Лбом оперевшись о холодное стекло, я наблюдаю за равномерным скольжением капелек за окном, которым наплевать, что — несмотря на окружающее меня тепло — в моих глазах стоят непролитые слёзы.
Я знаю, что вечером ты не вернешься.
И не только вечером.
Ты не вернешься.
Никогда.
Ты не сказал ни слова — ни слова о том, чего бы мне не было уже известно.
В том, как ты махнул мне рукой на прощание сегодня утром я увидел отчаянную решимость. Ты просто посмотрел на меня, и твой взгляд сказал больше, чем любая пламенная речь. За ту долю секунды, что взгляд твоих зеленых глаз встретился с моим, я понял, что потерял тебя.
Я слоняюсь по своему чертову мэнору. Богатство, деньги, всеобщее восхищение — у меня есть все и в то же время нет ничего, потому что все, чего я хочу — это ты.
Почему все так плохо кончилось?
Не могу понять. Почему именно мне достались почести и признательность? Как события успели обернуться против нас?
Я не хотел этой славы, но ты не верил в мои объяснения. Ты злишься на меня, потому-что я украл то, что по праву принадлежало тебе.
Я хотел бы начать все сначала, пережить каждый этап проклятой войны, чтобы все встало на свои места. Мальчик-Который-Выжил, надежда волшебного мира... Для этого тебя вырастили, как какого-нибудь ягненка, которому в будущем предстоит встреча с ножом мясника. Ты был как это милое животное — мальчишка, рожденный чтобы быть принесенным в жертву.
Мальчик, подросток, мужчина.
Ты был моим мучителем, моей завистью, моим замечательным врагом, моим недостающим другом.
Я не выносил тебя по меньшей мере также сильно, как сейчас обожаю.
С нашей первой встречи я готов был валяться в твоих ногах, чтобы ты стал моим другом. С того момента, с одиннадцати лет, я был готов на любые пакости, лишь бы только ты заметил меня, уделил мне каплю внимания.
Мне, у которого не было никого, мне, чьи "друзья" общались со мной либо из страха, либо из выгоды. Я был всего лишь испорченным мальчиком, избалованным и наглым, но который так отчаянно нуждался в настоящем друге.
Ты растоптал мои чувства и намеренья не задаваясь вопросами, и я возненавидел тебя так, как может ненавидеть только тот, кто может по-настоящему полюбить.
Даже если я и не подозревал о том, что почувствую к тебе... однажды.
С того момента я преследовал тебя, оскорблял, унижал... Ты стал моей навязчивой идеей, моей ежедневной плохой выходкой.
Я надеялся наткнуться на тебя за каждым поворотом, я часто мерил шагами замок по ночам в надежде застать тебя замышляющим очередную шалость с твоим дружком, которого ты выбрал в порыве спонтанности — а ведь это я увидел тебя первым.
Антипатия, которую я к тебе тогда испытывал могла сравниться лишь с моей неприязнью к Уизли — к нему, который проводил с тобой дни и ночи, который делил твои будни, твою дружбу и твою привязанность, в тот час как я умирал со скуки в подземельях, обманываясь, красуясь в возложенной на меня роли молодого петуха перед своей свитой — язвителен, жесток и полон презрения, каким я умел быть.
Если бы ты узнал, что наши школьные дни были для меня временем страданий и зависти, злости и отчаяния, то ты бы, наверное, рассмеялся.
Долгими месяцами в Хогвартсе мы пересекались изо дня в день, и сам того не замечая ты приводил меня в бешенство своим безразличием, и я сжимал кулаки, я кусал губы в кровь, чтобы не ударить тебя.
Всё было предпочтительнее равнодушия, которое ты выказывал мне. Я чувствовал себя прозрачным, кроме тех моментов, когда вел себя как полный ублюдoк. Поэтому я задался целью оскорблять тебя, унижать твоих дружков — все, чтобы заставить тебя реагировать, чтобы ты возненавидел меня. На мое счастье, ты велся, я заставлял тебя дрожать от ярости, я даже иногда видел в твоих глазах желание убийства, что так впечатляло меня.
Я чувствовал, что ты сильнее, сильнее всех нас и это завораживало.
На шестом курсе, когда ты швырнул в меня сектумсемпрой, я понял, что моя участь тебе небезразлична, что сила твоего гнева изумила тебя самого — и твоя ненависть лишилась почвы. Ты не хотел убивать меня, но переполняемый всем плохим, что я вызывал в тебе, ты чуть не сделал это — против своей же воли. Я помню последующую ночь, когда я проснулся в Больничном крыле от ноющей боли зияющих ран и увидел тебя — ты сидел на стуле обхватив голову руками с таким уставшим и потерянным видом, что я захотел поддержать тебя. Впервые ты не вызывал во мне чувства чистой злобы, что постоянно появлялось при одном взгляде на тебя.
Думаю, именно этой ночью я начал задаваться вопросами о нас.
"Мы" — местоимение, которое нас умножает и складывает, которое делает так, что есть мы.
Меня вырвало от одной подобной мысли.
И все-таки я не мог от нее отказаться. Я не мог остановить мимолетные картинки — они завладевали моим разумом, оставляя след нашего двойного и в тоже время единого отражения. И тогда я терялся в фантазиях, существовавших для меня одного. С "если бы" и "а почему бы и нет" я мечтал о волнующей меня дружбе, я думал о тебе в другой роли и спрашивал себя, было ли достойно меня, гордого слизеринца мечтать о сближении с худшим врагом, плюс ко всему гриффиндорцем.
Почему ты? Я, очевидно, никогда этого не узнаю, наверное, потому что ты был моей полной противоположнотью, моей светлой стороной, моим позитивом. Непреодолимая сила притягивала меня к тебе, и я перестал сомневаться. Был ты, и больше ничего не было нужно, ты стал моей навязчивой идеей, заслоняя реальность. Ты окунул меня в темную сторону моих чувств, потому что я не хотел признавать, что ты и я — как уровнение, которое могло бы существовать.
Ты, кажется, понял это раньше меня — когда стал пристально разглядывать, когда вдруг перестал отвечать на мои оскорбления и провокации.
Однажды, когда мы были одни в одном из темных коридоров подземелий, в котором ты потерялся, я в очередной раз вынудил тебя встать ко мне лицом к лицу и защищаться, а ты только иронично улыбнулся, понукая пойти на конфликт, вводя меня в бешенство. Думаю, ты хотел, чтобы я ударил тебя, чтобы я вернул тебе ту боль, что ты причинил мне, когда швырнул тем ужасным заклинанием — а я как идиот клюнул. Все началось с оскорбления, двух, а затем я набросился на тебя, чтобы заставить проглотить эту невыносимую улыбку, заставить заплатить за все чувства, что бурлили во мне и которых я не понимал.
Мы покатились в пыли, осыпая друг друга ударами. Ты был перемазан кровью из разбитой нижней губы, и когда я занес над тобой кулак, ты вдруг посмотрел на меня, и я остановился — твои глазами завораживали меня льющимся из них светом. Он словно вел меня по дороге, которой я хотел во что бы то ни было избежать.
Думаю, что без него я бы так и остался в окружающем меня мраке, в бездне, где врал самому себе.
И тогда ты просто прошептал мое имя. Так тихо, что я мог бы не услышать. Так нежно, что я вдруг почувствовал унижение и мне стало стыдно — за себя, за свои действия.
В твоих светлых глазах я впервые обрел смысл.
И я понял в тот миг, что мое место именно здесь: в глуби подземелий, с изливающимся кровью сердцем из-за Гриффиндорца, которого ненавидел больше всех на свете.
Смущенный, я откатился в сторону, отдаляясь от тебя и разрывая невидимую связь, что ты создал между нами. Я прикрыл глаза в неосознанной надежде, что у тебя хватит времени исчезнуть, и что ни слова не будет произнесено.
Но ты всегда доказывал, что напористей меня — ты опять прошептал мое имя.
— Драко?
— …
— Открой глаза...
И я подчинился — я, злобный слизеринец, я открыл их, а ты был надо мной, такой серьезный и нерешительный...
Я вновь окунулся в зелень твоих глаз, осознавая что потерян и стыдясь этого. Ты вздохнул, а потом мы бесконечно долго смотрели друг на друга, я чувствовал твое дыхание на своем лице, а ты должен был чувствовать мое, однако никто из нас не двигался, все недосказанности нашего положения разрешились — нашими взглядами, которые метали молнии и, в то же время, так лаского касались один другого; нашим смешавшимся дыханием; нашими запахами, что мы втягивали в себя в смущении.
Нашими сердцами, что бились в неистовом ритме.
Сейчас мы были просто двумя парнями. Положено ли парням чувствовать такое? Уж точно не в моей среде. И тут я ощутил всю тяжесть полученного мною воспитания.
Я отвернулся от тебя, поднялся и сбежал в свою комнату — один, подавленный и несчастный.
Я оставил тебя лежать на холодном полу так ни разу и не обернувшись.
После того случая мы старательно избегали друг друга, а наши отношения из агрессивных перешли в несуществующие. Даже наши однокурсники удивлялись такому повороту событий.
В следующий раз я встретил тебя на выходе из класса зелий — ты пытался донести до твоего безмозглого дружка простую истину. Он не понимал, почему ты еще не размазал кулак по моему лицу, ведь я — на самом деле ненарочно — толкнул тебя. Ты же холодно ответил, что ему следует подрасти, что детская возня тебя больше не интересует и оставил его там, ошеломленного, бывши поставленным на место лучшим другом и раздосадованного открытыми насмешками моих друзей.
Тот случай не стал единственным — слизеринцы-однокурсники удивлялись моему бездействию по отношению к тебе, а мне претило играть роль равнодушного, которого гриффиндорский очкарик больше не интересовал.
В то время как он занимал все мои мысли, наполнял мои дни и ночи картинками, которые я прогонял, пытаясь оставаться в гармонии с самим собой.
А потом, в один холодный февральский день был матч, последний важный матч сезона, последний Слизерин — Гриффиндор. Мы увиделись перед выходом на поле.
Ты шепнул проходя мимо:
— Удачи, Малфой.
Играя на публику я остановил на тебе презрительный взгляд и выплюнул:
— Я не собираюсь играть в поддавки, Поттер!
Я видел, как помутнел твой взгляд, видел твое замешательство, а после вспышка азарта, что так часто озаряла твое лицо во время наших ссор появилась со скоростью молнии, и ты шепнул мне:
— Как cкажешь — в любом случае, ты проиграешь.
Я не понял сразу, говорил ли ты о матче. Я не хотел об этом думать, но все же тебе удалось выбить меня из колеи, и та игра стала худшей за всю мою карьеру. Гриффиндор победил, и ты бросал на меня убийственные взгляды, когда команда триумфально несла тебя до вашей гостиной.
Нанесенный вами удар заставил меня избегать людей своего факультета. Я уединился в совятне, а шорох птиц составлял мне компанию до поздней ночи. С закрытыми глазами я думал о том, что со мной происходит. Я надеялся, что возвращение в мэнор избавит меня от лезущих в голову неуместных мыслей.
Это был день всех моих неудач. Я сидел на полу — подавленный, без сил прислонившись к стене, когда чья-то рука нежно прошлась по моей щеке в такой неуловимой ласке, что я еле почувствовал ее. Я открыл глаза и в темноте с трудом различил лес черных взлохмаченных волос и два странно поблескивающих зрачка.
У меня даже не было времени поинтересоваться, что ты здесь делаешь.
Ты уже положил руку на мой затылок и, притянув мое лицо, нежно целовал в губы. И вместо того, чтобы запротестовать, я утонул в поцелуе, которого уже не ждал, но о котором мечтал каждый Мерлинов день. Когда твой нетерпеливый язык проник в мой рот, я думал, что умру на месте от счастья, замешательства, стыда — я не мог точно определить, но испытываемые мной бесчетные и такие несхожие чувства почти заставили мое сердце разорваться в слишком маленькой для него груди. Мы целовались, пока не закончился воздух — мы никак не могли насытиться друг другом, мы почти задыхались, когда все же оторвались друг от друга и смогли отдышаться. Твое лицо в нескольких сантиметрах от моего, твой волнующий взгляд переплетенный с моим, ты прошептал мне на ухо:
— Вот видишь, это было не так сложно...
Кажется, я тогда улыбнулся тебе, перед тем как снова захватить в плен лакомые губы. Тогда я решил наслаждаться каждым мигом, не думая больше о причинах и последствиях.
Мне хотелось просто скрутиться спиралью в объятии, которое я не думал однажды заслужить и о котором надеялся никогда не пожалеть.
Все равно. Ты сказал мне, что я проиграю — и оказался прав.
А потом ты поднялся и улыбнулся мне так трогательно, что я буквально растаял. И ты ушел, оставив меня одного, наедине с той частью меня, что заставляла страдать и которая кричала о желании к тебе, с моим унижением смешавшимся с радостью — которые, в самом деле, плохо сочетались друг с другом. Ты бросил меня здесь, на испачканном пометом и покрытом птичьими перьями полу, и я потерялся в мыслях о будущем, пытаясь понять, что со мной происходит, и почему ход моей жизни меняется, тогда как я ничего не могу поделать.
Единственное, в чем я был уверен — я влюблялся в тебя, при этом осознавая, что эта слабина моего сердца и моего тела еще заставит меня страдать.
* * *
POV ГАРРИ
Я ушел сегодня утром, видя в твоем пепельном взгляде понимание того, что я не вернусь.
Я иду, разбитый, по улице ведущей к министерству. Дождь отлично соответствует моему настроению, а сдерживающее грозу небо серое — серое как твои глаза, когда ты любуешься мной после занятий любовью.
Нашей совместной жизни не суждено было долго продлиться. На моих плечах словно груз — они не могут подняться, но я знаю, что сделал правильный выбор относительно тебя и меня. Мы бы в любом случае пришли к ссорам и стали походить на все эти старые пары, что больше не выносят друг друга.
Мой шаг становится увереннее, я иду все быстрее, я должен поднять голову и убедить себя, что принял правильное решение. Я не поворачиваюсь, иначе — я знаю — побегу обратно, чтобы свернуться в твоих объятиях, чтобы спрятать лицо в изгибе твоей шеи и дать волю чувствам.
Я ушел, потому что люблю тебя, потому что ты когда-нибудь разлюбишь, а я не смогу этого вынести.
Если именно я разорву эту связь — будет намного легче. Я надеюсь, что однажды ты простишь меня за то, через что я вынуждаю тебя пройти.
Мне так плохо от жестокого рока, даже если я действую ради твоего же блага.
Я помню тот день в подземельях, когда ты ударил меня с такой силой, что моя губа буквально лопнула. Я помню твой взгляд, когда я попробовал показать тебе глазами, что мне не страшно, что ты можешь продолжать бить, лишь бы ты и дальше касался меня. Я снова увидел твой поднятый застывший кулак, огонек непонимания пробежавший по твоему лицу и внезапное прозрение. А затем твое поражение, когда ты завалился на бок, ошарашенный подобным открытием.
Связь.
Наша связь. Прочная, как невидимая нить, что объеденила нас так давно, что мы даже не заметили ее.
Наверное, какая-нибудь хитрая жестокая фея склонилась в младенчестве над нашими колыбелями и решила, что было бы неплохо попортить нам немного крови. Наши родители, должно быть, забыли ее пригласить, а она не придумала лучше мести, чем эта обременительная любовь.
Я всегда ненавидел фей — наглых и злых маленьких созданий.…
Я улыбаюсь своим глупым мыслям — они помогают подавить слезы, которые обязательно прольются, если я буду думать о тебе — одном в мэноре, наедине с болью, что я тебе причинил.
Я всегда предавал самое мне дорогое — тебя сейчас, друзей из-за тебя когда-то. Я иду один по жизни, задаваясь вопросом, а почему я собственно постоянно обязан был делать выбор между чувствами и долгом — выбор, который все-равно делал меня несчастным и неудовлетворенным...
Должен признать, на чаше весов моей жизни перевешивало мое собственное я... которое я уже не находил. Ревность, что снедала меня, потому что я думал и продолжаю думать, что твоя слава незаслужена, и что ты отнял у меня то, к чему я готовился с самого убийства родителей...
Вот чего я больше не мог выносить — нескончаемой злости на тебя, тогда как ты продолжал оставаться любовью всей моей жизни. Эта противоречивость вынуждала меня портить тебе существование за события, за которые — я знаю — ты ответственен, но и не совсем виноват. Под своей внешней самоотверженностью и скромностью я просто нуждался в признательности и славе больше тебя.
Я чувствую к себе отвращение признаваясь в этом, но это правда. Я никогда не думал, что ты — ненавистный всеми — станешь, после невероятного подвига, что ты украл у меня из под носа, новым бесценным спасителем волшебного мира. Я зол на тебя, Дрей, потому что это была моя задача и я больше ни на что не годился.
У тебя было все.
Меня переполняет гнев — вот чем были полны мои взгляды последние месяцы, желанием сделать тебе больно, бросить тебя на съедение хищникам.
Я надеялся все это время после произошедшего, что благословящие тебя люди отвернутся от тебя, превратят твою жизнь в ад, будут преследовать, надеялся, что тогда ты придешь укрыться в моих объятиях подобно напуганному ребенку.
Но все случилось иначе — ты небрежно принял все эти знаки внимания, уважения и любви, с несколько презрительной милостью принца, должного своим вассалам. А я горел на медленном огне — я, у которого были лишь годы страха, годы ожидания смерти, что околачивалась неподалеку, желая забрать меня, боль от смерти всех тех, кто был мне дорог. Я, который терпел снова и снова с единственной отчаянной мыслью, что в конце пути я, наконец, стану героем.
Я не был ни храбрым, ни безучастным — я просто хотел, чтобы меня любили за и вопреки всему, и я готов был пойти на любые крайности, чтобы это произошло, даже если бы мне пришлось умереть. Я делал жертвы, а ты собрал "жатву", и я не могу простить тебя за это. Слишком трудно быть настолько самоотверженным, чтобы мочь стереть одним движением губки паразита, что разъедает меня изнутри и с которым мне по душе.
Я ненавижу тебя, Драко, или пытаюсь себя в этом убедить. Я не могу делать вид, что не замечаю тень, что накрывает нас. Она омрачает мою жизнь, делая меня подлым и жестким — а я не такой.
Дождь бьет все сильнее, а капли, что заливают лицо дают волю слезам бесстыдно литься — и никто в немноголюдном переулке не заметит, что этот человек, с которого течет, пользуется негодованием небес для того, чтобы вылить боль, которую больше не в состоянии держать в себе.
Мне нужно найти Рона и я пробую успокоиться перед тем как переступить порог Министерствa. Я пытаюсь взять себя в руки, чтобы не испугать лучшего друга, который обязательно завалит меня вопросами о моем состоянии и внезапной просьбе о переводе.
* * *
POV ДРАКО
Я, наконец, решаюсь, лихорадочно натягиваю пальто.
Ты не можешь вот так просто уйти, и я ни за что не должен этого допустить.
Наши разговоры, мои попытки объясниться — все пошло прахом, ты слишком упертый и всегда отказывался меня выслушать.
Довольно, Поттер. Я не дам тебе еще больше испортить мою жизнь, а еще меньше твою, потому что — что бы ты там не думал — я не представляю их порознь.
Тебе придется это понять, даже если я должен буду вбить в тебя истину кулаком. Чертов гриффиндорец, я боюсь тебя так же сильно как люблю и я не позволю тебе лишить меня тебя.
Я знаю, что в это время найду тебя в министерстве, запертым в офисе, задыхающимся и психующим из-за нудной работы. Замкнутым в четырех стенах, словно в клетке.
Еще одна загадка для меня — что ты делаешь в этой администрации, где чахнешь? Ты остаешься для меня тайной и это даже забавно. Я столько раз овладевал твоим телом, но все равно не понимаю, что творится у тебя в голове.
Ты постоянно ускользаешь от меня, а когда мне кажется, что я разгадал самую кроху твоей личности, появляются новые вопросы, от которых ты уходишь одним махом руки и ироничной улыбкой.
Министерство вырисовывается на углу улицы или, если угодно, старое здание, под которым оно находится. Я оказываюсь в кабинке, спускаюсь и у меня сосет под ложечкой — мне страшнo и я даже не знаю почему.
А если…
Я не должен мучать себя, мне просто нужно найти тебя и заставить посмотреть правде в глаза. Спускаюсь на этаж авроров — ты не один из них, хотя я глубоко убежден, что ты мог бы быть лучшим. Ты отказался от подготовки — разочарованный и озлобленный, ты бежал от всего, что этот новый мир ради мира мог предложить. В итоге ты был нанят консультантом бюро авроров — должность, которая никак не могла тебя удовлетворить, да и меня тоже... И не в силах остановиться, я без устали преследовал тебя, упрекая за пустую трату времени на работе, которая высмеивает твои качества и неоспоримую компетентность. Твой этаж. Я иду вперед, замедляя шаг — знаю, что наше противостояние будет бурным.
Вижу приоткрытую дверь твоего кабинета, мою челюсть подергивает — я зол, но просто обязан взять себя в руки...
Заглядываю в маленькую комнатку — тебя там нет. Все в ней аккуратно сложено: никаких досье, никаких бумаг, лишь пустота, безличность. Этот порядок пугает меня — у тебя никогда ничего не лежит на месте, и то что я вижу не говорит мне ни о чем хорошем.
Я выхожу и начинаю беспокойно и лихорадочно высматривать секретаршу или того, кто мог бы осведомить меня.
Чувствую, как дрожь паники пробегает по позвоночнику…
Грейнджер! В каком же отделе она работает? Кажется, отдел магических существ. Она должна знать — ты не ушел бы, не сбежал бы не предупредив ее... Она всегда была тем человеком, которому ты доверял все свои заботы. Она знает тебя лучше всех.
Я почти бегу по коридорам, не отвечая на приветствия. Страх от того, что я обнаружил твой кабинет пустым лишь растет.
Когда я, наконец, добираюсь до ее кабинета, я почти задыхаюсь. Резко толкаю дверь, выкрикивая:
— Где он?
И только сейчас замечаю, что она не одна — очевидно, идет совещание, которое она возглавляет с самым серьезном видом, на который только способна.
Она удивленно смотрит на меня и пелена волнения застилает карие глаза. Вежливо выпроваживает своих сотрудников в виду срочного дела, и мы остаемся одни.
— Драко, что происходит? — страх в ее вопросе...
— Поттер исчез! Его офис пуст, a сегодня утром он так странно на меня посмотрел и…
Я падаю в кресло — меня колотит. Как объяснить ей все, что я прочел в его взгляде? Сможет ли она понять?
Она обходит стол и устраивается напротив. Меня тошнит от этого озабоченного взгляда.
— Драко, я думалa, что вы поговорили, что ты знаешь… Когда твой голос сорвался, я подумала, что случился несчастный случай, что…
Я хмурюсь, изучаю ее глаза и завожусь:
— Что? Что я знаю что? Что этот сволочь бросил меня без малейшего объяснения?! Что он пришел к тебе поделится причиной своей трусости, а меня просто бросил там, даже не попрощавшись... — мой голос срывается на последних словах, на слезах ярости и унижения, что льются перед ней и так глубоко ранят.
Она протягивает руку, собираясь вытереть их, но я живо отодвигаюсь. Только жалости мне не хватало. Да, моя злость на нее несправедлива, но должен ведь я на ком-то отыграться.
Я встаю, нервно расхаживаю по кабинету:
— Почему ты не предупредила меня? Почему, Грейнджер?
— Потому что это ваши отношения, ваша жизнь, и я не должна была вмешиваться, даже если считаю, что он совершает ужаснейшую ошибку. — Я в удивлении приподнимаю бровь — то есть Грейнджер думает, что бросить меня — глупость. Хотя бы в этом наши мнения сходятся.
Я бросаю на нее отчаянный взгляд и шепчу побелевшими губами:
— Мне надо поговорить с ним, у нас не было последнего объяснения... Я должен сказать ему, что... — не в состоянии продолжать, я до боли стискиваю зубы, потому что это признание предназначено только для него.
— Он это знает, Драко, он сам сказал мне. Ему не нужно было признание с большой буквы П — твой взгляд говорит за тебя, когда падает на него.
Я смотрю на нее вопросительно, с еще большим вниманием.
— Ты знала об этом, не так ли?
— Да, и, вероятно, раньше тебя. И Рон тоже знал.
— ЧТО? — Она одаряет меня грустной сочувствующей улыбкой.
— Еще в Хогвартсе, Драко, мы заметили твое волнение в его присутствии и догадались, что эта твоя псевдоагрессивность лишь служила тебе щитом, чтобы не открыться Гарри, потому что…
Она не решается закончить фразу…
— Потому что ты уже любил его, правда?
Я с трудом сглатываю перед такой проницательностью. Смотрю прямо перед собой, в пустоту, чтобы не пересекаться со взглядом ее вопрошающих глаз и шепчу:
— Я был так прозрачен?
Слышу ее смешок.
— Да, как впрочем и Гарри, для которого ты стал очевидной навязчивой идеей. Его так тянуло к тебе, что он только и делал, что разглядывал тебя и совершенно перестал реагировать на твои выпады. Именно тогда мы с Роном стали ломать головы над происходящим. Мы уже знали, что Гарри — гей, но он никогда не говорил с нами об этом, и когда мы поняли, что он влюбился в тебя, то очень беспокоились за него.
— Почему?
— Потому что мы ни на миг не могли предположить, что ты — его худший враг — можешь заинтересоваться им с этой точки зрения. Мы тряслись от мысли, что ты заметишь его чувства и измажешь в грязи перед всей школой. Это бы сломало его — он был тогда так раним. Столько всего лежало на его плечах, да и наше будущее зависело от него. Поэтому когда однажды Рон сказал мне, что подозревает тебя в ответных чувствах к Гарри, я была шокирована.
— Уизли? Именно он догадался, что я был неравнодушен к Поттеру? Черт, а мне казалось, что мои взгляды украдкой оставались незамеченными.
Она спокойно мне улыбается.
— Мы вздохнули с облегчением, когда поняли, что твои чувства, казалось, соответствовали его. И когда узнали от Блейза, что ты тоже гей.
— Блейз — самый болтливый тип из всех, кого я знаю...
Блейз был единственным, кому я достаточно доверял, с кем я делился своими горестями. Eдинственным, слыхавшим о моих непродолжительных романах, которые я крутил в школе с мальчиками, имя которых тут же забывал. Я ждал, отказываясь признаваться в этом самому себе, когда ты будешь готов, потому что не хотел ни торопить тебя, ни давить на тебя, заставляя совершать то, о чем ты мог бы потом пожалеть — ты, бывший таким невинным.
Я хотел, чтобы наш первый раз был таким же идеальным, как тот поцелуй, что я получил в совятне и который сам по себе был пылким признанием.
Потерявшись в лабиринте мыслей, я не заметил, что она не сводит с меня теплого вопрошающего взгляда.
Вздыхаю, не зная с чего начать. Я все же хочу ей объяснить, что без тебя я ничто, что я буду жалеть до конца моих дней о том, что произошло в тот день, и что теперь ты не хочешь понять, что прошлое не вернуть, и что я не могу стереть те события.
Она опережает меня, задавая вопрос, который, видимо, нетерпится задать каждому обитателю магического мира:
— Почему ты сделал это вместо него, Драко? Ты знал, что этого все ждали от него: то к чему он так долго готовился, то, что должно было не только спасти наш мир, но и избавить его от чувства вины, что снедало его со смерти всех членов своей семьи, всех тех, кто пожертвовал собой, чтобы он жил и выполнил свое предназначение. Ты украл его миг славы, а еще его искупление... Почему ты это сделал?
Ее голос серьезен, но в нем нет обвинительных ноток и, наверное, именно это потрясает меня больше всего — ее желание понять, не распяв меня сначала на алтаре вины.
Я поднимаю глаза, она ждет, чтобы, наконец, понять, как я посмел совершить этот вероломный акт по отношению к мужчине своей жизни.
Прочищаю горло. Я хотел бы ей сказать простыми словами, что я никогда не желал ни его славы, ни даруемого ему внимания... просто...
Я опускаю глаза.
— Я не хотел, чтобы он умер…
Это единстванная причина и я впервые в ней кому-то признаюсь.
Она смотрит на меня во все глаза.
— Ты? Ты хотел защитить его?
Я утвердительно киваю, не в состоянии добавить что-нибудь еще. Она не сводит глаз с моего рта, пораженная, как если бы он только что изрек ужаснейшую истину всех времен и народов.
— Я знаю, что ты его любишь, но это больше, чем я... ты мог умереть в ужасных мучениях, потому что был не в силах уничтожить его, тогда как у Гарри был шанс, которого не было у тебя. Почему, Драко, почему ты рискнул своей жизнью? Ты любишь его... настолько?
Я стараюсь не сломаться, не сейчас, не перед ней...
— Еще больше, — на выдохе.
— Черт! Драко, почему ты ничего не сказал ему? Почему не рассказал правду, ведь он обвиняет тебя в краже самого для него желанного — мести Вольдеморту?
Я пораженно смотрю на нее — я впервые слышу, как Грейнджер ругается, и если бы момент не был так серьезен, думаю, я бы посмеялся над ней, как в старые добрые времена. Она поднимается и начинает расхаживать взад-вперед по кабинету, выглядя при этом порядком раздраженной. Кажется, она ушла в свои мысли.
— Тебе следует увидеться с Роном, он может знать, где Гарри — тот хотел попросить у него о миссии в Европе или в другом месте, чтобы удалиться на некоторое время.
Да, Уизли — последний из тех, кого я хотел бы сейчас видеть.
Идя по коридору, что ведет к его кабинету, я вдруг чувствую приступ острой боль. Натыкаюсь на стул рядом с запертой дверью и тяжело опускаюсь на него — дыхание сбилось, у меня легкое недомогание и такое чувство, что я падаю в бездонный колодец. Мне нужно хорошо вдохнуть, чтобы снова начать рационально мыслить. Oткуда взялось это чувство пустоты, от которого я задыхаюсь?
Наклонившись вперед, обхватив голову руками и закрыв глаза, я внезапно понимаю, что провоцирует мои страдания — твое отсутствие... уже...
Мое разбитое воображение разыгрывается, и я вспоминаю...
Flash back
Нежные как шелк твои губы пожирают меня — черт, я мыслю как девчонка.
Во что я превращаюсь в твоих руках, Поттер? В твою игрушку, в послушную вещь? Нет, я не хочу так!
Мне всегда нравилось направлять и решать, но когда ты так интимно меня касаешься, во мне рождается слабость, и — не в силах оттолкнуть тебя, взять в руки течение своей жизни, направить события, которые ты мне диктуешь, зависимость, которой еще нет, но которая угрожает разрушить мое хрупкое равновесие — я подчиняюсь... тебе. Зубам, которые так чувственно прикусывают мочку моего уха, что по спине пробегают мурашки; такому восхитительно наглому языку, который давит на мои губы, спеша потанцевать с моим; дыханию, которое мешается с моим; слюне, которая тихонько капает с твоего подбородка, и которую я лакаю словно чудесный нектар.
Что ты делаешь со мной?
Я больше не гордый слизеринец, a твоя игрушка, Гарри, и я ненавижу себя за то, что мне это нравится.
Что ты делаешь со мной?
Твоя ладонь гладит мою щеку. Ты осторожно дышишь в мои губы — не целуя, сводя с ума, и я приближаю лицо, чтобы снова пленить твои губы, но ты отодвигаешься, тихонько посмеиваясь.
— Не будь таким нетерпеливым, не спеши. У нас вся жизнь впереди, Драко.
Мне плевать на нашу жизнь, на наше будущее — именно сейчас я хочу наслаждаться тобой, твоим телом и всем, что ты мне предложишь. Я хочу утонуть в тебе, раствориться в тебе, чтобы мы стали одним целым, едины.
Ты легонько гладишь мой затылок, и я таю, но не подгоняю тебя — боюсь спугнуть. Я знаю, что это твой первый раз и, возможно, ты просто тянешь время, потому что неосознанно боишься. И наивность в твоих глазах подтверждает мои подозрения.
Ты наклоняешься и прикусываешь мою кожу у основания шеи, я чувствую твои зубы на себе... черт, Гарри, прекрати эти детские шалости, я больше не могу, мне итак требуются все силы, чтобы не накинутся на тебя зверем.
Ты будишь во мне животное, о существовании которого я и не подозревал — мне хочется наброситься на тебя, чтобы ты прошел через все мои предыдущие унижения и, поверь, наша связь будет полна отнюдь не нежности.
Сейчас твои руки скользят по моей шее, через ткань рубашки похотливо гладят спину. Tы не торопишься, а я все сильнее возбуждаюсь и это ужасно неудобно. Я хочу, чтобы ты поспешил, а еще — чтобы был жестче, но, кажется, ты делаешь это нарочно — ты играешь со мной, тебя забавляет видеть меня в подобном состоянии, ведь мои вздохи и прерывистое дыхание быстро дали понять тебе о том, что я на грани...
В раздражении прижимаю руку к твоей заднице и резко притягиваю тебя к себе. Через твои джинсы чувствую эрекцию — твое вожделение обжигает наравне с моим. Это удивляет меня. Твои ясные глаза смотрят серьезно и я не знаю, от чего теряюсь больше: от ищущего взгляда, от горячего члена, прижимающегося к моей ноге или же от руки, которая намеренно теребит вишинки моих сосков, вырывая стоны.
Мои пальцы не отстают, разминая твой упругий и такой манящий зад. Меня всего трясет от желания при мысли раздеть тебя, и я перехватываю инициативу — все слишком медленно... Ловлю и прикусываю твою нижнюю губу, вылизываю сбегающую струйку крови. Ты задыхаешься от неожиданности — да, Поттер, теперь танец веду я.
Я отталкиваю тебя, а твое изумленное выражение стоит любых наград. Ты не успеваешь среагировать, как я уже тяну тебя к кровати, толкаю на шелковое стеганое одеяло. Твои зрачки чернеют от поглотившего тебя желания. Моя нетерпеливая ладонь возвращается между твоих ног и я нежно поглаживаю твой член через джинсы, усиливаю и уже не ослабляю давления своей руки, чтобы эта пытка стала для тебя невыносимой — ты напрягаешься и икаешь от изумления…
— Нет…Драко… не так… я не смогу…
Ты не сможешь сдержаться — я это понял по твоему залившемуся краской лицу и остановился очень вовремя — не хочу испортить наше взаимное удовольствие, однако мне понравилось дразнить тебя, как ты недавно делал...
Я наклоняюсь и легонько дую на твою шею, чтобы потом прикусить ее, нежно пройдясь зубами по гладкой коже. Я люблю вдыхать твой запах — эта смесь невинности и чистоты сводит меня с ума. Ты стонешь, нервно царапая ногтями мою спину, проводишь рукой по позвоночнику, и я чувствую как электрический заряд, который добавляет силы болезненно-напряженной эрекции.
Протягиваю руку и спускаю твою рубашку до плеч. Вид шелковой ткани небрежно растекающейся по твоей коже невероятно эротичен. Целую гладкий торс, медленно спускаясь языком по линии черных волосков на животе — ты дрожишь от моей невинной ласки. Я остановлен преградой из твоих джинс, что мешают продолжению. Лихорадочно расстегиваю пуговицу, и ты приподнимаешься на локтях — в твоем взгляде волнение. Я отталкиваю тебя обратно на кровать и стягиваю мешающую деталь одежды на узкие бедра, перед тем как совсем избавиться от нее.
Ты предстаешь передо мной во всей красе, а черные боксеры не могут скрыть впечатляющей выпуклости. Ты краснеешь под моими одобрительными и настойчивыми взглядами, а я рад твоему смущению — оно успокаивает меня в том плане, что я стану твоим первым мужчиной — первым, кто возьмет тебя и заставит кончить. И я не могу перестать думать « и единственным », а нездоровая ревность заставляет признать, что я не хочу тебя делить — ты мой... или скоро станешь.
Ты в свою очередь хочешь избавить меня от остатков одежды, но я живо тебя отталкиваю — я хочу тебя голым, пока я еще одет. Я хочу, чтобы ты почувствовал свою уязвимость под моими взглядами. Ты испуганно охаешь, когда я закатываю резинку твоих боксеров, я делаю это медленно, чтобы дать время твоему волнению дойти до предела — а что ты думал, Поттер? Что я примерный мальчик? Нет, это ты у нас ягненок, а я лишь наслаждаюсь твоей паникой...
Твое белье потихоньку соскальзывает на бедра, приоткрывая лишь треугольник темных густых волос. Далее я обнаруживаю нежную плоть подрагивающей головки, которая, кажется, начинает выпрямляться, желая покинуть тесную ткань. Твои стоны теперь почти походят на испуганные всхлипы, твое дыхание срывается, а тело дрожит.
Я хочу изнасиловать твое целомудрие, я хочу, чтобы ты почувствовал мое превосходство, я хочу тебя хрупким и слабым, я хочу тебя потерянным.
— Дрей... я. Нет.
Ты шепчешь мое имя, как мольбу, чтобы я остановил пытку, которая мне в радость, и от которой тебе не по себе. Твой член теперь полностью свободен, боксеры приспущены до середины бедер, ты готов для меня, и я понимаю по твоим глазам, что это положение унижает тебя, пристыжает, но мне нравится рассматривать тебя и ощущать твою неловкость. Ты мой ягненок, а я твой мясник — тот, кто будет долго осыпать тебя ласками перед тем как смилостивиться и добить.
Ты протягиваешь ко мне руки, которые я отталкиваю. Оседлав узкие бедра, я продолжаю с удовольствием изучать твои формы. Я хочу, чтобы ты умолял меня. Кладу руку на твою плоть и не отрывая взгляда от твоего лица осторожно массирую пенис большим и средним пальцами сверху вниз, снизу вверх, потихоньку увеличивая трение, чтобы оно стало невыносимым. Ты стонешь, дышишь прерывисто, извиваешься, умоляешь прекратить мою маленькую жестокую игру и внезапно захлебываешься слезами, а я вдруг чувствую себя чудовищем.
— Гарри... Гарри, я...
Я смотрю на тебя как дурак, мне стыдно за свое нездоровое отношение к сексу. Все в тебе дышит невинностью, я же в твой первый раз решаю поиграть в кошки-мышки...
Ты закрываешь глаза — поток слез, кажется, нескончаем, и я не понимаю что послужило ему причиной. Я ложусь на тебя, прижимаюсь, и в последовавшем поцелуе пытаюсь передать всю свою любовь. Черт, Гарри, перестань реветь, иначе я последую твоему примеру — я не переношу видеть твою боль...
— Почему? Гарри, ты же знаешь, что я никогда не сделаю тебе больно... почему?
— Не знаю... — шепчешь ты, а по щекам текут слезы — ты не в силах остановить их. Потом — на выдохе — так тихо, что я с трудом улавливаю:
— Наверное, потому что я люблю тебя... — я в непонимании вскидываю одну бровь. Ты продолжаешь шептать, и я прислушиваюсь: — Все это время надеяться... бояться... что ты не захочешь... — я вздыхаю с облегчением — выходит, страх, которым сочится каждая твоя пора — всего лишь боязнь потерять меня. А ведь я уже давно принадлежу тебе, мой маленький лев...
Слезы вот-вот польются из глаз. Чертов Гриффиндорец, ты делаешь из меня тряпку. Я жестко сминаю твои губы в обжигающем поцелуе, заставляя вернуться к прерванному занятию. И в стоне заявляю твоему рту:
— Я люблю тебя... Тебе не о чем беспокоиться.
Я понимаю по твоим просветлевшим глазам, что успокоил, и ты, наконец, перестаешь плакать и возвращаешься к своему исследованию — твоя рука медленно скользит вниз по моей груди, расстегивает брюки, которые я даю тебе снять, пока я заканчиваю избавлять тебя от боксеров. Ты не отстаешь, и теперь мы разглядываем друг друга, голые и странно смущенные.
Мы стоим на коленях на кровати друг напротив друга, ты смотришь своими еще блестящими от слез изумрудами, кусаешь нижную губу, и мне хватает одного лишь взгляда на тебя, чтобы понять — ты впервые в постели с мужчиной.
Ты любопытен и в то же время стеснителен и так трогателен, даже если это и не совсем тот эпитет, которым я сейчас хочу наградить тебя, глядя на победоносно тянущуюся ко мне плоть.
Я в который раз толкаю тебя на простыни, покрываю поцелуями каждую клеточку кожи. Моя рука-завоевательница находит твое возбуждение и я ощущаю твой трепет между своих испытующих пальцев. Ты вздыхаешь и одновременно рычишь, когда мои нетерпеливые губы оказываются в непосредственной близости от твоей нежной плоти. Кончик моего языка касается головки, которой я уже наслаждаюсь, а кожа там такая нежная, что во мне просыпается неконтролируемый голод по твоему члену, по твоей девственности.
Как можно нежнее обхватываю губами твой подрагиващюий орган, и ты выгибаешься, чтобы еще больше войти в мой рот. Я улыбаюсь твоему нетерпению, но, как и до этого, мне хочется, чтобы ты просил меня, поэтому я провожу плутовским языком по всей длине. Tы рычишь от неудовлетворенности. Твой первый раз не должен закончиться слишком быстро, тебя надо подготовить, поэтому я, наконец, обхватываю тебя целиком, заслуживая облегченный вздох. Я люблю тебя ртом, задавая ритм долгим возвратно-поступательным движениям, я нежно глажу твои напряженные до предела яички. Твой шепот срывается:
— Остановись, Дрей... я сейчас, я…
И ты кончаешь длинными теплыми струями мне в рот, ты наполняешь меня своей спермой, которой я наслаждаюсь и которую с готовностью проглатываю.
— Черт, я не хотел... мне так жаль…
Я приподнимаюсь, касаюсь твоих губ своими, чтобы ты попробовал себя на вкус. Слезы опять блестят на твоих ресницах, и я осторожно слизываю их, спеша утешить: — Все в порядке, Гарри, я хотел этого…
— ...
— Если бы мы сразу занялись любовью, ты не смог бы сдержаться и расстроился...
Ты хмуришь брови, но в твоем взгляде признание моей правоты.
Мы снова начинаем страстно ласкать друг друга, интуитивно зная, что нравится другому. Мы делаем это впервые, но у меня такое чувство, словно мое тело хранит в себе память о твоем — это ли есть любовь, понимание с точки зрения физиологии того, кем мы являемся?
Ты неуверенно ласкаешь меня, и мне неприятно до боли все это ожидание, мне кажется, что я сейчас взорвусь и ты, по-видимому, тоже. Ты опускаешься на мой живот, неуклюже берешь в рот мой член, и я охаю от неожиданности — этого не было в моей программе. Ты поднимаешь свои глаза и смотришь, смотришь... и этот твой вид, твои губы небрежно обхватывающие мою эрекцию — это больше, чем я способен выдержать — и я стону, неся всякую чушь, кладу руки на твой затылок и приглашаю взять меня глубже, еще... Что ты и делаешь нежно и уверенно, и я удивляюсь этому твоему невероятному умению.
Я чувствую, как во мне поднимается удовольствие, но я не хочу кончить сейчас — я хочу почувствовать это наслаждение впервые делая тебя своим, глубоко в твоем теле, которое желаю до боли.
Я осторожно отодвигаю тебя и укладываю в шелк, становлюсь перед тобой на колени. Перехватывает дыхание.
Ты так красив, что мое сердце делает болезненный скачок в груди. Я рассматриваю тебя, и ты покоряешься — уже без неловкости. Скольжу взглядом по мускулам, по до того бледной коже, что под ней выделяются мышцы, делая тебя похожим на мраморную статую.
Опускаю глаза на твой плоский живот и на черную соблазнительную полоску, которая спускается ниже — туда, где находится объект всех моих желаний, туда, где твой член возбужден до предела. Я не хочу пресыщаться зрелищем, но ты уже торопишь меня. A мне хочется растянуть удовольствие, хочется, чтобы ты плакал, умоляя взять тебя.
Хватит ли мне на это терпения? Мне, уже буквально растекшемуся лужицей от счастья...
Я раздвигаю твои ноги, приподнимаю бедра и спрашиваю взглядом. Ты показываешь, что все в порядке, и я продолжаю терзать твои губы, легонько всасывая нежную. Как можно медленнее ввожу в тебя палец — ты выгибаешься, подавляя вздох боли, и я останавливаюсь, жду пока ты привыкнешь: « расслабся » — шепотом. Ты глубоко дышишь, а твой страх, кажется, можно пощупать руками. Второй палец присоединяется к первому, затем третий, который ты принимаешь с неохотой, зажмурившись. Я пытаюсь быть осторожным, чуть сгибаю пальцы, ищу и нахожу то местечко, что вдруг заставляет тебя реагировать, вырывая хриплый стон. Ты кричишь мое имя, задыхаешься, извиваешься... Я прижимаюсь к твоим губам, приглушая и вздрагиваю чувствуя, как ты стонешь в мой рот.
Я высовываю пальцы, и ты рычишь от разочарования, а я улыбаюсь глядя на тебя — ты как ребенок, у которого отняли любимую игрушку.
Шепчу на ушко: — Лучшее впереди, — и взгляд огромных глаз пронзает меня — они полны неуверенности. Я устраиваюсь у твоего входа, и ты зажмуриваешься, мысленно уже испытывая боль.
— Гарри? Открой глаза, пожалуйста.
Ты приоткрываешь свои светло-зеленые бездны, которые всегда производят на меня эффект цунами, когда опускаются на меня.
— Гарри? Ты правда этого хо…
— Давай... Драко... Я... Я хочу тебя. — Твой голос дрожит, но это было разрешение, которого я ждал. Я подавляю желание взять тебя одним толчком, необузданность моей страсти пугает — я боюсь ранить тебя.
Я медленно вхожу в тебя — Мерлин, какой же ты узкий и горячий, и это так прекрасно... чувствую резкое сокращение мышц вокруг меня, ты изгибаешься и стонешь от боли, я сразу же останавливаюсь, а ты тихонько постанываешь сквозь плотно сжатые губы.
— Давай... Продолжай.
Я продвигаюсь неторопливо и когда, наконец, оказываюсь полностью в тебе, начинаю осторожные движения вперед-назад, ты вздрагиваешь. Я замечаю, что тебе неприятно, а сама мысль об этом мне непереносима. Дрожа ты нажимаешь руками мне на плечи, и тогда я чуть меняю положение в попытке найти то фантастическое местечко, которое заставит тебя вопить от восторга. Я проникаю в тебя сильнее, и через твое тело, кажется, проходит электрический заряд. Ты сжимаешься вокруг моего члена, полностью погруженного в тебя... Меня сотрясают спазмы удовольствия. Твои ноги сильно обхватывают мои бедра, и у тебя вырывается хриплый животный крик :
— Черт, Дрей... так хорошо... больше... еще...
Я толкаюсь сильнее, жестко проникая в твое тело, которое больше не отказывает мне ни в чем. Я пытаюсь сдерживать удовольствие, не торопиться, я смотрю в твои потемневшие блестящие глаза — ты преобразился, и я говорю себе, расслабившись, что никто кроме меня не заставлял тебя чувствовать подобное.
Я просовываю руку между наших переплетенных тел и обхватываю твой член, двигаю рукой вверх-вниз в том же темпе, что вколачиваюсь в тебя. Хочу, чтобы ты кончил одновременно со мной, хочу, чтобы хрип удовольствия вырвался у нас в одно и тоже время. Я хочу разделить это с тобой, Гарри, чтобы наши оргазмы смешались, излились и обрушились в буре, которая оставит нас обоих усталыми и счастливыми.
Твоe тело — один бесконечный нерв, я глажу твой член все быстрее, чувствуя, как во мне поднимается волна, которая скоро накроет, подобно цунами. Ты выкрикиваешь мое имя, закатываешь глаза, выгибаешься и кончаешь в мою руку в тот миг, как моя сперма бьет в тебя подобно гейзеру. Я кричу, а потом падаю на тебя в изнеможении после испытанного удовольствия.
У меня вышло — мы кончили одновременно, мы дрожали в унисон от ощущений, окунувших нас в невыносимое — настолько оно было бурным — удовольствие.
Я потихоньку прихожу в себя лежа на тебе, все еще в тебе, насыщаясь — твоим потом, нашими запахами, что так фантастически эротичны в этот момент, всеми скользкими и мокрыми ощущениями, которые радуют и переполняют меня.
Я пытаюсь любоваться тобой, а ты прижимаешься ко мне, улыбаясь во сне, который незамедлительно посещает мое собственное сознание.
Вся моя любовь опьяняет и в то же время обременяет меня... этой ночью я понял, что больше никогда не буду свободен, ведь теперь ты определенно часть меня, потому что я точно знаю... — я люблю тебя...
Я подавляю дрожь от воспоминания о нашем первом разе.
Решительно поднимаюсь — я не могу дать тебе так просто сбежать, и ты обязан понять это, Гарри... Ты принадлежишь мне.
Я даже не успеваю постучать, как дверь резко открывается, и я имею честь любоваться рыжей шевелюрой — Уизли! Мое хроническое раздражение просыпается, как только я вижу его.
— Малфой! Ты меня искал?
Нет, придурок! Я шатался рядом с твоим офисом в безумной надежде лицезреть твое божественное тело.
— Да, у меня к тебе дело... — я не успеваю закончить фразу, а он уже осторожно осматривает меня и нетактично интересуется:
— У тебя глаза красные. Аллергия?
Да, на твоего дурака дружка.
— Да, аллергия, точно... хм.
Он смотрит на меня с подозрением, и — я уверен — в чем-то сомневается, а я встаю и принимаю непринужденный вид, не в пример суматохе, что царит в голове...
— Я могу поговoрить с тобой, Уизли? — я знаю, что это глупо, но словно невидимый барьер мешает мне обратиться к нему по имени. Нас связывает такое общее прошлое, что не хватит и жизни, чтобы начать все с нуля. Он кривится и, силясь удержать чешущийся язык от рвущегося с него сарказма, делает мне знак пройти в кабинет.
— Присаживайся, чем я обязан чести твоего визита?
Заставляю себя оставаться спокойным — я не могу опростоволоситься...
— Гарри ушел! — черт, вот дурак, ненавижу себя за этот отчаявшийся тон.
Он смотрит на меня с той же тошнотворной жалостью, что и Грейнджер несколько минут назад.
Не могу больше от всей этой заботливости.
Я поднимаюсь с намерением уйти, но он хватает меня за руку.
— Сядь, Драко! — мое имя звучит забавно в его устах и думаю, это впервые. Я беспрекословно повинуюсь.
Он продолжает, а тон странно заботлив, когда он обращается ко мне.
— Гарри приходил утром с просьбой отправить его в Европу, — в страхе смотрю на него.
— И ты это сделал?
— У меня не было выбора: никаких препятствий к отъезду и потом, это его право — хотеть перевестись.
— Куда ты его отправил?
— Я не могу сказать тебе большего, Драко, — я возмущаюсь этим словам — словам, которых не хочу слышать.
— ПОЧЕМУ?
Ему, кажется, очень неудобно от моего вопроса.
— Я не в своем праве, а он просил не говорить тебе о своей новой должности и местонахождении. Я не могу пойти наперекор его желанию уединиться.
Мои плечи опадают и я начинаю неосознанно дрожать. Я не понимаю, как ты мог так поступить со мной, Гарри. Я знаю, что твоя любовь ко мне борется с ненавистью, которую я вызываю в тебе последние месяцы, но это! Построить защитный экран между нами, чтобы я не смог больше добраться до тебя... Я живу в страшном сне и я просто обязан проснуться, я хочу в это верить, я хо...
Рука ложится на мое плечо, и я поднимаю глаза, в то время как рыжий протягивает мне носовой платок. Я в удивлении смотрю на него — почему он...? Ах да, моя аллергия…
Зря я пришел сюда. Я снова встаю, и у него виноватый вид.
— Послушай, Драко, я пробовал переубедить его, пытался задержать, подозревая, что ты придешь, но он не дурак и отмахнулся от всех моих доводов.
Я киваю, представляя тебя — нервного и торопящегося сбежать от меня. Тебя ничего не стоит вывести из себя, и не надо сильно тебя провоцировать, когда ты в таком состоянии. Я грустно улыбаюсь и прощаюсь с Уизли, который в очередной раз удерживает меня за руку.
— Что?
— Он сможет занять новый пост лишь через два дня, а пока, я думаю, он остановится в Англии, у хороших друзей…
Груз, который тяготил мое сердце вдруг становится легче, я смотрю на рыжего парня, который в свою очередь с серьезным видом не сводит с меня глаз.
— Спасибо... Рональд.
На этот раз он откровенно улыбается, смотрит несколько насмешливo и я впервые в жизни испытываю к этому парню что-то кроме неприязни.
Я быстро удаляюсь, когда слышу за спиной голос, добавляющий:
— Наверняка, у очень хороших друзей... у своих лучших друзей.
Теперь я знаю, куда идти.
* * *
POV ГАРРИ
Гнев переполняет меня.
Рон не понял, Гермиона туда же — они все против меня, все думают, что я должен забыть и попытаться ужиться с тобой.
Неужели они настолько слепы?
Разве они не видят, что моя жизнь — ад.
Я спешу оставить между нами несколько тысяч километров. Италия... никогда бы о ней не подумал, это Рон предложил. Там все будет совершенно по-другому, и мне будет не так сложно думать, что все было лишь плохим сном, будет не так трудно забыть тебя.
Я хочу забыть тебя, Дрей...
Забыть все, из чего состояла наша общая жизнь.
Забыть желание взять реванш и почувствовать себя негодяем наравне с тобой.
Забыть нестерпимое желание сделать тебе больно, чтобы ты, наконец, понял в каком отчаянии я нахожусь.
Забыть наши дни невыразимого счастья.
Забыть наши ночи, что оставляли меня опустошенным и пресытившимся любовью, которую ты мне доказывал.
Забыть твое умелое тело; забыть твою кожу, что тает под моим жадным языком; забыть мужской запах, волнующий до глубины души, когда я нахожусь в одной с тобой комнате.
Забыть мое сердце, что кричит не уходить; забыть, что я ничто без тебя, который меня поддерживал...
Забыть мою любовь.
Мою грудь сжимает от боли и я оседаю прямо на ковер из белой шерсти, что застилает гостиную моих лучших друзей, и я захлебываюсь слезами, не в силах остановиться — наедине с собой можно не притворяться. Мои слезы стирают мою злость. Я давно должен был дать им пролиться и затопить мою жизнь и меня заодно. Вся тоска, которой я не давал выхода, выходит здесь, в этом маленьком коттедже — убежище для счастливой семьи, где я заперт на еще несколько часов.
Я беспрерывно плачу о неразберихе моего существования, о безвыходности этой ситуации, из-за которой я не останусь с тобой, но и совсем забыть тебя не смогу, потому что ты навсегда останешься здесь — отпечатком на моей плоти и в моей душе.
Несколькими часами позже я просыпаюсь простывшим и замерзшим на полу, куда свалился от усталости.
Я встряхиваюсь и разминаю затекшие мышцы, резко оборачиваюсь, услышав рядом чье-то дыхание...
И вижу тебя.
Небрежно развалившись на кожаном диване ты с серьезным видом рассматриваешь меня.
Я живо оказываюсь на ногах. Молчу. Твоё присутствие в этом доме заставляет меня застыть нa месте... как это возможно?
— Ты действительно собирался уйти не объяснившись?
Холод твоего голоса режет не хуже стали, пробирает до костей.
Я не отвечаю, понимая, что стычки не избежать, и что она будет не из легких.
— Ты плакал! — простая костатация факта.
Мой желудок больно сжимается. Твоя близость лишает меня той крохи самообладания, что так нужна сейчас...
— Почему, Гарри? Скажи мне, и я уйду, я оставлю тебя наедине с твоими демонами.
Твой голос выражает безмерную усталость, я знаю, что ты говоришь правду, и страх просачивается в душу. Я ушел с мельтешившим за спиной твоим призраком, который преследовал меня, пытался догнать, и у меня ужасное предчувствие, что он больше не попытается, и в итоге я получу то, что так сильно желаю... мою свободу, мою независимость.
Пустота…
Небытие…
Я не свожу с тебя глаз, я хочу еще раз увидеть ту захлестывающую ревность, что делает меня твоим.
Но у меня нет времени останавливаться на выражениях твоего лица, потому что ты живо выхватываешь палочку и тычешь ей прямо в меня, ты сильно давишь ею в грудь, там где сердце, и по твоим искаженным яростью чертам я понимаю, что ты способен убить меня — здесь и сейчас, чтобы я больше не смог причинить тебе боли.
— Почему, Поттер, отвечай?!
Я также быстро выхватываю свою палочку и надавливаю на твое горло, где остается неприметная красная отметина.
Злость вернулась также внезапно, как до этого растворилась в отчаянии.
— Потому что я ненавижу тебя, Малфой! — я жестоко отчеканиваю волнующие слова, потому что я знаю в глубине души, что они правдивы.
При этих словах черты твоего лица становятся резче и ты холодно, опасно шипишь:
— Давай-ка проясним, Поттер, мы сделали скачок во времени? Мы, без моего ведома, вернулись во времена Хогвартса?
— Если бы!
Мимолетное удивление пробегает по твоему лицо, а потом давление палочки на грудь усиливается, и я сжимаю зубы от боли. Я вдруг понимаю, что ты больше не играешь. Твои глаза похожи на два грозовых неба, а челюсти так плотно сжаты, что я почти слышу зубовный скрежет. Я лишь понимаю, что из этой дуели я не должен выйти проигравшим, потому что, в противном случае, я буду вынужден отказаться от всех своих принципов.
— Ты все отнял у меня, Малфой, и как бы я не прокручивал события в моей голове, я не могу простить тебя. Моя месть, мой бой, мой миг славы — все, о чем я когда-либо мечтал, в чем жизненно нуждался, а ты все это украл у меня.
Называть тебя по фамилии, символ величества, чистоты крови, обжигающих неудач, лицемерия, интриг и насилия, помогает мне создать барьер между нами и говорить с тобой не дрогнув.
Ты мотаешь головой, и белые пряди ложатся на лицо, как-будто создавая защитный кокон.
Ты начинаешь орать, и я невольно отступаю на шаг.
— ДА О ЧЕМ ТЫ ГОВОРИШЬ? МЫ СТО РАЗ ОБСУЖДАЛИ ЭТО, И ЕСЛИ БЫ Я МОГ ЧТО-ЛИБО ИЗМЕНИТЬ, ТО ТАК БЫ И ПОСТУПИЛ, НО, К СОЖАЛЕНИЮ, УЖЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО И ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ ! ЧЕРТ! ЧТО ТЕБЕ ЕЩЕ НАДО?
Я не слушал твоих извинений, я глух ко всем твоим словам о сожалении. Ты подходишь и угрожающе прижимаешься ко мне. Я яростно отталкиваю тебя, потому что сейчас мне хочется заставить тебя проглотить все, что ты собой представляешь, все годы скрытых отношений, которые помогали мне держаться и хвататься за жалкое существование, несмотря на хаос, что творился в моей жизни.
А потом были последние месяцы обычной жизни почти обычной пары. Наши друзья приняли мысль о том, что мы можем быть счастливы вместе, и даже если некоторые выказывали непритворное изумление, большинство смотрело на нас с доброжелательностью...
Тогда мне нравилось думать, что моя жизнь приняла оборот, который мне так хотелось и что ты и я теперь станем Нами.
Какaя самоуверенность. Я так ничего и не понял. Я не был рожден ни для счастья, ни для блаженной посредственности обычной жизни.
Я должен был помнить об этом, однако. Это так со дня, когда Том Риддл заинтересовался мной, маленьким жалким подобием человека — интересом, который близился к безумию и который не ослабевал на протяжении шестнадцати последующих лет.
Да, я должен был об этом знать.
Ну вот и все. Решение принято, я больше не буду ничего отрицать и уйду — для нашего же с тобой блага.
Потому что ничего не изменится... Никогда...
Сказки не всегда хорошо кончаются. У меня нет абонимента на хеппи-энды, Дрей! Я просто неудачник, которого ты сотворил своим поведением завоевателя, болезненным случаем, который еще раз доказал, что ты — лучший. Я такой, какой есть только потому, что ты так захотел.
Я снова сильно тебя толкаю и зло выплевываю:
— Ты хотел славы — вот она, ты хотел преклонения, благодарности и слащавого почтения, что все выражают тебе в нашем мире? Так вот, у тебя все это есть, Дрей. Ты не можешь еще и меня получить, ты сделал свой выбор... и тебе придется нести за него ответственность.
Я хватаю пальто и выхожу даже не надев его, сердито хлопаю за собой дверью.
Я запретил себе видеть недоверчивый блеск твоих глаз, оторопевший от моей тирады взгляд, болезненную внутреннюю борьбу, чтобы не разбить мне голову о стену, твой отчаянный потерянный вид. Я запретил себе что-либо чувствовать и — главное — оборачиваться, чтобы ты понял, что это действительно конец.
* * *
POV ГАРРИ 5 лет спустя
Я углубляюсь в каменные коридоры замка, бывшего моим домом, моей школой. Заглядываю поприветствовать Минерву, которая никогда не переставала делиться со мной новостями и справлялась о моем здоровье и бытии с завидной регулярностью, даже когда я решил порвать все связи со своей прошлой жизнью. Она стала с годами дорогой подругой, и я рад увидеть ее после стольких лет.
Очень хорошие воспоминания посещают меня в этом месте, полном истории.
Только хорошие воспоминания — уже давно я не останавливаюсь на плохих.
Я перевернул страницу пять лет назад и с того момента посвятил себя исключительно работе, точнее моей подготовке, потому что я все-таки стал аврором. Несомненно, из реваншистского духа множество миссий за границей заставили меня если не забыть, то хотя бы отнестись к тем событиям с другой точки зрения.
И потом, с возрастом мы становимся мудрее, я думаю. Tеряем свою пылкость.
И я поставил на нем крест.
Я в мире с самим собой.
Да, думаю, я обрел душевный покой.
* * *
POV ДРАКО 5 лет спустя
От чего этот пацан так меня взбесил? Я был с ним слишком резок и жалею об этом. Поэтому иду просить совета у МакГонагалл — по сути дела, я не могу отменить наказание, потому что упаду в его глазах, но мне сильно досаждает тот факт, что мальчик не сможет посостязаться в матче, к которому так усердно тренировался.
Вот мерзкий мальчишка! Я не переношу его наглость, небрежную походку, черные взъерошенные волосы и прохладное ко мне отношение. Он только и делает, что постоянно огрызается мне и провоцирует, несмотря на недельные отработки, которыми я пытаюсь согнуть его. А его острый язык я невыношу больше всего прочего и должен признать — к своему немалому стыду — что я очень часто бываю несправедлив по отношению к нему.
Я торопливо шагаю. Эти места мне хорошо знакомы: коридоры, лестницы, классы — я провел здесь отрочество и два последнех года своей взрослой жизни в качестве преподавателя. Неосознанно улыбаюсь своим мыслям — как я до такого докатился?
Кто бы мог подумать, что я — лишенный необходимости работать — закончу профессором Защиты от темных искусств? Никто, несомненно! Однако, я лучше кого-либо знал, что такое темные исскуства. Я утопил свою молодость в окружении самой темной и пагубной личности, что имел несчастье познать наш мир, благодаря отцу, который всегда умел выбирать правильную сторону — ну, или ту, которую он считал таковой.
Я сразу понял, несмотря на всю мою любовь к родителям, что они ошиблись в выборе, присоеденившись к Пожирателям. И я сблизился с теми, кого до этого считал врагами — с членами Ордена, с обожателями Поттера и тайно вошел в Орден Феникса, а никто об этом даже не догадывался.
Мы оба жили в каком-то нечеловеческом мире.
Сын пожирателя и сирота.
Две несовместимых судьбы.
Отдельный мир, знакомый нам одним.
Может, именно он и сблизил нас.
Наши тайные и возбуждающие встречи заканчивались дрожью стыда и страха. Но, несмотря на это, мы с каждым днем все сильнее влюблялись.
Каждому все чаще не хватало прикосновений другого, его близости, и любая встреча в темном коридоре превращалась в жаркие запретные объятия.
Какая жестокая ирония. Я потерял единственного любимого человека, которого хотел спасти от неминуемой смерти.
Я всегда поддавался импульсам, а ради него я готов был умереть сам.
Вместо чего потерял его.
Мою грудь больно сжимает.
Я прогоняю лезущие в голову черные мысли — такое часто случается в последнее время. Может быть, причина в ужасном пареньке, что так на него похож.
Я прибавляю в шаге, чтобы по-быстрее добраться до кабинета Мак...
И резко торможу.
Там!
В конце коридора...
Ступая своей небрежной походкой...
Он!
Я узнаю слишком длинные пряди, скользящие по плечам — как всегда хорошо причесан, Поттер. Я не могу сдвинуться с места и просто неотрывно смотрю на его затылок, просто не в силах сделать движение в одну или другую сторону.
Он застывает в свою очередь. Думаю, он не мог не почувствовать мой пронзительный тяжелый взгляд. Мне надо бежать отсюда — он меня бросил, и я зол на него.
Ведь зол, правда?
Я медленно подхожу к нему, меня тянет словно магнитом к этому тонкому крепкому силуэту, который резко напоминает мне об условиях своего существования, которые я пытаюсь свести на нет с того момента, как он ушел.
Он знает, что я здесь, он чувствует мое присутствие и его смятение почти ощутимо. Теперь я готов... мне стоит лишь протянуть руку, чтобы коснуться его, но я не делаю этого, только шепчу его имя:
— Здравствуй... Гарри?
Он дрожит, а его тело как натянутая струна. Он не оборачивается, и я предпочитаю так — его зеленые глаза не будут пытать меня, пока я буду говорить.
И слова внезапно срываются, как птицы, перед которыми открыли клетку:
— Я просто не хотел... чтобы ты умер... Я хотел защитить тебя и не думал, что раню тебя этим... никогда.
Вот и все. Это было так просто — сказать ему то, что должен был сказать пять лет назад, чтобы он не уходил в отчаянии.
Просто чтобы не уходил.
У меня было время подумать о словах, что я должен был тогда произнести, но которые дурацкая гордость заставила застрять в горле.
У меня было пять лет, Гарри...
Пять лет пустоты и однообразия, пять лет уединенных ночей пестривших удовольствием лишь при воспоминаниях о тебе.
Пять лет одиночества — хуже камеры в Азкабане.
* * *
POV ГАРРИ
В окружении этих вековых стен я внезапно ощущаю его присутствие. Это как если бы давящий на плечи груз не давал сделать ни шага дальше, а Он пригвоздил меня к позорному столбу своим горячим обжигающим затылок взглядом и заставил вдруг почувствовать слабость.
Что он здесь делает?
Как мне сбежать от него?
Слышу легкий шум приближающихся шагов — я не обернусь, нельзя.. Я хотел бы бежать, сбежать, снова дышать, забыть кто он и кто я...
Я хотел бы...
Он стоит прямо за мной, и я чувствую его тепло, как-будто это окутывающая меня мантия. Все мое тело заранее напрягается.
Он не касается меня, и я глупо боюсь.
Вдруг его голос — нежный шепот... Мое имя, которое он один умеет произносить так хрипло и тягуче. И предложения, что следуют, и слова, сказанные слишком поздно, и объяснение, в котором я когда-то так горячо нуждался. Его слова заставляют пролиться слезы, которые я не могу удержать — слезы пяти лет одиночества. Раскаяние охватывает меня и опъяняет перед всем этим лепетом о любви, которую я отказывался принять. Мое ослепление бумерангом возврaщается ко мне, как и мое упрямое желание выдать себя за жертву, в то время как я был — и это благодаря ему — всего навсего уцелевшим.
* * *
POV ДРАКО
Я наклоняю голову и с закрытыми глазами вдыхаю его запах. От знакомого аромата у меня сосет под ложечкой, чего давно уже не случалось.
Я таю и обнимаю его, нежно прижимаю к себе и в этом объятии испытываю целую гамму эмоций, которых не чувствовал пять лет. Он, наконец, оборачивается, и я вижу слезы на его щеках. Наши взгляды цепляются и растапливают, и связь — наша невидимая связь — еще здесь, пылкая защитница нашей любви. Затем моя ладонь оказывается на его затылке и наши лица совсем рядом. Два изумруда напряженно смотрят, и немножко надавив я сладострастно прижимаюсь губами к его губам, и у него вырывается удивленный стон. Мой любопытный язык с трудом вспоминает этот волшебный рот и начинает пылко искать своего брата. Поцелуй быстро превращается в жаркое изучение наших ртов.
Он обхватывает ладонями мое лицо, углубляет ласку, и мне кажется, что мы никогда не сможем оторваться друг от друга.
Я делаю глоток воздуха, чтобы не умереть на месте, на середине этого невозможного сна, и выдыхаю, желая объясниться еще раз:
— Это потому что я люблю тебя... только поэтому я...
— Ш-ш-ш, Дрей. Я пропал еще на твоем « Здравствуй »... именно тогда я сдался.
Vova
