Летние дни

Сегодня выдался самый горячий и солнечный день в Лондоне. Сириус, Ремус и четырехлетний Гарри развалились в гостиной, все трое без рубашек и сильно вспотевшие, несмотря на число тех охлаждающих чар, что наложил Рем. Они слишком быстро изнашивались, влажный воздух разъедал их быстрее, чем предполагалось.

Оборотень лежал на спине, пристально глядя в потолок и считая трещины, побежавшие по потолку, потому что и впрямь так чертовски жарко, что буравить взглядом потолок гораздо лучше (ну ладно, не лучше, но точно безопаснее), чем смотреть на влажного и обнаженного по пояс Сириуса… По той причине, что взгляд на Сириуса, даже сама мысль о взгляде на Сириуса могла сделать Рема куда более горячим, чем сейчас. «Не смотреть», — подумал Ремус, плотно закрывая глаза и пытаясь высвободить свой разум от картинок, где Сириус одет, раздет, под ним, над ним, опускается на колени…

— Ох…— простонал Ремус, напоминая себе, что его четырехлетний крестник находится вместе с ними в комнате. И святый Боже, Рем не привык быть извращенцем в этих отношениях. Сириус несомненно плохо влиял на него все те годы, что они провели вместе.

Рем слегка вздрогнул, почувствовав руку Сириуса, прикасающуюся к его голой коже.

— Ты в порядке, Ремус? — спрашивает Сириус, позволяя своим длинным пальцам пройтись по ребрам оборотня и вдоль живота. — Ты выглядишь ужасающе тихо.

Ремус быстро кивает, опасаясь, что если он попытается заговорить, его голос даст трещину.

— Так невыносимо жарко, Луни, — жалуется Сириус, переворачиваясь на живот, лицом к любовнику, и Ремус наконец открывает глаза, чтобы посмотреть на черноволосого мужчину, посылая к черту все правила на тему «не смотреть», потому что это слишком сложно — не смотреть на Сириуса, на его блестящие черные волосы, серые глаза, улыбающиеся яркие губы. Ему так тяжело сопротивляться… Будь проклята эта жара.

Гарри положил подбородок на одну из своих маленьких ручонок, переворачиваясь на живот, и принялся передразнивать своего темноволосого крестного:

— Как жагко, Вуни, как жагко-о-о…

Ремус издал долгий, но все же чисто игривый стон, как обычно закрывая ладонью глаза.

— Это едва ли моя вина, что вокруг так жарко и наш чертов кондиционер решил сломаться именно сейчас. Засунь свою голову в морозильник или еще куда, если ты так отчаянно желаешь охладиться.

Гарри быстро вскочил, когда услышал предложение, и захлопал в ладоши:

— Хогошо, — сказал он с расплывшейся по его юному лицу улыбкой.

Ремус вскинул руку, хватая малыша, и потянул его обратно, пока тот не успел продолжить свой путь.

— Нет, Гарри.

— Но ты товько что сказав, Вуни, — заныл Гарри, надувая губы и плюхаясь обратно.

— Это была шутка, я просто травил бодягу, шу-тил, — серьезно сказал Ремус маленькому мальчику, но все-таки улыбка проскользнула на его губы. Просто невозможно противостоять обаянию этого мальчишки.

— Что-о? Бгодяга это Сигиус, — ответил Гарри, представляя сейчас собой образец невинности. — Зачем ты тгавив Сигиуса?

Ремус потянулся к Сириусу, чтобы дать ему подзатыльник, потому как тот беззастенчиво зафыркал в ковер, пытаясь заглушить рвущийся наружу смех. И Рем снова застонал, но на этот раз со смесью досады и раздражения, пытаясь просверлить взглядом любовника, ведь это бесспорно полностью вина анимага, что их крестник воспользовался этой дурацкой игрой слов. И действительно несправедливо, что Ремусу приходилось слышать подобное так часто, даже если бы эти шутки становились милее с годами.

— Ву-уни… Бгодяга… — заныл Гарри, прерывая попытки Ремуса пронзить Сириуса своим раздраженным и слегка похотливым пристальным взглядом. — Я гогячий. Так жагко. И я весь вспотев.

— И от тебя пахнет, — сказал Сириус, немного поддразнивая своего маленького крестника.

Ремус закатил глаза. Он знал, что Бродяга просто не может устоять перед тем, чтобы не поддразнить мальчишку. Гарри было так легко смутить, особенно когда он был близок к тому, чтобы разозлиться.

Малыш насупился на черноволосого мужчину, скрещивая руки на своей маленькой груди.

— Ты тоже пахнешь! Ты пахнешь очень, очень, очень пвохо, Бгодяга.

— Ха! — вскрикнул Сириус, — ты признался, что пахнешь. А я нет!

— Ты тоже! — выкрикнул Гарри в ответ.

— Не-а! — возразил Сириус, показывая язык.

Гарри зарычал от безысходности:

— Вуни! Скажи Бгодяге, что он воняет!

— Я не хочу принимать в этом участие, — пробормотал Ремус, переворачиваясь на живот и вставая одним рывком. — Я собираюсь пойти на кухню, как и должна бы любая зрелая личность, и найти там что-нибудь освежающее. Вы двое идете?

Сириус лениво вздохнул с места, где он лежал на полу, и поднял руки.

— Помоги мне встать, Луни.

— Нет! — закричал Гарри, подпрыгивая и хватая оборотня за штанину. — Оставь его здесь, Вуни! Ну давай, пошви. Быстгее, бежим!

Ремус засмеялся, глядя на отчаявшегося маленького мальчика, который до сих пор тянул его за штанину, и взглянул на любовника, который смотрел на него из-под опущенных ресниц, почти незаметно облизывая губы и… ох, это так соблазнительно выглядит, что должно быть отложено до того времени, как они останутся наедине.

— Мы не можем оставить его тут, Гарри, — прошептал Ремус, немного наклоняясь вниз, чтобы малыш услышал. — Здесь так жарко, что он может расплавиться. Ведь ты не хочешь, чтобы он расплавился?

Гарри быстро обернулся, глядя на Сириуса, и прикусил нижнюю губу.

— Нет… Я не хочу, чтобы Бгодяга гаспвавився. Но навегняка мне достанется все самое вкусное.

— Это не честно! — крикнул Сириус, быстро вставая на ноги.

Гарри затыкал в него пальцем:

— Ты смог встать сам! Тебе не нужна быва помощь Вуни!

— Но мне нравится принимать от него помощь, — сказал Сириус, плотно обвивая талию Ремуса руками и пряча нос в его шее.

Ремус тихонько застонал, когда их обнаженная кожа соприкоснулась, и искры пробежали сквозь его тело, разум стал затемняться, убеждая прижаться ближе к своему бойфренду, обнять его покрепче… Но Рем наконец оттолкнул анимага, потому что вправду было слишком, слишком жарко, чтобы быть ближе с кем-либо сейчас.

Сириус усмехнулся, легко целуя Рема в губы и убегая на кухню, бросая по пути:

— А вот если я там окажусь первым, то мне достанется все самое вкусное, Гарри!

— Э-эй, — закричал малыш, улепетывая за мужчиной.

Ремус смотрел на них с улыбкой. Его так сильно переполняет любовь к этим двум единственным в его жизни мужчинам, что иногда ему кажется, что он может лопнуть от того, насколько огромно это чувство. А иногда ему хочется поколотить их обоих, потому что они бывают довольно раздражающими, но он не хотел и не мог бы променять их на что-либо на этой планете, не в этой жизни.

Он пошел на кухню и увидел Сириуса, разрезающего арбуз и рассказывающего Гарри, что если тот проглотит какую-нибудь из этих косточек, то из его пупка вырастет арбуз примерно через девять месяцев, ближе к весне.

По увлеченному и полному решимости взгляду Гарри, Ремус мог заключить, что его крестник будет очень разочарован, когда придет весна.

Черт возьми, Сириус!