Европа может подождать!

Профессор Снейп неторопливо прохаживался между рядами парт, бросая настороженные взгляды по сторонам. Ученики-первокурсники от этих взглядов забывали свои имена и покрывались холодным потом, а некоторые особо впечатлительные впадали в предобморочное состояние. Несмотря на то, что профессор обозревал класс в иных целях — контролировать процессы в котлах этих сопливых косоруких неумех и в случае чего предотвратить взрыв, — он был доволен производимым эффектом. Боятся — значит, уважают.

Старательные по малолетству ученики прилежно сопели над котлами. Малфой ничего, вроде справляется. Подтормаживает, правда, уже давно пора добавлять медуницу, а у него еще наперстянка не нарезана. Крэбб с Гойлом, хоть и сидят далеко друг от друга, ошибки допускают идентичные и одновременно — воистину, дураки мыслят одинаково. Одно радует: хоть и наварили они совершеннейшую бурду, — профессор принюхался и еле заметно поморщился, — но бурду безопасную. Выпить это человек в здравом уме и трезвой памяти ни за что не рискнет (если этот человек — не Поттер, конечно), а кто юродивый и убогий — пусть травится на здоровье. Естественный отбор в одной отдельно взятой школе.

Лонгботтом, сколько бы ни сопел, ничего путного не сделает. Остолоп младший Уизли даже не пытается изображать усердие, вертится, как будто сидит на муравейнике. Снять баллы?..

— Мистер Уизли, пять баллов с Гриффиндора! Ваш котел нуждается во внимании гораздо больше, чем котел мисс Браун.

Лицо Рона Уизли вмиг стало одного цвета с его пламенеющей шевелюрой. В его котле и впрямь не происходило ничего интересного, если только выкипающая вода с одиноко плавающим в ней листочком тимьяна не представляет для кого-то чисто исследовательского интереса.

Единственная особа, для которой исследовательский интерес представляло все на свете, от основных принципов способности суждений до менструальных циклов морской медузы в период отлива, была поглощена варкой своего зелья. Сам факт ее существования в природе раздражал профессора неимоверно. Малолетняя выскочка-всезнайка была надоедливой, как комар, наглой, как голодный воробей, и настырной, как гиппогриф в брачный период. Если к этому добавить, что она была магглорожденной гриффиндоркой, становится понятно, почему Гермиона Грейнджер удостоилась чести стать персональным аллергеном профессора Снейпа, и удивительно, как он при виде означенной мисс не покрывался сыпью.

Как назло, гриффиндорская выскочка и на этот раз сварила идеальное зелье. Снейп мимоходом заглянул в ее котел в надежде обнаружить хоть какую-нибудь ошибку, но тщетно: зелье мисс Грейнджер даже булькало в нужной тональности со скоростью сто шестьдесят бульков в минуту. Юлий Цезарь был нерасторопным имбецилом по сравнению с мисс Грейнджер: эта паразитка умудрялась одновременно следить за котлом, подготавливать ингредиенты для завершающей стадии, сосредоточенно потирать нос, напевать какую-то песенку, прикусывать губы, отмахиваться от Поттера и слушать Уизли.

Последний, глядя на подругу сверху вниз как снизу вверх, умоляюще шептал на весь класс:

— Гермиона, ну дай списать Историю, ну пожалуйста…

— Рон, не мешай. Десять, девять, восемь…

Несносная гриффиндорка вслух отсчитывала секунды, оставшиеся до окончания процесса.

— Ну там же гоблинское искусство Европы конца семнадцатого века…

— Рон, отвянь. Пять, четыре…

— Ну Европа…

— Европа может подождать! — в полный голос рявкнула девчонка, и Малфой, вздрогнув от неожиданности, уронил в свой котел пакетик с пыльцой одуванчика. — Два, один, стоп.

Гермиона потушила огонь под котлом, а почти готовое зелье Малфоя свернулось и завоняло на весь класс тухлыми яйцами.

Профессор ухмыльнулся и триумфально провозгласил:

— Десять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер!

Девочка заморгала часто-часто, оглянулась на потупившегося рыжего балбеса, но все-таки не заплакала: поджала губы, вздернула нос и принялась собирать вещи. Когда толпа учеников покидала класс, профессор Снейп услышал тихий срывающийся голосок:

— Рон, это все из-за тебя! Неужели нельзя было десять секунд подождать со своей Европой?!

Зельевар снова усмехнулся: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Если всезнайка действительно хочет быть лучшей, ей следовало бы вдумчивее отнестись к выбору круга общения. Пока на ее шее сидят эти двое никчемных остолопов, ничего хорошего ее не ждет.

Вообще-то, профессор был рад удачному Перечному зелью made by Granger. Его можно спокойно отдать Поппи, и не придется тратить свое личное время на такую ерунду.

* * *

Если бы у Гигантского кальмара была хоть капля мозгов, он смог бы стать идеальным зельеваром. Расторопным, по крайней мере.

В данный момент Северус ощущал нехватку дополнительных конечностей очень остро. Одной рукой он направлял палочку на изувеченную проклятьем руку Дамблдора, а второй прижимал к губам Директора фиал с зельем. Заклинание было сложным, требовало полной концентрации и напряжения сил, крупные капли пота катились по лбу профессора и попадали в глаза, а он не мог даже вытереть лицо.

Когда веки Директора дрогнули и приподнялись, Снейп едва не сполз на пол от усталости и облегчения.

— Зачем? — спросил он, словно отчитывая нерадивого ученика. — Зачем вы надели это кольцо? На нем лежит проклятие, и вы знали об этом. Зачем к нему вообще нужно было прикасаться?

Пока Дамблдор пытался объяснить мотивы своего поступка, Снейп позволил себе на минуту выпасть из реальности. Загнанный мозг требовал отдыха. Когда Северус «включился», первым, что он увидел, была почерневшая рука Дамблдора: Директор рассматривал ее, как диковинную вещицу. Злобное бешенство снова встало поперек горла.

— Чудо, что вы смогли вернуться! На это кольцо наложено проклятие невероятной силы, нам остается только надеяться, что его удастся сдержать. Я смог запереть его в одной руке лишь на некоторое время.

— Ты отлично справился, Северус. Как думаешь, сколько мне еще осталось?

Таким тоном обычно просят передать солонку за обедом. Как бы ни был мудр старый Директор, он все-таки оставался гриффиндорцем. Эти делают слона из любой дохлой мухи, а к вещам по-настоящему серьезным относятся с непростительной беспечностью.

— Точно я не знаю. Может быть, год. Невозможно сдерживать это проклятие вечно. В конце концов оно вырвется; проклятия подобного рода с годами только набирают силу.

— Мне очень повезло, что у меня есть ты, Северус.

Снейпа не успокоили теплые слова Директора, он продолжал бушевать:

— Если бы вы позвали меня хоть немного раньше, я бы смог сделать так, чтобы у вас было больше времени! Вы уверены, что с разрушением кольца исчезнет и проклятие?

Дамблдор ответил что-то невнятное и завел речь о Драко Малфое.

Северус давно ждал этого разговора. Он провел без сна не одну ночь, прикидывая, раздумывая, пытаясь изобрести такую комбинацию ходов, при которой потери были бы наименьшими. Но, как он ни вертел, по всему выходило, что Драко обречен. Северус подозревал, что знает далеко не все, и поэтому его рассуждения заходят в тупик. Одно только это обстоятельство злило его до крайности, а уж когда Дамблдор, как последний тупица, поддался магии кольца Гонтов и заполучил одно из самых кошмарных проклятий на свою… кхм, руку, Снейп пришел в натуральное бешенство.

Разглагольствования Директора зельевар слушал вполуха — обо всем этом он уже думал, и не раз. Отвечал машинально, борясь с неумолимо надвигающейся дремотой: усталость давала о себе знать, а мягкое кожаное кресло лишь способствовало расслаблению и отдыху.

— …мы можем сделать только одно, чтобы спасти его от гнева Лорда Волдеморта.

Снейп удивленно приподнял бровь — на движения остальными частями тела сил уже не хватало:

— Вы собираетесь позволить ему убить себя?

— Конечно, нет. Ты должен убить меня.

На миг Северус решил, что ослышался в полудреме. В следующий миг — что Директор неудачно пошутил.

— Вы хотите, чтобы я сделал это сейчас? — Снейп не смог удержаться от иронии. — Или желаете сначала сочинить эпитафию?

Однако Дамблдор не шутил. Снейп отвел глаза, решительно отказываясь верить в серьезность намерений Директора и всеми силами измученного рассудка пытаясь абстрагироваться от принятия неизбежного решения. Мысли заметались, как ошпаренные ужи, и профессор судорожно искал контрдоводы, пока Директор вещал о подходящем моменте для собственного торжественного умерщвления. Единственное, что Снейп смог предложить — позволить Драко выполнить приказ Лорда.

— Душа мальчика еще не повреждена, — наставительно произнес Дамблдор. — Я бы не хотел, чтобы это случилось из-за меня.

Северус резко вдохнул, словно ему не хватало воздуха. Внутри — в голове, в сердце, даже где-то в желудке стало холодно и больно, и только на самых задворках разума пульсировало понимание: вот он, момент истины, вот когда открылось наконец, какова цена ему — Северусу Снейпу, в большой игре Второй Магической войны. Словно через толщу ваты слышал он свой изумленно-умоляющий голос:

— А моя душа, Дамблдор? Моя?!

Директор еще что-то объяснял, зачем-то уговаривал, о чем-то просил, но Северус сидел в кресле, оглушенный безжалостной правдой: никого на свете больше не заботит покореженная душа бывшего Пожирателя Смерти. Убийством больше — убийством меньше, кто везет, на том и едут.

Он ничего не смог сказать в ответ, лишь коротко кивнул.

— Спасибо, Северус, — Дамблдор выглядел довольным.

Кресло перестало быть уютным. Зельевар поднялся:

— Я сварю вам еще зелья, Директор. Это была последняя порция.

— Нет, Северус. Драко нужна твоя помощь, отправляйся немедленно туда, где ты должен быть.

— Но…

— Никаких «но». Помни, мальчик мой, возможно, именно от тебя сейчас зависит судьба не только Англии, но и всей магической Европы.

— Европа может подождать! — отрезал зельевар и вылетел из директорского кабинета.

Голубые глаза Дамблдора удивленно расширились, а потом блеснули понимающей хитрецой. Эти глаза уже не разбирали букв «Ежедневного пророка» на расстоянии вытянутой руки, но они видели дальше. Если мальчик все сделает правильно, его душа окажется в самых надежных руках, какие только есть в этом мире.

* * *

Люциуса Малфоя можно было описать одним словом, и это слово было — «великолепие». Он был великолепен всегда, в любом месте и в любой ситуации. Даже гримаса ненависти, даже ярость и злоба делали его холеное аристократическое лицо еще более неотразимым.

Что и говорить, Малфой был бесподобен. Но те времена, когда Снейп отчаянно ему завидовал, давно прошли. При всей своей хитрости Люциус был довольно глуп и не видел дальше собственного аристократического носа. А поскольку нос у него был гораздо короче снейповского, то и кругозор оставлял желать лучшего. Умение распоряжаться семейными финансами — это очень хорошо, но считать деньги и просчитывать стратегическую обстановку — две большие разницы. Или четыре маленьких.

Вот и сейчас Северус взирал на Люциуса с оттенком ироничного снисхождения. Малфой развалился в кресле, закинув ногу на ногу, и уже с полчаса полировал мозг Снейпа своими наполеоновскими планами.

— Пределы Англии — не наш уровень! — вещал Люциус, размахивая бокалом огневиски. — Мелко плаваем. Только при условии масштабной агрессии на территории всей Европы мы можем добиться успеха. Тотальное наступление по всем фронтам!

Малфой махнул рукой особенно энергично, выплеснув из бокала почти половину напитка. Снейп с сожалением посмотрел, как огневиски стоимостью в его полугодовую зарплату растекается по мраморному полу. Снобизм и расточительство неубиваемы.

— Людей нет, — коротко буркнул он.

— Найдутся люди! Все в мире продается и покупается. Один Каркаров нам в два счета армию соберет, только прикажи.

Откуда ни возьмись в зале появился домовик и принялся с первозданным энтузиазмом слизывать с пола пролитый огневиски. Правильно, не пропадать же добру.

— На свои деньги покупать собираешься? — невинно поинтересовался Снейп. — Наемники стоят дорого.

Люциус поперхнулся, похлопал глазами, задумался. Но сполна насладиться долгожданной тишиной Северус не успел.

— Это общее дело! — с видом победителя провозгласил Малфой. — Соответственно, общий интерес.

— Лестрейнджу это скажи, — хмыкнул Снейп. — Или Мальсиберу.

И тот, и другой славились как редкостные жмоты. Малфой снова затуманился. Понятное дело, ему хотелось славы и денег, — хотя куда уж больше! — а пуще того ему хотелось выслужиться перед Лордом. И тут Люциус, что называется, дал маху, запутавшись в собственных инсинуациях. Стать правой рукой Лорда означало устранить всех конкурентов, и в первую очередь его, Снейпа. Сам же Снейп мог запросто сейчас поддержать Люциуса в его планах покорения мира, вдохновить, уверить в правоте, а потом из темного уголочка наблюдать, как Лорд Волдеморт размажет лорда Малфоя по полу ровным тонким слоем. Шутка ли, указывать Повелителю, что и как ему делать!

Но Снейпу не нужна была сомнительная честь являться первым слугой Лорда. Ему нужна была информация, ценная и достоверная. А чтобы получить ценную и достоверную информацию, выслуживаться и идти по головам не просто не нужно, а прямо противопоказано. Шпион должен быть своим, незаменимым и незаметным одновременно — и тогда нужные сведения сами плывут в руки, только успевай хватать. Поэтому Снейп выдержал театральную паузу, глотнул огневиски, побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и глубокомысленно изрек:

— Я бы, кстати, не советовал тебе высказывать подобные суждения в широком кругу. Тем более говорить об этом нашему Повелителю. Тебя поймут превратно. Из всех твоих слов будет услышано только одно: наш господин мелко плавает.

Малфой задумался, хлебнул огневиски и предпринял последнюю попытку самоутвердиться:

— И все-таки, Европа…

— Всему свое время. Европа может подождать.

Люциус тяжело вздохнул и швырнул опустевший бокал об стену.

Снейп же перевел дух почти незаметно. Чего доброго, Лорду могла и понравиться идея аншлюса Европы, и тогда туши свет, бросай навозную бомбу. Поттер, может, и Избранный, но на всю Европу Поттеров не напасешься. Северус надеялся, что сумел отворотить Малфоя от покорения Европы хотя бы на некоторое время. И еще он надеялся, что в Малфой-мэноре домовых эльфов не заставляют слизывать еще и осколки.

* * *

Подземелья Хогвартса остались единственным местом в замке, которое не пострадало при штурме. Теперь помимо лаборатории здесь размещался госпиталь, что было как нельзя кстати: не приходилось нестись сломя голову через всю школу, чтобы отдать Помфри новые порции зелий.

В лаборатории стоял тяжкий удушливый жар. В пятнадцати котлах шипели, булькали, пыхтели и плевались брызгами лечебные снадобья. Снейп метался между ними, едва успевая подготавливать и добавлять ингредиенты, проговаривая вслух рецепты, чтобы ненароком не перепутать: один котел загубленного зелья может стоить нескольких жизней.

Снейп вернулся в разрушенную школу, едва смог держаться на ногах без посторонней помощи. Он не стал дожидаться официального оправдания — госпиталю требовалось неимоверное количество лекарств, а варить зелья можно и без оправдательного приговора в кармане. Лаборатория в Мунго работала в три смены, но у них было полно пациентов помимо тех, что остались в Больничном крыле Хогвартса. Тугая повязка на шее мешала ему, распахнутая из-за жары рубашка промокла насквозь и липла к спине, ножи скользили во влажных ладонях и норовили оттяпать пальцы.

В эти дни полуразрушенный Хогвартс был сущим бедламом, Северус спал по два-три часа, редко успевал поесть и отчаянно нуждался в паре свободных рук и толковой голове, сиречь помощнике. Гораций Слагхорн, хоть и рвался помогать, оказался чудовищно медлителен и неповоротлив — словом, больше путался под ногами. А кроме него доверить такое ответственное дело, как зелья для Больничного крыла, было некому.

Спасение пришло в лице невыносимой всезнайки Грейнджер. Цезарь по сравнению с ней был жалким сопляком: она успевала везде, помогала всем, ее звонкий голосок раздавался в госпитале, в коридорах, в учительской, в уцелевших ученических спальнях, в Большом зале. Она распоряжалась старшими, строила младших, командовала эльфами, делала перевязки и несложные операции, ее ладошки были красными от холодной воды, — горячей в школе еще не было, — а глаза слипались от недосыпа и усталости.

Однажды она появилась на пороге лаборатории и едва не приказала:

— Вам нужно отдохнуть, сэр. Идите спать, я послежу за котлами.

Северус был настолько измотан, что даже не возразил: кое-как дополз до дивана и выключился раньше, чем лег. А спустя почти двенадцать часов, когда проснулся, на столе аккуратными рядами были составлены пузырьки с готовыми зельями, а Грейнджер стояла над котлом, отсчитывая, как на уроках:

— Десять, девять, восемь, семь…

Снейп дождался, когда она потушит огонь, и тихонько кашлянул.

Грейнджер вздрогнула, обернулась — и ее покрасневшие от усталости, обведенные темными кругами глаза ужаснули профессора. Сколько она сама не спала?

— Сэр… я почти закончила, только разлить осталось… вы выспались?

— Да, мисс Грейнджер, благодарю вас. Идите, я сам закончу.

— Я могу захватить готовые зелья…

— Идите. Зелья отнесет домовик.

Девчонка вздохнула, отерла руки о засаленные джинсы и неверным шагом направилась к выходу.

Снейп склонился над котлом, проверяя правильность сваренного снадобья. Оно оказалось безукоризненным, и профессор решил, что перед новым раундом зельеварения неплохо бы в кои-то веки поесть. От мечтаний о завтраке — или какое сейчас время суток? — его отвлек тихий шорох у двери. Снейп раздраженно оглянулся: ну что там еще?

Прямо на пороге лаборатории, раскинув тонкие руки, лежала Гермиона Грейнджер.

…Это был банальный обморок. Глупая девчонка загнала себя, и удивительно, что ее организм держался так долго. Бурча под нос, что гриффиндорство — это болезнь, от которой умирают, Снейп поднял девчонку на руки и переложил на диван, с которого встал пять минут назад. Отвлекать Помфри от тяжелых пациентов ради обморока представилось Снейпу сущим инфантилизмом. Уж с такой-то ерундой он в состоянии и сам справиться. Пара оплеух, ватка с нашатырем под нос и укрепляющее зелье внутрь, всего-то делов.

От резкого запаха нашатыря Грейнджер дернулась, замотала головой и наконец открыла глаза. Ее взгляд был растерянным и затуманенным.

— А… Что я…

— Вы потеряли сознание, мисс Грейнджер. На будущее, раз уж вам так не терпится раньше времени вогнать себя в гроб, падайте не в моей лаборатории, а где-нибудь в другом месте.

Человек, знающий Снейпа хорошо, понял бы, что тот нисколько не издевался, а пытался пошутить. Мисс Грейнджер Северуса не знала. Вернее, то, что она знала о нем, не позволяло ей думать, что профессор способен шутить. Поэтому Гермиона слабо охнула и предприняла героическую попытку подняться с дивана:

— Простите… профессор… я больше не… меня уже нет!

Снейп не стал ее удерживать, не было в этом надобности: едва приподнявшись с диванной подушки, Грейнджер с негромким возгласом рухнула обратно.

— Если вы не перестанете так себя изматывать, вас не станет в буквальном смысле.

Профессор помог Гермионе поднять голову и прижал к ее губам флакон с укрепляющим.

— Вы когда в последний раз спали?

— Вчера, — выдохнула Гермиона между глотками.

— А ели когда?

— Не… не помню…

— Интересный способ покончить жизнь самоубийством, — хмыкнул профессор, — уработаться до смерти.

— Я… спасибо, сэр… мне так неловко… простите… я пойду…

— Мисс Грейнджер, вы и впрямь ненормальная. Вы же на ногах не держитесь. Вам есть нужно и спать, а не совершать трудовые подвиги.

— Но, сэр… мне действительно надо идти. Там сейчас прибудет делегация из Европы, их отрядили на помощь в восстановлении замка… надо же всех разместить, накормить, все объяснить…

— Европа может подождать, мисс Грейнджер.

Измученные карие глаза удивленно распахнулись. А в следующий миг Гермиона расслабленно откинулась на руку профессора и с благодарностью прошептала:

— Да… мне, и правда, как-то нехорошо…

Нехорошо… Девчонка была бледно-зеленой, как новорожденный тролль. И такая тощая, что острые бедренные косточки выпирали даже под плотной тканью джинсов. И ребра можно было на глаз пересчитать.

Снейп осторожно высвободил руку:

— Спите, мисс Грейнджер. С вашей Европой я сам разберусь.

Гермиона слабенько улыбнулась… и моментально уснула, словно ее выключили.

Снейп смотрел на ее осунувшееся лицо, которому никак нельзя было дать семнадцати лет, и думал, что военные потери длятся еще долго после завершения самой войны.

Так начался самый странный период в жизни Северуса Снейпа. Гермиона Грейнджер, в недавнем прошлом — Невыносимая Всезнайка, а ныне — Спасательный Круг, являлась в лабораторию ежедневно в одно и то же время, становилась у котлов, а зельевар падал на дежурный диван и спал, как убитый. Проснувшись, он сменял Гермиону «на посту», и на диван валилась она, засыпая раньше, чем голова касалась подушки.

Они почти не разговаривали, и, по большому счету, даже не виделись: рассматривать друг друга спящими ни у него, ни у нее не было никаких причин. Больные понемногу выписывались из школьного госпиталя, потребность в зельях постепенно становилась меньше, а Грейнджер все равно приходила и спала на жестком диване сладко, как на пуховых перинах.

Однажды, когда она в очередной раз отпустила профессора отдохнуть, ей осталось закончить только простенькое Перечное зелье. Едва задремав, Снейп проснулся от того, что Грейнджер бесцеремонно пристроилась рядом, толкнула его попой, — подвинься! — уютно прижалась спиной к его груди и спокойно засопела. И отпихнуть бы нахалку, но спать уж очень хотелось. Поэтому Северус отложил нотации на потом, для удобства обнял девчонку одной рукой, вторую кое-как пристроил под голову и провалился в сон.

Он выспался, даже несмотря на то, что Грейнджер возилась в его руках и пару раз всадила локоть ему под ребра, когда он особо громко храпел.

* * *

Штатное расписание Хогвартса никогда не предполагало должности личного помощника Директора. Однако у Снейпа личный помощник был. Гермиона Грейнджер часто говорила, что из Ходячей Энциклопедии Гриффиндора превратилась в Ходячий Ежедневник Директора. Однако, судя по всему, эта метаморфоза нисколько ее не расстраивала. А Снейп не уставал утверждать, что она состоит в непосредственном родстве с достопамятным римским императором.

Минерва МакГонагалл наотрез отказалась занимать должность Директора после восстановления школы. Тогда Визенгамот, несмотря на принцип слепоты Фемиды не чуравшийся политики, вник, что называется, в ситуацию и экстренно оправдал Северуса Снейпа. Министерство столь же экстренно всучило свежеоправданному шпиону директорские полномочия и спешно самоустранилось от школьных проблем.

Эти самые проблемы грозили обернуться для Снейпа преждевременной сединой: на него свалилась забота о полуразрушенном замке в преддверии нового учебного года при некомплекте преподавателей и элементарном отсутствии условий проживания для детей. Снейп непременно погряз бы в суете невыполнимых, на первый взгляд, задач, если бы не мисс Грейнджер.

Она тогда ворвалась в его кабинет, размахивая копией оправдательного приговора, и бросилась на шею прямо с порога:

— Поздравляю вас, сэр!!! Наконец-то!

И он не смог не обнять ее в ответ.

Они вместе реставрировали Большой зал. Вместе и молча договорились не восстанавливать стену, под обломками которой погиб Фред Уизли. Вместе выбирали кандидатуры на преподавательские должности. И первых после войны учеников встречали в холле школы тоже вместе.

Гермиона следовала за ним тенью, стояла за левым плечом, собранная, молчаливая и официальная. Она помнила все, успевала везде, никогда ничего не путала и знала наизусть расписание Директора на ближайшие полгода. В Большом зале, в коридорах школы, во время редких визитов в Министерство — Снейпа никогда не видели без нее. Первые страницы газет пестрели публикациями о Мальчике-который-выжил, а развороты — скабрезными статьями о пикантных взаимоотношениях хогвартского Директора и его юной помощницы. Герои этих статей не утруждали себя опровержениями, но школьная документация поступала в Министерство, все чаще подписанная факсимиле.

Снейп забыл, как выглядят учебные планы, как составляются официальные документы, и так и не узнал, как готовятся школьные праздники — всем этим занималась Гермиона. И в том, что у Директора оставалась масса времени для занятий собственными исследованиями, была заслуга исключительно его помощницы.

…Роскошная в своей строгости черная бархатная мантия висела на плечиках, дожидаясь своего часа, а Директор никак не мог справиться с запонками. И не потому что волновался! Подумаешь, церемония вручения Золотого Котла — ерунда какая, нашли с чего волноваться! Но упрямые серебряные крепления никак не хотели защелкиваться, а классические французские манжеты казались ужасно неудобными, тесными и слишком длинными. Эту рубашку вместе с мантией Грейнджер притащила вчера вечером и на все возражения сердито заявила:

— Вам, сэр, дай волю — вы на собственную свадьбу пойдете в своей старой суконке.

— На себя посмотрите, мисс. Когда вы в последний раз вылезали из этих джинсов?

— Вчера перед сном, — невозмутимо ответствовала мисс Помощник Директора. — А завтра я намереваюсь выглядеть самым достойным образом. И вы должны мне соответствовать.

Снейп решил, что, определенно, распустил девчонку.

— А не наоборот?

— Ни в коем случае. Спокойной ночи, сэр! — Гермиона упорхнула, оставив Директора свыкаться с мыслями о завтрашнем облачении и с тем, кто кому обязан соответствовать.

В результате Снейп вот уже четверть часа воевал с запонками и манжетами, проклиная все на свете, включая французов, ювелиров, предстоящую церемонию и мисс Грейнджер.

— Вам помочь, сэр?

По данным Снейпа, его незаменимая помощница легиллименцией не владела. Так как же она умудрялась появляться в поле зрения, стоило только о ней подумать?

— Сделайте одолжение…

Он повернулся к Гермионе — и на мгновение обомлел. Лучше бы она заявилась в своих любимых потертых джинсах! Лучше бы голой пришла, чем… вот в этом… в этом…

— Вам нравится, сэр?

Девушка крутанулась вокруг себя, серебристо-серый шелк взвился легкими волнами и плавно опал, заструился по хрупкой фигурке. Открытая тонкая шея, трогательно выступающие ключицы, маленькая грудь в эфемерной дымке лифа, буйная пена кудрей по худеньким плечам — и огромные, сияющие счастьем и преданностью карие глазищи под легкой чернотой ресниц.

Не было этой преданности раньше — или Северус ее просто не замечал? Почему он всегда принимал ее помощь как должное? Почему ни разу не задумался о мотивах ее поступков? Почему ни разу не спросил себя, что она делает тут, в Хогвартсе, зачем тащит на себе больше половины директорских обязанностей, зачем стала Ходячим Ежедневником и вечной директорской тенью, когда любой университет магического мира приветствовал бы ее поступление восторгами и аплодисментами? Еще не понимание, предчувствие понимания кольнуло неясной тревогой.

А Гермиона взяла его запястье, дотронулась до незастегнутой запонки… и вдруг порывисто прижалась щекой к его ладони:

— Я так рада за вас, сэр…

Что он делает?! Отнять руку, выговорить за бесстыдство и застегнуть, наконец, эти чертовы запонки!

Но пальцы самопроизвольно скользят по нежной коже девичьей щеки, очерчивают линию губ — и ее уста приоткрываются в ответ на прикосновение.

Легкие ладошки неуверенно ложатся на плечи, медленно поглаживают, словно прося разрешения…

Руки сами тянутся к тонкой талии, сжимают крепко, сминая ласковый шелк платья…

Ее губы теплы и робки, а атласная кожа обнаженной спины прохладна.

Можно вечно смотреть, как она прикрывает глаза и запрокидывает голову, прося еще ласки.

Можно вечно слушать, как ее губы выдыхают нетерпеливое: «Да…», и как шелестит ткань платья, покорно сползая с белоснежного плеча.

Осторожно, словно боясь спугнуть неожиданное наваждение, Северус тронул губами маленькую округлую грудь, слегка прикусил тугой сосок — ответом был вздох поощрения и тонкие пальцы, запутавшиеся в волосах. Изящное тело трепетало под его ласками, он медленно опустился на колени, целуя нежный мягкий животик, легонько поглаживая крепкие ягодицы, потянул вниз почти прозрачное кружево трусиков.

Негромкий требовательный стон заставил Снейпа поднять голову. Гермиона стояла над ним, обнаженная, светлокожая, томная, как фидиева Паллада. В воспаленном мареве желания она казалась высшим совершенством, которым нельзя обладать, перед которым можно только преклоняться.

Неподдельное восхищение и вожделение в глазах мужчины, стоящего на коленях, заставили Гермиону распрощаться с остатками стыдливости. Она подняла ногу на его плечо, легонько толкнула пяткой в спину, давая понять, чего хочет, и едва не задохнулась, почувствовав уверенное прикосновение мужских пальцев.

— Так? — почти промурлыкал Снейп. — Или так?

Влажная бархатная плоть послушно раскрылась под его языком, Гермиона вскрикнула и подалась навстречу. Густой сладкий вкус, свежий аромат женского возбуждения кружил голову. Внезапно девушка отстранилась и слабо потянула Северуса за воротник рубашки: «Иди ко мне!..» Он поднялся, покорный и предвкушающий ее покорность.

Как быстро расстегиваются мелкие пуговицы рубашки, когда это делает возбужденная женщина! Как неохотно расстегивается пряжка поясного ремня, когда это делает женщина неопытная… Но неопытность Гермионы Северус сейчас расценил почти как комплимент: не легла под кого попало, берегла себя… для него?

Для него. Ведь это в его руках она сладко стонет и дрожит, принимая поцелуи. Ведь это для него обнажено юное нетронутое тело, это его она звала: «Иди ко мне!..» Это за ним она полтора года ходила хвостиком, позабыв про собственное образование и блестящие перспективы.

Блаженный, ликуй!

Северус подхватил ее на руки, легкую и разомлевшую. Шагнул к перекочевавшему из лаборатории дивану — тому самому, жесткому и продавленному, на котором так хорошо спалось им обоим после тяжелой изнурительной работы. Гермиона охотно соскользнула с его рук, соблазнительно вытянулась на неудобном ложе, словно призывая полюбоваться и оценить свою красоту. Но на любование у Снейпа уже не было терпения.

Старый диван жалобно скрипнул под его весом, но этот скрип не заглушил настойчивого стука в дверь и возмущенного голоса МакГонагалл:

— Северус! Что вы копаетесь! Вся Европа уже собралась, чтобы вас чествовать!

— Европа может подождать! — разъяренно рыкнул Снейп.

В следующий миг сдавленно вскрикнула Гермиона, и, наверное, МакГонагалл услышала это. Во всяком случае, ей хватило такта не войти в комнату.

* * *

Северус терпеть не мог дорожные сборы. Занимаясь этим дурацким делом, он всегда чувствовал себя белым кроликом из маггловской сказки: «Перчатки я не забыл, веер взял, убегаю-убегаю-убегаю!» Он в мученических раздумьях бродил по комнате, пытаясь вспомнить, не забыл ли чего.

Гермиона влетела в двери с дробным перестуком каблуков, принеся с собой облако морозного воздуха и легкий аромат корицы:

— Северус! Ты готов?

— Смотря к чему, — Снейп поймал жену на пути к чемодану и прижал к себе собственнически и властно, как ей всегда нравилось.

— Нашел время, — совсем не убедительно запротестовала она перед тем, как ответить на поцелуй. — Портключ в Америку активизируется через десять минут…

— Америка подождет.