Все события кажутся слишком нереальными, словно происходят во сне. То ли из-за ужасной духоты в комнате, которая совершенно не соответствует ноябрю за окном, то ли из-за удушающего запаха огневиски, витающего в воздухе. Голова кружится, но Барти не обращает на это внимания, меряя нетвердыми шагами комнату. В крови давно плещется алкоголь, движения становятся неконтролируемыми, но при этом мозг отлично осознает все, что происходит вокруг, и способен здраво рассуждать. В какие-то моменты Барти даже жалеет об этом. Все было бы куда проще, если бы он смог забыться и ничего не воспринимать так, как и Лестрейндж. Тот уже полулежит на полу, прислонившись спиной к кровати, и нежно прижимает к себе пустую бутылку. В этом и есть весь Рабастан — найти повод для того, чтобы выпить, а потом вот так лежать на полу в блаженном неведении и улыбаться собственным грезам. Раньше Барти никогда не понимал, что в этом такого привлекательного, и только сейчас впервые в жизни пожалел, что не лежит рядом с Лестрейнджем и не рассматривает бессмысленным взглядом потолок.
Барти в который раз проходит мимо Рабастана, наступая на одну из валяющихся пустых бутылок, и тут же слышится жалобный треск стекла. Никто не обращает на это внимания, каждый крайне увлечен своим занятием, если так можно назвать неподвижное лежание на полу и хождение по комнате. Барти старается бороться с тяжестью в теле, но, как назло, каждую секунду ему все больше хочется превратиться в безвольную куклу. Минут через пять, а может, и меньше — в такие моменты время всегда слишком обманчиво — Барти медленно опускается рядом с Лестрейнджем, который никак не реагирует на присутствие приятеля.
Сколько они так сидят, никто не знает, да и это мало их волнует. В какой-то момент Барти понимает, что в комнате стало настолько душно, что он не может дышать, а рубашка под мантией насквозь промокла от пота. Ни секунды не раздумывая, Крауч-младший хватается за волшебную палочку и направляет ее на окно. Раздается громкий хлопок — Барти явно не рассчитал силы заклинания, — и оконная рама сильно ударяется о стенку, слышится, как дрожат стекла, а на пол падает приличный кусок штукатурки. Комната тут же наполняется запахом прелой листвы, сырости и земли. На улице, в старом запущенном саду Лестрейндж-Холла скрипят голые ветки деревьев, а частые порывы ветра пытаются сорвать с них последние сморщенные листья.
Барти на это никак не реагирует, только достает из-под кровати еще одну припасенную Лестрейнджем-младшим бутылку, непослушными пальцами откупоривает ее (будь он абсолютно трезв, это получилось бы быстрее) и начинает пить. Делает большие, жадные глотки, будто от этого зависит его жизнь. Конечно, это не так, сейчас его жизнь уже зависит только от хорошего стечения обстоятельств, вероятность чего очень мала. А огневиски — это всего лишь средство забыться и на какое-то время почувствовать себя свободным, каким Барти не был никогда в жизни. Сначала отец, потом Темный Лорд, теперь эта неопределенность. Сейчас она пропадет, а завтра утром, когда Барти проснется, накатит с новой силой, словно желая оглушить. А может быть и такое, что завтра уже не будет. Правда, такой вариант Барти хочется рассматривать в последнюю очередь — он должен остаться на свободе хотя бы ради того, чтобы отыскать Темного Лорда.
Ветер врывается в комнату, и рама снова бьется о стену, на этот раз сильнее и громче. Барти чувствует, как от этого рядом шевелится Рабастан, видимо, пытаясь понять, что происходит и что ему так действует на нервы. Морщась, он старается достать волшебную палочку, но ничего не получается, и тогда бормочет какие-то ругательства, до которых может додуматься только он сам. Барти не сразу замечает, что наблюдает за этим с идиотской улыбкой, которую у него может вызвать только Лестрейндж. И если бы Рабастан был трезв, то не упустил бы случая посмеяться над видом Барти. Но сейчас единственное, на что хватает Лестрейнджа, — это стоять на четвереньках посреди неубранной и продуваемой комнаты и пытаться сообразить, что происходит. Какое-то время Барти просто смотрит на Рабастана, после чего осторожно ставит бутылку и тянется к нему, кажется, что еще секунда, и тот упадет. Крауч хватает его за мантию и уже жалеет об этом, так как он ненамного обогнал в координации Рабастана. Теперь оба пытаются удержать равновесие, но все тщетно. Падают на пол, Барти разливает огневиски, а Рабастан вдруг начинает смеяться. Его смех такой непринужденный и заливистый, что вдруг возникает желание поверить, что все хорошо.
С Рабастаном всегда так, одно его присутствие вселяет непоколебимый дух оптимизма, и это, наверное, главная причина, почему Барти им так дорожит. Когда-то это был просто одноклассник-весельчак, который вечно придумывал какие-то шалости и доставлял много проблем учителям и старостам. А позже, невозможно сказать, когда именно, он стал всем миром. Может, после того побега из Хогвартса на собрание к Темному Лорду, а может, позже, после первых серьезных заданий, когда они возвращались в Логово, живо обсуждая все, что происходило несколько часов назад. Тогда уже Лестрейндж любил приложиться к бутылке, а Барти просто сидел напротив и наблюдал, как приятель становился добрее и веселее, пока вовсе не терял рассудок и не переходил к более решительным действиям. В первый раз все произошло глубокой ночью в какой-то ветхой сторожке на окраине поместья Лестрейнджей, где юные Пожиратели Смерти остались отметить свой дебют. Тогда все произошло как-то само собой: сначала куда-то исчез разделяющий их стол, потом они оказались сидящими в одном кресле, крепко прижимаясь друг к другу и горячо дыша. А поцелуй показался совсем необыкновенным, совсем ни на что не похожим, точно так же, как и грубые поспешные ласки и невыносимо сладостное возбуждение, которое, казалось, могло продлиться вечно. Утром, когда нужно было возвращаться, Барти клялся себе, что такого не повторится, что это было полнейшей глупостью. Он стыдился смотреть Лестрейнджу в глаза.
Он и сейчас старается избегать его взгляда, и это не трудно. Губы Рабастана грубо впиваются в его рот, Барти чувствует солоноватый привкус крови и почему-то улыбается. Все это так привычно и обыденно, что не верится, будто утром наступит возмездие. Он просто отвечает на поцелуй, падая спиной на пол и не веря, что все изменилось. Все, напротив, такое привычное, что мир кажется прозрачным. Таким, как пелена перед глазами, вызванная ветром и огневиски. Он чувствует, как пальцы Рабастана справляются с его мантией, вытаскивают заправленную в штаны рубашку, горячие ладони касаются живота. Это одновременно заставляет Барти дрожать и обливаться потом, сжимать кулаки и задерживать дыхание. А потом, чуть позже, он просто лежит на спине, все еще видя возвышающегося над ним Лестрейнджа. Барти неожиданно для себя заглядывает в его глаза. На какое-то мгновение он замирает, никак не ожидая увидеть во взгляде такой серьезности, не свойственной Рабастану. А может, он просто редко смотрел ему в глаза. И сейчас он видит в них такую тоску, от которой в жилах стынет кровь и хочется просто в голос зарыдать, забыв обо всем на свете. Но Барти молчит, продолжая внимательно всматриваться в лицо Рабастана, который словно превратился в статую: не шевелится, не моргает и, кажется, даже не дышит. Внезапно в голове Барти всплывает страшная и одновременно слишком правдоподобная мысль: а что, если все это в последний раз? Что, если они больше никогда не будут просто так сидеть рядом, пить огневиски, а потом соприкасаться разгоряченными телами? Больше всего на свете Крауч не хочет об этом думать, но эти ужасные мысли въелись в его мозг, не желая отпускать и все больше и больше заставляя в себя верить.
Не совсем понимая своих действий, Барти притягивает к себе Лестрейнджа, на этот раз сам впивается в его губы, не давая вдохнуть ни капли воздуха, и целует так, как не целовал никогда, словно желает высосать душу. И самое страшное, что в этот же миг из коридора слышатся торопливые шаги и громкие голоса. Барти тут же отстраняется от Лестрейнджа, но Рабастан мертвой хваткой вцепляется в его мантию. В ту же секунду двери в комнату со скрипом отрываются, и на пороге возникают две высокие фигуры, укутанные в черные плащи. Барти кажется, что все происходит как в замедленной съемке маггловского кино: сначала пришедшие замирают, после чего очень медленно проходят в комнату. Крауч все еще в объятиях Рабастана и больше не пытается с ним бороться. Появление этих людей подтверждает все самые ужасные догадки.
В комнате звучит холодный голос Беллатрикс Лестрейндж, от которого Барти невольно начинает дрожать.
— Пора, — говорит она, и это слово в одно мгновение ставит все на свои места.
Как ни странно, снова просыпается надежда, возникает желание что-либо предпринимать, а не терзаться безысходностью и неопределенностью. У Беллатрикс непременно должны быть ответы на любые вопросы, и это ободряет.
Барти молча кивает женщине, смеряет секундным взглядом маячащего за ее спиной Рудольфуса и смотрит на Рабастана. Тот по-прежнему пьян, но это можно легко исправить с помощью отрезвляющего заклинания. Беллатрикс в это время выходит из комнаты, останавливается в коридоре и нетерпеливо смотрит по сторонам. А Барти, поддерживая под руку Рабастана, еще не совсем отошедшего от действия огневиски, направляется к Пожирательнице Смерти. Они выходят из комнаты, за ними со скрипом закрывается дверь, а Барти на какой-то миг кажется, что это последний вздох Лестрейндж-Холла. И он понятия не имеет, что это действительно прощание и больше он никогда не окажется в этом старом уютном доме и не будет так непринужденно пить огневиски с Рабастаном. Он не знает, что увидит только серые стены сырой камеры Азкабана, темные фигуры дементоров и безликие ночные кошмары.
Vova
