Нарцисса красивая и милая, прилежная ученица, умная девочка, надежда своей мамы.
Нарцисса любила всё красивое и хрупкое. Неверное, потому, что сама была такой. Её восхищали шёлковые платья, кружевные чулки, изящные украшения. Она могла часами примерять наряды и выбирать колье. Словно балерина она кружилась в танце — легко и изящно. Только в облике танца пред ней представала жизнь. У младшей дочери Благороднейшего и Древнейшего семейства Блеков было всё для того, чтобы она могла наслаждаться жизнью в полной мере. Друэлла не требовала от неё практически ничего, потому что знала, что в будущем ей это вероятнее всего не понадобится.
Девочка могла бы наслаждаться жизнью в полной мере, но у неё это не выходило. В голове часто крутились странные вопросы. Но больше всего она страшилась другого: «Что будет с ней в будущем?» Она не хотела повторить судьбу матери. Та хоть и казалась ледяной и непреступной, была глубоко несчастна. Редко, когда браки по расчёту бывают счастливыми, и этот не был исключением. Сигнус бил супругу, а порою не приходил ночевать, в такие вечера мать, старательно пряча слёзы, залпом выпивала несколько бутылок вина и начинала кричать на дочерей. Нарциссе доставалось меньше всех. Но она всё равно боялась матери. Но больше — жалела её.
Нарцисса часто грустила. Этот дом — тёмный и мрачный с тайнами и с сотнями скелетов в шкафах давил на неё. Выматывал и лишал воли. В особенно печальные вечера девочка спасалась разговорами с Беллой и чтением сказок. Она очень любила школу. Там всегда всё было хорошо и беззаботно. Ни тебе горестей, ни тревог.
Примеряя очередное платье, Нарцисса думала, а для кого она старается? Для себя? Да, она любила наряды, но это было давно и не правда. Теперь она просто хотела быть счастливой. Спустя много лет, когда Люциус дарил ей бриллианты просто потому, что от него пахло чужими духами, она оставалась равнодушной к дорогим камням. Но потом её сердце болезненно сжималось, а из груди вырывались судорожные рыдания. Она понимала, что любви, как таковой, быть не может. Да, Люциус был мил по отношению к ней, но это было чуть после. После многочисленных слёз и боли.
Нарцисса встретилась с Люциусом, когда ей было семь. Впервые она провальсировала с ним в тринадцать. С тех пор девушку не покидала чувство, что при встречи с ним в душе порхают бабочки, а лицо покрывает лёгкий румянец. Но Люциус, казалось, не замечал этого. Ему было пятнадцать, и он был «золотым» мальчиком. Его мать умерла почти сразу после родов, а отец с завидной регулярностью менял любовниц. От Люциуса Абраксас откупался очень дорогими подарками и деньгами. У Люциуса было всё, и он везде был первым. Недостатка любовниц тоже не имелось. Практически половина девочек Хогвартса хотела лечь с ним в постель. Но не они выбирали его, а он их. Подолгу он ни с кем не встречался. Максимальным сроком была неделя. Девушки казались однотипными и быстро надоедали Люциусу.
Беллатрикс была старостой и имела отдельную комнату. Когда становилось особенно больно, Нарцисса приходила в комнату сестры и, не боясь быть не понятой, рассказывала о всех своих терзаниях. Белла всегда отличалась особенной чуткостью по отношению к сестре, внимательно выслушивала её, давала советы, про себя ругая «этого зазнавшегося чистокровного папенькиного сыночка», как она его называла. Не при Нарциссе, конечно.
Через два года после первого танца Нарцисса узнала о помолвке. Всю её радость невозможно было описать. Это было шикарное торжество, на котором присутствовал практически весь магический свет Британии и сотрудничающих с нею стран. Девушка была по настоящему счастлива. Они искренне улыбалась людям, о которых слышала в первый раз, легко и изящно танцевала в платье из килограммов шёлка. Абраксас не пожалел денег. Для своего единственного сына он устроил такое венчание, о блеске которого говорили ещё долгие годы.
Люциус был мил и галантен. Ночью же он крепко, до боли, обнимал Нарциссу, целовал её губы и шептал, что любит. Но это длилось не долго. Супруга устраивала его во всех отношениях, но он привык получать абсолютно всё, и порою просто не удерживался.
А Нарцисса, укутавшись в шаль, садилась в глубокое кресло и ждала его. Люциус мог прийти под утро, сильно выпившим, мог вернуться в полночь с папкой бумаг. Он не извинялся и никогда не оправдывался, лишь целовал Нарциссу в мокрые от слёз губы и дарил очередные камни. А она молча страдала, в тайне желая обнять и расплакаться у него на плече, складывала подарок в наполненные до верху шкатулки и, приняв зелье от бессонницы, ложилась в постель. Но иногда Люциус приходил ровно в восемь. В такие дни Нарцисса была счастлива. Он, как в первую брачную ночь, твердил, что любит. И, покрывая поцелуями её обнажённое тело, и, двигаясь с ней в такт, он понимал, что это правда, что она дорога ему, как никто другой.
Но в те тёмные времена, когда волшебники до дрожи боялись некого Тёмного Лорда и запирались в домах, Люциус всё чаще не ночевал в замке. Он приходил, когда в узорчатых окнах уже забрезжил рассвет, и устало опускался в кресло. Нарцисса, которая не могла уснуть, не дождавшись его, садилась рядом и, уткнувшись ему в плечё, шептала, что всё будет хорошо. И он верил ей, действительно верил, ведь за столько беспокойных, полных томительного ожидания и страха ночей, она не разу не попрекнула его, не устроила скандала, а лишь успокаивала и лелеяла, словно это он, прижав руки к лицу, пытался заглушить рыдания.
Он обнимал Нарциссу и, прижав её к себе, замирал. Люциус мог просидеть так несколько часов, пока кукушка в старинных часах не покажется из своего домика ровно восемь раз. А она не сопротивлялась и никогда не пыталась отстраниться первой. Но когда Люциус, нежно поцеловав в висок, в очередной раз уходил в Министерство, долго разминала затёкшие руки и шею.
А у Нарциссы родился сын. И когда она, лёжа на шёлковых простынях, закусывала нижнюю губу, чтобы не закричать от боли, вытирала мокрое от капелек пота лицо батистовым платком и пила горькие зелья, которые ей ровно по часам приносили целительницы, а Драко мирно спал в руках няни, Люциус стал приходить домой чаще и раньше. Нарцисса сквозь полудрёму слышала и видела, как Люциус разговаривает с целительницей, и хотела заплакать от щемящего одиночества и сковывающего страха. Но не могла, потому что по её просьбе Драко сегодня спал в её спальне, а его она очень любила.
Но слова всё ещё пульсировали в мыслях. И ночами яркая, до боли реальная картинка заполняла сознание.
«Когда ей станет лучше?»
«Я не знаю, мистер Малфой. Леди Нарцисса очень слаба. Ей…нельзя было рожать. Тем более в такое время. Она слишком много волновалась, и…»
«Что «и»?»
«…возможно, она погибнет. Слишком большая нагрузка…»
«Не смей так говорить, дрянь. Ты должна сделать всё, чтобы ей стало лучше. Если же нет, то тогда умрёшь и ты. Всё ясно?»
«…Да, господин».
Но Люциус не догадывался о том, что она всё знает. Он сидел на краю её постели, нежно, словно боясь повредить, сжав руку, которая была ещё хрупче, чем прежде. И вглядываясь в её бледное лицо, он винил во всём себя и до потери сознания боялся, что она больше не откроет глаза, не прошепчет, что всё будет хорошо. Но она шла на поправку, ведь в её жизни была любовь. Как она могла оставить её? Нарцисса любила Люциуса и своего сына. Когда она впервые после болезни села в кресло, ей подали Драко и она, напевая колыбельную, прижимала младенца к себе. А Люциус сидел рядом и с улыбкой смотрел на них.
Люциус знал, что Нарцисса будет жить. И он благодарил Лорда, за то, что тот позволял ему не присутствовать на заданиях, а сидеть возле больной супруги. Ещё он знал, что Драко станет ему достойным сыном и сможет с честью говорить, что он — Малфой.
Но пока тот ещё мал, и имя Малфоев предстояло облагораживать Люциусу. Он снова начал пропадать «на работе», а Нарцисса — переживать. Но теперь у неё было утешение. Маленький Драко очень радовал её. Он не был крикливым и капризным, а она обожала баловать его.
В роковую ночь, впрочем, ещё никто не знал, что она станет роковой, кроме, может, Тёмного Лорда, который был уверен в победе, Нарцисса уложила Драко, но сама уснуть не смогла. Она сидела на широком подоконнике гостиной, и в ожидание Люциуса разглядывала пейзаж за окном. Высокие горы вдали, огромные серые равнины, густой туман, но это всё там, далеко-далеко — за оградой, за которой она так редко бывала. А тут, недалеко от замка, был сад. Прекрасный и очаровательный в любое время года. А сегодня он казался особенно волшебным — землю покрывал ковёр из золотых листьев, прозрачные воды весело бежавшего ручейка сверкали при свете луны.
Нарцисса соскочила с подоконника и подбежала к мужу, который рассеянно стоял в огромном холле.
— Что случилось?!
Люциус тихо опустился в кресло, стоящее рядом с ним.
— Подойди…
Нарцисса села на подлокотник и прижалась к мужу.
— Его больше нет. Но я уверен, что он ещё вернётся, поверь.
Следующие дни были сущим кошмаром. Когда дом был наполнен аврорами, а Люциус очами не выходил из кабинета, разбирая бумаги, рассылая деньги, Нарцисса уходила в детскую к сыну и читала ему сказки. Он засыпал, и она хотела заплакать, но лишь твердила, что сильная, что справится, и что всё будет хорошо.
На суд она пришла с решимостью-обречённостью в глазах и тонкими запястьями с серебряным браслетом, что подарил ей Люциус в комплекте с множеством бриллиантов на помолвку. Строгое серое платье и чёрное пальто. Идеальная леди Малфой предстала перед народом в своей истиной красоте. Она с трудом сдерживала слёзы, когда Люциуса допрашивали. Она не плакала и тогда, когда выступил Дамболдор со своей мерзкой речью. Но когда громко и чётко было произнесено «не-виновен», она всё-таки расплакалась.
Всё было позади, если бы не Белла. Нарцисса присутствовала и на её суде. Тогда её потряс вид Беллатрикс — надменный и гордый, ни капельки не сломленный. Она задалась вопросом — почему Белла ничего ей не рассказывала? Ведь они же сёстры. Но лишь потом поняла. По той же причине, что и Люциус не делился с ней этими тайнами. Они настолько любили её, что отгородили от этого мира.
Точно такой же суд. Только Белла не оправдывается, а утверждает свою виновность, убеждённая в своей правоте. Исход известен уже сразу. И Нарцисса успевает сказать всего одну фразу, прежде чем Беллатрикс уводят. «Я тебя люблю».
Любить больно, но без любви никак.
Нарцисса уверена, что настанет время, когда все будут на свободе, а она станет абсолютно счастливой. А пока темнота ещё не отпустила жизни. Зимой в пять часов уже очень темно. А пять часов — время чая, сказок и галлюцинаций. О несбывшихся надеждах тут и слова нет. Так что остаётся лишь верить.
Vova
