Нарцисса не знала. Многого. Впрочем, она и не желала знать. Знать того, что довелось прочувствовать другим на своей собственной шкуре. На своей холеной, высокомерной шкурке. Только вот планы жизни обычно отличаются от тех, что зреют в головах людей.
Быть женой Пожирателя и не быть в курсе новостей, мрачных и даже губительных для их репутации — непозволительная роскошь. «Следует быть готовой к любому развитию событию», — у надменной и расчетливой молодой миссис Малфой на все своя точка зрения.
Да, так она считает. Считает, пока… Пока жизнь не разуверяет ее в этом, не разрушает в пух и прах представления о планах на будущее, не надламывает ее прочный стержень внутри, что, треснув, больно режет острым краем точно по сердцу. По чуткому и живо бьющемуся сердечку Нарси, которое давно было замуровано под слоями напускной холодности и полного равнодушия.
Нарциссе кажется, что она продумала все варианты наперед. Она знает, что в случае ареста Люциуса ей непременно следует обратиться к поверенному их рода, чтобы иметь полное право вести дела семьи самостоятельно, пока не возвратиться в мэнор ее муж. А он — в этом Нарцисса была абсолютно убеждена — вернется очень скоро. В конце концов, почва для скорого освобождения его из-под стражи и снятие с него всех обвинений подготовлена мужем давно. Несколько как всегда заманчивых предложений из уст Люциуса — и воздух Туманного Альбиона вновь наполняет легкие Малфоя.
То, что произошло тридцать первого июля 1981 года, заставляет миссис Малфой вздохнуть с облегчением — вот теперь-то можно сбросить с себя тяжелую маску безразличия, кинуться в объятия мужа с обжигающим кожу шепотом «Все закончилось! Да! Все теперь закончилось…» и встретить затуманенный взор Люциуса. Отчего-то виноватый и опечаленный. Проследить за дергаными, такими непривычными для Люциуса движениями рук, пытающегося совладать с дрожью в них и налить виски — наконец, черт подери, попасть в стакан. Подойти не торопясь, осторожной поступью, будто опасаясь спугнуть его, как какую-то дичь в лесу, и помочь. Помочь, обхватив своей маленькой и хрупкой ладошкой его, — жидкость тонкой струйкой льется в стакан, затем — по горлу, обжигая нутро. Помочь, наконец, произнести: «Белла… Она в Азкабане!».
«Ну что с того?! Ты же похлопочешь — и она, конечно же, выйдет оттуда, не так ли? Не так ли, Люциус?» — спрашивают глаза Нарциссы. Только Малфой, похоже, не стремится встретиться с ее настойчивым, вопрошающим взглядом — к чему Нарциссе видеть там вину и решительный отказ. Сейчас, когда Лорд пал, неплохо бы позаботиться о себе, о своей семье. Их благополучие — важнее некомфортных условий существования Беллы.
— А вы таки просчитались, миссис Малфой! — истерично выкрикивает Нарцисса, когда оказывается в своих апартаментах. А потом снова и снова, тише и тише с каждым разом. И невольные слушатели — волшебное зеркало, тот же стакан и бутылка дорогого виски — отвернулись бы, если могли, только чтобы не видеть мучений женщины. Судорожных рыданий, безжизненных, блеклых голубых глаз и шелестящего: «Прости, Белла…»
* * *
**
Годы всегда проходят незаметно. Пролетают мимо тебя так же стремительно, как Хогвартс-Экспресс мимо одиноких деревьев в степи.
Память, она как папарацци — запечатляет особые, интригующие и неоднозначные моменты жизни. Воспоминания из прошлого наслаиваются одно на другое, и Нарцисса не желает окунаться в любое них — прокручивая мелькающие картинки, она обязательно вернется к тому памятному дню. Ей кажется необходимым все забыть.
Но Нарцисса понимает: она будет долго помнить ночи, длинные, холодные, с раздражающим серебристым ободком на небе, который, как казалось Нарциссе, улыбался так же криво, как и висел. Ночи без сна. Ночи без смысла.
Драко рос, с каждым днем все больше и больше напоминая мужа в его молодые года. А сам Люциус хорошел так же, как и дорогое вино благодаря выдержке. А Нарцисса? Нарцисса упивалась болью. Болью, которую она заслуживала. По ее собственным уверениям.
Застенчивые лучики ночного светила проникают сквозь плотные парчовые занавески. Касаются ее светлых волос, отчего они становятся и вовсе пепельными, легонько целуют слегка влажные от слез щеки Нарциссы и бросаются прочь — знакомиться с волшебным зеркалом, стаканом и бутылкой виски. Они считают — лучше оставить хозяйку поместья одну, ей есть о чем подумать, есть, что вспомнить.
И Нарциссе действительно было что вспомнить.
Ей тринадцать лет. И вторичные половые признаки, как одна из ее знакомых однажды выразилась, подстегнули ее надеть обтягивающее платье с милыми рюшами на декольте. Нарси целый день напролет ходила в нем, нацепив на себя нахально-издевательскую улыбку, стоило только парням с разных факультетов и курсов появиться в поле ее зрения. Той несмышленой девчонке нравилось такое внимание, их непонятные для юной особы взгляды и какой-то варварский свист вдогонку. Но ее жутко раздражал взгляд сестры — такой всезнающий и, кажется, подсмеивающийся на ней, совсем еще глупенькой сестричкой.
А здесь ей уже пятнадцать, и Нарцисса теперь невообразимо взрослая. Ну, по крайней мере так говорит ее мать, Друэла, вечно угрюмая и серьезная женщина. «Не по годам», — насупив брови, ворчит Белла.
— Ты бы с ней помягче, Белла. Вечно претензии какие-то, — Нарцисса откусывает сочный и фрукт и, прожевав, выдает: — Маме и так несладко — оттого и лицо вечно задумчивое такое…
— Ох, Нарси, — запрокинув голову, хохочет сестра. Ее черные волосы блестят на солнце, а в глазах пляшут чертята — она счастлива. — Видела бы ее лицо, когда она узнала, что ты приоделась как девушка из борделя на Диагон-аллее. Вот где задумчивость и рядом-то не стояла.
Сестры смеются вместе. Заливисто и беззаботно. Миниатюрная ладошка Нарциссы ложится на талию Беллы — ей кажется, что она лопнет тотчас же от смеха, но сестра не позволит этому случиться. Обнимет, прижмет к себе крепко-крепко и ни за что на свете не позволит Нарси так глупо исчезнуть — Белла любит свою глупенькую сестренку.
Совершеннолетие. И устроенный по этому поводу грандиозный праздник. Шумный, помпезный, с напускной — или нет? — важностью. Только Нарцисса давно покинула залу: от шума голова раскалывается, и веселиться ей сейчас не хочется — слишком давно она не видела Беллу. Нарциссе наплевать, что приехал какой-то там Малфой со своим отцом и уж точно не за тем, чтобы поздравить «юную леди со столько важной датой». Хотя, похоже, его нарочито патетические речи и были поздравлениями.
Нарциссе не хватает Беллы, как маленькому и беспомощному крольчонку не хватает мамы-крольчики, — словно нет кого-то очень-очень важного рядом, потому, наверное, все и идет наперекосяк. Она ежится от холода, и на жалкую долю секунды Нарциссе чудится, что теплые руки Беллы зажимают ее хрупкую фигурку в кольцо нежности. Так, как всегда. Но марево грез быстро улетучивается в прохладном коридоре — сестры и в помине нет поблизости. Нарциссе хочется бежать, но куда, она и сама не представляет. Вероятно, подальше отсюда. Нет — туда, где Белла. Ее нежная и заботливая Белла. Беллы нет вот уже как полгода. Есть только письма, длинные и пространственные, будто ни о чем и в то же время о чем-то важном — о власти, могуществе, чистоте крови… И только в конце, припиской: «Как дела, сестренка? Надеюсь, не скучаешь?»
Все-таки было что-то зловещее в той ночи. Нарцисса стояла у приоткрытого окна и пыталась вглядеться в сгустившейся сумрак. Округлую луну застилали необхватные тучи, грозящиеся тотчас же метнуть молнии. Даже ярких звездочек не было видно — только где-то на востоке проглядывала сквозь мглу туч ярким всполохом огонек одинокой звезды. Но тебе двадцать, и ты знаешь, что пора бы распрощаться с детскими страхами уже давно, только, похоже, что-то настойчиво тебя не отпускает.
За дверью комнаты Нарциссы слышны шорохи, приглушенные голоса, какая-то возня. Но вскоре все стихает — будто ее апартаменты отделились от всего мэнора. Она резко дергает ручку двери на себя и — сиюминутно же затворяет ее, прикрывая, практически зажимая ладошкой рот, чтобы не позволить вырваться крику ужаса. Такой Беллу Нарцисса никогда не видела: блестящие в неистовстве черные глаза, дерганные движения и умело посылаемые проклятия — одно за другим, одно за другим…
Имя жертвы миссис Малфой так и не узнала.
— Ты, похоже, совсем голову потеряла, как и твой обожаемый Лорд! — замужней женщине позволено так говорить. Даже со старшей сестрой. — И Люциус туда же! Да что ж у Темного Лорда такого, что чистокровный маг сам достичь не в силах, Белла? Может, ты и со мной поделишься? Ни ты, ни Люциус, никто из вас не позволяет даже краем уха послушать его сладкие речи, почему? Почему, черт подери?
Нарцисса не понимает, почему она так злиться — то ли потому что ее не подпускают к «особо важным делам», то ли потому что и мужа, и Беллу — любимую сестренку Беллу! — самоназванный Лорд так нагло украл у нее. Присвоил себе, заклеймил, словно скот на ферме. Омерзительно!
А Белла понимает. Почти. Уж в чем она уверена, так это в причине злости Нарциссы. Только жаль, ей не ясен мотив своего непростительного поступка — Белла променяла Нарси на кажущиеся аморфными идеи. Хотя бы владелец этих идей из плоти и крови…
Белла улыбается, искренне и чисто. Так, как, наверное, давно не делала этого — там, где она бывает, радовать совершенно нечему. От такой улыбки глаза сияют, хотя уже не так лучезарно, как раньше. Она соскучилась. Действительно соскучилась. И Белла порывисто обнимает Нарциссу, дрожащую от вспыхнувшей и не успевшей угаснуть в ней злости и негодования. Ласково, словно котенка, гладит по спине, убирает выбившуюся из вычурной прически прядь и целует в висок. Едва касаясь, но это невесомое касание имеет значение гораздо большее, чем ненужные Нарциссе оправдания Беллы. Кажется, все как прежде. Будто ничего и не менялось. И та корчившаяся, изломанная фигура человека под палочкой Беллы — сон, страшный-страшный кошмар.
Миссис Малфой не раз и даже не два убеждалась, что ненавистная погода ничего приятного не сулит. Слова Люциуса: «Белла… Она в Азкабане!», и стук мятежных ветвей об оконные рамы. Тяжелые, вальяжно ползущие по небу тучи — и Драко, случайно упав с метлы, сломал ключицу.
По увереньям Нарциссы, вся ее жизнь состоит из таких совпадений.
Тот день был ознаменован грандиозным возвращением Беллатрикс из Азкабана. И раскатистым громом и молнией, отблески от которой, попадая на искаженное сумасшедшей радостью лицо сестры, ничуть не уменьшали уверенности Нарциссы в том, что Беллы больше нет. С того дня — хотя дементоры уже давно знали именно такую Беллу — для Нарциссы Малфой не стало сестры. Зато появилась незнакомая ей женщина — Беллатрикс Лестрейндж.
* * *
*
Жизнь насмехается над Нарциссой, и Нарциссе тоже хочется посмеяться. Над жизнью, над собой — над «глупенькой Нарси». Только не получается. Потому что нет той глупышки, той беззаботной девчонки с белыми косами и голубыми лентами в них. Ее голубые глаза давно не сияют радостью, в них плещется грусть и какая-то вселенская усталость. Когда-то давно — сейчас Нарциссе кажется, что десятки лет назад, — она стремительно, легкой поступью касалась земли. Теперь — гордая осанка и уверенная походка. Ничего лишнее. Каждое приветливое слово, «живая» улыбка, каждый жест и движение — все в вымеренных пропорциях. Она — шаблон примерной жены аристократа с неоднозначной репутацией. Она — мать, хорошая и, пожалуй, чересчур, заботливая. Она — сестра. Сестра?
Утерянное, к сожалению — обратно не возвращается. И все чаще Нарцисса спрашивает себя: «А так ли мне необходимо возвращение прошлого?» Ей кажется, что будь на то ее, Нарциссы, воля, все осталось бы как есть.
Но есть то, в чем Нарцисса непоколебимо уверена: вот теперь-то ей хватит сил, чтобы что-то изменить. А не бросить на произвол судьбы, как когда-то она бросила Беллу. Теперь Нарцисса Малфой не упустит своего шанса. И Северус Снейп не откажет ей, госпоже Малфой, в ее просьбе.
The End
13.06.2010
399 Прочтений • [Неправды жизни ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]