Настенные часики в доме Грейнджеров мерно постукивали, унося сладостный миг победы все дальше и дальше в прошлое. Из-за неплотно зашторенных занавесок был виден небольшой кусочек полной, кроваво-красной луны. Языки огня в камине освещали изнеможенные лица трёх юных магов. Они сидели уже час в неестественно — напряженных позах, устремив свой взгляд в стену, как будто требуя у неё пояснений к этой войне.
Мы не знаем, о чем они думали, о чем мечтали, но все их мысли сводились к одному — к тем, кто не дожил до этой победы, к тем, ценой, чьих жизней, она была сотворена.
Первой не выдержала Гермиона, она резко вскочила с дивана, и, схватив пульт, включила первый попавшийся канал. По её щекам текли горькие слёзы, а дыхание было очень прерывистым. Гарри и Рон подняли глаза на девушку, будто видели её в первый раз. Гермиона зарыдала в голос, она подошла к Рону и уткнулась ему в плечо. Её тело содрогалось от рыданий, а юноша только сочувственно сопел и успокаивающе гладил по спине. Вдруг Гарри дернулся и прижал палец к губам, призывая всех замолчать. По телевизору шла трансляция какого-то концерта — известные русские песни исполнялись на английском. Звучала тихая мелодия, заставившая Гарри так странно отреагировать. Её звуки, будто б были стенаниями души юных магов, отголосками её боли. Она заставляла расслабиться, замолчать и прислушаться. Наконец, человек запел:
Мне, кажется, порою, что солдаты,
[center]С кровавых, не пришедшие полей... –
В голове мелькали лица погибших — смеющаяся Тонкс, которая всегда умела поднять боевой дух, Люпин, со смехом, подбрасывающий своего маленького сына, Фред, устраивающий очередную шалость, Колин Криви, со своим доморощенным фотоаппаратом… Одинокая слезинка, растерявшись, соскользнула с ресниц Золотого Мальчика.
Не в землю нашу, полегли когда-то,
[center]А превратились в белых журавлей… -
Трио молча, переглянулось. Рон, со слезами в глазах, достал палочку и создал иллюзию -миниатюрную, воздушную стаю белых журавлей. Они, курлыча, пролетали перед взорами троицы, слезы, застывшие в глазах, грозили градом скатиться по бледным щекам.
Они, до сей поры, с времен тех дальних,
[center]Летят, и подают нам голоса,-...
И будто, в подтверждение этих слов, вожак стаи, оглянулся и издал долгое, призывное «курлы», и стая исчезла, оставив после себя легкое облако, поднимавшееся всё выше и выше, покуда не растаяло в ночном водухе. И слезы потекли... Как будто где-то внутри нас открыли маленький кран, из которого поступали все невыплаканные слезы.
Не потому ль, так часто и печально,
[center]Мы затихаем, глядя в небеса?-...
Гарри, Рон и Гермиона, молча обнялись, глядя друг другу в глаза. Они как будто давали клятву друг другу, о том, что никогда не расстанутся, и впредь будут переносить все тяготы и радости — вместе.
Летит, летит по небу клин усталый
[center]Летит в тумане, на исходе дня.
[center]И в том строю есть промежуток малый,
[center]Быть может, это место для меня?-...
Этот вопрос как бы нашел отголосок в блеске глаз подростков, они молча вопрошали друг друга: "Быть может война не закончена и все жертвы напрасны? Значит мы с ними никогда не увидимся?" Но строки, так взволновавшие их, тут же дали надежду, говоря о том, что в конце жизненного пути, все люди встречаются.
[center]Настанет день, и в журавлинной стае
Я поплыву в такой же сизой мгле.
[center]Из-под небес, по-птичьи окликая
[center]Всех нас, кого, оставил на земле...
Дальше лилась тихая и ясная музыка, она облегчала страдания тех, кто не понаслышке знает, что такое ВОЙНА. Кто видел смерть рядом с собой, и кто сеял её меж противниками.
Красивая эта была картина — два юноши и девушка, молча стоят посреди пустой комнаты, вытирая слезы, и чему-то улыбаясь. Они поняли, что ЖИЗНЬ нужно беречь и ценить, и те, что погибли, погибли не напрасно. Они подарили её своим внукам и правнукам…
Наконец, все успокоились, и песня замолкла, отыграв последний аккорд.
— Песня, о нашей жизни, — подарил ей такую же несмелую улыбку Гарри, а Рон… А что Рон?.. Он просто обнял своих друзей, счастливо улыбаясь, и благодаря Господа, за то, что Он подарил ему таких чудесных друзей…