Все, как я хотела...

Сегодня я весь день хожу счастливая. Невнимательная и рассеянная, но счастливая. Ты снова улыбнулся. А я, уже было, отчаялась когда-либо увидеть твою улыбку. Да-да, трудные времена, я знаю...

Здесь, в стенах Хогвартса, мы не говорим о войне. А Гарри перестал называть Известно-Кого по имени. Он, собственно, перестал его вообще как-либо называть, ведь о нем мы тоже не говорим. И иногда мне кажется, что ничего и нет. Мы так же ходим на занятия, обедаем в Большом Зале, делаем уроки в гостиной. Рон даже научил меня играть в волшебные шахматы. Рон вообще молодец. Мне больше не приходится заставлять их с Гарри делать домашние задания. Теперь мы все вместе ходим в библиотеку, и у ребят заметно улучшились оценки. Да, Рон молодец, правда, срывается немного чаще остальных. В прошлую среду, на день рождения Джинни, он отказался помочь нам с Гарри украшать гостиную и сказал, что ему надоела эта бутафорская нормальность и мы все похожи на стадо сумасшедших. Правда, вечером все же пошел с нами относить Джинни подарки. Отдавала подарки как всегда я, а ребята ждали у ворот.

"Ты как-то быстро сегодня..."

"Да, у нее сейчас Перси, и я не хотела мешать. Тем более, что сорняки он уже повырывал, а противодождевая защита еще с похорон держится".

Да, ведь все как обычно. Вот только я перестала выписывать "Пророк", а Рон — получать письма из дома. Но о потерях мы тоже не говорим, потому что они — часть войны. А Дамблдор сказал, что не позволит отобрать у нас детство. Потому мы все так же играем в квиддич и устраиваем балы, зарабатываем баллы для факультетов и ходим на свидания... и доживаем детство. Да, мы не говорим об этом в голос, но каждый знает: не сегодня-завтра в Большой Зал войдет директор без следа обычного спокойствия на лице и скажет одно лишь слово — "Пора!" И не будет лишних вопросов, ведь каждый уже давно решил, что для него значит это еще даже не произнесенное слово, ведь кому-то сердце жжет боль потерь, а кому-то руку — Черная Метка.

Сегодня директор вновь лишь пожелал приятного аппетита. Казалось бы, никто и не обратил внимания, но я знаю, все, как и я, молча радуются еще одному подаренному дню "детства".

И я решаюсь. Сегодня я сделаю это. Ведь ты улыбнулся. И пускай не мне, но это хороший знак. Я отправлю его тебе. Наверное, это даже не похоже на письмо, а скорее на нелепый дневник. Ты не знал, а ведь я разговариваю с тобой уже 86 дней... почти столько же, сколько ты не разговариваешь со мной. А что? Гарри ведь разговаривает с Джинни, и все делают вид, что это нормально. А я пишу тебе. Пишу о том, как больно не слышать твоего голоса и не ловить на себе твой взгляд. Пускай он будет полон презрения, пускай с твоих губ будут слетать оскорбления, но они будут для меня, и ты будешь смотреть на меня... Но ты не смотришь. Я знаю, я сама виновата: 57 дней назад мой голос дрогнул, и ты все понял. Сначала я жутко испугалась, что ты поднимешь меня на смех. Ты и так всегда смешивал меня с грязью, а теперь еще и осознал свою власть надо мной. "Ай-ай-ай, грязнокровка, не пускай на меня слюни так яростно, а то мне от твоего столь похотливого взгляда хочется срочно помыться с мылом". — фраза, которою я ожидала, так и не прозвучала. Ты не сказал мне ничего... больше никогда. В тот день я стала тебе противна до невыносимости, да? А может, тебе просто стало неинтересно унижать меня, потому что я и так представляю собой жалкое зрелище? Какое-то время я даже думала, что это такая особо изощренная пытка, и однажды, когда я приползу к тебе на коленях, ты просто рассмеешься мне в лицо с чувством выполненного долга. А потом я кое-что осознала. И мне стало хуже. Презрение, отвращение, ненависть... да что угодно, но только не жалость! Я вырвала страницы, на которых писала про свою боль. Боли нет, и ты не будешь меня жалеть. И вот уже 41-ый день я пишу только о любви. Я знаю, ты прочтешь, и ты увидишь, что я сильная, и поверишь, что я смогу спасти тебя, смогу спасти нас обоих, и перестанешь меня избегать. Тебе труднее, чем мне, я знаю, я читала кодекс чистокровных семей, и я знаю твоего отца — у тебя не было детства, тебя не окружали любовью, ты женишься по желанию родителей и пойдешь на смерть по прихоти Того-Кого-Нельзя-Называть. Не трудно догадаться, что все твоя напыщенность и надменность — просто маска. Этим ты пытаешься уберечь людей от любви к тебе, потому что считаешь, что ничего не сможешь дать взамен, кроме боли и разочарования. Но я прошу тебя, перестань считать себя ущербным! Да, ты прочтешь, и ты увидишь, что я тебя понимаю, и не будешь больше бояться.

Это даже к лучшему, что сейчас каникулы и ты в Имении. Я отправлю его тебе туда, и я уверенна — ты вернешься, и у нас все получится.

* * *

Я так рада, что успела его тебе отправить, потому что к обеду началась битва за Хогвартс. Тот-Кого-Нельзя-Называть выбрал удачный момент для нападения. Не скажу, что мы, ученики, оказали бы много помощи, но когда в замке почти пусто, действовать в любом случае удобнее. А еще хорошо тем, что ты дома, и к вечеру ты уже получишь мое "письмо". Знаешь, осознание этого словно дает мне крылья. Я спускаюсь на первый этаж с улыбкой, я знаю, что у меня все получится, ведь я дала тебе надежду, дала обещание, и не смогу его нарушить. В первую секунду я даже не удивилась — за последние недели я уже привыкла, что вижу тебя в каждом прохожем. Но это ты! Это и правда ты! И ты смотришь мне в глаза! Впервые за 58 дней! Неужели ты уже прочел его? Но оно ведь должно было прийти лишь к вечеру...

Твой взгляд и твой голос. Ты говоришь мне что-то? Тут так шумно...

"Авада Кедавра"

Мерлин-Мерлин-Мерлин... Пускай с моей совой случится что-то в дороге! Пускай ты не получишь того письма. Мерлин, сделай так, чтоб он его не получил! Оно доставит ему столько боли! Он не простит себя... Я не смогла спасти тебя, Драко, прости меня. И, пожалуйста, не мучь себя за это, ведь сейчас я счастлива. Твой взгляд и твой голос — все, как я хотела...

* * *

— Драко, ты не ранен?

— Нет, мам, со мной все в порядке.

— Кстати, пока тебя не было, тебе письмо пришло. Эльф отнес его тебе в комнату. Переоденешься и спускайся к ужину — через 20 минут прибудет твой папа, и я прикажу накрыть на стол.

— Хорошо, мам, спасибо.

* * *

О, Мерлин, что за бред? Эта грязнокровка вообще умом тронулась. Уже об первую страницу можно мозги сломать. Неужели она думала, что я все 40 прочитаю! Ну, будем считать это ее последним рождественским подарком, который весьма кстати меня согреет. Бумага в камине горит красивее, чем магический огонь.