В трещинах бетонной садовой дорожки завелись муравьи. Родители посыпали двор каким-то порошком и велели ей и Петунии не ходить босиком. Кинув осторожный взгляд на окно кухни, Лили сбрасывает шлёпки и немедленно чувствует ступнями обжигающий камень. Пара мгновений — и она сбегает со ступенек на маленький кусочек прохладной травы между домом и оградой.
Петуния лежит в оранжевом шезлонге, на ней бикини в цветочек и большая соломенная шляпа. Лили терпеть не может шезлонг — пластик прилипает к коже и не дает пошевелиться, — но Петуния может валяться на нем часами. Этим летом у нее появился бойфренд — теперь каждое утро она мажется в ванной всякими кремами, и ноги у нее загорели до орехово-коричневого оттенка, которого Лили ни за что не добиться. Бойфренда зовут Вернон, фамилии Лили не знает — за все каникулы Петуния ни разу не пригласила его домой и ничего о нем не рассказывает. Просто бродит со странной улыбкой на лице и часами лежит в шезлонге — нога полусогнута в колене, живот втянут.
Лили бредет к ограде; с этого места просматриваются три соседских сада — грузовички с деревянными кузовами, горки кирпича, брошенные футбольные мячи. Он скоро появится. Он махнет ей рукой, и заправит волосы за ухо, и постарается сдержать улыбку.
Она улыбается сама себе и выстукивает на ограде нетерпеливую дробь. Пальцы на ногах сжимаются и разжимаются, прихватывая холодные травинки.
* * *
— Ты прочла ту книгу?
— Начала.
Они сидят на газоне, оперевшись спинами о стену крикетного павильона, что на краю городка. Стайка маленьких девочек носится туда-сюда по дорожке, расчерченной голубым мелком, играя в лошадок, — скакалка заменяет вожжи. Лили внимательно следит за ними — но нет, ни следа детской магии, просто запыхавшиеся восклицания: «Нет, Сюзан! Стой там! Сейчас побежим рысью!»
Северус хмурится и тоже смотрит на них.
— Магглы, — говорит он пренебрежительно и отворачивается.
— Я тоже так играла. С сестрой и с Гринхэмами, которые живут ниже по улице.
— Да, но это было раньше. — Северус раздражен, но ей все никак не оторвать взгляд от девочек.
— Иногда я забываю, что оно вообще было, это «раньше».
Это, возможно, очень печальная мысль, но она крепко привязана к тому, что есть у нее сейчас, и ничего другого ей не надо. Девчоночья стайка уносится прочь, голоса затихают в отдалении. Лили наконец поворачивается и улыбается Северусу. Она уверена: если бы не Северус, ничего этого у нее бы не было.
Он сжимает в руке свежесорванную пригоршню травы и смотрит на Лили, искоса, но очень сосредоточенно. Ветерок шевелит край юбки, и Лили чувствует, как на спине выступает пот.
— Получила письмо от Поттера?
— Нет, — лжет она. Лили с ужасом думает о том дне, когда Поттер научится пользоваться телефоном. Письмо было глупое, сплошной квиддич и хвастовство — как они с Сириусом Блэком ничего не будут делать летом и все равно получат «отлично» на экзаменах СОВ. Она засунула письмо в ящик стола, в самый дальний угол, и поклялась, что даже вспоминать о нем не станет. Хогвартс остался где-то далеко, окутанный каменным мраком, каждый сентябрь наполняющийся поттерами, и мальсиберами, и малфоями, и блэками. Здесь лучше. Здесь и сейчас.
Северус смотрит на нее, щурясь от солнца, прикрывшись от него ладонью, подпирающей лоб и висок. Мгновение спустя он опускает глаза, чуть улыбнувшись. Белая кожа, порозовевшая от жары; тяжелая прядь соскальзывает с плеча, скрывает лицо.
— Сначала Зелья, — говорит он, достает из соломенной сумки учебник и устраивается на земле напротив нее, нога на ногу. Лили опирается спиной о стену и подставляет лицо солнцу. Сегодня слишком жарко для зелий — это день для трансфигурации, или заклинаний — чего-то несущественного, легче воздуха; книга становится буквицей, буквица — одуванчиковым пухом и уплывает по воздуху в никуда.
Vova
