На пол маленькой полупустой комнатушки падал робкий лучик восходящего солнца, пробивающийся сквозь узкую щель в старых прогнивших досках, которыми было заколочено единственное в комнате окно — длинное и узкое. Напротив, у стены, обклеенной серыми обоями, ютился низенький пузатый шкафчик из вишнёвого дерева. На дверцах этого ветхого толстяка не было замков, так что было совершенно не ясно, почему он до сих пор остаётся закрытым. Сам шкаф опирался на золоченые ножки, выполненные в форме эльфов-домовиков, которые могли бы напомнить атлантов, если бы не выглядели столь жалко.
Поначалу могло показаться, что в этой серой комнате нет двери, но, приглядевшись внимательней к пустому пространству чуть левее шкафчика, всё же можно было углядеть едва заметные щёлочки между дверным проёмом и самой дверью, которая так тесно соприкасалась с полом, что казалось невероятным, что эту дверь вообще можно открыть. Не было на ней и дверной ручки, а узкая замочная скважина была почти незаметна в царившем здесь полумраке.
Ещё одной "достопримечательностью" серой комнатки было старое зеркало. Однако примечательным было не само зеркало, треснувшее поперёк, а серебряная рама в виде сплетённых длинными стеблями и листьями цветков мака. Было ли это случайным совпадением или нет, но на деревянном полу лежал непонятно кем здесь оставленный лепесток мака бледно-красного цвета.
Последним предметом мебели в этой комнате была узкая одноместная кровать, застеленная некогда белой простынёй, теперь, словно в знак солидарности со всем остальным, что здесь было, также ставшей грязно-серой.
И шкаф, и зеркало, и кровать словно спали беспробудным сном. Многие годы ничто не нарушало их покоя. Только изредка маленький жучок пробежит по вековому слою некогда бархатной, а теперь больше похожей на наждак, пыли, покрывавшему зеркальный круг, или паук-крестовик сплетёт свою паутину на потолке. И вновь тишина…
Тишина… Нет, постойте… Откуда-то издалека раздались приглушенные звуки сражения, а затем — еле слышный женский крик. Секундой позже послышался тяжёлый, но вместе с тем быстрый топот двух пар ног, поднимавшихся вверх по лестнице, и два голоса…
Для всех малочисленных обитателей серой комнаты звук человеческого голоса был большой редкостью. Из под простыни выполз жирный клоп и, забравшись на подушку, казалось, весь обратился в слух.
Однако вряд ли он расслышал, о чём говорили эти люди: плотно закрытая дверь, будто охраняя вековой покой комнаты, почти не пропускала звук… Но тут произошло нечто ещё более странное: в замочной скважине звякнул ключ, и дверь слегка приоткрылась. В комнату почти одновременно ворвались яркий свет, упавший на древние половицы, и звук высокого женского голоса.
— … Что дальше? Мало того, что Он практически лишил нас дома, подвергает опасностям нашего сына, так Он ещё и чуть не убил нас… — голос вдруг сорвался на глухие рыдания. — Я едва успела увернуться…
— Мы сами виноваты, что позволили мальчишке бежать, — отвечал утомлённый мужской голос. — Успокойся, Цисси… Просто выпей бренди и ложись спать.
— А ты? Ты… — теперь женщина вдруг закричала. — Нет! Зачем ты открыл эту комнату?!! Ты опять…
— Замолчи. Не тебе решать, — с этими словами в серой комнате появился высокий блондин в чёрной мантии, запачканной в чём-то ярко-красном.
Его длинные волосы спутались в колтуны, как у породистой борзой, лицо, выражавшее сильную усталость, было испещрено свежими царапинами, но полуприкрытые глаза смотрели уверенно.
Мужчина захлопнул за собой дверь, оставив свою собеседницу отчаянно колотить в неё с другой стороны. Дожидаясь, пока стихнет стук, Люциус Малфой осматривал комнату, а затем снял с себя грязную мантию, оставшись в белоснежной рубашке и чёрных брюках, позволявших утверждать, что ещё полчаса назад их обладатель выглядел прекрасно. Но вот морщины, прорезавшие его лоб, не могли сказать того же о его внутреннем состоянии.
На мгновение в комнате вновь повисла тишина. Однако вскоре её нарушил скрип половиц: Люциус направился к окну. Его взгляд упал на лепесток мака, лежащий на пути. Он наклонился и поднял его: когда-то такой красивый, а сейчас такой сморщенный, поблекший, он напомнил Люциусу его самого…
Подойдя к окну, Люциус выглянул в щель между досками, и ему открылся вид на сад. Ещё год назад в Британии вряд ли бы нашёлся более чистый и ухоженный сад, а теперь… Теперь всюду валялся мусор, оставленный Пожирателями; траву так долго не подравнивали, что она уже доставала до колена; павлины после того случая, когда Грейбек по-пьяни набросился на одного из их сородичей, больше не показывались из своего сарая… Люциус брезгливо поморщился и — не в силах больше смотреть на разорённый садик — отвернулся от окна и увидел постельного клопа, всё ещё сидевшего на грязной подушке. Малфой потянулся было за палочкой, когда взгляд его упал на старый шкафчик в углу: именно он, а точнее то, что в нём находилось, было целью визита мистера Малфоя в серую комнатку на втором этаже его фамильного поместья.
Он сделал два шага по направлению к шкафу, но вдруг замер в нерешительности. "А может не стоит? Ты же помнишь, как было в прошлый раз… — размышлял он про себя. — Хотя…хуже уже не будет…"
Он с силой рванул дверцы шкафа, которые при этом издали пронзительный жалобный вопль, и заглянул внутрь: на единственной оставшейся в шкафу полке, выстланной старыми пожелтевшими от времени выпусками "Пророка", лежали три запылившиеся серебряные трубки, а также большой кусок коричневого смолистого вещества… Ещё секунду Люциус медлил, а затем резким движением рубанул по коричневой массе. Взяв небольшой кусочек, он составил три короткие трубки в одну длинную и, прихватив всё это, расслабленно растянулся на узкой кровати.
Расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, Люциус достал из кармана волшебную палочку и, сотворив из воздуха маленькое алюминиевое блюдце, положил на него кусочек опиума и поджёг его. Секунд через шесть он уже испускал столп сладкого дурманящего дыма. Люциус начал жадно, ритмично вдыхать его через длинную трубку.
Секунд через тридцать трубка выпала из длинных пальцев Малфоя; его глаза вперились в пустоту, рот приоткрылся…
Комната рассыпалась на тысячи плоских разноцветных геометрических фигур с расплывчатыми краями. Вспышка… Вторая. Полыхнуло пламя… Из ярких огненных всполохов величественно выплыла мужская фигура… Тёмный Лорд с Нагайной на плечах.
Волдеморт был одет в достающую до земли чёрную мантию с красным в жёлтый горох галстуком-бабочкой на шее. Он не спеша подошёл к Люциусу, распластавшемуся на земле Тёмного Леса, что на территории Хогвартса.
— Ты подвёл меня, Люциус… Очень подвёл... Упустил мальчишку. Мне придётся наказать тебя, — без прелюдий начал Волдеморт, доставая из-за пазухи что-то, напоминающее маггловскую бензопилу…
Люциус пробовал кричать, но внезапно понял, что дар речи им, видимо, утрачен… Он пытался сдвинуться с места, но тело его было парализовано…
Тем временем Тёмный Лорд медленно поднёс ревущую пилу к пальцам на ногах Малфоя и начал резать… Пила, будто наткнувшись на металл, издала пронзительный лязгающий звук, отчего черные дрозды, испугавшись, слетели с верхушек высоких деревьев… Нагайна, зашипев от неудовольствия, сползла с плеч хозяина и, задев хвостом колено Люциуса, поползла в глубь леса. Сквозь слёзы, выступившие на глазах, Люциус увидел, что после соприкосновения со змеиным телом, на колене остался ярко-розовый фурункул размером с галеон…
Между тем на ногах Малфоя на месте отрубленных пальцев с забавным хлюпающим звуком стали вырастать новые… Это обстоятельство, приятно удивившее истязаемого, поразило и истязателя. Волдеморт скорбно шмыгнул носом и по щеке его покатилась круглая, размером с горошину, слеза, оказавшаяся, правда, гигантской, белой гусеницей. Когда она упала на грудь Тёмного Лорда, тот отчаянно завопил высоким сопрано, вероятно, позволившим бы ему выступать на подмостках всех мало-мальски приличных оперных театров. С сим возгласом Тёмный Лорд отшвырнул бензопилу, которая угодила в ближнюю ель, смахнул с груди гусеницу и, всё ещё крича, побежал в чащу, сверкая голыми пятками.
С ели слетел потревоженный дрозд, склевал проклятую гусеницу и уселся на целой и невредимой ноге Люциуса, подмигнув тому зелёным глазом. Люциус хотел было согнать птицу, но вспомнил, что надолго обездвижен…
Вдруг крылья птицы начали вытягиваться, клюв вжиматься в голову, которая увеличивалась пропорционально туловищу — туловищу человека. Чёрный пух на голове превращался в волосы, растительность на груди и лапах превратилась во что-то вроде одежды. Пейзаж вокруг тоже менялся: тёмно-серое небо превратилось в высокий голубой потолок, деревья — в зелёные ширмы, валуны — в застеленные кровати… Люциус понял, что и сам он полулежит на кровати, а в ногах его сидит превратившийся в человека дрозд — никто иной, как сам Поттер в чёрном клубном пиджаке и черных же бриджах.
— А-а… Мистер Малфой, наконец-то вы проснулись, — пискляво засюсюкал мальчишка, напяливая очки. — Вы удивлены? Не бойтесь, вы в больничном крыле, в Хогвартсе. А знаете, почему вы тут оказались? Опиума надо меньше курить!
Довольный шуткой, мальчишка захохотал, обнажив гнилые зубы, половина из которых оказалась золотой, и запрокинув голову к потолку.
— Ну же, скажите что-нибудь, мистер Малфой. Ведь я же скучал…Ну и ладно, молчите сколько хотите, — недовольно поджал губы Поттер. — Кстати, спасибо, что помогли нам бежать от Тёмного Лорда. Дайте-ка я вас за это поцелую.
Люциус уже ничего не понимал. Голова и так раскалывалась, а тут ещё этот Поттер. Будь он неладен… А Мальчик-Который-Выжил тем временем медленно начал придвигаться к Люциусу, вытянув обветренные губы для поцелуя… В горле зачесалось, и Люциусу показалось, что его сейчас вырвет; он зажмурился…
— Ну же, открой глазки, — проворковал Поттер.
Люциус приготовился к худшему…
— Ты откроешь глаза или нет? — это был уже не голос Поттера — голос принадлежал женщине. Люциус осторожно приоткрыл левый глаз: он лежал в серой комнате на втором этаже своего поместья. В зеркале, висевшем напротив кровати, он увидел жалкое существо с опухшими глазами и скопившейся на подбородке лужицей слюны. В ногах его сидела темноволосая Беллатриса Лестрендж, ела большое красное яблоко и мерзко улыбалась.
— Я пришла сказать, что во всём виноват ты: это по твоей вине мальчишка сбежал.
— А тебе не кажется, что… — начал было Люциус.
— Яблоко будешь? — перебила его Беллатриса, протягивая ему спелый плод.
— Нет, спасибо.
— Тогда подержи, пока я… — она всучила ему начатое яблоко.
— Как ты можешь его есть, оно же червивое насквозь! — брезгливо спросил Малфой, откладывая фрукт. — Ты куда?
Последний вопрос был вызван тем, что непрошенная гостья вдруг полезла под кровать.
— Ты чем опиум поджигал? — послышалось снизу вместо ответа.
— Палочкой, конечно. Что ты там делаешь?
Беллатриса, вся в пыли, наконец вылезла из под кровати, вытащив две тяжёлые с виду канистры.
— Зачем они тебе? — удивился Люциус, но Беллатриса, открутив крышку на канистре и понюхав содержимое, ничего не ответила. Вместо этого она со знанием дела начала поливать тело Люциуса коричневатой жидкостью, находившейся в канистре… Первой мыслью, пришедшей в голову Люциуса было понимание, что вот сейчас его близкая родственница подожжёт его обездвиженное опиумом тело и не поморщится. Но затем он понял ещё и то, что совсем не чувствует, как бензин касается его кожи…
— О Мерлин… — вздохнул Люциус, осознав, что вовсе не очнулся, и всё это — лишь продолжение работы его воспалённого мозга…
Наблюдая за тем, как Беллатриса с воплями и улюлюканьем поджигает его тело и пропадает в густом дыму, Люциус в очередной раз задавал себе вопрос: неужели все эти мучения действительно стоят трёхчасового отвлечения от жестокой реальности и почему он соглашается платить эту цену вновь и вновь?..
Дым… Его окутывал дым, клубящийся вокруг маленького кусочка размякшего опиума. Дым, создающий все эти кошмарные видения… Люциус ненавидел и любил его одновременно. Он зависел от него, не мог без него. Пытался бросить, но не мог. Дым вновь и вновь овладевал его телом и душой, мыслями и действиями… Незначительный, невесомый, но такой могущественный — дым…
Vova
