Je fais de toi mon essentiel

Время летит слишком быстро и незаметно. Наверное, это единственное явление в мире, которое не зависит ни от чего, живет, подчиняясь только самому себе, и никогда не допускает оплошностей. Гермионе в детстве почему-то всегда казалось, что время измеряется не часами и минутами, а мелкими пылинками, медленно кружащими в лучах солнечного света. Каждый раз, когда она брала в руки книгу, она проводила рукой по корешку, и чем больше на нем обнаруживалось пыли, тем старее оказывался этот фолиант. И теперь было так странно гулять по дворцу, который вроде бы должен был быть покрыт той самой пылью времени, но, смотря по сторонам, девушка с удивлением понимала, что ее здесь и быть не может. Видимо, то самое время никак не могло получить власть над этим старинным местом. Здесь правила только тишина, изредка нарушаемая гулкими звуками шагов по отполированному паркету. И, год за годом, столетие за столетием этот дворец был своеобразным символом торжественного прошлого, щедро политого кровью и усыпанного невидимым слоем неразгаданных тайн. Но вряд ли теперь кому-то суждено открыть их — магглы не в силах подчинить себе прошлое, а волшебникам нет до него никакого дела. Всем достаточно лишь знать шедевры, которые хранят в себе стены королевских палат, и читать о них легенды. И люди стремятся попасть в Лувр, чтобы убедится, что эти великие артефакты существуют, и утолить свое любопытство. Впрочем, это всегда было свойственно Гермионе Грейнджер, или же она просто очень хорошо убедила себя в том, что появилась в Париже только из-за своей давней страсти к его таинствам. Приехала сюда просто для того, чтобы побродить по улицам, насладиться первыми потоками весны и хоть как-то отвлечься от повседневности. Во всяком случае, Гермиона заслужила этот отдых после долгих лет войны, боли и потерь. А то, что она прибыла во Францию одна, даже не попрощавшись с Гарри и Роном… Но ведь должна же она иметь хоть какую-то свою жизнь, которая бы не зависела от ее друзей! Гермиона считала, что имеет право уделить хоть немного внимания самой себе. По крайней мере, именно так девушка и пыталась оправдать свое вынужденное одиночество.

Сосредоточив взгляд на картине Рафаэля, Гермиона слегка нахмурилась, и от этого между ее бровей появилась небольшая морщинка, как было всегда, когда девушка на чем-то концентрировалась. А нетронутые временем краски на картине почему-то начали расплываться, создавая впечатление, что Мадонна, изображенная на полотне, шевелится. Сразу же вспомнился Хогвартс, и на губах девушки отразилась улыбка. Это были самые приятные, самые теплые, самые хорошие воспоминания, которые одновременно грели душу и вызывали непреодолимую печаль. Наверное, так всегда происходило со всеми детскими воспоминаниями каждого человека.

И внезапно гриффиндорка почувствовала, как по ее телу прошла дрожь. Это было довольно странно, так как окна в помещении были плотно закрыты, а кондиционеры никто не включал. Поежившись, девушка осмотрелась, но в зале никого не оказалось, за исключением десятка неподвижных портретов, которые, казалось, не сводили с Гермионы своих взглядов. Убедившись, что она одна, девушка шумно выдохнула воздух, пытаясь расслабиться. Это ведь всего лишь картины… Но почему же тогда не проходит это странное ощущение, будто за ней наблюдают?..

«Кажется, девочка, у тебя начинает развиваться паранойя», — шепнул едкий внутренний голос.

И, словно отвечая ему, Гермиона вскинула голову, но в тот же миг замерла. Краем глаза гриффиндорка заметила человека, стоящего в нескольких шагах от нее. Он был неподвижен и прекрасен, словно статуя эпохи Возрождения, обреченная находиться в музее веками. Его непроницаемое лицо, казалось, было высечено из мрамора искусным скульптором, а фигура, облаченная в королевскую мантию, казалась такой же ненастоящей, и о том, что это живой человек, говорили лишь глаза. Они с небрежной холодностью и высокомерием были устремлены на Гермиону. Какое-то время молча взирая на этого человека, девушка не могла прийти в себя, и из ступора ее вывела лишь фраза, сказанная с едва заметной ухмылкой на тонких губах мужчины.

— Крайне удивлен видеть вас здесь, мисс Грейнджер, — в ровном голосе звучали настолько знакомые интонации, что Гермиона снова задрожала — сколько же раз она слышала это растягивание слов в школе от ненавистного однокурсника, который так точно копировал речь отца!

Гермиона опустила голову, почему-то не в состоянии смотреть в глаза этому человеку — его взгляд сковывал ее мысли, и девушка невольно терялась в пучине собственной неприязни, презрения и… жалости? Хотя, с чего бы ей ни с того, ни с сего жалеть этого убийцу, скользкого предателя и просто высокомерного подонка? Не понимая своих действий, Гермиона нерешительно отступила на шаг назад и почему-то снова посмотрела на светловолосого мужчину.

«Возьми себя в руки, Грейнджер! — прозвучал в голове девушки строгий внутренний голос. — Это всего лишь Малфой, и он не может причинить тебе вред. Здесь полно людей, пускай и магглов, и вы находитесь в самом охраняемом музее мира. И вообще, это оправданный Пожиратель Смерти, который… Черт, вот именно, это — Пожиратель Смерти, от которого можно ожидать всего, чего угодно!..»

Гермиона замерла под пристальным взглядом мужчины, не в состоянии оторвать от него глаз. Она сама не понимала, что вдруг так приковало их к нему — то ли слишком холодный взгляд, то ли само удивление от встречи, или, может быть, слишком дерзкая красота этого аристократа?

— Что… Что вам нужно? — прошептала она.

Его показалось, что в ее голосе прозвучали истерические нотки. А чего только стоило ожидать от подобной встречи? Ведь это же Малфой, слуга Темного Лорда, и он мог запросто причинить ей вред, наплевав на магглов вокруг.

— Что-то вы кажетесь слишком испуганной, мисс, — проговорил Малфой, медленно делая шаг навстречу девушке. — Совсем несвойственно для героини Магической Войны.

Кажется, последние его слова были произнесены с насмешкой. Гермиона внезапно почувствовала, как в ее груди воздушным шаром растет непонятное чувство злости и раздражения. Ей хотелось что-то достойно ответить в тон ему, съязвить, но, кажется, гнев не давал мыслить трезво.

— Я... я… — голос девушки сорвался, и она уже вообще пожалела, что открыла рот.

Люциуса откровенно забавляло наблюдать за тем, как теряется эта чрезвычайно начитанная и всезнающая магглорожденная подружка Гарри Поттера. Мужчина буквально кожей ощущал ее страх и панику.

— Что мне от вас нужно? — Люциус издал легкий смешок. — Совершенно ничего. Просто рад столь неожиданной встрече.

Этот человек пугал девушку, хоть она и считала, что после войны ее ничто не будет страшить. Но почему тогда в его присутствии ей стало не по себе и единственным желанием было сбежать из этого зала подальше?

— Пожалуй, мне нужно идти, — пролепетала девушка, опуская взгляд.

Она понимала, что поступает, как последняя трусиха, но ничего не могла с собой поделать.

Не смея смотреть на своего собеседника, Гермиона развернулась на каблуках и бегом направилась в сторону выхода, желая как можно дальше сбежать от этого проклятого Лувра, его тишины и ненавистного ей Люциуса Малфоя.

Но он не обратил никакого внимания на ее лепет. Какое-то время он молча смотрел вслед убегающей девчонке, после чего пошел в конец коридора, свернул к выходу из галереи и направился в главный холл. Встреча с этой грязнокровкой, напоминающей, по словам Драко, серую мышь, заставило Люциуса вспомнить о доме, о семье, обо всем, от чего его вынудили отказаться. Как бы там ни было, это встреча чем-то задела Малфоя, пусть он и не желал в этом признаваться.

* * *

На Париж постепенно опускалась ночь, торжественно мерцающая пестрыми огнями и лампадками. Вместе с этим некоторые районы города стали оживать. Шум, доносящийся из баров, кабаре и подобных увеселительных заведений, не умолкал ни на секунду. В людных кварталах слышались громкая музыка, крики, смех — все это было визитной карточкой ночной жизни Парижа. Франция — страна любви, а ее столица — колыбель веселья, романтики и просто развлечений на любой вкус, цвет и вид.

Люциус далеко не твердой походкой вышел из бара, где коротал сегодняшний вечер. В его руке была наполовину початая бутылка коньяка пятилетней выдержки. А до этого он пил виски и еще, кажется, вино, и это объясняло то, что сегодня на ногах он держался с трудом, а если быть более точным, то только благодаря тому, что опирался на все, что видел.

Наверное, было глупо вот так просто, ни с того, ни с сего напиваться, но после войны, смерти Нарциссы, переезда уже женатого Драко на юг Франции, Люциусу ничего не оставалось, кроме как просто доживать свои дни. А то, что произошло вечером, было лишь последствием серых и однообразных дней в чужой стране и презрения магического сообщества к его персоне. Да и почему-то из головы никак не хотела выходить сегодняшняя встреча. Эта грязнокровка... Нет! Магглорожденная Гермиона Грейнджер... Ее внезапное появление в его жизни и их встреча — все это всколыхнуло воспоминания о былых временах, а может, даже и такие чувства, как горькое сожаление об изгнании, зависть к победившей стороне и боль. Последнее было вызвано чисто тонкостью слизеринской сущности Люциуса. Его изнеженная натура до сих пор не могла примириться с тем, что миром теперь правила не благородная чистокровная верхушка, а магглорожденные маги, мало представляющие, что такое истинная магия.

А Грейнджер явилась из его прошлого, словно тень. Она заставила мужчину вспомнить о том, кто он и в каком положении сейчас находится — в одиночестве и изгнании. Еще одна причина напиться и забыться. Забыть этот кошмар, эту войну. Вычеркнуть из памяти копну непослушных каштановых кудрей... Вот только имело ли это какое-то отношение к его терзаниям теперешней жизнью?

Сквозь пьяную пелену перед глазами казалось, что темнота на улице становится гуще, а яркие блики фонарей просто-напросто превращались в смазанные пятна света. Голова кружилась невыносимо, а ноги и руки с каждым шагом все больше отказывались слушаться своего хозяина. С трудом, но Люциусу удалось подняться на холм, покрытый глухой темнотой весенней ночи. Воздух был еще прохладным, пропитанным влагой, но при этом в нем уже чувствовался запах приближающегося тепла.

Люциус осмотрелся и вскоре его взгляд зацепился за одну из беседок, как ему показалось, пустую. Он решил немного передохнуть, привести в порядок спутанные мысли… Да и домой в пустую квартиру идти не очень-то и хотелось.

Он приблизился к беседке и понял, что в ней кто-то есть. Кажется, это была девушка…

«Похоже, ночная бабочка нашла уютное местечко для своих игр», — мелькнула в голове мужчины крамольная мысль.

Будь Люциус трезв, он обошел бы эту беседку стороной, но сейчас ему что-то подсказывало, что лучше в этот момент быть там, и тогда от него не ускользнет нечто важное. Он прищурил глаза, присмотрелся. Девушка сидела в полном одиночестве, легкий ветерок слегка трепал небрежно заколотые каштановые волосы, а ее взгляд был устремлен куда-то вдаль. Люциус про себя выругался, все еще не веря своим глазам.

А Гермиона вдруг услышала за спиной легкий шорох и вздрогнула. Сегодня весь день прошел в странном ощущении, что за ней кто-то наблюдает, следит за каждым ее шагом, а именно в эту секунду девушке казалось, что ее мнимый преследователь где-то рядом. Эти мысли казались ей столь глупыми, что девушка даже не обернулась, как делала все время, почему-то ожидая увидеть пристальный взгляд холодных серых глаз. Девушка не понимала, почему на нее так подействовала утренняя встреча. Сотни раз она прокручивала в сознании несколько минут общения с этим мерзким человеком и никак не могла избавиться от ощущения, что что-то должно произойти. Она уже даже начинала жалеть, что приехала в Париж, оставила друзей, и в какой-то миг у нее даже возникло желание все бросить и вернуться домой. И в то же время ее останавливало то самое предчувствие. Конечно, девушка понимала, что все это глупости, и у нее просто стресс после всего, что довелось ей пережить, но почему же тогда так тряслись руки, а сердце, казалось, было готово выскочить из груди? Может, именно поэтому около одиннадцати вечера Гермиона отложила книгу, накинула на плечи плащ и покинула отель?

Она понятия не имела, сколько времени бродила по улицам ночного города, предаваясь бессмысленным пустяковым мыслям. Город медленно погружался в дымку сна, ночные огни мерцали всеми оттенками, а в воздухе сладко пахло весной. Это успокаивало, а легкий ночной ветерок даже немного привел ее в себя. И теперь даже встреча с Малфоем не так тревожила девушку, как несколько часов назад.

Когда Гермиона поднялась на Монмартр, одно из ее любимых мест в Париже, девушка почувствовала, что ее ноги устали, а из груди вырывается сдавленное дыхание. Увидев на холме беседку, Гермиона поспешила к ней и с удовольствием уселась на деревянную скамейку. Взгляд девушки устремился вдаль, где, как на ладони, виднелся ночной Париж, мерцающий яркими вспышками ночной жизни.

И вот теперь это умиротворенное и тихое место казалось Гермионе наполненным странной тревогой. Затаив дыхание, она медленно повернула голову назад. В тот же миг у нее возникло странное желание вскочить с места и убежать, куда глаза глядят, но она почему-то не могла пошевелиться, лишь только рукой нащупала в кармане мантии волшебную палочку. Значит, то чувство, что мучило ее сегодня целый день, было неспроста. Неужели Люциус Малфой действительно наблюдал за ней сегодня с утра? Или это очередная случайная встреча? Но в жизни не может быть столько случайностей!

Гермиона подняла на мужчину взгляд, готовая в любой миг выхватить волшебную палочку. Но Люциуса, кажется, совсем не волновало, вооружена она или нет. Он просто стоял в нескольких шагах и пристально наблюдал за всеми ее немногочисленными движениями. И было в нем что-то непонятное — то ли поза, в которой он стоял, то ли странный взгляд.

— Что вы здесь делаете? — Гермиона делала все, чтобы ее голос прозвучал как можно спокойнее. — Вы следите за мной?

На какое-то время в воздухе повисло молчание, после чего Люциус просто рассмеялся. От этого Гермиона нервно съежилась на скамейке, не решаясь даже вздохнуть.

Люциус же смотрел на нее с откровенной насмешкой. Мерлин упаси ему следить за этой выскочкой с Александрийской библиотекой в голове!

— Ну конечно, мисс Грейнджер, только этим весь день и занимаюсь, слежу за вами. Мне ведь делать теперь больше нечего.

Он медленно опустился на скамью рядом с девушкой, от чего она еще сильнее вжалась в твердое сидение и уже не скрывала своего страха. Сейчас ей хотелось только исчезнуть, оказаться в своем уютном номере отеля с книгой в руках и не видеть этого проклятого Малфоя со всеми его пьяными бреднями! А Люциус тем временем аккуратно откупорил бутылку и, совершенно не стесняясь, сделал приличный глоток прямо из горла, поморщился от крепости напитка и, наконец, повернув голову в сторону Гермионы, продолжил свой монолог:

— Темного Лорда-то нет. По Министерству и Хогвартсу за ним теперь бегать не надо. Постоянно вдалбливать в голову сына об осторожности тоже нет необходимости. Ему Астория свои песни поет… Вот теперь и Нарциссы уже нет…

Вряд ли он понимал, какой пьяный бред сейчас несет. Сомнительно, что даже осознавал, кто сейчас рядом ним сидит, ведь Гермиона Грейнджер была последним человеком в его жизни, перед кем бы он захотел излить душу. Но так распорядилась злодейка-судьба: пьяный Люциус Малфой жаловался на жизнь представительнице того слоя магического населения, которое он еще несколько лет назад желал истребить.

В беседке стало подозрительно тихо.

— Давайте, Грейнджер… выпейте со мной. За вашу гребаную Великую Победу! — в голосе его сквозили желчь и тяжелый сарказм. — И как вам всем теперь живется? Сладко? Наворовали... Теперь купаетесь в золоте и антиквариате. Хотя ведь ни черта не разбираетесь во всем этом!

Он говорил вообще обо всех победивших и за всех опальных. Кроме Малфоев были и другие семьи. Половина слизеринцев точно.

Гермиона молча смотрела на Малфоя расширенными от удивления глазами. Наверное, один Мерлин знал, как ей было не по себе. Кто бы мог подумать, что сам Люциус Малфой, тем более в таком состоянии, будет откровенничать. И почему-то с каждым его словом Гермиона все больше понимала, что он не причинит ей вреда — в подобном состоянии он, наверное, даже не сможет взять в руки волшебную палочку, не говоря о том, чтобы стать на ноги. Она невольно принялась рассматривать его лицо, каждую черточку, и никак не могла понять, куда делась та непроницаемая маска холодности, высокомерия и горделивости. Сейчас рядом ней сидел уставший и загнанный в тупик мужчина, который уже отчаялся что-либо изменить.

«Успокойся, Гермиона! — пронеслось в голове гриффиндорки. — Не хватало тебе еще жалеть этого подонка! Он ведь Пожиратель Смерти, он убийца, он…»

Эти мысли оборвались внезапно, девушка вскрикнула от неожиданности. Малфой, не обладая достойной координацией движений, просто пролил остатки коньяка на юбку девушки. Выругавшись словами совсем не достойными аристократа, он грустно посмотрел на пустую бутылку и вздохнул.

— Вот всегда так… Все из за тебя! Даже напиться по-человечески невозможно, не то что выиграть войну.

Бутылка полетела куда-то назад. Гермиона услышала, как она с гулким звуком упала на землю, и от этого вздрогнула. Она снова перевела взгляд на Люциуса. Он сейчас казался настолько несчастным, что ее сердце невольно сжалось от сочувствия, и из-за этого Гермиона почувствовала себя еще хуже — как можно было жалеть Люциуса Малфоя? Ведь, скорей всего, это только действие коньяка… Но не гриффиндорка ли она?

— Мистер Малфой… Вам, наверное, нехорошо? — прошептала девушка, пристально глядя на него. — Может, вам лучше пойти домой?

Наверное, этот вопрос прозвучал очень глупо — ну как он мог в таком состоянии куда-то идти?

— Неплохая идея… — задумчиво проговорил он, подсаживаясь к ней ближе и кладя руку на плечо. — Например, с тобой… Ты, я вижу, похорошела за эти годы… Драко зря тебя недооценивал.

От этих слов Гермиона почувствовала, что ее снова пробирает дрожь. Она невольно отшатнулась от Малфоя, а в ее голове бешеным вихрем пронеслось множество самых ужасных мыслей. Как она может оставаться такой наивной! Ведь ему ничего не стоит ее изнасиловать, даже здесь, на безлюдном Монмартре. Напрасно она думала, что он тоже достоин сочувствия, как и все люди.

— О чем вы говорите? — прошептала она, стряхивая с себя его руку и вскакивая со скамейки.

Она возмущенно смотрела в его красивое, может быть, даже слишком красивое, лицо. Ну почему она все время попадала под власть этих серых глаз?..

Люциус снова рассмеялся, тихо и весело. Не было какой-то злой иронии. Так обычно смеялись над детьми, которые говорили глупости.

— А вы мне нравитесь, Грейнджер! — внезапно выпалил он, обворожительно улыбнувшись. — Такая наивная…

Он отстранился, и вдруг его взгляд стал таким удивленным, будто бы он видел девушку впервые в жизни.

— А впрочем… Нужны вы мне больно! Пойду, прогуляюсь, может, еще кого-нибудь встречу… — Малфой медленно и с трудом поднялся на ноги, и мир тут же закачался вокруг. Еще миг — и Люциус ощутил, что конечности все еще не желают слушаться его и невольно подкашиваются. И если бы Гермиона не была столь ловкой, волшебник точно оказался бы на земле, в грязи. Девушка схватила его за мантию, стараясь удержать всеми силами.

— Куда же вы пойдете? — проговорила она. — Вы и на ногах стоять не можете. Позвольте вам помочь?

Она совсем не хотела говорить последнюю фразу, она вырвалась случайно!.. «Куда же я опять ввязываюсь? — быстро подумала девушка. — Мерлин, ну почему я не могу прожить без приключений хотя бы несколько месяцев?!»

Когда Гермиона решительно взяла его под руку, Малфой что-то пробормотал, якобы соглашаясь, но улыбку ему скрыть удалось. Гермиона же нетерпеливо взглянула в его лицо — все-таки поддерживать тонкими ручками мужчину было не так легко. Люциус же немало наслаждался всем происходящим, хоть его мысли сейчас были далеко не трезвыми. Но теперь Грейнджер была его, вся и без остатка, и на всю ночь.

— Я живу тут неподалеку, на Морей Авеню.

Гермиона лишь кивнула в ответ и, сжав в руке волшебную палочку, аппарировала в указанном направлении, прижимая к себе полубессознательного Люциуса Малфоя.

* * *

В квартире Люциуса было темно и прохладно, пахло пылью и сыростью, словно здесь несколько лет никто не жил. Гермиона прошептала заклинание, и в помещении мгновенно зажегся свет; несколько свечей осветили круглый холл, заставленный старинной мебелью. Она все еще поддерживала мужчину, что, по правде говоря, ее несколько смущало. Конечно, она понимала, что он сейчас не может стоять на ногах и ей нужно помочь ему, но при этом ей невыносимо хотелось бросить его и убежать прочь. Но она не испытывала страха, скорей это были непонятные ей комплексы, а еще странное волнение.

— Мистер Малфой, что… — начала Гермиона, но внезапно осеклась, потому что рухнувший не без ее помощи на диван Люциус, ее перебил.

— Шикарная квартира, правда? — он зло рассмеялся. — Когда Нарцисса умерла, я со злости поубивал почти всех домовиков, что были при нас. Один все же остался… Ленивый, правда, зараза….

Он откинулся на спинку дивана. Если бы Гермионе кто-нибудь когда-нибудь сказал, что она будет слушать пьяные всхлипы Люциуса Малфоя, то она просто бы посмеялась над этим «шутником» и отправила его проветриться. Но сейчас ситуация была вполне реальной, а Гермионе было не до смеха. Особенно тогда, когда она почувствовала его руку у себя на талии, и это уж точно не было поиском опоры. Она слишком отчетливо ощутила запах коньяка, но почему-то он не казался ей противным, напротив, от этого у нее закружилась голова, сердце забилось чаще. Гермиона даже не поняла, как именно его лицо оказалось так близко от ее, а на губах — его губы. Они почему-то показались сладкими и необычайно мягкими. Не понимая, что делает, Гермиона приоткрыла ротик навстречу его языку, чувствуя, что дрожь усиливается, а сознание окончательно затмевается туманом. Резкий рывок — и девушка уже лежит на диване, а над ней склонившийся Малфой совсем не по-дружески гладит бедро, постепенно перемещая ладонь на внутреннюю сторону. На какой-то миг он отстранился от нее, и этого хватило, чтобы Гермиона смогла упереть ладошки в его широкую грудь. На ее лице появилось возмущение, страх и... желание?

— Что вы себе позволяете?! — воскликнула она.

Девушка попыталась вырваться из его объятий, но Малфой был значительно сильнее ее, поэтому хватка его рук была железной.

— Отпустите меня, сейчас же!.. — в ее голосе послышались истерические нотки, но, кажется, они никак не подействовали на Малфоя.

–Уверен, что ты хочешь этого, Гермиона, — выдохнул он ей в ухо. — Я очень четко ощущаю твое желание остаться здесь на очень и очень долгое время…

— Я прошу вас, не нужно… — простонала девушка.

Ей было страшно по-настоящему, ведь она понимала, что никак не сможет убежать от этого человека, как бы сама того не желала. А он только воспользуется ею, возможно, причинит боль, и все только для того, чтобы отомстить за поражение и унижение своей семьи. Гермиона едва слышно всхлипнула, но не пошевелилась. Может, если она будет покорной, то и боли будет меньше? Или, возможно, он прав, и девушка на самом деле не хочет, чтобы он ее отпускал?

Его губы свободно блуждали по ее шее, коснулись ключицы, отчего дыхание девушки сбилось, стало более частым, на лбу выступили капли пота. Мерлинова борода, что же с ней происходит?.. Из ее глаз текли слезы, а губы шептали какие-то мольбы, которые никак не влияли на Малфоя — он был хоть и нежен, но в то же время тверд и настойчив. Девушка была уже слишком близко, чтобы отступать, и, тем более, он был почти уверен, что она хочет его не меньше, чем он ее, просто сейчас страх играет большую роль.

Гермиона почувствовала, что его горячее дыхание теперь еще сильнее обжигает ее, и поняла, что ее мантия и рубашка уже давно откинуты в сторону, и девушка стоит перед Малфоем полуобнаженной. Кажется, что ее щеки залились румянцем. Где-то на задворках разума Гермиона понимала, что нужно остановить это безумие, оттолкнуть этого наглого типа, но вместо этого почему-то просто отвечала на его поцелуи и млела от нежных объятий.

Тем временем юбка полетела на пол к остальной одежде, а тонкая ткань нижнего белья не была для Люциуса преградой. Его рука скользнула по ее изгибам, все еще скрытого тканью нижнего белья. Гермиона инстинктивно выгнулась навстречу мужчине, ее губы сами стали искать его рот, а перед глазами лишь мерещились какие-то непонятные и размытые тени. Все это было так необычно, но так желанно, и почему-то вдруг стало трудно дышать.

Гермиона закрыла глаза, думая, что, может быть, это сон, и утром, когда она проснется, все происходящее окажется лишь глупым наваждением. Но нет. Руки Люциуса были слишком настойчивыми, а каждая ласка доводила до экстаза, заставляя гриффиндорку трепетать от наслаждения. Она уже ничего не просила, только тихонько плакала — то ли от жалости, то ли от удовольствия, то ли от неопределенности. А он ловил губами соленые слезы и продолжал целовать ее губы, медленно подбираясь руками к самым сокровенным местам. Когда он оказался в ней, Гермиона тихонько ойкнула — скорее всего, от неожиданности, но и подалась вперед, словно давая Люциусу разрешение на дальнейшие действия.

Это было, наверное, слишком для нее, слишком неожиданно и приятно. Гермиона затуманенным взглядом смотрела на Люциуса, и, наверное, ей только казалось, что его губы растягиваются в улыбке? Совершенно не такой холодной и презрительной, как она привыкла видеть, а теплой и нежной. Ей хотелось спросить, хотелось что-то сказать ему, но из распухших от поцелуев губ вырывались лишь легкие стоны.

Неужели это все так просто? Неужели всего за один вечер все смогло так поменяться? Почему эта девочка в его объятьях, пусть и магглорожденная, всего на несколько минут стала всем его миром? Это было странно, непонятно, вздорно, но происходило на самом деле. И если прошли эти несколько минут, то почему Люциус чувствовал, что все, что сейчас происходит, так важно для него?..

* * *

Яркий луч весеннего солнца проник в помещение сквозь приоткрытую штору, и скользнул по лицу Люциуса, совершенно наглым образом пробираясь сквозь закрытые веки. Лениво открыв глаза, он прищурился, спросонья еще мало понимая окружающий мир. Правда, то, что происходит что-то странное, он почувствовал сразу. В воздухе витал странный запах — ваниль, ягоды и еще что-то непонятно-интимное, но в то же время очень приятное. Люциус неуверенно провел рукой рядом с собой. Пусто. Но шелк постели был все еще теплым, слегка скомканным. Да что же это такое?! Он провел с кем-то эту ночь, и не помнит этого?! Как же так?

Люциус точно произвел в памяти вчерашний день, то, как встретил эту грязнокровку, их разговор в Лувре, то, как пошел в бар. Естественно, там он выпил, а вот то, что было после этого, казалось похожим на какую-то глупую выдумку. Или он действительно снова встретил Грейнджер, а потом… При этой мысли Люциус резко поднялся в кровати. Как бы в доказательство того, что у него действительно начался бред, в комнате было пусто. Только шторы слегка развевались от легкого сквозняка, гуляющего по комнате из-за приоткрытой двери, а назойливые солнечные лучи так и норовили заполонить собой все помещение.

Нет, все-таки, каким бы скептиком Малфой не был, в самой атмосфере было что-то странное — то ли тот самый сладкий запах, который прежде Люциус никогда не ощущал, а, может, непонятные ощущения так и давили со всех сторон. Казалось, что он все еще чувствует прикосновения нежной кожи, мягкие каштановые локоны, горячее дыхание…

И вдруг где-то со стороны холла донесся какой-то шорох, тем самым вывив Люциуса из этих странных воспоминаний. Мужчина вздрогнул, но поспешил подняться с кровати, накинуть халат и направится к выходу.

То, что он увидел в прихожей, заставило на несколько минут замереть, просто глядя вперед, понимая, что все теперешние подозрения оправдались, вмиг развеяв надежды на то, что вся ночь была только сном. Но только странно, почему он, увидев растрепанную девчонку, которая словно вор, пробиралась к входной двери, ему так захотелось вновь услышать ее запах и окунуться руками в ее волосы? А Грейнджер замерла точно так же, как и он, глядя в его лицо, все еще держа руку поднятой над дверной ручкой. Ее карие глаза вмиг расширились — то ли от страха, то ли от волнения, а щеки покрылись легким румянцем.

— Далеко собрались, мисс Грейнджер? — поинтересовался Малфой в своей обычной манере растягивать слова и придавать голосу издевательские нотки.

Хотя, увидев, что она вдруг задрожала, а ее руки невольно опустились, Люциус тот же замолчал. Это было вовсе на него не похоже — не могла ведь грязнокровка вызвать в нем жалость? Вот только теперь и «грязнокровкой» называть ее не хотелось, просто хотя бы из-за того, что сейчас она — единственное напоминание о прошлом и единственная связь с внешним миром, которого, как оказалось, не хватало Люциусу. Еще совсем юная девчонка, дерзкая и одновременно такая хрупкая, которую так ненавидел его сын, оказалась для Малфоя-старшего отдушиной, тем, что так успокаивало его и одновременно давало повод для волнений. Почему именно она? И почему именно сейчас? Тогда, когда было потеряно все и не оставалось ни единого шанса наладить жизнь и найти новые приоритеты, появляется ничего не представляющая магглорожденная, которая, сама того не понимая, пытается найти в его жизни какое-то место. Заставить Люциуса сделать ее самой важной в его жизни.

— Мистер Малфой… я… — Гермиона запнулась, не в состоянии еще что-то сказать.

Не трудно было догадаться, что она испытывает стыд и страх и больше всего на свете хочет убежать из его дома. Но позволит ли он ей?

Сделав несколько медленных шагов навстречу замершей девушке, Малфой попытался выдавить улыбку, хотя, кажется, ничего не получилось.

— Неужели ты на самом деле хочешь уйти… Гермиона? — так странно было назвать ее по имени. Произносить каждую букву, словно пробуя на вкус, а потом понимать, что нет ничего звучнее этих слогов.

Девушка вздрогнула, но ничего не сказала. Она была так близко — стоило протянуть руку, и можно было снова завладеть ею, но почему-то именно сейчас так не хотелось разрушать этот невинный образ.

— Я… — Гермиона снова не смогла ничего произнести. Просто смотрела на него широко распахнутыми глазами, явно не понимая, как сейчас поступить.

Люциус усмехнулся и легко дотронулся пальцами до ее вьющихся локонов. Сейчас они казались даже мягче, чем сегодня ночью. Люциус убрал их с ее лица, откинул назад и слегка коснулся губами нежной шеи.

— Мы еще увидимся, Гермиона, — с уверенностью произнес он. — Обязательно увидимся. Как ты смотришь на еще одну прогулку по Лувру?

* * *

Воздух наполнился сладким запахом весны — сочными ароматами цветущих деревьев, запахом травы и свежести. Недавно прошел дождь, и теперь на асфальте блестели лужи, переливаясь бликами от едва выступающих лучей солнца. Может быть, скоро можно будет увидеть радугу, и это будет новым поводом для улыбки. Хотя, девушка, шедшая по улице, и так широко улыбалась. Ее волосы казались влажными — видимо, она все-таки попала под недавний дождь, а руки сжимали небольшой клочок пергамента, исписанного аккуратным почерком. Когда-то, она даже не помнила когда, Гермиона так подозрительно относилась к подобным письмам и какое-то время даже боялась их. Теперь же она понимала, что стала для одного человека самым важным, и с каждым днем все больше и больше ждала очередного похода в Лувр, чтобы медленно пройтись вдоль вековых галерей, а после этого отправиться на Монмартр, дабы увидеть еще один закат. А потом, снова ходить по Парижу, наслаждая странным обществом и новыми всплесками просыпающейся природы. И в который раз понимать — как важно найти для себя то, что будет в жизни самым главным. Смотреть в серые глаза и шептать лишь одну фразу: «Je fais de toi mon essentiel».