Встретиться вновь

Казалось, предрождественская кутерьма охватила весь мир: люди толкались, торопились, бежали куда-то, превращая свежевыпавший снег под ногами в вязкую серую жижу. Мина, погруженная в свои мысли, не замечала ни огней на елках, ни разукрашенных в пух и прах витрин, ни Санта-Клаусов, хмурых и усталых после десятка корпоративов.

— Счастливого Рождества, мисс Спенсер! — Брайн протягивает помятую коробочку в красной фольге с золотыми шариками. От чего-то, глядя на этот подарок, в груди все предательски сжимается.

А по радио звучали рождественские гимны, таксист бодро подпевал дуэту, поющему о любви под снегом.

— Едете к родным, мисс? — Мина отрицательно покачала головой. — Вот и мне не придется в этот раз отпраздновать с семьей, работаю в сочельник…

Водитель попался на редкость словоохотливый и за полчаса, что они стояли в пробке, успел рассказать и о жене, и о пятерых сорванцах, и о родителях, которые жили в пригороде Честерфилда, и о семейных ужинах по четвергам у тещи, и об этой самой теще…

Девушка слушала и кивала, когда требовалось, или сокрушенно качала головой. От этой ни к чему необязывающей болтовни топился кусочек льда в ее душе, и становилось как-то по-домашнему тепло.

Аэропорт Хитроу был похож на растревоженный улей: сотни самолетов, улетающих в разных направлениях; залы ожидания, забитые до отказа пассажирами и багажом, громоздившимся безобразными грудами в проходах; очереди и давка в зонах регистрации…

Мина с трудом протиснулась к одинокому пластиковому креслу, кое-как пристроила небольшой чемоданчик у ног и села. В зале стоял такой гвалт, что у нее, учителя начальной школы, имеющего стойкий иммунитет к шуму любой громкости, разболелась голова. Чтобы хоть немного отвлечься, она раскрыла небольшую книжицу в мягком переплете, коих в избытке можно было найти на любом уличном лотке. Регистрацию на ее рейс еще не объявили, поэтому можно было насладиться чтением. Но то ли роман был скучен, то ли шум отвлекал, но читать совершенно не хотелось, и Мина начала разглядывать людей в толпе. В этот момент она и столкнулась со взглядом холодных голубых глаз, от чего внутри все перевернулось, сердце подпрыгнуло и ушло куда-то в пятки. Так хотелось вскочить и бежать навстречу этому взгляду…

— Как же я рада вас видеть! — кудрявая девчушка бежит на встречу двум мальчишкам, бросается на шею патлатому темноволосому в очках и заворожено смотрит в ясные, искрящиеся неподдельной радостью, голубые глаза другого.

Что это было? Картинка из прошлого? У нее не было прошлого, только настоящее и будущее. Хотя будущего тоже не было, Мина привыкла жить одним днем и не строить планов. Только в этом году чуть-чуть изменила себе и позволила помечтать об отпуске.

— Мы всей семьей едем в Рим, там живут мои дядя и тетя. Мисс Спенсер, а где вы собираетесь справлять Рождество? — интересуется Симонии, шустрая, острая на язык итальяночка.

— Поеду к бабушке в Эдинбург, — на ходу отвечает Мина, хотя прекрасно понимает, что лгать — непедагогично. Хотя почему лгать? Можно взять и отправиться в Эдинбург, даже если никакой бабушки у нее нет.

* * *

— Ми, — это чудное прозвище придумал их математик Рейнхард Готфри. С ним и Доминикой Смайлс, учительницей пения, Мина подружилась еще в первый год работы в школе святого Франсиска в южном пригороде Лондона. Вот и получилось — До, Ре, Ми. — Мина, приходи к нам на рождественский ужин. Я хочу познакомить тебя с родителями, — предлагает Эдвин, долговязый блондин, преподаватель английской литературы и бой-френд, по совместительству, лениво наблюдая, как девушка застегивает лифчик.

— Я еду в Эдинбург, — отвечает она, натягивая колготы. Все решено еще после ужина с До и Ре. В конце концов, отпраздновать Рождество в этой фанерной коробке, громко именуемой квартирой, она всегда успеет. — Кроме того, я морально не готова к знакомству с твоими родственниками.

— Мы встречаемся уже год, а ты… — обижается молодой человек и отворачивается к стенке, как маленький надувшийся ребенок.

— Ну же, Эд, — нежно треплет его по взъерошенному затылку девушка, — я обязательно встречусь с ними на Пасху. Честное скаутское!

Он целует ее долго, протяжно, мокро. Мина закрывает глаза, и вспоминается другой поцелуй, быстрый, порывистый, страстный. Тело, прижатое к холодному шершавому камню, и глаза, родные голубые-голубые…

Она снова искала в толпе эти глаза, тот взгляд из прошлого… Прошлого, которого у нее не было.

Семь лет назад она пришла в себя после ужасной автомобильной катастрофы, в которой погибли ее родители, сестра и брат. Она же очутилась в госпитале с пробитым черепом, множественными переломами и девственно чистой памятью. Мина не помнила о себе ничего, даже имени. В неполные восемнадцать она училась заново ходить, пользоваться столовыми приборами, разговаривать. Но весь год, проведенный в реабилитационном центре, изо дня в день, каждую свободную секунду читала, поглощала книги пачками. Так что никто и не удивился, когда девушка с легкостью поступила в колледж и закончила на год раньше сверстников. Только о своем прошлом она так и не вспомнила, хотя врачи в один голос уверяли, что ни сегодня–завтра память восстановится. Вместе с тем, время шло, а воз и ныне там. По ночам ей снились цветные сны такие реальные, но более всего похожие на сказку. Когда она рассказала о них своему психиатру, тот лишь пожал плечами, уверяя, что сновидения — вещь туманная, а учитывая ее неуемную фантазию, и вовсе бесполезная, и выписал очередную порцию транквилизаторов.

Так она и жила: с раннего утра по вечера пропадала на работе, изредка гуляла по магазинам, сидела в баре с До и Ре, а по средам и субботам встречалась с Эдвином. И никогда не позволяла себе мечтать, до того момента, пока не решила поехать в Эдинбург.

Девушка хорошо поставленным голосом объявила о начале регистрации на рейс 285 «Лондон — Эдинбург», Мина подхватила чемодан и отправилась в конец очереди, все так же думая о незнакомце.

* * *

Он все хорошо продумал, еще тогда, семь лет назад, когда стало ясно, что битва за Хогвартс проиграна. Вернее еще раньше, в ту Рождественскую ночь, проведенную в «Ракушке» у Билла и Флёр. Война — такая штука, что всегда надо иметь запасной вариант, если все вдруг пойдет не так. Что собственно и случилось, когда Гарри, не сказав друзьям ни слова, отправился в одиночку в Запретный лес. Казалось, время остановилось, когда его обезображенный труп вынес Хагрид. Тогда он понял, война проиграна… Но они встали плечо к плечу, Армия Дамблдора и Орден Феникса — пара десятков глупых школьников и понимающих, что обречены, взрослых.

Он отрекся от волшебного мира семь лет назад, когда одного за другим хоронил родных и друзей под дождем в Запретном лесу.

Мужчина оглянулся по сторонам: он сидел в маленьком кафе аэровокзала, перед ним стояла пепельница, полная окурков. Только сейчас он понял, что за последние сорок минут выкурил почти полпачки. Каждое Рождество он давал себе обещание, что бросит курить, но после очередного кошмара, в котором два десятка оборотней терзали Флёр или истекал кровью сраженный Сектумсемпрой Чарли… Он просыпался в холодном поту и тут же хватался за сигарету, судорожно затягивался, а потом мучился до утра, борясь со сном и подступающей к горлу тошнотой.

За соседним столиком бурно выясняла отношения итальянская пара, четверо их отпрысков вяло перешептывались, глядя на ссорившихся родителей.

Ему вдруг ясно вспомнился тот особый аромат, в сочельник наполнявший «Нору», и последнее семейное Рождество на шестом курсе, толстый, похожий на сморщенную картофелину, гном, облаченный в балетную пачку на макушке ёлки… Он отдал бы все: и новую квартиру в Челси, и сто тысяч фунтов на банковском счете — за Уизлисвитер и пару тыквенных пирожков от Молли к празднику. Отец и мать сражались спина к спине и так же синхронно осели под лучами Авады. Он был рядом, но не успел…

В памяти снова всплыл растерянный взгляд девушки, которую пытался забыть все долгие одинокие семь лет.

Тогда, в мае 1998, ему удалось отыскать мантию-невидимку Гарри (Прости, друг, но там она тебе уже не пригодится), он прятался под нею, накрывая тяжело раненую Гермиону, когда победители прочесывали лес в поисках выживших. Он молил всех богов, чтоб те дали девушке сил дожить до рассвета. На заре он аппарировал, надеясь отыскать маггловский госпиталь, но все вышло как нельзя удачнее (для него, но не для тех пяти магглов): автомобильная авария на высокоскоростной трассе. Пять погибших, среди них девушка лет восемнадцати с длинными каштановыми волосами. Ее тело он забрал с собой, оставив на попечение полиции и медиков умирающую Гермиону. Заметая следы, он инсценировал и свою смерть, и смерть Грейнджер. Обе палочки остались рядом с чьими-то обезображенными трупами: это было гарантией их свободной жизни.

Не было и дня, чтоб он не думал о ней, о Джинни, о Гарри, Джордже, Билле и Флер, Невилле и Луне…

Глупый друг Гарри Поттера, самый «неудачный» сын своих родителей, Рон выжил, научился пользоваться электричеством, готовить ужины в микроволновке, пить пиво в компании приятелей-магглов, смотреть футбол и еще много чего. Он научился жить за всех них, погибших молодыми. За это время он успел сделать вполне успешную карьеру: от рядового рабочего смог дорасти до топ-менеджера крупной фармацевтической компании (Вот бы удивился Северус Снейп внезапно открывшемуся таланту нерадивого ученика).

Вспоминая Гермиону, он усиленно учился, не забывая о незавершенном деле — поиске хоркруксов. Каждую свободную от работы и учебы минуту он искал… Хоть какую-то зацепку, хоть какой-то знак, подсказку, где может быть спрятан последний осколок души Волдеморта. И вот спустя семь лет он, кажется, нашел тонкую ниточку, едва заметный след, ведущий в Эдинбург.

Уорнер Рейнольдс докурил последнюю сигарету, допил кофе и постарался с максимальным удобством устроиться в казенном пластиковом кресле, ожидая, когда объявят посадку на самолет до Эдинбурга.

Начавшийся недавно снегопад, похоже, и не думал прекращаться. Небо затянули сизые плотные тучи, снег валил тяжелыми хлопьями, оседая на проводах, крышах домов, заваливая взлетные полосы. Во всю работали снегоуборщики, расчищая сугробы. Все рейсы были отложены. В залах ожидания яблоку негде упасть: раздраженные пассажиры кляли судьбу, погоду и руководство аэропорта, не сумевшее в эти предпраздничные дни договориться с небесной канцелярией. Дети бегали по залу, увлеченные какой-то своей, непонятной взрослым игрой, родители пытались их угомонить, ругались с администраторами, требуя особых условий, горячей еды и самолет на взлетную полосу.

Во всей этой сутолоке мало кто замечал странную парочку, расположившуюся одном из крошечных аэровокзальных кафе за столиком в углу. Между тем, пара была колоритная: высокая пышногрудая брюнетка с тяжелой нижней челюстью, серыми, чуть на выкате глазами и щуплый, можно сказать, субтильный, молодой человек с длинными блондинистыми спутанными волосами. Казалось бы, что могло их связывать? Глядя на парня, вполне можно было предположить, что он гей, если б не затаенная нежность, с которой он смотрел на свою спутницу. Наблюдавший за ними со стороны Уорнер Рейнольдс чувствовал, что в этой паре что-то не так, кого-то они напоминали.

* * *

— Ты права, Нея, это была глупая затея вернуться сюда через столько лет, — блондин флегматично помешивал жидкий, вкусом и цветом напоминавший помои, чай.

— Знаешь, Лу, а я был рад, — за прошедшие годы с ней изредка еще случались подобные оговорки, — то есть была рада снова попасть сюда, побродить по лондонским улицам, почувствовать этот неповторимый запах Рождества… — девушка мечтательно закатила глаза.

— Из-за этой твоей ностальгии нас едва не засекли там, у Дырявого котла, — молодой человек заметно повысил голос, за что немедленно получил весьма болезненный пинок по голени. — Слава Мерлину, — прошептал он, — что у тебя хватило благоразумия не заявиться в Мунго, иначе…

— Хватит! Мы это уже сто раз обсуждали, — оборвала на полуслове его спутница.

— Нея, неужели ты до сих пор думаешь, что они оставили их в живых?

— Ты стал циником, Лу. Конечно, я так не думаю, я вообще стараюсь…

— … не вспоминать о них, — перебил ее молодой человек. — Мне иногда кажется это совсем неправильно.

— А разве правильно все это? — она обвела взглядом кафе. — Почему мы должны были скрываться все эти годы, изменить своим привычкам, оставить в прошлом самих себя? Почему я должен мучатся в этом дурацком женском теле? — она с грохотом поставила чашку на стол так, что чай расплескался по всему столу. — Извини, я не хотел.

Последнее время с ней часто случались такие приступы безысходного гнева, но он уже смирился с ними. Им, пережившим ту войну, нелегко было привыкнуть к нормальной жизни. Первые пять лет они постоянно прятались и маскировались не хуже первоклассных шпионов, раз в месяц меняя место жительства и внешность. А потом, поняв, что их никто не искал и искать не собирается, осели в небольшом венгерском городке с причудливым названием Пюшпёкладань.

Ей всегда казалось, что война — это чья-то глупая шутка, выдуманная неизвестно кем неизвестно для чего. Куда вероятнее был заговор гнилозубов в Министерстве или подпольная организация шишколобых, о которых часто писал Ксенофилус в «Придире». Хотя иногда в душу закрадывались сомнения, что мира, придуманного отцом, просто не существует, что все происходящее более чем реально. Особенно остро она почувствовала это после стычки в Министерстве магии, когда стало понятно, что война всего в двух шагах от тебя. Война — это смерть, а смерть — это больно. И она все ждала, когда взрослым надоест играть в эту глупую игру, и они займутся чем-нибудь важным, например, переговорам с жителями Зеленого королевства, восстановлением связей с великанами, налаживаний отношений с гномами.

Признаться, ее вначале тоже увлекла эта подпольная борьба, таинственность, необычность, главное, благодаря этому в ее жизни появились — Друзья (она привыкла называть их именно так — с большой буквы). Но Друзья начали покидать их, и от этого становилось жутко. А потом мир рухнул, и на его осколках не осталось ничего, только глупое прозвище — Лу, сокращение от Луны, переросшее в Луиса.

Он всегда думал, что слишком безволен для войны, слишком глуп и еще много «слишком». Вот Гарри — да, он был рожден для борьбы, а он, Невилл Лонгботтом, — слабак и рохля. Но война захватила его, затянула как в водоворот, давая почувствовать нужным, сильным, вселяя уверенность в себе. Если бы его бросили в бой без палочки, без оружия, он, не раздумывая, пошел бы в рукопашную, ни на минуту не задумавшись о собственной шкуре, защищая тех, кто был так дорог. Он и боролся, до последнего, до полной потери сил, и совсем не помнил, как Луна, маленькая, хрупкая Луна, тащила его на себе через весь Запретный лес к только ей известному укрытию. Он не помнил, как метался в бреду и беспамятстве несколько суток подряд, не видел, как она взрослела на глазах, теряя надежду и веру во все хорошее. Но молодой здоровый организм смог перебороть болезнь, включив все возможные магические резервы, теперь следовало выбраться из Хогвартса, потому что Упивающиеся уже начали прочесывать лес.

Они не помнили, кому первому пришла в голову мысль об обмене телами. Но получившийся результат дал возможность бежать и надежно укрыться. Луна Лавгуд стала Луисом Фламари, Невилл Лонгботтом — Ней Липски.

— Забудь, — Луис вытащил из объемного рюкзака журнал, нацепил на нос спектрографические очки и погрузился в чтение.

«Совсем как раньше», — подумала Нея, открыла блокнот до этого лежавший на краю стола и начала что-то записывать.

* * *

Мина пыталась отыскать свободное место, но безрезультатно. Она наткнулась, наконец, на небольшой кафетерий, где, слава богам, был один незанятый столик. С трудом лавируя между разложенным багажом, стульями, столами и людьми, Мина добралась до вожделенного пластикового кресла, по пути столкнувшись с высоким рыжеволосым мужчиной, который неожиданно покраснел, как влюбленный первоклассник, и пробурчал что-то невнятное .

Девушка мимоходом взглянула на него: что-то знакомое было в его чертах. Может, какой-нибудь родитель, знакомый, сосед из дома напротив…

— Мисс Мина! — обрадованная Симонии отчаянно замахала ей рукой, пытаясь привлечь внимание, — Мисс Мина, идемте к нам!

Родители Симонии растерянно переглянулись, прекратив ругаться, и подставили еще один стул. Мина обрадовалась, что сможет скоротать оставшееся до отлета время в весьма приятной компании.

* * *

Уорнер Рейнольдс пристально разглядывал юношу в очках с красно-зелеными стеклами, вспоминая очень похожую девушку, ученицу Райвенкло, Луну Лавгуд, погибшую защищая Хогвартс. От размышлений его оторвал толчок в спину, ровно между лопаток, где остался небольшой, но болезненный рубец от дьявольских силков. Он хотел, было, обругать обидчика, но, подняв взгляд, смутился и отодвинул стул, давая девушке пройти. Уорнер готов был даже пригласить ее за свой столик, но испугался этого странного, возвратившегося чувств, и промолчал, замечая, как она присоединяется к итальянскому семейству за соседним столом.