Понятия не имею, почему я вдруг решила сюда вернуться. Что мне нужно от старого, ветхого и нежилого дома, где в каждой комнате гуляют сквозняки, то и дело слышатся стоны полуразваленной крыши, а под ногами жалобно скрипят половицы? В воздухе застыл резкий запах сырости и плесени, отчего приходится задерживать дыхание, дабы не чувствовать тошноты. Я до оскомины ненавижу это место, ненавижу все, что с ним связанно, и, тем не менее, возвращаюсь сюда, даже не зная причины.
Открываю заклинанием входные двери, которые тут же падают на пол, показывая свою хрупкость и ничтожность. Кто бы мог подумать, что вход в этот особняк теперь будет столь жалок, что его можно будет разнести простеньким отпирающим заклятьем? От этой мысли я почему-то довольно улыбаюсь, как будто бы в знак победы над ненавистным жилищем. Чувствую себя сильнее этих стен, которые когда-то напоминали мне тюрьму, давящую высокими потолками и вычурными обоями из шелка. Позже я убедилась, что в тюрьме стены вытесаны из голого камня, а потолки столь низки, что кажется, будто они вот-вот упадут тебе прямо на голову. А здесь они лишь создают впечатление отчужденности и неприступности, хотя, как выясняется сейчас, даже этот дом не может устоять во власти времени.
Наступая на упавшую входную дверь, я прохожу в круглый холл, который освещают солнечные лучи, проникающие сквозь дверной проем с улицы, и моя улыбка становится еще шире. Почему-то немыслимо приятно глядеть на то, как жалко смотрится это место, на вздувшийся паркет, на отпадающие обои и на плесень, неровным слоем покрывающую голые стены.
Наверное, сестренка, при виде всего этого, ты пришла бы в ужас. Ты бы снова надула губки и стала недоуменным голосом восклицать, как же я могу находиться в этом месте. А я не могу, Цисси, не могу. Я пришла сюда только ради тебя, ради памяти, чтобы воскресить в ней то, как я ненавижу тебя. Азкабан, к сожалению, забрал у меня эту ненависть, как и все остальные чувства, и сейчас я хочу вспомнить то, как презираю тебя. Воскресить в памяти все годы, проведенные в этом доме вместе с тобой и все, что мне довелось пережить. Хотя, здесь я уже лукавлю — я пришла для того, чтобы вспомнить все то, что пережили мы. То, из-за чего я должна ненавидеть тебя, то, что снова вернет меня на землю, и я больше не позволю тебе чувствовать себя жертвой обстоятельств. Ты ведь всегда любила рассказывать о своей несчастной судьбе, а я поддавалась этим стонам и не могла не утешать тебя.
Я прохожу дальше, минуя холл, и не обращаю внимание на выживший из ума портрет какого-то далекого предка Блеков, который кричит мне что-то в след. Я медленно, почти нерешительно ступаю на лестницу и чувствую, как трещат подо мной ступеньки. Неслышно пробираюсь вглубь дома и мне кажется, что я слышу тихие шаги позади меня…
* * *
Поздняя ночь, я неслышно пробираюсь в дом сквозь входную дверь и тут же слышу какой-то крик с лестницы. Возникает яркая вспышка света и моему взору открывается распростертая на ступеньках Цисси. Она, не выпуская из рук волшебной палочки, пытается встать на ноги. Сестра запуталась в полах своей ночной рубашки и накинутого поверх халата, а на ее глазах блестят слезы злости. А я просто стою около входа и беззвучно смеюсь с нее — видел бы кто из наших знакомых мою сестренку в таком виде, ни за что не поверил бы своим глазам. Я наслаждаюсь картиной, которая еще больше поднимает мое настроение после отличного собрания юных Пожирателей Смерти, и даже не шевелюсь, чтобы помочь сестренке подняться на ноги. Она чертыхается и зовет Мерлина такими словами, которые не произносит даже мой жених во время сильнейшего опьянения. И опять же, я думаю, что никто не поверит в то, что младшая Блек имеет столь интересный словарный запас. Когда Нарцисса, наконец, становится на ноги, я прекращаю смеяться и подхожу к ней. Она, конечно же, не сдерживается, и шипит мне в лицо какие-то гадости и грозится рассказать матушке о моих прогулках. От этого я снова веселюсь, думая о том, что мать давно знает о моей причастности к Пожирателям Смерти и потакает этому. Жаль только, Нарцисса об этом не имеет понятия. Тогда она приступает к своему любимому «шантажу», а я только с радостью поддаюсь ее угрозам.
Затушив палочку, она хватает меня за руку и тащит к себе в комнату, где закрывает ее на несколько прочных (по ее мнению) заклинаний. Она считает, что я вынуждена раздевать ее, стягивать одежду с себя и отвечать на ее ласки только из-за ее шантажа, а я же мысленно радуюсь тому, что она даже не имеет представления о том, как же я давно жду этого. Именно поэтому я ее ненавижу. За то, что мое тело начинает дрожать, когда Цисси целует меня за ухом, или за то, как я пытаюсь сдерживать стоны, чувствуя в себе ее пальцы. Кстати, это получается не всегда, и тогда мои крики разносятся по всей ее спальне, и где-то на затворках моего сознания возникает мысль о том, наложил ли кто-то из нас «Силенсио». Когда я кончаю, Нарцисса выжидающе смотрит на меня, и я понимаю, что мне никак не отвертеться от того, чего она хочет. Приходится делать вид, что я поступаю неправильно, что ненавижу себя за это, на самом же деле тайно усмехаюсь, чувствуя, как в моих руках содрогается ее тело и то, как под моими губами разогревается ее плоть.
Когда все заканчивается, я молча ухожу, нацепив на лицо маску равнодушия и омерзения. Цисси несчастно смотрит мне вслед, и я слышу ее всхлипы. Это доставляет мне неизмеримое удовольствие и одновременно злит меня. Позже, у себя в комнате, я в который раз разбиваю вдребезги вазы и статуэтки, выкрикивая имя сестры. Представляю, что это не осколки стекла, а ее сердце, и получаю неизмеримое удовольствие от того, что могу причинить ей боль хоть в своем воображении.
* * *
Поднимаюсь вверх по лестнице, и мне кажется, что вслед за мной движутся какие-то призраки. Оборачиваюсь, но вижу только пустой холл и яркий сгусток солнечного света, проникающий сквозь входную дверь. Кажется, что он сейчас наполнит собой это проклятое помещение, и оно взорвется, как под действием Дьявольского огня. Было бы неплохо, думаю я, и иду дальше. Рука касается искривленного перила, а под ногами все так же хрустят старые ступени. Несколько раз я спотыкаюсь и едва не проваливаюсь сквозь дыры в лестнице. Когда я, наконец, оказываюсь на втором этаже, то чувствую непонятное облегчение. Осматриваюсь по сторонам и тут же улавливаю дуновение ветра, наполненного ароматом цветущих садов и нарциссов, которые матушка любила выращивать в саду. Каждую весну их запах наполнял наш сад и дом, и это было, чуть ли не единственным, что мне нравилось в этом месте. А сейчас их аромат странно соединялся с воспоминаниями о ней, и все, что я чувствовала прежде, вспыхивало с новой силой.
Где-то в глубине коридора громко хлопает дверь, и я неосознанно вздрагиваю. Ветер обдувает мое лицо, и я чувствую, как кожа под мантией покрывается пупырышками. Не в состоянии больше стоять на одном месте, прохожу вперед и останавливаюсь как раз перед той дверью, которая несколько мгновений назад закрылась от сквозняка. Много лет назад я не раз вот так вот стояла перед этой же комнатой, сомневаясь, заходить или идти дальше. И каждый раз я медленно клала руку на ручку и заходила вовнутрь.
А сейчас я боялась и одновременно хотела возродить в себе призрак прошлого, который так неуемно витал надо мной с того момента, как я вошла в дом. И возродила, тихонько толкнув дверь, которая со скрипом отворилась, впуская меня в прошлое…
* * *
Дверь тихонько отворяется, и я вхожу в комнату, наполненную солнечным светом. Помещение искрит желтыми лучами, которые разливаются повсюду — по подоконнику, по развивающейся занавеске, по хрустальным вазам с весенними цветами, по шелковой постели. Он кажется жидким, и хочется подойти к одному из таких потоков и коснуться его рукой. В нос снова ударяет запах цветов, принесенный ветром из сада, куда как раз и выходят окна этой спальни.
Я медленно осматриваюсь, словно ища в себе силы все-таки уйти, но когда мой взгляд натыкается на фигурку, сидящую на кровати, я на какое-то время замираю. Она представляет собой довольно интересное зрелище, в этом тонком светлом платьице и с солнцем, гуляющим в ее золотистых волосах. Какое-то время я просто смотрю на нее, а потом же мне хочется просто наброситься на нее, чтобы причинить боль. Мне кажется, что мое лицо перекашивается от ненависти, а Цисси только нагло улыбается, чувствуя мою внутреннюю борьбу. Она встает и подходит ко мне, что-то шепчет, а я не слышу слов. Мои руки проникают в ее волосы, с каждой секундой все сильнее и сильнее сжимая их. Мне так хочется выдернуть их, а Нарцисса только бесстыдно целует меня и снова улыбается. За эту улыбку я готова убить ее. Но сейчас приходится снова поддаваться своему желанию, оттесняя все остальные мысли на задний план.
А я ненавижу ее поцелуи хотя бы за то, что они принадлежат не мне одной. Я знаю, что эти мысли невозможно глупы, что Нарцисса никогда не сможет быть моей полностью, и все равно ненавижу ее за это. Когда мы лежим на ее мягкой кровати в лучах майского солнца, и она оставляет следы поцелуев на моем теле, на подоконник грациозно садится большой серый филин. Тогда я чувствую, что снова закипаю, и какая-то часть меня жалеет, что волшебная палочка осталась в кармане мантии, лежащей в горке поспешно скинутой одежды. Я не сомневалась, если бы у меня была возможность, то я бы искромсала эту птицу всеми возможными режущими проклятиями.
А Нарцисса легко соскальзывает с кровати, отвязывает от лапки филина письмо и читает его, заливаясь радостным смехом. А потом прижимает к обнаженной груди пергамент и шепчет «Люци», как будто это самое прекрасное слово на свете.
А я отворачиваюсь, чтобы она не видела, какая ненависть отражается на моем лице.
Несколькими часами позже я кромсаю голыми руками плоть несчастной птицы Малфоя, которая теперь никогда не сможет полететь к хозяину, что никогда не получит ответ своей невесты. И, глядя на окровавленные пальцы, я понимаю, что на какое-то время могу успокоиться, чтобы не причинить вред сестре.
* * *
Сейчас в комнату проникают такие же густые потоки света, как и в тот день, и мне кажется, что если я закрою глаза, а потом их снова открою, на кровати вновь будет сидеть Цисси, расплывшись в наглой улыбке. Я мотаю головой, желаю отогнать подальше от себя это наваждение, но при этом чувствую себя почти как тогда — с закипающим раздражением и желанием. Прохожу прямо к окну и смотрю на сад. Он кажется совершенно непроходимым — повсюду растут сорняки, деревья густо оплетены плющом и диким виноградом, но их ветки неизменно пышут роскошным белым цветом, а где-то у их корней белеют смеющиеся головки нарциссов. Когда-то между ними была небольшая тропинка, по которой можно было прогуливаться перед сном, не опасаясь, что тебя кто-то потревожит.
Я отступаю на шаг назад и слышу, как под ногами хрустит стекло. Это ветка старой яблони ворвалась в комнату, разбив окно. И теперь на половину комнаты отражалась тень цветущего дерева. Я снова представила выражение лица Нарциссы, если бы она это все увидела, и я почти не сомневалась, что она завопила бы от восторга, принимая это дерево за нечто необыкновенное. Во мне снова всплыло раздражение, но уже не такое сильное, как прежде. Больше не хотелось причинять ей боль, разве что терзать своим равнодушием, что раньше получалось очень неплохо. Как только я отворачивалась от нее и шла на встречу с Пожирателями Смерти или закрывалась в комнате, чтобы написать письмо Рудольфусу, она становилась похожей на разозленную гарпию, и несколько раз все доходило до драки. Правда, очень скоро ее пыл гас, драка перерастала в нечто другое.
Больше не в силах находится в этом немом помещении, где запах знакомых духов теперь заменяли ароматы цветов, я поспешила обратно в коридор. Казалось, что находясь в старой спальне сестры, я пропитываюсь духом прошлого, и снова разучусь сдерживать себя — совсем как тогда. Но зато я снова научусь ненавидеть.
В коридоре так же тихо и светло, и только где-то выше, на чердаке, слышится стук капель — дырявая крыша теперь пропускает сквозь себя всю воду. Подняв голову, я вижу на белесом потолке разводы, которые говорят, что во время дождей здесь настоящие потопы. Что ж, этот дом и раньше не протекал только благодаря магии, которая разрушилась с уходом последних хозяев. Я прохожу дальше и вижу открытую дверь. Заглянув в щель, я не могу сдержать тяжелого вздоха, который говорит не об усталости, а, скорей, о безысходности. Хотя, при этом я совершенно ни о чем не жалею, в любом случае я рада, что теперь здесь нет ни капли жизни. Впрочем, с этой мыслью, я поторопилась — проходя дальше в библиотеку, я спугнула несколько ласточек, которые поспешно вылетели в окно. Кажется, теперь это единственные жители дома благородного семейства Блек.
Тем временем я осматриваю пустые полки большого библиотечного зала, взгляд падает на танцующие пылинки в струях солнечного света, проникающего сквозь грязное окно…
* * *
Пылинки танцуют в струях солнечного света, который рвется сквозь неплотно задвинутые шторы. В библиотеке как всегда тихо и полутемно, и это как раз то место, которое мне нужно для того, чтобы хоть немного собраться с мыслями и прийти в себя от всей суеты. Но это удается с трудом, так как голова задурманена выпитым накануне вином и ликером, да еще и летняя жара дает о себе знать. Я пытаюсь дрожащей рукой немного ослабить шнуровку корсета, чтобы привести в порядок хотя бы сдавленное дыхание, но и это не получается. Вспоминаю младшую сестру, которая утром завязывала эти шелковые ленты, и невольно чувствую злость. В этот миг я ненавижу ее еще сильнее прежнего, хотя для этого нет причин, кроме туго затянутого корсета. Но в голове тут же всплывает образ Нарциссы, кружащейся в вальсе с Люциусом Малфоем и ее заливной смех, когда он прижимает ее к себе несколько ближе, чем это позволяет этикет. В тот миг я была готова вырваться из объятий Рудольфуса и кинуться к этому блондину, чтобы голыми руками выцарапать его глаза, а потом хорошенько встряхнуть сестру, чтобы она посмотрела, с кем имеет дело. Но тогда я залпом выпиваю несколько бокалов и несусь наверх, в библиотеку, чтобы как-то утихомирить свой гнев.
Я знаю, что завтра вечером я смогу его выплеснуть, пытая и калеча жалких магглов на глазах у Темного Лорда, но сейчас мне нужно строить из себя милую леди, которая улыбается в глаза гостям и с обожанием смотрит на жениха. Подняв руку к свету, я посмотрела, как на нем блестит кольцо из белого золота с семейным гербом Лестрейнджей и скептически поджала губы. Когда сегодня Рудольфус надел его на меня, мне показалось, что оно слишком грубое и только безобразит руку, но сейчас оно смотрится неплохо, если даже не делает меня более солидной. По крайней мере, это символ моего благородства и чистокровия. В изумрудах причудливо играют лучи солнца, и это даже вызывает улыбку.
В тот же миг позади меня тихо открывается дверь, и я замираю. Больше всего на свете мне хочется, чтобы это был Рудольфус, пришедший поинтересоваться, почему я сбежала с праздника, но мой жених никогда не ходит так тихо, и от него не пахнем ванильными духами. Я замираю, напрягаюсь, а потом чувствую прикосновение к плечам. Нарцисса, как всегда, все делает уверенно, не сомневаясь, что не получит отказ. А мне каждый раз хочется дать ей от ворот поворот, но меня постоянно что-то сдерживает, и приходится потакать ее прихотям. Или нашим прихотям.
В тот вечер я впервые шепчу ей, как ненавижу ее, а Цисси только усмехается и говорит:
— Я знаю, Белл.
Она всегда называет меня Белл, и я не позволяю это никому, кроме нее, даже Рудольфусу. Ненавижу, когда коверкают мое имя, но не могу отказать в этом Цисси.
И тогда она, наконец, ослабляет шнуровку на моем корсете, и целует мои груди, даже не пытаясь скрыть в своих глазах похоть. Я снова пытаюсь причинить ей боль, но у меня ничего не получается, и я только хватаю ртом воздух, чувствуя на своем теле ее губы. И только тогда понимаю, что она ненавидит меня так же, как и я ее, и так же не может принять то, что я не принадлежу ей. Эта мысль почему-то отрезвляет меня, и я понимаю, что это наилучшая месть.
И уже через полчаса я при всех целую Рудольфуса, все еще чувствуя на себе следы ее ласк. В тот момент я уверена, что Цисси смотрит на нас и больше всего на свете хочет причинить мне боль.
* * *
Я все еще хочу, чтобы она страдала. Почему-то сжимаю в руке обломок столешницы, подобранный на полу, и чувствую, как старое дерево больно впивается в кожу, и это ощущение приводит мои мысли в порядок. Перед тем, как выйти из библиотеки, я в последний раз окидываю взглядом помещение, и глаза цепляются за серебряный гребень, одиноко валяющийся в углу комнаты. А когда-то он лежал на туалетном столике, около ее кровати…
С каждой минутой пребывания в этом доме, он кажется мне еще более старым и мертвым, и создается впечатление, что от очередного моего вздоха он просто рухнет. Словно подтверждая эту мысль, я начинаю дышать еще тише, а шаги становятся все медленнее. Я стараюсь обходить лужи воды, скопившиеся в тех местах, где прогнил паркет и не спотыкаться там, где он вздулся от бесконечных осадков, уже давно проникающих сквозь различные щели. Опять останавливаюсь посреди коридора и слышу, как где-то что-то скрипит, меня это совсем не удивляет, и тогда я иду в направлении лестницы, за которой кроется еще одно важное для меня помещение.
Туда я почему-то больше всего боюсь заходить, и поэтому минут пять стою перед дверью, не решаясь положить руку на ручку. И лишь тогда вспоминаю, что это не поможет и поднимаю волшебную палочку. Я никогда не любила, когда в мою комнату входили без моего на то позволения…
* * *
Я никогда не любила, когда в мою комнату входили без стука и моего разрешения, и только одному единственному человеку было плевать на мои пожелания. Нарцисса всегда врывалась ко мне в любое время, и ее совершенно не волновало то, чем я могу у себя заниматься. Я злилась на это, но со временем стала смиряться, видя, что она не стучит не только при входе в мою спальню, но и может просто так ворваться в ванную. А еще она всегда входила бесшумно, могла подобраться ко мне со спины, и тогда я уже никак не могла высказать ей своего раздражения.
Это был мой последний вечер в поместье Блеков, чему я в какой-то степени была рада — ведь это значило начать жить новой, взрослой жизнью и, наконец, забыть навсегда мое глупое увлечение младшей сестрой. Столько лет я ждала, когда это все, наконец, закончится, и в последний день мне неожиданно стало грустно. Конечно, я в этом не признавалась даже самой себе, но чувствуя, как сзади тихонько появляется Нарцисса и подходит ко мне со спины, я хотела остановить время, чтобы хоть немного задержать эти мгновения. Конечно, это было невозможно, тем более, эти желания злили меня, но было трудно не поддаваться им.
В комнате темно, а я сижу на краю своей широкой кровати и чувствую тонкое дыхание у своего уха, касания к своим волосам. Почти физически ощущая, что Цисси зла, улыбаюсь. Я для нее любимая кукла, которую у нее посмели отобрать, и меня должно радовать то, что она перестанет со мной играть. Я наигранно делаю счастливый вид, почти не обращая внимания, как она пытается поспешно стянуть с меня платье, дабы не терять ни одной секунды. Я ненавижу себя за то, что не могу оттолкнуть ее от себя и приказать больше не приближаться ко мне. Вместо этого я грубо хватаю ее за плечи и бросаю на кровать, вижу, как шелковую постель покрывают волны ее золотых волос и ловлю ее возмущенно-удивленый взгляд. Она не любит грубого обращения, зато мне очень нравится доставлять ей неудобства. Впиваюсь ей в губы, кусая нежную кожу, чувствуя вкус крови, и Цисси уже пытается оттолкнуть меня, но я не собираюсь ее отпускать. Пытаюсь впервые в жизни показать ей, насколько она мне отвратительна со своими глупыми мечтами о Люциусе и своем замужестве. А ведь она должна быть моей, и только моей. И неважно, что завтра у меня свадьба, главное — чтобы сестра принадлежала только мне.
Из глаз Нарциссы текут слезы, а я только смеюсь, проникая в нее всеми пальцами руки, сминая груди и кусая светлую кожу. Я знаю, что на ней непременно останутся синяки, и это почему-то радует меня. Чувствую, что она хочет убежать, но не может — я не собираюсь ее никуда отпускать.
Спустя много времени, когда небо красит закат, мы лежим на моей кровати, уставшие и обнаженные, а она тихонько плачет. Меня это радует, я знаю, что, наконец, смогла сделать ей больно. Была бы моя воля, я бы поступала так всю жизнь, но понимаю, что это наши последние часы под одной крышей.
В комнате невыносимо тесно, жарко и хочется хоть немного свежести, но я ничего не чувствую, кроме липкого пота, струящегося по моему телу, и ее влаги на моих бедрах.
А потом я молча поднимаюсь с кровати, иду в душ, после чего обещаю ей, что она больше никогда не увидит меня, и я больше не подойду к ней, так как она необычайно противна мне. В глубине души я понимаю, что лгу ей, но никогда в жизни себе в этом не признаюсь…
* * *
Я всю жизнь лгала самой себе. И сейчас лицемерно проклинаю этот старый дом за все, что с ним связанно. Никогда не смогу признать то, насколько мне дороги это воспоминания, и никогда не скажу никому об этом. Зато, это могут сказать другие. Я вздрагиваю от резкого порыва ветра, охватившего меня со спины, и сзади раздается до боли знакомый и такой же ненавистный для меня голос.
— Я знала, что рано или поздно ты придешь сюда, Белл, — голос Нарциссы ни капли не изменился за последние двадцать с лишним лет, и мне начинает казаться, что я вдруг каким-то образом вернулась в прошлое.
Это наваждение спадает, когда я оборачиваюсь и вижу посреди грязной и заброшенной комнаты высокую женщину со струящимися по плечам золотыми волосами. Ее лицо кажется слишком бледным, даже белее этих стен, а глаза — уставшими и выцветшими, в уголках рта виднеются мелкие морщинки. Уверена, что если бы прежняя Цисси узнала, что так будет выглядеть, то покончила бы с собой. Я довольным взглядом окидываю свою сестру, словно чувствую победу над ней.
Хотя в глубине души я сама всегда была побежденной, Нарцисса имела надо мной почти такую же власть, как и Темный Лорд, хоть я и боялась даже подумать об этом. Еще одна причина ненавидеть ее.
А сестра делает несколько шагов вперед, не сводя с меня пристального взгляда, и тогда я невольно отступаю назад, словно боюсь ее. Слышу, как под ногами что-то хрустит, и смотрю на пол. Это старая кукла Цисси, которую я много лет назад из вредности забрала у нее и забыла вернуть. Нарцисса наклоняется и поднимает испорченную временем игрушку и приглаживает ей остатки волос. На какой-то миг она напоминает мне маленькую Цисси, и мое сердце сжимается от переизбытка чувств.
Я пячусь к подоконнику, пока моя спина не утыкается в его шершавую поверхность и не ощущает доски, которыми заколочено окно. Про себя замечаю, что это единственная комната в этом доме, где заколотили окна. Не странно ли?
— Ты следишь за мной? — мой голос хрипит, и я хочу, чтобы он звучал как можно враждебнее, но не уверена, что это получается.
Нарцисса усмехается. Все та же наглая и самодовольная улыбка, как раньше, за которую я всегда была готова убить. Я поднимаю волшебную палочку, но Нарцисса как будто бы не видит ее. Подходит ко мне и ее руки обвиваются вокруг моей талии, почти как в прежние времена. Много лет назад я точно так же стояла у подоконника с поднятой волшебной палочкой, а Нарцисса так беспечно прижимала меня к себе.
— Я просто слишком хорошо знаю тебя, Белл, — тихо произнесла она. — Ты ведь больше не можешь так, да? Тебе надоело убеждать себя в том, как ты ненавидишь меня, и ищешь любую зацепку в прошлом, чтобы не признаваться себе в настоящих чувствах, не так ли? Ты боишься их, Беллатрикс, я чувствую это.
От того, как я слышу от нее свое полное имя, я неожиданно грубо отодвигаюсь от нее. Раньше она никогда не называла меня так, и это было почти пощечиной. А Нарцисса только смеется, и снова подходит ко мне.
— Кто бы мог подумать, что ты всю жизнь была такой трусихой, — в ее голосе чувствуется презрение, а я из последних сил сдерживаю свою злость.
Хотелось сказать ей что-то обидное, но моя речь сковалась, и я могла только смотреть, как Цисси водит руками по моему лицу и слушать ее гнусные слова. Она обвиняла меня, так же как и я ее. Впервые в жизни я поняла, что она все эти годы чувствовала то же, что и я. И сейчас она говорила мне о своих чувствах, которые по странным стечениям обстоятельств соответствовали моим. Мы были слишком похожи, и это только сближало нас, как бы нам обеим не хотелось обратного.
— Я — твоя слабость, Белл, — усмехнулась Цисси, коснувшись губами моего горла так, как будто бы пыталась прокусить его.
— Так же, как и я твоя, — прошипела я, и, собрав все свои силы, оттолкнула ее.
На лице Нарциссы отразилось недоумение, которое очень быстро сменилось возмущением, а я рассмеялась. Голова все еще кружилась от ее невыносимо-сладкого аромата, который затмевал запах плесени и пыли, и я удивлялась, что мне все-таки удалось оттолкнуть ее. Впервые в жизни, после стольких лет внутренней борьбы, я наконец-то смогла отказаться от самого сладкого, что было в моей жизни. Пожалуй, за исключением Темного Лорда.
Я знала, что победила, знала, что Нарцисса в какие-то веки почувствовала себя на моем месте, и это доставляло мне невыносимо удовольствие.
Каждый шаг в этом доме, как и меня, возвращал ее в прошлое, и она вдыхала его запах вместе с моей болью, которую я решила забрать, вернувшись сюда. Нарцисса столько лет ждала, когда мы снова здесь встретимся, и дождалась этого. Дом воскресил в нашей памяти все, что нас связывало, и осталась только бесконечная одержимость друг другом, которая, наконец, внесла ясность в наши жизни. Это был сладкий вкус победы и горькое разочарование одновременно.
Я еще раз смерила Нарциссу уничтожающим взглядом и сделала несколько шагов к выходу. Прошла мимо нее, чувствуя, как она смотрит на меня. За мной закрылась дверь, оставив ее стоять посреди моей бывшей комнаты наедине со своей растерянностью.
Это была моя победа — я смогла уйти. Конечно, это временно, я знала, что рано или поздно все равно сдамся, но сейчас это ничего не значило. Имело значение только то, что я впервые ушла, оставив ее одну.
Я знала, что Нарцисса придет опять, а мне придется вернуться, но это будет позже. Только ней сейчас и не в этом проклятом старом доме.
* * *
— Почему ты не можешь уйти, Белл? — спрашивает Цисси, стоя посреди темного коридора и внимательно глядя на меня.
Я вижу ее большие голубые глаза и медленно схожу с ума. Я кутаюсь дорожную мантию и снова кляну себя за то, что не сдержалась и сбежала ночью из Лестрейндж-Холла, дабы повидаться с сестрой. Какое-то время я молчу, а после чего легко целую ее в уголок рта. Я не хочу об этом думать, но все-таки, отвечаю на ее вопрос.
— Когда-нибудь я уйду, Цисси.
И, ведя ее за руку в спальню, я понимаю, что непременно выполню это обещание, но только тогда, когда придет время.
-Конец-
12.05.2010
460 Прочтений • [Проклятый старый дом ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
