Гарри Поттер и Человек, который выжил. Часть I

В тот момент, когда человек начинает задумываться о смысле и ценности жизни, можно начинать считать его больным.

З. Фрейд

23 июня 1998 года

Жар был невыносим. Во мгле всё ещё звучал жалобный детский голос: «Впусти меня! Я не хочу к ним! Я не хочу!». Юноша на кровати закричал и заметался.

— Мистер Поттер! Мистер Поттер!

Гарри открыл глаза: чернота исчезла, уступив место белизне больничной палаты. Над кроватью склонилась расплывчатая фигура в белой мантии. Гарри протянул руку к тумбочке, но он был ещё слаб, и очки оказались бы на полу, если бы чья-то заботливая рука не подхватила их. Та же рука вложила очки в ладонь Гарри. Надев их, он узнал и палату, и симпатичное лицо своей сиделки, Миллисенты Малик.

— Вам опять снились кошмары, мистер Поттер? — голос Малик звучал заботливо и встревожено.

— Ничего страшного, мисс Малик, — отозвался Гарри.

— Вы уверены, мистер Поттер?

— Абсолютно. Извините, что побеспокоил вас.

— Какое же беспокойство? Это моя работа. И потом уже девятый час. Утро.

Малик подошла к окну, тихонько хлопнула в ладоши, и шторы раздвинулись. В палату хлынул солнечный свет, но он не достигал подушки. Кровать была поставлена так, чтобы прямые солнечные лучи не беспокоили больного. В отличие от окон больницы св. Мунго, эти — были настоящими . И небо за окнами было настоящим. Чуть приподнявшись на кровати, Гарри разглядел бледную линию горизонта, где небо сливалось с Английским каналом. Специальную больницу Министерства Магии умудрились спрятать неподалёку от Брайтона. «Специальная» — от этого слова Гарри поёжился. То ли для особо важных пациентов, то ли для особо опасных. Руфус Скримджер явно не решил, к какой категории отнести Избранного. Гарри провёл рукой по лбу, машинально отметив про себя отсутствие шрама, к чему он никак не мог пока привыкнуть. Мисс Малик тем временем хлопотала: проветривала палату освежающим заклинанием, выставляла на тумбочку флакончики с зельями для утреннего приёма. Зелья эти, как объяснил Гарри его целитель, укрепляли нервную систему, стабилизировали работу органов.

За окном промелькнул силуэт человека в мантии мракоборца. Министр позаботился об охране. Что ж... Если учесть, что некоторые наиболее опасные Пожиратели, в том числе и Беллатриса, оставались на свободе, это была необходимая мера.

Мысли Гарри устремились к пациенту из соседней палаты, что находилась за стеной, в которую упиралось изголовье его кровати.

— Мисс Малик, — голос Гарри предательски дрогнул, — какие новости?

Сиделка улыбнулась:

— Новости хорошие. Целитель Бенигнус наконец-то нашёл противоядие. Вовремя, надо признать. Уж очень специфичный яд был у той змеи. Но с мистером Малфоем теперь всё будет в порядке. Конечно, он пробудет в больнице никак не меньше месяца. Я думаю, что вас выпишут раньше, чем его.

* * *

— Неужели ты действительно решил, Поттер, что я перешёл на вашу, как ты это называешь, правую сторону?

Губы Драко беззвучно зашевелились: «Сейчас!» Он выхватил из кармана руку, но в ней не было волшебной палочки — она сжимала рукоять кинжала Слизерина. Сделав резкий выпад в сторону, Драко с размаха всадил кинжал в голову Нагайне. Но та успела вонзить зубы в левое предплечье Драко, туда, где была выжжена Чёрная метка.

* * *

Голос Миллисенты Малик вернул Гарри к реальности:

— Целитель Бенигнус разрешил посещения, правда пока они будут ограничены во времени и число посетителей тоже не будет чрезмерным — даже приятное волнение в большом количестве не пойдёт вам на пользу. Кого бы вы хотели видеть в первую очередь?

Гарри устало закрыл глаза. Он не хотел видеть никого, даже Джинни. Единственный человек, которого он хотел бы увидеть сейчас, лежал через палату от него.

— Вы ничего не сказали мне о состоянии профессора Снейпа, — тихо проговорил Гарри.

— У него всё по-старому, он будет спать ещё трое суток, пока ему в кровь вводятся необходимые зелья. Вы же понимаете, что даже в ослабленном варианте, не приводя к смерти, Авада Кедавра остаётся страшным заклятием. Мистер Поттер, право же, не тревожьтесь: и мистер Малфой, и профессор Снейп поправятся. Это лишь вопрос времени.

— Я могу увидеть их?

На лице Миллисенты читалось сомнение.

— Ну, я не знаю. Для начала попробуем сесть.

Гарри сделал попытку подняться — стена уехала куда-то в сторону, а пол из квадратного стал ромбическим.

— Тихо-тихо! — сиделка подхватила Гарри под мышки. — Не делайте резких движений!

Прошло несколько секунд, прежде чем все части палаты встали на свои места, а флаконы с зельями на тумбочке перестали водить хоровод. Малик взмахнула палочкой, дверь открылась, и в палату въехало кресло-каталка.

— Знаете, как им управлять? Держите руки на подлокотниках и мысленно отдавайте приказы.

Сесть в чёртово кресло оказалось куда труднее, чем оторвать голову от подушки. Когда орудие пытки наконец-то было укрощено, начались другие проблемы: что-то случилось с очками, потому что глаза щипало немилосердно.

Гарри сдёрнул очки и закрыл глаза другой рукой.

— Не переживайте, мистер Поттер, — сиделка ласково погладила его по плечу, — вы поправляетесь, на самом деле, очень быстро, если учесть…

Тут она осеклась.

Если учесть, где именно он побывал. Снейп был уже без сознания, когда его вышвырнуло из арки. Гарри нашли возле неё, но вряд ли кому-нибудь пришло в голову, почему он там оказался. Кто он теперь? Кто он такой? Почему они снятся ему — все семеро?

Надев очки, Гарри положил руки на подлокотники и мысленно приказал: «В коридор, потом направо, в соседнюю палату».

Кресло мягко подкатило к двери, которая услужливо распахнулась, и проследовало в заданном направлении. Дверь палаты Драко, в свою очередь, открылась — ни секундой раньше, ни секундой позже, а точно в нужный момент.

К Драко был приставлен помощник целителя. Он поклонился Гарри и молча вышел. Губы Гарри искривила желчная усмешка, но он тут же одёрнул себя: «Почему я злюсь? Он просто проявил уважение».

Коляска, повинуясь приказу, приблизилась к кровати и остановилась по правую сторону.

Драко дышал. Каждый вдох и выдох сопровождались хрипящим звуком. Лицо напоминало цветом пергамент. Гарри опустил голову и закрыл глаза.

— Помнишь анекдот? «Как ваше здоровье, профессор Бинс? — Не дождётесь!» — голос был таким же хриплым, как и дыхание.

От неожиданности Гарри отшатнулся. Он вовремя осадил кресло, а то бы оно, вслед за его движением, врезалось в стену.

Глаза, смотревшие на него, были живыми. Такими живыми… Гарри сглотнул ком, подступивший к горлу.

— Мерлин мой!

— Напугал?

— Зараза ты, Малфой! — подбородок Гарри затрясся.

— А я-то рассчитывал на слова сочувствия и понимания!

Потом обоим пришлось замолчать, потому что неудобно плакать и говорить одновременно.

— Ты Северуса видел? — спросил Драко, когда они оба пришли в себя.

— Нет ещё, — Гарри всё ещё держал Драко за руку. Осторожно держал.

— Я уж подумал: нам удалось обмануть его.

— Я и не рассчитывал на это. Я только надеялся, что он не сразу найдёт нас.

— А как же защитные барьеры?

Гарри невесело усмехнулся:

— Я идиот, Драко. Там, где не пройдёт человек, пройдёт анимаг.

24 января 1998 года. Где-то в Западном Уэллсе.

Огромная поляна оказалась идеально круглой, словно вычерченной циркулем. В центре, как на показ, выставлена на камне чаша Хельги Хаффлпафф. Старинное серебро мягко поблёскивало, отражая девственно чистый снег. Всё вокруг выглядело тихим и безмятежным. Вот она, твоя цель, — подойди и возьми её. Единственное, что портило впечатление, — деревья, окружавшие поляну. Их словно методично расставили по окружности: старые, в лишайнике, их ветви торчали в разные стороны, напоминая обрубки.

Снейп предостерегающе поднял руку:

— Стой, где стоишь, Гарри! И не дотрагивайся ни до чего!

Гарри повиновался. Снейп закрыл глаза, потом протянул вперёд руки ладонями в сторону чаши. Его губы беззвучно шевелились. Прошло две или три минуты. Воздух над поляной задрожал, словно от жара невидимого пламени.

— Ты видишь барьер? — произнёс Снейп, не открывая глаз.

Гарри вгляделся в колебания воздуха. Ему показалось, или он действительно заметил, где пролегала граница круга, очертившего пьедестал крестража?

— Кажется, я вижу, — неуверенно произнёс он.

— «Кажется» меня не утраивает! — прошипел Снейп.

Через некоторое время Гарри увидел вполне явственно, что барьер не доходит до деревьев, окруживших поляну со всех сторон, футов десять-двенадцать.

— Вижу!

— Хорошо. Бросай камень!

Распоряжение Снейпа набрать гальки на берегу залива Маунт-Бэй, откуда они уже трансгрессировали на поляну, вначале показалось Гарри, мягко говоря, странным. Но теперь он так не думал. Он лишь в который раз поразился способности магов прятать от маглов огромные территории. В Уэльсе на магловких картах давно не значилось никаких лесов. А этот лес выглядел не просто старым, а древним. Но ведь должен он где-то размещаться? Гарри никогда не понимал существование Запретного леса вокруг Хогвартса. Замаскировать замок под развалины — это он ещё мог понять, но куда девать огромное озеро и дебри с разными тварями? Неужели магии доступно изменение пространства?

Времени на размышления, впрочем, не было. Достав из кармана куртки камешек, Гарри бросил его в марево.

Ничего.

— Всё, как прежде, — сообщил он.

Снейп кивнул и открыл глаза. Медленно опустил руки. Барьер был на месте. Снейп молчал. Гарри замер, чувствуя, что лучше не встревать с вопросами.

— Камень! — Гарри вложил в его ладонь очередной голыш.

Чуть дрогнула палочка, и камень стал крысой. Снейп осторожно опустил зверька на снег. Грызун послушно остался сидеть, но подобрался, как перед быстрым бегом. «Империо!» — мелькнуло в голове у Гарри. Ещё одно движение палочки, и крыса побежала вперёд, по направлению к чаше. Что-то пронеслось в воздухе, и сморщенный трупик зверька остался лежать на границе круга.

— Так! — Снейп протянул руку за следующим камнем. Теперь настал черёд птицы. Её постигла та же участь. Снейп направлял маленьких смертников точно по прямой, кратчайшим путём.

— Уже лучше! — жест повторился.

Кто на этот раз?

Змея, размером с крупную гадюку. Снейп сделал полшага в сторону и красноречиво взглянул на Гарри.

— Смотри на меня! — змея уставилась на Гарри маленькими глазками. — Ползи вперёд, обогни камень и возвращайся!

Змея поползла к барьеру, коснулась точёной головкой границы. Ничего. Рептилия двигалась дальше — над поляной не ощущалось ни малейшего дуновения. Исполнив приказ, змея спокойно вернулась и через секунду вновь стала холодным камнем.

— Слишком просто! — Снейп приподнял брови. — Хотя…

— Сэр…

— Ну?

— Барьер реагирует только на теплокровных?

— Верно, — кивнул профессор.

— Но это действительно слишком просто, — засомневался Гарри.

— Возможно. Но, скорее всего, это второй по счёту крестраж. Я думаю, Лорд рассчитывал забрать его.

— То есть с каждым новым крестражем он совершенствовал защиту? — Гарри встретился глазами со Снейпом. Что-то во взгляде профессора заставило его замереть. Кажется, это называется дежавю.

— Если учесть количество инферно в озере, можно предположить, что с медальоном Лорд не спешил расставаться.

Ощущения Гарри стали обретать форму. Удовлетворённое выражение на лице Снейпа ему очень не понравилось

— Сэр, вы же не собираетесь?..

— Не беспокойся, — усмехнулся тот, — я ещё могу оказаться тебе полезным.

— Чёрт бы побрал ваш сарказм! — взорвался Гарри.

Снейп чуть заметно улыбнулся. А мысли его меж тем явно были заняты другим. Снейп был в своём репертуаре — перед ним стояла очередная проблема, которую надо было разрешить, а до того, что кто-то может о нём переживать, ему дела не было.

В следующую секунду ладонь профессора легла на плечо Гарри: он слегка сжал пальцы, но тут же опустил руку.

Гарри чувствовал неловкость и одновременно всё возрастающее беспокойство. Если Снейп на глазах теряет свои доспехи «ужасного профессора», значит дело настолько серьёзно — дальше некуда.

— Можно ещё вопрос? –он тянул время, он просто тянул время.

— Можно, — ровным и спокойным тоном ответил Снейп.

— Во всех крестражах, о которых мы знаем, часть души Вольдеморта заключена в замкнутом пространстве: внутри камня, медальона, в теле змеи. Даже дневник можно условно назвать хранилищем. Но чаша — она же открыта. Каким же образом он привязал к такому предмету часть себя?

— Сейчас поймёшь, если только я не ошибаюсь. Попробуем так, — задумчиво промолвил Снейп.

Камень обернулся пауком, размером с птицеяда. Паук благополучно сделал круг почёта вокруг чаши и вернулся к хозяину. «Амплификатум!» Паук раздулся. «Такой махонький был. С собачку примерно, с пекинеса», — пронеслось вдруг в голове. Снейп направил акромантула — Гарри уже не сомневался, что это именно акромантул — прямо к камню, на котором стояла чаша. Затем замер. Палочка чуть дрогнула. Дюйм за дюймом паук осторожно полз вверх. Вот он поднял мохнатую лапу и коснулся чаши.

Полыхнуло так, что Гарри показалось на мгновение, будто волосы у него сейчас вспыхнут. Поляна превратилась в пылающий адский котёл. В перевёрнутый котёл, точнее. Потому что пламя чётко обрисовывало над чашей полусферу, футов пятьдесят в поперечнике. Всё продолжалось, впрочем, секунд пять-шесть — не дольше. Когда пламя исчезло, Гарри невольно ахнул: поляна казалась нетронутой, снег по-прежнему блестел под зимним солнцем. Только возле самого постамента чернело пятно — всё, что осталось от паука. Снейп приподнял брови, совсем чуть-чуть.

— Видишь? Поляна — это и есть замкнутое пространство. Пока чаша находится на своём постаменте в центре, обрубок души привязан к ней. Уничтожить крестраж можно только одним способом — убрать чашу за границы круга. А теперь скажи: сколько камней у тебя осталось?

Гарри сунул руки в карманы.

— Шесть.

— Давай следующий.

Следующий паук был вдвое крупнее предыдущего. И огонь пылал вдвое дольше. Когда всё закончилось, Гарри увидел, что второе чёрное пятно располагалось от чаши на расстоянии трёх футов. Он нервно почесал шею под воротником: это его кузен любил фильмы ужасов, а вовсе не он. Он никак не мог понять: на что Снейп надеется. В чём цель таких изуверских экспериментов?

После четвёртого замученного паука, Гарри почувствовал, что его начинает мутить. И всё же одна мысль вертелась у него в голове, когда он смотрел на аккуратно расположенные по радиусу кучки пепла.

— Сэр! — Снейп обернулся на голос, меж бровей у него залегла глубокая складка. — Почему вы не прикажете им хотя бы взять чашу?

— А они берут чашу, Гарри.

Мерлин, это никогда не кончится!

— Вы хотите сказать, что когда каждый из них… Чаша возвращается на прежнее место?

— Да. Так что не всё так просто, как мы решили поначалу. Чаша должна быть удалена из круга за один заход.

Пятый … камень. Что-то изменилось. Хотя у Гари в горле уже стоял противный ком, но он всё же заметил. Это уже было не просто пятно на снегу, а куча чего-то обугленного. И это что-то…

— Сэр, почему он сошёл с намеченного пути? — труп паука лежал в стороне от обозначившегося радиуса футах в пяти-шести.

— Он был слишком крупным. Боль превозмогла Империо. Он боролся за жизнь.

Гарри зажал рот ладонью и закрыл глаза, лишь бы не видеть останки несчастной твари.

— Ты думаешь: мне это доставляет удовольствие? — раздался злой шёпот.

Ладно, ладно — не доставляет. Только он никак не мог понять, при чём тут пауки, а точнее акромантулы?

Снейп приготовил меж тем шестой камень. Господи! Что с этим-то будет? Последний паук уже явственно напоминал Арагога, вернее одного из его сыновей. А Снейп еле справлялся с ним. На лбу профессора выступили капли пота. Восемь глаз паука буравили его чёрные глаза. Снейп взмахнул палочкой, и Гарри ощутил, какую чудовищную силу прилагает профессор, чтобы подчинить тварь своей воле. Акромантул двинулся к чаше, медленно и с неохотой, но двинулся. Огромные жвалы обхватили её и сдёрнули с постамента. К рёву пламени добавился дикий крик боли — невозможно выразить, что это был за звук! Гарри слышал речь акромантулов, но он никогда не слышал, как акромантул кричит. В языках пламени металось что-то чёрное, огромное и бесформенное. Оно вопило, оно рвалось из круга, но что-то словно не пускало несчастное создание.

— Авада Кедавра! — знакомая зелёная вспышка, и всё кончилось.

Акромантул лежал у самого края. Он почти не обгорел, его восемь ног были сведены в пароксизме боли. Гарри рухнул на колени в снег. Снейп опустился рядом и приобнял его за плечи.

— Мне очень жаль, но иначе нельзя. — Гарри кивнул. — Слушай меня внимательно. Я — незарегистрированный анимаг. Да-да, как твой отец, как твой крёстный. Правда, я начал раньше, чем они. Моё животное — акромантул.

— Нет! Нет! Даже не думайте! — Гарри сорвался на крик.

Снейп встряхнул его:

— У тебя есть другие предложения?! Молчи и слушай: ты обольёшь меня водой — это первое. Дальше: что бы ни случилось — не вмешивайся! Ты слышишь меня? Ты всё понял? У меня будет ровно десять секунд. Посмотри на меня. Вот так, хорошо. Пойми: мне будет… не до тебя… Потеряй ты самообладание — кто мне сможет помочь, когда я выберусь? Если…

Гарри вдруг осознал, что Снейпу страшно. Он мысленно обозвал себя идиотом и постарался взять в руки.

— Я всё понял, сэр, — Снейп внимательно посмотрел на Гарри, что-то промелькнуло в его глазах.

— Потом, потом, — прошептал он.

Они поднялись на ноги, и Снейп вручил ему свою палочку.

— Отойди подальше, Гарри. Мне нужно много места.

Гарри отошёл футов на семь в сторону и достал палочку. Снейп кивнул. В следующую секунду на месте профессора появился чудовищных размеров акромантул. Тварь повернула голову:

— Полей меня! — голос акромантула настолько… специфичен. Хагрид бы сейчас всплакнул.

— Агуаменти! — из палочки взвился фонтан.

— Лей! Лей больше!

Когда похожие на проволоку волоски на теле паука намокли и слегка опали, прозвучало:

— Хватит!

Акромантул напоминал спринтера, готового по выстрелу бежать стометровку. Он раскачивался взад и вперёд на огромных ногах, страшные жвалы были расставлены и напряжены. А может это не готовность к бегу? Гарри представил себе на месте паука человека. Вот он стоит, раскачиваясь из стороны в сторону. Гарри осторожно подошёл к акромантулу и коснулся одной из лап. Восемь глаз, похожих на тёмные тоннели, уставились на него, и он отразился в каждом. «Жалкий же у меня вид!» — подумал он.

Внезапно акромантул бросился вперёд. Гарри казалось, что всё происходит в замедленной съёмке: вот паук уже у чаши, жвалы схватили её, вспыхнул огонь. Ни звука! Только кровь шумит в ушах. Десять, девять, восемь… Где же он? Семь, шесть, пять… Столб огня ударил, казалось, в самое небо, и раздался дикий вопль, полный ужаса и ярости. Гарри уже слышал однажды этот вопль: в Хогвартсе, в Тайной комнате. Через секунду всё было кончено. Поляну уже не покрывал снег. Обнажилась земля, усеянная маленькими скелетами животных и птиц — случайных жертв защитного барьера. На противоположном краю поляны Гарри, похолодев, увидел распростёртую на земле фигуру в чёрной мантии. Забыв обо всём, он побежал. Под ногами с треском ломались кости. Гарри миновал камень, испещрённый какими-то рунами, как он успел заметить мельком. Добежав до Снейпа, Гарри рухнул на землю. Тот лежал ничком, рука всё ещё сжимала пустую чашу. Пустую? Мантия тлела. Справившись с этим, Гарри осторожно приподнял Северуса и перевернул его. Дышит! Волосы пострадали, брови обгорели, лицо было обожжено.

— Северус! — в ответ молчание. Гарри направил палочку ему на грудь, чувствуя всё то же отвратительное дежавю.

— Оживи! — ничего. — Оживи! Не оставляй меня, мать твою! Слышишь? Не смей умирать! Ты мне нужен, как никто! Оживи!

Гарри уже ничего не соображал, он кричал всё это, сам того не осознавая. Плечи Снейпа задрожали, но Гарри понял, что тот трясётся от беззвучного смеха.

— Таким заклинаниям тебя не учили!

Взвыв, Гарри обхватил Северуса и прижал к себе. Тот застонал.

— Прости! Больно?

Снейп открыл глаза и слабо улыбнулся:

— Нет. Там, — он посмотрел на поляну. — Господи! Гарри! Какая это была боль!

И он вновь потерял сознание.

Трансгрессировать с человеком без чувств? Это невозможно. Гарри ещё никогда не создавал портал! И что же здесь может стать порталом? В теории он представлял, как это делается. Но это только в теории. Профессор объяснял, как использовать Патронуса в качестве средства связи. Но где они находились, и сколько пройдёт времени, прежде чем помощь подоспеет? «Соберись! Порталом может стать любой материальный объект». Гарри осторожно уложил Снейпа на землю и стянул с себя мантию. Если он смог перенести тело Седрика в Хогвартс, значит, сможет переместиться вместе с Северусом. Если сможет… Итак, сконцентрироваться на том месте, где он хочет оказаться. Порог дома на площади Гриммо — 12. Гарри представил себе этот порог в мельчайших подробностях, даже облупившуюся краску на двери представил и выбоину на третьей ступеньке. Потом направил палочку на свёрнутую мантию.

— Портус!

Мантия окуталась голубоватым сиянием и дрогнула. Сунув палочку за пазуху, Гарри обхватил одной рукой Снейпа за плечи, а другой сжал край мантии.

Как он ввалился в прихожую, втащил туда Снейпа, показавшегося неимоверно тяжёлым, как из кухни выбежали Люпин, Грюм и, кажется, Билл, — Гарри уже помнил смутно.

* * *

Выехав из палаты Драко, он встретился взглядом с помощником целителя, терпеливо ожидающим на стуле напротив палаты. Виновато улыбнувшись, Гарри направил коляску к следующей двери.

Кровать Снейпа окружали какие-то сложные конструкции на штативах. Стеклянные трубки, отходящие от чаш с зельями, заканчивались иглами, всаженными в вены спящего. Магловские системы — просто детские игрушки по сравнению с этим. В чашах что-то дымилось, шипело, холодно поблёскивало. Остановившись в изножии кровати, Гарри всмотрелся в лицо, ставшее за этот год таким родным. Спит. Седина появилась. Никогда он не видел прежде в чертах Снейпа такого умиротворения. Гарри посмотрел на левую руку профессора. На ней не было и следа Чёрной метки.

— А ты говорил: есть пятна, которые не смываются!

Сломал свой верный меч Элендил,

24 июня 1998 года

Гермиона пришла во второй половине дня (Гарри всё же собрался с духом и сообщил Миллисенте, кого он хочет видеть в первую очередь).

— Привет! — Гермиона наклонилась и поцеловала его в щёку. — Как ты?

— Как видишь, вполне сносно.

Она хмыкнула, но промолчала. Гарри невольно улыбнулся, услышав знакомое хмыканье, и мысленно поблагодарил Гермиону за то, что она не кинулась обниматься, не пугалась, не ахала и не причитала, а держалась так спокойно, словно они только вчера расстались в доме на площади Гриммо. Но, присмотревшись, он заметил, что подруга выглядит бледной и измученной.

— Вид у тебя неважный, — осторожно вымолвил он.

— Кто бы говорил! — опять хмыкнула Гермиона. — Скримджер снимает со всех нас показания. Я сегодня весь день проторчала в Министерстве.

Гарри на секунду задохнулся от возмущения.

— Что он делает?

— Не горячись! У меня нет к министру никаких претензий. Они там очень корректны и деликатны. Создали комфортные условия: ленч, отдых и всё такое. Скримджер и так весь год довольствовался нашими тайнами Мадридского двора. Что ты хочешь от министра? — Гермиона усмехнулась. — А знаешь: мне его даже жалко порой. Когда эйфория уляжется, за него возьмутся. Теперь Рита вернулась в «Пророк», и не миновать Скримджеру бессонных ночей.

— Бедный Руфус! — усмехнулся Гарри.

— «Я знал его, Горацио!» Не обращай внимания, Гарри, — это из магловской литературы, — махнула Гермиона рукой.

— Что вообще на воле-то делается? — поинтересовался Гарри.

— Ой, ну ты скажешь: «на воле»! Между прочим, я абсолютно солидарна со Скримджером в его решении поместить вас сюда: в Мунго вас бы замучили. А на воле, как ты выразился, происходит то же, что и после окончания первой войны: слёзы, праздники, фейерверки, маглы в трансе. Оставшиеся Пожиратели затаились, — Гермиона вдруг посерьёзнела, — но это до поры. Слава Богу, у Министерства хватает сообразительности не расслабляться. Больницу, как ты, наверное, заметил, тоже охраняют.

— Я заметил, — кивнул Гарри.

— А здесь полно наших: я имею в виду, из Ордена. Так что, если ты посидишь немного у окна, когда они патрулируют территорию, сможешь кого-нибудь увидеть: Тонкс, к примеру, или Бруствера.

Мысль посидеть у окна и хотя бы посмотреть на пролив почему-то не приходила до этого Гарри в голову. «Что со мной, в самом деле?»

— Меня вот что удивляет, Гарри, — продолжала меж тем Гермиона, — почему ты до сих пор не спросил меня о Джинни?

«Ох! Умеет же она… зацепить!»

— Я думал: она придёт сегодня, — Гарри старался не встречаться с подругой взглядом.

— Придёт, конечно. Она много плакала в последнее время. Знаешь, она вбила себе в голову, что больше тебе не нужна. Не смотри на меня так! Это не моё мнение, а Джинни. Послушай, — Гермиона взяла его за руку, — я понимаю, что с тобой сейчас происходит. Правда, понимаю. Ты ведь был там? Ну, за аркой?

— Ты у меня умница, — Гарри произнёс это без тени иронии. — Я и правда кажусь себе…не совсем… Я не знаю, как объяснить, что со мной происходит.

— Каждый человек на твоём месте чувствует себя так же, Гарри. Я принесу тебе одну книгу… Она магловская, правда. Но это даже хорошо. Почитай, тебе пригодится, и отвлечёшь заодно от лишних мыслей. Ладно. Хватит с тебя на сегодня Гермионы. Я вообще удивляюсь, как ты меня до сих пор не выставил. Пойду, навещу Драко…

— Умница ты моя!..

— Получишь! И вот ещё что, Гарри: постарайся не пугать Джинни.

Не дав ничего сказать в ответ, Гермиона поцеловала его в щёку и вышла.

«Постарайся не пугать Джинни». Чем? Вот не ври хотя бы себе самому! Не строй из себя великомученика. Ты сам запретил Джинни вмешиваться в борьбу, сам вывел её из игры. Она вовсе не обязана теперь разделять твои метания. Она мне не нужна? Не буду лгать: мне было бы спокойнее, если бы получилось наоборот».

28 октября 1997 года. Лондон

— Я нашла Малфоя, Гарри.

До него не сразу дошёл смысл сказанного.

— Кого ты нашла? — он посмотрел на Гермиону, всё ещё не понимая. — Но как?

— С помощью Добби. Домовики сохраняют связь со своими хозяевами, даже с бывшими. Они могут найти их везде. Добби следил за Малфоем по моей просьбе.

Гарри вскочил и заметался по комнате. У него недавно появилась эта привычка: расхаживать туда-сюда «на нервной почве». Если он находился в гостиной, маршрут пролегал от шкафа, который они на пятом курсе очищали от магических артефактов Блэков и всякого хлама, вроде семейных фотографий, — до двери, ведущей в коридор. На кухне он начинал метаться от стола к буфету, а в кабинете — от котла для зелий до рамы на стене. Увидев, что «у Поттера очередной кризис», Финеас Найджелус предусмотрительно покидал картину и перемещался в другое место. Известие Гермионы заставило Гарри в очередной раз начать прокладку маршрута «котёл — рама».

— Снейп с ним?

— А как ты думаешь?

— И Добби знает, где они скрываются?

— Теоретически. На доме такая мощная защита, что даже эльф не смог её преодолеть. Но Гарри. Что-то ты слишком воинственно настроен. Мы же договорились: не делать глупостей. Ты обещал мне.

Да, он обещал. Обещал, что не будет ничего предпринимать без её ведома относительно Снейпа или Малфоя. Впрочем, они столько говорили в последнее время о Снейпе, что тот даже стал ему сниться. Один сон Гарри хорошо запомнил. Вначале он блуждал среди огромных голых деревьев, по колено в снегу. Затем деревья стали выстраиваться странными причудливыми линиями, и лес превратился в Лабиринт Турнира. Гарри бежал к кубку, стоящему в центре. Но стоило ему приблизиться к награде, как откуда-то появился огромный акромантул. Гарри уже видел его наяву — тогда, на четвёртом курсе им с Седриком пришлось отбиваться от этой твари. Но во сне Гарри не пытался избавиться от паука — тот тоже не выказывал враждебности. Он принялся плести паутину, которая мало-помалу опутывала Кубок, превращая его в кокон. Почему-то это обстоятельство ничуть не взволновало Гарри. Наоборот: ему показалось, что так и должно быть. Появился Седрик, выхватил палочку, чтобы сразиться с акромантулом. Гарри остановил его. «Не мешай, — сказал он, — это паук Дамблдора. Когда он закончит, он сам развяжет все узлы». Что сулил этот сон и почему именно он запомнился так отчётливо, Гарри не мог понять.

— Гарри! Ты меня слышишь? — голос Гермионы вернул его к реальности. — Малфой сейчас в ужасном положении. Вольдеморт в любой момент может вызвать его, а в окклюменции Драко не силён. Он боится выдать Снейпа, боится за мать, за отца. Словом, он загнан в угол.

— Подожди-подожди! Ты разговаривала с Малфоем? — Гарри замер посреди комнаты.

— Ну, да! Да! Разговаривала. И уже не в первый раз. Видишь ли, Добби выяснил, что время от времени Драко бывает в Хогсмите — редко, но бывает. Он трансгрессирует в Визжащую хижину, выпивает оборотного зелья — на час вполне хватает, потом закупает, что нужно (в основном, это ингредиенты для зелий), возвращается в хижину и трансгрессирует обратно.

— И ты решилась пойти туда одна? Ты с ума сошла? А если бы он что-нибудь сделал с тобой? Покалечил? Или убил?

— Гарри, не мели чепухи! Я по-твоему уже и постоять за себя не могу?

Он вновь заметался по комнате, как зверь в клетке.

— А ты подумала, что все наши выводы могли оказаться ошибочными? А? Мы тут выстроили такую стройную схему «Снейп — наш человек»! Да, мне это помогло, не спорю. Да, вы были правы с Ремусом: мне нельзя жить ненавистью. Но если бы мы ошиблись?! И потом, Малфой — не Снейп! Ведь Вольдеморт мог поручить ему шпионить за профессором?

— Именно это он ему и поручил. Отчего Драко и лезет на стену. Снейп ведь ему жизнь спас, заступился за него.

Гарри остыл, потому что голод по информации пересилил раздражение.

— А я смотрю: ты многое узнала.

— Да, кое-что, — хмыкнула Гермиона. — Только давай договоримся: ты не будешь до поры до времени выпытывать адрес их убежища. Хорошо?

— Ладно, договорились, — проворчал Гарри.

18 октября 1997 года. Хогсмит

Гермиона не стала рассказывать Гарри все подробности — с её точки зрения, ему их незачем было знать.

Ей даже не пришлось прибегать к дезиллюминированию. За то время, что она не была в Визжащей хижине, слой грязи на окнах стал таким толстым, что углы комнаты полностью скрывались в темноте. И поэтому, когда Малфой появился на пороге, вынимая из кармана флакон с зельем, она мгновенно взмахнула палочкой: «Экспеллиармус!» Не успел Драко понять, в чём дело, как она сейчас же наложила на него антитрансгрессионное заклятие. Только после этого она вышла на середину комнаты и зажгла огарки, прилепленные к столешнице.

Ей пришлось выслушать много чего… Впрочем, её это не обидело. В таком состоянии парни выражений не выбирают. Когда Малфой выдохся, злость сменилась на его лице страхом. «Он думает, что я не одна». Малфой выглядел измождённее, чем на шестом курсе, когда он терзался из-за невозможности выполнить приказ Вольдеморта. Из-за тёмных кругов серые глаза казались ещё больше на худом, осунувшемся лице.

— Всё? Ты закончил извергаться? — Гермиона присела на табуретку и склонилась над Малфоем, неподвижно лежащим на полу. — Теперь, если позволишь, я скажу несколько слов. Во-первых, тебе нечего бояться: со мной никого нет.

Страх на лице Малфоя сменился изумлением, смешанным, как показалось Гермионе, с долей презрения. «Ну-ну!»

— Я считал тебя умной, Грейнджер! — выдавил он.

— Правда? Как приятно! — Гермиона улыбнулась. — Представляешь: прожила бы себе жизнь, но так и не узнала, что Драко Малфой, оказывается, ценил мой интеллект.

Судя по лицу Драко, было понятно, что он начинает сомневаться в реальности происходящего.

— Давай к делу, если не возражаешь, — продолжила Гермиона. — Ты не хочешь знать, что мне от тебя нужно?

— Догадываюсь, — прошипел Малфой, — только почему ты не привела с собой твоего драгоценного Поттера? Решила сделать ему сюрприз? Я в качестве подарка на Хэллоуин?

— Беседовать с тобой, Малфой, — одно удовольствие. Во-первых, Гарри — не мой драгоценный. Во-вторых, если бы я хотела захватить тебя, то уж, конечно, не пришла бы одна.

— Не поговорить же ты со мной пришла? — Малфой закашлялся от внезапно охватившего приступа хохота.

— А если так?

— Во имя Мерлина! О чём нам с тобой разговаривать?

— О тебе, если позволишь.

— Обо мне?!

Ага, завис. Гермиона открыла счёт в свою пользу. Один — ноль.

— Ты можешь пообещать, что не сбежишь, Малфой, если я освобожу тебя?

Он аж побагровел.

— Сбегу?! — но тут же остыл. — Обещаю!

— Я, в свою очередь, обещаю, что, когда мы поговорим, я не стану тебя удерживать, — ответила Гермиона и сняла заклятие.

Малфой поднялся с пола и отряхнул мантию. Гермиона собрала всю волю в кулак, чтобы не выказать напряжение. Малфой, впрочем, решил играть честно. Он сел на шаткий диван напротив и вопросительно посмотрел на неё:

— Ну? Я тебя слушаю. И покончим с этим побыстрее, Грейнджер.

— Побыстрее не получится, Малфой. Для начала забери свою палочку.

«Гермиона Грейнджер, ты — дура!»

Она протянула Малфою палочку рукоятью вперёд. Тот забрал её, не отрывая глаз от лица Гермионы и, замерев на секунду, спрятал палочку в карман мантии. Демонстративно сцепил пальцы. Гермиона убрала свою палочку.

— Ну вот. Теперь можно говорить.

— Признаюсь: ты меня удивила, Грейнджер. Удивила своим безрассудством. Но в твоём кругу это, кажется, называется благородством. Ладно, — он махнул рукой, — сейчас не до демагогии. Чего ты хотела?

— Я подумала, что тебе нужна помощь, — спокойно промолвила Гермиона.

— Помощь? От вас? — он расхохотался. — Ах, этот сердобольный Поттер! Какой же он предсказуемый!

Гермиона старалась соображать как можно быстрее, понимая, что второго шанса у неё может и не быть.

— Люди склонны повторяться, Малфой. Однажды тебе уже предлагали помощь. Помнишь? На Астрономической башне.

«Всё. Сейчас он взорвётся».

Малфой побелел.

— Откуда ты знаешь? — его голос понизился до шёпота.

— От Гарри. Он был там и всё видел.

Малфой поднял правую руку и стал тереть висок. Теперь главным было — не переусердствовать.

— Ты же не будешь отрицать, Малфой, что помощь тебе нужна? Тебе и профессору Снейпу.

— Ах, вот оно что! Поттер ищет Северуса? Ты думаешь: можешь вот так…, — он задохнулся. — Посочувствуешь, вывернешь мне душу наизнанку…

— Ты невнимателен, — мягко возразила Гермиона. — Я уже говорила тебе, что у меня нет намерения причинить вам вред. Тем более что я знаю, где находится ваше убежище.

— Ты слишком много знаешь, Грейнджер, — зло отозвался Малфой. — Ты не боишься?

— Тебя? Нет. Я слишком хорошо тебя знаю. В твоей натуре тоже есть, как ты выразился, безрассудство. Ты сейчас можешь сколько угодно брызгать желчью, проклинать меня, но ты не причинишь мне вреда. Ты никогда не поднимешь руку на женщину. Если бы это было не так, ты не заболел бы тогда, после несчастного случая с Кэти. Да и на третьем курсе, когда я имела удовольствие отвесить тебе оплеуху, ты ничего мне не сделал.

— Даже так? — он усмехнулся. — Может ты не всё помнишь… маглодьё?

Гермиона не поддалась на откровенную провокацию.

— Зачем ты так? Это же было сказано через силу, — она чуть приподняла брови.

«Клянусь! Он покраснел».

— Чтобы отрезвить тебя. Как там? «Любите врагов ваших», да? Мне не нужно ни твоего сочувствия, ни твоей жалости, Грейнджер.

— Кто говорил о жалости, Малфой? Я не помню. И насчёт врагов — это ты зря. Врагом я тебя никогда не считала — много чести, знаешь ли. Если ты замечал, я всегда заступалась за друзей, а твои выпады в свой адрес игнорировала.

— Никогда не мог понять, почему, — промолвил Малфой.

Он заинтересовался разговором. Два — ноль.

— Знаешь: всё, что ты твердил о превосходстве магов над маглами — это обыкновенный расизм. А о таких вещах спорить бесполезно. Жизнь сама всему научит, или каждый останется при своём. Но, я думаю, что эти… убеждения не твои. Никогда не замечала, чтобы ты страдал от комплекса неполноценности. У тебя есть всё: ум, амбиции, талант. Правда, ты был ленив и избалован. Такой «золотой мальчик». Но было заметно, что ты живёшь по чужой схеме.

Взгляд Малфоя был пустым и ничего не выражающим.

— Разве ты не делаешь сейчас то же самое, Грейнджер? Разве ты тоже сейчас не следуешь схеме?

— Возможно. Но скажи: кому из нас легче жить — тебе или мне?

Его губы искривила горькая смешка, но он промолчал.

— Я понимаю: ты хотел заслужить уважение отца, — Малфой зло сверкнул глазами, но промолчал, — это ведь так естественно! Вольдеморт (он вздрогнул) не мог не знать о твоих чувствах. Он хорошо играет чужими слабостями.

Малфой вновь принялся тереть правый висок.

— Ему было плевать на то, что я чувствую. Он ничем не соблазнял меня и ничего не сулил. Он просто поклялся убить нас всех, если я не выполню его приказ. А потом поставил Метку, — говоря это, он сжал левое предплечье.

Гермиона протянула руку. До какого же края дошёл Драко, если он готов говорить сейчас даже с ней, просто чтобы было с кем поговорить.

— Не дотрагивайся до меня! — заорал Малфой.

Гермиона встала и отвесила ему поклон:

— Ах, простите, милорд!

Драко отшатнулся, как если бы она дала ему пощёчину. Лицо его потемнело, и он весь сжался, словно от боли. Закатав рукав мантии, он протянул руку.

— Ты хотела это видеть? Смотри! — прошептал он.

Гермиона никогда раньше не видела Чёрной Метки. Зрелище было жутким. По рассказам она представляла себе это в виде некоей татуировки. Но Метка была именно выжжена на коже. Гермиона осторожно дотронулась кончиками пальцев.

— Боль должна быть, как при клеймении. Верно? — так же шёпотом спросила она.

Малфой кивнул.

Гермиона опустилась на диван рядом с ним. Он вздрогнул, но не отодвинулся, лишь продолжал смотреть перед собой. Гермиона осторожно коснулась его плеча, он судорожно ухватил ртом воздух.

— Это всего лишь след на коже. Главное: что у тебя в сердце. А у тебя оно есть, Драко!

Он так внезапно обернулся, что она вздрогнула.

— Много ты знаешь о моём сердце. Мне пора, — Малфой говорил совершенно безжизненным голосом. — Профессор будет волноваться, если я не вернусь к определённому часу. Он всегда волнуется, когда я опаздываю.

И опять воцарилось молчание. «Не дави на него. Если бы этот разговор был ему не нужен, он бы давно уже трансгрессировал».

— Жаль, что мы не договорили, — сказала Гермиона вслух.

Молчание затягивалось. Взгляд Гермионы перебегал с предмета на предмет, словно она пыталась найти хоть какую-то зацепку для продолжения разговора. Глаза её остановились на переплетённых пальцах Драко. Тут только она заметила на тыльной стороне его правой кисти след от хорошо залеченного ожога.

— Как это ты умудрился? — Гермиона указала взглядом на руку.

Губы Малфоя изобразили некое подобие улыбки.

— А! Это пустяки. Неудачная попытка сварить очередное противоядие.

— Снейп по-прежнему учит тебя?

— Да. Надо же чем-то заняться. Мы уже больше трёх месяцев безвылазно торчим в этом чёртовом доме.

«Знал бы Гарри, о каком доме идёт речь».

— Снейп, наверное, злился за неудачный опыт? В школе в таких случаях он страшно злился. Ты же мог руки лишиться.

Теперь Драко улыбнулся по-настоящему:

— Да, мне много чего пришлось выслушать в свой адрес. Профессор, кстати, тоже пострадал от моей глупости. Пока он лечил наши руки, я удивлялся, насколько, оказывается, богат наш язык.

Гермиона представила себе эту картину и рассмеялась. Когда Драко нерешительно поддержал её, усмехнувшись, она мысленно поздравила себя с успехом. Вытащив из кармана два галлеона, она показала их Малфою:

— Ты помнишь это?

Он кивнул.

— Возьми один, — Гермиона протянула ему монету. — Если захочешь увидеться, сообщи дату и время. Место мы знаем.

Малфой взял галлеон с её ладони и положил в карман. Он размышлял о чём-то, и мысли явно были невесёлыми.

— Ты можешь мне доверять, Драко. Я тебя не обману.

Он не ответил на это замечание, но произнёс:

— На следующей неделе я, вероятно, вновь появлюсь в Хогсмите. Жди сообщения ближе к пятнице, не раньше.

Она кивнула. Малфой встал, собираясь трансгрессировать.

— Гермиона! — собственное имя заставило вздрогнуть. — Спасибо!

И Малфой исчез.

28 октября 1997 года. Лондон

— Дела обстоят следующим образом, Гарри: Вольдеморт был очень доволен Снейпом и поэтому позволил тому затаиться на то время, пока мракоборцы не растеряли активности. Но выяснилось вот что: Непреложный Обет, который Снейп дал матери Малфоя имел… хм… побочный эффект. Драко сказал, что когда Вольдеморт не захотел лишать себя удовольствия угостить его заклятием Круциатус, боль ударила и по Снейпу. Кроме того, Вольдеморт приказал Малфою следить за профессором.

— Зачем? Ведь Снейп вроде бы доказал Хозяину свою преданность? — Гарри был в недоумении.

— По-моему, у Вольдеморта, как у любого диктатора, развивается паранойя. Другого объяснения я не вижу. Но Снейп был с Драко излишне откровенным. Со слов Малфоя у меня вообще создалось впечатление, что Снейп, как бы это сказать, выдохся. Так что — ты только представь себе — Вольдеморт вызывает Малфоя! Откликнуться на зов Хозяина он не может, потому что выдаст Снейпа; не пойти он тоже не может, потому что немедленно последует убийство матери. Как сказал Драко, он даже не может наложить на себя руки, — тем самым он погубит своего спасителя.

— Он может сдаться Министерству, — заметил Гарри.

Гермиона покачала головой:

— Нет, Гарри, не может. Во-первых, он просто не доживёт до Азкабана. В Министерстве найдётся достаточно предателей, которые исполнят приказ Вольдеморта и устранят ненужного свидетеля. А если Малфой всё же выживет, то остаётся ещё мать, не забывай об этом.

Гарри задумался. Положение складывалось аховое. «Потерять Снейпа мы не можем, даже если ошибаемся на его счёт».

— Тебе не кажется, Гермиона, что Вольдеморт специально поставил Малфоя в такие жёсткие условия?

— Мне это тоже приходило в голову. В сущности, у него есть одна лазейка.

— Какая?

— Втереться к нам в доверие, конечно.

Гарри замер:

— А ведь верно. Об этом мы и не подумали. Тебе не кажется, что…

— Когда я сказала Малфою об этом, он меня чуть не придушил на месте.

Гермиона по ходу дела пыталась изобразить все свои разговоры с Драко как один длинный.

— Ты не преувеличиваешь? — Гарри скептически улыбнулся.

— Какое там!

— Получается, эта мысль приходила ему в голову?

— Да, и он её отверг.

Возобновились хождения по комнате. «От того, что мы сейчас решим, могут зависеть жизни многих людей. Как я понимаю сейчас Дамблдора!» — думал Гарри.

— Ты думаешь, Малфою можно доверять?

Гермиона вздохнула:

— Кое-что мне подсказывает, что можно. Директор бы сказал: нужно дать человеку второй шанс. А вот что скажут члены Ордена — не знаю.

— А может, пусть себе Вольдеморт думает, что Малфой играет по его правилам, а мы тем временем его прикроем?

— Прикрыть-то мы его прикроем, но о Нарциссе мы позаботиться не сможем. Придётся подключать Орден. Если честно, Нарцисса-то мне и не даёт покоя. Предположим: Вольдеморт вынуждает Драко внедриться в Орден, — тогда ей в принципе ничего не должно грозить. Другое дело, что сейчас Драко уже не сможет явиться к Хозяину и предложить себя в качестве агента: он будет не в силах его обмануть. Так или иначе, Гарри, всё возвращается на круги своя, то есть к Снейпу. Если окажется, что мы не ошиблись, и профессор за нас, то он сможет сообщить Вольдеморту о якобы гениальном плане по внедрению Малфоя во вражеский стан. Если же Снейп, чему я не верю, всё же предатель, тогда Драко, тем более, нужно вытаскивать. Так что, Гарри, тебе придётся с ним увидеться. А потом начнём обрабатывать фениксовцев.

— Люпин, я думаю, нас поддержит, — заметил Гарри.

— Люпин поддержит, — кивнула в ответ Гермиона, — но только он в Ордене не на первых ролях. Главные фигуры для нас — Грюм и МакГонагалл. Их уломать будет очень непросто.

Потом Гермиона ушла на кухню, помочь миссис Уизли. Из рамы на стене раздалось деликатное покашливание.

— Вы что-то хотели, мистер Найджелус? — спросил Гарри, пряча улыбку. Улыбка была вызвана в основном тем обстоятельством, что обычно Финеас имел обыкновение встревать в разговор, пытаясь учить жизни. Иногда это надоедало настолько, что из кабинета приходилось переходить в столовую, где портрета не было. Тогда вслед летели обвинения в непочтительном поведении по отношению к старшим. Гарри не обижался на Финеаса. Пожив в доме какое-то время, он понял, что старик страшно переживает по поводу смерти Дамблдора. По ночам из рамы раздавались тяжёлые вздохи, словно в доме завелось привидение.

— Правильно ли я понял, молодой человек? — Финеас сидел в кресле и поглаживал бородку. — Вы хотите предложить помощь молодому Малфою? Сыну Люциуса?

— Вы правильно поняли, сэр, — Гарри заинтересовано взглянул на бывшего директора Хогвартса, — вы что-то имеете против? С удовольствием выслушаю ваше мнение. Вам это семейство знакомо по старшим поколениям.

Финеас ответил Гарри лукавым взглядом.

— Рад заметить, что жизнь вас чему-то научила, юноша. Да, я знаю эту семью. Причём я знаю не только тех Малфоев, которых застал при жизни. Я знаю и Люциуса с Драко.

— Каким же образом, сэр? — впрочем, Гарри не был удивлён. Он уже заранее предполагал, какой ответ услышит, и задал вопрос скорее из вежливости.

— Когда-то, как вы знаете, я был директором Хогвартса — самое ужасное время в моей жизни. К счастью, я ушёл из школы сам, и не стал дожидаться, пока меня вынесут оттуда ногами вперёд. Я покинул пост незадолго до большой магловской войны, которую они называют Первой мировой. При мне на Слизерине учился Юстус Малфой, прадед Люциуса. Молодой человек уважал меня, поэтому повесил в своём имении мой портрет. Он висит в гостиной хозяев, так что семья проводила на моих глазах довольно много времени.

Это был достойнейший род, Поттер. Вы скептически улыбаетесь, но совершенно напрасно. Малфои, как правило, занимали важные посты в Министерстве, пользовались всеобщим уважением. Вы должны учесть, что в девятнадцатом веке нравы были другими, и не только у маглов, но и в нашем мире тоже. Тогда ещё понятие "честь" не было пустым звуком, даже Тёмные маги — и те придерживались каких-то принципов. Но наступило двадцатое столетие — и все сошли с ума. А у Малфоев всё началось с Абраксаса Доремуса, деда Драко. Он решил увеличить семейное состояние. У него был талант делать деньги из всего. Говорят, он даже не брезговал вступать в сомнительные финансовые аферы с маглами. С него Малфои и стали считать, что семейная честь определяется количеством галлеонов в Гринготсе.

Насколько я знаю Драко — из тех наблюдений, которые мне удавалось сделать, посещая их дом, — он юноша неплохой. Но мать его баловала с пелёнок, он для неё — свет в окошке. Единственный сын. Люциус, конечно, его тоже любит, но он придерживается той же линии, что и его отец по отношению к нему: требовать максимум — давать взамен минимум. Я разумею, минимум душевного тепла.

Драко постоянно вдалбливалось в голову, что он обязан поддерживать семейную честь и общаться только с детьми из семей чистокровных волшебников. Но вы же сами прекрасно знаете, кого Люциус назначил ему в друзья: этих двух переростков, Крэбба и Гойла. Обе семьи совершенно выродились из-за многочисленных родственных браков. Даже Тёмный Лорд, и тот использовал старших Крэбба и Гойла только в качестве тупой силы, когда нужно было разделаться с кем-нибудь быстро и без колебаний, а ничего серьёзного никогда не поручал.

— Откуда вы это знаете? — спросил Гарри.

— Из разговоров Люциуса. Что характерно: он презирал обоих… хм… «соратников», но сына заставлял дружить с их детьми, потому что они чистокровные и связаны с ним общим делом, как они это называют. Люциус вообще человек непростой. С одной стороны, он, что называется, скользкий тип. С другой стороны, он обожает жену. Ради Нарциссы он сделает что угодно: понадобится — умрёт сам, не задумываясь; понадобится — горло любому перегрызёт.

«Какой источник информации был у меня, можно сказать, под боком! Научила меня жизнь чему-то, как же!» Вслух же Гарри сказал:

— Скажите, сэр, как вы думаете: почему, когда для Драко возникла опасность со стороны Вольдеморта, Нарцисса Малфой побежала за помощью именно к Снейпу?

— Профессору Снейпу, Поттер, — твёрдо возразил Найджелус.

— Хорошо: к профессору Снейпу.

Найджелус помрачнел:

— Я всегда говорил Дамблдору, что напрасно он скрывает от вас очень многое. Его политика по отношению к ученикам казалась мне излишне либеральной. Им следует иногда вдалбливать в головы некоторые прописные истины. Дамблдор же считал, что молодёжь должна иметь возможность сама разобраться во всём. Когда речь идёт об обычном человеке, я готов согласиться в отдельных случаях. Но когда речь идёт об Избранном…

Гарри вскочил и опрокинул стул.

— Тише, юноша, тише, — миролюбиво промолвил Финеас, — не стоит горячиться. Я знаю, что вы скажете. Признаю, вы не напрашивались на это. Вы стали Избранным волей трагической случайности. Тем не менее, вы не можете не признать, что времени на то, чтобы самому разбираться в хитросплетениях человеческих судеб, у вас нет. А от вашего отношения к некоторым людям зависят десятки жизней.

Гарри вновь опустился на стул. Намёк Финеаса был прозрачен.

— По «некоторыми» вы подразумеваете, конечно,.. гм… профессора Снейпа.

— По «некоторыми» вы подразумеваете, конечно,.. гм… профессора Снейпа.

— Вот-вот, об этом-то я говорил Дамблдору. Я внимательно слушал ваши беседы с Ремусом Люпином и мисс Грейнджер — исключительная юная леди, должен признать, хоть и происхождение подкачало. Куда вам до неё, Поттер! Не по уму и талантам. Нет. По мудрости и умению понимать людей. Так вот, я внимательно слушал, как вы пытались анализировать причины поступков Северуса. Мисс Грейнджер и Ремус убедили вас, приведя множество аргументов, что Северус не предатель. Со многими вещами вы согласились. Тем не менее, вы продолжаете относиться к нему враждебно из-за личной неприязни. Я часто говорил Дамблдору, что вы — человек первого впечатления. Вы крайне тяжёло меняете своё мнение. Я могу понять одиннадцатилетнего мальчика, которого обидел «страшный» профессор. «Ах, он меня не любит — я тоже не буду его любить». Но после четвёртого курса, когда вы узнали, что Северус был двойным агентом Дамблдора, что он рисковал жизнью — вы что думаете, Альбус случайно тогда забыл спрятать от вас свой Омут памяти? — вы продолжали подозревать его во всех смертных грехах. В этом есть немалая доля заносчивости, молодой человек. В принципе, вас никто не обязан любить. Тем более Северус.

Гарри поморщился.

— Знаю, что вы скажете, сэр. Да, признаю, мой отец и его друзья жестоко поступили со Снейпом в школе, но при чём здесь я?

— Вы очень похожи на отца, Поттер, и вы это знаете. Впрочем, вы значительно более приятный человек, чем был Джеймс. Что касается моего праправнука, я пришёл в ужас, когда на шестом курсе он чуть было не убил Северуса.

Что касается ваших отношений со Снейпом, неужели вы полагаете, что даже если бы он относился к вам с симпатией, он вёл бы себя по-другому? И это при слизеринцах?

Гарри собирался было ответить, но в комнату вошла миссис Уизли:

— Гарри, обед на столе. Пойдём, наши уже все собрались.

С сомнением Гарри посмотрел на Финеаса.

— Ступайте, молодой человек. У нас ещё будет время поговорить.

Когда Гарри вновь появился в кабинете после обеда, Финеаса в раме не было. Обойдя все комнаты не найдя старика, Гарри в сердцах стукнул кулаком по столу: бывший директор Хогвартса самым примитивным образом сбежал.

24 июня 1998 года

— Ты ужасно выглядишь, Драко!

— А ты, как всегда очаровательна, Гермиона!

— А ты, как всегда, любезен!

— А ты безжалостна к несчастному больному!

Оба рассмеялись.

— А если серьёзно? — спросила Гермиона. — Какие последствия? Змея-то была полунага.

Драко пожал плечами:

— Мой целитель уверяет, что чешуёй я не покроюсь, клыки у меня не отрастут, и ползать по ночам я тоже не буду. Чувствительность к окружающей температуре у меня не наблюдается, так что я хорошо отделался… Колючка?

— Да?

— Я очень рад, что ты пришла!

— За тобой нужен глаз да глаз! — она насмешливо фыркнула. — Стоит оставить тебя без присмотра, как ты бежишь совершать подвиги.

На бледных щеках Малфоя выступила краска.

«Гермиона, ты… сама знаешь, кто! Что он вообще подумает?»

— У меня хорошие новости для тебя. Министерство подготовило распоряжение о твоей полной реабилитации. Я сегодня узнала от Скримджера.

Драко молча кивнул с отрешённым видом, словно сказанное его совершенно не касалось.

— Не понимаю тебя, ты не рад? — искренне удивилась Гермиона.

— Рад, — вымолвил он. — Знаешь, я не вполне представляю себе, что делать дальше? Как жить дальше? При имени «Малфой» люди ещё долго будут…

— Тебе не стыдно? А все мы, значит, не в счёт: я, Гарри, Джинни, Рон, члены Ордена?

Он виновато улыбнулся.

— Насчёт того, что делать дальше, я тебе скажу: я тоже задавала себе этот вопрос. Скримджер сулил сегодня «златые горы», но я никогда не воспользуюсь его протекцией. Мы с Роном и Джинни обсуждали это, и пришли к мнению, что наилучшее для нас — вернуться в Хогвартс. Образование наше ещё незакончено. Кроме того, за год шумиха вокруг всех нас уляжется. Ты не хочешь присоединиться к нам?

— Хогвартс? Почему бы нет? — промолвил Драко. — Только мы опять окажемся на разных факультетах. Ты говорила с Гарри о возвращении в школу?

— Нет ещё, — ответила Гермиона.

— Мне кажется, ему это необходимо, как никому из нас. Мне не нравится его состояние. Он какой-то потерянный, тебе не кажется?

«Потерянный» — это хорошо сказано».

— Кажется, Драко, кажется. Но он пережил то, что ни с кем до него не случалось.

Драко внимательно посмотрел на неё.

— Ты имеешь в виду то, что он побывал за Аркой?

— Откуда ты это знаешь? Ты же вроде бы…

— Да нет, я не был без сознания, я был просто парализован ядом — похоже на обездвиживающее заклятие, только болезненное. Я всё слышал, но не мог издать ни звука, — ответил он.

Гермиона участливо пожала ему руку.

— Знаешь: не нужно расспрашивать Гарри о том, что он видел, — попросила она. — Когда придёт время, он сам захочет поговорить об этом.

В палату вошёл помощник целителя. На маленькой табличке, прикреплённой к его белой мантии, значился статус и имя: «Маркус Амнис». В руке он держал стакан с зельем, которое цветом напомнило Гермионе сильно концентрированную марганцовку. Драко мужественно выпил лекарство, хотя по лицу его было видно, что это редкая гадость.

— Через час я зайду снова, — произнёс Амнис. — Мисс, после того как мистер Малфой примет следующее средство, он заснёт. Имейте это в виду.

— Хорошо, мистер Амнис.

Помощник целителя вышел из палаты. Драко проводил его таким взглядом, словно желал ему выпить бочку давешнего зелья.

— Ты плохо спишь? — поинтересовалась Гермиона.

— Я даже не знаю, — честно ответил Драко. — Сонливость — это побочный эффект зелья. Возможно, я и без него спал бы нормально. Как жаль, что через час тебе придётся уходить. Два первых дня, пока я не мог видеть Гарри и посещения были запрещены, я думал, что рехнусь. Целитель Бенигнус «обрадовал» меня известием, что я могу не рассчитывать выйти отсюда раньше конца июля.

— Ничего, потерпи. Тебя выпишут как раз ко дню рождения Гарри. Но тебе и правда нужно чем-то занять себя. Принести какую-нибудь книгу?

Драко пожал плечами.

— Принеси. Только не нашу. Принеси что-нибудь магловское.

Гермиона ахнула:

— С чего бы это?

— Я слышал, магловская беллетристика намного богаче, чем наша.

— Не знаю, Драко, — улыбнулась Гермиона, — я не читала художественные произведения магов.

Драко посмотрел на неё умоляющим взглядом, щедро приправленным самоиронией.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросил он.

— Сказку на ночь? — рассмеялась Гермиона.

— А почему бы и нет? Больным полезно слушать сказки. Любопытно же узнать, как маглы представляют себе волшебство. Правда, что в ваших сказках у волшебников тоже есть палочки?

Драко иногда «кокетничал» — была у него такая слабость. Но Гермиона считала, что это вариант самозащиты. Почти за целый год, проведённый с Драко бок о бок, она смогла изучить графики «приливов» и «отливов» его настроений. Приступы болезни «Посмотрите-на-меня-какой-я» случались после особо неприятных моментов, когда Драко начинало казаться, что все вокруг смотрят на него с сочувствием. Гермиона не раз могла убедиться, что настоящим Малфой не боится быть только с ней и, может быть, иногда с Гарри. Но попытки «пококетничать» она никогда не пресекала. Погружённый в свои мысли, постоянно пребывающий в холодной неподвижности, похожий на желчного старика, Драко в такие минуты расцветал: превращался в красивого семнадцатилетнего парня, легкомысленного и обаятельного.

— Сказку, так сказку, — весело улыбнулась Гермиона. — Слушай. Мне в детстве она страшно нравилась, потом я прочитала продолжение — оно уже для взрослых. Итак: жил да был хоббит…

— Кто?

— Хоббит. Это такой… А, ладно, придётся начинать с самого начала: на небесах сидел Илуватар и пел песню творения…

Гермиона неспешно вела повествование, стараясь представить адаптированный вариант «Сильмариллиона». Драко слушал, широко открыв глаза, временами вставляя замечания, типа: «Знали бы служащие Гринготса, как их представлял себе этот магл!» или «Этот Валинор, в сущности, не что иное, как Авалон».

— И вот когда были созданы великие кольца, Саурон выковал в чреве роковой горы Ородруин своё кольцо, которое призвано было подчинить себе все остальные, — продолжала Гермиона. — И людские короли первыми подпали ему под власть, и стали они призраками-кольценосцами, которых называли назгулы. Эльфы скрыли свои кольца, чуть прознали о коварстве Саурона, и тогда он объявил им войну...

* * *

— …когда увидел царевич Исильдур, что отец его пал, бросился он к нему, чтобы защитить тело отца от поругания. Взмахнул он обрубком Нарсиля и отрубил Саурону палец, на котором было кольцо. И пал Саурон, и дух его покинул тело, и бежал прочь, и скрылся в дебрях. Мудрый Элронд повёл Исильдура в сердце Роковой горы, чтобы бросить кольцо в пекло, откуда оно вышло. Но Исильдур посмотрел на кольцо, и показалось ему оно самым чудесным, самым драгоценным, самым желанным на свете. И он взял кольцо себе.

— Так я и знал! — в сердцах воскликнул Драко, и Гермиона засмеялась его возмущению. — Но послушай: откуда этот твой профессор мог знать о крестражах? Ты же сказала, что он магл!

— Он основывал свою книгу на мифах и легендах. У многих народов есть упоминания о предметах, которые могут стать для мага хранилищами души. Например, у славянских народов есть в сказках злой чародей Кощей. Он бессмертен, потому что спрятал свою смерть на конце иглы, иглу вложил в яйцо, яйцо — в утку, утку — в зайца, зайца запер в сундук, который хранится на высоком дубе посреди океана. Чем тебе не крестраж? Мне кажется, эти легенда пришли из глубокой древности, когда маглы знали о существовании магов, а маги вмешивались в дела простых людей.

Гипотеза произвела на Драко впечатление:

— Ничего себе простаки! Что там было дальше — рассказывай!

— Может, тебе принести книгу? — спросила Гермиона.

— Это само собой! Но я хочу тебя послушать — ты замечательно рассказываешь!

«Это значит: я хочу, чтобы ты побыла со мной. Я побуду с тобой, Драко».

* * *

После ухода Гермионы, Гарри всё же перебрался в кресло у окна. Голова уже не так кружилась, и чувствовал он себя вполне сносно. «А я и правда поправляюсь быстро. Что ж, здешние целители знают своё дело». За окном было солнечно, но в воздухе застыла лёгкая дымка, какая бывает перед грозой. Над проливом носились чайки. Хорошо бы послушать, как они кричат. Надо попросить мисс Малик открыть окно завтра, если это, конечно, разрешается. Лёгкое постукивание по стеклу вывело Гарри из размышлений. За стеклом стояла Тонкс и радостно улыбалась. Теперь она носила волнистые каштановые волосы чуть ниже плеч.

-Здравствуй! — улыбнулся Гарри.

Тонкс беззвучно повторила приветствие. Гарри протянул было руку к защёлке, но Тонкс замахала руками. «Не надо!» — одними губами попросила она, а потом палочкой вывела в воздухе надпись «Зайду завтра». Гарри кивнул, Тонкс помахала ему рукой и направилась дальше патрулировать территорию.

Встреча с Тонкс настроила Гарри на благодушный лад. Жизнь уже не казалась такой мрачной. Полюбовавшись ещё некоторое время на вид за окном, Гарри вернулся в постель, улёгся, обняв подушку и натянув одеяло на плечи, и через минуту заснул. Ему ничего не снилось на этот раз, что уже само по себе было подарком судьбы. Но долго наслаждаться покоем Гарри не пришлось. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что, если он будет спать, к нему не пустят Джинни. Усилием он вытолкнул себя из сна и почувствовал… рядом, очень близко. Даже если бы не знакомый аромат, который всякий раз приводил Гарри к состоянию, близкому к умопомрачению, он всё равно понял бы, что это Джинни. Тепло, исходившее от неё, наполняло Гарри ощущением чего-то родного, своего, ощущением дома. Он открыл глаза. Стоя на коленях у изголовья, Джинни опустила голову на край подушки и смотрела на него. Она была так близко, он так ясно видел её осунувшееся, но по-прежнему самое дорогое в мире лицо.

Гарри как-то сразу забыл всё, что хотел сказать, все те жалкие аргументы, что он заготовил, чтобы доказать, что не следует ей связывать с ним свою жизнь, потому что тот, кого она знала прежде, навсегда остался в мрачном зале с помостом и аркой в центре. Резко перевернувшись набок, он протянул к ней руки. Очень скоро им обоим не хватило дыхания.

— Я никому тебя не отдам! — единственное, что смог сказать Гарри в тот короткий миг, когда их губы оказались свободными.

25 декабря 1997 года. Лондон.

За окном с серого слабо отсвечивающего неба медленно падал снег. Дом спал, а круги заклинаний, отсекавшие комнату от остального мира, казалось, только усиливали тишину.

— Ты не жалеешь? — тихо спросил он.

Джинни приподнялась и посмотрела на него, как на безнадёжно больного.

— Конечно, нет!

Душа Гарри была переполнена благодарностью, восторгом, отчаянием, и жалостью.

— А если что-нибудь случится со мной? — Джинни метнула сердитый взгляд. — Но ведь это возможно. Что будет тогда?

— Вот тогда бы я сожалела, Гарри! Сожалела до конца своих дней, что у нас с тобой не было этого Рождества!

Посещения — вещь для больного приятная, но иногда утомительная. За двое суток у Гарри перебывала масса народа. И хотя количество посетителей вроде бы планировали ограничить, но люди прорывались всеми правдами и неправдами.

Поочерёдно его почтили своим присутствием преподаватели Хогвартса, за исключением, конечно, Флоренца, который прислал письмо. Минерва МакГонагалл была очень сердечна и ласково улыбалась. Поговорив с Гарри, она заявила, что пойдёт повидать Малфоя. Гарри чуть было не кинулся её целовать. Он невольно отмечал про себя, кто выразил желание увидеть Драко, а кто нет, так что в какой-то момент сказал себе: всё, хватит! Слизнорт, заметно похудевший за последний год от переживаний, нервничал и чуть ли не с благоговейным ужасом взирал на Гарри, так что тот вздохнул с облегчением, когда профессор ушёл. Драко рассказал потом, что Слизнорт удостоил и его своим посещением. Общий настрой старины Слиззи выдавал его досаду, что в своё время он не включил Драко в свою коллекцию. Тонкс пришла, как и обещала. Она удивительно похорошела, несмотря на трудный для всех год. «Видимо, счастье в личной жизни красит женщину в любой ситуации», — подумал Гарри. А то, что Тонкс счастлива, было видно невооружённым глазом — один её новый цвет волос чего стоил. Впрочем, и Ремус сиял. Он даже помолодел. Забыв о своём статусе бывшего преподавателя, он по-приятельски обнял Гарри, а на его замечание об очаровательной Нимфадоре, ответил, покраснев, как школьник:

— Знаешь, Дора убедила меня кое в чём. Что надо радоваться тому, что имеешь, а проблемы решать по мере их поступления.

«Что ж, мудро, — подумал Гарри, — приму к сведению».

Рон заходил каждый день, приносил последние новости. Передавал множество приветов от людей, которых Гарри знал и которых не знал. «За мной идёт настоящая охота, — сказал он как-то. — Мне приходится перемещаться по магловским улицам. Стоит появиться в Косом переулке, на меня набрасываются, как на дичь. Хорошо ещё, что сюда не разрешают ничего передавать от посторонних. Мне всегда пытаются что-нибудь всучить тебе в подарок: от домашних сладостей — сердобольные старушки, до медальонов с локонами — разные ошалевшие девицы».

Гермиона, как и обещала, принесла книгу некоего Рэймонда Муди. Гарри стал читать, лишь бы убить время, но после пары страниц книга захватила его. Он и не подозревал, что маглы тоже изучают феномен смерти. Когда ему попадались свидетельства, созвучные с его собственными переживаниями, ему приходилось делать перерыв в чтении, чтобы прийти в себя. В любом случае, сознание того, что не только с ним случались подобные вещи, принесло Гарри некоторое облегчение.

Оставалась ещё одна проблема — ночные кошмары, особенно мучил сон о ребёнке, который настойчиво просил впустить его, потому что там, где он находится, невыносимо страшно. Гарри всякий раз просыпался в холодном поту.

«Северус. Мне нужен Северус».

— Генрих ломает ось пополам?

«Железный Генрих»

26 июня 1998 года

Гарри ждал. Уже около получаса. Ждал терпеливо, хотя ему мучительно хотелось разбудить спящего. Его мысли блуждали без всякой цели, и он одёргивал себя, когда ловил на очередной безумной идее. Например, сегодня он вошёл в палату Снейпа и вдруг совершенно чётко осознал, что профессор, без сомнения, очень нравится Миллисенте Малик. Исполняя свои ежедневные обязанности по уходу за больным, девушка явно увлеклась и кардинально изменила облик мрачного профессора: вместо того, чтобы удалять отраставшую за сутки щетину, она день ото дня формировала ему усы и бороду, придававшие теперь лицу Снейпа характер «средневеково-рыцарский». «Ну, прямо сэр Ланселот!» Гарри усмехнулся, когда представил себе реакцию Снейпа, когда тот посмотрит на себя в зеркало. За последние полгода шевелюра профессора значительно отросла, и в кое-то веки приведённые в порядок чёрные с проседью волосы только усиливали впечатление чего-то «эпического».

Сейчас мысли Гарри блуждали где-то совсем далеко. Он пытался представить себе, что станет делать Снейп, когда покинет больницу. Вернётся ли в Хогвартс? Или целиком посвятит себя науке, как давно мечтал? Или Скримджер соблазнит его каким-нибудь министерским постом, что, судя по его намёкам, просочившимся в прессу, он и собирался сделать?

Вздох, донесшийся до Гарри, вывел его из задумчивости. Он осторожно пересел на край кровати и вгляделся в лицо Снейпа. Несомненно, это был вздох пробуждающегося человека. И сейчас он наверняка вспоминал последнее, что видел, прежде чем его покинуло сознание. Лицо Снейпа исказилось.

— Я здесь, — прошептал Гарри первое, что пришло в голову.

Северус открыл глаза. Как всегда, трудно было понять, о чём он думает. Протянув правую руку, он коснулся плеча Гарри, словно хотел удостовериться, что тот реален.

— Жив!

Гарри кивнул и улыбнулся. Рука профессора дёрнулась, он что-то пробормотал. Гарри наклонился к нему:

— Что ты сказал?

— Иди сюда! — он резким движением притянул Гарри к себе и стиснул в объятиях, ещё слабыми руками — стиснул так сильно, как мог, но сразу же отстранил и неожиданно бережным движением откинул волосы с его лба и провёл пальцами по тому месту, где раньше был шрам.

— Упрямый мальчишка! Ты всё-таки вошёл в арку! — сказал Снейп глухим от волнения голосом.

Гарри опять кивнул.

Через пару минут его выгнали из палаты. И Гарри вышел со счастливой улыбкой на лице. «Чудак! Не хочет, чтобы я видел, что он плачет. И это после всего, что мы наговорили друг другу в Зале смерти».

Зайдя в палату Драко, чтобы сообщить ему новость, Гарри застал того с увесистым томом в руках. На обложке значилось: «Шекспир. Трагедии».

— Ничего себе! — воскликнул Гарри. — Кто это тебя снабдил? Впрочем, и так понятно. Что читаем?

— «Нас не страшат предвестия. И в гибели воробья есть особый промысел», — процитировал Драко. — Как Северус?

— Пришёл в себя.

— И?

— Выставил меня вон, — рассмеялся Гарри.

Драко бросил на него многозначительный взгляд:

— Ты же знаешь: он не любит демонстрировать свои чувства. Считает, что это делает его слабым.

— Я знаю. Как ты думаешь: он позовёт меня?

Драко покачал головой.

— Нет. Только завтра, мне кажется, — помолчав, он добавил, — Гермиона говорила тебе о Хогвартсе?

— Говорила. Я собираюсь присоединиться к честной компании, если тебя это интересует. Мне вовсе не улыбается мысль, быть для Скримджера чем-то вроде плаката «Да здравствует наша победа!»

Драко улыбнулся, но улыбка вышла какая-то вымученная. Что стряслось? Ведь вчера он был спокоен и, кажется, полон надежд на будущее? И тут Гарри увидел на тумбочке возле кровати нераспечатанное письмо, повёрнутое адресом вниз. Расстроило известие? Так ведь конверт даже не вскрыт.

— Что с тобой? — спросил Гарри без обиняков. — Плохие новости? — и он указал на письмо.

Драко взял конверт и молча протянул его. На лицевой стороне значилось «Спец-почта Министерства. Госпиталь св. Хедвиги — Азкабан. Возврат: Азкабан — госпиталь св. Хедвиги». Гарри вопросительно посмотрел на друга, и Драко пояснил:

— Скримджер решил оказать мне любезность и позволил написать отцу. Письмо вернулось нераспечатанное, — Драко говорил спокойно, даже слишком спокойно, чтобы Гарри принял это за чистую монету. Он осторожно положил руку на плечо Малфоя. Тот протестующе затряс головой, и Гарри руку убрал.

— Не нужно, — промолвил Драко, — я справлюсь с этим. Я, конечно, благодарен за поддержку, но по этому вопросу любое сочувствие — перебор. Так что не надо, Гарри.

— Напрасно ты так, — упрекнул он. — Не скрою: мне совершенно безразлична судьба Люциуса Малфоя во всём, кроме одного. Ты-то мне не безразличен. Я понимаю, что ты любишь отца, несмотря ни на что. И, бога ради, Драко, кто я такой, чтобы тебя в этом упрекать? На твоём месте, я бы не прекращал писать отцу. В конце концов, он сдастся, — Гарри с трудом выдержал взгляд Драко.

— Он всё ещё винит меня в смерти матери, как ты не понимаешь?

— Ты думаешь, дело не в том, что ты содействовал гибели Вольдеморта?

Драко желчно усмехнулся:

— Ты плохо знаешь моего отца, Гарри. Если бы речь шла только об этом! Он бы ответил. Он никогда не упустит возможности, повернуть события себе на пользу.

«Дело-то не в отце. Ты сам всё ещё винишь себя».

5 — 12 января 1998 года

Это случилось через неделю после новогодних праздников. Драко и Снейп уже около двух месяцев обитали на площади Гриммо-12. Все бури в Ордене давно улеглись. С большими предосторожностями Драко устроили встречу с матерью. Он, видимо, приложил титанические усилия, чтобы убедить Нарциссу принять помощь Ордена. Вернулся измученным донельзя, но заметно успокоившимся. На имение Малфоев была установлена дополнительная защита, исключавшая любые попытки трансгрессировать внутрь дома. Кто-нибудь из членов Ордена постоянно дежурил поблизости, стараясь, впрочем, пореже попадаться на глаза хозяйке. Снейп, со своей стороны, постарался убедить Вольдеморта, что всё идёт согласно его желаниям. Ему, видимо, пришлось несладко. Выпив изрядное количество каких-то зелий, он сутки пролежал в постели. Гарри нетрудно было догадаться, каким «приветствием» Снейп был встречен. Рискуя навлечь на себя гнев профессора, он всё же зашёл к нему в комнату и поинтересовался, не нужно ли ему чего-нибудь.

— Всё в порядке, Гарри, — ответил Снейп бесстрастно, — а теперь, будьте любезны, оставьте меня одного.

То, что он назвал его по имени, а не «Поттер», как обычно, на нормальном человеческом языке должно было означать: «Я ценю твоё участие». Гарри не стал возражать, но запустил к нему вместо себя Гермиону, зная, что она — единственная, кого Снейп не пошлёт куда подальше. Гермиона пробыла в комнате Снейпа более получаса — абсолютный рекорд, — и на следующий день тот, как ни в чём не бывало, возобновил пыточный курс «обучение юных мракоборцев».

* * *

— Мисс Грейнджер, я, кажется, просил оставить меня в покое! — Снейп зло стряхнул пепел с сигареты в стоящую на прикроватной тумбочке фаянсовую ступку.

Гермиона уже хорошо усвоила, что лучшая защита в общении со Снейпом — нападение:

— Не помню, чтобы вы просили меня об этом, сэр! — она решительно подошла к кровати и, пододвинув стул, села.

— Ну, так прошу! — Снейп возвысил голос.

Гермиона проигнорировала это замечание.

— Никогда не могла понять, в чём смысл этих ваших демонстраций: то ли вы хотите показать, что с вами всё в порядке, то ли, что вам никто не нужен, — спокойно заговорила она, не обращая внимание на сердитые взгляды Снейпа. — Да вы ещё и курите! Вам не кажется, что после заклятия Круциатус это как-то чересчур? Что там у вас? (Она взяла с тумбочки пачку) Bond? Какая гадость! Магловские сигареты! Вы никогда не пытались проанализировать их состав?

Снейп неожиданно расхохотался:

— Что вы за бесцеремонное существо, мисс Грейнджер!

Гермиона кивнула и продолжила уже совсем другим тоном:

— Как вы себя чувствуете, сэр?

— Вполне сносно, — уже спокойно ответил Снейп. — Со мной это не в первый раз, так что я справляюсь с последствиями.

— И часто Вольдеморт такое проделывает?

Снейп приподнял брови:

— Раньше ему нужен был какой-нибудь формальный повод. Сейчас он чаще делает это для собственного удовольствия.

Гермиону передёрнуло.

— Самое ужасное в заклятии Круциатус, — неожиданно вновь заговорил Снейп, — это то, что к нему нельзя привыкнуть. В своё время я читал историю Третьего рейха (Гермиона широко открыла глаза) и воспоминания людей, прошедших через гестапо. Они писали, что во время допросов многие из них, в конце концов, привыкали к постоянной боли и почти ничего не чувствовали. Боль приходила уже после, в камере. Но Круциатус — это не внешняя боль. Боль идёт изнутри, она разрывает тебя.

Тут он встретился взглядом с глазами Гермионы и виновато улыбнулся:

— Простите, мисс Грейнджер, я сам не знаю, что несу. Простите!

Гермиона продолжала молча смотреть на Снейпа. Он не отводил взгляд. Какое-то время этот молчаливый диалог продолжался, и Гермиона не мешала попыткам Снейпа понять, о чём она думает. На лице Снейпа внезапно появилось растерянное выражение. «Ну, наконец-то вы стали замечать что-то вокруг себя, профессор. Вы, конечно, умны. Может быть, в чём-то вам нет равных. Но есть вещи, которых вы не понимаете».

— Я не заслуживаю такого отношения, мисс Грейнджер, — тихо произнёс Снейп. — Признаюсь: я тронут. Но вы думаете обо мне слишком хорошо.

Гермиона улыбнулась:

— О человеке нельзя думать слишком хорошо. Кто может измерить это «слишком»? Вы? — он промолчал. — Я знаю вашу ахиллесову пяту, сэр: вы не умеете прощать. Ни другим, ни, что самое страшное, себе.

Снейп нахмурил брови, и очередная порция пепла полетела в ступку.

— Не говорите о том, о чём не имеете представления, мисс Грейнджер! Вы очень многого обо мне не знаете!

— А мне это и не нужно, сэр. Я сужу по тому, что вижу сейчас. Можете злиться, сколько угодно, если вам от этого легче. Но, видите ли, в чём дело: я не верю, что вам от этого легче! — отчеканила она.

Это был не то приглушённый стон, не то рычание, а, возможно, и то и другое вместе:

— Ради всего святого! Какое вам дело до того, что со мной происходит? Зачем вам забивать этим голову?

— Это ведь так естественно! — Гермиона начала горячиться. — Если мне нравится человек, если я уважаю его и восхищаюсь его бесстрашием, его мужеством, как я могу равнодушно смотреть на то, как он калечит собственную жизнь?! Можете вы понять, наконец, что есть — есть! — люди, которым вы можете быть дороги!

Она посмотрела на выражение его лица, на то, как задрожали пальцы, держащие сигарету, и добавила уже мягче:

— Дороги таким, какой вы есть на самом деле, — и не удержалась от маленькой шпильки, — даже когда вы претворяетесь ужасным, злым профессором зельеварения.

Последние слова Гермиона произнесла, главным образом, потому, что глаза Снейпа беспомощно забегали, но её замечание вернуло его губам знакомую саркастическую усмешку, которая, правда, тут же испарилась.

Гермиона решительно отобрала у Снейпа сигарету, ткнула её в кучу окурков, скопившихся в импровизированной пепельнице и, взмахнув палочкой, уничтожила все «улики». Профессор вяло скривил губы.

— И если вы сейчас же не заснёте, сэр, — тоном строгой учительницы продолжала Гермиона, — то я продолжу лекцию о ваших многочисленных достоинствах.

Она встала, но Снейп остановил её. Закрыв глаза, он просто держал её за руку и молчал.

«Сейчас! Расчувствуюсь я — как же!» Гермиона фыркнула, воздела глаза к потолку и вдохновенно продолжила:

— Итак, сэр, на чём мы остановились? Поговорим теперь…

— Довольно! — Снейп поднял руки. — Я сдаюсь!

Гермиона рассмеялась. Потом решила, что если уж побеждать, то на всех фронтах. Наклонившись, она звонко чмокнула Снейпа в щёку и, не обращая внимания на его восклицание, вышла из комнаты.

* * *

Катастрофа разразилась неожиданно. Сначала появился Бруствер, совершенно выбитый из колеи. Он о чём-то долго шептался со Снейпом, закрывшись в кабинете. Когда оба вышли, вид у Снейпа был глубоко потрясённый. Они покинули штаб-квартиру, взяв с собой Грюма и Чарли Уизли, которые на тот момент находились в доме. Когда взрослые, спустя полтора часа, вернулись, первое, что сказал Грюм, было:

— Кто сообщит?

— Я, разумеется, — ответил бледный, как смерть, Снейп.

— Если что… — начал было Грюм.

— Что значит «если»? — рыкнул на него Снейп, но Грюм — о, чудо! — никак не отреагировал на его рык.

Когда Снейп поднялся наверх, а расстроенные Чарли и Бруствер ушли куда-то, Грозный Глаз повернулся к недоумевающим Гарри, Гермионе и Рону:

— Новости ужасные, ребята. Нарцисса Малфой покончила с собой.

— Что?! — все трое остолбенели.

— К Брустверу прибежал эльф и сообщил, что не может разбудить хозяйку. Кингсли молодец — он грамотно отреагировал. Как только он понял, что Нарцисса мертва, он сразу же усыпил домовика.

— Зачем? — поразилась Гермиона.

— По закону, в случае внезапной смерти хозяина, домовик обязан сообщить в особый отдел Министерства, который занимается расследованием скоропостижных смертей волшебников. Нам сейчас люди Скримджера не нужны.

Какое-то время все молчали, пытаясь осознать весь ужас положения. Потом раздался голос Рона:

— Она оставила письмо или записку? Вроде бы в таких случаях человек оставляет какое-то сообщение.

Грюм вздохнул:

— Нарцисса оставила совершенно безумное письмо. Она обвинила Драко в том, что он — предатель, что он продался врагам семьи, и тому подобное.

— Нарцисса не могла такое написать сыну, — зазвеневшим от возмущения голосом возразила Гермиона. — Вы уверены, что это и правда самоубийство?

— Без сомнения, — ответил Грюм. — Что касается письма — Снейп его уничтожил. Не гоже мальчишке видеть такое. Не хмурься, Гермиона. Я знаю, что у маглов есть такая штука — называется криминалистика. Уверяю тебя, у мракоборцев тоже есть свои методы. Письмо было написано в кабинете, Нарцисса сама держала перо, в доме никого не было. У Снейпа есть предположения, почему она это сделала. Он говорил кому-нибудь из вас, что, когда в начале прошлого года Нарцисса пришла просить его, чтобы он защитил её сына и взял на себя задачу убить Альбуса, она находилась под действием Империо?

Гарри и Рон недоумённо переглянулись, а Гермиона кивнула. Парни воззрились на неё в изумлении.

— Вы знаете, что, когда человек находится под заклятием Империо, он выполняет чужие приказы в полной уверенности, что действует по своей воле. Но есть уж совсем изуверская штука. На моей памяти, такое проделывал с людьми только Гриндевальд — ну, тот самый, кого когда-то удалось победить Альбусу. Это заклятие называется Отсроченное Империо. Человек совершает предписанные действия спустя какой-то промежуток времени.

— Вы хотите сказать, — потрясённо вымолвил Рон, — что Вольдеморт мог заранее внушить Нарциссе Малфой мысль о самоубийстве?

Грюм кивнул.

— Это что-то вроде нашего гипноза, — неожиданно сказала Гермиона, — человека вводят в транс и программируют на совершение определённых поступков. Вообще-то, таким методом у нас имеют право пользоваться только врачи, но бывает, что к нему прибегают мошенники, лидеры сект, чтобы подчинять людей своей воле.

— Маглы умеют это делать?! — в голосе Грюма прозвучало что-то вроде страха.

— Профессор, человеческий мозг устроен одинаково и у магов, и у маглов, — ответила Гермиона.

— Интересные вещи ты рассказываешь, девочка!

— Но зачем, скажите на милость, — воскликнул Рон, — смерть Нарциссы нужна Вольдеморту, если Драко фактически делает то, что ему угодно, то есть шпионит за нами?

— Возможно, это садистское желание отомстить Люциусу. А возможно, это средство, чтобы надавить на Драко и избавить от соблазна действительно встать на нашу сторону. Отсюда и такое неоправданно жестокое письмо Нарциссы.

Рон в ярости рубанул кулаком воздух:

— И Вольдеморт своего добьётся!

— Ты рехнулся, Рон! — прикрикнула Гермиона. — Ты не знаешь Малфоя, он не способен на такое предательство!

Рон пробормотал себе что-то под нос. Гарри же на протяжении всей перепалки молчал. Шансы у них — пятьдесят на пятьдесят. И всё зависит сейчас даже не от Драко, а от окружения. Смогут ли люди воздержаться от наигранных соболезнований, фальшь которых Малфой обязательно почувствует? «Сможем ли мы поддержать его?»

— Я всё-таки надеюсь на деликатность Снейпа, — продолжал Грюм. — Он любит мальчишку — всё-таки сын, пусть бывшего, но друга.

Рон закатил глаза.

— Эк, тебя перекосило, Уизли! — усмехнулся Грюм. — Да, Снейп и Малфой-старший были друзьями, пока жизнь не развела их по разные стороны баррикад. Поставь себя на место Северуса: у тебя был друг, можно сказать, старший товарищ, которому ты привык доверять. И когда ты узнаешь, что он, в сущности, прожжённый мерзавец, что он втянул тебя в такое, от чего ты всю жизнь потом не отмоешься, что ты почувствуешь? Конечно, ты разорвёшь отношения с таким человеком. Но ведь Снейп этого сделать не мог. Он вынужден был создавать видимость прежней дружбы. И, кроме того, Рональд: можно разочароваться в человеке, но не так-то просто возненавидеть его. В памяти всё равно остаются какие-то дорогие тебе воспоминания. Я вообще считаю людей, которые с лёгкостью отрекаются от прежних связей и привязанностей, страшными людьми.

Ты, Рональд, совершаешь ошибку, которую допускали многие до тебя, когда пытались понять характер профессора Снейпа, — ты считаешь его холодным, расчётливым человеком. Ничего похожего. Он всю жизнь действовал под влиянием чувств. Да, он за это поплатился, и жестоко. Но у него хватило сил подняться и жить дальше. За это я его уважаю. Да-да, уважаю, — улыбнулся Грюм, глядя на растерянное лицо Рона. — Поначалу я категорически был против Снейпа — это правда. Я не мог одобрить доверие, которое оказывал ему Альбус, я считал это слабостью. Но со временем я кое-что понял: Альбус не просто поддержал его, он проявил по отношению нему истинно отческую заботу. Снейп не забывает таких вещей, он чрезвычайно отзывчив на доброту, хотя по нему этого и не скажешь. Он злопамятен, — Гарри взглянул на Грюма выразительно, — что тут поделаешь. Но никогда не позволит себе ударить первым: ему всегда нужен повод. А уж если он кому-нибудь чем-то обязан, как, например, твоему отцу, Гарри, — тут уж он в лепёшку расшибётся, лишь бы отдать долг. Причём есть у Снейпа такое несчастное свойство: он не знает пределов своему платежу, ему всё время будет казаться, что он ещё недостаточно сделал. В какой-то момент я даже стал упрекать Альбуса в том, что он злоупотребляет отношением Снейпа к себе.

— А какое отношение было у Снейпа к Дамблдору? — поинтересовался Рон, а Гермиона сопроводила его вопрос выразительным покачиванием головы.

— Ты ещё не понял? — магический глаз Грюма, до этого наблюдавший за Гарри, сделал резкий поворот в сторону Рона. — Он очень любил Альбуса, даже слишком. Только любя человека так, можно сделать то, что Снейп сделал: взвалить на себя чужую ношу, без всякой надежды, что сможешь её вынести.

Вид у Рона был совершенно ошарашенный. Гермиона же решила, что откровений на сегодня достаточно и сменила тему:

— Что-то они долго, — заметила она, выразительно взглянув на потолок. — Скажите, профессор, что теперь? Ведь Нарциссу надо похоронить. Драко захочет проводить мать… Как это сделать?

— Это как раз устроить легче всего. У Малфоев в имении есть фамильный склеп. Когда Снейп закончит, мы туда и отправимся. Потом разбудим домовика, подправим ему память. Это всё не проблема.

Наверху хлопнула дверь, и все дружно повернули голову в сторону лестницы на второй этаж. Первым спускался Снейп с непроницаемым, как всегда, лицом. За ним в гостиную вошёл Драко. Гарри внимательно посмотрел на него: было видно, что Драко не пролил ни слезинки. Его истинные чувства выдавал мертвенный взгляд и совершенно застывшее лицо. Грюм сочувствующе похлопал Драко по плечу, сказал что-то вроде «Держись, парень!». Драко молча наклонил голову. Он смотрел куда-то перед собой в одну точку.

— Пора, — промолвил Снейп.

Гарри решительно подошёл к Драко и обнял его.

— Если мы нужны тебе… там, — только скажи!

— Я был бы… вам признателен, — Драко говорил очень тихо и с таким выражением, будто каждое слово выходило с болью.

* * *

Гарри никогда не мог предположить, что ему удастся побывать в замке Малфоев, тем более по такому ужасному поводу. Территория была защищена всевозможными антимагловскими заклятиями, что и следовало ожидать. Когда все пятеро (пятеро, потому что Рон решил остаться на площади Гриммо) аппарировали к парадной двери дома, Гарри обернулся и бросил взгляд на окружавший замок парк. Как ни странно, парк Малфоев ничем не отличался от тех, что обычно украшают старинные магловские усадьбы: те же дубы, вязы, подстриженные лужайки, цветники. Снейп отворил тяжёлую створку двери, и они вошли. Холл чем-то напоминал хогвартский, только был скромнее по размеру. Снейп подошёл к Драко и что-то тихо спросил его, приобняв за плечи. Драко так же тихо ответил ему. Вслед за ними, остальные направились к резной арке в дальнем конце холла, которая обрамляла такую же каменную кладку, что и на остальной стене. Это напоминало несуществующую дверь. Драко обернулся к Снейпу и протянул руку. Снейп, к изумлению Гарри, передал Драко серебряный нож. Тот полоснул себя лезвием по ладони (Гермиона чуть слышно ахнула) и приложил руку к стене. Гарри видел однажды такую магию: в прошлом году, в пещере, где он пытался найти с Дамблдором крестраж, которого там уже не было. Стена, как Гарри и ожидал, исчезла, а на её месте открылся широкий коридор, уходящий вперёд и вниз.

Драко посмотрел на Снейпа:

— Где мама? — спросил он чуть слышно.

— Мы перенесли её в комнату с грифонами, — он указал куда-то вправо, — так ближе.

Пока Драко собирался с силами, чтобы сделать очередной шаг, Гарри шёпотом спросил Грюма, указывая на открывшийся коридор:

— Что там?

— Фамильный склеп, я полагаю, — ответил Аластор, едва шевеля губами.

Снейп меж тем вновь что-то прошептал на ухо Драко.

— Нет, я сам, — ответил он.

Гарри смотрел на них двоих, и его сердце медленно наполнялось очень тёплым чувством по отношению к Снейпу. Он никогда прежде не мог предположить, что глаза профессора, обычно холодные, могут выражать столько сострадания, участия, чуть ли не нежности. «Он и правда любит Драко. Даже родной отец никогда с тем так не обращался. А ведь Снейп делает для Драко сейчас то же, что когда-то сделал для него Дамблдор». Внезапная мысль о том, что Снейп может вести себя, как покойный директор, так поразила Гарри, что он на мгновение задохнулся.

Снейп между тем подвёл Драко к двери справа, которая открылась, как только новый хозяин дома подошёл к ней. Ни Гарри, ни Грюм, ни Гермиона не решились двинуться следом, а остановились на пороге. Посреди изумительного по красоте зала (что и говорить, у Малфоев есть стиль), который действительно украшали грифоны, вплетённые в причудливый узор под потолком, стояла кушетка, на которой лежало тело Нарциссы, накрытое белоснежной простынёй. Когда Драко приблизился к матери, он пошатнулся, но Снейп поддержал его. — Знаете что, — тихо промолвил Грюм, — не стоит на это смотреть. Подождём в холле.

И они терпеливо ждали, пока из двери не выплыли носилки, на которых покоилась Нарцисса. Потом все спустились в подземелье по ступеням, стёртым многими поколениями. Гарри не хватало духу смотреть на Драко. Он даже не мог представить себя в такой ситуации. Да, он видел смерть Седрика, которая потрясла его, он тяжело пережил утрату Дамблдора, он оплакивал Сириуса. Но смерть родителей была для него чем-то далёким. Когда они погибли, он был слишком мал, чтобы понять, что именно он утратил. Он тосковал по материнской любви, как данности. Он тосковал по отцу, как человеку, необходимому ему в жизни. Но он никогда не мог представить их живыми. А ведь Нарцисса любила сына, даже Рон однажды это признал. И Драко платил матери тем же. Тут Гарри осознал в полной мере, что сейчас чувствует Драко, и очертания коридора сразу стали смазанными и нечёткими. И тут же рука Гермионы скользнула ему под локоть. «Она поняла, о чём я думаю». Быстрым движением Гарри благодарно пожал Гермионе руку.

Коридор кончился. Огромный склеп заполняли бесчисленные ниши, в которых, один над другим, в три ряда, покоились Малфои. Большинство ниш было замуровано, на камнях готическим шрифтом выведены имена и даты. Носилки плавно приблизились к свободной, сразу над дедом Драко.

Драко осторожно откинул ткань с лица матери и поцеловал её в лоб — Гермиона всхлипнула и отвернулась. Снейп чуть заметно повёл палочкой. Тело Нарциссы медленно поднялось в воздух и заняло своё последнее пристанище. Ниша стала закрываться, зарастать камнем. Через минуту всё было кончено, и свежая, очень чёткая надпись проступила на серой стене.

Снейп уже держал Драко, который привалился к его плечу, закрыв глаза, и был почти в полуобморочном состоянии.

— Я пойду наверх, — тихо произнёс Грюм, — разберусь с эльфом.

Гарри переглянулся с Гермионой. Не стоит ли им выйти вслед за Грюмом?

Но едва Гарри сделал шаг назад, как был остановлен хриплым шёпотом Драко, произнесшим его имя. Он подошёл ближе:

— Да, Драко?

«Господи, ну что ж ты с собой делаешь? Лучше бы ты кричал и бился в истерике — тебе стало бы легче».

Такого жёсткого взгляда он никогда прежде не видел у Малфоя.

— Я пойду с тобой до конца, — произнёс он всё тем же хриплым голосом, — я не успокоюсь, пока тварь, убившая мать, не сдохнет.

— Конечно, Драко, — ответил Гарри.

Снейп вздрогнул. «Обещай, но не вздумай выполнить обещание», — прокричали, казалось, его глаза. «Не беспокойтесь», — взглядом же ответил Гарри, и впервые прочитал на лице Снейпа благодарность.

* * *

Драко запечатал склеп, капнув своей крови на порог. Когда все вышли из дома, который уже покинул эльф, отправившийся исполнять долг перед Министерством, Драко проделал тот же ритуал с дверью дома. Гарри со странным злорадством представил, как будет рвать и метать Скримджер, когда министерские работники не смогут войти внутрь.

Дверь исчезла, повинуясь воле наследника, и раздался тихий звук, напоминающий шорох рухнувшего на сцену занавеса. Гарри посмотрел наверх и увидел, что на всех окнах упали вниз портьеры. Дом умер.

Они вернулись на площадь Гриммо. Снейп увёл Драко в его комнату, Гермиона с решительным видом, не предвещавшим ничего хорошего, ушла выяснять отношения с Роном. Грюм отправился ставить в известность остальных членов Ордена о случившемся. Гарри остался один в пустой гостиной. В душе у него царило смятение. Последние слова Драко наполняли его, с одной стороны, безотчётной радостью, вызванной установившимся между ними доверием. С другой стороны, ему не давала покоя реакция на это Снейпа. Гарри прекрасно понимал, чем был вызван его испуг, и полностью его разделял. Он твёрдо пообещал себе, что ни за что не подвергнет жизнь Драко опасности, как до этого уже не раз клялся в том же, когда думал о Гермионе и Роне. «Никто больше не умрёт за меня». Оставаться в одиночестве было невыносимо. Гарри поднялся на второй этаж. Осторожно подойдя к комнате Драко, он открыл дверь и заглянул внутрь. Драко спал — слишком спокойным сном, учитывая обстоятельства. Должно быть, Снейп усыпил его.

Мысль о Снейпе заставила Гарри взглянуть на дверь напротив. Собравшись с духом, он постучал и, дождавшись ответа, решительно вошёл.

Снейп курил, сидя в кресле у окна. Повернувшись к Гарри, он заметил обычным желчным тоном:

— Вы несколько ошиблись дверью, Поттер. Соболезнования принимаются напротив. Часа через четыре Драко проснётся, тогда вы сможете с ним поговорить.

— Я не ошибся дверью, как вы выразились, сэр. Я хотел поговорить с вами.

Снейп метнул на Гарри быстрый взгляд и сделал приглашающий жест рукой.

— Присаживайтесь, Поттер. Я вас слушаю.

Сотворив стул, Гарри сел напротив Снейпа. Тот неожиданно начал первым:

— Мне показалось, Поттер, что мы поняли друг друга на похоронах Нарциссы, не так ли?

-Да, сэр. Вы можете быть спокойным за Драко: я не собираюсь втягивать его ни во что. С меня довольно.

— Что вы хотите этим сказать? — Снейп приподнял брови.

— Моё кладбище, сэр, в последнее время сильно разрослось.

Губы профессора болезненно искривились.

— Ваше, как вы выразились, кладбище не идёт ни в какое сравнение с моим, — тихо сказал он. — Это не только ваша война, Поттер. Люди делают выбор, не считаясь с вашими желаниями. Если Драко решит, что борьба ему необходима, его никто не сможет остановить. Но я вовсе не хочу, чтобы его решение было продиктовано внезапно возникшими между вами дружескими отношениями.

Снейп сделал лёгкий нажим на слове «внезапно». Гарри благоразумно промолчал, но посмотрел на Снейпа весьма выразительно.

— Что-нибудь ещё, Поттер? — резко спросил профессор.

Невыносимая тяжесть сдавила сердце. «Я просто хочу поговорить с вами, потому что мне плохо. Есть вещи, которые только вы можете понять. Но вы меня всё ещё, по-видимому, только терпите. А за что? Что, собственно, сделал вам я? Родился похожим на отца?»

Тут Гарри посмотрел на Снейпа с видом человека, узревшего наконец-то истину. «На отца, а не мать!»

— Вас посетила гениальная мысль, Поттер? — съязвил Снейп. — Может быть, вы обдумаете её… у себя?

— Обязательно! Но вначале вы меня выслушаете, сэр. И если можно, не перебивайте, — Гарри не мог унять внезапно начавшуюся дрожь. — Я вполне понимаю: всё, что я скажу сейчас, для вас не имеет никакого значения. Но мне необходимо выговориться.

Снейп внимательно посмотрел на него и, как показалось Гарри, с сочувствием.

— Успокойтесь, Поттер, — сказал он, — сегодня был очень тяжёлый день. Для всех. Я видел, что вы переживали за Драко. Я даже уверен, что знаю, о чём вы думали всё это время. Стоит ли сейчас начинать этот разговор и выяснять отношения? Может быть, отложим? Вам бы тоже сейчас не мешало поспать.

— А потом я не решусь вновь заговорить с вами, а вы будете избегать этой темы, — усмехнулся Гарри невесело.

Снейп вздохнул. Встал, прошёлся по комнате, налил что-то в стакан и протянул его Гарри.

— Хотя бы выпейте это.

— Это что? — спросил он с заметным раздражением, при мысли о том, что это может быть снотворное или другое какое-то зелье.

— Вода!

Гарри сделал глоток, закашлялся и его вдруг охватил приступ истеричного смеха. Слёзы выступили на глазах. Снейп посмотрел на него, как на помешанного, но ничего не сказал, а только сел в своё кресло.

— Пока вам не стало совсем плохо, давайте закончим. Я вас слушаю.

— У меня есть только один вопрос. Раньше меня это как-то не волновало: я больше думал о своих обидах, чем о чужих чувствах. Скажите: почему вы так ненавидели меня?

Снейп посмотрел на Гарри с искренним изумлением. Настолько искренним, что Гарри подумал, что ему это мерещится.

— Я никогда не испытывал к вам ненависти, Поттер! — тихо сказал Снейп. — Вы же знаете, что при слизеринцах я не мог вести себя иначе по отношению к вам. В детстве вы могли этого не понимать, но сейчас-то?

— Просто слышал об этом от всех подряд, начиная с Квиррелла, а заканчивая…

Снейп предостерегающе поднял руку.

— Всё, что наговорил вам Квиррелл в подземелье, настоящий профессор знать не мог. Это внушил ему Вольдеморт. Не стоит принимать во внимание его слова.

— Но когда я спросил об этом же Дамблдора, он подтвердил…

Снейп побледнел.

— Я никогда не поверю, что Альбус мог сказать вам такое.

— Может быть, это было сказано не совсем в тех же выражениях, но директор связал ваше отношение ко мне с давней неприязнью к моему отцу. За шесть лет мне так часто об этом напоминали…

— То, что я испытывал к Джеймсу, — это не ненависть. Это другое чувство… — он вдруг печально улыбнулся. — Я стал забывать многие вещи, Поттер. Например, то, что в детстве часто кажется: все вокруг должны нас любить. А любое исключение из этого правила воспринимается, как доказательство несовершенства мира. Послушайте: мы с вами связаны общим делом, даже пришли к некоторому взаимопониманию. Стоит ли так переживать по поводу отношения к вам профессора зельеварения?

— Раньше мне было это безразлично, — ответил Гарри. — Мне доставляло удовольствие ненавидеть вас, особенно после смерти Сириуса.

— Я знаю, — спокойно сказал Снейп, — но, если бы вы не испытывали ненависти ко мне, вы стали бы ненавидеть себя. А поверьте моему горькому опыту — это всегда тупик.

— Неприязнь к другому человеку — это не меньший тупик, сэр! И я устал. Тем более что чувствую совсем другое. Я глубоко уважаю вас, сэр!..

— Молчи! — шёпот Снейпа был страшнее иного крика, и Гарри осёкся, невольно испугавшись, глядя на искажённое лицо и совершенно страдальческий взгляд. — Бога ради, мальчик, о каком уважении ты говоришь? Меня убить мало за то, что я сделал! Ты не знаешь, насколько я виноват перед тобой!

Гарри подался вперёд и заглянул Снейпу в лицо.

— Если вы о пророчестве, — я ещё в конце шестого курса всё знал. Правда, мне хотелось убить вас, когда я услышал от профессора Трелони рассказ о той ночи. А все уверения Дамблдора в том, что вы сожалели о том, что сделали и поэтому обратились, казались мне старческими фантазиями. Он всё никак не хотел открыть мне всю правду. Но летом я наконец-то услышал её.

Лицо Снейпа задрожало:

— Ты знаешь?!

Гарри кивнул.

Снейп резко встал с места и метнулся к окну. Там он стоял, повернувшись к Гарри спиной и вцепившись в подоконник. Гарри поднялся, его рука непроизвольно потянулась в сторону Снейпа, как тогда, в Омуте памяти, где он впервые увидел воспоминание Дамблдора о том злополучном дне, когда директор попросил Снейпа о последней услуге. Потрясённый реакцией Снейпа на эту просьбу, Гарри тогда забыл на мгновение, что видит всего лишь тени. Единственным его желанием было, чтобы этот человек больше не мучился в постоянном стремлении искупить прошлое.

Глухой голос донёсся со стороны окна:

— Если бы ты знал, с каким ужасом я ждал дня, когда ты появишься в Хогвартсе. Когда я тебя впервые увидел… — у Снейпа перехватило дыхание. — Всё это время ты был моей Немезидой — каждый день: лицо Джеймса и глаза Лили. Ты прав: я старался тебя ненавидеть, я делал для этого всё. Потому что, в противном случае, я бы видел в тебе не сына Джеймса Поттера, а сына Лили Эванс — единственной женщины, которую я любил. И я же убил её.

Подойдя к Снейпу, Гарри сказал, всё ещё обращаясь к его спине:

— Вы не можете нести ответственность за то, что Сириус сделал Хранителем тайны Петтигрю, а он оказался предателем.

Смотреть в эти глаза было очень тяжело, но Гарри посмотрел.

— Я тоже предатель, Гарри. И я убил Лили раньше. В тот день, когда получил это, — он дёрнул вверх левый рукав мантии.

— Но вы вернулись к Дамблдору, — мягко возразил Гарри, расцепив пальцы Снейпа, стиснувшие ткань, и опустив рукав вниз. — Вы пытались исправить свою ошибку.

— Маглы говорят в таких случаях: благими намерениями вымощена дорога в ад.

Гарри решительно взял Снейпа за плечи и вновь усадил в кресло. Пододвинув свой стул ближе, сел напротив. Один вопрос всё время вертелся у него в голове.

— После того, как вы внезапно покинули Академию, вы видели мою маму ещё когда-нибудь?

— Да… Нет. Живой, — нет, — поймав взгляд Гарри, Снейп пояснил, — я был в ту ночь в Годриковой Впадине. Я видел, как полиция маглов извлекала тела из разрушенного дома.

Гарри осторожно положил руку на плечо профессора.

— Наверное, это было уже после того, как Хагрид увёз меня.

— Возможно. Я плохо помню подробности. Там меня нашёл Грюм.

— Разве он не знал, что вы агент Дамблдора? — удивился Гарри.

— Нет, конечно. В то время Дамблдор скрывал от всех членов Ордена, что я собираю для него информацию. Он не хотел подвергать мою жизнь риску. Так что, когда Грюм схватил меня, то с чувством выполненного долга препроводил прямиком в Азкабан. Я провёл там сутки, — судорожный вздох, — но мне их хватило. Когда на следующий день Дамблдор пришёл за мной, меня пришлось отправить в Мунго. Я пробыл там четыре месяца, или около того. Как говорили целители, крайне тяжёлый случай поражения дементорами.

Гарри настойчиво взял Снейпа за руку. У того уже, видимо, не было сил сопротивляться, и он это позволил. У Гарри появилось ощущение человека, который входит в клетку с тигром.

— Альбус навещал меня почти каждый день и разговаривал со мной, хотя это было всё равно, что разговаривать с глухой стеной, — продолжал Снейп едва слышно, опустив голову, — возможно, именно это и помогло мне вернуть рассудок. Но я не хотел жить. Да, в сущности, я больше и не жил. Просто сменил одну палату на другую.

«Вот ты и узнал всё, что хотел. Тебе стало легче? Что ты можешь сказать ему, какую банальность? Что время лечит всё? Время — худший из кошмаров».

— Ты прав, — произнёс Снейп, и Гарри понял, что произнёс последние слова вслух. — В какой-то момент ты оглядываешься вокруг себя, и видишь одну пустоту. Ты можешь кричать, сопротивляться, пытаться изменить что-то, но она терпеливо ждёт. Она поглотит всё.

— Нет! — Гарри схватил Снейпа за плечи и с силой встряхнул. — Нет, не всё! Вот это (он приложил ладонь к своему сердцу, а потом к сердцу Снейпа) ей не по зубам. И не говорите мне, что в вашем сердце пусто. Вы любили мою мать, вы любили Дамблдора, вы любите Драко. Вы способны любить и вы должны любить! Да, люди уходят, но они оставляют после себя не пустоту.

Снейп медленно поднялся с кресла, и Гарри, всё ещё держащий его за плечи, поднялся следом. По щекам Гарри текли слёзы, но он не замечал этого.

— Мне было страшно, когда я узнал о пророчестве, — сказал он, — я боялся смерти, боялся, что самому придётся убивать. Но теперь я знаю: Вольдеморт ничего не сделает со мной, даже если убьёт. Всё, ради чего я готов сражаться с ним, — желание уберечь людей, которых я люблю. Если мы с ним погибнем вместе, что более всего вероятно, — что ж: я просто сменю место жительства. Но там меня встретит не пустота, а близкие, которые ждут меня — я в это верю. Те же, кто сейчас здесь, со мной, — настанет моя очередь ждать их. Единственное, чего я теперь боюсь, — это то, что я не успею сказать всем, кому хочу, что люблю их.

По комнате почему-то гулял тёплый ветер, и стало светлее, но Гарри не обращал внимания. Его гораздо больше волновало то, что происходило сейчас со Снейпом, потому что со дна холодных чёрных колодцев медленно поднималось что-то. И это что-то было живой душой. Глаза Снейпа внезапно просияли, он мягко улыбнулся.

— Я буду здесь, — сказал Гарри, и, повинуясь какому-то шестому чувству, вновь приложил ладонь к сердцу Снейпа, — даже если вы будете всеми силами сопротивляться этому. Я буду бороться за вас, никому и ничему — ни Вольдеморту, ни какой-то там пустоте не получить вас, — я не позволю. Я буду здесь. Я уже здесь.

Ноги Гарри словно бы оторвались от пола, потому что какая-то огромная, неконтролируемая сила хлынула из его ладони и затопила всю комнату. Человек, стоящий напротив, чьи волосы и мантия развевались, словно от ветра, — этот человек обнял его и прошептал:

— Ты великий волшебник, Гарри!

Вместе с ней распростёрт я вдали,

Э. По

27 июня 1998 года

Когда на следующий день Гарри зашёл навестить Северуса, тот выглядел уже значительно лучше. Они обменялись рукопожатием, Гарри подвинул табурет поближе к кровати, уселся и с улыбкой посмотрел на профессора. Его лицо по-прежнему украшала растительность.

— Чему ты улыбаешься? — спросил он.

— Я смотрю, мисс Малик ещё в полном порядке, и ты ни во что её не превратил.

Вопросительный взгляд. Гарри погладил себя по подбородку.

— А! Вот ты о чём! — рассмеялся Снейп. — Я ещё не решил, что с этим делать.

— Ты о сиделке или о бороде? Лучше не сбривай — тебе идёт.

— Знаете, молодой человек, — иронично заметил Снейп, — вы, кажется, начинаете забывать о субординации. Ничего: вот окажетесь в Хогвартсе — и всё вернётся на круги своя.

Гарри покачал головой:

— Как бы не так. Зельеварение всё ещё Слизнорт ведёт. Так что, профессор, не очень-то радуйтесь. А если серьёзно: ты решил вернуться в Хогвартс?

— Да. По крайней мере, пробуду там этот год. А потом видно будет.

«Этот год. Значит, ради нас».

Гарри посмотрел на Северуса с тёплой улыбкой.

— Не смотри на меня так, Гарри, — попросил тот, — а то я вынужден буду опять выставить тебя из палаты.

— Ничего у вас не выйдет, профессор. Разве только силой.

16 января 1998 года. Пл. Гриммо, 12

— Почему ты остался дома, Рон? Ты можешь мне объяснить членораздельно?

— Послушай, Гарри: я сочувствую Драко, правда! Чисто по человечески — сочувствую. Но я терпеть не могу Малфоя — ты же знаешь. Ты ему симпатизируешь, Гермиона тоже; вы с ним вообще нянчитесь, как с младенцем. Вы оба были вполне уместны на похоронах. С моей стороны быть там, значило бы лицемерить.

— Ладно, поступай, как знаешь, — вздохнул Гарри.

За последние несколько часов вообще происходило многое, чего Гарри изначально опасался и что ему не могло нравиться. Во-первых, Орден спешно провёл совещание. Гарри уже давно не были нужны никакие приспособления, чтобы быть в курсе происходящего: после того, как фениксовцы разошлись, Финеас обстоятельно осветил все вопросы. Орден был встревожен последними событиями, и во многом из-за Драко. Как и предполагал Грюм, многие считали, что за Драко стоит присматривать. Исключениями из правила были Грюм и Люпин, который ещё два часа до собрания примчался на площадь Гриммо и обстоятельно расспросил обо всём Снейпа, а потом зашёл к Драко и выразил ему соболезнования.

Во-вторых, Гарри всерьёз тревожился за Драко. Тот практически не выходил из комнаты, но это как раз было понятно. От разговоров он не уходил, но старался сводить всё к фразам, вроде «как себя чувствуешь? — нормально — не нужно ли чего? — нет, спасибо». При этом Гарри видел, что Драко мучительно обдумывает что-то. «Может, стоит забрать у него палочку?» — мелькнула невольная мысль.

Так прошло три дня, на четвёртый же Гермиона, наблюдая, как Малфой за обедом пару раз вяло ткнул вилкой в очередной кулинарный шедевр миссис Уизли и, не притронувшись к чаю, извинился и ушёл к себе, решительно встала из-за стола и направилась следом.

— Пришла поговорить? — он встретил её с плохо скрываемым раздражением в голосе.

— Если позволишь.

Драко внимательно посмотрел на неё.

— Ты тоже боишься? — усмехнулся он.

— Прости, я не поняла, — Гермиона присела рядом с Драко на кровать. Тот сидел, опершись локтями о колени и сцепив пальцы — обычная поза в последнее время. — Я просто беспокоюсь о тебе. Ты же хотел помочь Гарри, а всё кончится тем, что ты доведёшь себя до болезни.

— Мне кажется: все смотрят на меня и ждут чего-то, какой-то подлости с моей стороны, — произнёс он.

— Ну-ну! Ты преувеличиваешь. Но согласись: от тебя многое зависит, в том числе и чужие жизни. Не нужно сердиться на то, что люди беспокоятся. И потом, есть и другие: Гарри, я, Грюм, профессор Люпин, я уже не говорю о профессоре Снейпе. Мы тебе верим. Зачем же ты от нас отворачиваешься?

Драко не ответил.

— Скажи, — продолжала Гермиона, — ты веришь профессору Снейпу в том, что это было не самоубийство?

Он кивнул:

— Я это знаю. Когда я уговаривал маму принять защиту Ордена, я ей солгал. Я сказал, что выполняю волю Тёмного Лорда. У неё не было оснований считать меня перебежчиком.

Гермиона побелела:

— Тогда Вольдеморт окончательно свихнулся, плетя свои интриги. Убивать ради прихоти!

— Он всегда убивал ради прихоти, — возразил Драко. — Раньше, в первую войну, у него были хотя бы какие-то идеи, которыми он привлекал к себе сторонников. Теперь он держит их только страхом. И своим бессмертием. Доведённое до ручки окружение диктатора может, конечно, объединиться и убить его. Но как убить бессмертное существо?

«А Снейп хорошо над тобой потрудился», — подумала Гермиона, а вслух спросила:

— Можно узнать: как ты намерен помочь Гарри?

— Когда он с Северусом уничтожит крестражи, я помогу ему найти Тёмного Лорда. В конце концов, именно этого Лорд и ждёт от меня — что я преподнесу ему Гарри на блюдечке с голубой каёмочкой.

Гермиону передёрнуло, а губы Драко искривила ядовитая усмешка.

— И ты будешь продолжать уверять меня… — начал было он, но тут Гермиона не выдержала и прикрикнула:

— Если ты ещё раз скажешь мне или как-то намекнёшь, что я тебе якобы не доверяю, — я вообще близко к тебе больше не подойду!

— Но почему…

— Потому что у гроба матери не лгут — хотя бы поэтому! Надо быть настоящим чудовищем, чтобы так поступить! Драко! — Гермиона погладила его по плечу. — Не надо больше! Хорошо? Давай поговорим о том, что действительно тебя волнует.

Он помолчал, обдумывая её слова.

— То, что волнует меня, у других вызовет только раздражение, потому что это касается Малфоев, — откликнулся Драко. — Я всё время думаю о том, знает ли отец о том, что случилось. Сообщили ему или нет, и кто сообщил, и в каких выражениях.

— По правилам, Министерство должно поставить его в известность, — заметила Гермиона.

— Тогда он будет обвинять себя.

«О! Ты ещё об отце беспокоишься! Я, конечно, вслух этого не скажу, Драко, но по большому счёту, твой отец виноват, — ещё как виноват. Не нужно было связываться с Вольдемортом. Жил бы Люциус спокойно со своей семьёй, маялся снобизмом, но был бы по-своему счастлив и доволен. А теперь: сам в Азкабане, жена мертва, а сын… Сын пока ещё вас любит, мистер Малфой, но живёт уже совершенно другими идеалами».

— Прости, что тебе приходится выслушивать мои жалобы, — промолвил Драко, опустив голову так, что волосы упали на его лицо. — И ещё — мне не с кем поговорить о матери, — добавил он.

— Поговори со мной, — ответила Гермиона, отводя волосы от лица Драко. Он замер.

— Ты очень добра, — прошептал он, — но тебе будет неприятен этот разговор. Моя мать обижала тебя. Впрочем, как и я.

— Я же буду говорить не о нравах семьи Малфоев, а твоей матери. Она очень любила тебя, это даже Рон признавал. Да, представь себе, — ответила она в ответ на его удивлённый взгляд и вдруг улыбнулась. — Я помню, как тебе на первом курсе присылали из дома каждый день всякие вкусности. А ты так важно разворачивал свёртки и угощал приятелей. Потом я помню, как ты рассказывал, что отец хотел послать тебя в Дурмстранг, но мать не захотела расставаться с тобой, и тебя отправили в Хогвартс.

— Рон злится на меня? — внезапно перебил Драко. — Я плохо отзывался о его матери. Он очень зол на меня?

— Ну, в общем, — да, — ответила Гермиона и вновь улыбнулась, но уже своим мыслям.

Драко кивнул, утвердившись, видимо, в каком-то решении.

— Гермиона, а ты? — он посмотрел ей в глаза. — Скажи: ты правда простила меня? Только не делай такого лица. Ты понимаешь, о чём я. Ты простила?

— Конечно, Драко. Иначе меня бы здесь не было, — она протянула руку и коснулась его щеки. Драко закрыл глаза и потянулся за её рукой. Лицо его задрожало, он обхватил Гермиону за плечи и заплакал. Он плакал, как плачут мужчины, когда стыдятся своих слёз: сухо, судорожно. Гермиона крепко обняла его и гладила по голове, по трясущейся сгорбленной спине. Но к жалости постепенно примешивалось другое чувство. «Остановись, дурочка! Это просто безумие, этого не может быть».

Ему понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться. Когда он отодвинулся от неё, Гермиона не прочла в этих глазах ничего, кроме благодарности.

Потом он молчал, по-прежнему глядя на свои стиснутые руки. «Может быть, он жалеет, что слишком открылся мне?» Но Драко и не просил её уйти.

— У меня к тебе просьба, Гермиона, — прервал он, наконец, затянувшееся молчание, — обещай, что выполнишь её.

Гермиона покачала головой:

— Я никогда ничего не обещаю заранее.

Драко взглянул на неё с ласковой усмешкой:

— Да, ты принципиальна в таких вопросах, — лицо его вновь стало серьёзным. — Возможно, у меня навязчивая мысль, но она не даёт мне покоя. Я запечатал дом, ты видела. Если Тёмный Лорд всё же доберётся до меня…

У Гермионы вырвалось протестующее восклицание.

— Всё может случиться, — заметил Драко. — Одним словом, некому будет положить меня рядом с матерью. Я прошу тебя оказать мне такую услугу.

— Почему меня? — Гермиона была поражена.

— Ты мой самый близкий друг.

— Но я не смогу открыть дом! — возразила Гермиона, заливаясь краской при слове «друг».

— Сможешь, если мы кое-что сделаем, — Драко взял её за запястье. — Прошлым летом я добрался до семейных архивов и нашёл там много чего… любопытного. В числе прочего там оказался один старинный манускрипт. Раннее средневековье.

Гермиона с трудом понимала, что он говорит, главным образом потому, что его пальцы ласково поглаживали её руку.

— Суть такова. Мужчина семьи Малфоев может попросить о последнем одолжении кого-то, не являющегося членом семьи. Если провести определённый ритуал…

— Драко, мне это не нравится.

— Гермиона! — он наклонился и поцеловал её руку. — Я никогда бы не позволил себе предложить тебе что-нибудь, связанное с Тёмной магией. Да, это очень древняя магия, но в ней нет ничего, что бы оскорбило тебя. Клянусь!

— Мне нужно подумать!

— Пожалуйста, — ответил Драко и даже отпустил её руку.

«Тебе не кажется, что он тот ещё манипулятор? — Нет, не кажется. Я легилименцией не владею, но эти глаза не лгут. — Боже, как это высокопарно прозвучало! — Наверное, он действительно считает меня своей подругой. — В общеупотребительном смысле этого слова, Гермиона! — Ну, разумеется. Вопрос в том, что он в принципе может сделать. Дом должен признать во мне члена семьи? — Это абсурд. Поколения чистокровных магов и вдруг… такое. — Скорее всего, у Драко ничего не получится, но зато он успокоится».

— Хорошо, — медленно произнесла Гермиона, и Драко вздрогнул от неожиданности. — Что нужно делать?

Он внимательно посмотрел на неё:

— Ты не боишься крови?

— У вас, Малфоев, что — пунктик на почве крови? — фыркнула, не выдержав, Гермиона.

Драко проигнорировал её насмешку. Он был вообще настроен крайне решительно, и Гермиона подумала, что, пожалуй, следует вот прямо сейчас отказаться, пока она не ввязалась во что-нибудь, от чего потом не избавится.

— Гермиона, — Драко вновь взял её за руку, — запомни две вещи: ни в коем случае не прерывай ритуал — лучше откажись сейчас. И второе, что бы ты ни подумала, услышав его текст, ты должна быть уверена: мне нужно от тебя только то, о чём я просил. И больше это ни к чему тебя не обязывает.

«Берегись, маленькая Виржиния! Берегись!» — вспомнилась тут Гермионе цитата из сказки, ей стало смешно и, с трудом сдерживая нервный смех, она сказала:

— Ну, что ж, начнём?

Драко встал, Гермиона следом. Он потянул вверх левый рукав джемпера (на площади Гриммо Драко почему-то принципиально не носил мантию) и обнажил руку до локтя. На свет божий вылезла Чёрная метка. Поймав застывший взгляд Гермионы, Драко произнёс:

— Не беспокойся, — змею мы не потревожим.

Он выжидающе взглянул на неё. «Наверное, я должна сделать то же самое?» — подумала Гермиона, расстегнула манжет и закатала рукав блузки.

Драко взмахнул палочкой, направив её на пустое пространство посреди комнаты:

— Mea defensio!

На полу вспыхнул тусклым серебристым светом круг футов пять в диаметре. «Мамочка! Что я делаю?» Драко подал Гермионе руку, и они вместе вошли в круг. Сунув палочку в карман, он поднял левую руку, согнув её в локте. Затем прижал к своей руке руку Гермионы, так что их запястья оказались друг против друга, и сцепил свою ладонь с её ладонью. Хотя Гермионе было не по себе, такое положение рук, напоминающее магловский армреслинг, её на мгновение позабавило.

Драко достал палочку. Сердце Гермионы глухо стукнуло.

— Кровь к крови! — он коснулся палочкой их запястий. Чувство было такое, словно их руки крепко стянул невидимый ремень и, одновременно, по запястью полоснули бритвой. По рукам поползли тёплые струйки.

— Кровью клянусь, к крови взываю! — Драко ещё раз прикоснулся палочкой к их окровавленным запястьям. Было ощущение, что их раны срослись друг с другом. Действительно, кровь течь перестала.

— Призываю праотцев моих в свидетели! Приношу Непреложный обет верности деве сей, ибо не надобно душе моей иной защитницы, кроме названной сестры моей Гермионы Грейнджер! Кровь к крови!

Из палочки Драко вырвался не красный, а серебристый луч, который опутал их руки. Круг вспыхнул, и языки синеватого, холодного пламени горделиво взметнулись вверх. Удивительно, но уже не было больше ни беспокойства, ни страха. Гермиона и правда чувствовала себя защищённой, стоя рядом с Драко в круге пламени. И когда он

исчез, стало почему-то грустно.

Они разняли руки, на которых не осталось и следа порезов. Драко убрал волшебной палочкой уже запекшуюся кровь. Гермиона вдруг почувствовала себя обиженным ребёнком, которому объяснили, что Санта-Клауса не существует. «Ну что, сестрица Гермиона? Посмотри на своего брата, чего ты боишься?» Тихо заплакав, Гермиона обхватила Драко руками и уткнулась лбом ему в грудь. Он её обнял бережно, гладил по волосам, шептал слова благодарности, а она всё не могла успокоиться.

24 января 1998 года

В этот день Драко решительно подошёл к миссис Уизли и что-то тихо сказал ей. Бросив на Драко недоумённый взгляд, она кивнула. Когда оба покинули кухню, Гермиона осторожно прокралась следом, испытывая муки совести, смешанные со жгучим любопытством. Осторожно заглянув в чуть приоткрытую дверь гостиной, куда перешли Драко и миссис Уизли, Гермиона застала следующую картину (слов она слышать не могла, потому что Драко говорил очень тихо, но выражения их лиц говорили сами за себя): он что-то горячо доказывал, глядя в недоверчивое лицо Молли; потом взгляд его стал умоляющим, а её — смягчился. Затем Молли что-то сказала Драко и похлопала его по плечу. Он улыбнулся — она тоже. Драко наклонился и поцеловал миссис Уизли руку, а она с некоторым смущением погладила его по голове. Гермиона бесшумно метнулась от двери и на лестнице чуть не сбила с ног Рона.

— Ты куда? — воскликнул он.

— Пойдём со мной! — и Гермиона силой уволокла Рона назад на кухню.

— Что такое? — Рон еле отбился.

— Не мешай. Они выясняют отношения.

— Кто?

— Твоя мама и Драко.

— Да я его!.. — Рон рванулся к двери, но Гермиона силой усадила его на стул.

— Глупый! Он просит прощенья!

— Он что делает? Пуф! А хотя…

«Ну вот, наконец-то пошёл мыслительный процесс!» А процесс-то действительно пошёл нешуточный, потому что Рон вдруг посерьёзнел и на лице его появилось почти торжественное выражение.

— Если так, готов пожать Малфою руку, — сказал Рон. Гермиона аж подпрыгнула и набросилась на него с поцелуями. — Да ладно тебе, Гермиона! Будет! А то передумаю!

— Всё! Всё! — Гермиона разжала руки и демонстративно отошла в сторону. Рон как-то странно посмотрел на неё: испытующе, но с некоторой долей иронии.

Между тем послышались шаги и голоса:

— Я надеюсь, ты будешь обедать, Драко?

— С удовольствием, миссис Уизли! — в голосе Драко наконец-то появились живые нотки.

Увидев Рона и Гермиону вместе, он на какую-то долю секунды замер в дверях. Рон решительно поднялся навстречу:

— Разговор есть, Малфой.

Теперь настал их черёд удалиться. Молли вопросительно посмотрела на Гермиону.

— Всё в порядке, миссис Уизли. Рон решил зарыть топор войны. Ну, помириться, — пояснила она с улыбкой. — Драко, как я понимаю, извинился перед вами?

— Да, — Молли продолжила прерванные хлопоты, накрывая на стол; Гермиона к ней присоединилась. — Знаешь, что я скажу: он хороший мальчик. Правда! Он даже сам не подозревает, насколько. Он вообще меняется прямо на глазах, словно с него спадает какая-то шелуха. Сколько же дури ему вбивали в голову с детства! Бедняга! А он хорошо держится, учитывая все обстоятельства. Молодец! — тут она запнулась. — Мерлин! Никогда не думала, что буду хвалить сына Люциуса Малфоя!

Они меж тем закончили накрывать на стол. Гермиона пересчитала тарелки и удивилась:

— Почему так мало?

— Так ведь Гарри с профессором Снейпом ещё утром куда-то отправилась и не сказали, когда вернуться, — пояснила Молли.

— И не сказали куда? Хотя, если бы… Гарри бы сказал…

— Послушай: мне кажется, или эти двое поладили? — поинтересовалась Молли.

— Нет, вам не кажется.

— Что делается! Снейп очень тяжёлый человек и бог знает, что у него на уме. Втянет Гарри во что-нибудь опасное.

Гермиона улыбнулась:

— Это ещё неизвестно, кто кого втягивает. Они нужны друг другу, миссис Уизли. Сейчас только профессор Снейп может понять, что с Гарри происходит и помочь ему.

— Что бы сказал на это Дамблдор? — задумчиво произнесла миссис Уизли.

— Дамблдор сам передал эстафету Снейпу. Он выполнил свою миссию по отношению к Гарри. Теперь Гарри должен идти к цели сам. Что он и делает. Но ему нужны знания и опыт профессора Снейпа.

Молли утёрла глаза:

— Цель! О, Господи! Чем всё это кончится?

— Всё будет хорошо, — Гермиона обняла её. — Всё будет хорошо!

— Что-то мальчики задерживаются, — заметила Молли. — Сходи-ка за ними.

Но идти никуда не пришлось. Рон и Драко как раз появились на пороге кухни. Вид у обоих был вполне миролюбивый. Гермиона бросила вопросительный взгляд на Рона, и тот кивнул, словно говоря: «Всё в порядке».

Пришёл Билл. Он редко появлялся на площади Гриммо. Семейная жизнь шла полным ходом, кроме того, Билл продолжал трудиться на ниве умиротворения гоблинского сообщества. Потом явились Грюм и Люпин (Тонкс была на дежурстве в Министерстве). Все сели обедать.

Когда на столе уже выстроились чашки с горячим чаем, хлопнула входная дверь. Потом среди воцарившейся тишины раздался звук рухнувших тел. Мужчины вскочили и бросились в прихожую.

Человеку свойственно превыше всего ценить и желать того, чего он достичь не может.

З. Фрейд

«Жизнь налаживается», — думал Гарри жарким летним полуднем, вернувшись с прогулки. Целитель сообщил ему сегодня, что дня через два-три он может отправляться домой. Как удачно, что накануне вечером он вызывал Кикимера и попросил приготовить комнаты для гостей. Гарри надеялся, что Джинни удастся пожить на площади Гриммо какое-то время. Может быть, Люпин и Тонкс согласятся погостить. Рон — это само собой. Кроме того, уж в этом-то году он отпразднует свой день рождения с размахом.

В коридорах больницы царило меж тем странное оживление. «Что это они все забегали?» Ответ ждал Гарри в его палате в лице Руфуса Скримджера. Похожий, как всегда, на старого льва, министр пожал Гарри руку и поздравил с быстрым выздоровлением.

— У меня к вам несколько дел, мистер Поттер, — сказал он, усаживаясь в кресло, напротив Гарри. — Во-первых, рад сообщить вам, что данные собраны и следствие закончено. Вы уже знаете, что с мистера Драко Малфоя и профессора Снейпа сняты все прежние обвинения. Министерство провело кампанию в печати для восстановления их доброго имени.

— Я знаю, господин министр, — кивнул Гарри, — я читаю газеты.

— Тогда вы, разумеется, в курсе того, что общественность требует от Министерства награды для героев? Не надо хмуриться. Проявите ко мне сочувствие. Если не последует указ о награждении вас Орденом Мерлина первой степени, меня же просто разорвут, — Скримджер развёл руками. — Можете делать с ним потом, что хотите, — хоть на рождественскую ёлку вешайте в качестве украшения.

— Насчёт ёлки, я подумаю, — усмехнулся Гарри. — Но вы говорили об одном ордене, а их должно быть три.

— Можете не сомневаться. Указы о награждении мистера Малфоя и мистера Снейпа уже подписаны.

— Первая? — министр вопросительно посмотрел на Гарри. — Степень — первая? Если нет — украшайте ёлку сами.

Скримджер не обиделся на заявление Гарри, но рассмеялся:

— Первая-первая! Не сомневайтесь. Вам, может быть, награды Министерства не нужны, а вот вашим друзьям они необходимы для укрепления их общественного статуса. Вот кстати об общественном статусе я и пришёл с вами поговорить.

Вчера меня посетила Миневра МакГонагалл. До этого она уже успела переговорить с попечительским советом Хогвартса и получить одобрение его представителей. В общем, она подаёт в отставку.

— Почему? — изумился Гарри.

— Она сказала, что это по личным соображениям. Я думаю, ей тяжело было возглавить Хогвартс после Дамблдора.

— Любому человеку будет тяжело быть директором после Дамблдора, — возразил Гарри, а Скримджер согласно кивнул. — Но кто же будет директором? Я очень уважаю всех преподавателей, но не могу никого из них представить на этом месте. Предложите вы это, например, Слизнорту, — у него сразу начнётся истерика. Флитвик, Спраут — да все без исключения хороши, но ни за что не согласятся возглавить школу.

— Речь уже идёт не просто о согласии возглавить Хогвартс, а если хотите о долге. Признайте, что будет совершенно недопустимо брать на эту должность человека со стороны. Попечительский совет категорически будет против.

— Разумеется! Тогда кто же? Если только… Вы серьёзно?

Скримджер кивнул.

— Профессор МакГонагалл сама предложила эту кандидатуру и убедила попечителей. В свете последних публикаций, это оказалось не таким уж трудным делом. Я, собственно, пришёл попросить вас, мистер Поттер, уговорить его. Честно говоря, мне совестно предлагать ему взваливать на себя такое тяжкое бремя.

— Я думаю, Дамблдор бы одобрил, если б мог, — решительно произнёс Гарри.

— Ну, если вы так считаете! Через полчаса сюда прибудет Миневра, мы решили вместе поговорить с профессором Снейпом. Если нам удастся сегодня хотя бы взять с него обещание подумать, — это уже почти успех. А потом вы, скажем, через полчасика, навестите его и поговорите об этом. Ну, так как?

— Хорошо, я поговорю с профессором, — ответил Гарри.

Когда министр вышел, он задумался. Он ничуть не покривил душой, когда сказал, что Дамблдор был бы доволен. Но он так же хорошо знал несчастный характер Северуса. Тот в очередной раз кинется отдавать долги. С другой стороны, участие во всём этом МакГонагалл означало, что она будет оказывать Снейпу поддержку и, скорее всего, вернётся на должность заместителя директора.

Через полчаса за дверью явственно раздались шаги двух человек, прошедших мимо его палаты дальше по коридору.

Гарри перешёл в палату Драко. Они говорили о разных пустяках, но он прислушивался к тому, что происходит в соседней палате. Разумеется, Драко обратил на это внимание:

— У Северуса сейчас министр и профессор МакГонагалл. От меня как раз уходил Амнис, и в открытую дверь я видел, куда они направлялись. Ты в курсе, зачем они пришли?

— Министр хочет предложить Северусу пост директора Хогвартса, — сказал Гарри.

Драко ничуть не удивился.

— Этого следовало ожидать, — спокойно заметил он. — Я даже уверен, что Северус согласится. Сразу или нет, но согласится.

Прошло целых полтора часа, прежде чем они оба услышали, как открылась и закрылась дверь соседней палаты и кто-то прошёл мимо. Это были шаги явно рассерженного человека.

— Ничего себе! — заметил Гарри. — Слушай, я, пожалуй, загляну туда потихоньку. В крайнем случае, извинюсь и ретируюсь.

— Ну, рискни, — усмехнулся Драко.

Гарри вышел из палаты и на цыпочках подкрался к соседней двери. Прислушался.

— Нужно позаботиться о дополнительных помещениях, коллега. В любом случае, пришлите его ко мне, — звучал спокойный, хотя и несколько усталый голос Снейпа.

— Хорошо, Северус, — с тёплыми нотками в голосе отозвалась МакГонагалл, — и

объявление о вакансии я отправлю в «Пророк» сегодня же.

Гарри так же бесшумно отошёл от двери, улыбаясь своим мыслям.

26 января 1998 года. Площадь Гриммо, 12

Чаша Хельги Хаффлпафф заняла своё место в шкафу, где когда-то пылились реликвии чистейшего и благороднейшего семейства Блэков. Она встала на полку рядом с медальоном Слизерина. Кикимер всё же согласился хранить его в шкафу.

В то, что был обнаружен очередной крестраж, были посвящены лишь немногие. Остальным членам Ордена сообщили, что Снейп подвергся нападению мракоборцев из числа министерских, смог отбиться, но пострадал от мощных обжигающих чар. Атмосфера вокруг Снейпа ощутимо изменилась к лучшему. Он же всё ещё оставался в постели, и у Гарри сложилось впечатление, что Северус просто наслаждается неожиданно свалившимся на него всеобщим вниманием. Впрочем, тщеславия в этом не было, скорее — желание хоть раз в жизни позволить себе небольшой отдых и почувствовать себя человеком.

Гермионе было ужасно стыдно тревожить Снейпа своими проблемами. За эти дни Драко ничем не напоминал ей о том, что они сделали. Он вёл себя, как обычно, но Гермионе от этого почему-то становилось неспокойно. И она понимала, что посоветоваться может только со Снейпом.

Она очень старалась держать себя в руках, но профессора нельзя было обмануть нарочитым спокойствием.

— Рассказывайте, что произошло у вас с Драко, — сказал он, как только Гермиона села.

— Почему?.. Но как вы?..

— Я заметил ещё раньше: что-то не так, но нам с Гарри, как вы знаете, было некогда. Драко старается не смотреть мне в глаза, вы нервничаете. Рассказывайте.

— Вы только не ругайте Драко, пожалуйста, — жалобно попросила Гермиона.

Снейп расхохотался:

— После драки, как говорят маглы, кулаками не машут. Рассказывайте.

Гермиона, вздохнув, поведала всё, как было, умолчав, разумеется, о своих переживаниях. Снейп выслушал её с абсолютно непроницаемым лицом. Слишком непроницаемым. Обычным для себя жестом провёл тонким пальцем по губам.

— Случившееся между вами, имеет две стороны, — начал он так, словно читал лекцию, — реальные желания Драко и что он получил в действительности. Смерть матери потрясла его, сейчас он одинок, как никогда. Для Малфоев, Гермиона, ощущать свою принадлежность к клану — чрезвычайно важно. Даже после смерти. Ещё ни один Малфой не был похоронен вне склепа, с тех пор, как это место упокоения появилось. Поэтому я вполне могу понять возникновение у Драко этой, как он её назвал, навязчивой идеи. Он очень тепло относится к вам, Гермиона, — это правда. Он вам благодарен, доверяет вам, и его просьба была вполне естественна. То, что он подчеркнул, что больше ни к чему не обязывает вас этим ритуалом, — хороший знак. Было бы крайне неприятно думать, что всё это Драко сделал, чтобы отомстить отцу.

— Как? — Гермиона замерла.

— А вот теперь поговорим о том, что мы имеем в реальности. Вкратце: если с Драко, не дай бог, что-нибудь случится, вы, конечно, выполните его последнюю просьбу. Но на этом ваше участие в судьбе Малфоев не закончится. Возможно, когда-нибудь Люциус всё-таки выйдет из Азкабана. Не стоит и сомневаться, что он больше никогда не женится. В случае его смерти вы должны будете сделать для него то же, что и для Драко. И вы останетесь его единственной наследницей.

У Гермионы пропал дар речи.

— Но ведь это не будет иметь юридической силы, — робко возразила она.

— Вы рассуждаете, как магла, — без всякого выражения произнёс Снейп. — В магическом мире контракты крови имеют силу и признаются действительными.

— Я надеюсь, Драко не понимал, что делает, — потрясённо выдохнула Гермиона.

Снейп улыбнулся.

— Я кое-что вам расскажу. Проведу небольшой экскурс в историю семьи Малфоев. Изначально они были маглами. Да, представьте себе. Из поколение в поколение они верно служили своим сюзеренам и сражались за них, пока не родился мальчик, обладающий магическими способностями. Его пригласили в Дурмстранг. С тех пор маги в семье рождались регулярно, но при этом Малфои оставались ещё очень близки миру маглов: они заключали смешанные браки, по-прежнему участвовали в магловских войнах. В Англию Малфои попали вместе с Вильгельмом Завоевателем. Средние века — опасная эпоха. Великаны, драконы. Вы же понимаете, что рыцари, сражавшиеся с ними, в большинстве были магами. Ритуал, который провёл Драко, создал его далёкий предок — Лупус Малфой. У него была дама сердца — магла, живущая в замке по соседству. Была там романтическая история — в общем, это неинтересно. Лупус захотел обезопасить свою возлюбленную на случай, если он не вернётся из очередного похода. Так и получилось. Но, прошу прощения, новоиспечённая леди Малфой произвела на свет сына всего через три месяца, после того, как Лупус погиб. А поскольку был заключён магический контракт, её признали вдовой, а мальчика — наследником. Вы понимаете, почему сейчас все эти документы надёжно спрятаны в подземельях замка?

— Да уж, — покачала головой Гермиона. — Вы знаете: Драко упоминал, что в семейном архиве он нашёл много, как он выразился, любопытного. Может, он узнал историю семьи?

— Возможно. Но что конкретно вас смутило в ритуале? — поинтересовался Снейп.

— Во-первых, слово «непреложный», — ответила Гермиона.

— Это не тот Непреложный обет, о котором вы подумали, — успокоил её профессор. — И потом, вы тоже принесли обет. «Ибо не надобно душе моей иной защитницы» — помните?

— И что это значит? — прошептала Гермиона.

— Это значит: Драко считает, что именно вы способны показать ему правильный путь. Не надо пугаться. Разве не это вы делали до сих пор? И разве это было через силу или из чувства долга?

— Нет, — Гермиона покачала головой. «То же мне — мать Тереза!»

— Что ещё? — вкрадчиво спросил Снейп и сам же ответил, — Вероятно, слово «сестра»? Так это же Средневековье. Обращение «брат» или «сестра» к лицу противоположного пола в то время было обычным — христианская традиция.

Гермиона кивнула.

— Интересно было бы узнать, что именно вас расстроило в этом слове? Его однозначность или его многозначительность?

Гермиона почувствовала, как горят её щёки, и уткнулась взглядом в пол. "Мне вовсе не хочется быть невежливой, профессор, но вы лезете не в своё дело".

— Желание любви часто путают с самой любовью, — раздался тихий неожиданно проникновенный голос, — особенно склонны к этой ошибке юные девушки. Не нужно причинять себе самой страданий, Гермиона.

«Вы что издеваетесь?» Гермиона подняла глаза и встретила понимающий взгляд, — очень тёплый взгляд. «Откуда он может знать всё это? Неужели он когда-то любил?» Очень быстро живое выражение глаз Снейпа сменилось прежним спокойным равнодушием. Гермиона расстроилась — он только что был таким живым и настоящим.

Выруби лес, а не одно дерево. Из леса рождается страх. Вырубив лес и чащу, вы станете свободными.

«Дхаммапада»

4 июля 1998 года

С утра было очень жарко и невыносимо душно. После завтрака Гарри выглянул в окно палаты и увидел на пляже одинокую фигуру, сидящую в кресле, так что вся картина выглядела, как произведение сюрреалиста. Снейпу разрешили вставать, и свой первый выход на воздух он обставил весьма театрально. «Северус неисправим», — улыбнулся Гарри и, выйдя из палаты, направился в сторону застеклённой веранды, откуда вела дорожка к пляжу.

Снейп сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Он подставил лицо влажному ветру, дующему с моря. На лице его было написано откровенное блаженство. Гарри начертал другое кресло, которое получилось банальным плетёным, а не стильным викторианским, как у Снейпа, и присел рядом.

— Завтра тебя выписывают, я слышал? — негромко произнёс Северус.

— Да, завтра. А тебя, кажется, дней через пять?

Северус кивнул.

— Я сразу отправлюсь в Хогвартс. Очень много дел, — Снейп развернул кресло в пол-оборота, и его чёрные глаза остановились на лице Гарри, — но тридцать первого июля жди меня в Лондоне.

Гарри кивнул. «Я уже сомневался, что доживу до своего восемнадцатилетия», — подумалось вдруг.

— Что там? — спросил Гарри, указав на тонкую тёмную полоску над горизонтом.

— Будет шторм, — ответил Снейп, — но ближе к ночи.

— Больница расположена близко к берегу, — заметил Гарри.

— Поставят защиту. Будет очень эффектное зрелище, советую посмотреть. Между прочим, к нам гости, — и Снейп указал движением головы куда-то за спину Гарри.

Гарри обернулся и увидел спешащих к ним Гермиону, Рона и Джинни. Он радостно махнул им рукой.

— Встань, пожалуйста, на секунду, — попросил Снейп, и когда Гарри поднялся со своего кресла, взмахнул палочкой. Кресла исчезли, на их месте возник внушительный полукруглый диван.

— А вы здесь неплохо устроились! — рассмеялся Рон. Он по очереди (по старшинству) пожал им руки. Девушки обнялись с Гарри. Конечно, при профессоре Джинни не позволила себе ничего лишнего, но тихонько переплела свои пальцы с пальцами Гарри, так что у того ёкнуло сердце. Гермиона и Джинни переглянулись, потом подошли к Снейпу и поцеловали его в обе щёки. Тот покраснел.

— Девочки! — взмолился он. — Ну что вы?

— Поздравляем! — воскликнула Гермиона. — И с быстрым выздоровлением, и с назначением!

— Было бы с чем поздравлять, — иронично промолвил Снейп, когда все пятеро расселись на диване, — половина Хогвартса разбежится, едва узнает, что я буду директором.

— Надеюсь, сэр, что вы шутите и на самом деле так не думаете, — рассмеялась Джинни. — народ не только не разбежится, но, напротив, будет ажиотаж. Подумайте: возвращение героев в Хогвартс!

— Героя, — поправил Снейп.

— Героев, — возразила Джинни. — Гарри, поддержи меня!

— Да будет вам! — подключилась к разговору Гермиона. — Сэр, у меня куча вопросов. Правда, что вы уговорили Скримджера разрешить профессору Люпину преподавать ЗОТИ?

— Правда, — кивнул Снейп, — только я не уговаривал министра, я выставил ему условия. Скримджер предложил мне министерские ассигнования на школу. Я согласился, но, боюсь, разочаровал его, потому что исключил любое вмешательство в дела Хогвартса, намекнув мимоходом, что Рита Скиттер мечтает взять у меня интервью. Кстати, я не солгал.

Девочки прыснули, а Гарри и Рон насмешливо переглянулись.

— Представляю, как теперь Скримджер мечется по кабинету и клянёт тот день, когда МакГонагалл предложила ему идею сделать вас директором, — съязвил Рон.

— Значит, Ремус будет жить в Хогвартсе, — подытожила Джинни. — А как же Тонкс?

— Если она захочет присоединиться к нему, ей тоже найдётся дело. Филч ушёл на пенсию, прихватив с собой мадам Пинс, так что в школе есть вакансия библиотекаря. Кроме того, в определённые дни Тонкс сможет заменять Ремуса. А впоследствии они, возможно, поделят курсы.

— Здорово! — заметил Рон. — А кто же будет завхозом? Как же мы проживём без старины Филча?

— У меня есть на этот счёт идея. Совершенно безумная, но она может сработать. Что это за идея, я пока не скажу, но Гермионе она точно понравится, — улыбнулся Снейп.

— Вот спасибо, сэр! Теперь я буду мучиться от любопытства, — рассмеялась та.

— И, наконец: самое страшное: вакансия преподавателя по прорицаниям, — трагическим голосом произнёс новоиспечённый директор.

— Да уж, — хмыкнул Гарри, — это вечная головная боль. Постой, а как же Флоренц? Ты его не оставишь?

— Оставлю, конечно, но его курс можно считать только факультативным, потому что надо быть кентавром, чтобы научиться его способу предсказывать будущее. Объявление уже опубликовано, составлено очень жёстко. Кандидат должен не только обладать соответствующим даром, но и быть в состоянии научить детей чему-то конкретному. Лучше мы какое-то время поживём без прорицаний, чем будем загружать учеников очередной профанацией. Хотелось бы что-нибудь сделать с историей магии, но, боюсь, это невозможно. Привидения чрезвычайно привязаны к своей прижизненной модели поведения. Впрочем, видно будет. Магловедение тоже оставляет желать лучшего, неплохо было бы приблизить этот курс к реальной жизни.

— Большие планы, — заметила Джинни. — Это хорошо.

— Главное, чтобы они осуществились, — вздохнул Снейп и тяжело встал, — Гарри, можно тебя на минуту?

Они отошли в сторону.

— Ты хотел поговорить со мной? — спросил Северус.

Гарри кивнул.

— Когда гости уйдут, приходи. Поговорим. Всего хорошего, — попрощался он с остальными.

— До встречи, сэр!

Через полчаса Гермиона и Рон ушли навестить Драко, а Гарри с Джинни остались наедине. «Интересно, Северус специально сделал спинку дивана такой высокой?» — подумалось Гарри, когда они наконец-то нацеловались вдоволь.

— Ты сегодня очень задумчив, — заметила Джинни.

— Разве?

— Что-то не так? — он промолчал. — Гарри, я была бы очень благодарна, если бы ты не скрывал от меня ничего, что тебя напрямую касается. Иначе я чувствую себя неуверенно рядом с тобой.

— Я просто не хотел тебя расстраивать, — промолвил Гарри, — меня опять беспокоят сны, но вполне возможно, что это и правда только сны.

— Сны о нём? — уточнила Джинни.

— Да, — вздохнул Гарри. — Мне бы хотелось поговорить об этом с Северусом, пока меня не выписали.

— Конечно, — согласилась Джинни, — только не жди, что он сможет помочь тебе прямо сейчас. Ты видел, как он с трудом поднялся на ноги? По-хорошему, его рано выписывают. Наверное, он настоял. А убеждать он умеет. Но ты всё же поговори с профессором. Во-первых, это тебя успокоит. Потом, ты не имеешь право скрывать от Снейпа такие вещи: ты знаешь, как он относится к тебе, и помимо всего прочего, он теперь директор Хогвартса. У него будет время подумать, как помочь тебе.

* * *

Снейп терпеливо ждал. Он несколько раз подходил к окну: погода ощутимо менялась, и тёмная полоса над горизонтом приобрела очертания грозового фронта. На пляже по-прежнему стоял диван, казавшийся пустым, но временами над спинкой показывался черноволосый затылок, или ветер поднимал кверху рыжий локон. «Всё у тебя будет хорошо, Гарри».

Когда, услышав речь твою,

Sectumsempra

23 апреля 1977 года

Вонь была ужасной. От котла поднимался густой пар болотного цвета. Лили закашлялась и кинулась к окну, с намерением впустить в комнату немного свежего воздуха.

— Не смей! — раздался окрик. Молодой человек, стоящий у котла, сосредоточенно наполнял зельем два одинаковых флакона с ярлыками. — Я хотел сказать, подожди, пожалуйста, — добавил он уже другим тоном, — я сейчас закончу.

Лили на окрик не обиделась. Во-первых, она уже привыкла к его манере вести себя во время их совместных занятий, а, во-вторых, замечание было справедливым. Они промучались с этим зельем уже три дня, прежде чем удача им улыбнулась.

Молодой человек закупорил флаконы.

— Эванеско! — содержимое котла исчезло. Взмахнув палочкой ещё раз, Снейп мгновенно очистил воздух в комнате.

— А впрочем, если хочешь, Лили, можешь открыть окно, — сказал он, усмехнувшись.

— Да ты!… Ах, ты!… Спасибо за помощь, Северус!

— Не за что, — ответил он холодно, хотя в глазах читалось совсем иное.

Он опустился на стул и вздохнул.

— Устал? — Лили подошла ближе. — Я тоже. Пойдём вниз, перекусим. Мама оставила нам кое-что аппетитное.

— Кофе дашь? — спросил Северус.

— А не хватит ли? С утра на тебя одного три кофейника пришлось.

— Вот засну сейчас прямо здесь, на стуле, — и что ты будешь делать? — чёрные глаза улыбались, что само по себе было редким явлением.

— Аккуратно упакую тебя и отошлю с совиной почтой домой, как ценную посылку! — в тон ему ответила Лили. — Давай, поднимайся, любитель кофеина. И марш мыть руки!

Когда они спустились на кухню, Северус привычно занял за столом давно насиженное место у окна.

— Нет, вы только посмотрите на него! — съязвила Лили.

Две минуты (конечно, с помощью магии) — и на столе уже стояли кружки с крепчайшим чёрным кофе.

— Ты хотя бы сливки добавь, — заметила Лили, — ведь сердце испортишь.

— Ладно, давай твои сливки, — раздалось недовольное ворчание.

— Сам возьмёшь! — фыркнула она, но сливок в кофе, тем не менее, добавила.

Лили достала из буфета большое блюдо, накрытое листом кулинарного пергамена.

— Тадам! — она убрала бумагу, явив взору голодного собрата-студента яблочный пирог, который мгновенно порезал на аккуратные куски взлетевший в воздух нож.

— О! — раздалось довольное восклицание, и ноздри орлиного носа плотоядно затрепетали. — Обожаю корицу! О, великая миссис Эванс! Вы не забыли о страждущих!

Лили засмеялась и уселась напротив молодого человека. Некоторое время они молча уплетали пирог, который исчезал с крейсерской скоростью. Потом Лили убрала со стола следы пиршества и посмотрела на Северуса. Однажды в детстве она видела в зоологическом саду орла, который сидел на искусственной скале и вроде бы спал. Но при этом то и дело окидывал острым взором толпу у клетки. Картина была примерно та же.

— Знаю, что тебе хочется, наркоман несчастный! Кури, не возражаю!

Северус достал из кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку. Закурив, он с наслаждением затянулся. Лили попыталась выцарапать другую сигарету, но получила по рукам:

— И ты туда же!

— Кто бы говорил? Я не затягиваюсь.

— Тогда в чём же смысл курения?

— Тебе не понять! — отрезала Лили.

Он рассмеялся. Всякий раз, когда это случалось, Лили вспоминала тот первый раз, когда она услышала настоящий смех Северуса Снейпа и была приятно удивлена открытием, что этот

парень, оказывается, умеет быть обаятельным, когда захочет.

* * *

Только им двоим на последнем курсе пришло приглашение в академию на углубленный курс зельеварения профессора Аустера. Перспектива учиться вместе с Северусом Снейпом показалась Лили худшим, что только может быть. Особенно учитывая инцидент, произошедший между ним и Сириусом на шестом курсе, в который оказались втянуты и Джеймс с Ремусом. Впрочем, и Снейп, и Блэк молчали в кабинете Дамблдора об истинной причине их очередной ссоры, как на допросе. А причиной была Лили, вернее то, что, оказывается, Снейп неровно к ней дышал. Эта новость её шокировала. Нельзя сказать, что она терпеть не могла Снейпа в школе, её всегда возмущало поведение Джеймса и Сириуса по отношению к этому странному слизеринцу, который был в Хогвартсе притчей во языцех. Его не любили, а некоторые побаивались, главным образом, потому, что он своими знаниями в некоторых областях превосходил даже профессоров. А точнее, — в области Тёмной магии.

На занятиях старины Слиззи Лили и Снейп всегда были соперниками. Но у Лили хватало здравого смысла признавать, что ей до Снейпа далеко. Она часто действовала по наитию, он же был теоретиком. Ей всегда было непонятно, почему, случалось, он отдавал ей пальму первенства. Но Лили и вообразить никогда не могла, что этот мрачный парень не чужд слабостей простого смертного.

Первое, что она сделала, узнав причину того, почему Сириус едва не скормил Снейпа Люпину, — отвесила две звонкие пощёчины, которые она отвесила Блэку. «Это тебе за Ремуса! А это от меня лично!» На второй шаг — пойти объясниться со Снейпом — у неё не хватило духа. Пару раз, когда Снейп видел её вместе с Джеймсом, она читала в его взгляде такую жгучую ревность, что ей становилось не по себе.

В школе о Снейпе ходили всяческие слухи — один невероятнее другого. Каких только родственников ему не приписывали. А уж об этимологии его фамилии были созданы целые теории. Лили узнала правду совершенно случайно на шестом курсе, уже после случая с Люпином. И эта правда была как ушат холодной воды.

Даже такая примерная ученица, как Лили, не избежала однажды взыскания от Филча. Видимо, в расчёте на порядочность, он заставил её переписывать толстенную амбарную книгу со списком награждений за последние «надцать» лет не в своём кабинете, а в школьной канцелярии, где хранились личные дела учеников.

Как на грех, Филч был вынужден спешно отлучиться. Повинуясь какому-то дьявольскому соблазну, Лили быстро открыла шкаф со слизеринскими бумагами, сцапала личное дело Снейпа и применила заклинание мгновенного считывания. Когда Филч вернулся, она как ни в чём не бывало продолжала свою работу, изо всех сил стараясь не наставить клякс, потому что в голове было такое!.. Лишь только Филч отпустил её на все четыре стороны, Лили побежала в один из пустующих классов и смогла наконец перевести дух. Таинственный, жуткий Снейп оказался всего-навсего полукровкой! А его многозначительная фамилия была, соответственно, лишь названием небольшой деревушки. Мать Снейпа когда-то училась на Слизерине, но отец оказался простым офисным служащим в одной из кампаний Галифакса. Причём, в настоящее время он являлся безработным — кампания, где он служил, обанкротилась. Так объяснялись видавшие виды учебники Снейпа и его поношенные мантии. Понятно было, почему он так одержим честолюбием. Ему приходилось рассчитывать только на себя. Самая тяжёлая информация состояла в том, что мать Снейпа, оказывается, умерла ещё год назад.

Снейп вообще был существом странным. Он панически боялся высоты, поэтому метла была для него сущим кошмаром. Он почти не выходил на свежий воздух, часами просиживал в библиотеке или в классе зельеварения, где Слизнорт разрешал ему проводить какие-то подозрительные опыты. У Снейпа не было друзей — единственный, Люциус Малфой, уже закончил Хогвартс. Интересно, что могло связывать аристократа до мозга костей и полукровку? Ходили слухи, что Снейпу почему-то очень симпатизировала Нарцисса Блэк, девица со Слизерина, которую Лили прозвала про себя «медуза» за бледность и апатичность. Эта медуза, между прочим, приходилась двоюродной сестрой Сириусу. Впрочем, Нарцисса была хорошенькой — типичной блондинкой. В последнее время Лили стала замечать во взгляде Нарциссы откровенную враждебность. Неужели просочились какие-то сплетни? Смешно, честное слово!

* * *

Он всё же задремал, сидя на стуле, и выпустил из пальцев сигарету, которая с шипением исчезла в очередной кружке с кофе.

— О, чёрт! — Северус протёр глаза. — Пора домой.

Он снимал комнату у пожилой колдуньи, живущей в магическом Чизике.

— Я посплю часок, а потом опять появлюсь, и мы закончим: нам ещё теоретическую часть писать. Или ты одна справишься?

Лили покачала головой.

— Зачем тебе уходить? Располагайся на диване, не стесняйся, а я пока набросаю черновик.

— Ты серьёзно?

— Пойдём, — Лили потянула его за руку. Он вздрогнул, так как крайне редко позволял дотрагиваться до себя, и она никак не могла понять, почему.

Северус сопротивлялся недолго. Как только его голова оказалась на подушке, он провалился в сон. Лили честно отправилась кропать черновик их теории, понимая, что, когда Северус проснётся, он не оставит от её писанины камня на камне. Но она всё же составила план работы, описала все этапы изготовления зелья. Чувствуя, что тоже засыпает, Лили встала, прошла в ванную и умылась холодной водой. Спустившись вниз, благо уже прошло более полутора часов, она осторожно заглянула в гостиную. Северус всё ещё спал, лёжа на спине и закинув правую руку за голову. Прислонившись к косяку и скрестив на груди руки, Лили какое-то время рассматривала спящего. Он всегда выглядел старше своих двадцати, а глаза вообще старили его лет на десять. Иногда они оживали, и тогда Северус бывал даже привлекателен. Но всегда изменчив и непредсказуем. Он напоминал Лили кусочки сложной головоломки, и она никак не могла сложить целую картину. Лили нравились его руки, а от его голоса иногда по коже бежали мурашки. Он был аккуратен в одежде, но его волосы — это вечный кошмар. Иногда Лили не замечала их состояния, а порой это бесило её сверх всякой меры. Такой откровенный сигнал: «Не подходите ко мне!»

* * *

А Лили и не собиралась подходить — ещё чего не хватало! В первый день они вежливо, но холодно поздоровались друг с другом и демонстративно уселись в разных концах аудитории.

Через месяц занятий Лили готова была завыть от отчаяния: ей стало совершенно ясно, что курс профессора Аустера ей не по зубам. На лекциях она не успевала записать всё, что он говорил, потому что старалась вдумываться в то, что пишет. Если она просто бессмысленно конспектировала, то с трудом разбиралась в записях после занятий. В теории она была не сильна. Украдкой она поглядывала на Снейпа: тот не только поспевал за мыслью Аустера, но ещё и оценивал полученную информацию — иногда согласно кивал головой, а иногда насмешливо усмехался. «Надутый индюк!» — думала Лили, оставшись после очередной лекции в аудитории. Она раздумывала, подать ей прошение об уходе прямо сейчас или хотя бы подождать до завтра. На её пергамене записи, казалось, танцевали пьяную джигу. Сзади послышался шорох мантии, кто-то посмотрел ей через плечо. Она и охнуть не успела, как бледная тонкая рука ухватила её пергамен. «Отдай сейчас же!» — она вскочила и попыталась отобрать у Снейпа записи. «Успокойся, Эванс!» — свободной рукой он легко сдерживал её. «Что тебе нужно? — закричала Лили. — Оставь меня в покое!» «Через минуту, — последовал невозмутимый ответ, а затем рык, — да сядешь ты, наконец?» От такой наглости Лили потеряла дар речи, но села. Снейп достал свой пергамен с лекцией, внимательно посмотрел на записи Лили, положил оба свитка на стол, а затем взмахнул палочкой. Лили ахнула: лекция Снейпа оказалась мгновенно скопирована, причём её собственным почерком. «Нас такому в школе не учили, — подумала она, — да и понятно, почему». Снейп меж тем вручил ей пергамен и повернулся в сторону двери.

— Подожди! — воскликнула Лили.

— Что ещё? — он холодно посмотрел на неё.

— Так невежливо, — упрекнула она.

— Невежливо — что?

— Не дать возможности сказать тебе «спасибо»! — улыбнулась Лили.

И тут случилось чудо — он улыбнулся в ответ.

* * *

— Если ты не прекратишь, ты просверлишь мне взглядом дырку в голове! — раздался со стороны дивана сонный голос.

— Я думала: ты спишь.

— Я всегда чувствую, когда на меня смотрят, — проворчал Северус. «Интересно, как возникла такая особенность?» — подумала Лили.

Он сел и провёл ладонями по лицу, словно совершая какой-то намаз.

— Но ты всё же поспал? — спросила Лили, осторожно присаживаясь рядом на диван.

Северус молча кивнул.

— Я тут набросала кое-что, — заметила она.

— Не стоило утруждать себя, — пробормотал Снейп всё ещё сонным голосом.

— Ты считаешь: я ни на что не способна? — возмутилась Лили.

— Я не это имел в виду: надеялся, что ты тоже отдохнёшь.

— Я-то спала ночью. А ты, похоже, проводил всю ночь за меня эксперименты. Северус, нужно было позволить мне уйти из академии ещё год назад.

— Глупости, — резко возразил он. — Ты полностью освоила курс, пусть и не в том бешеном темпе, что предлагает Аустер.

— Наука — это не для меня, — вздохнула Лили.

— Зато из тебя выйдет прекрасная целительница. А с такой подготовкой в Мунго тебя примут с распростёртыми объятиями, и тебе не придётся тратить месяцы на стажировку и приготовление чужих зелий.

Всякий раз, когда оказывалось, что Северус не просто думает о её проблемах, а ещё и по-своему заботится, предлагая пути их решения, Лили чувствовала неловкость. Она-то не могла ответить тем же — просто потому, что Северус оставался для неё тайной за семью печатями. Вот и сейчас он подал ей действительно удачную мысль.

— Ты хороший друг, — вздохнула она.

Северус как-то странно посмотрел на неё, но промолчал.

— Можно спросить тебя? Почему ты так увлекаешься Тёмными искусствами? — осторожно поинтересовалась Лили.

— Я ими не увлекаюсь — я их изучаю, — последовал ответ. — Тёмная магия интересует меня с научной точки зрения.

— Какая это наука?! — возмутилась Лили.

— Обычная. Такая же, как и любая магловская, — спокойно возразил он. — К примеру: вы, маглы, овладели энергией атома, построили электростанции, которые обеспечивают жизнедеятельность целых стран, но при этом вы живёте под страхом возможной ядерной войны. Между вашим научным прогрессом и Тёмными искусствами так много общего. И то и другое суть насилие над природой.

Лили была ошарашена. Такое сравнение ей никогда не могло прийти в голову. Но она не думала отступать:

— Разве можно в случае с Тёмными искусствами ограничиться голой теорией? — спросила она и тут же прикусила язык.

Взрыва, однако, не последовало.

— Ты когда-нибудь смотрела вниз с большой высоты? — прозвучал неожиданный вопрос. — Теория — это когда ты знаешь, что под тобой бездна. А практика — когда у тебя возникает иллюзия, что ты не упадёшь камнем вниз, а полетишь. Я ищу предел.

— Предел чему? — прошептала Лили.

— Предел дозволенного. У каждого он свой.

Она покачала головой:

— Мне это напомнило… Один философ сказал: «Когда человек долго всматривается в бездну, — бездна, в свою очередь, начинает всматриваться в него».

— Ницше, — заметил Северус, — это сказал Ницше.

— Ты читал Ницше?! — изумилась Лили.

Северус посмотрел на неё слегка обиженно:

— Да, и не только его. Почему тебя это так удивляет? Канта. Шопенгауэра — он мне ближе. Популярных у вас сейчас экзистенциалистов. Впрочем, какой из Камю философ?

— Ты случайно Фрейда не читал? — ошалело пробормотала Лили.

— Да, — он пожал плечами. — Я согласен с ним по двум пунктам.

Лили закашлялась:

— Каким? — ей очень хотелось ущипнуть себя, чтобы проверить, не сон ли всё это.

— Его идеи относительно танатоса кажутся мне интересными. Хотя, я уверен, что разгадка лежит много глубже. Возможно, ваши генетики, в конце концов, найдут ответ, — он улыбнулся, глядя на выражение её лица, но потом добавил уже серьёзно, — и опять пойдут левосторонней тропой: станут искать источник вечной жизни.

— А второй пункт?

— Что же, сублимация — полезная вещь.

— Это шутка?

— Отнюдь.

— Ох! Ты хочешь сказать… Да нет же! Я думала, что ты…

— Успокоился? — подсказал Северус. — Ты действительно так считаешь? Я спокоен только по одной причине: кое-кто сейчас во Франции. Впрочем, друзья нашего героя не дремлют. Ты думаешь, я могу поверить, что разговор о Тёмных искусствах возник сам по себе? Я догадываюсь, откуда ветер дует.

Лили нахмурилась.

— Сириус здесь не при чём.

— Ну, конечно! Давай расставим все точки над «и». Я знаю о существовании пресловутого Лорда. Кое-кто даже хотел меня с ним познакомить. Вся эта мышиная возня и борьба за власть не для меня. В сущности, Вольдеморт очень сильный Тёмный маг. Насколько я мог понять, он одержим желанием обрести бессмертие. Но свой личный Рубикон он уже перешёл. Его сторонники называют себя Пожирателями смертью. При этом он клеймит их, как стадо: ставит на левое предплечье так называемую Чёрную метку. Нет уж, увольте меня от этого.

Лили едва не вздохнула с облегчением. Только сегодня она видела Северуса с засученными рукавами — никаких следов меток не было и в помине. Ей стало стыдно, и чтобы как-то перевести разговор на другую тему, она не нашла ничего лучше, чем спросить:

— Почему ты упомянул Джеймса?

— Можно подумать: ты не понимаешь.

Ревность — зеленоглазое чудовище. Это, кажется, был её портрет.

— Школьные романы иногда случаются, Северус, — сказала она. — Я, конечно, переписываюсь с Джеймсом, но, знаешь ли, скучаю по нему не более, чем по старому другу. Ты замечал разве, что я сохну, бледнею, хожу с тёмными кругами вокруг глаз от бессонных ночей? Тебе пора уже перестать видеть везде тень Джеймса Поттера. Впрочем, ты человек злопамятный.

Губы Снейпа искривила желчная усмешка.

— Если хочешь знать, вы сейчас на равных условиях, — заметила Лили.

Его брови поползли вверх.

— Не буду отрицать: я вас мысленно не раз сравнивала. Каждый чем-то превосходит другого в моих глазах.

— И каковы же преимущества мистера Поттера? — спросил Северус холодно.

— С Джеймсом легко, — просто ответила она.

— Ну что же, с этим не поспоришь. Неужели мне есть что противопоставить его обаянию? — усмехнулся Снейп с горечью.

— С тобой трудно, Северус. Но с тобой интересно. Ты к чему-то стремишься. Джеймсу, по большому счёту, это не нужно. Понимаешь: я всё-таки из другой среды, а мне хочется доказать, что я чего-то стою в вашем мире — и не только тем, что выскочу замуж за чистокровного волшебника. Это моя сестрица не видит себя вне статуса домохозяйки.

Северус покачал головой.

— Мы уже говорили с тобой на эту тему. Повторюсь: Петунью я тебе не отдам «на растерзание». Я очень уважаю миссис Эванс, но она повела себя крайне неправильно по отношению к старшей дочери. Ты сама говорила мне, что пока ты не поступила в Хогвартс, вы с сестрой ладили.

— Да, мы уже говорили на эту тему, — несколько раздражённым тоном заметила Лили, — и я, кажется, прислушалась к твоему мнению, — ты не заметил?

— Заметил, — Северус улыбнулся, — но, к сожалению, отношения с близкими — материя хрупкая. Их легко разрушить, но потом очень трудно восстановить. Извини, если я вмешиваюсь не в своё дело.

— Ты прав, — ответила она.

— А что касается Джеймса Поттера — ты его недооцениваешь: я думаю, что он вполне осознаёт, что именно тебе в нём не нравилось. Иначе он бы не стажировался сейчас во Франции. Он хочет быть достойным тебя.

— Ты заступаешься за Джеймса? Ты же ненавидишь его!

— Я могу ненавидеть человека, но при этом отдавать ему должное, — парировал Снейп. — Мне не трудно сказать, что Поттер достоин уважения.

Воцарилось молчание. Снейп, видимо, ушёл в свои мысли. Лили смотрела на его чёткий, будто высеченный в камне профиль.

— Ты мне нравишься, Северус, — сама того не ожидая, сказала она.

Он вздрогнул.

— Ты правда мне очень нравишься.

Северус поднял руку в беспомощном жесте, словно отстраняясь от неё:

— Не надо!

Лили осторожно провела кончиками пальцев по его ладони. На секунду ей стало страшно, потому что она почувствовала, что Северус страдает. «Ты соберёшь головоломку, а что ты станешь делать с ней потом? Подумай!» Но было очень трудно думать, глядя в эти глаза, в которых одновременно читались и паника, и мольба. Когда Лили придвинулась чуть ближе, Северус буквально вжался в спинку дивана. Она только слегка прикоснулась губами, и когда твёрдая линия его рта дрогнула, осторожно поцеловала. Он вздохнул и погрузил свои длинные пальцы в её волосы. Он всё ещё не решался ответить на её поцелуи, и Лили не торопила. Она всё никак не могла прийти в согласие с голосом совести, говорившим ей, что грешно давать человеку ложную надежду из прихоти или духа противоречия. Когда Северус обнял её за плечи, Лили попыталась спастись иронией: «Подумать только: я целуюсь с Северусом Снейпом… И мне это нравится…»

А он совершенно не умел целоваться — и при этом, с каждым новым поцелуем, Лили чувствовала, что уплывает всё дальше и дальше. Он был так нежен, так нетерпелив, так настойчив и так беззащитен. В какой-то момент Лили перестала понимать, что делает, и дрожащими пальцами вцепилась в пуговицу на его рубашке. И в ту же секунду всё закончилось. Лили не сразу поняла, что это была магия: только что она готова была потерять голову — и вдруг очнулась. Ей даже показалось, что из рук Северуса перетекла в её тело какая-то сила — холодная и отрезвляющая.

— Что ты делаешь? — ей хватило духа взглянуть в эти глаза лишь на секунду. — Как ты смеешь примешивать сюда магию?

— Ещё немного, и я не смог бы остановиться, — произнёс он и мягко добавил, — но я почти поверил.

— Да иди ты к чёрту! — закричала Лили. Она вырвалась из его рук, отошла на середину комнаты и вдруг разрыдалась.

Он не сразу подошёл к ней. А когда всё же приблизился, то не обнял, как ожидала Лили, не попытался утешить, а только сказал:

— Посмотри на меня!

Лили послушно подняла глаза.

— Я люблю тебя, Лили, — тихо произнёс Северус, — но я не буду играть по твоим правилам. Потому что ты и есть мой предел. Иногда я боюсь самого себя.

Изучающе и с холодным любопытством из глубины его зрачков в Лили всматривалась бездна.

Небесный свод, горящей славой звездной,

Ф.И. Тютчев.

4 июля 1998 года.

На стук Гарри дверь палаты распахнулась.

— Что за церемонии? — спросил Северус, пропуская его внутрь. — Я тебя давно жду.

У окна стояли два кресла, и Гарри занял одно из них.

— Ты просто хотел поговорить, или это что-то серьёзное? — поинтересовался Северус, садясь напротив.

— Это серьёзно. Это очень серьёзно. Я не знаю даже, с чего начать, — ответил Гарри.

— Соберись, — профессор протянул руку и ободряюще потрепал его по плечу, — я тебя не тороплю.

За окном уже сгустились тучи. С моря дул резкий ветер. Шторм неумолимо приближался, и пока ещё невысокие волны накатывались на песок. Но в палате было очень тихо — наверное, персонал больницы уже поставил защиту вокруг здания, поэтому ни одного звука не доносилось снаружи.

Гарри решился нарушить молчание:

— Меня замучили сны. Это примерно то же самое, что было со мной на пятом курсе, только на этот раз наши сознания не объединяются.

Гарри услышал тяжёлый вздох и не решился поднять на Северуса глаза.

— Что ты видишь? — последовал вопрос.

— Все семь частей его души. Только не спрашивай, откуда я знаю, что это именно они. Я не могу это объяснить. Я это просто чувствую, — он помолчал, а потом неожиданно спросил, — скажи, Северус, ты когда-нибудь думал о смерти? Я имею в виду, как о данности. О том, что это такое?

— Каждый день последние двадцать лет.

Снейп был спокоен, но Гарри уже слишком хорошо изучил это мнимое спокойствие. Кроме того, профессор утратил способность прятать свои чувства за холодным, ничего не выражающим взглядом. Вот и сейчас глаза выдавали его.

— Прости, пожалуйста, что я скрыл, — попросил Гарри, — дело в том, что я вижу то, что принято называть адом. Я не могу это описать, и вряд ли где-нибудь можно найти подобные образы. Это огромные пространства, и обрывки души, — их словно растащили по разным концам преисподней. Иногда это вполне человекоподобная тень, а иногда так, сгусток чего-то. Но я всегда их узнаю.

Знаешь, они меня не замечают. Все, кроме одного. Северус! Он выглядит, как ребёнок. Лет пяти-шести — не больше. И он меня видит.

Снейп сурово посмотрел на Гарри.

— Как давно у тебя эти сны?

— С тех пор, как меня вернули.

— Так! — до боли знакомым тоном прошипел профессор.

— Ты сердишься? — осторожно спросил Гарри.

— Да! — заорал Снейп. — Я уже неделю, как пришёл в себя, а ты рассказываешь мне всё это только накануне своей выписки! О чём ты вообще думаешь?

Такая неожиданная вспышка гнева со стороны Северуса совершенно выбила Гарри из колеи:

— Я не понимаю…

— Знаешь, что о тебе говорили Пожиратели, когда Вольдеморт пытался убить тебя в первый раз? Что ты его возможный преемник, что ты потенциальный Тёмный маг великой силы.

— Что?! Да я никогда не стал бы! — Гарри задохнулся от возмущения.

— Человек не всегда сознательно выбирает тёмную сторону, — заметил Снейп, — тем более, когда от рождения обладает такими способностями, как ты.

— Но Дамблдор всегда говорил мне, что моя сила… что она…

— Я сейчас говорю о другом, Гарри. Да, ты знаешь, какой мощью обладает любовь, — это верно. Но ты человек — значит, в тебе постоянно будет происходить борьба.

Впрочем, я имел в виду совершенно другой твой дар. Ты сновидец, Гарри. А это уже серьёзно. Во сне человек не контролирует свои чувства и желания. Он не всегда может понять, чем являются его видения: или это просто беспорядочно мелькающие в сознании картины, или же это некие знаки. Иногда легко перепутать одно с другим. А иногда сам процесс начинает доставлять невыразимое наслаждение. Кажется, что тебе доступна иная реальность. Ты не представляешь, сколько людей падало, соблазнившись этой мнимой свободой. И не только магов, но и маглов, обладающих такими же способностями, что и ты, — Северус уже давно шагал из угла в угол, несмотря на то, что это, видимо, причиняло ему неудобство. Гарри уже давно заметил, что тот заметно хромает на правую ногу.

— Что значит быть сновидцем? — голос Гарри дрожал. — Я могу видеть будущее?

— Да, но не прямо, а в виде неких символов. Во сне к тебе может прийти разгадка какого-нибудь давно мучавшего вопроса, ты можешь увидеть нужный тебе образ. Но этот дар, Гарри, требует колоссального самоконтроля и предельной трезвости помыслов. Так или иначе, нам теперь, как никогда, необходим в Хогвартсе настоящий провидец. Тебе нужен наставник, Гарри. И нам придётся вернуться к окклюменции, и теперь уже всерьёз.

Гарри потрясённо молчал.

— Я напугал тебя, мальчик, — профессор тяжело опустился в кресло, — извини, но это для твоей же пользы. Контролируй себя. Увидишь во сне этого якобы ребёнка — делай, что хочешь: старайся проснуться или пробуй изменить сон, но только ни в коем случае не вступай в контакт.

— Ты думаешь, это та часть души, которая все этим годы жила во мне?

— Скорее всего. «Оно» с тобой успело сродниться. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, а не о Вольдеморте, я бы так не тревожился. Но Томас уже и в пять лет не был невинен, он уже понял, какой силой обладает.

— Как могло вообще появиться на свет такое чудовище? — недоумённо проговорил Гарри. — Разве такое возможно?

— Дорогой мой, — Северус подался вперёд и заглянул Гарри в глаза, — Томас был зачат при помощи магии, и не совсем чистой магии. Пусть приворот нельзя однозначно причислить к Тёмным искусствам, но это всё же обман, насилие над природой. Насилие над волей человека. Даже маглы стали изучать воздействие сознания родителей на младенца в утробе. И я очень боюсь, что Меропа сделала ещё что-то. Слишком много общего было у Томаса с Салазаром Слизерином. Но я даже не буду упоминать при тебе, что это может быть за магия.

За окном раздался глухой ухающий звук. Гарри обернулся, но успел заметить лишь какую-то огромную серую тень. Они сидели в освещённой палате, а за окном было уже темно.

Северус встал и взмахом палочки потушил светильники под потолком.

— Иди сюда! — поманил он Гарри. — Вот то, о чём я говорил утром. Посмотри!

Гарри встал рядом, посмотрел на море и невольно ахнул. На берег надвигалась огромная волна, полоска пляжа показалась вдруг страшно узкой. Гарри инстинктивно схватил Северуса за руку, когда масса воды обрушилась вниз. И тут же ударилась о невидимый барьер с тем самым звуком, который они уже слышали. Разветвлённая молния вспорола ночное небо над Английским каналом.

— Ого! Впервые вижу такое, — восхищённо прошептал Гарри. — Жаль, грома не слышно.

— Ты любишь грозу? — так же тихо спросил Северус.

— Да. Мне нравится, когда над домом грохочет изо всей силы! Наверное, всё дело в контрасте: ты сидишь под крышей, в безопасности, а за стенами — просто страх Господень. А потом ещё ливень! — Гарри восторженно махнул рукой.

— Будет тебе ливень, — усмехнулся Северус.

— В раннем детстве я боялся грозы, но потом…

Просто не было никого, кто бы успокоил, подвёл к окну и сказал: «Посмотри, Гарри, это совсем не страшно — это красиво». Но он тут же одёрнул себя. «Что на меня нашло — не понимаю?»

— Можно спросить тебя? — несколько робко начал Гарри. — Только обещай, что не станешь сердиться. Потому что я понимаю: о таких вещах не спрашивают.

— Попробуй.

— Скажи: могло бы случиться так, что я… ну, в принципе… мог быть твоим сыном?

Вспышка осветила лицо Северуса, и Гарри почувствовал жгучий стыд.

— Я знаю: это недопустимо — так говорить. Это должно быть чем-то вроде табу — личная жизнь родителей. Прости.

— Я понимаю, почему ты спросил об этом, — чуть хрипловатым голосом ответил Снейп. — Нет, Гарри, этого бы никогда не случилось. Когда-то я убил чувства Лили ко мне ещё в зародыше. Мне казалось, что таким образом я спасаю ей жизнь.

— А если бы с тобой не случилось… этого… несчастья?

— Я не знаю, — в голосе послышалось нетерпение, — и не мучай меня, пожалуйста, такими вопросами.

Снейп задёрнул шторы и зажёг свет в палате. Заметив убитое выражение лица Гарри, он печально улыбнулся:

— Твои родители очень любили друг друга. Никогда в этом не сомневайся. Достаточно посмотреть на тебя, чтобы понять это. В сущности, Лили всегда по-настоящему любила только Джеймса. А я… Это привычка видеть кого-то рядом и лёгкое весеннее наваждение.

Что касается твоего первого вопроса… Даже если бы ты был моим сыном, Гарри, я вряд ли бы смог любить тебя сильнее.

Они просто стояли, смотрели друг на друга и улыбались. Гарри не выдержал первым и уткнулся лицом в плечо Северуса.

— Ну, что ты! — он обнял Гарри. Судя по голосу, он был растроган и даже не пытался этого скрыть. Потом он, видимо, решил, что на сегодня достаточно излияний, и усадил Гарри в кресло.

— Ты рано выписываешься, — нахмурясь, заметил Гарри, глядя, как Снейп с трудом садится. У него явно болела спина.

— С этим я справлюсь сам. Я знаю, чем себе помочь.

— А я знаю тебя: впряжёшься в работу и забудешь обо всём.

— Не забуду, — улыбнулся Северус.

— Обещаешь?

Северус рассмеялся:

— Обещаю.

Гарри отодвинул портьеру и посмотрел в окно. Шторм продолжал бушевать с прежней силой. Усмехнувшись, Снейп вновь погасил свет в палате и раздвинул шторы.

Какое-то время они молча смотрели на волны, обтекавшие невидимый купол. Стена воды то и дело подсвечивалась грозовыми разрядами.

— Потрясающее зрелище, — заметил Снейп и, повернувшись к Гарри, иронично улыбнулся, — а диван так и остался на пляже?

— Точно. Я думаю: его давно унесло волной.

— Я, возможно, вмешиваюсь не в своё дело, — заметил Северус, — но как у тебя складывается с Джинни?

— По окончании Хогвартса она хочет за меня замуж, — ответил Гарри.

— Какая интересная постановка вопроса, — усмехнулся профессор, — а ты, что же, сопротивляешься?

— Нет, конечно. Только так уж получилось, что это она мне сделала предложение, а не наоборот.

— По большому счёту, не важно, кто кому сделал предложение. Главное, что это ваше обоюдное желание. Я был уверен, что у вас всё сложится хорошо.

— И с какого же момента, интересно? — изумился Гарри.

— С конца шестого курса.

— Так, значит! И поэтому ты манежил меня часами, заставляя переписывать карточки Филча? — съязвил Гарри.

Снейп развёл руками:

— Каюсь, виноват!

— Между прочим, Северус, а ведь это фактически ты нас сосватал.

— Каким же образом?

— Ты назначил наказание на день финального матча, помнишь? Я был на взводе, нервничал, и поэтому, наверное, объяснился с Джинни именно в этот день. А так, возможно, у меня не хватило бы на это духу ещё очень долго.

— Даже так! — протянул Северус. — Никогда не думал, что мне придётся выступить в роли Купидона.

Секунду они молчали, уставившись друг на друга, а потом весело рассмеялись.

Пьеса ранит, пусть и глупа –

Э. По. (перевод Sectumsempra)

26 апреля 1977 года. Лондон. 14.30

Самым удивительным было то, что Северус настоял-таки, чтобы они закончили писать теорию. В уик-энд о нём не было ни слуху ни духу. В понедельник он не явился в Академию. Собственно говоря, делать ему там было нечего. Свой диплом с отличием Северус уже получил. Но он обещал Лили, что будет на её защите. А защита была как раз сегодня.

Возможно, потому что Лили нервничала, а, возможно, она была движима духом противоречия, но всё прошло весьма гладко. Во вторник она подписывала необходимые бумаги на получение диплома. У входа в здание Академии она несколько раз оглянулась, ища знакомую худощавую фигуру. Можно подумать, он тебя её ждать!

Когда Лили покидала канцелярию, она буквально налетела на Северуса.

— Ты?! — она задохнулась от возмущения.

Он сориентировался быстро и втащил её в пустую аудиторию.

— Где ты был? — закричала Лили. — Я чуть с ума не сошла! Думала, что с тобой что-то случилось! Что ты молчишь?!

Северус растеряно посмотрел на неё:

— Я был у отца, Лили. Просто задержался. Ему стало хуже.

Лили замерла. Ну, конечно же! Где же он ещё мог быть?

Тобиас Снейп уже давно находился в одной из больниц Галифакса. Как часто бывает, рак обнаружили слишком поздно. Лили помнила, как злился Северус по поводу того, что отец ничего не сообщал ему об ухудшении здоровья. Это было, в общем, вполне объяснимо: они не ладили. Единственное, что Северус смог сделать для отца, так это истратить всю министерскую премию, которую получил за совместную работу с Аустером по созданию нового кровевосстанавливающего зелья, на то, чтобы поместить Снейпа-старшего в современный онкологический центр. С помощью Люциуса Малфоя (Лили всегда морщилась, когда слышала это имя) он перевёл галеоны в фунты по спекулятивному курсу. Лили прекрасно понимала, сколько может стоить лечение для человека без медицинской страховки. Она тогда осторожно поинтересовалась: «Ты так заботишься об отце, а всегда говорил, что терпеть его не можешь?» В ответ прозвучало: «Он мой отец!» Это было сказано таким тоном, что Лили зареклась задавать лишние вопросы.

— Извини, — Лили взяла Северуса за руку, — я просто не подумала… Извини.

— Ты действительно беспокоилась обо мне? — он смотрел на неё с нежностью.

— Конечно.

Северус вздохнул и обнял её. Лили потёрлась щекой о его мантию.

— Поцелуй меня, — попросила она.

Он вновь вздохнул, но никак не ответил на её просьбу. Но Лили сдаваться не собиралась.

— Поцелуй меня, пожалуйста.

— Что ты со мной делаешь? — спросил Северус с горечью. Она привстала на цыпочки и потянулась к его губам, обхватив ладонями его голову. И тут же удивлённо отпрянула.

— Что? — спросил Северус.

— Какие мягкие! — она с наслаждением погладила его волосы. — Как приятно!

— Молчи, а то я сбегу, — смущённо пробормотал Северус.

— А ты заставь меня замолчать, — Лили кокетливо приподняла брови.

— Придётся, — от тембра его голоса у Лили перехватило дыхание.

Северус наклонился к ней, но Лили его остановила:

— Подожди. Я хочу сказать тебе что-то.

— Да?

— Читай по губам.

Когда Лили беззвучно произнесла эти три страшных слова, Северус побледнел, потом покачал головой, словно отгоняя шальную мысль.

— Нет-нет! — пробормотал он.

— Ещё раз, — улыбнулась Лили.

Он смотрел на её шевелящиеся губы так, словно некая пифия изрекала сейчас пророчество, от которого зависела его жизнь.

— Очень сильно, — добавила Лили вслух.

Он был красив сейчас, — подлинное чувство всегда делает человека прекрасным — а в его глазах Лили смогла прочесть так много…

— Милая! — прошептал Северус.

Лили не могла больше сдерживаться и бросилась ему на шею. Никогда в жизни её так не целовали.

* * *

Где-то там, в другой реальности, открылась и тут же захлопнулась дверь.

— Что там? — Лили очнулась первой.

— Не знаю, — улыбнулся Северус. — наверное, какой-то студент.

Лили чувствовала себя необыкновенно уютно, сидя у него на коленях. Он мягко поглаживал её волосы. То, что сейчас было в его глазах, называлось вдохновением. Она прошептала Северусу на ухо пару фраз, от которых его пальцы задрожали.

— Они стали часто уезжать, — пытаясь справиться с волнением, заметил он.

— А я тебе не рассказывала? — Лили решила сменить тему. — Нет? Это потрясающая новость: у Петуньи появился жених.

— Да ты что! — Северус подхватил брошенный ему спасательный круг. — Ты с ним уже познакомилась?

— Чур меня! Мне хватило его имени и того, чем он занимается! — с притворным ужасом воскликнула Лили. — Его зовут Вернон Дурсль. И у него бизнес по производству (Лили сделала «страшные» глаза) … дрелей.

Северус засмеялся:

— Я тебя обожаю! Но, Лили, ты стала отрываться от родной почвы. Это неплохой бизнес. По крайней мере, стабильный. Хватит цепляться к сестре, — с ласковым упрёком добавил он.

— Есть, сэр! — Лили шутливо отдала честь. — Ты придёшь?

— Боюсь, не сегодня, — Северус зарылся лицом в её волосы. — В шесть вечера у меня встреча с Аустером, он хочет предложить мне совместную работу. Есть ещё кое-что… Я об отце… Я всё время об этом думаю.

— Там всё так плохо? — спросила Лили осторожно.

— Да. Знаешь, о чём он меня попросил?

Лили охнула.

— Догадываюсь, Северус. Но его можно понять. Мне кажется, он имеет право умереть так, чтобы не потерять самоуважение.

Он отстранился и внимательно посмотрел на неё:

— Лили, это очень серьёзно. Смерть. Если бы я был уверен, что это конец, я бы не колебался.

— Ты веришь в загробную жизнь?

— А ты нет?

— Я никогда особенно не задумывалась об этом, — потрясённо промолвила Лили. — Северус, я такая дура: тебе тяжело, а я со своими глупостями…

Он покачал головой:

— Это даже хорошо, что ты меня отвлекаешь.

Дыхание перехватило. Лили прикусила губу, но не выдержала.

— Не плачь! — потрясённо прошептал Северус. — Что ты?

Лили обхватила его руками за шею:

— Я боюсь за тебя! Когда ты ушёл в пятницу, я вдруг … я поняла, что они тебя не оставят в покое, — захлёбываясь слезами пролепетала она. — Северус, надо что-то делать! Послушай, может быть тебе поговорить с Дамблдором?

— Дамблдор! Я думал об этом. «Мой мальчик, я предупреждал вас, что изучение Тёмных искусств не доведёт вас до добра!» — усмехнулся Северус.

Лили отстранилась и с упрёком посмотрела на него:

— Сейчас не время для старых обид!

— Какие обиды! — промолвил он. — Что может сделать Дамблдор? Предложить мне убежище? Я не собираюсь прятаться.

— Ты эгоист! — Лили сердито толкнула его в грудь. — Ты только о себе думаешь!

Северус сжал её плечи.

— Хорошо, я поговорю с ним.

— У меня сейчас одно единственное желание, Северус: запереть тебя и никуда не пускать. Такое чувство, что если я буду с тобой, всё будет хорошо.

В его взгляде промелькнула безумная надежда.

— Не отпускай меня! — услышала Лили его шёпот.

* * *

Она так и не смогла забыть этот взгляд. И когда пять дней спустя в ужасе бежала из дома в Паучем тупике, узнав страшную правду. И когда проклинала его…

Потом из Франции спешно вернулся Джеймс, который ни словом и ни намёком не напоминал ей о том, что она хотела забыть. Чувство благодарности по отношению к нему постепенно переросло в нечто совсем иное. Лили, ни на йоту не покривив душой, клялась Джеймсу в день свадьбы в любви и верности, «пока смерть не разлучит». И когда она произнесла слово «смерть», она вспомнила его взгляд. Именно это воспоминание привело Лили вслед за мужем в Орден Феникса.

А потом — слухи, намёки, что у Дамблдора есть агент из числа Пожирателей смерти. Проявив иезуитскую изворотливость, Лили вытянула из старого директора Хогвартса почти признание в том, кто является этим тайным осведомителем. И тогда Лили открылась горькая истина…

Был июнь 1981 года.

26 апреля 1977 года. Лондон. Магический Чизик. 21.57 вечера.

В доме было очень тихо. Десять вечера, а хозяйки нет. Над креслом в гостиной висели спицы, продолжавшие вывязывать один и тот же бессмысленный узор. Он достал палочку и вздохнул. Лестница на второй этаж в сумерках напомнила ступени на эшафот.

Северус беззвучно рассмеялся: «По крайней мере, умру, как мужчина, — так, кажется, говорят в подобных случаях?» И нечеловеческим усилием отогнал мысли о том, что могло бы произойти в его жизни завтра.

Поднявшись наверх, он толкнул дверь в полутёмную комнату. Его гость сидел в глубоком кресле, почти сливаясь с полумраком. Чёрная мантия с капюшоном, закрывающим лицо. Неестественно бледная рука спокойно лежала на колене, странно выделяясь в темноте. Комнату освещали лишь две свечи на столе.

— Добрый вечер. Лорд Вольдеморт, я полагаю? — Северус слегка наклонил голову.

Голос мага был высокого тембра, холодный, с металлическими безжизненными нотками:

— Ты заставляешь себя ждать, Северус Снейп. Я не привык, чтобы мои приглашения игнорировали.

— Что вы сделали с моей квартирной хозяйкой? — спокойно поинтересовался Северус.

Вольдеморт расхохотался. Смех его вызывал такие же ощущения, как звук ножа, которым проводят по стеклу.

— Или это дешёвая бравада, или ты и в самом деле смел, как говорит Люциус. Не в моих интересах, чтобы у тебя были сейчас проблемы с мракоборцами. Старушка просто почувствовала сегодня непреодолимое желание навестить родственников.

— Очень любезно было с вашей стороны, сэр, избавить меня от лишних хлопот, — Снейп невозмутимо сел напротив зловещего гостя. — Вам не стоило утруждать себя. Или Люциус неправильно передал вам мои слова?

— Почему же? Но всё дело в том, что я отказов не принимаю.

— Сожалею, сэр, — заметил Снейп, — потому что я, в свою очередь, никогда не отказываюсь от своих слов.

Рука, лежащая на колене, слегка пошевелилась. Вообще, неподвижность Вольдеморта напоминала неподвижность рептилии, которая может часами не менять положения. Северус внимательно посмотрел на руку мага, которая цветом напоминала сырую рыбу.

— Вы напрасно экспериментировали с кровью и ядом нагов, сэр, — заметил он.

— Умный мальчик, — довольно хмыкнул Вольдеморт. — Я следил за твоими успехами. Ты ещё в Хогвартсе подавал большие надежды.

Снейп изумился, забыв на мгновение о грозящей ему опасности.

— Чем же был вызван такой интерес?

— В основном, тем, что мы родственники. Твоя бабка, Гиркана Принц была родной сестрой моего деда, Марволо Гонта.

— Старик Марволо — ваш дед? — уточнил Северус бесстрастно. — В таком случае, я знаю ваше имя, сэр.

— Тех, кто знает мой имя, осталось в живых очень мало, — судя по звукам, доносящимся из-под капюшона, Вольдеморт хищно усмехнулся. — Тем не менее, у нас с тобой много общего: отцы-маглы, проявившиеся по материнской линии былые дарования рода. Твоя мать говорила тебе, чьими потомками являлись Гонты?

Снейп покачал головой.

— Нет?! Мы с тобой последние потомки Салазара Слизерина, — с явной гордостью в голосе сказал Тёмный Лорд.

— Это правда? — голос Снейпа невольно дрогнул.

— Правда, — вкрадчиво произнёс маг. — Ты не владеешь парселтангом? Нет? Это не столь важно. В тебе воскресли другие таланты Слизерина. Я читал твои работы. У тебя есть все шансы стать величайшим мастером зелий современности.

Неужели ты думаешь, что я ставлю тебя на одну доску с другими и собираюсь использовать в качестве пушечного мяса в своей борьбе с Министерством? Я предлагаю тебе совместную работу, мы объединим наши усилия и расширим границы магии до недосягаемых пределов. Подумай!

Он и правда не понимает, до какого состояния дошёл? Где же здесь величие, о котором рассуждал Люциус? Голый интеллект при полном отсутствии рассудка. Пренебрежение своей человеческой природой. Северус не смотрел на Вольдеморта, памятуя о его выдающихся способностях к легилименции, о которых предупреждал его Малфой.

— Могу я увидеть ваше лицо, сэр? — спросил Северус.

Вольдеморт откинул капюшон. «Как я и думал: началась мутация. Скоро он не сможет питаться, как нормальный человек».

— И о чём же ты думаешь, глядя на моё лицо? — поинтересовался Вольдеморт холодно.

Северус посмотрел в красные глаза с узкими зрачками, чувствуя странную тошноту и давящую боль за грудиной, и тихо произнёс:

— Когда-то вы были очень красивым человеком, Томас.

Мантия Вольдеморта, казалось, жила самостоятельной жизнью. Её полы странно задвигались вокруг его ног, когда он встал с кресла. Северус поднялся, держа наготове палочку. Безгубый рот Лорда растянулся в усмешке. Снейп считал себя достаточно быстрым в магических дуэлях, если нужно было сражаться с противником один на один. Но на сей раз он не успел. Видимо, Вольдеморт обладал нечеловеческой способностью использовать несколько невербальных заклятий одновременно. Секунды не прошло, как Снейпа разом поразило обезоруживающее и обездвиживающее заклятия. Он рухнул навзничь.

Вольдеморт наклонился и вперил в Северуса немигающий взгляд.

— Легилименс!

Ощущение было отвратительным, как будто душу препарировали. Сопротивляться сил не было, и бесконечный калейдоскоп картин неотвратимо приближался к событиям последних двух недель. Нет! Этого ты не увидишь! Мозг словно взорвался, но перед глазами вновь забелела личина Вольдеморта. Он смотрел на обессиленного Северуса с жадностью хищника, обнюхивающего жертву.

— Неплохо, очень неплохо! — прошипел он. — Но пора заканчивать!

Вольдеморт наступил ногой на грудь Северуса и взмахнул палочкой. Раздался треск рвущейся ткани, и левая рука Северуса обнажилась до локтя. Кричать он не мог, но рот исказился в беззвучном вопле, потому что он понял, что сейчас произойдёт.

Вольдеморт ткнул палочкой в запястье Северуса:

— Морсмордре!

И следующим взмахом палочки он снял обездвиживающее заклятие.

Собственный крик почти оглушил Северуса. От запястья по всему телу волнами шла адская боль: каждый нерв, каждый сосуд, каждая клетка сжигались и переплавлялись заново. Но сильнее боли одно чувство било в самое сердце — чувство, что ты больше себе не принадлежишь. Медленно на коже проступил знак: череп со змеёй, выползающей из мёртвого рта.

Северуса вывернуло, потом ещё и ещё раз. Как ни странно, это принесло некоторое облегчение, словно часть яда исторглась из тела.

— Очень любопытно, — раздался холодный высокий голос, — впервые наблюдаю такую реакцию. У твоего друга Люциуса ртом шла кровь, мальчишка Регулус Блэк бился головой об пол. Но чтобы рвота…

Внутренности вновь скрутило. Бил немилосердный озноб.

— Очень любопытно, — повторил Вольдеморт и взмахом палочки убрал следы постыдной слабости. Северус отполз назад и привалился к стене. Всё плыло перед глазами, ему показалось на мгновение, что полы мантии Вольдеморта разрослись вширь и заполнили всю комнату, сливаясь с темнотой по углам.

— Итак, — произнёс Вольдеморт, — отныне ты принадлежишь мне. Я не буду угрожать тебе смертью за неповиновение. Всё намного проще. Захочешь уйти из моих рядов — твоя магловская девка умрёт.

Ещё никогда в жизни Северус не испытывал такого ужаса, как в этот момент.

— Нет! — одними губами прошептал он.

— Попробуешь наложить на себя руки — она будет умирать намного медленней и мучительней. Это я тебе обещаю. И вот ещё что: Пожиратели называют меня «милорд». Я советую тебе забыть моё настоящее имя, — это для твоей же пользы. Если ты не разочаруешь меня в ближайшую пару недель, я выполню своё обещание и позволю тебе присоединиться ко мне в моих изысканиях.

Но я так и не услышал ответ: что же мне делать с твоей грязнокровкой?

— Пощадите, милорд! — прошептал Северус. — Делайте со мной, что хотите, только не трогайте её!

Вольдеморт захохотал и вновь сел в кресло.

— Не скрою: меня крайне интересовал вопрос, почему маг, который продвинулся в изучении Тёмных искусств так далеко, отказывается от моего предложения. Именно поэтому я начал с легилименции. И что я обнаружил? Ты всего лишь боялся утратить пресловутую душу. Что есть душа? Совокупность информации, получаемой мозгом, эмоций, рождённых работой нервных окончаний. Или ты веришь в магловские сказки о посмертном воздаянии? Твоё тело сгниёт в могиле, а то, что ты называешь душой, растворится в пространстве.

А ведь сейчас ты продал свою душу. И ради чего? Ради биохимических реакций в твоём бренном теле, вызванных хорошенькой грязнокровкой.

Северус со стоном закрыл лицо руками. Вольдеморт, видимо, неправильно истолковал этот жест, потому что продолжал с той же интонацией:

— Впрочем, я не возражаю: можешь развлекаться с ней, если хочешь. Иногда это бывает забавным, — Северус в ответ на эту реплику издал приглушённый рык и попытался встать, но безуспешно: тело всё ещё отказывалось повиноваться. Вольдеморт с довольной ухмылкой наблюдал за этими тщетными попытками. — Люциус вначале предложил использовать в качестве наживки твоего отца.

Снейп замер и посмотрел на Тёмного Лорда.

— Любопытно: ты отца ненавидишь и при этом не бросаешь. Так называемый «сыновний долг», не так ли? Ещё одна проблема. Завтра ты отправишься в Галифакс и избавишься от неё.

— Вы предлагаете мне убить отца? — палочка в Руке Вольдеморта дрогнула, и Снейп добавил, — милорд?

— Я не предлагаю, — ледяным тоном ответил Вольдеморт, — я приказываю. Выбирай сам. У некоторых Пожирателей были родственники-маглы, но их больше нет. Всякий, следующий за Тёмным Лордом, должен уподобиться своему господину.

«Этого просто не может быть! Это всего лишь ночной кошмар».

— Ты используешь заклятие Авада Кедавра! — продолжал мучитель. — Я проверю. Даю тебе на всё четыре дня. Заодно исполнишь «сыновний долг» — сыну же полагается присутствовать на похоронах отца. Ты всё понял?

— Да…

— Не слышу!

— Да, милорд.

Вольдеморт встал, положил на стол палочку Северуса и подошёл к двери.

— Будешь разумным — я стану обращаться с тобой, как с братом. Нет — пеняй на себя. И, кстати, я тобой недоволен. Ты отнял у меня слишком много времени. Круцио!

* * *

Он очнулся глубокой ночью. Всё тело одеревенело. Подняться на ноги не получилось, и Северус подполз к столу, на котором стоял сундучок с зельями. Ухватившись за край стола, он с трудом втащил себя в кресло. Свечи уже давно оплыли. Открыв ящик, Северус вынул наугад несколько и просто отправил их парить под потолком. Это напомнило Большой зал. Вспыхнувшая, было, спасительная мысль через мгновение угасла: «Дамблдор!.. Нет, я не успею, я просто не успею». У Северуса не было сомнений, что за каждым его шагом будут следить.

Наполнив стакан водой, он добавил необходимых зелий и выпил полученную смесь. Всё равно что снимать температуру не одной таблеткой, а целой упаковкой аспирина. Но Северусу нужны были силы, чтобы на утро трансгрессировать в Галифакс. Плохо будет намного позже.

При встрече с красивой женщиной следует потереть свою левую бровь. Если перед вами оборотень, он примет свой истинный облик.

Гарри Поттер. «Магический бестиарий»

Выражение лица Миллисенты Малик было недовольным. Снейп отложил книгу и вопросительно посмотрел на сиделку.

— Профессор Снейп, тут к вам пришла какая-то странная особа. Сказала, что это по поводу вакансии в Хогвартсе.

При слове «странная особа» Снейпу почему-то представились многочисленные ожерелья и шали.

— Почему вы назвали её странной? — спросил он.

— Она одета, как магла, — кошмар просто! — и, кроме того, она просила передать вам это, — и мисс Малик протянула Снейпу обычную визитную карточку.

Он взял картонный прямоугольник и прочитал: «Шицзуки Амано. Психологическая консультация». Дальше шёл адрес и номера телефонов.

— Что за бред? — проворчал он. — Послушайте: эта женщина действительно японка?

— Да, судя по её лицу. И знаете, сэр, она выглядит так неприлично молодо — немногим старше выпускников школы.

Снейп задумался. То, что загадочная посетительница смогла вообще попасть в больницу св. Хедвиги, свидетельствовало о принадлежности её к магическому миру. Но визитка была вопиюще магловская. Впрочем, профессору были известны случаи, когда маги предпочитали жить и работать среди маглов — или по семейным обстоятельствам, или из прихоти. Если она дипломированный специалист, то она, конечно, старше, чем решила сиделка. Выглядят же люди намного моложе своих лет.

— Пригласите её, — обречённо вздохнул Снейп. Он представил себе, сколько ещё кандидатов на должность преподавателя по прорицаниям предстоит ему принять. Начало отнюдь не обнадёживало.

Мисс Малик распахнула дверь палаты:

— Прошу вас, — подчёркнуто вежливо произнесла она и, пропустив посетительницу внутрь, удалилась.

Первая мысль, пришедшая в голову Северуса, его самого повергла в шок: «Какая женщина! Чёрт меня подери!» Немного придя в себя, он смог внимательнее рассмотреть Шицзуки Амано, психотерапевта. Она была необыкновенная — пожалуй, это лучшее слово. Но её лицо оставляло о себе странное впечатление. Если бы можно было хоть к чему-нибудь придраться, что выбивалось бы из общего совершенства её черт, — смотреть на неё было бы легче. В глупых романах красивых женщин иногда называют «ослепительными». Шицзуки Амано не ослепляла — она затягивала.

В ней ощущалась примесь европеоидной крови: высоковата для японки; тёмно-карие глаза не такие узкие. Чёрные длинные волосы были скреплены заколкой. Северус с трудом удержал улыбку, потому что понял, чем его посетительница вызвала неудовольствие сиделки. Классическая магловская длина юбки — до середины колена, а на ногах — туфли на шпильках. В принципе, на ней был прекрасно сшитый шёлковый костюм цвета топлёного молока. Но он подчёркивал всё, что только можно было подчеркнуть в её фигуре.

Северус встал навстречу необычной посетительнице.

— Большая честь познакомиться с вами, сэр, — сказала та, поклонившись и исключив возможное рукопожатие.

«Начинаются восточные церемонии», — подумал профессор.

— Прошу вас, садитесь, мисс Амано, — он жестом указал ей на кресло.

Она села, держась очень прямо, но без всякого напряжения; пристроила рядом сумочку. Северус посмотрел на её руки: красивые, изящные кисти с длинными пальцами. Но что-то настораживало. Было ощущение, что эти руки никогда ни к чему не прикасались, а любая человеческая рука всегда сохраняет на себе отпечаток деятельности владельца. В задумчивости Снейп потёр правую бровь. Послышался тихий смех. Он поднял взгляд на её лицо.

— Левую, — мисс Амано лукаво улыбалась, — надо потереть левую бровь.

— Простите, не понял, — пробормотал Северус.

— Нет, это я прошу прощения, — мисс Амано слегка смутилась. — В «Ежедневном пророке» было объявление о вакансии преподавателя прорицания в школе Хогвартс. Я пришла предложить вам свою кандидатуру, господин директор.

При этом обращении Снейп почувствовал себя неуютно.

— «Профессор Снейп», если можно, — он слегка поморщился.

Мисс Амано кивнула. У неё был слишком проницательный взгляд для женщины.

— Я должен задать вам несколько вопросов, — сказал Снейп вслух. — Во-первых, меня очень удивила ваша визитка.

— Почему? Потому что у меня магловское, как бы вы сказали, образование, и я живу и работаю в мире маглов?

— Вы при этом пользуетесь магической почтой, — заметил Снейп. — Насколько я понял, вы работаете в какой-то семейно консультации? И сколько лет?

У неё была манера слегка наклонять голову вправо, что должно было, видимо, обозначать иронию.

— Почему бы вам прямо не спросить, сколько мне лет, профессор?

Он внезапно почувствовал непонятное смущение.

— Хорошо. Я прямо задаю вам этот несколько неделикатный вопрос. Сколько вам лет?

— Двадцать восемь.

— Я ни за что не дал бы вам больше не больше восемнадцати. По внешности, разумеется.

— Я буду выглядеть так, по меньшей мере, ещё лет двадцать-двадцать пять, — заметила мисс Амано.

«Она не человек? Или полукровка? Но чья в ней кровь?»

— Разве в Японии есть вейлы? — спросил Северус.

— Нет, — она улыбнулась. — Мой отец — человек. Но моя мать — кюби-но кицунэ.

Северус самым недопустимым образом воззрился на посетительницу. Да нет, такого просто быть не может.

— Я слышал: их осталось крайне мало? — осторожно поинтересовался он.

— Их всегда было очень мало, сэр. Большинство лисиц-оборотней убивали ещё в том возрасте, когда они не могли постоянно существовать в обличии человека. Впрочем, последние двести лет всё было спокойно. Мама говорила, что она лично знает пятнадцать кицунэ, живущих в Японии, — у Шицзуки Амано был очень мягкий, мелодичный голос. Чуть заметный акцент придавал странную напевность её речи. — Мой отец, как вы уже могли заметить, полукровка: моя бабушка родила его от американца — после войны их было много в стране. Жениться этот человек не мог, так как в Штатах у него уже была семья.

— Вашей бабушке, должно быть, нелегко пришлось? — участливо осведомился профессор.

— Да, и отцу тоже. Но он очень многого добился в жизни, несмотря на происхождение. Он уже более двадцати лет работает в нашем консульстве в Лондоне.

— Значит, вы выросли в Англии, — это был не вопрос, а утверждение.

— Нет, я здесь с пятнадцати лет, — мисс Амано недоумённо нахмурилась.

— Простите, я слышал, что кицунэ обычно оставляют ребёнка своему любовнику-человеку на воспитание. Ещё раз прошу простить меня, если я допустил бестактность.

В какой уже раз за время разговора он вынужден был опустить глаза. Смотреть на эту женщину было крайне тяжело. Такое чувство, видимо, переживает пресловутый кролик перед удавом. На пару минут удавалось оторвать взгляд от лица мисс Амано, но затем возвращалось давящее желание смотреть на неё.

— Моя мама оставила меня себе, — звучал тихий голос, — она пожелала сама воспитывать меня. Во мне оказалось слишком много от кицунэ.

Снейп вновь поднял взгляд на женщину:

— То, что у вас есть дар прорицания, не подлежит сомнению, учитывая, кто ваша мать. Но какого он рода? И чему вы сможете научить детей?

— Одним словом, вы хотите знать, как я собираюсь организовать учебный процесс? С теми учениками, у которых обнаружатся способности к ясновидению, я буду заниматься отдельно. Остальных же я могу обучить точным дисциплинам: астрологии и хиромантии.

Снейп улыбнулся:

— Боюсь, мисс Амано, за последние восемнадцать лет в Хогвартсе сформировалось несколько предубеждённое отношение к этим, как вы назвали их, точным дисциплинам.

— Я слышала о профессоре Трелони, — заметила она.

— Откуда?

— Это не важно. У неё, несомненно, есть дар, но она всю жизнь боится его. Пророчества она изрекает в состоянии транса, который не контролирует. Это нехорошо. Скажу откровенно, я настороженно отношусь к таким состояниям.

Разговор становился всё интереснее.

— Как же действуете вы? — поинтересовался профессор.

— Я читаю людей и вещи. Мне необходимо прикосновение.

— Поэтому вы не протянули руку при знакомстве? — спросил он.

— Нет, — изумилась мисс Амано, — вовсе не поэтому. Вы же сами не подали мне руки.

— Обычно женщина первой подаёт руку.

— Это у вас. Вы же, во-первых, старше меня, а во-вторых, выше по положению. Вы мой возможный начальник, — пояснила она. — Я спокойно могу пожать вам руку, сэр, но при этом ничего не узнаю о вас. Я постоянно с выставленной защитой. Ставить защиту — это было первое, чему научила меня мать. Иначе я давно бы уже сошла с ума. И я не могу читать человека без его на то разрешения — это, я считаю, отвратительно.

Он не хотел этого видеть, но воспоминание само вспыхнуло в мозгу: тот первый раз, когда Вольдеморт применил к нему легилименцию. На мгновение лицо Снейпа дёрнулось, он тут же закрыл глаза, словно боялся, что тяжёлые картины отразятся в них и станут доступны женщине, сидящей напротив. Постепенно Северус понял, чем мисс Амано так его раздражает. Своей неподвижностью. В её позе не было напряжения, она была естественна, но статична. И Снейп в присутствии этой женщины расслабиться не мог: ни положить ногу на ногу, ни ссутулиться. Мучительно хотелось закурить, да и боль в спине всё чаще напоминала о себе.

— Вижу: я нервирую вас, сэр, — заметила мисс Амано.

Снейп метнул на неё сердитый взгляд:

— Откровенно говоря, — да.

— Сегодня полнолуние, — пояснила она, — и моё воздействие на окружающих обостряется. В такие дни я стараюсь общаться с людьми, которые хорошо меня знают и привыкли ко мне. Но сегодня особенный случай. Для начала, сядьте так, как вам удобно. И если вам хочется курить — не стесняйтесь. Я с удовольствием присоединюсь к вам.

Снейп рассмеялся, откинулся на спинку кресла и закинул ногу за ногу.

— Я бы закурил, но мне запрещают.

— Глупости, — она раскрыла сумочку, достала зажигалку и пачку сигарет и протянула их профессору, забрав себе одну, которую вставила в мундштук.

Снейп зажёг сигарету и протянул руку с горящей зажигалкой мисс Амано. Она чуть подалась вперёд и прикурила. В этом простом движении было неожиданно много чувственного, почти интимного. Рука Северуса невольно дрогнула.

— Вы говорили о способностях, — заметил он, чувствуя, что опять потерял инициативу в разговоре. — Вы можете создавать иллюзии?

Она кивнула:

— Но не такие грандиозные, как мама.

— Что-нибудь ещё? — поинтересовался Северус.

Мисс Амано вдруг протянула руку в сторону прикроватной тумбочки. Стоящая там пустая чаша из-под зелья сорвалась с места и мгновенно влетела в раскрытую ладонь. Женщина поставила чашу на подоконник.

Это впечатляло, что и говорить.

— Вижу, вам не нужна волшебная палочка, — заметил Снейп, воспользовавшись импровизированной пепельницей.

— Я никогда не училась магии, — ответила мисс Амано. — Маги боятся кицунэ ещё больше маглов. У нас запрещено принимать в магическую школу лис и их детей.

— Почему?

— Дайте мне в руки палочку, и я, пожалуй, разнесу Хогвартс по кирпичику, — засмеялась женщина-лиса. — Но мне всегда хотелось научиться чему-то, что я не умею делать. Я могу создавать иллюзии, могу перемещать предметы, могу левитировать. Но я не могу, скажем, трансформировать материю. Я не умею летать на метле.

— Зачем метла тому, кто левитирует? — усмехнулся Северус.

— Это быстрый полёт, — мечтательно улыбнулась мисс Амано.

Сумочка её внезапно слегка завибрировала.

— Прошу прошения. Мне нужно ответить на звонок.

«Вот это уже точно нереально. Это просто невозможно».

Шицзуки Амано достала из сумки самый обычный сотовый телефон, но в магическом госпитале он выглядело как диковинный артефакт. Раскрыв его, она поднесла этот жуткий предмет к уху:

— Я слушаю. Да, конечно, — на том конце слышался чей-то взволнованный голос, — вы сделали то, что я вам рекомендовала? Почему? Так. (Дальше последовала череда «да-нет».) Хорошо, я вам перезвоню позже. Нет, это не смертельно. Всего хорошего.

Нажав «отбой», она убрала телефон. Увидев потрясённое лицо профессора, рассмеялась:

— Вы никогда не видели сотового?

— Видел, естественно, — проворчал он. — Во имя Мерлина, как он может здесь работать?

Тут настал её черёд удивляться:

— А почему бы ему не работать?

— Потому что на больницу и прилегающую территорию наложено такое количество заклятий, в том числе и антимагловских, что ваш телефон просто должен расплавиться. — Он махнул палочкой, вызывая сиделку.

Мисс Малик заглянула в палату:

— Ваша посетительница уже уходит?

— Нет! Немедленно свяжитесь с мракоборцами и администрацией больницы: пусть проверят, в каком состоянии защитные барьеры? И побыстрее!

Сиделка исчезла в мгновение ока.

Шицзуки Амано наблюдала за этой сценой с видимым удовольствием.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил Снейп бесстрастным тоном.

— У вас замечательно быстрые эмоциональные переходы. За вами интересно наблюдать.

— Надеюсь, это не профессиональный интерес? — он скривил губы.

Она засмеялась.

В палату вошла, предварительно постучав, Миллисента:

— Сэр, они все говорят, что защита в полном порядке.

— Спасибо, мисс Малик.

От этих простых слов сиделка зарделась, как маков цвет, и упорхнула.

Шицзуки Амано вновь не смогла удержаться от смеха.

— На этот раз, что вас так рассмешило? — вкрадчиво, с «фирменными» интонациями, произнёс Снейп.

Впрочем, номер под названием «зловещий профессор» не прошёл: мисс Амано спокойно закурила вторую сигарету и поинтересовалась:

— У вас такой голос от природы или вы долго тренировались?

— Я не совсем вас понимаю, — заметил Снейп холодно.

— Я никогда не поверю, что вы не знаете, какое действие оказывает ваш голос на людей.

Снейп нахмурился:

— От природы. Он такой от природы.

Он попытался принять более удобное положение.

— Почему здешние целители не займутся вашей спиной? — поинтересовалась мисс Амано.

— Они занимаются, — Снейп пожал плечами.

— Пичкая вас зельями? — с лёгким презрением в голосе спросила женщина-лиса. — Я слышала, зелья могут вырастить кости, справиться с переломом позвоночника. Неужели так трудно устранить лёгкое смещение позвоночных дисков? Встаньте, пожалуйста, сэр.

Снейп почему-то послушался, сам не понимая, — почему.

— Снимите халат и пижамную куртку.

— Что?!

— Ох уж эта ваша европейская дикость! — тут Северусу стало внезапно не по себе, потому что глаза мисс Амано замерцали. — Предпочитаете и дальше мучиться из-за таких пустяков? По-вашему, я не видела полуголых мужчин?

Разозлившись, Снейп сбросил халат и принялся расстёгивать пуговицы. Мисс Амано зашла ему за спину. «Не стоило это делать». Вздохнув, Снейп позволил ей помочь ему. Он хорошо представлял себе, что за зрелище сейчас откроется. Впрочем, грудь и живот выглядели не лучше. Внезапно раздался резкий шипящий звук. Профессор оглянулся через плечо: женщина-лиса смотрела на шрамы, вцепившись побелевшими пальцами в пижамную куртку. В её глазах пылал гнев. Черты лица заострились.

— Что это? — она отложила куртку и дотронулась кончиками пальцев до рваных рубцов, покрывавших всю его спину.

— Это называется «Кнут Гриндевальда», — ответил он тихо. — Однажды Вольдеморт перестал получать удовольствие от применения ко мне заклятия Круциатус.

Она обошла его кругом, разглядывая шрамы, и вновь злобно зашипела. По идее, эти звуки должны были производить неприятное впечатление, но Северус почувствовал к этой женщине благодарность. Снейп мучительно стыдился этих шрамов. Он считал их свидетельством своей слабости. В тот раз он не выдержал: он самым постыдным образом валялся в ногах у Тёмного Лорда и умолял прекратить пытку. Хвала небесам, что Вольдемортом двигало лишь желание наказать его, и это не было допросом. В глазах Шицзуки читалось только одно желание: разорвать в клочья того, кто это сделал.

— Успокойтесь, мисс Амано, — промолвил Северус, — это всё далёкое прошлое.

В мгновение ока её лицо вновь стало спокойным и безмятежным. Тонкие пальцы дотронулись до позвоночника чуть повыше поясницы. Снейп почувствовал в этом месте лёгкое покалывание.

— Будет больно, но недолго, — сказала мисс Амано.

И она положила левую ладонь ему на солнечное сплетение.

— Расслабьтесь.

Он честно попытался это сделать. Опять раздалось шипение:

— Вы хотите, чтобы я вам позвоночник сломала? — и уже мягче, — Закройте глаза.

Боль была резкой и острой. Создавалось ощущение, что Шицзуки вправила позвонки движением пальцев — этих тонких, почти прозрачных пальцев. Правая ладонь мягко легла на источник боли и словно впитала её.

— Всё, одевайтесь, — мисс Амано отпустила Снейпа.

Он осторожно пошевелился: ничего, никаких следов ни прежних болей, ни последствий этого своеобразного лечения. Снейп молча оделся и посмотрел на женщину, уже сидящую в кресле. Слова благодарности уже готовы были слететь с языка, но она не позволила:

— Вернёмся к тому, с чего начали, сэр?

— Да, вернёмся, — он легко опустился в кресло, радуясь возможности вновь нормально двигаться, — мне бы хотелось поближе познакомиться с вашим даром… прорицания. Вы можете, как вы это назвали, «прочитать» меня?

— Могу, — Шицзуки как-то странно посмотрела на профессора, — а вы уверены, что этого хотите?

Он потом никак не мог понять, почему после всех впечатляющих демонстраций её магической силы он усомнился в её главном даре?

И, с отвращением читая жизнь мою,

Какой-то магл.

27 апреля 1977 года. Галифакс

Обычно он входил в здание больницы, как все «нормальные» люди. Сегодня он трансгрессировал прямо в палату к отцу. Сразу же заблокировал дверь и поставил все защитные барьеры, какие только мог.

— Готовишься? — донёсся со стороны больничной койки слабый голос.

Снейп заставил себя посмотреть на отца.

— Подойди поближе, — позвал тот, — я плохо вижу тебя с такого расстояния.

Северус покорно подошёл к кровати, придвинул стул и сел, уставившись в пол.

— Что с тобой стряслось? Позавчера только расстались — был на человека похож, — раздражённо поинтересовался Тобиас Снейп.

— У меня неприятности, — Северус был готов убить себя за такую пошлую фразу.

— Рассказывай, — голос отца неожиданно приобрёл твёрдость, — и не считай, что я уже выжил из ума, или не пойму ничего в вашей грёбаной магии. Рассказывай.

Северус смотрел сейчас, в сущности, на своё собственное лицо, только старое и измождённое. И он рассказал. Как мог.

— Так! — послышался шёпот. — Жаль, твоя мать не дожила. Полюбовалась бы на дело рук своих.

— Отец!

— Что «отец»? Она забила тебе голову всем этим дерьмом. Я всё думал, за каким дьяволом она за меня вышла замуж? И спросил, в конце концов. Хоть на смертном одре, говорю, признайся: зачем я тебе сдался? Кровь ей, видите ли, свежую нужно было влить.

Северус оцепенел. Тобиас Снейп тем временем продолжал говорить, не глядя на сына, обращаясь, скорее, к себе самому или своим воспоминаниям. Хотя в голосе его звучала не скрываемая злость, лицо было болезненно искажено.

— Лет до пяти ты был обычным ребёнком, Сев. Как она бесилась! Эти постоянные скандалы, лишь только речь заходила о тебе. Я старался, чтобы ты всего этого не слышал. Я не знаю, помнишь ли ты, как в тебе впервые проснулась её кровь? Я тогда пришёл домой слегка навеселе — у сослуживца дочь в колледж поступила, вот и отмечали. Не помню, с чего мы опять с Эйлин поцапались — она заводилась уже с пол-оборота. Я не обратил внимания на то, что ты был с нами в комнате.

Северус хорошо помнил эту ссору родителей. Хотя потом были и другие, почему-то именно она врезалась в память.

— Ты сначала плакал. Я ей говорю: «С ума сошла? Уведи ребёнка». А она мне ответила что-то насчёт магловского ублюдка. Я не выдержал и замахнулся на неё. И тут ты закричал, вскочил — глаза дикие… И меня отбросило назад... Хорошо ты меня тогда приложил, с душой. У Эйлин тут такие материнские чувства взыграли — откуда что взялось!

— Я не помню, — пробормотал Северус. — Я ничего этого не помню.

— Ты потом несколько дней пролежал в постели. Да… А я… Ты сам знаешь.

Северус понял, о чём говорит отец. Его с тех пор редко можно было видеть трезвым. На работе он не пил, но дома неизменно накачивал себя алкоголем. Это было не самое ужасное. Нет, он ни разу не поднял на сына руки, не кричал, не оскорблял — он просто перестал его замечать. Впрочем, мать объяснила Северусу разницу между маглами и магами, и он стал воспринимать отца, как неудачника, как некое неизбежное зло, которое помогло появиться ему на свет.

— Я был плохим отцом, Сев, — произнёс Тобиас Снейп. — Я должен был развестись и забрать тебя у Эйлин. Ты бы, конечно, поступил в этот ваш Хогвартс, но твоя жизнь сложилась бы по-другому.

— Невозможно забрать ребёнка у ведьмы, — возразил Северус. –Закон 1374 года. Не отменён до сих пор. Допускается воздействие на маглов, вплоть до заклятия забвения. Ты просто забыл бы, что у тебя были жена и сын… Не нужно просить у меня прощения, отец. Как сложилось, так и сложилось.

Он чувствовал абсолютную опустошённость. Что-то умерло в нём, но он не мог ещё понять, что именно.

— Сев, — позвал отец, — я правильно тебя понял? Этот ваш доморощенный Пиночет не знает, о чём я тебя просил?

Северус попытался улыбнуться, услышав такое сравнение, — улыбка застыла на губах, как гримаса.

— Да, ты правильно понял, отец.

— Тогда сделай это, Сев. Надеюсь, это будет быстро, потому что медленно умирать я уже устал.

— Очень быстро, отец. Ты не успеешь ничего почувствовать.

Не выдержав этой пытки, Северус закрыл лицо руками.

— Эй, парень! А ну, прекрати! — голос Тобиаса Снейпа окреп.

Северус сполз со стула на пол и поцеловал исхудавшую отцовскую руку.

— Что ты делаешь? Нашёл великомученика! — ласково проворчал тот. — Посмотри на меня! Вот так-то лучше. Я тебе одно скажу, Сев — считай, это моё завещание — не позволяй этому ублюдку взять над тобой верх. Если ты, конечно, считаешь себя моим сыном. А теперь — сделай то, что должен, и не тяни.

Северус поднялся на ноги и достал палочку. Он знал, что сможет это сделать: страстно желать человеку смерти можно не только ненавидя его.

— Авада Кедавра! — из палочки вырвался зелёный луч, ударив отца прямо в сердце. Снейп успел заметить изумление, написанное на его лице. Господи! Это не должно быть так просто! И он получил ответ, но из другого источника. Метка вспыхнула — он почувствовал это. Боли не было — было чувство сытости: оно переполняло Северуса, как какого-нибудь разбухшего от крови вампира. «Это не мои чувства! Это не я!» Дикое желание скрутило его — убивать, отнимать жизни, упиваться этим. Он рухнул на пол возле отцовской койки. «Мразь! Ты помнишь, кого ты сейчас убил?» Постепенно, по капле, возвращалась реальность. Северус посмотрел на руку, которую он целовал пять минут назад, безжизненно свесившуюся вниз. Приподнявшись, он осторожно поправил её.

На лице Тобиаса Снейпа навсегда отпечаталось изумление. Положив ладонь на глаза отца, Северус бережно закрыл их. «Я люблю тебя! Папа, что я наделал? Прости меня!» Боль была такой сильной и неожиданной, что тело Северуса выгнулось, как будто через него пропустили электрический ток. Острая, режущая боль в сердце. Холодный пот выступил на лбу. Умереть от банального сердечного приступа? Этого не может быть. Это что-то другое. Северус вновь взглянул на отца и едва не закричал от нового всплеска боли.

5 июля 1998 года

Почему он попросил её продемонстрировать дар ясновидения? Было ли это недоверие? Или он в тот момент подумал о Гарри? Но фраза была произнесена:

— Да, я хочу, чтобы вы прочитали меня, мисс Амано.

— Я не могу отказать, если вы просите.

Мог ли он знать, что это не просто дань вежливости?

— Дайте мне вашу левую руку, — попросила Шицзуки.

Северус нехотя позволил мисс Амано взять его ладонь — он всё ещё не отвык прятать левую руку от окружающих.

— Не бойтесь. Не пытайтесь вырвать руку: я не хочу сделать вам больно, — последнее замечание уже воспринималось вполне серьёзно, учитывая неестественную силу этой женщины. — Когда я откроюсь, вы почувствуете. В остальном же никаких особых ощущений не будет. Если вас что-то встревожит, закройте глаза и не смотрите на меня.

Она сделала глубокий вдох. На выдохе через руки женщины на Северуса, как внезапный порыв ветра, хлынула её магия. В какие-то секунды это был почти экстаз — Северус ощутил себя душой без тела. Но возвращение с небес на землю было быстрым.

Шицзуки напряглась и закрыла глаза, которые задвигались под веками, словно ей снился кошмар. Лицо исказилось, тело свело судорогой. Это не спектакль. Северус хорошо умел отличать настоящую боль от наигранной.

Он попытался высвободить руку, но ладони женщины напоминали тиски. Северус вскрикнул, увидев, как по подбородку Шицзуки поползла красная струйка — она закусила губы до крови. Жёлтые лисьи глаза открылись.

Сидящего напротив человека она не видела: взгляд перебегал от одной, ведомой лишь ей картины, на другую. Вот он задержался на чём-то. Черты лица смягчились. Взгляд стал ласкающим. «Что она видит? Разве в моей жизни есть что-либо подобное?» Было тяжело смотреть на лицо, по которому волнами пробегали отражения его судьбы. Страх, ненависть, боль — и неожиданно, как что-то из снов, — нежность. Шицзуки заплакала. Тихо, с мучительной жалостью в глазах. «Не смейте меня жалеть!» — он почти уже выкрикнул ей это в лицо. Но внезапно понял, что это не её слёзы, а его собственные: о Лили, об отце, о Дамблдоре, о его мальчиках. Чувства, которые он все эти годы не мог себе позволить, с маниакальным упорством душил в себе, вытравливал. «Разве я многого прошу? Я просто хочу жить».

Он устал. Он понимал, что не сможет остановить Шицзуки, пока она не исчерпает реестр его грехов до конца. Северус посмотрел на ладони, держащие его руку, сведённые судорогой пальцы. Почему эта девочка должна мучиться из-за него? За что ей такое — родиться с даром, больше похожим на проклятие? Где, в каких скрижалях было записано, что её матерью непременно должна стать кицунэ? А кто толкнул его душу во чрево колдуньи из вырождающейся семьи, втайне влюблённой в своего сумасшедшего сокурсника Томаса Ридла? Северус горько усмехнулся. «Ты думаешь: вы похожи? Нет, не льсти себе. Эта девочка принимает себя такой, какая она есть. А ты полжизни потратил на то, чтобы впустить чудовище в душу, а потом ещё полжизни, чтобы уничтожить его». Он взглянул на Шицзуки. По-прежнему невидящим взглядом она созерцала то, что, судя по выражению её лица, вызывало в ней неподдельный интерес. Что она скажет, когда очнётся? Какими глазами посмотрит на него? «Не всё ли тебе равно? Есть более важные вещи».

Северус никогда не решился бы на это, будь Шицзуки в ясном сознании. Он осторожно стёр кровь с её подбородка. Она никак не отреагировала на его прикосновение, а он даже не удивился, когда увидел, что на губах её не осталось и следа от укуса. Приблизившись к ней почти вплотную, Северус тихо заговорил:

— Я уверен: вы меня слышите, Шицзуки. Не знаю, как, но слышите. Помогите мне. Я прошу не за себя, а за моих мальчиков. Я уверен, вы уже узнали о них. Гарри напуган, он боится своей силы, боится сорваться на Тёмную сторону. Я могу научить его контролировать себя, но кто вернёт ему душевный покой? Драко не верит, что может начать жизнь с чистого листа. Он считает свою принадлежность к роду Малфоев наказанием. Он устал. Я не могу им помочь — я сам не знаю, как мне жить дальше. Шицзуки!

Женщина по-прежнему смотрела в одну точку, нахмурившись и презрительно сузив глаза. То, что она видела сейчас, никак не было связано с его словами.

— Шицзуки! Я люблю их! Мы с ними разной крови, но всё равно: они мои дети. Они — единственное, что осталось у меня в жизни. Шицзуки! — умоляюще позвал он.

Не получив ответа, Северус откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Не было ни сил, ни желания ждать, когда же всё это кончится. И он упустил момент, не сразу заметил, что Шицзуки уже не стискивала его руку, а просто держала в своих ладонях. Женщина погладила руку Снейпа, и только тогда он очнулся.

Вид у мисс Амано был уставший, но не измученный. Северуса поразило выражение её глаз. Он за свою жизнь многое читал в глазах людей, смотревших на него. Ненависть (чаще всего), отвращение, жалость. Любовь — и такое было, уважение. Но Шицзуки смотрела очень спокойно и сосредоточенно. В её глазах читалось приятие: она принимала его таким, каков он есть, полностью. И что уж показалось Северусу совершенно невероятным — кажется, понимала.

Он вдруг почувствовал неловкость.

— Ваш вердикт, мисс Амано? — нужно же было сказать что-нибудь.

Она встала и поклонилась:

— Благодарю, что оказали мне доверие, сэр!

— Сядьте, бога ради! — это прозвучало с некоторым надрывом, и Северус с трудом взял себя в руки.

Мисс Амано села.

— Здесь можно разжиться приличным чаем? — улыбнувшись, спросила она.

Профессор пожал плечами.

— Разумеется, — направив палочку в сторону двери, он послал вызов сиделке.

Когда Миллисента появилась на пороге палаты, он попросил:

— Мисс Малик, будьте добры, распорядитесь, чтобы эльфы заварили чай.

Сиделка ушла с видом оскорблённой невинности. Потом Снейп и мисс Амано потянулись за сигаретами, их руки случайно соприкоснулись. Северус отдёрнул свою, словно обжегшись.

— Прошу вас.

— Вам не кажется, что церемонии теперь излишни? — Шицзуки закурила.

— После того, как вы узнали всю мою подноготную? Пожалуй.

— Вот вы как смотрите на это? Как я понимаю, Хогвартса мне не видать, несмотря на то, что приказ о назначении преподавателя прорицания лежит в вашей тумбочке.

Северус не удержался от улыбки:

— Напротив. Я сегодня же подпишу его.

Она ничуть не удивилась, только чуть склонила голову к правому плечу:

— Вероятно, из-за мистера Поттера и мистера Малфоя?

— Вы слышали меня? — недоверчиво спросил Северус.

— А вы говорили мне что-нибудь? Это бесполезно. Я ничего не вижу и не слышу, когда работаю с человеком. Ваши чувства и переживания по поводу этих молодых людей лежат на поверхности. Они доминируют в вас. Я бы даже сказала, излишне доминируют. Вы любите их, как родных сыновей. Всё это, конечно, замечательно, тем более, если учесть что именно отношения с мистером Поттером помогли вам кардинально изменить вашу карму. Но вы абсолютно правы, когда считаете, что не сможете помочь мальчикам в их проблемах, не справившись со своими.

Всё это было сказано абсолютно бесстрастным, сухим, деловым тоном. Трудно было поверить, что мисс Амано могла несколько минут назад плакать, гневаться, жить чужими чувствами, как собственными. Она говорила, что если бы не постоянная защита, она давно бы сошла с ума. Вся его жизнь прошла через сознание этой женщины за несколько минут, но, возможно, ничего не осталось в её памяти, кроме холодных фактов, которыми она теперь оперировала с видом исследователя, ставящего интересный опыт. Трелони была, по крайней мере, человечной.

— Профессор Трелони была безответственной женщиной, — предостерегающе сказала мисс Амано.

— Я попросил бы вас, мисс Амано, попридержать ваши способности, — излишне спокойным тоном заметил Снейп.

Она вдруг стала похожа на испуганного ребёнка, который понимает, что сказал лишнее, и ждёт гнева старших.

— Простите, простите, сэр. Я не хотела вторгаться в ваши мысли. Это вышло случайно. Я, наверное, недостаточно закрылась, — она и в самом деле была расстроена, — я просто немного устала. Мне стыдно, сэр, что я была так неосторожна.

Северус посмотрел на это совершенное лицо, на котором сейчас застыло виноватое, беспомощное выражение, и почувствовал укол болезненной жалости. Взяв мисс Амано за руку, он ласково её пожал.

— Шицзуки. Я могу вас так называть? — она кивнула, и он продолжил, — Это я должен извиниться. В конце концов, я сам попросил вас… ну, словом, вы понимаете. Но почему вы не предупредили меня, что это настолько тяжело для вас?

— Ну, что вы, — она смущённо улыбнулась, — не настолько. С вами это было не так уж трудно. Вы не сопротивлялись, и поэтому — вы правильно заметили — это, как волны, которые нахлынут и отступят. Честно говоря, я видела вещи намного страшнее. Правда. Внешние события не так сильно меня затрагивают. Мне намного тяжелее воспринимать то, что люди делают со своей душой. А вы смогли сохранить очень многое в неприкосновенности. Вы сильный человек, профессор Снейп.

Раздался хлопок и рядом возник столик с чайником, чашками и бисквитами. Северус почувствовал, что их прервали весьма кстати. Шутливо попрепиравшись с Шицзуки в вопросе, кто за кем будет ухаживать, он передал ей бразды управления «чайной церемонией». Наполнив чашки, Шицзуки с видимым сомнением поднесла свою к губам.

— Вы не привыкли к английскому чаю? — улыбнулся Северус.

— Я всегда сама себе завариваю, по всем правилам, — она сделала глоток и нахмурилась. — Жить буду.

Профессор засмеялся.

— Вы, англичане — ну и вообще европейцы — чай не пьёте, — заметила Шицзуки, — вы им запиваете еду. Это просто кощунство какое-то. Кстати, хотите?

Она извлекла из сумочки плитку горького шоколада.

— У нас шоколад обычно используют после контакта с дементорами, — заметил Снейп.

— У каждого человека в душе живёт дементор, а иногда не один, — заметила Шицзуки, отламывая кусочек от плитки. — Что такое, в сущности, дементоры, как не материализованные негативные эмоции? Вы, маги, вообще материализуете много лишнего. Я слышала, что в Хогвартсе даже полтергейст имеет конкретную форму.

— Да. Старина Пивз любит пошалить, — кивнул Северус.

— Вот-вот, и я о том же. Поколения волшебников поддерживают его существование за счёт того, что воспринимают его персонифицировано.

Шоколада, тем не менее, становилось всё меньше и меньше, причём стороны равно содействовали его убыванию. Когда и чайник опустел, и бисквиты исчезли, Северус щёлкнул пальцами, и столик с хлопком растаял в воздухе. Профессор успел заметить, что Шицзуки выпила всего полчашки. Тут его с некоторым опозданием посетила мысль, что это не он угощал гостью, а его самого весьма ловко заставили выпить чаю и что-нибудь съесть. И он заметил про себя, что никогда ещё совместное чаепитие не доставляло ему столько удовольствия.

Миллисента явилась в дверях, подобно статуе Командора:

— Сэр, уже семь часов, и время для посещений закончилось.

— Мисс Малик, — начал Северус вкрадчивым тоном, но продолжать не пришлось. Сиделка вдруг развернулась и вышла с несколько брезгливым выражением лица.

— Что это было? — засмеялся профессор. — И почему она никак не отреагировала на курение? Что вы сделали с бедной девушкой, Шицзуки? Признавайтесь.

— Мисс Малик решила припудрить носик — это, во-первых. Вместо табачного дыма она почувствовала запах якобы моих духов, и он ей крайне не понравился. Следующие полчаса она будет сидеть на посту, тайком разглядывать себя в зеркальце и утешаться мыслью, что она весьма привлекательная особа, — лениво произнесла мисс Амано.

— Вы опасная женщина, Шицзуки, — заметил Северус, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

Она отреагировала неожиданно серьёзно:

— Это — правда, и не стоит недооценивать степень риска, с которым вы столкнётесь, принимая меня на работу.

— Не думаю, что представляете большую потенциальную угрозу, чем профессор Люпин, — возразил профессор. — Но мне бы хотелось уточнить некоторые моменты.

— Разумеется, господин директор. Но не стоит нарушать правила больницы. И мне всё же необходимо отдохнуть. Да и вам тоже. Поэтому, с вашего позволения, я вас покину. Но завтра мы сможем продолжить разговор. И, если хотите, я познакомлюсь с мистером Малфоем.

Если тебе дадут линованную бумагу, — пиши поперёк.

Х.-Р. Хименес

— Вы сегодня полны энтузиазма, Северус, — Минерва была довольна.

Ей, конечно, показалось несколько странным, что вчера ещё болевшая спина профессора Снейпа, с которой почему-то ничего не могли сделать вплоть до выписки, каким-то чудом пришла в норму. Могли же целители, в конце концов, найти способ быстрого лечения?

В большей степени, профессора МакГонагалл интересовала причина приподнятого настроения Северуса. Он словно получил приятное известие или его посетил после долгого отсутствия друг.

Снейп был всего лишь восьмым по счёту слизеринцем за всю историю Хогвартса, занявшим пост директора. Как правило, представителям этого факультета не удавалось долго оставаться на почётной должности. Исключением был, пожалуй, Финеас Найджелус, который «правил» школой целых пятнадцать лет.

Минерва понимала, что поставила Северуса в условия совершенно невозможные: профессор трансфигурации в подчинении у своего бывшего студента. Снейпу, всегда чётко придерживающемуся служебной иерархии, такое положение вещей должно было доставлять массу беспокойства. И над всем этим ещё висела тень Альбуса Дамблдора.

* * *

Альбус всегда ей доверял. Во всём. Иногда он даже советовался с Минервой. Та понимала, что это лишь любезность, попытка продемонстрировать своё к ней личное расположение. Всё равно упрямец поступит по-своему.

В день, когда погибли Джеймс и Лили, Альбус был расстроен, подавлен, но судьба Гарри его волновала больше. Зато на следующее утро Минерва была потрясена. Мало того, что она впервые видела, как Альбус кричит на человека, так ведь этим человеком оказался не кто-нибудь, а Грюм — старый товарищ и соратник по Ордену Феникса. И причиной такого гнева был всего лишь Северус Снейп, о котором любому члену Ордена было известно, что он Пожиратель смерти.

Хорошо. Снейп, как выяснилось, был агентом Альбуса — это МакГонагалл могла понять. Мальчик, конечно, ещё со школы был со странностями и не в меру увлечён Тёмными искусствами. Разумеется, было приятно узнать, что он всё же выбрал правую сторону. Но зачем же поднимать на уши Визенгамот, собирать внеочередное заседание, хотя дела Пожирателей рассматривались каждую неделю в отведённые на это дни? Но Альбус добился освобождения Снейпа из Азкабана за сутки. Потом почти каждый день посещал его в Мунго. Конечно, Минерва была поражена реакцией Снейпа на всего лишь суточное пребывание в Азкабане, она не могла не посочувствовать молодому человеку. Но она очень хорошо помнила былое отношение Альбуса к Снейпу.

Мальчик первые три года был для новоиспечённого директора настоящей головной болью. Взорванные котлы у Слизнорта, применение приёмов Тёмных искусств на уроках трансфигурации, паническая боязнь высоты — и, как следствие, насмешки сверстников (особенно старались Джеймс Поттер и Сириус Блэк). Северус был абсолютно неспособен строить отношения с людьми. Слизеринцы его не трогали, но и не заступались, когда ему доставалось от учеников других факультетов, а это означало полное неприятие. «Зелёные» всегда действовали быстро, беспощадно и решительно, лишь только звучал боевой клич «наших бьют». А Снейпа они же первые прозвали Нюниусом и пустили это прозвище гулять по школе.

Как Снейп относился к учителям, сказать было трудно. Он всегда был вежлив со старшими, в случае провинностей отработки выполнял безропотно. Хотя такое случалось нечасто, потому что школьные правила он выполнял неукоснительно, за что ему дополнительно влетало от учеников. Правда, он ни разу ни на кого не пожаловался, а тем более — не донёс.

Первым оттаял Гораций. На третьем курсе он вдруг проникся к Северусу необычайным интересом, а на одном из педсоветов заявил, что из мальчика в будущем вырастет выдающийся Мастер зелий. С тех пор Подземелья всегда были в полном распоряжении Северуса, а у мадам Помфри прибавилось работы: ожоги и отравления стали привычными проблемами не в меру активного экспериментатора. Была ли симпатия между двумя зельедельцами обоюдной? Вряд ли. Отношений Снейп строить не умел, но в людях разбирался даже слишком хорошо для столь юного возраста. Вернее, он предъявлял к окружающим завышенные требования и отлично видел чужие слабости. Слизнорт не стал исключением.

С четвёртого года Северуса стали побаиваться. Отсутствие немедленной реакции на обиды в сочетании с растущими в неимоверном темпе познаниями, в том числе и в области Тёмных искусств, вызывали у окружающих предположения, что Снейп будет действовать согласно поговорке о «блюде, которое следует подавать холодным». Но мстительным он не был. Мальчик просто вычёркивал человека из некоего списка, существующего в его сознании.

У Северуса, впрочем, был один друг — или человек, которого он таковым считал. Люциус Малфой. Когда Малфой закончил школу, Северус перешёл на третий курс. Люциус не только стал регулярно с ним переписываться, но и приглашал в Малфой-холл. Когда приходило очередное письмо из имения с просьбой разрешить Снейпу провести там каникулы, и, одновременно, — согласие на это Эйлин Снейп, Дамблдор всегда хмурился, но сделать ничего не мог. Малфои, по понятным причинам, не вызывали у директора доверия.

Но Альбус частенько чувствовал себя неуверенно, когда дело касалось Северуса Снейпа. Обычно директор предоставлял ученикам возможность самим решать свои проблемы и не вмешивался в их отношения, а тем более не любил учить жизни. Но для Северуса он почему-то сделал исключение.

Пока взрывались зелья, плавились котлы, а несчастные насекомые и рептилии на уроках трансфигурации в муках превращались в какие-то жуткие сгустки эктоплазмы, Снейп был частым гостем в кабинете Дамблдора. Такая ситуация сложилась, потому что учителя отчаялись добиться чего-либо от мальчика с помощью наказаний. Он отбывал очередное — и принимался за старое. После воспитательных бесед, Альбус выглядел выжатым, как лимон. Впрочем, «юный чернокнижник» тоже. Однако, Минерва стала замечать, что у тихони Снейпа появилась новая черта — хитрость. Складывалось впечатление, что мальчик провоцирует всё новые и новые головомойки у директора. Минерва решила проверить, и когда очередная ящерица превратилась в зелёное желе, она сделал вид, что ничего не произошло.

После урока, как Минерва и ожидала, Снейп подошёл к учительскому столу и с немым вопросом уставился на неё.

— Вы что-то хотели, мистер Снейп?

Он молчал, но в глазах (красивые у мальчишки глаза — ничего не скажешь!) читалось: «Почему ты не отправишь меня к нему?»

— Директор сегодня занят, мистер Снейп. Поэтому в восемь явитесь ко мне в кабинет. Я назначу вам взыскание.

Потом Минерва долго себя ненавидела за этот эксперимент. Снейп молча кивнул и вышел. В восемь он не явился, потому что оказался в больничном крыле. Поппи уверяла, что это обычный нервный срыв на почве переутомления, но МакГонагалл бросилась к директору с покаянной речью, что педагог из неё, как из Пивза — сиделка. После чая и лимонных долек, она успокоилась.

Дамблдор навестил несчастного больного и вернулся с весьма озадаченным видом.

— Альбус, — осторожно заметила Минерва, — а ведь мальчик вас любит…

— Дорогая, и что мне прикажете с этим делать? — он развёл руками. — Это ведь болезненная привязанность. Стоит ли поощрять такое?

— Альбус, он всего лишь одинокий несчастный ребёнок. Конечно, многое в нём не может нравиться, и, прежде всего, — интересы. Но он тянется к вам. А ведь найдутся желающие пригреть его — вы понимаете, о чём я?

— Понимаю, — таким расстроенным Минерва Дамблдора ещё не видела. — Но только ему не учитель нужен, дорогая. Ему нужен отец. Прикажете мне усыновить его при живых родителях?

— А что из себя представляет Тобиас Снейп? — поинтересовалась Минерва.

— Обычный магл. Среднестатистический. В настоящее время безработный. Кажется, он пьёт.

— Фу! — скривилась Минерва.

— С сыном он не обращается грубо. Он просто самоустранился. Так что перед нами — плоды материнского воспитания.

— Ничего не могу вспомнить об Эйлин Принс конкретного, — заметила МакГонагалл.

— Кроме того, что она училась на одном курсе с Томом.

Имя «Том» в кабинете Дамблдора звучало так же, как «Вольдеморт» за воротами школы.

— Альбус!

— Я наводил справки, внимательно изучил всё окружение Снейпов, контакты мальчика. Пока нет причин считать, что Томас Риддл интересуется Северусом, — успокоил директор Минерву.

— А через Люциуса? — заметила Минерва.

— Есть такое понятие, дорогая, — презумпция невиновности. У меня нет доказательств, что Малфои поддерживают Вольдеморта. По крайней мере, пока жив отец Люциуса, он вряд ли позволит сыну рисковать репутацией семьи и её благополучием. Страсть Абраксаса — золото, а не политика.

Когда Северус покинул больничное крыло, Дамблдор всё-таки решил приблизить мальчика к себе, конечно, в пределах разумного, чтобы у других студентов не создалось впечатления, что у директора появился любимчик. Это не добавило бы Снейпу популярности, тем более на Слизерине. Иногда Альбус приглашал Северуса в свой кабинет и просто разговаривал с ним обо всём понемногу. Это принесло благие плоды: директор из небожителя превратился в учителя и друга.

Котлы как-то разом перестали плавиться, поголовье подопытных тварей процветало и множилось. Но Минерва стала для Северуса чем-то вроде фурии. «Ты знаешь мой секрет, — читалось в глазах мальчишки, — я этого не забуду». Поначалу профессор МакГонагалл старалась не обращать внимания на эти взгляды, но постепенно начала злиться, потому что тринадцатилетний подросток стал вдруг вызывать в ней нервную дрожь. Было очевидно, что, как всякий не слишком уверенный в себе человек, Северус ревнив.

Минерва оставила Снейпа после уроков, решив раз и навсегда покончить с молчаливым террором мальчишки. Переговоры она назначила в своём кабинете. Враждебная сторона явилась точно в назначенный срок.

— Присаживайтесь, Северус. Угощайтесь, — она придвинула к нему коробку с шоколадными тритонами.

Вежливость требовала взять угощение, а Снейп был вежлив. Но всем своим видом он демонстрировал иронию. «Хорошо же, мистер Колючка! Или я вас приручу, или мне нечего делать в школе».

— Вам не жаль своего времени, профессор МакГонагалл? — спросил Снейп. Одной из его особенностей была безупречно правильная речь. Он всегда изъяснялся, как взрослый человек, что, конечно, не могло не раздражать многих. Голос его уже начинал ломаться, но обещал в будущем стать чем-то совершенно потрясающим.

— Нет, мне не жаль своего времени, Северус. На вас — не жаль.

— О! — он улыбнулся одними глазами. — Чем же я заслужил такое?

— Вы очень умны, очень талантливы, — заметила Минерва, — но тратите слишком много душевных сил на абсолютные глупости. Почему вы считаете меня своим врагом? Потому что я знаю, как вы относитесь к Альбусу? Уверяю вас, когда я сама училась в Хогвартсе, трудно было найти студента или студентку, кто бы ни любил профессора трансфигурации Дамблдора. Скажу вам по секрету: я была в него жутко влюблена. Конечно, платонически. Мне очень хотелось заслужить его одобрение, его симпатию, показать, что я достойна такого учителя. Так что я вас понимаю, Северус. Альбус Дамблдор — прекрасный человек.

На щеках Северуса выступил слабый румянец.

— Он — лучший! — дрогнувшим голосом произнёс подросток.

Минерва ласково улыбнулась.

— Никогда не делайте из человека кумира, мой мальчик. Тогда вы избежите многих разочарований в жизни. Даже у Альбуса есть свои недостатки и слабости.

Северус смотрел на неё так, словно она изрекала ересь.

— Вы предъявляете слишком высокие требования к окружающим. Люди намного приземлённее, но и намного интереснее, чем вам кажется.

— Как такое может быть? — он чуть приподнял брови и улыбнулся недоверчиво.

Определённо, мальчишка начинал нравиться Минерве. В нём было несомненное обаяние. МакГонагалл вышла из-за стола и пересела на стул напротив Снейпа.

— Разве интересно иметь дело с совершенством, Северус, в реальной жизни? Я не говорю сейчас о высоких материях. Я говорю о людях. Совершенство ни в ком не нуждается. Обычных же людей тянет друг к другу, потому что в каждом есть что-то, что необходимо другому. Насколько разнообразны и непостижимы эти комбинации. Каких разных людей подчас судьба сводит вместе. Чем вас, например, привлёк Люциус Малфой? Или вы считаете его совершенством?

— Нет, — спокойно ответил Снейп. — Но Люциус уважает меня и общается со мной на равных.

— Выходит, вам нравятся только те люди, которые хорошо к вам относятся?

— Мне кажется, так и должно быть, — Северус пожал плечами. — Почему я должен навязываться тем, кому я безразличен или неприятен.

— Вы допускаете, что можете быть неприятны кому-то, — заметила МакГонагалл, — тогда вы не безнадёжны.

Она пожалела, что сказала это. Снейп посмотрел на неё скептически: она явно проиграла этот раунд.

— Можно спросить, мадам? Где вы учились? — спросил Снейп, понимающе улыбаясь. — Вероятно, на Гриффиндоре?

— Да, там, — ответила Минерва. — Ваш вопрос выдаёт в вас слизеринца, Северус.

— Я хотел учиться на Ровенкло, но мать настаивала, чтобы я был на Слизерине, — заметил мальчик. — Знаете, чем различаются слизеринцы и гриффиндорцы в главном?

— Любопытно было бы узнать, — улыбнулась Минерва. Она улыбалась ещё и потому, что Северус настолько увлёкся разговором, что позволил себе съесть уже третьего тритона.

— Слизеринцы самодостаточны. Гриффиндорцы не могут существовать вне компании, вне толпы. Достаточно посмотреть на Поттера и его мародёров, как они себя называют. Кстати, хорошенькое прозвище для высоко моральных гриффиндорцев, не правда ли?

— Никто и не говорит, что компания Поттера — образец для подражания, — возразила Минерва.

— Однако, они такие душки, — съязвил Снейп.

— Я заметила, Северус, что вы неравнодушны к Мародёрам, — парировала Минерва. «Мерлин! Что я такое несу? А ведь мальчишке хочется поговорить о Джеймсе. Он обижен? Или тот, в самом деле, ему нравится?»

— Я просто хотел понять, — спокойно промолвил Северус, — что собой представляет хвалёная гриффиндорская дружба? Мне было любопытно.

— А, так вы проводили исследования? — Минерва была раздражена, но старалась смягчить тон. — Поэтому не давали им проходу и провоцировали на конфликты? И каковы же ваши выводы?

— Неутешительные, профессор, — Снейп улыбнулся, глядя на Минерву.

«Он понимает, что я злюсь, и это его забавляет. Альбус не прав. Нужно что-то делать с этим ребёнком, пока ещё не поздно».

— Между прочим, я ехал в одном купе с Поттером перед первым курсом. И мы почти нашли общий язык. Пока не явился Блэк. Он увёл Поттера в соседнее купе, а когда все сошли на Хогвартской станции, тот уже шарахался от меня, как от прокажённого.

Хорошо, поговорим о ваших обожаемых гриффиндорцах, профессор МакГонагалл. Зачем они пригрели Петтигрю — это ничтожество? Из жалости? Так ведь Блэк постоянно тычет этим Питеру под нос. Петтигрю стал умнее в обществе своих друзей или перестал быть вечно трясущимся слабаком? Он завидует Поттеру, завидует Блэку, завидует даже Люпину. Однажды он станет их ненавидеть.

— Могу возразить.

— Пожалуйста, мадам.

— Мародёры защищают Питера. А делал ли для вас то же Малфой, простите?

— Разумеется, но я просил его не вмешиваться, — Северус был спокоен и смотрел на Минерву почему-то с симпатией — она не могла понять, почему. — Я сказал Люциусу, что разберусь со своими проблемами сам. Иначе я ничем не отличался бы от Петтигрю, вам не кажется?

Кто у нас там следующий? Люпин. Он мне почти симпатичен. Он умён, порядочен. Но он трус. Он готов закрывать глаза на любые выходки Поттера и Блэка, потому что боится лишиться их общества. Конечно, нужно сделать скидку на его ликантропию…

— Откуда вы знаете? — невольно вырвалось у Минервы.

— Вы считаете: у меня нет мозгов? Каждый месяц в полнолуние Люпин куда-то исчезает на три дня, а затем появляется вновь, и вид у него, как у после тяжёлой болезни. Это всё настолько очевидно…

— Не вздумайте никому сказать! — воскликнула МакГонагалл.

И вот тут Северус первый раз сорвался.

— Да за кого вы меня принимаете? — закричал он, вскочив на ноги. — Я, по-вашему, не понимаю, чем это грозит директору?

Он сделал движение в сторону двери. Минерва успела схватить его за руку.

— Сядьте, пожалуйста, — попросила она. — Я не хотела вас обидеть, Северус. Просто это очень больная тема для преподавателей. Мы каждый месяц ждём катастрофы. Да сядьте, наконец, глупый мальчишка! Нельзя быть таким обидчивым!

Северус усмехнулся, но сел.

— Мы говорили о гриффиндорской дружбе, — напомнила Минерва.

— О, два верных товарища: Поттер и Блэк! — горько усмехнулся Снейп. Это была какая-то недетская горечь. — Поттер был бы очень приятным человеком, если бы не его друг.

— При чём тут Блэк?

— Как при чём? Вся вселенная вращается вокруг звезды по имени Сириус.

Минерва не выдержала и рассмеялась.

— Вот тут я с вами согласна, Северус. Блэк — большой эгоист. Но стоит учесть некоторые обстоятельства…

— Вы о его семье? — Снейп махнул рукой, видя удивление Минервы. — Помилуйте, я не могу не знать историю семейства Блэков. Дело не в том, что он поссорился с родителями, что он ненавидит их жизненные ценности. Он ничего не изменил в себе. Он пустой человек.

Что лучше, по-вашему: хорошо относиться к тем, кто хорошо относится к тебе, — или давить из принципа всех, кто тебе неприятен?

Теперь всё встало на свои места. То, что Сириус чем-то настолько обидел Снейпа, и тот носится со своей обидой — в это Минерва легко могла поверить. В Блэке несомненно присутствовала такая чёрточка, как неосознанная жестокость.

— Вы можете сказать откровенно, Северус: у вас есть личные причины так относиться к друзьям Поттера? — спросила МакГонагалл.

— Есть, — кивнул он, — но Мародёры не лучше и не хуже остальных.

— Тогда у меня ещё один вопрос. Почему вы никогда не отвечаете обидчикам? Разве можно позволять людям издеваться над собой?

Снейп побледнел и вцепился в подлокотники кресла, которое затряслось.

— Северус! Успокойтесь! — Минерва попыталась дотронуться до мальчика, но тут же отдёрнула руку. Его гнев ощущался физически.

На лбу подростка выступили капли пота. Со стороны окна послышался скрежещущий звук. Минерва увидела, как стекло покрывается сетью трещин, напоминающих причудливую паутину. Такие же трещины наползали на стекло книжного шкафа.

Снейпу всё же удалось взять себя в руки. Лицо у него было такое несчастное, что Минерва подумала, что он заплачет.

— Можно мне воды? — попросил Северус.

Минерва встала, наполнила стакан водой и протянула мальчику. Он жадно выпил всё до капли. Вернув стёклам прежний вид, МакГонагалл с некоторым сомнением погладила Снейпа по плечу.

— Я не хочу никого покалечить, — тихо произнёс Северус, — или, боже упаси, убить.

Он вдруг схватил Минерву за руку.

— Вы же не скажете ему, правда? Пожалуйста, не говорите, не передавайте ему наш разговор.

Смотреть на этого мальчика сверху вниз показалось вдруг Минерве неправильным. Она села на свой стул и ласково похлопала Северуса по руке.

— Разумеется, я ничего не скажу Альбусу. Это ведь наш с вами разговор.

— Спасибо, мадам.

— Не за что, Северус. Это же естественно, — заметила Минерва.

— Вы такая… замечательная, — он слегка смутился.

— Спасибо, Северус, — улыбнулась Минерва.

— Не за что, мадам.

Она засмеялась.

— Теперь, когда мы закончили обмен любезностями, я хотела бы обсудить с вами ещё и ваши просчёты на занятиях трансфигурацией. Я ошибаюсь, или вы справились с проблемами?

Снейп покачал головой:

— Нет, профессор МакГонагалл. Просто сейчас идут другие темы. Мы пока больше не трансформируем живую материю в неживую.

— Значит, проблема именно в этом? Почему? Вы пытались разобраться, где допускаете ошибку?

— Я не допускаю никаких ошибок. Я просто останавливаюсь на промежуточном этапе. Мне не трудно, скажем, превратить хоть сотни пуговиц в майских жуков. Могу восполнить популяцию на Британских островах, если понадобится. Но вот жука — в пуговицу… Я не вижу в этом целесообразности. Я могу с таким же успехом обеспечить себя пуговицами, превратив в них, например, горсть песка. Жуки, конечно, всего лишь насекомые, но они живые, в конце концов.

Вот вам и Тёмные искусства! За всё время работы Минерва столкнулась с такой постановкой вопроса впервые. Обычно ученики не церемонились с подопытными образцами.

— Но причём тут эктоплазма? — уточнила она.

Снейп недоумевающе посмотрел на неё.

— Я же сказал, мадам, что останавливаюсь на промежуточном этапе, — неуверенно начал он. — Просто не могу двинуться дальше.

— Что вы подразумеваете, когда говорите о промежуточном этапе?

«Интересно, кто из нас тут сошёл с ума?» — явственно читалось во взгляде Снейпа.

— Ну, как же? Закон Аменемхеба гласит, что всякое тело, подвергаемое…

— Молодой человек, — несколько нервно перебила его Минерва, — вы мне цитировать законы Аменемхеба собираетесь?

— Ох, простите, мадам! — Северус покраснел.

— Мальчик мой, вы мне вот что скажите: неужели вы видите все этапы трансфигурации? — шёпотом спросила профессор МакГонагалл.

— Да. А вы разве нет? — Снейп был искренне удивлён.

— Потрясающе! В чём-то вы знающи не по возрасту, а в чём-то абсолютный невежа! — воскликнула Минерва. — Единицы магов могут видеть это. Слышите: единицы! Вы даже не удосужились прочитать об этом? Восхищаетесь Альбусом и не знаете, что он второй из ныне живущих магов, не считая Николаса Фламеля, кому это доступно? Подъём! Мы идём к директору!

В это Рождество Снейп не поехал в Малфой-холл. Дамблдор оставил его в Хогвартсе, чтобы заниматься трансфигурацией дополнительно. Нужно ли говорить, что Северус был на седьмом небе от счастья?

Так продолжалось до шестого курса. Как сказали бы кентавры, в этот год Сириус был особенно ярок.

Вина Луны: она, как видно,

Шекспир. «Отелло»

Люпин не сразу нашёл его, хотя не почуять было невозможно. Но запаха было слишком много, он волнами расходился на всём протяжении пути, пока Люпин пробирался по Запретному лесу. Видимо, человек, которого искал оборотень, недавно варил зелье и весь пропитался «ароматами» Подземелий. Наконец, Ремус заметил фигуру в зелёной слизеринской мантии, пристроившуюся между корней огромного дуба — там, где было особенно много опавшей листвы.

Услышав шорох, парень повернулся на звук, и на мгновение Люпин увидел в его глазах ужас. В полумраке заплясала красная искра на конце палочки. Ремус демонстративно показал пустые ладони и замер.

— Я хочу поговорить, Северус! — негромко произнёс он.

— Что тебе нужно? — хрипло спросил Снейп, но палочку убрал.

Люпин сделал ещё несколько шагов вперёд. Листья испуганно зашелестели, когда Снейп инстинктивно отодвинулся.

— Я пришёл сказать, что очень сожалею, Северус! Я искренне сожалею!

— О чём? Что не успел меня сожрать? — прошипел Снейп.

На секунду Ремус задохнулся, но справился с собой.

— Не в твоём стиле, Северус, бить лежачего, — заметил он.

— У меня хорошие учителя, — последовал ответ.

Было тяжело признавать это, но Снейп был прав.

— Северус! — почти в отчаянии воскликнул Люпин, — неужели ты думаешь, будто я знал, что задумал Сириус?

На губах Снейпа мелькнула вялая улыбка.

— Разумеется, я так не думаю, Люпин. Иначе бы я тебя своими руками… — Ремус почувствовал, что это не пустая угроза. — Нужно быть последней сволочью, чтобы так отплатить директору за то, что он для тебя сделал. Так что — не переживай. Лично к тебе у меня нет претензий. Надеюсь, разговор окончен.

— Нет, не окончен! — Люпин присел на корень дуба в двух футах от Снейпа. Тот смерил его холодным взглядом, но промолчал. — Я хочу знать: что у вас произошло с Сириусом.

— А вот это не твоё дело! — рыкнул Снейп. — Тебя это совершенно не касается.

— Ошибаешься, меня это касается напрямую.

— Каким образом? — презрительно усмехнулся Снейп.

— Я потерял друга, если ты этого ещё не понял!

— Ох! Какой пафос! — Снейп театрально взмахнул рукой. — К чему такая напыщенность? Блэк, конечно, поступил с тобой, как полная скотина, но ты не расстраивайся, Ремус! Поттер, я уверен, уже вправил ему мозги. Блэк, естественно, попросит у тебя прощенья. Уверен: он будет выглядеть при этом чертовски обаятельно!

-Зачем ты заступился за него перед директором? — прервал Люпин желчную тираду.

Снейп внезапно успокоился.

— На это было две причины, Люпин, — негромко сказал он. — Первая: директору совершенно не хотелось исключать Блэка из школы, хотя он был обязан это сделать. А я просто следовал его скрытым пожеланиям.

На последней фразе голос Снейпа чуть дрогнул. Этого «чуть» Люпину хватило для того, чтобы быть захваченным внезапным озарением, что потеря Снейпа — не меньше, чем его собственная.

— Вторая причина в том, что я не уверен, не поступил бы я так же на месте Блэка, — добавил Северус.

Люпин нахмурился и пристально посмотрел в лицо Снейпа.

— Я уверен, что ты не сделал бы этого, — сказал он твёрдо.

— Да ты что! По-твоему, я такой белый и пушистый! Меня бьют по левой щеке, а я подставляю правую! — издевательски ухмыльнулся слизеринец.

— Нет. Но я знаю, что ты контролируешь себя. Ты не нападаешь первым. Я тоже понимаю кое-что в Защите, — Люпин буравил Снейпа взглядом, словно пытался пробиться сквозь его ледяной панцирь. — Даже если ты, не дай бог, убил бы кого-то, ты сделал бы это сам. — А, вот ты о чём? — Снейп захватил в горсть сухие листья, подержал и отшвырнул в сторону. — Да, я не стану загребать жар чужими руками, как твой приятель Блэк.

Запах прелых листьев ударил в ноздри Люпина. Запах леса, запах полнолуния — бесконечного бега, иллюзорной свободы и мучительной боли преображения. Он вынужден был умолкнуть и задержать дыхание. Почувствовав на себе пристальный взгляд Снейпа, он с некоторым вызовом посмотрел на него. Лицо слизеринца было спокойно и непроницаемо.

— Мерлин! Что же случилось между вами, что дело зашло так далеко? — вырвалось у Люпина. — Что ты им сделал?

— Разве ты не слышал? В прошлом году Поттер достаточно ясно ответил на этот вопрос. Всё дело в самом факте моего существования, — заметил Северус.

— Это чудовищно! Я до сих пор не могу в это поверить, — Ремус уже не старался сдерживать чувства. — Но Джеймс, он потрясён тем, что случилось, — уверяю тебя! Это всё…

— Влияние Блэка, — закончил за него Снейп холодно. — Вы, Мародёры, вообще склонны оказывать друг на друга большое влияние. Но я надеюсь, ты запомнишь, что Блэку повод не нужен. Он сначала делает, а уж потом думает. А поскольку он ещё не завершил приятную миссию по моему изничтожению, думать ему ещё долго не придётся.

Люпин посмотрел Снейпу прямо в глаза:

— Но повод нужен тебе, верно?

— О да, — в голосе слизеринца появились нотки удовольствия. — И он у меня есть.

— Северус!

— Почему нет? Ты не волнуйся: руки я марать о Блэка не буду. Но никто не может помешать мне желать ему страданий. А я умею ждать очень терпеливо.

— Северус!— почти взмолился Люпин.

Тот мягко улыбнулся:

— Почему нет? «Око за око». Объясни мне: почему бы мне ни последовать этому правилу?

Люпин схватил Снейпа за руку и, не дав ему опомниться, горячо возразил:

— Потому что ты выше этого, потому что ты лучше Сириуса, потому что ты — другой!

Ремус никогда раньше не слышал смеха Снейпа. Он был неожиданно открытый и искренний. «А Сириус ещё удивлялся, почему Нарцисса…»

— Услышь я такое года три тому назад, я бы тебя расцеловал, честное слово, — оборвал мысль Люпина голос Снейпа.

Взгляд слизеринца, оказывается, мог быть добросердечным.

— Ты хороший человек, Ремус, — он вдруг помрачнел, — но ты хочешь, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Так не бывает. Знаешь поговорку: «Homo homini lupus est»? (Люпин болезненно поморщился при упоминании о волках). Я бы перефразировал: «Homo homini alimentum est». Мы пожираем друг друга, Ремус. Ты или хищник, или жертва.

Твои друзья оказали тебе медвежью услугу. Ты забыл, кто ты есть. Пока ты сидел в одиночестве в Хижине, ты, по крайней мере, не питал лишних иллюзий. А ваши милые прогулки под луной внушили тебе мысль, что ты такой же, как все. Мародёры не всегда будут рядом, и ты не сможешь вечно сидеть у Поттера на шее. А пока развлекайся…

Люпин вскочил, сбросил мантию и стал расстёгивать рубашку.

— Ты сошёл с ума? — Снейп усмехнулся. — Хочешь продемонстрировать мне, как ты перекидываешься? Сейчас не та фаза.

Ремуса трясло, но не от холода. Холода он не чувствовал — и не взвинченность была тому виной, а повышенная температура тела.

— Я хочу показать тебе, как развлекается оборотень, — прошептал он и распахнул рубашку.

Мадам Помфри уже залечила рубцы от когтей, но они всё равно были ещё свежими.

— Я ждал их в ту ночь, как обычно. А вместо этого мне подсунули свежее мясо и тут же отобрали. Я уже через полчаса был невменяем! — Люпин сорвался на крик. Но Снейп совершенно бесстрастно смотрел на шрамы взглядом исследователя. Он подошёл к Люпину. Тот никогда в жизни не испытывал ещё такого жгучего стыда. Тонкие пальцы Снейпа бережно коснулись рубцов. Другой рукой он взял Люпина за запястье и пощупал пульс. Потом приложил тыльную сторону пальцев к его лбу.

— Когда температура падает у тебя до нормального уровня? — тихо спросил Снейп.

— На пятый день после полнолуния, — прохрипел Люпин.

Снейп застегнул на нём рубашку, поднял и набросил на плечи мантию.

— Никогда больше так не делай! — произнёс он, глядя Ремусу в глаза. — Не показывай другим свою слабость. Тем более врагу.

Ноги Люпина подкосились, и он упал бы, не поддержи его Снейп. Потянув его за собой, Ремус опустился на кучу листвы и, уткнувшись лицом в ладони слизеринца, заплакал. Он ожидал чего угодно: насмешки, брезгливости, но Снейп приобнял его за плечи. И остатки выдержки испарились.

— Ничего, это пройдёт. Успокойся, Ремус, — и тут же, немного ворчливо, — ты всегда понимаешь всё с точностью до наоборот?

— Я не хочу быть твоим врагом, — задыхаясь, произнёс Ремус.

— Ну-ну! Это взаимно. Но, боюсь, слишком поздно. Я, знаешь ли, не буду делиться своим с Мародёрами. Не нужно ставить себя перед выбором, Ремус. Держись Поттера — он тебя, во всяком случае, никогда не предаст.

— Джеймсу нужен только Сириус, — обречённо выдохнул Люпин.

— Как у вас всё сложно, — несмотря на лёгкую иронию, голос успокаивал, — тем более помирись с Блэком. Только сними розовые очки, и всё будет хорошо. Я понимаю: тяжело разочаровываться в близком человеке. Но ты умеешь прощать, Рэм.

Люпин почувствовал что-то в голосе Снейпа. Он попытался посмотреть на него, но неожиданно сильные руки ещё крепче сжали его плечи.

— Я только прошу тебя: оставь меня в покое, Ремус. Не лезь в душу, хорошо? Я вообще хочу забыть, что Мародёры существуют. У меня хватает горя и без вас.

Отстранившись, Снейп встал, развернулся и направился прочь из леса, в сторону Замка.

________________________

Примечание: известную латинскую поговорку "Человек человеку — волк", Северус перефразировал, как "Человек человеку — пища".

— 1 -

Я всё никак опомниться не мог

Г. Ф. Лавкрафт (из стихотворений)

Август 1981 года

Минерва всё же решилась пойти в больницу Св.Мунго. Прошёл уже месяц с момента поступления туда Северуса Снейпа, и Альбус с каждым днём становился всё мрачнее. Профессор МакГонагалл уже несколько раз слышала из разных источников, что Снейп практически безнадёжен. Она решила убедиться во всём сама, тем более что Дамблдор упрямо продолжал навещать своего бывшего ученика.

Минерву легко пропустили в Отделение особо тяжёлых магических травм. Ей достаточно было представиться заместителем директора Хогвартса. Беспокоилась Минерва не столько за Снейпа (она всё ещё не могла отвыкнуть от мысли, что он был Пожирателем смерти), сколько за Альбуса. Она понимала, что директор её не ждёт, что, возможно, он будет сердиться, поэтому с некоторым сомнением подошла к двери отдельной палаты, где держали Снейпа.

Осторожно заглянула в практически пустую палату. Вероятно, она была рассчитана на большее количество коек, но сейчас в ней стояла лишь одна: довольно широкая, снабжённая защитными барьерами и (Минерва вздрогнула) ремнями, действовавшими наподобие тех оков, которыми связывали арестованных в Зале суда Министерства. Возле кровати стояло кресло с высокой спинкой, явно начертанное сидящим в нём Дамблдором. Белые, пустые стены сами по себе могли свести с ума кого угодно.

— Альбус, — негромко позвала Минерва.

Дамблдор обернулся.

— А, это вы, Мин? Входите.

Альбус уже очень давно не называл её этим уменьшительным именем. Значит, всё было, действительно, плохо. Директор создал по левую руку от себя другое кресло, в которое и села Минерва. Села — и замерла испуганно, лишь только увидела Снейпа.

С тех пор, как он закончил Хогвартс, МакГонагалл встречалась с ним лишь однажды. Это было в начале апреля одна тысяча семьдесят седьмого года. Она как раз приезжала по делам в Лондон. Зашла в Косой переулок, купила пару новых монографий по трансфигурации. Проходя мимо кафе Флориана Фортескью, задержалась, когда заметила Снейпа. Он сидел за столиком у окна и что-то быстро строчил на пергаменте, насколько вообще возможно на пергаменте «строчить», держа в другой руке зажжённую сигарету. Иногда он поглядывал в окно, словно ожидая кого-то. Бросив очередной взгляд на многолюдный переулок, он заметил Минерву и просиял. Улыбнувшись в ответ, она вошла в кафе.

Снейп быстро ткнул сигарету в пепельницу и поднялся навстречу. Они тогда хорошо поговорили, пусть и недолго. Минерве понравилось, как он выглядел, его непривычно счастливый вид тоже порадовал. Но Снейп старательно избегал любых упоминаний о директоре Хогвартса. Когда Минерва всё же намекнула: «Альбус недавно вспоминал о вас», он ответил: «Передайте господину директору, что у меня всё хорошо». И только.

Сейчас, глядя на Снейпа, Минерва не могла не ужаснуться — настолько он изменился за четыре года. И это даже без скидки на болезнь.

Изголовье койки было приподнято. Северус не спал. Его глаза, обычно такие говорящие, а теперь тусклые и замутнённые, смотрели в пространство без всякого выражения. Побелевшие губы беспрестанно шевелились, что-то беззвучно твердя.

— Если в ближайший месяц рассудок не вернётся к нему, это уже никогда не случится, — сказал Дамблдор.

— Господи! Бедный мальчик! — вырвалось у Минервы. — И никаких улучшений, Альбус?

— Единственное улучшение в том, что у него прекратились приступы буйства. Хотя, с моей точки зрения, это зловещий признак. Он перестал бороться с тем, что мучает его разум. Он не хочет жить, Мин.

Со стороны кровати донёсся слабый голос, говорящий что-то на латыни. МакГонагалл прислушалась. Когда смысл того, что говорил Северус в бреду, дошёл до её сознания, Минерва почувствовала приступ тошноты.

— Что это, Альбус? — она с ужасом посмотрела на директора. Тот, однако, был спокоен.

— Это «Liber Ostii» — латинский перевод свитков, которые приписываются Сан-на-Мауа, временщику Хи-шапсауа. Говорят, он был низложен жрецами Амона из-за пристрастия к Тёмной магии, — спокойно ответил Дамблдор. — Мерзкая книга, ничего не скажешь. Не хмурьтесь, Минерва. Вольдеморту нужен был интеллект Северуса, он вёл исследования, в которых необходим был помощник. Так что мальчику пришлось прочитать много такого, от чего раньше он шарахался. Но у него всегда была прекрасная память на тексты.

Минерва поморщилась. К счастью, голос Снейпа опять понизился до еле различимого шёпота.

— Он хоть на что-нибудь реагирует? — спросила она.

— Почти нет. Я пытаюсь проникнуть к нему в сознание, чтобы упорядочить память, но мне приходится нелегко. Знаете, Мина: мальчик всерьёз изучал окклюменцию. Он дошёл до пятой ступени.

— Всё же: дошёл или не успел? — уточнила Минерва. — Потому что, если он на пятой ступени, сделать уже ничего нельзя — он полностью изменил сознание.

— Скажем так: он сделал первый шаг. Нет, Мин, всё в порядке. Он только начал создавать Замещающего, — Дамблдор вздохнул.

Минерва не могла не почувствовать, что Альбус не до конца откровенен с ней, что он тщательно выбирает слова, хотя заметить это может только хорошо знающий его человек.

— Папа! — раздалось вдруг со стороны кровати. От неожиданности МакГонагалл вздрогнула. Голос Снейпа окреп, а глаза искали кого-то несуществующего.

— Началось! — с болью в голосе произнёс Дамблдор.

— Папа! Это будет очень быстро… Ты ничего не почувствуешь… Не проси меня, он тоже этого хочет…

Альбус слегка коснулся руки Северуса, но тот перехватил его руку и стиснул пальцы.

— Если можно назвать это реакцией, то вот, что мы имеем на сегодняшний день, Мин, — промолвил директор.

— Что он такое говорит, Альбус?

— Вы же знаете, что Томас, когда ему было пятнадцать, убил родного отца. От всех Пожирателей, у кого были родственники-маглы, он требовал того же. И Северус не стал исключением.

— Боже мой! — Минерва прижала ладони к щекам.

— К счастью, Вольдеморт не знал, что Тобиас Снейп неоднократно просил сына помочь ему уйти, потому что умирал от рака и был безнадёжен. Тем не менее, убийство, а ещё лучше — преступление против крови, было крайне важно Вольдеморту: оно давало силу Чёрной метке и привязывало Пожирателя к его Хозяину. Не надо смотреть так, Минерва. Северус ничего не мог сделать: был ещё один близкий ему человек, которого угрожал убить Вольдеморт. За Северусом следили, и если бы он попытался связаться со мной, Вольдеморт мгновенно выполнил бы свою угрозу.

Я хочу, чтобы вы поняли раз и навсегда: Северус никогда не был Пожирателем в полном смысле этого слова. Не он пришёл к Тёмному Лорду. Это Том, получив отказ, явился к нему и поставил Метку насильно.

— Зачем? В чём смысл иметь слугу, который изначально тебя ненавидит? — засомневалась МакГонагалл.

— Я уже говорил, что Том хотел использовать его интеллект. А потом, возможно, планировал избавиться от Северуса, как от отработанного материала. Но кое-что узнав о мальчике, он решил, что из него может получиться неплохой шпион. Так что Северус был двойным агентом.

Снейп меж тем уже давно отпустил руку директора и что-то шептал на немецком.

— У двойного агента позиция хороша тем, что он может убедить обе стороны в своей лояльности, — заметила Минерва, — но только он один знает, кому на самом деле предан.

Дамблдор был сердит, и даже не хотел сдерживать себя.

— Я прошу вас, Минерва, никогда не говорить мне больше ничего против Северуса. Подчёркиваю: никогда. Я уверен в нём, как в себе самом, и если не открываю вам всех причин, то только потому, что это его личные тайны, и он имеет на них право.

— Папа, — позвал Северус.

— Да, Сев, я тебя слушаю, — отозвался Альбус.

«Ложь, конечно, но во спасение, — подумала Минерва. — Если Северус очнётся, он ничего не будет помнить. Но вот каково Альбусу отзываться на это?»

— Он прогнал меня, папа, он сказал, что не хочет меня видеть, — Снейп задыхался.

— Ты ошибаешься, сынок, — мягко промолвил директор.

— Он не любит меня… Он просто боялся, что я перейду на Тёмную сторону… Я ему не нужен… Я ему не нужен…

Казалось, он готов твердить эту фразу, как заведённый. Минерва в ужасе смотрела на Дамблдора, который стал бледен ничуть не меньше Снейпа.

— Он тебя очень любит, Сев, — возразил Альбус и сжал плечо безумца, — он… сам говорил мне об этом.

Северус немного успокоился, но ненадолго:

— Какая разница… Пусть не любит… папа, я не могу без него… он мне нужен… я боюсь…

Минерва, зажав рот ладонью, чтобы не разрыдаться в голос, всё же внимательно прислушивалась к бреду Северуса. Она начинала понимать.

— Сев, мой мальчик, успокойся, — Дамблдор поглаживал его по плечу.

— Я устал, папа. У меня нет сил… Лорд искалечит меня… Папа, во что я превратился!

Рука Дамблдора соскользнула вниз, к левому предплечью Северуса.

— Не трогайте меня! — такого вопля Минерва ещё никогда в жизни не слышала.

Снейп рванулся изо всех сил, и ремни тут же опутали его руки и ноги. Кресло по Минервой приподнялось и стукнуло об пол всеми четырьмя ножками. Больничная койка затряслась.

— Чёрт возьми! — Дамблдор в ярости направил палочку на путы, которые тут же расплелись.

Видимо, эта вспышка обессилила Северуса. Он на какое-то время впал в оцепенение. Прекратилось даже цитирование чернокнижья. «Если это уже можно не считать приступом буйства, с точки зрения Альбуса, что же было раньше?» — подумалось вдруг Минерве.

— Альбус! — она, как испуганный ребёнок, тронула директора за рукав мантии. — Кто этот «он»?

— Это я, Мин, — сказал Дамблдор с горечью. — Понимаете, что я наделал?

— Но Альбус!

— Нет-нет, Мин, пусть Северус вёл себя, как заносчивый болван, после истории с Блэком, но я вёл себя, как старый маразматик. Что мне мешало поговорить с мальчиком по душам, тем более я знал его несчастный характер, его мнительность, наконец, то, что он ревнив? У Северуса сложилось впечатление, что я защищаю свою репутацию, не желая исключения Блэка из школы. Конечно, он чувствовал себя обиженным.

Мне ни в коем случае нельзя было выпускать Северуса из поля зрения и терять с ним контакт. А он целых четыре года был предоставлен самому себе.

— Если он поправится, что вы станете делать, дорогой? — спросила Минерва.

— Заберу его в Хогвартс. Гораций давно хочет подать в отставку.

— Но Слизнорт ещё и декан.

— Верно, — ответил директор, — вот Северус и возьмёт слизеринцев. Кому ещё будут нужны эти несчастные дети? Кроме того, Северусу необходимо делать то, что велел ему Том: быть в школе и шпионить за мной. Когда Вольдеморт возродится, мальчику нужно будет чем-то оправдаться перед ним.

Минерва похолодела: «Альбус Дамблдор, вы страшный человек!».

— Вы пошлёте его к Вольдеморту опять? После того, что он пережил? — спросила она, заранее, впрочем, зная ответ.

— Пока Северус не выполнит свой долг до конца, он не успокоится, и не сможет начать жить заново, — ответил Дамблдор не допускающим возражения тоном. — Я позабочусь о том, чтобы с ним ничего не случилось, Минерва. Если возникнет опасность для его жизни, я выведу его из игры. А пока Гарри не поступит в Хогвартс, у Северуса есть целых десять лет, чтобы набраться сил. Если, конечно, он поправится, — добавил Дамблдор устало.

Северус по-прежнему молчал, но успокоился. Его больной разум, видимо, сосредоточился на каком-то мирном видении, на счастливом моменте. Губы Северуса дрожали, словно он пытался улыбнуться.

— Ты сама не понимаешь, о чём просишь, — произнёс он неожиданно, — это испортит мою репутацию мрачного типа.

Он тихо засмеялся. Пожалуй, это было страшнее, чем всё, что Минерва слышала до этого момента. Даже теперь его лицо, озарённое чувством, было красиво.

— Я не читаю стихи девушкам, дорогая, — раздавался в тишине глубокий низкий голос Снейпа. — Даже любимого поэта…

Ремни на койке стали шевелиться, как змеи, готовясь к новому броску.

Внезапно Северус замолчал, взгляд его застыл, и пальцы стиснули края одеяла. Кресло под Минервой стало подрагивать. Всё начиналось сначала.

Дамблдор знаком попросил Минерву уйти. В дверях она обернулась: положив руку на лоб Снейпа, Альбус что-то тихо говорил ему.

— 2 -

Человек, истинно достойный, может быть влюблён, как безумец, но не как глупец.

Ф. Ларошфуко

Первые два года пребывания Снейпа на посту декана Слизерина ввергли школу в смятение. С факультетом у профессора зельеварения проблем не было. Как он нашёл со своими студентами общий язык, было для всех загадкой, но слизеринцы приняли нового декана; факультет, который, несмотря на историю школы, после падения Вольдеморта был на грани закрытия, стал набирать баллы — в прямом и переносном смысле.

Учитель из Снейпа получился кошмарный. Его боялись все без исключения факультеты, кроме родного, разумеется. МакГонагалл, конечно, не могла не признать, что дисциплина на уроках Снейпа железная, он оценивает работы студентов справедливо (она сама порой занижала оценки, в расчёте на то, что на СОВ ученики продемонстрируют свои настоящие знания), а зельеварение — предмет, доступный не каждому студенту. Но на уроках Снейпа выживали — и выживали сильнейшие: либо те студенты, которые учились для себя — и ничто не могло увести их с пути истинного, либо те, кто обладал несомненными способностями к предмету.

Снейп не делал никаких скидок: ни на возраст, ни на характер ученика. Слабаков он терпеть не мог органически, но при этом и выскочек давил нещадно. Наказания сыпались на провинившихся, как из рога изобилия. Никогда ещё у Филча не было столько подневольных помощников, а утки в больничном крыле мадам Помфри не пребывали в такой первозданной чистоте.

Снейп не отсиживался в своём кабинете между занятиями или после уроков. Как гигантский нетопырь, он появлялся в коридорах Хогвартса, пугая одним только видом своей развевающейся мантии. Книга «Вампирские семейства Великобритании» неизменно пользовалась бешеным спросом в библиотеке — ученики пытались вычислить родственников слизеринского декана.

Поначалу МакГонагалл понимала тактику Снейпа: он защищал своих. После исчезновения (или гибели, как считали непосвящённые) Вольдеморта, слизеринцев терроризировали даже хаффлпаффцы. Слизнорт в критических ситуациях всегда оказывался беспомощным. С приходом Снейпа положение стало меняться. Но постепенно распоясались уже слизеринцы. Учебный год превратился в бесконечное сражение между ними и Гриффиндором. И уж тут Минерва не могла оставаться в стороне.

Накопившееся раздражение нашло выход на очередном педсовете. МакГонагалл высказала Снейпу всё, что она думает о его методах преподавания, о его отношении к студентам и стиле руководства факультетом. Она не повышала голоса — Минерва вообще делала это крайне редко — но не отказала себе в удовольствии съязвить пару раз.

Коллеги были шокированы, Дамблдор посверкивал глазами из-за очков-половинок, а Снейп… Снейп выслушал её очень спокойно. Затем встал.

— Ну, что же: всегда полезно услышать конструктивную критику, профессор МакГонагалл. С вашего позволения, господин директор, — отвесил поклон Дамблдору, он вышел из учительской.

Спустя два дня Минерву вызвал директор.

— Садитесь, коллега. Лимонную дольку? — улыбнулся он.

— Никогда не думала, что доживу до такого! — воскликнула Минерва. — Вы сердитесь на меня настолько?

— Я получаю уже второе прошение от Северуса об отставке, — ответил Альбус. — Как вы понимаете, дорогая, отпустить его я не могу, но и удерживать человека силой не имею права. Так что вы очень меня обяжете, если сами разрешите этот конфликт.

— Я была не права? Скажите: я была не права? — возмутилась МакГонагалл.

— Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я бы вам слова не сказал, дорогая. Но случай с Северусом — особый. Вы лучше, чем кто бы то ни было, осведомлены о некоторых фактах его биографии. Вы же понимаете, что в определённых случаях он срывается, что ему тяжело контролировать себя. Между прочим, он ещё занимается научной работой, которая отнимает у него много сил.

Послушайте, дорогая: вы обижены на Северуса — я понимаю.

— Я? За что? — Минерва пожала плечами.

— Вы привыкли думать о нём, как о своём студенте. А мальчик-то уже вырос, — глаза Дамблдора смеялись. — Вы обижены за Гриффиндор. Но кто вам мешает снимать баллы со Слизерина?

— Чтобы я снимала баллы со студентов из-за плохого настроения? Вы этого хотите?

— Северус никогда не назначает наказания просто так, Минерва. Возможно, они излишне суровы, но оправданы. В сущности, дорогая, вы же прекрасно понимаете, что эти баллы — всего лишь игра, этакая имитация материального поощрения. Работу же преподавателя оценивают экзамены. Результаты Северуса ничуть не уступают результатам Горация. Просто он не хочет заниматься с шестикурсниками, получившими ниже чем «превосходно». Но это его право. Я даже рад, что у нас в школе есть такой страшный профессор: пусть дети привыкают, что во взрослой жизни их не только будут гладить по голове, но и давать подзатыльники.

Вам вообще грех жаловаться на Северуса. Какой факультет лидировал у нас до появления профессора Снейпа в школе, напомните мне?

— Ровенкло, — вздохнула Минерва.

— Именно. А сейчас?

— Гриффиндор. Альбус, пожалуйста! Я была не права! — и Минерва со вздохом взяла лимонную дольку.

Дамблдор засмеялся. Когда это случалось, невозможно было удержаться и не присоединиться к нему, потому что смех директора напоминал смех Санта-Клауса в магловском о нём представлении.

— Что же будет, когда первое место займёт Слизерин? Вы сглазите бедного мальчика, Минерва? — спросил Альбус.

— Слизерин никогда не будет на первом месте! Даже если Снейп снимет с Гриффиндора все баллы. Это наглые, ленивые дети. И есть ещё квиддич, не забывайте. Когда это слизеринцы увлекались спортом?

— Ну-ну, посмотрим. А сейчас, если вам не трудно, сходите к профессору Снейпу. Чует моё сердце: он пишет очередное прошение.

В подземельях было, как всегда, промозгло. Постучавшись в дверь кабинета, Минерва услышала недовольное приглашение войти.

Снейп перебирал какие-то бумаги. Увидев Минерву, он встал ей навстречу.

— Не будем ходить вокруг да около, Северус, — с порога заявила МакГонагалл. — Я была не права. Извините меня, коллега.

На губах Снейпа промелькнула улыбка, но тут же погасла, когда он подошёл ближе.

— От вас пахнет лимоном, — только и сказал он в ответ.

— Да, мне пришлось съесть немало долек, — улыбнулась Минерва.

Взгляд Северуса смягчился. Присмотревшись к нему внимательнее, МакГонагалл отметила про себя, что ему, и правда, не помешал бы небольшой отдых — уж очень измученный вид был у декана Слизерина.

— Вы не станете больше сердиться, мой мальчик? Нельзя быть таким обидчивым, — повторила она фразу, которую уже говорила ему однажды.

Снейп взял её руку и поднёс к губам. «Да, мальчик вырос», — подумала Минерва. Поцелуй был странный: почтительный, но, вместе с тем, чуть более личный, чем того требовала простая вежливость. Минерва подумала, что, в сущности, не знает, каково подлинное отношение к ней Северуса Снейпа.

— Вы же не покинете нас? — спросила она.

— По правде сказать, мне некуда идти, — ответил Снейп.— Не в том смысле, что я пропаду, — добавил он, заметив выражение лица МакГонагалл, — просто люди, которые мне небезразличны, все здесь.

Минерва подавила вздох.

— Альбус сказал: вы работаете над чем-то глобальным, что отнимает у вас массу времени, — заметила она.

— Да. Я покажу вам, если хотите. Только перейдём в гостиную.

— Да уж, это не очень-то приятное место, — Минерва окинула взглядом бесконечные полки с заспиртованными тварями.

Снейп улыбнулся и проводил МакГонагалл в свои личные апартаменты. Гостиная не выглядела так мрачно, как кабинет. Она, конечно, была несколько аскетичной, но в ней было вполне уютно. Камин здесь, видимо, топился регулярно, в отличие от кабинета. Стол ломился от книг и рукописей, разложенных в строгой системе. «Художественный беспорядок» — это было сказано не о Снейпе.

Усадив Минерву в кресло у камина, Снейп предложил ей бокал вина. Она согласилась, и когда увидела бутылку, отметила про себя: «А у мальчика вкус к тонким винам — от кого бы это?»

— Так над чем вы работаете, Северус? — спросила Минерва, отпив из своего бокала.

— Над зельем для оборотней, назовём его «волчегонным».

— Вы ищете лекарство от ликантропии?

— Нет, это слишком громко сказано. Это зелье должно сохранить рассудок оборотня в полнолуние, — ответил Снейп.

— И как давно вы работаете над ним?

— Порядочно. Как вы понимаете, приходится делать много теоретических расчётом, потому что добровольцев для испытаний у меня нет, — он усмехнулся. — Последний рецепт, который я послал в Учёный совет Визенгамота, был испытан на одном из заключённых Азкабана. Агрессивность значительно снизилась, но до восстановления рассудка ещё очень далеко. Тот, промежуточный вариант, впрочем, был принят к использованию администрацией тюрьмы. Пришлось потратить время на переписку с инстанциями, чтобы запретить его применение.

— Почему? — удивилась Минерва.

— Потому что снижение агрессии делает оборотня особенно беззащитным перед дементорами. Агрессия компенсирует боль, которую испытывает больной ликантропией при трансформации. А так остаётся лишь боль, и дементоры пользуются этим. Тот несчастный, которому давали неудачный образец зелья, не прожил и года.

Снейп говорил всё это сухим тоном, но Минерва не могла не заметить, что между бровями у него обозначилась рано появившаяся морщина.

— Почему вдруг оборотни? — поинтересовалась МакГонагалл.

— Вдруг? — он пожал плечами. — Я начал изучение ликантропии на седьмом курсе.

— Неужели из-за Люпина? — зазвеневшим от волнения голосом спросила Минерва.

— Я больше в своей жизни оборотней не встречал, — хмыкнул Снейп.

— Мне казалось, что вы его… хм… недолюбливаете.

— Почему? — улыбнулся он. — Я очень спокойно отношусь к Люпину как к человеку. Думаю, теперь, когда Блэк в Азкабане, ему нелегко приходится.

— Верно. С его болезнью трудно найти работу.

МакГонагалл не могла думать сейчас о Снейпе иначе, чем с нежностью. Ей всегда было приятно, когда он обнаруживал лучшие стороны своей натуры. Вспомнился вдруг их разговор на четвёртом курсе, когда застенчивый подросток сказал ей: «Вы замечательная». Минерва улыбнулась своим мыслям.

Снейп поднялся с кресла, поставил свой бокал на стол и подошёл к ней. Она вопросительно посмотрела на него. Он опустился на пол и прижался лбом к её коленям. Минерва выпустила бокал из пальцев, и он со звоном упал, разлетевшись на осколки. Инстинктивно она достала палочку, но почему-то перепутала заклинания, и осколки исчезли, вместо того, чтобы стать целым бокалом. Потом Минерва дотронулась до плеча Северуса.

— Что с вами?

— Это правда, что вы навещали меня в больнице? — пробормотал он.

Несколько неожиданно прозвучал этот вопрос. «Ему плохо? Одиноко? Что я должна сделать? Приободрить или пожалеть? Что?»

— Да, правда, — мягко сказала Минерва. — Но я не могла оставаться надолго, это было слишком тяжело.

— Я знаю: иногда я бываю не вполне… адекватным, — вздохнул Северус тяжело. — Не обижайтесь на меня: я привык прятать свои мысли. Даже от тех, кто мне дорог… Я хотел бы жить настоящей жизнью, но не могу. Придётся вновь отвыкать. А в Хогвартсе время летит быстро.

Снейп замолчал. Минерва машинально поглаживала его по плечу, мучительно раздумывая, что же сказать ему в утешение. Холодные пальцы нашли её свободную руку и сжали.

— Я понимаю, — наконец сказала Минерва, — я вас очень хорошо понимаю.

Он опять поцеловал её руку. На этот раз невозможно было ошибиться, какие чувства он вложил в этот поцелуй. Минерва сжала его плечо.

— Не сходите с ума, Северус.

Он не ответил, только прижался щекой к её ладони.

— Юноша, вы знаете, сколько мне лет? — она постаралась придать своему голосу оттенок мягкой снисходительности, как будто разговаривала с ребёнком.

— Разумеется, — ответил он, не отпуская её руку, а Минерве почему-то не приходило в голову высвободить её. — Я никогда не позволил бы себе… ничего подобного. Но мне показалось…

Смущённый Снейп — это подобно солнечному затмению, столь же уникальное явление.

— То, что я оцениваю вас, как мужчину, — это вполне естественно. Вы очень привлекательны, я бы даже сказала, — харизматичны, — улыбнулась Минерва. — Может быть... Я допускаю: во время наших словесных баталий с моей стороны и проскочила маленькая искра. Но вас я не понимаю. Это что же, ностальгия?

— Ничего подобного, — Снейп посмотрел ей прямо в глаза.

Он был открыт, и Минерва могла свободно читать в его душе. Привязанность, благодарность, желание — что ж, всё это не выходило за рамки здравого смысла.

— Мой дорогой, простите за это замечание, но могу вполне допустить мысль, что вы слегка потеряли голову, потому что… — Минерва постаралась тщательнее подобрать слова, — вы давно не были ни с кем близки.

— Никогда.

— Что?!

— У меня никогда не было близости с женщиной, — эта крамола на самого себя была произнесена неподражаемо чувственным голосом.

«Мой дорогой, но почему же?» — она была уверена, что Снейп поймёт этот вопрос и без слов.

— Я боялся, — он вновь прижался пылающим лбом к её коленям. — Это из-за Метки. Она побуждает к насилию… любого рода.

Минерва запустила дрогнувшие пальцы в его волосы.

— Почему, например, не арифмантика? — несколько иронично произнесла она. Недавно появившаяся в Хогвартсе профессор Вектор была весьма симпатичной молодой особой.

Снейп выпрямился, и их лица оказались на одном уровне.

— О Мерлин! Что за глупости! При чём тут Селина? — с жаром воскликнул он. — Вы потрясающая женщина, вы красавица! Вы изумительны, Минерва!

Она усмехнулась:

— Я знала, что я умница, но что я — красавица, не знала.

— Заключим договор? — Снейп подхватил брошенный мяч.

— Какие познания в области классической литературы! — рассмеялась Минерва. — Это невозможно, мой мальчик. Но Альбус у меня легко не отделается.

— При чём здесь директор? — удивился Снейп, по-прежнему стоя на коленях перед её креслом.

— Хитрый лис. А я-то думала: зачем он послал меня мириться с вами? Он слишком много на себя берёт.

Снейп встревожился:

— Прошу меня простить за мой вопрос: я не вклиниваюсь в ваши отношения? Мне показалось, или…

— Это было очень давно, Северус, — спокойно ответила Минерва. — Настолько давно, что и говорить об этом не стоит. Альбус — маг такого уровня, когда простые человеческие страсти остались далеко позади. Мне вполне комфортно в рамках дружбы с ним. Я ответила на ваш вопрос?

Он кивнул, но продолжал пристально смотреть ей в глаза. Мерлин мой! Он же легилимент!

— Глупый мальчишка! Вам не приходило в голову, что я могу к вам привыкнуть? А ведь я моложе не становлюсь, — совершенно другим тоном произнесла Минерва.

Его взгляд мог, оказывается, и такое: согревать.

— Я же Мастер зелий, в конце концов, — тихо ответил Снейп.

— О! Напиток Равнодушия? Или Зелье от Любовного наваждения? — так же тихо спросила Минерва.

— Всё, что пожелаете, — он опёрся рукой о спинку кресла, сокращая дистанцию до предельно допустимого уровня, — когда вам будет угодно.

Она исчерпала все аргументы. А солгать ему она не могла. Это было бы слишком жестоко.

Северус наклонился к ней. Это был замечательный поцелуй: глубокий, нежный, без слов говорящий о том, что они будут на равных. Почувствовав горячие ладони у себя на талии, Минерва чуть подалась назад. Этого было достаточно, чтобы Северус отпустил её. Мантия у него на груди чуть подрагивала — с такой силой билось сердце. Минерва вытянула вперёд руку, удерживая Северуса от ненужных порывов.

— Не сейчас, — попросила она. — Приходите ко мне позже.

Его качнуло, как пьяного.

— Вы похожb на человека, упившегося Фелицисом, — Минерва улыбалась, глядя на его сияющее лицо, — но, Мордред вас побери, — добавила она ворчливо, — сделайте что-нибудь с волосами!

Он усмехнулся:

— Это от зелий, слишком много испарений.

— Знаю. Это беда всех зельеваров, — мягко сказала Минерва.

— Иногда я забываю, — виновато пробормотал Северус.

— Это я тоже могу понять. Но сегодня особый случай.

Уже у двери Минерва не смогла удержаться от маленькой шпильки:

— Подумать только: сколько нарушителей будут сегодня беспрепятственно бродить ночью по Хогвартсу!

Северус от души рассмеялся. Минерве подумалось, что стоит немного потерять рассудок, чтобы чаще слышать этот смех.

_________________________

ПРИМЕЧАНИЕ:

Название книги, которую цитирует Снейп, выдумано. Сан-на-мауа (Сененмут) — министр при женщине-фараоне Хи-шапсауа (Хатшепсут) из XVIII династии. Считается, что он был устранён из-за обычной коррупции и желания возвыситься до фараона. Так что моё предположение — выдумка. Хотя, кто знает, чем он там занимался?

Давайте все сойдем с ума:

Г. Самойлов

Лондон. 6 июля 1998 года

Дом на площади Гриммо встретил Гарри мёртвой тишиной. Кикимер был где-то здесь, но порядочный домовик не появится, пока хозяин не позовёт. Гарри прошёлся по комнатам и отметил про себя, что старый эльф трудился не покладая рук и в точности выполнил все его распоряжения.

Приняв душ, чтобы смыть больничные запахи, и переодевшись, Гарри расположился в кабинете, в кресле напротив пустой рамы.

— Кикимер! — позвал он.

С громким хлопком появился домовик.

— Хозяин вернулся! — Кикимер отвесил низкий поклон, почти коснувшись рыльцем пола. Гарри уже давно понял, что с раболепством эльфа бороться бесполезно.

— Да, Кикимер, вернулся. Гости будут к вечеру. Ты очень хорошо всё устроил, спасибо.

— Хозяин благодарит Кикимера, хотя Кикимер всего лишь червь. Хозяин — великий волшебник, о нём все только и говорят…

Гарри спокойно погрузился в размышления, зная, что эта тирада продлится минуты две — не меньше. Пока сознание улавливало слова «Хозяин» и «Кикимер», можно было думать о своём.

Вечером он ждал Рона, Джинни и Гермиону. Всё остальное семейство Уизли (включая Флёр) подразумевалось само собой. Мысль иметь такую кучу родственников в будущем его не пугала — наоборот. Правда, он так и не разобрался до конца в хитросплетениях родственных связей. После истории с медальоном, они с Драко изучили гобелен с Родовым древом Блэков вдоль и поперёк (гобелен всё ещё висел в гостиной, не раз посещала мысль восстановить его с учётом прожжённых дырок). Открытие, что Гарри приходится Драко дядей, обоих тогда очень позабавило.

Гарри услышал слово «цветы» и очнулся.

— Какие — мисс Уизли, а какие — гр… мисс Грейнджер?

— Я сам с этим разберусь, Кикимер, — ответил Гарри. — Принеси мне чаю, пожалуйста, и отдыхай. Ну, в смысле, ты меня понял, — добавил он, глядя на вытянувшуюся от обиды при слове «отдыхай» мордочку домовика.

Кикимер исчез.

Гарри не успел вернуться к мыслям о сегодняшнем вечере, потому что в камине вспыхнуло зеленоватое пламя, в котором показалось лицо профессора Снейпа.

— Северус! — Гарри бросился к камину, едва не влетев в него с разбега.

Голова профессора улыбнулась его порыву.

— Что случилось? — спросил Гарри.

— Ничего не случилось, — успокоил Снейп. — Ты можешь позвонить по магловскому телефону?

— Конечно, — Гарри был заинтригован.

— Запиши номер.

Бросившись к столу, Гарри схватил обрывок пергамента и письменный прибор. Разложив всё это на полу перед камином, он опустился на колени — так было удобней.

— Диктуй, — обратился он к голове Снейпа, обмакивая перо в чернильницу.

Профессор продиктовал три номера, один из которых был номером сотового.

— Мисс Шицзуки Амано. Это ваш новый преподаватель прорицаний. Спроси её, не может ли она прибыть сюда, в больницу, пораньше?

— Хорошо, — кивнул Гарри. — Как ты? А Драко?

Снейп улыбнулся.

— Всё в порядке, Гарри. Увидимся завтра, полагаю?

— Конечно. Я побежал звонить.

Снейп кивнул и исчез.

Гарри вытащил из ящика стола магловские деньги и направился к выходу.

— Кикимер, — бросил он на ходу, — я буду минут через десять — пятнадцать.

На улице Гарри повезло. Купив карточку, он быстро нашёл автомат, который к тому же работал, что для этого района было редкостью.

Посмотрев на номера, Гарри решил позвонить таинственной прорицательнице, которая пользуется магловскими средствами связи, прямо на сотовый.

— Абонент не отвечает или временно недоступен, — сказал приятный женский голос.

— Чёрт! — выругался Гарри и набрал второй номер.

— Шицзуки Амано слушает, — раздалось в трубке.

— Добрый день, мисс Амано, — поздоровался Гарри, — я звоню по поручению профессора Снейпа.

— Замечательно! — голос оживился. — Представьтесь, пожалуйста.

— Гарри Поттер, — он попытался предугадать реакцию.

— Очень рада познакомиться с вами, мистер Поттер! — лёгкий акцент был весьма мил. — Что просил передать господин директор?

«Ого! Как звучит!» — подумал Гарри.

— Профессор Снейп попросил меня узнать, не могли бы вы прибыть на сегодняшнюю с ним встречу пораньше?

— Маги неисправимы, — засмеялась мисс Амано («Интересно, а вы-то кто?» — удивился Гарри). — Вы представляете, сколько мне нужно времени, чтобы добраться из Лондона в Брайтон? Мне бы очень хотелось самой пораньше вырваться, но я просто физически не успеваю.

— А когда вы сможете освободиться, мисс Амано? Возможно, я мог бы что-нибудь сделать.

— Приблизительно через час, если отменю одну встречу, — с расстановкой произнесла Мисс Амано, видимо читая при этом записи в ежедневнике. — Я отменю её. Адрес.

Гарри продиктовал.

— Только если не увидите дома, не удивляйтесь. Подождите немного, я постараюсь не пропустить вас.

— Хорошо, мистер Поттер, — ответила мисс Амано. — Через час я буду. До встречи.

— До свидания, — Гарри повесил трубку.

По дороге домой он размышлял над странностями разговора. Мисс Амано рассуждала по-магловски, но явно к маглам не принадлежала, иначе Снейп не пригласил бы её на встречу в больницу Св. Хедвиги. Гарри пытался представить себе эту женщину, но тщетно. Он вообще не мог представить себе японку — получалось что-то наподобие Чжоу, но это был абсурд. Тем более, по голосу невозможно было определить возраст новой хогвартской прорицательницы. Обращение «мисс» ни о чём не говорило.

Гарри открыл дверь своего дома и первое, что он услышал, было завываниями Кикимера. Гарри вбежал в кухню. Закрыв длиннопалыми руками мордочку, Домовик рыдал над лежащим на полу чайным подносом.

— Кикимер, перестань! — Гарри опустился на пол рядом с эльфом, взмахом палочки превратил осколки в чашку и молочник, поставил их на поднос и отправил на стол. — Перестань рыдать! Было бы из-за чего расстраиваться.

— Кикимер уронил поднос! Кикимер уронил поднос! — выл домовик. — Кикимер больше ни на что не годен! Голова Кикимера уже давно должна висеть рядом с головами предков, а теперь их нет — Хозяин убрал. Кикимер не жалуется, воля Хозяина — закон.

— О, Мерлин! — возопил Гарри. — Кто о чём, а ты опять об этих изуверствах! Никуда твои предки не денутся, слышишь? Ты же знаешь, что я купил для вашего рода склеп на кладбище домовиков? Чем тебе склеп плох?

Кикимер внезапно перестал рыдать и задумался. По его рожице было видно, что он просчитывает в уме варианты. Он был похож на дельца, решающего вопросы бизнеса. Гарри рассмеялся.

— Кикимер согласен, — проворчал эльф. — Но Хозяин всё равно должен убить Кикимера, потому что Кикимер уронил поднос.

Гарри закатил глаза.

— Вот об этом даже не мечтай, старый мазохист! Я тебя никогда не убью! И ты здесь один не останешься. Когда я отправлюсь в Хогвартс, я возьму тебя с собой.

— Хозяин бросит дом на произвол судьбы? Кто будет следить за домом? — глаза навыкате опять наполнились слезами и увеличились до размеров теннисного мяча.

— Попрошу директора одолжить мне хогвартского эльфа. Свяжем его клятвой. Это не проблема, Кикимер. Ну, если ты, конечно, не хочешь быть со мной в Хогвартсе…

— Хозяин очень добр, — всхлипнул эльф.

— Ну, вот и хорошо, — Гарри поднялся. — Как насчёт чая, Кикимер?

Кикимер продолжал печально смотреть на него. «Какой же он старый! Ему недолго осталось, — подумал Гарри. — Как умирают эльфы? Что для них смерть вообще?» Машинально он погладил Кикимера по лысой голове — кожа эльфа была сухой и горячей. Кикимер заскулил и уткнулся рыльцем в живот Гарри, обхватив своими длинными руками. Вспомнилась стальная хватка Добби, но руки Кикимера были словно ватными. Первым побуждением Гарри было оттолкнуть домовика, но он сдержался.

— Перестань, — похлопав эльфа по морщинистой спине, пробормотал он. — Я сегодня смогу, наконец, выпить чаю?

Поставив уши торчком, домовик довольно засеменил к плите.

Гарри, невзирая на вопли домовика, сам отнёс поднос в кабинет. Из окна этой комнаты лучше всего было видно площадь и проезжую часть. Он всё же надеялся, что его гостья приедет на машине. Добираться до здешних мест на подземке было мало того, что неприятно, но к тому же и небезопасно.

Гарри тянуло в эту комнату, хотя он и посмеялся сам над собой за маленькую слабость. В течение последнего года ему часто приходилось проводить здесь время,

пока Снейп учил его Защите и окклюменции. Память услужливо рисовала знакомый образ профессора: то расхаживающего по кабинету, словно они были в Хогвартсе, то опирающегося о каминную полку и внимательно слушающего Гарри.

21 ноября 1997 года

— Вернёмся к окклюменции, Поттер.

Ничто в поведении или словах Снейпа за те три дня, которые он находился в доме Гарри, не свидетельствовало, что он захочет возобновить эти уроки. Утром он попросил Гермиону заняться с Роном заклинаниями — подтянуть мистера Уизли, — как он выразился. Рон скривился, а Гермиона за спиной профессора выразительно посмотрела на друга и постучала себя пальцем по лбу. Драко нехотя согласился с предложением девушки «сопоставить их навыки». Гарри остался в кабинете один на один со Снейпом.

На сей раз, Гарри отнёсся к перспективе помериться с профессором силой мысли спокойно.

— Хорошо, сэр, — ответил он и достал палочку.

— Спрячьте пока и садитесь.

Гарри сунул палочку в карман, сел на стул и вопросительно посмотрел на Снейпа. Тот остался стоять, опершись правым локтем о каминную полку и сунув левую руку в карман мантии.

— Вначале я расскажу вам о пяти ступенях окклюменции, — начал он.

«Интересно, почему в прошлый раз...», — эта мысль ещё не успела, как следует, оформиться в голове у Гарри, а Снейп продолжил:

— Если у вас есть вопросы, не молчите, а задавайте их.

— Ну, ладно, сэр, — ответил Гарри. — Можно, в таком случае, узнать: почему в прошлый раз вы не говорили мне об этом?

Снейп не менял позы, застыв, как изваяние.

— Наши занятия на пятом курсе были не совсем такими, какими они должны были быть. Я, как бы вам сказать, находился меж двух огней. Дамблдору было важно, чтобы вы захотели (он подчеркнул это слово) научиться защищать своё сознание от Вольдеморта. Со своей стороны Вольдеморт желал внушить вам идею самостоятельно проникнуть в Отдел тайн. Как вы знаете, он не мог получить пророчество.

— Простите, сэр, — перебил Гарри, — я правильно вас понял: Вольдеморт приказал вам заниматься со мной окклюменцией?

— Вы правильно поняли, — спокойно произнёс Снейп, в упор глядя на молодого человека, — ему было хорошо известно, какие… непростые у нас с вами отношения. Он рассчитывал, что во время уроков со мной вы быстро выйдете из себя, что облегчит ему проникновение в ваше сознание. Естественно, я сообщил обо всём Дамблдору. Он не видел ничего опасного в том, что вы явитесь в Отдел тайн и возьмёте пророчество. Он знал о тех занятиях по Защите, которые вы проводили с учениками Хогвартса. Директор предполагал, что Вольдеморт последует за вами в Министерство и выдаст себя. Правда, тщательно спланированная операция Ордена провалилась из-за домовика вашего крёстного. Я надеюсь, вам не нужно напоминать, почему это произошло?

Гарри не стал возмущаться из-за намёков на несдержанность Сириуса. Его поразило, что Снейп так откровенно сообщает информацию, которую до этого так тщательно скрывали все, включая Дамблдора.

— То есть, если бы я пошёл в Отдел тайн, как это планировалось заранее, меня бы охраняли?

— Конечно, глупый ребёнок, — усмехнулся Снейп. — неужели вы думаете, будто вас бросили бы на произвол судьбы?

— И ещё, — добавил Гарри, — получается: вы учили меня и как бы не учили?

— И да, и нет, — Снейп сделал неопределённый жест рукой. — Честно говоря, я перестарался на этих занятиях. Я отбил у вас желание соприкасаться с сознанием Тёмного Лорда… (Он почему-то на несколько секунд закрыл глаза) Оставим это. Мне надо было больше прислушиваться к словам Дамблдора, но у нас с ним были разногласия по некоторым вопросам, касающимся вас. Я считал, что он должен просто откровенно поговорить с вами о пророчестве. Но директор хотел также, чтобы на вас перестали смотреть, как на лжеца. Он торопил события.

— Почему?

— Не перебивайте, Поттер, — это прозвучало без привычной злости. — Я объясню вам, но позже. Всему своё время. Такую информацию нужно получать порциями, чтобы успеть осмыслить.

Гарри задумался. На секунду его посетило гадостное чувство, что он был все эти годы пешкой в чужой игре. Но он тут же отогнал эту мысль. Он был уверен: Дамблдор любил его.

Но Снейп? Почему он был против планов директора? Он хотел, чтобы Дамблдор откровенно поговорил с Гарри. Но и Гарри все эти годы хотел того же.

— Вы опять думаете, Поттер, вместо того, чтобы прямо спросить, — упрекнул учитель.

— Ну, допустим, я спрошу вас, сэр. Вы сказали: вам не нравилось стремление профессора Дамблдора быстрее «натаскать» меня на Вольдеморта…

— Вы не гончая, чтобы вас натаскивать, — буркнул Снейп. — Дамблдор хотел, чтобы пророчество исполнилось как можно быстрее. Спокойнее, Поттер. Не горячитесь. Я же сказал, что всё объясню вам. Вы хотели задать вопрос, кажется?

— Хотел. Почему вы возражали Дамблдору? Потому что он подвергал мою жизнь риску? Вам было небезразлично, что со мной будет? Не потому, что я «Избранный», — Гарри поморщился, — а потому, что, ну, я — это я?

Снейп посмотрел на него, как врач смотрит на неразумного пациента.

— Вы спасали меня, и не раз — я знаю, — предупредил Гарри возможный профессорский сарказм. — Но всё же?

— Потащился бы я за вами в Визжащую хижину, если бы это было не так? Больше мне делать было нечего, как присутствовать при встрече двух закадычных друзей? — несмотря на несколько издевательский характер фразы, голос Снейпа прозвучал мягко.

— Вы там, простите, сэр, больше отношения выясняли.

Профессор выпрямился, скрестив руки на груди.

— Это Замещающий, — произнёс он хмуро. — Я потерял над ним контроль. Альбус был в ярости. Впрочем, он всегда довольно резко возражал против перехода на пятую ступень. Поэтому на следующий год я был вынужден довольствоваться ролью стороннего наблюдателя, пока не усмирил Замещающего.

— Кто такой Замещающий? — поразился Гарри.

— Это возвращает нас к окклюменции, — процитировал Снейп себя самого двухгодичной давности.

— Да, сэр, конечно. Мы и так потратили уйму времени на вопросы, — кивнул Гарри.

— У меня, Поттер, теперь масса свободного времени, — с грустью, как показалось молодому человеку, заметил профессор, — и оно всё в вашем распоряжении.

Гарри ошалело уставился на Снейпа. Он понимал, конечно, причину его слов, но не ожидал такой откровенности. Всего две недели назад профессор привычно рычал на него. И вдруг такие перемены! «Насколько же он вымотан, что так ведёт себя!» — вспыхнула мысль. — Итак, — вздохнул Снейп и, поставив напротив ученика стул, наконец-то сел, — овладение наукой окклюменции проходит через пять стадий, или пять ступеней защиты сознания. Первая ступень — самоконтроль. Она первая, но это не значит, что она наименее важная. Такому вспыльчивому человеку, как вы, Поттер, самоконтроль жизненно необходим. Надеюсь, возражений не будет?

— Нет, — покачал головой Гарри.

— На пятом курсе вы вспыхивали, как порох. Достаточно было назвать вас кретином без капли мозгов, слабаком, самовлюблённым мальчишкой, — Снейп иронично усмехался.

Гарри с такой же иронией усмехнулся в ответ.

— Вижу: на вас это уже не действует. И то хорошо, — констатировал профессор. Внезапно тон его изменился с нейтрального на откровенно пренебрежительный. — Но вы всего лишь пешка, Поттер, вы — пушечное мясо, вы — мелкая разменная монета в играх могущественных магов. Вы маленький смертник, которого никто не будет спрашивать, хочет ли он идти навстречу своей гибели.

Гарри почувствовал, как кровь прилила к лицу, но сдержался.

— Думаете: вы хоть что-то значили для Дамблдора? — Снейп смотрел на молодого человека со смесью жалости и брезгливости. — Будь это так, Поттер, вас бы учили иначе. Директор не пригласил ни одного стоящего профессора по Защите, пока вы находились в Хогвартсе. Знаю: вы скажете о Люпине. Но имеет ли для вас значение уметь справляться с неразумными тварями, когда вам предстоит встреча с Тёмной магией такого масштаба, какой вам и не снился?

«Он всего лишь хочет вывести меня из равновесия! — успокаивал себя Гарри. — Он проверяет, он так не думает». При этом он невольно впитывал смысл того, что говорил Снейп. Его действительно ничему толком не научили. Защита должна была стать его основным предметом, а что он умеет на сегодняшний день? Он даже не овладел невербальными заклятиями. «Стоп! А кто в этом виноват? Драко, когда ему стало это необходимо, легко перешёл на невербальный уровень, а я — нет», — сделал Гарри неутешительный вывод о себе самом.

— В вас заложена огромная сила, Поттер. Вы потенциально один из самых мощных магов современности, — неожиданно голос Снейпа стал медоточивым. Они на мгновение встретились взглядами, и Гарри уже не смог оторваться от этих чёрных колодцев. Чем дольше он смотрел Снейпу в глаза, тем сильнее ему казалось, что он медленно падает куда-то в темноту, плавно, как оторвавшийся от ветки лист. Страшно не было — было невыразимо хорошо. Покой.

— Старик был не прав, Поттер. Он просто ревновал к вашему дару. Не бойтесь своей силы, мой мальчик, — звук этого голоса разливался по жилам, пьянил.

«Да, пожалуйста, назови меня так ещё раз. Назови!»

— Мой мальчик, — Гарри охнул, — я давно мечтал о таком ученике, как ты. Я покажу тебе путь к истинному величию, к славе. Ты легко победишь Вольдеморта. Но сможешь сделать больше: ты станешь исполнением чаяний всего нашего мира, на тебя станут уповать, тебя будут любить — искренне и добровольно. Наш мир умирает, мой мальчик. Мы стали лишь бледной тенью маглов, они захватывают всё больше и больше жизненного пространства. Ты изменишь существующий порядок вещей, ты дашь магам ту власть, которой они давно лишились. Следуй за мной.

— Да, милорд, — прошептал Гарри, и звонкая пощёчина чуть не сбила его на пол.

В ужасе он впился глазами в Снейпа, который чёрным силуэтом навис над ним. Неприкрытый гнев в глазах Мастера зелий припечатал ученика к стулу.

— Что вы сказали, Поттер? — прошипел профессор.

— Не помню, — похолодев, прошептал Гарри.

— Вы сказали «Да, милорд», глупый мальчишка! Где же ваш Лорд? — добавил Снейп ещё одну щедрую порцию яда.

У Гарри закружилась голова, всё поплыло перед глазами, но руки Снейпа удержали его от падения.

— Тише, Поттер, тише, — Гарри боялся бросить даже мимолётный взгляд на учителя, — сделайте глубокий вдох. Хорошо. Выдохните. Дышите свободно. Дышите.

Гарри без сил откинулся на спинку стула, закрыл глаза и опять услышал голос:

— Вы помните, что я говорил вам?

— Вы говорили, что меня плохо обучили Защите, — отозвался Гарри.

— А дальше?

— Не помню, — всхлипнул Гарри.

Он решился посмотреть на Снейпа. Тот уже сидел на своём стуле — невозмутимый, как раньше.

— Вы понимаете, почему я так поступил с вами сейчас? — мягко спросил профессор.

— Понимаю, сэр, — ничуть не покривив душой, ответил молодой человек.

— Хорошо. Какую главную ошибку вы допустили? Подумайте, — продолжал профессор всё тем же тоном.

Гарри попытался прокрутить в сознании всю сцену. Вначале были мелкие колкости, потом Снейп пытался действовать с помощью презрения. Голос. Он заставил слушать его голос. Потом. Что было потом?

— Я посмотрел вам в глаза, сэр, — уверенно ответил Гарри.

— Очень хорошо, Поттер.

Гарри робко улыбнулся, всё ещё не веря, что слышит от Снейпа слова одобрения.

— Очень хорошо, — повторил Снейп, — пять балов Гриффиндору.

Гарри фыркнул:

— Жаль, что мы не в Хогвартсе!

— А это не важно, — во взгляде профессора промелькнула весёлая искра, — меня, между прочим, официально так и не уволили. Поэтому рубиновые часы вашего факультета сработали.

— Вы шутите?

— Ничуть, — Снейп пожал плечами.

— Спасибо, профессор.

— Не радуйтесь. Я могу и снять балы с таким же успехом. Но мы отвлеклись, — продолжил Снейп уже серьёзно. — Вы допустили ещё один промах. Можете сказать, какой?

— Я не уверен…Возможно, интонации вашего голоса… Я, наверное, напрасно вслушивался в ваш голос? Сэр?

— Не совсем, — ответил Снейп. — Важен не тембр голоса, а эмоциональные контрасты. У Тёмного Лорда голос, как вы знаете, весьма неприятен. Однако он умеет воздействовать на слушающего эмоционально. Вы должны понимать, Поттер: то, что проделал с вами я — ничто в сравнении с тем, что может сделать с вами Том.

— Разве он не попытается просто убить меня? — спросил Гарри.

— Не рассчитывайте на это.

— Зачем я ему нужен живым? — удивился на редкость послушный сегодня ученик.

— Всему своё время. А пока вы должны чётко уяснить: вам придётся разговаривать с Лорлдом. Контролируйте себя. И ещё. Первая ступень включает также самопознание. Вы должны изучить себя досконально: сильные и слабые стороны, страхи, переживания. Вы должны заранее знать, куда ваш противник может нанести удар.

Гарри слушал учителя с неослабевающим вниманием: он даже подался вперёд — таким важным казалось ему всё, что говорил Снейп.

— На сегодня, я думаю, достаточно, — заметил профессор.

— Нет, сэр, пожалуйста. Расскажите мне обо всех пяти ступенях.

Снейп вскинул брови.

— Посмотрите на себя в зеркало.

Гарри на негнущихся ногах подошёл к зеркалу на стене. Ого! Его словно прокрутили через валики для отжима белья. «Шёл бы ты спать, дорогуша», — вздохнуло зеркало.

— Бывало и хуже, сэр, — махнул рукой Гарри, возвращаясь на своё место. — Круциатус тяжелее, — зачем-то добавил он.

Снейп побледнел.

— Сколько раз? — спросил он резко. — Я знаю про шестой курс.

— Первый раз на кладбище, когда Вольдеморт возродился, — осторожно ответил Гарри, не зная, какой реакции ждать от Снейпа.

— Ах, Альбус! — профессор прикрыл глаза рукой, но тут же опустил её, устыдившись мгновенной вспышки чувств. — Он ничего мне не сказал.

Гарри мучительно хотелось спросить, почему так важно, что к нему применяли Круциатус, и сколько раз применяли, но он промолчал.

— В прошлом году вы пытались угостить этим непростительным заклятием меня, — заметил Снейп.

— Я сожалею, сэр…

Профессор прервал его нетерпеливым взмахом руки.

— Надеюсь, это был единственный раз, когда вы хотели применить Круциатус к человеку?

— Вообще-то нет. На пятом курсе — к Беллатрисе. Но я только сбил её с ног.

Судя по выражению лица профессора, этого «только» было достаточно.

— Вы довели Круциатус до логического завершения. Мерлин!

— Это из-за Сириуса… Когда Беллатриса убила его…

— Я знаю, почему вы это сделали, Поттер. Но это недопустимо! Избави вас бог ещё хоть раз попытаться сделать это! — с нажимом произнёс профессор. — Это должно стать для вас абсолютным запретом. Вам причинили боль; вы знаете, какая это боль. И у вас возникло желание причинить такую же боль живому существу. Даже не результат здесь важен, а само намерение. Подумайте, чего вы добьётесь этим!

— Я вроде бы ставлю себя на одну доску с теми, кто мучит меня, — пробормотал Гарри.

— Хорошо, кивнул Снейп. — Вы должны уяснить это.

— Сэр, а вы… Вы когда-нибудь…

— Никогда! — отчеканил Снейп, сверкнув глазами. — Милосерднее убить, чем такое.

Заметив выступившие на лбу профессора капли пота, Гарри подумал: «Сколько же раз к нему применяли Круциатус?» И тут же испуганно решил, что лучше не знать.

— Получается, — сказал он, — что Круциатус страшнее заклятия Авада Кедавра.

— Я думаю, вы правы, — произнёс Снейпа, задумчиво водя пальцем по губам, — Авада Кедавра — это быстрая и безболезненная смерть. Заклятие это разрушает самого убийцу, но не душу жертвы. Когда вы причиняете человеку нестерпимую боль, которую он не может вынести, вы пытаетесь унизить его этим, растоптать. Я знаю случаи, когда после заклятия Круциатус люди кончали жизнь самоубийством.

— Или сходили с ума, как родители Невилла, — мрачно продолжил Гарри.

— Да. Имеет значение длительность заклятия и частота его применения.

— О, сэр! — протестующе воскликнул Гарри. — Скажите: для Лонгботтомов действительно нет никаких шансов излечиться?

Профессор молча покачал головой.

— Далеко же мы ушли от темы, — вздохнул Гарри.

— С вами всегда так, Поттер, — проворчал Снейп, — никогда не знаешь, чем может закончиться разговор.

— Что так? — Гарри даже обиделся.

— Вы очень импульсивный человек, — сказал мастер зелий и тут же, без всякой преамбулы, продолжил урок. — Вторая ступень. Назовём эту технику — выдавливание. Вы изгоняете с помощью контрзаклятий или ментально чужое сознание из собственного, — Снейп сделал паузу, означавшую, что теперь можно задавать вопросы.

— Этим мы занимались на пятом курсе, сэр? — спросил Гарри.

— Совершенно верно. Вам даже удалось пару раз оказать мне сопротивление. («Молчи! — сказал себе Гарри. — Молчи! Не напоминай ему») А теперь подумайте, Поттер, и ответьте мне: почему техника выдавливания иногда бывает совершенно бесполезной?

Гарри погрузился в размышления. Через некоторое время пристальный взгляд, направленный на него, стал раздражать.

— Сэр, если вы будете буравить меня взглядом, мне вряд ли придёт в голову что-нибудь путное, — пробормотал он.

— Прошу прощения, — но не часто на вашем лице увидишь такое глубокомысленное выражение, — последовала шпилька.

Гарри выразительно мотнул головой, словно говоря, что он думает о сарказме учителя.

— Я понял, сэр, — уверенно сказал он через несколько минут.

Плавным приглашающим жестом руки Снейп продемонстрировал свою готовность слушать.

— Предположим, я агент, как вы, — начал Гарри и, заметив выражение лица профессора, добавил, подчёркнуто вежливым тоном, — я имею в виду не масштаб, сэр, а всего лишь статус.

Снейп засмеялся и тем, уже в который раз за время занятия, поверг Гарри в шок.

— Что вы так смотрите на меня, Поттер? — усмехнулся Снейп.

— Ничего, сэр. Так вот: если мой противник хочет с помощью легилименции убедиться в моей преданности, такое сопротивление только выдаст меня с головой. Значит, мне есть что скрывать.

— Замечательно! Пожалуй, ещё пять балов вашему факультету, — расщедрился профессор.

— Простите, сэр, но я ещё не закончил.

— О!

— Я хорошо помню, что на пятом курсе мне было трудно противостоять вам, — продолжил Гарри. — Если мой противник хочет добыть в моём сознании какую-то информацию, ему нужно просто тупо продолжать давить меня. Долго я со второй ступенью не протяну. У меня просто закончатся силы к сопротивлению. Тем более, если у меня не будет палочки.

— Отлично, Поттер!

— Сэр, вы уже начислили балы! — Гарри поразился собственной наглости. Но он ещё никогда не чувствовал во время занятий такого воодушевления. Только на третьем курсе. С Ремусом Люпином.

Снейп не собирался метать громы и молнии.

— Для хорошего ответа балов не жалко, — заметил он, — тем более что больше нет нужды притворяться перед слизеринцами.

Гарри не выдержал:

— Вы очень изменились, сэр.

— Нет, Поттер, я совершенно не изменился, — с горечью ответил Снейп, — просто вы меня никогда не знали. Кроме того, вы повзрослели. Есть вопросы по существу?

— Да, сэр. Получается, на пятом курсе, вы поставили меня в условия второй ступни, минуя первую? (Профессор кивнул.) И поэтому уроки были неэффективны. Хотя… Вы постоянно твердили мне, что самоконтроль важен, что я должен сдерживать эмоции, очищать сознание от посторонних мыслей. Вы всё это говорили, только я не слушал, — добавил Гарри мрачно. — Вы сказали, что перестарались в чём-то. Наверное, вам здорово досталось от Вольдеморта?

Снейп молчал, но лицо его потемнело.

— Круциатус? — сдержанно спросил Гарри.

— Нет, — тихо ответил Снейп. — Намного хуже.

— Что может быть хуже Круциатуса? — ахнул Гарри.

— Поверьте, Поттер, вам лучше не знать об этом, — ответил профессор, бросив на ученика красноречивый взгляд.

Гарри возмутился:

— Неужели вы думаете, что я…

— Поттер! — воскликнул Снейп, — Мне и в кошмарном сне никогда не привидится, что вы захотите применить такое заклятие. Для этого надо перестать быть человеком. Я просто хочу пощадить вашу психику. Это заклятие не столько причиняет боль, сколько ломает человека морально.

— Но вы устояли, сэр? — Гарри с надеждой посмотрел на учителя.

— Нет, — прошептал он.

Поттер был ошеломлён. Даже когда он ненавидел Снейпа, тот всегда казался ему железным человеком с несгибаемой волей. И если такого человека можно сломать даже без особой боли, то что говорить о нём.

— А если Вольдеморт захочет применить это заклятие ко мне? — охрипшим от волнения голосом спросил он.

На секунду лицо профессора исказил почти животный ужас.

— Бог даст, у вас будет палочка., — сказал он дрогнувшим голосом, — если же нет… Надеюсь, я буду рядом. Я лучше убью вас, чем допущу, чтобы вы унизились перед Вольдемортом.

Не смотрите так, Поттер. Не будем разводить сантименты! Если вы ещё раз уведёте разговор в сторону, мы закончим занятие.

Губы Гарри искривились совершенно в снейповской манере:

— Да, сэр. Я понял. От Поттера — ни сочувствия, ни понимания.

— Не обижайтесь, — тихо произнёс профессор. — Сочувствие оскорбить не может. Просто вы заставили меня вспомнить неприятные моменты. Перейдём к следующей ступени?

Гарри кивнул.

— Итак. Это уже искусство. Раньше было простое ремесло. Третья ступень — техника уклонения. Разберём на конкретном примере. Я знаю ваше тёплое отношение к крёстному. Но мне важно найти в вашем сознании образы о том, что Блэк не всегда вёл себя по отношению к вам, как подобает.

— Вы их не найдёте! — возмутился Гарри.

— Найду, — уверено ответил Снейп. — Ваше общение было окрашено чувствами, но ваше сознание фиксировало всё. Вы просто могли не обращать внимания на некоторые вещи. И я найду их и покажу вам. Вы хотите противостоять моему вмешательству. Вы сосредотачивайтесь на тех воспоминаниях, которые являются для вас основополагающими. Вы впускаете меня в своё сознание без сопротивления (это только лишит вас сил) и внимательно следите за процессом. Как только вы чувствуете, что я касаюсь нежелательной для вас темы, вы плавно уводите меня в сторону и предлагаете воспоминание, которое вас устраивает. Но делать это нужно тонко, без нажима, без метаний. Иначе я почувствую. Вопросы?

— Так! — Гарри сосредоточился. — Дайте осмыслить. А если я не знаю, что именно вы хотите обнаружить в моём сознании?

— Хороший вопрос. Подумайте. Считается, что вы прошли предыдущие ступени.

— А! — он понял, на что намекает Снейп. — Я уже изучил себя и контролирую эмоции.

Профессор кивнул:

— Вы должны представлять цели вашего противника. Что ему нужно? Информацию? Или ему важно заставить вас сомневаться в чём-то? Бояться? Любое прикосновение к вашему сознанию — и вы должны немедленно быть готовы показать легилименту то, что нужно вам, а не ему.

— И вы это умеете! — юноша был потрясён.

— Естественно! — хмыкнул Снейп.

— Круто, сэр! — вырвалось у Гарри восторженное восклицание.

Профессор засмеялся — и это вторично за последний час. "Мерлин! Что делается-то!"

— Сколько же, наверное, нужно времени, чтобы достичь третьей ступени!

— Жизнь заставит, Поттер, научитесь и не такому, — промолвил Снейп.

— А как это было у вас? — Гарри и не думал приглушить неподдельный интерес в голосе.

— Не подумайте, что я хвалюсь, Поттер, — начал профессор, — но когда Вольдеморт впервые применил ко мне легилименцию, я ответил ему сразу со второй ступени. Правда, мне показалось, что череп у меня разнесло на куски.

— А как же первая ступень?

— Это мой образ жизни, — холодно ответил Снейп. — Когда изучаешь Тёмные искусства, самоконтроль и самопознание — единственное условие существования.

Мысли завертелись в голове Гарри с бешеной скоростью. Самопознание. Тут сомнений быть не может. Не будешь знать себя, как свои пять пальцев, — не успеешь оглянуться, и Тёмная магия утянет на дно. Самоконтроль. Это как-то плохо вязалось с привычным образом Снейпа. Хотя во время их последней схватки на шестом курсе Снейп совершенно хладнокровно парировал любые заклятия Гарри. «Ну, ещё бы! Я перед ним, как щенок перед волкодавом». В чём же состоит контроль? Гарри вспомнил, как он применил к Драко заклятие Sectumsempra. А ведь в тот момент он чувствовал просто злость. И с первого раза чуть не убил человека. Если бы не Снейп… Это ведь его заклятие. «Нашёл! Воспоминание, которое я видел в думотводе на пятом курсе. Стычка между Снейпом и Мародёрами у озера. Профессор применил Sectumsempra. Порез на щеке отца — след от заклятия. Что-то слабоватое вышло у Снейпа заклятие. А ведь в тот момент он ненавидел моего отца лютой ненавистью. Вот это выдержка!» Гарри взглянул на профессора с уважением.

— А третья ступень? Когда вы достигли третьей ступени? — спросил Гарри с азартом.

— Приблизительно через полгода, после получения Чёрной метки, — ответил профессор.

— Но простите, профессор, как же вы обходились без партнёра во время изучения окклюменции?

— Я действовал методом проб и ошибок. Мне, в сущности, повезло, — заметил он, — Вольдеморт прекрасно знал, что я его ненавижу. Поэтому мои попытки сопротивляться не злили его, а скорее забавляли. Он пропустил момент, когда я смог достойно ответить ему. Четвёртая ступень понадобилась мне, когда я уже вернулся к Дамблдору. Вольдеморту нужно было доказать, что я выполняю именно его приказы. Пришлось спешно осваивать четвёртую ступень.

— А в чём её смысл, сэр?

— Это просто по сути, но трудно в исполнении. Это техника фальшивых воспоминаний. Надеюсь, особые комментарии не потребуются. Важно, чтобы воспоминание, которое вы моделируете, было чётким, хорошо вами усвоенным. Возможно, легилимент захочет проверить его истинность. Оно должно повторяться до мельчайших подробностей в главном, но полезно добавить некоторые мелочи, чтобы придать характер естественности. Можно использовать думотвод. Только аккуратно, а то сами запутаетесь, какое воспоминание настоящее, а какое нет. Есть вопросы?

— Нет, по четвёртой ступени нет. Только уточнение. Значит, профессор Слизнорт подделал своё воспоминание о Томасе Реддле, которое он передал Дамблдору, с помощью думотвода? Только подделка ощущалась, — Гарри очень хорошо помнил, что при просмотре воспоминания профессора зельеварения было ощущение, будто смотришь киноплёнку с грубо вырезанными кадрами.

— Верное замечание, Поттер, — Снейп вернулся к камину, достал сигареты и закурил. — Теперь пятая ступень.

— Замещающий?

— Замещающий, — кивнул профессор. — Иногда вы вынуждены длительное время находиться рядом со враждебным вам легилиментом. Контролировать каждое слово или взгляд в таких условиях крайне сложно. Тогда вы создаёте Замещающего. Его можно с достаточной долей условности назвать искусственной личностью. Вы выделяете те черты характера, эмоции, воспоминания, которые нужны для создания определённого образа, и наделяете ими Замещающего. Сам по себе ваш двойник стабилен, поэтому вы контролируете только его. Легилимент общается уже не с вами, а с ним.

Пятая ступень определённо не вызвала у Гарри энтузиазма. Идея разбирать свою личность по кирпичикам — это налево, это направо — показалась жутковатой.

— Вы, как всегда, торопитесь с выводами, Поттер, — усмехнулся профессор.

— Вы читаете мои мысли?

— Нет, у вас всё на лице написано. Маг не членит своё сознание, — профессор бросил окурок в камин и зажёг новую сигарету. — Он просто выводит на первый план некоторые переживания. Иногда это подавляемые в нормальном состоянии эмоции. Детские обиды, например, прежние антипатии, которые, возможно, уже изжиты. Страхи. Замещающий не затрагивает мышление, память. Он воздействует на эмоциональную сферу.

— Всё равно, — упрямо пробормотал Гарри, — это сильно попахивает какой-то шизофренией.

Снейп чуть не подавился дымом.

— Шизофреник не контролирует личность, которая живёт в нём. А Замещающий находится под контролем мага. Это маска. Хотите — надеваете, хотите — нет.

— И часто я видел вас в маске, сэр? — Гарри старался не забывать о самоконтроле, иначе бы он высказал профессору всё, что он думает о пятой ступени, в совершенно определённых выражениях.

— Частенько, Поттер, — Снейп отправил второй окурок вслед за первым и с интересом посмотрел на юношу, — я думаю: вам пора остыть. Вы не директор, чтобы читать мне мораль. Всё, что вы могли бы мне сказать, я уже выслушал от Дамблдора после побега вашего крёстного.

Осталось добавить о пятой ступени совсем немного. Замещающий опасен в трёх случаях: во-первых, как вы уже поняли, иногда, в состоянии стресса, он может выйти из-под контроля. Во-вторых, нельзя ложиться спать, не убрав Замещающего. Иначе вы проснётесь другим человеком. И, наконец: нельзя сражаться в этом состоянии. Причина та же. Также для мага на пятой ступени опасны яды и проклятия. Вот, пожалуй, и всё на сегодня.

— Можно спросить, сэр? Куда делся ваш Замещающий? — Гарри не надеялся, что Снейп ответит.

Тот побледнел, но всё же сказал:

— Я вложил его в заклятие, которым убил Дамблдора. Он сгорел почти без остатка. А вы довершили процесс, Поттер.

— Каким образом? — Гарри чуть не стало дурно от мысли, что он что-то там спалил в чужой душе.

— Вы назвали меня трусом, помните? — бесстрастным тоном спросил маг.

Дикую реакцию Снейпа на эти слова было забыть невозможно. У Гарри ещё промелькнула мысль, что профессор обезумел, настолько страшен он был в тот момент.

— Не переживайте, я даже благодарен вам, — мягко сказал Мастер зелий, — от Замещающего не так-то просто избавиться. После его исчезновения ещё долго беспокоят симптомы, напоминающие абстинентный синдром.

— Какой синдром, простите?

— В магловском просторечии это называется ломка, — пояснил Снейп.

— Не хрена… О, простите, сэр! — Гарри чувствовал, как краснеет.

— Ничего, Поттер. По сути — верно.

Некоторое время они молчали. Гарри приводил в порядок сведения, которые получил от Снейпа. Тот не торопил его, а только курил уже третью сигарету, погружённый в свои мысли. О чём бы он ни думал в данный момент, по лицу, как всегда, нельзя было определить ничего. «Не нужно быть легилиментом, чтобы понять, что вы нервничаете, профессор, — подумал Гарри, — слишком много курите. А первую сигарету вы зажгли, когда мы начали говорить о пятой ступени».

— Ну что же, сэр, — прервал Гарри молчание, — мне теперь есть о чём подумать и чем заняться. Буду сортировать воспоминания.

— Только не переусердствуйте, — промолвил Снейп. — Помимо окклюменции, вам предстоит изучить очень многое. У вас должно хватить сил на всё.

— У меня есть просьба, сэр.

— Да?

— Покажите мне, что такое настоящая легилименция, — твёрдо произнёс Гарри.

— Вы соображаете, о чём просите?! — рявкнул Снейп.

— Разумеется, сэр. Должен же я иметь хотя бы примерное представление о том, что меня ожидает?

Профессор тяжело вздохнул.

— Вы правы, Гарри. Но сегодня я уже довольно грубо вторгся в ваше сознание. Отложим.

— Точно. И Вольдеморт, конечно, будет дожидаться, когда я буду в настроении или прекрасно себя чувствовать! — попытался съязвить юноша, но его неожиданно обрадовало, что профессор обратился к нему по имени.

— Упрямый мальчишка! — прошипел Снейп. — У вас есть думотвод — принесите его и удалите все воспоминания, какие сочтёте нужным.

Гарри почти выбежал из кабинета, боясь, что профессор передумает. Он осторожно нёс думотвод, когда его окликнула Гермиона, стоящая у подножия лестницы.

— Как у тебя идут дела?

— Всё отлично, — ответил Гарри, — а ты как? Рон и Драко ещё не убили друг друга?

— Нет. Я их загрузила так, что они еле живы, — засмеялась подруга.

Гарри внёс думотвод в кабинет, сопровождаемый мрачный профессорским взглядом, и поставил на стол. Подумав, он удалил все воспоминания, касающиеся матери и кое-что о Джинни.

— Сядьте в кресло, Поттер, — без всякого выражения произнёс Снейп. — Я не хочу, чтобы вы упали со стула. Вот так. Я наложу на дверь блокирующее и звукоизолирующее заклинания. Иначе, боюсь, ваши друзья решат, что я вас убиваю. В глаза мне не смотреть! Понятно?

— Да, сэр, — ответил Гарри и опустил веки. Он услышал, как тяжело дышит профессор.

— Только не сопротивляйтесь, Гарри, я вас умоляю. Я не хочу причинить вам лишнюю боль, — голос Снейпа звучал очень мягко и успокаивающе. — На счёт три, Гарри. Раз, два, три. Легилименс!

Гарри продержался недолго. Смятый, истерзанный невообразимой грубостью и полнейшим бесстыдством вторжения в сознание, чувствуя ужасное жжение в голове, он сломался на видении лежащего у подножия Астрономической башни Дамблдора. «Неужели всё?» — подумал он, когда мелькающие жутким калейдоскопом картины, заслонила темнота.

— Гарри! Гарри, вы слышите меня?

Губ коснулось холодно стекло. Гарри что-то послушно выпил и сразу почувствовал себя лучше. Открыв глаза, он успел заметить отчаяние на лице Снейпа, которое тут же сменилось холодной маской.

— Как вы себя чувствуете, Поттер?

Гарри улыбнулся:

— Я в порядке, сэр.

— Не геройствуйте! — Снейпа передёрнуло. — Ну, молодой человек, вы узнали, что хотели. Не передумали заниматься окклюменцией?

Гарри никогда не думал, что когда-нибудь скажет это. Но, глядя профессору прямо в глаза, он твёрдо произнёс:

— Большая честь учиться у вас, сэр!

Примечание:

События первого урока окклюменции происходят через три дня после того, как Снейп и Драко переселились в дом на площади Гриммо.

Меч сотрёт железо ножен,

И душа источит грудь,

Вечный пламень невозможен,

Сердцу нужно отдохнуть.

Д. Г. Байрон

6 июля 1998 года

Приближалось время визита мисс Амано. Гарри всё чаще поглядывал в окно, но улица либо была пустынна, либо он видел хорошо знакомых обитателей соседних домов. Изредка на проезжей части появлялись одинокие автомобили, но все они проезжали мимо. В марках машин Гарри не разбирался, но он отмечал их внешний вид. В этом районе автомобили водились всё больше подержанные. И пока что водители приличных транспортных средств не стремились затормозить возле площади Гриммо. Вот и этот симпатичный синий автомобильчик проехал мимо и скрылся за поворотом.

Гарри взглянул на часы: без трёх минут одиннадцать. Либо мисс Амано задерживалась, либо она каким-то непостижимым образом собиралась прибыть с точностью до секунды.

Хлопок. Появился Кикимер.

— Хозяин ждёт кого-нибудь? — эльф поклонился .

«Как у него спина не отвалится?»

— В дверь стучат.

— Серьёзно? — Гарри поспешил в прихожую. Ему с трудом верилось, что это его гостья, поэтому он сжимал в кармане волшебную палочку.

За прошлый год дверь обзавелась нововведением: банальным магловским глазком. Гарри посмотрел в него. В следующий момент он сделал две вещи: во-первых, произнёс слово, которое всегда терпеть не мог — «Вау!», а во-вторых, распахнул дверь, предварительно бросив на себя взгляд в зеркало на стене. «Вы замечательно выглядите, дорогой, только вот волосы…», успело прошелестеть зеркало.

На пороге стояла умопомрачительная… девушка, одетая в серый шёлковый брючный костюм. Гарри опешил. Понятно, что количество японок в Лондоне на квадратную милю равнялось нулю целых, скольким-то там сотым. Так что это могла быть только…

— Мисс Амано? — Гарри машинально поклонился и был удивлён, когда гостья поклонилась в ответ. «А, у японцев, кажется, это принято?»

— Мистер Поттер?

— Прошу вас, проходите, — Гарри отступил в сторону.

Мисс Амано вошла в прихожую и огляделась. Немного настороженно огляделась.

— Странная у вас атмосфера в доме, мистер Поттер, — сказала она. — Общий фон неплохой, но с вкраплениями тёмной энергии. Почему, например, на этой стене (мисс Амано прошла дальше по коридору) чувствуется отпечаток смерти?

— Дом раньше принадлежал родителям моего крёстного, а они были Тёмными магами. На этой стене помещали головы убитых домовиков, вроде того, как маглы развешивают головы убитых на охоте животных, — пояснил Гарри.

— Понятно, — спокойно произнесла гостья и коснулась противоположной стены, — а здесь висел портрет женщины. Верно? Очень много злобы, но ещё больше боли и разочарования.

— Да, старая Вальпурга Блэк. Прежняя хозяйка дома, — подтвердил Гарри. — Вы эмпат, мисс Амано?

— Да, помимо всего прочего.

Гарри сопроводил молодую женщину в гостиную.

— Что вам предложить, мисс Амано? — спросил он.

— Минеральной воды, если у вас найдётся.

— Кикимер, — позвал Гарри.

Явившийся на зов эльф вопросительно посмотрел на хозяина, но тут же перевёл взгляд на гостью и замер. Уши уподобились локаторам, глаза выкатились из орбит, на мордочке застыла совершенно глупая улыбка.

— Это и есть домашний эльф? — спросила мисс Амано. — Никогда не видела такое занятное существо.

— Кикимер тоже раньше не видел таких, как вы, госпожа, — неожиданно сказал домовик. Гарри остолбенел: мало того, что эльф подал голос без разрешений хозяина, он ещё и вклинился в разговор. Ему и в голову, конечно, не пришла бы мысль, наказывать Кикимера за это, но поведение домовика было непонятно. Эльф раньше никогда так не реагировал на людей. Он или стелился по земле, или ругал вслух грязнокровок, на чём свет стоит. Теперь же Кикимер выпрямил спину, расправил плечи, и Гарри впервые увидел в эльфе существо, обладающее немалой силой.

— Наши типы магии похожи, насколько я могу судить, правда, Кикимер? — спросила эльфа мисс Амано.

— Возможно, госпожа, — голос эльфа утратил раболепные нотки.

— Было бы любопытно сравнить, — заметила женщина.

— Наша магия изначальна, госпожа, но способности наверняка различны, — Кикимер с достоинством поклонился.

Гарри молча наблюдал эту странную сцену, ровным счётом не понимая ничего, да и не пытаясь понять. Кикимер вновь повернулся к Хозяину и превратился в прежнего старого, сморщенного домовика. Мисс Амано удивлённо приподняла брови.

— Принеси минеральной воды, Кикимер, — произнёс Гарри.

— Госпожа будет пить эту ужасную магловскую воду? — спросил эльф, обращаясь к гостье.

— Буду, Кикимер, с большим удовольствием, — ответила она. — Сегодня жарко.

— Может быть, госпожа желает холодного чая с лимоном? — спросил эльф. Гарри почувствовал непонятное раздражение. «Ого! У меня появляются рабовладельческие замашки».

— Так даже лучше, Кикимер, — улыбнулась мисс Амано.

— С позволения Хозяина, — эльф поклонился и исчез.

Гарри нервно усмехнулся:

— Что это с ним? Никогда раньше не видел, чтобы Кикимер так себя вёл. Почему он так разговаривал с вами?

— Он держался с достоинством и вёл себя уважительно, — возразила женщина.

— Конечно, это и странно. Обычно он или хамит людям, или раболепствует.

— Видимо, дело в том, что я не совсем человек, — ответила мисс Амано, с улыбкой наблюдая, как глаза Гарри чуть не догнали по диаметру глаза эльфа. — Я полукровка, мистер Поттер. Моя мать — лисица-оборотень.

Гарри мучительно подыскивал междометия, которые могли бы выразить его изумление, но при этом не обидели молодую женщину.

— О! — наконец выдавил он восторженно, потому что хорошо помнил учебник третьего курса и приложение к нему, где рассказывалось о волшебных существах стран Востока. Автор учебника расписывал красоту и магические способности кицунэ с таким жаром, что даже в невинную на тот момент душу Гарри вкралась мысль, что бедный маг пал жертвой чар какой-то лисицы.

Явился Кикимер с подносом, который он стоически держал в слабых ручонках. Мисс Амано быстро забрала у него тяжесть. Странно, но эльф не протестовал.

— Спасибо, Кикимер! — хором сказали Гарри и его гостья.

Эльф сгинул, а ученик и будущая учительница не удержались от смеха. Мисс Амано смеялась очень забавно, слегка прикрывая рот рукой.

— Мистер Поттер, — начала она, отпив из чашки.

— Гарри, если можно.

— Тогда вы зовите меня Шицзуки-сан, — предложила женщина.

— Как красиво, — не удержался молодой человек.

— Гарри, вы говорили, что можете помочь мне попасть в больницу Св. Хедвиги пораньше.

— Я могу трансгрессировать с вами, Шицзуки-сан, — ответил он.

— Это должно быть очень захватывающее ощущение, но мне немного страшно: я никогда раньше не трансгрессировала.

Гарри не удивился, опять же потому, что пресловутый учебник, благодаря блестящему преподаванию Ремуса, буквально отпечатался в мозгу. Там было сказано, что кицунэ и их детей запрещено учить людской магии (в Японии, по крайней мере, традиции были такими).

— Я бы не сказал, Шицзуки-сан, что это захватывающее ощущение, если только можно назвать захватывающим протаскивание через узкий резиновый шланг, — улыбнулся он. — Но я хорошо трансгрессирую и доставлю вас в Брайтон в целости и сохранности.

Мисс Амано поставила чашку на поднос.

— В таком случае, не стоит заставлять господина директора ждать, — сказала она и, видимо заметив лёгкое разочарование на лице юноши, добавила, — мы обязательно побеседуем с вами, но в другое время. Обещаю.

— Кикимер, я в больницу к профессору Снейпу, — поставил Гарри домовика в известность, — Шицзуки-сан со мной.

Когда оба встали, он почти умилился тому, какая эта женщина миниатюрная и… трогательная — другого слова он подобрать не смог. Он подумал, хотя мысль получилась и несколько сумбурной, что рядом с такой женщиной любой мужчина почувствует себя героем-защитником. "И мало кому придёт в голову, что она может убить человека одни ударом," — добавил Гарри про себя цитату из учебника.

Извинившись, он провёл женщину-лисицу на задний двор, откуда обычно сам трансгрессировал. Теоретически, на этих участках, которые прилегали ко всем домам на улице, владельцы могли разбить небольшие садики, — во всяком случае, таковой имелся через три дома слева. На участке Блэков торчал из земли старый одинокий тополь.

— Прошу меня извинить, Шицзуки-сан, но, поскольку вы ни разу не трансгрессировали, я должен попросить разрешения обнять вас, — смущённо улыбнувшись, сказал Гарри.

— Пожалуйста, — женщина подошла вплотную и обвила руками торс молодого человека.

«О, Мерлин! — задохнулся Гарри, в свою очередь обнимая женщину за плечи, — Джинни меня бы сейчас убила!»

— Закройте, пожалуйста, глаза, Шицзуки-сан. И приготовьтесь к неприятным ощущениям.

Своей способностью к трансгрессии Гарри заслуженно гордился. Через несколько секунд он возник точно перед дверью больницы Св. Хедвиги на специально отведённой для этих целей площадке. «Внимание, посетители!» — раздался слегка металлический голос. Так двери сигнализировали мракоборцам Министерства. Шицзуки-сан уже успела отстраниться от молодого человека, как из дверей вышли два мага. И тут произошло что-то странное: сделав три или четыре шага в их сторону, мужчины внезапно развернулись и вошли обратно в здание.

— Пойдёмте, Гарри, — сказала мисс Амано, — ужасно не люблю тратить время на бюрократическую волокиту.

— Как вы их! — поразился Гарри. — Вы и в прошлый раз миновали кордоны таким же образом?

— В общем, да, — лукаво улыбнулась Шицзуки-сан.

До самых палат Драко Малфоя и профессора Снейпа их никто не потревожил и не окликнул. На посту сидела мисс Малик. Она дружелюбно приветствовала Гарри, а на мисс Амано почему-то поглядело хмуро, хотя и наградила натянуто вежливой улыбкой.

— Вы, вероятно, захотите навестить мистера Малфоя? — спросила Шицзуки-сан.

— Да, я буду у него, — ответил Гарри и отметил про себя осведомлённость женщины.

— Увидимся, — сказала мисс Амано, а молодой человек поклонился и открыл дверь в палату друга.

9 ноября 1984 года

Закончился предпоследний урок. Минерва заметила группу нервно хихикающих гриффиндорцев-третьекурсников, которые поднимались по лестнице, ведущей из Подземелий в холл. Увидев своего декана, они поспешили навстречу, постаравшись придать себе солидный вид. Но то один, то другой прыскал в кулак.

— Что случилось? — спросила Минерва.

Дети откровенно заржали, оглядываясь назад. Третий курс Слизерина, в полном составе, плотными рядами прошествовал через холл на улицу. Вид у слизеринцев был надутый.

— Что это с ними? — удивилась Минерва. — Обычно после зельеварения они сияют.

— Ага! — ответил Герберт Энсуорт, белобрысый верзила, — Только профессор Снейп, наверное, с Астрономической башни навернулся…

Минерва нахмурилась.

— В смысле, сошёл с ума. Он начислил нам сегодня 20 баллов.

— Сколько?

— Целых 20. Вот слизов и душит жаба, — добавил кто-то.

— Что за лексика у вас, дети! — возмутилась МакГонагалл. — Идите быстрее на Историю магии, а то опоздаете.

Ребята поспешили к лестнице.

— А Хаффлпафу он сегодня десять баллов отвалил, — выдали они напоследок ценную информацию.

Дождавшись, пока её факультет скроется из поля зрения и раздастся звон колокола, возвещающий начало последнего урока, Минерва поспешила в Подземелья. «Может, он, и правда, болен?» — она не знала: смеяться ей или тревожиться.

Северуса она нашла в его гостиной. Он разбирал книги на столе. Но как-то странно: скорее, перекладывал с места на место. Движения его были настолько нервозные, что Минерва испугалась.

Услышав за спиной шорох её мантии, Северус обернулся. Такого растерянного выражения лица Минерва у него ещё не видела.

— Что с вами? — прошептала она, подойдя ближе.

— Я закончил. Вчера.

Минерва недоумевающе посмотрела на совершенно измученного Снейпа.

— Я отослал два свитка с расчётами: один — Слизнорту, другой — Аустеру.

— Вы закончили работу над волчегонным зельем? — наконец-то поняла Минерва.

Он кивнул.

— Я проверял. Ошибки быть не может. Но, наверное, я что-то упустил…

— Глупый мальчишка! Как вы меня напугали! — Минерва наклонила его голову и поцеловала — в лоб, в щёку — куда пришлось.

Устало улыбнувшись, Северус обнял её и замер. Было ощущение, что он еле стоит на ногах. Минерва отвела его к горящему камину и усадила в кресло.

— Вы сегодня ели хоть что-нибудь?

— Не помню.

Последние два месяца он нередко пропускал обеды и ужины в Большом зале, но обычно заказывал еду к себе. Минерва вызвала эльфа и приказала принести что-нибудь. Потом она чуть ли не силой заставила Снейпа съесть сандвичи и выпить кофе. «Не хватало ещё, чтобы у вас был голодный обморок!» — «Слушаю, мэм!» — «Я вас сейчас в нетопыря превращу! Будете летать по Хогвартсу и пугать особо впечатлительных барышень» — «А потом книгу о вампирских семействах растащат по листочку» — «Да-да. И число осин в Запретном лесу резко уменьшится». Так, за шутливыми препирательствами, Минерве удалось привести Северуса в божеский вид — по крайней мере, пальцы у него дрожать перестали, зато веки предательски отяжелели.

— Ну вот, так-то лучше, — заметила она, — а то вся школа из-за вас на ушах стоит.

— Почему? — сонным голосом спросил Северус.

— Вы помните, что дали сегодня Гриффиндору двадцать баллов, а Хаффлпафу — десять? Дети решили, что вы сошли с ума.

Он расхохотался:

— Как за мной ещё санитары из Мунго не прибыли!

Минерва нервно стукнула пальцами по подлокотнику кресла: упоминание о больнице Св.Мунго было для неё слишком неприятным.

Северус хотел уже что-то сказать на это, но в камине вспыхнуло зелёное пламя и на пятачке между креслами появился Альбус Дамблдор. В руке он держал два письма.

— Это то, о чём я думаю? — спросил Северус и слегка побледнел.

Альбус рассмеялся, воздвиг между их креслами третье и уселся в него.

— И это страшный декан Слизерина! Да, мой мальчик, — то самое.

Он протянул письма Снейпу, но тот смотрел на конверты почти с ужасом.

— Мне прочитать? — заботливо осведомился Альбус.

— Да, прошу вас, сэр.

— Начнём с Горация, — Дамблдор вскрыл конверт и бегло пробежал текст письма глазами, — слушай: «Мой дорогой Северус! Я внимательно изучил вашу работу — она великолепна. Не раздумывая, немедленно посылайте её в Учёный совет. Мне очень приятно, что вы не забыли меня и сочли возможным посоветоваться, хотя это было и не нужно. Но всё равно, — спасибо. Засим прощаюсь с вами и желаю и дальше работать с таким же успехом. Гораций Слизнорт. P.S. Наслышан, наслышан о вашем деканстве. Минерва вас ещё не прокляла?» Все трое обменялись понимающими улыбками. Северусу стало заметно легче.

— Переходим к Аустеру, — возвестил Дамблдор. Прочитав несколько строк, он раскатисто захохотал. — Нет, вы только послушайте: «Неблагодарный щенок! Каким — я опущу тут некоторые слова — ты занимаешься там, в вашем — пардон — Хогвартсе?» Аустер всегда так выражается? «Я отправил в Учёный совет Визенгамота копию, что ты мне прислал, и влил кое-кому скипидара под хвост, чтобы пошевеливались! Мой мальчик, ты гений! Я горжусь тобой! Бросай этих недомерков и занимайся чистой наукой! Только не говори, что этот старый лис тебя не отпускает! Надеюсь, что я ещё доживу до того времени, когда мы всё же поработаем вместе. Обнимаю тебя. Арчибальд Аустер».

Северус улыбался, но как-то натянуто. МакГонагалл понимала, почему. Альбусу тоже ничего не нужно было объяснять. Он ободряюще похлопал Снейпа по плечу и, бросив в камин горсть порошка, исчез в зелёном пламени.

— Ну, вот и всё, — горько произнёс Снейп, — теперь можно спать спокойно, и больше нет повода для волнений.

— Мой дорогой! Что вас так расстроило? — Минерва недоумевала. — Письмо Аустера? Альбус упоминал, что профессор думал о вас, как о возможном преемнике. Но что же поделать, Северус?

Снейп молчал.

— Вы Аустера давно видели? — спросила Минерва.

— Я иногда навещаю его, если вы об этом, — ответил Снейп.

— Северус!

Он виновато улыбнулся.

— Чувствую себя совершенно опустошённым, — вздохнул он.

— Понимаю: работа закончена и не понятно, что делать дальше? У вас, кажется, были три незавершённых противоядия.

— Это пустяки, — устало махнул рукой Снейп, — максимум две недели работы.

— Вы отдыхать не пробовали, Северус? — сочувственно поинтересовалась МакГонагалл.

— Когда я работаю, я не думаю ни о чём другом, — ответил он.

Минерва подошла к креслу Снейпа и присела на подлокотник, лицом к молодому человеку. Северус устало опустил голову ей на грудь и закрыл глаза. Пальцы Минервы перебирали его волосы, которые сегодня были на редкость мягкими.

— Вы как-то упоминали яд под названием Делентор, — заметила МакГонагалл.

— О! Это невозможно! Это никому не под силу. Остановить действие Делентора нельзя, — промолвил Снейп. — Теоретически («Теоретик», — улыбнулась Минерва) можно отсрочить действие этого яда, но смысл?

— Иногда для человека могут иметь колоссальное значение и несколько дней жизни.

— Да, конечно, — Снейп говорил безразличным тоном, но Минерва почувствовала, что он странно напряжён. — О, Господи! Я знаю состав Делентора наизусть. Могу сварить его с закрытыми глазами.

Рука, перебиравшая волосы Снейпа, на мгновение замерла. Стоило ли спрашивать, для кого он варил Делентор? Снейп откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на Минерву.

— Это случайно не идея Дамблдора? — с подозрением поинтересовался он

— Нет, с чего вы взяли? Вы сами как-то заговорили об этом яде. Вы же любите ставить перед собой сверхзадачи, вот я и подумала о нём.

Он молча кивнул.

— Всё же вы расстроились из-за писем, — промолвила МакГонагалл.

— Что говорить об этом? — глухим голосом ответил Северус, глядя прямо перед собой. — Какой смысл. Это из серии «что было бы, если…» Можно сойти с ума, отыскивая причины. Если бы я не поссорился с директором на шестом курсе, если бы я не изучал Тёмные искусства… Наилучший вариант: если бы меня вообще не было.

— Мой дорогой! Что вы говорите? — возмутилась Минерва.

— В чём тогда смысл моего существования? — спросил он, привычным жестом сжав левое предплечье, хотя метка его теперь не беспокоила. — В том, что я своими руками убил троих, в том числе родного отца? А сколько людей умерло от ядов, изготовленных мной для Тёмного Лорда?

— Северус! Посмотрите на меня. Вот так, хорошо. Когда случилось это недоразумение между вами и Альбусом, вам было шестнадцать. Можно ли требовать от шестнадцатилетнего подростка выдержки, когда он чувствует себя оскорблённым, да чтобы он просчитывал возможные последствия своих слов? Вы же не провидец.

Многие маги изучают Тёмные искусства, как и вы, но не применяют свои знания. И вы не стали бы этого делать, будь у вас выход. Зачем вы терзаете себя?

Он сжал ей руку с такой силой, что Минерва едва не вскрикнула.

— Вы заставляете меня жить: вы и Альбус. Вы хотите, чтобы я верил. Я не знаю, зачем вам это нужно. Как можно любить такое чудовище, как я?

— Замолчите! — она гневно сверкнула глазами. — Не смейте так говорить о себе! Чудовище — тот, кто сотворил с вами такое!

— Томас? — Снейп пожал плечами. — Странно, я совершенно не испытываю к нему ненависти. Всё, что он делает с людьми, не идёт ни в какое сравнение с тем, что он сделал с самим собой. Он похож на испорченного ребёнка. Однажды мальчик оборвал мухе крылья и захотел посмотреть, что из этого выйдет. Ему пытались объяснить, что этого делать нельзя. Он решил, что лучше делать это втайне, потому что ужасные взрослые мешают ему получить удовольствие. Все Пожиратели были для него — даже не рабами — коллекцией насекомых. Одних он сразу сажал на булавку, других оставлял для экспериментов. Сколько выдержит несчастная муха? Может, стоит оторвать ей лапки, а крылья оставить? Альбус говорит, что Тёмный Лорд никогда не знал, что такое любовь. Возможно. Главное: он не знал, что такое стыд.

Минерва была поражена, что, говоря о Вольдеморте, Снейп как-то странно успокоился. Следуя его логике, нетрудно было понять, что он был для Тёмного мага той самой мухой, от которой отрывали по кусочку.

— Я понимаю вас с Дамблдором, когда вы пытаетесь убедить меня, что не всё ещё потеряно. Но беда в том, Минерва, что мне легче обвинять себя.

— Почему? — прошептала она с укором.

Снейп повернул к ней измождённое лицо.

— Потому что тогда всё, что происходит со мной, имеет хоть какой-то смысл. Это воздаяние. Если же, как вы говорите, мне не в чем себя винить, тогда возникает закономерный вопрос: за что мне всё это?

Охнув, МакГонагалл обняла его.

— Мой мальчик! — успокоившись, она продолжила. — Когда–то Гриндевальд убил всю семью Альбуса. Разве Альбус заслужил это? Зло существует. Его бездушный механизм перемалывает без разбора и правых, и виноватых. Если вы вовремя не успели отойти в сторону, кто станет вас обвинять?

— Минерва, неужели вы персонифицируете зло? — устало вздохнул Снейп, глядя на неё.

— Нет, конечно. Для любого мага, если он не служит Тёмным искусствам, — это ересь. Но моральное зло существует. Оно может воплощаться в людях.

В наступившей тишине был слышен только гул пламени в камине. Минерва думала, что понимает теперь Альбуса, желающего, чтобы Северус продолжал борьбу с Вольдемортом. Эта борьба давала иллюзию хоть какой-то целесообразности. Сравнение с утопающим, хватающимся за соломинку, пришло само собой. И этой соломинкой стали для Северуса их странные отношения. Минерва даже могла теперь предсказать, в какой момент они перестанут быть любовниками и останутся просто близкими людьми: когда Северус почувствует, что привязанность к ней — слишком щедрый подарок судьбы для такого, как он.

Альбус. Когда-то она хотела родить ему ребёнка, но он настоял на своём, переубедил её. Сказал, что не принадлежит самому себе, что Тёмный Лорд возродится вновь, но уже в другом облике — это лишь вопрос времени, — а ему придётся стать наставником для нового Избранного. Зачем она послушала его?

Северус и Альбус. Они похожи. Оба фанатично преданы долгу. Даже чувство вины терзает их одинаково — мальчик просто не всё знает о своём учителе.

Северус. Её чудо. Он сам не понимает, какая сила живёт в нём. (Руки Минервы нервно сжали плечи Снейпа). Она могла бы… Да. Одно простое заклинание, доступное каждой ведьме. Ничего тёмного. Ей было известно немало случаев, когда молодой маг связывал свою жизнь с уже зрелой волшебницей. Иногда такие пары применяли Заклятие Мixtio. Северус с радостью отдаст ей десять лет жизни, она уверена. Что такое 37 лет для такого сильного мага, как он? А в 49 рожают даже магловские женщины. (Минерва затрясла головой, отгоняя непрошеные мысли). Но почему же нет? Он забудет Лили. А если даже не забудет, воспоминания о ней перестанут его мучить. Он перестанет говорить о ней во сне, перестанет обвинять себя в её смерти. Этот мальчик, её сын, — он перестанет быть для Северуса центром вселенной. А потом? «Потом вернётся Томас. Мерлин! Что со мной? — Альбус Дамблдор, за что ты так со мной поступил?» Северус высвободился из её объятий. Сильные руки подняли её в воздух и усадили в кресло. Минерва со страхом взглянула на Снейпа. Он был задумчив, только в лице появилось что-то жёсткое, что относилось не к ней, потому что смотрел он на неё почти с восторгом.

— Почему бы нет? — прошептал он.

«Искушая себя, я искушаю и его. Нужно покончить с этим как можно скорее».

— Нет, Северус. Так нельзя. Потом вы меня возненавидите за это, — заставив свой голос звучать спокойно, сказала Минерва. — Пора варить зелье, Мастер.

— Нет! — простонал он и упал на колени, с ужасом глядя на женщину. — Не сейчас! Не бросайте меня!

Их отношения напоминали бесконечный танец из череды объятий и утешений.

— Я в любом случае не брошу вас! — Минерва поцеловала его. — Зелье — это всего лишь метафора.

— Дайте мне немного времени, — попросил он, опуская голову и пряча лицо, — ещё немного времени.

— Пусть будет так, как вы хотите. Не тревожьтесь, — она погладила его склонённую голову и вдруг с ужасом поняла, что он плачет.

6 июля 1998 года

Не очень приятная перспектива — трансгрессировать ещё раз с Гарри Поттером в обнимку. Усилю щиты, иначе не выдержу, и мальчик потеряет меня где-нибудь по дороге. Что в таком случае происходит? Кажется, собирают пострадавшего по кусочкам?

Почему сенсей просил меня прибыть раньше? Из-за вчерашнего, другого объяснения не вижу. Интересно, он спал ночью или вспоминал, какие факты из собственной биографии и интимные подробности жизни он дал увидеть совершенно незнакомой женщине? Бедняга. А, мисс Малик! Ох, какая сердитая, думает, что испепелит меня взглядом. Хочет меня сглазить — надо же! Чтобы меня сглазить, милая, нужно с десяток таких, как вы. А ведь профессор совершенно не задумывается о том, что девушка к нему не равнодушна.

— Увидимся, Гарри.

Хорошо, что на мне брючный костюм. Вчера ему тяжко пришлось наедине с лисицей накануне полнолуния: не хотел смотреть мне в лицо, и ему пришлось пялиться на мои голые колени. Как я буду носить эти ужасные мантии? Наверное, стоит спросить о кимоно? Это, в конце концов, традиционная одежда.

Ну вот, так я и знала: вот и причина — сидит на стуле напротив него. Минерва МакГонагалл, собственной персоной. Профессор трансфигурации, бывший заместитель Дамблдора, 64 года. Шестьдесят четыре? Впечатляет. Её больше старит излишняя чопорность и строгость. Замечательная женщина, вызывает глубокое почтение. Нет уж, господин директор: в первую очередь я должна поздороваться с Минервой-сан — она старше. И вас я от души приветствую. Кажется, церемонии закончены.

— Очень рада познакомиться с вами, мисс Амано. Я надеюсь, Хогвартс вам придётся по душе.

— Я тоже надеюсь на это.

Она торопится. Интересно: сама по себе я ей, очевидно, понравилась, а вот мой предмет вызывает у неё стойкое неприятие. Почему? Из-за Трелони? Кто-то однажды сделал ей предсказание — хорошее или плохое — и она с тех пор не переносит прорицателей. Особенно настоящих. Да, Минерва-сан?

— Как вам удалось так быстро добраться?

— Гарри любезно предложил мне трансгрессировать вместе с ним. Сейчас он у мистера Малфоя.

Так-так. Она смотрит на профессора неодобрительно. Почему? Остатки паранойи военного времени? Так дело не пойдёт, профессор, она ваш заместитель, решения директора не должны оспариваться. А тем более, недопустимо показывать неодобрение вашим действиям при рядовом сотруднике. Это глупо, в конце концов, не съем же я Гарри?

Ах, как он взвинчен, но очень хорошо держится. Обвиняете себя, господин директор — я так и предполагала. Минерва-сан уходит. До встречи в Хогвартсе. Посмотрим, как сложатся наши отношения.

Не буду заставлять его излишне переживать, пожалуй.

— Профессор Снейп, я прошу простить меня. Вчера я допустила непростительную ошибку, не попытавшись отговорить вас от опрометчивого шага. Я невольно воздействовала на вас.

— Не стоит извиняться, мисс Амано…

— Простите, что перебиваю. Я хочу сказать, что мне будет очень обидно, если теперь вы станете чувствовать себя неуютно в моём присутствии. А мне бы очень хотелось заслужить ваше доверие, сэр. Вы один из самых замечательных людей, с которыми я встречалась в своей жизни.

— Ну что вы, мисс Амано!

Как он мил, когда смущается — если бы он знал за собой такую особенность. Он становится моложе. В принципе, когда он позволяет себе выказывать чувства, он молодеет на глазах. Он считает, что я сделала ему комплимент?

— Это правда. Это не комплимент. Я никогда не делаю комплиментов.

— Вы всегда говорите правду? — удивился.

— Да, если её можно сказать.

А теперь что стряслось? Отчего вы так расстроились?

— Простите меня, я до сих пор не предложил вам сесть.

Стоило из-за этого так переживать, в самом деле.

— Ничего страшного.

Хочет говорить на личные темы, но не решается, ищет зацепку для продолжения разговора. Как-то здесь сегодня неуютно, вчера я ничего не чувствовала.

— Давайте договоримся: во всём, что касается Хогвартса, я буду целиком следовать вашим указаниям, господин директор. Но во всём, что касается лично вас, профессор Снейп, я предложила бы иную тактику: если у вас возникают вопросы — спрашивайте, о чём хотите. Если я смогу, я отвечу. Если, по какой-то причине, открыть вам правду я не в состоянии, — я так же откровенно скажу вам об этом.

— Это напомнило мне первый урок окклюменции, который я дал Гарри.

Да, это было потрясающе.

— Прекрасные были уроки, кстати, — вы замечательный наставник, сэр.

Почему он усмехается?

— В Хогвартсе бы это восприняли как анекдот.

Подайте мне этот ваш Хогвартс! Лентяи, они думают, что с ними обязаны нянчиться.

— Я сказала — наставник, сэр, а не учитель. Согласитесь — в этом есть немалая разница.

— Боюсь, я плохо обучил Гарри.

Не расстраивайтесь, не нужно! Не всё зависит от вас, вы сделали очень много для мальчика.

— Напротив, сэр, — очень хорошо, иначе он не вошёл бы в Арку. Он сделал правильный выбор: предпочёл отдать себя на милость высших сил, но не стать следующим Тёмным Лордом. То, что его вернули, означает, что он был понят и услышан. И не только он. Вспомните, о чём вы подумали в последний момент, перед тем, как потерять сознание в Зале смерти?

Для вас всё это так внове, правда? Вы боитесь верить в саму возможность того, что вас услышат?

— Вы в это верите, Шицзуки?-

— Такими вещами не шутят, сэр.

— Что вы можете сказать о Гарри?

Ну вот, наконец-то. Что было сразу не спросить? Мальчику можно только позавидовать, мало кого так любят.

— Я не хотела бы читать этого мальчика, скажу откровенно. Не могу сказать ничего утешительного: ему предстоит очень тяжёлый год. Но всё ещё поправимо. Ничего не предопределено.

О, нет, не надо так! Всё будет хорошо, не надо так мучить себя!

— Сэр, я же сказала: всё поправимо! Успокойтесь. Вы пережили с Гарри намного более тяжёлые времена.

— Да...

Он так часто заставляет себя выглядеть спокойным и бесстрастным. Это уже слишком, нельзя же постоянно душить в себе чувства. Надо убрать руку с его плеча, а то повторится вчерашняя история, и он подумает, что я продолжаю читать его.

— Вы говорили, мисс Амано, что я буду чувствовать себя рядом с вами неуютно. Наоборот, хорошо, когда есть человек, которому не надо ничего объяснять.

Это, право, уже лишнее: целовать мне руку. За что? Я ничего ещё для вас не сделала

Почему все эти годы вы жили среди маглов, можно узнать?

— По-моему, ответ очевиден, сэр. Я очень хотела увидеть отца, и мать взяла с меня клятвенное обещание, что я не буду вмешиваться ни во что, происходящее в магическом мире. Меня могли убить. А теперь я могу помочь, и я должна это сделать.

Но даже если бы я не давала матери никакого обещания, я, как прорицатель, всё равно была бы бессильна что-либо изменить: вы трое должны были сами развязать кармические узлы. Трудно что-либо сказать по поводу молодых людей, но вам, сэр, это удалось. Я вчера вам уже об этом говорила. Когда вы позволили себе любить, когда вы перестали бояться любить, вы изменили свою жизнь. Вчера вы думали о предопределении. Оно существует, конечно. Это как музыкальная тема. Но на каждую тему существует множество вариаций. Чем человек выше духом, тем сложнее его тема и тем больше вариаций можно создать на её основе.

Пусть подумает, ему есть о чём подумать… Кто ещё у мистера Малфоя? Один голос принадлежит Гарри, другой ему. Девушка? Это может быть мисс Грейнджер. Замечательная девочка.

Пусть вспомнит, я теперь хорошо его знаю и не допущу, чтобы он занимался самокопанием, а самоанализ — это даже полезно.

Мать меня сейчас бы убила — из жалости, чтобы я не мучилась слишком долго. Она всегда остерегала меня от привязанности к кому–либо, кроме членов семьи. Так хочется объяснить ему всё, открыть всю правду: какое мне дело до тех нитей, что связывают его с другими людьми? Это как клубок паутины.

Или разорвать сейчас, или будь что будет. Уйти, пока ещё не стало слишком поздно. Он зол на себя за то, что позволил заглянуть в своё сознание странной незнакомке, которую увидел впервые в жизни и которая пугает его. То, что его ко мне тянет, ничего не значит. Он исследователь по натуре — его влечёт ко всему необычному.

Он не знает, что я сделала вчера. Как здесь много магии, их магии… Как они расточительны и как толстокожи. Скорее бы уже попасть в соседнюю палату. Мальчику лишний всплеск силы только пойдёт на пользу.

Посмотри на меня! Я уже пропиталась силой, как губка. Мне нужно отдать хотя бы часть… Представляю, какое у меня сейчас лицо, и глаза, наверняка, пожелтели.

— Шицзуки, вам плохо?

Всё, я не могу больше. Он не вырывает руку — странно. Ох, как хорошо, сразу стало легче дышать.

— Что вы сделали? Это изумительно.

— Мне нужно было отдать лишнюю магию.

— Знаете, к таким ощущениям можно пристраститься. Как же вы будете жить в Хогвартсе, дитя моё?

Он забыл, сколько мне лет? Я хорошо его подпитала, даже слишком: он чувствует лёгкую эйфорию. Какие у вас потрясающие глаза, Северус! За такие глаза, я готова даже простить обращение «дитя».

— В Хогвартсе будет легко, там очень много людей, с которыми придётся соприкасаться в течение дня, не говоря уже о Больничном крыле. Но достаточно об этом. У вас были ещё вопросы, сэр.

Нет, он сейчас слишком хорошо себя чувствует, чтобы понять, что со мной происходит.

— Вы уверены?

— Конечно, мы же договорились.

— Я хотел спросить: вы видели моё будущее?

Как же все люди предсказуемы!

— Видела. В общих чертах.

— И, конечно, не скажете мне ничего.

— Почему же? Кое-что я вполне могу вам сообщить. Знаете, в вашем будущем я не вижу ничего катастрофического, чего нельзя было бы изменить. И вас ждёт много приятных подарков судьбы, если, конечно, в свойственной вам манере, вы не станете отказываться от них, якобы по причине их излишне щедрости. Поэтому я не скажу вам об этом ничего — иначе будет просто не интересно жить. Но могу сказать, что жизнь ваша будет очень долгой, и вы сохраните бодрость духа и остроту мысли до глубокой старости.

Могу добавить ещё о вашем пребывании на должности директора Хогвартса. Этот год будет непростым, потому что вам придётся буквально разрываться на части. Вам придётся много времени уделять проблемам мистера Малфоя и мистера Поттера. Но затем всё наладится. Возглавлять Хогвартс вы будете достаточно долго. Потом у вас появится достойный преемник, и вы покинете школу, чтобы занять другой пост. Не скажу, и не пытайтесь настаивать, — добавила Шицзуки в ответ на очень выразительный взгляд Снейпа. — И вот ещё что: вас будут очень любить.

— О, Мерлин! Кто?

Вы хорошо смеётесь, Северус, — искренне.

— Ученики, коллеги. Не смейтесь. Это будет. Вам пришлось бы приложить титанические усилия, чтобы противостоять судьбе в этом вопросе. Согласитесь: когда вы преподавали, были дети, которые уважали вас и любили — ваш факультет.

— Вы нарисовали такую радужную картину, мисс Амано. Но всякое прорицание, по-моему, должно опираться на качества человека, которому вы предсказываете.

Это уже слишком! Не настолько же вы себя не любите!

— Как вам не стыдно, сэр? Вы — несчастный трудоголик с гипертрофированным чувством ответственности! Да вас сдерживать придётся, иначе учителя взвоют: вы же не премините нагрузить их сверх меры! Зато и сами будете работать, как заведённый.

О, Кюби! Какая зыбкая почва — делать предсказания себе самой. Пора заканчивать разговор — бог знает, куда меня всё это заведёт.

Сквозь тебя, сквозь меня

Э. Булвер-Литтон. «Преследуемые и преследователи»

6 июля 1998 года

Драко блаженствовал, совершенно этого не скрывая: Гермиона все-таки решила его навестить, а ведь ей надо было еще трансгрессировать домой, чтобы собрать вещи. Девушка собиралась погостить на площади Гриммо — и это тоже было замечательно, потому что означало, что они будут видеться каждый день. Когда его выпишут, конечно.

А тут ещё совершенно неожиданно появился Гарри с новостями. Оживлённо жестикулируя, минут пятнадцать он рассказывал о совершенно потрясающей новой преподавательнице прорицаний. Гермиона скептически улыбалась — она терпеть не могла этот предмет. Драко слушал вполуха и в лёгком трансе следил за сменой настроений на лице девушки.

— Что ты думаешь обо всём этом, Драко? — неожиданно спросила Гермиона.

Беда была в том, что мысли его сейчас были заняты совершенно другим: он смотрел, как солнечные лучи играют в каштановых волосах.

— Дети кицунэ прирождённые прорицатели, — пробормотал он.

— Да, Гарри уже говорил об этом, — с лёгким упрёком заметила обладательница каштановых локонов.

Упомянутый рассказчик с трудом сдержал улыбку.

— Но может ли она научить нас чему-то: вот вопрос? — Драко подумал, что при Гермионе эта темы вряд ли была затронута, и на сей раз он не сядет в лужу. — Уж не хочешь ли ты возобновить курс? — удивилась девушка.

— Почему бы нет, если это будет интересно. Надо же чем-то занять время. Мы же освоили большую часть программы седьмого года по основным предметам, благодаря Северусу.

— В принципе, ты прав: я хоть сейчас могу сдавать экзамены по зельям, — кивнула Гермиона.

— И в самом деле, Гермиона? Ведь существует система экстерната. Зачем тратить время на то, что ты и так прекрасно знаешь? — спросил Гарри. — У тебя будет больше времени на ту же нумерологию.

Драко пожалел, что упомянул о школьных предметах, потому что Гермиона теперь не улыбалась, а хмурилась.

— Не представляю себе, чем заняться после окончания школы? — вздохнула она. — Я ведь так и не выбрала профессию. Гарри вот целенаправленно готовился к поступлению в школу мракоборцев.

— Я не буду мракоборцем, — неожиданно сказал тот. — Не хочу. Навоевался. Так что я, Гермиона, в таком же тупике, что и ты.

Драко не успел присоединиться к клубу сомневающихся. В дверь палаты постучали. «Чует моё сердце — это она», — прошептал Гарри. «Да! Пожалуйста, входите», — пригласил Драко. Дверь открылась. Даже Гермиона прошептала чуть слышное: «Ах!».

Гарри вскочил со стула и представил мисс Амано своих друзей. Ощущения Драко были каким-то странными: он почти не обратил внимание на внешность женщины, на её магловский наряд, на её этническую принадлежность. Внезапная мысль посетила его: с появлением Шицзуки Амано его жизнь кардинально изменится. Почему? Что конкретно сделает для него эта женщина? Драко не знал, но был твёрдо уверен в том, что не ошибся.

— Мне бы очень хотелось поговорить с вами, мистер Малфой, — сказала мисс Амано (или Шицзуки-сан, как она просила себя называть). — Если можно, наедине.

Драко вопросительно посмотрел на друзей.

— Я буду у Се… профессора Снейпа, — сказал Гарри, обращаясь к прорицательнице.

Та кивнула.

— А я домой, Драко, — улыбнулась Гермиона, — а завтра тебя навещу, как обычно. Привезу обещанную книгу.

Мизансцена была ясна в мельчайших подробностях. Шицзуки уже видела всех троих в сознании профессора Снейпа и вполне доверяла сформированным у него чувствам и представлениям.

Гарри всё ещё находился под впечатлением от её скромной особы. Это было забавно, но не более того. Драко Малфой оказался потрясающе красивым молодым человеком с необычно светлыми, почти белыми волосами и серыми глазами, которые, впрочем, не выглядели бесцветными. Но, как говорится, одни глаза от него и остались — таким измождённым он выглядел. «Ничего, дорогой, я вас живо на ноги поставлю!» Шицзуки чуть приоткрылась: на уровне эмоционального фона. Гарри пожал руку Драко, прежде чем перейти в соседнюю палату. Шицзуки почувствовала душевное тепло, исходящее от обоих молодых людей: несомненно, между ними существовали почти братские отношения. И связующим звеном был, конечно, Северус Снейп. Гермиона Грейнджер — очень привлекательная девушка (она была бы красива, если бы знала себе цену) — попрощалась с Драко и, наклонившись, поцеловала его в щёку. Юноша усилием воли удержался от того, чтобы обнять её. «Почему? Что им мешает?»

— Гарри от вас в восторге, — промолвил Драко, когда они остались одни, — теперь я понимаю — почему.

— Ах, юноша! И почему же? — спросила Шицзуки, чуть наклонив голову вправо.

На бледных щеках молодого человека выступила краска.

— Вы так красивы! — ответил он.

Шицзуки рассмеялась:

— Не забывайте, что я — полукровка. Кицунэ — не те, кем кажутся на первый взгляд. Я могу быть очень страшной, когда злюсь.

Он недоверчиво покачал головой и промолвил:

— Я почему-то чувствую вашу магию, госпожа Шицзуки. Это очень добрая магия.

— Да, вы нуждаетесь в хорошей подпитке. Обычно кицунэ сродни вампирам и питаются чужой энергией. Но моя мать — мёбу, божественная лисица. Наверное, поэтому из меня получился хороший донор. Здесь очень много магии, я её быстро впитываю и мне необходимо отдать кому-то лишнее. Я с радостью поделюсь с вами силой. У вас здесь часто болит, верно? — она приложила ладонь к правому виску Драко.

— Да, — ответил он и удержал её руку. Так ребёнок просит мать погладить там, где болит, или поцеловать.

— Больше болеть не будет, — Шицзуки внимательно следила, как меняется цвет лица юноши и исчезает безжизненная бледность с его щёк.

— Довольно, хватит, — Шицзуки отняла руку, — как самочувствие?

Он улыбнулся:

— Просто чудесное, госпожа Шицзуки, почти так же, как до болезни.

— Не преувеличивайте. Я обязательно навещу вас ещё. Но сегодня я пришла по другому поводу. Вы, я думаю, понимаете, что профессор Снейп очень беспокоится о вас с Гарри. Вы позволите мне заглянуть в ваше прошлое и будущее? Если откажетесь — я пойму.

— Не откажусь, — ответил Драко, нахмурившись, — но если вы увидите что-то плохое, пожалуйста, не сообщайте ему об этом. Он уже достаточно намучился с нами обоими.

«Какой же ты славный!» Шицзуки захотелось махнуть рукой на все условности и просто расцеловать парня, обнять его, потрепать по волосам. «Это, кажется, нереализованный материнский инстинкт, мисс Амано? Или сестринский?» Оба сводных брата в детстве относились к ней с уважением, но слишком близко не подпускали — побаивались. Лишь в последнее время они стали друзьями, но двух успешных мужчин, один из которых к тому же уже успел жениться, по волосам не потреплешь и лишний раз не поцелуешь.

— Вы его очень любите? — спросила Шицзуки, ласково улыбаясь.

Драко молча кивнул, явно не зная, то ли ему стесняться демонстрировать свои чувства перед этой странной женщиной, то ли радоваться, что можно с кем-то наконец-то поговорить на глубоко личные темы.

— Он вас тоже любит… Но что мне рассказать вам о вас самих?

— То, что сочтёте нужным, — ответил молодой человек.

— Очень хорошо! Очень разумный подход к прорицаниям. Как говорят у вас в школе, десять балов Слизерину.

Эти слова почему-то вызвали у молодого человека странное напряжение во взгляде. А у Шицзуки опять возникло ощущение некоей общности между ними.

— Вы будете нашим деканом, — сказал вдруг Драко. — Я не знаю, с чего я это взял, но я почему-то вижу вас в слизеринской мантии. Странно, правда?

«Да, мой мальчик, это очень странно. Вот так сразу найти возможного ученика».

— Дайте-ка я посмотрю для начала ваши руки, — задумчиво промолвила Шицзуки и углубилась в созерцание линий на ладонях юноши. Драко с тревогой смотрел, как лицо женщины становится похожим на холодную восковую маску.

— Очень интересно, — с расстановкой произнесла она минут через пять, — ну, что же, вы готовы к тому, чтобы я сняла защиту и прочитала вас?

— А как это будет? — Драко начал понимать, что имела в виду госпожа Амано, когда говорила, что она бывает страшной. Правда, его вопрос позабавил женщину, и её лицо опять оживилось и стало красивым, как прежде.

— Это не больно. Думаю, что и у меня не возникнет особо неприятных ощущений, так как я многое о вас уже знаю. Лучше всего, если вы закроете глаза, чтобы лишний раз не созерцать мою лисью сущность.

По просьбе госпожи Амано Драко протянул ей левую руку и через секунду почувствовал, что летит куда-то. Но затем момент эйфории прошёл, и он увидел, как лицо прорицательницы приобретает жёсткое, почти звериное выражение, и жёлтым

огнём разгораются глаза. В палате стало как будто темнее. Драко понял, что именно видит сейчас Шицзуки-сан, и зажмурился.

Июль 1997 года

Они трансгрессировали в какой-то мрачный, запущенный дом. Маленькую комнату загромождали шкафы с пыльными фолиантами. Помещение показалось Драко похожим на гроб.

— Хвост! — заорал Снейп.

Ответа не последовало.

— Хвала Мерлину! Этой твари нет.

Он посмотрел на трясущегося мальчишку. Тот в ужасе глядел на перекошенное лицо декана: раньше он и представить был не в состоянии, насколько страшен может быть Снейп.

— Возьми себя в руки! Быстро! Тёмный Лорд ждать не будет, — слова со злостью срывались с кривящихся губ.

— Вы убили… вы… — Драко был на грани обморока.

Его грубо встряхнули за плечи, затем последовали две пощёчины, которые заставили очнуться.

— Молчи! Чтобы я сейчас слова от тебя не слышал! — прошипел Снейп. — И не смей задавать мне никаких вопросов. Ты понял?

— Да, сэр.

Он не успел ничего добавить, потому что Метка вспыхнула на руке, и в сердце заполз всё тот же липкий, отвратительный страх, который весь год доводил его до безумия.

Снейп схватил его за руку и трансгрессировал.

Драко узнал место, где они оказались. Заброшенное поместье Эйвери. Кажется, эта пустующая комната была раньше гостиной. Снейп огляделся и быстро втолкнул Драко в одну из боковых комнат.

— Будь здесь! Я пойду первым. Ни с кем не разговаривай, если хочешь жить.

За спиной Снейпа, в дальнем конце зала, распахнулись тяжёлые створки, и оттуда послышался ледяной голос:

— Северус!

Снейп, захлопнул дверь перед Драко, и тот остался один. В эту комнату явно набили ненужные вещи: вдоль стен сгрудились ободранные стулья, кушетки, столы с переломанными ножками; большие напольные часы были боком прислонены к чему-то зачехлённому — то ли ящику, то ли сундуку. Драко забрался с ногами на пыльное кресло и, обхватив колени, стал раскачиваться из стороны в сторону. Перед глазами мелькала одна и та же картина: зелёная вспышка и падающий с Астрономической башни старик. Драко старался ни о чём больше не думать, как ни мучительны были для него эти мысли: он помнил уроки тётки Беллы. Нельзя сейчас размышлять о чём-то постороннем — Тёмный Лорд сможет прочитать это в его сознании. И всё же Драко не мог понять, зачем профессор убил Дамблдора. Неужели он, действительно, хотел выслужиться перед Тёмным Лордом, как утверждала тётка? «Не мог же он обещать моей матери, что сделает это за меня? Чушь. Ради чего?» И всё же он осознавал, что если бы Снейп не вмешался, терпение Пожирателей скоро бы истощилось, и тот же Фенрир с удовольствием закусил бы им.

Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем дверь распахнулась вновь.

На пороге стоял Питер Петтигрю.

— Тёмный Лорд зовёт тебя, — с мерзкой ухмылкой сообщил он.

Драко встал на ноги и, как во сне, пошёл вслед за человечком, напоминавшим повадками крысу-переростка. Им надо было пересечь всего лишь небольшой зал, но Драко казалось, что пространство вытягивается и помещение становится всё шире и шире. Впереди белело пятно раскрытой двустворчатой двери. Наконец они подошли к входу в комнату, где его, возможно, ждала смерть.

Оказавшись во временном обиталище Тёмного Лорда, Драко боковым зрением успел заметить Снейпа, стоявшего слева. Он боялся поднять глаза и видел в сумерках только край чёрной мантии. Не было сил думать, что Лорд, возможно, сейчас с ним сделает.

— Посмотри на меня, — голос пробирал холодом до костей.

Драко не посмел ослушаться, но остановил взгляд на точке между красных глаз с узкими зрачками. Чешуйчатая рука медленно подняла палочку.

— Легилименс!

Всё, что случилось с Драко после весенних каникул, когда Лорд вызывал его в последний раз, пронеслось перед внутренним взором. Памятуя о наставлениях тётки, юноша старался не сопротивляться вторжению, но всё же маг действовал слишком грубо. Драко без сил рухнул на пол у его ног и сжался, уткнувшись лицом в пыльный паркет. «Всё, сейчас он меня убьёт».

— Интересно, Северус, — услышал Драко голос Лорда, — откуда Поттер знает Тёмную магию?

— К нему по чистой случайности попал мой старый учебник по зельям, милорд, — Драко с болью в сердце слушал голос Снейпа, напоминавший сейчас голос их хозяина: те же интонации, те же холод и безразличие, — Слизнорт дал ему книгу на первом занятии — старик не преминул пригласить очередную знаменитость на свой курс. Поттер оставил учебник себе.

— Прекрасно. С первой попытки — и сразу Sectumsempra. Да ещё такой силы. Прекрасно.

Нога в чёрном сапоге из мягкой грубо перевернула юношу на спину.

— Мальчишка оказался ни на что не годен, как я и предполагал. Напрасно ты заступаешься за него. Впрочем, ты всегда питал слабость к Малфоям. Смотреть тошно на эту падаль. Круцио!

Это было в первый раз. Казалось, выворачивались суставы, в мозг вбивали железные шипы. Драко зашёлся в беззвучном крике. Но внезапно всё прошло. И как-то слишком быстро.

Он услышал стон. Кто-то с трудом поднимался на ноги.

— А Нарцисса крепко привязала тебя к мальчишке, — вновь раздался голос хозяина.

Драко осторожно посмотрел влево и увидел тяжело дышавшего, привалившегося к стене Снейпа.

— Теперь тебе придётся тащить этот мешок дерьма с собой. Где ты намерен укрыться: в своём доме?

— Нет, милорд, — твёрдым голосом ответил Снейп, — этот адрес известен слишком многим. У меня есть другое убежище.

— Хорошо. В ближайшее время ты мне не понадобишься. Забирай мальчишку и можешь быть свободен. Я доволен тобой.

Снейп подошёл к Тёмному Лорду и, опустившись на одно колено, как того требовал ритуал, поцеловал край чёрной мантии.

— Иди. Я скажу нашему юному другу пару слов, — сказал маг.

Снейп, поклонившись, вышел.

— Встать!

Драко с третьей попытки поднялся на ноги. Стальные пальцы впились в его подбородок с такой силой, что боль отдалась в висках.

— Следи за ним! — красные глаза прожигали насквозь. — А теперь — вон отсюда, пока я не передумал!

На пути к двери Драко ждал, что в любой момент в спину ему ударит убийственное заклятие. В зале его тут же ухватил за руку Снейп и куда-то трансгрессировал.

* * *

Драко даже не понял, где они очутились. Перемещение в пространстве после Круциатус сделало своё дело. Он свалился мешком у ног декана и зажал рот рукой, пытаясь сдержать подступившую рвоту.

Снейп поднял его и потащил за собой. Драко успел заметить, что очутился в маленькой полутёмной ванной комнате. Сильные руки наклонили его над ванной, из крана полилась вода.

— Зажми нос! — приказал маг, удерживая парня почти на весу.

Когда Драко перестало практически всухую выворачивать наизнанку, прохладная ладонь заботливо омыла ему лицо.

Распрямившись, он наконец-то решился посмотреть на своего заступника. Снейп уже не пылал гневом, не брызгал ядом. Перед Драко стоял измученный, опустошённый человек.

— Ты в порядке? — устало спросил Снейп. — Пойдём.

В унылой полупустой комнате учитель усадил его на диван и достал из шкафа две магические упаковочные шкатулки.

— Ты сможешь побыть один некоторое время? Я скоро вернусь. Нужно кое-что забрать дома.

Драко больше всего хотелось закричать: «Не оставляйте меня!» — но он только кивнул в ответ. Снейп исчез.

Оставшись в одиночестве, Драко огляделся. Это было очень странное место. Дом явно принадлежал маглам, вернее здесь могла жить одинокая пожилая женщина. Тот минимум мебели, что остался в гостиной, где сейчас находился Драко, больше подошёл бы старой деве. На пустом буфете у дальней стены пылилась забытая вязаная салфетка. А о диван точило когти не одно поколение кошачьих. Пахло пылью, чем-то вроде пудры и приторными старческими духами.

Где-то в доме часы пробили девять. Драко хотелось подойти к окну и выглянуть на улицу, но он сидел на диване, как приклеенный, боясь даже пошевелиться. Вечерело. По углам комнаты сгущались тени. Юноша почувствовал, что ладони его вспотели от подступившего тошнотворного ужаса. Там, у буфета, где сумрак особенно уплотнился, кто-то стоял и смотрел на него горящими красными глазами. Закрыв лицо руками, Драко заскулил, как побитая собака.

Так он сидел, слушая, как часы бьют первую четверть десятого, вторую, третью, а Снейп всё не появлялся.

Раздался резкий хлопок, слившийся с боем часов, и шорох мантии. Судя по звукам, на столе расставлялись какие-то предметы. Затем неожиданно все звуки стихли.

— Что с тобой, мальчик? — Снейп сел рядом с Драко и обнял его за плечи. Тот опять, как в поместье Эйвери, закачался из стороны в сторону.

— Драко, — Снейп заставил его опустить руки и повернул лицом к себе.

— Ничего, всё в порядке, сэр. Я боялся, что вы не вернётесь, — это прозвучало слишком жалобно.

Снейп внимательно посмотрел на молодого человека, подошёл к столу и открыл сундучок, заполненный склянками с зельями. Сотворив стакан и наполнив его водой, он вытащил из одного пузырька пробку и добавил в питьё семь капель чего-то бесцветного. Убрав зелье, маг подошёл к дивану и протянул стакан Драко.

— Выпей это. Тебе станет легче.

Юноша послушно выпил всё и действительно почувствовал облегчение. Вместе с этим вернулась способность рассуждать здраво.

— Что это за место? — спросил он.

— Здесь раньше жила женщина-сквиб. Недавно она переехала, любезно оставив мне этот дом, чтобы его можно было превратить в надёжное убежище. Магия сконцентрирована большей частью вокруг дома. Так что можно попробовать зажечь свет.

Снейп подошёл к стене и что-то повернул. Грязная люстра над головой Драко немедленно засветилась. Взмахом палочки маг убрал слои пыли, и яркий электрический свет залил комнату. «Хвала маглам!» — мысленно возблагодарил Драко, ничуть не покривив душой.

Он решился наконец-то встать и подойти к окну. Ему пришлось почти вплотную приблизиться к стеклу, в котором отразилось его бледное лицо и обезумевшие от постоянного страха и боли глаза. Рядом возникло отражение Снейпа.

На улице уже зажглись фонари. Драко изумлённо разглядывал почти одинаковые дома с лужайками и небольшими садиками вокруг. На дорожке у дома напротив какой-то толстяк с пышными усами старательно драил машину. Он повернул голову в их сторону, и Драко инстинктивно отшатнулся, боясь, что его заметят. Рука Снейпа мягко удержала его на месте.

— Они нас не видят, Драко. Они вообще не видят этого дома и забыли, что он стоял на улице. Его словно и не было никогда.

Присутствие Снейпа наполняло душу спокойствием и уверенностью, но рассудок кричал, требуя объяснений, — сейчас и немедленно. Что профессор обещал матери? Почему он заступился за него перед Тёмным Лордом? Почему заклятие Круциатус ударило и по нему тоже? Почему он убил Дамблдора? Почему директор допустил это? Почему, почему, почему?

Драко отошёл от окна и застыл в нерешительности посреди комнаты.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Снейп. — Пойдём.

— Нет, сэр! Нет! — он с отчаянием взглянул на учителя. — Я хочу знать, что происходит.

— Хорошо, ты имеешь на это полное право, — голос Снейпа звучал монотонно и безжизненно. — Сядь.

Драко забился в угол дивана.

— Что вы обещали моей матери, сэр?

Снейп придвинул стул и сел напротив.

— Я обещал оберегать тебя, следить, чтобы с тобой ничего не случилось. И если ты не сможешь выполнить приказ Тёмного Лорда, сделать это за тебя.

Лицо Снейпа медленно стало расплываться перед глазами Драко. Из-за него убили человека… Он никогда не питал к Дамблдору ни любви, ни уважения, но мысль о том, что на его глазах погиб беззащитный старик, была невыносимой. Директор хотел помочь ему, хотел спасти. Его! Того, кто обезоружил его, лишил возможности защищаться, собирался убить.

— Вы из-за меня… Зачем? Зачем вы это ей обещали? — прошептал Драко, срываясь на всхлип.

Снейп устало вздохнул. Он никогда раньше не был таким — обыкновенным, человечным, с такой простой, понятной грустью в глазах.

— Ты здесь не при чём, Драко. Я мог обещать Нарциссе всё, что угодно. Эта часть обета не имела силы.

— Почему?

— Потому что я ещё раньше обещал Альбусу…

— Не надо! Молчите! — вскрикнул Драко. Когда Снейп назвал покойного директора по имени, сознание вспышкой озарило воспоминание и, как наяву, раздался спокойный, уверенный голос Дамблдора: «Я полностью доверяю Северусу Снейпу». И вслед за этим — умоляющее: «Северус… прошу тебя». «Что мне теперь делать? Я знаю слишком много, но я никогда не стану предателем, как Хвост, — я лучше умру».

— Тёмный Лорд приказал тебе следить за мной, Драко? — Снейп мягко улыбнулся.

— Да, сэр.

Как он может быть так спокоен, он же не сошёл с ума?

— Лорд очень предсказуем в некоторых вещах.

— Сэр, я никогда… Я не стану доносить на вас! — почти закричал Драко.

— Тише, тише, мальчик! — профессор накрыл ладонью его руку. — Я знаю, что ты не предашь меня. Я тебе доверяю.

— Почему?!

— Ты меня обижаешь, Драко, — покачал головой профессор, — я тоже неплохой легилимент. Это во-первых. А во-вторых, я знаю тебя с детства. Несмотря на твои многочисленные недостатки, ты порядочный человек.

Вот этого Драко уже не мог вынести. Снейп сел рядом и привлёк его к себе:

— Не плачь. И не бойся ничего.

Драко отчаянно хотел верить. Но за этот год он почти свыкся с мыслью, что является, как назвал его сегодня Лорд, падалью.

— Альбус ещё раньше, чем я дал твоей матери Непреложный обет, — продолжал профессор, — просил меня в случае необходимости убить его.

— Зачем? — пробормотал Драко.

— Он умирал… Вольдеморт (Драко задрожал) уже давно подозревал меня в измене. Альбус хотел, чтобы у того сложилось впечатление, что я ему по-прежнему предан. И мы оба не могли допустить, чтобы ты стал убийцей. Если бы ты выполнил приказ Вольдеморта, он получил бы над тобой полную власть через Метку.

Драко отодвинулся от учителя и посмотрел на его застывшее в восковой бледности лицо:

— Вы хотите сказать, сэр, что Тёмный Лорд имеет над вами большую власть, чем надо мной?

— Да. Если он призовёт тебя, а ты не подчинишься, тебе, конечно, придётся терпеть боль, но ты не сойдёшь с ума. Я же не протяну и полгода, пожалуй, — последовал спокойный ответ.

— А почему, когда Лорд наложил на меня Круциатус, вы тоже…

По лицу Снейпа пробежала волна нетерпения.

— Драко, давай закончим сегодня с расспросами. Я устал.

— Сэр, простите…

— Хватит, Драко. Довольно. Пойдём, я покажу тебе дом и твою комнату. И, кстати, захвати это, — он протянул юноше одну из магических шкатулок, — мать собрала тебе кое-какие необходимые вещи.

— Вы были и у меня дома тоже? — часть груза упала с души при мысли, что мать уже не тревожится за его жизнь. — Спасибо, сэр!

Губы профессора дрогнули:

— Ты благодаришь за совершенно естественные вещи, Драко. Ты идёшь, в конце концов, глупый мальчишка?

Новый Снейп пугал Драко, он не знал, как вести себя с ним. И как же приятно было вновь услышать привычный окрик и послушно проследовать за учителем, осваивать магловское жилище.

* * *

Как только Драко облачился в пижаму, присланную матерью, и опустил голову на подушку, он сразу же куда-то уплыл. Сквозь сон он почувствовал, что профессор зашёл в спальню, чтобы удостовериться, всё ли в порядке, — и это было лучше любой магии. Но зелье, которое Драко выпил вечером, вероятно, тоже помогло, и кошмары не мучили, хотя прошедший день давал богатую пищу для их появления.

Он так и проспал бы до утра спокойно, но сознание всё настойчивее стало улавливать посторонние звуки, которые вызывали тревогу. Драко несколько раз вздрагивал и почти просыпался, но звуки замирали, и он опять погружался в сон. Потом мозг устал бороться с постоянным раздражителем. Драко внезапно открыл глаза, сел… и едва сдержал крик.

Он забыл предупредить профессора, и тот, уходя, погасил в комнате свет. Правда, шторы остались не задёрнутыми, а улица была хорошо освещена фонарями. Очертание оконного переплёта чётким узором отпечаталось на полу. От платяного шкафа в углу тянулась длинная тень, подбираясь к изголовью кровати. Драко не мог оторвать от неё взгляд, и чем дольше он смотрел, тем яснее видел, что чёрная поверхность колеблется, вспухает, из неё появляются края мантии… Он не мог пошевелиться, не мог вздохнуть.

На тумбочке у кровати стояла лампа под абажуром, но Драко не знал, как её включить. Впервые в жизни он пожалел, что так презрительно относился к маглам. Палочка лежала в кармане мантии, брошенной на стуле. Но до стула нужно было ещё дотянуться, а тень всё росла… «Я не хочу сойти с ума, не хочу».

Драко пришёл в себя, услышав тот самый странный звук, который разбудил его. Он доносился из соседней комнаты — звукоизоляция в этом доме была ни к чёрту. Драко вспомнил, какая тишина всегда царила в Малфой-холле. Стоило войти в комнату и закрыть за собой дверь, ты оказывался отрезанным от остального мира. Чтобы узнать, где именно в доме сейчас находятся мать или отец, приходилось вызывать домовика.

Звук повторился, и юноша понял, что именно он слышит. Это был стон, потом раздался глухой низкий голос, говорящий что-то. Драко метнулся к стулу, выхватил из кармана мантии палочку и, выбежав из спальни, захлопнул за собой дверь. Но, оказавшись в совершенно тёмном коридоре, он медленно сполз на пол. До соседней комнаты было каких-то семь или восемь футов. Дверь за спиной стала тихо подрагивать. «Это или меня трясёт, или…» Часы хрипло пробили четверть, но четверть чего — он не знал. В наступившей затем тишине Драко услышал удары собственного сердца. «Lumos!» — наконец-то смог произнести он. По крайней мере, он увидел соседнюю дверь, по стенке, на ватных ногах добрался до неё, и смог, наконец, войти в спальню профессора.

Снейп стонал и метался на постели, комкая одеяло судорожными движениями рук.

— Сэр, вам плохо? — позвал Драко, но ответа не последовало.

На тумбочке у кровати блеснуло стекло. Драко подошёл ближе, взял пустой стакан и осторожно понюхал. Пахло дурманом и пустырником. Снейп принял очень сильное снотворное, и его сейчас было бесполезно будить. Но не стоять же и не смотреть, как он мучается? Драко тронул профессора за плечо — ничего. Но Снейп неожиданно заговорил. Невозможно было что-либо разобрать в его бормотании. Это был какой-то непонятный, безумный язык ночных кошмаров. Драко смотрел, как длинные бледные пальцы иногда выпускают одеяло и начинают терзать ткань пижамы на груди. «Может, он был ранен при бегстве, а я не заметил?» Тихими движениями он расстегнул две верхние пуговицы, откинул ткань и чуть было не уронил палочку при виде уродливых рубцов, покрывающих грудь Снейпа. В испуге Драко быстро застегнул пижаму профессора и присел на край кровати. Сейчас он точно видел то, что не должен был видеть. «Что с ним сделал Тёмный Лорд? Какое заклятие может оставить такие страшные следы?» Он прислушивался к голосу Снейпа, силясь понять хоть слово. Ему показалось, или он, в самом деле, смог разобрать имя «Альбус», которое чаще всего звучало сквозь бред?

Часы пробили час. «Всего час ночи?» — Драко казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он очутился в этом доме.

— Nox!

Свет погас. В темноте не столь было заметно, как двигаются руки профессора, растирая шрамы на груди, словно пытаясь счистить засохшую грязь. Драко чувствовал мучительную жалость и абсолютную беспомощность. Он забыл о пугающей тени в соседней комнате, о тёмном коридоре с хрипящими часами. «Нельзя же уйти и оставить его в таком состоянии?» Драко прилёг поверх одеяла рядом со Снейпом. Тот продолжал свой сумасшедший монолог, но голос стал как будто тише. Юноша приподнял руку учителя и протиснулся под неё. Пальцы Снейпа так крепко сжали плечо Драко, что тот поморщился от боли, но руку его не убрал.

Так он лежал, обнимая человека, спасшего ему сегодня, возможно больше, чем просто жизнь, и вспоминал… Вспоминал нечастые визиты Снейпа в Малфой-холл; вспоминал Хогвартс и те редкие вечера, которые ему удавалось проводить с профессором не как со строгим учителем, а с другом семьи; вспоминал нотации, которые, случалось, читал ему в своём мрачном кабинете любимый декан, и которые действовали лучше, чем бесконечные лекции о семейной чести Малфоев; вспоминал со стыдом, как под Рождество он пожелал Снейпу нарушить Непреложный обет и как он весь год избегал человека, которому, пожалуй, единственному (за исключением директора) была небезразлична его судьба; вспоминал залитый водой и его кровью каменный пол в туалете и голос, читающий нараспев заклинания, возвращающие его к жизни; он с благодарностью вспоминал сегодняшние затрещины, которые удержали его от истерики и помогли пережить встречу с Тёмным Лордом.

Драко не обращал внимания, что пижама на худощавом плече, к которому он прижимался лицом, уже насквозь промокла. Он не заметил, как Снейп постепенно успокоился; не заметил, как сам уснул.

* * *

Северус проснулся глубокой ночью от странного, совершенно забытого ощущения, что обнимает кого-то. Чья-то рука лежала у него поверх груди. «Мерлин мой! Что же это такое?» Он вытащил из открытого ящика тумбочки волшебную палочку.

— Lumos semprum! — мягкое сияние озарило комнату.

Рядом с ним поверх одеяла, положив голову ему на плечо, лежал Драко. Погасив свет, льющийся с кончика палочки, Снейп зажёг лампу.

Мальчик спал, его брови страдальчески приподнялись, а на щеках ещё виднелись красные пятна от слёз. Левая рука Снейпа всё ещё обнимала Драко за плечи. Правой рукой он осторожно убрал с его бледного лба слипшиеся от пота пепельные пряди.

Он не имел никакого морального права тащить Драко за собой в этот дом, но и оставить его с женщиной, находящейся под Империо, тоже не мог.

Он слишком долго не вмешивался в судьбу мальчика и молча, стиснув зубы, наблюдал, как год от года Люциус всё больше калечит сына фирменным малфоевским стилем воспитания. Однажды он имел неосторожность вмешаться и поругался с Люциусом в прах. На целых пять лет он был отстранён от жизни крестника. Малфой даже намеревался отправить Драко в Дурмстранг, лишь бы он не «достался» Снейпу, но вмешалась Нарцисса. Она всегда беззастенчиво баловала сына, при этом не спорила с педагогической методикой мужа, и пресловутые кнут и пряник превратили Драко к одиннадцати годам в капризного, высокомерного, но неуверенного в себе мальчишку. Но Цисси всегда понимала, что значит Драко для Северуса, и втайне поддерживала его. Устроив мужу истерику, которую всё ещё влюблённый в жену, как мальчишка, Люциус не смог перенести, она настояла, чтобы Драко отправили учиться в Хогвартс. Не было сомнений, что настоящий Малфой окажется на Слизерине.

Он думал, что не доживёт до конца учебного года. Вначале Альбус, потом Драко… Когда Тёмный Лорд сообщил, что поставил младшему Малфою Чёрную метку, что намерен поручить юному Пожирателю убийство Дамблдора, Снейп, рискуя сорваться, рискуя спалить Замещающего прямо при Лорде, наплевав на гордость и свою многолетнюю ненависть к этому змееподобному существу, упал магу в ноги и в самых униженных выражениях умолял пощадить мальчишку. Безгубый рот Вольдеморта кривился в усмешке, когда он смотрел на Снейпа, цепляющегося за край его мантии, но он ничего не сказал, не наложил Круциатус, как не преминул бы сделать в любой другой раз. Он просто отослал Снейпа прочь…

Одна угасающая жизнь, отданная ради двух других жизней. Альбус считал, что так будет справедливо. Снейп старался сейчас не думать об этом, он чувствовал, что для его рассудка такие мысли окажутся слишком тяжким испытанием. Главное, мальчик жив. Что станет с ним самим — неважно. Он постарается протянуть как можно дольше. Возможно, ему повезёт, и его не найдут мракоборцы. Возможно, директор всё же успел позаботиться о том, чтобы оправдать его перед Орденом. Всё возможно…

Вольдеморт исчерпал все лимиты. И прежде являлись Тёмные Лорды, жаждавшие власти, стремящиеся столкнуть магический мир в сторону тьмы. И всегда появлялся Избранный, который восстанавливал нарушенный баланс сил. Даже ценой жизни… Снейп обречённо закрыл глаза…

Его мир сошёл с ума. Дети не должны воевать. Не важно, что творилось в этом столетии в мире маглов, дети магов всегда оставались в неприкосновенности. Нет, конечно, магловких щенков никто за людей не считал. И любой Тёмный Лорд косил магловские семьи под корень. Но, убивая магов, ни один из них не трогал детей волшебников. Даже Гриндевальд. Вольдеморт был первым, кто не щадил ни чужих, ни своих.

Драко пошевелился, и это отвлекло Снейпа от размышлений. Мальчику что-то снилось: он нахмурился, лицо слегка подрагивало. Снейп погладил Драко по спутанным волосам и почувствовал знакомую тупую боль. Проклятие, живущее в сердце, зашевелилось и подняло свою змеиную голову.

— Мне придётся долго привыкать к тебе, Драко, — тихо произнёс Северус.

Услышав сквозь сон своё имя, мальчик вздрогнул. Серые глаза испуганно распахнулись. Щёки Драко слегка порозовели, он высвободился из объятий Снейпа и сел, свесив ноги с кровати.

— Извините, сэр… Я…

— Что ты здесь делаешь? — мягко спросил Снейп.

— Я…просто… Вы стонали и разговаривали во сне…

— Я разбудил тебя?

Он кивнул.

— Извини. Я, кажется, переборщил с зельем, — мысль о том, что мальчику стало его жаль, резким толчком отозвалась в сердце. — Иди к себе и спи спокойно.

Это простое замечание заставило Драко почему-то побледнеть.

— Вы не могли бы, сэр, проводить меня до моей комнаты. И покажите мне, как включать эту чёртову лампу.

Брови Снейпа поползли вверх.

— Ты боишься темноты? Раньше за тобой такого не водилось, — заметил он в ответ на молчаливый кивок Драко.

Мальчик сгорбился и опустил голову.

— У меня это последний год, сэр. С тех пор, как он… Ну, вы понимаете…

Снейп приподнялся и прислонился к спинке кровати.

— Сядь ближе, — позвал он, потом протянул руку и повернул лицо Драко к свету. — Посмотри мне в глаза. Ничего не бойся. Покажи мне, как это было.

Он послушался и впустил Снейпа в своё сознание. Замелькали картины: поздний вечер, возвращение домой, неестественно оживлённая Нарцисса, парадная лестница на второй этаж особняка, рука Драко, толкающая дверь в комнату. И тени, тени… Красные глаза, смотрящие из тёмного угла комнаты… Бледная рука, словно покрытая чешуёй, хватающая за горло…

Северус не стал смотреть дальше и отпустил сознание Драко. Вздохнув, он положил руку на дрожащее плечо мальчика:

— Твои страхи — это проклятие, это действие Метки. Но у тебя всё ещё не так безнадёжно.

— А у всех по-разному?

Вопрос прозвучал совершенно по-детски. Снейп не смог удержаться от мимолётной улыбки, несмотря на тяжесть обсуждаемой темы.

— Да, у всех по-разному. В зависимости от личных слабостей человека, его страхов, скрытых желаний. Но, Драко, как же ты справлялся с этим в Хогвартсе?

— Ну, я не был в спальне один, — он пожал плечами. — Да и тихо у нас никогда не было: Винс храпит по ночам, как сто бульдогов. И я привёз из дома ночник с феями. Закрывал полог и подвешивал его над кроватью. Сэр, а почему Лорд накладывает вместе с меткой проклятие?

Снейп вздохнул:

— Он хочет контролировать людей, которые ему служат, хочет, чтобы они выполняли то, что требует Метка. Можно, конечно, сжиться с проклятием, научиться обходить острые углы. Но чаще всего люди ломались, а большинство — те, кто принял метку добровольно, не видели никаких проблем в том, чтобы исполнять её волю. Проклятие может утолить только одно, мой мальчик, — убийство. Лишение человека жизни заставляет Метку умолкнуть ненадолго. Кроме того, возникают особые ощущения…

— То есть? — не понял Драко.

— Совершивший убийство Пожиратель чувствует довольство, эйфорию, я бы даже употребил слово кейф. Многие начинали гоняться за этими ощущениями, находить в них удовольствие. Но это уж совершенные безумцы, как Эйвери или Макнейр, или твоя тётка Беллатриса. Поэтому Вольдеморт (прекрати истерику!) назвал своих слуг Пожирателями смерти.

Северус смотрел на потрясённого крестника и обречённо ждал вопроса, который незамедлительно должен последовать.

— Но когда вы… когда вы… Дамблдора, значит, в тот момент вы тоже… Ох, что я говорю!

— Да, Драко, — тихо сказал Снейп. — От этого никуда не денешься.

— О, Господи! Значит и отец…

— Ты хочешь услышать правду? — спросил профессор.

— Если вы об этом спрашиваете, значит, я уже её знаю, — прошептал Драко.

Нахмурившись, Снейп достал из ящика тумбочки пачку сигарет и зажигалку. Взмахом палочки он распахнул окно и закурил.

— Твой отец никогда не переступал грани разумного, — нервно затянувшись, сказал Снейп, — и его проклятие уже давно утратило силу.

Драко схватил учителя за руку.

— Я понял! — он впервые за всё время улыбнулся. — Я всё знаю. Я знаю, что вы для нас сделали.

— Откуда ты знаешь? — от волнения голос Снейпа задрожал.

— Мама мне рассказала. Сэр, она никогда не забывала, никогда…

— Ну, полно…

— Мне так стыдно, сэр. Я весь год вёл себя по отношению к вам, как полная скотина…

— Драко! — взмолился Снейп. — Прекрати! Я ведь тоже никогда не был с тобой до конца откровенен. В сущности, твоя тётка всегда была права в отношении меня, когда говорила Томасу, что мне нельзя доверять.

— Простите, кому? Кому говорила о вас моя тётя?

Снейп поднял палочку и написал в воздухе: Том Марволо Реддл. Потом взмахнул ею: буквы пришли в движение, и появилась надпись — «Лорд Вольдеморт». Профессор ожидал какой угодно реакции от мальчика: удивления, испуга. Но Драко был спокоен, холоден, губы его надменно сжались.

— Кто такой Марволо, я знаю. Это Гонт, верно? Кем он приходится Тёмному Лорду?

— Дедом по материнской линии, — ответил Снейп, внимательно наблюдая за крестником. — Том (или Томас, как он записан в магловских метриках) Реддл — это имя, доставшееся Лорду от отца.

— Он полукровка? — мальчик тяжело дышал, но не от страха, а от гнева. Сейчас он поразительно напоминал Люциуса.

— Да, — подтвердил Снейп, — но разве это что-то значит? Я тоже полукровка.

— Мне это известно, — спокойно ответил Драко. — Только я не знаю имени вашей матери. Я слышал, что она училась на Слизерине.

— Мою мать звали Эйлин Принс.

Сощурив глаза, Малфой-младший посмотрел куда-то в сторону и задумался. Потом широко открытыми глазами с изумлением взглянул на учителя.

— Вашу бабушку звали Гиркана Гонт? — Снейп кивнул. — Но тогда получается, что вы — троюродный брат Тёмного Лорда?!

— Да, — просто ответил Северус.

— Подождите, но Гонты — последние потомки Салазара Слизерина! Выходит, что по материнской линии вы — Слизерин?

— Я смотрю: родословные магических семей ты изучал лучше, чем иные школьные предметы, — усмехнулся профессор. — Можно, с некоторой долей условности, утверждать, что я — Слизерин, впрочем, как и Том Реддл.

Драко побагровел:

— Он — Слизерин? — закричал он. — Это вы — истинный Слизерин, если уж на то пошло! Вы, а не этот выбл**док! Не эта тварь!

— Тихо, тихо! — нахмурился Снейп. — Ты ругаешься, как магловский сапожник, Драко. Вот это действительно недостойно Малфоя.

— Извините, — буркнул Драко. — Но я не понимаю, как полукровка может ненавидеть — ну, ладно, маглов — это я ещё могу понять, — но полукровок? Он же проповедует чистоту крови! Я вообще не понимаю, чего он хочет, чего добивается? Получить власть он мог и с помощью талантов, протекции, интриг, наконец. Но он сразу начал с насилия. Разве не логичным было бы расположить к себе магическое сообщество, утвердиться на посту Министра, а уж потом начинать войну с маглами? Как можно сражаться на два фронта?

Тут Драко прервал свой страстный монолог и в испуге уставился на профессора.

— Я, кажется, наговорил лишнего.

— Ты можешь говорить всё, что угодно, Драко. Если ты ошибёшься, я тебя поправлю. Если твоя мысль уведёт тебя в опасном направлении, я смогу доказать тебе, что ты не прав. Гораздо опаснее молчать, мальчик.

Ты спрашиваешь, чего хочет Вольдеморт? Он всегда хотел одного — обрести физическое бессмертие. Тёмный Лорд жаждет власти над миром.

— Почему вы разделяете эти два имени? — удивлённо спросил Драко. — И почему вы подчеркнули слово «физическое»?

— Потому что любой человек бессмертен по сути, мальчик. Но Томас стремился к бессмертию здесь и сейчас. Именно поэтому он показался Тёмному Лорду подходящим вместилищем. Вольдеморт, Драко, — это всего лишь имя, отражающее стремления Тома Реддла, его комплекс неполноценности, его ненависть не только к отцу-маглу, но и к матери, которая умерла, бросив его на произвол судьбы. В конце концов, что греха таить, и я в школьные годы маялся дурью и в тайне называл себя «Принц-полукровка», — усмехнулся Снейп.

— Но вы же не стали таким, как Тёмный Лорд, — возразил Драко.

— Потому что были люди, которых я любил, — ответил профессор. — А Томас не любил никого, включая самого себя. Что касается Тёмного Лорда… Ты знаешь историю, верно?

Драко ответил с таким видом, словно сдавал экзамен:

— Да. Включая сегодняшнего, было девять магов, которые называли себя так, ну или почти так. Настоящее имя первого история не сохранила, но известно, что он жил в Древнем Египте и называл себя «Сын Сетха».

— Совершенно верно. И он способствовал смерти Ах-на-Йяти и гибели его реформ. Но дело в том, Драко, что Тёмный Лорд всегда один и тот же. Он возвращается, когда находит подходящее вместилище для своей души.

— Это что-то вроде реинкарнации, сэр?

— Верно.

— А Избранный тоже всегда один? — улыбнулся Драко.

— Нет. Избранный всякий раз другой.

— Почему?

— Потому что, когда Избранный выполняет свою миссию, он полностью расплачивается со всеми кармическими долгами. И для него больше нет причин возвращаться. Нет, он может вернуться, если пожелает, но в этом нет смысла. Жизнь здесь — всего лишь крошечное мгновение по сравнению с другой жизнью.

Драко молчал, обдумывая услышанное. Он совершенно не чувствовал усталости. Усевшись по-турецки в изножии кровати, он жадно ловил каждое слово профессора, чувствуя, что наконец-то слышит правду.

В коридоре прохрипели часы.

— Уже три, — заметил Снейп. — Ты не устал?

— Нет. Чем больше вы мне рассказываете, тем больше у меня появляется вопросов.

— Ну, что ж. Тебе завтра не вставать на занятия, а мне не отправляться в класс учить очередных балбесов, — улыбнулся Снейп. — Закрыть окно? Нет? Тогда набрось на плечи (Снейп палочкой притянул со стула халат и передал его крестнику) — иначе тебя просквозит.

От окна ощутимо тянуло прохладой. Драко накинул старый халат профессора, от которого приятно пахло какими-то травами.

— У меня есть вопрос, — сказал Малфой, — Гриндевальд был Тёмным Лордом?

— Да.

— Но это невозможно. Ведь он погиб в 1945 году, а … Тому Реддлу в то время было сколько?

— Семнадцать. Я понял тебя. Томас специально отправился в Европу, чтобы изучить наследие Гриндевальда. Его изыскания привели к тому, что он провёл обряд, призывающий душу Тёмного Лорда.

— Разве две души могут жить в одном теле?

— При определённых условиях — могут. Ведь Вольдеморт вселился в тело профессора Квирелла, желая добыть философский камень. Не удивляйся, Драко. Это долгая история, и я расскажу тебе её в другой раз. Тёмный Лорд мог, конечно, выдавить душу Тома, но его вполне устраивали стремления Вольдеморта. Трудно сказать, как две сущности сосуществуют сейчас, учитывая, каким именно образом Вольдеморт обрёл бессмертие. Позже, Драко, позже, — Снейп поднял руку, удерживая крестника от закономерного вопроса.

— Можно узнать: почему в этот раз Тёмный Лорд возродился так быстро? Ведь, судя по истории, раньше промежутки между его возвращениями были очень длинными, но с каждой новой эпохой становились всё короче. Почему?

— Потому что сумма зла резко возросла, а в нашем столетии — особенно. И это сказывается, как в нашем мире, так и в мире маглов. Ты слышал, надеюсь, о двух мировых войнах?

— Кое-что слышал, — кивнул Драко, — и тут есть связь?

— Пожалуй, тебе стоит почитать магловскую версию истории.

Драко скептически хмыкнул, но возражать не стал.

— Если Гриндевальд — Тёмный Лорд, значит, Дамблдор был Избранным? — спросил он.

— Несомненно, Драко.

— И Поттер — Избранный? — Малфой искоса взглянул на профессора.

— Да. Поттер — Избранный, — твёрдо произнёс Снейп.

— Ничего себе! Не представляю… Сэр, можно спросить? Вы могли бы, в принципе, убить Тёмного Лорда?

— Да, мог бы. И я стал бы следующим, пусть даже и новым, Тёмным Лордом.

— Почему?

— Потому что Тёмного Лорда убить нельзя! Зло не побеждается злом, глупый мальчишка. Ты где-нибудь читал или слышал, что Дамблдор убил Гриндевальда?

— Нет. Везде сказано — «победил», — ответил Драко, — но я думал: это означает «убил».

— Избранный может победить только одним способом: обратить магию Тёмного Лорда против него же самого.

— Но почему вы не можете? — не унимался «глупый мальчишка».

— Потому что я Тёмный маг, Драко, — сердито сверкнув глазами, произнёс с расстановкой Снейп и ткнул в стакан шестую сигарету.

— Всё равно, не понимаю, — сказал молодой человек, с укором глядя, как его крёстный опять закурил. — Как вы можете быть Тёмным магом, если вы помогали Дамблдору?

— Одно не исключает другого. Выбор стороны не есть выбор силы.

— Мордред меня побери! Как всё сложно!

— Да, сложно, — подтвердил профессор.

— Почему нас не учили всему этому в Хогвартсе?

Снейп только развёл руками.

— А Тёмный маг может стать Светлым?

— Может. Но чаще всего случается по-другому.

— А я какой? — осторожно спросил Драко.

Снейп усмехнулся.

— Никакой. Ты вообще ещё не маг, ты ученик. Когда ты осознаешь, в чём твоя сила, вот тогда ты сделаешь выбор.

— Всё же я не понимаю…

— Хорошо, давай не примере. Ты видишь, как наглый гриффиндорец (Драко фыркнул) собирается побить Гойла (Драко закашлялся) и применяешь заклинание «Ступефай». В другой раз ты применяешь это же заклинание, чтобы гриффиндорец растянулся на ровном месте, просто потому, что тебе этого захотелось. Тебе понятно, надеюсь?

— Ну, да. Дело в намерении.

— Частично. Но пока достаточно, чтобы ты усвоил это.

— И будучи учеником Тёмного мага, — Драко с лёгкой иронией посмотрел на профессора, — я, в принципе, могу стать Светлым?

— Ты получишь знания, — непререкаемым тоном ответил Снейп, — а как ты ими распорядишься, — это твой выбор. Любое знание опасно, Драко.

На протяжении всего разговора Малфоя беспокоила неясная мысль. Словно он что-то недослышал или недопонял. Он ведь хотел спросить что-то важное… Последнее замечание Снейпа заставило юношу вспомнить.

— Сэр, Тёмный Лорд сегодня почему-то обрадовался, узнав, что Поттер применил ко мне заклятие Sectumsempra. Это, что же, плохо для Поттера?

— Да, это не очень хороший знак.

— То есть он может… стать Тёмным?

— Такое развитие событий не исключается, — кивнул Снейп.

— И он сможет стать новым Тёмным Лордом?

— О, Драко, если это, не дай бог случится, он станет не просто Тёмным Лордом, а последним Тёмным Лордом, — покачал головой профессор.

— Почему?

— Да потому что после него не останется ничего, глупый мальчишка, — рявкнул Снейп, — ни магов, ни маглов! От обеих наших цивилизаций останутся одни развалины. И это случится именно потому, что гипотетический Лорд Поттер, скорее всего, будет действовать по той схеме, что ты предлагал в начале нашего разговора. Маглы узнают о существовании магов, возможно, они даже признают наше главенство.

— И что в этом плохого? И почему, в таком случае, такой Тёмный Лорд окажется последним?

Снейп глубоко вздохнул, явно пытаясь успокоиться. Драко ощутил себя полным тупицей.

— Это будет единственным Тёмный Лорд, которого будут любить! Любить — понимаешь? Как можно любить зло? Нет, теоретически можно, но к чему это приводит? Всё же я заставлю тебя изучить магловскую историю, даже если мне придётся вбить эти знания в твою пустую голову.

Драко ничуть не обиделся. Поттер бы удивился, если бы знал, сколько раз Малфой слышал от Снейпа подобные слова.

— Ты знаешь, сколько в Великобритании магов? Три тысячи с небольшим. И это с учётом маглорождённых и полукровок. В мире процентное соотношение будет ещё меньше. Меньшинство может править большинством, только если у этих двух категорий одна природа.

Неужели ты думаешь, Драко, что мы никак не влияем на маглов? Если бы это было так, давно бы случилась третья мировая война, которая, несомненно, велась бы ядерным оружием. После неё выжили бы, пожалуй, только крысы и тараканы. Мы удерживаем маглов на краю природной катастрофы и вбиваем им в головы идеи о бережном отношении к природе. Мы даже иногда тормозим развитие магловской экономики, если это становится необходимым.

— Случайно, не этим ли занимаются невыразимцы? — спросил Драко.

— Именно. В сущности, рычаги управления находятся не в Министерстве, и не у Визенгамота. Они в Отделе тайн. Он не случайно расположен на нижних этажах Министерства. Это фундамент, Драко. Даже Вольдеморт не посягает на его целостность.

— Но почему этот Отдел не вмешивается в войну?

— А зачем? На всякого Тёмного Лорда найдётся свой Избранный. Баланс не может быть нарушен. Тёмная магия, мальчик, это не необходимая противоположность Светлой магии. Тёмная магия — это отклонение от нормы. Именно поэтому Лорд Поттер не может, не должен появиться. Потому что, если людей начнёт привлекать отклонение, а не норма, это будет началом конца.

А уж если маглы поймут, что такое настоящая магия! Дело в том Драко, что маглы верят в сверхъестественное, и охотно верят. Сотни маглов верят в существование драконов, келпи из озера Лох-Несс, и никакого Министерства не хватит, чтобы стереть у них у всех память. Маглы верят с то, что магия существует. Вопрос в том, как они её представляют. Есть тысячи маглов, которые утверждают, что они обладают экстрасенсорными способностями, как это у них принято называть. Одни люди считают их шарлатанами, другие — целителями. Эти псевдомаги даже обзаводятся учениками и последователями.

— Ну вот! — кивнул Драко.

— Но ведь они такие же маглы, Драко, — улыбнулся Снейп, — всего лишь маглы. Послушай: человек легко будет уважать другого человека за навыки, которые он и сам может в себе развить. С большим трудом он готов принять в ближнем таланты, данные от бога. Иначе гениям бы никогда не завидовали, не гнали при жизни, а памятники не воздвигали бы лишь после смерти. Но в нашем случае речь уже идёт не о талантах, а о другом способе существования в мироздании. И если эта кучка счастливцев ещё и посягнёт на власть! Почему восстали против Мордреда — и маги, и маглы? А Мерлин всегда пользовался почётом? Мерлин никогда не стремился к власти, он был лишь советчиком. Мордред же захотел править. Маги выступили против него, потому что он нарушил принцип сосуществования с маглами, а маглы восстали, потому что он был не таким, как они. Власть, Драко, не является даром от рождения, она делегируется.

За окном начало светать. Драко подумал, что он вряд ли вообще сегодня сможет уснуть.

— Значит принцип «Живи сам и дай жить другим» — единственно возможный? — вздохнул он.

— Да.

— И Дамблдор правильно делал, что принимал в Хогвартс любых учеников, обладающих магическими способностями?

— Ну, Слава Мерлину! Наконец-то ты понял! — рассмеялся Снейп.

— Но, сэр, — Драко протестующе поднял руки, — в таком случае, Поттер никогда не станет Тёмным Лордом. Он же любит маглов.

— Он любит конкретных людей, но не магловскую цивилизацию. Магл может выжить в нашем мире — есть же сквибы. Но магу крайне тяжело выжить среди маглов. Это всё равно, что заставить здорового человека жить среди инвалидов по их правилам.

— Да, пожалуй, это инвалиды будут считать себя здоровыми, а его — уродом, — заметил Малфой.

— А магловские родственники Поттера так к нему и относятся — считают его уродом, и одиннадцать лет вбивали это ему в голову, — усмехнулся профессор.

— Вот чёрт! — пробормотал Драко. — И какие же шансы, что Поттер не станет следующим?

— Пятьдесят на пятьдесят. Его может остановить то же, что и любого другого на его месте: осознание своей силы и ответственности.

— Ха! Что-то он не очень-то осознавал свою силу и ответственность, когда применял ко мне Sectumsempra! — разозлился Драко.

— А ты, кажется, хотел наградить его заклятием Круциатус? — уточнил Снейп.

Драко покраснел, а профессор продолжил:

— Он не знал, что делает. Да, он применил Тёмную магию, но он не знал, что это Тёмная магия. И он сожалел о том, что сделал, ты просто не мог этого видеть.

Снейп сейчас чувствовал себя в шкуре покойного директора: он откровенно лгал Драко, но ради благого дела. Да, Поттер тогда был в шоке, но это было из-за того, что слизеринец вызывал в нём на тот момент сочувствие. В другой ситуации мальчишка опять попытался прибегнуть к Sectumsempra, направив заклятие против ненавистного профессора зельеварения. Поттер так и не научился ценить человеческую жизнь в принципе.

— А ведь получается, сэр, что Дамблдор бросил Поттера на произвол судьбы, — угрюмо произнёс Драко. — И вас он тоже бросил.

— Нет, — возразил Снейп тихо, и юноша увидел, как резкие черты лица профессора смягчились, — он никогда не покидал меня, даже если его физически не было рядом. Он всегда был со мной.

Вспышка света озарила комнату, и на кровать плавно опустилось красное перо.

Примечания:

1. Ах-на-Йяти — он же Эхнатон, он же Аменхотеп IV, египетский фараон, муж Нефертити, знаменит своими религиозными реформами, заменившими культ Амон Ра, культом единого бога Атона. Маги употребляют не общеупотребительные магловские варианты имён древних египтян, а произносят их так, как они звучали предположительно на древнеегипетском.

2. Кейф — правильная литературная форма слова, которое сейчас чаще употребляется в жаргонной форме. Слово «кейф» арабского происхождения.

3. Тёмный Лорд ни в коем случае не имеет ничего общего с мальчиком Демьеном из фильма «Омен» — даже и не надейтесь. Он всего лишь Тёмный маг.

And I will always hear you crying, I will always dry your tears;

Chris de Burgh.

6 июля 1998 года

— Скажи: Шицзуки-сан, в самом деле, будет преподавать в Хогвартсе?

— Разумеется. Есть возражения? — усмехнулся Снейп.

— Какие могут быть возражения, господин директор? — Гарри, рассмеявшись, увернулся от подзатыльника.

Он никогда ещё не видел Северуса таким довольным жизнью. Ещё вчера он выглядел уставшим, у него болела спина. А сегодня он легко, как юноша, встал с кресла, встречая Гарри. Как же замечательно начался день! Они поговорили обо всё понемногу: о планах Гарри на вечер, о Кикимере, о том, что Драко выглядит лучше, — и как-то незаметно разговор перешёл к мисс Амано.

— Ты хочешь, чтобы мы учились у неё? Я и Драко.

Снейп внимательно посмотрел на Гарри, и тому показался несколько странным этот почти испытующий взгляд.

— Если она захочет, она станет заниматься с вами индивидуально. Как ты понимаешь, в её служебные обязанности это не входит, — ответил профессор.

— Но она ведь решила познакомиться с Драко, со мной, не дожидаясь, пока мы окажемся в Хогвартсе. Значит, ты всё-таки просил её учить нас? — спросил Гарри.

— Шицзуки-сан знает, что мне бы этого очень хотелось, но решение принимает она сама, — это прозвучало немного уклончиво. — Послушай, Гарри, я очень тебя прошу не забывать, что Шицзуки-сан — твоя возможная преподавательница, и ты должен вести себя с ней соответственно её статусу, а не её внешним данным.

— Да у меня и в мыслях не было! — Гарри возмутился, но тут же остыл и покраснел. — У меня что-то такое на лице написано? Честное слово, я вёл себя прилично! Честно. И вообще, когда я трансгрессировал с Шицзуки-сан, я думал только о Джинни, только о Джинни! Профессор, профессор! Телесные наказания учеников запрещены! — очередной подзатыльник не попал в цель, потому что Гарри, не дожидаясь его, мгновенно трансгрессировал к окну и, скрестив на груди руки, победоносно посмотрел на Северуса.

Тот, сдерживая смех, бросил на беглеца один из классических «снейповских» взглядов, означавший «Не радуйся раньше времени!».

— Нет, правда, — спросил Гарри, — что сейчас Шицзуки-сан делает у Драко?

— Я думаю: занимается своим прямым делом — предсказаниями.

— Она расскажет ему о будущем?

— Она его увидит, — уточнил профессор, — но не сообщит ничего важного.

— Хм! Я бы хотел узнать своё будущее — правда, не в глобальных масштабах. Хотя бы — чем я буду заниматься после Хогвартса, — усмехнулся Гарри. — А профессор Трелони бы такого наговорила!

— Как справедливо заметила вчера мисс Амано, Сивилла была безответственной женщиной. Но в одном она была права: дар предсказателя — тяжкое бремя, Гарри. Настоящий ясновидец всегда страдает от невозможности вмешаться в развитие событий. Ведь резкое изменение в судьбе одного человека может повлечь за собой цепную реакцию. Лично мне Шицзуки-сан сообщила только две вещи: мне предстоит долгая жизнь…

— Как замечательно!

— И моя карьера на посту директора сложится удачно, — закончил Снейп.

— Ну, это вообще здорово! Единственное, что меня огорчает, Северус, — то, что ты не будешь больше преподавать. Я не шучу! — возразил Гарри в ответ на ироничный взгляд профессора . — И Драко, уверен, скажет то же самое. Да все наши!

— И мистер Уизли? — вкрадчиво спросил Снейп.

—Да, и Рон тоже!

— Ты так и будешь там стоять?— последовал неожиданный вопрос.

Гарри придвинул стул к креслу Снейпа и сел рядом, почувствовав плечом тепло.

— Гермиона подумывает об экстернате по зельям, — сказал он.

— Замечательно! А ты что же? — удивился профессор.

Гарри пожал плечами:

— Я не думаю, что осилю…

— Глупости! — проворчал Снейп. — Вот и повод заниматься с вами трёмя. Что касается Рональда, — он не потянет, к сожалению.

— У тебя найдётся время? — в голосе молодого человека прозвучало сомнение.

— Для тебя у меня всегда найдётся время, — тихо ответил Снейп.

Гарри наклонился и прижался щекой к его груди, как раз над сердцем, сбившимся вдруг с ритма. Повернувшись, профессор ласково обнял его.

— Что ты? Что на тебя нашло? — голос был всё таким же тихим, что означало волнение и желание его скрыть.

— Я так привык, что ты всегда рядом, — пролепетал Гарри и услышал глубокий вздох.

— Детский сад! Честное слово, как ребёнок! — сказал Снейп, погладив взлохмаченные волосы. — А ещё жениться через год собрался. Мало мне тебя одного. Сколько там отпрысков предсказала тебе Трелони в последний раз?

— Двенадцать, — усмехнулся Гарри.

— Не вздумай! Одно радует: всю ораву Поттеров придётся видеть только в выходные, — в ответ прозвучал смех, но стих слишком быстро.

— Гарри! — Снейп сжал его плечи. — Ты не сможешь прятаться от людей до бесконечности. Придётся учиться опять жить среди них.

— Спасибо, что ты понимаешь, — прошептал он и замолчал.

Всякий раз, когда возникали подобные моменты, Гарри испытывал такую гамму чувств, что порой удивлялся, как это всё в нём уживается. Он не то, что привык за последние годы находиться рядом с Северусом, он уже не представлял, что может быть по-другому. Профессор был чем-то незыблемым и неизменным, он был надёжен, как скала.

Иногда броня Снейпа давала трещину, и он открыто выражал свои чувства. Это бывало редко, да и поводами всегда служили периоды срыва у Гарри, который, успокоившись, потом несколько дней чувствовал непонятную радость.

И к ней всегда примешивалась ревность, — при всей его любви к Драко, несмотря на то, что они уже выясняли этот вопрос. Но между Драко и Северусом не было никаких барьеров, и Гарри порой завидовал Малфою, глядя, с какой спокойной непринуждённостью тот может в разговоре дотронуться до руки своего крёстного или, смеясь, обнять его — и Снейп не вздрагивает, не удивляется.

Нет, он знал, что Северус его любит, по-настоящему любит, но постоянно чувствовал некий заслон между ним и собой. Они разговаривали часто, но больше на отвлечённые темы. У Гарри никогда бы язык не повернулся произнести фразу, вроде: «А ты помнишь, как на пятом курсе запустил в меня банкой с сушёными тараканами?» Разумеется, Снейп никогда не вспоминал о своём детстве и юности, а у Гарри не хватало духа задавать вопросы.

Гарри завидовал и тому, что у Драко и Северуса есть свои общие темы для разговоров. Он завидовал даже тому, что Снейп порой устраивал крестнику выволочки, которые тот воспринимал совершенно спокойно, потому что даже во время этих вспышек было видно, что профессор не злится на парня, а тревожится за него. Гарри иногда думал, что, возможно, ответственность, которую Снейп чувствует по отношению к Драко, рождена чувствами, а ответственность за него, Гарри, во многом продиктована долгом.

До смерти Вольдеморта он мирился с этим, но теперь всё чаще хотелось настоящей душевной близости. Гарри понимал, что порой причиняет Северусу боль, но периодически упрямо провоцировал эти всплески чувств. Самой ужасной мыслью, которая иногда приходила в голову, была та, что он, в сущности, не даёт Северусу возможности жить своей жизнью.

Но сегодня всё было немного не так, как обычно. Снейп был открыт, спокоен, терпеливо ждал, пока Гарри придёт в норму и отстранится, но не делал это первым.

— Если б не ты, я бы умер, — пробормотал Гарри чуть слышно.

— Гарри, прекрати! Ты говоришь глупости, — усмехнулся Снейп.

— Нет, физически я, может быть, и выжил бы, но, как человек, — нет.

— Гарри! — голос звучал уже по-другому. — Зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, что я тебя люблю.

Он вырвался из объятий профессора и вскочил на ноги.

— Я знаю, знаю! Но ты всё равно закрыт для меня! — крикнул он.

— Это неправда! — возразил Снейп мягко.

— Нет, это правда! Послушай: из-за этих занятий окклюменцией — тебе же известно обо мне всё. Ты же знаешь, чего я хочу на самом деле! Не можешь не знать! Объясни мне, наконец, почему — нет?

Снейп встал и с упрёком взглянул на Гарри:

— Это было бы неправильно по отношению к твоему отцу, мальчик.

Гарри издал протестующее восклицание.

— Извини, — сказал Снейп. — Подумай: это всего лишь слово, многие люди произносят его каждый день, и за этим не стоит ровно ничего, кроме привычки. Я понимаю тебя, но и ты пойми меня, пожалуйста. Для меня это не будет просто игрой…

— Да, возможно, для кого-то это просто привычка, а для кого-то это так же, как дышать. А у меня не было ни того, ни другого. Я никого так не называл — вот так, лицом к лицу, — никого просто не было, — Гарри почувствовал, как защипало глаза.

— Успокойся, сядь. Давай поговорим серьёзно, — Снейп сел напротив. — Скажи мне: что изменится? Ты прав: для меня не новость твоё желание. Но как, за каких-то полгода… Ты видишь во мне наставника — это естественно, друга — это замечательно. Но я не могу понять твоего стремления видеть во мне отца. Это слишком глубоко, мальчик.

— Сложно объяснить такие вещи. Как сказал Драко накануне нашего с ним «крестового похода», если душа чего-то просит — легче дать желаемое, но не пытаться выяснить, зачем ей это нужно. Наверное, всё началось в тот момент, когда я понял, что ты всегда любил меня, и что обстоятельства лишили нас обоих очень многого, — тихо промолвил Гарри. — Ты же приучил меня к самоанализу.

— На свою голову, — усмехнулся Снейп.

—Теперь не жалуйся. Знаешь, когда прошлой осенью я опять увидел тебя, я понял, что мне тебя очень не хватало, и что Дамблдор был прав. Потому что ты сможешь мне помочь, ты всегда скажешь мне правду, а если я ошибусь, ты не будешь нянчиться и ткнёшь меня носом — это будет жёстко, но справедливо.

—Ради Мерлина, Гарри!— упрекнул Снейп.

—Да, представь себе. Но мне хотелось стать тебе ближе, потому что время уходило. Не представляешь, с каким упорством я ждал любого момента, когда ты дашь слабину. После того, как ты добыл чашу, казалось, всё наладилось. Мы перешли на «ты», я стал звать тебя по имени, то есть стал для тебя не просто учеником, но другом. Но почему-то стало ещё хуже. Я даже чуть не поругался с Драко, из-за ревности. Он меня тогда потряс. Я не думал, что в нём столько мудрости. Он всё понял, поговорил со мной…

Вдохнув, он встал и отошёл к окну. Так не должно было продолжаться. Нужно было сказать всё и сейчас, потому что каждый подобный разговор превращался в пытку для обоих. Гарри прекрасно понимал, почему Северус не решается сделать последний шаг навстречу — это выглядело бы, как посягательства на чужие права.

— Ты боишься,— неожиданно произнёс Снейп. — Ты боишься идти дальше, хочешь зацепиться за что-то в прошлом, что дало бы тебе уверенность.

— Не думай, что я такой прожжённый эгоист, и хочу привязать тебя к себе, — Гарри обернулся к Северусу. — Я был бы счастлив, если бы ты получил от жизни всё, что она тебе задолжала. Просто, понимаешь, я не могу строить дом без фундамента. А фундамент — это семья. И ты единственный человек, кто вызывает во мне чувство семьи — не той, которая будет у нас с Джинни, а моей собственной.

Ты сейчас скажешь о моих родителях. Что я знаю о них? Что они отдали за меня свои жизни, и я виноват в этом, потому что если бы не это пророчество, на хрен бы я Вольдеморту сдался. Не перебивай, пожалуйста. Что у меня осталось? Несколько фотографий, воспоминания — не мои. Все разговоры о том, что умершие остаются с нами — это правда. При условии, что ты жил вместе с ними, что ты пропитался ими! А у меня нет ничего!

— Гарри!

— Я их видел! Понимаешь? Видел — за Аркой… Я их узнал; но кроме блаженства, которое там испытываешь, не было ничего. Я увидел Сириуса (извини, что я сейчас о нём), и так много вспомнилось, и я почувствовал, что он тоже всё помнит, и это так связывало. Но родители… Даже в Зеркале они были мне ближе. Северус! — он опёрся о плечи подошедшего к нему Снейпа. — Я просто хочу признать очевидное. Назвать вещи своими именами. Ну, пожалуйста! Пожалуйста! Хотя бы, когда мы одни…

Гарри сейчас готов был проклинать себя, глядя, как на лицо Снейпа вернулось привычное усталое выражение, как он закрыл глаза и вздохнул.

— Как же ты похож на свою мать — такой же упрямый, и всегда добиваешься, чего хочешь… Да простит меня Джеймс… Если для тебя это так важно, — негромко произнёс он, с укоряющей улыбкой, — если ты так хочешь…

У Гарри перехватило дыхание.

— Спасибо, отец, — тихо произнёс он, обнимая Северуса и целуя в мокрую бородатую щёку.

Если бы сейчас раздался глас с неба, это не было бы так чудесно, как хриплый шёпот:

— Гарри, родной! Глупый мальчишка! «Он бы умер…» Это я выжил только благодаря тебе.

You must have heard me crying, you must have dried my tears,

Chris De Burgh

6 июня 1986 года

Драко Малфой сидел на подоконнике своей комнаты и уныло смотрел в окно. Вчера был его день рождения: горы подарков, гости… Уже второй год Малфои устраивали приём по случаю знаменательного события. Раньше мальчик был слишком мал, чтобы приглашать для него гостей. А сама чета Малфоев, как и уцелевшие после министерских чисток их немногочисленные друзья, три года после падения Тёмного лорда встречались урывками, опасаясь слишком привлекать к себе внимание.

Но накануне пятилетия Драко Нарцисса решительно заявила мужу, что пора наконец-то перестать прятаться и пригласить гостей по случаю семейного торжества.

Для Драко такой праздник стал полнейшей неожиданностью. Он ужасно боялся всей этой кучи народа, которая собралась в Малфой-холле. К счастью, детей быстро отправили в отдельную комнату, где для них было приготовлено угощение, а взрослые занялись своими скучными разговорами.

В принципе, было весело. Даже толстушка Панси пришлась ко двору. Когда дети устроили гонки воздушных змеев, она ничуть не поддавалась Драко, как Крэбб или Гойл, и даже выиграла целых три раза. Драко сделал далеко идущие выводы, что с девчонками тоже можно иметь дело.

Прошлогодний праздник был омрачён только одним: Драко впервые увидел своего крёстного. До этого он только слышал от мамы очень много тёплых слов в адрес профессора Снейпа. Мама говорила, что крёстный бывал у них в доме, просто Драко был совсем маленьким и ничего не помнит.

Юный Малфой посмотрел в сторону кровати, где под потолком парила миниатюрная модель звёздного неба Северного полушария — прошлогодний подарок крёстного. Дракон был особенно ярок, хотя мама говорила, что это не соответствует действительности. Тем не менее, мальчику нравилось, как Дракон гордо обвивает Полярную звезду, которая и в комнате указывала точно на север.

Теперь между звёзд, что уж ни в какие рамки не укладывалось, носились маленькие Китайский огненный шар, Норвежский Спинорог и Уэльский Зелёный, норовя откусить друг у друга хвосты. А Хазарская Котица предпочла спрятаться под шкаф. Тоже подарок профессора. Отец был категорически против животных в доме. Собаки у Малфоев имелись, но они жили в вольерах.

Так что движущиеся фигурки, хотя и не были настоящими, «всамделишными» зверями, всё же создавали иллюзию наличия хоть каких-то домашних любимцев. Котица — так та вообще исполняла свою прямую функцию: посылала хорошие сны.

До прошлого года Драко видел профессора Снейпа только на одной из фотографий, где тому было лет девятнадцать. Вполне ничего себе парень, пусть и младше отца, хотя в сказках, которые читала мама, крёстные всегда оказывались старыми волшебниками с седыми бородами.

На фотографии рядом с будущим профессором стоял Малфой-старший. Оба улыбались и, кажется, были вполне довольны жизнью.

Но тот мрачный тип, похожий на вампира из страшной сказки, которого Драко увидел в прошлом году, ничуть не напоминал симпатичного молодого человека с фотографии. Драко бы с удовольствием улизнул, но отец стоял рядом, и пришлось пожать бледную руку с длинными тонкими пальцами. Но Драко понравилось, как профессор ответил ему: не так, как это обычно делали гости — снисходительно потряхивая «лапку», — а по-мужски твёрдо. Драко решил присмотреться к крёстному, но встретив холодный взгляд чёрных глаз, предпочёл ретироваться, как только появился благовидный предлог.

Хорошо ещё, что в этом году «мрачный тип» не испортил Драко настроения, хотя он с удивлением заметил, что родители расстроились из-за отсутствия профессора. Было бы из-за чего!

То, что на следующий день после семейного торжества мальчик восседал на подоконнике в гордом одиночестве, объяснялось просто: он в очередной раз уронил честь Малфоев. Вчера у Драко было радужное настроение и, увидев крадущегося мимо двери Добби (самого младшего из домовиков), он подозвал эльфа и отвалил «с барского плеча» полжестянки с печеньем, после чего, лопаясь от гордости, выслушал, какой он добрый хозяин.

Но ушастый пень не съел печенье сразу, а решил растянуть удовольствие. Сегодня, проходя мимо чулана на втором этаже, Малфой-старший услышал самозабвенное чавканье… И наступил конец света. Можно было, конечно, всё свалить на домовика, но Драко увидел, во что превратились пальцы эльфа, и честно признался в преступлении против родовой чести.

Отец ледяным тоном велел ему идти к себе и не выходить из комнаты целый день. А разговаривать с ним он, пожалуй, и завтра не будет. Лучше бы Драко за уши оттаскали, как это проделывали родители с Крэббом.

Разумеется, мама заходила, пожалела, приласкала, но Драко от этого стало ещё хуже. Он бы сейчас воспринял от отца, как манну небесную, даже затрещину.

Час назад в углу появился Добби, но услышал закономерное: «Пошёл вон!» Заскулив, домовик исчез. Что поделаешь: Драко Малфой был послушным сыном.

Дверь отворилась. Мальчик обернулся и мысленно ойкнул. На пороге стоял страшный профессор Снейп. Спрыгнув с подоконника, Драко неохотно подошёл к крёстному, поздоровался («Не хватало ещё, чтобы из-за него отец меня наказал!») и пожал протянутую руку. Профессор почему-то усмехнулся, а потом невозмутимо уселся на стул.

— Спасибо за подарок, сэр, — мальчик взглянул на маленьких тёзок, один из которых с важным видом расхаживал по люстре. Драко невольно прыснул, глядя, как остальные налетели на «царя горы», пытаясь столкнуть его с насеста.

— Не забывай убирать их на ночь, иначе они будут мешать тебе спать, — раздался низкий профессорский голос. Пришлось обернуться к гостю. Тот внимательно смотрел на мальчика.

— Почему ты меня боишься, Драко? — спросил вдруг крёстный.

«Вот ещё! Больно надо! — подумал юный Малфой, и опять на губах профессора появилась ироничная улыбка. — Ох!»

— Не знаю, сэр, — пришлось честно признаваться, если уж страшный дядька оказался вдвойне страшнее, раз читал мысли.

— Я что, действительно, такой страшный, мальчик?

Драко уставился на Северуса Снейпа. Никто из взрослых мужчин его раньше так не называл. Отец всегда говорил «Драко», в лучшем случае «сын». У юного наследника рода начинало складываться убеждение, что всякие там «уси-пуси» — это для женщин. А тут — «мальчик». Правда, как-то приятно это прозвучало. Может, дело в профессорском голосе?

И ничуть он не страшный. Просто… уставший какой-то. Вот и глаза улыбаются.

— Нарцисса сказала: ты наказан, но не сказала — за что?

«Когда старшие задают вопрос, нужно отвечать», — это Драко давно усвоил. Пришлось рассказать.

— Не расстраивайся и не обижайся на отца.

«А откуда вы знаете, что я обижаюсь на него?» — чуть было не спросил несчастный узник. Он это не сделал по двум причинам. Во-первых, странный крёстный и так всё понял, а во-вторых, он опять потряс тем, что протянул руку и слегка сжал плечо Драко, словно утешая.

Отец так никогда не делал. А Драко вчера ещё с некоторым презрением смотрел, как Гойл-старший обнимает сына за плечи, здороваясь с хозяевами дома. Мужчины так не делают. Отцы (настоящие) так тоже, кажется, не делают. А вдруг крёстным можно? Драко заморгал — то ли от волнения, то ли от изумления.

Интересно, а так тоже можно? Зажмурившись, Драко решительно двинулся на штурм страшного профессора и взобрался к нему на колени. Однажды он пытался проделать такой опыт с отцом. Его не отпихнули, а аккуратно поставили на пол — так аккуратно, словно он был китайской вазой эпохи Мин, от которой нет никакого толка, но разбить жалко — раритет всё-таки.

Раритеты уж точно не принято прижимать к себе и гладить по волосам. «Ой, мама!» Хотя при чём тут мама, она совершенно ни при чём. Мальчик осторожно посмотрел на удивительного взрослого. Крёстный почему-то хмурился. Драко попытался спуститься на пол, но его не пустили:

— Сиди, глупый! Что ты всполошился?

Драко осторожно прислонился к профессорскому плечу. От простой чёрной мантии чем-то приятно пахло: кажется, лесом.

— Вчера я не смог прийти, извини. Как прошёл праздник?

У Драко было чувство, что его укачало: голова слегка кружилась, и сосало под ложечкой. Собравшись с духом, он стал рассказывать о вчерашнем вечере, потом незаметно перешёл на другие темы, потом показывал подарки, потом опять взобрался к крёстному на колени…

И тут дверь вторично распахнулась. На пороге возник ангел мщения в лице Малфоя-старшего. «Что сейчас будет!» — подумал Драко, но продолжал упрямо сидеть, где сидел.

— О, как мило! — раздался неожиданно весёлый голос отца. — Нарцисса сказала, что ты давно пришёл, Сев. Я был в Министерстве, но задержался.

Драко украдкой поглядывал то на одного, то на другого. Профессор, как ни в чём не бывало, пожал Люциусу руку.

— Да спусти ты его на пол! — усмехнулся тот и неожиданно положил ладонь на плечо Снейпа. — Я тебя сто лет не видел. Сидишь в своём Хогвартсе, как сыч. Драко, — тут отец почему-то замялся, — иди погуляй, что ли… Иди.

«Ух, ты!» Драко спрыгнул на пол. Снейп встал и потрепал его по волосам, словно говоря «Ещё увидимся».

— Пойдём, — Малфой взял друга за плечи и потянул в сторону двери. — Пойдём, Сев.

Оставшись один, Драко тщетно пытался привести в порядок мысли, которых было слишком много за раз. Путаясь в ощущениях, он спустился вниз, побродил с полчаса по парку, стараясь не покидать главную аллею, чтобы не потерять из вида дверь. Потом вернулся в дом.

Проходя мимо гостиной, он замер. Отец и крёстный разговаривали тихо, слов было не разобрать, но голоса звучали напряжённо. Отец заговорил чуть громче. «А я тебе говорю, что ты вмешиваешься не в своё дело, Сев!» — разобрал Драко. Профессор что-то возражал, довольно мягко. Потом опять послышался голос отца. Еле слышный, но какой-то холодный. В следующую секунду Драко подскочил на месте от крика: «Люциус, это же твой сын, ты же любишь его! Так какого дьявола!» Речь отца приобрела насмешливые интонации. Прошло несколько минут, прежде чем последовало: «Что ты сказал, Люциус?» Если бы голос мог замораживать, всё вокруг покрылось бы инеем. «Сев!» Быстрые шаги. Драко спрятался за дверью. Мимо, как крылья летучей мыши, промелькнула развевающаяся чёрная мантия. «Северус! Чёрт тебя подери! Уж не думаешь ли ты, что я стану извиняться?» Но через секунду Люциус Малфой выбежал следом. Тяжело стукнула входная дверь.

Драко бросился на второй этаж, ворвался в свою комнату и прижался лбом к оконному стеклу. Они о чём-то спорили, отец размахивал руками, потом схватил профессора за плечи. Тот спокойно отвёл руки Люциуса и трансгрессировал. Драко с непонятным страхом наблюдал, как отец с остервенением ударил несколько раз кулаком по стволу дерева.

Заревев, мальчик бросился в комнату матери. «Они поссорились! Он больше никогда не придёт!» — захлёбываясь слезами, кричал он, а мать гладила его по голове и успокаивала:

— Он придёт. Они помирятся. Твой отец слишком дорожит дружбой с Северусом, чтобы так всё оставить. Не плачь, дорогой.

Но они, кажется, так и не помирились. По крайней мере, Северус Снейп больше не появлялся в Малфой-холле.

Через неделю после ссоры со Снейпом, отец неожиданно подарил Драко кота. Поблагодарив, мальчик унёс мохнатый комочек к себе в комнату, долго смотрел на него, а потом так же долго смеялся — до слёз. Он назвал котёнка Септимусом, и тот через некоторое время перекочевал в комнаты Нарциссы.

Впрочем, Снейп периодически писал крестнику, да миссис Малфой несколько раз отправлялась с сыном в Хогсмит, где он виделся с профессором. Но это всё было уже не то.

Май 1992 года

— Объясните толком, Драко, что произошло в Запретном лесу? — голос декана звучал холодно. Слишком холодно. А ведь Драко чуть с ума не сошёл от страха, чуть не погиб. Это ужасное существо с красными глазами могло запросто убить его. А если это был вампир?

Профессор Снейп сидел, положив ногу на ногу и опершись локтем о стол, и мрачно взирал на Малфоя, который, опустив голову, стоял поодаль. Вся сцена поразительно напоминала картину одного русского магла со смешной фамилией всего из двух букв. Но Драко, естественно, в магловской живописи не разбирался.

Всхлипывая, он поведал о том ужасе, который ему только что пришлось пережить. Но он напрасно ожидал сочувствия.

— Так ли я понял, мистер Малфой? Вам было приказано отбывать наказание с мистером Поттером?

— Да, сэр, — Драко никак не мог понять, куда клонит крёстный и почему он называет его по фамилии, когда они наедине.

— И вы бросили Поттера одного? — вкрадчиво спросил Снейп.

«Он что — шутит?» Но всё было слишком серьёзно. Драко нервно сглотнул, встретившись взглядом с деканом.

— Да… — протянул Малфой, — я очень испугался…

— Не знал, что вы такой трус.

— Сэр. Это же… он же… с Гриффиндора, — попытался привести последний аргумент Драко.

— Да будь он хоть последний тупица с Хаффлпаффа! — заорал Снейп. — Он был вашим напарником. А напарников не бросают на произвол судьбы, мистер Малфой! Никогда!

Драко втянул голову в плечи.

— Сегодня вы решили пожертвовать гриффиндорцем, а если бы это был слизеринец? Вы бы мужественно остались стоять на месте? И ваш отец ещё хочет, чтобы вы на будущий год играли в квиддич. Игра требует командного духа, а вы думаете только о своей шкуре.

«Отец, квиддич, командный дух, Поттер», — слова отдавались в голове, как будто Драко запихнули в гудящий колокол.

— Сэр? — робко протянул он.

— Да?

— А с Поттером всё в порядке? — спросил Драко, чувствуя, как горят уши.

— Да. К счастью, вы так орали, что лесничий вовремя пришёл к нему на выручку, — уже спокойным, но по-прежнему холодным тоном ответил декан.

— Мне что же, теперь извиняться перед Поттером? — от этой мысли Драко поёжился.

Снейп как-то странно посмотрел на него и ответил несколько уклончиво:

— Это ваше личное дело, Драко.

«Вот влип!» Малфой представил, как будет ржать рыжий Уизли, если он и правда вздумает просить прощения у Поттера, и почти наяву услышал фырканье грязнокровки Грейнджер. «Нет уж, я к их компании на пушечный выстрел больше не подойду», — в который раз дал себе зарок Драко.

— Сэр, а что это была за тварь в лесу? — спросил он, проглотив очередной ком в горле.

— В Запретном лесу немало нечисти, — ответил Снейп.

Драко продолжал молча стоять, глядя в пол, чувствуя, что сейчас разревётся. Недовольство отца он ещё мог вынести — отец вообще редко бывал им доволен. Но неодобрение крёстного… И никто его, бедного, не любит, и всем на него наплевать. Одинокая слеза в мёртвой тишине упала на пол со звучным шлепком. За ней последовала другая.

— Драко…

Снейп протянул руку. Драко засеменил к стулу и уткнулся носом в чёрную мантию.

— Я вас огорчил, сэр…

— Ты подвёл себя самого, а это намного серьёзней, — профессор сдержанно провёл рукой по волосам Драко. — И оставь в покое Поттера. Как говорится, насильно мил не будешь.

6 июля 1998 года

Драко почувствовал лёгкое похлопывание по руке и открыл глаза. Шицзуки—сан с улыбкой смотрела на него.

— Спасибо за доверие, Драко-сан, — сказала мисс Амано ровным голосом. — Как вы понимаете, я могу сказать вам немногое. Вы очень изменились за последние два года — и ваша судьба изменилась. Ваш расклад на будущее очень сложен. Во-первых, я бы посоветовала вам заниматься со мной индивидуально. Не потому, что я хотела бы присмотреть за вами. Дело в том, что у вас есть все шансы стать очень сильным ясновидящим. Но дар ваш, по-видимому, будет очень специфичным. Если бы его появление зависело от вашего желания или усилий, я бы не советовала вам развивать его. Но поскольку деваться нам некуда, нужно научиться защищать себя.

Во-вторых, в ближайшее время вы получите письмо. Постарайтесь отнестись к его содержанию спокойно, не понимайте его буквально — это всего лишь способ защититься и защитить вас. Но если вам будет плохо или вы захотите поговорить со мной — позовите меня, и я обязательно буду у вас настолько быстро, насколько смогу.

В-третьих, вы должны привыкнуть к мысли, что всё, что с вами происходит: ваши сны, необычные вещи, которые, возможно, будут случаться, — всё это должно быть мне известно безотлагательно. Вы должны привыкнуть к мысли, что я буду вас читать почти постоянно, и не беспокоиться по этому поводу. Я хочу, чтобы вы прожили этот год с наименьшими душевными потерями. Вы всё поняли, Драко?

— В чём, как вы выразились, специфика моего возможного дара вы, конечно, мне сейчас не скажете? — уточнил он.

— Вы правы. Ничего не бойтесь. Если вы будете терпеливым и послушным учеником, всё будет хорошо, — ответила Шицзуки.

—Допустим, — кивнул Драко. — Но вы не могли бы мне сказать только об одной вещи? Только об одной.

Лицо женщины стало похоже на изящную маску.

— Нет, юноша. Я знаю, что вы имеете в виду, и поэтому не скажу. О таких вещах не говорят. Любите — имейте мужество идти вперёд и добиваться своего. Я могу сказать только одно: вы слишком сосредоточились на своих переживаниях и мало обращаете внимание на то, что происходит вокруг.

— Вы говорите загадками, Шицзуки-сан, — произнёс Драко с упрёком.

— Наоборот, я говорю предельно ясно, — улыбнулась прорицательница. — Итак, вы согласны учиться? И на моих условиях? Отлично. В таком случае, ответьте мне: чего вы боитесь? Я почувствовала в вас страх.

— И вы не можете определить, в чём его причина? — удивился юноша.

— Не думайте, пожалуйста, что я вижу вас насквозь. И потом собрата по несчастью всегда тяжело читать. Я видела то, что лежит в вашем сознании на поверхности. А страх, о котором я вас спрашиваю, неоформившийся. Вспомните, пожалуйста, какие мысли доставляют вам наибольшее беспокойство. Даже если вы стараетесь их отогнать. Прислушайтесь к себе.

Драко задумался. Намёк по поводу письма он понял и принял к сведению. Вряд ли Шицзуки-сан имела в виду его беспокойство о дальнейшей судьбе Гарри. Он часто думал об этом и, видимо, мисс Амано легко прочла это в его сознании. Вероятно, он должен сейчас вспомнить о своих неосознанных ощущениях. Сегодня к нему заходил крёстный…

— Северус, — произнёс Драко. — Я беспокоюсь о нём.

— Каким словом вы можете выразить это?

— Опасность, — ответил Малфой. — Я чувствую опасность. Мне кажется, что-то случится.

— Понятно, — кивнула Шицзуки. — Я могу с абсолютной ответственностью заявить вам, Драко, что ничего плохого с профессором Снейпом не случится. Это я вам могу обещать твёрдо.

— Спасибо. Вы ведь ещё не уходите? — спросил Драко.

— Нет. Гарри и профессора сейчас лучше не отвлекать от разговора. Он очень бурно протекает: я даже через стену чувствую, насколько там кипят страсти, — заметила Шицзуки.

Драко вздохнул:

— Опять. Когда же они всё выяснят, наконец?

— Знаете, меня очень заинтересовали ваши взаимоотношения с мистером Поттером. Их можно даже назвать «романтическими».

Малфой покраснел, а Шицзуки засмеялась:

— Романтические отношения не обязательно означают физическое влечение, юноша! Понимаете: бывает дружба, основанная на общих интересах, а бывает — друзья посылаются судьбой. Каждое наше новое воплощение нас, как правило, окружает некое количество людей, которые всегда с нами. Я называю это «семья». Думаю, вы с мистером Поттером принадлежите к одной семье. Вы не обязательно были в прошлой жизни друзьями. Возможно — родственниками. Кем угодно.

— А Северус? — спросил Драко.

— Несомненно! Вы могли бы и не спрашивать! — Шицзуки внимательно посмотрела на молодого человека. — Вы не хотите подышать свежим воздухом, Драко-сан? Заодно мы могли бы поговорить.

— Простите, но я не встаю пока что, — помрачнел он, чувствуя невольную обиду.

— И с чего вы взяли, что не можете встать? — мисс Амано поднялась со стула. — А ну-ка, сядьте для начала.

Способность функционировать возвращалась к мышцам Драко постепенно. Яд изгонялся из организма медленно. Он уже мог поворачиваться с боку на бок, но садится ещё не мог: утром, по крайней мере, у него это не получилось. Теперь же он опёрся руками о кровать, и неожиданно сел.

— Что вы со мной сделали? — воскликнул он удивлённо, глядя на Шицзуки, как на благодетельницу.

— Да ничего особенного, — ответила женщина. — Теперь спустите ноги. Хорошо. Где ваша палочка? Здесь? Возьмите. Там, в коридоре стоят такие замечательные кресла на колёсах. Вызовите.

Драко взмахом палочки вызвал кресло-каталку. Шицзуки помогла ему надеть халат, так как по её словам, с пролива дул свежий ветер. Потом его заставили подняться на ноги, что тоже удалось, хотя долго стоять он ещё не мог. Но и того, что было, вполне хватило, чтобы перебраться в кресло. Шицзуки-сан взяла свою сумку, и Драко направил кресло к двери.

В коридоре к ним сразу же подлетела Миллисента Малик:

— Мистер Малфой! Вы встали? Это просто чудо!

— Я хотел бы подышать воздухом, мисс Малик, — расстроено промолвил Драко.

— Мне нужно поставить в известность вашего целителя, — возразила Миллисента. — Вы же понимаете!

И тут раздался ровный, тихий голос Шицзуки:

— Целитель Бенигнус сейчас занят, он освободится только через два часа.

— А, впрочем, целитель Бенигнус сейчас занят, мистер Малфой. Он освободится только через два часа, — вдруг повторила оживлённым тоном те же слова Миллисента.

Драко взглянул на мисс Амано. Глаза её как будто пожелтели и слегка светились, когда она смотрела на девушку.

— Вы, конечно, можете немного посидеть на пляже, мистер Малфой, — тем же ровным голосом произнесла она и Миллисента послушно повторила, а потом ушла на пост, как ни в чём не бывало.

— Поехали? — спросила Шицзуки, и Драко направил коляску к выходу.

— Простите, Шицзуки-сан, — заметил он, пока кресло катило по коридору, — не слишком ли часто вы воздействуете на людей?

— Обычно это бывает редко, но в последние три дня я совершенно распоясалась, — последовал ответ.

Драко усмехнулся.

— Меньше чем через месяц я вообще, возможно, больше не появлюсь в этой больнице, — продолжала мисс Амано. — Мне не хочется тратить время на рутину. Я вообще не представляю, как ваши мракоборцы проверяли бы меня на благонадёжность? Опрашивали моих коллег? Явились в посольство, чтобы узнать — правда ли я прихожусь дочерью господину Амано? Глупость какая!

— Вполне возможно, если даже к премьер-министру был приставлен мракоборец, то и в посольствах есть кто-то из магов или хотя бы сквибы, — заметил Драко. — Это может быть не обязательно сотрудник, а кто-нибудь из обслуживающего персонала.

— Уборщик с волшебной палочкой, под прикрытием? — прошептала Шицзуки—сан тоном заговорщицы.

Кресло меж тем выехало на мощёную террасу и встало.

— Жаль, нельзя ближе к воде, — вздохнул Драко.

Послышался тихий смешок, и кресло неожиданно легко покатилось вперёд, как будто по гладкому полу. Драко в изумлении обернулся и уставился на тонкие полупрозрачные пальцы, лежащие на спинке кресла.

— Ничего себя! — пробормотал он и посмотрел на колёса, — которые, как и полагается, вязли в песке, но продолжали вращаться,— а потом вновь на руки женщины.

Шицзуки подтолкнула каталку к полосе влажного песка и остановилась. Драко, всё ещё ошарашенный, достал палочку и сотворил кресло для дамы.

— Спасибо, — Шицзуки, как пёрышко, подняв тяжеленное кресло, переставила его зачем—то слева от Драко. Он с изумлением смотрел, как она достаёт из сумки сигареты, мундштук и зажигалку. «Два сапога — пара!» — почему-то подумал он.

— Вы не могли бы наколдовать что-то вроде пепельницы? — спросила мисс Амано.

Драко усмехнулся при слове «наколдовать»:

— Да стряхивайте прямо на песок, Шицзуки-сан. Я потом всё уберу.

Драко расправил плечи, чувствуя, что мышцы опять слушаются его, и с наслаждением посмотрел на искрящуюся под солнцем воду. Недалеко от берега он с изумлением увидел торчащую из воды спинку кожаного дивана. «Надо же, а Гарри решил, что его унесло штормом». Взмахом палочки Драко убрал портящую пейзаж деталь.

Он ощутил на себе взгляд и обернулся к Шицзуки-сан. Её кресло получилось чуть ниже, и она смотрела на молодого человека снизу вверх, отчего тот почувствовал неловкость. От сигареты вился лёгкий дымок, который уносился ветром в сторону.

— Поговорим, — спросила женщина, — или вы просто хотите посидеть?

Драко смутился:

— Даже не знаю, Шицзуки-сан. И поговорить хотелось бы, но вы и так обо мне всё знаете.

— То, что я видела, — это ваше сознание и подсознание. Некоторые вещи вы можете оценивать совершенно по-другому, о некоторых вообще не думать. Вот мы говорили о мистере Поттере перед тем, как прийти сюда. Смотрите. Весь Хогвартс, я думаю, был уверен, что вы его ненавидите. Себя вы убеждали в том же, хотя на самом деле больше всего вам бы хотелось быть его другом. Только если б вам кто-нибудь это сказал тогда, вы бы угостили добровольного психолога хорошим проклятием. Если бы вас оставили в покое, вы, возможно, чуть позже разобрались во всём сами. Но вы слишком часто твердили о мистере Поттере отцу, того это злило. Он вообще допускал по отношению к вам самую распространённую педагогическую ошибку: всегда сравнивал вас с другими — и не в вашу пользу. А вы, тем временем, не давали Гарри проходу и ревновали к его друзьям.

Драко вздохнул:

— Вот такой я был болван.

— Интересно: к кому вы ревновали Гарри больше: к мисс Грейнджер или мистеру Уизли? — спросила Шицзуки.

— К Рону, конечно, — иронично хмыкнул Малфой. — Грейнджер-то, по крайней мере, была умной, училась лучше всех. А о семье Уизли у нас дома было принято всегда говорить с презрением. И тут вдруг рыжий Рональд становится лучшим другом Поттера!

— Да, вы ещё перед первым курсом ему намекали, что нужно правильно выбирать друзей, — прорицательница посмотрела на Драко. — Какая забавная была картина: два мальчугана стоят на табуретах и примеряют мантии. Такие маленькие, такие симпатичные. Почему вы первым заговорили с Гарри — как вы это объясняете? Вы же серьёзно осваивали первую ступень окклюменции с профессором Снейпом, так что самоанализ для вас — вещь привычная.

—Я был в магазине один, без присмотра. Обычно отец решал, с кем мне водить дружбу. Крэбб и Гойл меня устраивали, но они всегда смотрели мне в рот, а хотелось дружить с кем-то на равных. Вижу: стоит мальчишка — почему, думаю, не поболтать.

— И это несмотря на то, что он выглядел, как магл, и явно был не вашего круга, — заметила Шицзуки.

— Да, — согласился Драко. — Он мне почему-то очень понравился. Наверное, потому, что в нём было достоинство. Честно говоря, я-то сам трусил, а он, если и нервничал, то вида не показывал.

— Вы много наломали дров за пять лет учёбы. Оба, — добавила Шицзуки-сан. — А потом к вашим чувствам стало примешиваться осознание того, что Поттер, в сущности, ваш враг, что он представляет угрозу для вашего отца. Вам пришлось выбивать из себя слабость с кровью — правда, это была кровь из чужого разбитого носа.

— Пожалуйста, не напоминайте мне об этом, — попросил Драко и болезненно поморщился. — Это такой стыд. Я никогда раньше не бил человека, а тем более так — ногой по лицу. Северус говорил, что моя агрессивность во многом была следствием полученной метки, но это слабое утешение. Всё равно — никогда себе не прощу.

— Moosivake arimasen, — задумчиво произнесла Шицзуки. — Это значит «нет мне прощения и извинения».

— Я весь последний год только и делал, что просил прощенья, — вздохнул Драко.

— Так это хорошо. Признавать свою вину нужно уметь — не все люди это могут.

За спиной послышался шорох песка. Драко обернулся. Подбежав к нему, Гарри издал какой-то воинственный клич, схватил его за плечи, затряс; присев на корточки перед каталкой, обнял, чуть не задушив.

— Осторожней, юноша, — засмеялась Шицзуки-сан, — вы так уморите своего друга.

Гарри поднялся на ноги и отошёл в сторону, глядя за спинку кресла. На плечо Драко легла рука, и он накрыл её своей ладонью. Снейп наклонился и поцеловал крестника в макушку.

Мисс Амано встала.

— Мальчики, вы тут посидите немного. Профессор?

Снейп кивнул:

— Да, пройдёмся, пожалуй, Шицзуки-сан.

Гарри уселся в освободившееся кресло и посмотрел вслед Северусу и прорицательнице, неспешно идущим по мокрому песку.

— То, что она делает, — невероятно, Драко. Верно?

— Да, я так, пожалуй, поправлюсь раньше («Эванеско!» — мысленно убрал он пепел и окурок с песка).

Драко тоже смотрел на тех, двоих, гуляющих по пляжу. Иногда они останавливались, разворачиваясь лицом друг к другу. Он невольно оценивал то, как они смотрятся рядом, — хотя вроде не было ничего, что бы могло заставить так думать. Он улыбнулся, видя, как обычно несколько сутулый крёстный распрямил спину и стал казаться ещё выше, так что макушка женщины едва доставала ему до плеча. Их разговор, видимо, перескакивал с предмета на предмет, пару раз они засмеялись чему-то.

— Вы опять выясняли отношения? — спросил Малфой друга.

— Выясняли, — вздохнул Гарри.

— Ну и?

— Выяснили теперь уже окончательно.

— Хвала Мерлину! — Драко обернулся в сторону Гарри. — Ты получил, что хотел?

Несмотря на сухость, вопрос был задан самым дружеским тоном.

— Да, — просто ответил Гарри и пожал протянутую руку.

Драко вновь посмотрел на крёстного и Шицзуки. Она что-то говорила, а он внимательно слушал. Потом они развернулись и пошли в их сторону.

— Ну, что же, Драко, — давайте прощаться, — улыбнулась мисс Амано и протянула юноше руку, которую тот с почтением пожал и поклонился.

— Гарри, я вас жду возле поста мисс Малик.

Когда Поттер попрощался с Северусом и Драко и вошёл в здание больницы, подойдя к посту своей бывшей медсестры, он услышал обрывок разговора.

— … и я настоятельно советую вам всё же остаться на ночное дежурство, мисс Малик, — тихо говорила Шицзуки-сан. — поверьте, я не хочу давить на вас. Просто сделайте это.

— Ну, я не знаю, — девушка была недовольна. — Хорошо.

Увидев Гарри, мисс Амано улыбнулась и, бросив мимолётный взгляд на Миллисенту, словно проверяя, хорошо ли та усвоила сказанное, направилась вместе с ним к выходу. Он благополучно трансгрессировали под платан за домом на площади Гриммо. Сославшись на срочные дела, мисс Малик распрощалась, обещав, что ещё появится до своего отъезда в Хогвартс.

У Гарри осталось странное ощущение недосказанности, которое почему-то рождало тревогу.

* * *

Подойдя к своей машине — той самой синей «Хонде», которую заметил Гарри из окна, — и, сняв с неё защиту, мешавшую всяким неблагонадёжным личностям посягнуть на чужую собственность, Шицзуки застыла перед раскрытой дверью салона.

— Yabаi! — прошипела она. Метнувшись к стене дома, она провела пальцами по стене, потом ещё и ещё, прежде чем успокоилась. Сев, наконец, в машину, Шицзуки покинула площадь Гриммо.

Спустя некоторое время, проходящий по улице пожилой мужчина, ведущий на поводке такого же пожилого терьера, был очень удивлён поведением своей собаки. Остановившись возле стены, пёс зарычал. Подняв взгляд на кирпичную кладку, старичок недоумённо замер. Он никак не мог понять, что могло оставить на стене такие глубокие, ровные борозды.

«Луна в 12 доме, особенно гармоничная, —

А. Подводный

7 июля 1998 года

9.30 утра. Площадь Гриммо

Почему-то обитатели дома проснулись сегодня очень рано, несмотря на то, что вчера «кутили» до поздней ночи. Были все Уизли (включая Флёр), Ремус и Тонкс. После весёлого совместного ужина, плавно перешедшего в танцы под волшебное радио, на площади Гриммо вместе с Гарри остались Джинни, Рон и Гермиона.

Всё было замечательно, за исключением трёх вещей. Во-первых, Гарри всё ещё тяжело было видеть Билла, он сразу вспоминал о кошмаре на его свадьбе. Во-вторых, он почувствовал дикое смущение при виде заметно округлившегося живота Флёр. Беременность совершенно её не портила — она даже расцвела, — а куда ж больше?

Но всё же Гарри вдруг всерьёз задумался о противозачаточных зельях — не для Джинни, а для себя. Ему как-то не хотелось, чтобы она вообще пила зелья. После прошлогодних зимних каникул, когда Джинни провела несколько дней в его доме, и между ней и Гарри впервые была близость, он проштудировал книгу, которую нашёл в библиотеке Блэков, — те не были склонны излишне плодиться и размножаться.

Рецепты зелий для женщин ввергли его в ступор составами, сложностью приготовления и маленьким сроком хранения. Зато зелья для мужчин почему-то готовились быстро, хранились долго и действовали длительное время. Гарри пришёл к неутешительному выводу, что у магов было, видимо, принято, что решение о том, иметь или не иметь детей, принималось мужчиной. В данном вопросе превосходство было, увы, на стороне маглов. А ведь варить зелье в первый раз целесообразно было под чутким руководством — и понятно чьим.

Билл с женой тоже танцевали вчера вечером. Вернее Билл обнимал Флёр, прислонившуюся спиной к его груди, и оба тихо покачивались в такт музыке. Гарри с доселе неведомым чувством умиления наблюдал, как мужчина трогательно ухаживает за беременной женой: помогает ей сесть на стул, подносит воду, осторожно вытирает платком капельки пота, выступившие над капризно очерченной верхней губой. И Гарри невольно представлял на их месте себя и Джинни, и понимал, что прекраснее этого ничего вообразить не в состоянии. Только это будет ещё не скоро.

Гарри поинтересовался у Билла, кого они ждут. Оказалось — девочку. «Лет через шестнадцать в Хогвартсе будет твориться нечто», — подумал Гарри. Ему привиделась вдруг девчушка с рыжими волосами и зелёными глазами — маленькая Лили. Лили Джинневра Поттер. В какой-то момент Флёр тихо ойкнула, и они с мужем посмотрели друг на друга, как люди, которые знают некую тайну. В ответ на удивлённый взгляд Гарри, Флёр пояснила: «Брыкается». Когда до Гарри дошёл смысл её слов, он нервно закашлялся, и чуть не провалился на месте, когда миссис Уизли-младшая предложила ему приложить руку к её животу, чтобы почувствовать, как это происходит. Билл кивнул, и когда Гарри решился на столь отважный поступок, он ощутил, как его что-то толкает в ладонь. «Это она так пяткой маму», — улыбнулся Билл. Гарри обернулся к Джинни — не сердится ли она, но та смотрела на него с гордостью и нежностью.

* * *

Проснувшись, друзья позавтракали и уже подумывали, чем бы заняться на досуге, естественно не забыв навестить Драко и профессора Снейпа. Идти в Косой переулок Гарри не хотелось по понятным причинам. Тогда Гермиона предложила сходить в кино, тем более что Рон и Джинни никогда там не были. Гарри сбегал за газетами. Гермиона предложила начать с чего-то известного и проверенного временем. Хотя для Гарри, смотревшего фильмы только урывками по телевизору, который постоянно оставался включённым в гостиной Дурслей, рассуждения Гермионы о том, на что лучше пойти — на фантастику, триллер или мелодраму, были такой же китайской грамотой, что и для брата с сестрой. Наконец в одном из кинотеатров обнаружились «Звёздные войны. Новая надежда». Выслушав краткие пояснения Гермионы, все единогласно решили идти на них, тем более что кинотеатр находился недалеко и этот район был уже вполне приличным.

Девочки пошли наводить красоту. «Вот женщины! — проворчал Рон. — До начала ещё целых три часа!» Поэтому сели играть в шахматы. Было жарко, несмотря на утро, и окна пришлось открыть — заклинанием проветривания ни Гарри, ни Рон не владели. В самый разгар наступления белых, которыми играл Гарри, с улицы послышался резкий визг тормозов. Рон никак не отреагировал на этот звук, а Гарри всё же подошёл к окну и увидел синий автомобиль, который показался ему неожиданно знакомым. Из машины выскочила мисс Амано и бросилась к двери. Гарри, сопровождаемый удивлённым возгласом Рона, ринулся в прихожую. Он распахнул дверь с первым же стуком.

—Что случилось, Шицзуки-сан? — потрясённо воскликнул Гарри, глядя на испуганную женщину, вчера ещё такую безмятежную и спокойную. Лицо — растерянное и бледное — теперь выглядело более живым и человечным, чем обычно.

— Гарри-сан! Как вы связывались с больницей? — задыхаясь, спросила мисс Амано.

— Через каминную сеть. А что…

— Пойдёмте, — она подхватила его под локоть и почти потащила за собой в гостиную пред ясные очи ошарашенного Рона.

— Мне нужно срочно поговорить с директором! Быстрее же, Гарри!

Бросив в камин горсть порошка, тот назвал адрес больницы и номер палаты. Сунув голову в зелёную дымку, Гарри огляделся: палата была пуста.

— Его нет. Я посмотрю у Драко, — сказал он дрожащей женщине. — Вы не расстраивайтесь, Шицзуки-сан. В крайнем случае, трансгрессируем туда.

— Нет, я не могу в таком состоянии.

— Я тогда один, и передам всё, что нужно, — Гарри вновь заглянул в камин. —

Северус!

* * *

Его больше нет, мальчишка убил его, не могу добраться, с каким наслаждением я вырвала бы его сердце. Тот виновен тоже, придётся выбирать, ты знаешь, весь вопрос в том, кому я хочу причинить больше боли, хочу, чтобы мальчишка страдал, значит, убьём его наставника… Не кричи, тебя всё равно никто не услышит, нет, кричи громче, ты только доставляешь мне этим удовольствие, так легко будет проникнуть в твой никчёмный мозг и увидеть. Легилименс! Плохо, раньше получалось лучше, я совсем ослабела, раньше всё было по-другому… Смотри, здесь была метка, настоящая, я вырезала такую же на коже, раньше я чувствовала, а теперь ничего не осталось, хочешь себе такую же… Маглы иногда тоже бывают умны, зачем магия, ножом проще, кричи громче. Легилименс! Уже лучше. Щенок весь в отца пошёл, такой же идиот, мать тоже не лучше была, но кровь всё-таки, жаль нельзя обоих, времени не хватит. Легилименс! Такие ничтожества, как ты, полезны, а по частям ещё полезней… Давай, покричи ещё, а какая тебе разница, будет твой лысый череп окровавленным или нет. Хочешь, я наложу на тебя Империо, ты выдерешь волосы по моему приказу с мясом, хочешь? Не слышу. Хочешь? Не слышу! Легилименс! Придётся убить быстро, жаль Кнут Гриндевальда не применяю, слышала, он боится этого… Лорд не успел меня научить. Думаешь, Круциатус… Есть много других развлечений, мы с тобой развлечёмся, позже. А ты пока подумай, чего бы тебе хотелось.

Больница Св. Хедвиги. Брайтон

— Они же появятся у нас после обеда, кажется?

— Да, крёстный.

Снейп взял с тумбочки увесистый том Шекспира.

— Проштудировал от корки до корки? — поинтересовался он.

— Кое-что даже перечитал, — ответил Драко, — «Гамлета», например. И ещё «Макбета». Но я всё же не совсем понял, хотел ли Гамлет мстить за отца или нет?

— Принц считал, что у него нет выхода, — пояснил Снейп. — Но, будь у него выбор, он отказался бы. Видишь ли, Гамлет понимал, что отец, в сущности, велел ему вмешаться в действие провидения. Старый король ведь был небезупречен при жизни (это ещё мягко сказано), и он оказался в чистилище за грехи. Возможно, если бы его не убили, он упал бы ещё ниже. Души в чистилище не праведны, и поэтому король без зазрения совести хочет, чтобы сын совершил смертный грех.

Так что Гамлет разрывается между долгом перед отцом и долгом перед своей душой. После смерти Полония — совершенно бессмысленной — принца уже ничто не может остановить. К чему было убивать Розенкранца и Гильденстерна? Только за то, что они дураки?

— Знаешь, мне совершенно не понравился Горацио, — заметил Драко. — Очень скользкий тип.

— Вот как? — рассмеялся Северус.

— Или слишком приземлённый. Ему бы следовало отговорить принца от мести, а он просто наблюдал, куда всё катится.

— Горацио всё же простой студент, а Гамлет — наследник престола. Между ними не возможно было полное равенство в дружбе. И потом Горацио, видимо, считает, что Гамлет обречён.

— Почему?

— Потому что в среде, где он рос и воспитывался, не принято мучиться сомнениями и решать сложные морально-этические проблемы, — ответил профессор. — А «Макбет»? Почему ты его перечёл?

— Страшная вещь, — Драко поёжился. — Вот этот отрывок… Меня даже колотило, когда я прочёл его в первый раз…

Драко протянул руку за книгой, уверенно пролистнул несколько страниц и прочёл:

— Казалось мне, раздался вопль: «Не спите!

Макбет зарезал сон» — невинный сон,

Распутывающий клубок забот,

Сон, смерть дневных тревог, купель трудов,

Бальзам больной души, на пире жизни

Второе и сытнейшее из блюд…

… Всюду нёсся вопль: «Не спите!

Зарезал Гламис сон. Не будет Кавдор

Отныне спать. Макбет не будет спать!»

— Ты хорошо читаешь, Драко, — заметил Снейп. — Очень хорошо.

— Северус!

Оба обернулись на возглас и увидели парящую в камине голову Гарри.

— Что такое? — встревожился Снейп.

— Подожди, сейчас… — Гарри исчез, затем из камина послышались голоса, затем в зелёном пламени появилась голова мисс Амано.

— Gokigenyou! Господин директор! Прошу вас — это очень важно. Вы не знаете, мисс Малик оставалась на ночное дежурство?

Драко сел на постели.

— Шицзуки-сан, я точно знаю, что её не было, — сказал он.

Женщина ахнула, и на секунду её лицо пропало, затем появилось вновь.

— Господин директор! Нужно, чтобы кто-то из мракоборцев проверил, дома ли она. Прошу вас!

— Да, Шицзуки-сан, сию минуту. Побудьте какое-то время у Гарри, пожалуйста.

Мисс Амано кивнула и исчезла вместе с зелёными языками пламени.

Снейп вышел из палаты. Драко подумал, что, наверное, он зря связывал свой непонятный страх с Северусом. Вполне возможно, его вызывало появление в палате мисс Малик. Драко просто не воспринимал эти эмоции как-то относящимися к ней, потому что она принадлежала к посторонним. И он о ней вообще не думал.

* * *

Раньше было намного проще, ты не думай, я садистской никогда не была, всегда убивала быстро, знаешь — это такое чувство — в тот момент, не люблю это выражение, когда душа отделяется от тела, и ты это видишь — это так прекрасно. Свет от смертельного заклятия ни с чем не спутаешь — это самый совершенный зелёный…

Рыцарь наш грёбаный, видишь, сестре помог. А мне не стал помогать, хотя я просила его, а он говорит — тебе нельзя иметь детей, у тебя Метка, кого ты родишь, какое чудовище. Ну и что, что чудовище, моё чудовище, я бы его любила… Что ты пялишься на меня?! Не смей так на меня смотреть! Не смей, я сказала! Ты не будешь больше на меня смотреть!

7 июля 1998 года

10.15. утра. Площадь Гриммо

Она продолжала стоять у камина, скрестив руки и опустив голову, так что волосы совершенно скрыли её лицо.

— Шицзуки-сан, — позвал Гарри и поёжился, посмотрев в янтарные глаза, — вы присядьте и успокойтесь.

Женщина опустилась на предложенный стул и, видимо, только теперь заметила Рона.

— Здравствуйте, — произнёс тот.

— Извините. Вы мистер Уизли, верно?

— Да.

— Рада знакомству, — Шицзуки говорила на автомате, только из вежливости.

Рон открыл, было, рот, но Гарри жестом попросил его помолчать. На лестнице послышались шаги, и в гостиную заглянула Гермиона. Гарри подошёл к ней.

— Что-то случилось? — спросила она шёпотом.

— Я не совсем понял… Шицзуки-сан почему-то тревожится о мисс Малик, если только она не ошибается. Слушай, она в таком жутком состоянии…

— Ладно, всё ясно. Не будем вам мешать. Пойду, предупрежу Джинни, — так же шёпотом ответила девушка.

Гарри вернулся к мисс Амано.

— Шицзуки-сан, может, воды? — нерешительно произнёс он. — Что вам предложить — вы только скажите.

Она даже смогла улыбнуться, одними губами.

— Я закурю, если вы не против.

— Да курите, пожалуйста.

И Гарри переместил из кабинета пепельницу Северуса.

Они ждали минут пятнадцать-двадцать. Рон потихоньку ушёл наверх. Количество окурков росло. Хорошо ещё, что окно оставалось открытым. Наконец, в камине взвились зелёные языки.

— Мисс Амано, — позвал Снейп.

Женщина подошла к камину и опустилась на пол в традиционной позе, как всегда сидят японцы на циновках возле своих низеньких столиков.

— Один из мракоборцев был у мисс Малик. Она дома, и с ней всё в порядке. Во всяком случае, мракоборец не заметил ничего необычного, никаких следов посторонней магии. Они также проверили и другой вариант. Целитель Бенигнус прислал сову. Он почувствовал себя плохо и будет на работе только к вечеру. Его также посетили. Говорят, вид у него, правда, больной.

Шицзуки выслушала всё это с непроницаемым лицом.

— Больше ничего необычного не было, господин директор?

— Пока ничего необычного. Всё, как всегда, — ответил Снейп.

— Попросите всех четверых остаться в Лондоне, сэр. На всякий случай. Пожалуйста, — тихо попросила Шицзуки.

Голова Снейпа кивнула.

— Гарри! — тот подошёл к камину. — Не нужно сегодня навещать нас. Останьтесь в Лондоне.

— Но…

— Гарри! Сделай, пожалуйста, как я тебя прошу.

— Хорошо, — расстроено произнёс тот.

— Не переживай. Увидимся завтра. К вечеру я уже буду у тебя. До свидания, Шицзуки-сан.

Положив ладони на колени, она молча поклонилась. Снейп исчез.

— Что вы собирались сегодня делать, Гарри? Помимо посещения больницы? — спросила женщина.

Он слегка замялся.

— Собирались идти в кино.

— Вот и хорошо. Вы не волнуйтесь, не переживайте. Всё утрясётся. Бывает, что и я ошибаюсь. Я поеду в Брайтон и побуду там какое-то время.

— Хорошо, — Гарри только что осознал, что сидит в такой же позе, что и Шицзуки-сан. Осознал потому, что почувствовал заметный дискомфорт в области поясницы.

Мисс Амано легко поднялась на ноги. Гарри же, встав, обнаружил, что ещё и ноги затекли.

— Вы неправильно распределяете центр тяжести, — она не смогла удержаться от улыбки.—И ещё (это она прошептала на ухо) мужчины не так сидят. Ну, что же, Гарри, — увидимся, я думаю.

Проводив гостью, он некоторое время стоял у двери, слушая шум отъезжающего автомобиля.

* * *

Пришлось выпить эту гадость. Что они забегали? Жаль, ты уже ничего не видишь: представляешь, какое зрелище? Смотришь на себя с ножом в руке, отрезающего по кусочку от собственного тела… Энервейт! Нет, подыхать рано. Не надейся. Ты мне ещё понадобишься.

* * *

Ей очень повезло, потому что она дважды избежала столкновения с машиной на встречной полосе. Небо над Брайтоном было затянуто облаками, было душно, накрапывал мелкий дождь. Благополучно миновав посты мракоборцев и какую-то незнакомую сиделку в коридоре, Шицзуки постучала в палату Снейпа и, услышав ответ, вошла.

Бэндзайтэн отвернула от неё сегодня свой лик. Снейп был не один. При появлении Шицзуки ещё один человек поднялся со стула ей навстречу — верзила-негр в мантии мракоборца.

— Ещё раз здравствуйте, мисс Амано, — профессор пожал ей руку.

— Не хочу показаться невежливым, Северус, но может, ты объяснишь, кто эта юная леди? — пророкотал басом негр. — Я не получал никаких докладов о посетителях.

— Мисс Шицзуки Амано — новый профессор прорицаний в Хогвартсе, — пояснил Снейп.

— С каких пор? — удивился мракоборец.

— Я подписал назначение три дня назад, Кингсли. А в чём, собственно, дело?

— Я ни разу не видел никакого упоминания о мисс Амано в сводках за последние три дня, — мракоборец опустил руку в карман мантии.

— Кингсли! — предостерегающе прошипел Снейп.

— Мистер Бруствер, — чернокожий мужчина замер при звуках своей фамилии и настороженно посмотрел на Шицзуки, всё ещё держа руку в кармане, — прошу простить меня. Отсутствие меня в сводках объясняется просто: меня никто не видел. Мне не хотелось тратить время на пустые формальности, тем более, что всю свою жизнь я провела среди маглов, и времени на выяснение моей личности ушло бы очень много. Поэтому я воздействовала на сознание ваших сотрудников, и меня никто не замечал.

— Какого рода заклятия вы применяете? — холодно спросил бывший член Ордена.

— Я не владею заклятиями, это моя природная магия, — ответила Шицзуки, а Снейп при этих словах издал что-то вроде приглушённого стона.

— Кингсли, на два слова, — он взял мракоборца под локоть и вывел того из палаты.

Шицзуки поняла, что она в очередной раз проштрафилась. Но спокойно продолжала стоять посреди палаты и чувствовала, как магия медленно заполняет её. Потом закрыла глаза, и перед мысленным взором предстали огромный замок над озером, блистающий тысячью зажжённых окон; чёрный океан колеблющихся под ветром верхушек древних деревьев, и необыкновенно большая и яркая луна, застывшая над водой.

Она не слышала, как мужчины вошли в палату, настолько была погружена в себя. Лишь негромкий голос профессора заставил её очнуться. Мракоборец Бруствер смотрел на неё уже без напряжения, но всё же недовольно.

— Мисс Амано, — начал он, — я бы советовал вам больше не проводить подобные опыты на служащих Министерства. Должен сказать, что моей прямой обязанностью сейчас является ваш арест. Да, не удивляйтесь. Вы применили магию, не относящуюся к разряду человеческой, к мракоборцам, находящимся при исполнении служебных обязанностей. Я, конечно, улажу все формальности, но исключительно по просьбе профессора Снейпа. Сейчас можете остаться и решить вопросы, из-за которых вы приехали, но без моего ведома — из больницы ни ногой. Я провожу вас. Вы на чём сюда добирались? На машине? Вот и хорошо. Я лично провожу вас до машины.

Он собрался уходить, но Шицзуки остановила его:

— Мистер Бруствер, подождите. Позвольте узнать: что именно обнаружили мракоборцы у мисс Малик и целителя Бенигнуса?

— Так-так, — с расстановкой промолвил мракоборец, — значит, весь этот переполох возник из-за вас? Тогда объясните, пожалуйста, с чего вы взяли, что этим двоим что-то угрожает? Только не говорите мне о том, что у вас было видение.

Шицзуки недоумевающе посмотрела на Бруствера, но обратилась к Снейпу:

— Господин директор, я не совсем понимаю: если в вашем обществе такое отношение к прорицателям и ясновидящим, как этот предмет ещё уцелел в школьной программе? — затем обернулась к мракоборцу. — Мистер Бруствер, я привыкла отвечать за свои слова. Насчёт целителя ничего не могу сказать — я с ним ни разу не пересекалась. В случае с мисс Малик я могу ошибаться в деталях, но не в главном: ей грозит опасность. В чём состоит она, я не знаю — по той простой причине, что я без согласия человека в его сознание и в его информационное поле не вламываюсь. Но близкую смерть я определяю безошибочно.

— И вы готовы вмешаться? — удивился Бруствер. — Разве прорицателям это дозволено?

Шицзуки твёрдо возразила:

— Такое дозволяется при определённых условиях. Как объяснить вам… Есть такая старинная легенда, кажется, польская. Одного врача полюбила смерть. Она дала ему эликсир от всех болезней и сказала: «Если ты увидишь меня у изголовья больного — смело применяй лекарство. Но если я буду стоять в ногах умирающего, — не вмешивайся, потому что этот человек принадлежит мне». Так вот, в данном случае смерть стоит у изголовья. И если у человека есть возможность выжить — он должен иметь право воспользоваться этой возможностью.

Бруствер вздохнул:

— Ну что же, мы усилим охрану, проследим за передвижениями мисс Малик, а заодно и целителя. Вы не скажете: эта опасность — она имеет какой-то временной промежуток?

— Да, двое суток, — ответила Шицзуки.— но скажите, почему вы так уверены, что к этим людям не применяли никакой магии?

— Логично. Видите ли, мисс Амано, мракоборцы могут определить, кто именно применял магию в помещении — хозяин или посторонний. В обоих домах не было и следа чужой магии, только жильцов. — Бруствер уже повернулся, было, к двери, но помедлил.— Ну, мисс Амано, если этот переполох окажется напрасным…

Шицзуки побелела, а глаза её вспыхнули жёлтым.

— Вы понимаете, мистер Бруствер, что вы только что сказали, — зло прошептала она.

Мгновение в палате висела звенящая тишина. Бруствер тяжело вздохнул:

— Да, я не подумал, простите, — он обернулся к Снейпу, — заработался я, Северус. Не дождусь, когда вас всех выпишут. Вначале пришлось опекать эту надежду нации — кто его только избрал, а теперь ещё и вас охранять. Я, в конце, концов, боевой маг, а не телохранитель.

— Вы охраняли премьер-министра? — поинтересовалась Шицзуки, чтобы разрядить обстановку?

Бруствер усмехнулся и кивнул.

— Его не скоро переизберут, — заметила прорицательница, — Он, конечно, неплох в вопросах экономики, но втянет Великобританию в международный конфликт на Ближнем Востоке.

— Пожалуй, буду голосовать за его противника — из принципа, — шутливо пообещал Бруствер.

— Разве маги голосуют на выборах? — засмеялась Шицзуки.

— Те, кто живёт среди маглов, как я, — голосуют, почему бы нет? Ну, что ж, Северус, когда вы закончите, вызовите меня.

Бруствер покинул палату. А Снейп наконец-то усадил Шицзуки в кресло.

— Очень хороший человек, — заметила женщина-лиса.

— Это правда, — согласился Снейп, — но, я думал, вы обиделись на него.

— За что? Это я виновата в сложившейся ситуации. Но мне казалось — так легче.— Шицзуки задумчиво нахмурилась. — Он сказал, что мракоборцы проверили дома на наличие посторонней магии, но ведь они не могут прочитать эмоциональный фон. Пожалуй, мне стоило бы…

— Нет! — это прозвучало так необычно резко из уст до сих пор корректного профессора Снейпа, что женщина замерла и посмотрела в глаза мага, показавшиеся ей ещё более чёрными, чем обычно. — Вы никуда не поедете, мисс Амано! Я настаиваю. Как ваш непосредственный начальник, я вам запрещаю это делать. Если уж преподавание в Хогвартсе для вас так важно.

— Мне ничего не грозит, — попыталась возразить Шицзуки.

— Нет же, я сказал, — он слегка возвысил голос. — Законы против полукровок ещё не отменены полностью. Не дай бог, вы где-то допустите ошибку. Меня не будет рядом, Кингсли не будет рядом, чтобы заступиться за вас.

Шицзуки закрыла глаза. Она лихорадочно перебирала все возможные варианты развития событий, но не видела выхода. Его не было. Просто не было.

— Да, сэр, как вам угодно, — сказала она.

— Шицзуки, не сердитесь,— он сжал её ладонь так, что она чувствовала пульсацию крови в его и своей кисти. — Вы не привыкли к нашему миру, вы не знаете его обычаев и законов, вы, наконец, плохо представляете, какая сейчас обстановка в Магической Британии. Скримджер, конечно, не опускается до репрессий, как покойный Крауч, но ближайшие год-полтора положение всё ещё будет напряжённым. Нам просто повезло, что подразделение по охране больницы возглавляет бывший член Ордена Феникса. Будь это кто-то другой, я ничего бы не смог сделать. Разумеется, вам удалось бы уйти — я не сомневаюсь, но в тот же день я был бы вынужден подписать другой приказ — теперь уже о вашем увольнении.

— Простите, сэр, — вздохнула устало Шицзуки, — вы правы.

Но в её речи явственно читалось сомнение.

— Мерлин! Почему вы думаете, что я не способен вас понять? — тихо произнёс Снейп. — Вы же всё обо мне знаете. Вы видели, сколько раз мне приходилось стоять в стороне и молча наблюдать за тем, что происходит, и не иметь возможности вмешаться, потому что долг того требовал! Вы тоже должны решить, в чём ваш долг.

Шицзуки печально улыбнулась:

— Да, вы правы, сенсей. Главное — решить, что является наиболее важным. И не для себя.

Плечи Снейпа дрогнули от беззвучного смешка.

— Как вы меня назвали? Сенсей?

— В Японии это обычное обращение в преподавательской среде, — спокойно заметила женщина.

— Тем не менее, вы так мне и не ответили: вы не поедете к этим людям? — спросил профессор.

— Нет, не поеду.

— Обещаете?

— Обещаю. Но в Лондон я тоже не поеду. Сниму номер в Брайтоне и побуду эти сутки поблизости.

— Почему вы просто не прочитали мисс Малик? — спросил Снейп. — Знаю, знаю, без разрешения нельзя.

— Я попросила разрешения — она мне отказала, — ответила Шицзуки. — Она даже не позволила просмотреть линии на её руках. Понимаю, о чём вы думаете: нельзя ли было один раз забыть о принципиальности? Нет. Однажды я это сделала, и зареклась повторять. Но это глубоко личное.

Они замолчали. Каждый думал о своём. Шицзуки — о том, что ей сегодня предстоит, о том, что ей в очередной раз придётся обмануть доверие директора. Снейп же вспоминал фразу, обращённую к нему, которую он слышал давно, в другой жизни: «Больше всего мне бы хотелось запереть тебя и никуда не отпускать». Возможно, сейчас именно это и стоило бы сделать, и как жаль, что он не имеет на это права.

Площадь Гриммо

Фильм был воспринят восторженно. Гермиона сидела в кинотеатре и тихо радовалась тому обстоятельству, что зал был полупустым, иначе бы их давно уже удалили с сеанса. Вопросы сыпались на неё, как из рога изобилия — по крайней мере, первую треть фильма. «А это кто? А он за кого? А Люк узнает, кто его настоящие родители? А Лею спасут? А как это делали? А где они взяли такого мохнатого (это о Чуи)? А кто в кого влюбится?» Потом начался анализ, пошли ассоциации: Палпатин — Вольдеморт, имперцы — Пожиратели, Оби Ван — Дамблдор. «Ну, уж нет, — это Гермиона, — Дамблдор — магистр Йода. Но он будет в следующем фильме». Пришлось пообещать, что они обязательно посмотрят все эпизоды. Гарри с некоторым беспокойством поглядывал на Джинни, которая всякий раз, когда в кадре появлялась принцесса Лея, очень внимательно рассматривала её причёску. Но стоило впервые зазвучать хриплому дыханию, как всё было забыто: спецэффекты, световые мечи, планеты и звездолёты. Лорд Дарт Вейдер потряс друзей Гермионы до глубины души. «Это они ещё не знают, чей он отец», — с некоторой долей злорадства думала она. Определённо, нужно было срочно вести их на

Эпизод пятый. «Нет, Оби Ван — это точно Дамблдор, он же пожертвовал собой ради Люка», — за этот комментарий Рон получил локтями в рёбра от обеих девушек. К счастью, Гарри был так захвачен фильмом, что не обратил внимания на слова Уизли.

Вернулись домой. Девушки пошли готовить обед, сплетничая по ходу дела на тему «Все мужчины — большие дети». «Мужчины» же вплотную занялись трансфигурацией. Спустя полчаса маленький имперский штурмовик едва не влетел в кухонную стену и не угодил на сковородку с отбивными. За ним гнался истребитель повстанцев. Вооружившись шумовкой и скалкой, наподобие световых мечей, Гермиона и Джинни пошли утихомиривать разыгравшихся великовозрастных олухов. «Да прибудет с вами сила!» — приветствовали их два джедая, облачённые в плащи с капюшонами. «Прибудет, прибудет!» — «Спасайтесь, братья, ситхи наступают!» — заорал Рон, и джедаи мигом трансгрессировали на второй этаж, заблокировав подходы. Забрав боевые трофеи — истребитель и штурмовик — девушки гордо удалились на кухню. «Слушай, может, вернём, пусть развлекаются, — спустя некоторое время предложила Джинни. — Такое чувство, словно игрушки у малышни отняла, честное слово». Гермиона не успела ответить, как на кухню вплыла достаточно солидных размеров Звезда Смерти…

Приведя кухню в божеский вид после сражения, они пообедали. Под чутким руководством Джинни, Гермиона делала успехи на поприще кулинарии, и те самые многострадальные котлеты были оценены по достоинству. Самое забавное, что их оценил даже Кикимер, приглашённый в качестве дегустатора. Хотя периодически в его речи звучало «гр.. гр…», он теперь относился к Гермионе с уважением.

Вечер прошёл в разговорах, в воспоминаниях — наконец-то появились силы и желание говорить о приятных моментах из прошлого. Джинни удобно устроилась в объятиях Гарри, который дышал при этом через раз. Он смотрел на Гермиону и Рона, которые почти зеркально копировали их с Джинни, но при этом на лицах обоих нельзя было прочитать ничего, кроме привычки и спокойствия. «Жаль, — в который раз подумал Гарри, — но уж если не судьба, значит, не судьба».

Разошлись по комнатам ближе к одиннадцати. Гарри зашёл к Джинни, чтобы ещё раз пожелать ей доброй ночи. Та сидела на пуфике перед зеркалом, в длинном шёлковом халате цвета морской волны, и расчёсывала волосы. Это зрелище не прибавило Гарри стойкости духа. Девушка отложила щётку и развернулась лицом к нему.

— Какая ты красивая! — прошептал Гарри.

Джинни встала и обхватила его руками за шею. Всё ещё стараясь не терять головы, он легко касался губами лба, волос и нежного полупрозрачного виска с голубой жилкой.

— О чём ты вчера думал, когда смотрел на Билла и Флёр, признавайся, — тихо спросила Джинни.

— О нас с тобой, — ответил Гарри, обнимая её за талию.

— А ещё? — лукаво улыбнулась Джинни.

— Ох, — вздохнул он. — Да, я вдруг представил себе, какой была бы наша дочь.

— Когда мы поженимся, Гарри, ты сразу захочешь ребёнка? — удивилась девушка.

Он задумчиво перебирал рыжие пряди.

— Всё будет зависеть от твоего желания, солнышко. Только от твоего желания. А пока нам нужно быть повнимательнее, — с лёгким смущением сказал Гарри.

Джинни сняла с него очки и положила на туалетный столик. Привстав на цыпочки, она потянулась к его губам.

— Знаешь, Гарри, — прошептала она, — сегодня можно и без всяких зелий.

Вся выдержка испарилась в мгновение ока, он почти зарычал, стискивая в объятиях хрупкую фигурку:

— Джинни, я так соскучился!

8 июля 1998 года. 2. 57.

Гарри приснилось, что он идёт по безлюдному коридору больницы Св. Хедвиги, ярко освещённому плавающими под потолком шарами. Он подходит к двери палаты Северуса, спокойно заходит внутрь, в темноту. Зажигает свет. Стены, кое-где потолок, кровать забрызганы кровью. Под ногами чернеют лужи. И никого, пустота. Матрац скручен валиком к изголовью.

Он не вскрикнул, не вздрогнул, а просто открыл глаза, и некоторое время смотрел на вязкую расплывчатую мглу, которую мог разглядеть вместо потолка спальни. Встав осторожно, чтобы не разбудить Джинни, Гарри нашарил на туалетном столике очки, надел их. Все его движения были медленными, как у сомнамбулы. Сняв заклятия с двери, он сгрёб одежду и прокрался в свою комнату. Одевшись, Гарри написал Джинни короткую записку, чтобы она не волновалась и не сердилась, если случайно проснётся и не увидит его рядом.

Впервые в жизни ему хотелось выпить, как следует приложиться к бутылке с огневиски. То, что он испытывал сейчас, нельзя было назвать страхом.

Что за тоска! Словно невидимая ночница, вызванная его сном, присосалась своим мерзким ртом к сердцу и тянула последние силы. Но под действием алкоголя опасно было трансгрессировать.

Он всё же помнил наставления Северуса о том, что нельзя всецело доверять снам. Спустившись в гостиную, Гарри в свете уличных фонарей подошёл к камину, бросил горсть порошка, назвав адрес. И когда он погрузил лицо в зелёное пламя, ему в ноздри ударил солёный, раздражающий обоняние запах, который невозможно было спутать ни с чем.

* * *

Я скоро, очень скоро… А, ты уже не слышишь… Ненадолго же тебя хватило… Главное, не ошибиться, месть — это единственное, что я могу для сделать для моего Лорда. Я даже не знаю, хочу ли я уйти оттуда живой… Если бы можно было убить ещё и мальчишку, но я должна быть уверена…

Эта маленькая ручка всё ещё

Шекспир. «Макбет»

Больница Св. Хедвиги. 7 июля 1998 года. 20.15.

Мисс Малик пребывала в крайнем раздражении. С того самого момента, когда утром её навестили два мракоборца, она постоянно чувствовала, что за ней приглядывают. «Чёртова полукровка!» — думала сиделка. Она почему-то была уверена, что весь переполох устроила эта дамочка, новая хогвартская профессорша.

Сверившись с записями о посещениях, Миллисента удивлённо отметила, что ни профессора Снейпа, ни мистера Малфоя сегодня никто не навещал. «Что это вдруг?» Обстановка в больнице ощущалась нервозная. Мракоборцы слишком часто появлялись в коридоре. И всякий раз обязательно бросали внимательный взгляд в её сторону.

Осталось совсем немного… не вызвать бы подозрений, не ошибиться… воспоминания были слишком нечёткими… совсем не стало сил ни на что, даже на элементарную легилименцию.

Профессор Снейп сейчас был в палате Драко. До отбоя оставалось сорок пять минут. Завтра новый директор Хогвартса покидает больницу. Досадное обстоятельство, досадное.

Открыв ящик стола, Миллисента достала книгу «Личная жизнь великих магов» с закладкой на подробностях бурного романа между анимагом Леопольдом фон Зонненштайном и Гретель из Линнау, чернокнижницей и создательницей зелья Смертельного приворота, чей жертвой пал несчастный Леопольд. Гретель, впрочем, сама вскоре влюбилась в отравленного ею анимага (кстати, он превращался в ястреба), и упорно пыталась найти противоядие, а влюблённый безумец отказывался исцеляться и… бла-бла-бла. Миллисента с досадой захлопнула книгу и швырнула её в ящик стола. Редкостная пошлость! Как ей могло такое нравиться? Она посмотрела на часы и достала из сумки бутылочку с зельем. Наполнив мерный стаканчик, сделала глоток. Фу, гадость какая! А ведь пора бы уже привыкнуть.

Надо же, зачиталась всё-таки. Время уже к девяти подходит. А, вот и мракоборец. Они шастают по коридору каждые двадцать минут.

Какую иллюминацию устроили вокруг больницы! Маглы обязательно заметят. Кажется, потом в их газетах появляются сообщения о таинственных светящихся шарах в небе. Они, голубчики, думают, что смогут меня поймать. Когда это многосущное зелье можно было определить? Малыш Барти целый год провёл в Хогвартсе, учил Избранного, и хоть бы что.

Дверь напротив поста сиделки между тем отворилась. Северус Снейп направился к своей палате. Но войти в неё не успел.

— Профессор! — удивилась мисс Малик. — Вовсе не обязательно уж так скрупулезно выполнять больничные правила, тем более — вас завтра выписывают.

Он обернулся. Дверь так и осталась открытой настежь.

— Рад, что с вами всё благополучно мисс Малик, — улыбнулся он (сиделка недовольно скривила губы). — Драко сегодня не в настроении, знаете ли, устал. Все сегодня на взводе. Я усыпил его — пусть отдыхает.

Странное чувство возникло у Миллисенты, пока шёл разговор. Будь она маглой, она смогла бы дать ему определение. Такие ощущения появляются во всём теле, если долго стоять под высоковольтной линией напряжения. Длилось это недолго — минуты три.

— А ваша Кассандра почивает на лаврах? — желчно поинтересовалась Миллисента.— Вчера она всё пыталась убедить меня, позволить ей заглянуть в моё будущее.

— И вы напрасно отказались, мисс Малик, — ответил Снейп холодно, — это значительно облегчило бы всем жизнь. Потом, где вы видели Кассандру, почивающую на лаврах? Если бы вы знали, скольких нервов стоило ваше упрямство мисс Амано, вы вряд ли бы сейчас иронизировали. Доброй ночи!

Он вошёл в палату и закрыл за собой дверь. Миллисента обиженно хмыкнула. «Целитель Бенигнус в здании», — раздался металлический голос дверей. Пожилой мужчина шёл по коридору своей обычной, слегка подпрыгивающей походкой. Поравнявшись с постом, он поздоровался:

— Миллисента, дорогая, вы, как всегда, очаровательны!— он говорил ей эту фразу каждое их совместное дежурство вот уже четыре года.

— Я слышала, что вы заболели, сэр, — с участием промолвила мисс Малик.

— Представляете: простыл. Погода-то какая: жара, духота. Кажется, меня просквозило в автобусе.

Как ни странно, целитель свободно пользовался магловским общественным транспортом. У него был пунктик насчёт трансгрессии: он считал, что её неумеренное использование вредит здоровью.

— А что это у нас тут, слёт мракоборцев? — поинтересовался он.

— Это долгая история, сэр, — ответила мисс Малик. «Пожалуй, он зря вышел на работу — вид у него болезненный и взгляд какой-то угрюмый».

— Так вы зайдите ко мне между делом и расскажите, — попросил Бенигнус. — Работы, по большому счёту, в наше дежурство не предвидится. Лето выдалось на редкость праздное, кроме спасителей отечества практически никаких пациентов. Так что чуть попозже приходите.

— Хорошо, зайду обязательно, — пообещала Миллисента.

Как же мне плохо, как плохо… Мордред, сил никаких нет… Может, не стоит и мучиться с заклятием — перерезать ему горло, и дело с концом… Лорду бы это не понравилось, точно не понравилось… Как стыдно!

Проводив целителя взглядом, Миллисента взглянула на часы: до приёма зелья оставалось пятнадцать минут. Она отмерила порцию и поставила мензурку в открытый наполовину верхний ящик стола, чтобы не забыть. Мимо прошествовал мракоборец. «Их дежурит на этаже четверо», — определила сиделка. У неё было ощущение, что она должна была что-то сделать, но вот что именно — забыла. Взгляд её то и дело обращался к двери палаты № 18, прямо напротив поста.

8 июля 1998 года. 00 часов 40 минут

Захлопнув книгу, которую всё же пришлось читать, чтобы не заснуть и не пропустить приём зелья, Миллисента в который раз посмотрела на часы и решила всё же пойти к Бенигнусу. Когда она шла по коридору, её окликнул мракоборец:

— Мисс Малик, вы куда, позвольте узнать?

— Я к целителю Бенигнусу. Он просил меня зайти, — сквозь зубы процедила Миллисента. — А если бы я шла в ватерклозет, я тоже должна была бы вам докладывать?

Мракоборец, молодой парень, покраснел, как рак, и прошмыгнул мимо. «Да!» — злорадно усмехнулась про себя сиделка.

— Сэр, это я, — она заглянула в кабинет целителя. — Можно к вам?

— Конечно, дорогая, я вас жду. Я вас уже давно жду.

Ну вот, лучше всего сейчас… Хорошая подсобка у старика в кабинете: дверь плотно пригнана, и кровь не просочится. Пока ещё достаточно сил, надо действовать, иначе девчонку хватятся. Как только мракоборец пройдёт по коридору, будет самое время.

1 час 20 минут

Миллисента Малик вышла из кабинета целителя, аккуратно закрыв за собой дверь. Она вернулась на пост и стала ждать мракоборца. Увидев мерный стаканчик, она понюхала прилипшие капли зелья, потом посмотрела на этикетку бутылочки — «Идеальная фигура за три дня». Женщина усмехнулась своим мыслям.

* * *

Северус Снейп несколько раз просыпался от непонятной уверенности, что в палате вместе с ним находится кто-то ещё. Он пытался применить антидезиллюминационное заклятие, пытался обнаружить наличие мантии-невидимки, прочёсывал палату поисковым заклинанием, но всё было без толку. «Это начало паранойи?» — невольно усмехнулся он. Было ощущение, что нужно просто позвать кого-то, но он не помнил, кого именно. Измучившись от бесконечных попыток привести мысли в порядок, он вновь засыпал.

* * *

Как он изменился… Даже если он предатель, всё равно Метка должна была воздействовать на него. Почему же он не мучается, как я? Он тоже убивал, он варил для Лорда яды — о, какие яды! — почему же он может жить, а я нет? Это несправедливо…пожалуй, стоит попробовать спастись. Ведь мальчишка наверняка будет на его похоронах, возможно, его даже будут охранять — ну и что же? Если уж мракоборцы не смогли вычислить меня сегодня — не смогут и потом. Его подружка-грязнокровка вряд ли отсиживается дома — она же у нас не спаситель мира. Это было бы потрясающе… какие ощущения подарит смерть этой девчонки…

* * *

Миллисента Малик вошла в тёмную палату, зажгла свет на конце палочки и посмотрела на спящего человека. На её губах застыла мечтательная улыбка, словно она думала о чём-то приятном. Она направила палочку точно в цель, убрав перед тем свет: ей хотелось, чтобы палата озарилась зелёным сиянием.

1 час 30 минут

Перед закрытыми веками полыхнуло, но за секунду до этого какая-то сила сдёрнула Снейпа с постели и резко швырнула на пол. Раздался истошный женский вопль и дикий визг, звучащий на одной высокой ноте. Прежде чем Снейп перемахнул через кровать и нашарил в ящике палочку, на лицо ему упали тёплые брызги.

В палате творилось что-то невообразимое. Всё происходившее далее заняло всего несколько секунд, но Снейпу показалось, что время непонятным образом замедлилось. Он зажёг свет. Возле кровати, спиной к нему, в футе над полом левитировала Шицзуки, нависая над женщиной в мантии сиделки. Руки кицунэ безостановочно и методично двигались. Каждый взмах напряжённой кисти с сведёнными судорогой пальцами сопровождался разлетавшимися в разные стороны брызгами крови. Амплитуда взмахов увеличивалась, крови становилось всё больше.

— Петрификус! — крикнул Снейп, направив палочку в спину Шицзуки, но заклятие не подействовало.

Тогда он кинулся вперёд и, поднырнув под руки разъярённой женщины, оттолкнул её со всей силой, на какую был только способен, чувствуя, как по плечу словно мазнули остро отточенной бритвой. Ударившись ногами о тумбочку, Шицзуки боком упала на кровать. В эти мгновения он мог видеть её лицо, если это можно было так назвать. Однажды в Запретном лесу ему попалась лиса, поедающая добычу. Её окровавленная морда была растянута в хищном оскале, напоминающем какую-то безумную улыбку. То же самое выражение читалось на заострившемся лице с горящими глазами.

Позади рухнуло на пол тело Миллисенты Малик. Снейп обернулся. Справившись с внезапно подступившей дурнотой, хотя, казалось бы, он должен был повидать и не такое, Северус осмотрел тело женщины, покрытое месивом из пропитанных насквозь лоскутов мантии, и с изумлением обнаружил, что раны её поверхностны, за исключением двух, которые он тут же исцелил, чтобы уменьшить кровопотерю. Её бессознательное состояние объяснялось болевым шоком и потрясением. Он старался сдерживать гнев, и, наверное, поэтому обратил внимание на палочку Миллисенты, отлетевшую к стене. Тут он вспомнил, что перед тем, как Шицзуки напала на сиделку, была вспышка от заклятия, которого он избежал только благодаря женщине-лисе. Многолетняя подозрительность двойного агента заставила на всякий случай наложить на мисс Малик обездвиживающее заклинание.

Несмотря на звукоизоляцию, крики всё же были услышаны. В палату ворвались трое мракоборцев во главе с Бруствером. Снейп мысленно возблагодарил Мерлина.

— Что за… — Кингсли замер, в ужасе глядя на истерзанное тело сиделки, — кто это сделал?

Тут он посмотрел за спину Снейпа и медленно поднял палочку.

— Кингсли! — Северус вскочил на ноги и встал на линии поражения, направляя свою палочку в сторону других мракоборцев. Он знал, что Бруствер ни за что не нападёт на него, но в его сотрудниках не был так уверен. — Всё не совсем так, как вам кажется. Мисс Малик напала первой.

— Естественно, увидев ночью, в палате вверенного ей пациента…

— Да нет же, она напала на меня, пока я спал. Проверьте её палочку. Кингсли! Я не шучу! Проверьте палочку.

Бруствер поднял палочку сиделки, и, направив свою на её острие, произнёс:

— Priori incantatem!

Из палочки Миллисенты вырвалась зелёная змееподобная вспышка. Мракоборцы потрясённо переглянулись.

— Стаббе, Камберленд, — общая тревога, обыскать все помещения. Проверьте персонал — все ли люди на месте. Ишем, а вы обыщите пост мисс Малик.

Мракоборцы вышли, и только тут Снейп сообразил, что Шицзуки за всё это время не издала ни звука, и обернулся к ней. Она сидела, прислонившись спиной к тумбочке и обхватив руками колени. Её лицо, волосы, одежда были в пятнах уже запекшейся крови. А глаза, вновь ставшие карими, смотрели в одну точку.

Он опустился на колени рядом с оцепеневшей женщиной. Слева присел на корточки Бруствер.

— Шицзуки! Очнитесь, придите в себя! — она никак не реагировала на его слова, и он мягко коснулся её щеки. — Посмотрите на меня!

Непонимающим взглядом она скользнула по лицу Снейпа. Её ноздри вдруг задрожали, а глаза остановились на его окровавленном плече. Она потянулась пальцами к ране.

— Шицзуки, не надо, — он попытался удержать её, но она отбросила его руки — снова, и снова,— так что он решил не мешать, в противном случае его предплечья украшали бы потом многочисленные синяки, так как силу она явно не рассчитывала. Надорвав ткань пижамы и обнажив глубокий, идеально ровный порез, Шицзуки мгновенным движением приблизила лицо к ране и лизнула её. Чёрт, больно! Снейп со свистом втянул носом воздух. Но тут же почувствовал на ране тёплое дыхание, боль сразу исчезла, а через пару мгновений, когда женщина отстранилась, на плече не осталось даже следа.

— Мордред меня побери! — присвистнул Кингсли, и потемневшие глаза обратились к нему.

— Это не мисс Малик, — прохрипела Шицзуки.

— Что? Я не понял.. Почему вы не допускаете Империо?— спросил мракоборец.

— Это не мисс Малик! Мне знакома её аура — но это не она, это кто-то другой, — звучало будто два голоса: обычный голос Шицзуки и ещё чей-то, низкий и хриплый, возможно, голос её зверя.

— Многосущное зелье? — Кингсли нахмурился. — Пойду, отдам распоряжения.

Он быстро вышел из палаты. Снейп посмотрел на женщину, вновь сжавшуюся в комок.

— Шицзуки, не нужно так убиваться. Этот человек, кто бы он ни был, жив, вы никого не убили.

— Жив? — она наконец-то стала проявлять интерес к происходящему.

— Да. Возможно, он просто оглушил настоящую мисс Малик. На этаже много пустующих палат….

— О, Боже! — вскричала вдруг Шицзуки. — О, Боже! Я забыла!

Она вскочила на ноги и бросилась в коридор. Северус поспешил за ней. Подбежав к двери в соседнюю палату, Шицзуки приложила к ней ладони. «Драко!» — почему-то мысль о нём пришла к Снейпу только сейчас. Женщина распахнула дверь и с тихим возгласом упала на колени возле юноши, без сил сидящего у порога и прислонившегося спиной к стене. Сжав лицо Драко ладонями, Шицзуки стала целовать его, причитая и путая английские и японские фразы:

— Мальчик мой! Kovai so! Ii desu. О, простите, простите, простите меня! Я совсем о вас забыла! Moosivake arimasen! Moosivake arimasen! Мой дорогой! Всё хорошо.

— Шицзуки-сан? — прошептал Драко. — Господи! Вы вся в крови!

Женщина отстранилась и медленно встала, лицо её было слишком спокойным для того, чтобы выражать истинные чувства.

— А Северус? — простонал Малфой, и тут только увидел крёстного. Снейп помог Драко встать, довёл до кровати и заставил лечь.

— Всё хорошо, — мягко повторил он последнюю фразу Шицзуки и, наклонившись, поцеловал крестника в щёку. Тот вцепился в его руку и испуганно заговорил:

— Я услышал жуткие крики… Я пытался выйти из палаты, но не мог. Двери не было…

Мисс Амано подошла ближе.

—Это была всего лишь иллюзия, Драко, — устало сказала она и повернулась к Снейпу. — Когда вы, сэр, разговаривали с сиделкой, прежде чем уйти к себе, вы оставили дверь открытой. Я успела выскользнуть в коридор и зачаровать дверь в палату мистера Малфоя, чтобы никто не помнил о ней. Я не могла быть в двух местах одновременно.

Драко перевёл непонимающий взгляд на профессора.

— На меня напали, мальчик, — пояснил тот. — Мы пока ещё не знаем, кто это. Но если бы не Шицзуки-сан, меня бы уже не было в живых.

— О! — только и смог прошептать Драко, увлажнившимися глазами глядя на женщину. — О, мисс Амано! — он отпустил руку крёстного и потянулся к Шицзуки.

— Ну-ну! Вы правильно заметили: я вся в крови, — улыбнулась она с грустью.

— Я не хотел вас обидеть, просто испугался. Я думал: это ваша кровь, или…

Шицзуки погладила его по голове:

— Я же обещала вам, помните?

— Да…

— А теперь — спите, дорогой, — она прикоснулась пальцами к вискам Драко, и тот мгновенно заснул.

— Что вы обещали ему? — спросил Снейп.

— Я обещала, что с вами ничего не случится, — ответила женщина-лиса. — Когда я читала вас, я уже тогда знала, что ваша жизнь в опасности. Я была уверена, что имею право на вмешательство, но мне хотелось, — она запнулась, — мне хотелось свести число жертв к минимуму.

Он уже собирался ответить, но не успел. В палату заглянул Бруствер.

— А, вот я вас и нашёл, — устало произнёс он. — Перейдём-ка к нашей спящей красавице. Есть новости.

Все трое вернулись в палату Снейпа. Тот увидел, что его вещи куда-то убраны, а матрац на кровати свёрнут. Нападавший, всё так же в беспамятстве, лежал на полу под охраной мракоборца Ишема.

— Спасибо, — Кингсли отпустил сотрудника. — Вам приготовили палату дальше по коридору, Северус. Обуйтесь, кстати.

— Чёрт, — пробормотал профессор и переместил из своей новой палаты больничные тапочки, которые, к счастью, не были испачканы, так как во время инцидента стояли под кроватью.

— Мы нашли Миллисенту Малик, — вздохнул Бруствер. — Вернее, её тело. Его спрятали в подсобку в кабинете Бенигнуса. Девочке перерезали горло… Кстати, целителя нигде не могут найти. Так что, видимо, это он и есть, — мракоборец указал на лежащего.

— Нет! — возразила бледная Шицзуки. — Это женщина.

—Женщина?! Мерлин! Какая женщина способна на такое? — воскликнул Кингсли. — Миллисенту зарезали, как животное на бойне. О, простите, мисс Амано.

Прорицательница быстрым движением опустилась перед телом лже-Малик на колени.

— Шицзуки, нет! — Снейп бросился вперёд, чтобы помешать, но она спокойно посмотрела на него:

— Я буду очень осторожна, я не стану углубляться слишком далеко.

— Мисс Амано, пройдёт немного времени, и действие зелья закончится, — сказал Бруствер. — Мы скоро увидим, кто это.

— А целитель? — спросила она.— Вдруг он ещё жив и нуждается в помощи?

Бруствер кивнул. Шицзуки взяла женщину за руку и пристально посмотрела ей в лицо.

— Я её вижу. Ей лет сорок пять-сорок шесть, но она выглядит намного старше, у неё чёрные волосы, тяжёлая линия подбородка; в молодости она была, пожалуй, красива. Сейчас лицо у неё крайне неприятно — очень жестокое лицо.

— Беллатриса! — процедил Снейп, а Бруствер усмехнулся, и эта усмешка не предвещала ничего хорошего для женщины, лежащей на полу.

— Я нашла момент, когда она входит в здание, — продолжала комментировать своё путешествие по чужому сознанию Шицзуки. — Она ведёт себя очень уверенно. Скорее всего, она применяла к целителю легилименцию — я правильно называю?

Снейп кивнул и опустился на одно колено рядом с мисс Амано, готовый вмешаться в случае необходимости.

—Черч-стрит, дом 24 — это адрес Бенигнуса? Попробую копнуть глубже.

Северус внимательно следил за её реакцией. Она побледнела, нахмурилась, кажется, не веря тому, что видит. Вдруг, вскрикнув, резко подалась назад, отползая по размазанной по полу крови. Лицо её выражало ничем не прикрытый ужас.

Северус быстро поднял Шицзуки на руки и отнёс в соседнюю палату, которую приготовили для него.

— Отпустите меня, сенсей, — попросила мисс Амано твёрдо. — Я в состоянии сама передвигаться. Мистер Бруствер, — обратилась она к мракоборцу, — пошлите своих людей в дом целителя Бенигнуса, только таких, у кого нервы покрепче: их ждёт страшное зрелище.

— Понятно, — кивнул Бруствер.

Как только он покинул палату, Шицзуки метнулась в ванную и заперла за собой дверь.

Шум воды не мог заглушить надрывные звуки. Но Снейп понимал, что помощи Шицзуки в таком состоянии не примет. Он открыл окно и впустил в палату ветер с пролива. Над Английским каналом проплывали огромные шарообразные сгустки света — Oculi lupae, как их поэтично называли, — и бесшумно взрывались, оставляя туманную дымку. Мракоборцы убирали тревожные огни вокруг больницы.

Потом пришёл Кингсли, усталый и измотанный. Его мракоборцы только что вернулись из дома Бенигнуса и потребовали применения к себе заклятия Обливиэйт, чтобы стереть пугающие образы из памяти. Тело целителя, вернее, то, что с трудом можно так назвать, было спрятано в саркофаг и переправлено в подвал больницы Св. Хедвиги.

Больше всего Кингсли потрясло, что Беллатриса почти не применяла к жертве магию, а долго, несколько часов, попросту резала несчастного старика ножом для разделки мяса, который взяла у него же на кухне. Снейпу пришлось объяснить, какое действие оказывала Метка на своего носителя. Бруствер выслушал всё с мрачным выражением лица и заметил, что суд, несмотря на явную невменяемость Беллатрисы, скорее всего, примет решение о высшей мере.

Весь разговор сопровождался шумом воды.

— Плохо ей? — мракоборец выразительно качнул головой в сторону ванной.

— Плохо.

—Следует предложить Обливиэйт и мисс Амано, — сказал Бруствер.

— На неё не действует наша магия, — возразил профессор.

— Вот чёрт! Ох, и намучаетесь вы с ней, Северус, ведь ничего же не знает человек о нашем мире, несмотря на всю свою силу, — промолвил мракоборец. — Хотя в школе мисс Амано быстро поймёт, что к чему. Хогвартс — лучшее место, чтобы адаптироваться.

Шицзуки вышла из ванной, она умылась и даже волосы каким-то образом сумела привести в порядок, но костюм по-прежнему был в крови.

— Вы, я так понимаю, мисс Амано, в Лондон не возвращались? — спросил Кингсли.

— Нет, поездила по Брайтону, а потом вернулась к больнице. Моя машина стоит за поворотом — там, где выезд на магловское шоссе, — ответила Шицзуки и нерешительно попросила, — нельзя ли, чтобы кто-нибудь принёс мне из машины сумку?

Она достала из кармана ключи.

— Давайте, — протянул руку Бруствер, — я хоть увижу вашу машину? А то, может быть, она стала невидимой, как вы сегодня?

— Увидите обязательно. Спасибо большое, и извините за беспокойство.

— Будет вам извиняться, — проворчал мракоборец. — и не вздумайте никуда уезжать до утра.

Шицзуки покачала головой.

— Вот ведь! — Кингсли внезапно хлопнул себя ладонью по лбу и направился к двери, распахивая её. — К вам тут кое-кто рвётся, Северус. Трансгрессировал к больнице десять минут назад. Заходи! — пригласил он.

Гарри ворвался внутрь, увидел Снейпа, замер. Потом вдруг резко согнулся, опершись руками о колени, как будто он долго бежал перед этим и никак не может восстановить дыхание; выпрямился, ловя ртом воздух.

Северус быстро подошёл к нему и взял за плечи.

— Что ты здесь делаешь, мальчик?

— Сон, — выдохнул Гарри, — повсюду кровь… Я проверил… через камин. В твоей палате так пахло свежей кровью…

— Кингсли объяснил тебе, что случилось?

Гарри кивнул:

— Я сейчас… я должен…

Он подошёл к мисс Амано, схватил её руку и горячо поцеловал.

— Шицзуки-сан! Я благодарю вас от всего сердца, я ваш должник до конца дней моих… Вы не представляете, что вы для меня сегодня сделали…

— Я знаю, что я сделала, — ответила женщина, осторожно отнимая руку, — но я счастлива слышать, насколько для вас это важно.

Снейп почувствовал досаду, потому что он должен был уже давно произнести слова, что сказал сейчас Гарри, и некоторое тревожное недоумение, потому что тот никак не отреагировал на то, что одежда Шицзуки была вся в крови: не спросил — откуда она, чья, не пострадала ли сама спасительница.

Когда Гарри вновь подошёл к нему, Северус сказал негромко:

— Возвращайся домой, мой мальчик. Пойдём, я провожу.

Они вышли из палаты.

— С центрального входа будешь трансгрессировать? — спросил Снейп.

— Нет, лучше с веранды.

Пока они шли по коридору, Гарри спросил:

— Значит Беллатриса? Кингсли говорил, что она убила Миллисенту и Бенигнуса. Сука! Как же я её ненавижу!

— Гарри! — почти простонал Снейп. — Бешеную собаку, конечно, убивают, но, мне кажется, что на первый план должна выходить не ненависть, а сострадание к её жертвам.

Он ожидал, что мальчик вспылит, но ничего подобного…

— Да, ты прав… Я заметил, что мисс Амано очень напугана. Откуда на её одежде столько пятен крови?

— Она вышла из себя, когда напала на Беллатрису, — пояснил Северус.

— Понятно, — спокойным тоном сказал Гарри, — это как у меня, — тогда с Фенриром. Я тоже не смог бы остановиться, если бы не Ремус.

Они вышли на террасу.

— Ну, до завтра, — улыбнулся Снейп.

Гарри не стал больше сдерживаться, а порывисто обнял его и глухо пробормотал:

— Думал всё… я тебя потерял… Я бы не пережил этого, отец.

У него это получилось так естественно, без тени неловкости — на одном дыхании. Снейп со вздохом прижался лбом ко лбу Гарри, и они стали похожи на двух буддистских монахов, замерших в традиционном приветствии.

— Отец, когда тебя ждать завтра?

— Я не знаю, Гарри. Правда. Надеюсь, что Кингсли отпустит меня на все четыре стороны и не станет тянуть резину со снятием показаний.

— Ясно, — улыбнулся наконец-то Гарри. — Тогда я исчезаю. А то Джинни проснётся, не дай бог. Я ей оставил записку, но всё же…

Он слегка смутился и покраснел.

3 часа 25 минут

Когда Снейп вернулся в палату, он увидел, что Шицзуки по-прежнему стоит у окна и смотрит в темноту. Подойдя к ней, профессор всё же попробовал применить очищающее заклинание и убрать пятна с её одежды, но, как и ожидал, результат был нулевым.

— Даже вещи, соприкасаясь с вами, становятся невосприимчивыми к магии, — покачал он головой.

Подойдя к шкафу, он достал оттуда пижаму (комфорт и удобства спецбольницы) и протянул её Шицзуки.

— Переоденьтесь, а эльфы приведут в порядок ваш костюм. Завтра он будет, как новый.

Она молча взяла пижаму и снова ушла в ванную. Слов нет, держалась она потрясающе, учитывая все обстоятельства, но это было уже чересчур. Снейп понял, что она просто не позволяет себе лишних эмоций в его присутствии. Он уже успел трезво взглянуть на ситуацию. Он хорошо помнил реакцию Шицзуки на шрамы от заклятия. Видимо, любое насилие вызывало у неё неконтролируемые вспышки гнева. Учитывая то, что людская магия оказывала на неё слишком сильное воздействие, можно было уверенно сказать, что сегодня она просто не сознавала, что делает.

Но когда Шицзуки вновь появилась в комнате, он не выдержал и рассмеялся, и даже вызвал ответную улыбку.

— Утонула, — вздохнув, сказала женщина.

Вот уж действительно: в эту стального цвета шёлковую пижаму могло поместиться три Шицзуки, никак не меньше. Ей пришлось закатать штанины и рукава.

— Я идиот, — покачал головой Снейп, — нужно было сначала уменьшить её, а потом отдать вам.

Мисс Амано положила аккуратно сложенный костюм на стул, Снейп щёлкнул пальцами, и одежда пропала.

— Прежде чем вы ляжете отдохнуть, я вынужден признать, что ещё болван и невежа. Я обязан вам жизнью, и даже не поблагодарил вас, — произнёс Северус, подойдя к женщине.

Она поморщилась.

— Пожалуйста, не надо так…

— Как? — недоумённо спросил он.

— Не нужно делать вид, что ничего не произошло. Вы же видели, какая я на самом деле, — в её голосе прозвучала боль, — а вы ведёте себя, словно я нормальный человек.

Северус ласково приподнял её подбородок и заставил посмотреть на себя.

— Как же вам не стыдно? — с укором произнёс он. — Я что-то сделал не так, что вы так плохо обо мне думаете?

Лицо Шицзуки задрожало, сморщилось, как у обиженного ребёнка, и она доверчиво прижалась к Снейпу. Когда в сердце кольнуло, он даже испугался на мгновение и подумал, что его боль возвращается. Он обнял Шицзуки не без внутреннего трепета. Впрочем, сострадание быстро пересилило другие, куда более приземлённые чувства.

Возможно, она просто не умела плакать: только дрожала, как пойманный зверёк, да прерывисто вздыхала временами.

Не совсем уверенный в разумности своего поступка, Снейп поднял Шицзуки на руки и, опустившись в кресло, усадил её к себе на колени. Видимо, ничего страшного не произошло, потому что она так же доверчиво обняла его, всё ещё не в силах успокоиться. Снейп гладил гладкие чёрные волосы и просто говорил, — говорил всё, что приходило в голову, радуясь, что Шицзуки не замкнулась в себе, а стала тихо отвечать ему.

— Ещё год назад, если бы мне спасли жизнь, я бы проклял этого человека. А теперь мне есть ради чего и ради кого жить. Скажу больше: я хочу жить. Как у вас называется в Японии долг чести? Никаких «но», Шицзуки.

Жаль, что нельзя воспользоваться заклинанием забвения, чтобы избавить вас от ненужных воспоминаний. Что значит — ещё хуже, и при чём здесь магловская полиция? И сколько же раз они обращались к вам за помощью в обход начальства? Хвала Мерлину, в Хогвартсе они до вас не доберутся… Да я выброшу ваш чёртов телефон в озеро!

По большому счёту, это я виноват в том, что случилось, нужно было послушать вас. Белла всё равно ничего бы вам не смогла сделать. Правда? Да, остановить вас было бы некому. Значит, судьба, хотя зарубка на совести у меня всё равно останется. Ну-ну, не хватало, чтобы вы из-за меня расстраивались. Только, пожалуйста, дорогая моя, больше никакой самодеятельности, а то вы вгоните меня в гроб раньше времени. Мне и так отвечать за целую школу, полную балбесов. Обещаете? Да, в чём-то я смогу помочь вам, а в чём-то вы мне.

Да, Хогвартс — чудесное место. Трудно хвалить свой дом, очень трудно, — но как же по-другому? Да, замок огромен, я до сих пор не знаю всех его тайн, хотя откуда только мне не приходилось выуживать несносных студентов… Все озёра на севере Шотландии, так или иначе, ледникового происхождения. Не смешите меня! Нет, кальмар не мёрзнет. Может быть потому, что это не совсем обычный кальмар... Конечно, волшебный.

О, Шицзуки! Лес прекрасен. Ещё во времена Мерлина он был очень старым. Как хорошо, что вы впервые увидите его именно в июле. Сейчас пора цветения. На окраинах леса, ближе к замку, чудо как хорошо. Конечно, Хагрид покажет вам многое, и с огромным удовольствием — он знает в лесу каждый уголок и всякую тварь, его населяющую. Правда, чем опаснее создание, тем лучше для нашего лесничего. Впрочем, сомневаюсь, Шицзуки, чтобы хоть одно существо могло бы причинить вам в лесу вред. Кто такие нуси? А, вы имеете в виду акромантулов? Да, милые паучки… Вы и это видели? Выбор животного не всегда зависит от желания анимага, это отражение чего-то внутри тебя. Опасный, но мудрый — говорите? Я краснею.

Да, и единороги в лесу тоже есть. Мне кажется, они не испугаются вас.

Мне много времени придётся проводить в лесу, пока не начался учебный год. Конечно, я больше не преподаю, но зелья варить всё же придётся — значит, нужно пополнить запасы ингредиентов. Обязательно, Шицзуки, я буду очень рад, и вы ничуть мне не помешаете. Хотя есть места, где лучше побыть в одиночестве. Вот например, если вы, стоя спиной ко входу в хижину Хагрида пойдёте по тропинке направо, то минут через пятнадцать дойдёте до старого ясеня — его ни одним деревом рядом не спутаешь, он пострадал от молнии. Нужно обойти ясень с левой стороны (именно с левой) и идти дальше, никуда не сворачивая. Тогда вы выйдете на поляну с ведьмиными кругами в траве. В полнолуние летом там роятся лесные феи. Это изумительно, Шицзуки, просто изумительно. Шицзуки?

Она не ответила. Северус осторожно встал, стараясь её не разбудить, уложил на постель и разул. Сотворив плед, он укрыл им ноги женщины, погасил свет в палате и вызвал из коридора каталку, которую с помощью нехитрых манипуляций превратил в нечто вроде кресла-кровати. Он решил не закрывать окно и взмахом палочки выгнал прочь всех мотыльков и златоглазок, успевших налететь в помещение.

Он вновь подошёл к кровати и долго смотрел на Шицзуки, удивляясь, насколько прежние безумства, оказывается, живучи в нём. «Мерлин, какие феи?» — усмехнулся он про себя, глядя, как лицо женщины тихо сияет в темноте. Может быть, наступит день, когда его посетят отчаяние и боль, возможно, — ревность. Но всё равно: она — его чудо, неожиданно появившееся в его жизни чудо, — и такой останется навсегда.

Примечание:

Одним из признаков, отличающих кицунэ от обычной женщины, является то, что в темноте от неё исходит сияние.

Yet if hope has flown away

E. Poe

Стук капель, падающих на плиты террасы, разбудил Снейпа. Трудно было понять, который час, но никак не позднее пяти утра, потому что за окном не было и намёка на приближающийся рассвет. Полусонный, Снейп какое-то время раздумывал, не закрыть ли окно, но температуру в палате поддерживали постоянную, а запах моря, смешанный с дождевой влагой, был всё же потрясающ.

Снейп обернулся в сторону кровати и, улыбнувшись, покачал головой. Сбив плед и свернувшись калачиком, Шицзуки спала, совершенно запутавшись в длинной пижаме, которая перекрутилась и сползла с плеча. Наверное, сон был беспокойным. Встав с каталки, Северус тихо подошёл к женщине и, опустившись на колени, осторожно поправил плед. Мягко светящаяся в темноте кожа выглядела такой же холодной, как полная луна в небе. Не совсем понимая, что делает, Снейп, прежде чем потянуть сползшую ткань, наклонился и легко прикоснулся губами к плечу Шицзуки. Сквозь прохладную кожу ощущалось ни с чем не сравнимое тепло спящей женщины. «Идиот!» — обругал себя Северус и собирался подняться, но замер, встретив взгляд горящих глаз цвета мёда.

Он не успел ничего сказать. Шицзуки протянула руку. Полупрозрачные пальцы тронули седую прядь у виска, скользнули по щеке, почти невесомым движением коснулись губ, заставив их дрогнуть. Маленькая ладонь легла на затылок Северуса, но не наклонила его голову. Шицзуки поднялась в воздух над кроватью и мягко, но властно поцеловала. Почему-то закружилась голова, и перед глазами всё поплыло…

Дождь уже вовсю барабанил по карнизу, когда Северус вздрогнул во сне и открыл глаза. Он лежал в кресле. За окном по-прежнему была ночь, но какой-то странный свет лился со стороны пролива и достигал изголовья. «Мордред! Только таких снов мне и не хватало на сорок втором году жизни!»

Северус посмотрел на Шицзуки. Она спокойно спала, и даже не поменяла положения с тех пор, как он уложил её в постель.

Свет, тем не менее, раздражал. Снейп встал и подошёл к окну, чувствуя, что на этом импровизированном ложе ему явно не удастся как следует выспаться. Над водой проплывал одинокий шар. То ли он не разрушился, как остальные, то ли мракоборцы заставили его кружить вокруг больницы… А спать между тем хотелось. Северус почувствовал за спиной слабое движение воздуха. Обернулся.

— Вас тоже разбудила эта иллюминация, Шицзуки? — спросил он нетвёрдым голосом, чувствуя что-то странное во всём её облике. «Она не такая высокая, кажется». Бросив взгляд вниз, Он увидел, что Шицзуки левитирует. Почему-то горло вдруг перехватило, и нахлынула странная, ничем не объяснимая грусть.

— Я не хочу просыпаться, — прошептал он умоляюще, хотя рассудок подсказывал, что он, кажется, и не спит вовсе. Больше всего пугало, что Шицзуки молчала. Тихо паря над полом, она смотрела ему прямо в глаза, словно ожидая чего-то. Потом поднялась чуть выше, так что их лица оказались на одном уровне, и плавным движением раскрыла объятия. Чувствуя восхитительную покорность, Северус шагнул вперёд… Так странно было сжимать руками невесомое тело. Если бы не жар, проникающий сквозь шёлк, можно было подумать, что обнимаешь привидение. И эти губы — такие нежные и податливые…

Он проснулся от собственного стона, глядя в потолок и не в силах пошевелиться. Сердце готово было разорваться. Тень встала между ним и окном. Он посмотрел влево, и увидел силуэт женщины, стоящей спиной к свету. Шицзуки медленно поднялась в воздух и, плавно развернувшись, нависла над креслом. Волосы тяжёлой волной упали вниз, когда она слегка наклонила голову, с холодным интересом разглядывая Северуса. Он хотел оттолкнуть, остановить её, но словно что-то невидимое прижало обе руки к подлокотникам кресла.

Он задрожал. Шицзуки наклонилась над его лицом, опираясь об изголовье каталки, и кончиком языка провела по его губам, опустилась к шее, лизнув сонную артерию. Выпрямившись, она провела пальцем по застёжке пижамы, и пуговицы одна за другой отлетели в сторону, рассыпавшись по полу с тихим стуком.

При первом прикосновении губ к шрамам на груди Северус вскрикнул. Сердце, казалось, расширилось до неимоверных пределов, заполнив собой всю грудную клетку. Каждый новый поцелуй, влажное касание языка, обжигающее — пальцев заставляли стонать от наслаждения, к которому примешивался страх. Это был даже не оргазм, а нечто большее. Северус ощущал себя внутри собственного тела, которое уже существовало само по себе, как ненужная оболочка, распластанная в кресле. Он же медленно воспарял — всё выше и всё свободнее. «Мерлин! Какая прекрасная смерть!»

* * *

Было светло, хотя над проливом по-прежнему висела облачная дымка. Северус почему-то лежал на кровати. Голова была на удивление ясная, но мышцы ломило, как будто по нему пробежало стадо гиппогрифов. Он всё же коснулся пуговиц на пижаме — так, на всякий случай. Они были на месте, все до единой.

Шицзуки в палате не было, но сумка её так и стояла на подоконнике. Серая пижама висела на спинке кровати. Дыхание участилось, не от нахлынувшего желания — нет, от горького чувства, что его бросили, не завершив начатое,— раз он ещё жив.

Она впорхнула в палату — прекрасная, свежая, с лёгким румянцем на щеках. Волосы, заколотые в хвост, возвращали её облику обманчивое впечатление ранней юности. Магия била из неё ключом, Северус физически ощутил, как она волнами расходится в разные стороны, как круги от брошенного в воду камня. Он жадно протянул руку к этому источнику. Шицзуки всё поняла и сжала его ладонь. Тело пришло в норму, вернулась бодрость, а печаль этой ночи исчезла без следа.

— Достаточно, — сказал Северус, чувствуя себя заполненным силой до краёв. — Спасибо, Шицзуки. Который час?

Она притянула сумку и достала сотовый.

— Одиннадцать пятнадцать, — ответила она, глядя на высветившиеся цифры.

— Сколько? — удивился Северус. — Никогда не спал так долго. И как я вообще оказался на кровати?

— Я проснулась около семи, и подумала, что на этом орудие пыток, — Шицзуки указала на каталку, — вы вряд ли могли нормально выспаться. Я переложила вас на постель, — она пожала плечами.

Снейп усмехнулся:

—Мне в моей жизни, хвала Мерлину, приходилось носить женщин на руках, но чтобы наоборот!..

Шицзуки рассмеялась.

— И что же вы делали всё утро? — спросил он.

— Навестила Драко, мы вместе позавтракали и поболтали, потом я подпитала его немного. Мне кажется, поскольку ему сейчас дают только укрепляющие зелья, было бы лучше дня через три отправить его в дом Гарри, как вам кажется? Здесь ему будет одиноко, а там друзья, и будет, кому о нём позаботиться.

Северус кивнул.

— Потом приходил Кингсли, — Шицзуки заметила выражение лица профессора, — мистер Бруствер… А! — она махнула рукой. — Кингсли. Он сказал, что чем быстрее мы покинем эти стены, тем скорее он вздохнёт спокойно.

«Кингсли!» — повторил Снейп мысленно, и ревнивое воображение услужливо предъявило ему облик мракоборца. Что и говорить, Бруствер был красивым мужчиной, как вообще бывают порой красивы люди с его цветом кожи: джентльменский набор из высокого роста, атлетической фигуры и выразительных глаз. «Чёрт!» — не удержался Снейп.

— Я пока побуду у Драко, — продолжала Шицзуки,— а вы вставайте, завтракайте, а потом я отвезу вас в Лондон. Или вы предпочитаете трансгрессировать?

— Нет, — покачал головой Снейп. — Сразу на такое расстояние не рискну.

* * *

Было душно, видимо, весь июль обещал быть грозовым. Они шли к машине Шицзуки. Профессор не стал надевать мантию, а нёс её, перекинув через руку, наподобие плаща. Он даже закатал рукава рубашки, благо теперь не нужно было прятать левое предплечье.

Утром он сумел переговорить с новым целителем о Драко, и тот был счастлив услышать новость о своей досрочной выписке. Северус заметил также, что крестник его совершенно без ума от Шицзуки, а та, в свою очередь, чрезвычайно благоволит к молодому человеку.

— Пристегнитесь, — сказала мисс Амано, когда они уже сидели в машине.

Ремень безопасности оказался коротковат, а Снейп давно не имел дело с такими вещами. Шицзуки отрегулировала его длину, для чего ей пришлось приблизиться почти вплотную к профессору, который подумал в тот момент, что трансгрессия была не такой уж плохой идеей. Он усмехнулся про себя, вспоминая строчку из магловского классического романа, который он читал летом перед седьмым курсом, чтобы как-то убить время: «Учитель терпит адские муки».

Некоторое время они ехали молча, потом, обменявшись несколько раз взглядами, рассмеялись.

— Спасибо вам за Драко, — сказал Снейп.

— За что же?

— За то, что так быстро поставили его на ноги, за ваше отношение к нему.

— За это не благодарят, — возразила Шицзуки. — И потом, к Драко вовсе не мудрено проникнуться симпатией.

В это время профессор терпел адские муки уже по другой причине: от элементарного страха. Потому что, говоря с ним, Шицзуки, ведя машину, умудрилась проделать массу вещей, не совместимых с безопасностью движения: открыть бардачок, достать сигареты, предложить одну Снейпу, показать, как пользоваться прикуривателем. Профессор закурил несколько нервно. Открыв окно со своей стороны, Шицзуки перехватила руль левой рукой, а локтем правой, держа зажжённую сигарету, оперлась о дверцу машины.

— Вы не против, если я включу магнитолу? — спросила Шицзуки. — Я обычно слушаю в машине музыку. Чувствую себя сейчас несколько неуютно без неё.

— Да, пожалуйста, — ответил Северус.

— Посмотрите в бардачке, — предложила Шицзуки, — может, вам что-то понравится.

Усмехнувшись и открыв вышеупомянутый элемент салона, Снейп увидел несколько дисков, аккуратно разложенных двумя стопками. Достав левую, он просмотрел обложки.

— Вы любите классическую музыку, — заметил он, — и всё больше эпоху барокко.

— Да, но не только классическую, — ответила женщина, — но и некоторые жанры современной тоже.

Снейп хмыкнул. Сочетание слов «современная магловская музыка» вызывало в нём примерно такое же ощущение, как зубная боль.

— А это что? — он указал на диск в коробке без обложки.

— А! Это я скинула на болванку кое-что с компьютера. То, что мне нравится. Чтобы всё было на одном диске, — пояснила Шицзуки.

Снейп закатил глаза.

— Как я понимаю, это, — он постучал пальцем по коробочке с диском, — и есть болванка.

Шицзуки рассмеялась:

— Перевожу: я записала некоторые любимые вещи на диск через компьютер. Поставьте. Сами, сами. Вставьте диск в щель. Теперь “play”. Ну, вот и всё. Регулятор громкости — вот это колёсико справа.

На счастье профессора, первый трек оказался классическим.

Тут всего было понемногу, самых разных жанров и направлений, и было любопытно слушать любимые вещи Шицзуки, пытаясь понять, как они отражают её характер. Некоторые песни были Северусу даже знакомы.

— Что это? Довольно забавно.

— Томоясу Хотеи… О! Профессор! А у вас хорошее чувство ритма.

— Шицзуки! Не смейтесь!— он перестал барабанить пальцами.

— Я и не думала смеяться. А гроза-то всё ближе. Дождь нас уже скоро догонит… Так как насчёт кимоно?

— Чем вам не нравятся мантии, Шицзуки?

— Совершенно бесформенные. Придётся обратиться к брату, у меня всё равно есть неделя в запасе.

— При чём здесь ваш брат?

— Он дизайнер одежды. Скрестим кимоно и мантию.

— Это какой брат: старший или младший?

— Младший. Старший пошёл по отцовским стопам…

— Вот это я хорошо знаю.

— Правда?

— Естественно. Мой отец был маглом, как вы знаете. Вначале у него был проигрыватель, так что музыка шестидесятых и семидесятых для меня не новость.

— «Битлз»?

— Да, и не только. Отец любил американский джаз, слушал Кэша, кое-кого из французов.

— И Тома Джонса, вероятно?

— Не говорите мне о Томе Джонсе! «Дилайла» — это ужас всей моей юности. Обычно, когда отец был пьян, он мог слушать это до бесконечности, пока не засыпал. А после смерти моей матери, когда он стал пить существенно меньше и даже нашёл неплохую работу, он купил себе магнитофон. Знаете, были такие — катушечные… После своего семнадцатого дня рождения я получил возможность применять магию вне школы. На ближайших пасхальных каникулах я сделал две вещи: применил к отцу Заклятие Отвращения, чтобы он бросил пить, а потом стёр эту кошмарную песню. Вы плохо влияете на меня, Шицзуки.

— Почему?

— Меня никогда раньше не тянуло на воспоминания. Что там следующее у вас?

— «Imagine»…

— Одна девушка очень любила эту песню… Пропустите, если можно… Нужно будет как-то решить проблему с вашими личными комнатами и удалённостью от них кабинета прорицаний. Пожалуй, стоит перенести его на первый этаж, по соседству с кабинетом Флоренца.

— Почему?

— Кабинет Трелони в одной из башен. Вы будете слишком удалены от вашего факультета.

— Простите, сенсей, от какого факультета?

— Я разве не сказал вам? Нет? Я собираюсь поручить вам Слизерин. Шицзуки, осторожней! Смотрите на дорогу!

— Мы ещё поговорим с вами на эту тему, господин директор!

— Поговорим, не сомневайтесь!

Дождь пошёл за несколько миль до Кейпела. Когда они въезжали в городок, раскаты грома с каждой минутой становились всё сильнее, а ветер усиливался. Обнаружив на какой-то улице арку между домами, Шицзуки загнала машину в это укрытие. Отцепив ремни безопасности, они развернулись лицом друг к другу.

— Возьмите на себя руководство Слизерином, Шицзуки, — Снейп не стал откладывать разговор о деканстве в долгий ящик.

— А как же профессор Слизнорт? — спросила мисс Амано.

— Он не справится. Минерва говорила, что за прошедший год факультет совершенно отбился от рук. Опять начались конфликты, образовались группировки. А теперь ещё начнётся та же история, что и в 1981. На Слизерине сейчас пятеро детей Пожирателей, в том числе и Говард Розье (это младший, старший уже закончил Хогвартс). У четверых уже арестованы отцы, а у одной девочки — оба родителя в Азкабане. Боюсь, что детей начнут травить, а заодно и всех остальных. Слизнорт — достойный человек и отличный преподаватель, но факультету нужна твёрдая рука.

Когда Снейп начал говорить о Слизерине его обычная сдержанность куда-то исчезла, и хотя ничего особенного в его словах не было, но тембр голоса изменился: он говорил о своих с беспокойством и нескрываемой любовью. Шицзуки посмотрела на директора почти с нежностью:

— Вы считаете, что я справлюсь с этими детьми? — спросила она.

— Я уверен.

— А если вам покажется, что я действую слишком жёстко? — уточнила Шицзуки.

— Более жёстко, чем я? — Снейп усмехнулся. — Я даю вам полную свободу действий. Вы не причините детям вреда, но и сесть себе на шею им не позволите.

— Хорошо, я постараюсь сделать всё, что в моих силах, — ответила мисс Амано.

Судя по выражению лица директора, он сейчас мысленно возблагодарил Мерлина. Какое-то время Шицзуки расспрашивала Снейпа о слизеринцах, о настроениях в их среде, о том, по каким признакам они объединяются в группы; на кого стоит обратить особое внимание. За исключением студентов, которые должны были учиться в этом году на втором курсе, профессор знал своих учеников совершенно: она давал такие ёмкие и чёткие характеристики детям, что Шицзуки подумала, что ей есть чему поучиться у профессора.

Снейп продолжал говорить, он вспоминал свой первый год в должности декана: трудности, победы и неудачи. Шицзуки всё это уже видела в его сознании, но видеть и слышать, как он рассказывает об этом, — разные вещи. Она словно раздвоилась: одна её часть внимательно слушала, стараясь не пропустить ни слова, другая — смотрела. Смотрела, как слегка постукивают длинные пальцы по пластику над приборной панелью, акцентируя внимание на некоторых словах; как губы, прежде чем улыбнуться, иногда сжимаются, стараясь подавить улыбку по старой привычке. Она не боялась так откровенно рассматривать его, она знала, что её лицо сейчас не выражает ничего, кроме спокойной заинтересованности.

Она ничего не могла ему дать, кроме дружбы и поддержки. Она видела, какие отношения ему нужны, каков он в любви, но не была способна ни на нежность, ни на обычную женскую ласку. Она могла сводить с ума, лишать сна, лишать воли, превращать в тряпку. К двадцати восьми годам она твёрдо усвоила, что мужчины желают её, подчиняются, проклиная и ненавидя, когда она отказывает им в повторении. Но любить её, зная, что она собой представляет в полной мере, нельзя, — это невозможно, это противоестественно.

Самое ужасное было в том, что она привязалась к этому мужчине, она приклеилась к нему намертво: к его голосу, рукам, взгляду; к его прошлому, его страданиям, его грехам, его силе и его слабости. Она читала многих людей, очень многих, но ни один человек не вызвал в её душе такого отклика. Это пугало. Это заставляло думать о том, как защитить себя. И то, что было вчера… Тепло. Крепкая, твёрдая ладонь, гладящая по голове. Рука, обнимающая и дарующая защиту и покой. Нуси, феи, единороги.

— Вчера вы были очень добры ко мне, сенсей.

— Шицзуки! — какой упрёк в голосе.

— Я не привыкла, чтобы люди, знающие, кто я, так ко мне относились.

— Бруствер вчера встал на ваш сторону, — возразил Снейп. — А мальчики? Разве они чувствовали что-либо, помимо глубочайшей признательности?

Это был весомый аргумент. Шицзуки кивнула и виновато улыбнулась. Слишком виновато. Снейп вздохнул и возвёл очи горе:

— Господи! Как можно? За что вы себя так казните и не принимаете свою природу? Вы изумительны, вы — сама магия, чистейшая магия.

— Не думала, что вы невежественны, сэр, — голос женщины стал низким и хриплым, — если видите чистую магию там, где её нет. Или вы не знаете, что способна сделать кицунэ с мужчиной?

Снейп покачал головой:

— Знаю, конечно. Только вы слишком странный суккуб, Шицзуки. Суккуб, возмещающий причинённый ущерб.

Женщина посмотрела на него настороженно.

— Я должен покаяться, — он взял маленькую руку в свои, — я виноват перед вами, потому что сегодня ночью я, кажется, позвал вас.

На её лице появилось то самое выражение холодного интереса, с которым её астральный двойник разглядывал его, без движения лежащего в кресле.

— Что вам снилось? Я ничего такого не помню. Покажите мне, — она очень старалась оттолкнуть, напугать, казаться ужасной, с этими жёлтыми глазами и резко обозначившимися скулами. Снейп улыбнулся. Показать, что ему снилось, было нетрудно: он всё ещё держал её руку и смотрел прямо в глаза.

— Почему вы не остановились? Вы же могли. Вы знали, что это сон, — заструился обволакивающий голос. — И я никогда бы не подумала, что вы способны позвать меня. Я не почувствовала в вас ничего, что говорило бы о ваших желаниях.

Она напоминала маленького лисёнка, который высунул голову из норы и увидел перед собой нечто странное, настороженно смотрел на невиданное чудо, не зная, нужно ли пугаться, или можно подойти поближе.

— Двадцать лет практики, Шицзуки. Двадцать лет, — Снейп помрачнел. — Я привык прятать свои мысли и чувства. И потом, я же не животное, в конце концов, чтобы давать волю инстинктам, когда вам было так плохо.

— Вы долго тянули, прежде чем остановиться, — тонкий указательный палец очертил линию лица мужчины, — вы настолько голодны?

Он не мог дышать. Нагнувшись, он опустил голову на колени женщине.

— Я бы сказал — чудовищно, — пробормотал он, — и дело не в желаниях. Я устал от одиночества.

Шицзуки запустила пальцы обеих рук в его волосы. С трудом сдерживая себя, она то перебирала их, то стискивала в горсти, не причиняя, впрочем, боли. Снейп протянул правую руку, и женщина чуть отодвинулась от спинки сиденья, позволяя обнять себя за талию.

— О, Северус, — голос Шицзуки заставил сделать глоток воздуха, — вы чувственный мужчина, вы любите ласку — и не только получать, но и отдавать взамен. А я просто беру, понимаете, я всегда доминирую, и не умею по-другому. Что я могу сделать для вас? Только усложнить вам жизнь.

— Ласка — это не только прикосновения, Шицзуки. Для меня ласка — это доверие. То, как вы сегодня отозвались на мои неуклюжие попытки утешить вас, — это для меня ласка, самая лучшая.

Ладони Шицзуки легли на спину Снейпа. Даже сквозь ткань рубашки она чувствовала рубцы на коже.

Северус тяжело вздохнул и выпрямился. В его взгляде была спокойная отрешённость, сменившаяся удивлением. Он протянул руку, но так и не решился дотронуться до лица Шицзуки. И тогда та сама прижала ладонь мужчины к своей щеке, медленно потёрлась об неё, закрыв глаза; поцеловала, коснулась языком и тут же, проведя губами по влажному следу, убрала его; слегка прикусила бугор Венеры, услышав глухое «А-ах…» и участившееся дыхание.

— Шицзуки! — простонал Снейп и, сжав ладонями лицо женщины, вплавился поцелуем в её приоткрытые губы.

Заколка испуганно щёлкнула и упала куда-то на пол салона.

«Он мог бы…», — подумала Шицзуки через какое-то с трудом определяемое время, и эта нечёткая мысль почему-то заставила отпрянуть.

— Что случилось? — ласково прошептал Снейп. — Я чем-то обидел вас?

— Нет-нет, я просто… это так сложно. Я очень боюсь…

Он взял её за руку и тихо спросил:

— Чего?

— Себя; боюсь чем-либо оттолкнуть вас; боюсь привязаться к вам; боюсь стать вам не нужной.

Снейп усмехнулся и покачал головой:

— Как много страхов на одну такую маленькую женщину. Можно, конечно, возразить — по пунктам. Но мне кажется, вы сами должны разобраться в себе. Скажите мне только одно: вас кто-то обидел?

Шицзуки молча кивнула.

— Тот самый человек, которого, по вашим словам, вы прочитали без разрешения?

— Мы встречались полтора года, — чуть слышно ответила Шицзуки. — Очень тяжело найти постоянного партнёра такой, как я. Он был очень сильным человеком, почти как маг… Мы виделись раз или два в неделю — без всяких обязательств. Но постепенно мне стало казаться, что им движет что-то большее, чем просто вожделение. Он стал задерживаться, рассказывать, как прошёл его день, делиться планами, спрашивать совета. Я подумала: может быть, он просто не решается сделать первый шаг? И я заглянула… Первое, что я увидела, — то, как он обсуждает меня со своими приятелями за бутылкой скотча. «Маленькая узкоглазая шлюшка»… Прежде чем захлопнуть за ним дверь, я крикнула вслед: «Чтоб ты сдох!» Он не доехал до дома… Он был, конечно, скотиной, но он не заслуживал смерти. Я просто разозлилась — и убила человека.

— И теперь вы будете вечно обвинять себя? — спросил Снейп сдержанно.

— Неужели вы не понимаете, что я, действительно, виновата? — воскликнула Шицзуки.

— Понимаю. И как давно это было?

—Три года тому назад.

— Три года… И сколько ещё времени вам понадобиться, чтобы привыкнуть к мысли, что вы повели себя, как магла, десятки из которых каждый день говорят очередному уроду «Чтоб ты сдох» или что-нибудь менее убийственное, но для мужчины не менее катастрофичное? Да, знаю, вы изначально ошиблись, но мы каждый день совершаем маленькие ошибки, не зная, к каким последствиям они приведут. В конце концов, кто из нас прорицатель? Что я вам объясняю такие очевидные вещи? Вы думаете, я не помню о тех, кого убил? — Снейп пристально посмотрел на мисс Амано. — Что же мне, по-вашему, прикажете делать?

— У вас были причины,— возразила Шицзуки, — хотя бы какие-то причины.

— У вас тоже была причина. Вас оскорбили — вы ответили. И поставьте на этом точку. Я подожду, Шицзуки, — негромко произнёс Снейп. — Я не хочу, если, конечно, я не позволил себе ничего лишнего… Нет? Вот и хорошо. Так вот, я не хочу, чтобы в наши отношения вмешивалась, как говорил мой отец, чёртова магия.

— Ваш отец говорил по-другому, — машинально произнесла Шицзуки.

— Верно, — Снейп вздохнул и, открыв дверцу машины, вышел наружу.

Какое-то время Шицзуки сидела в салоне, близкая к панике, затем вышла из машины и подошла к профессору.

— Кто бы мог подумать, что этот автомобиль проехал много миль под дождём? — усмехнулся он, опираясь спиной о сияющую чистотой дверцу.

— Простите, сэр, — она поклонилась.

Снейп сгрёб её в охапку и рассмеялся:

— Не скрою: это было очень эффектно. Я был уверен, что гроза настоящая. Вы хотели поговорить со мной? — прошептал он, наклоняясь к уху Шицзуки. — Почему вы просто не сказали об этом?

— Я должна спросить: чего вы хотите от меня? — тихо спросила она, жмурясь от хлынувшего в арку солнца — подлинного солнца.

— Господи! Ну и вопрос. Я хочу нормальных человеческих отношений, Шицзуки. И не надо повторять мне, что вы не человек. Душа-то у вас человеческая.

Сегодня ночью ей, действительно было плохо, и она не стала обращать внимания на условности и правила приличия, когда позволила утешить себя. Но и сейчас ей казалось, что она имеет полное право находиться в объятиях этого человека, словно так было всегда. Но всё же…

— Сэр, у меня есть ещё один вопрос. Не может ли быть так, что вы намеренно привязали меня к себе, думая, что я могу представлять угрозу…

— Замолчите! — Снейп сжал её плечи и посмотрел в лицо. — Я надеюсь, что этот вопрос прозвучал в первый и последний раз! В первый и последний!

Кивнув, она испуганно прижалась к нему.

— Маленькая глупая девочка, — констатировал Северус таким тоном, словно бы сейчас прозвучало «любимая», «душа моя» или ещё что-нибудь в этом роде.

— Поедем дальше? — спросила Шицзуки осторожно.

— Да, — ответил Снейп и, приподняв её голову, наклонился к самым губам. — Но чуть позже.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. Бугор Венеры находится у основания большого пальца — чем он более выпукл и ярче выражен, тем более чувственная натура у человека.

2. Классический магловский роман — Диккенс, «Наш общий друг».

8 июля 1998 года.

Утро

Я думала: все наши неприятности закончились. Оказалось — ещё рано успокаиваться. Вчера ночью проснулась, Гарри нет, лежит записка — совершенно непонятная. Хвала Мерлину, через полчаса Гарри вернулся домой. Совершенно никакой. Пошли на кухню, отпаивала его чаем (сейчас — получит он у меня огневиски — как же!). Рассказывал совершенно ужасные вещи о нападении Беллатрисы на больницу Св. Хедвиги. Я знала, что эта женщина ненормальная, но чтобы до такой степени!

А эта мисс Амано, о которой наши парни только и говорят, опасная особа, оказывается. Всё-таки чужеродная кровь всегда видна в человеке. Хагриду от великанов досталась страсть ко всяким монстрам и некоторая небрежность в отношении безопасности — своей-то пусть — учеников, к сожалению. У Флёр вейла бабушка, но та всё равно мечет стрелы своего глэмора направо и налево. А мисс Амано, похоже, слишком много взяла от матери, слишком много.

Я с ней пока ещё незнакома. Но возможно сегодня увижу. С утра Гарри связывался с больницей. Профессора Снейпа выписали, и он уехал с мисс Амано на машине в Лондон. Так, во всяком случае, Драко сказал. Понятия не имею, сколько нужно времени, чтобы добраться от Брайтона до Лондона магловскими способами.

Гермиона уже успела навестить Драко. Он в порядке, вполне отошёл от событий ночи. Есть чему и порадоваться. Через три дня его можно будет забрать из больницы. Все будут рады (даже Рональд), Гермиона легко сварит все те средства, которые Драко сейчас принимает. Во всяком случае, Гарри говорил, что профессор ещё полторы недели пробудет в городе (у него какие-то дела в Министерстве, а это всегда тошно и долго, и все они там бюрократы — кроме отдела моего отца, конечно). Так что профессор проконтролирует изготовление зелий.

Вечер

Случилось! Явление мисс Шицзуки Амано народу!

Но вначале о профессоре. Гарри, конечно, первым увидел машину (он вообще в последний час перед их приездом отходил от окна на расстояние не более четырёх футов). Мы все кинулись в прихожую. Даже Рон! Ого! Что делается! Объятия и поцелуи последовали. Как Снейп смущается, когда мы с Гермионой целуем его в щёку. И чем больше смущается, тем больше хочется его вогнать в краску. Он становится таким милым! Кто вообще ещё полгода назад мог бы подумать, что профессор может быть милым? Разве только Драко. И то вряд ли.

Теперь о роковой женщине. Красива — ничего не скажешь. Экзотичная такая. У Рональда случился рецидив болезни, только теперь болезнь зовут не Флёр, а Шицзуки. Гарри всё же затащил Шицзуки-сан (раз ей так хочется, буду так её называть) в гостиную, напоил чаем с разными финтифлюшками (тут уж Кикимер постарался). Кстати о Кикимере. Гарри мне рассказывал, как эльф реагирует на Шицзуки-сан, но я не думала, что это так выглядит со стороны. Начинаю соглашаться с Гермионой: домовики не такие уж жалкие существа.

Впрочем, мисс Амано пробыла у нас недолго: есть же у неё и свои дела.

Вечерком мы с Гермионой секретничали. Она согласилась со мной в том, что, во-первых, профессор заметно помолодел и «расцвёл» (не знаю, можно ли так сказать о мужчине, но как иначе?). И, во-вторых, причину этого, кажется, зовут кицунэ. Так что болезнь заразна. Надеюсь, Гарри и Драко она минует. Очень надеюсь.

Насчёт Драко я, возможно, погорячилась. Гарри просил меня не вмешиваться, но я не понимаю Гермиону. Неужели она не видит, что парень на стенку уже лезет? Я иногда думаю: ну не может же быть такого, что ей по-прежнему нравится Виктор?

Посмотрим, как Драко поведёт себя после возвращения домой. До смерти Вольдеморта он, конечно, скрывал свои чувства, и понятно почему. Теперь же это будет глупостью с его стороны. Большой глупостью.

10 июля 1998 года.

Утро.

Вчера, когда профессор вернулся из Министерства, это было во второй половине дня, он закрылся с Гарри в комнате на втором этаже (там, где раньше жил Клювокрыл, а потом весь прошлый год ребята занимались), и они стали что-то варить. Гарри вначале — я видела — подходил к Снейпу, показывал рецепты в книге. Профессор ещё так странно на Гарри посмотрел, потом, видимо, согласился. Получилось шесть стандартных бутылочек желтоватого, густого варева. Вечером я стала у Гарри спрашивать — что это такое. Добилась. Это оказалось противозачаточное зелье. Сначала я с Гарри поругалась — не за то, что сварил, а за то, что впустил Снейпа так далеко в свою интимную жизнь. Потом Гарри мне кое-что объяснил. Такого я не ожидала. С одной стороны, я понимаю его: всё же он Снейпа очень любит, и, по сути, у них именно отношения отца-сына, но с другой — вот так конкретизировать… Гарри, мне кажется, не понимает одной простой вещи. Допустим, он будет называть Снейпа отцом, когда они одни… Если он станет твёрдо придерживаться этого правила, значит, он элементарно лицемерит, и это всего лишь фикция. Если это пойдёт от души, то он рано или поздно начнёт называть профессора так и на людях — неизбежно пойдут вопросы. В любом случае, я, кажется, получила будущего свёкра — пусть не де-юре, но де-факто. Неплохой, надо сказать, свёкор. Мне нравится.

Хотя я бы хотела, чтобы Снейп перестал нянчиться с двумя великовозрастными парнями, а занялся своей личной жизнью. Женился бы он что ли. Да хоть на этой японке — красивая получилась бы пара. И дело не в том, что профессор не хочет жить своей жизнью, просто парни цепляются за него. Их можно понять, они пережили много страшного, но пора потихоньку выкарабкиваться на свет божий. Я думаю, за этот год в Хогвартсе они придут в норму. Драко, кстати, ведёт себя более разумно. У него со Снейпом вообще очень ровные отношения. А Гарри весь на нервах, весь рваный такой. Я не могла наблюдать, как у них со Снейпом всё развивалось, знала только из писем Гермионы, ну и Гарри шифровал, как мог.

* * *

Сегодня мы всей кучей ходили на продолжение «Звёздных войн». Ох, отношения Хана и Леи что-то мне напомнили! Ох, напомнили! Я всё на Гермиону поглядывала… Она фильм и раньше видела, естественно, но — упс!— как-то с напряжением смотрела. Причём, мы же сегодня сразу на две части ходили. Дарта жалко. Ой, когда Люк с него снял шлем — такой ужас! А ведь у Гарри со Снейпом могло получиться именно по этому сценарию, если бы Люпин и Гермиона вовремя им не занялись и не вправили, как следует, мозги. Потому что тот парень, которого я видела на свадьбе Флёр, — это был не мой Гарри, а какой-то безумец, который думал только об одном — как отомстить за Дамблдора.

Вечер.

Снейп был сегодня расстроен. Он пришёл из Министерства весь какой-то напряжённый. Я к нему с расспросами никогда не лезу. И без меня есть кому. В общем, Гермиона сказала, что под Скримджера, кажется, кто-то копает. Это очень плохо, очень. Чёрт! Написала отцу — может, он объяснит, в чём там дело.

Если на Скримджера кто и может нападать, так это радикалы. Кому лавры покойного Крауча не дают покоя. Периодически появляются публикации — осторожные пока. Вроде того: не пора ли ужесточить меры, отомстим за наших близких, Министерство слишком либерально по отношению к арестованным Пожирателям. Я видела уж совсем дикую заметку. Что можно с помощью магических ритуалов призвать дементоров и заставить их опять служить в Азкабане. А это значит, что кто-то мечтает о применении к осуждённым поцелуя. И первым под удар попадёт отец Драко. Он, конечно, сволочь, но не настолько распоследняя, чтобы с ним такое случилось. И потом — Драко! Гермиона говорила, что он периодически посылает письма отцу (министр разрешил), но они возвращаются нераспечатанными. Снейп, кажется, проверял — Малфой их и правда не читает.

13 июля 1998 года.

Ночь.

Все в «Нору»! У моих родителей — годовщина свадьбы! Тридцать лет семейной жизни — это не шутка.

Были все! Как наш старый дом не треснул по швам? Гарри сначала предлагал праздновать на площади Гриммо, но мама заартачилась — только, говорит, в семейном гнезде. Хорошо ещё, что погода была, как по заказу, и по старой привычке устроились в саду. Были члены Ордена, кое-кто из папиных сослуживцев, а в основном, все наши.

И профессор, конечно, присутствовал. Родители были ему рады. И Драко был тоже (Снейп с ним трансгрессировал) — а как же без Драко, мама-то теперь за него горой. Драко усадили в кресло, на жёстком стуле он вряд ли смог бы высидеть весь вечер. Вообще мама устроила (как это у маглов называется) шведский стол. Гарри тоже внёс свою лепту во всё это (в денежном эквиваленте), они с мамой долго спорили, даже кричали друг на друга (ох, и отношения будут у моего будущего мужа с тёщей!), но потом мама сдалась. В общем, в саду поставили один большой стол с угощением, и несколько маленьких. Образовались такие небольшие группы, и все кочевали туда-сюда. Ну ту , конечно, все начали произносить тосты, а если учесть, что все гости что-нибудь говорили, то… в общем, единственным трезвым человеком остался Драко.

Гарри был очень элегантен в новой парадной мантии — пришлось, правда, заказывать по почте, но получилось удачно. Ну, никак не хочет он выходить в Косой переулок! Я уже устала с ним бороться. И конечно, Гарри не преминул произнести речь, очень трогательную. О моих родителях, о том, какие они замечательные и как он их любит. Мама расчувствовалась, всплакнула. Мой милый даже испугался немного такой реакции. Обычно он не склонен разрешать маме всякие телячьи нежности, а тут сам её поцеловал. Самое поразительное во всей нашей истории — это то, что мама до сих пор не знает, какие именно у нас с Гарри отношения. Она всё думает, что мы с ним ходим, взявшись за руки. Вот папа сразу всё понял. Единственное, что он мне сказал: «Дочка, самое главное не доводи до того, чтобы на свадьбе быть с животом, а так можете делать всё, что хотите».

* * *

Драко быстро устал сегодня, очень. Сначала Гермиона заметила, потом мама к нему подошла. Профессор на руках отнёс Драко в бывшую комнату Фреда и Джорджа. Через какое-то время я, Гарри и Гермиона решили пойти в дом — посмотреть, как Драко (он вряд ли хотел спать, просто ему нужно было прилечь) — не одному же ему оставаться. Так вот, на лестнице (благо мама всё ещё не сняла заклинание неслышимости со ступенек) нас троих как громом поразило: уловили обрывок разговора. Привожу дословно (Гарри подарил мне на днях замечательное перо с функцией воспроизведения раз услышанного):

Снейп: — Ничего не бойся, мой мальчик. Всё будет хорошо. Скримджера им не свалить. Возможно, но маловероятно.

Драко: — Я боюсь, что тебя начнут склонять за то, что ты меня поддерживаешь.

Снейп: — Тебе не стыдно? Я брошу тогда Хогвартс к чёртовой матери! Я никогда от тебя не откажусь — я же люблю тебя. Какая репутация? Плевал я на Министерство, на статус, на всё остальное. И больше чтобы я такого не слышал.

Драко: — А если им удастся опять заполучить дементоров?

Снейп: — Не дай бог!

Драко: — Северус! Что с ним тогда будет?

Снейп: — Ш-ш! Всё-всё! Не стойте под дверью (это нам), зайдите, в конце концов.

То есть то, чего я опасалась, кажется, становится всё вероятнее. Естественно, мы не стали тогда говорить об этом с Драко. Просто немного побыли с ним, потом Снейп погрузил его в сон.

* * *

Всё, спать хочу! Перечитала. Я ещё в состоянии рассуждать здраво! Не скажу, что я слишком много выпила, но столько я ещё ни пила не разу. Гости как-то все разместились. Гарри позаботился о четырёх палатках, вроде тех, что использовались на Чемпионате мира. Мы с Гермионой устроились в моей комнате. Гарри пошёл к Драко. Рон к себе. Фред и Джордж через камин вернулись в свою квартиру над магазином. Остальные заночевали тут.

Пойду, посекретничаю с Гермионой.

[b[14 июля 1998 года.

Вечер.

Была мисс Амано, приезжала, главным образом, чтобы обсудить с директором кое-какие школьные дела и повидать Драко. Гермиона говорила (с его слов), что Шицзуки-сан умеет перераспределять магические потоки. Это интересно, если учесть, что она, вообще-то, должна быть суккубом.

Кстати, о суккубах. Я пошарила в библиотеке Блеков. Нашла кое-что и о кицунэ, и о ночных демонах. Картинка вырисовывается жутковатая. Не знаю всех способностей нашей новой прорицательницы, но мамочка у неё, должно быть, страшная особа: умеет выдыхать пламя, вселяться в чужие тела и сны, искривлять пространство и время, создавать иллюзии и сводить людей с ума. Вообще, по идее, Шицзуки-сан должна подпитываться от людей, но магии вокруг нас так много, что она сбрасывает излишен на тех, кто в этом нуждается. Нашла ещё кое-что. «Кицу-нэ» означает — «пойдём и поспим», но можно прочитать как «ки-цунэ», то есть «всегда приходящая».

Сегодня я наблюдала за мисс Амано и Снейпом. Разговор шёл за общим столом, то есть при нас. Мы о своём болтали и не мешали им. В содержание беседы я, естественно, не вслушивалась. Я следила за выражением их лиц. Они почти всё время смотрели друг другу в глаза, у Снейпа был такой вид, словно он чего-то ждёт, она была слишком невозмутима (вообще-то, эта женщина иногда напоминает мне восковую фигуру какую-то). Не подсел ли профессор наш на суккуба?

Главное, суккуб не может отстать от жертвы, пока её не выпьет. А Шицзуки-сан будет отдавать энергию обратно. Это может длиться до бесконечности. Одно дело, если наш Снейп ей как мужчина нравится, а если нет?

Что касается Драко, то Шицзуки-сан ведёт себя по отношению к нему, как Кюби-но — дух-защитник. А вот Гарри, я заметила, ей не очень нравится. Всё это странно и непонятно.

И ещё я слышала, как Снейп упомянул о Шеле. Почему? Да! Чуть не забыла — лиса будет деканом Слизерина. Это просто ух! Они попрыгают, голубчики. А ещё мне их жалко. За что же Снейп своих любимчиков так наказал? Полукровка (в худшем слизеринском понимании этого слова), палочки в руках не держала, да ещё будет преподавать такой непрестижный в Хогвартсе предмет, как прорицания.

Утро (а, уже 15 число)

Гарри спит. Я прокралась на кухню выпить воды и заодно записываю, потому что спать совершенно не хочу. Уже пять утра. Гарри сегодня опробовал зелье. Теперь два полных лунных цикла можно не тревожиться ни о чём. Гарри теперь вздохнул спокойно и расслабился. Поэтому всё было необыкновенно хорошо! Мы теперь, на всякий случай, накладываем звукозащитные барьеры вместе, потому что оба, чего греха таить, любим покричать. А напротив, между прочим, мой будущий «свёкор» обитает.

Мы с Гарри, наверное, идеальная пара, хотя бы в этом плане. Он как-то угадывает, чего я хочу, и наоборот.

Да! Шицзуки-сан мне сделала предсказание (говорит, точность 100%). У нас с Гарри будет четверо детей — вначале девочка, а потом трое мальчишек. Ну, всё же не двенадцать, как Трелони говорила. На четверых согласна.

День.

Шицзуки-сан сегодня отправляется в Хогвартс. Экспресс теперь ходит раз в неделю, так что она вечером будет на месте. Профессор пробудет в Лондоне до пятницы. А лиса-то явно была голодна — дёрганая какая-то, бледная. Снейп её провожал. Они в прихожей задержались. Когда наш профессор вернулся, то бледный вид был уже у него. Неужели подпиталась?

Драко сегодня уже достаточно долго ходил. Гермиона варит зелья сама. Снейп её, кстати, очень хвалит. По этому поводу я с ним разговаривала. Мне было интересно: есть у Гермионы перспективы, как у зельевара. Привожу слова Снейпа дословно: «Что мне вам сказать, Джинни? Из Гермионы получится хороший зельевар, но только как делатель. Она очень точна и аккуратна, но создать что-то сама в этой области она не сможет. Это не её. У Гермионы прекрасные перспективы в Отделе тайн, потому что в нумерологии и рунах она сильна, как никто другой. Расшифровка древних текстов, прогнозирование событий — вот это ей подойдёт. И главное, в этих областях она сможет сказать своё слово, а не быть простым исполнителем».

Вечер.

Гарри сегодня разговаривал с профессором по поводу угроз Скримджеру. Разговор шёл при мне. Кстати, Гарри поставил Снейпа в известность о том, что я знаю об их уговоре. Тот поинтересовался, что я думаю по этому поводу. Я ответила, что если он хочет знать моё мнение, я выскажу его с глазу на глаз, а Гарри уже получил своё.

Ситуация с министром непростая складывается. Нам с профессором пришлось вдвоём объяснять Гарри кое-какие вещи. Например, то, что «Пророк» Министерству не подчиняется, какое бы впечатление у него не сложилось по этому поводу в прошлые годы. У газеты есть свои учредители и спонсоры. Кто платит, тот и заказывает музыку. Некоторые влиятельные чистокровные семьи не поддерживали Вольдеморта напрямую, и теперь они пытаются отвести от себя подозрения в том, что могли разделять его взгляды. «Карманный Фадж» их вполне устраивал, но только не вполне независимый Скримджер. У нас нет такой системы налогообложения, как у маглов, поэтому Министерство не имеет возможности завести собственный печатный орган, не говоря уже о том, что теперь это ещё больше повредило бы Скримджеру.

* * *

Всё, о чём я только что написала, было днём. Но час назад у меня получилось поговорить с профессором о Гарри. Захожу я на кухню — весь стол завален бумагами. Это напомнило мне дни, когда дом Гарри был штабом Ордена. Привожу дословно.

Джинни (надо же перо пишет обо мне в третьем лице): — Сэр, я вам не помешаю?

Снейп: — Ничуть, Джинни.

Джинни: — Сколько бумаг! Вы занялись каким-то новым исследованием?

Снейп: — Если бы! Это всё школьная рутина. Бумаги, бумаги…

Джинни: — Ужас какой! Конечно, это звучит глупо, но, может быть, вам помочь?

Снейп: — Вы серьёзно, дорогая? Или это дань вежливости? Серьёзно? Можете. Я уже пересчитывал, но лишний свежий взгляд придётся кстати.

Он усадил меня у пустого конца длинного стола и стал выкладывать бумаги.

Снейп:— Вот это — список преподавателей и их нагрузка в неделю. Вот это количество часов в неделю на каждый предмет.

Джинни: — Столбцы — это курсы?

Снейп: — Да, верно. А вот это (тут он расстелил на столе пергамент такого размера, что мне стало нехорошо) — примерное недельное расписание. То же самое (ещё один такой же милый листочек) — для преподавателей. Нужно пересчитать всё заново. Справитесь?

Джинни: — Конечно. Здесь можно делать пометки?

Снейп: — Конечно. Это черновик,

При слове «черновик» мне стало… грустно, когда я подумала, что всё это придётся переписывать.

Снейп: — Я не стану переписывать, Джинни, я просто скопирую.

Джинни: — Как странно всё же, что здесь нельзя применить магию.

Снейп: — Числа не поддаются магическому воздействию. Они сами — часть магии.

Я принялась пересчитывать количество занятий в колонках и строчках, а профессор вернулся к какой-то очередной нудной писанине. Я уже проверила три колонки и поставила внизу плюсы, когда Снейп отложил перо и обратился ко мне:

Снейп: — Вы что-то хотели сказать мне с глазу на глаз, Джинни. Как я понял, вы не одобряете наш с Гарри уговор?

Джинни: — Нет, сэр, не одобряю.

Снейп: — Из-за родителей Гарри?

Джинни: — Ну что вы, конечно, нет. Я не одобряю Гарри. Он вас очень любит, и я допускаю, что именно, как второго отца. Но зачем же…

Снейп: — Доводить всё до абсурда?

Джинни: — Нет, я бы сказала, до крайностей, сэр. Гарри собственник по натуре, сэр.

Снейп (с улыбкой): — Сказала девушка, которая собирается за него замуж…

Джинни: — Я ещё большая собственница. Но Гарри ревнует вас к Драко, завидует вашим с ним отношениям. А это уже плохо. Он не понимает, что у вас с Драко всё так спокойно и гладко, потому что вы не чувствуете по отношению к нему никакой вины. А перед Гарри вы почему-то до сих пор ощущаете вину. И он этим воспользовался. Нет, не сознательно, конечно. Но интуиция у него всегда работала хорошо. А вы пошли у Гарри на поводу, сэр. Впрочем, как всегда.

Снейп: — Даже так? По-вашему, я излишне потакаю Гарри?

Джинни: — Ещё бы! У вас минус поменялся на плюс — в равной мере.

Снейп (смеясь): — Неужели, Джинни, вы переживаете за меня?

Джинни: — Да, сэр. Мне кажется, вам нужна своя семья: жена, дети (увидев выражение его лица, я решила отшутиться). А вот представьте себе, что вы войдёте в роль отца Гарри, — и что с вами дальше будет. Через год вы получаете в довесок ещё и сноху в моём лице (он засмеялся). А поскольку Гарри хочет детей, где-то годам к сорока трём вы станете дедушкой.

Снейп: — Не пугайте меня, Джинни.

Всё-таки профессор — удивительно милый человек. Что он с собой сотворил такое, что двадцать лет был для всех ходячим пугалом. Я, конечно, сержусь на Гарри, но всё же Снейп изменился во многом именно благодаря ему. Но пользоваться этим нельзя. И тут я категорична. Надеюсь, что у Снейпа будет слишком мало времени, чтобы два новоиспечённых «сыночка» доставали его своими проблемами. С Гарри я, конечно, поговорю на эту тему, и не раз ещё. Он немного запутался в своих мыслях и желаниях. Не нужно, чтобы от этого страдал и он сам, и другие тоже. Хотя Драко… Драко мне очень жалко. Но он старается держаться, как может.

18 июля 1998 года.

Вечер.

Я была в гостях у Гермионы. Видела жизнь маглов изнутри, так сказать.

Родители подруги мне очень понравились — милые люди. Что же касается жизни маглов, которой так увлекается папа, у меня возникло несколько не очень радужных мыслей. И, как ни странно, я поделилась ими с профессором.

Маглы окружили себя множеством полезных вещей, которые заменяют им те удобства, которые мы можем создавать с помощью магии. Допустим. Но всё же мы отличаемся от них, и существенно отличаемся. И дело здесь не в отношении к природе. Магов мало. Но всем без исключения магам (сквибы не в счёт) доступен определённый уровень магического искусства, необходимый для выживания. Вы никогда не пропадём, потому что всегда можем создать себе крышу над головой, что поесть и во что одеться. Вы имеем дело со стихиями — огнём, водой, воздухом, землёй. А стихии вечны.

Магловское же сообщество очень разнородно по своему уровню. Их цивилизация живёт за счёт горстки людей, обладающих интеллектом, который и создаёт все эти машины, компьютеры и прочите блага. То есть 90 % маглов умеет только нажимать на кнопки, и лишь 10 % знает, почему эта кнопка работает. Если исчезнут эти 10 % процентов — цивилизация маглов рухнет. Они просто не выживут в естественной среде и скатятся к глубокому средневековью. Даже ниже — к тем временам, когда маги имели над ними власть.

С другой стороны, маглы больше нашего понимают, как выжить в обществе. У них пошла тенденция — Гермиона говорила, что это называется толерантность — пропагандировать уважение к чужому образу жизни, цвету кожи, традициям. Не скажу, что маглы стали белыми и пушистыми по сравнению с нами. Люди всегда одинаковы. Но всё больше маглов понимают, что без мирного сосуществования просто невозможно выжить. Мы же до сих пор грызёмся. Полукровки, чистокровные, маглорождённые. Люди, существа, твари. Да, у маглов неспокойно сейчас, но всё же они ищут какой-то выход. А судя по нашим последним событиям, эта война так ничему и не научила. Обрадовались: пришёл Избранный, всё за них сделал, и можно спать спокойно и ничего не менять — и так до следующего Тёмного Лорда.

Всё это я немного сумбурно, но изложила профессору. Он назвал меня умницей. Я за это поцеловала его в щёку (свёкор всё же будущий) и ещё раз полюбовалась, как он замечательно краснеет.

Слепота куриная — ревность,

Ф. Г. Лорка. «Кровавая свадьба»

13 июля 1998 года.

Гарри сидел за столом в кабинете и заканчивал письмо, которое писал обычной шариковой ручкой на листе из почтового набора. Там, куда он писал, вполне достаточно было совы.

В кабинет вошёл Снейп и, открыв ящик стола, достал несколько свитков пергамента. Он продолжал собирать вещи перед отъездом в Хогвартс.

— Кому такое? — спросил он, указав на письмо.

— Тётке. Только я не знаю, имеет ли смысл его писать.

— Конечно, — ответил Снейп, — она, между прочим, о тебе спрашивала.

Гарри вопросительно посмотрел на профессора.

— Ты с ней виделся?

— Да, на днях.

— Представляю себе реакцию дяди Вернона, — усмехнулся Гарри.

— Думаешь, реакция мистера Дурсля имеет для меня хоть какое-то значение? — в тон ему усмехнулся профессор.

— Конечно, не имеет. Вот и я о том же. Бедный дядя! — Гарри с притворным сочувствием закатил глаза. — Потом, наверное, просыпался по ночам в холодном поту.

Снейп похлопал его по плечу.

— Передай от меня Петунье привет в постскриптуме.

— Обязательно передам. Тётя, наверное, рада была тебя видеть?

Снейп нахмурился.

—Да, конечно. Мерлин, что с ней жизнь сделала!

Гарри печально улыбнулся.

— Я, к сожалению, не знаю, какой была тётя Петунья в юности. С тех пор, как я себя помню, она была именно такой, какая сейчас.

1 июля 1997 года.

Худощавая женщина (таких обычно называют костлявыми) в очень приличном летнем костюме стояла на железнодорожной платформе №9. Она выглядела, как живая иллюстрация пособия «Создайте свой имидж» для дам из офиса. Тонкие, телесного цвета чулки, закрытые с мыска туфли, скромная, аккуратная причёска. Женщина никуда не собиралась уезжать, никого не провожала, поэтому непонятно было, что она здесь делает. Впрочем, не одна она стояла здесь невесть для чего. На платформах девять и десять было немало людей, которые так же застыли в странном ожидании: пожилые и молодые женщины, мужчины, целые семьи. Из всей этой разношёрстной толпы, пожалуй, именно эта дама, да ещё несколько человек не вызывали недоумения у работников вокзала — остальные выглядели несколько странновато, словно одевались на блошином рынке, не иначе.

Женщина иногда нервно оглядывалась через плечо, рассматривая публику вокруг, и несколько брезгливо кривилась. Когда стоявшие неподалёку рыжеволосый мужчина с обширной залысиной и его толстуха-жена улыбнулись ей и помахали рукой, на лице женщины появилось выражение, близкое к панике.

В какой-то момент работники вокзала, пассажиры двух отбывающих поездов и провожающие их друзья и родственники, видимо, перестали хоть что-то замечать вокруг, иначе они были бы несказанно поражены, когда из кирпичной колонны между платформами стали вдруг появляться дети: и лет десяти-одиннадцати, и подростки, и юноши с пробивающимся пушком на губах, и молоденькие девушки. Они везли багажные тележки с чемоданами. У некоторых на тележках стояли ещё и клетки с совами. Странные взрослые бросились к вновь прибывшим: начались объятия и поцелуи. Но какая-то часть мужчин и женщин, видимо, никого не встречала: зато эти люди дружно опустили руки в карманы.

Худощавая женщина по-прежнему стояла одна — к ней пока никто не подошёл. Вот из колонны выбежала рыжеволосая, расстроенная чем-то девица и бросилась в объятия толстухи. Она что-то быстро начала говорить, а её отец и мать недоумённо переглянулись.

Затем из колонны появились трое: два парня и девушка с пышной гривой каштановых волос. Стоящие без дела люди по периметру вынули из кармана странного вида палочки и вновь неподвижно застыли.

Огненно-рыжий парень, который вышел вместе с троицей, толкал одну тележку перед собой, а вторую тащил.

— Джинни, — крикнул он, — забери свои вещи.

Сестра парня (женщина вспомнила, что его зовут Рональд) вернулась за тележкой. Прежде чем уйти, она обменялась выразительными взглядами с черноволосым молодым человеком, на тележке которого стояла клетка с белоснежной совой. Губы женщины неожиданно дрогнули в едва заметной улыбке.

— Гарри, долго мне тебя ждать? — сказала она громко.

Парень что-то сказал своим друзьям и подошёл к ней.

— Здравствуйте, тётя Петунья, — хмуро поздоровался он. — Я просто пытаюсь убедить Рона и Гермиону, что их решение поехать со мной к вам было плохой идеей.

Миссис Дурсль широко открыла глаза и возмущённо уставилась на парня с девушкой, которые смотрели на неё с вызовом.

— Разумеется, это плохая идея, — промолвила она, скривив губы.

— Простите, тётя, а где дядя Вернон? — спросил Гарри.

— Твои дядя и кузен уехали навестить родственников, — ответила миссис Дурсль.

— Понятно. Я сейчас.

Он подошёл к друзьям и что-то горячо стал им доказывать. Девушка сдалась первой и, поцеловав Гарри в щёку, направилась к ждущим её мужчине и женщине. Они выглядели, с точки зрения миссис Дурсль, как нормальные люди, в отличие от всех этих… Рональд не собирался сдаваться без боя, но и он вскоре молча кивнул, пожал Гарри руку, потом обнял его, похлопав по спине, и также отошёл к своим родителям.

Миссис Дурсль терпеливо ждала. По крайней мере, сегодня её племянника не сопровождала та жуткая компания, что в прошлом году. Правда, один мужчина показался ей тогда странно знакомым. И Петунья решила, что это был, верно, кто-то из ужасных друзей её покойной сестры, которого она могла встречать в доме их матери, миссис Эванс.

Гарри подошёл к тётке.

— Пошли к машине, — сказала та.

Ужасный племянник, не говоря ни слова, толкнул тележку вперёд. Он обернулся и бросил последний взгляд на рыжеволосую девушку. «Хорошенькая, — отметила про себя Петунья, — и в такой-то семье». Она заметила промелькнувшую на лице Гарри тоскливую безнадёжность и посмотрела на него более внимательно. За год он вытянулся настолько, что стал выше её на полголовы, хотя она сейчас была на каблуках. Футболка Дадли, висевшая на нём раньше мешком, теперь была в обтяжку, и под ней вырисовывалась приличная мускулатура. В голову Петуньи вдруг одна за другой стали просачиваться странные мысли, совершено необъяснимые; она гнала их, но они упорно бились в мозгу.

Племянник, почувствовав, видимо, что она разглядывает его, обернулся:

— Вы что-то хотели, тётя?

— Нет, ничего.

Петунья ожидала привычной дерзости, но эта спокойная вежливость напугала её. «Что стряслось с ним? Несчастная любовь, что ли?» Она почему-то почувствовала неприязнь к той девице. У её семейки денег кот наплакал, а она воротит нос от наследника приличного состояния? Тем более что — выскочила одна из странных мыслей — её племянник стал красивым парнем. Петунья машинально помотала головой, словно это могло вытрясти из головы необъяснимые сантименты.

Чистенький, блестящий «Форд» ждал их на стоянке.

— Новая? — машинально произнёс Гарри.

— Вернон купил его мне, — не без гордости ответила миссис Дурсль.

Гарри молча кивнул, нагружая багажник. Этот кивок мог означать всё, что угодно: «понятно», «поздравляю», «так я и думал».

— Не знал, что вы водите, тётя.

— Вожу. Когда Вернон на работе или в отъезде.

Он опять кивнул, пристраивая клетку с совой на заднем сиденье, предварительно расстелив на нём совершенно ненормальную газету с движущимися фотографиями. Петунья вытаращила глаза: раньше приходилось чистить салон от птичьего помёта.

Она села за руль.

— Гарри!

Племянник застыл, держась за заднюю дверцу машины и смотря перед собой невидящим взглядом. Услышав своё имя, он вздрогнул, захлопнул дверцу и сел на переднее сиденье. Пристегнулся. Он всё делал механически, как автомат.

— У тебя всё в порядке? — спросила миссис Дурсль.

—Что? Да, тётя. Всё в порядке.

«Ладно, поговорим дома».

Гарри снял очки и потёр переносицу. На висках отпечатались красные полосы от дужек. В голове Петуньи нагло воцарилась очередная безумная идея и никак не хотела убираться восвояси.

Они выехали со стоянки, но миссис Дурсль изменила привычный маршрут. Гарри, погружённый в свои мысли, этого не заметил.

Лондон Петунья знала хорошо — всё же она здесь выросла. Выехав на одну из небольших улочек, она порадовалась стабильности своей нации, обнаружив на прежнем месте знакомую вывеску, и затормозила у входа.

Гарри очнулся и вопросительно посмотрел на тётку.

— Вылезай!

—Зачем?

— Вылезай, тебе говорят!

Гарри безропотно вышел из машины и замер на тротуаре, воззрившись на надпись «Оптика».

— Не надо… — почти испуганно пробормотал он.

— Чего не надо, балбес? — разозлилась Петунья. — Пошли, быстро.

Она величественно вплыла внутрь. Заявив, что её племяннику нужны новые очки, она отдала Гарри на растерзание окулисту и продавщице. Через пять минут её подключили к процессу.

— Мадам, объясните молодому человеку, что имидж Джона Леннона сейчас не в моде.

Петунья посмотрела на старые круглые очки Гарри и вдруг вспомнила, что её сестра обожала песни «Битлз», что на каникулах она постоянно слушала и группу, и сольные записи её лидера, после того как группа распалась. Мысль о том, что, когда она заказывала племяннику первые очки, то невольно вспомнила об увлечении Лили, заставила Петунью поёжиться.

— Оправу тоньше, форму прямоугольную, — коротко бросила она девушке-продавцу. Гарри вздохнул и с видом мученика закрыл глаза. Это упрощало дело. Барышня по очереди стала примерять ему подходящие по размеру очки, и в какой-то момент Петунья остановила её. — Вот эти.

Девушка развернула Гарри на крутящемся стуле к зеркалу.

— Посмотрите, молодой человек, вам нравится?

Он без всякого выражения разглядывал себя в зеркале.

— Да, спасибо, — произнёс он так же без всяких эмоций.

Девушка бросила взгляд на Петунью.

— Не обращайте внимания, мисс, у моего племянника неприятности.

И тут Гарри впервые после приезда обнаружил хоть какие-то чувства. Он нахмурился и чуть ли не с ненавистью посмотрел на себя в зеркало. Пора было убегать отсюда. Барышня ещё ничего не успела заметить, но Петунья увидела, что зеркальная поверхность вдруг неприятно помутнела.

Она быстро расплатилась и чуть ли не силой уволокла Гарри из «Оптики».

— Что ты опять вытворяешь? — прошипела Петунья, когда они вновь сидели в машине. — Хочешь, чтобы все заметили, какой ты… хочешь, чтобы от тебя все шарахались?

— Извините, тётя, — безжизненным тоном произнёс Гарри, — и спасибо за очки.

Он слабо улыбнулся.

«Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт-чёрт!» — Петунья вдруг не выдержала. Из-за прямоугольных стёкол, крепящихся сверху к тонкой золотистой полоске металла, на неё смотрели пронзительные зелёные глаза её покойной сестры.

Когда машина с визгом рванула с места, Гарри иронично усмехнулся. Петунья решила, что племянник воспринял её нервозность, как реакцию на свою благодарность. Её это вполне устроило.

Всю дорогу они молчали, но это было обычным делом. Петунья изредка бросала косые взгляды на ставшего вдруг таким взрослым Гарри. «Что бы такое с его волосами сделать, — вдруг подумала она, — отрастил бы он их, что ли. Маги ведь часто ходят, как хиппи недобитые. Хотя он станет похожим на своего ненормального крёстного».

Вот кого миссис Дурсль в бытность свою мисс Эванс совершенно не выносила. Этот длинноволосый красавец всегда вёл себя с ней так, словно она была чем-то второсортным. Лили, кажется, тоже особенно его жаловала, но принимала, тем не менее.

* * *

Первую неделю они прожили под одной крышей без происшествий. Гарри было не видно и не слышно. У Петуньи почему-то не хватало духа эксплуатировать племянника, как прежде. Через какое-то время она поняла, что любовь вряд ли имеет отношение к его странному состоянию: скорее, мальчишка напоминал человека, у которого кто-то умер.

Поначалу Петунья радовалась тому обстоятельству, что Гарри играет в молчанку. Дома было тихо и спокойно, племянник покидал свою комнату очень редко, за столом больше ковырял в тарелке, чем ел. Когда Петунья обращалась к нему с каким-то вопросом или просьбой, он не хамил и вёл себя вежливо — словом, как «нормальный» человек.

Вечера миссис Дурсль проводила у телевизора, наконец-то получив возможность закончить вышивку наволочки для диванной подушки. Или уходила в гости к соседкам. Однажды она даже рискнула пригласить гостей к себе. Гарри показался лишь на минуту, чтобы налить воды. Любезно поздоровался с дамами и ушёл наверх. И тут одна из соседок (новый человек на Тисовой улице, которая не имела представления о нравах семьи Дурсль) заметила: «Какой красивый молодой человек ваш племянник, дорогая. Только одевается почему-то, как клошар». Петунья замялась, но ей неожиданно пришла на помощь другая приятельница: «Да молодёжь вообще сейчас одевается ужасно: все эти панки, готы и прочие. Петунья, ваш племянник случайно не принадлежит ни к какой из этих, как они себя называют, группировок?» — «Не знаю, он бывает у нас только летом».

После этого разговора Петунья задумалась. Размеры мужской одежды и обуви за годы брака она определяла уже на глазок и безошибочно. Протерзавшись сомнениями два дня, миссис Дурсль уехала с утра в Лондон и вернулась только после обеда, нагруженная пакетами. Гарри помог ей отнести покупки в дом и, остановившись на лестнице, спросил:

— В комнату Дадли?

— Нет, это тебе, — проворчала миссис Дурсль.

Гарри замер на нижней ступеньке лестницы.

— Зачем? Не нужно было…

— Перед людьми уже неудобно, — буркнула Петунья.

Губы племянника искривились в ироничной усмешке, которая вдруг показалась миссис Дурсль странно знакомой.

— Ну что ж, это я могу понять. Только дядя Вернон будет недоволен, что вы потратились на меня.

— К твоему сведению, Вернон не имеет право возмущаться. Кампания фактически принадлежит мне.

— Да ну?

— Во время очередного кризиса Вернон чуть не прогорел, — пояснила Петунья, — и я вложила практически все деньги, оставшиеся мне от матери в его бизнес и скупила большую часть акций. Так мы удержались на плаву.

— Понятно.

— Считай, что это подарок от меня за все твои прошедшие дни рождения,— добавила миссис Дурсль.

Гарри вдруг побледнел, а лампочка в прихожей замигала.

— Ну, если ты такой щепетильный, — зло процедила Петунья, — так скоро тебе стукнет семнадцать, и ты сможешь распоряжаться своими деньгами. Тогда отдашь, если уж так брезгуешь принять от меня подарок.

Она обиженно насупилась.

— Тётя, — голос Гарри смягчился, — не обижайтесь. Просто я не привык к такому отношению… Извините меня.

— Ладно. Иди, меряй. Я обычно не ошибаюсь в размерах, но, возможно, что-то придётся обменять. И там будут две рубашки чуть большего размера. Кто знает, вдруг ты за год ещё вытянешься.

Он наконец-то улыбнулся нормально, а не вымученно, и отправился к себе. Петунья облегчённо выдохнула.

Спустя двадцать минут, когда она уже хотела закричать: «Что ты там копаешься?», в гостиной появился Гарри, в хлопчатобумажном вязаном джемпере и новых джинсах. Петунья отметила про себя, что мальчишка не совсем безнадёжен, когда увидела, что он надел и новые туфли, чтобы не портить впечатление старыми шлёпанцами.

— Повернись. Хорошо. Не жмут?

— Нет, всё отлично. И всё, кроме тех рубашек, тоже прекрасно подошло. Спасибо, тётя. А ведь с рубашками не стоило беспокоиться — я же мог бы увеличить их, если бы понадобилось.

—А, — Петунья махнула рукой, — всё правильно, ты же получишь разрешение махать этой своей волшебной палочкой.

* * *

Спустя два дня, миссис Дурсль стояла у окна и задумчиво разглядывала газон перед домом. Пасмурные дождливые дни сделали своё чёрное дело, и трава пошла в рост. Лужайка, которой Петунья очень гордилась, утратила свою благопристойность.

На лестнице раздались шаги. Гарри, одетый в старую футболку и мешковатые джинсы, решительно направлялся к входной двери.

— Ты куда?

— Стричь газон, — бросил он на ходу.

— Я же тебе не… тебя не просила? — Петунья возмутилась.

Многолетний опыт эксплуатации детского труда в лице ненавистного племянника, приучил её к определённой схеме: вначале следовали распоряжения — затем их выполнение, оценка результата, чулан или… «не чулан». Но чтобы Гарри захотел вдруг что-то сделать по своей инициативе — об этом не могло быть и речи. Это означало бы, что он имеет на это право, что он член семьи.

Видимо, мальчишка это прекрасно понимал.

— Я что же, уже не могу помочь вам? — огрызнулся он. — Вы уже третий день любуетесь на траву, тётя.

Новость — племянник замечает, что она делает и о чём думает.

— Ну, ладно. Постриги, если хочешь… Только газонокосилка не заправлена! — крикнула Петунья ему вслед.

— Понял, — откликнулся Гарри откуда-то со стороны гаража.

Миссис Дурсль ушла на кухню, где её ждали в дуршлаге яблоки, корица в баночке, сахар, мука и прочие составляющие будущего пирога по фирменному семейному рецепту.

Со стороны окна раздалось тарахтение газонокосилки.

Процесс укладывания начинки на тесто подходил к концу, когда тарахтение смолкло. Зато раздался стук. Выглянув в окно, Петунья увидела племянника, прибивающего к шпалере оторванную дощечку, на которую она тоже поглядывала уже неделю. Закончив с планкой, Гарри протянул через квадратное отверстие усик дикого винограда.

Миссис Дурсль отошла от окна и принялась укладывать поверх начинки тонкие полоски теста — крест-накрест, крест-накрест. Поставив, наконец, пирог в духовку, она налила в стакан воды, подошла к аптечке, достала сердечное и щедро накапала себе в стакан. Косилка меж тем всё тарахтела и тарахтела, а Петунья сидела у стола, положив руки на колени. «Замолчи! Замолчи!» — хотелось ей закричать.

Словно в ответ на её призывы, газонокосилка смолкла вновь. «Что ещё там нашёл этот мальчишка!» — миссис Дурсль метнулась к окну: но племянник уже не был виден с этой позиции.

На пороге Петунья замерла. Справа от входа газон был подстрижен, и качественно, как отметила она про себя. Гарри замер возле молчащей газонокосилки, опустив руки. Просто стоял, но что-то в его позе миссис Дурсль не понравилось.

— Гарри… — окликнула она.

Он испуганно обернулся и ринулся мимо неё вверх по лестнице на второй этаж.

— Извините, я сейчас, — пробормотал он на ходу.

Наверху хлопнула дверь.

Непонятно, и вообще племянник вёл себя неправильно. Петунья не могла не выяснить, в чём дело. Возле двери в его комнату она застыла и прислушалась. Осторожно потянув ручку, она заглянула в щель. Племянник сидел спиной к двери, закрыв лицо руками, и … рыдал.

Миссис Дурсль ожидала чего угодно, но только не этого. Она совершенно не знала, что в таких случаях делать. Конечно, когда в детстве сын ревел за лишний кусок торта, — это было понятно. Но утешать Гарри! И главное: Петунья почему-то приняла всё на свой счёт.

Она-то никогда не плакала (разве только на похоронах мамы, но и то в рамках приличия). «В сестру пошёл». Лили весь месяц, перед тем, как выйти за этого вечно лохматого Поттера, проревела, периодически закрываясь у себя в комнате.

«Может быть, у него и, правда, кто-то умер? Но вроде бы по крёстному он так не убивался?» — «А откуда ты знаешь, дорогуша? — произнёс в голове слащавый издевательский голосок. — Можно подумать, ты интересовалась?» —«Я не обязана быть нянькой этому мальчишке!» — «Конечно, Петунья, золотце. Конечно, не обязана. Ты стойкая женщина — не обращай внимания. Пусть себе — отрыдает и пойдёт дальше газоны стричь». — «Заткнись!»

Заткнув рот совести, миссис Дурсль, тем не менее, подошла к племяннику. Тот, услышав шаги, тщетно попытался успокоиться. Петунья осторожно, словно боясь, что он её укусит, тронула Гарри за плечо.

— Что с тобой?

Он шарахнулся от её прикосновения и затряс головой.

Петунья сорвалась:

— Прекрати сейчас же! Прекрати! — она стояла перед Гарри и, зажмурившись, истерически выкрикивала. — Я знаю, что ты меня ненавидишь, знаю! И нечего тут устраивать… Уедешь и больше не вспомнишь. Есть в кого. Она тоже уехала, и даже не вспомнила, и о матери забыла, и даже не писала ей ни разу!

— Тётя!

— Конечно, кто мы были для неё? Мать в ней души не чаяла. Я-то ладно: ни красоты, ни ума, ни талантов, но с матерью-то она за что так?

— Тётя… Не плачьте…

— Я не плачу, идиот! Я никогда не плачу! — взвизгнула Петунья.

И замолотила кулаками по груди племянника, который уже давно стоял перед ней и неловко пытался обнять.

— Тётя Петунья. Мама не могла вам писать: ни вам, ни… моей бабушке. Отец ведь был открыто на стороне Дамблдора, а Вольдеморт убивал его сторонников семьями.

Она всё-таки разревелась, уткнувшись лицом в сжатые кулаки. «Чёртов племянник» робко гладил её по-прежнему гордо выпрямленную спину.

— Тётя, я уверен: мама очень скучала…

— Ну, уж точно не по мне, — буркнула Петунья, совершенно недопустимо икнув от слёз.

И тут племянник применил тяжёлую артиллерию:

— Тётя, а пирог не сгорит?

Встрепенувшись, как при звуке боевой трубы, Петунья отскочила от Гарри и побежала в кухню.

Надо сказать: залп прозвучал вовремя — ещё бы чуть-чуть, и всё… Какое пятно на безупречной репутации домохозяйки!

Аромат свежеиспечённого пирога девятым валом прошёлся по всему первому этажу дома.

Миссис Дурсль посмотрела на племянника, стоящего в дверях. Потерев покрасневшие глаза, он нацепил очки.

— Руки мыть, быстро! — цыкнула Петунья.

Гарри улыбнулся.

— Я мигом!

Когда они уселись за стол, первое, что произнёс племянник, было:

— Я очень люблю корицу.

Петунья чуть не выронила чашку. Она вдруг поняла, кого стал напоминать ей Гарри своими усмешками, быстрыми взглядами и манерой поведения.

В задумчивости миссис Дурсль умудрилась дважды подложить племяннику на тарелку по солидному куску пирога и, к счастью, не заметила, какое у мальчишки было выражение лица. Это избавило её от очередного приступа истерики.

Впрочем, атмосферу за столом трудно было назвать безоблачной. Видимо, не только Петунью неожиданные шаги навстречу друг другу выбили из привычной колеи, но и виновника всего этого.

По крайней мере, Гарри смог выдавить из себя, глядя на лопатку, нацелившуюся на четвёртый кусок пирога:

— Спасибо, тётя, я больше не могу.

И он тут же уставился на ложечку, которой неслышно (многолетняя привычка, подкреплённая периодическими шлепками по рукам) помешивал уже давно растворившийся в полупустой чашке сахар.

— Послушай, — нерешительно начала миссис Дурсль, — это, конечно, не моё дело… но, может быть, ты всё же объяснишь, что с тобой происходит?

— Ничего, — тихо пробормотал Гарри.

Петунья поджала губы, но сдержалась.

— Ты ведёшь себя… у тебя кто-то умер?

Племянник побелел, как мел, но всё же кивнул.

— Профессор Дамблдор…

— Как? Подожди… почему…

— Его убили.

Петунья настороженно смотрела на племянника, всё ещё отказываясь верить в то, что слышит. Ещё когда сестра училась в школе магии, это имя часто звучало у них дома. И позже, когда… В сознании миссис Дурсль Дамблдор прочно ассоциировался с образом Гэндальфа — персонажем книги, которая была дико популярна во времена её юности. Конечно, существование магов в реальности воспринималось ею, как полное надругательство над нормальным положением вещей. Но даже Петунья когда-то давно увлекалась волшебными историями. Хотя любой, кто знал её, невольно представлял, что она так и родилась в резиновых перчатках, с моющим средством в одной руке, а с губкой — в другой.

— Как можно убить такого… такого могущественного волшебника? — с трудом выдавила из себя она.

— Так же, как убили моих родителей: заклятием Авада Кедавра, — ответил Гарри. — Он … в общем, он плохо себя чувствовал, и у него не было волшебной палочки. И я ничего не смог сделать.

Петунья нахмурилась.

— Ты всё это видел?

Он кивнул.

— Это долго объяснять, но Дамблдор сделал так, что я не мог вмешаться, я только видел всё, — Гарри со всей силы саданул сжатыми кулаками по столешнице. — Я его убью, я найду эту сволочь, и убью! Конечно, всякий может вот так… беспомощного старика… долго же он ждал…

В следующую секунду Петунья взвизгнула, выскочила из-за стола и забилась в угол возле стиральной машины. Замигала лампочка, все электроприборы включились разом, дверца холодильника захлопала, как незакрытая створка окна при сильном ветре. В помещении, где только что кипел чайник и ещё не остыла духовка, стало холодно, как в погребе. А источник всего этого хаоса сидел за столом, сжав кулаки и трясясь, как буйнопомешанный.

Когда все мелкие предметы на кухне плавно взмыли в воздух, миссис Дурсль закричала в голос, зажмурив глаза. Раздался резкий хлопок, и посыпалось разбитое стекло, и с грохотом рухнули на пол стулья. Потом как-то разом потеплело, кухня перестала ходить ходуном, но зато отвратительно заскрежетали осколки. Петунья зажмурилась ещё крепче. Гарри сполз по стенке на пол рядом с ней и уткнулся лбом в её острое плечо.

— Холодно, — простонал он.

Его и, правда, бил озноб.

— Холодно было раньше, — пробормотала Петунья, стараясь отодвинуться от племянника, который, как слепой щенок, продолжал тыкаться ей в плечо и пытался прижаться теснее.

— Это всё я устроил? — с ужасом в голосе прошептал Гарри, глядя на полутёмную кухню и поблёскивающие на полу осколки лампочки и плафона.

— А кто же ещё?

— Я не помню… я как будто отключился. Вы сильно напугались, тётя? Простите, пожалуйста.

Вторую серию слёз и буйства миссис Дурсль смотреть совершенно не хотелось. Немного грубовато, но она всё же обняла трясущегося племянника и сидела молча, пока он не успокоился.

—Эй, — прошептала она, наконец, в мёртвой тишине, — ты в порядке?

— Да, спасибо, — так же шёпотом ответил Гарри, и, встав, помог ей подняться на ноги.

— Выруби электричество, пожалуйста, — устало промолвила миссис Дурсль.

Пока вворачивали новую лампочку, убирали стекло с пола, расставляли стулья, Гарри сумел успокоиться. Петунья насильно всучила его кружку с горячим чаем, налила и себе.

На всякий случай она не села, а продолжала стоять возле разделочного стола.

— А о чём я говорил, прежде чем… меня накрыло? — спросил племянник.

— Как я поняла, о том, кто убил профессора Дамблдора, — нерешительно ответила миссис Дурсль. — Это кто: тот самый Вольдеморт?

— Если бы… Это ещё можно было бы понять. Дамблдор всегда боролся против него, они были врагами. Но этой сволочи директор всегда доверял, ничего и слышать против него не хотел. Он такие вещи знал о своём убийце, и всё равно… Только и отвечал на все обвинения: «Я доверяю профессору Снейпу»…

Бамс! Кружка выскользнула из рук Петуньи и разлетелась на части у её ног.

Гарри в изумлении уставился на тётку. Бледная, она стояла, прижав к груди стиснутые руки.

— А как зовут этого профессора, Гарри? — неожиданно спросила она.

— Северус,— презрительно выплюнул он ненавистное имя, — Северус Снейп.

Следующий вопрос — и чашка Гарри тоже едва не полетела со стола.

— Откуда ты знаешь его?

— Он 15 лет был деканом Слизерина и вёл зельеварение, но откуда…

— Он тебя учил все эти годы? — не унималась тётка.

— Если можно так сказать, — прошипел Гарри, — скорее издевался.

— Изде… что? Бред какой-то, — Петунья присела на корточки и принялась собирать осколки кружки.

Гарри стало казаться, что он медленно сходит с ума. В прошлом году выяснилось, что тётка знает Дамблдора, что она в курсе существования Вольдеморта. И вот новость…

— А что вас так удивляет? — холодно прошептал Гарри.

— Может быть, мы говорим о разных людях? — пожала тётка плечами.

Он усмехнулся.

— Вряд ли найдётся ещё один Северус Снейп, Мастер зельеварения. Могу описать его. Раз увидишь — уже не забудешь. Чёрные волосы до плеч, вечно сальные и немытые. Крючковатый нос, цвет лица нездоровый, глаза чёрные, а взгляд — ну, у аспида более душевный.

Осколки со звоном упали в мусорное ведро. Петунья молча сполоснула руки, так же молча вытерла их и присела на стул.

— Тётя? — Гарри вопросительно посмотрел на неё, всё ещё надеясь, что они просто не поняли друг друга. — Откуда вы его знаете?

Петунья нахмурилась.

— Дамблдор запретил мне упоминать при тебе его имя.

— Что? Зачем это ему было нужно?

Опять, опять повторялась старая история, и кто-то другой знал напрямую касающиеся его вещи, но только не он сам. Больше всего Гарри пугало, что тётка выглядела по-настоящему расстроенной — настолько, что даже выражение лица её изменилось, и она больше не напускала на себя презрительный, вечно недовольный вид. Она стала как будто моложе, черты лица стали мягкими, в них даже проступило что-то, что напомнило Гарри о матери, какой он видел ту на фотографиях. И эти чувства были вызваны упоминанием о человеке, которого Гарри ненавидел сейчас даже больше, чем Вольдеморта.

— Тётя, — она молчала. — Тётя, пожалуйста…

И вновь без ответа.

Гарри встал, подошёл к Петунье и, присев на корточки возле её стула, посмотрел на неё снизу вверх.

— Поймите, от меня постоянно что-то скрывают. Я не знаю о себе самом много вещей, как выясняется. Если бы мне вовремя рассказали кое-что, был бы жив мой крёстный, а так получается, что я косвенно виноват в его смерти. Дамблдор мёртв… Возможно, он и сам со временем рассказал бы мне… Но раньше, когда я спрашивал его о Снейпе, он всегда уклонялся от прямого ответа.

Тётка внимательно посмотрела на него.

— Ты сказал, что хочешь убить его, — с презрением прошептала она.

— Он сам убийца, подлый предатель. Дамблдор дал ему второй шанс в жизни, и вот чем он ему отплатил. А ведь Снейп был Пожирателем смерти…

— Кто такие Пожиратели смерти?

— Это слуги Вольдеморта.

Тётка так резко поднялась со стула, что Гарри чуть не упал навзничь. Он видел Петунью разной: въедливой, злой, издевающейся, даже смущённой, как в последние дни. Но он никогда не видел её в гневе. Раньше не видел.

— Что за херню ты несёшь? — произнесла она свистящим шёпотом, сверкнув глазами. — Какой из Северуса слуга Вольдеморта? Я никогда не поверю, что он способен на такое. Что он, как ты говоришь, издевался над тобой. Это он-то! А уж о Дамблдоре я вообще молчу! Это просто бред сумасшедшего!

Гарри поразило даже не то, что его безупречная тётка, оказывается, способна на нецензурщину, а то, с каким жаром она защищает Снейпа. Он нашарил рукой стул и сел.

— Тётя, я сейчас свихнусь, честное слово. Вы так говорите о Снейпе, будто хорошо его знаете.

Петунья тяжело дышала, но всё ещё держалась.

— Тётя, вы можете спросить кого угодно из тех, кто с ним знаком, и вам подтвердят, что я говорю правду.

Подбородок Петуньи затрясся, она выдвинула ящик кухонного стола и, запустив внутрь руку, достала, к изумлению Гарри пачку сигарет. Нервно закурив, она включила вытяжку над плитой. Закусив губы, тётка заплакала.

— Господи! Что с ним такое стало… он же был такой славный, такой замечательный.

«Славный? Замечательный?» Гарри не знал, что его больше поражает: эти эпитеты применительно к Снейпу, или то, что его тётка проливает по тому слёзы.

—Конечно, это из-за Поттера, — бормотала Петунья, выпуская дым в сторону вытяжки, — да не же, он не стал бы… Наверное, она его чем-то настолько обидела… Что же она ему сделала?

— Кто — «она»? — спросил Гарри.

— Мать твоя, кто же ещё? — зло воскликнула Петунья.

— Да мама всегда заступалась за него в школе! — выкрикнул Гарри.

— Я не знаю, что там у них было в школе, — надменно произнесла тётка. — Хочешь правду? Пожалуйста. Когда твоя мать училась последний год в Хогвартсе, ей пришло приглашение на какой-то там … углублённый курс по зельям. В Лондоне у ваших есть что-то вроде аспирантуры, если называть вещи своими именами.

— Да, Академия при Министерстве магии, — машинально промолвил Гарри, — я слышал.

— Именно туда её и пригласили. Её и Северуса. Так что они три года учились вместе.

— Они до этого семь лет в Хогвартсе учились, — мрачно возразил Гарри.

— Они не просто учились вместе, а очень близко общались, — голос тётки зазвенел, — можно сказать, они были близкими друзьями.

Нет, не может быть…

Тётка аккуратно затушила сигарету, и выбросила вслед за осколками. Потом развернулась к Гарри, скрестив на груди руки.

— Северус часто бывал у нас дома, он очень нравился маме, и она даже выделила им комнату наверху для их вонючих экспериментов. Лили не потянула курс, так что Северус учился за двоих: за себя и за неё, — Петунья откровенно злорадствовала.

Гарри был настолько потрясён, что даже ничего не сказал на это.

— Но почему же отец… как же он…

— А Поттера не было в Англии, он всё это время жил во Франции, стажировался где-то: у нас это назвали бы Министерство иностранных дел.

— Отдел Международного Магического сотрудничества, — пробормотал Гарри.

— Точно, именно там — Лили мне говорила.

— Они дружили… Снейп…

— Хотя, — протянула Петунья, помрачнев, — какая может быть дружба, если парень влюблён до безумия.

— Что?! — он вскочил, было, на ноги, но у него внезапно закружилась голова. — Вы хотите сказать, что Снейп… что он был влюблён в мою маму?

— Да, — спокойно ответила тётка, — он очень её любил, он в ней души не чаял. Но он очень умно вёл себя: никогда не навязывался. Он подошёл к этому с другой стороны — просто стал ей близким другом.

Гарри схватился рукой за горло: ему стало трудно дышать.

— Но как мама могла, почему же она вела себя так…

— Как она себя вела?! — тётка упёрлась руками в бока и, казалось, готова была выцарапать сейчас ему глаза.

— Нет, может быть, она просто не понимала…

— Ну конечно. Какая девушка не поймёт, когда парень так втрескался.

— Но если девушка знает, а парень ей не нравится… она же… он должна как-то дать понять ему…

Тётка хмыкнула.

— А кто тебе сказал, что Северус не нравился моей сестре? Он ей очень нравился, очень. Я даже думаю, что она…

Гарри застонал и закрыл лицо руками. Он пришёл в ужас от того, что рисовало ему сейчас воображение.

— Потом он неожиданно исчез, — услышал он голос тётки, — сразу после получения диплома. Вот так сразу, как сквозь землю провалился. Лили пыталась его найти. Не знаю, получилось ли у неё? Только она запретила нам с матерью даже упоминать о Северусе. Замкнулась в себе, почти перестала разговаривать с нами. А потому из Франции примчался твой отец. Лили ещё пару месяцев прорыдала, а потом выскочила за него замуж и тоже сгинула. Кстати, я ошиблась: мы получили от неё одну единственную открытку, вернее, я получила, потому что мамы к тому времени уже не было в живых. Моя милая сестрица сообщала, что родился ты, и что она записала меня твоей крёстной матерью.

— Вы моя крёстная? — тупо пробормотал Гарри.

— Да. Можно подумать: это известие доставило мне радость.

Он поднял голову и усмехнулся, дёрнувшись, как от удара током. Опять усмехнулся, всхлипнул и внезапно захохотал.

— Ты что?

— Они мне лгали… все… с самого начала… О, Господи! — выкрикивал Гарри, задыхаясь от мучительного смеха, — мне с самого первого дня… в Хогвартсе все только и говорили… какая прекрасная была пара… как мои родители любили друг друга…. А она, оказывается, она… может быть, она даже…

Петунья со всего размаха залепила ему пощёчину.

— Не смей так говорить о моей сестре, мальчишка!

Гарри схватился за щеку, но замолчал.

— Больно? — неожиданно ласковым тоном спросила тётка и, убрав его руку, ахнула, увидев красный отпечаток. — Прости, я не хотела.

— Ничего, за дело, — произнёс Гарри. — Понимаете: кто угодно, только не он. Пусть даже Сириус…

— А, вспомнила, как звали твоего крёстного.

— Вы и его знали?

— Ещё бы, — фыркнула она, — никогда не встречала более заносчивого и высокомерного типа. Он смотрел на меня и маму, словно мы были никем, пылью у него под ногами.

— А моя мама, что же, молчала?

— Скорее всего, нет. Видимо, они периодически пыталась что-то вдолбить в его чугунную башку, но его хватало ненадолго. Где-то месяца за три до того, как Северус исчез, она с твоим крёстным поругалась.

— По поводу чего? — спросил Гарри уже спокойно.

— Не знаю. У Лили была манера: когда она злилась, она не кричала, а, наоборот, говорила почти шёпотом. Но Сириус вылетел из нашего дома, как будто за ним черти гнались. Вот его друг был очень милым, интеллигентным юношей, но вид у него был совсем больной, насколько я помню. Я с ним раза два сталкивалась. У него ещё имя было, как у одного из основателей Рима.

— Ремус. Ремус Люпин.

Миссис Дурсль кивнула.

— А вы его видели в прошлом году, тётя: он встречал меня на вокзале вместе с остальными. Как не видели? Наверное, просто не узнали.

— Этот — почти седой и весь поношенный? Боже мой, как он постарел! А ведь совсем ещё молодой мужчина. Что с ним такое?

— Он, действительно, очень болен, уже давно.

— Бедняга, вот уж кому нелегко пришлось… А что касается Северуса…

Гарри поморщился, как от резкого, неприятного запаха.

— Я всё равно не могу поверить, что такая девушка, какой была мама в юности, могла бы заинтересоваться этим… замухрышкой, — вспомнил он определение, которое дал Снейпу покойный Сириус.

— Что? — удивилась тётка. — Как ты сказал? А ну-ка, пошли со мной. Пошли-пошли.

Недoумевая, он поплёлся вслед за Петуньей на второй этаж. В коридоре, потянув за кольцо на цепочке, она спустила лестницу на чердак.

— Поднимайся.

Пожав плечами, Гарри влез наверх, потом помог подняться на чердак тётке. Даже здесь у неё царил порядок. Стояли добротные ящики, набитые старыми вещими, кресло-качалка, какой-то допотопный торшер. Миссис Дурсль уверенно прошла в дальний конец помещения и, указав на один из ящиков, сказала:

— Помоги отодвинуть.

За первым ящиком оказался второй, но уже забитый. По распоряжению тётки Гарри с помощью гвоздодёра, который предусмотрительно находился там же, на чердаке, открыл крышку.

— Где же у меня это было? — Петунья наклонилась над ящиком, что-то выискивая внутри. — А, вот. Держи.

И она протянула Гарри альбом.

— Что это?

— Это фотоальбом твоей матери. И нечего на меня так смотреть — не могла я тебе его отдать, если бы даже захотела. Ты забыл, что Дамблдор запретил мне говорить с тобой о Северусе? А здесь его очень много. Ты бы стал непременно спрашивать о нём.

Гарри держал в руках увесистый альбом и тихо гладил бархатный переплёт.

— Но вы всё же сохранили его, тётя. Вы его не выбросили, — сказал он тихо. — Вы всё-таки любили свою сестру, правда?

— Не задавай лишних вопросов, Гарри.

— Ладно, не буду.

Когда они оба спустились на кухню, и сели за стол, он не без страха заглянул на первую страницу. Потом перевернул ещё пару листов. Хогвартс, подруги, квиддич (Гарри увидел отца, летающего над полем), выпуск. Снейпа всё не было. «И слава Мерлину!» Потом пошли более взрослые, но всё же незнакомые лица. Видимо, это были студенты академии. В центре одной из групповых фотографий восседал довольно сурового вида бородатый маг — вероятно, тот самый

профессор, у которого училась мама.

— Тётя, я не вижу здесь Снейпа, — Гарри почувствовал вполне объяснимую радость.

— Как это не видишь? — тётка села рядом и заглянула в альбом. — Да вот же он!

— Это Снейп? — Гарри почувствовал некоторую слабость в районе собственной челюсти.

— Дай сюда, — миссис Дурсль уверенно перевернула несколько листов и сунула альбом под нос Гарри. — Вот он.

С фотографии на него смотрел молодой парень, никак не старше двадцати лет. Не красавец, конечно, но по-своему привлекательный и даже обладающий обаянием. Он был явно смущён вниманием к собственной персоне со стороны фотографа («Тётя, а кто его снимал?»— «Лили и снимала»). Он легко улыбался одними губами, но глаза — тёплые и очень выразительные — смеялись. Как это часто бывало с живыми фотографиями, заметив, что на него смотрят, молодой Снейп стал обращать внимание на зрителей. Он, кажется, обрадовался, когда увидел Петунью, и даже сделал жест, означающий, видимо «привет, как у тебя дела?». Тётка всхлипнула. Гарри же вызвал у него удивление, и только. Странно, но молодой Снейп почему-то никак не реагировал на копию Джеймса Поттера. Хотя на лице его всё же читалось «я, кажется, видел тебя раньше, но не могу вспомнить, где именно».

И тут же в памяти Гарри возник другой Снейп, с искажённым лицом посылающий в Дамблдора смертельное заклятие, с издёвкой отражающий жалкие попытки остановить своё бегство. И его безумное лицо, когда он кричал: «Не смей называть меня трусом!»

Молодой человек на фотографии с сочувствием посмотрел на Гарри. «Парень, ты чего?» — словно хотел сказать он. Гарри захлопнул альбом.

— Можно я возьму это себе?

— Бери, конечно.

— А вы?

— У меня есть другие фотографии, — ответила тётка.

* * *

Другие фотографии… Закрывшись в своей комнате, Гарри вновь открыл альбом с чувством сапёра, пытающегося ножом нащупать в земле мину. Он внимательно просмотрел снимки слушателей Академии и уже безошибочно нашёл там Снейпа. Пропустив лист с фотографией, которую давеча сунула ему под нос тётка, он нашёл несколько снимков отца и Мародёров. Сириус — красивый и сияющий, как его тёзка на небе. Ремус — ещё молодой и не слишком измученный постоянными трансформациями. Хвала Мерлину, фотографий Питера в альбоме не было. Гарри перевернул плотный лист картона.

Снейп и мама. О, Боже мой!

Люди на живых фотографиях имеют обыкновение вести себя так, как им хочется. Гарри рассказывали, что, когда на втором курсе Локхарт заставил его сняться вместе с ним для «Пророка», он так и не появился ни в одной газете, и весь тираж был безнадёжно испорчен. Локхарту так и не удалось затащить его в кадр.

Кто же делал этот снимок? Мама смотрит на невидимого фотографа с лукавой улыбкой. Вот она приложила палец к губам, словно призывая не вспугнуть. Кого? Снейпа? Они, видимо, проводят какой-то опыт: перед мамой стоит котёл, над которым поднимается чуть заметный пар; она бросает в него щепотки порошка. Снейп стоит позади неё, и должен, видимо, наблюдать за приготовлением зелья. Но он не замечает ничего: ни снимающего их человека, ни тайные знаки, которые подаёт тому юная Лили Эванс. Он смотрит только на неё. С нежностью. С мягкой улыбкой. Его тонкие пальцы тянутся к волосам девушки, но замирают, так и не дотронувшись.

В глазах потемнело. Гарри вытащил из тумбочки нож, подаренный ему Сириусом, и открыл лезвие. И тут Лили заметила его присутствие и посмотрела с ужасом на нож. Она заслонила собой Снейпа и схватила того за руку. Гарри выронил нож и в испуге захлопнул альбом.

Рухнув на кровать, он накрылся подушкой и прижал её с обеих сторон, чтобы тётка внизу не услышала его воплей, которые он пытался сдержать, закусив одеяло.

Гарри почувствовал, что задыхается, и сдёрнул с головы мешок с синтепоном. Обхватив подушку руками, он сжался в комок. Голоса — множество голосов в голове, дикая какофония.

«Это о полукровке Принце, Гарри…— Очистите свой разум, Поттер! — Ты представить себе не можешь, как терзался профессор Снейп, когда узнал… — Отпустите его немедленно! Что он вам сделал? — У нас с тобой много общего… — всё дело в самом факте его существования, если ты понимаешь, о чём я… — Северус… мне нужен Северус… — он очень любил её, он в ней души не чаял…»

Гарри зажал уши ладонями, как будто это могло заглушить голоса в голове.

Он не любил её, он не мог её любить, он вообще не может любить!

«Убей лишнего! — Гермиона целовалась с Виктором Крамом…— какой же грязный у тебя язык, Нюниус… — всё дело в самом факте его существования… — убей лишнего, Поттер! — а ты всё спасал и спасал волшебный мир…— очистите свой разум, Поттер!»

«Он её предал, он стал Пожирателем смерти, и тем самым предал её. Он предал всех, кто его любил».

«А кто тебе сказал, что ей не нравился Северус? — твоя мать стала встречаться с Джеймсом на седьмом курсе… — ты, конечно, говоришь это из благородных побуждений, Гарри… — убей лишнего, Поттер!» Почему «Поттер»? Разве это он убил Седрика?

«Северус… пожалуйста… — Не смей называть меня трусом! — ещё одна ошибка старого человека… — ОЧИСТИТЕ СВОЙ РАЗУМ, ПОТТЕР!» Стена, пустая кирпичная стена. Больше ничего нет, просто каменная кладка. Сколько кирпичей в верхнем ряду? Он не досчитал и до пятидесяти, как разом провалился куда-то.

то-то растёт рядом, чудовищно увеличивается в размерах, давит. Альбом матери раскрывается, огромная чёрно-белая фотография занимает всю стену. Он смотрит на Гарри, он изучает его. Что, не можешь вспомнить, кто я? Я тебе напомню! Гарри хватает палочку, и красный луч перечёркивает движущуюся фигуру. Изображение с треском рвётся, из разрыва появляются струйки крови. Ещё раз! Кровь уже стекает на пол, подбирается к кровати. Гарри хочет забраться на неё с ногами, но не может пошевелиться. Стены заливает красным, снизу слышится стук падающих капель, кто-то кричит.

— Проснись! Проснись сейчас же!

Гарри открыл глаза и увидел в свете лампы тётку в ночной рубашке и халате. Голову, как обычно, «украшали» крупные бигуди.

— Это был сон?

— Конечно, сон, что же ещё? Но ты орал, как резаный. И почему у тебя в комнате, как в морозильнике?

А ведь, правда, холодно. Шрам горит, словно к нему приложили раскалённый железный прут. И где-то далеко змееподобное существо довольно вглядывается в ночную темноту.

* * *

К тому времени, когда от Рона пришло письмо с вложенным приглашением на свадьбу Билла и Флёр, Гарри уже успел изничтожить у тётки всю упаковку валеседана. Это хоть как-то спасало от ночных кошмаров. Днём Гарри, по выражению Рона, «вкалывал, как дюжина домашних эльфов», чтобы как-то отвлечься от навязчивых мыслей. Тётка, глядя на это, пила сердечные капли.

Никогда ещё посещение Косого переулка не доставляло столько неприятных минут. Гарри казалось, что все вокруг рассматривают его, словно диковинный результат неудачной селекционной работы Хагрида по выведению очередного чуда природы. Купив новую парадную мантию и промучившись целый день с выбором подарка, он приобрёл, наконец, что-то гоблинское и серебряное и вернулся в дом к тётке совершенно разбитым.

Он раньше никогда не бывал на свадьбах, но достаточно насмотрелся на них мельком по телевизору, когда тётка погружалась в созерцание очередной мыльной оперы, всякий раз заканчивавшейся этим радостным для героев событием.

Свадьба Билла и Флёр вполне напоминала типичную магловскую: просто мужчины были не во фраках, сюртуках и смокингах, а в мантиях, и на дамах были не шляпки, а шляпы волшебниц. А так всё было, как обычно: пожилые тётушки, о которых вспоминают, только когда кто-то женится или умирает; нервный жених и не менее бледный от волнения шафер (Гарри не видела раньше этого молодого человека — кажется, Билл работал с ним в Гринготсе); временами плачущая мать невесты; посажённый отец невесты (родной у Флёр умер), важно ведущий её алтарю; родители жениха — не менее нервные; многочисленные гости — те, которых молодые хотели бы видеть, и те, которых видеть не было ни малейшего желания, но нельзя было не пригласить.

Гарри, казалось, был весь поглощён действом; и это, в какой-то мере, позволяло ему сохранять приличествующее выражение лица. Он старался не смотреть в сторону Джинни, которая, как и планировала Флёр, была одной из подружек невесты. Он сел рядом с Гермионой, которая, пусть и бросала на него встревоженные взгляды временами, не лезла с расспросами. Гарри поинтересовался, удалось ли ей отпроситься у родителей на оставшееся время каникул.

Она съездила домой; как могла, объяснила родителям необходимость побыть с друзьями этим летом. Сказала, что умер старый директор школы, которого Гарри очень любил, и теперь ему очень тяжело, и он нуждается в поддержке. Сказала, что Гарри достался дом в наследство от родственников и что их компания отлично устроится там. Гермионе пришлось нарисовать матери и отцу радужную картину весёлых каникул под бдительным присмотром родителей Рона и одного из школьных профессоров (она имела в виду Люпина и солгала, что он является крёстным Гарри). Со слов Гермионы, Гарри понял, что её родители представляют себе все шесть лет учёбы дочери в Хогвартсе, как милую детскую сказку в духе Эдит Несбит. Она никогда не рассказывал им о том, что на самом деле с ней происходило.

После совершения обряда, гости переместились (кто с помощью трансгрессии, кто с помощью порталов) на место проведения основного торжества. Банкет проходил где-то на окраине Лондона — там тоже есть небольшой магический район: несколько частных домов, пара магазинов, ресторан и зал для торжеств. Гермиона высказала предположение, что они, кажется, находились где-то за Большим Соединительным каналом. Потому что и в магловской реальности здесь встречаются небольшие зелёные массивы, а район всё же заселён достаточно, и нельзя беззастенчиво искривлять пространство. Неподалёку от зала для торжеств находился небольшой лесок: скорее всего, маглы тоже могут его видеть, но только в своей реальности.

Во время любого торжества наступает момент, когда люди разбредаются по группам, общий сценарий рушится, и всякий начинает развлекаться, как может.

Гарри всё чаще старался уединиться и ждал подходящего случая, чтобы покинуть праздник. Ему приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы избежать разговора с Джинни, даже под самым благовидным предлогом.

— Над тобой воздух вибрирует, — тихо сказала ему Гермиона.

— А ты не разглядывай меня так пристально, — сдержанно ответил Гарри.

Он вышел из здания . К сожалению, невозможно было убраться восвояси, не попрощавшись со всеми. Гарри пошёл вперёд, не зная, для чего, завернул за угол и направился вглубь рощи, уже потемневшей и притихшей в ожидании ночи. Ему просто хотелось побыть одному.

Прислонившись спиной к шершавому стволу, Гарри закрыл глаза. Он слушал шум ветра в верхушках деревьев, переливы сверчком и трубачиков, шорох в кустах слева. Шорох? Гарри открыл глаза и выхватил палочку. Ветви куста разлетелись в стороны, так что дождём посыпались щепки и листья, и оттуда с рёвом бросилось на него какое-то человекоподобное существо с горящими в темноте глазами, обнажив в оскале жёлтые клыки. Всё получилось само собой: Гарри просто подумал, но не рубанул палочкой воздух, как он сделал это весной, когда чуть было не убил Малфоя, — ему просто не хватило бы времени на этот жест. Он успел развернуться и сделал резкий выпад вперёд, как будто пронзал нападавшего мечом. Фонтан крови окатил Гарри с головы до ног. Существо рухнуло навзничь и забилось в конвульсиях. Выронив палочку, Гарри вытер рукавом очки. На земле перед ним лежал Фенрир Сивый: лопнувшая кожа, треснувшая по всей длине грудина. Оборотень хрипел, из раны толчками выплёскивалась кровь и плевральная жидкость. Всё плыло у Гарри перед глазами, но он продолжал стоять на месте, словно прирос к земле. Это был конец. Кто-то уже бежал в его сторону. Ну и пусть.

— Гарри! — Люпин схватил его за плечи. — Жив?!

И тут его взгляд упал на Фенрира, и из груди вырвалось звериное рычание.

— Что смотришь? — заорал Люпин на Гарри. — Добей — не мучай!

Не дождавшись хоть какой-то реакции, Люпин бросился к оборотню и одним быстрым движением свернул тому шею. Услышав треск ломающихся позвонков, Гарри, как безумный, бросился в гущу чёрных деревьев, слыша, как Люпин кричит ему вслед, приказывая остановиться. Но он не смог убежать далеко. Его скрутило, хорошо ещё, что он упал на колени. Он чувствовал себя, как марионетка на ниточках, когда подбежавший Люпин произносил очищающее заклинание, когда водой из палочки вымыл ему лицо, когда с нечеловеческой силой поставил на ноги и практически на себе потащил из леса на более освещённое место. Гарри успел только заметить, что тела Фенрира уже не было на месте, а там, где он лежал несколько минут назад, зеленела слишком молодая и свежая трава.

В следующий момент, обхватив Гарри руками, Люпин трансгрессировал. Гарри смутно осознавал, что он вновь очутился в доме тётки. Слабое эхо голосов Ремуса и миссис Дурсль с трудом проникало в сознание. Он помнил, что ему опять стало плохо, помнил струи душа, хлещущие по телу; помнил, что чуть не раскроил голову о край ванны, забившись в мучительном припадке. Помнил, как Люпин уложил его в постель, нервные шаги тётки, хлопок трансгрессии, вкус какого-то зелья, которое заставил его выпить профессор. Но даже в мягком забытьи, пришедшем на смену ужасу этого вечера, Гарри ощущал чьё-то незримое присутствие: тонкую струю мертвенного холода, терпеливо ждущую его.

Я сошёл с ума

"Добровольный оркестр хемулей"

20 июля 1997 года

Хогвартская платформа был залита предзакатным сиянием. Недавно прошёл дождь, и кусты возле станционного домика, избавленные от паровозной гари, радовали глаз свежестью. Из двух прицепленных к паровозу вагонов (больше не требовалось летом) вышло несколько пассажиров, прибывших в Хогсмит. Раздались хлопки трансгрессии, и вскоре Снейп остался на платформе один. Его багаж, как и полагается, исчез под действием магии школьных эльфов. Только саквояж с наиболее ценными зельями остался у него в руках. Заходящее солнце заслонила огромная, широченная фигура, и Снейп двинулся ей навстречу.

— Добрый вечер, господин директор! — прогудел знакомый бас.

— Добрый вечер, Хагрид! — ответил Снейп, протягивая руку.

Лесничий аккуратно пожал её.

— Как добрались, господин директор?

— Хагрид, давайте сейчас без церемоний.

— Это как же?

— Обращайтесь ко мне хотя бы «профессор». — пожал плечами Снейп.

— Как скажете, — дружелюбно отозвался великан, — карета… вот она… ждёт.

Снейп посмотрел на школьный экипаж с фестралом в упряжке, стоявший поодаль. Потом бросил взгляд в сторону озера, которое лежало почти бесконечным зеркалом, отливающим золотым. Противоположный берег терялся в думке, а замок располагался левее и отсюда виден не был.

— Может быть, лучше на лодке, Хагрид?

—Как угодно. Дайте только девочку назад в школу отправлю.

Он подошёл к фестралу и, похлопав существо по костлявому крупу, что-то пробурчал себе под нос. Фестрал недовольно мотнул головой, но послушно направился гордым шагом в сторону замка.

Нежелание Снейпа ехать к Хогвартсу в карете было вполне понятным. Дорога, по которой из года в год возили студентов фестралы, пролегала недалеко от того берега озера, где находилась могила Дамблдора. Снейп не знал, как он отреагирует, увидев её, поэтому решил не рисковать, если уж сама мысль о белой гробнице причиняла боль.

— Вод ведь — всех на лодки потянуло, — говорил меж тем Хагрид, пока они шли к причалу, — а и то — деньки-то какие стоят! Давно такого хорошего лета не было. Чего зазря по кочкам трястись?

Спустившись по каменным ступенькам, на которых еле умещалась его ножища, к воде, Хагрид постучал зонтом (по причальному столбику). На его зов явились две лодки: одна — огромная, на которой плавал он сам, другая — обычная. Хагрид влез в свою, уселся спиной по ходу движения, привязал заклинанием лодки друг к другу. Когда Снейп занял своё место в лодке поменьше, лесничий постучал зонтом по деревянному борту, и оба судёнышка медленно заскользили по озёрной поверхности в сторону замка.

— Как дела в школе, Хагрид? — спросил Снейп.

— Хорошо, профессор. Всё чин-чинарём. Народ съезжается. В понедельник вот Ремус Люпин приехал, и Нимфадора с ним.

— Разместились? Для них всё готово?

—Конечно, конечно. Добби старается, сэр, изо всех своих силёнок старается. В замке всё готово — хоть завтра ребятишек принимать можем.

Снейп кивнул, чувствуя лёгкую досаду. Он-то надеялся, что сразу навалится масса проблем и некогда будет придаваться воспоминаниям. Правда, оставались ещё бумаги, горы бумаг: справки, отчёты, письма родителей и прочие прелести жизни школьного директора.

— Эльфы слушаются Добби? — спросил он.

— А то! — усмехнулся лесничий. — Куда они денутся? Пашут, как миленькие. У нашего приятеля командирские способности откуда-то всплыли.

Снейп не удержался от улыбки, вспомнив внешний вид эльфа.

— Он хотя бы бабу для чайника с головы снял?

— Ха! Снял. Подарил своему помощнику.

— Он что, себе зама назначил? — такой прыти от Добби новоиспечённый директор не ожидал.

— И так его назвать можно. Бегает там один, мелкий да шустрый, Линки зовут. Ничего так малец, за коридоры отвечает. Добби-то эльфов по участкам распределили: всяк, говорит, должен за свою работу отвечать. На кухне-то они все вместе, а потом каждый на своё объект. А наш — носится по замку. Те только повизгивают.

— Суров! — рассмеялся Снейп — Придётся умерить его пыл.

— Да нет, профессор, — успокоил Хагрид, — встречаю когда их в замке, рожицы довольные, чисто сливок объелись.

Тут Хагрид с недоумением посмотрел на Снейпа.

— А что ж вы, сэр, про новую профессоршу ничего не спросили? Может, уже не угодила чем?

— Мисс Амано писала мне, что добралась благополучно и отлично устроилась, поэтому и не спрашиваю, — ответил Снейп с некоторым раздражением в голосе.

Хагрид вдруг раскатисто захохотал, так что птицы испуганно взмыли вверх с прибрежных ив.

— Что смешного, Хагрид, не понимаю? — холодно поинтересовался Снейп.

— Ох, простите, сэр! Хитра лиса, ей-богу! Вот уж, правда ваша: устроилась так устроилась! Эх, хороша девка! Вы уж простите, профессор, что я так говорю. Я ж её встречал — сами понимаете, работа у меня такая. Гляжу: выходит из вагона — пигалица пигалицей, равно старшекурсница какая. То, что она понавезла в замок, — то особо. Поздоровались мы с ней, значит. А она зырк-зырк своими глазищами.

Собравшиеся вновь устроиться в ветвях птицы решили повременить с этим. Снейп понял, чем было вызвано веселье Хагрида и терпеливо слушал его разглагольствования.

— Я ей карету-то предложил, понятно дело. Она как фестрала увидела, аж подпрыгнула, не хуже девчонки какой, подбежала к Сенди и давай ту по морде гладить. И ведь не побоялась. «А полетать на них можно?» — спрашивает. Ну, думаю — наш человек.

Дык, к замку-то мы на лодках плыли. Так ведь русалок посмотрела, кальмара потрогала…

— Что?! — не удержался Снейп.

— А он чегой-то сам всплыл, — недоумённо хмыкнул Хагрид. — А русалки… Эх, во мокрое племя! Вот же они, сэр!

Хагрид указал вправо. И Снейп увидел несколько озёрных обитателей, выжидающе смотрящих на него из-под водяной глади. Он что-то должен был сделать, видимо, как-то поприветствовать их. Альбус знал их язык. Тритоны и русалки были обильно увешаны ожерельями из раковин — наверное, это были главы семейств. Снейп не придумал ничего лучше, чем поприветствовать их лёгким поклоном — уважительным, но исполненным достоинства. Озёрники затрясли в ответ гарпунами и трезубцами. Снейп вопросительно посмотрел на Хагрида, но тот одобрительно кивнул.

— Признали, признали, сэр. Вы всё правильно сделали — не беспокойтесь.

— Ещё и кентавры на мою шею, — проворчал Снейп себе под нос. — Они, верно, окончательно распоясались без Альбуса?

Надо же, у него получилось произнести это имя без дрожи в голосе. Хагрид же вдруг утратил свою нарочитую простоватость и, как показалось Снейпу, понимающе посмотрел на него.

— Да как сказать. Профессору МакГонагалл было не до них. Я с ними изредка встречаюсь, но вроде как в прошлом году они вели себя прилично. Ведь тоже разумные твари, понимать должны, что к чему. А нынче, не знаю. Может, опять наглеть начнут. Шицзуки-то они не трогают: уважают, а то, глядишь, и побаиваются.

— А как же Флоренц?

— Это, скажу я вам, надо было видеть, сэр. Значица, как приехала она, разместилась, то да сё, пошла замок осматривать. Вышла в холл, а тут как раз наш кентавр из своих комнат выходит. Ну, знамо: с Трелони-то он не ладил, а тут ещё одна прорицательница выискалась. Эх, картина была!

— Что такое? — Снейп почему-то встревожился.

— Они, наверное, минут пять друг друга разглядывали. Молчат и смотрят. И улыбаются. За неделю не разлей вода стали. Флоренц даже умудряется иногда в Подземелья спускаться, хотя трудно это ему, да там ступеньки пошире будут.

Подавив внезапно нахлынувшее раздражение, вызванное непонятно чем, Снейп спросил:

— А с остальными у мисс Амано как складывается?

— Ну как? По-разному. С профессором МакГонагалл вроде ничего. С Тонкс тоже. А вот с профессором Люпином… Избегает она его. Вроде как боится. За столом когда все собираются, гляжу: она подальше всё норовит сесть, к Флоренцу жмётся. Что за притча такая! Вроде оборотни оба. А! Представляете, сэр: она боится моего Клыка. Да и пёс мой — уж на что трус — как увидит её, начинает рычать. Приходится сажать его на цепь.

— Лисы-оборотни боятся собак. Те их чуют, — пояснил Снейп, — а что касается Ремуса. Он же волк.

— Э! Как же они вместе работать будут? Может, приноровятся как-нибудь?

— Будем надеяться.

Лодки меж тем подплыли к входу в галерею, ведущую в замок.

В холле Снейпа ожидало то, чего он и боялся: все преподаватели, что на сегодняшний день находились в Хогвартсе, вышли его встречать. Постаравшись придать лицу приличествующее выражение, Снейп по очереди поздоровался со всеми. Кроме Шицзуки — она не появилась. Во время обмена любезностями Снейп успел вручить Добби саквояж и попросил проявить осторожность при его доставке.

Потом все разошлись по своим кабинетам, и в холле остался только Люпин.

— Мисс Амано, боюсь, не появилась из-за меня, — сказал он.

— Я понял, — ответил Снейп.

— Со временем всё наладится, — заметил Люпин.

Снейп машинально кивнул, думая о своём. Он подошёл к парадной лестнице и остановился.

— Через три дня полнолуние, — вдруг произнёс он. — Дора справляется с зельем?

— Да, — ответил Люпин, немного замявшись.

— Что не так?

— Не знаю. Вроде бы она делает всё правильно, но… Какой-то дискомфорт всё равно ощущается.

— В следующем месяце, в таком случае, варить буду я.

— Спасибо, Северус, — ответил Люпин.

Снейп продолжал стоять на нижней ступени, как приклеенный. Взгляд его рассеянно переходил с картин на стенах и доспехов к мраморным плитам пола. В глаза бросилась чёрная, у противоположного столбика лестницы. В детстве Снейп видел в хаотичном рисунке мраморных прожилок пегаса с одним крылом. Он и сейчас был на месте.

— Послушай, Северус, — Люпин тронул его за локоть, — давай, я провожу тебя до кабинета. Можешь ругать меня сколько хочешь. Но по дороге.

— Да. Спасибо, Ремус.

Путь до директорского кабинета занял целую вечность. Лестницам всё не было конца. На шестом этаже Снейп не выдержал и без сил опустился на площадку. Часть лестницы немедленно уехала куда-то вбок, и десять оставшихся ступеней оборвались над гулкой пустотой бесконечных пролётов. Люпин присел рядом и положил руку на плечо Снейпа.

— Не могу, Ремус, — тихо сказал тот, — не могу.

— Я тебя должен предупредить, Северус, — так же тихо ответил Люпин, — что из окна кабинета виден берег озера. Тот самый берег. Так уж получилось.

Снейп заворожено смотрел на медленно перемещающиеся лестницы. В тишине раздавался мерный рокот механизмов. Где-то на этаже часы пробили семь.

— Не смотри вниз, — произнёс Люпин, — у тебя закружится голова.

Снейп прикрыл глаза ладонью.

— Я сейчас, Ремус. Дай мне минуту.

И, правда, ровно через минуту Снейп поднялся на ноги.

— Спасибо, Ремус. Дальше я сам. Спасибо, что проводил.

Люпин молча кивнул, встал. Сделал шаг вниз, и лестничный пролёт немедленно встал на своё место.

Снейп не стал дожидаться, пока Люпин уйдёт. Не оглядываясь, он направился в башню. У горгульи остановился. Пароль был назначен уже под него, но Снейп молчал. Долго стоял, привалившись к статуе. Он даже не думал ни о чём, ни о чём не вспоминал — просто стоял молча, своей неподвижностью напоминая изваяние, словно у директорского кабинета появился новый страж. Лишь когда на стенах коридора начала зажигаться факелы, Снейп тихо произнёс «палочка корицы», и горгулья отъехала в сторону.

Прежде чем войти внутрь помещения, он долго стоял на пороге. Взгляд медленно полз с предмета на предмет, то и дело застревая на чём-нибудь несущественном, вроде выбоины на деревянном корпусе напольных часов с тяжёлым медным маятником. Что он ожидал увидеть? Прежний кабинет? Вряд ли бы у него тогда хватило бы мужества простоять на пороге хотя бы минуту. Он знал, что по завещанию директора многочисленные приборы были распределены по кабинетам Хогвартса. И всё же их отсутствие неприятно поражало. Комната выглядела словно ободранной. Книги были на месте, но шкафы под потолок, набитые тяжёлыми томами казались всего лишь продолжением стен. Пахло пылью, книжной пылью. На паркете по левую сторону камина виднелся полукруглый след — раньше здесь стоял насест Фоукса.

Снейп сделал несколько шагов вперед, закрывая за собой дверь. Поднялся по лестнице наверх, в спальню. Здесь вообще поменяли всё, даже мебель. Но это почему-то не раздражало. Напротив, казалось правильным.

Снейп опять спустился в кабинет. Прошёлся вдоль книжных шкафов, отмечая про себя, что знакомые ему тома стояли на прежних местах. Подошёл к столу. Кроме письменного прибора, который передавался от директора к директору и был принадлежностью школы, на столе не было ничего. Снейп даже не стал открывать ящики — он и так знал, что они пусты. Все школьные бумаги лежали в секретере слева. На нём же восседала Шляпа. Снейп медленно опустился в кресло, чувствуя глухое раздражение. Опять же рассудком он понимал, что всё было сделано правильно, что до него здесь год жила Минерва, и что нельзя было превращать это помещение в какой-то мемориал. Сотворив пепельницу, он достал из кармана мантии пачку сигарет, зажигалку и закурил. Снейпу почудилось слабое шевеление остроконечной тени на секретере, и его почему-то передёрнуло.

Пепельница медленно заполнялась — вот и застолбил участок, нечего сказать. Он опять принялся разглядывать кабинет — уже с этого ракурса, с маниакальным упорством ища… А что, собственно? Память попыталась наполнить комнату запахами, звуками, скрипами половиц, шорохом мантии, тихим старческим покашливанием. Но вместо этого в ушах звучал механический скрежет бесконечных лестничных пролётов — там, за дверью. Снейп бросил в пепельницу окурок, вышел из-за стола и направился к выходу. Проходя мимо камина, он вдруг остановился. Только сейчас он заметил — за тяжёлым массивным подсвечником… Он так и не узнал, кто подарил Альбусу эту вещицу: магловский сувенир, голландский парусник в бутылочке на деревянной подставке. Старик почему-то очень дорожил этой безделушкой, и парусник всегда стоял на каминной полке. Северус застыл, рассматривая лепестки парусов и былинки мачт и рей. Пальцы погладили холодное стекло. Вцепились в каминную полку. Через мгновение к размеренным ударам часов и шороху на секретере прибавились звуки сухих рыданий.

6 июня 1980 года.

Скрипнула дверь. Снейп обернулся и поднялся на ноги. Слишком резко. Голова закружилась, и ему пришлось ухватиться за спинку кресла.

— Что с тобой, Северус? — голос звучал спокойно, хотя и с участливыми нотками.

— Ничего. Я хотел поговорить с вами, сэр.

— Я тебя слушаю.

Высокую, прямую фигуру Дамблдора Снейп видел как в тумане. А может быть, его здесь и нет вовсе, и это бредовое видение, не больше?

— Лорд наметил две семьи, — слова выходили с неимоверным трудом, и Снейп едва слышал собственный голос. — Это Лонгботтомы и… Поттеры. Я хочу, чтобы вы знали.

Расплывчатая фигура не двигалась.

— Я знаю, — это прозвучало холодно. — И, разумеется, я принял все необходимые меры, чтобы защитить их.

— Хорошо, — едва шевеля губами, прошептал Снейп.

— Если у тебя всё, Северус…

— НЕТ!

Пришлось выпустить из рук спинку кресла и сделать шаг вперёд по плывущему полу. Высокий туманный силуэт дрогнул и как будто качнулся ему навстречу.

— Ты что-то ещё хотел сказать мне, Северус?

Дотронуться, только дотронуться, чтобы понять, что это не бред, не видение… Сделав ещё два шага, Снейп протянул руки и, ухватившись за лиловую мантию, сполз на пол, почувствовав, что две тёплые живые руки подхватили его, пытаясь удержать.

— Северус!

Спрятав лицо в расплывающейся перед глазами узорчатой ткани, он успел выдохнуть, прежде чем упасть в черноту:

— Учитель, убейте меня…

* * *

Часы тикают. Странное шуршание откуда-то слева, запах свежезаваренного чая, лёгкое поскрипывание кресла. Снейп сжал челюсти, чтобы не застонать. Он в Хогвартсе. Более того — он в кабинете Дамблдора. Что теперь? Что последует? Душеспасительный разговор? Пальцы Снейпа вцепились в край пледа, которым он был укрыт. Ему было мучительно стыдно за свою слабость — там, в «Кабаньей голове». Устроил представление, б

* * *

. Сказал бы всё, что нужно, и ушёл. Или позволил бы старику уйти. В том, что Дамблдор применил к нему легилименцию, пока он был без сознания, Снейп не сомневался.

Снейп ненавидел себя в эту минуту настолько, что ему казалось: он может спалить себя дотла. Он чувствовал себя морально изнасилованным, расчленённым на мельчайшие составляющие: вот это его страхи, это его привязанности, желания, сомнения — всё разложено по полочкам, пересчитано, оприходовано. Но ни Лорд, ни Дамблдор сами по себе сейчас не вызывали в нём никаких эмоций. Да и может ли пешка испытывать какие-то чувства к пальцам, которые двигают её по шахматной доске? Ему было всё равно, что, возможно, Дамблдор сейчас улавливает его эмоции и даже обрывки образов, крутящихся в голове.

Тёплая ладонь мягко легла на лоб Снейпа. Он вздрогнул и отшатнулся, открыл глаза. Голову немилосердно повело.

— Тише, Северус, тише…

Скрипнул стул, раздались тихие шаги. Голову Снейпа приподняли, и у его губам прижался край стакана.

— Выпей.

Снейп послушно выпил зелье, откинулся на подушку и отвернулся к спинке дивана.

— Северус, мой мальчик…

Ладонь опять легла на лоб. Это было невыносимо. Снейп задрожал всем телом от ярости.

— Не смейте меня жалеть! — процедил он сквозь зубы.

— Что ты, Северус, — раздался тихий голос, — это ты пожалей меня и прости, мой мальчик.

Снейп медленно повернул голову и наконец-то решился посмотреть на Дамблдора. Тот сидел рядом с диваном на стуле, опустив голову и глядя куда-то перед собой с выражением безнадёжной усталости на лице. Сердце кольнуло. Глаза директора блестели из-за очков-половинок, но это не был обычный их острый блеск, это был отсвет на влаге. В сознании Снейпа вдруг возникла странная картина: Дамблдор, двигающий людей, подобно шахматным фигурам, и Некто, точно так же двигающий, как фигуру, его.

С мучительной слабостью в сердце Снейп подвинулся, сполз по дивану ниже и положил голову на колени старику. У него не хватило духа обнять Дамблдора, и он вцепился в сиденье стула, так что пальцы заломило. Слёз не было — он просто закрыл глаза, и лишь раз дёрнулся всем телом, когда рука Дамблдора коснулась его головы, погладив. Снейп схватил эту руку, стиснул, прижался лицом к сухой коже, покрытой старческими веснушками. Но другая ладонь так же ласково погладила его голову, и Снейп не выдержал и затрясся от рыданий, оплакивая свою трижды проклятую жизнь.

* * *

Сколько он простоял, вцепившись в каминную полку? Часы пробили четверть. Четверть чего? Снейп не хотел этого знать. Он поднялся в спальню, убедился, что вещи его уже на месте: распакованы и тщательно разложены по местам. Саквояж стоял возле кровати, в изножии. Вот и занятие, чтобы убить время. Он взял саквояж и спустился в кабинет. Между стеллажами был втиснут шкаф. В верхней части находился думотвод — сейчас девственно-чистый. Серебряная жидкость застыла неподвижно: ни малейшей ряби или тени не появлялось на поверхности. Снейп закрыл створки и выдвинул ящик снизу. Опустившись на колени, он какое-то время расставлял по ячейкам флакончики с зельями. Покончив с этим, задвинул ящик. Что теперь?

20 июля 1997 года. Площадь Гриммо, 12

И вот он уехал…

Чахлый скверик на другой стороне улицы, высохший и пыльный, молчаливо свидетельствовал о том, что лето ещё не закончилось. Перед Гарри вдруг встала проблема времени, точнее ощущение времени — непостижимой и равнодушной силы. Прошлый год, насыщенный событиями до предела, промелькнул, как один месяц. Впереди ожидался не менее щедрый, пусть даже некоторые события были известны заранее, но в этом был свой интерес, по контрасту с хаосом предыдущего года. Даже пребывание в клинике казалось теперь Гарри вполне неплохим временем. И вот теперь перед ним растянулся до невообразимых пределов какой-то жалкий месяц, лёг провалом, чёрной дырой. Его надо было как-то прожить. Какие-то зацепки, «маячки» были, конечно. День рождения, который обещал быть шумным, — и пусть, хотя Гарри хватило бы всего четверых рядом. Но пусть, так и должно быть, пусть близкие порадуются, что он жив, а по большому счёту и тому, что они все живы. И главное: Северус обязательно приедет из Хогвартса.

Праздновать было решено в Норе. Миссис Уизли завела было с Гарри разговор, каким бы он хотел видеть праздник, но Гарри только пожал плечами и попросил, чтобы ему просто назвали нужную сумму, а всё остальное — на усмотрение Молли. «Я же ничего в этом не смыслю, миссис Уизли. Вы всё устроите самым наилучшим образом, я уверен. Будут все свои, незачем затевать что-то сверхъестественное».

Они так и жили на площади Гриммо: он и Драко. Рон регулярно наведывался в гости. Джинни иногда оставалась ночевать, Гермиона тоже. Друзья понимали, что с ним происходит, и деликатно не приставали с расспросами. Джинни тормошила порой, уговаривала пройтись или они трансгрессировали куда-нибудь за город и гуляли подолгу, держась за руки, но почти не разговаривая.

Сны посещали по-прежнему, и были однообразными, так что Гарри даже привык к ним. Только однажды он проснулся в холодном поту, силясь понять, что же ему снилось. Сон был о Вольдеморте, но отличался от прочих. Гарри не помнил содержание, но помнил, что ему было страшно, и это был не его страх, и страх был какой-то очень человеческий, тот страх, который хочется унять, утешить того, кто его испытывает. Странно это было, непонятно. Гарри опять в который раз подумал, что о Вольдеморте он так и ничего толком не знает, кроме того, что показывал ему Дамблдор на шестом курсе, кроме тех сведений, что снабдил его Снейп. Но ещё покойный директор обратил внимание Гарри не то, что в какой-то момент тот Лорда пожалел, ну почти пожалел.

29 июня 1995 года

То, что Лорд обосновался в поместье Эйвери, в старом, давно заброшенном особняке, не стало для Снейпа неожиданностью. Лорд фактически вернулся к себе домой. Он и раньше жил здесь, и Снейпу здесь был знаком каждый куст в заросшем парке, каждая выбоина на фасаде, даже ступеньки лестницы, когда он поднимался на второй этаж, скрипели до боли знакомо. Снейп совершенно спокойно прошёл мимо Петигрю, даже не обернулся в сторону Макнейера, который шарахнулся от него, как от чумы, но услышав скрип ступеней, неожиданно замер посередине лестницы.

Внезапно накатила тошнота. Страх, но не перед разоблачением или возможной смертью, страх другого рода. Со всей отчётливостью Снейп вдруг понял, что он хочет увидеть Лорда. Альбус бы сейчас убил бы его за такие мысли, но Снейп думал о Вольдеморте не как об источнике своих бед, а как о справедливом возмездии. Он вспомнил все их разговоры, странные разговоры на отвлечённые темы: о магии, о загадках прошлого, о таинственных местах, где побывал Лорд в поисках редких книг или артефактов, в поисках тех знаний, которые обеспечат ему могущество. Да, там, за дверью кабинета, его ждал страшный человек, или не человек уже, но он был велик. И он же был беспомощен, как ребёнок, пусть и жестокий ребёнок, когда речь заходила о простых человеческих чувствах.

Следующая мысль заставила Снейпа ухватиться за перила. Он вдруг понял, что простил Лорду смерть Лили. Давно простил. Да, Лорд обещал не трогать её и не сдержал слово. Но было наивно думать, что это вообще возможно. Можно ли просить о чём-то смерть? Можно ли просить смерч пройти мимо? Это, по меньшей мере, отдаёт безумием. И всё же смерть обратила на него своё лицо, на минуту вняв голосу жизни. А вот он сам, раньше, он предал не только Лили, он предал самого себя.

Снейп подошёл к двери и потянул на себя ручку. Обычный полумрак, горящий летом камин, кресло с высокой спинкой в тени. Высокая тощая фигура, укутанная в мантию, капюшон скрывает лицо, кажется, что мантия пуста и лишь приняла форму тела, но это видимость.

— Северус, — высокий ледяной голос.

Снейп решительно подошёл к Лорду, опустился на одно колено и поцеловал края чёрной мантии, пахнущей какими-то травами.

— Почему ты не явился по первому зову? — интонации отсутствуют.

— Милорд, я был на трибунах, на виду у учеников и преподавателей, потом Дамблдор позвал меня, когда обезвреживал Крауча, и я всё время был с директором. Я не мог прийти сразу, — Снейп выпрямился, но не смотрел в лицо Вольдеморту, он смотрел на игру теней вокруг чёрного капюшона.

— Это Дамблдор послал тебя сюда, — не вопрос, а констатация.

— Да, милорд, а иначе и быть не могло, вы же знаете.

Из длинного чёрного рукава выползла белая худая рука. Снейп против воли уставился на неё во все глаза.

— Сядь, — длинный палец указал на кресло напротив.

Снейп послушно поднялся на ноги и сел в кресло.

Пауза затянулась.

— А ты постарел, — наконец раздалось из-под капюшона.

Снейп ожидал любых слов, но Лорд, как в старину, обыграл его на чужом поле.

— Что поделаешь, милорд. Жизнь такая, — ответил Снейп с оттенком желчи в голосе.

— Ты по-прежнему много куришь?

— Странные вопросы вы задаёте, милорд…

— Ты хочешь курить. Кури, — последовало разрешение.

Снейп пожал плечами, достал сигареты и закурил. К его локтю вдруг подлетела пепельница. В доме были эльфы.

— За последние несколько часов моё мнение изменилось, — продолжал звучать ледяной голос, лишённый интонаций. — Конечно, мнение Люциуса принимать в расчёт не стоит, учитывая вашу… дружбу. Хотя. Декан Слизерина. Впечатляет. Но Хвост рассказал мне кое-что любопытное: как ты в прошлом году помог ему бежать, спутав планы Дамблдора. Однако у меня есть к тебе несколько вопросов, Северус.

Снейп наклонил голову.

— Спрашивайте, милорд, я отвечу.

— Не сомневаюсь, — Снейпу показалось, что в черноте капюшона что-то промелькнуло, красный сполох. Послышался звук, напоминающий отрывистый смешок.

— Неужели ты не почувствовал моё присутствие в теле Квирелла?

— Нет, милорд. Когда я понял, что за всем стоите вы, было уже поздно. Но даже метка не давала о себе знать, когда Квирелл был рядом.

Это была чистая правда.

— Да, я был тогда очень слаб. Допустим. И всё же — почему Поттер всё ещё жив?

— На это есть несколько причин, милорд. Во-первых, Дамблдор чрезвычайно печётся о его безопасности. Несмотря на свою идиотскую способность влипать в истории, унаследованную у отца, Поттер всегда выходил сухим из воды, пользуясь помощью директора. Дамблдор был уверен, что вы вернётесь, милорд. Я счёл разумным не трогать мальчишку до вашего возвращения. Я помнил ваши слова, что не будет Поттера, родится другой Избранный.

— Есть и ещё одна причина. Верно, Северус? — послышался вкрадчивый шёпот.

— Да, милорд, есть. Он её сын.

Опять молчание.

— Ты всё ещё сохнешь по этой миссис Поттер? — голос не был бесстрастным, в нём звучала заметная издёвка.

Снейп дышал ровно и глубоко.

— Какая разница, сохну я по ней или нет? Вы обещали мне, но не сдержали слово, — он поднял глаза и посмотрел в темноту под краем капюшона.

Видимо, этот аргумент произвёл на Лорда впечатление: бледные пальцы, похожие на паучьи лапы, стукнули по подлокотнику.

— За это я уже расплатился, тебе не кажется?

— Несомненно, милорд, — ответил Снейп тихо.

Кресло под Вольдемортом скрипнуло.

— Что ты мне можешь сообщить о Потере, помимо того, что мальчишка пошёл в отца? Ты знаешь, что случилось на кладбище?

— Да, милорд. Конечно. Всё объясняется очень просто: птица директора в тот раз уронила два пера. У ваших палочек одна сердцевина.

— Ах, — шипение, — вот оно что! Как просто!

— Но есть кое-что, о чём вы, вполне возможно не знаете, милорд. Мальчишка говорит на парселтанге и…

Скрипнула кожа подлокотника под цепкими пальцами.

— Ты уверен?

— Абсолютно, милорд. Я сам слышал. Да что я — все ученики были свидетелями, как на втором курсе Поттер разговаривал со змеёй.

Снейп замолчал. Странное волнение Лорда было ему непонятно и тревожило.

— Хорошо, — раздался шёпот. — Пока можешь быть свободен. Когда понадобишься, я вызову тебя. Лето, в Хогвартсе тебе торчать не обязательно.

Возникало ощущение, что Лорду не терпится выпроводить Снейпа. То ли для того, чтобы наедине обдумать услышанное, то ли, чтобы вызвать кого-то.

— Как пожелаете, милорд.

Снейп встал.

— Милорд…

— Ты что-то ещё хотел?

— Позвольте взглянуть на вас.

Шипение, которое означало смех.

— Ну, взгляни, — Лорд встал и откинул капюшон.

Снейп долго смотрел на стоящего перед ним человека. Человека ли? В этом качестве он был страшен. И при этом в бледности кожи, обтягивающей череп, в выступающих рельефных скулах, в вырезе ноздрей, в чуть раскосых красных глазах — во всём этом была странная гармония.

— Вы совершенны, милорд, — Снейп опустился на одно колено и поцеловал край мантии.

Цепкие пальцы ухватили его за волосы и дёрнули.

Поморщившись от боли, Снейп поднял глаза на Вольдеморта.

— Что ж, старик-то не пригрел тебя? — усмешка обнажила остроконечные змеиные зубы.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, милорд, — ответил Снейп устало и без выражения.

Вольдеморт резким движением оттолкнул голову Северуса.

— Ступай! — взмах тонких пальцев.

Снейп поднялся, молча поклонился и вышел из комнаты.

* * *

Когда он вернулся в Хогвартс, силы уже покинули его окончательно. Он практически по стенке добрался до ближайшего камина и, бросив в него горсть летучего пороха, переместился в кабинет директора.

— Северус! Наконец-то. Садись, на тебе лица нет, — голос Дамблдора звучал заботливо.

Снейп захохотал. Этот смех не был истерическим, он звучал горько.

— Вы знали, что так и будет? — он упал в кресло и посмотрел на Дамблдора.

— Что именно, мой мальчик?

— Ничего, сэр, — вздохнул Снейп. — Ничего.

20 июля 1997 года

Всё ещё стоя на коленях у шкафа, Снейп почувствовал затылком взгляд. Он тяжело поднялся на ноги и обернулся. Ещё войдя в кабинет, он отметил про себя, что рамы портретов пусты. Но теперь один портрет ожил.

— Здравствуйте, Альбус, — прошептал Снейп.

— Здравствуй, Северус, здравствуй, мой мальчик! — директор улыбнулся, и глаза привычно сверкнули из-за очков-половинок. — Я попросил коллег побыть сегодня где-то ещё, чтобы не тревожить тебя. Я тоже на минуту. Хотел просто убедиться, что ты здесь.

— Спасибо за заботу, Альбус. Всё в порядке… Я… В общем, я разместился… — Северус вдруг стал запинаться на каждой фразе, как школьник.

— Вот и хорошо, — директор ласково посмотрел на Снейпа. — Всё будет в порядке. А сейчас я тоже прогуляюсь по своим рамам.

Он пропал. Снейп смотрел и смотрел на пустую раму и клял себя на чём свет стоит. Потом он сделал то, чего от себя не ожидал: открыл балконную дверь и вышел наружу. К башне был прилеплен небольшой балкон. У человека, боящегося высоты, неминуемо случился бы там приступ. Бог знает, на чём и как этот балкон вообще держался, то есть понятно каким образом, но ощущений слабости в ногах, головокружения от чудовищной высоты даже знания о магии отменить не могли. Озеро блестело и переливалось. Деревья на берегу бросали длинные чёрные тени, белый мрамор сиял так же ярко, как луна в небе.

Снейп сделал пару шагов назад, прислонился к каменной кладке спиной. Теперь не было видно ничего, кроме полоски леса вдалеке и почти полной луны, только маленький краешек осталось ей нарастить слева. Лицо Северуса исказилось, но приступ душевной боли не успел вылиться ни во что, потому что одинокий лунный луч неожиданно обрёл форму — так показалось. Как странно. Он тёплый, оказывается. А на ощупь — как шёлк. Шуршит. Дыхание стало ровным, боль отпустила. Под пальцами шелестела и мялась ткань бледно-голубого кимоно.

Камень лежит у жасмина.

Quand on forme d'autres voeux?

31 июля 1998 года

Гарри не спешил открывать глаза.

Он лежал, прислушиваясь к звукам утреннего дома: тиканье напольных часов в коридоре, шарканье босых ног Кикимера, какие-то скрипы, шорохи.

Он не знал, который час, но что-то ему подсказывало, что уже довольно поздно.

«Новорожденного» решили не будить подольше. В этом был определённый смысл: до поры до времени виновники торжества только мешают, путаясь под ногами до начала праздника.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Джинни, неся завтрак на подносе.

Открыв глаза на звук скрипнувшей двери, Гарри различил расплывчатую фигуру девушки, привстал на постели, протянул руку и нашарил очки на тумбочке.

— Привет, — Джинни установила поднос у Гарри на коленях и присела рядом, у изголовья.

Обменявшись утренним поцелуем, молодые люди некоторое время молча повздыхали, довольно улыбаясь. Гарри даже почти забыл свой сегодняшний сон, точнее забыл о том осадке, который он после себя оставил. Сейчас это был просто сон, и не больше.

— Там в гостиной — просто гора подарков, — сказала Джинни, когда Гарри наконец-то занялся тостами и кофе.

— Ну.. ну что ж... — Гарри не нашёлся, что ответить. Наличие подарков на День рождения всё ещё его смущало.

— Я залезла только в одну коробку, потому что там написано, что это для нас обоих. Это от профессора Снейпа. Там два медальона с магическим зеркалом. Ну, ты знаешь, что это за зеркало. Ты будешь видеть меня, а я тебя. Правда, непонятно, когда мы им будем пользоваться, если будем учиться на одном курсе…

— На будущее, — заметил Гарри.

— Разве на будущее, — Джинни улыбнулась и поцеловала его в пахнущие чёрным кофе губы.

Вздохнув, Гарри мысленно позвал Кикимера. Тот явился сразу же.

— Кикимер, дружок, забери поднос, пожалуйста.

Эльф поднял своей магией поднос в воздух, и он влетел в его руки.

— Спасибо, — поблагодарил Гарри.

Довольно бормоча себе что-то под нос, старый эльф исчез. Кикимер дряхлел с каждым днём всё больше, но не было и речи о том, чтобы найти ему замену или помощника — это бы доконало домовика окончательно.

— Где у нас народ-то весь? — Гарри, освобождённый от бремени подноса, наконец-то развернулся на постели и обнял Джинни за талию.

— Гермиона и Драко аппарировали в Косой переулок с утра. Не знаю, чего они там забыли. Точно не за подарками — те уже в гостиной лежат. Я скоро в Нору отправлюсь, надо маме помочь.

Девушка пыталась навести хоть какой-то порядок, расправляя чёрные пряди.

— Может, тебе всё же попытаться отрастить волосы? — спросила она.

— А почему бы нет? — Гарри пожал плечами. — В школе дозволяется.

Он снял очки и закрыл глаза.

— Эй! — Джинни слегка потрясла его за плечо. — Это что такое?

— Поцелуй меня, — промолвил Гарри тихо.

Тот же день. Косой переулок. Ближе к полудню

В Косом переулке всё было, как прежде. Даже лучше стало. Магазинчики, кафе, гостиницы — всё было вычищено, перекрашено, отремонтировано. Всё выглядело на редкость жизнерадостным, но каким-то ненатуральным. "Словно декорации из фильма про волшебников", — подумала Гермиона невольно. Но тут же оборвала себя. В конце концов, нет же ничего плохого, что люди радуются, как умеют. После полупустых улиц времён войны, толпы волшебников всех возрастов и цвета кожи, запрудивших переулок, поначалу подействовали удручающе. В своём годичном уединении Гермиона отвыкла от большого скопления народа. Она внимательно поглядывала на Драко, следя за его реакцией. Но то ли ему было всё равно, то ли он держал лицо, но особой реакции — ни положительной, ни отрицательной — на толпу Гермиона в нём не заметила. Он продолжал беседовать с ней, не обращая внимания на всё учащающиеся взгляды, которыми награждали их прохожие. В этих взглядах читался постепенно нарастающий ажиотаж и любопытство. Гермионе вдруг пришло в голову, что вот это и есть настоящий аристократизм — умение сохранять достоинство в любой ситуации. И если раньше слово "аристократ" было для неё, воспитанной в "демократической магловской среде", чем-то сродни словам "сноб", "чистоплюй", то теперь она должна была согласиться, что что-то хорошее в этом, несомненно, есть. Её же горящие неприкрытым интересом взгляды начинали раздражать. Она всё чаще беспокойно оглядывалась по сторонам, словно выбирая укрытие, хотя прекрасно понимала, что в любом магазине или кафе на них будут пялиться во сто раз больше.

— Здесь слишком плотная толпа, — произнёс Драко. — Позволь?..

И он взял руку Гермионы и продел себе под локоть.

Гермиона улыбнулась и сразу почувствовала себя уверенней. "Почему?" — мелькнула мысль, но тут же потухла.

Девушка перестала обращать внимания на прохожих и всё чаще смотрела на спутника. Драко мягко улыбался — одними глазами, как он умел. Гермиона не могла видеть себя со стороны, иначе она бы заметила, как расправились сами собой у неё плечи, приподнялся подбородок, как изменилась походка.

Во "Флориш и Блоттс" она вошла, улыбаясь.

Они быстро купили учебники и, оставив внушительные стопки у продавца, чтобы он отправил их на площадь Гриммо — 12, пошли смотреть книги. Драко ориентировался в магазине не хуже Гермионы, чем заслужил дополнительные очки в воображаемом реестре достоинств, который поневоле складывался в голове у мисс Грейнджер. Полчаса они потратили на изучение новинок по трансфигурации. Драко твёрдо решил реабилитировать себя в глазах МакГонагалл. Выбрали две монографии, очень интересные, и долго рассуждали, почему школьные учебники такие занудные и сложные — вот можно ведь писать о такой сложной отрасли магической науки, как трансфигурация, просто и доходчиво. Перешли к полке с книгами по зельеварению.

— Смотри, смотри! — воскликнула вдруг Гермиона. — Нет, ну что за... теперь они его вновь издали. Хорошо, конечно, но всё же сколько же во всём этом лицемерия.

На полке стояла свежеизданная монография. "Растительные яды и алкалоиды". Автор: Северус Т. Снейп.

— Интересно, Северус знает? — произнёс Драко.

Гермиона пожала плечами:

— Наверное. Ему же что-то полагается, какие-то проценты, вероятно? Ну, ещё бы — кто ж откажется издавать директора Хогвартса?

— А ведь у меня такой книги нет, — задумчиво протянул Драко и вытащил с полки увесистый том.

В проходе послышалось хихиканье и шорох мантий. Гермиона обернулась. Пять барышень, по виду курс шестой, рассматривали их, о чём-то перешёптываясь. Поймав гневный взгляд Гермионы, они шмыгнули за стеллажи.

— Дурочки!

— Стоит ли обращать внимание? — мягко спросил Драко.

— Я просто отвыкла от женского коллектива, — засмеялась Гермиона.

Из магазина они вышли нагруженными. Конечно, нагруженным вышел Драко. Он категорически отказался "дать подержать" Гермионе хотя бы одну книгу.

— Посидим где-нибудь? — спросил он.

— Пошли. Жарко. Хочется выпить чего-нибудь освежающего.

Они уже подходили к кафе, когда за спиной вдруг раздался низкий голос, который произнёс нараспев:

— Гермивона?

Гермиона замерла на месте, потом нерешительно обернулась. Может быть, ей послышалось?

Трудно было узнать Виктора Крама. Если что и осталось от него прежнего, так это орлиный нос, длинные чёрные волосы и пронзительные глаза. Он стал выше, перестал сутулиться, возмужал. Он смотрел на неё и улыбался.

Неожиданно для себя самой Гермиона вдруг всплеснула руками, ахнула и бросилась Краму на шею.

— Привет, привет! — Крам стиснул её лапищами и, смеясь, раскачивался из стороны в сторону. — А я думаю: ты или не ты?

За спиной послышался звук, как будто что-то тяжёлое упало на землю.

Крам выпустил Гермиону из объятий. Когда она обернулась, то успела увидеть, как Драко поднимает с мостовой связку книг. Крам подошёл к нему и протянул руку:

— Вы Драко Малфой, если я не ошибаюсь? Рад познакомиться.

Вот тут Гермиона опять почувствовала странное раздражение от мелькнувшего в голове слова "аристократизм".

Драко улыбнулся и протянул в ответ руку.

— Взаимно. Мы как раз шли с Гермионой вон в то кафе. Не хотите присоединиться?

— С удовольствием. Может быть, нам стоит перейти на "ты"? Странно как-то, ещё в школе виделись. К чему такие церемонии?

— Согласен.

Гермиона отметила про себя две вещи. Виктор усиленно занимался английским. Он говорил практически без акцента. И второе: она слишком хорошо знала такое вот выражение лица у Драко. Это спокойствие и вежливая заинтересованность могла обмануть кого угодно, но только не её. Это была всего лишь маска. Драко закрылся, и это Гермиону странно встревожило.

Они заняли столик на улице. Некоторое время обменивались незначащими фразами. Драко спросил о Дурмстранге, о том, чем Крам занимался после школы. Оказалось, что какое-то время он оставался в сборной Болгарии по квиддичу, но потом решил расстаться со спортом и подумать о чём-то более существенном в жизни. Крам расспрашивал Гермиону о Флёр, о семействе Уизли.

— Гермиона, — неожиданно сказал Драко. — Вы пока поговорите тут, мне ещё надо было в Гринготс зайти. Не будешь же ты меня там ждать. Право же, я скоро буду.

Когда он аппарировал, Гермиона недоумённо пожала плечами. Она точно знала, что ни в какой Гринготс Драко не собирался.

— Он твой парень? — неожиданно спросил Крам.

— Нет, что ты — просто близкий друг, — Гермиона изумлённо уставилась на Виктора.

— Да? А я, было, подумал, что он ревнует тебя. Но, конечно, он безупречно тактичен.

— Да уж, он такой, — Гермиона поймала себя на мысли, что эта фраза прозвучала у неё, как упрёк. — Друзья ведь тоже могут ревновать. Правда?

— Конечно, тем более, когда у тебя мало друзей, — ответил Крам.

— Виктор, ты чем собираешься заниматься в Англии? Ты, правда, решил жить здесь?

— Да. Мне предлагали работу в Министерстве, в отделе Международного сотрудничества. Но Министерство подождёт. Не хочу сразу впрягаться в бюрократическую работу. Хочется пожить спокойно, пообтесаться, привыкнуть к новой среде, — он улыбнулся. — Мне тут поступило интересное предложение из Хогвартса.

— Серьёзно? От Снейпа?

— Нет. От МакГонагалл. Но она же имеет право искать преподавателей, как заместитель директора, верно?

Нетрудно было догадаться, на какую должность приглашали Крама. Мадам Хуч неожиданно уволилась, выйдя замуж, чем повергла коллег в шок. Оказывается, у неё давно был роман по переписке с одним невыразимцем. Тот, в очередной раз выполз как-то на свет божий из подвалов Министерства, и вдруг решил, что ему срочно пора жениться.

— И ты согласишься работать в Хогвартсе? — спросила Гермиона.

— А почему бы нет?

— В самом деле, — засмеялась она. — Почему бы нет?

Площадь Гриммо, 12.

Чуть позже

Наконец-то Гарри выполз из постели. Совершенно не ожидая никого встретить в доме, он, как был в пижаме, босой прошлёпал на кухню и обнаружил там Драко.

Тот сидел за столом, в позе, которую впору было переносить на парадный фамильный портрет Малфоев. Гарри кашлянул, пожал плечами, с шуточным возмущением осмотрел себя самого с головы до ног, мол «что с меня взять-то». Драко улыбнулся и стряхнул пепел с сигареты.

— А ты чего куришь? — спросил Гарри, наливая себе воды, чувствуя себя дромадером и бактрианом вместе взятыми.

Джинни буквально пятнадцать минут назад аппарировала в Нору. И как женщины не падают после такого? Ну, то есть их ещё на что-то хватает… Гарри так и подмывало почесать затылок, раздумывая над этой мировой проблемой.

— А почему бы мне не покурить? — чуть нараспев спросил Драко.— Колдомедики мне не запрещают.

— Что-то случилось? — Гарри посмотрел на друга поверх стакана. — Гермиона уже в Нору отправилась?

Драко кивнул.

— Почему ты решил, что что-то случилось? — спросил он. — Ровным счётом ничего.

— Ой, да… А то я тебя не знаю.

— Мы просто кое-кого встретили в Косом переулке, вот и всё. Виктора Крама…

— А… А? А! — недоумение, вопрос и из серии «до меня дошло». — Он в Англии теперь?.. Извини, туплю…

Драко рассмеялся.

— Тебе простительно сейчас тупить.

— Да пошёл ты! — Гарри рассмеялся в ответ. — Это что? Легиллименция?

— Нет, — Драко тронул себя указательным пальцем за шею и вытянул палец в сторону Гарри. — Смажь. Твоя будущая тёща ничего не скажет, конечно, но будет дуться.

— А что там?

— Засос, — ответил Драко и расхохотался.

— Кончай ржать, Малфой! — с деланным возмущением ответил Гарри и пошёл в ванную.

Всё это хорошо отвлекало: дружеские подковырки, намечавшиеся расспросы. Всё это очень хорошо отвлекало. И голос на некоторое время переставал звучать в голове — такой странно тихий, не похожий на то, что Гарри слышал раньше. Такие доверительные интонации, словно то, что говорилось, было предназначено только ему, Гарри.

Он вернулся на кухню.

— Что такого страшного в Краме? — продолжил он прерванный разговор. — Детское увлечение…

— Детскому увлечению не кидаются на шею при встрече…

Никаких распевных интонаций. Сказано спокойно и ровно.

— Брось, Драко. Была бы тут Джинни, она бы тебе объяснила, что как раз детскому-то увлечению и можно на шею кидаться. А вот тебя я совершенно не понимаю.

— Чего ты не понимаешь?

— Почему ты молчишь, вот чего.

— Боюсь, я не смогу тебе объяснить. Для этого нужно быть мной — чтобы понять… Пожалуй, главная причина в том, что я Малфой…

Драко посмотрел на Гарри и поспешил пояснить:

— Я не имею в виду, упаси Мерлин, то, что Гермиона магла. Нет. Просто мне кажется, что дружба — это большее, на что я вообще могу рассчитывать, учитывая…

— Не был бы ты ещё болен, дал бы я тебе как следует по мозгам, Драко, — Гарри выпил ещё один стакан воды.

— Охотно верю, — улыбнулся Драко. — А с тобой-то что?

Гарри встретился с другом взглядом.

Вздохнул. Драко было бесполезно врать.

— Ну… Да всё, как обычно. Очередной сон.

— О Лорде?

— О нём… родимом, — стакан глухо стукнул о столешницу. — Странный сон, очень странный… Описать будет непросто. Вроде бы мне год. Смешно, конечно, ощущать себя годовалым, сидящим в кроватке, но во сне я именно так себя и ощущал, думая и понимая при этом, как взрослый. И Лорд пришёл ко мне…

— Он хотел?.. — Драко осёкся.

— Нет, вовсе нет, — возразил Гарри. — Представляешь, он мне рассказывал сказку на ночь. О себе… Страшную, конечно. И выглядел он, как нормальный человек. Как будто он не переживал ту чудовищную трансформацию. Красивый мужик, лет этак около пятидесяти, ничего отталкивающего, седина в волосах даже. «Жил-был мальчик…» Страшно было то, что всё, что он говорил, было правдой. Я совершенно уверен, что там не было ни грамма лжи. Дамблдор нередко мне говорил, что каждый делает свой выбор сам. Это правда. Но тебе не кажется, что во многом этот выбор зависит от того, что человек получает от окружающих? Мы же не в вакууме формируемся, как люди.

— В общем-то, да, — кивнул Драко. — То, что во мне было хорошего, за что и я, и другие смогли зацепиться, всё это было заложено в меня Северусом. Если бы этого не было, не знаю, что бы со мной стало.

— Я тебе очень благодарен, что ты говоришь со мной об этом, — Гарри сел за стол и вытянул из пачки сигарету.

— А Северус?

— Он как-то, — Гарри замялся. — Я не хочу его расстраивать. Он как-то панически боится этих моих снов.

— Ты не преувеличиваешь насчёт панически?

— Пожалуй, что нет. Северус хочет, чтобы я закрывался. А мне почему-то важно понять, чего хочет от меня Том Реддл. Не Вольдеморт, а Том Реддл. Это всё так абсурдно…

— Что ты имеешь в виду?

— Да всю ситуацию. Это упорное умалчивание. Про Пожирателей регулярно пишут. Рита вон книжку про Альбуса наваяла. Мрак, конечно, полный…

— Думаешь, там враньё?

— Думаю, что, к сожалению, нет. Но одни и те же факты можно подать по-разному, согласись. Там столько яда, словно Альбус Рите чем-то лично насолил. Знаешь, каким бы он ни был, всё же он велик, и даже его недостатки следует подавать с пиететом. Мне так кажется. Потому что, чёрт возьми, есть масса, а есть отдельные личности, которые не боятся взять на себя труд что-то изменить, — предвидя возражение, Гарри упреждающе поднял руку.— Да, это другой вопрос: давали ли им на это полномочия. Но если посмотреть на ту же магическую политику — кому у нас делегировали полномочия за последнее время? Фаджу? Скримджеру? У меня вообще голова пухнет в последнее время от всех этих мыслей, если честно. Так… я отвлёкся… Так вот. Абсурдность в том, что фигуру Лорда усиленно замалчивают. Хотя по идее вот сейчас-то бы и писать о нём. Такое ощущение, что все боятся. До сих пор боятся. Ты понимаешь, о чём я?

Драко кивнул.

— Ты немного путано, но я понимаю. Боятся, потому что понимают свою ущербность во многих вопросах. Лорд на пустом месте не появляется. Какие бы личные мотивы ни были у Реддла, каким бы ни был он сам, за ним пошли, и пошли многие. Другое дело, что его методы оттолкнули, но это не значит, что сама идея не прельщала.

— Они боятся? Такое ощущение, что они боятся. Проблемы-то так и остались проблемами. Дабы не вводить в соблазн, лучше умалчивать — так, что ли? — Гарри начал кипятиться.

— Ты не горячись, — миролюбиво заметил Драко. — Мы начали ведь с Северуса. Он-то чего боится?

Гарри пожал плечами. Хотя и солгал этим своим жестом. Он прекрасно понимал, чего боится Северус. Он прекрасно понимал, что его интерес к Лорду опасен, но ничего не мог с собой поделать. Его связь с Реддлом не только не стала слабее, после гибели того, но и странно упрочилась.

Вечер. Нора

Миссис Уизли носилась с утра по дому, по саду по двору дома. Хотя причин особых у неё на это не было. Не было реальных причин: торжество обещало быть не намного превосходящим семейные праздники Уизли по масштабам. Их с Артуром юбилей был куда более впечатляющим по числу гостей, и по потраченным усилиям. Но это же был День рождения Гарри.

Молли Уизли была поистине золотой женщиной, несмотря на все свои недостатки. Гарри ожидала Нора — знакомая с детства, привычная. Место, где ему было всегда хорошо. Деньги, которые он силой вручил миссис Уизли, были потрачены с умом, но не бросались в глаза. Конечно, столы были новые, сад приведён в порядок. Мучиться с приготовлением праздничного ужина миссис Уизли тоже было не нужно: нанятая команда эльфов с утра корпела на кухне. Хозяйке оставалось только осуществлять над ними бдительный контроль.

Приглашения были разосланы. Конечно, на дни рождения приходят те, кому это нужно, точнее — кому нужен «новорожденный», но прежние дни рождения Гарри носили несколько подпольный характер, поэтому, помимо тех, кого приглашать было не нужно в принципе, кое-кому были посланы открытки.

Естественно, весь преподавательский состав Хогвартса на Дне рождения в принципе присутствовать не мог. Минерва ожидалась лишь ненадолго — у неё было масса дел, день-то был будний. Кого-то ещё вообще в стране не было: профессор Спраут, к примеру, блуждала где-то в Амазонии в поисках редких растений. Были приглашены некоторые бывшие однокашники Гарри, которые школу уже закончили: Симус, Ли Джордан…

Гости стали прибывать часов с пяти — основная масса. Гарри в новой парадной мантии выслушивал поздравления со стоическим терпением, ожидая, когда же закончится обязательная торжественная часть. Появление близнецов Уизли стало для него глотком свежего воздуха: те его вначале чем-то оглушили, потом его ударило чем-то наподобие тока, потом его чем-то потравили и у него выросли рога, но после того как Джинни наградила обоих мощным летучемышиным сглазом, рога исчезли, и всё пришло в норму. После этого речи и рукопожатия быстро сошли на нет.

Потом Гарри сидел за столом рядом с Джинни с одной стороны и будущей тёщей — с другой. Он смотрел на собравшихся гостей, отвечал на вопросы, слушал тосты, сам что-то говорил в ответ. Отмечая какие-то вещи, вроде расстроенного, но не показывающего вида Драко и оживлённо болтающей с Полумной Гермионы, которая на Драко не смотрела, он откладывал всё в память, обещая себе разобраться в ситуации, но потом, завтра, послезавтра… Он был, пожалуй, что и счастлив сейчас, хотя такое спокойствие, сродни лёгкому отупению человека, лежащего на травке и греющемуся на солнышке, он не любил, или не умел ценить. Одна только зудящая нота беспокойства мешала: прошло уже два часа, а Северуса всё не было. Когда появилась Шицзуки, Гарри бросился к ней навстречу чуть ли не с распростёртыми объятиями. Та, хорошо понимая причину, поспешила его успокоить:

— Не волнуйтесь, Гарри-сан, его задержали дела. Он уже и сам переживает, что опаздывает. Позже он будет.

Гарри не только не успокоился, но с ещё большим нетерпением стал считать минуты, которые начали растягиваться, как резиновые.

Хогвартс, тот же вечер

— Всё хорошо, сенсей, — Шицу массировала плечи Северуса. — Не нужно так волноваться.

Стол был завален грудой пергаментов. Это было похоже на всемирный заговор: все инстанции разом решили обрушить на новоиспечённого директора бесконечные депеши в связи с новым учебным годом.

Шицзуки явилась вовремя. Снейп уже поднимал палочку, с явным намерением угостить летящую к балкону министерскую сову каким-нибудь простительным, но от того не менее чувствительным заклятием.

Втиснув ему в руки стакан воды с добавленным туда бренди, она быстро рассортировала письма в две кучи: те, что требовали немедленного ответа, с пометкой «срочно», и те, которые могли и подождать.

— Ну вот, видите, — он указала на первую гору, — их не так много.

— Шицу, я не ребёнок, — проворчал Снейп, тем не менее откинувшись назад на стуле и прикрыв глаза. Пальцы у лисы были сильными.

— Конечно, вы не ребёнок. Помочь вам с письмами?

— Эмм… Нет, пожалуй. Отправляйтесь в Нору и предупредите, пожалуйста, Гарри.

Пальцы были почти прозрачными и казались холодными, но на ощупь и на поцелуй оказывались горячими.

— Хорошо, Северус, — такими же горячими были губы, висок ещё долго ощущал их прикосновение.

Щицзуки воспользовалась порталом и исчезла. Снейп остался один.

Он с ненавистью посмотрел на бумаги.

Пересел за стол и начал работать.

Через час он взглянул на часы и проклял всё на свете. Их нельзя было оставлять на ночь, эти бумаги. Было и, правда, такое ощущение что их, как нарочно, прислали именно сегодня. Хотя, конечно, это была всего лишь паранойя. Конец месяца, и бюрократы начинают шевелиться, вспоминая, что работать тоже нужно.

Ещё два пергамента в сторону. Ещё две справки, ещё два списка… Справки, списки, счета, реквизиты, расписания, списки, справки, счета… А это что?

Штемпель Азкабана. Проверено цензурой.

Этот конверт просто слипся с другим, и Шицу его не заметила.

Снейп быстро вскрыл письмо.

Здравствуй!

Люциус.

— Идиот, — прошептал Снейп, проводя ладонью по лицу. — Какой же ты идиот, Люций…

Нора. Спустя два часа

Гарри стоял у ограды сада и курил. Курил он редко, а сейчас у него тлела в руке какая-то подозрительная сигарета, которую ему всучил Фред.

Гарри смотрел на дорогу, словно это могло что-то означать.

Но маги не ходят пешком по дорогам, тем более по едва видным в сумерках дорогам.

Маги аппарируют, пользуются порталами… Ничего, кроме воплей сверчков в траве и доносящихся с лужайки голосов, Гарри не слышал.

Даже слабый шорох за спиной не привлёк его внимание.

— Ты почему здесь один? — спросил тихий голос, и Гарри выронил тлеющий окурок.

Через мгновение он стискивал Северуса в объятиях.

Тот крепко обнимал его, от его мантии пахло табаком и немного виски.

— Ты выпил? — Гарри поднял глаза на уставшее лицо Снейпа. — Что-то случилось?

— Нет, мальчик, я просто устал очень. Это был тайный заговор против директора школы.

Расслабленный от виски и лишённый обычной сдержанности, Снейп погладил растрёпанную шевелюру Гарри и поцеловал его лоб. Потом опять обнял немного неловкими после алкоголя руками и покачал из стороны в сторону.

Гарри издал долгий счастливый вздох.

— Пойдём ко всем, отец? — предложил он. — А то я последний час только и делаю, что порчу гостям настроение.

— Пойдём, — Снейп обнял его за плечи и повёл в сторону лужайки. — Тебе кто такую сигарету дал? Кто-то из Уизли, конечно? Сейчас я им устрою травологию…Будет им Cannabis sativa, Cannabis indica и Cannabis ruderalis…

Гарри только смеялся, путаясь в высокой траве, по которой они почему-то брели, оставив в стороне тропинку.

Ночь с 30 на 31 июля 1998 года

Гарри не мог точно сказал — такой ли была его детская в доме, что в Годриковой Лощине, но во сне он очень ясно видел все детали — даже узор на обоях: смешные зверьки, кувыркающиеся на травке. Странно ощущать себя, сидящим в детской кроватке, хотя видел себя Гарри словно со стороны, словно он висел где-то за затылком мальчика, но понимал, что вот он — сам, собственной персоной.

Во сне был поздний вечер, и в комнате уже горели лампы, а за окном было темно.

Потом раздались шаги, но Гарри не испугался.

И вошёл человек, и сел у кроватки.

Он не смотрел на Гарри, он смотрел куда-то в одну точку — лицо его было повёрнуто к окну, но он ничего не мог бы видеть, кроме своего отражения в оконном стекле.

Человек этот был спокоен и отрешён от всего. Гарри понимал, кто это, но тот Гарри, что был ребёнком, ничуть не боялся, а смотрел на «дядю» и что-то лопотал.

Лицо Реддла напоминало лицо человека, который от всего смертельно устал, и голос его звучал так же — устало. Это не был тот высокий, холодный, словно металлический голос, который пронзал всё тело слышавшего его дрожью. Это был тихий, довольно приятного тембра голос, но звучал он отрешённо, и слова произносились почти без выражения: