Апрель всегда приходит слишком плавно и незаметно, словно до этого царил на земле все прежние месяцы. И это ощущается не только из-за перевернутых страниц календаря — весь воздух вдруг становиться буквально пронизанным мягким запахом приближающегося тепла, а каждая частичка природы спешит сообщить о своем пробуждении. Лучи солнца уже совсем не робко пробиваются сквозь тучи, разгоняя их по небу в разные стороны, с любопытством проникают в подворотни, норовя исследовать каждый уголок старого города, и с непонятным азартом играют солнечными зайчиками в окнах домов. Кажется, что еще миг, и они разразятся заливистым смехом, радуясь своей свободе и беззаботности. Но вместо этого с одной из улиц доносятся звуки шарманки или гармошки, негромкие голоса прохожих, спешащих по своим делам, и пение птиц, прячущихся где-то на верхушках деревьев. А на ветках уже набухают первые бутоны — белые, розоватые, голубые, и хочется часами вдыхать их сладкий аромат, забыв обо всем на свете. Расслабиться, сидя на какой-нибудь скамейке на Елисейских Полях и наблюдать за прохожими, которые куда-то спешат, суетятся или медленно прогуливаются по мощеной камнем улице, держась за руки.
Наверное, не просто так говорят, что Париж — город любви. Особенно сейчас, когда греет солнце, и радует даже слякоть под ногами — единственное, что осталось от зимы. Все кажется прекрасным и волшебным, таким, как будто бы этого на самом деле не существует. И это не мешает часами прятаться под разложистыми ветвями дерева, на которых распускаются почки и появляются первые листья, и стараться казаться как можно более незаметным. Или до ночи бродить по большому малознакомому городу только для того, чтобы слиться с толпой и постараться доказать самому себе, что ты можешь находиться среди кипящей жизни. А потом, как всегда, остановиться в одном из кафе и просидеть там до закрытия, просто наблюдая за людьми, стараясь приобщиться к этой повседневной жизни.
И с наступлением нового вечера опять ходить по ночному Парижу, заглядывать в пестрые окна витрин. Радоваться едва уловимой свободе, и вместе с этим чувствовать легкую тоску, которая пробирает каждую клеточку тела. Наверное, странно испытывать это все одновременно, и даже получать от этого удовольствие. Хотя, возможно, это чувство приносит надежда, нескончаемая и слишком долгожданная.
Ведь с тех пор, как закончилась война, он не испытывал ничего подобного. Ложился и просыпался лишь с мыслями о том, что так нужно делать, днями мог никому не говорить и слова, просто лежа на диване с бутылкой огневиски. Прежний Рон Уизли исчез в прошлом вместе с провозглашением победы над Лордом Волдемортом. Просто в какой-то миг он разочаровался во всем. То ли из-за того, что его надежды на будущее не оправдались, то ли из-за того, что его лучшие друзья, наконец, объявили о своих отношениях и стали готовиться к свадьбе. Рон ничего и не сказал, просто от души поздравил их, пожелал счастья, не показывая того, что испытывал на самом деле. Хотя, разве можно было показать те ощущения, в которых он не смог разобраться сам? Да, была боль, было отчаяние, но не было злости. Было даже странно радоваться тому, что девушка, которую он любил все эти годы выходит замуж за его лучшего друга. И его совершенно не злило то, что все, о чем он мечтал семь лет, рухнуло в один миг, когда однажды Гарри и Гермиона, сидя в кафе, ошарашили его своей новостью. Рон тогда только пожал плечами, а через четверть часа, сославшись на головную боль, покинул счастливую парочку, дабы остаться наедине со своими мыслями. Тогда он сразу понял, что никому, не желает счастья так, как им, но вместе с этим никогда еще не испытывал подобных душевных мук.
А потом пошли месяцы неопределенности, отрешенности и скуки, пьяных ночей в барах и похмельных дней в тесной квартирке на окраине Лондона, которую он снял, чтобы никто из семьи не понял, что он на самом деле чувствует. Хотя, в этом он ошибался. Братья слишком хорошо его знали, и в один прекрасный день, а точнее — вечер перед свадьбой Гарри и Гермионы, Джордж затащил младшего брата в угол и буквально допросил его, заставив ему поведать все, о чем Рон молчал последние месяцы. Конечно, поначалу младший Уизли сопротивлялся, но Джордж всегда умел быть настойчивым. Тогда, на следующее утро, которое должно было стать самым мучительным в жизни Рона, к нему в окно постучалась большая серая сова, к лапе которой был привязан конверт. В нем была коротенькая записка от брата, в которой говорилось, что Рону пора развеяться, а к ней прилагался билет — в Париж.
И вот теперь, скрываясь от всех, Рон который день без цели бродил по этому городу, всматриваясь в толпу, словно пытаясь в ней кого-то найти. Он не знал, почему его брат выбрал именно Париж, и сколько дней прошло с приезда сюда. Он даже не понимал, что здесь делает, что ищет. Или кого-то?
В такие моменты перед глазами, как в замедленной съемке, возникали картины из недалекого прошлого. Рисовалась вечерняя, мерцающая огнями улица, дамы, облаченные в вечерние платья и держащие своих кавалеров под руки, спешащие к большому зданию Оперы, и странная, словно предпраздничная суета. Хотя, наверное, подобные мероприятия всегда были для людей своеобразными праздниками. Рон не понимал этого, но, тем не менее, с удовольствием наблюдал за всем происходящим. Просто отчужденно стоял среди всей этой толпы, слушал звонкий смех дам и высказывания людей на французском. И понимал, что наконец впервые за последние месяцы, почувствовал себя свободным от всего того, что никак не мог забыть в Британии. Здесь все его прежние проблемы казались слишком простыми и глупыми, хоть тогда он никак не мог с ними смириться. Теперь что-то изменилось. Может, на состояние юноши повлиял этот тихий шепот на французском:
— Ce n'est pas la vôtre?1
Рон обернулся и несколько секунд не мог произнести и слова — то ли от неожиданности, то ли от удивления, что его все-таки кто-то заметил. За его спиной стояла девушка, хотя нет, девочка, еще совсем юная и хрупкая. На вид ей было не больше пятнадцати, но ее недетская красота придавала юности еще больший шарм. Средний рост, изящная фигурка с только-только начавшимися формироваться выпуклостями, изящно подчеркнутая светлым платьем с завышенной талией и синим поясом. Идеально правильные черты лица, пухлые алые губки, на которых играет легкая улыбка, большие голубые глаза, смотрящие из-под пушистых ресниц задумчивым, но в то же время каким-то по-детски открытым взглядом. И в довершении всего — копна пепельно-светлых волос, рассыпающихся по плечам, от чего девочка казалась похожей на маленького ангела, сошедшего с картины эпохи возрождения.
— Это не ваше? — снова повторила она, протягивая Рону перчатку, выводя его из легкого ступора. Его голос был похож на звон колокольчиков, что только довершало образ этой красавицы. — Или к вам лучше обращаться по-английски, мсье?
Девочка почему-то рассмеялась, и ее смех звучал так легко и заразительно, что Рон не смог сдержать улыбки. Он взял из ее рук свою перчатку, нечаянно коснувшись ее кожи. От этого по телу почему-то прошло странное тепло, и вдруг на душе стало еще легче, как будто бы в жизни молодого человека не было никаких невзгод и печалей.
— Вы так неразговорчивы, — сказала девушка на английском. Было видно, что она безупречно знает язык, но французский акцент все же чувствовался.
Внезапно Рон внимательно посмотрел на собеседницу, а его губы сами по себе расплылись в улыбке.
— Почему же так? Если вы пожелаете, могу вам много чего рассказать!
По правде говоря, он сам несколько удивился своей речи, так как до этого был слишком обескуражен красотой девушки. Конечно, он и раньше замечал, как она прекрасна, но почему-то эта красота не вызывала в нем совершенно никаких эмоций. Конечно, ведь это было три года назад, а эта девочка в то время казалась ему совсем малюткой. А сейчас было трудно представить, что эта мадмуазель — та испуганная девочка, которую Гарри достал из воды вместе с ним. И Рон даже не мог предположить, что вот так вот, гуляя по улицам Парижа, встретит ее, а она настолько сможет покорить его в одну секунду.
— Мне было бы весьма интересно послушать, — с улыбкой произнесла девушка, глядя снизу вверх на Рона. — Думаю, что это будет очень занимательно, тем более, что я много о вас слышала.
Она опять рассмеялась, а Рон почувствовал, как краснеют кончики его ушей. Но почему он всегда так смущался в обществе девушек? Неужели он делал что-то не так?
— Я бы с радостью поведал вам много историй, но боюсь, что вы можете опоздать на концерт…
Рон перевел взгляд на здание Оперы и замолчал. На крыльце не осталось ни одного человека, не считая нескольких охранников, стоящих у входа. На его лице появилось странное растерянное выражение, и он посмотрел на собеседницу.
— Мне очень жаль, но, кажется, вы…
Девушка посмотрел на Рона, от чего он тут же осекся. Она по-прежнему улыбалась и, кажется, совершенно не расстроилась тому, что опоздала на спектакль.
— По-моему, вы обещали мне рассказать несколько занимательных историй, mon amie? Надеюсь, вы не будете против уделить мне несколько часов вашего времени? — девушка протянула ему тоненькую ручку.
Лишь на секунду заколебавшись, Рон взял ее, прекрасно понимая, что его лицо стало почти таким же красным, как и волосы. И они пошли куда-то вперед, в густоту аллей, освещенных огнями ночного города.
Теперь Рон возвращался в мыслях в эту ночь каждую минуту. Он помнил все: и свежий апрельский воздух, смешанный с запахом ее сладких духов, и яркие цвета ночных фонариков широкой безлюдной улицы, и узкую ладошку с маленькими пальчиками в его руке. И каждый день ходил по городу, надеясь, что в один прекрасный момент снова уронит перчатку и увидит её голубые глаза. А пухленькие губки разойдутся в счастливой улыбке и прошепчут «mon amie», а потом он снова ощутит их сладкий вкус, как в тот волшебный вечер.
Иногда ему казалось, что ничего вовсе не было, что это был лишь красивый, вызванный непреодолимой надеждой сон, который почему-то оказался ярче других. Но ведь почему тогда юношу не оставляла слепая вера в то, что он еще увидит ее, и не раз? Когда-нибудь, в один из апрельских вечеров, наполненных запахом тепла, он услышит за спиной ее шепот, легкое прикосновение к своему плечу и дыхание на своей коже. И теперь, поднимаясь вверх на Монмартр, всматриваясь в засыпающий город, ему казалось, что обязательно должно произойти чудо, а судьба искупит все то, что произошло с ним за последние годы. Порой он даже задумывался о том, чтобы написать письмо друзьям, где, наконец, сообщить о его местонахождении и сказать, что с ним все в порядке. И лишь тогда, когда пергамент был запаковал в конверт, а на плече сидел нетерпеливый Сычик, Рон сминал все, что писал и сжигал с помощью простого заклинания. Видимо, он все-таки не был готов к возвращению в жизнь. Хотя, скорей всего, он больше бы не смог жить так, как прежде. Без голубых глаз, звонкого смеха и милого французского акцента. Наверное, это странно — во что бы то ни стало открывать в себе романтика, тем более, после пережитой войны и стольких месяцев заточения в самом себе.
… А Париж дышал апрелем, снова и снова заставляя сознавать самое ценное и прекрасное, и, глядя в широкое небо, видеть отражение ее глаз, и ожидать вечера, когда сердце, словно компас, укажет куда идти. И приниматься бессмысленно терять время, а в итоге коротать вечера в тесных маггловских барах, глядя, как в бутылке становится все меньше и меньше ликера. А на губах появляется улыбка — все шире и шире, и движения все неровне и неровне, а в голове вереница запутанных мыслей, проносящихся одна за другой, и не дающих сосредоточится на чем-то одном. И одновременно хочется и смеяться, и кричать, и просто спокойно сидеть на месте, глядя в окно и просто жить, наслаждаться непринужденностью. Там, на улице, в свете фонарей и луны, виднеется дерево, украшенное бутонами и молодыми листиками, и так хочется подойти к нему и вдохнуть сладкий запах, вот только вряд ли Рон может встать. Вместо этого он просто представляет, как дотрагивается до нежных почек, и в тот же миг чувствует легкое прикосновение к своему плечу.
— Je savais que je te trouver, 2— шепчет она.
Он ощущает ее теплое дыхание на своей коже, сладкий запах ее духов, чем-то напоминающий землянику и розы. Ее ручка находит его ладонь и переплетает пальцы со своими. Она рядом, так близко, что не хочется даже дышать, чтобы не спугнуть эту прекрасную иллюзию.
— Почему ты все эти дни ни разу не обернулся назад? Я ведь знаю, ты искал меня… А я всего лишь ходила за тобой… — в ее голосе звучит легкий упрек и, может быть, даже разочарование, но она не отстраняется — Рон все еще чувствует близость ее хрупкого тельца.
И даже выпитый алкоголь не мешает ему покрыться пунцовой краской, и опустить глаза. Ему так хочется что-то сказать, показать, как он остроумен и весел, но вместо этого продолжает смотреть в окно на цветущее дерево. Только сейчас ему кажется, что эти цветы начинают распускаться среди ночи.
— Я просто боялся, что ты исчезнешь, — неожиданно для самого себя говорит Рон, медленно поворачиваясь к ней лицом.
И, хоть он видел эту девушку считанные разы в своей жизни, она кажется ему невыносимо родной и знакомой, как будто бы он знал ее с самого детства и проводил рядом все свое время. Может, это очередной трюк крови вейлы или просто действие алкоголя?
В ответ на его слова Габриель только смеется, и ее смех напоминает звон весенних ручьев. Ее светлые волосы обрамляют круглое личико, а глаза светятся бесконечной радостью. Кажется, она действительно рада его видеть. Впрочем, это был единственный человек, единственная девушка, кто искренне верил в него. Рон это понял еще тогда, после Второго задания на Турнире Трех Волшебников, когда Гарри вытащил их с Габриель из озера. Тогда она смотрела на него, не скрывая своего восхищения, а он бросил лишь несколько взглядов в ее сторону — на тот момент все его мысли занимала Флер Делакур. Он даже не мог представить тогда, в какую красавицу превратится малышка Габриель, и что всего через несколько лет именно она будет занимать все его мысли.
— Ты очень одинок, — говорит она внезапно, а лицо становится серьезным, по-взрослому задумчивым. — У тебя это написано в глазах. Ты всегда хотел быть важным для кого-то, но оставался в тени Гарри Поттера.
Почему такая внезапная перемена настроения? И откуда она столько знает о нем? Но Рон ничего не отвечает ей, а просто внимательно смотрит в ее лицо. Оно кажется ему настолько совершенным, что юноша не может сдержать вздоха. А она улыбается — тепло и искренне. Она поднимает руку и легко касается его щеки.
— Tu es un bon, — едва слышно шепчет она.
Ее губы так близко, и он не может сдержаться. Начинает казаться, что его тело невесомое, и они вместе с Габриель летят куда-то вверх, навстречу апрельскому ветру, а все земные проблемы, переживания и страдания остаются далеко внизу. Она такая мягкая, такая нежная и хрупкая, что Рон обнимает ее совсем осторожно, словно боится, что она исчезнет. Он чувствует, как она улыбается, а ее длинные ресницы щекочут ему щеки.
А потом они видят широкое, усеянное мелкими звездами небо, улицы, освещенные старыми фонарями, и чувствуют тепло друг друга. Теперь они не одиноки, теперь с их лиц не сходят улыбки, и они идут куда-то вдаль, в ночь, в Париж. И Рон, наконец, чувствует себя живым и по-настоящему свободным, и не потому что в его объятьях одна из самых красивых волшебниц, нет. Он счастлив из-за того, что нужен ей, а она нужна ему.
Он плохо помнит, как они оказались в его тесной квартирке, как Габриель, смеясь, пила шампанское, а потом долго-долго целовала его, уже совсем потеряв остатки самообладания. Наверное, он поступал неправильно, наверное, ему нужно было обнять ее и сказать, что она идет на слишком рискованный шаг, что ей стоило бы подумать, но в то же время он и сам не мог сдерживаться. Ее запах и мягкая кожа сводили с ума, а улыбка заставляла забыть обо всем на свете. Рон всегда знал, что вполне склонен подчиняться вейловским чарам, но что бы до такой степени сойти с ума…
И лишь тогда Габриель засыпала, удобно устроив свою головку на его плече, Рон смотрел на нее хмельным взглядом и понимал, что никогда не будет об этом жалеть. Что все, что только что произошло — останется с ним на всю жизнь и станет его самым счастливым воспоминанием. На губах девушки играла улыбка, и он был уверен, что ей сейчас снится самый ласковый и теплый сон.
А утро почему-то кажется слишком светлым, а узкий переулок за окном — необычайно ярким и красочным. Во всем виновато солнце и свежий теплый ветерок, проникающий в приоткрытое окно, или пение птиц на цветущем каштане? Или, может быть, всему виной спящая на кровати девушка, так уютно укутавшаяся в одеяло? Рон долгое время не может оторвать от нее взгляда, и с удивлением обнаруживает, что его губы растянуты в улыбке. И ему страшно себе признаться в том, что он боится того момента, когда она проснется, ведь тогда может закончиться этот волшебный момент. И, чтобы не мучить себя подобными мыслями, он снова поворачивается к окну и наблюдает за весенним утром. Солнце поднимается над крышами и смеется, а в чистом небе кружится несколько голубей. Может, и это что-то значит?
Со стороны совершенно внезапно раздается шорох и тихий шепот.
— А можно я и сегодня буду ходить следом за тобой? — шепчет девушка, обнимая его сзади и кладя подбородок на плечо.
А Рон только улыбается и накрывает ее руку своей.
— А как на счет того, чтобы ходить рядом? — его голос кажется совсем незнакомым даже ему.
Он поворачивается к ней и снова попадает под чары этих немного заспанных голубых глаз.
Апрельские дни всегда кажутся самыми непредсказуемыми. Никогда нельзя точно угадать, когда пойдет дождь, а когда будет светить солнце. Но, несмотря, ни на что, все вокруг играет непонятным торжеством, словно в мире есть только радость, улыбки, тепло и любовь. Разве не так? Особенно если присмотреться, как по улице медленно идут двое, улыбаясь весне и друг другу, в ее платиновые локоны вплетены белые цветы, а в его волосах играют солнечные лучи, делая их еще ярче. И для них не имеет значения, что на улицах так людно и много суеты, что все спешат по своим делам, а магглы с таким удивлением разглядывают их мантии. Ведь сейчас для этих молодых людей существуют только апрель и Париж, которые навсегда останутся в их сердцах.
Vova
