One night in Budapest

You could cut the heat,

peel it back with the wrong side of a knife…

— И-И-И-И-И, ПОТ-Т-ЕР-Р!!!

«Совсем не обязательно так орать». Вероятно, если бы его нервная система работала как у нормальных людей — голос ведущего взорвал бы что-то внутри его черепной коробки. Хотя, что можно считать нормальным в его случае, он уже давно не знал. Ощущение, будто его заморозили изнутри, и морально и физически, поселилось в нем задолго до этого дня. Гул стотысячного стадиона пробивался в его сознание как через толстую ватную подушку.

Гарри Поттер — герой магического мира и с недавних пор новая надежда английской сборной парил над самым грандиозным из когда-либо построенных волшебниками полем для квиддича и не чувствовал ничего. Разве что раздражение на всех этих людей, пришедших сегодня посмотреть финал. От него в очередной раз ждали великих свершений. От него ждали шоу. То есть, конечно же, не только от него, но какая к троллям разница?

И винить было некого — он сам этого захотел. Если бы кто-нибудь пять лет назад сказал ему, что он будет ловцом британской национальной сборной по квиддичу, будет парить над этой ареной, и ему будет совершенно на это наплевать, равно как и на возможный исход матча, он ни за что бы не поверил этому придурку. В восемнадцать лет, когда он учился на седьмом курсе Хогвартса и вернулся в школьную команду, у него появилась мечта. Ему начал сниться по ночам тот самый стадион, что он видел на Чемпионате Мира. Он хотел быть там, он хотел играть в Квиддич на этом стадионе. Ему захотелось летать над таким же полем, окунуться в такой же золотистый свет, освещающий стадион, и поймать упрямый юркий мячик с серебряными крылышками. Окружающие тогда решили, что он окончательно пришел в норму. После Войны Мальчик-Который-Выжил-и-Победил очень долго пребывал в состоянии апатии и даже в школу вернулся только под давлением своей подруги Гермионы Грейнджер. Вместе с мечтой к нему, казалось, вернулись и чувства, и он решил, что попытается построить отношения с Джинни. Он действительно хотел этого.

Когда все умерло? И мечта и любовь? И были ли они вообще?

«Ты как всегда нашел самое лучшее время для воспоминаний и мелодраматических размышлений, Поттер. Покинь тогда поле сразу — так от тебя будет больше пользы». Он поднялся над полем как можно выше. Оттуда удобнее всего было искать глазами снитч и не попадать под атаки ирландских загонщиков. Хотя, естественно, никто ему не даст долго пользоваться этой детской тактикой в настоящем матче. На лице застыла горькая усмешка. Его внутренний голос теперь довольно часто напоминал ему голос бывшего профессора зельеварения. Когда это началось? Видимо, после того показательного процесса, когда Снейпа в итоге после многомесячных слушаний безоговорочно оправдали и вручили Орден Мерлина первой степени прямо в старом зале Визенгамота. Кажется, он тогда просто поселился в зале суда. От него снова и снова хотели услышать рассказ о ночи убийства Дамблдора, о Визжащей хижине, о том, что он видел в Омуте памяти, когда поместил туда воспоминания Снейпа. И он переживал все это заново. А Снейп за весь процесс ни разу не удостоил его даже взглядом. С другой стороны, до Поттера ли было профессору? Зельевар почти два года пролежал в коме, а стоило ему только очнуться — тут же попал под следствие, продлившееся еще год. Естественно, все, касавшееся человека, столько лет спасавшего ему жизнь, он рассказал работникам Министерства почти сразу после смерти Волдеморта, и, не без помощи Гермионы, добился огласки в прессе. Тем не менее, зельевара ждал суд в случае выхода из комы, либо официальное посмертное клеймо предателя независимо ни от чего. Министерству крайне нужен был главный козел отпущения, но он очень надеялся, что по крайней мере на суде его показания будут иметь вес. Показания не только героя войны, хотя его статус в данном случае решал почти все, а в первую очередь человека, не просто видевшего воспоминания Снейпа, которые тоже использовались во время процесса, но и поверившего в то, что он увидел, понявшего, способного, как ему казалось, объяснить. И он прекрасно знал, что глубокие тени, залегшие под глазами, и невероятно худые запястья, видневшиеся из рукавов мантии зельевара во время заседаний — это еще не самое страшное. В конце концов, его наконец вызвали свидетелем уже тогда, когда под давлением общественного мнения версия о невиновности Снейпа стала официальной. И профессор держался как никогда гордо и отстраненно. Откуда только силы взялись? Он не хотел думать, как выглядел профессор, когда его официально считали Пожирателем и убийцей Дамблдора. Он перестал ненавидеть его еще тогда, в кабинете директора Хогвартса. И все время, проведенное в зале Визенгамота, он отчаянно хотел, чтобы Снейп посмотрел на него, хотел снова встретиться с ним взглядом. Наверное, именно тогда в его голове начал звучать этот голос.

Тогда же, у него впервые мелькнула мысль, что он снова постепенно теряет интерес к квиддичу, просто потому что это всего лишь глупая игра, и ничего больше.

А еще он окончательно понял, что с Джинни ничего не выйдет.

Он ненадолго вышел из своих размышлений, осознав, что ирландцы все-таки решили атаковать ловца английской команды, и придется уворачиваться. Но все равно остался отстранен. Хотя глаза внимательно обегали пространство над стадионом все это время. Это давно стало для него сродни дыханию.

Ирландцы открыли счет и явно были намерены вести и дальше. Неудивительно — новая тройка охотников была ничуть не хуже той, что принесла им победу восемь лет назад. Да и какой уроженец изумрудного острова упустит возможность побить англичан?

Джинни… Почему у них не получилось? Потому ли, что он совсем не хотел заводить десяток рыжих ребятишек? Или может потому, что он видел счастливые семейные отношения совсем не так, как она? Он не собирался становиться классическим домашним подкаблучником только из-за того, что взгляды Джин формировались согласно обстановке в ее семье. Или быть может потому, что он ее не хотел? Когда она сказала ему, что устала? До или после того, как он начал слышать голос Снейпа? До или после того, как он в первый раз переспал с мужчиной? С товарищем по команде. У него были черные волосы и сломанный когда-то шальным бладжером нос. Потом, ему уже привычно было холодно и пусто, но все равно этот секс был намного лучше, чем с девушкой, которую считали его невестой. Она ушла, и он почувствовал облегчение. Сам он еще не скоро смог бы сказать ей, что у них нет будущего. И что ему нравятся мужчины. Темноволосые мужчины. Когда он понял, почему именно темноволосые, пришла тоска.

А потом его стал раздражать квиддич, но прошение в Лигу уже было подано. Рассматривать его могли пару лет, и отозвать запрос невозможно. У него уже были поклонники, как у ловца, а не как у героя Магического Мира, и они ждали от него побед и участия в Чемпионате. «Наша новая знаменитость …». Он не мог предать их, и именно это злило его до крайности. А сама игра, наверное, просто больше не вызывала никаких эмоций. Конечно, он не был Виктором Крамом, который участвовал в играх такого уровня еще будучи школьником, но четыре года постоянных тяжелейших тренировок принесли уверенность, что он не проиграет никому из действующих ловцов других стран, и апатию. На Кубок Мира в предместье Будапешта он ехал с твердым решением — сразу после окончания всех чествований сообщить о своем уходе. Думать о том, что он будет делать дальше, не хотелось. Ему просто все надоело.

Мелькнувшая было мысль о том, что ирландцы ведут уже с довольно большим счетом, была тут же загнана на задворки сознания маячившим перед глазами образом зельевара и начавшимся процессом рефлексии.

Это смешно. Ему же за сорок. Он — преподаватель. Он — действующий директор Хогвартса, наверняка известный ученый и кавалер Ордена Мерлина. Он любил Лили Эванс. И, хоть и не долго, но служил Волдеморту. Это отвратительно.

«Поттер! В конце концов, ты ловец или где?!» Он вздрогнул так, что чуть не свалился с метлы, настолько четко ему послышался голос Снейпа, и тут же почувствовал взгляд. Дыхание перехватило. На него смотрел огромный стадион, но этот взгляд жег спину. Он замедлил метлу и резко повернул голову в сторону левой трибуны, мимо которой сейчас пролетал, и ему сразу бросились в глаза подозрительно знакомый темный силуэт и строгие черты лица. «Ну да, Поттер, на свете есть всего один волшебник, носящий черное. Твои мыслительные способности и масштабы паранойи поистине впечатляют». Прямо перед носом вдруг просвистела золотистая молния. И тут же унеслась вниз. «Черт!» Он отбросил всех своих химер с крючковатыми носами и ринулся в пике. Ветер завывал в ушах и, хвала Мерлину, полностью перекрывал надрывный рев болельщиков и ведущего. И как будто даже проснулся азарт. Еще, еще быстрее. Позади слышится почти что рык ирландского ловца, но тот его уже не догонит, момент был упущен. Тело не подвело, и рука сомкнулась в привычном жесте в нужный момент. Разум остался безучастен. Все как всегда.

— ГАР-РИ ПОТ-ТЕР ПОЙМАЛ СНИ-ИТЧ! ВЕЛИКОБРИТАНИЯ ПОБЕЖДАЕТ СО СЧЕТОМ СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ — СТО ДВАДЦАТЬ!

Все. Почти все. Осталось лишь пережить восторги команды и болельщиков. И как хорошо, что вата в голове вдруг стала еще более плотной, и он почти ничего не слышит. Нужно сделать круг почета над полем, чтоб оно провалилось. Нужно подняться в министерскую ложу и принять Кубок. Тяжеленная золотая штуковина, между прочим. Он прекрасно помнит тех взмокших волшебников, что подавали эту штуку еще Фаджу. И почему вообще они должны тащиться так высоко? Все. Почти все. Его руки на Кубке вместе с чуть подрагивающими руками капитана сборной Ирландии. Вспышки колдокамер, резь в глазах. Почти…

Он умудрился скрыться от репортеров. Старая добрая мантия-невидимка. К троллям все. Завтра официальная конференция. К дементорам вежливость по отношению к фанатам. Надоело. К тому же, завтра он собирается официально заявить, что уходит из Лиги. А сегодня пусть радуются в своем незнании. Товарищи по команде должны прикрыть. Он был очень им благодарен за то, что они поняли и приняли его решение. Все правильно. Какая игра без души?

Он проскользнул в помещения для игроков и направился в раздевалку. Мантию в небольшую спортивную сумку, форму в угол. Горячий душ. Обжигающий. Он дает краткую иллюзию того, что кровь, бегущая по сосудам, горячая, какой и должна быть. Быстро высушить волосы, одеться. Все магловское: футболка, джинсы, кроссовки и легкая куртка. Ночи здесь должны быть теплые… Хотя ему, естественно, станет зябко под утро, но, говорят, вино здесь тоже неплохое. Магловский же кошелек с небольшой суммой в местной валюте. И открытка перед глазами. Та самая, подаренная Гермионой сразу после того, как пришло письмо из Лиги, в котором сообщалось также, где будет проходить Чемпионат. Кажется, это здешний Парламент. Красиво. Как замок, выточенный из кости, плывущий по воде и отражающийся в ней. Острые шпили, тонкие линии, каменное кружево возносящихся арок. Вечерами он часто любовался этой фотографией. Ему даже больше хотелось увидеть именно отражение этого здания в водах… Дуная, да… Он почти видел, как колышутся волны реки, и по шпилям и аркам идет водная рябь.

— Что ж, будем надеяться, я достаточно хорошо представляю себе это место. — Пробормотал он себе под нос, закрыл глаза и аппарировал.

Все-таки это просто замечательно иметь друзей, работающих в Министерстве. Естественно, над всем стадионом раскинуты мощнейшие охранные чары. Меры безопасности после Войны были даже усилены. Аппарация с территории стадиона технически возможна, но все перемещения отслеживаются и регистрируются. И желательно иметь заранее полученное официальное разрешение, если вы не хотите, чтобы за вами через секунду явилась команда прекрасно обученных авроров, которая сопроводит вас прямиком в допросную для выяснения обстоятельств. Рон очень помог ему с получением разрешения в Венгерском Аврорате. «Надо будет в ближайшее время угостить его пивом…»

Мерлин, и все Основатели, как же здесь красиво! Даже лучше, чем на той открытке, она то была сделана днем. Вот только он идиот! Идиот, взявшийся из ниоткуда прямо посреди набережной! И очень везучий, надо отметить. Его появление осталось незамеченным, благо парочки туристов были достаточно поглощены великолепным видом.

Немного подумав, он решил сначала прогуляться по местным узким улочкам, а ночью уже выбраться на набережную. На улице, к которой он вышел, стремясь уйти подальше от ярко подсвеченного здания, притаился ресторанчик с местной кухней. От пряного запаха скрутило желудок и замутило. Нет уж, иначе он сразу захочет спать. Потом, может быть, сэндвич и кофе.

Здесь все было незнакомо. Он был теплым, этот город. Не только из-за того, что ночи в августе в Англии явно холоднее. Атмосфера города была теплее Лондонской, пряная, как здешние запахи. Он, наверное, побывал бы здесь еще раз. Когда-нибудь. Чтобы прогулка не ограничивалась одной ночью. Мощеные узкие улочки. В какую не зайдешь — обязательно увидишь в конце либо готический собор, либо просто величественное старое здание, возвышающееся над другими. И будто игрушечные домики рядом, не потому что маленькие, просто игрушечные. Он хмыкнул. Его путеводитель, если бы ему взбрело голову такое написать, имел бы успех разве что у Луны Лавгуд.

Еще один поворот, и он услышал музыку. Какую-то очень странную и родную, и очень британскую, если подумать. Это было неожиданно. Уличные музыканты! Вот чего ему не хватало для полноты картины из чувств и запахов. Флейта и гитара. Их всего двое, но они рисуют настоящие полотна, и выходит у них что-то непонятное, джазово-блюзовое. И как, скажите на милость, можно играть джаз на флейте? Как можно делать это тааак классно?? Музыка разливалась вокруг и текла по стройным линиям домов, отражаясь от окон и создавая блики в стеклах фонарей. Он просто стоял и слушал, забывшись. Полчаса? Час? Ветер, свободно гуляющий между домами, вдруг обжег мгновенным морозом по спине, будто лизнул ледяным языком поясницу, как раз когда звук флейты взлетел особенно высоко. Он вздрогнул всем телом. И полез в сумку, чтобы кинуть музыкантам денег. Задумавшись на секунду, он решил достать почти все. Пускай. Он ведь мог бы простоять здесь еще час, почти медитируя. И ему очень хотелось выразить свою благодарность и восторг… пусть и таким способом.

Стоящий неожиданно рядом человек в черном плаще саркастически хмыкнул. Вот чудак. Лето же. Хотя его, наверное, не беспокоит довольно прохладный ветер с реки. Ему кажется, или он краем глаза уловил ехидную усмешку на тонких губах?

— Какая примечательная щедрость, Поттер. Любите флейту? Или это еще один способ самоутверждения?

Черные волосы. Предательский отблеск нескольких серебристых нитей — когда они появились? во время суда? раньше? Крючковатый нос. Графитного цвета глаза в свете уличных фонарей. Фирменное насмешливо-надменное выражение лица. Гордый разворот плеч. «Вы совсем не изменились, профессор». Хотя нет, Снейп выглядит намного лучше. Лучше, чем когда-либо, насколько он помнил. Даже по сравнению со школьными годами. Спокойная жизнь? Спокойная жизнь у директора Хогвартса?

Почему-то сразу захотелось огрызнуться, съехидничать, и при этом еще сказать что-то умное. Вещи по сути несовместимые, если ты, конечно, не некий зловредный зельевар. Просто что-то умное?

— Люблю блюз. — Черная бровь насмешливо взлетела вверх. — Эээ, джаз..?

«Мда».

— Помилуйте, разве это блюз? Вам так нравится пользоваться умными словами, значения которых вы не знаете?

— А вы сами, профессор? Вы ведь тут давно стоите. Присматривали новый интересный объект для насмешек?

«Господи, Поттер, ну какую чушь ты несешь? Собрался тягаться в сарказме с деканом Слизерина? Кретин.»

— Я просто люблю музыку, Поттер. И, кстати, считаю, что ее нельзя ограничивать глупыми названиями. А еще я люблю старые города и уличных музыкантов. Вы вот тоже решили хоть ненадолго выйти из своего убогого квиддичного мирка и посмотреть город, как я погляжу. Сигарету?

От столь неожиданного предложения, еще и произнесенного совершенно другим тоном, чем вся остальная тирада, он даже моргнул.

Снейп достал из незаметного ранее кармана плаща, точнее мантии, серебряный портсигар, — он усмехнулся, — конечно же, с выгравированной змеей на крышке, и уже раскуривал сигарету золотисто-коричневого цвета. С очень необычным запахом, дурманящим…

Видимо, его лицо как всегда выдало его мысли.

— Мерлина ради, Поттер, они не ядовитые. Я их тоже курю, как видите.

— Вам ничто не мешает иметь при себе антидот или принять его заранее..

«Да, и это его самая заметная мечта — наконец отравить проклятого мальчика, который столько раз уже умудрился выжить».

— Ну, как хотите.

Профессор убрал портсигар.

— Хочу.

Тонкие губы тронула усмешка. Другая. Незнакомая.

Сигареты Снейпа. Странные. Терпко-горькие и сладкие одновременно. Мерлиновы яйца, это вообще табак? Почему все вокруг как нарисованное? Акварельными красками. И ноги, идущие по мощенной мостовой, вдруг стали легкими, пружинящими. Запахи города, всех его ресторанчиков разом, древнего камня, цветов на клумбах и близкой воды, кажется, стали проникать в подкорку. И запах одеколона? Холодный и горький. Ладно… На самом деле, вряд ли профессору нужен гриффиндорец под кайфом. Гарри Поттер под кайфом. Он еле сдержал рвущийся наружу смех. Это определенно может испортить отдых кому угодно. И уж тем более Снейпу. А он здесь, кстати, отдыхает или работает?

— А вы здесь …

— Общеевропейская Конференция по Редким и Не Поддающимся Обнаружению Ядам. Сегодня закрытие. Она длилась две недели, и о ней писали во всех магических газетах стран участниц, даже в приснопамятном «Придире». Хотя, за «Вестник Квиддича» не поручусь.

Какой он сегодня, однако, словоохотливый.

Нет, все-таки, это очень странные сигареты. Фигура Снейпа и окружающий пейзаж начали расплываться перед глазами. И мостовая… кажется, становится ближе.

Сильные руки придержали за плечи, не дав упасть, и резко развернули лицом к нахмуренному зельевару.

— Когда вы ели последний раз?

— Вчера утром, а что? — умудрился промямлить он.

— Мне не нужен превосходный гриффиндорский труп сегодня ночью. Давайте как-нибудь потом.

Он аж хрюкнул от смеха, при этом чуть не вывалившись из кольца профессорских рук.

— Что с вами? У вас истерика.

— Просто подумал … Что гриффиндорский труп вам как раз пришелся бы по вкусу.

— Поттер... я сильно сомневаюсь в том, что вы вообще умете думать. Пойдемте.

— Куда?

— В ресторан.

— Вы меня приглашаете в ресторан? — да, наверное, истерика. — Как романтично, профессор.

— Нет, я просто не хочу, чтобы вы отошли в мир иной прямо у меня на глазах. Передвигайте ногами, в конце концов.

А Снейп как всегда… оригинален. Из всего разнообразия ресторанов, ресторанчиков, забегаловок и кафе с восхитительной, судя по ароматам, местной кухней, он выбрал именно французский. С микроскопическими порциями, которыми так славятся французы, и дресс-кодом. И при этом их пустили, несмотря на его джинсы и футболку. Очень хотелось съязвить по поводу использования магии, чтобы заморочить маглам голову. И все для того, чтобы накормить его. Но подумав, он решил, что безопаснее будет промолчать. Тем более что всю дорогу до ресторана он активно препирался с едва ли не волокущим его на себе профессором. Потому что почти все свои магловские деньги он отдал музыкантам и совершенно не желал, чтобы его кормили за чужой счет. А отправляться в магический квартал — тем более. Но это его желание профессор, кажется, всецело разделял.

Он назло выбрал самый дорого выглядящий ресторан из тех, что им встретились?

— Мидии?

— Морепродукты полезны для мозгов. Хотя в вашем случае это не поможет.

— Вы хотите меня напоить?

К мидиям было подано белое вино. Естественно, тоже дорогое.

— Поттер, в конце концов, вам двадцать два года. И вы давно уже не мой студент. Если уж нам приходится сегодня ужинать вместе, я хотел бы, чтобы этот ужин был достойным и сопровождался достойным вином.

— А почему французская кухня, а не что-то местное?

— Потому что, салями, паприка, и копченые ребрышки навряд ли будут вам сейчас полезны, с учетом того, сколько времени вы не питались нормально. И французcкие вина мягче местных.

Мягче. Замечательно. А то, что он вообще не особо любит вино, а тем более сухое, это никого не волнует. И салями! Вдруг очень захотелось попробовать салями с паприкой. Но, платит за него всё-таки Снейп, и спорить лень. Поэтому мидии. И сыр. С плесенью. Он никогда не понимал этих буржуйских замашек, когда обычная еда приедается настолько, что начинаешь есть испорченное. Гермиона неоднократно пыталась накормить его этой гадостью и всякий раз корила его за примитивность вкуса. Всегда безуспешно. Но сегодня… с плесенью, так с плесенью. Спровоцировать профессора на очередной поток сарказма он и так еще успеет, с его-то талантами. Снейп очень долго что-то объяснял официанту, и когда им принесли еще одно вино специально к сыру, он оценил его по достоинству. Мягкое, тягучее. Ему казалось, что он чувствует на кончике языка мед, и полевые цветы и, как будто, какие-то пряности.

Когда профессор наконец решил, что достаточно хорошо накормил «гриффиндорского идиота с суицидальными наклонностями», этот самый идиот уже почти засыпал, разморенный ощущением сытости и непонятно откуда возникшим чувством почти домашнего уюта и спокойствия. При выходе из ресторана он успел мельком заметить, что официант подал Снейпу длинный бумажный сверток.

Это оказалась еще одна бутылка того самого сорта с медом и травами… ну .. ну или с их привкусом. Которую Снейп открыл, как только они вышли на набережную.

— Пить с горла, профессор? — ему ответили только легкой усмешкой и предложили сигарету.

У него снова началось головокружение. Наверное, в этом был больше виноват открывающийся взору вид, чем вино и этот непонятный табак. И он предпочел опереться о парапет, решив, что наблюдение за водой — весьма увлекательное занятие. Видимо, почти такое же увлекательное, как пристальное изучение сонных пьяных гриффиндорцев, которые вот-вот свалятся в реку под действием алкоголя и кружащей голову летней ночи. Дальше игнорировать этот внимательный — и горящий? — взгляд не было никакой возможности. Он мысленно отругал себя за глупые и почти пошлые мысли и повернулся посмотреть Снейпу в глаза.

— Поттер, вам идет одежда по размеру. И отсутствие очков.

— А .. Да, я знаю.

Неожиданно. Но приятно. Слова разлились волной томного тепла по телу. Тепла? Поразительно, что он вообще до сих пор не замерз. Чудеса это ночи продолжаются, и его покинул ставший уже почти родным внутренний холод? Еще одна глупость.

— Вы сказали, что не хотите больше играть. Почему?

— Я .. Смысла не вижу.

— А раньше видели?

— Не знаю. Нет, наверное. Просто.. Просто у меня такое ощущение, что я играю всю свою жизнь. То есть, конечно, нет. И это ощущение гораздо гораздо лучше, чем, например, чувствовать себя Избранным... Избранным для убийства, и когда ты сам ждешь, что тебя рано или поздно убьют. — Он ожидал сарказма, укола, удара под дых. Еще бы — осмелиться поплакаться Северусу Снейпу. Но он ведь сам спросил. На него смотрели внимательные черные глаза, и в них не было ни капли насмешки. А что было? Скрученная внутри пружина неожиданно начала разжиматься.

— Тогда, после войны, квиддич очень помог мне. Я ведь не знал, куда себя деть и как жить дальше. Банально звучит, наверное. Профессия аврора начала вызывать отвращение. А на квиддичном поле я мог дышать и.. и летать. А сейчас.. Я уже не получаю от игры ничего. И ничего не чувствую. Мне некуда расти. Незачем развиваться. И я снова не знаю, что делать дальше. Даже думать не хочу. Я … Я вообще иногда не знаю, зачем я. Зачем мне быть? Как не знал тогда, пять лет назад. Я же выполнил свою задачу. Выполнил пророчество. Дальше то что?!

Последние слова он буквально выпалил и понял, что задыхается. На глаза наворачивались злые слезы. Позорище.

— Апатия, Поттер. Безделье. И апатия. — Слова прошлись раскаленным ножом по сердцу, оставляя глубокий ожог. Он ненавидел холод? Каким же дураком он был. Как всегда, впрочем. — Она подобна ледяной змее. Вползает внутрь и свивает там свои кольца. Медленно, но верно. И морозит вас изнутри. И не вскидывайтесь вы так. Многочасовые тренировки не отменяют безделья ума и праздности души. Вы ненавидите дело, которое выбрали сами. Ненавидите себя и жалеете себя.

— Я себя не жалею! И тем более не ненавижу!!!

Пристальный взгляд, препарирующий душу, и он сбил дыхание. Жалеет, еще как жалеет. Ненавидит?

— Жалеете. И не хотите ничего менять. Боитесь. Хотели бы — давно бы перестали играть. И не стоит оправдывать себя тем, что прошение из Лиги не подлежит отзыву. В конце концов, когда вы оглядывались на правила, если они вам действительно мешали?

Одна едкая слезинка все-таки умудрилась совершить побег, и была стерта с его щеки горячим шершавим пальцем. Что?.. Что это было?

— Злость на меня вряд ли является конструктивным чувством, равно как и злость на себя. Сейчас вам лучше оставить мои слова как есть, и тщательно обдумать их после. Может быть, это поможет вам научиться не лгать самому себе.

— А вы? Вы то это умеете? Не лгать самому себе?

Опять эта проклятая усмешка. Неужели ему не надоедает изображать из себя этакого древнего ухмыляющегося своей мудрости и силе ящера, гордо возлежащего на груде золота? И как долго он входил в эту роль? Снейп протянул ему вино. Да, верно. Надо успокоиться. Вино раскаленной медленной волной обожгло горло. Жарко. От воды идет ощутимый холод, но ему жарко.

— Возможность говорить самому себе правду всегда давалась мне слишком дорого, мистер Поттер, слишком дорого. Поэтому, возможно, я хочу, чтобы люди знали правду о себе.

— Значит, вы пытаетесь научить других тому, чего не умеете сами? — Обида все еще говорила в нем.

— Поттер, вы понимаете разницу между неумением и необходимостью платить? — он смог только кивнуть, чувствуя, как и без того горящие щеки заливает румянец стыда. Эмоции менялись подобно цветам светофора. Так же резко и кардинально.

— Но вы правы, я действительно многого не умею. — Неожиданно продолжил мужчина, кажется, целиком и полностью погруженный в изучение замка на противоположном берегу. — Например, я не умею просить. У меня получается только требовать. И брать то, что я хочу взять.

— Люди очень не любят, когда у них что-то требуют. Или забирают силой.

— Знаю. Поэтому я научился ждать. Выгодного момента.

Они еще довольно долго молчали и курили, передавая друг другу вино. Горечь обиды растворилась в августовском воздухе и дыме сигарет. Ему сказали правду. Снейп сказал ему правду о нем самом. И о себе. Он научился ценить подобные подарки. Определенно.

— Профессор, я давно хотел спросить. — Еще один глоток вина прекрасно помогает избавиться от неизвестно откуда взявшегося в горле комка. — Те слухи о вас, что ходили по школе… — затяжка, — Я имею в виду, о том, что вам нравятся мужчины.., — глубокий вдох, — Это правда?

Наверное, все-таки не убьет — судя по предыдущему разговору. Может просто не ответить. Или послать. Как раз тогда, когда они начали нормально разговаривать.

— Мне НЕ нравятся мужчины.

Снейп взял у него бутылку и сделал глоток. Сердце пропустило удар. Глупое сердце.

— Мне не нравятся мужчины. — Взгляд искоса, из-под ресниц. Затяжка. Это оказывается эстетическое удовольствие — смотреть, как его тонкие губы и почти фарфоровые зубы — паста тоже собственного приготовления? — зажимают фильтр, как он выдыхает дым. — Я с ними сплю.

— А…

Еще глоток.

— Я не могу быть с женщинами.

— Ааа…

«Неужели?» Захлопни пасть, придурок. Он сказал то, что сказал.

Сломанная сигарета Снейпа летит в воду.

Профессор всегда великолепно владел таким взглядом. Взглядом змеи, которая гипнотизирует свою жертву, перед тем как совершить бросок. Он мысленно хихикнул над банальностью сравнения. Видимо, этот смешок отразился на его лице, потому что что-то в темном взгляде мужчины изменилось. Он .. закрывается? «Подожди!» Это оказалось так просто — протянуть руку и коснуться пальцами его уже чуть колючей щеки. Это оказалось так сложно — заставить себя поднять руку. Мгновение застыло, опаляя нервы вдруг появившимся страхом. И без того темные глаза мужчины стали, как будто, еще чернее из-за невероятно расширившихся зрачков. Ему стало жарко смотреть, глаза болезненно закрылись. Как будто, он смотрел на яркое солнце полудня, а не на мрачного и такого… совсем не отражающего свет человека. И… горло обожгло дыханием, а затем прикосновением губ и влажностью языка. Видимо, чтобы добить его окончательно, Снейп царапнул зубами бьющуюся на шее жилку, и ноги стали ватными.

И снова сильные руки поддержали, не дали упасть. Горячее дыхание с запахом вина и сигарет коснулось губ. «О Господи, да!»

Когда-то давно ему было странно слушать или читать все эти вещи о взаимной страсти, о жаре внутри и всевозможных мурашках по спине от одного только взгляда и поцелуя. Или без прикосновений вовсе, просто от знания, что тебя хотят. Потом он был готов поверить в это. Очень хотелось. Позднее же, когда пришел сексуальный опыт и опыт расставаний, ему просто становилось смешно, когда он думал о таких вещах. Смешно и очень муторно. О, безусловно, секс — это приятно, даже очень приятно. И возможно, если ты любишь своего партнера, если ты в этот момент не мучаешься мыслями о его поле, о вашем положении в обществе, о вашем будущем, то это будет еще приятней. Но чтобы так, как пишут в романах: с бабочками в животе, звездами в небесах, и мирами, разбивающимися на осколки, — или как это по вечерам в факультетской гостиной описывали семнадцатилетние, восторженно-влюбленные гриффиндорцы с раскрасневшимися щеками и нездорово блестящими глазами, размахивая тайно пронесенными бутылками со сливочным пивом и томиками со стихами — в такое он не верит. Не верил точнее.

Из горла вырвался хриплый стон, тут же заглушенный чужими губами, когда руки, сначала гладившие спину, сильнее прижали его к горячему телу профессора. Он почувствовал, что Снейп возбужден, и через силу оторвался от его губ, чтобы заглянуть в глаза. Ему вдруг стало совершенно необходимо это сделать. Мужчина напрягся всем телом и как будто что-то пытался найти в его лице.

— Ты знаешь, что будет дальше?

«Подозреваю, что умопомрачительный секс. Обалдеть…» И зачем вообще задавать такие дурацкие вопросы? Он нежно провел пальцами по сосредоточенной морщинке, залегшей между бровей мужчины, и, прикрыв глаза, снова потянулся к таким желанным губам. Как скоро ему отольется за неожиданно проснувшуюся страсть к прикосновениям к столь неприступному на вид лицу?

— Тогда пошли.

Пошли. Куда? Его аккуратно отодвинули, проявив при этом минимум эмоций.

Они же просто идут по улице. Просто идут и курят. Проклятый Снейп! Он столько не курил за всю жизнь, как за эту ночь. Да и за зельеваром такого раньше вроде бы не водилось. Хотя курение в Хогвартсе запрещено, да и редкость это для волшебников. А что профессор делал в свое личное время в своих покоях — он знать никак не мог. Они идут, не касаясь друг друга и даже уже не смотря друг на друга, но почему же тогда его почти лихорадит? А еще терзает странное чувство, что его заманили в искусно расставленную ловушку. Почему?

— Что такое, Поттер? Вы передумали? Давайте решим это сейчас, а не когда окажемся в номере. — Невыразительное лицо, почти бесцветный и сейчас глухой голос, напряженная спина.

Какое там передумать? До отеля бы дойти. Интересно, Снейп в таком же состоянии? По виду не скажешь. Но много ли вообще можно сказать по его виду? Ну, кроме того, что подобная отстраненность скорее всего означает только то, что бывший шпион снова одел маску. Он ухмыльнулся, представив, что профессор мучается сейчас таким же нетерпением. Почему, собственно, нет? Вон он как руками по спине скользил, и тяжело дышал. Пальцы, держащие сигарету, чуть подрагивают? Да, он тоже.

— О, нет. Ну что вы, профессор. Я, наоборот, рисую себе дальнейшие крайне приятные перспективы. Просто, согласитесь, это все же довольно неожиданный для меня поворот событий. А как далеко нам собственно нужно идти?

— Как минимум до того места, где можно аппарировать, не привлекая внимания туристов.

Ох уж эта педантичность... А страстно целоваться посреди набережной значит можно?

Они еще раз свернули, и Снейп резко притянул его к себе. Низ живота тут же свело сладкой судорогой. И закружилась голова. И мир вокруг. Они оказались под аркой — о, Мерлин! — еще одного игрушечного домика. Сколько же их тут? Кажется, в этом части города еще ветренее. Они на холме? В конце широкой улицы расположился явно дорогой отель.

Отель. Магловский. Так профессору, видимо, спокойнее. Где тебя никто не знает. А ему тем более. Портье за стойкой окинул их заинтересованный взглядом, но больше ничем своих мыслей не выдал. Его явно слегка пришибленный вид, красные пятна на щеках и даже отстраненность второго мужчины — все это наверняка представляло собой интересную картину и оставляло мало простора для размышлений. Снейп при этом вел себя так, как будто находился на заседании Визенгамота, причем в качестве судьи. Помилуйте, а зачем вообще они сюда пришли?

Лифт. Зеркальные панели внутри. Слишком вычурно. Он зашел вовнутрь и, подняв взгляд, встретился с его глазами. Чернота и пустота, застывшее лицо. С таким видом на казнь идут, а не в постель. Ладно. Посмотрим.

Когда они зашли в номер, он уже собирался резко обернуться и проверить на прочность эту чертову маску, но его опередили. Как только за Снейпом закрылась дверь — он услышал щелчок замка — сильные руки тут же схватили его и притянули ближе. По спине продрало резким холодом, а потом горячие губы чуть тронули шею, язык коснулся мочки уха, и он глухо застонал. Порой ожидание распаляет не хуже самых жарких прелюдий. Это было воспринято, как сигнал к атаке. Его резко развернули. Или он сам? Какие все-таки жесткие губы. Может, он был отчасти прав, думая, что они умеют только усмехаться? Он первый начал расстегивать одежду Снейпа. Чертов сюртук. Проклятую рубашку. Почти отрывая пуговицы. Пока другие руки лихорадочно гладили его поясницу, сжимали ягодицы. Он почувствовал эрекцию Снейпа сквозь, сразу ставшую такой лишней, одежду. И из груди вырвался резкий выдох, почти перешедший в уже болезненный стон, когда тот надавил пальцами между ягодиц и потом скользнул еще дальше. Рука тут же отстранилась. Миг — и его запястья зажаты, а черные, но теперь отнюдь не холодные, глаза жадно изучают лицо.

— Уверен?

— Профессор, вам не кажется, что спрашивать об этом сейчас уже, мягко говоря, поздновато. Если мы сию секунду не попадем в постель, клянусь своим факультетом, это случиться прямо здесь. И инициативу возьму я.

— Посмотрим, Поттер. Посмотрим. Только, может, соблаговолите для начала не называть меня профессором, когда мой член упирается вам в живот?

— Ну, вы же называете меня Поттером.

— О Мерлин! Просто заткнись.

— Ну так заткни меня.

«Браво, Поттер! Ты стал мыслить и говорить как герои дешевых рома…»

Он так и не понял, как они добрались до кровати, и как он лишился рубашки. Как и когда он успел сорвать сюртук и рубашку со Снейпа. Тот, казалось, хотел просто смять его своими руками, не лаская даже, почти причиняя боль, заявляя свои права, оставляя следы укусов по всему телу. И это было так ... восхитительно. Он не оставался в долгу, впиваясь как всегда обломанными об метлу и потому острыми ногтями в такую, оказывается, нежную на ощупь кожу и царапая спину почти до крови, проникая пальцами под брюки, сжимая упругую плоть. Наверное, в своем агрессивном безумии они со стороны больше походили на двух сцепившихся волков-одиночек. Да они и были двумя изголодавшимися хищниками. Но… Только ли голод бросил его в объятия профессора? Он знал, что нет. Он так давно этого хотел. А Снейп?

Снейп поймал губами его сосок и скользнул по нему языком, а затем мгновенно, но сильно прикусил.

— Ааааххмнн!!!!

Тело резко дернулось, но его крепко держали за плечи. Если так продолжится и дальше, то он кончит еще до начала собственно действа. Ну, или рехнется еще раньше. Он потянулся к брюкам профессора и, ломая молнию дрожащими пальцами, начал их расстегивать.

— Не сейчас. Я все сделаю сам. — Остановили его хриплым голосом.

Все-таки Северус Снейп, бывший декан Слизерина, оказался конченым садистом. Как ему, впрочем, и полагалось. Теперь оба его запястья были зафиксированы над головой одной рукой зельевара. Второй он ласкал его. Мучительно медленно, периодически останавливаясь, поглаживая большим пальцем головку. Или просто скользил ладонью по животу и груди. И это тот самый человек, что набросился на него в прихожей? И как, кстати, занимаясь только зельями, можно оставаться в такой физической форме?

— Сделай же уже что-нибудь! — возбуждение стало болезненным. Проклятые жесткие пальцы как будто медленно пытали, наслаждаясь процессом. Он бы многое отдал за то, чтобы Снейп хоть немного сжал их.

Тихий смешок, и его руки на свободе. Он глубоко вдохнул и не смог выдохнуть. Горячее дыхание обожгло давно перевозбужденный член, а потом его обхватили губы, и по стволу заскользил язык. «Нууу нельзя же так резко, в самом деле!» Снейп сделал всего несколько быстрых движений, пропустил его в горло, и он кончил, задыхаясь, безуспешно сдерживая стоны, вцепившись в его черные волосы.

А затем его, разомлевшего и расслабившегося, перевернули, и палец, смазанный слюной и его же спермой, быстро проник внутрь. Вся было навалившаяся сонливость тут же слетела, неожиданное проникновение вызвало легкое жжение, но он лишь дернул бедрами навстречу. «Ну же!» Ему не дали нанизаться до конца.

— Тише, тише. Ну что ты, в самом деле. — Непривычная мягкость в голосе и губы, скользящие по лопаткам. Очень нежно. Почти невесомо прихватывающие кожу по контрасту с предыдущими ласками на грани агрессии.

Снейп довольно долго и тщательно растягивал его, неизвестно откуда достав дополнительную смазку, касаясь простаты, покрывая поцелуями спину и плечи, гладя другой рукой ягодицы. А ему хотелось, чтобы его просто быстрее нанизали на член. Возбуждение было таким сильным, как будто это вовсе не он только что кончил Снейпу в рот. Он кончил Снейпу в рот! Позвоночник пробило током. Он начал яростно двигаться навстречу и требовательно стонать, рукой в отчаянии потянувшись к члену. Но его остановили.

— Сейчас, сейчас мой хороший, потерпи еще немного. — Ироничный смешок. И как он может так разговаривать сейчас? Когда у него тоже давно стоит как каменный? Да еще по-прежнему зажатый тесными брюками. Он зарычал и снова дернул бедрами, нанизываясь на пальцы, и чуть не взвыл, когда они вышли из него.

Он слушал, как Снейп с легким шелестом снимает брюки и белье, и представлял, как тот готовит себя. Между ребер бешено заходилось сердце. «Как девственник, черт возьми». И тут его накрыло сверху неожиданно прохладное гладкое тело, и он почувствовал давление головки у входа. «Да, Да! Сейчас!»

— Теперь ты понимаешь, Гарри. Ты всегда хотел этого. Я ведь прав?

«Да, черт возьми, конечно же, ты прав! Только двигайся!»

Сцепив до боли зубы, он чувствовал, как Снейп, крепко зафиксировав его бедра, медленно входит в него. Слишком медленно. Вошел до конца и остановился, прижавшись грудью к его спине и поглаживая его, дыханием щекоча разгоряченную кожу.

— Двигайся же ты, наконец...

Боль в лопатке от укуса несколько охладила и успокоила бешеный ритм сердца, а потом Снейп резко вышел и снова вошел на полную длину. Из легких выбило весь воздух. Все. Теперь его никто не будет щадить. Сам напросился. В него входили резко, на большой скорости. Мгновение боли. И удовольствие. Яркое. Мучительное. Совсем другое. Совершенно не похожее на… Оно просто обрушивается на тебя. Как снежная лавина, погребая под собой. Правда, при этом очень жарко. Он снова потянулся рукой к члену, и ее снова перехватили, сильно сжав запястье.

— Не сейчас.

«О Мерлин, а когда?!»

Тяжелая ладонь надавила на лопатки, заставив наклониться еще ниже и выгнуть спину, лечь лбом на локти. Жесткие пальцы больно сжали сосок, вырвав всхлип, затем погладили мошонку, и снова скользнули на член. «Да, да, Господи! Да!» И Снейп замедлился, а потом полностью вышел.

Ему захотелось выругаться, но получился только обиженный стон. Опять легкие поглаживания. Еще чуть-чуть, и просто поедет крыша. Секунда — минута? — ожидания, и снова резкий толчок. Теперь это больше похоже на удары. И эта божественная рука. И хриплое дыхание над ухом. Еще немного …

— Гарри…

Его накрыл яркий оргазм, вышибив из глаз слезы. Ноги превратились в желе, и он почти упал. Сильные руки удержали его, сжали до боли бедра, и краем сознания он почувствовал, какими лихорадочными и беспорядочными стали движения Снейпа. Он смог протянуть руку, изогнуться и коснуться его подобравшихся яичек. Это стало для Снейпа последней каплей, и он кончил с глухим стоном. Последнее прикосновение губ к мокрой спине, и они повалились на скомканные простыни.

Оказывается, это очень приятно, вот так в ночи прямо в халате упасть в широкое кресло и медленно потягивать вино. В номере нашелся прекрасный бар с местными очень душистыми винами. И так приятно наблюдать, как Снейп, только что вышедший из душа, стоит у окна и задумчиво смотрит на город. Этот эстетствующий ублюдок наверняка специально выбрал отель на вершине холма, потому что из окна открывается умопомрачительный в своем великолепии вид на старый город. Ну что же, спасибо ему, он будет помнить это всю свою жизнь. Помнить как это — курить, разглядывая его стройное и все-таки неимоверно белое тело, залитое светом луны и огней города, прикрытое только полотенцем вокруг бедер, чувствовать истому в теле после отличного секса. Белое полусладкое. Снейп. Дым. И луна. Кто бы мог подумать, что это будет самым прекрасным моментом в его жизни. Он фыркнул.

— Профессор Снейп, вы что-то говорили о продолжении?

— Поттер, вам никто не говорил, что когда люди доходят до секса, они называют друг друга по имени? Или это отражение ваших тайных желаний?

— О, вы абсолютно правы насчет желаний. Правда, я всегда мечтал, как сам трахну своего любимого профессора зельеварения. А вовсе не наоборот.

«Любимый профессор зельеварения» посмотрел на него, выгнув бровь, и ничего не ответил, что он счел за некий карт-бланш. А затем, затушив сигарету, подошел к нему. Взял бокал из его рук и сделал щедрый глоток.

— Вы, мистер Поттер, безусловно, обладаете острым языком и примечательной наглостью. Но при этом редко переходите к делу.

Это невыносимо. Белоснежная кожа под пальцами. Кажется, чуть сдавишь — и синяки. А они и будут. Вон, на бедрах уже проступили красные пятна. Тяжелое, почти надрывное, дыхание и распахнутые черные глаза. Обжигающая теснота. Едва слышный низкий стон. Он не выдержит! Судорога прошла по телу, и он с мучительным всхлипом кончил. Сил хватило только на то, чтобы разжать судорожно сведенные на бедрах Снейпа пальцы и медленно опуститься на него, а не упасть со всего размаху. Когда он очнулся, то понял, что его гладят по спине. Почти трепетно, со сдержанной лаской. А между их животами зажат по-прежнему возбужденный горячий член Снейпа.

Медленно, тягуче, как вино, которое они пили, теплая вода плавно обегала плечи. И руки, скользящие по плечам, по спине. Он мог только, склонившись, опираться на стену руками, больше ни на что его уже не хватало. В какой-то момент Снейп повернул его, прижал к кафельной стене спиной и заставил обнять себя ногами.

— Смотри на меня. Не закрывай глаз.

И снова медленно. Сводя его с ума. Бережные поцелуи в уже давно саднящие губы, или неожиданные укусы почти до крови. Глаза в глаза. Он, наверное, хотел бы, чтобы это продолжалось еще дольше. Как можно дольше. И плевать на задеревеневшую спину и уставшие ноги. Но, может быть, у них еще будет время? Потом? Определенно. Так хотелось поверить в это. Он сократил внутренние мышцы, и послышался приглушенный стон, Снейп начал двигаться быстрее. Рука на члене вызвала дрожь в теле. Нет, он больше не может! Но сильные движения внутри, постоянно задевающие простату, сделали свое дело. По позвоночнику снова начала подниматься жаркая волна. Движения Снейпа стали почти хаотичными, по плечам пробегала дрожь. Хриплый шепот:

— Кончи, Гарри, кончи для меня еще раз. Вместе со мной…

«О, Боже!»

Тело пробила стрела острого наслаждения. Настолько острого, что гаснущее сознание только мельком уловило проказливую мысль об очередном богохульстве за эту ночь. И он провалился в блаженную тьму.

— Гарри…— тихий голос вырвал его из полудремы. Он лежал на полу душевой в объятиях Снейпа и медленно приходил в себя.

«Мда, и не надо вешать самому себе лапшу на уши, что дело только в усталости».

Он почти спал, пока они наспех еще раз ополоснулись. Точнее, это Снейп его мыл и вытирал огромным гостиничным полотенцем.

А когда они, наконец, вернулись в кровать, и его заключили в тесное объятие — пришло блаженство. Они лежали лицом друг к другу, и он гладил жесткое лицо зельевара. Сон почти отступил перед … перед чем собственно? Грудь сдавило от давно забытого щемящего чувства. «Давай, ты обойдешься без размышлений. По крайней мере, пока». Он покрывал поцелуями лицо и чувствовал, как руки зельевара все сильнее сжимают его плечи. А потом затих, последний раз коснувшись губами его лба, пытаясь успокоить опять участившееся дыхание и наблюдая. Дрожащие ресницы, морщинка между бровей, напряженность в каждой черточке такого, оказывается, красивого и надменного лица. Что происходит? Ведь происходит же. Он коснулся пальцами губ, легонько погладил. И понял, что сейчас уснет, несмотря на волнение. Веки стали очень тяжелыми, и глаза закрылись сами. Все-таки, двое суток без сна давали о себе знать. «Нет, нельзя…»

— Гарри.., — он даже не услышал это, скорее почувствовал движение губ, попытался открыть глаза и напрячь слух, — Я … люблю тебя ...

Бесконечное мгновение абсолютной тишины. Даже звуки города и ветра пропали, растворились в сказанных словах, в их невозможности, нереальности. Видимо, Снейп понял, хоть и с небольшим опозданием, что произнес, пусть и почти беззвучно, и сразу как будто весь одеревенел. А он боялся даже вздохнуть. ОН правда ЭТО сказал? Ведь сказал же. Какие жесткие плечи под руками… Нужно что-то ответить, сделать, иначе этот, на самом деле очень ранимый, мужчина опять закроется, уйдет. Нет, не что-то — а то, что нужно. Он смог только притянуть ближе, попытаться размять плечи, гладить волосы, перебирать их, пропускать между пальцами. Что-то сказать?.. А что он должен сказать? «Профессор, я … я не знаю, что вам ответить… Это все так неожиданно… Я давно хотел вас, но любовь… » Губы искривила усмешка. «О, да, именно так. Срывающимся тоненьким голоском. Браво, Поттер!»

Какие у него гладкие волосы, тяжелые, мягкие, такие обычно быстро грязнятся. «Сальноволосый ублюдок, да…» Было бы так всегда. Он мог бы вечно просто вот так лежать, обнимать его и перебирать шелковистые волосы. И чтобы не нужно было никуда уходить, никогда. Возможно, так и будет. Если один болван наконец соизволит расцепить как судорогой сведенную челюсть и скажет хоть что-то. Возможно, это будет не совсем правда. Пока что. Пусть.

— Да, я тоже …професс… Северус. Я .. тоже…

Его дыхание глубокое и мерное. Он заснул? «Поттер — ты и-д-и-о-т.»

Каждую ночь вот так, с ним. Например, уткнувшись лицом ему в грудь и вдыхая горьковатый запах его тела, слушая сердце. Или вот как сейчас, прижавшись, кожа к коже, как идеальное дополнение друг друга, рассматривая его лицо… Наверное, это было бы приятно. Нет. Волшебно. Вот только спать так все-таки сложно, и тело совсем затекло. Надо осторожно повернуться в кольце рук и прислониться спиной. Он обязательно ответит. Завтра. Если Снейп, конечно, вспомнит. Точнее, если не убьет сразу, как проснется. Ну, или после подобных слов, или... Вполне ведь может. Хотя … Пора, наверное, прекращать думать школьными стереотипами. Он улыбнулся. Мужчина вздрогнул во сне и через мгновение притиснул свою добычу ближе к себе, почти выдавливая остатки воздуха из груди.

— Я понял, ты всегда мечтал меня задушить.

Завтра.

— Спокойной ночи, Северус.

«Почему это в голове с утра пораньше кто-то играет в пинг-понг??»

И опять это чертово солнце. Голова же раскалывается. А тут еще глаза обжигает злыми яркими лучами даже сквозь веки. И спать хочется дико. И щеку печет. Какого, собственно, тролля? Он же лично задернул шторы, чтобы встающее солнце не мешало спать? С утра пораньше? И сколько сейчас времени?..

А у команды еще по расписанию конференция в три часа дня, уже в Лондоне… А он … Мерлиновы яйца!

Его подбросило на кровати, и он диковато оглянулся. Шторы на окне во всю стену раздвинуты так, чтобы солнце в определенное время резануло по глазам спящего на кровати. Часы под старину на стене показывают пятнадцать минут третьего. И никаких следов пребывания Снейпа в его же номере. Кроме все тех же штор. Ни бутылки на столике, ни бокала, ни полотенец на полу, которые они вчера скинули уже в спальне. Естественно, он не найдет ни намека на записку или что-то подобное. Ничего. «Научиться не врать самому себе, да?»

— Ублюдок. Хоть бы сигареты оставил…

Like staring up at infinity…

Все четыре года с покупки этого дома он возвращался сюда с радостью в сердце, ему всегда становилось здесь теплее и спокойнее. Когда он только подыскивал варианты своего будущего жилища, ему хотелось чего-то простого и уютного, и да, возможно, чем-то похожего на Нору. И все же, он не принял предложение миссис Уизли переехать к ним насовсем, а не просто иногда приезжать погостить. Но нашел этот дом на окраине леса близ одной из многочисленных шотландских деревушек. Совсем недалеко от Хогвартса, если подумать. Дом был старый, но крепкий, с богатой историей. Жившая в нем несколько поколений семья, покинула Англию еще во время первого восхождения Волдеморта. Но стены, отделанные дубом, казалось, хранили эхо предыдущих дней, смех детей и любовь. И ему было совсем не одиноко в довольно большом доме, видимо, подсознательно, после детства, проведенного в чулане, ему хотелось больших пространств.

После покупки, заручившись поддержкой Гермионы, он убрал часть стен внутри и кое-что переместил, и дом после перепланировки будто пронизывало солнечным светом насквозь. Здесь всегда было спокойно, всегда радостно той тихой радостью, что греет изнутри. Даже когда они с Джинни недолго пытались жить вместе, и почти каждый день заканчивали — нет, не ссорами — а просто новым витком отчуждения и понимания, что ничего не выйдет. Даже когда он перестал чувствовать игру. Даже после вытягивающих все силы и чувства судебных заседаний. Даже после того, как понял, что хочет самого мерзкого ублюдка на свете, которого наверняка никогда больше не увидит. Даже тогда этот дом был его отрадой.

Не в этот раз. Внутренний холод вернулся, казалось, усилившись во стократ. Он часами смотрел в окно и гонял скомканную бумагу по столу. Хотелось издеваться над самим собой, насмехаться. Подумаешь. Подумаешь! Хороший секс и только. Прогулка по набережной, чертова уйма скуренных сигарет и адское похмелье на утро. Воспользовавшийся им Снейп. Он же сам сказал, что спит с мужчинами. Они ему не нужны. Он с ними просто спит, снимает напряжение. И он, Гарри Поттер, ему тем более не нужен. Подумаешь. Просто щемящее чувство, разрывающее грудь. И желание покрывать поцелуями строгое лицо. Просто умопомрачительный секс. Просто Снейп… И его слова перед сном.

Он швырнул бумажный комок в стену и вцепился в волосы. Хватит уже в конце концов заниматься непонятно чем и бесконечно накручивать себя. Жизнь не остановилась. Она идет дальше. Бежит. И спотыкается. И…

И в залитое закатным солнцем окно стучится крупная рыжеватая сова. Письмо? От кого? Рон и Гермиона недавно наконец-то получили совместный отпуск, и Герми тут же утащила любимого мужа в старую Европу, естественно, в тур по тамошним библиотекам. Он улыбнулся, представив возмущающегося несчастного Рона.

Желтоватый пергамент, прикрепленной к лапке совы, заставил вдруг его сердце быстро забиться. Последний раз, когда он чувствовал нечто подобное … тогда в дом Дурслей в первый раз принесли письмо из Хогвартса. Чуть подрагивающими руками он отвязал письмо и, не глядя больше на сову, кинулся к столу. Читать. Та обиженно ухнула и улетела.

Зеленые чернила. До боли знакомый почерк. Сколько же замечаний было в свое время написано на полях его сочинений. Он чуть не уронил свиток.

ПИСЬМО СНЕЙПА:

С.Т.Снейп.

Каким ровным почерком все это было написано. Даже ровнее чем обычно. Буквы ложились на бумагу идеальным строем. Как будто солдаты на магловском военном построении. Ни намека на нервозность, вот только … если бы автор письма нажал на перо чуть сильнее, он просто прорвал бы пергамент.

Его разобрал дикий хохот. Гарри Поттер сидел в своем любимом красном бархатном кресле и смеялся. Как больной. Он просто умирал от смеха, мотал головой и царапал обломанными ногтями полированные ручки. По щекам струились слезы.

Минут через двадцать истерика закончилась, и он медленно поднялся. Дошел до комода. Достал ту самую бутылку почти драгоценного огневиски, что подарила ему Гермиона еще на Рождество, а у него все не было времени и повода ее открыть. Открыл, щедро хлебнул с горла и вернулся к столу. Там сделал еще пару больших глотков и начал писать ответ. Возможно, это было самое сумбурное и глупое письмо, какое когда-либо писал магл или волшебник. А еще, это уж точно было самое грубое, хамское и вообще ужасное признание в любви в истории этого мира. Написанное самым корявым почерком на свете, с пятном драгоценного огневиски где-то посередине. Снейп оценил бы и убил бы его на месте за такие растраты.

ПИСЬМО ГАРРИ:

Гарри.

Обратный портключ на действие и слова. Когда-то очень давно ему крайне понравилась эта новая шутка Фреда и Джорджа. Которую они, тем не менее, так и не запатентовали, посчитав слишком опасной. Подумать только — здравый смысл. Но ему понравилась шутка настолько, что он даже попросил объяснить механизм действия и наложения чар. Снейпу стоит лишь провести по письму рукой и произнести его имя, очень тихо, хоть одними губами, и его выбросит прямо к ногам самого вредного в мире зельевара. Это ведь так естественно — провести рукой по письму от любимого человека, особенно когда тебе плохо. Ведь естественно? А если он этого не сделает… что ж, значит, в том его послании была правда. И все это не имеет значения. И он просто будет жить дальше. Ведь будет же?

Он вызвал почтовую сову и привязал к лапке письмо.

— Отнеси это директору Хогвартса, профессору Северусу Снейпу. — Сова смотрела на него очень подозрительно и с каким-то почти родным ехидным выражением в янтарных глазах. — Что ты так смотришь на меня? Я не пьян. — Наглая птица недоверчиво ухнула. — И нет, я не псих. Лети. Вот деньги. Ответа ждать не надо.

«Нет, Поттер. Ты псих. Тебе мерещатся усмехающиеся совы, и ты с ними споришь, и вообще… где виски???»

Он сидел в кресле и тупо смотрел на стену. На что-то большее Гарри Поттер, гребаный спаситель гребаного магического мира и гребаный лучший ловец в квиддиче этого же мира, последние двадцать четыре часа был просто не способен. Давно выпитая до дна бутылка тоскливо лежала под креслом. За эти сутки он изучил все узоры на этой самой стене и теперь наблюдал, как пылинки медленно составляют на ней новые в свете заходящего солнца. Наверное, это и называется медитацией. Наверное, ему уже не выйти из этого состояния. И он останется так сидеть навсегда. С вечным холодом, гложущим изнутри. Наивно было думать, что он сможет как-то жить дальше. Зато он сможет медитировать. И мерзнуть.

Сначала в его голове роились тревожные и страшные вопросы. И он носился по квартире, роняя все вокруг. Не слишком ли жесткие он поставил условия на портключ? Не слишком ли много грубостей и глупостей написал? Не слишком ли много позволил себе? Но ведь его же по-другому не пробьешь!!! А вдруг Снейп даже … даже любя его, не сделает того, что нужно, чтобы активизировать ключ. Вдруг он и наедине с собой не снимает маску? Вдруг, это и не маска вовсе, и он ошибся? Во всем как всегда ошибся. Он же Поттер.

Ага, как же, ошибся… Нет, невозможно. Невозможно. Он уверен! А может, этот жест на самом деле не так естественен, как ему казалось? А может, Снейп вообще не прочитал его письмо? Просто взял и выбросил?

«Меееееееерлиииииин! И все Основатели Хогвартса!»

Потом пришла пустота, и вернулся на свое место липкий холод, и узор на обоях, казалось, впечатался в подкорку головного мозга. Не было никакой ночи. И никакого блюза.. джаза на флейте тоже не было. Были и есть только пыльные обои.

И, наверное, нужно лечь спать. Хоть попытаться. Все равно ничего он уже изменить не может. Что толку сидеть дальше?

Он начал медленно подниматься из кресла, с трудом управляя занемевшим телом, когда его резко дернуло вверх в пустоту и закружило. В ушах надрывно взвыл ветер. Желудок скрутило жгутом, а сердце забилось в бешеном ритме. Он… Снейп … Северус сделал это.

Он рухнул на толстый ворсистый ковер, спасибо, что не на голый пол, и ошарашено помотал головой. Муть от перемещения уходила очень медленно. Снейп сидел, откинувшись на спинку директорского кресла, отодвинутого от рабочего стола, и внимательно смотрел на него. Внимательно? Не насмешливо? Не презрительно?

— Поттер.

Какой у него усталый и тихий голос. Настолько усталый, что даже не слышно извечного сарказма.

— Поттер. Вы болван. Нет, вы дважды болван и идиот. Во-первых, ни один портключ, даже такой особенный и с обратным принципом действия, даже сделанный по технологии паршивцев Уизли не сработает в Хогвартсе. Если только его специально не активирует директор школы. — Снейп сделал ударение на слове «специально».

К щекам мучительно жарко прилила кровь. «Гермиона… я прочитаю историю Хогвартса, если конечно не умру сегодня со стыда.»

— А… эм… ну вы же активировали…

— А во-вторых, — перебил его Снейп, — когда маг хочет, чтобы его чары не обнаружили, то хотя бы пытается их скрыть. А не делает так, чтобы бы их было видно за километр. Узнали у Уизли умное заклинание и замечательно, а выяснить все детали — это не для вас? И мисс Грейнджер рядом не оказалось? А, ну вы же у нас спортсмен, не маг. Вам думать не к чему.

Нет, он не просто идиот — он невероятный идиот, самый большой идиот из всех идиотов на свете! Нет, вовсе не потому, что так топорно сделал этот несчастный портключ…

Черт, как горят уши и щеки. Желудок все еще возмущен столь грубым обращением.

«Я, конечно, наивный идиот. А ты?.. А ты опять решил просто унизить меня, и только поэтому вызвал? У тебя синяки под глазами, и еще более бледное, чем обычно лицо, но ты решил развлечься? Снять напряжение?»

«Я не верю».

— Профессор, я …

— Помолчи.

Устало. Как-то даже бесцветно. Закрытые глаза. Расслабленный лоб. Расслаблен настолько, что не видно даже той самой морщинки, обычно глубоко пролегающей между бровей. Он смирился с чем-то? Или на что-то решился?

— Потте…

Голос сорвался, точнее потух. А ему показалось, что сердце вдруг перестало биться.

— Гарри…

Белые пальцы вцепились в резные ручки кресла, чуть не ломая их. Да. Скорее сломаются ручки кресла, чем его пальцы. Еще одна иллюзия? А лицо такое же расслабленное, лишь чуть подрагивают веки.

— Я…

Подойти к нему ближе, еще немного и можно будет склониться и поцеловать бледный, почти прозрачный лоб. Есть ли в этом человеке кровь? Он позволяет. Он даже не открывает глаз.

— Я…

— Да, Северус. Я тоже.