как актёры на нашем телешоу: заставить поверить зрителей в идеальную выдумку. Ну что ж, в таком случае, я — актёр, а Райс — мой благодарный зритель.

Только теперь одна яркая мысль ни на миг не утихает в моём сознании: он заинтересовался мной, иначе бы не стал спрашивать обо мне у собственной студентки. Раз снизошёл до подобного, значит…

Нет, я даже не буду пытаться думать, что бы это могло значить. Я слишком сильно страшусь, что могу додуматься до правды.