Безумие накатывает незаметно, словно наркотический дурман. Сначала кажется, что все хорошо, все прекрасно, в теле невероятная легкость, но потом становится так херово…
То, что ты сегодня снова забыл поесть, ты узнаешь в тот момент, когда тебя выворачивает наизнанку, когда ты блюешь на грязно-серый асфальт желчью, а изнутри все раздирает какая-то непонятная боль.
Ты очень хотел бы сейчас отключиться, забыть, не чувствовать, да только не получается. Организм просто отторгает то, что ты в него так упорно вкачиваешь, а в голове будто кто-то стучит кувалдой.
Так херово.
* * *
— Мистер Поттер, мистер Поттер?... — встревоженный голос лекаря ты слышишь как будто издалека, хотя она трясет тебя за плечо, наверняка заглядывает в твое бледное лицо, и кусает губы.
Ну, конечно, мистер Поттер, ты снова попал в Мунго. Прекрасно.
А на языке вертится лишь одна фраза: «Мерлин, да замолчи ты уже!»
* * *
Безумие — как жажда.
Ты в нем нуждаешься, Поттер. Просто согласись с этим, просто смирись. И все встанет на свои места. Или не встанет.
Странно, но у магов нет никаких лекарств от наркотической зависимости. Вот так. У магглов — есть, у магов — нет.
От этой мысли тебе становится смешно, и ты, хрипя, начинаешь смеяться. Боль в горле сразу же переходит в нестерпимую боль в голове. Твою мать…
* * *
Лекарь напоила тебя какими-то зельями и, поджав губы, — словно это она была старше тебя, а не ты ее! — тихо ушла.
Ты лежишь в одиночной палате в больнице Св. Мунго. Неяркий свет сквозь зашторенные окна, зелья на тумбочке возле кровати…
Одиночная камера.
* * *
— … У него зависимость, мистер Вонг! — женский голос чуть дрожит, то ли от подступающей истерики, то ли от гнева.
— Я знаю, миссис Уизли. Знаю. Но ничем помочь не могу. Зелья, что мы ему даем, абсолютно не действуют, — голос у старого целителя спокойный, даже немного скучающий.
Гарри лежит в своей одиночной камере и смотрит в потолок.
Вокруг белые-белые стены, за окном серое-серое небо…
Скоро осень.
* * *
— Одиннадцать, пятнадцать, тридцать шесть… — бездумно шепчет Поттер и смотрит в потолок.
Все, в общем-то, не важно.
Не-важ-но!
Тихий смешок.
А потом нелепые, совершенно не нужные слезы. Они бегут вниз по вискам, исчезая в отросших черных волосах.
— Гарри?
— … Одиннадцать, семнадцать…
Женщина тихо всхлипывает и, зажимая рот руками, шатаясь, уходит из палаты.
Одиночная камера. За окном серое-серое небо…
* * *
Ему снится то ли прошлое, то ли безумные фантазии.
Гладкая кожа под шершавыми ладонями, темные-темные глаза, разметавшиеся волосы. Пятна румянца на щеке. То ли от стыда, то ли от духоты в комнате.
Внутри него тесно-тесно…
Мерлин, как же хорошо!
Хаотичный калейдоскоп картинок, безумные пляски прошлого вперемешку с фантазиями. С теми, что они успели осуществить, и с теми, что никогда не сбудутся.
А потом пробуждение — жестокое, несправедливое, не нужное.
И серое-серое небо за окном…
Все как обычно.
* * *
— Тише, Рон, я прошу тебя, — шипит на своего мужа Гермиона, и строит страшную рожицу. Как будто им не по сорок лет, а снова семнадцать.
Мистер Снейп, а вы в сорок лет были в таком же дерьме?
Гарри смотрит за окно и там странное, неправильное, голубое небо. Серое — ведь намного лучше.
Нет, мистер Снейп. До сорока лет вы, увы, не дожили.
Vova
