Блики огня скакали по стенам, впиваясь в лицо человека, сидевшего напротив камина. Ветер без сопротивления со стороны мага влетал в форточку и играл со светлыми волосами, лаская тело, заглядывая в уставшие серые глаза. Ему не нравилось то, что он там видел. Вроде бы человек был жив, но такие тоска и боль были в его душе, что ветру хотелось поёжиться от его ауры. Брр! Так и тянуло заглянуть в мысли, крутящиеся на поверхности. Ветер не утерпел и, остановившись на секунду, ринулся на человека, сидящего в кресле…
Это было так давно. Я увидел тебя, и что-то оборвалось у меня в душе. Мир совершенно не изменился, но в моей жизни появился ты. Маленький, испуганный, но не подающий вида, гордо вышагивающий вслед за остальными первокурсниками, не обращающий внимание на их смешки. Меня тогда поразила твоя гордость, но ровно до того момента, как ты вышел на свет. О, вот это были волосы! Чёрный шёлк рядом с ними был низкопробным подобием настоящего материала. Струящиеся, переливающиеся и доходящие до синевы. Целый водопад чёрных, как самая тёмная ночь волос. Я так хотел тебя и молился, чтобы ты попал к нам. И ты попал. Когда сортировочная шляпа произнесла Слизерин над твоей головой, я думал, что сердце остановится от счастья.
Первые несколько недель я наблюдал. Ты никого не подпускал к себе — огрызался на самую пустяковую фразу, никогда не задирался первым, но в ответ немедленно лез в драку. Синяки, казалось, не сходили с маленького стройного тела, а сам ты проводил всё свободное время или в лазарете, или в библиотеке. Вся твоя жизнь — это книги. Так было, так есть сейчас и так будет потом, хотя тебя уже нет, но даже твой портрет — и тот с книгой, а это что-то, да значит…
Так вот, я подошёл только через месяц, сел рядом, а ты разрешил, хотя мне как старосте было бы легко заставить тебя, но мне импонировало твоё добровольное согласие.
Наши отношения никогда нельзя было назвать дружбой, я и не называл, ты тоже. Но что-то было. Естественно! Была моя страсть и твоя отчуждённость. Пламя и лёд, холодный арктический лёд в твоём взгляде, чёткость движений, даже твоё имя — всё было против меня. О, как я мучился днями и ночами. Весь седьмой курс прошёл под девизом: «Хочу трахнуть Северуса Снейпа». Конечно, рядом со мной всегда было много тех, кто бы справился с моим утренним, дневным и вечерним стояком, но вся проблема была в том, что они не являлись тобой. Я злился и срывался на всех, кто подворачивался под руку — такого старосту боялись даже некоторые преподаватели — презренные трусы! А год неумолимо приближался к концу. Вот уже сданы выпускные экзамены. А ты всё также недоступен, мой персональный Север. И тогда, в последний день, я прокрался в спальню первокурсников и проклял тебя! За что? За всё. За то, что ты мне не дал, за то, что не преступен, за то, что твои волосы шикарны, за то, что ты просто есть. Я знал, что если кто-то узнает, то мне будет плохо, но я был пьян, и мне было всё равно, лишь бы тебе было плохо.
На следующий день ты проснулся с сальными, грязными до невозможности волосами. Я ждал, когда ты будешь просить, будешь умолять меня снять проклятье, но ты взял и поблагодарил. Просто подошёл и сказал спасибо. Для меня это стало шоком…
В следующий раз я увидел тебя у Лорда. Всё с теми же грязными волосами, свисавшими паклей, закрывавшими шею. Но от этого мне не стало хотеться меньше. К этому времени у меня уже была жена и маленький Драко...
Видимо, меня прокляли ещё при рождении. Я был вынужден наблюдать за всеми твоими похождениями, сначала с Лордом, потом с каким-то французом, а затем вообще с Поттером! Это меня выводило из себя, как ничто другое. По-моему, об этом знал только я. Надо же было припереться в Хогвартс, когда ты методично трахал этого щенка, а он, как самая настоящая сучка, выгибался и просил ещё, а во время оргазма выкрикивал твоё имя. Я был в бешенстве, а ты ядовито ухмыльнулся — ну что, нравится?
Не знаю, как не убил тебя тогда. Но за меня это сделал Лорд. И виноват в этом только я, потому что сдал и тебя, и твоего любовника. По закону подлости ты умер, забрав с собой Лорда, а щенок остался жить.
Я каждый год прихожу на твою могилу. От тебя осталась лишь надгробная плита и пара строк. От меня — телесная оболочка и чувство страсти к тебе, даже мёртвому. Больше ничего, даже чувство безысходности потерялось где-то на полпути…
Ветер вздрогнул и выбрался из сознания этого несчастного, почти сломанного человека. Он не хотел ничего знать, потому что это было слишком личное, пережитое и выстраданное. Он не имел на это право, поэтому сделал то, что было правильным — оставил человека наедине со своими воспоминаниями, вылетев в форточку.
Vova
