Одно желание на двоих

В Лондоне почти не видно звезд. Может быть, впервые за шесть лет жизни в особняке на Гриммаулд-плэйс Драко Малфой жалеет об этом. Он стоит на балконе второго этажа, смотрит в беззвездное небо над их маленьким садом, надежно скрытым от магловских взоров десятками хитрых заклинаний, и отчаянно хочет, чтобы на влажном после недавнего дождя сиреневом холсте лондонского августовского небосвода возник хотя бы один ярко-зеленый мазок падающей вниз звезды. Если бы это случилось на самом деле, Малфой обязательно загадал бы желание. И оно непременно исполнилось бы — он верит в это так неистово, что вглядывается в небеса до рези во внезапно заслезившихся глазах, но небеса молчат и понемногу опять затягиваются тучами. Дождь в Лондоне — куда более распространенное явление, чем звездопад.

Малфой опускает голову и сосредоточенно думает о том, что в его жизни, кажется, опять наступает черная полоса. С другой стороны, светлая длилась целых семь лет, если начать отсчет с невозможного поцелуя под платаном. А если считать еще раньше, с битвы за Хогвартс? Драко Малфоя нет в списках погибших в той войне, а ведь он вполне мог бы там оказаться. А еще он мог погибнуть на шестом курсе, в туалете Плаксы Миртл. А еще Лорд мог все-таки убить его за неисполненное приказание. А еще… Пожалуй, ему слишком долго везло, и слишком долго это везение так или иначе было связано с Гарри Поттером. Но прописную истину о том, что все в жизни рано или поздно заканчивается, и ничто хорошее не может длиться вечно, в роду Малфоев усваивают раньше, чем начинают ходить. Поэтому он старается не впадать в панику и глухое отчаяние, сохранять хладнокровие и трезвость рассудка, и смотреть на положение вещей философски. Ничего из этого пока не получается, но, может быть, Драко просто следует стараться лучше?

Юноша, неподвижно застывший у мраморных балконных перил, и сам похож сейчас на каменное изваяние, если только у камней может так гулко и рвано биться сердце. Драко не чувствует свежести вечерней прохлады, не ощущает запахов флоксов и лилий, доносимых ветром из их маленького сада, он не знает даже, который сейчас час, и сколько времени он торчит на этом балконе. В голове крутятся обрывки мыслей, которые сами собой складываются в нелепый вопрос: «Сколько унций сушеных флобберчервей надо положить в Зелье Помутнения Рассудка, прежде чем зелье необратимым образом подействует на зельевара?». Последнее, что Малфой готовил в своей лаборатории по заказу из госпиталя Святого Мунго, было предназначено как раз для того, чтобы возвращать ясность помутившемуся разуму и облегчать страдания умалишенных, и было это вчера. А сегодня Драко чувствует себя так, будто перепутал все ингредиенты, и теперь его мозг взорван, сердце вот-вот остановится, а где-то в животе поселился маленький голодный лисенок, с аппетитом поедающий внутренности, словно Малфой — не взрослый волшебник и успешный Мастер-Зельевар, а хрестоматийный мальчик-спартанец из учебника по истории магловской античности.

Пришедшее на ум сравнение заставляет его недоуменно поднять брови. «Какой, на хрен, спартанец с лисенком!» — думает он, и вдруг понимает, что через несколько минут его жизни придет конец. Воздух в легких на мгновение заканчивается — это понимание высасывает его до капли. А когда к Драко вновь возвращается способность дышать, он даже не пытается контролировать выражение своего лица — ему впервые в жизни по-настоящему наплевать на то, как он выглядит со стороны. Он проводит руками по лицу, словно стягивая надоевшую маску, которая совершенно неуместна здесь, на балконе старого дома, где больше нет никого, кроме Драко Малфоя и его невеселых мыслей. Малфой прикрывает ладонью глаза всего на мгновение и не видит, как на свободном от туч клочке быстро темнеющего неба сверкающим осколком надежды вспыхивает падающая звезда.

Когда ровно через мгновение Драко опять поднимает взгляд в лондонское небо над Гриммаулд-плэйс, оно по-прежнему пусто и равнодушно. Почти так же, как и малфоевские глаза. Он медленно поворачивается спиной к балконным перилам и входит в комнату, глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, и уничтожив в зародыше малодушную мысль о том, что от Поттера лучше всего уходить по-английски — не попрощавшись.

Драко вынашивает эту мысль целый день, с самого утра, с того момента, как в прихожей их дома появляется Андромеда со сдержанной улыбкой на тонких губах и радостным Тедди Люпином, крепко вцепившимся в край ее длинной юбки. Как только Тедди замечает Гарри, он издает боевой клич североамериканских индейцев и немедленно бросается на шею к любимому крестному. Андромеда фыркает и пытается втолковать Поттеру, что Теда не обязательно кормить одним мороженым, и не стоит покупать ему абсолютно все, на что упадет его взгляд в магазине братьев Уизли. Поттер кивает головой, соглашается с Андромедой и заверяет ее, что с Люпином-младшим все будет в полном порядке, но Драко знает, что если с мороженым Гарри еще сможет себя сдержать, то «Ужастики Умников Уизли» сегодня сорвут банк — если крестник самого знаменитого английского волшебника чего-то хочет, он получает это в кратчайшие сроки. У всякого ребенка-сироты должна быть своя собственная Фея-крестная, разве не так? И тот факт, что у некого маленького черноволосого мальчика со шрамом на лбу ее не было, привел лишь к тому, что став взрослым, мальчик с упоением примеряет на себя эту роль.

Драко вежливо предлагает Андромеде чаю с бергамотом — ее любимый сорт, но она отказывается, сославшись на срочные дела, и аппарирует, чмокнув напоследок Теда в теплую темноволосую макушку. Малфой пожимает плечами и отправляется на кухню — собственноручно готовить ребенку морковный фреш. Малыш выпивает свой сок, неразборчиво бормочет что-то, отдаленно смахивающее на «Спасибо», вертится на стуле, болтает ногами и не отрывает взгляда больших черных глаз от Гарри Поттера. Когда Драко ловит ответный, обращенный к мальчику, взгляд Гарри, пол на секунду уходит у него из-под ног, а сердце сжимается, словно какой-то безумный великан стиснул его в своей ручище — ледяной и одновременно горячей. Но когда Поттер спрашивает Драко, не хочет ли тот составить им с Тедом компанию в их обычной субботней прогулке, Драко вежливо отвечает, что присоединится к ним попозже, после обеда, и голос его при этом абсолютно спокоен.

Следующие несколько часов он проводит в лондонском парке, наблюдая за играющими на детской площадке маленькими маглами всех цветов кожи. Чтобы не выглядеть глупо и подозрительно — Малфой знает, что одинокий мужчина среди детей в представлении маглов обязательно оказывается маньяком и растлителем малолетних — он накладывает на себя чары Ненаходимости, которые отлично действуют на всех окружающих, за исключением любопытных серых белок, безбоязненно снующих по парковым дорожкам. Фулэмские (1) белки становятся единственными свидетелями того, как изменяется малфоевское лицо в тот момент, когда на площадке появляется Поттер в сопровождении своего крестника и семейства Грейнджер-Уизли: оживленный Рон, скачущая на одной ножке Роза и задумчиво улыбающаяся Гермиона, беременная вторым ребенком. Несколько минут Драко любуется тем, как трехлетняя рыжеволосая девочка забрасывает сосновыми шишками семилетнего Теда, а потом он аппарирует, не вставая со скамейки.

Позже Малфой, верный своему слову, находит всю веселую компанию в «Сладком королевстве», и проявляет неподдельную заинтересованность, расспрашивая всех — и детей и взрослых — о том, как и где они провели этот день. Тед показывает свои новые игрушки — и магловские и магические, Роза читает вслух меню и спрашивает у матери, как будет «фисташковое мороженое» на латыни, Рон ворчит, что Гарри чересчур балует детей, а Гермиона держит руку на животе и смотрит на Драко с сожалением. Когда в «Сладком королевстве» появляются Блейз и Панси Забини, Малфой чувствует себя по-настоящему счастливым, получив возможность под благовидным предлогом покинуть Гарри и его друзей. Он чувствовал бы себя еще более счастливым, если бы не округлый живот Панси, выпирающий из-под нарядной мантии.

Вечером, в особняке, Гарри долго разговаривает по каминной связи с Биллом и Флер Уизли. Все трое решают очень важный вопрос — что подарить Мари-Виктуар на грядущий день рождения. Поттер и Билл настаивают на маленькой метле и наборе для детского квиддича, с чем Флер, конечно же, категорически не согласна. Малфой не принимает участия в разговоре, но знает, о чем идет речь — он стоит в соседней, прилегающей к гостиной, комнате, прижавшись лбом к атласным обоям пастельных тонов, которые сам же и выбирал во время Великой Катастрофы, именуемой ремонтом блэковского особняка. Шелковистая текстура обоев приятно холодит его пылающий лоб, но не в состоянии остановить еще одну приближающуюся катастрофу. Драко слушает, как в гостиной Поттер смеется и находит десятки контраргументов в ответ на бесконечные «Это опасно!» и «Она еще слишком маленькая для того, чтобы учиться летать», произносимые взволнованным голоском с французским акцентом. Он впитывает смех Гарри как губка воду, стараясь запомнить его навсегда — возможно, он в последний раз слышит веселый смех своего любимого. Осознав это, Малфой тихо стонет, ударяет раскрытой ладонью по ни в чем не повинной гладкой атласной стене и выходит на балкон искать падающую звезду в беззвездном небе и кормить прожорливого лисенка в своем животе.

Вернувшись через двадцать минут с пустыми глазами и постаревшим лет на десять, он обнаруживает Поттера на кухне. Гарри, в домашней сорочке с закатанными рукавами и любимых, вытертых до белизны джинсах, задумчиво разглядывает содержимое шкафа, в котором под Холодильными чарами хранятся продукты. Он выглядит таким счастливым, что Малфою на миг становится дурно от того, что он собирается сделать. Но он перебарывает себя, заходит в кухню и садится на краешек стула, потому что сомневается в своей способности стоять сейчас на ногах.

— Слушай, я вот чего-то хочу, а чего — и сам не знаю! — беззаботно говорит ему Гарри, находящийся сейчас перед мучительным выбором — взять кусок корнуэльского пирога или доесть остатки магловской пиццы с пепперони.

— У тебя так бывает, Дрей? — улыбается Поттер и приходит к выводу, что из двух блюд надо выбирать третье — то есть клубничное мороженое.

— Не бывает, — спокойно отвечает Драко. — Я всегда знаю, чего хочу.

Что-то в его голосе заставляет Гарри оторваться от созерцания продуктовых запасов и повернуться к Малфою. За долгое время, проведенное вместе, Драко в полной мере убедился, что любимое поттеровское «До меня не доходит с первого раза» — не более чем ширма, за которой повзрослевший Золотой мальчик прячет проницательный ум и сверхразвитую интуицию. В конце концов, не будь у него этих качеств в сочетании с мощнейшей магической силой, вряд ли он смог бы стать Невыразимцем, причем, одним из лучших, если верить регулярным высказываниям на эту тему из уст Министра Магии Кингсли Шеклболта. И, почему бы, собственно говоря, и не верить человеку, которому доверяет подавляющее большинство населения магической Великобритании, а ведь они даже не ужинают с ним в тесном кругу по четвергам, в отличие от Поттера и Малфоя…

«Что за бред лезет мне в голову?» — спрашивает Драко сам себя, пока Гарри спрашивает его:

— Что-то случилось? — и закрывает дверцу шкафа.

«Ты случился», — хочет ответить Малфой, и тоскливое предчувствие тяжелого и бесполезного разговора заполняет его сверху донизу, словно расплавленный пузырящийся свинец. «Давай, скажи ему!» — приказывает он сам себе, а лисенку в животе приказывает перестать жрать его внутренности, словно это свежепойманная куропатка. Поттер молчит, выжидающе смотрит на Малфоя, чуть улыбаясь — он все еще в прекрасном настроении, и Драко просто ненавидит себя, когда глухим сломанным голосом произносит, тщательно выговаривая слова:

— Я ухожу от тебя, Поттер.

Гарри понимает все мгновенно. Вернее, он не понимает ничего — это видно по его лицу — но не задает дурацких вопросов вроде: «Куда уходишь?», «Ты что, разлюбил меня?» или «У тебя есть кто-то другой?». Гарри Поттер — мужчина, и поэтому он не задает Драко Малфою тех вопросов, которые задала бы на его месте любая женщина. И за это Малфой очень ему благодарен. Да, Гарри Поттер — не женщина, но вся беда в том, что и Драко Малфой — не женщина тоже.

— Причина… — негромко говорит Поттер, и между бровей у него пролегает глубокая поперечная складка.

— Ты сам знаешь причину, Гарри, — Малфой смотрит на эту складку и думает, что это будет даже забавно — попробовать построить свою жизнь без Гарри Поттера. Ведь глупо предполагать, что после всего того, что у них было, они смогут разойтись как цивилизованные люди и «остаться друзьями».

— Нет, я не знаю никаких причин, — Гарри подходит к Драко вплотную, опускается перед ним на корточки и хочет взять его руки в свои, как обычно, как миллионы раз за эти шесть лет, прожитых под одной крышей. Малфой убирает руки, и Гарри выглядит по-настоящему ошеломленным. Драко понимает, что лучшее, что он сейчас может сделать — это упасть перед любимым на колени и попросить прощения за глупую шутку.

— Ты знаешь причину, Гарри! — упрямо повторяет он и отодвигается вместе со стулом назад. Поттер медлит несколько мгновений, прежде чем подняться на ноги, а когда, наконец, поднимается, в его взгляде столько любви, что Драко начинает задыхаться. Он отодвигается еще дальше и молит Мерлина только об одном — чтобы Гарри не догадался обойти его сзади и обнять со спины, прижимаясь всем своим неизменно горячим телом. Если он сделает так, Малфой не выдержит. Он сдастся. Сдастся этому теплу, этой заботе и надежности, успокоится в кольце сильных любимых рук, растворится в иллюзии счастья, и останется с Гарри, а это будет неправильно.

— Я не знаю никаких причин, Дрей, — говорит Поттер и разводит руками. — Я люблю тебя, ты любишь меня, и еще пять минут назад я был уверен, что мы с тобой — счастливая пара. И если бы я не знал тебя так давно, я решил бы, что ты обиделся на меня за сегодняшний день. Я действительно не уделял тебе внимания, но ты же знаешь, что я стараюсь быть хорошим крестным, и ты всегда относился к этому с пониманием, и…

— Твою мать! — припечатывает Драко и встает, отшвыривая стул от себя. — Если бы я не знал тебя так давно, я бы ни за что не поверил, что это ты победил Вольдеморта. Когда ты начинаешь разыгрывать из себя тупого доброго гриффиндорца, это выглядит очень убедительно, но я бы предпочел обойтись без этого спектакля! Как ты сказал, Гарри? Мы с тобой — счастливая пара? Мы с тобой охренительно счастливая пара, а ты — охренительно хороший крестный, причем ты стараешься быть им не только для своего крестника, но еще и для дюжины детей Уизли и всех остальных своих друзей! И ты прав — я всегда относился к этому с пониманием, но только недавно мне стало ясно, что понимал я совсем не то!

— Я тоже ничего не могу понять, — пожимает плечами Поттер. — Да, я люблю детей, и у меня есть возможность их баловать, что здесь плохого?

— Только одно, Гарри, только одно, — произносит Малфой почти ровно. — То, что если я не уйду сейчас, у тебя самого детей никогда не будет.

— Почему не будет? — удивляется Избранный совершенно искренне, и вдруг его смуглая кожа бледнеет, а на лице появляется такое выражение, как у бегуна, который на полном ходу врезался во внезапно выросшую перед ним кирпичную стену.

— Нет, — шепчет Гарри и делает слабое движение рукой, словно собираясь эту стену отодвинуть.

— Не могу поверить, — Драко пытается сглотнуть, но во рту внезапно пересыхает. — Я просто не могу поверить. Ты ведь всегда хотел иметь семью и детей, но ни разу за все время, что мы вместе, не думал, что со мной у тебя этого просто не сможет быть никогда?

Поттеровские губы мгновение шевелятся беззвучно, прежде чем сложиться в слова:

— Ты — моя семья, — и Драко понимает, что попал в самую точку. Поттер действительно не задумывался над тем, что когда-нибудь ему придется выбирать — или продолжать жить с любимым человеком или жениться на женщине, способной рожать детей. Скорее всего, Гарри просто откладывал подобные мысли «на потом», довольствуясь тем, что имеет сейчас, и искренне полагая, будто эта проблема решится когда-нибудь в будущем сама собой. Каким-то хитрым волшебным способом. В конце концов, он смог отомстить за смерть своих родителей, что теперь сможет помешать ему стать родителем самому?

Когда-то давно, в начале их отношений, Поттер признался, что чувствует Драко на расстоянии, и для Малфоя это стало одним из самых сильных потрясений в его жизни. Но в эту игру можно играть и вдвоем — и Драко тоже научился чувствовать Поттера. Он просто физически ощущает, как густеет воздух вокруг Гарри, как боль маленькими красными сгустками собирается с левой стороны его грудной клетки, а внизу живота начинает закручиваться тугая и обжигающая пружина гнева. Чувства Поттера захлестывают Малфоя, словно огненная лава, сминают и опрокидывают навзничь — так, что он на секунду теряет равновесие, и его ноги подкашиваются, будто он собирается свалиться прямо на пол. Но когда Гарри делает шаг вперед, чтобы подхватить его, Драко предостерегающе вскидывает руки:

— Гарри, нет. Не прикасайся ко мне, иначе я сломаюсь. Помнишь, ты когда-то заставил меня поверить в то, что я сильный? Это иллюзия, Поттер. Просто иллюзия. Такая же, как и вся наша с тобой жизнь.

Слова выталкиваются из груди, словно маленькие шаровые молнии, обжигающие горло и оставляющие волдыри на губах. Малфой знает, что он должен сейчас сказать что-то важное, что-то, что хоть немного примирит Гарри с его уходом, но мысли по-прежнему путаются, и неясно, понимает ли Поттер что-нибудь в тех коротких разрозненных фразах, которые произносит сейчас Драко, некрасиво хмуря брови и искривляя тонкий рот.

— Сильный — это ты, Поттер. Я просто воск в твоих руках, я — плющ, который обвивается вокруг дуба, и без него не может выжить. Но речь не обо мне, Гарри, а о тебе и о том, чего ты хочешь по-настоящему. Я до сих пор не знаю, что толкнуло нас друг к другу, но я счастлив, что все произошло именно так. Но главное в любви — это не забота о своем счастье, правда? Я вижу, как ты смотришь на детей, Гарри, я вижу, как тебе хочется иметь нормальную семью — это единственное, чего я никогда не смогу дать тебе. Все остальное — все, что ты только попросишь, хоть собственную жизнь — я отдам, не задумываясь. Но я не смогу дать тебе ребенка, это лежит за пределами моих физических возможностей. Поэтому я ухожу.

— Почему? — спрашивает Поттер и смотрит на Малфоя так, как будто видит его впервые в жизни. Стихийная магия окутывает его вибрирующим коконом, на кухне становится жарко, а дверцы шкафов начинают хлопать сами собой. Драко хватает раскаленный воздух ртом, чувствуя, что долбаный лисенок внутри опять начинает шевелиться, и не может выговорить больше ни слова.

— Почему? — повторяет Гарри Поттер упрямо. — Почему ты решил, что имеешь право выбирать за меня, Драко?

Вопрос застает Малфоя врасплох — он так и не привык к тому, что с Поттером никогда нельзя ничего планировать — все равно он перевернет все планы вверх тормашками и сделает так, как захочет сам. Проклятое гриффиндорское упрямство и самонадеянность. Проклятые львиные замашки. Проклятая вечная жертвенность.

— Отвечай! — рычит Гарри и рубит воздух ладонью.

— Не делай так! — кричит в ответ Драко. — Я принял решение, ты не заставишь меня изменить его!

— Такие решения не принимают в одиночку! — взревывает Поттер. — В паре все решают двое. Какое именно из слов «решают двое» тебе непонятно, Малфой? Ты решил меня осчастливить своим уходом, чтобы я мог жениться на женщине и нарожать детей? Как благородно с твоей стороны, Дрей! А тебе не пришло в голову, что для этого надо, как минимум, хотеть женщин? Хотя бы чисто теоретически!

Драко растерянно смаргивает. Ему казалось, что с вопросами собственной бисексуальности они с Поттером разобрались давным-давно.

— Что ты имеешь в виду? — выдавливает он из себя.

— То и имею! — отчаянно орет Гарри и находит, наконец, выход для магии, которая бурлит в пространстве, превращая кухню в кипящий котел.

Некоторое время оба молча смотрят на то, что еще совсем недавно было кухонным столом, и, не сговариваясь, синхронными жестами отсылают прочь привлеченного шумом домового эльфа. На кухне пахнет озоном, словно после грозы, и крупные дубовые щепки разбросаны по всему полу.

— Я не могу хотеть кого-то, если я этого кого-то не люблю, — устало и как-то обреченно произносит Поттер. — Я абсолютно моногамный идиот, который уже семь лет хочет только одного человека в мире, и этого человека зовут Драко Малфой. Так что если ты все-таки решил меня осчастливить, Драко, валяй, осчастливливай. Может быть, пройдет еще лет семь после того, как ты уйдешь, и я оглянусь по сторонам и пойму, что мне очень нравится вон та кудрявая ведьма — секретарша в Аврорате, или я без ума от двоюродный сестры Лаванды Браун, или еще от кого-нибудь, кто с радостью выйдет за меня замуж и родит мне парочку-другую детишек. А, может быть, и не так, Драко. Может быть, пройдет семь, и семнадцать, и двадцать семь лет, а мне по-прежнему будешь сниться только ты, но тебя уже не будет рядом. Кто знает, как будет, Драко? Я, например, не знаю. В Хогвартсе мне не давались прорицания.

— Мне тоже, — глухим голосом отзывается Малфой, не отводя взгляда от особенно большой и кривой щепки, лежащей прямо у его ног. — Но мне не надо ходить к Трелони, чтобы сказать тебе совершенно точно, Поттер — если я останусь сейчас, в будущем ты тихо возненавидишь меня. Ты будешь наблюдать за тем, как растут дети твоих друзей и твой крестник, будешь покупать им подарки и давать советы, а потом станешь жалеть об упущенных возможностях, о том, что могло бы быть, если бы не… Станешь представлять, как мог бы выглядеть твой сын, какие глаза могли бы быть у твоей дочери, какие ты дал бы им имена…

Его голос срывается, и Малфой с удивлением обнаруживает, что внутри него — пустота. Наверное, лисенок сожрал вместе с внутренностями и все эмоции, потому что он больше не волнуется и не чувствует отчаяния и боли. Верный признак того, что Драко принял правильное решение, даже если Гарри сейчас и считает иначе. Малфой делает несколько шагов к двери, спиной, не отрывая взгляда от щепки, и уже у самого порога осмеливается, наконец, поднять глаза на Поттера. Тот не оборачивается, стоит, сгорбившись, с куском деревяшки в руках. Он выглядит сейчас как человек, переживший кораблекрушение, а ошметки стола вокруг него только усиливают это сходство. Собственная слюна кажется Малфою ядовитой, когда он сглатывает ее и ощущает, как она ползет по пищеводу, прожигая его тонкие стенки. Мир рушится. Падают стены, погребая Драко под обломками старинных камней, вихрями взлетают ворохи воспоминаний и рассыпаются на тысячи фунтов пестрой бесполезной пыли, сгорают в воздухе сотни несказанных фраз, осколками цветных стекляшек оседая под ноги. Среди всего этого зыбкого, дрожащего, разламывающегося на куски и распадающегося на части мира есть только одна точка опоры, одно вечное и незыблемое устойчивое существо, один маяк в бушующем море хаоса — Гарри Поттер.

И Малфой не выдерживает. В конце концов, он никогда не врал, говоря, что слаб, и чья вина, если Гарри так долго и упрямо ему не верил? Он бросается вперед и падает на колени возле Поттера, цепляясь за него как за спасительный кусочек тверди посреди шторма, и увлекает его за собой, обрушивая на пол, усеянный острыми дубовыми щепками, бывшими еще совсем недавно добротным и старинным кухонным столом семейства Блэков. Малфой прижимает к себе любимого и тщетно пытается вдохнуть. Он шепчет невнятные извинения, утыкаясь сухими губами в пульсирующую венку на смуглой поттеровской шее, он кладет свои ладони туда, где бешено бьется сердце его любимого, он задыхается и не может подобрать слова, судорожно стискивает, сжимает и гладит, и впервые в жизни не ощущает себя воском в руках Гарри Поттера. Может быть, потому, что впервые в жизни он не отдается поттеровским объятиям — а обнимает сам.

Когда, наконец, малфоевское «Прости» начинает отличаться от неразборчивого хриплого бормотания, Поттер немного отстраняется и проводит рукой по влажному лбу Драко.

— Ты опять меня поразил, — признается он, и на его губах расцветает совершено мальчишеская улыбка. — Я никак не могу привыкнуть к тому, что ты такой…

Он запинается, чтобы подобрать нужное слово, и Драко помогает ему, подхватывая сорванным голосом:

— Идиот?

Гарри качает головой:

— Нет. Ты не идиот. Ты просто такой… Малфой, — и смотрит на Драко так, как будто объяснил достаточно. В его глазах — только один вопрос, и Малфой отвечает на него, вложив в голос максимум уверенности, на который он только сейчас способен.

— Я не уйду, Гарри. Пока ты сам этого не захочешь.

— Я ошибся, — серьезно говорит ему Поттер. — Ты все-таки идиот.

Потом они хохочут как пациенты отделения для душевнобольных, пытаясь убрать разрушения на кухне, потом долго целуются, прикасаясь друг к другу так нежно, словно это их первый поцелуй, а потом они вдвоем выходят на балкон. Оказывается, что в то время как они разрушали свою Вселенную и собирали ее заново, на улице снова шел дождь. Но сейчас он уже закончился, туч не видно, и умытое ночное небо расшито россыпью сверкающих звездных стразов. Малфой обнимает Поттера правой рукой, прижавшись бедром к его бедру, и совершенно не удивляется, когда с неба перезрелыми зелеными яблоками одна за другой начинают валиться звезды.

— Ты загадал желание, Гарри? — шепчет он, не поворачиваясь к любимому, когда звездопад заканчивается так же внезапно, как начался.

— Я как-то не подумал об этом, — немного растерянно отвечает его любимый.

— Не волнуйся, я загадал за нас двоих, — говорит Малфой, и во второй раз за сегодняшний вечер принимает важное решение. Но в отличие от первого раза, сейчас он не испытывает боли и сомнений.

Спустя несколько месяцев все формальности с документами улажены. Конечно, не будь они волшебниками, все тянулось бы годами, но иногда чертовски приятно сознавать, что у тебя есть волшебная палочка, с помощью которой так легко решать проблемы. Они вступают в магловский брак (достаточно нескольких заклинаний, и в парламенте легко принимают нужный закон, и не говорите Малфою о недопустимости вмешательства волшебников в жизнь маглов, он в таких случаях начинает немного нервничать) и заключают магический союз, связывающий их навсегда.

Под Рождество в доме на Гриммаулд-плэйс появляется новый жилец, одного года от роду. В прошлой жизни у него остаются рождение от неизвестного отца-волшебника и матери-маглы, пребывание в церковном приюте для брошенных детей и данное при крещении имя Алан. Теперь его зовут Алан Джеймс Скорпиус Поттер-Малфой, а его опекунами по законам как магловского, так и магического мира, официально являются господа Гарольд Джеймс Поттер и Драко Люциус Малфой. Сложный и почти темномагический обряд, проведенный лично сэром Люциусом, позволяет внести в кровь малыша частицы крови обоих его приемных отцов, а заодно и определить его будущий магический потенциал. Люциус остается доволен результатом и благоразумно решает скрыть от Гарри Поттера правду о том, что на самом деле он не «внес некоторые изменения» в состав крови ребенка, а изменил его на 99 %, и теперь в жилах мальчика течет почти полностью малфоевская и поттеровская кровь.

— Вот я лопух, — растерянно произносит Драко, когда Малфои-старшие покидают особняк, а до визита многочисленного семейства Уизли остается еще не меньше получаса. — Я не приготовил тебе подарка на Рождество. С этими хлопотами совсем из головы вон. Ты мне простишь?

— Я прощу тебе все на свете, — отвечает Поттер, и его голос предательски подрагивает. — Даже если ты никогда больше не будешь делать мне никаких подарков не только на Рождество, но и на день рождения.

— Я просто сделал то, что должен был сделать, — выдыхает Малфой прямо в теплые поттеровские губы. Гарри целует его, сначала нежно, а потом все более и более требовательно и страстно, его дыхание становится неровным, и от горячих поттеровских ладоней, зарывающихся в малфоевские волосы, можно лишиться остатков рассудка. Драко уже прикидывает, успеют ли они закончить до прихода гостей, если начнут заниматься любовью прямо сейчас и прямо здесь, на полу у рождественской елки, но в ту минуту, когда Поттер уже расстегивает пуговицы его праздничной мантии, обиженный рев проснувшегося Поттера-Малфоя-младшего заставляет их отпрянуть друг от друга, как застигнутых на месте преступления первокурсников.

— Что это? — недоуменно спрашивает Гарри, видимо, не до конца еще справившись с собственным возбуждением.

— Не что, а кто, — поправляет Драко, легким движением поднимаясь с пола. — Это наш сын, Гарри. Ты забыл? У нас теперь есть сын.

— Но он только что спал в своей комнате, — говорит Поттер, поднимаясь вслед за Малфоем.

— Он и сейчас в своей комнате. Только он больше не хочет спать, — улыбается Малфой и добавляет. — И знаешь, что я думаю, Поттер? Я думаю, что на ближайшие пару месяцев нам с тобой тоже придется забыть об этой привычке.

И не тратя больше времени, они вдвоем аппарируют в детскую.

(1) Фулэм (Фулхэм) — один из самых зеленых районов Лондона, на территории которого расположены епископский и ботанический сады.