Зеленый луч: мгновения невозможного

* * *

Как бы странно это ни звучало, но мир мальчика-оборотня был до абсурда и прост и понятен.

Прост, потому что в нем не было почти ничего, кроме страха и физической боли, одиночества и принятия этого одиночества. В этом мире не было того, что мальчик-оборотень день за днем наблюдал из окна собственной комнаты, где проводил большую часть своей жизни.

За окном было лето, зеленые лужайки на окраине небольшого городка, веселый смех соседских мальчишек и девчонок, которые наслаждались солнечными днями и последними неделями каникул. Там была дружба, была влюбленность, были ссоры, разлуки, встречи и примирения. Там была жизнь обычных людей, куда мальчик-оборотень мог лишь заглядывать через чуть мутное окно своей комнаты.

Но сегодня он не смотрел во двор. Он лежал, свернувшись клубком и стараясь не двигаться, на своей постели, куда пару часов назад его принес отец. Заботливые мамины руки уже смазали на теле сына последние раны и ссадины этого полнолуния, и он просто лежал, глядя в потолок и понимая, как прост и как пуст его мир.

Чутким слухом, который часто сохранялся у него еще несколько дней после превращений, он уловил, как внизу скрипнули тормоза машины, хлопнули дверцы. На крыльце раздались уверенные шаги, потом по дому разнесся нетерпеливый звонок. Открылась и закрылась дверь, послышались голоса родителей и их гостей: маминой кузины тети Берты, ее мужа дяди Джона и тоненький голосок их дочери Эммы. Они все были магглами, но часто бывали в доме Люпинов, даже не подозревая о том, что это дом волшебников.

— А где ваш Рем?

Мальчик-оборотень давно ожидал этого вопроса, потому что тетя Берта всегда его задавала.

И всегда мама неизменно отвечала ей:

— Он плохо себя чувствует.

А дядя Джон всегда говорил своим трубным, прокуренным голосом:

— Он у вас такой болезненный, нужно отвезти его на море. Или в горы…

Ремус слушал, как они все проходят в гостиную, а потом уже засыпал, понимая, что все осталось прежним, все повторяется, как и в предыдущие месяцы и годы, потому что ничего не могло измениться в жизни Ремуса Люпина, мальчика-оборотня.

Иногда он думал о том, что было «до». «До» — это когда было море, были горы, были игры с другими детьми, был непростой, полный эмоций и красок мир мальчика-волшебника. «После», которое длилось уже семь лет, — это тайная комната в подвальной части дома, это боль, это мир через стекло окна, это постоянный вопрос «А где Рем?» и такой же постоянный ответ «Он плохо себя чувствует».

«После» — это то, чего уже не изменить, то, что навсегда.

За окном послышался смех соседских мальчишек. Ремус стал медленно подниматься, чтобы выглянуть во двор. Его постель стояла у окна, чтобы ему было проще добираться до подоконника. Боль была привычной, мальчик уже научился ее терпеть.

Он знал тех трех мальчишек, что сейчас бегали с мячом у дороги. Майкл был их соседом, когда-то давно они с Ремом даже недолго дружили, это было «до». Двое других — Альберт и Клайв — были друзьями Майкла, с соседней улицы. Ремус знал, что у Альберта есть собака по кличке Джой, а у Клайва — две младшие сестры, которых тот водил в детский сад.

Ремус смотрел в окно, чуть улыбаясь, хотя раны на лице, которые он нанес себе сам, отдавались болью. Но разве можно думать о каких-то царапинах, когда ты всеми мыслями там, на том дворе, играешь в футбол и смеешься вместе со всеми?! Когда ты разделяешь их безоблачное веселье, когда твои руки сжимают не подоконник твоей комнаты-тюрьмы, а ловят мяч…

— Рем, — мама укоризненно, но бережно берет его за плечи и укладывает в постель. Она в простом домашнем платье, поверх него повязан фартук, от ее рук пахнет мясом и мукой. — Рем…

Мальчик-оборотень пытается улыбнуться, чтобы успокоить маму, но ведь ее не обманешь. Она садится и стирает слезы с его лица.

* * *

— Рем, папа разрешил тебе выйти погулять.

Он кивнул и покорно встал из-за стола, отложив книгу, которую читал. Он никогда не показывал родителям, как его расстраивают мгновения, когда его заставляют вернуться из мира вымышленного в мир реальный, когда ему приходится отрываться от книги, в которую он умел уходить с головой, забывая о том, что есть его настоящее и что ждет его в будущем.

Ремус вышел на крыльцо и сел, уперев локти в колени и глядя на пролетающую в небе птицу. Думала ли эта птица о том, что будет с ней через год? Через месяц? Через неделю? Наверное, нет, и Рем завидовал ей. Он часто ловил себя на мысли, что непроизвольно рисует картины своей жизни, когда он станет взрослым.

Он будет одинок, совершенно одинок, потому что родители не будут с ним вечно. А кто, кроме них, захочет быть рядом с оборотнем? Никто. У него не будет друзей, не будет любимого человека, который, как мама, будет всегда рядом. У него не будет волшебной палочки, потому что он не пойдет в школу. Он никогда не будет играть в квиддич, потому что никто не возьмет в команду игрока, который раз в месяц перестает быть человеком.

Ремус сидел и смотрел на соседский дом. Он представлял себе вот такой же маленький и аккуратный домик где-нибудь на вершине скалы, окутанный туманом и обнесенный невидимыми оградами, где он будет жить, добывая себе еду охотой. По вечерам, сидя у камина, он будет читать книги, и никто уже не сможет насильно вырвать его из мира, где он не мальчик-оборотень, а герой-волшебник, прорицатель или даже веселый садовый гном. Кто угодно — но только не Ремус Люпин.

— Эй, смотри, кто тут.

Мимо проходила компания мальчишек. Ремус знал, что они идут на площадку, чтобы поиграть в футбол, но сам никогда не ходил с ними.

— Рем, ты так и будешь сидеть здесь?

Сзади стояла мама. У нее было много морщин и грустное выражение когда-то красивых, ярких глаз. Ремус знал, что это он косвенно виноват в том, как быстро состарилась мама. Состарилась, год за годом стараясь помочь сыну, вылечить его или хотя бы облегчить его жизнь.

— Иди и поиграй с ребятами.

— Я не могу.

— Почему?

— Потому что я не могу, — Ремус угрюмо смотрел на свои руки, испещренные шрамами и рубцами. — Я не достоин быть с ними…

— Глупости, — мама коснулась его плеча, подталкивая. — Ты ничуть не хуже других детей, в чем-то даже лучше. Ты такой же, как…

— Я не такой же, я другой, — Ремус встал, поджав губы и не глядя на маму. — Я зло.

Он развернулся и побрел прочь от дома, в противоположную мальчишкам сторону.

Ремус часто слышал, как родители говорили о нем. Говорили приглушенно, но он все равно слышал, свернувшись комочком на постели. Он никогда не говорил им о том, что слышит их разговоры, а иногда и тихие ссоры. Отец считал, что нужно оставить сына в покое, помочь ему понять, что ждет его впереди, чтобы потом не было больно. Мама же твердила, что они не должны позволить Рему отгородиться от всего мира и замкнуться в своей беде, что он должен вернуться к нормальной жизни.

Была ли права мама? Ремус считал, что нет, хотя и не показывал ей этого. Потому что нормальная жизнь — это то, что он видит за окном комнаты, приходя в себя между полнолунными ночами. А у него быть такой жизни не может, потому что он никогда не пойдет в школу, как другие дети-волшебники. Он так и останется несостоявшимся магом, нездоровым и грустным ребенком, которого и одноклассники-магглы не особо-то привечают.

Ремус не любил свою школу, потому что там учили совсем не тому, что есть на самом деле. Там объясняли основы физики и ботаники, а он знал — это магия. Там заставляли играть в футбол и баскетбол, а он знал — это неинтересно по сравнению с квиддичем. Его водили к школьной медсестре, и та пыталась вылечить его худобу и царапины, а он знал — не получится, потому что он — мальчик-оборотень.

* * *

Ремус шел по краю лесной прогалины, оставляя позади свой дом, свою улицу и себя самого. Он побежал, расставив в стороны руки и улыбаясь ветру, которому было все равно, кто он и что его ждет в будущем. Русые волосы приятно шевелились, нос наполнил запах полыни и нагретой земли.

Он упал, раскинув руки и ноги, тяжело дыша, но все равно улыбаясь. Его усталые, недетские глаза отражали голубое небо со спешащими куда-то стайками облаков. Вот пушистый белый кот подмигнул ему крылом летящей мимо птицы. Вот дракон подкрадывается к большеухому зайцу. Но он никогда не настигнет зайца, потому что этого просто не может быть!

Ремус перевернулся на живот, подперев руками подбородок и глядя на то, как муравей тащит на себе веточку, старательно преодолевая преграды, которые Рему казались сущими пустяками.

— Скажи, куда тебя отнести, о, благородный труженик? Где твой дом? — мальчик следил за муравьем, стараясь освобождать ему путь от камешков и травы. — Наверное, там тебя ждет мама, чтобы напоить чаем с домашним вареньем и послушать о том, какие подвиги ты совершил за этот день… Возможно, по пути к своему муравейнику ты спас красивую девочку с соседнего луга, которой грозила опасность. И ты стал героем, и о тебе напишут книги. Тебя будут все любить и уважать, у тебя будет много друзей, а потом ты будешь гулять с той девочкой, держа ее портфель…

Ремус проводил муравья глазами, а потом снова лег на спину, возвращаясь в реальный мир. У дороги сидела соседская собака и скалилась в сторону мальчика. Ремус не испугался, потому что это было не впервой. Собаки обычно не набрасывались на него, а лишь предупреждающе рычали, пятясь, как только он пытался приблизиться или заговорить с ними.

Мальчик поднялся и побрел назад, глядя, как садится солнце. Он оглянулся на поляну, словно в надежде увидеть, как муравей приближается к своему дому, высившемуся за первыми деревьями леса.

Дорога, по которой он шел, постепенно становилась красноватой от заката, что алел вдали. Рем неспешно шел, прямо на закат. На фоне садящегося солнца замерли домики городка, на окраине которого он жил. Тут и там кричали встревоженные чем-то птицы, вдалеке пронесся старенький мопед.

Из окна кухни выглянула мама — она накрывала ужин. Отец мыл руки, вода с шумом плескалась в раковине. Ремус остановился на крыльце, чтобы увидеть, как край солнца скроется за дальними домами и небо погаснет, словно кто-то потушил все свечи.

Когда-то давно дедушка говорил Рему, что солнце тоже волшебное, и оно может все, даже невозможное. Он рассказывал, как в последние мгновения заката между небом и землей прорывается зеленый луч — посланник самого великого мага — солнца. Ремус не верил, но в последние годы все чаще останавливался, чтобы поймать выдуманное дедом послание. Казалось, что если это станет возможным — значит, возможно все, ведь если солнце — великий маг, то оно не оставит в беде того, кто так часто разговаривает с ним, лежа на спине и глядя в небо.

Момент приближался, и Ремус затаил дыхание, как делал это всегда. Еще мгновение — и последний, изумительно зеленый луч скользнул по облакам. Рем замер, не веря своим глазам. Наверное, он слишком сильно этого хотел, раз все-таки произошло невозможное… Он развернулся и пошел в дом, решив, что завтра найдет книгу, где будет рассказываться о том, почему луч стал зеленым. Чтобы объяснить себе все физикой и химией и задавить надежду, которой было не место в простом и понятном мире мальчика-оборотня.

* * *

Ремус сидел на диване в гостиной, перебирая книги — все, что нашел в доме. Но он понимал, что зря старается. У родителей были только магические книги, где о секрете солнца никогда не писали, а в учебниках самого Ремуса, которые ему покупали для маггловской школы, про секрет зеленого луча не упоминалось. Наверное, стоило попросить отца отвезти его в школьную библиотеку, где Рем обязательно бы нашел ответ на мучавший его всю ночь вопрос.

Как и обычно в воскресенье, папа остался дома. Сейчас он ушел в сад, чтобы проверить, не развелись ли там гномы. Наверное, он позовет Ремуса, чтобы тот ему помог обезгномить сад. Мальчик уже потянулся за ботинками, когда на крыльце раздались шаги, и легкий стук возвестил о госте.

Мама вышла из кухни, вытирая руки в полотенце и будто взглядом спрашивая «мы кого-то ждем?». Когда она открыла дверь, то невольно отступила, ахнув и прижав к груди полотенце.

— Профессор Дамблдор!

Ремус выглянул из комнаты, чтобы увидеть гостя. Это был волшебник, мальчик определил это по одному взгляду на костюм пожилого человека, стоявшего на пороге. Рем знал много взрослых магглов — соседей, учителей, продавцов в магазинах — и мог с уверенностью сказать, что только маг мог надеть такой нелепо-фиолетовый костюм из бархата и остроносые туфли на каблуке. Да и длинная серебристая борода, скрывавшая галстук, а также длинные волосы с головой выдавали в пришедшем волшебника.

— Добрый день, миссис Люпин, — мягко проговорил маг. На его крючковатом носу сидели очки-половинки, за которыми мерцали добрые, проницательные глаза. Глаза, которые в этот момент смотрели на Рема. — А это, как я понимаю, Ремус… Позволите войти?

— Ох, да, конечно, простите, — спохватилась мама, пропуская гостя. Ремус прижался к стене, глядя на старика. — Что-нибудь выпьете?

— О, спасибо, дорогая, с удовольствием, день такой душный, — улыбнулся волшебник, садясь в единственное свободное от книг кресло. Потом он снова обратил взор к мальчику: — Видимо, я помешал тебе.

— Нет, — честно ответил Ремус.

— Ты учишься в школе?

Мальчик кивнул, не в силах оторвать взгляда от добрых глаз волшебника.

— В обычной школе, так?

Ремус снова кивнул. Казалось, маг потерял к нему интерес и принялся рассматривать книги, что лежали рядом. Вернулась мама — с подносом, на котором стояли стаканы и графин с соком.

— Рем, милый, поднимись в свою комнату.

— Нет-нет, миссис Люпин, пусть он останется, — попросил волшебник, улыбаясь. — Наш разговор, думаю, будет ему интересен…

Мама кивнула, достала волшебную палочку и взмахом заставила книги сложиться в стопку у окна. Вошел папа — видимо, мама успела его позвать.

— Здравствуйте, профессор Дамблдор, — с легким удивлением поприветствовал гостя папа. Родители сели, а Ремус остался стоять у прохода в кухню, разглядывая профессора. Он расслышал на этот раз фамилию гостя и понял, что перед ним директор Школы чародейства и волшебства "Хогвартс", где Ремусу никогда не придется учиться. Но тогда зачем профессор Дамблдор здесь?

Ответ на вопрос вызвал бурю эмоций в душе Рема. Дамблдор с мягкой улыбкой извлек из внутреннего кармана пиджака конверт из желтоватого пергамента, надписанный зелеными чернилами, с хорошо знакомым гербом на пурпурной восковой печати. Ремус хранил среди своих особо важных вещей подобное письмо, которое отдал ему отец. И мальчик знал, что должно быть написано внутри.

Мальчик автоматически протянул руку, неверяще глядя на письмо.

— Вы ошиблись, — прошептал он, отдергивая руку. — Это не мне, — Рем оглянулся на родителей, на лицах которых недоумение смешалось с надеждой.

— Ты Ремус Джон Люпин? — мягко спросил Дамблдор, все еще протягивая конверт.

— Да.

— Тебе одиннадцать?

— Да.

— Ты обладаешь магическими способностями?

— …Да.

— Тогда это тебе, — и профессор вложил письмо в руку Ремуса.

* * *

Сердце гулко стучало, пока он дрожащими пальцами вскрывал заветный конверт, которого не должен был получить. Может быть, в Школе не знают, что он оборотень?

Он бежал глазами по строчкам и не верил тому, что читал.

ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА

Великий волшебник, Верховный чародей)

Дорогой мистер Люпин!

Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов, а также с особыми правилами поведения в Школе...

— Что значит «особые правила поведения»? — спросил Ремус, дочитав и подняв глаза на Дамблдора. Он краем глаза видел, как утирает слезы мама и как внимательно смотрит на профессора отец.

— О, ничего, что тебе еще не было бы известно, — сказал Дамблдор, но глаза его смотрели серьезно и даже настороженно. — Ты же понимаешь, что ты не совсем обычный волшебник…

Надежда, зародившаяся в груди Ремуса, стала постепенно гаснуть.

— По всем правилам в Школе нельзя обучать детей, в определенные моменты потенциально опасных для других, — голос директора Хогвартса звучал спокойно. — Но я считаю, что каждый ребенок, способный к магии, должен получить шанс на обучение. Поэтому, Ремус Люпин, ты поедешь в Хогвартс, если согласишься…

— Да!

— … придерживаться некоторых дополнительных правил, — закончил свою фразу Дамблдор, но Рем уже не опускал взгляда. Он был готов согласиться на что угодно и ждал, когда директор огласит эти правила. — В Хогвартсе о твоем маленьком секрете не должен знать никто, кроме меня и мадам Помфри, школьной целительницы. Не говори никому о том, что ты оборотень.

— Но…

— В день перед полнолунием ты должен будешь приходить к мадам Помфри, и она проводит тебя в безопасное место, где ты и будешь находиться, пока луна не пойдет на убыль.

— Но как же занятия? — упавшим голосом спросил Ремус, надеясь, что и здесь Дамблдор все продумал.

— Ты будешь говорить всем, что уезжаешь к больной… матушке… простите, миссис Люпин… Навещаешь ее раз в месяц, — предложил профессор, очевидно, не видевший в этом большой проблемы. Он замолчал, испытывающе глядя на Ремуса. — Вот и все. Если ты согласен с этими условиями…

— Я согласен, — прошептал мальчик, стискивая в руке письмо.

— Подумай, Ремус, сможешь ли ты соблюдать условия нашего договора…

— Я согласен, — твердо произнес Рем, глядя прямо в глаза Дамблдору. — Я хочу учиться в Хогвартсе.

— Хорошо, — довольный ответом мальчика, подытожил директор. Он поднялся со своего места и повернулся к Люпинам: — Думаю, вы не будете возражать?

— Нет, — покачал головой папа, а мама только счастливо всхлипнула, глядя на Ремуса, сжимавшего в руках заветный конверт.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — Дамблдор повернулся к Рему. — Твой билет в конверте, береги его.

Директор поклонился родителям и пошел к дверям, сказав вставшей было маме:

— Нет-нет, не провожайте.

Но Ремус не мог не последовать за Дамблдором, который в этот момент воплощал в себе все вдруг возродившиеся в мальчике мечты.

— Никогда не пытайся найти объяснение магии природы, Рем, — уходя, произнес Дамблдор и подмигнул мальчику. — Волшебство необъяснимо и поэтому прекрасно…

Ремус стоял в открытых дверях, глядя, как Альбус Дамблдор, директор Школы чародейства и волшебства "Хогвартс", спускается с их крыльца и растворяется в душном вечернем воздухе.

Луч пробившегося сквозь сгущающиеся тучи солнца упал на чернила, которыми был написан адрес на конверте, и на мгновение стал зеленым.

* * *

Как же хрупок был мир мальчика-оборотня, которому день за днем приходилось носить маску и скрывать самую суть себя самого. Как тяжело было быть мальчиком-оборотнем и притворяться обычным студентом-первокурсником Хогвартса…

Тяжело, потому что приходилось лгать и изворачиваться, стараясь выполнить данное Дамблдору обещание и следовать тем предписаниям, которые стали условием его учебы в Школе чародейства. Но не так сложно было притворяться, находясь среди одноклассников, разговаривая с учителями, бегая на матчи по квиддичу. Нет, это почти не задевало Ремуса. Тяжело было под пристальными и проницательными взглядами трех его друзей.

Друзей… Именно из-за этого мир Ремуса стал хрупок. Как легко и как страшно было потерять то, что никогда не мечтал обрести, но обрел.

Им было сложно лгать, потому что они были частью его мира.

— Джеймс Поттер, — худой мальчишка с черными, торчащими во все стороны волосами и карими, смешливыми глазами протянул руку, сделав шаг к его кровати.

— Ага, типа Нюниуса…

Ремус лежал на кровати и не мигая смотрел на задернутый полог. Утром мадам Помфри тайно привела его из Визжащей хижины в больничное крыло, где обработала его раны и ссадины, и вечером он смог вернуться в свою комнату в башне Гриффиндора. Но друзей не было — наверное, они совершали очередную вылазку по коридорам Хогвартса или к Запретному лесу, чтобы потом вернуться и услышать от Ремуса очередную «сказку о больной матери».

Верили ли они Рему? В последние месяцы, особенно после рождественских каникул, он все чаще ловил на себе подозрительные взгляды Джеймса и Сириуса. Ловил — и сердце сжималось от страха, потому что он ужасно боялся потерять друзей.

Он пытался — честно пытался — не пустить их в свой мир. Как ни мечтал он о настоящих друзьях, в начале года Ремус старательно отгораживался и замыкался в себе, не давая мальчишкам приблизиться к нему. Но упрямые Джеймс и Сириус, наделенные природным обаянием и неугомонностью, легко пробили всю защиту мальчика-оборотня…

— Ремус, проснись, — прошептал Джеймс, толкая его в плечо. — Да проснись же!

— Правда?! — подпрыгнул Ремус на кровати…

Что будет, если друзья узнают, что он оборотень? Как и все волшебники, они отвернутся. И Ремусу будет еще больнее, чем тогда, когда друзей у него не было, когда он был одинок, а мир его был прост и понятен, потому что там к физической боли никогда не могла примкнуть и новая боль — душевная. Теперь же он жил с этим страхом, — со страхом разоблачения — день за днем продолжая лгать и надеяться, что его хрупкий мир продержится еще хоть месяц.

* * *

Наверное, он задремал, прижимая к себе ноющую руку, потому что проснулся оттого, что кто-то отдернул полог. Ремус быстро сел, переводя взгляд с Питера, что переминался в изножье кровати и грыз ногти от волнения, на Сириуса справа, засунувшего руки глубоко в карманы брюк, а потом на Джеймса слева, со сложенными на груди руками.

— Вернулся? — спросил Джеймс, чуть усмехаясь.

Ремус кивнул, садясь на постели, поджав ноги.

— Как мама? — Сириус почему-то подмигнул Джеймсу, и сердце Ремуса екнуло от нехорошего предчувствия.

— Как всегда, — пожал плечами Рем, отводя глаза и тяжело дыша.

Друзья замолчали.

— Что нового в школе? — Ремус осмелился посмотреть на Джеймса, и тот опять усмехнулся.

— Ну, все по-старому…

— Если не считать того, что Джеймс, выходя с зельеварения, незаметно вылил на голову Нюниусу ведро шампуня, — ухмыльнулся Сириус, перекатываясь с пятки на носок.

Ремус криво улыбнулся — он был равнодушен к слизеринцу Снейпу, которого Джеймс и Сириус терпеть не могли и использовали любой шанс ему насолить, впрочем, как и Снейп по отношению к ним.

— Ну, что, расскажем? — наконец, кажется, на что-то решился Джеймс, глядя на Сириуса. Тот пожал плечами.

Ремус судорожно втянул воздух, сердце сжалось от такого страха, что потемнело в глазах.

— У нас вчера была астрономия, — невинно начал Джеймс.

— Я знаю,— потухшим голосом заметил Ремус.

— Мы проходили фазы Луны, — продолжил Сириус, и тут мальчик-оборотень почувствовал комок в горле и опустил глаза, зная, что будет потом.

— Питер составлял карту за прошлый месяц, — все так же спокойно проговорил Джеймс.

— Я за этот, — отметил Сириус, хмыкнув, — а Джим — на будущий.

— Так что теперь мы можем предположить дату твоего следующего посещения больной матушки, — усмехнулся Джеймс. Питер пискнул, чуть подпрыгнув от нетерпения, когда Ремус поднял взгляд и посмотрел прямо перед собой невидящими глазами. Он молчал.

— Ну, что, скажешь нам? — Сириус все еще перекатывался с пятки на носок. — Или так и будешь врать?

— Зачем? — еле слышно спросил Ремус, ни на кого не глядя. — Вы и так знаете...

— Мы хотим услышать это от тебя, — безжалостно ответил Джеймс.

Все трое молчали, пока Ремус собирался с духом и произносил слова, которые, отзвучав, оставят мальчика-оборотня в разбитом мире.

— Я оборотень, — тихо, но твердо произнес Ремус, с вызовом поднимая лицо к друзьям. — Я оборотень уже семь лет.

— Я же тебе говорил! — победно произнес Сириус, махнув рукой в сторону Джеймса, тот лишь улыбнулся, пожав худыми плечами.

— Почему ты не сказал нам? — Джеймс сел на край кровати — вместо того, чтобы уйти, чтобы презрительно взглянуть и оставить Ремуса одного. И Сириус, и Питер только ближе подошли, и в сердце мальчика-оборотня зародилась глупая надежда.

— Я обещал Дамблдору, что об этом никто не узнает, только в таком случае я могу учиться в школе, — Ремус со страхом смотрел на друзей, а мальчишки отвечали ему прежними открытыми взглядами. — Если он узнает…

— Не узнает, мы же друзья, — Джеймс положил руку на плечо Ремуса и улыбнулся. Мальчик-оборотень ответил робкой, еще неверящей улыбкой.

У оборотня не может быть друзей. У того, кто носит маску, пряча в себе оборотня, они быть могут, но не у того, кто эту маску снял. Но, глядя на улыбки друзей, Ремус снова поверил в невозможное.

* * *

— Минутку внимания!

Ремус поднял глаза на трех друзей и отложил перо. Он сидел на кровати и быстро дописывал эссе по зельеварению.

Трое подростков заговорщицки улыбнулись и закрыли дверь в спальню. Джеймс ловко наложил на нее какое-то заклинание. Ремус был заинтригован.

— Что опять? — спросил он настороженно. — Мучили Снейпа?

— Обижаешь, Лунатик, — фыркнул Сириус, подходя и заглядывая в его сочинение. — У нас были более важные дела…

— Ну, да, конечно, прости, — Рем поджал ноги, глядя на чуть бледного Питера, который смотрел на Джеймса. — Я и забыл, что вы усердно готовитесь к СОВ, с сентября…

— Люпин, ты сегодня явно не в духе, хотя… — Сириус взглянул на календарь, что висел над кроватью Питера, — тебя можно понять. Но ты зря волнуешься, потому что сегодня произошло знаменательное событие…

— Которого все мы ждали три года… — продолжил явно довольный чем-то Джеймс.

— Мы угробили на это почти все свободное время на втором, третьем и четвертом курсах, — напомнил Сириус, и Ремус вдруг понял, о чем они.

— Невозможно! Этого не может быть! — вскрикнул он, привстав на кровати и оглядывая друзей.

— Почему не может? — фыркнул Джеймс. — Разве не мы самые талантливые студенты в Хогвартсе?

Ремус во все глаза смотрел на ребят, которые таинственно переглядывались…

— Мы будем звать тебя Лунатик, — усмехнулся Сириус, сидя под деревом у озера и небрежно листая учебник.

Джеймс и Сириус с улыбкой переглянулись...

— Разреши представить тебе… Бродягу! — Джеймс, державший перед Сириусом содранный с кровати полог, ухмыльнулся. Он опустил ткань, и Ремус застыл с открытым ртом, когда к нему на кровать одним большим прыжком водрузился громадный, медведеподобный черный пес. Он повалил Ремуса на спину и положил большие лапы ему на грудь, не давая пошевелиться. Джеймс и Питер смеялись.

— Сириус, слезь! Слезь, кому говорю!

Пес прыгнул на пол — и через несколько мгновений перед ними предстал довольный Сириус Блэк с шальной улыбкой на лице.

— Питер, твоя очередь, — Джеймс загородил собой товарища, пока Ремус садился, пытаясь вынуть шерсть изо рта.

— Вторым номером нашей программы — Хвост!

Сначала Рем ничего не увидел, пока Сириус не нагнулся и не поднял на ладони крысу с глазами-бусинками.

— Питер? — изумился Ремус, нерешительно протянув руку и погладив его по спинке.

— Да, мелковат, но как раз, чтобы отключать Гремучую иву, — заметил Сириус. Питеру надоело быть крысой, и он превратился — прямо на ладони друга. Тот чертыхнулся, отскакивая и отдергивая руку, а Питер рухнул на пол, пискнув от боли.

— И в конце позволь познакомить тебя с… Сохатым! — Сириус отдернул полог, и Ремус даже забыл закрыть рот. Перед ним стоял крупный олень с красивыми, ветвящимися рогами и умными глазами, в которых играло пламя свечей. Сохатый повел головой, будто демонстрируя друзьям себя во всей красе.

— Не верится, что у вас получилось, — прошептал Ремус, когда трое друзей приняли свой обычный облик и сели рядом с ним. — Вы стали анимагами…

— Ага, и регистрироваться мы точно не собираемся, — усмехнулся Сириус, откидываясь на подушку. — Как весело мы будем проводить время в полнолуние…

— Ребята, но ведь это…

— Опасно, знаем, ты уже тысячу раз за три года нам это сказал, — фыркнул Джеймс. — Но уже поздно идти на попятный… Полнолуние через неделю… Вот бы Эванс об этом узнала!

Бродяга ухмыльнулся, Лунатик и Хвост переглянулись, Сохатый сладко зевнул.

* * *

— Ты неправильно рисуешь!

— Правильно: смотри — вот лестница… — Джеймс прочертил карандашом по запасному листу, доказывая Сириусу. Оба парня склонились над будущей картой Мародеров, как друзья решили ее наречь. — Лунатик, посмотри…

Рем слез с кровати, где уже почти дорисовал эскиз второго этажа, взглянул на Питера, задремавшего с зажатым в руке пером, и подошел к друзьям.

— Не помню, честно, — Люпин пожал плечами, — вы же обследовали этот коридор…

— Нужно посмотреть, — Джеймс вскочил, но Ремус его остановил:

— Лучше я схожу, я уже закончил свою часть…

Джеймс хотел возразить.

— Пусть Лунатик сходит, меньше проблем, — сказал Бродяга. — Тем более если нас с тобой поймают, то уж точно исключат, МакГонагалл, думаю, не шутила…

Ремус улыбнулся, понимая, что Сириус вовсе не поэтому не пускает друга. После сегодняшнего инцидента на берегу озера можно было вполне опасаться, что на Сохатого начнется охота: либо со стороны Северуса Снейпа, либо со стороны Лили Эванс.

— Возьми мантию, — буркнул Джеймс, видимо, понимая, что стоит за заботой друзей. Ремус кивнул, взял мантию, перо и чистый лист пергамента, и вскоре покинул комнату.

Снейп перевернулся вверх ногами в воздухе, его мантия свалилась ему на голову и обнажила тонкие, бледные ноги и серые от грязи подштанники.

— Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться! — крикнула Лили, поворачиваясь к Джеймсу. — Ты ничем не лучше его!

Ремус медленно шел по темным и пустым коридорам, стараясь передвигаться как можно тише. Он не часто гулял под мантией Джеймса — у его друзей опыт в таких прогулках был много больше, а за последний учебный год вырос необычайно. Хотя бы раз в месяц все они нарушали школьные правила, причем Люпин нарушал еще и данное Дамблдору почти пять лет назад слово. И чувство вины часто посещало его, совесть мучила после каждой прогулки под луной, когда Бродяга, Сохатый и Хвост выпускали Лунатика-оборотня из Визжащей хижины, и они вчетвером носились по окрестностям Хогвартса и Хогсмида.

Еще недавно казалось невозможным, что страх перед полнолунием почти отступит от одинокого сердца мальчика-оборотня, но так и было. Нет, боль при превращениях никуда не делась, он все так же мог терзать свое тело и крушить Визжащую хижину, но теперь с ним были друзья. И, как уже давно понял Ремус, в компании Бродяги, Сохатого и Хвоста он становился более человечным в образе волка. Временами он даже помнил, что происходило в те долгие ночные часы, когда луна освещала их быстрый бег, их игры и развлечения.

Странно, но он почти ждал этих ночей, теперь наполненных не только болью и звериной яростью, но и светом их глаз — глаз его друзей, которые совершили невозможное ради него.

* * *

Ремус быстро добрался до коридора, который Джеймс и Сириус никак не могли точно воспроизвести, набросал примерный план — это потребовало лишь пары минут — и отправился в обратный путь.

Жаль, что следующее полнолуние он встретит уже дома, ведь остался всего лишь один экзамен, и скоро они отправятся на каникулы. Поэтому друзья вместо того, чтобы весь вечер готовиться к трансфигурации, торопились закончить карту Мародеров — наверное, у Джеймса и Сириуса уйдет все лето на то, чтобы ее оживить.

— Прости меня.

— Отвяжись.

Ремус замер у угла, из-за которого бесшумно вышел. У портрета с Полной Дамой, в ночной сорочке, стояла Лили Эванс. Напротив нее, почти умоляюще сложив руки на груди, был Северус Снейп.

— Прости меня! — Ремус еще никогда не слышал у слизеринца такого просящего голоса.

И такого безжалостного — у Лили Эванс Люпин тоже никогда не слышал. И не хотел бы слышать, но ему было некуда деваться из этого коридора.

— Слишком поздно. Я много лет находила тебе оправдания... Тебе не терпится присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, да?

Возникла пауза, и Ремус затаил дыхание. Сам-Знаешь-Кто и Снейп? Вот это новость! Впрочем, Мародеры, особенно Джеймс и Сириус, давно подозревали это.

— ...Ты выбрал свою дорогу, я — свою.

Ремус старался думать о чем-то своем, но безжалостные слова Лили буквально заполнили воздух вокруг. Было видно, как Снейп силился подобрать слова, но Лили развернулась и исчезла в проходе за портретом. Слизеринец еще несколько минут стоял и глядел на то место, где недавно была Лили, потом медленно побрел прочь, понуро опустив плечи.

Ремус проскользнул через портретный проход и снял мантию-невидимку, в тот же миг пожалев об этом — на диване в гостиной сидела расстроенная Лили Эванс. Она удивленно воззрилась на Люпина.

— Я думала, что хоть значок старосты удержит тебя от выходок в духе Поттера и Блэка, — хмыкнула девушка. Ремус стоял, не зная, что ответить. Знает ли она, что он подслушал их со Снейпом разговор? — Ты мог бы остановить их сегодня…

Он много раз за эти годы мог остановить их, подумал Рем, но почти никогда не останавливал, просто молча наблюдал. Ему казалось, что это не его дело, ведь Снейп тоже не был добрым лукотрусом и в любой удобный момент был готов кинуть в друзей заклятием. А его любопытство, когда он долгое время пытался выяснить тайну Люпина, а потом осмелился нагрянуть в Визжащую хижину в полнолуние... Если бы не Джеймс тогда…

Знала ли Лили Эванс о том, кем был Ремус Люпин? Рассказал ли ей Снейп вопреки данному Дамблдору обещанию?

— Хотя какая теперь разница, — горько усмехнулась Лили. Ремус уже хотел пройти мимо и подняться в спальню, когда она снова заговорила: — Как у тебя дела, Ремус?

Сердце Люпина глухо стукнулось о грудную клетку. Значит, ему не показалось, что в последние несколько месяцев она постоянно исподволь наблюдала за ним, и взгляд ее, обращенный в его сторону, чаще всего был сочувствующим.

Лили Эванс всегда относилась к нему лучше, чем к его друзьям, он даже как-то слышал, что она говорила Мэри, что ей кажется, что Люпин чем-то сильно болен. Была ли это жалость?

Он даже мог точно сказать, когда Лили очень изменилась по отношению к нему…

— Ремус, ты пойдешь в Хогсмид в это воскресенье? — спросила, подсев к нему, Мэри. У камина сидела Лили.

— Потому что со мной нельзя быть, я этого недостоин…

— Все в порядке, — заученной фразой ответил Люпин.

— Ремус, почему ты считаешь, что недостоин быть с Мэри? — осторожно спросила девушка, глядя на него своими поразительно зелеными глазами. — Любой человек достоин того, чтобы быть счастливым, чтобы его любили…

— Меня нельзя любить, — упрямо ответил Ремус.

— Ерунда, — Лили встала и подошла к нему, кутаясь в наколдованный плед. — Зря ты так думаешь. Только из-за того, в чем ты не виноват и что изменить не можешь…

Люпин отшатнулся:

— Давно ты знаешь?

Она мягко улыбнулась:

— Догадывалась давно, а точно знаю с тех пор, как ты отказался пойти с Мэри в Хогсмид.

— Дамблдор меня исключит, — застонал Ремус, садясь и закрывая лицо руками.

— Я никому не скажу, если ты об этом, — чуть сурово откликнулась Лили.

Он поднял к ней бледное лицо.

— Ремус, если тебе нужна будет помощь, ты всегда можешь обратиться ко мне, — добрые глаза отражали пламя свечи, и словно зеленый луч ставшей возможной мечты снова заглянул в душу мальчика-оборотня.

* * *

Как ни больно и страшно было быть одиноким в одиннадцать лет, еще более невыносимо и мучительно оказалось снова остаться одному!

Одиночество вернулось, но стало другим. Потому что Люпин знал десять лет, согретые теплом друзей и их постоянной поддержкой. Он отучился оставаться наедине с собой и своим недугом. Он научился забывать о том, что он лишь мальчик-оборотень.

Забыл — благодаря чуду зеленого луча, что много лет назад мелькнул между небом и землей. И снова был вынужден вспомнить — из-за зеленого луча, вырвавшегося из палочки Волдеморта. Этот луч разрушил все, что было в жизни Люпина…

Нет больше Джеймса и Лили. Их теплого дома, где всегда можно было найти утешение, поддержку, надежду…

Нет больше Питера, который вызывал улыбку и всегда старался помочь.

Нет больше Сириуса, потому что он умер для Ремуса, предав Поттеров и убив Питера. Как он мог?! Как?!

— Ремус, не грусти, все наладится, — Лили протянула ему чашку с горячим чаем и села напротив. — Сейчас все чувствуют себя угнетенно, ты же понимаешь…

— Да… Ой, Ремус, совсем забыла! — снова вскочила она и вышла. Когда Лили вернулась, в ее руках была газета. — Смотри: открыто аконитовое зелье, скоро оно поступит в продажу…

Ремус сидел у неярко горевшего камина, кутаясь в старый плед и вслушиваясь в глухое молчание родного дома. С тех пор, как месяц назад умер отец, здесь стояла гулкая тишина. В ней Люпин надеялся спрятаться от внешнего мира, еще полного радостного облегчения, хотя с той ночи, когда пропал Темный Лорд, прошло больше трех месяцев.

Три месяца гулкой тишины и болезненного одиночества, наполненного воспоминаниями. Иногда ему хотелось, чтобы не было в его жизни тех десяти лет… Чтобы он так и не узнал, что значит впустить в свой мир других людей, сделать их близкими и нужными, зависеть от них… Чтобы он остался тем смирившимся со своим настоящим и будущим мальчиком-оборотнем, мечтавшим о доме на холме…

Он старался не думать о Мародерах. Но не мог.

Ремус чувствовал слабость, подбиравшуюся к нему вместе с последними ночами перед полнолунием. Тихий шелест огня успокаивал, но не приносил желанного забытья.

Было бы легче, если бы он не сидел целый день дома. Один. Если бы не гулял в метель, подставляя лицо хлопьям мокрого, бередящего душу снега. Если бы он мог забыть те дни и ту, последнюю, отогнавшую на миг неизбежную тьму одиночества, ночь…

— Родные Лили так и не приехали…

— Хорошо, — он не мог оставить ее в таком состоянии. Всего один день…

Ремусу казалось, что все это было так давно. Давно отзвучавшие голоса, отсмеявшиеся губы. Даже та ночь с Мэри, которая лишь на мгновение отодвинула в будущее его одиночество, — была давно. Отзвучала, оставив лишь воспоминания.

Он высвободил худую руку из-под пледа и притянул к себе книгу со стола. С книги упал распечатанный конверт. Стоило ли снова перечитывать письмо, если его содержание он успел выучить за годы, прошедшие с тех пор, как он покинул Хогвартс?

«Мистер Люпин, мы рассмотрели вашу кандидатуру и приняли решение отказать Вам в работе, потому что…».

Причины всегда были разными, и никто никогда не написал подлинной — Ремус Люпин, ты оборотень и тебе не место среди нормальных волшебников.

Книги — единственное, что осталось в его жизни неизменным. Книгами он спасался от этого мира. Единственное, что он еще не продал в этом доме. Скоро он продаст и дом. После полнолуния.

Ремус взглянул на часы — до визита покупателей осталось всего двадцать минут. Он продаст этот пустой дом и уйдет. Он снова станет лишь оборотнем с неопределенным будущим, без родных и друзей, без дома и надежды.

* * *

Ремус брел по заснеженной дороге, не думая, куда он идет и зачем. Просто шел, неся в руке свой легкий, небольшой чемодан. Редкие прохожие, осмелившиеся выйти в метель, оглядывались на потрепанного молодого человека в легком пальто и начинающими седеть волосами, который шел в сторону от города, покидая окраинные улицы.

Покидая разбитый мир в надежде убежать от самого себя.

Он жмурился, подставляя лицо снежинкам, позволяя им попадать в рот и таять на языке. Вокруг простилались белые, нетронутые ковры снега и стояли темные деревья леса, где мальчик-оборотень всегда становился чуть счастливее, наблюдая за жизнью других живых существ.

В некотором отдалении от Люпина брел худой, продрогший пес, напоминавший чуть подросшего щенка. Он боялся приблизиться, но упрямо шел за человеком — таким же одиноким и бездомным, как и он сам.

— Уходи, — бросил ему Ремус, оглянувшись. Пес остановился, понуро глядя на странного человека, в котором ощущалось что-то звериное и пугающее.

Люпин пошел дальше, оглянулся — пес в отдалении так и брел за ним, выдирая усталые лапы из сугробов, что быстро росли на обочине.

— Уходи, я тебе сказал! — сердито крикнул Ремус, останавливаясь и глядя прямо на черную, потрепанную жизнью собаку, которая, видимо, ждала от него помощи. — Прочь от меня!

Пес замер, готовый в любую минуту действительно броситься прочь от странного человека, но метель, голод и усталость не оставляли ему выбора. Животное ждало, умоляюще глядя в широко открытые глаза Люпина.

— Ну, что ты от меня хочешь? — в бессилии проговорил Ремус, садясь на чемодан и закрывая лицо руками. — Что? Ты же такой же, как он… Вся ваша преданность — лишь слова… Ведь они верили тебе! — он вскочил и безжалостно посмотрел на лежащего на снегу черного пса, который вздрагивал всем телом от крика человека, но не уходил. — Я верил тебе!!! Как же ты мог, Бродяга?!

Люпин чувствовал, как на щеках замерзают слезы, и это будто отрезвило. Он подхватил чемодан и пошел прочь, не оглядываясь. Он упорно шел, иногда провожая глазами редкие автомобили, проносившиеся мимо. Он просто шел.

Бродяга — это было правдой, вот это было настоящим в их дружбе, Люпин верил. Потому что животное не может обмануть. Сириус Блэк был для Ремуса мертв, но образ большого черного пса еще жил в нем, храня самое светлое и самое дорогое — воспоминания о лунных ночах, которые на несколько лет вдруг перестали быть страшными и одинокими…

— Если Дамблдор узнает…

По комнате покатился лающий смех Сириуса…

Метель становилась все сильнее, но Ремус не сбавлял шага. Через полчаса он оглянулся — собака еле видимой черной точкой на фоне белой дороги плелась за ним, словно преследуя. Потом пес упал и уже не поднялся.

Ремус устало прикрыл глаза, развернулся и стал приближаться к зверю, которого медленно заносил снег. Он присел рядом с животным — собака дернулась, силясь подняться, но лишь устало вздохнула.

Теплая ладонь погладила когда-то густую черную шерсть.

— Если бы я мог тебе помочь…

Люпин извлек из чемодана бутерброд и отломил половину, протянув на ладони собаке. Горячий шершавый язык коснулся замерзшей ладони Ремуса. Хвост благодарно дернулся.

— Идем, — он поднялся и помог встать обессиленному псу. — Идем, Бродяга…

Они медленно брели по заснеженной дороге — человек и собака.

* * *

Туман окутал холмы вокруг деревни, и тропинка, что змеилась между камнями и редкими деревьями, пряталась в молочной дымке. Зато долина и приютившаяся на ней деревня радовали глаз зеленью и освещенными встававшим солнцем лугами.

Несмотря на ранний час, Люпин медленно шел по хорошо знакомой и сотни раз исхоженной тропинке наверх, в туман, где на изгибе холма приютился его маленький домик с покатой крышей — хорошо знакомый не только хозяину, но и многим пастухам в округе. Ремус не был там почти неделю и старался идти как можно быстрее. Но поскольку сзади плелся старый Бродяга, тяжело переставлявший лапы, Люпину приходилось постоянно сдерживать шаг.

Он присел на сваленное дерево у тропинки, давая своему спутнику хоть немного отдохнуть. Бродяга лёг у ног Люпина и прикрыл светлые глаза. Они молчали. Пес обнюхал сверток, что нес с собой из деревни Ремус, и прищурился, ощутив сильный запах еды.

На плечо Люпина опустилась сова — наверное, она давно ждала его и, не дождавшись, полетела навстречу. Ремус забрал у нее непрозрачную бутылку и заплатил. Бутылку он аккуратно убрал во внутренний карман легкой куртки, а потом извлек оставшиеся у него деньги.

— Что ж, — он погладил по голове собаку,— на пару месяцев хватит, а потом снова придется идти в деревню…

Люпин встал и побрел по тропинке, чувствуя, как булькает в кармане аконитовое зелье. Запасы заканчивались, поэтому пришлось потратиться, хотя новых доходов в ближайшее время не предвиделось. Сезон стрижки овец подошел к концу, охотничий сезон тоже закрыли, так что ему очень повезет, если подвернется какая-то работа.

Люпин надеялся, что в ближайшее время ему не придется снова спускаться в деревню — там он чувствовал себя чужаком. Впрочем, многие семьи давно знали «человека с холма» и относились к нему с некоторой симпатией, хотя и считали немного чудаковатым. Он же сторонился жителей деревни и появлялся у них только при острой необходимости в деньгах. Ремус боялся снова завязывать отношения, потому что за двенадцать лет привык к одиночеству и тишине. Для общения ему достаточно было Бродяги, который через неделю, максимум — месяц, тоже оставит Люпина — таким старым и усталым выглядел в последнее время пес.

Дом они увидели издалека даже сквозь клубящийся по земле туман. Ремус подошел к входной двери и только тут понял, что она открыта. Резко выхватив палочку, Люпин вошел в комнату и застыл на пороге.

— Здравствуйте, Ремус, — все так же, как и много лет назад, тепло улыбнулся ему Альбус Дамблдор.

* * *

Директор Хогвартса стоял возле большого стеллажа с книгами Ремуса — многие из них были привезены из родного дома или куплены с рук у других волшебников. Там же лежала старая подшивка «Ежедневного Пророка».

— Здравствуйте, профессор, — обрел голос Ремус, вдруг ощутив себя одиннадцатилетним. Он закрыл дверь, когда в комнату, наконец, вошел Бродяга. Пес сел у двери и с интересом посмотрел на нежданного гостя.

— А я был тут неподалеку и решил заглянуть, — Дамблдор поправил очки-половинки на крючковатом носу и захлопнул книгу, которую держал в руке. Это был третий том «Теории защиты от Темных искусств» — ее когда-то давно выписывал отец. — Вы не против?

— Нет-нет, все в порядке, — Люпин скинул куртку, аккуратно поставил в шкафчик зелье и лишь потом обернулся к Дамблдору, усевшемуся в единственное в комнате кресло. — Простите, я был…

— В деревне, я знаю, пустяки, — директор Хогвартса поверх очков взглянул на Бродягу, который устало лег и положил голову на лапы.

— Э… как дела в школе?

— О, все в порядке, спасибо, что спросили, — Дамблдор продолжал смотреть на пса, играя в какую-то свою игру. Люпин понимал, что не просто так директор Хогвартса пожаловал в уединенный и многими забытый уголок Уэльса. — Конечно, насколько это возможно…

Ремус ждал продолжения.

— Беда у меня просто с преподавателями, — улыбнулся Дамблдор, в его глазах плясали искорки. — Несколько лет подряд перед новым учебным годом я трачу время на то, чтобы найти нового преподавателя по защите от Темных искусств. Казалось бы — нашел, а в конце года в очередной раз передо мной встает эта проблема — где взять достойного человека, чтобы учить наших детей…

— А как же Локхарт? Я читал в газете… — Ремус вспомнил первую полосу «Ежедневного Пророка», взгляд на которую в первый момент тогда лишил Люпина воздуха, потому что рядом с Локхартом стоял юный Джеймс Поттер. А потом Ремус понял, что это Гарри, сын его так давно погибших друзей. Малыш, спасший магический мир от Волдеморта. Гарри, у которого были глаза Лили…

— Ввиду кое-каких событий в Хогвартсе ему пришлось покинуть пост, — тактично заметил Дамблдор. — А вы где работаете, Ремус?

Люпин отвел глаза, промолчав. Он был уверен, что директор знает о нем все, раз уж нашел его в этом месте.

— Не хотите вернуться в Хогвартс, Ремус?

Люпин вздрогнул и обернулся к старому волшебнику, не понимая, шутит он или говорит всерьез.

— Зачем?

— Я же сказал — мне нужен преподаватель защиты от Темных Искусств, а вы, насколько я знаю, — Дамблдор повел рукой, указывая на книги, которыми были уставлены полки в домике, — неплохо в ней разбираетесь. Я слышал, что несколько лет назад в этих краях бродила банши и было много красных колпаков, но они как-то быстро исчезли…

Ремус лишь пожал плечами, не собираясь отрицать очевидное: действительно, много лет живя в одиночестве, почти без всякого контакта с окружающим миром, он многое постиг и выучил, как в детстве, с головой погружаясь в мир книг и знаний.

— Я понимаю, что собираюсь вырвать вас из привычного мира, — Дамблдор обвел взглядом маленькую — единственную — комнату домика Люпина, где не было никакой роскоши и вообще ничего лишнего.— Но я уверен, что и в Хогвартсе вам будет хорошо, тем более что, насколько я знаю, пару лет назад вы снова пытались найти работу в магическом мире…

— Профессор Дамблдор, но ведь вы понимаете, что это невозможно, — Люпин грустно смотрел на директора. — Я оборотень, никто не захочет, чтобы его ребенка учил такой, как я…

— О вашей особенности, Ремус, никто не знает. Ничего не изменилось со школы, — Дамблдор поднялся. — Я очень надеюсь, что вы ответите согласием на мое предложение…

Директор пошел к двери и уже взялся за ручку, когда Люпин спросил:

— Профессор… а как Гарри? Гарри Поттер…

Дамблдор обернулся, глаза его мерцали за стеклами очков:

— Думаю, вам стоит самому это узнать. Вам с ним есть о чем поговорить, разве нет?

Люпин смотрел, как Дамблдор растворяется в туманном воздухе, а утреннее солнце играет лучами на зеленой, покрытой росой траве.

* * *

Как трудно и в то же время легко далось ему расставание с уединенным убежищем, где он провел столько одиноких лет, сводя концы с концами и пытаясь найти смысл своей жизни.

Трудно, ведь он снова собирался попробовать жить, как другие волшебники, снова надеть маску обычного человека, снова завести знакомых, которые могут однажды стать близкими и нужными…

Легко, потому что был шанс обрести смысл его никчемной жизни, перестать жить, замыкаться в своем мирке, где был лишь он, боль, одиночество и старый Бродяга. Милый пес, скрасивший ему эти страшные годы пустоты. Он пришел в самый нужный момент и, словно отпуская Люпина, толкая его, вынуждая согласиться на предложение Дамблдора, ушел — тихо, во сне.

Бродяга умер — и Ремус сразу же понял, что настала пора что-то менять. Раз уж ему дали шанс… Он страшился того, чем это снова может обернуться, но, тем не менее, легко собрал немногочисленные вещи. Он надеялся, что никогда не вернется в этот дом, ставший ему убежищем на столько лет…

* * *

Конец августа пришелся на полнолуние, что значительно затруднило путь до Хогвартса. Но Дамблдор заблаговременно прислал своему новому преподавателю билет на «Хогвартс-экспресс», зная, что после превращений Люпин не осмелится аппарировать.

Ремусу едва хватило денег на то, чтобы заплатить за проезд на «Ночном Рыцаре» хотя бы до Лондона. Косые взгляды кондуктора на бледного и изможденного пассажира, одетого в старую, латаную-перелатаную мантию, немного смутили Люпина, но он уже давно привык к подобному даже со стороны добросердечных магглов. Он был очень слаб и голоден: аконитовое зелье, заканчивая свое действие, вызывало изжогу, но обезболивающее у него закончилось. То и дело приходилось доставать палочку и наполнять водой фляжку — мучительно хотелось пить.

* * *

Увидев в руках кондуктора свежий номер «Ежедневного Пророка», Ремус мгновенно забыл про жажду и слабость. Поскольку в последнее время он экономил каждый кнат, то уже два месяца не получал газет, которые столько лет оставались единственной связующей нитью между ним и магическим миром.

Люпин застыл, глядя на движущееся изображение на первой полосе, мучительный стон от застарелой боли застрял где-то в горле: на него смотрели когда-то задорные глаза Сириуса Блэка.

В каком-то тумане Ремус добрался до вокзала, зашел в туалет, открыл кран в рукомойнике и засунул голову под струю холодной воды, жадно глотая и отфыркиваясь. Стало легче, мысли прояснились.

* * *

Он пришел за час до отправления поезда, но кондуктор, ничего не сказав по поводу проезда взрослых в поезде для школьников, приветливо пропустил Люпина в вагон. Ремус шагнул в последнее купе последнего вагона, поднял на багажную полку чемодан, проверив, не порвется ли веревка, которой ему пришлось его перевязать, и бессильно опустился на сиденье, прикрыв глаза. Он вспомнил, что в кармане мантии лежит шоколадка, оставленная про запас — на самый крайний случай.

Питер любил шоколад, за него Хвост мог сделать много глупостей, чем порой пользовались Джеймс и Сириус, когда им становилось особенно скучно. В этом поезде Ремус лишь однажды ездил без друзей — в тот раз, когда только собирался стать первокурсником… А потом с ним всегда были они: Джеймс, Питер и Сириус…

Сириус… Он сбежал. Как? И для чего? Куда он подался? И сыграло ли хоть какую-то роль в его побеге то, что он анимаг? Ведь никто, кроме Люпина, об этом и не знает…

Он не заметил, как заснул, измученный прошедшим полнолунием, долгим путешествием и нелегкими мыслями, нахлынувшими на него после вести о том, что его когда-то лучший друг, убийца его друзей, снова на свободе…

* * *

Ремус редко видел сны, тем более в первые ночи после превращений. Но сегодня в его крепкий сон то и дело врывались голоса — то ли из настоящего, то ли из будущего…

— Это кто такой?

— Похоже, что он и сам под заклятием…

Он крепко спал, но чуткий слух оборотня легко улавливал тихие голоса извне. Или это был лишь очередной пугающий сон: без картинок, только из голосов — который преследовал его в последние годы…

— Сириус Блэк…

Даже во сне Люпин слышал его лающий смех. Он смеялся, когда убил Питера, как говорили авроры. Он вообще любил смеяться — тот Сириус, которого они, казалось, знали…

— Я не ищу неприятностей, это они обычно ищут меня…

В его сне был не только смех Сириуса, но и голос Джеймса. Сохатый часто говорил эти слова. Так же часто, как оказывался в очередных неприятностях. Вместе с Сириусом…

— Хогсмид…

Люпин вздрогнул во сне, подсознательно понимая, как давно отзвучали эти слова, и стараясь уснуть так, чтобы прошлое не тревожило его измученное сознание… Сколько раз в лунные ночи они вчетвером резвились в Хогсмиде… Сможет ли сейчас Сириус Блэк проникнуть в деревню, а оттуда…?

Наконец, усталость сморила его окончательно, и Люпин уснул крепко, не тревожимый никакими голосами. Во сне отступили голод и жажда, изжога больше не мучила, как и мысли о потерянных много лет назад людях…

* * *

Детские крики и возня рядом — это было первое, что он услышал, когда открыл глаза, оказавшись почему-то в темноте.

— Ты что делаешь?

— Я ищу Рона...

— Ой!

Люпин, наконец, окончательно проснулся, чувствуя смутную тревогу и слыша странные звуки из коридора, которых пока еще не могли слышать другие.

— Тихо! — проговорил он хриплым после сна голосом, доставая палочку. Поезд стоял, света не было, а чуткие уши оборотня улавливали шелест или шуршание чего-то. Оно приближалось.

Ремус создал свет и быстро оглядел обращенные к нему лица испуганных детей. Он чуть не уронил свет из рук, когда увидел лицо Джеймса, на котором за очками мерцали глаза Лили.

Он ничего не успел сделать...

Холод. Страх. Боль. Голоса, их голоса…

В чувства Люпина привел падающий на пол мальчик: Ремус выхватил палочку и призвал на помощь воспоминание о Дамблдоре и заветном письме. Патронус оттолкнул прочь дементора, на миг озарив все вокруг.

Стало легче дышать, тепло вернулось, почти тут же вспыхнули лампы, освещая бледные лица детей и лежащего на полу студента.

— Гарри!

Люпин смотрел, как друзья приводят в чувства Гарри Поттера, и его взгляд постоянно возвращался к шраму на лбу мальчика.

Ремус поспешно раздал шоколад, сбивчиво рассказав о дементоре, и почти выскочил из купе. Он прислонился к стене, до боли сжимая кулаки. Его била мелкая дрожь, а в глазах, впервые за много одиноких лет, появились слезы… Почему, он и сам себе не мог объяснить.

* * *

С каждым днем в Хогвартсе прошлое все настойчивее врывалось в его ставшую спокойной и размеренной жизнь.

Ему нравилось учить детей, потому что он вдруг опять почувствовал себя нужным, перестал быть лишним. После долгих лет в уединении это сначала пугало, но постепенно Люпин привык. Он привык даже к тому, что снова оказался в Хогвартсе, где провел лучшие годы своей пока не удавшейся особо жизни.

В первые недели на каждом шагу его настигали голоса прошлого. Он мог замереть посреди лестницы с рассеянной улыбкой на лице.

— Эй, Питер, ты кого-то ждешь?

— Лунатик, ну, скажи им! Ну, ребята, ну, вытащите…

Прошлое постоянно напоминало о себе. Сильными ветвями Гремучей Ивы, к которой Ремус старался ходить как можно реже, тайными коридорами, которые для многих студентов, как когда-то для Мародеров, вовсе не были тайными…

* * *

Настойчивее всего прошлое врывалось в его жизнь в связи с двумя людьми: Гарри Поттером и Северусом Снейпом.

Сталкиваясь со Снейпом, Люпин видел по его лицу, что и бывший сокурсник не забыл всего, что происходило в их школьные годы. Не забыл и не простил… Но Снейп молчал и даже по просьбе Дамблдора варил для Люпина аконитовое зелье (прекрасно варил), что позволяло Ремусу не тратить зарплату еще и на лекарства. Они хранили негласный нейтралитет, хотя Люпин не раз ловил на себе неприязненные взгляды мастера зелий…

— Не правда ли, Поттер похож на своего отца?

Мастер зелий презрительно фыркнул, сверкнул глазами и вышел, хлопнув дверью.

Но эти глаза совсем не трогали Люпина, по крайней мере, не так, как взгляд Гарри Поттера. К мальчику Ремус испытывал невыразимые словами чувства. Ведь он был сыном Лили и Джеймса, был частичкой дорогих Рему людей, частью того прошлого, где Люпин не был одинок. Ремус еще хорошо помнил тяжесть маленького Гарри, сидевшего у него на руках на кухне дома Поттеров…

А еще был Сириус Блэк, бродивший где-то поблизости. Люпину не нужны были объяснения, чтобы сразу понять, что этот человек делает в окрестностях Хогвартса. Тем более это стало очевидным, когда Сириус смог проникнуть в замок и спугнуть Полную Даму...

* * *

Беспокойство и совесть мучили Ремуса, когда он встречал Гарри или Дамблдора. Ведь Люпин так и не рассказал мальчику о своем близком знакомстве с его родителями и человеком, который их предал…

Они с Гарри подружились — особо этому способствовали уроки по овладению заклинанием Патронуса. Они были мучительны из-за воспоминаний Гарри о той ночи, что оборвала жизни Лили и Джеймса и разбила мир Люпина, но Ремус был даже рад, что именно он находится рядом с сыном друзей в эти трудные моменты его жизни. Он будто прикасался к ним, к самым близким когда-то и дорогим… Гарри делал успехи на занятиях, что не могло не радовать Люпина, но ему было очень трудно начать разговор о прошлом, хотя повод представлялся уже не раз…

— Когда дементоры рядом, — Гарри уставился в стол, — я слышу, как Волдеморт убивает маму.

— Да, я его знал, — коротко ответил он. — Точнее, думал, что знаю…

* * *

Он действительно не знал Сириуса. Хотя кое-что ему было известно — то, что могло помочь узнику Азкабана сбежать. Но Ремус не мог признаться в том, что Сириус Блэк — анимаг, потому что иначе пришлось бы рассказать и о том, что сам Люпин многое скрывал от Дамблдора, давшего ему шанс учиться, а теперь еще и работать… А директор так ему доверял, так помогал в трудные минуты жизни.

Зато Северус Снейп не доверял Люпину, и Ремус мог его понять. На месте бывшего сокурсника он бы тоже предполагал, что он помогает старому школьному другу… Поэтому Рем вполне спокойно относился к подозрительно-презрительным взглядам профессора зельеварения и его пристальному вниманию к себе.

Но не только за Люпином следил Снейп, это Ремус понял после того, как в его жизнь снова ворвалось прошлое — куском пергамента, который, как осколок прошлой жизни, оставил рану на сердце Рема…

— Я велел Поттеру вывернуть карманы, и вот что там было…

— Твои родители, Гарри, отдали свои жизни, чтобы спасти твою. И чем же ты отплатил им? Поставил на кон против их великой жертвы пакет с магическими штучками!

* * *

Прошлое в эти месяцы все настойчивее напоминало о себе.

Когда из палочки Гарри вырвался серебристый олень, Люпин вдруг понял, что в его жизни что-то должно измениться, раз невозможное снова стало возможным, и, казалось бы, давно погибший Сохатый снова вышел в поле…

События развивались так быстро, что после Люпин так и не смог разобраться в том, какие чувства испытывал в ту ночь, когда он снова обрел друга… Эмоции сменяли друг друга с такой скоростью, что не оставалось времени их фиксировать. Только стремление понять и, наконец, узнать правду, в ту ночь четко владело им.

Карта Мародеров, на которой вдруг появилось имя из прошлого: «Сириус Блэк». Этого можно было ждать…

Но как же больно и как неожиданно было видеть другое имя, которого просто не должно было быть, — «Питер Петтигрю». И миллион вопросов, которые разрывали его голову, пока он бежал к Визжащей хижине…

Сириус. Гарри. Питер. Северус. Все смешалось, и только облегчение, волной нахлынувшее на него, когда он смог смело взглянуть в глаза друга, вдруг осознав, что он опять не один, владело им до того момента, когда луна вышла из-за туч.

Он забыл — впервые за много лет забыл о грядущем полнолунии…

* * *

Ремус вновь поднимался по знакомой тропинке, вдыхая аромат летнего леса, слушая пение птиц, проснувшихся с первыми лучами солнца. Он уходил отсюда в надежде никогда не вернуться, стать снова частью магического мира, уходил полным желаний и опасений.

Но он вернулся. Правда, внутри него теперь был совсем другой мир. В нем был мальчик с зелеными глазами, оказавшийся намного сильнее и мудрее, чем этого можно было ожидать от тринадцатилетнего подростка. В него вернулся Сириус, лучший друг, которому пришлось столько пережить по чужой вине, но не сломаться.

В мире Люпина снова появилась надежда. Было чего ждать, и было о чем мечтать.

* * *

Как бы это ни было глупо и странно, но ему казалось, что это был один из самых счастливых периодов в его взрослой жизни. С тех пор, как зеленый луч разбил его маленький мир, оставив одного, он еще ни разу не дышал настолько полной грудью, не радовался каждому восходу, не ждал с затаенной надеждой нового дня…

Странно, потому что все вокруг замерло в предвестии темных времен… Даже здесь, в затерянном уголке Уэльса, где он провел прошедший год в почти полном одиночестве, ощущалось, как сгущаются тучи, как дыхнуло откуда-то с севера угрозой новых испытаний…

Казалось бы, мало что изменилось в его жизни с тех пор, как он жил здесь еще до возвращения в Хогвартс и того момента, как в его жизни снова появились друзья: Гарри и Сириус… Он провел целый год в одиночестве, но по утрам он выходил на порог и смотрел вдаль — в ту сторону, откуда раз в две недели к нему прилетала белоснежная сова, а потом и самые разношерстные птицы с письмами от Сириуса… Было чего ждать, было на что надеяться…

Он по-прежнему изредка спускался в деревню, где его приветствовали, как старого знакомого. Изредка, потому что денег, что ему заплатили за работу в Школе, для умеющего экономить Ремуса было вполне достаточно, чтобы пока не бедствовать… Он спускался просто потому, что хотел быть в курсе того, что происходит в мире магглов… Что-то назревало, Ремус чувствовал это своим обостренным звериным чутьем…

* * *

Был вечер, Люпин сидел у стола, читая при одной свече, но то и дело поглядывал на старые каминные часы. Он ждал вести — любой — из Хогвартса, где должно было пройти последнее испытание Тремудрого турнира, в который при странных обстоятельствах был втянут Гарри…

Острое беспокойство не оставляло Ремуса ни на минуту, как он ни пытался себя убедить, что рядом с профессорами Хогвартса, тем более, рядом с Дамблдором, с мальчиком ничего не может случиться…

Хлопок снаружи — и Ремус тут же схватил палочку и кинулся на улицу. Во мраке он увидел высокую фигуру, кутающуюся в мантию.

— Ремус, это я, — тихо проговорил Сириус, шагая в пятно света, что лилось из окна.

— Входи быстрее, — Люпин озирался, стараясь понять, есть ли кто-нибудь поблизости. Хотя мимо обычно никто не ходил, кроме пастухов, что держали путь еще выше, на холмы, где паслись овцы, Ремус боялся, что его друга могли случайно заметить…

Сириус был очень бледен. Он сел в кресло и прикрыл руками лицо, бессильно покачиваясь из стороны в сторону.

— Что случилось? — Ремус присел перед другом.

— Он вернулся. Волдеморт вернулся, чуть не убив Гарри.

Люпин отшатнулся и упал, во все глаза глядя на Сириуса. Нет, этого не может быть…

— Профессор Дамблдор, где Гарри? Как он?

Дамблдор медленно, очень медленно покачал головой, пристально глядя на сидящего перед ним человека…

Он сидел на полу, не шелохнувшись, пока Сириус рассказывал то, что услышал от Гарри. Бедный Гарри… Ребенок, которому снова выпало недетское испытание, но он опять Выжил…

— Дамблдор сказал пока пересидеть у тебя, он с нами свяжется…

Ремус кивнул, поднимаясь и подходя к плите.

— Ты голоден?

— Нет, — покачал головой Сириус, прикрывая глаза.

— Как Гарри?

— Плохо… Но он справится, ведь он так похож на Джеймса…

Ремус грустно кивнул.

Они оба вздрогнули, когда посреди полутемной комнаты появилось перо феникса, а с ним — свиток. Сириус проворно схватил его и прочел вслух:

«Министерство предпринимает меры, чтобы не допустить распространения вести о том, что Волдеморт вернулся. Орден Феникса снова действует. Будьте осторожны, за домом Ремуса будут следить. С Гарри все будет хорошо, не волнуйтесь. Скоро свяжусь с вами. Дамблдор»…

В комнате повисла тягостная тишина…

* * *

Ремуса разбудил неистовый лай снаружи.

— Черт, Бродяга, ты спятил? — лениво окликнул пса Ремус, выходя на порог и безмятежно улыбаясь, хотя внутри все сжалось от предвестия опасности. — В такую рань поднял…

К Ремусу бежал медведеподобный пес с весело виляющим хвостом, но глаза у собаки были вовсе не веселые. Люпин настороженно озирался, пытаясь понять, о чем предупреждал гулявший на свежем воздухе Бродяга.

Сириус теперь появлялся вне дома только в образе собаки, чтобы не привлекать внимания. Черный пес, живший здесь много лет, не мог удивить жителей деревни, тем более насторожить тех, кто бы мог выспрашивать о Люпине у магглов. Бродяга теперь не спускался вместе с Ремусом вниз, чтобы в деревне не заметили подмены…

Чутким слухом Люпин, наконец, уловил посторонние шаги по земле справа от себя. Он с рассеянной улыбкой погладил подбежавшего к нему Бродягу.

— Иди в дом, я приготовил тебе поесть, — проговорил Люпин, подталкивая друга к домику, где тот мог укрыться. По крайней мере, Сириус не будет стоять на открытом месте, где его в любой момент может настичь заклинание не только авроров, но и любого из Упивающихся…

Бродяга юркнул за дверь, но Ремус был уверен, что Сириус, приняв человеческий облик, замер у двери с приготовленной к бою палочкой…

— Доброе утро…

Люпин вздрогнул, когда из гущи кустов, проломившись сквозь самые заросли, показалась девичья фигура в потрепанных джинсах и темном свитере. Ремус в недоумении захлопал глазами: волосы у девушки были ярко-розовые.

— И вам, — протянул он озадаченно. На Упивающегося смертью девушка была совершенно непохожа, хотя чем Мерлин не шутит. Но навряд ли у последовательницы Волдеморта могли быть такие искренние и веселые глаза… И не стали бы министерские следопыты посылать сюда эту немного неуклюжую девчонку. Хотя… — Заблудились?

— Я? — рассмеялась девушка, вынимая из коротких волос застрявшую ветку. — Нет, я…

Она осеклась, глядя на что-то в руке Ремуса. Тот опустил взгляд и тут же поспешно спрятал за спину волшебную палочку.

— Гуляла тут неподалеку, услышала вашу собаку — и решила посмотреть, кто живет в такой глуши… — улыбнулась девушка. Тут же из дома послышался лай, но Бродяга, слава Мерлину, не высунулся из укрытия. — Вы один тут живете?

— Нет, — покачал головой Ремус, прислонившись к косяку дверей. — С собакой по кличке Бродяга. Это вы его слышали…

— Понятно, — улыбнулась совершенно наивно девушка, оглядываясь.

— А вы какими судьбами в наших краях?

— Приехала в гости к родственникам, — она махнула рукой в сторону деревни. — Вот, решила прогуляться… У вас воды не найдется? Жарко…

— Конечно, — пожал плечами Ремус, мгновенно насторожившись. — Заходите…

Бродяга лежал у кровати, прикрыв глаза и чуть помахивая хвостом. Люпин быстро осмотрел комнату и с облегчением понял: ничто не выдает того, что он живет здесь не один. Они с Сириусом постоянно следили за этим, предполагая, что Министерство, начав подрывную деятельность против Дамблдора, не преминет поймать на чем-нибудь и его ближайших соратников, к коим причисляли и Люпина…

— Спасибо.

Девушка вела себя совершенно спокойно и раскованно. Ремус начал даже думать, что не стоило беспокоиться, но чутье все же подсказывало, что не просто так она появилась здесь.

Девушка отдала ему кружку и, попрощавшись, поспешила прочь по тропинке, ведущей к деревне.

— Как ты думаешь…?

— Это аврор, — Сириус прижался к стене у окна, серьезно глядя на Ремуса. — Она дочь моей кузины Андромеды, кстати, племянница Нарциссы Малфой и Беллатрикс Лестрейндж… Не помню, как ее зовут…

Люпин тяжело вздохнул — не зря его терзало беспокойство…

* * *

Рему было грустно покидать свой домик на холме, где в последнее время он перестал ощущать одиночество, но обстоятельства вынуждали именно к этому. Пусть авроры перестали крутиться вокруг его убежища, но в таком незащищённом месте стало небезопасно…

В доме Сириуса на площади Гриммо, 12, первое время ему было тошно: стены и потолки давили, тишина и мрак угнетали. Но все это искупало то, что жизнь Люпина наконец-то обрела смысл.

Они боролись, они не ждали беды с покорностью, они готовились к войне. Вокруг было много людей, рядом были друзья и знакомые, все они были объединены одним делом. А главное, что было непривычно до безумия: он находился в обществе волшебников, но никто не косился на него, не сторонился… Было такое ощущение, что никто не знает, что он оборотень, хотя всем это было прекрасно известно. Маги вокруг относились к нему так же, как и к остальным членам Ордена Феникса. Это, после долгих лет скитаний и перенесенных унижений, было самым невероятным и самым дорогим сердцу.

А еще рядом был Сириус, хотя друг, кажется, тоже скучал по их домику на холме, ходил хмурый и даже замкнутый… Ремус понимал его, но при этом не мог не согласиться с доводами Дамблдора: Сириусу лучше находиться в безопасном укрытии, коим стал для них дом его юности…

* * *

— Ремус, познакомься: это Кингсли, он ведет дело по поимке Сириуса.

С этими словами Артур Уизли вошел в кухню, где Люпин читал газету, а Сириус от скуки катал шарики из бумаги и кормил ими мусорную корзину.

Ремус поднял глаза и приветливо улыбнулся высокому чернокожему человеку. Аврор в их рядах, да еще отвечающий за дело Сириуса — это определенный успех. Люпин уже слышал о Кингсли, но им никак не удавалось познакомиться.

— Поздравляю, Кингсли, ты совершил невероятное: поймал меня, — усмехнулся Сириус, вставая и подавая руку вошедшему аврору.

— Ты, кстати, сейчас где-то в Северной Африке, по крайней мере, так считают в Министерстве, — улыбнулся Кингсли, а потом повернулся назад, приоткрывая дверь. — Я тут кое-кого привел…

Люпин замер, глядя на уже знакомое ему лицо. Правда, несколько недель назад женщина, стоявшая сейчас на кухне дома на площади Гриммо, была более юной, у нее был другой нос, другие волосы (сейчас они были до плеч и фиолетовые), но вот глаз Ремус не мог не узнать.

— Знакомьтесь: Нимфадора… Ой, прости, в общем, Тонкс, с именем, которое она не любит, чтобы произносили, — Кингсли спрятал улыбку.

— Аврор? — Люпин широко улыбнулся, подавая руку и представляясь, хотя понимал, что представляться ему не нужно. — Снова зашли воды попить?

Тонкс рассмеялась, пожимая протянутую ладонь:

— Я так и подумала, что вы тогда меня раскусили…

— Тонкс теперь тоже на нашей стороне, — заметил Артур Уизли. — И это хорошо, свои люди в Штабе авроров нам всегда пригодятся…

— Как тебе, Тонкс, наше родовое поместье? — подал голос Сириус, засунув руки в карманы и насмешливо глядя на двоюродную племянницу.

— Впечатляет, — усмехнулась Тонкс, окинув взглядом кухню, а потом снова посмотрев на Люпина. — Хотя я бы добавила фиолетового и розового…

— Думаю, моя мамочка бы оценила, — Сириус потянулся, а потом серьезно посмотрел на Артура: — Что думает Дамблдор по поводу Гарри? Он опять прислал мне письмо. Мне кажется, что Гарри вытворит какую-нибудь глупость… И винить его в этом я не буду…

Люпин грустно посмотрел на друга…

— Не надо грустить, все будет хорошо, — весело шепнула Тонкс, проходя мимо и сшибая стул. Ремус снисходительно улыбнулся: была ли у него когда-нибудь вот такая радостная вера в жизнь, как в глазах этой, по сути, все-таки девчонки? Не было и не могло быть…

— Нимфадора, чай будешь? — Сириус решил сыграть роль радушного хозяина.

— Не надо называть меня Нимфадорой! — вспыхнула Тонкс, и ее волосы прямо на глазах стали ярко-розовыми. — Не надо…

Сириус пожал плечами, усмехаясь и переглядываясь с Люпином. Ремус едва заметно улыбнулся…

* * *

Наверное, этот год был самым бурным в жизни Ремуса за последние пятнадцать лет. Он чувствовал себя нужным и совсем перестал ощущать время, которое летело между полнолуниями. Год, промелькнувший, как вспышка, как мгновение, полное самой настоящей жизни, которая была невозможна в мире оборотня, но наперекор всему все-таки была…

Рядом был Сириус. Все более хмурый день ото дня. Временами злой. Но это был Сириус, друг детства, Бродяга, с которым было столько связано…

Люпин был нужен Ордену. Дежурства в Министерстве. Слежка за Упивающимися. Даже просто жизнь в Штаб-квартире Ордена давала Люпину самое важное — чувство, что он нужен, что он не один, что он не одиночка-оборотень…

А еще он не просто сражался — он готовился к войне против тех, кто когда-то разрушил его мир, убил его друзей и сломал жизнь близким людям…

Все это отодвинуло на задний план слабость перед полнолунием, боль при превращениях, долгие ночи в образе волка, когда он сохранял разум, но не тело…

Вспоминая тот год, промелькнувший незаметно в заботах и близких отношениях с другими людьми, Люпин никак не мог понять, когда же это началось. Это — ее взгляды, пристальное внимание, тихий голос «Ремус» и подрагивание ресниц, ее интерес к его самочувствию после полнолуния. Это — его смущение, когда она входила в комнату, желание уйти, спрятаться, его пустые отговорки и бегающий взгляд…

Именно об этом он думал, лежа на полу и боясь пошевелиться, чтобы не разбудить боль. Обостренный слух фиксировал все шорохи и звуки старого дома, множество запахов раздражало обоняние.

Он смог ненадолго задремать, когда от него ушел обеспокоенный Сириус, принесший воды. Он всегда теперь так делал, узнав, насколько Люпина мучило аконитовое зелье… Иногда Бродяга оставался с ним на всю ночь, но сегодня в доме были другие члены Ордена, поэтому Сириус ушел, обещав прийти позже и принести еще воды…

* * *

Он поднял тяжелую, звериную голову, потому что услышал на лестнице шаги. Слишком легкие для Сириуса шаги. Слишком осторожные.

Дверь отворилась, и Лунатик вскочил на все четыре лапы, только потом осознав, что напугал вошедшую и застывшую у дверей Тонкс. Он сел и стал пристально следить за тем, как она одной рукой медленно закрывает дверь, держа в другой миску с водой.

Она подошла и поставила перед ним воду, чуть отстранившись. Лунатик долго смотрел на нее, пытаясь понять, что она тут делает, но жажда взяла свое: он наклонился, потом устало лег и стал неспешно лакать из миски, изредка бросая косой взгляд на Тонкс, притихшую в стороне.

Напившись, Лунатик опустил голову на лапы. Он хотел спать, луна была болезненно полной, но присутствие человека, его запах не давали ему расслабиться.

Он вздрогнул, когда мягкая рука осторожно коснулась его спины. Лунатик вскочил, оскалившись: скорее от неожиданности и испуга, чем от злости.

Девушка отскочила к стене, но не потянулась за палочкой.

— Прости… — прошептали ее побелевшие губы. — Я не хотела…

Никто и никогда не гладил его, когда он был волком. Друзья не были склонны к подобным нежностям, а больше во время трансформации никто к нему и не приближался. Это было страшно пугающе, это было чуждо его волчьему нутру…

Шерсть на загривке улеглась, Лунатик снова опустился на пол, следя за Тонкс. Она несмело сделала шаг вперед и села рядом, не пытаясь снова прикоснуться.

— Дикий, какой же ты дикий, Ремус… — прошептала она, медленно начиная тянуться ладонью к его спине. Лунатик издал предостерегающий рык, но она не испугалась на этот раз.

Он поднялся и отошел от ее руки, почти снова его коснувшейся. Забился подальше в угол, устало вздохнув.

— Хорошо, я не буду, — примирительно сказала она, снова подходя и садясь рядом. — Я просто побуду тут, ладно? Вдруг ты еще захочешь воды?

Он тяжело прикрыл глаза, не в силах больше бегать от нее этой ночью…

* * *

Он сидел на кухне дома на площади Гриммо, одинокий и вмиг осиротевший, как и этот дом. Как и этот мир, в котором больше не было самого сильного и самого смелого человека. В мире больше не было Сириуса Блэка…

Он не мог вспомнить всего, что было там, в Министерстве, потому что все это заслонило лишь одно воспоминание: падающий сквозь Арку, безумно и страшно медленно падающий Сириус, с улыбкой на лице, и оглушающий крик Гарри. Крик, рвущий что-то внутри Люпина до сих пор…

Как он нашел силы, чтобы удержать Гарри и не дать тому кинуться вслед за крестным, Ремус не знал. Как, если он сам был готов броситься в эту Арку за тем, кто был ближе и роднее всех в этом мире… За тем, кто давал Ремусу твердую веру в то, что он уже никогда не будет одиноким оборотнем, бессмысленно идущим по тропинке среди окутанных туманом холмов…

Он не верил, он не хотел верить, что ему снова придется все это пройти, с начала, как тогда, казалось бы вечность назад… Только теперь ему уже не придется идти, чтобы попрощаться с телом того, кто был почти всем для Люпина долгие годы его жизни…

— Сириус, ты должен остаться, чтобы предупредить Дамблдора…

— Я. Иду. С вами.

— Ремус…

Она возникла будто из другого мира, мира, где есть место ее искристым, полным оптимизма глазам. Хотя нет, сейчас эти глаза были совсем другими. Она сама казалась притихшей, сломленной, придавленной горем не меньше, чем сам Ремус… Даже ее ярко-зеленые недавно волосы стали тускнеть…

* * *

Она села рядом, не пытаясь его коснуться. Они никогда не заговаривали о той ночи, но в этом ее смирении, когда она была рядом, чувствовалось, что ни один из них не забыл…

— Ремус, мне…

Он поднял руку, не желая слышать никаких слов, вообще слышать голос, слова, фразы… Это было неважным и лишним…

— Ремус, позволь…

Люпин встал, поднял на нее тяжелый взгляд. Не время было говорить об этом, но, возможно, другого раза не будет.

— Тонкс, ты должна понять: со мной нельзя быть. Оставь меня. Ты молодая, талантливая, у тебя прекрасное будущее… Мне в нем места нет, как нет тебе места в моей искореженной жизни…

— Нет, Ремус, послушай…

— Я зло. Я оборотень. Мне нет места в том мире, в котором живешь ты. Я изгой. Я старый и измученный жизнью. Я уже седой, но до сих пор моя жизнь — это только скитания. Мне нечего ни дать, ни предложить тебе…

— Мне и не надо…

— Уходи, — попросил он. — Оставь меня, Нимфадора…

Она развернулась и выбежала прочь, на мгновение мелькнув у дверей зеленой вспышкой волос, но Люпин успел заметить слезы обиды в ее глазах. Он должен был так поступить, потому что его мир опять был разбит.

А ведь еще несколько часов назад это казалось практически невозможным…

* * *

Как бы это ни было странно и даже тяжело признавать, но смерть Сириуса не стала для Люпина новым прыжком во мглу одиночества и грусти. Да, лучший друг погиб, как когда-то это случилось с Джеймсом и Лили, но на этот раз не было гулкой тишины дома и пустоты внутри. Было лишь почти маниакальное стремление бороться, сражаться до конца, до последнего вздоха, лишь бы тот, кто стал причиной всех потерь в жизни мальчика-оборотня, наконец, был наказан.

И он сражался — как мог, как умел. Даже в первые недели после смерти Сириуса, когда апатия временами все сильнее нападала на него, Ремусу удавалось сбросить эти странные оковы и жить дальше. Он сражался даже с собой…

Ради Гарри. Ради победы. Ради памяти тех, кого уже было не вернуть…

Сказалась ли на нем смерть друга, которого только недавно снова обрел? Он не мог сказать точно, хотя иногда ему казалось, что из-за вечной усталости и даже какого-то равнодушия к окружающим вдруг проглядывала другая его сущность, словно готовя бунт против несправедливостей прошлого и против тех, кто мог быть в этом повинен…

* * *

— Ремус, ты слышишь?

Он вздрогнул и неуверенно улыбнулся сидящей рядом Молли Уизли.

— Да, я согласен, что Гарри стоит провести остаток каникул в «Норе», — Люпин поднял глаза на Дамблдора, сидящего во главе стола в кухне дома на площади Гриммо. — Здесь небезопасно, да и вряд ли…

Что вряд ли, каждый знал и без него, поэтому Ремус не стал договаривать. Гарри никогда не сможет забыть того, как его крестный слонялся по этому дому, изолированный от всего мира…

— Предлагаю временно освободить дом, — проговорил Дамблдор. — Пока мы не будем уверены, что он действительно принадлежит Гарри…

— Думаю, Сириус мог предусмотреть такой вариант, — заметил Артур Уизли.

— Возможно, — кивнул старый волшебник, скрывая в рукаве мантии покалеченную чем-то руку. — Но пока нет полной уверенности…

— Я согласен с директором, — подал голос Северус Снейп. Все посмотрели на него. — Вспоминая все глупости, что совершил Блэк, это будет вполне на него похоже, если завтра здесь окажется Беллатрикс…

Люпин поднял тяжелый взгляд на бывшего сокурсника и коллегу.

— Сириус, ты не имел права так поступать…

— Вот этого-то, боюсь, Снейп и не простит…

Ремус поднялся, заставив всех присутствующих повернуться к нему. Мелькнули блеклые, грустные глаза Тонкс, но Ремус старался их не замечать.

— Ты, Северус, ничуть не лучше…

Все вздрогнули, услышав подобное от Люпина. Снейп поджал губы, сверля Ремуса взглядом.

— Из-за глупой детской обиды на Сириуса и Джеймса ты перестал преподавать Гарри окклюменцию… Ты знал, что стоит на кону, и все равно выгнал его.… А на кону было не только пророчество… Жизни. И одна жизнь оборвалась потому, что Гарри так и не научился окклюменции…

Люпин вышел из-за стола и пошел прочь, чувствуя на себе чужие взгляды. Он знал, что зря сорвался, но слышать имя погибшего друга из уст Снейпа он больше не мог. Потому что еще помнил крик Гарри: «СИРИУС!»…

* * *

Он знал годы одиночества и пустоты, но никогда его не покидала вера в лучшее, в самое светлое, никогда его не покидала надежда.

Но тут, в глубоком подполье движения оборотней, Люпин часто погружался в пучину ненависти — чужой, огромной, поглощающей — и иногда забывал о том, что он лишь шпион, что он вовсе не такой, как они. Они — это оборотни, никогда не пытавшиеся стать частью обычного магического общества. Они — изгои, которые воруют и убивают, чтобы выжить.

— Подвинься, — кто-то грубо толкнул его в плечо. Ремус чуть потеснился на старом диване, где сидел, прикрыв усталые глаза…

Мог ли он представить, что когда-то будет вести подобный образ жизни? Жить в подвалах, скрываться днем и выходить лишь ночью, есть, что придется, лгать и притворяться…

— Папа, а много нас, таких?

Отец грустно посмотрел на жалостливое лицо Ремуса — и покачал головой…

— Говорят, завтра Фернир явится, — прогудел кто-то в стороне, но Люпин даже не двинулся. — Новичков будет смотреть…

Ремус вспомнил тех двух подростков, что пришли вчера. Скоро полнолуние, и им придется пройти проверку… такую же, какой подвергли Люпина.

Он никому не рассказывал о том, чего ему стоило завоевать доверие окружающих его оборотней. Дамблдор, наверное, догадывался, но не спрашивал.

Ремус открыл глаза и посмотрел на свои худые руки. Он еще помнил кровь на них, и на одежде, и на подбородке… И ужас от того, что его заставили совершить. Конечно, он не помнил всего, ведь разум волка на этот раз полностью овладел им. И не было рядом друзей, чтобы остановить его…

Ремус снова задремал, отметая мысли, которым не было места в его мире, сейчас полном одного — борьбы…

* * *

Он давно научился ценить вот такие моменты, он их любил и особо запоминал, как островки счастья в своем непростом мире. Он сидел в доме друзей, у камина, смотрел на замерзшее окно и пил коктейль, отогреваясь после месяцев существования среди оборотней-изгоев…

Ремус с каким-то затаенным удовольствием следил за суетой Уизли, нежностями Флер и Билла, улыбками Гарри, за Джинни, снимающей червяка с его волос. Просто сидел, слушал, смотрел, вспоминая, что все это есть в жизни и что именно это движет миром. Именно за это и стоит бороться…

— Тонкс…

Люпина вырвало из тихого созерцания это имя, произнесенное чуть недовольной Флер. Ремус огляделся и только тут понял, кого не хватало в их тихой компании.

— Мне показалось, — миссис Уизли выразительно и даже чуть обвиняющее смотрела на Ремуса, — что она надумала провести это Рождество в одиночестве…

Ремус лишь пожал плечами: он не был виноват в том, что происходило с Тонкс. Хотя нет, был, но ничего не мог с этим поделать. Он все сказал ей месяцы назад, и с тех пор ничего не изменилось, стало еще хуже, потому что он сам уже был другим. Он был запятнан кровью, он если не стал таким же, как те, его сородичи, то еще на шаг к ним приблизился.

Его нельзя любить. Он зло. Он зверь.

— У Тонкс изменился Патронус…

Люпин вздрогнул от этих слов Гарри. Неужели все настольно серьезно? Или эта странная магическая особенность Патронусов не имела отношения к нему, Ремусу? Он хотел бы в это верить, потому что Патронусы могли меняться только под воздействием действительно настоящих и глубоких чувств…

— Он такой крупный с виду, на четырех ногах…

Ремус был рад, что в этот момент их отвлекли Молли и Артур, а потом пришли Перси с министром, и Гарри тут же забыл о своем вопросе. Пусть он думает, что на Тонкс так подействовала смерть Сириуса… И сам Ремус тоже будет мелочно так думать… Так проще, так лучше для всех, особенно для самой Тонкс.

Но как забыть ее взгляд, такой грустный, на исхудавшем лице, обрамленном блеклыми, мышиного цвета волосами? Неужели это он виноват в том, что исчезла та задорная девчонка, что показалась из кустов на холме возле его убежища в Уэльсе?

* * *

— Ремус, пожалуйста…

Он оглянулся и даже не удивился, увидев на пороге кухни Тонкс.

— Ты зря сюда пришла, теперь здесь опасно…

Так странно: он привык думать и даже говорить о смерти близких людей, даже не запинаясь. А ведь Дамблдор был именно близким, давший ему шанс на жизнь. Благодаря директору Люпин узнал, что такое дружба, благодаря ему они с Сириусом снова встретились, благодаря Дамблдору рядом с Люпином оказался Гарри, сын Джеймса… Теперь Дамблдора нет — и надежда на то, что все закончится хорошо, что им всем снова будет дан шанс, угасла…

— Мне плевать, — сказала она, пройдя к камину. Они были одни в глухой тишине дома на площади Гриммо, откуда Ремус должен был забрать все связанные с Орденом вещи. — Я тебе говорила, все это время говорила, что мне не страшно, когда ты рядом…

Он резко обернулся:

— Зря. Тонкс, пойми же ты меня…

— Нет. Это ты пойми! — она подлетела к нему, на ходу сшибив стул, но не обратив на это внимания. — Мне не нужен другой!

— Вы Ремус? — гостья смотрела на него холодными глазами. Черты ее лица казались Люпину знакомыми. — Я Андромеда Тонкс.

— Обещаю…

— Твои родители… Твоя мама…

— При чем тут моя мама?! Ну, при чем? Это моя жизнь! Да, ты оборотень, но ты лучше сотни обычных магов, ты лучше всех, Ремус. И мои родители это поймут, когда узнают тебя лучше, — прошептала она, глядя в его усталые глаза. — Придумай другие отговорки, почему мы не можем быть вместе…

— Дамблдор…

— Профессор Мак-Гонагалл уже сказала тебе: Дамблдор был бы только рад, что в мире стало больше любви, потому что он верил, что любовь победит все… И я в это верю…

Люпин покачал головой, глядя на ее похудевшее лицо…

* * *

— Тонкс, идет война…

— Именно поэтому! Именно потому, что идет война, ты не можешь меня оттолкнуть! Только не сейчас, когда мы нужны друг другу! У нас нет времени спорить, нет времени сотни раз опровергать твои глупые аргументы! Нужно жить, понимаешь?!

— Тонкс… Нимфадора…

— Не надо, — попросила она, чуть нахмурившись.

— Дора…

Она вздрогнула и подняла на него глаза.

— Я люблю тебя, Ремус Люпин, люблю таким, какой ты есть…

— А какой я есть? — горько усмехнулся он, не зная, куда деть свои руки. Впервые в жизни у него появилось непреодолимое желание кого-то обнять.

— Ты седой и измотанный жизнью мальчик-оборотень, — шепнула она, сделала шаг к нему и сама обняла. — Ты же сдался, правда? Ремус…

Он прикрыл глаза, пугаясь того, что допустил. Но как противостоять тому, чего он затаенно желал всю жизнь? С того самого момента, как он понял, что в его жизни никогда не будет и крупицы той жизни, что была у его родителей. Он знал, что в его жизни этого быть не может, но ведь и друзей у него быть не могло. Но они были!

Быть может, и любовь, что сейчас смотрела на него ее глазами, тоже возможна?

* * *

Он смотрел на свою руку, на кольцо, и понимал, какой необдуманный поступок они совершили…

Он смотрел на Тонкс, спящую рядом, с ее ярко-розовыми волосами, и понимал, что иначе и не могло быть…

Столько раз его судьба опровергала закон жизни, что в мире оборотня не может быть почти ничего, кроме боли, одиночества и осознания этого одиночества…

— Вы понимаете, Ремус, на что обрекли ее?

— Но она снова стала собой, — заметила Андромеда, потрепав Люпина по плечу. — Берегите нашу девочку. Несмотря ни на что…

Впереди были тяжелые времена, нужно было спасти Гарри, дать ему шанс победить в этой страшной войне…

Но сейчас была лишь она, его жена, которую он боялся хоть как-то потревожить. Она дала ему то, чего еще никогда не было в мире мальчика-оборотня: понимание, что он для кого-то единственный и самый нужный. Она не просто вошла в его мир — она впустила его в свой…

* * *

— Я трус, — шептал он, сидя на холодной земле и обхватив голову руками. — Я трус, Джеймс… Даже твой сын это видит…

Хмурое небо, казалось, нависшее над самым кладбищем, укоряюще молчало. Ни души, ни одной бродячей собаки, ни вспорхнувшей птицы. Мир замер, обвиняюще глядя на Ремуса, склонившегося над могилой друга… Так же обвиняюще, как смотрели зеленые глаза Гарри Поттера, глаза его матери…

— Дора, это…

— Все нормально, я знаю, что это неожиданно… Но, Ремус: у нас будет ребенок!

Как она радовалась, как светилась, планируя почти все детство их ребенка вплоть до поступления в Хогвартс. Она порхала по их маленькой квартирке, совершенно, казалось бы, не понимая, почему тяжесть все сильнее придавливала его к полу…

— С Гарри должен кто-то быть, он всего лишь мальчишка…

— Уходи, Ремус…

Люпин смотрел на могильный камень, под которым лежали Джеймс и Лили. Они не испугались, когда родился Гарри, хотя знали, что находятся в постоянной опасности. Они любили Гарри и друг друга. Джеймс бы никогда не оставил своего ребенка, если бы был жив…

Как же ты прав, Гарри. Я трус…

— Гарри, я уверен, Джеймс хотел бы, чтобы я был рядом с тобой.

— Мой отец погиб, пытаясь защитить мою мать и меня. Вы считаете, он согласился бы на то, чтобы вы бросили свое дитя и ушли на поиски приключений?! Я никогда не поверил бы, что вы трус!

Люпин сидел и смотрел на могилу друга, который не струсил даже в момент опасности. Не струсил не просто перед самим собой, но и перед собственной смертью… А Ремус испугался будущего…

Да, ты прав, Гарри, твой отец никогда бы мне этого не позволил…

* * *

Он вошел, мокрый от дождя, усталый и замерзший. Встал у порога и поднял на нее тяжелые, виноватые глаза. Она ничего не сказала, подошла и обняла, прижавшись к нему своим округлившимся животом.

Он вздохнул и только тогда отчетливо понял — он дома…

* * *

Ни разу в жизни настолько остро он не чувствовал страх. И боль — не свою, чужую боль.

— Ремус, сядь и успокойся, — Артур с понимающей улыбкой заставил его сесть и даже подал чай, но Люпин не притронулся. — Все будет хорошо, это я тебе как отец семи детей говорю…

Ремус лишь кивнул, закусывая губу.

Тонкс. Лишь бы с ней все было хорошо. С ней и с их малышом. Тогда его пустая и бессмысленная во многом прежде жизнь обретет этот смысл. Он сможет точно сказать, что жил не зря…

Война. Угроза. Смерть. Опасность. Все, даже то, что он оборотень и ему не стоит иметь детей, отодвинулось на второй план. Он оглядывался на часы, считая минуты и секунды ее боли…

Вошла Молли. Люпин вскочил.

— Ремус, поздравляю, ты стал папой замечательного мальчика.

— А… Дора?

— У нее все хорошо. Чего же ты стоишь?! Иди к ним!

Люпин, белый, как мел, сделал шаг вперед, покачнулся, будто оглушенный собственным счастьем, и в следующее мгновение замер в объятиях доброй Молли, впервые в жизни разрыдавшись — то ли от переизбытка эмоций, то ли от облегчения, то ли еще от чего-то, что он и сам был не в силах объяснить…

* * *

Неправда, что перед смертью перед глазами проходит вся жизнь. Нет, даже такая пустая и недолгая жизнь, как была у Ремуса Люпина, не успела бы промелькнуть до того мгновения, что зеленый луч беззвучно исчез в его груди…

Не жизнь — лишь мгновения, голоса, вспышки, что были за те тридцать семь лет, что Ремус Люпин тяжело шагал по своему пути… Лишь редкие моменты, что делали его путь легче или тяжелее, мгновения невозможного…

Он всегда мечтал умереть в одиночестве, где-нибудь в горах, где есть туман, а солнце, кажется, совсем близко, только потянись и схвати… Мальчик-оборотень мечтал об одиноком ущелье, куда залетала бы только свободная от всего птица… Он хотел смотреть на голубое небо и улыбаться ему последней улыбкой…

Но он умер в бою, не успев защититься от коварного удара — он успел лишь увидеть его и вспомнить тот миг, много лет назад, когда зеленый луч, как послание самого великого мага самому одинокому и несчастному ребенку, отделился от горизонта и вспышкой озарил пустую жизнь мальчика-оборотня.

Если бы его спросили в тот момент: «Что бы ты изменил в своей жизни?», и он успел бы ответить, то его ответ был бы прост: «Ничего, кроме зеленого луча».

Он упал на траву, тоже зеленую, и улыбнулся небу, словно это тот, далекий луч солнца из прошлого наконец достиг его, обещая надежду на лучшую жизнь…

* * *

Как ни странно это было слышать, но мир мальчика-сироты был полон красок и счастья, какое бывает только у всеми любимых сорванцов, растущих среди многочисленных родственников, окруженных родителями, бабушками и дедушками, не отягощенных тяжелыми впечатлениями и воспоминаниями. Так и было в жизни Тедди Ремуса Люпина, мальчика, родившегося в год падения Волдеморта. В жизни мальчика-сироты, который почти никогда таковым себя не ощущал.

Многие его жалели, ведь он никогда не знал своих родителей. Но Тедди лишь пожимал плечиками. Ему постоянно говорили: «Бедный ребенок, тебе, наверное, их так не хватает. Они были храбрыми людьми», а он неизменно отвечал: «Я горжусь своими родителями. Они никогда не оставляли меня, и они позаботились о том, чтобы у меня был самый лучший крестный отец в мире». И никто и никогда уже не жалел его, глядя в эти смелые, честные глаза…

Он проснулся и тут же сел на постели, разбуженный голосами, что донеслись со двора через приоткрытое окно его комнаты. Его кровать стояла у окна, потому что он очень любил смотреть на улицу, наблюдать за людьми или за облаками, что так степенно плыли по небу неделя за неделей, месяц за месяцем, годами, веками…

Тедди сел на подоконник, улыбаясь: во дворе бегал его щенок, которого бабушка — самая лучшая бабушка на свете — разрешила подобрать на улице. Черный пес прыгал, радостно виляя хвостом и чуть не сбивая с ног маленькую Лили. Дочь крестного махала руками и смеялась, уворачиваясь от влажного языка.

— А где Тедди? — донесся снизу глубокий голос Гарри, и мальчик тут же лег на кровать, накрылся одеялом и попытался стереть с лица довольную улыбку. Вскоре на лестнице послышались шаги, и в комнату тихо вошел крестный. Он сел на край постели и осторожно сдвинул одеяло с лица Тедди.

Мальчик приоткрыл один глаз и рассмеялся, увидев лукавую улыбку Гарри.

— Доброе утро, соня…

— Я не соня… — Тедди сел, подобрав ноги. — Тебе понравился мой щенок?

— Да. Как его зовут?

— Бродяга, — Тедди склонил голову на бок, увидев грустную улыбку крестного. — Хорошее имя?

Гарри кивнул, потрепав мальчика по голове.

— Вставай. Внизу тебя ждет сюрприз…

— Правда? — Тедди вскочил и босиком выбежал из комнаты, скатился с лестницы и почти столкнулся с Джинни, несущей на руках смеющуюся Лили. — Где мой сюрприз?!

— Тед, чего ты так кричишь? — из кухни выглянула бабушка, вытирающая руки в фартук. Веселые морщинки лучиками побежали от ее глаз. — На столе посмотри…

Тед схватил конверт со штампом Хогвартса в тот момент, когда в гостиную, широко улыбаясь, вошел Гарри.

— Я поеду в Хогвартс! — Тедди подпрыгнул и закружился по комнате, подхватив на руки Лили. — Я поеду в Хогвартс! Как папа! Как мама! Как Гарри!

Тедди разбежался и обнял бабушку, чуть не уронив ее. Андромеда рассмеялась, а потом спросила:

— Тедди, что опять с твоей головой?

Мальчик обернулся к зеркалу и захлопал ресницами: его волосы снова стали изумрудно-зелеными.

— Я не специально, — пробормотал он, чуть наморщив нос. Волосы стали золотисто-пшеничными, как любила бабушка. Потом Тедди уже озорно улыбнулся — и из отражения на него посмотрел мальчишка с фиолетовыми кудрями.

Гарри и Джинни рассмеялись, Лили потянулась пухлыми ручонками, чтобы потрогать волосы Тедди.

— Завтрак, — объявила Андромеда, поворачиваясь к кухне. — Тедди, иди и переоденься, пожалуйста.

Мальчик кивнул, а потом поймал взгляд изумрудных глаз. Гарри грустно улыбался Тедди. Они одновременно повернулись к окну, хотя на ясном небе было пусто: желтый круг полной луны уже спрятался за горизонтом…

* * *

Тедди сидел на крыльце и читал книгу, подставив ноги солнечным лучам. Рядом развалился Бродяга, высунув язык и жмурясь от удовольствия.

— Бродяга, а ты знаешь, что солнце — самый великий маг на свете?

Щенок поднял уши и посмотрел на юного хозяина.

— Не знаешь, — улыбнулся Тедди, захлопывая книгу. — Интересно, если солнце — самый великий маг, значит, луна тоже должна быть волшебницей, как считаешь? Наверное, да, только, думаю, что Луна — злая колдунья…

Мальчик поднял глаза к небу, где еще несколько часов назад желтела полная луна.

— Интересно, а папа смотрит на луну там, где они с мамой? Ведь не думаю, что и там он остался оборотнем… Это было бы несправедливо…

Бродяга поднялся и замахал хвостом. Тедди кивнул и пошел за убегающим со двора щенком. Потом они вместе побежали, миновали калитку и вскоре неслись по полю, что лежало перед домом, в котором Тедди жил с бабушкой. Мальчик смеялся, рядом лаял и прыгал щенок, ветер доносил запах нагретой земли, речной воды и полыни.

Тедди упал на траву и раскинул руки, глядя на небо.

— Смотри! Смотри, Бродяга! — закричал Тедди играющему рядом щенку. — Смотри — вон облако на горизонте! Ты видишь?! Это волк… А рядом, взгляни, рядом собака, большая-большая, видишь? А вот олень! У него есть рога, посмотри! И вот подруга оленя, видишь?

Тедди улыбался, глядя, как облака, погоняемые ветром, бегут в сторону солнца.

— Эй, Тедди, идем с нами пускать змеев! — закричал с той стороны поля Майкл, соседский мальчишка.

— Я не могу! — ответил Тедди, садясь.

— Почему?

— Я смотрю на облака, — рассмеялся он и снова упал на спину. — Я смотрю на облака…

Он лежал и улыбался, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Пусть все говорят, что у него нет родителей… Они ошибаются: его папа и мама всегда с ним. И пусть другие говорят, что это невозможно...

Они были рядом с Тедди каждый день. Не только на старых снимках и в воспоминаниях Гарри, бабушки, Джинни и других Уизли. Они жили в нем: в его снах, где седой папа в поношенной мантии танцевал с мамой, ее волосы были ярко-розовыми, и они смеялись; в его мечтах, где он дорисовывал их героические подвиги во время войны с Волдемортом; в каждом движении мира, который окружал Тедди.

У бабушки была такая же улыбка, как у мамы на фотографиях. Гарри выпускал Патронуса, которому его научил папа. На полке в комнате Тедди стояла старая книжная серия «Практическая защитная магия и ее использование против Темных искусств», которую ему отдал крестный, а крестному подарили папа и его друг.

Они были даже в этих облаках… Они были рядом, Тедди чувствовал, особенно вечерами, глядя на растущую луну или просыпаясь в полнолуние с зелеными волосами. Он не знал, почему именно с зелеными, но был уверен — это связано с ними, потому что — полнолуние…

* * *

— Эй, мальчик, ну-ка отойди оттуда!

Тедди вздрогнул и оглянулся. К нему от замка стремительно шла пожилая волшебница.

— Что ты тут делаешь? Разве ты не знаешь, что подходить к Гремучей иве запрещено?

Тедди чуть улыбнулся, поправляя мантию и галстук цветов Гриффиндора.

— Я не знал, простите…

— Как тебя зовут? — насторожилась волшебница, внимательно глядя на первокурсника. Тедди повернулся, позволяя волшебнице прочесть нашивку с именем.

— Люпин… — она будто что-то поняла, протянула руку и положила ее на плечо мальчика. — Будь осторожен, ива может тебя поранить…

Тедди кивнул, провожая взглядом волшебницу, когда она пошла обратно к замку. Ее плечи были опущены, словно придавлены годами и воспоминаниями.

Когда она скрылась в замке, Тедди снова посмотрел на Гремучую иву. Потом достал палочку и прошептал «Wingardium Leviosa», подняв с земли длинную ветку. Он долго пытался попасть ею в еле заметный нарост у корней дерева, и, в конце концов, ему это удалось.

Низкий и узкий проход был покрыт паутиной, кое-где осыпалась земля, но Тедди смело шагал вперед, пока не услышал торопливые шаги сзади.

— Кто тут?

Его догнал однокурсник, черноволосый паренек с обаятельной улыбкой и смешным именем Бетельгейз.

— Я видел, как ты разговаривал с мадам Помфри, а потом как-то остановил дерево и исчез, — сказал мальчик, пытаясь отдышаться. — Куда ведет этот проход? Можно, я пойду с тобой?

Тедди пожал плечами и продолжил свой путь. Они шли молча и осторожно, пока не оказались в пыльном, сплошь покрытом сетью из паутины доме с заколоченными окнами и разнесенной вдребезги мебелью. Посреди комнаты, на полу, было засохшее и поблекшее темное пятно.

Мальчики медленно обошли комнату.

— Тедди, смотри, как ты думаешь, чьи это были когти? — восторженно спросил Бетельгейз, показывая на глубокие царапины на стенах. — Ты чего?

Тедди замер у окна, глядя на подоконник, протянул руку и коснулся букв, не стертых временем.

— Это был мой папа, — проговорил он, проводя пальцем по вырезанному на подоконнике чем-то острым слову.

Всего лишь слово, но Тедди вдруг ощутил, как защипало в глазах. Он оглянулся и перехватил удивленный взгляд товарища. Тедди поднял руку, пригладив волосы, не зная, что так удивило однокурсника: его ответ или ставшие зелеными локоны. Да это было и не важно…

Мальчик стоял и смотрел на вырезанное кем-то когда-то давно слово — «Лунатик», соседствующее с такими же корявыми буквами «Бродяга», «Сохатый», «Хвост» и двумя переплетенными буквами «Л.Э.».

Слеза покатилась по его щеке, словно в ответ на послание из прошлого, которое донеслось до него спустя столько лет. Пусть это было невозможно, но Тедди показалось, что если он оглянется, то увидит не Бетельгейза, а тени четырех друзей…

Он поймал падающую слезу на ладонь — и в ней на какое-то мгновение мелькнула зеленая вспышка…

КОНЕЦ