Позволь мне верить

Our souls become useless,

Away from your storm...

3 апреля, 1998.

— Поттер, Вы снова лезете туда, куда Вас не просят?! Сколько можно вбивать в Вашу пустую голову элементарные правила безопасности?! Сколько раз можно повторять, чтобы Вы не лезли на рожон, а сидели и не высовывались?! Кто позволил Вам атаковать без прикрытия?! Что прикажете, связывать вас?!..

Северус кричит долго, его голос взвивается чуть ли не до визга. В таких случаях лучше не встревать и молча слушать, изредка кивая головой. Гермиона всегда говорит, что нужно обладать исключительным талантом и истинным мужеством, чтобы позволить себе роскошь вывести Снейпа из себя. Но не зря же я учился на Гриффиндоре: таланта и мужества мне не занимать, поэтому довести Северуса до бешенства как всегда удается мне с блеском. Ну да, было б чем гордиться.

Я слушаю Снейпа в пол-уха — все равно ничего нового не услышу: «Поттер, не суйтесь туда», «Поттер, не ходите сюда», «А там вам вообще делать нечего, Поттер»... Старо, как мир. Лучше помолчать и дать ему выговориться.

Наконец, Северус прекращает свою длинную тираду и тихо произносит:

— Гарри, черт побери, я же волновался за тебя.

Я облегченно выдыхаю и прикрываю глаза. Вот теперь можно расслабиться.

— Северус...

Он подходит ко мне вплотную и выдыхает в ухо сакраментальное:

— Ты идиот...

Губы сами собой расплываются в улыбке.

— Ты столько раз мне это повторял, что я уже запомнил.

— Жаль, остальное, что я повторяю столь же многократно, у тебя в голове не откладывается, — бурчит Северус, обвивая руками мою талию.

— Что же, позволь спросить, ты нашел в таком фантастическом тупице, как я? — фыркаю, запрокидывая голову.

— Не дерзи, — в голосе Севера проскальзывают звенящие нотки: он редко позволяет себе улыбаться. Исключения бывают, но — я давно уже заметил — только в моем присутствии.

— А то что?

— Тебе доставляет удовольствие меня дразнить?

— А тебе обязательно отвечать вопросом на вопрос?

Северус глухо рычит, кладет руки мне на ширинку и через мантию сильно стискивает в ладонях мой напрягшийся член. Шумно выдыхаю и инстинктивно подаюсь назад, но мое бедро натыкается на твердую эрекцию.

Даже через ткань ногти ощутимо впиваются в мягкую плоть.

— Пусти, больно!..

— Будешь... еще... со мной пререкаться? — теплые губы скользят поцелуями от виска к плечу.

— Сев, мне больно!

— Не слышу ответа, — Северус прикусывает кожу на моей шее, вырывая новый вздох.

— Сев...

Я сам не заметил, когда болезненные прикосновения успели превратиться в мягкие, но настойчивые поглаживания.

— Нравится? — низкий, с хрипотцой голос посылает электрические разряды по всему телу: вверх-вниз, вверх-вниз...

— Черт, дааа!.. — шепчу я, двигаясь навстречу ласковой ладони. — Еще, пожалуйста!..

Северус еле слышно хмыкает и подталкивает меня к широкому дубовому столу.

Собрание Ордена через полчаса.

Времени хватит. Вполне.

* * *

3 мая, 1998.

Я никогда не предполагал, что все закончится, едва начавшись. Может, я не хотел об этом думать, а может, просто искренне верил, что вот оно, настоящее, и — навсегда.

Казалось, что у наших ног весь мир, а теперь передо мной тлеет лишь маленькая кучка пепла.

Я так и не научился ценить время. Но, знаешь, я до сих пор вспоминаю о тебе. Ты — мгновение. Самое теплое и прекрасное в моей жизни. И я жалею лишь о том, что позволил себе жить тобой.

* * *

17 сентября, 1998.

Сам не знаю, что заставило меня перебраться в Годрикову Лощину. Помню, что сослался на жуткую усталость от всей этой ненужной шумихи, которая, как снежный ком, нарастала даже не столько вокруг меня, сколько вокруг моего знаменитого имени. Гермиона тогда странно так на меня посмотрела, но пререкаться не стала, а сказала только: «От себя бежишь, Гарри, не от нас».

Черт его знает, может, она и права.

* * *

24 декабря, 1998.

В гостиной небольшого коттеджа тихо и пусто. Не слышно даже, как потрескивают дрова в камине: угли давно потухли, а комнату освещает маленький, но достаточно яркий синий огонек, слабо трепыхающийся на кофейном блюдечке.

Почему-то встречать Рождество в одиночестве показалось мне привлекательной идеей. Танцы, громкая музыка, вихри рыжих волос и до одури приторный запах ванили... Нет, уж лучше одному.

Возможно, я не отказался бы от компании Гермионы — единственного адекватного человека во всем этом сумасшествии, но она предпочла общество Рона, к которому, конечно, прилагалось неизменное и обязательное бонусное дополнение — семья Уизли в полном составе. Не то, что бы я не любил их, просто... Ладно, в конце концов, у меня есть дежурная отговорка, которая всегда пресекает нудные приставания: «Я устал от суеты и хочу побыть один». И это, между прочим, почти правда.

Мне совсем не страшно.

И не холодно.

Не одиноко.

Просто мне очень, очень не хватает тебя, Северус.

Чтобы хоть чем-то себя занять, я притащил с чердака коробку с игрушками. Может, найду там, чем елку украсить, а то стоит в углу, невзрачная такая, куцая, с мелкими редкими иголочками... Должен же я создать для себя хотя бы подобие праздника!

Аккуратно смахиваю пыль со старого картона и приоткрываю крышку. В синем свете огонька отливают зелено-бирюзовым бока старого елочного шарика. Краска на нем давно потрескалась, изображение рождественского оленя на фоне звездного неба почти неразличимо, но я заклинанием уверенно левитирую игрушку на верхнюю ветку, — какая разница? А может, этим шариком украшал елку отец?.. Впрочем, я не знаю.

Второй шар, третий, четвертый... Я подолгу верчу в пальцах каждый из них, рассматриваю и пытаюсь угадать в давно выцветших красках контуры рисунка. Похоже, будто я силюсь разглядеть в хрупком стекле свое детство, которого у меня не было: увидеть маму, грациозно выплывающую из кухни с подносом только что испеченного печенья, отца, точно так же, как я сейчас, разбирающего игрушки и вешающего их на ель, но не на такую, как моя, а на большую, мохнатую... Глупо, конечно.

Северус не любил Рождество. Говорил, что неразумно тратить время на бесполезную мишуру. Я соглашался с ним. Зачем? Почему я не умел ценить время? Почему мы не умели?..

Исчез. Молча. Ушел почти по-английски. Это так в твоих правилах, Северус!.. Я готов смириться с тем, что ты бросил меня, но, пожалуйста, позволь верить, что с тобой все в порядке. Что ты — живой...

От громкого стука в оконное стекло буквально подпрыгиваю на месте. На заснеженном подоконнике нетерпеливо топчется большая мокрая сова.

Не без труда распахиваю плотно закрытую раму: пальцы не слушаются.

— Ты принесла мне весточку от Северуса?

Сова кидает на пол маленькую коробочку с привязанным к ней конвертом и растворяется в метели.

С удивлением изучаю знакомый летящий почерк с завитушками. Странно. Если мне не изменяет память, последний раз Дамблдор писал мне перед битвой при Хампстед-Хит. Какого ж черта ему сейчас от меня понадобилось?

«Гарри, мальчик мой!

Что еще за загадки? Что исправить? Куда вернуться?

В коробочке — крошечный елочный шарик мутного зеленого стекла.

Стекло на ощупь неровное, ребристое. Почти снитч, разве что крылышек не хватает. Слова, написанные все тем же летящим почерком, опоясывают шарик узкой серебряной ленточкой: «Разбей зелень настоящего, чтобы с прошлым воссоединиться».

Проверяю, на месте ли палочка, ощупав задний карман и, не долго думая, швыряю хрупкий подарок об пол: терять мне все равно уже нечего.

* * *

3 апреля, 1998.

— Поттер, Вы снова лезете туда, куда Вас не просят?! Сколько можно вбивать в Вашу пустую голову элементарные правила безопасности?! Сколько раз можно повторять, чтобы Вы не лезли на рожон, а...

— Северус, прости меня, больше такого не повторится. Я обещаю.

Подхожу ближе и ловлю руками теплые руки.

Я здесь. С тобой. Неважно, как. Все уже неважно. Я никуда не отпущу тебя больше, слышишь? Мгновение слишком коротко, но я не имею права еще на одну ошибку.

— Что?.. — Северус выглядит обескураженным. — Ты просишь прощения? Я не ослышался?

— Северус... — глаза жжет, но я не отрываю взгляда, заново изучая каждую морщинку на родном лице. — Обещай мне...

— Что обещать, Гарри?

— Обещай мне, что не бросишь. Я всегда буду рядом, только ты не бросай меня...

— Глупый, — Северус ласково гладит меня по волосам и целует в висок. — И откуда только такие мысли?

Я молча улыбаюсь, слизывая с губ соленые капли.

Героям тоже можно плакать. Тем более что я и не герой вовсе: война закончится только через месяц.