Мечтая о тебе

Я смотрю на неё. Она так близко.

Мерлин, это пытка. Медленно сводящая с ума пытка.

Её густые волосы струятся по обнажённой спине.

Он прижимается к ней.

Её глаза светятся счастьем.

Его подбородок покоится на её плече.

Их руки лениво ласкают друг друга.

Зачем же я пришла на этот дурацкий ужин? Вечер в честь помолвки. Их помолвки, конечно. Будь судьба более милосердной, ничего бы не произошло.

Я знаю, сейчас у меня тяжёлый и словно извиняющийся взгляд. Делаю всё на полном автомате: киваю, улыбаюсь, смеюсь в нужный момент

Притворяюсь, что в восторге от их милых шуток и поддерживаю всеобщее веселье. Притворяюсь растроганной, когда они рассказывают, как он сделал предложение. Притворяюсь счастливой за них. Притворяюсь, что мне есть дело до всего этого. Притворяюсь живой.

Полностью скрыть испытываемые чувства. Отстраниться. Желание, любовь, ненависть, неудовлетворенность и полная потеря контроля над собой, стоит ощутить запах её духов. Спрятать чувства и вести себя как обычно. Словно не хочу чуть потянуться вперёд и дотронуться до неё. Случайно задеть её руку своей и увидеть улыбку в ответ. Обнять за талию и притянуть ближе к себе. Вдохнуть её запах. Вдыхать до тех пор, пока не закружится голова и не подогнуться колени. Вдыхать пока не смогу больше сдерживаться и не поцелую её. Медленно, мягко, ласково, осторожно. Провести кончиками пальцев по волосам, лицу, чтобы успокоить. Прикусить мочку уха, возбуждая. Снять платье, поддразнивая откровенными прикосновениями, и…

— Ты в порядке? — шепчет в ухо Гарри. Он легонько толкает меня в бок, вырывая из цепкой хватки эротических видений. — Где ты летаешь?

Там, где я не хочу, чтобы за мной наблюдали.

— Нигде. Я здесь, — отвечаю я также тихо, не хочу привлекать их внимание. Мой дорогой братик как раз угощает гостей историей об их первом поцелуе.

Даруй мне смысл. Даруй терпение. Даруй сильное тело и чуткое сердце.

— Ты сегодня сама не своя.

Я не удостаиваю его ответом. Как человек, с которым я просыпаюсь вместе вот уже третий год, может знать, кто я на самом деле?

Вот именно.

Всё-таки они поворачиваются к нам. Мы выглядим такой счастливой парочкой: Мальчик-Который-Выжил и младшая из семейства Уизли. И мы действительно счастливы, если забыть, что я безумно влюблена в другого человека.

Пожалуй, слово «безумно» подходит лучше всего. Я безумна от боли неразделённой любви. Голова кружится, как от крепкой сигареты.

Это сравнение заставляет меня вновь жаждать никотиновой порции. Немедленно.

— Так, Джинни, — начинает Рон, прежде чем я успеваю встать, улыбнуться и махнуть рукой.

— Извините, я в уборную. Скоро вернусь, — лгу я. Медленно прихожу в себя, бредя мимо безликих посетителей ресторана. Тяжело выдыхаю воздух. Кажется, с ним я выдыхаю всё, что накопилось в душе за вечер.

Роясь в своей дамской сумочке в поисках припрятанной зажигалки, я киваю метрдотелю на дверь. Пока я отдавала чаевые расторопному пареньку, зажигалка выскользнула из моих чуть трясущихся пальцев и, кувыркнувшись в воздухе, ударилась о каменный тротуар.

Стоило мне нагнуться за ней, как я услышала голос позади.

— И как я догадалась, что найду тебя здесь?

Стройные и гладкие ноги на уровне моих глаз. Я задерживаю дыхание, пристальным взглядом осматриваю её тело, облачённое в идеально сидящее на ней короткое летнее платье. Смотрю на её бедра, талию, грудь… Только потом осмеливаюсь посмотреть в лицо. Она улыбается мне сверху вниз.

Она ничего не знает.

— Гермиона, — улыбаюсь в ответ, выпрямляясь. Достаю сигарету, закуриваю.

— Привычка — вторая натура? — Шутит она, хотя выходит как-то нескладно.

— Ну да, — соглашаюсь я, выдыхая облако дыма. Затем протягиваю ей пачку сигарет. — Хочешь?

— Нет, спасибо. Ты же знаешь, как Рон к ним относится.

— Да. Хорошо, что мне не выходить за него замуж.

— Давно с тобой не виделись, — у неё на губах эксцентричная улыбка.

— Была занята. Нечасто удаётся вырваться из Министерства.

Играть холодно. Играть равнодушно. Играть осторожно.

— Тебе там нравится? — Спрашивает она и обхватывает себя руками: мимо проносится порыв холодного ветра.

— Вполне.

Между нами повисает молчание, Я стараюсь вобрать в себя как можно больше никотина.

— Джин, — она мнётся, но потом продолжает, — Джин, с тобой всё в порядке? Ты выглядишь… Даже не знаю… отстранённой. Я не могу помочь, не зная, что с тобой творится. У тебя всё в порядке с Гарри?

— Да, у нас всё замечательно, — киваю, стараясь не смотреть на Гермиону. — Конечно, мы не собираемся жениться, как вы с Роном…

— Я достаточно хорошо знаю Гарри, так что если тебе будет скучно или одиноко, то мы можем куда-нибудь выбраться. Или посидеть дома. Просто встретиться. Мы были довольно близки.

Насколько близки, а, Гермиона?

— Да, думаю, такое случается, когда люди взрослеют, — отвечаю я, пожимая плечами. Украдкой бросив на неё взгляд, вижу, как она смутилась.

— Да, но… Я действительно с тобой свяжусь.

Она поднимает голову и снова улыбается. Наши взгляды встречаются. Это то, чего я боялась. Невозможно отвести взгляд от глаз Гермионы Грейнджер.

— Хорошо. Буду ждать нашей встречи. Я, пожалуй, вернусь, — сказала она. — Ты идёшь?

— Через минуту, — я киваю на недокуренную сигарету. Она улыбается, разворачивается и уходит от меня. Снова.

Сердито бросаю окурок на землю и зло придавливаю ногой. Так всегда со мной случается. После того, как мы виделись с ней, остаётся чувство разочарованности и желания, превращающегося в гнев. Я не могу находиться рядом с ней и оставаться спокойной, ограничиваться платоническими отношениями.

Я хочу кричать; крикнуть, чтобы эхо разнеслось на много миль.

Но я стараюсь не выдавать эмоций. Я убираю волосы за уши, закидываю в рот мятную конфетку и возвращаюсь в ресторан.

Все мои непонятные, дикие чувства постоянно прорываются наружу, не только из-за того, что я не в силах их сдержать. Отчасти это её вина. Наше прошлое — её ошибка.

* * *

Сделайте фотографию — она не поблёкнет. В отличие от нашей с Гермионой дружбы. На фотографии Гермиона и я в Хогвартсе. Близкие подруги. Вместе учимся и едим, вместе смеёмся и плачем, даже на свидания ходим вместе. Летом перед моим шестым курсом Гермиона и Гарри остались в Норе.

Будучи уже достаточно взрослыми мы сами выбирались в ближайший городок или в Лондон. Гермиона показала мне маггловский мир, познакомила с магглами и подарила мне бесценный опыт.

Как-то раз мы решили пообедать в городе. Стоило нам зайти в паб, как нас обдало волной тёплого воздуха, сигаретным дымом и алкогольными парами. Несмотря на то, что по маггловским меркам нам нельзя было употреблять алкоголь, проблем у нас не возникло.

Гермиона подошла к бару и вернулась, держа в руках два стакана с кока-колой. Когда я отпила немного, она усмехнулась и спросила:

— Чувствуешь другой вкус?

— Да, есть немного. Что это? — спросила я, чуть поднимая брови.

— Это обычная кола. С капелькой водки, — засмеялась она. Я понюхала стакан и подняла взгляд на девушку.

— И после этого ты ещё будешь меня отчитывать?

Той ночью мы были чертовски пьяны. И всё вокруг в те дни было так необычно и так по-маггловски. Сейчас это уже так же привычно, как налить молоко в хлопья. Но тогда всё было впервые. Мы хихикали над чем-то всю дорогу до Норы. А потом, спрятавшись за деревом, чтобы нас не было видно из окон, постарались немного протрезветь.

— Гермиона, тсс! Рон и Гарри могут нас услышать! — зашипела я, заставляя её сесть на землю возле выглядывающих из земли старых корней.

— Нет, — замахала она руками, — они услышат ЭТО! — Гермиона повысила голос, и мне пришлось зажать ей рот ладонью. Она снова захихикала, я убрала руку. — Ты мой лучший друг, Джинни. Я тебя люблю, — объявила она, обвивая руками мою шею. Наклонившись, она дотронулась губами до моих губ в невинном, дружеском поцелуе. Через несколько секунд, которых ей хватило, чтобы взглянуть на меня, мы вновь поцеловались. На этот раз взасос. Повинуясь страсти и какому-то непонятному желанию, я легла на траву.

Я ясно помнила тот поцелуй, хотя теперь те воспоминания больше походят на пьяный дурман. Я не обманываю. Когда она поцеловала меня, я не прозрела. Я не влюбилась в неё. И мой мир не перевернулся.

Ничего подобного, что творится со мной сейчас лишь от подобных мыслей. Но тогда это были пьяные девчачьи поцелуи и ласки. Забавные и происходящие только потому, что мы были слишком пьяны, чтобы отдавать себе отчет. Это было время открытий.

После той приятной ночи, мы экспериментировали с маггловскими напитками. Мы использовали любую возможность протащить водку, ром, джин и как-то раз даже виски в Хогвартс. Было не легко пронести всё это мимо Филча, проверяющего все покупки учеников. Наши развлечения требовали непростых чар, и Гермиона овладела ими мастерски. Мы научились многим заклинаниям, нарушая правила.

Думаю, Гермиона просто летала от счастья, имея очередной шанс втайне обойти школьные правила. Никто не знал, что Главная Староста Девочек проносила в школу бутылки с содержимым покрепче сливочного пива, иногда прикладывалась к ним и целовалась с другой девушкой. Для всех остальных она оставалась примерной и идеальной ученицей.

Мы никогда не попадались. Ни Рон, ни Гарри ничего не подозревали. Раз в месяц Выручай-комната служила для нас местечком для уединения. Мы занимались обычными, даже для магглов, вещами. Мы пили, танцевали и говорили обо всём на свете. Чаще всего посиделки заканчивались поцелуем. Мы целовались ради веселья.

Так мы чувствовали себя живыми.

Но всё хорошее, как гласит пословица, скоро заканчивается. Помню последнюю встречу в той комнате прямо перед экзаменами. Я опоздала, как всегда. Гермиона начала пить без меня, как всегда. Стоило закрыть дверь, как она набросилась на меня и прижала к стене. Алкоголь буквально осязался в её дыхании, смешиваясь с запахом клубничного блеска для губ. Память услужливо хранит гермионин вкус в тот вечер до сих пор. Её губы прижались к моим, руки забрались под рубашку, подбираясь к лифчику.

Я помню, как задыхалась, но больше от удивления. Поцелуи и до этого не были совсем невинным, но они были менее глубокими и чувственными. Раньше мы просто играли с границами дозволенного, смеялись, как мы ловко перехитрили всех в понятии «лучшие друзья». Иногда даже рассуждали насчёт того, на что пошла бы большая часть парней школы, чтобы всего лишь увидеть нас здесь.

А в тот момент Гермиона сметала все проведённые границы, её рука задирала мою юбку, лаская бедро прикосновениями. Я чувствовала, что было необходимо остановить её. Не знаю даже, сколько она успела выпить. Если бы она проснулась утром и всё вспомнила, то, несомненно, наша дружба разрушилась в одночасье.

Но я не остановила её. Я сдалась. Мы покинули Выручай-комнату, окончательно запутавшись в чувствах и погружённые каждая в свои размышления. Хотя дальше неуверенных ласк мы так и не зашли, произошедшее казалось нам чем-то очень важным. Когда тебе семнадцать, всё кажется важным.

Через несколько дней после той ночи до меня дошли слухи, что Рон и Гермиона идут на Выпускной Бал вместе. Ну и что. Не могла Гермиона пригласить на Бал меня, правда же? Я не придала этому значения, ведь они друзья. Как мы с Гермионой. Она мне ничего не должна, я ей тоже.

На утро после бала выяснилось, что они вместе. Парочка. Парвати сказала, они флиртовали целый месяц и несколько раз гуляли лунными ночами после отбоя.

Весь месяц Гермиона вела двойную игру. У нас не было никаких романтических отношений. К тому же ночью незадолго до начала сдачи экзаменов она была пьяна, всё выглядело так глупо, что всё можно было отнести к разряду: «Забавно, но я не помню, что было прошлой ночью». Я была её лучшим другом. И я ничего не знала. Ни о Роне, ни о её с ним отношениях. Вообще ничего!

Будь у меня Думосброс, я бы ещё раз убедилась, что начала не я. Она всегда делала первый шаг.

Поэтому я не могу находиться рядом с ней сейчас. Не думаю, что Рон хотя бы догадывается о том, что скрывает Гермиона. Даже не помышляет, что пока он осмеливался шептать милые глупости в её ушки, я их ласкала.

А сейчас они женятся. А я живу с Гарри.

Я встретила его в Косом переулке летом после окончания Хогвартса. Он предложил перекусить. Не помню, что мы ели, но мы точно пили вино. На следующее утро я проснулась в Дырявом Котле, он нежно обнимал меня во сне, наша одежда была разбросана по полу. Тот ужин перетёк в отношения, которые быстро превратились в совместную жизнь. Гарри влюбился в меня, а я начала борьбу с реальностью и своими искренними желаниями. Я обожаю его, он самый близкий мне человек, но я устала сопротивляться себе.

Бедный Гарри. Он заслуживает кого-то лучше, вернее, чем я.

Я грешу не только в помыслах.

Работа Гарри требует частых командировок. Он уезжает на несколько дней, иногда даже недель. Я не сижу дома, жалея себя или занимаясь самобичеванием. Обычно я выпиваю и отправляюсь в Розовый Холл. Охранник мой знакомый, поэтому попасть внутрь не проблема. Меня уже узнаёт весь обслуживающий персонал. Здесь я не безызвестная личность. С напитком в руке я ищу девушку. Неважно какую, главное с каштановыми волосами и карими глазами. Наутро делаю небольшую зарубку на столбике кровати, но ни на дюйм не приближаюсь к счастью.

Гарри возвращается домой. Он не умудрён опытом, и я даже не прячу вещи, которые может забыть здесь одна из этих девушек. Не стряхиваю длинные каштановые волосы, которые уж никак не могут принадлежать мне. Мне всё равно. Какая-то часть меня даже хочет, чтобы нас однажды застукали. Иногда я хочу, чтобы Гарри вернулся раньше из командировки и застал меня между ног какой-нибудь случайной женщины. Это будет бесспорное доказательство измен, у меня не будет пути к отступлению. И настолько же хорошо я понимаю, что он не заслуживает такого удара.

Жизнь среди магглов ничуть не изменила меня. Она мне нравится. Я полюбила Лондон. Мне нравится, что люди не знают кто я, из какой семьи, им безразлично чистокровная я или нет.

Быть безликим означает не только скрывать себя от людей, но и самому не видеть их. Поэтому никто не замечает, кто я на самом деле.

* * *

Я возвращаюсь за столик. От бесконечного хмельного смеха и жеманного поведения у меня начинает болеть голова.

— Я пойду. У меня болит голова, — говорю я Гарри, надевая лёгкое пальто. — Если хочешь остаться, я не против. Увидимся дома.

— Всё хорошо, Джинни? Ты будто весь вечер проскучала, — говорит он, подавая мне сумочку.

— Да. Я же сказала, просто разболелась голова, — я попыталась улыбнуться. — Со мной всё будет хорошо…

— Сестричка! Куда это ты собираешься? — перебил меня Рон, обнимая за плечи. — Мы и так редко видимся. Когда встретимся в следующий раз… Оставайся! У нас есть ещё несколько объявлений.

— Что? Она ещё и беременна? — бормочу я, переставая дышать.

— Гермиона, иди сюда! — помахал рукой Рон. — Наша Джинни сбегает от нас. Ты должна спросить её, прежде чем она уйдёт.

Я поворачиваюсь и вижу Гермиону — ярко, отчётливо, даже будто под Чарами Замедления. Её губы растягиваются в улыбке, когда она подходит к нам.

— Сбегает? — переспрашивает она.

— Да. Завтра рано вставать, — снова обманываю я, смотря только на Рона. — К тому же, болит голова. Я лучше уйду.

— Хорошо. Раз уж Гарри будет шафером Рона на нашей свадьбе, то, я подумала, будет замечательно, если ты будешь подружкой невесты. Ты согласна, Джин?

У меня перехватило дыхание. Что ж предложение застало меня врасплох. Чего-чего, а такого я не ожидала от неё услышать. Да будь я проклята, если соглашусь!

— Ничего себе! Вот это сюрприз! Для меня честь получить такое предложение, но я сомневаюсь, что подхожу, — проговариваю быстро. — Желаю приятно провести вечер. Думаю, увидимся теперь на свадьбе.

Хотя уверена, что заболею в этот день и с сожалением откажусь от приглашения.

Я быстро ухожу, пока кто-нибудь не успел мне ответить. Добраться до выхода, преодолевая людей и столики, не самая простая задача в моём состоянии.

Оказавшись снаружи, я глубоко вдыхаю. Достаю сигареты, закуриваю одну, глубоко затягиваясь, быстрым шагом иду вдоль по улице.

— Джинни! Джинни!

Гермиона. Я слышу, она догоняет меня. Мы не в кино, я не могу вытянуть вперёд руку и эффектно уехать прочь на такси. Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

— Джинни, что это было? — спрашивает Гермиона, переводя дух. Она выглядит озадаченной, будто и правда не видит ни одной причины, по которой я могла не принять её предложение быть подружкой невесты на свадьбе. — Почему ты отказалась и убежала, будто с пожара?

— Я всё понимаю, Гермиона, — шиплю я. — Ты помолвлена, твоя жизнь вращается вокруг предстоящей церемонии. Извини, что не чувствую того же. Извини, что мне плевать на твоё идеальное платье, идеальное место для проведения ритуала и твои идеальные приготовления. И будь я сейчас на твоём месте, я бы вернулась в ресторан, потому что лично я ухожу домой.

— Чёрт возьми! Чем я это заслужила?

— Извини, Гермиона, — цежу сквозь зубы с сарказмом, — ты хочешь, что бы я была счастлива за тебя? Хорошо. Я счастлива. Просто в восторге. Прими мои грёбанные поздравления. Желаю счастливой совместной жизни, блядь.

Я разворачиваюсь и ухожу. Она снова меня догоняет, хватает за руку и резко поворачивает лицом к себе.

— Чёрт, Джин, что на тебя нашло? Что я сделала, что ты на меня сердишься? Это из-за Рона? — её голос срывается на высокие тоны всякий раз, когда она испытывает истинное недоумение. Я буквально вижу её шкалу эмоций.

— Это не имеет никакого отношения к моему брату! — рычу я.

— Что тогда? — её ногти глубоко врезаются мне в кожу, я вырываюсь.

— Будто тебе не всё равно.

— Господи, Джин, что за?..

— Ты не можешь припомнить ни одной причины?

— Что?

— Совсем ни одной причины, по которой я так странно, будто во сне, вела себя сегодня, когда вы сделали объявление? — я подхожу ближе. Так близко, что чувствую её горячее и гневное дыхание.

— Я не…

— Совсем ничего?

— Боже, я не хочу играть в эти игры, — с раздражением говорит Гермиона. — Я…

Не могу сказать ей. Не могу просто объяснить. Я должна показать.

Хватаю её за ладонь свободной рукой, притягивая к себе, целую. Выходит грубо. Кажется, мы обе сдались. Запускаю пальцы в её волосы. И как только я понимаю, что Гермиона не противится, — она не то, что не отталкивает меня, она отвечает на поцелуй! — я становлюсь нежнее. Целую уголок рта, провожу губами по подбородку, легко целую шею… Провожу кончиком языка по её приоткрытым губам, быстро повторяю движение по своим.

Гермиона улыбается.

Теперь я знаю. Позволяю ей целовать себя, она незамедлительно углубляет поцелуй. Я чувствую вкус клубники. Никогда не забуду…

На мгновение отстраняюсь и шепчу ей в губы:

— Я знала, что ты помнишь.

Я знала, что ты помнишь.

Пауза, удар сердца. Время словно остановилось.

Гермиона делает шаг назад. Она открывает рот, собираясь что-то сказать, но осекается. Вздыхает.

— Не помню, — бормочет она, чуть встряхивая головой, — Джинни, я не…

Боль белой волной снова захлёстывает меня.

— Ты не…

— Извини, я понятия не имею, что… — невнятно продолжает бормотать Гермиона, отступая назад, задыхаясь на каждом слове. Она взмахивает рукой, разворачивается и уходит.

Я обессилена, потрясена и ничего не понимаю. Не хочу понимать.

Но я знаю, что мне нужно.

* * *

Приглушённый свет, музыка, близко танцующие друг к другу женщины, холодная бутылка пива в руке –тоже привычка. Вторая натура, как сказала Гермиона.

Я смотрю на кружащихся в центре людей, задерживаю взгляд на одной паре. Две женщины крепко держатся за руки, их движения ритмичны, их щёки соприкасаются, лаская нежную кожу. Я жадно наблюдаю, как они принадлежат друг другу. Они становятся единым целым в танце, представить их поодиночке немыслимо.

Все ощущения выражены в танце. Наверняка, они только что встретились. Границы дозволенного еще не определены. Они не знают, как вести себя и насколько открыться. Они полностью отдаются движениям, не замечая ничего вокруг. Возможно, они ещё увидятся снова. А может и нет. Но это не важно, потому что у них есть настоящее.

Я рассказываю всё это девушке, сидящей около меня. Я её раньше здесь не видела. Она неискушённа и взволнованна. Кажется, впервые в подобном месте. Изучает меня заинтересованным взглядом, с пристрастием.

Я даже не смотрю на неё — в этом нет необходимости. Я так часто всматривалась в одинаковые лица!.. Достаточно заметить, что девушка симпатичная. Оказываю ей знаки внимания, тогда она снимает маску равнодушия. Затем мимолетный физический контакт: коснуться спины, руки или ладони. Показываю ответную заинтересованность.

Девушка нерешительно касается моего локтя своим, поворачивается к бармену и заказывает ещё выпивки.

— Хочешь? — спрашивает она, голос чуть дрожит.

— Спасибо, — улыбаюсь и ловлю её взгляд. — Мне водку с колой, Джон.

— Ты знаешь бармена? — спрашивает она, чуть наклонив голову. Я киваю. Всегда говорю меньше, чем знаю, это завлекает их. Чем больше сил тратится на знакомство, тем сильнее удовлетворение. А утром им кажется, что они поимели меня. Хотя в действительности всё наоборот.

У меня богатый опыт.

Девушка начала рассказывать мне о своей жизни, своей семье, из которой ушла, и прочих вещах, которые меня не интересуют. Я вглядываюсь в зеркало напротив барной стойки, пытаясь вспомнить, какой я была четыре года назад. Что так изменилось с тех пор? Я выше мамы и, слава Мерлину, не унаследовала её полноту и округлость. Высокая, длинноногая, с чуть вьющимися рыжими волосами до плеч, с карими, блестящими любопытством, глазами…

Эта девушка думает, что я добыча. Почему не она?

Хорошо, что Гарри никогда не стать мастером окклюменции. А я нахожу её очень полезной иногда. Не то чтобы мысли этой магглы имели большое значение… Но я могу увидеть, как она желает развлечься со мной. Каждое маленькое порочное желание, мелькающее у неё перед глазами. И самое приятное — ощущать малую толику того, как она отчитывает себя за греховные мысли.

Я прикладываю палец к её губам, заставляя замолчать, и улыбаюсь.

— Хочешь потанцевать?

Она кивает, и я беру её за руку, веду в середину зала, отведённую для танцев.

Музыка всё ещё гремит в ушах, когда девушка прижимает меня на улице к стене. Её губы обхватывают мои, её руки блуждают по моему телу. Я закрываю глаза и представляю, что это Гермиона щекочет мою мочку языком, покрывает всю шею поцелуями, расстегивая пуговицы…

По лицу скользит шёлк. Девушка напротив сливается с образом Гермионы. Забыть о девушке, её нет. Я не могу отказаться от этой иллюзии. Не могу, не в силах.

Проиграв себе, я озорно улыбаюсь воображаемой любовнице в чужом обличье. Кладу руки ей на талию и резко переворачиваю, прижимая к стене. Она хихикает.

Гермиона хихикает.

Смотрит на меня сверху вниз, и её руки теряются в моих волосах. Я целую её плечи, шею, подбородок, нахожу пухлые губы, посасываю их. Вспоминаю клубничный привкус. Мои руки опускаются с талии на бёдра, и партнёрша прикусывает мою губу, опаляя кожу рваным дыханием. Я усмехаюсь и вижу ответную ухмылку.

Перемещаю губы к уху, шепча:

— Я так тебя оттрахаю, что ты ходить не сможешь.

Когда я снова смотрю в лицо, черт Гермионы больше нет. Жмурюсь, стараясь воссоздать её образ. Перед внутреннем взором мелькают бездонные карие глаза, окаймлённые длинными ресницами, изогнутый в милой улыбке рот.

Это она, это она, это она…

Страшно снова взглянуть на нее. Закрыв глаза, я наклоняю голову, прислушиваюсь к громким стонам. Это будет длиться вечно!

Я знаю, что передо мной вовсе не Гермиона, но я продолжаю обманывать себя, продолжаю желать неосуществимого.

Девушка дрожит и охает, прижимаясь ко мне теснее. Я чувствую, как она вся сжимается внутри и вскрикивает в оргазме.

Она обессилено дышит, а я отворачиваюсь, даже не смотря на любовницу.

— Боже мой, — шепчет она, стараясь выровнять дыхание, — я только что…

Сейчас бы произнести «Силенцио», в самый раз для подобной ситуации. Тру ладонями глаза и согласно киваю, хотя ничего не слышу.

Девушки всегда говорят одно и то же.

А я не нашла то, что искала. Снова. Того, что мне нужно, здесь нет.

И это утро такое же, как и предыдущие — необходимая рутина. Собрать одежду, сброшенную в порыве страсти, уничтожить следы своего пребывания в квартире и уйти, пока девушка спит. Так легче. К тому же, я колдунья, и иногда накладываю чары, которые отводят от меня взгляд бывшей любовницы, если я с ней в одном помещении. Гарантия, что мы никогда не возобновим отношения.

Понятия не имею, как переношусь до дома. Плюхаюсь на диван, бормочу «Инсендио», указывая волшебной палочкой на камин, громко вздыхаю.

— Акцио одеяло, — взмах палочки в сторону шкафа. Зеваю. Моё любимое клетчатое одеяло проплывает по комнате и укрывает меня.

Я слышу стук в дверь прежде, чем успеваю уютно закутаться и заснуть. Выжидаю пару мгновений, пожимаю мысленно плечами и закрываю глаза.

И сразу же открываю: стук повторяется, но настойчивее.

— Мерлин, — ворчу я, отбрасывая одеяло, и плетусь к двери. Распахиваю её настежь.

Блядь.

Гермиона.

Она проскакивает в квартиру, задевая меня волосами.

— Заходи, почему бы и нет, — недовольно бормочу я.

— Где, чёрт возьми, ты пропадала? –начинает Гермиона. — Гарри не давал мне уснуть всю ночь. То есть… не Гарри, а Букля с его записками не давала мне спать. Он не знал, где ты была, всё ли с тобой в порядке или что-то случилось… Да и вообще!

Гермиона разъярённо меряет шагами просторную прихожую.

— Гарри нужно было ехать в Шармбатон на важную встречу. Он не мог опоздать… Сейчас во Франции он места себе не находит!

— Чего ты хочешь? Извинений? — грубо обрываю её. Гермиона застывает.

— Это не мне ты должна приносить свои извинения! Он думал, случилось что-то серьёзное, когда пришёл домой и не застал тебя! Ни звонка, ни совы, ни объяснений, вообще ничего!

— А ты рассказала ему о том, что случилось на улице? Это бы всё прояснило, — будничным тоном осведомляюсь я, скрещивая руки на груди и прислоняясь к стене. — Или ты не помнишь? Как и все, что было на вашем седьмом курсе?

— Я… — Гермиона хочет что-то сказать, но замолкает. — Джинни, это не имеет значения, — тихо говорит она.

— Да что ты? — спрашиваю я как можно беззаботнее. Выходит неубедительно. Наступившая тишина почти звенит от напряжения между нами.

— Джинни, я не понимаю, что…

— Да ладно, Гермиона. Ты же всё помнишь, — восклицаю с отвращением. — Освежить твою память? Ты целовала меня. А я целовала тебя. И в то же время ты строила невинные щенячьи глазки моему брату. И даже не начинай! — я вскидываю вверх руки, останавливая её. — Серьёзно, если бы мной кто-нибудь увлёкся или пригласил на бал, ты была бы первой, кто узнал об этом. К тому же это был мой брат! А я узнала обо всём от Парвати, главной сплетницы! Я знаю, что это давняя история, но… — слова стремительно исчерпывают себя.

Гермиона опускает глаза. Думаю, в них стоят слёзы. Дерьмо! Я не хочу, чтобы она плакала. Чёрт! Хотя…

Почему бы и не выплакаться, Гермиона? Я-то уже наревелась… Теперь тебе надо сделать тоже самое.

Она поднимает взгляд больших прозрачных глаз, и её губы дрожат.

Не расплакаться бы самой.

Набираю полные лёгкие воздуха и сдерживаюсь. Надо держать себя в руках. Не сломаться. Не дать ей сломать меня.

— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала, Джинни? — судорожно всхлипывает Гермиона, утирая рукавом слёзы. Протягивает вперёд руки и сразу же опускает их, как тряпичная кукла.

— Правду, — выдавливаю я, сглатывая горький ком в горле. Я так долго ждала этого, но не знаю, смогу ли вынести то, что она скажет…

— Джинни… — она устало встряхивает головой.

— Я хочу правду, — словно моё горло что-то сковывает, и я с трудом могу говорить.

— Я помню, — Гермиона снова опускает взгляд. — Счастлива?!

Нет. И тебе следовало бы это знать, Гермиона…

— Я помню всё, что было… Каждую минуту в Выручай-комнате, — фыркает она, встречаясь со мной взглядом.

— А как насчёт прошлого вечера? Почему ты ответила на мой поцелуй? — понятия не имею, откуда берутся все эти слова, слышу свой голос издалека.

— Я не…

— И почему ты мне никогда не говорила о себе и Роне? — гнев. Ярость. Даже ненависть. Ненавижу тебя, Гермиона. Так проще, так я сильнее. И я не сломаюсь, нет уж.

— Да ради Бога, Джинни, это было сто лет назад! — отрезает Гермиона, обхватывая себя за плечи.

— Прекрасно. Тогда нам не о чем больше разговаривать, если не хочешь быть откровенной, — я подхожу к двери, вцепляюсь в ручку.

— Джинни, хватит этой драматичности, — шипит она, выпрямляясь. — Мы можем просто забыть и…

— Остаться друзьями? Последние пять лет ты только и делала, что забывала, Гермиона, — ехидно замечаю я, открывая дверь. — Так что хорошей свадьбы, счастливого брака и иди на х…

— Господи, всё это время у меня были к тебе чувства! — вырывается у неё почти рык.

— Что?

Мой голос стал совсем чужим.

— У меня были к тебе чувства, — с ударением говорит Гермиона. И я вижу в её глазах разочарование и слёзы, готовые сорваться с ресниц.

Я никак не могу до конца осознать. Пять лет проигрывания в голове возможных вариантов подобного разговора. Но я даже не допускала мысли о её чувствах ко мне.

Гермиона опустилась на стул и спрятала лицо в коленях. Чтобы не смотреть на меня.

— Чувства, — эхом отзываюсь я, ещё не придя в себя от потрясения.

— Но как я уже сказала, это было давно, — упрямо говорит она коленям уже ровным голосом.

С остервенением вытирает непрошеные слёзы.

— Я думала, ты тоже что-то чувствуешь, — она в который раз качает головой. — Я не хотела говорить о Роне, потому что не хотела обидеть тебя. А Рон… Он один из моих самый близких друзей. Он сказал, что я ему очень нравлюсь, когда мы танцевали на балу. Я не сразу ответила ему взаимностью, но и отталкивать не стала. Мы великолепно провели время… Он был тобой, но с ним я могу быть на людях. В общем, так у нас и завязался роман.

Мой разум разделяется. Одна его часть пробегает сотни миль в час, другая плетётся как черепаха. Все воспоминания о том годе вернулись ко мне такими красочными и осязаемыми, как никогда. Я стараюсь понять Гермиону, найти логику в её словах и…

Всё перед глазами расплывается.

— Ты не могла появиться со мной на людях?! — взрываюсь я. Не лучший ответ, который можно было придумать.

— А правда, Джинни, могла? — саркастично парирует Гермиона, поднимаясь на ноги. Я в некотором замешательстве. — Нам следовало ходить за ручку по коридорам, целоваться у озера и прийти на бал вместе? Навестить наши семьи, мне познакомить тебя со своими родителями, сыграть весёлую свадьбу и завести семью? Нам, правда, следовало так поступить? Не думаю. Мне было семнадцать, я запуталась в себе и… и во мне бушевали гормоны! — она сделала паузу, чтобы перевести дух, собраться с мыслями. — Это был переходный возраст и ничего более. Поэтому я с Роном. И именно его я понимаю и люблю. Я счастлива.

Я не заплачу. Я не сломаюсь. Я даже спорить не буду. Просто хочу, чтобы она сгинула с глаз моих долой, потому что понятия не имею, сколько смогу ещё сдерживаться.

— Я счастлива, Джинни, — говорит она снова. Я уверена, что слёзы выступили у неё на глазах, голос чуть дрожит. — Счастлива.

Закрываю глаза и порывисто киваю.

— Я счастлива, Джинни, — шепчет она, голос слышится ближе. Я вновь киваю, зажмуриваюсь. Не плакать, не чувствовать, не поддаваться.

— Я счастлива, — повторяет она, её голос режет слух. Она так близко, что я могу уловить запах её тела и духов. — И ты тоже. Ты тоже счастлива.

— Да, я счастлива, — послушно бормочу я, слёзы катятся из-под закрытых век. Я счастлива. Рыдания душат меня. Я счастлива. Будто петля затягивается на моём горле, я задыхаюсь. Я счастлива. Ноги как ватные, и я могу в любую секунду упасть.

Но Гермиона успевает поймать меня. Её руки нерешительно скользят по моей талии и сильно обнимают. И только тогда я даю волю чувствам. Кладу голову ей на плечо и давлюсь рыданиями, повторяю как заведённая, словно молитву её последние слова, а голова раскалывается от боли. А она гладит меня по спине, успокаивая. Я чувствую кончики ее пальцев сквозь блузку, она прислонилась ко мне. Мы еще не упали только потому, что держим друг друга.

Она медленно отпускает меня. Слёзы размазались по её щекам, и я уверена, что они не мои.

— Я счастлива, — говорю я и выдавливаю ироничную улыбку.

— А я нет, — шепчет она, нежно отводя назад мои волосы. Грустно улыбается в ответ.

А затем целует меня, и мой мир разбивается вдребезги.

* * *

Гермиона сделала большой глоток из початой бутылки и передала мне. Я улыбнулась. Её юбка задралась почти до самых бёдер, потому что недавно Гермиона каталась по полу от смеха и осталась лежать на нём. Она становилась такой естественной, стоило ей выпить: смеялась, была нежной, совершала неожиданные поступки… Иногда казалось, что это и не она вовсе… На самом деле она и была такой в душе. Просто в такие моменты она забывала о совести и чувстве вины, которые обычно сдерживали ее. Я же сегодня наоборот, была более угрюма и спокойна.

— … и тебе надо было видеть тогда лицо Гарри, — захихикала Гермиона. Я пристально на неё посмотрела, взболтала напиток — водка опустилась вниз. Гермиона резко оборвала смех и села. — Эй. Ты всё ещё… ну… Он тебе нравится?

Гарри?

— Думаю, нет, — я улыбнулась ей.

— А как думаешь, что бы наши мальчишки сказали, если бы узнали, чем мы тут занимаемся? — крайне взволнованно прошептала Гермиона.

— Мальчикам же нравится такое? Гарри бы стоял с открытым от потрясения ртом, а Рон… Он бы, наверное, сказала тебе держаться от его сестры подальше. Если он сам не умеет развлекаться, то тогда никто, чёрт возьми, не должен.

Гермиона от души рассмеялась. Её глаза сверкали.

— О, Джин, что я буду делать без тебя в следующем году?

Я снова ей улыбнулась.

— Через несколько недель ты покинешь Хогвартс навсегда… Знаешь, в это даже не верится.

Она заметила, что мой взгляд скользнул по её оголённому бедру.

— У тебя пунктик насчёт юбок — сказала я. Она смотрела на меня с улыбкой Чеширского Кота.

— Хм, пожалуй, — засмеялась она, опрокидывая меня на себя и жадно примыкая ко мне губами. Поцелуй со вкусом водки. Мы перевернулись, она подмяла меня под себя, провела пальцами вдоль моих рук и нашла ладони. Вдруг взяла их и положила на свои бёдра поверх юбки, потом озорно прикусила мои губы, опаивая и подбадривая. Я нежно провела по её бёдрам, скользнула руками под свитер, нашла застёжку лифчика и расстегнула крючки.

-Переступим черту, — шепнула я, выдыхая.

— Мы уже сделали это, — шепнула она в ответ и поцеловала меня вновь. Её голодные поцелуи были умопомрачительны, фантастичны, изумительны… Я никогда не думала, что могу быть настолько исцелованной.

Но Гермиона заставила меня чувствовать именно такой. Исцелованной.

Привлекательной.

— Гермиона, — выдыхала я между поцелуями, — ты считаешь меня симпатичной?

Она хотела ударить меня по плечу, но промахнулась. Тогда она намотала на указательный палец прядь моих волос.

— Как ты вообще можешь такое спрашивать? Конечно, я считаю тебя симпатичной. Ты, пожалуй, самая симпатичная, — мягко добавила она. Мы легли рядом, слегка поглаживали друг друга, я зевнула, и Гермиона поцеловала меня в макушку. Потом спросила на ушко:

— А ты считаешь меня симпатичной? — она не смеялась, а действительно спрашивала.

— Нет, — вздохнула я. — Думаю, ты красавица.

— Я тоже думаю, что ты красивая, — сказала она и чмокнула меня в щёку. — Правда.

Гермиона накрыла нас одеялом, когда почувствовала, что я замерзаю. Спасибо Выручай-комнате.

— Мне нравится чувствовать себя раскованной. Когда не нужно оправдывать чьиx-то ожиданий, следить за словами или задумываться о правильности поступков. Мне нравится быть свободной с тобой.

Я изо всех сил старалась не заснуть.

— Мне тоже, — я зевнула и вжалась в её теплое тело.

— У меня появилась мысль. Когда ты закончишь Хогвартс, давай жить вместе? Снимем хорошую квартиру, обставим, украсим её. Станем снова делать всё вместе. Без Гарри и Рона. Я люблю их обоих, но иначе, не как тебя. И будем делиться… всем на свете.

— Звучит потрясающе, — я старалась говорить как можно бодрее и не выдавать своей усталости.

— Я о многом сегодня думала, Джинни, — сказала она, глубоко вздохнув. Я хотела слушать. Правда хотела. Но я так устала! — Например, о нас с тобой…

Как же я хотела внимать ей дальше, но это было единственное, что я услышала перед тем, как заснуть.

Как же я хочу услышать её.

…мой мир разбивается вдребезги.

Я обхватываю её губы своими. Она всхлипывает и сильно сжимает мои руки.

— Не останавливайся, — шепчет Гермиона, не подавляя стоны. — Пожалуйста… Боже… Джинни, не останавливайся.

Она дрожит, запускает пальцы в мои волосы. Гермиона, кажется, уже не совсем понимает, что творит, полностью забывшись в ощущениях, впрочем, как и я.

Мир сошёл с ума не иначе. Нет, всё не «потеряло своё значение»… Или как всё это обычно описывается в романах от «Mills & Boons»*? Я чувствую пол под ногами, и кислорода хватает.

Потому что всё, чем я дышу — она. Она не позволяет «земле уйти из-под ног» и крепко держит меня.

Её поцелуи становятся всё более быстрыми, превращаются в неистовые. Словно я чем-то очень сильно её взбесила. А это моё наказание.

Её щёки горят под моими ласкающими ладонями. Её ногти царапают мою спину, вспарывая кожу.

Я не могу так продолжать, я, наверное, умру. Похоже, Гермионе совсем не нужно дышать во время бесконечного поцелуя. Горячие и влажные губы оставляют дорожку на моем горле, и я вскидываю голову. Вырывается громкий стон. Вот сейчас я рискую потерять даже видимость контроля.

Но я слышу лёгкий щелчок над плечом Гермионы. Стрелка часов начала двигаться дюйм за дюймом.

Часы!

Мои глаза широко распахиваются, и я с отчаянием смотрю на часы, которые моя мама подарила нам на новоселье. В отличие от фамильных часов Уизли, на этих всего две стрелки: с изображением меня и Гарри.

И стрелка Гарри сейчас указывает на надпись «в пути».

— Он будет здесь в любую секунду, — произношу я, ошеломлённая. Я бесчисленное количество раз изменяла своему вечно лохматому мужчине у нас дома, но ни разу не паниковала.

Гермиона последняя, с кем я хочу быть пойманной.

— Кто? — Гермиона тяжело дышит и мгновенно отстраняется.

— Гарри. Он идёт домой.

* * *

— Я не знаю, что делать, Рон, — вздохнул Гарри, засунув руки в карманы и глядя в окно. Рон с Гермионой жили далеко от Лондона, мужчина предпочитал надоедливой суматохе города тишину и покой.

— Ты говорил с ней? — спросил Рон, грызя ноготь на большом пальце.

— Да ладно тебе! Ты когда-нибудь пробовал говорить со своей сестрой о том, что у неё на уме? — Гарри был наполовину рассержен, наполовину позабавлен.

— Согласен. Нет. Но, как ты сказал, она моя сестра. Думаю, то, что происходит — чепуха, — пожал плечами Рон, откидываясь на спинку стула. — Как всегда, какие-нибудь пустяки.

— Не думаю. Ты же видел, как она вела себя вчера в ресторане.

— Да. Но… У неё болела голова, — заметил Рон.

— Болела голова, — усмехнулся Гарри. — У неё постоянно в последнее время головные боли. Ты же не думаешь, что у неё неоплазма мозга?

— Что? Нео?..

Гарри вздрогнул, страх холодом скрутил внутренности.

— Она же не больна, правда?

— Нет, конечно, — уверенно заявил парень, развеивая опасения друга. — Она ещё просто дурочка, поверь.

— Да, может быть, — задумчиво согласился Гарри. — Может, это как-то связанно с Гермионой. Ты заметил, как мало они общались вчера? И они больше не встречаются как раньше, не устраивают своих девчоночьих посиделок. Она тебе ничего не говорила?

— Гермиона? Нет, — покачал головой Рон. — Но она отправилась к вам, чтобы проверить как там Джинни. Она так беспокоилась после твоих писем, всю ночь не спала. Если есть проблема, то в самой Джинни. Ты не там ищешь, парень.

— Да. Может быть, — вновь согласился Гарри, кивая и посматривая на часы. — Мне лучше вернуться домой, Джинни, наверное, ждёт меня. Попробую поговорить с ней.

— Удачи, — добродушно пожелал Рон.

* * *

И она ушла. Стоило ей взглянуть на часы, как она испарилась. Понятное дело, ей тоже не хотелось столкнуться сейчас с Гарри.

Гарри.

Его ключ поворачивается в замочной скважине, мужчина с облегчением произносит моё имя и прижимает к своей груди.

— Я так беспокоился, — шепчет он в мои волосы и вздыхает. Я делаю шаг назад, бормоча:

— Не стоило. Со мной всё в порядке.

Он молчит, а потом заглядывает в гостиную.

— Гермиона здесь?

— Что? — изумляюсь я. Он не может знать…

— Гермиона. Я заходил к Рону, он сказал, что она у нас.

— А. Она уже ушла.

— Наверное, мы с ней разминулись, — пожимает плечами Гарри, снимая дорожный плащ. — Она снова предлагала тебе быть подружкой невесты?

Он внимательно наблюдает за моей реакцией, прощупывает почву.

— Кстати, забавно, но нет, — говорю осторожно.

— А ты теперь согласишься?

— Я же сказала ещё вчера, нет, — высокомерно замечаю я. Под предлогом приготовить чай иду на кухню, а на самом деле хочу избежать его изучающего взгляда. Будто я живу в колбе для изучения эмоций!

— Почему, Джинни? — он просто повышает голос из комнаты. Я концентрируюсь на приготовлении чая, надеясь, что он примет тишину, как ответ. — Джинни?

Не примет, конечно.

— Потому что я не хочу.

— Почему ты не хочешь? Это же твой брат. Они наши ближайшие друзья, — Гарри ставит ударение на последних словах. Он заходит на кухню, прислоняется к косяку.

— Потому что Гермиона вероятнее всего оденет подружек в розовые платья. А ты же знаешь, как этот цвет ужасно сочетается с моими волосами, — ухмыляюсь и поднимаю на него взгляд. Гарри не смешно. — Она найдёт другую подружку. В Святом Мунго или… не знаю, где.

— Серьёзно, Джинни. Что происходит?

— С Гермионой?

— Между Гермионой и тобой. Между мной и тобой. Честно, Джинни, я тебя не узнаю, — смотрит на меня умоляюще.

— Я прежняя, — фыркаю, отводя взгляд.

— Да? А по тебе не скажешь, — с горечью произносит он и уходит.

* * *

Гермиона сотворила поднос с чайником, чашками и бисквитным ассорти. Она поставила его на кофейный столик перед своей будущей свекровью и женихом. Налив чашку для Молли, Гермиона поразилась гармонии происходящего. Несколько лет назад на её месте была Молли, негласная глава семейства Уизли, покровительница предателей крови и магглорождённых, протягивающая девушке такую же чашку чая.

Хотя у них всегда было мало денег, Молли никогда не задумывалась об этой проблеме, когда приглашала Гарри и Гермиону погостить к ним на лето или Рождество. Она радушно открывала перед ними дверь и окружала такой же любовью и уютом, как и собственных детей.

И теперь Гермиона собиралась стать частью этой семьи. Она была уже почти равноправной хозяйкой в доме. Даже иногда заменяла Молли на кухне, готовила тосты и чай для всей семьи.

— Как ты думаешь, дорогая? — спросила Молли, отвлекая девушку от собственных мыслей.

— Извините, о чём? — поморщилась Гермиона.

— Платье для подружки невесты, дорогая, — добродушно улыбнулась женщина, думая, как должно быть утомляют невестку все эти приготовления к торжеству. А Гермиона благодарила небеса, что её будущая свекровь тактично не спрашивала, о чём та замечталась.

— Эм… Я, если честно, об этом ещё не думала, — вздохнула Гермиона и опустилась на диван рядом с Роном. Он сразу же накрыл её ладонь своей. Он всегда так делал, стоило Гермионе оказаться рядом. Девушка заметила, что Молли уловила жест привязанности сына к своей невесте и поборола желание приложить руку к груди от умиления и восторга.

— Так, оно точно не будет розовым, — с сожалением сказала Молли, делая пометки на листе пергамента. — На свадьбе Уизли этот цвет будет смотреться неуместно… Он вообще должен быть под запретом на наших праздниках. К тому же, на Джинни розовое платье смотрится…

— Хреново, — закончил за неё Рон, тяжело вздохнув. Он всегда скучал, когда женщины планировали свадьбу, а это могло затянуться ещё не на один час.

— Рональд, — строго одёрнула его Молли. — Оно просто не подходит ей. Голубое платье будет смотреться гораздо лучше. Или, возможно, зелёное, ты же не думаешь…

— Это не важно, Молли, — сказала Гермиона, откидывая волосы за спину. — Джинни не собирается быть подружкой невесты, — стоило только произнести имя вслух, как огромная горячая волна то ли удовольствия, то ли боли накатила на Гермиону. Девушка вспомнила об острых ощущениях, которые испытала прошлым вечером.

«Чёрт возьми, Гермиона, возьми себя в руки! — ругала она себя. — Не смей даже думать о сестре Рона в присутствии их матери!»

Происходящее казалось Гермионе настолько ужасным и отвратительным, и осознание этого заставило её прийти в себя.

— Но почему? — озадаченно спросила Молли и посмотрела на Рона с укором.

— Не смотри на меня так, мам! — запротестовал он. — Я ничего не сделал. Может, она расстроилась от того, что Гарри ещё не сделал ей предложения, и теперь завидует. Обвиняй Гарри.

— Не говори глупостей, Рон! — зло отрезала Гермиона. Удивившись своей реакции на его слова, она поспешно прочистила горло. — Это не причина, я уверена.

— Всё равно. Это её личные заморочки. Гарри тоже не знает, что с ней происходит, — пожал плечами Рон.

— Он переживает? — неуверенно спросила Гермиона, пытаясь оценить ситуацию.

— Ещё бы. Кстати, он считает такое поведение Джинни твоей заслугой, — усмехнулся Рон. — Я сказал ему не глупить.

— Почему Гарри считает, что я виновата? — взволнованно спросила Гермиона. Она чувствовала, как Молли внимательно наблюдает за ней.

— Ты поссорилась с Джинни? — участливо спросила женщина. — Я думала, вы просто пару лет назад перестали быть близкими подругами: работа, новые знакомства…

— Нет, ничего подобного, — уверила Гермиона обоих Уизли. — Я не ссорилась с ней. Мы обе не ссорились. Между нами всё отлично. И, думаю, голубое платье будет лучшим вариантом. Она… Она изменит своё решение.

Молли молча кивнула и сделала ещё одну пометку на пергаменте.

Гермиона вздохнула и посмотрела в окно, сегодня был ещё один замечательный летний день. Деревья зеленели, а за низким заборчиком блестел неглубокий ручей. Рон мечтал о доме, подобном Норе, в котором он вырос.

Мечтал об умиротворённом и красивом месте, где они смогут встречать рассветы и наблюдать закаты с холма, и солнце будет крутиться вокруг их неторопливой жизни.

Иногда Гермиона скучала по оживлённому Лондону. Скучала по спешащим по своим делам людям. Скучала по ощущению, которое подсказывало, что если остановишься хоть на минутку перевести дух, то упустишь что-то важное. Скучала по грязным мощеным улицам, усеянным яркими фонарями.

А главное, Гермиона помнила разгневанный взгляд и мягкие губы. Она ещё слышала свои отчаянные слова: «Пожалуйста… Боже… Джинни, не останавливайся». И вместе с этими воспоминаниями в комнате будто появлялся запах сигарет и алкоголя. Гермиона знала, чей это запах, и понимала, как далёк человек им обладающий.

« И это то, на что ты променяла наши встречи? — услышала она шёпот Джинни. — На возможность обсуждать цвет платья с моей матерью, пока Рон издевается? Да, я могу понять, почему ты предпочла это», — усмехнулась воображаемая собеседница.

Она обдумывала слова внутреннего голоса, так похожего на голос Джинни, и никак не могла сосредоточиться на разговоре двух других Уизли, которые сидели рядом с ней.

Вместо этого она извинилась и ушла в ванную.

Она закрыла дверь и опустилась на пол около унитаза, чувствуя подступающую тошноту. Что-то в сердце настолько сильно стискивало грудь, что причиняло физическую боль.

Гермиона хотела плакать, но слёз не было. Она знала, что так ей станет легче. Хоть какая-то отдушина. Вызвать рвоту, расплакаться, закричать, сделать что угодно, лишь бы всё вернулось в норму.

Но Гермиона ничего не предприняла.

Вместо этого она закрыла глаза, представила себе мощеную улочку и с тихим хлопком исчезла.

_____________________

* «Mills & Boons» — популярное английское издание дамских романов.

Яркий свет уличных фонарей слепил глаза, и Гермиона подумала, что не может надолго отлучиться в туалет.

Со вздохом девушка осмотрела место, куда её перенёс портключ. Какая-то часть её желала, чтобы он немного ошибся, и её приключение закончилось на другой улице Лондона, так и не начавшись.

Осмотревшись, Гермиона увидела, что у Гарри и Джинни в гостиной ещё горит свет. Казалось, прошло несколько месяцев с тех пор, как она побывала здесь, хотя не далее этого утра. Будто несколько месяцев назад, она аппарировала не попрощавшись, боясь, что Гарри войдёт в квартиру, а не несколько часов назад.

Зачем? Если бы Гарри увидел её, то подумал, что она пришла проведать Джинни. Ничего не заподозрил. Ему бы и в голову не пришло, что пара девушек несколькими минутами ранее ругалась, плакала и целовалась. Или же он непременно заметил что-то?

«Нет, — сказала себе Гермиона. — Ничего бы он не заметил. Потому что это последнее, что может ожидать Гарри. Такого вообще никто не ожидает. Почему? Потому что Джинни с Гарри. А я выхожу замуж за Рона. Да, я выхожу замуж за Рона, и я сча…»

Она прервала эту мысль, которая отозвалась внутри мучительной болью. Она больше не могла себя обманывать. Неужели она надеялась убедить в этом ещё кого-то?

Но ведь получалось! Потому что все ожидали именно этого. Окружающие хотели, чтобы всё было как есть.

В отвратительном расположении духа Гермиона решила аппарировать обратно и уже приготовилась оказаться дома, как услышала звук рамы, скользящей вверх. В гостиной её друзей кто-то открыл окно. Девушка немедленно отказалась от аппарации. Сердце Гермионы забилось учащённо, девушка замерла в неудобной позе, как от действия Петрификус Тоталуса.

Гермиона видела лишь силуэт, показавшийся в окне, и напряглась. Через минуту появилось первое облачко сигаретного дыма, и плохое настроение Гермионы как рукой сняло. Она отсчитала несколько окон от того, в которое курили, и подметила, что в спальне горит свет. Гарри дома.

Внутри всё мгновенно замерзло, и забытое на секунду чувство вины накатило с новой силой. Человек, имеющий хоть каплю стыда, не осмелился бы постучать в дом к другу, который даже не подозревает о предательстве. Гермиона относила себя к таким людям.

Гермиона проверила карманы в надежде найти чистый клочок пергамента. На радость, отыскался сложенный вчетверо листок, который она сразу же узнала. Предложенный Молли предварительный список гостей на свадьбу. Гермиона положила его в карман перед тем, как пойти готовить чай.

Ещё больше расстроенная, она оторвала часть листа, даже не прочитав, и убрала обратно в карман. Стараясь не испытывать такую сильную благодарность к Молли за то, что оставила место на пергаменте для её с Роном поправок, девушка извлекла из кармана самопишущее перо.

Собравшись с мыслями, Гермиона прижала кончик пера к пергаменту и постаралась выразить всё, что хотела бы произнести.

* * *

Такая тихая ночь.

Последние несколько часов мы с Гарри разговаривали. А когда живёшь в подобной «семейной» обстановке, даже разговоры становятся настоящим испытанием.

Гарри в спальне, где всегда отсиживается, когда мы ругаемся. Он скрывается там, потому что знает, я курю без остановки, когда нервничаю. А курить я предпочитаю в гостиной. Гарри притворяется, что очень занят, ему надо дописать «очень важную часть квиддичного законодательства» к утру. У него получается даже лучше, чем у Перси Подотрите-Мне-Задницу Уизли.

Но стоит признать, Гарри нравится работа. На самом деле, я первая предложила поискать что-нибудь связанное с квиддичем. Ведь когда мы встретились в Косом переулке, Гарри учился на аврора. Он всегда хотел им стать, все поддерживали его, потому что ожидали подобный выбор, а потом Гарри внезапно всё бросил. Я помню, Кингсли Шеклболт был его личным наставником.

Ещё я помню, как лежала рядом с Гарри утром в Дырявом Котле и вглядывалась в его лицо, пока он рассказывал, чему его учат и какие удивительные вещи он уже повидал. И всё это он перечислял с энтузиазмом, достойным рассказов о том, что ел на прошлой неделе.

И я задала ему вопрос, о котором, очевидно, никто даже не помышлял: «Ты хочешь стать аврором, потому что тебе это действительно нравится или потому что все от тебя этого ждут?»

Он улыбнулся мне немного застенчиво, будто я открыла самый большой секрет. Он потянулся ко мне, взял мою ладонь и с благодарностью сжал.

— Учиться совсем не плохо.

— Всего лишь неплохо?

— Да… Просто я не хочу больше быть тем самым мальчиком.

— Ты уже не мальчик.

— Хорошо. Но я мужчина, который был Мальчиком-Который-Выжил.

— Или мужчина, который был Мальчиком-С-Идиотским-Шрамом-На-Лбу.

Он усмехнулся и обнял меня, прижимаясь губами к уху. В тот самый момент я подумала, что у меня может всё получиться с Гарри. Получится прекратить проклинать Гермиону и снова стать той девочкой, которую спас от василиска этот храбрый парень.

— Если бы я мог, я бы занялся чем-нибудь связанным с квиддичем. Не обязательно становиться профессиональным игроком…

— Почему бы и нет. Ты хорош.

— Да нет… Тем более, это больше не моя мечта. Возможно, что-то другое, организационное. Например, войти в квиддичную лигу… или что там ещё есть?

— Замечательная идея, Гарри.

— Да, но… Мне осталось доучиться всего два года, и я стану аврором и…

— Ну и что? Ты хотел стать аврором, когда тебе было четырнадцать. А это было давно. Многое случилось. Ты изменился. Будешь придерживаться заданного курса, потому что уже начал?

— Ладно. Ты права. Но…

— Разве то, чем ты занимаешься, делает тебя счастливым?

— Наверное.

— Наверное? Гарри, ради Мерлина, делай только то, что принесёт тебе счастье. Мы оба знаем, что жизнь слишком коротка. Так что делай, что хочешь.

В точку. Перед моим мысленным взором появилась Гермиона, но я прогнала видение. Я больше не хочу быть спасённой девочкой.

— Да. Ты снова права. Думаю, я уже выполнил свою главную миссию по части тёмных волшебников.

— Почему бы тебе не поговорить с кем-нибудь из Департамента Магических Игр и Спорта? Готова поспорить, им будет лестно, что сам Гарри Поттер на их стороне.

— Заткнись, — засмеялся Гарри, откидываясь на спину.

— Я серьёзно, Гарри. Если это то, что ты хочешь, так делай. Не надо быть аврором, потому что все хотят, чтобы ты им был. Это твоя жизнь. Только твой выбор.

— Наверное.

— Кроме того, если ты никуда не обратишься, я всё сделаю за тебя сама.

И через месяц Гарри действительно прекратил своё обучение. Кингсли и другие авроры расстроились. Наверное, из-за того, что будут чувствовать себя в меньшей безопасности, ведь Избранный не закончит обучение и не будет хорошо подготовлен на случай появления новой угрозы магическому миру.

Карьера Гарри в Департаменте ползла в гору с самого начала его работы, и он полностью отдавался любимому делу. Сейчас он возглавляет проект по межшкольным квиддичным соревнованиям. Это изумительная идея (его идея, между прочим), направленная на объединение факультетов и всей школы для поддержки Хогвартса. Гарри бы хотелось, чтобы стёрлась явная вражда между слизирином и гриффиндором.

Поэтому он очень занят. И я его понимаю.

И, если говорить совсем открыто, я почти не переживаю, когда его нет дома.

Но сегодня он разозлил меня до предела. Я сыта по горло его игрой в Перси. Я знаю, он ещё сердится, что я не буду наряжаться в глупое платье пастельных тонов, вплетать в причёску цветы и идти на венчание Гермионы.

Я могу представить, как это смотрится со стороны. Могу. Я не идиотка. Для Гарри всё выглядит более чем нелогично. Мы лучшие друзья, к тому же Рон мой брат, и мы «так хорошо» ладили в Хогвартсе. Какая у меня может быть причина отказываться от разделения с друзьями такого радостного события? Нет идеальнее кандидата на роль подружки невесты, чем я.

Думаю, именно поэтому Гермиона и предложила мне быть ею. Не потому что её чувства остыли или это был необдуманный выбор. Она просто знала, что в семье Уизли это не вызовет ненужные расспросы.

Тогда зачем она спрашивала, если предвидела мой отказ?

Хотела ранить меня? Хотела, чтобы я зашла за ней в церковь и смотрела, как она выходит замуж за Рона?

И почему она поцеловала меня утром? Почему умоляла не останавливаться? Почему сказала, что чувствует что-то ко мне? Неужели всё это только чтобы ранить меня? Последний удар перед тем, как выйти замуж за моего родного брата? Что ж, мне больно. Но в её дыхании, её движениях я ощущаю, как она хочет меня, нуждается во мне. Почему?..

И я снова здесь, снова константа моего безумия. Гермиона.

Почему это со мной? Несмотря на то, что сегодня мы с Гарри поругались, я была рациональна и относительно спокойна. Но стоит мне подумать о Гермионе, я словно лечу в пропасть, и так раз за разом.

Почему она заставляет меня терять над собой контроль?

Это слишком. Почему она? Почему Гермиона? Не мог лучше это быть кто-нибудь другой? Насколько бы было проще, будь этим человеком кто угодно другой на всей планете. Наверняка, любить Геллерта Гриндевальда было бы проще, чем Гермиону Грейнджер.

И всё это не только из-за дурацкой истории с подружкой невесты. Гермиона даже забавна в своих смешанных чувствах. Она властная, упрямая и чёртова идеалистка. Она лучше всех знает о чувствах других, но полностью игнорирует собственные. Я предпочитаю выкрикивать и выплакивать свои проблемы, а она прячет их за вежливой улыбкой, если не может решить. Это я говорю не только о «нас», если «мы» когда-нибудь вообще были. Взять те же Предсказания, например. Она не может не использовать логику, знания или здравый смысл, поэтому бросила их. Просто ушла…

Я ненавижу, что даже ошибки заставляют меня любить её.

Я восхищаюсь ей, когда она проявляет упрямство, показывая, что готова к схватке. Даже если это битва против меня. Когда она злится, в её голосе появляются командные нотки, и я таю, не в силах ничего с собой поделать. А когда она загорается жаждой справедливости, используя весь свой интеллект, а причина становится наваждением, я тоже теряю голову, восхищаясь ей. Или когда она отказывается от отдыха, пока работа не будет выполнена в совершенстве, потому что потом она чертовски обворожительна, когда удовлетворённо улыбается. Вполне достаточно для…

Я восхищаюсь тем, что она к каждому может подобрать ключик, всегда найдёт единственно правильные слова для поддержки, если кто-то счастлив или, наоборот, расстроен. И она всегда делает всё, что в её силах, чтобы помочь.

Но тогда она полностью погружается в мир выбранного объекта, закрывая на замок свои собственные проблемы, чувства и желания…

Ненавижу.

Мерлин, пусть я лучше ненавижу.

Мне будет легче, если я возненавижу Гермиону Грейнджер.

Я закрываю окно и краем глаза замечаю что-то белое за стеклом. Оно поднимается до моего окна и снова падает вниз. Я быстро разворачиваюсь, потому что белой вспышкой это что-то вновь появляется и ударяется о стекло.

Птичка! Сложенная из бумаги и оживлённая с помощью магии. Я думала, что поблизости не проживают ведьмы или волшебники. Мы живём в самом центре маггловского Лондона, в милях от Дырявого Котла, Святого Мунго и Министерства Магии.

Кто заколдовал птичку, что бы та парила у моего окна? Неужели Гарри?

Нет, он бы никогда такого не сделал.

Я осторожно открываю окно, и одушевленная бумажная птичка впархивает в него, падает около моих ног. Когда я поглаживаю пальцем ребристые крылья, магия колдовавшего передаётся мне лёгкими толчками. Я озадачена, кто мог мне прислать такое?

Покоясь на моих коленях, послание утрачивает последнюю магию и превращается в обычный клочок пергамента у меня на глазах.

Мне не нравится, что руки начинают дрожать, как только я узнаю знакомые завитушки почерка женщины, которая прислала мне записку.

Это то, о чём я думаю?

Решение я принимаю сразу же, как только пробегаю глазами записку. Призвав с помощью «Акцио» туфли и пиджак, я, захватив ключи, бегу к двери. О Гарри я почти не думаю.

С шумом распахнув входную дверь, оказываюсь на улице и первое, что вижу — её, сидящую на тротуаре, спрятавшую лицо в коленях. Но стоит двери позади меня захлопнуться, как Гермиона вздрагивает и оборачивается. Побледнев, она слабо улыбается мне и встаёт на ноги.

А чего я ожидала, несясь вниз, как ошпаренный гиппогриф? Что, завидев меня, она начнёт душить меня в объятиях и покрывать лицо поцелуями?

Наверное, нет. Но подобная картинка промелькнула в моём сознании, побудив примчаться сюда. Гермиона делает мне навстречу несколько робких шагов, я делаю то же самое.

— Привет, — негромко говорит она, глаза немного затуманены.

— Я получила твою записку, — выпаливаю я.

— Я так и поняла, — бормочет она, убирая с глаз мешающие волосы. Я перехватываю её руку, опускаю вниз и легко сжимаю.

— Хочешь… сходить куда-нибудь, выпить? — у меня вырывается смешок.

Гермиона кивает, улыбается чуть шире и окидывает улицу оценивающим взглядом.

— Куда? Только не здесь… Я имею в виду…

— В волшебный бар? — нахожусь я.

— Не обязательно в волшебный, — отвечает она, стараясь не выдать своё волнение. — Просто туда, где не так много народу, как в Дырявом Котле. Я не против волшебного местечка, тем более не откажусь от огневиски.

— Я тоже, — соглашаюсь я. — Держись крепче.

Она крепко стискивает мою руку, и мы аппарируем.

* * *

И Гарри знал, что должен делать.

* * *

— Хогсмид? — мягко спрашивает Гермиона около самого моего уха, быстро отпуская руку. Она хмурит лицо, когда озирается по сторонам. Проливной дождь вопиюще кричит, что мы прибыли в Шотландию.

— Может, пойдём в «Кабанью Голову». Там тихо… Увидишь, Аберфорт привёл всё в порядок, — неуверенно говорю я, предпринимая неудачную попытку спрятаться от холодных капель.

— Хорош-шо. «Кабанья Голова», — кивает Гермиона и направляется в сторону паба, даже не посмотрев на меня и не подождав.

Я думала, что если нам удастся выбраться из Лондона, из «взрослого мира», то мы вернёмся во времена, когда всё было проще. Где мы были счастливы. Возможно, только так и можно всё упростить.

Но видя выражение её лица и темп, с которым она марширует по улице, я понимаю, как велико было моё заблуждение.

— Гермиона! Гермиона! — зову, догоняя. — Если что-то не так, то мы может пойти ещё куда-нибудь.

— Не стоит. Уверена, всё будет замечательно, — она морщится, толкая дверь. Раньше стоило открыть её, как в нос бил гнилой запах, вырывался спёртый воздух, и несколько подозрительного вида личностей окидывали тебя оценивающим взглядом.

Но не сейчас. Как только вы переступаете порог, действуют Осушающие Чары, их Аберфорт установил специально для погоды, подобной сегодняшней. Здесь тепло и ярко, тут и там расставлены мягкие удобные стулья, а еда не без помощи магии сама подлетает к посетителям. В дальнем углу потрескивает огонь. Стены украшены картинами с живописнейшими местами современной Великобритании. Разговорившись как-то вечером с Аберфортом, я была удивлена, узнав, что это его работы. Наладив отношения с братом и семьёй, Аберфорт закрыл «Кабанью Голову» на год и отправился путешествовать. А когда вернулся, перепотрошил паб и превратил его в заведение своей мечты.

Пейзажи такие же живые, как и волшебные портреты. Постепенно успокаиваешься, глядя на бурлящие потоки, чуть покачивающиеся от ветра леса, и наслаждаешься выпивкой.

Гермиона прямиком направляется в один из многих затемнённых участков, которые всё ещё существовали здесь; Аберфорт знал, что его заведение пользуется популярностью благодаря приватной обстановке.

— Джинерва, — грубо приветствует он меня из-за барной стойки. — Что будешь заказывать?

— Две медовухи и два огневиски, — прошу я, доставая кошелёк.

— За счёт заведения, — отвечает он, ставит на стойку два стакана и заполняет их до краёв спиртным напитком. Откупоривает две бутылки и ставит их бок о бок. — Ты и так поспособствовала моему бизнесу. Многие твои сокурсники теперь большие шишки в Министерстве и предпочитают приходить сюда, нежели в «Три Метлы». Кое-кто из них даже захотел купить мою картину.

— Замечательно. За сколько продаёшь? — Я указываю палочкой на выпивку и левитирую её к нашему столику.

— Не за сколько. Они не продаются, рисовал для себя. И всё же приятно получить подобное предложение, — он улыбается в свою длинную бороду.

— Заставь их хотеть большего, — подмигиваю я. — И через несколько дней к тебе будет ломиться все ценители искусства волшебного мира.

— Даже не знаю, — усмехается он, прочищая горло.

Я оборачиваюсь к Гермионе. Она сидит, суетливая, взволнованная, пытается убедиться, что чистота настоящая, а не иллюзорная.

-Лучше возвращайся к своей девушке, — кивает он с пониманием.

Я пришла сюда, после того, как мой брат танцевал с Гермионой. Как только я поняла, что они встречаются, прокралась мимо Хогвартской Дракучей Ивы через Визжащую Хижину в Хогсмид. За первым поворотом я забрела в первый попавшийся паб.

Для начала Аберфорт позволил мне зайти, отпаивал меня сливочным пивом, пока я смотрела в никуда. Он мог начать расспрашивать меня, но не стал. Я ему очень признательна за это.

После каникул на седьмом году обучения я продолжала заходить в паб, начала рассказывать хозяину о том, что со мной происходит, а он радовался моей компании. Он слушал и сочувствовал. Будучи барменом, привыкший, что люди плачутся ему в жилетку.

Но он никогда не жаловался, не советовал выкинуть эту чушь из головы или переступить через себя. Он просто позволял приходить и разговаривать. Иногда мы пропускали по стаканчику огневиски.

А потом и он начал рассказывать о себе, часто после закрытия. Рассказывал о своих желаниях, как он мечтал уехать и в одиночестве созерцать безмятежную красоту.

Я сказала ему, что единственное чего хочу я, так это уехать туда, где миллионы лиц, где я смогу спрятаться в толпе.

Аберфорт засмеялся, взял меня за руку и ласково произнёс: «Юность проносится в безличии. А зрелость в уединении».

Правдиво.

— Давай. Ты же не хочешь заставлять её ждать, — подталкивает он меня.

Напитки покачиваются передо мной, я делаю глубокий вздох, готовясь ко всему что угодно. Бутылки и стаканы, позвякивая, опускаются на стол, и Гермиона выходит из задумчивого состояния.

— Спасибо, — благодарит она, торопливо поднимает стакан и выпивает его содержимое.

Очевидно, Гермиона не потеряла склонность к выпивке. Или Гермионе она сейчас просто необходима.

— Ну. Как тебе?

Я несу первое, что приходит в голову. Глупая, глупая Джинни.

Она закашлялась после выпитого и теперь смотрит на меня чуть красными глазами.

— Обжигающе.

Я начинаю хихикать, она тоже смеётся. Потом подталкивает мою порцию, а сама делает большой глоток медовухи.

Подношу рюмку к губам, делаю глоточек, наслаждаясь вкусом, и тут Гермиона неожиданно выпаливает:

— Я не могу перестать думать о том, как ты меня поцеловала.

Это признание застаёт меня врасплох, и я давлюсь напитком. Довольно сильно. Гермиона вскакивает и стучит по моей спине, пока я откашливаюсь и отплёвываюсь.

— Извини, — бормочет она, встряхивая головой, отчего мои глаза ещё больше слезятся.

— Не стоит, — выдавливаю, хрипя и прикрывая рот ладонью.

Она медленно отходит к своей части стола и садится на место. Я ещё чувствую её ладонь на своей спине, а глаза ещё на мокром месте.

— Я хочу, — начинает она тихо и делает глоток, — сожалеть о случившемся. Но у меня не получается. От этого я чувствую себя ещё хуже.

— Сожалеть о том, что я подавилась или о…

Говорю на свой страх и риск, голос уже нормальный.

— Сожалеть о тебе. И мне, — вновь тихо и мягко бормочет она. — Сожалеть о твоём поцелуе на улице. И о моём поцелуе у тебя дома. Я хочу раскаяться.

— Но ты не можешь?

ПожалуйстаПожалуйстаПожалуйста.

Она качает головой и вздыхает. Откидывается на спинку стула и рассматривает пейзаж тихой долины над нашим столом. Моё сердце бьётся чаще, и я наклоняюсь вперёд. Упала бы со стула, выпей я больше.

— Я не знаю, что мне дальше делать. Я не знаю, что со мной происходит. И я не знаю, как это прекратить, — она утихает, всё ещё не смотря на меня. Её взгляд тускнеет, он невероятно грустный. — Я не знаю, что сказать тебе…

— Джинни, — начинает она, словно очнувшись ото сна. Шумно втягивает воздух и смотрит только на меня.

— Джинни!

Другой голос. Мне всё равно. Я только придвигаюсь ближе к Гермионе, надеясь, что она продолжит. Но она оглядывается вокруг, ужаснувшись, что нас кто-то узнал.

— Джинни! — вновь зовёт голос. Женский. Знакомый.

Я оборачиваюсь и вижу Кэти Белл и Алисию Спиннет, идущую за ней. Она взмахивает рукой и ослепительно улыбается, держа бутылки холодного пива.

— Так и думала, что это ты, — ухмыляется девушка, пододвигая стулья для себя и Алисии. — Вы приехали на матч Гриффиндор — Равенкло?

Ну конечно. Я забыла. Конец мая.

— Как жизнь, Гермиона Грейнджер? — спрашивает она, как только узнаёт мою спутницу. — Я слышала, ты и Рон созрели.

Гермиона только кивает и слабо улыбается.

— Тогда когда день свадьбы? — уточняет Кэти и двигает стул ближе к Гермионе.

Гермиона смотрит на меня, уязвимая и терзаемая чувством вины. А потом быстро отворачивается. На её лице уже сияет фальшивая улыбка, и девушка начинает обсуждать с Кэти предстоящее бракосочетание.

Я откидываюсь назад и не замечаю Алисию до тех пор, пока она не оказывается совсем близко.

— Ты в порядке?

Я резко выпрямляюсь на стуле, пролив медовуху и стукнувшись головой о лоб старшей собеседницы.

— Конечно, я в порядке. Почему ты спрашиваешь?

Она наклоняет голову и смотрит сочувственно. Словами не описать, как неуютно я себя чувствую под этим взглядом.

— Я думаю, это очевидно, не так ли? — спрашивает она лукаво, не сводя взгляд с Гермионы.

— Я не знаю о чём…

— Хватит ломать эту комедию, Джинни. Тебя видно насквозь, лучше, чем тебе кажется, — шепчет она, наклонившись ко мне ближе.

До нас доносится щебетание Кэти Белл о свадьбе и об идеальном женихе с невестой. Во мне вспыхивает раздражение ко всему происходящему. Лишь на секунду.

— Ну, итак, — Алисия ликующе возвращает моё внимание себе, — как я и сказала, ты ни черта не преуспела в скрывании своих эмоций.

— Итак, как я и сказала, — заносчиво начинаю я, — я не знаю о чём…

— О Гермионе Грейнджер, — выдыхает она. Так тихо, что наши соседки ничего не слышат.

Я открываю и закрываю рот, пытаясь придумать что-нибудь веское и готовая отрицать всё, на что бы она ни намекала.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — шепчет Алисия. — Я знаю, ты была влюблена в неё ещё со школы.

— Влюблена… Я… Со школы… Я не знаю о чём…

— Да ладно тебе, Джинни, — усмехается она. — Я тебя не так хорошо знаю, но даже я догадалась. Хотя возможно это потому, что я почти всегда безошибочно определяю таких же лесбиянок как я.

— Ты? — слабым голосом переспрашиваю я.

Но она лишь добродушно пожимает плечами и берёт в руки выпивку.

— Нелегко в Хогвартсе чувствовать то, что ты чувствуешь, если видишь этого человека каждый божий день. Ещё сложнее, если вы одного пола. Ты просто не знаешь, сколько «друзей Дороти»* в нашей школе.

— Не знаю, — соглашаюсь я, всё ещё немного шокированная.

— И несмотря ни на что это сложно, да? Для тебя, в смысле, когда женщина, которую ты хочешь, выходит замуж за твоего брата, — отвечает она как можно непринуждённее, пытаясь вызвать у меня улыбку.

— Наверное, — тихо смеюсь. После стольких лет всех чувств и желаний, я ни с кем об этом не разговаривала. Да ещё и в такой благосклонной атмосфере. Причудливо и тревожно, но в тоже время так расслабляюще правильно.

— Так ты и Кэти?.. — начинаю я, и вопрос повисает в воздухе.

— А нет, — смеётся Алисия, замахав рукой. — Кэти натуралка. Она сейчас встречается с Оливером Вудом. Мы с ним вместе играем за Падлмор. Так мы с Кэти снова стали хорошими подругами. Она знает обо мне и не против. Какое-то время я встречалась с сестрой Оливера, и мы ходили на двойные свидания. Кэти их любила.

— Так она не против всего этого? — взмахиваю рукой, будто под круговым движением подразумеваю «предпочтение девочек».

— Нет, конечно, — фривольно отвечает Алисия. — В основном окружающие лояльны. Но есть и полные мудаки. Но это не те люди, из-за которых надо быть несчастным. Они не причина, чтобы не быть тем, кто ты есть.

— Наверное, — мямлю я, яростно прикусывая губу.

— Слышала, ты живёшь с Гарри, — её тон становится холоднее.

— Да, — вздрагиваю при мысли о Гарри. На какой-то момент сейчас, слушая о жизни Алисии и том, что её принимают такой, какая она есть, я допустила мысль, что так могло бы быть и со мной. Но сейчас я вспоминаю о непомерной разнице. Я бы предала и ранила самых важных людей в своей жизни.

Ну, где же мои Гриффиндорские качества, когда я так предаю Гарри? Где же храбрость, которая поможет остановить этот фарс, эту ложь, в которые превращается моя жизнь?

— Он хороший человек, — выдавливает она, терзаемая порицанием и сочувствием.

— Лучший, — делаю небольшой глоток, не спуская взгляда с Гермионы, поглощённой беседой с Кэти.

— Я и не собиралась возражать. Я знаю, как всё может быть запутанно. Но ты тоже хорошая, Джинни. Ты должна помнить об этом, — ласково говорит Алисия, пожимая мою ладошку, лежащую на коленях. Я смотрю ей в глаза и с благодарностью киваю.

— Спасибо.

Я поднимаю взгляд на Гермиону и понимаю, что она наблюдает за мной какое-то время. Её взгляд устремлён на наши с Алисией руки, и она такая сердитая, кажется, вот-вот проклянёт.

Я быстро отдёргиваю ладонь и знаю, она видит, что я смотрю на неё.

— Извини, Кэти, я на минутку, — зло шипит она, отталкивается от стола, вставая, и быстро покидает паб.

— Догоняй, — подстёгивает Алисия, толкая в сторону двери.

— Точно. Извините. Вернусь, — выдавливаю, вскакивая со стула и выбегаю вслед за шатенкой, промчавшейся мимо окна несколько мгновений назад.

— Гермиона! — выкрикиваю, стоит только оказаться на улице вновь под проливным дождём. Она расплывается неясным силуэтом, убегая и растворяясь в сумеречных улицах.

И всё-таки я спортивнее, чем она, поэтому мне не должно составить большого труда догнать её. Что есть силы я следую за ней по улочкам, сворачивая в тёмные переулки. Не думаю, что она знает, куда направляется. А мне плевать, главное не упустить её.

Неожиданно через стену дождя показалась Визжащая Хижина, окружённая зелёным лугом и тонкими возвышающимися деревьями. Я за пределами Хогсмида.

И я не вижу Гермиону. Я потеряла её. Она не может быть в Хижине, я бы увидела.

Оглядываясь по сторонам, тяжело дыша и пытаясь убрать мокрые волосы с глаз, не могу поверить, что потеряла её. Она же должна быть здесь.

Как только моё дыхание успокаивается и бег сердца замедляется, я слышу приглушённый звук неподалёку, будто кто-то ловит воздух ртом.

Я не я, если это не отчаяние, заставляющее Гермиону Грейнджер глотать рыдания.

Тихо, насколько возможно, я двигаюсь к месту, откуда исходит шум. Он становится громче и всё больше наполняется болью с каждым моим шагом, пока я не подхожу к поваленному дереву, за которым она прячется.

— Гермиона? — осторожно позвала я. Рыдания моментально стихли. — Гермиона…

Перед тем, как я успеваю объясниться или сказать что-нибудь, она встаёт на ноги и вновь пытается сбежать прочь.

Но мои рефлексы слишком быстры, я притягиваю её к себе за талию и прилагаю все силы, чтобы не дать ей вырваться.

Она выворачивается из моей хватки и до того, как я могу что-то предпринять, бьёт. От сильного удара по щеке разливается саднящее и пульсирующее ощущение. Моё замешательство даёт ей шанс ускользнуть.

Она снова пробует освободиться, но я ещё стремительнее обхватываю её за талию, прижимая к себе. Она впивается ногтями в мои руки, но я держу также крепко и прячу лицо в её волосах.

— Гермиона, пожалуйста, — мой голос похож на карканье, а хватка усиливается, на случай если будет вырываться. И только теперь я осознаю, что она заходится дикими рыданиями, повторяя вновь и вновь моё имя, как если бы оно было Непростительным Заклинанием.

— Джинни, дай мне уйти сейчас же! — кричит она. И её крик оглушающий и страшный. Несколько птиц встрепенулись и улетели с ближайших деревьев. Раздаётся сердитый раскат грома, небеса решили поддержать ливень. Мы промокли до нитки, и от этого ещё тяжелее держаться.

Я тихонько нашептываю её имя в мокрые волосы, стараясь успокоить своим голосом. Я прошу и умоляю её успокоиться, поговорить со мной. Пожалуйста, поговори со мной, Гермиона.

— Я ненавижу тебя! — зло выплёвывает она. — Ненавижу за чувства, которые испытываю к тебе!

— А я тебя не ненавижу, Гермиона, — отвечаю мягко. — Никогда не буду.

— Я ненавижу всё это! — гневается она, всё ещё вырываясь, но уже слишком слабая от слёз. — Ненавижу тебя и такую жизнь! За что мне это?

Я продолжаю шептать её имя, со всей нежностью смыкая руки у неё за спиной, предотвращая новую драку. Её тело, полностью обмякшее в моих объятиях, иногда вздрагивает в приступах истерики.

— Джинни, почему ты заставляешь меня всё это переживать? Почему я всё это чувствую? Почему я не могу остановиться? Почему это не прекращается? — вопрошает она, заливаясь слезами. Она прижимается к моей груди, как ребёнок. С нас капает вода, вокруг слякоть, ноги подкашиваются и руки всё ещё на её талии. Гермиона льнёт ко мне и кладёт голову мне на плечо.

— Пожалуйста, прекрати всё это, — отчаянно просит она. Слёзы и дождь перемешались на её лице. — Я не могу и дальше это чувствовать. Прекрати.

— Я не могу, — проглатываю комок в горле. — Больше не могу.

— Всё должно быть по-другому, — она икает, немного отстраняясь, её тело будто сломлено.

— Никто ничего не должен, — изрекаю я.

— Это не так, — с горячностью отвечает она. — Я не должна любить тебя.

Дыхание становится рваным, сердце пропускает несколько ударов, тело будто деревенеет. Боюсь, вздохну — и всё окажется ненастоящим. Боюсь, шевельнусь — и она сбежит. Боюсь, заговорю — и всё окажется ложью.

Гермиона немного поворачивается в моих объятиях, становясь лицом к лицу. Ловит мой шокированный взгляд. Обхватывает мою голову руками и притягивает губы к губам. Целует жадно.

Когда мы опускаемся в грязную слякоть, она перемещается к моему уху и отчаянно шепчет:

— Пожалуйста, останови мою любовь к тебе.

_____________________________

* «друзья Дороти» — люди нетрадиционной ориентации. Когда не было гей-баров, и открыто говорить о своей ориентации было попросту небезопасно, эти слова являлись паролем.

Пожалуйста, останови мою любовь к тебе.

Она проводит ногтями по моему телу, обжигая прикосновениями, яростно пытаясь соскрести слои прилипшей к телу одежды. Она больше не плачет.

Меня осеняет… Всё не так. Я не хочу, чтобы то, чего я ждала столько лет, случилось в грязи под дождём. Не здесь. Не так. Не когда она выходит замуж за моего брата в следующую субботу.

— Гермиона, прекрати, — хриплю, стараясь взять её за руки. Она топит мои слова в поцелуе, и её ладони забираются под мою рубашку. Внезапное яркое прикосновение кончиков её пальцев к моей груди возвращает меня к реальности.

— Гермиона. Прекрати, — приказываю уже более твёрдым голосом, перехватываю её запястья и отталкиваю её. Она льнёт ко мне с тем же рвением, с каким раньше отталкивала. Ёрзает между моими коленями, тяжело дыша, я прижимаю её руки к земле над головой.

— Я думала это то, что ты хочешь, — говорит, почти рычит. Смотрит, словно одержимая. Гнев, кипевший в ней несколько минут назад, вернулся, вспыхивая в глазах опасным огоньком. — В конце концов, если это всего лишь секс, мы сможем забыть о нём. Если всё так просто, давай закончим с этим поскорее. И всё вернётся на свои места.

— Гермиона, не будь идиоткой, — ругаюсь я, отстраняюсь от неё, скользя по мокрой земле. Освобождаю её руки, с трудом встаю на ноги.

— Ты думаешь, что я просто хочу переспать с тобой? — недоверчиво спрашиваю я, видя её реакцию. — Ты правда думаешь обо мне так?

Её лицо смягчается от чувства вины. Она думает о Роне? Или обо мне? Она вообще о ком-нибудь думает кроме себя?

— Нет… Я…

— Ты думаешь, я всё это время ждала и хотела всего лишь потрахаться с тобой в грязи около Визжащей Хижины?

— Я… Нет… — бормочет она, глядя на меня с земли.

— Я тебя, конечно, хочу, но хочу большего. Мне нужно больше, чем это! — бессвязно спорю я, кружа около неё, готовая атаковать, как если бы она была раненой жертвой. — Это что, последний глоток свободы, последний бросок перед тем, как начать жить долго и счастливо?

— Да нет же… я не… — запинается она.

— Если так, — начинаю я, сглотнув комок, — если это всё, что тебе надо, то я никогда не думала, что ты такая жестокая, Гермиона. Сказать, что любила меня… Бессердечная, мстительная, отвратительная, мерзкая! Это же единственная причина, да? Нагуляться? Тогда я — золотой билет. Я же соглашусь.

С этими словами, сжав кулаки и собрав последние силы, я разворачиваюсь и ухожу. Не оглядываясь назад, я закрываю глаза и аппарирую с хлопком.

* * *

Я не могу вернуться в квартиру. Не вынесу. Поэтому когда открываю глаза, я рада видеть свой истинный дом. Нору.

Хорошо, если они не спят. Я смотрю на часы и удивляюсь: нет ещё и полуночи.

Я редко возвращаюсь сюда: это выглядело бы странно. Дом, должно быть, пуст в отсутствие семерых детей. Иногда можно услышать призрачные отзвуки прошлого. Подшучивание близнецов над Перси, типичный приступ гнева у Рона, восторг мамы, когда кого-то назначали старостой, главным старостой, или ещё кем-нибудь. Что-то счастливое. Что-то объединяющее семью.

Без долгих раздумий я направилась по тропинке к дому. Моё настроение улучшилось, очарованное и подбадриваемое домом детства.

Толкнув открытую дверь, я вхожу и вижу явно встревоженную маму за обеденным столом.

Заметив меня, она прикладывает руку к сердцу, поспешно встаёт, чтобы заключить в сильные и тёплые объятия.

Ради них я и пришла. Мне нужна мама. Нужна её поддержка, утешения, не могу сдержать слёз, утыкаясь в её плечо.

— Ох, Джинни, Джинни, — мягко выдыхает она, гладя меня по голове. Вскоре она понимает, что я тихонько вою, свернувшись калачиком от её тепла, как ребёнок. — Джинни, в чём дело?

— Я так несчастна, мама, — лепечу я, даже не стараясь остановить поток слёз. — Я просто хочу, чтобы снова всё было хорошо.

— Джинни моя, почему ты несчастна? — шепчет она на ушко. — Что я могу сделать? Как помочь тебе?

Она наклоняется назад, заглядывает в мои заплаканные глаза и успокаивает, гладя по голове.

— Мама. Я…

Меня перебивает звук совиных когтей, царапающих оконную раму. Глупая, чудаковатая сова не меняется с возрастом. Сычик, сова Рона. Рон пишет маме в такое позднее время.

Разрываясь между мной и совой, она находит компромисс, сжимает мою руку и ведёт за собой к окну. Стоит маме открыть окно, сова влетает в комнату, неистово ухая.

Птица размахивает крыльями в воздухе, мама осторожно принимает пергамент свободной рукой. Сыч летит к мискам с водой и зерном полакомиться, а мы возвращаемся на свои места читать письмо.

Мама быстро разворачивает свиток, пробегает взглядом по строчкам и издаёт тяжёлый вздох облегчения.

— Гермиона вернулась, — говорит она. Я даже не уверена, говорит ли она со мной. Может, мысли вслух.

— Хорошо, — неразборчиво отвечаю, направляясь к холодильнику за водой.

Она оборачивается на меня и сжимает в пальцах письмо.

— Гермиона куда-то аппарировала сегодня, когда мы с ней и Роном планировали свадьбу, — объясняет она. — Рон отправил меня домой, пообещав прислать сову, когда Гермиона вернётся. Он, кажется, не слишком-то волновался.

Я делаю большой глоток воды, медленно киваю и избегаю смотреть маме в глаза.

— Ты знаешь, куда она уходила? — рассудительно спрашивает она и перечитывает письмо. — Рон пишет, она вернулась грязная. На неё не похоже. Уйти, не предупредив, извозиться в грязи…

— Да. На неё не похоже, — соглашаюсь я, садясь за стол.

Чёрт, Мерлин, чёрт.

Если моя мама настолько умна, насколько я знаю, то она сложила два и два: мы с Гермионой вернулись домой одновременно. Поэтому она на меня так смотрит. Она знает, что я была с Гермионой. Она знает.

Мерлин, моя мама знает!

— Она сказала, почему ушла от нас? — предприняла она попытку.

— Когда бы она могла мне это сказать? — угрюмо парирую я. Смотрю только на столешницу, чтобы не встречаться с Взглядом Правды Молли Уизли. Даже близнецы прокалывались на этом на рассвете своих шалостей.

Я в грёбанной ловушке.

— Джинни, дорогая, — успокаивающе говорит она, пересаживаясь ближе и невесомо обнимая, — ты и сама немного запачкалась.

Я с тихим стоном опускаю глаза: футболка и джинсы все в грязи. Ну как, как я могла забыть применить очищающее заклинание «Тергио» перед тем, как зайти в дом? Я что — полная идиотка?

Я не знала. Не думала, что мама узнает, что Гермиона в точно таком же состоянии.

— Хорошо, что ты была с ней. Ты же её друг, — успокаивает она, гладя по спине. — У тебя столько же прав, сколько и у брата, быть рядом с Гермионой.

О, спасибо тебе, Мерлин! Спасибо, чёртов Мерлин!

— Я была с ней, — соглашаюсь, поджав губы. Не знаю, как можно продолжать лгать в подобном положении. Но мама не должна узнать, что и почему случилось.

— Струсила? — предполагает она.

— Да, струсила, — отвечаю с лёгкой дрожью. Мама объяснила это тем, что я замёрзла, ведь насквозь промокла под дождём. Она поспешно призывает одеяло и накидывает мне на плечи.

По правде говоря, чёртовы мурашки у меня не от холода. Из-за Гермионы. Из-за неё и слов, что я ей сказала. И того, что не сказала она. И единственного, в чём она призналась, но я пытаюсь выбросить это из головы.

Правда ли то, в чём я её обвинила? Поэтому она не защищалась? Действительно ли всё так? Или было так.

Планирую больше никогда не оставаться наедине с Гермионой Грейнджер.

Мама рассматривает меня, а я полностью погрузилась в размышления. Краем глаза отмечаю: она внимательно изучает каждое моё движение. Интересно, она ожидает, что я сломаюсь и раскрою ей какую-нибудь страшную тайну?

Хотела бы я, чтобы всё было так просто.

— Мне надо… Мне надо отправить Гарри письмо и сказать, где я, — говорю, поднимаясь со скамьи.

— Возьми Сыча. Рон не будет возражать, — одобряет мама. С помощью волшебной палочки подогревает чайник.

— Хорошо, — мямлю я. Нахожу небольшой клочок пергамента и перо.

[iГарри,

Извини, что так внезапно сбежала. Я сожалею, Гарри. Я действительно сожалею. Мне жаль, что я с тобой так поступаю. Кое-что произошло, и я решила остаться у мамы сегодня, мне нужно побыть дома. У тебя есть время всё обдумать. Потому что не могу смотреть тебе в глаза и ещё не готова к неминуемому разговору. Вернусь завтра к тому времени, как ты приидёшь с работы.

С любовью, Морщусь от боли, написав эти слова, с мыслями как мало я заслуживаю его любви.

Джинни.

Надеюсь, что получилось не слишком коротко, грубо или прямолинейно, какой я сама склонна бывать, как заметила Алисия. Привязываю послание к лапке Сыча.

— Отнеси это Гарри. А потом возвращайся к Рону, ладно? — проговариваю отчётливо. Он ухает, и я могу лишь надеяться, что он всё понял. Выпорхнув в окно, птица исчезает в ночи.

— Будешь горячий шоколад, дорогая? — предлагает мама, ставя дымящуюся кружку на стол.

— Спасибо, — слабо киваю я, возвращаясь на стул.

— Это ведь… — начинает мама, нерешительно покусывая губы. — Это ведь Гарри так тебя расстроил? Или это связано с Роном и Гермионой? У них всё в порядке? Или… — она безнадёжно опускает руки.

— Это сложно, мам, — бормочу, отпивая напиток. Тепло всегда незамедлительно успокаивает и расслабляет меня. Как мамин горячий шоколад. Убаюкивает и заставляет поверить, что всё будет хорошо. Не знаю почему, но уверена, она в него не добавляет успокоительного зелья. Всё дело в рецептуре.

Слава Мерлину, мы Уизли, а не Блэки. Иначе в шоколаде была бы львиная доза веритасерума.

— Ты что-то не договариваешь, Джинни, милая? — мягко спрашивает она, изо всех сил стараясь не быть слишком назойливой. — Ты же знаешь, что бы то ни было, можешь мне рассказать. Так ведь?

Я чувствую, как слова, пеленованные в горячий молочный напиток, жгут язык, поднимаются во мне. Она такая беспокоящаяся и озабоченная, а я всего лишь отчаянно боюсь сказать ей. Но я должна. Я обязана.

— Нет, ничего, мам, — вздыхаю я, отпивая ещё. — Как ты и сказала, у Гермионы предсвадебная паника. Я стараюсь быть другом.

— Хорошо, — соглашается она, делая вид, что поверила. Я прикусываю язык, молча браня себя за ложь, когда так ужасно хочется сказать правду. Я годами храню кучу секретов от мамы. Конечно, они у меня есть. У кого их нет? Всякие глупости. Пустяки.

Ничего, что бы разрывало меня на части.

Я бы так облегчила душу, сказав правду. Но я не смогу вынести того, что будет, когда слова сорвутся с моих губ.

— У вас с Гарри проблемы? — настаивает она.

Я медленно киваю. В конце концов, это я могу признать:

— Да.

Она тихо вздыхает, вновь подсаживается ко мне и стискивает в крепких объятиях.

— Это нормально. Тебе не обязательно мне рассказывать. Но когда будешь готова, я здесь.

Я вновь содрогаюсь, чертовски уверенная, что она знает. С чего ей говорить так, если она не в курсе?

Нет, не знает. Я просто становлюсь параноиком. Параноидальная Джинни как всегда видит во всём слишком много.

Как Гермиона.

Она сказала, что любила меня.

Нет. Она думала, что любила. Любовь угодила в ловушку со словами «стоп» и «не должна». Вряд ли это можно назвать нерушимым обетом преданности.

И всё, что она хотела — « выкинуть из памяти».

Я не могу думать об этом прямо сейчас. Сейчас, когда мама качает меня как ребёнка, мои размышления закончатся слезами. И тогда я не смогу сдержаться и расскажу ей.

Я вновь сворачиваюсь в маминых объятиях, когда она целует меня в макушку.

— Пойду, приготовлю тебе постель, хорошо?

Она ещё раз целует меня в лоб и направляется к лестнице.

Несмотря на два предыдущих страшных, ужасных дня, здорово снова оказаться дома. Приятно укутаться в одеяло, пронзительно пахнущее семьёй. Чувствовать себя защищённой, когда мама ведёт по лестнице и укладывает в кровать. Тепло лежать в детской кровати и приютиться на любимой подушке. Для меня это сродни передышке после недавней драмы — закрыть глаза и снова заснуть в Норе.

Утро понедельника, и мне намного лучше, потому что, когда я просыпаюсь, мама приносит поднос с чаем и тостами, в то время как Гарри обычно просто расталкивает, или дворник будит меня грохотом и шумом

Я широко улыбаюсь, когда мама ставит поднос мне на колени и целует в щёку, желая доброго утра.

— Папа интересуется, отправишься ли ты в Министерство вместе с ним? — спрашивает она, просматривая мой шкаф на предмет приличной мантии.

— Да, — киваю, надкусив тост. После вчерашнего думала, буду разбитой утром и уйду в самоволку из взрослого мира. Но я в норме. Утро вечера мудренее.

— Хорошо, я так и думала. Если бы осталась дома, помогала бы мне с уборкой и подготовкой дома к свадьбе и приезду Грейнджеров. Они прибудут в четверг. Не могу поверить, что Рон и Гермиона оставили всё на последний момент, — жалуется мама, доставая тёмно-синюю мантию и придирчиво осматривая её. — Так не похоже на Гермиону. А Рональд никогда ничего не сделает, если кто-нибудь постоянно не будет его подталкивать.

Вот и она. Причина, по которой я должна бы почувствовать себя отвратительно.

Но я не позволю себе подобного. Я так не высыпалась с той вечеринки. Или с тех пор как получила уведомление об их помолвке шесть месяцев назад. Или с того дня как Гермиона покинула Хогвартс в объятиях моего брата.

Я отдохнувшая, посвежевшая и готовая начать жизнь заново. Предстоящая неделя не раздавит меня. Я собираюсь привести дела в порядок. Я собираюсь заняться собой .

Перво-наперво, рассказать Гарри правду. Разобраться в наших отношениях и перестать быть с ним стервой.

Затем поговорю с мамой. И тяжёлая ноша упадёт с моих плеч.

Я не пойду на свадьбу. Я не законченная мазохистка. Перееду и забуду, кто такая Гермиона Грейнджер.

Жизнь наладится. Не помню, когда в последний раз всё было хорошо, честно.

Возможно, когда я была невинной. И забывчивой. И не в безжалостных тисках будущей миссис Уизли.

Я сильная и смогу всё осуществить.

-… я знаю, это волшебная традиция начинать приготовления к свадьбе за две недели, но сейчас люди начинают гораздо раньше. Сейчас не как тогда: никто не побросает свои дела и не кинется немедля праздновать. Думаю, причина — в лени, — продолжает наставлять мама. Задумавшись, я ничего важного не пропустила.

— Должно быть, — поддакиваю, причмокивая чаем. Мама стреляет в меня неодобрительным взглядом, я возвращаю его, усмехнувшись и потерев подбородок.

— Какая-то ты счастливая сегодня.

— Как ты всегда и говорила, мама: «Всё дело в глубоком ночном сне», — улыбаюсь, проглотив последний тост.

— Если ещё не наелась, папа внизу варит яйца. Маггловским способом, — ворчит она. — Так может и дом спалить. И мы тогда уже никак не успеем восстановить его к четвергу.

— Наверное, — пропела я, выскальзывая из постели.

— Ой. Я только подумала, — вдруг говорит мама, хватаясь за голову. — Магглы.

— Да? Они уже проходу не дают, — отшучиваюсь.

— Да нет же. Семья Гермионы.

— Они знают, что она ведьма. Видели, как она колдует. Да, наш дом немного странноват для них, но…

— Не родители, а другие родственники, — мама выглядит обеспокоенной, что не подумала об этом раньше. — Её тёти, дяди, двоюродные сёстры. И маггловские друзья. Им нельзя ничего знать. Нам придётся менять все планы и придумать что-то побезопаснее.

— Мам, ты сама себя накручиваешь, — говорю ей. — У Гермионы нет ни дяди, ни тёти. Она единственный ребёнок в семье. А её бабушка и дедушка умерли.

— Как жалко, — сочувствует мама, качая головой.

— Это просто по-другому. У неё маленькая семья, а у нас большая, — отвечаю с досадой.

— Хм… А что тогда насчёт её друзей-магглов?

— Нет ни одного, — быстро докладываю я. А потом останавливаюсь, задумавшись. У неё нет друзей-магглов, даже из детства до Хогвартса. Она прямо говорила об этом, когда я спрашивала о друзьях, оставшихся дома.

Так не похоже на меня. Я выросла с ещё восьмью детьми. И среди бесчисленного количества кузин, тёть и дядь. На самом деле особенно не было мест, где бы я могла встретиться со сверстниками. Но это было и не нужно. Даже когда Рон уехал в Хогвартс, у меня оставались кузины.

А Гермиона ходила в школу. Маггловскую начальную школу. В её классе было ещё двадцать человек. И у неё не было ни одного друга из класса? Никого, кто бы скучал по ней, когда она уехала в Хогвартс, и ждал бы её возвращения? Никаких соседских детей, с которыми бы она играла?

— Как это грустно, — выдыхает мама.

— Ну, она не тот человек, с которым легко дружить, — невнятно говорю, изучая грязную обувь. Похоже, нам с мамой придётся вдвоём их чистить, чтобы привести их в более-менее приемлемый вид.

Я поднимаю взгляд на маму, чтобы спросить, что она думает о ботинках, а она смотрит прямо на меня. Как если бы говорила: «Не смей дурно отзываться о невесте моего сына».

Думаю, она даже воспринимает Гермиону как вторую дочь.

— Я не в этом смысле, — закатываю глаза.

— А в каком тогда? — раздражённо спрашивает она.

— Я имела в виду, что она нелегко сходится с людьми. Рон и Гарри стали её друзьями только после того случая с троллем, помнишь? — объясняю я.

— Того. Случая. С троллем, — проговаривает сквозь стиснутые зубы, прекрасно помня, как злилась тогда. — Да.

— Но после того как узнаешь её получше, оказывается, она нормальная, — признаю я.

— Вы же были лучшими подругами на последних курсах, — мягко замечает мама, поворачиваясь ко мне. — А теперь она просто «нормальная»? Что случилось?

— Отдалились, вот и всё, мам, — чувство, будто повторяю эту мантру годами.

— Что ж, я буду рада видеть её членом нашей семьи. Думаю, она им всегда была, — она задумчиво умолкает. — А скоро станет им официально. Я буду очень рада, когда она станет Уизли.

— Ага, — бормочу я, направляясь в душ.

Я ещё не помылась со вчерашнего вечера. До сих пор вся в грязи. Волосы немного мокрые. А на коже умопомрачительный запах Гермионы.

Я отмоюсь до крови.

Получив от мамы поцелуй и пластиковую коробочку с обедом, я ступаю в камин, чтобы отправиться на работу

По другую сторону меня терпеливо ждёт папа. Около нас суетятся люди, некоторые, особенно опаздывающие, мчатся в свои отделы на такой скорости, что смазываются в разноцветные пятна. К счастью, папа сам себе начальник. А моя начальница не заморачивается насчёт пунктуальности.

Вот она выскакивает из камина неподалёку от меня в Министерском вестибюле.

— Джинни! Артур!

Джулия Боунс спешит к нам, в руках у неё кипа бумаг. Я знаю, она неорганизованная, всегда опаздывает и вечно теряет вещи в ворохе-помойке, что творится у неё кабинете, но она хорошая и справедливая. И смешливая. Будучи дочерью Эдгара Боунса и племянницей Амелии Боунс, она быстро завоевала уважение со стороны окружающих. И всё же она во многом не оправдывает их ожиданий. Она похожа на Амелию примерно как Тонкс на своих тёток Блэк. Преувеличением будет сказать «ни капельки».

Но, когда ты единственный оставшийся в живых из семьи, пережил нападения Пожирателей Смерти, люди склонны делать тебе поблажки. Даже если прошло уже тринадцать лет, и ты тогда пряталась под кроватью, плача, уткнувшись носом в плюшевого мишку.

Она как-то разоткровенничалась со мной за рюмочкой огневиски с месяц назад. А я в свою очередь рассказала, что как-то целовалась с девочкой. Казалось, будто я выдала большой секрет, хотя на самом деле обмен признаниями был неравноценный.

Но в перспективе… Важно помнить об этом. Важно помнить, что теперь это ничего не значит, всё позади.

Папа положил руки на мои плечи, отвлекая меня от мыслей.

— До скорого. Хорошего дня, — улыбается он, целуя меня в лоб. Это могло бы смущать: папа целует тебя, как ребёнка, на работе перед начальником. Но на этой неделе я очень признательна ему за заботу.

Мамины слова с утра вертятся в голове. Я буду рада видеть её членом нашей семьи. Понятия не имею почему. Не хотят выветриваться.

Они не имеют никакого значения. В них нет ничего особенного для меня.

Ни-че-го.

Но слова прыгают, отталкиваясь, раздаются бесконечным эхом. Если бы я только могла остановить жужжание мыслей, хоть на полчаса, я была бы очень благодарна.

Папа добродушно помахал Джулии на прощание и направился к лифтам. Джулия сразу подскакивает и быстро кладёт на мои подставленные руки ворох бумаг.

— Всё в порядке, Джин? — спрашивает она с ухмылкой. — Хорошо провела выходные?

— Нормально, — отвечаю, осторожно подбирая слова.

Она берёт меня под руку, и мы вливаемся в толпу, пробираясь к лифту, который едет в наш департамент и находится в самом дальнем углу от фонтана.

— Вы с Гарри плодотворно поработали над отношениями?

— Э… Вообще-то, мы почти не виделись, — говорю ей, поворачиваясь спиной к стене. Джулия незаметно забирает часть бумаг себе, нажав на кнопку нашего этажа.

Теперь она видит моё лицо. И лёгкое раздражение с недоумением, которое оно выражает.

— На этих же выходных была вечеринка в честь помолвки? — вдруг вспоминает она, не обращая ни малейшего внимания на мои эмоции.

— Да.

— Да? И как прошло? — толкает меня локтём в бок.

— Хорошо. Как и у других семей на подобных вечерах. Хорошо, — отвечаю решительно. Она смотрит на меня украдкой, но двери лифта уже распахнулись на пятом уровне. Это было неправильно, потому что наши офисы Образования и Экзаминации находились на первом. — Почему мы остановились здесь?

— О! Забыла тебе сказать, у нас встреча с шишкой по Магическим Связям, — говорит она, закатывая глаза. Уверена, она ударила бы себя по лбу, если бы руки не были заняты документами. Джулия бросает взгляд на часы, висящие в коридоре, вытаскивая меня из лифта. — Кстати, мы уже опоздали. Нам надо в зал заседания — вторая комната с конца.

— Так это что получается? Если бы мы не встретились в Атриуме, я бы не узнала про встречу? — приподнимаю брови, когда мы почти бежим по коридору.

— Я оставила тебе записку на столе в пятницу вечером, — угрюмо говорит она. — В итоге ты бы пришла.

— Великолепно, — стараюсь, чтобы звучало не очень саркастично.

Джулия поворачивает и распахивает дверь в зал заседаний. На неё раздражённо оборачивается Перси.

— Извините, — звонко говорит она, все ждут, пока она займёт своё место. — Захватила тут парочку документов. И пробка в каминной сети, а ни у кого больше не было проблем?

Все кроме нас с ней и Перси выглядят скорее приветливо, чем раздражённо. Перси, кажется, единственный, кто неприязненно на нас смотрит.

— Извините, Перси, продолжайте, — непринуждённо говорит Джулия, находит свободное место и плюхается на него.

Я протискиваюсь к креслу неподалёку от нескольких коллег и откидываюсь на спинку. Любое собрание, устроенное Перси не может иметь и толики полезного для моей отрасли.

* * *

Я пытаюсь выкинуть её из головы, но не могу. Пытаюсь закрыться от неё, но ничего не выходит. Я годами пыталась усмирить свои чувства, развеять их как глупое школьное увлечение. Пережить.

Я могла днями не вспоминать о ней. Но стоило мне услышать её имя или в голове мелькала мысль, и всё только усугублялось. Я забывала про неё на время, но когда воспоминания возвращались, становилось только больнее. Как когда хмелеешь после сливочного пива, если месяцами не притрагивался к спиртному.

Хмель. Так можно описать мой седьмой год в Хогвартсе. По сути, большую его часть я провела в Кабаньей Голове, благодаря тайным ходам и уловкам, которые подсказали близнецы. Только бы захмелеть. Иногда по понедельникам утреннее солнце до боли жгло глаза. По выходным я подолгу валялась в кровати и почти ни с кем не разговаривала.

Иногда я гуляла с Луной. С Луной легко отвлечься и забыть на время о глухой депрессии. Запретный лес был наполнен чудищами, о которых она любит рассказывать. Поначалу она задавала вопросы, — надо отметить, довольно деликатно, — но потом оставила меня в покое. Каждый сам справляется со своими несчастьями. Мы обычно обсуждали, каких ещё нелепо смешных созданий её отец открыл в этом месяце.

Она забавная и ей удавалось на время вытянуть меня из моего панциря. Думаю, она знала, в чём было дело. К счастью, у неё хватало такта не пытаться узнать что-то наверняка.

В прошедшие выходные я будто снова окунулась в то время. Джинни Уизли, седьмой курс. У меня было много друзей среди однокурсников, но ощущалось внезапное отсутствие родных… Хотя меня безмерно радовало, что Рон тоже свалил после всего случившегося. Я бы не вынесла видеть его день ото дня, мне становилось бы всё больнее, а моя душевная рана кровоточила всё сильнее.

Время не вылечило меня. Со временем всё настолько ухудшилось, что, в конечном счёте, я окоченела, словно мои чувства, как конечность, ампутировали. Словно приложили раскаленное железо. Иногда оно настолько нагревается, что становится белым; прошли все мыслимые стадии переносимости боли, поэтому больше ничего не чувствуется. Окоченелость.

И окоченела я, как мне стало понятно, уже давно. Пока не объявили о помолвке. Пока не пригласили на свадьбу. Пока я не пришла в субботу на ужин.

В тот момент, когда наши губы соприкоснулись, я оттаяла и смогла в полном объёме ощутить сочащуюся кровью, насыщенную агонию.

Не то, чтобы я пропустила что-то на этом дурацком собрании, но ненавижу тонуть в чёрной дыре мыслей часами подряд. Не могу перестать думать, желать, сожалеть, надеяться. Не могу перестать снова и снова выискивать в памяти некоторые моменты. Нет ни одного хоть сколько-нибудь значимого события, случившегося в моей жизни, которым бы я до смерти себя не накачала, как ядом.

Я не совсем уверена, что можно использовать такую ужасную метафору.

Мерлин, хочу, чтобы мой мозг просто остановился…

Медленно облако моих мыслей рассеивается звучанием оживлённого голоса. И он звучит так, что кажется, я вовремя обратила внимание на происходящее – совещание заканчивается.

— Таким образом, я думаю, мы вместе можем сделать масштабный проект не просто успешным, а триумфальным, — с сияющим видом подвёл итог Перси. Он лучезарно улыбался сидящим за столом , — а он редко так улыбался, — и выглядел довольным своей презентацией.

Разумеется, не услышав ни одного дурацкого слова из его речи, я понятия не имела, почему он так доволен собой. Мой старший брат редко говорит что-то достойное внимания. Грубо так говорить, но он та ещё задница, к тому же занудливая. Сердце у него доброе, но всё равно он занудливая задница.

— Звучит действительно потрясающе! – шепчет мне в ухо молодая ведьма-стажёрка. – Думаю, я смогу подать заявление на низкую должность… А вы?

— Что? – Я быстро моргаю.

— Это так дальновидно! – продолжает выплёскивать она свои эмоции. Она так взволнована, что не знает, куда себя деть, и подпрыгивает от нетерпения на стуле. Она бросает долгие взгляды на моего брата. – Он гениален, объединить всё вместе!..

— Перси? – бессвязно подхватываю я. – Гениален?

— Джинни, — зовёт меня Джулия Боунс из другого конца зала заседания. Она жестами зовёт меня к себе и указывает на наручные часы. У меня уже нет возможности спросить у стажёрки, о чём она говорила – она суетилась около Перси, чтобы получить его автограф или ещё что.

Я бросаю взгляд на свои часы и вижу, что едва перевалило за десять. А в десять мы всегда заняты. Я оборачиваюсь к Джулии, она снова стучит пальцем по наручным часам и показывает, что будет ждать меня за дверью.

Я никогда прежде не видела в этой комнате такие просветлённые лица министерских сотрудников. Кажется, я пропустила что-то действительно важное.

Встречаюсь с Джулией в коридоре, она хватает меня за руку и тянет в противоположном направлении к лифтам. Она нетерпеливо прокладывает нам дорогу, расталкивая сотрудников, а я всё ещё слегка под впечатлением от вида людей, которые оживлённо болтают с Перси, похлопывают его по спине, пожимают руку и говорят: «Браво, Уизли, браво! Если ты справишься с этой задачей, то прославишься на много поколений!»

Я поворачиваюсь к Джулии, которая маниакально нажимает на кнопку лифта, чтобы никто больше не успел зайти. Двери закрываются перед носом озадаченных ведьм, и Джулия усмехается.

-Ну? Что ты думаешь? – спрашивает она, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стенке лифта. Она знает, что я никогда не слушаю, ей просто нравится сваливать на меня часть своих обязанностей «начальника».

— Думаю? – повторяю я, облизывая губы.

— Джинни, ты же думаешь. Я видела, как ты иногда совершаешь этот подвиг при благоприятных условиях, — усмехается она.

— Подвиг?

— Ты не слушала, да? – ликующе смеётся она.

Я несколько раз открываю и закрываю рот, в бешенстве взмахивая пустыми руками.

— Ты же знаешь, я никогда не слушаю Перси! И…и… ты оставила все свои бумаги, пергаменты и папки в зале заседания. Нам придётся вернуться туда, чтобы забрать документы. А там какая-то другая реальность и все называют Перси гениальным. Спасибо тебе большое! – Я закипаю от злости, мои уши пылают. Я стараюсь перевести все стрелки на неё. Если они там обсуждали что-то по настоящему значимое, как я смогу объяснить, что витала в облаках, вместо того, чтобы внимательно слушать?

Я отворачиваюсь к кнопкам, чтобы поехать снова на пятый уровень, но она перехватывает мою руку.

— Не переживай, они – пустышка. Когда опаздываешь на встречу такого масштаба, люди будут меньше тебя осуждать, если у тебя будет занятой вид и кипы бумаг в руках. Они будут волноваться только о том, как бы ты не всучил им парочку папок, если они будут чересчур выпендриваться. – Она пожимает плечами.

— Я действительно столько узнаю от тебя полезного, — говорю я саркастично, наблюдая, как сменяются цифры на панели.

— Действительно, — соглашается она, пропустив сарказм мимо ушей.

Лифт приезжает на наш уровень, и мы быстро заходим в мой кабинет. Оказавшись внутри, мы начинаем наш рабочий день понедельника с того, с чего и всегда – запираем дверь, трансфигурируем обычный стул в мягкое кресло, как те в гриффиндорской гостиной, наливаем чай или Огневиски, – чаще Огневиски, но зависит от того, насколько паршиво прошёл первый рабочий час, — а я курю около вентилятора, который заколдовала вращаться в три раза быстрее обычного. Работая под землёй, мы не можем просто открыть окно.

С годами в работе начинает появляться всё больше положительных моментов.

Джулия устраивается в кресле, пока я роюсь в карманах мантии в поисках зажигалки. Сдавшись, я достаю волшебную палочку и бормочу «Инсендио».

— Хорошо. Давай выпьем за медлительную и постоянно витающую в облаках девушку, которая находится в этой комнате, – начинает Джулия, разливая напиток. Значит сегодня день виски. И за перемены. Твой брат подумал… решил воплотить замыслы в жизнь… и предложил организовать Европейскую Магистратуру Волшебства.

— Прости… Что? – От неожиданности я чересчур сильно затянулась и вдохнула густой табачный дым.

— Общеевропейский университет, объединяющий волшебные школы, работа многих Министерств Магии по всему континенту. Место, куда выпускники смогут поступить, чтобы расширить знания по выбранным предметам, — поясняет она мне, протягивая стакан. – Кафедры Зельеварения, Чар, Трансфигурации… Всё вместе и под руководством лучших европейских специалистов. Также в университете будут проводить фундаментальные исследования… Как дополнительный стимул для старых опытных магов стать преподавателями. Связь между Министерствами станет прочнее и улучшится внешняя политика, что поспособствует предотвращению очередной магической войны. Будут появляться новые специалисты, и им будет предоставляться возможность исследовать и изобретать новые заклинания и методики.

Я молча киваю, впитывая новую информацию.

— Понятно. Ты слушала Перси. Прямо-таки дословно. Звучит так, будто сейчас говоришь не ты, а мой брат.

— Да, кто-то же должен слушать, — закатывает глаза Джулия. – И что ты думаешь?

— Я думаю, что Перси… гений, — предполагаю я, выдыхая струйку дыма в вентилятор. – Действительно невероятно. Теперь понимаю, почему все так воодушевились.

— Конечно, понадобится несколько лет на то, чтобы всё организовать и приступить к работе, — замечает Джулия, делая глоток Огневиски. – Здесь мы и вступаем в игру. Вот почему пригласили наш департамент. Всё это рискованное предприятие на плечах Международного Магического Содружества и Отделом Образования и Экзаменации. Наш шанс сделать что-то действительно особенное.

— Точно, — с готовностью киваю я, поднимая стакан. – Если у нас появится какая-нибудь работа в течение десятимесячного перерыва, когда нет экзаменов, мы перестанет пить в десять утра.

— Никогда больше, — с серьёзным видом подтверждает Джулия. – Если мы вообще будем здесь появляться. Пока идёт разработка проекта, придётся много работать на континенте: искать подходящее место для университета, инспектировать школы в каждой стране, которая будет принимать участие в проекте, проводить собеседование с кандидатами на места преподавателей и исследователей. Большая работа предстоит. Основание новой школы.

Я смеюсь и закашливаюсь, поперхнувшись виски и дымом.

— Ты же не думаешь, что Перси собирается дать Университету своё имя? Или создать факультет «Уизли»?

— Нет, факультет это слишком, — хихикает Джулия. – Но за ним станется назвать в свою честь крыло или башню.

Мы дружно смеёмся и сердечно чокаемся стаканами. Через какое-то время поворачиваюсь к ней.

— Мы справимся?

— Я не знаю, — задумчиво отвечает Джулия. – На самом деле не знаю. Пока что всё просто. Уверена, меня повысят до главы какого-нибудь большого департамента. Но вся затея на самом деле грандиозна.

— Да. Ты же сама знаешь. Если, конечно, всё не пойдёт прахом на глазах Перси, когда он выяснит, что в 21 веке никто не хочет становиться магистром в области Зельеварения, — пожимаю плечами.

— Хочешь отправиться на поиски выдающегося зельевара? – спрашивает она меня.

— Было бы здорово уехать ненадолго, — размышляю я. – Но я ужасно сгораю на солнце. Ты бы видела, как я сгорела, когда мы ездили в Египет.

— Существуют специальные заклинания, — прерывает меня Джулия, взмахивая рукой. – Ты же не позволишь какому-то загару помешать проекту. А как же Гарри?

А. Как же Гарри…

Я открываю рот, чтобы ответить, когда небольшая записка влетает в кабинет через проём между дверью и полом. Она повисает в воздухе и превращается в послание, воспроизводящее голос Встречающей Ведьмы на ресепшене.

— Мисс Уизли, меня просили передать вам, что целитель Гермиона Грейнджер ждёт встречи с вами. Она проинформировала меня, что дело предельной важности, — разносится пронзительный голос из парящего в воздухе бумажного лица.

Моё сердце готово остановиться. Джулия с большим интересом смотрит на меня, когда я громко кашляю и допиваю остатки Огневиски. Оно обжигает горло, и я жестом показываю, чтобы она обновила мой стакан.

— Скажите ей, — лепечу, чувствуя, как жидкость падает в желудок. – Скажите ей, что я чрезвычайно занята и не смогу её принять.

Джулия приподнимает брови.

— Хорошо, — кивает бумажное лицо, замолкает, «оглядывается» по сторонам и принюхивается. – Кто-то курил маггловские сигареты?

— Нет! – говорю я, прогоняя белое лицо и захлопывая за ним дверь.

— И что всё это значит? – откашливается Джулия.

— Ничего, ничего не было, — бормочу и мну в руках сигаретную пачку.

— Это была невеста твоего брата, да? – припоминает она.

— Да. Наверное, хотела посоветоваться насчёт платья, цветов, обслуживающих чар или ещё какой-нибудь ерунды. Я не могу думать о таких мелочах сегодня, — бормочу, смотря только на вращающееся в стакане виски.

— Конечно. – Она кивает, но слова её не убедили. – Ты ненавидишь её.

— Я не ненавижу её, — говорю себе под нос, вновь прячась на своём месте за вентилятором. – У меня просто нет времени.

— Конечно.

— Ладно. – Зло тушу недокуренную сигарету и допиваю остатки Огневиски в стакане. – У нас много работы.

— Конечно, — усмехается она, опустошая свой стакан. – Пора приниматься за работу.

Она подходит к двери, открывает её и прислоняется к косяку.

— Так ты скажешь или нет своему брату, что ненавидишь его будущую жену?

— Я не ненавижу её! – гневно выкрикиваю я. Так громко, чтобы люди только возвращающиеся с собрания вздрогнули от неожиданности и оглянулись на мой кабинет.

* * *

Я весь день не выходила из кабинета. Не хочу встречаться с обвиняющим взглядом Джулии или другими любопытствующими из нашего департамента. Всё больше не кажется таким уж хорошим, как с утра…

Я сижу, положив подбородок на ладони, и пристально смотрю на часы. Жду, пока стрелка окажется на пяти и можно будет пойти домой.

Я приду домой к Гарри и скажу, что всё кончено. Мы с ним поговорим. И я вернусь с вещами к маме. Завтра на работе все будут говорить о Гарри Поттере и Джинни Уизли. Они будут строить догадки, сплетничать, искать причины, почему всё так внезапно закончилось, особенно когда мы выглядели такими счастливыми.

Выглядели.

Я ужасно страшусь взгляда Гарри, когда скажу ему. Боюсь, как он посмотрит на меня, когда я попытаюсь объяснить ему, что дело не в нём. И представляю его презрение, когда скажу, что люблю его, но не так, как он меня.

Что бы ни одна минута сегодняшней уверенности в собственных силах не была напрасной, я должна поговорить с ним. Я не смогу спокойно спать, как прошлой ночью, если не сделаю, что задумала. Я уйду от Гарри Поттера.

Со вздохом часы оповещают, что уже пять часов – время идти домой. Фред и Джордж подарили мне эти часы на прошлое Рождество, их особенность в том, что каждый день у них разные оповещения о новом часе. Близнецы никогда не говорили мне, где их приобрели, полагаю, они их и изобрели. Потому что часть мелодий в их задорном стиле. Отвратительные звуки.

Перебросив пальто через руку, я ещё раз окидываю взглядом кабинет и открываю дверь.

Всё происходит так внезапно. Что-то цепко хватает меня за руки и сжимает их, в плечо впиваются ногти. Смысл невнятных слов проплывает мимо моего сознания, потому что я стараюсь изо всех сил вырваться.

Гермиона. Вцепилась в меня прямо под дверью кабинета. Уходящие с работы сослуживцы пристально смотрят на нас, но затем продолжают медленно собираться домой. Проходящие мимо сотрудники технического обслуживания не отрывают от нас взглядов. Они все слышат, что она мне говорит, а я нет. Не могу сосредоточиться. Не могу дышать.

И судя по количеству слов, которые изливаются из её уст, она тоже себя не слышит.

Встряхиваю головой, грубо заталкиваю её в кабинет и громко захлопываю дверь.

Она замолкает. Или мне так только кажется. Потому что становится оглушающее тихо, только сердце раскатами быстро бьётся в груди и часы допевают последний куплет.

Перевожу дыхание. Поднимаю взгляд.

Она стоит здесь, такого я даже представить не могла. Она кутается в мантию, внезапно молчаливая и неловкая. Её взгляд оглядывает помещение. Не знаю, ищет ли она куда присесть или срочно придумывает безопасную тему для разговора.

— Г-гермиона, — выдавливаю я, прочистив горло. Я бессильно прислоняюсь к двери, словно меня загнали в ловушку несколько голодных скалящихся оборотней.

— Я просидела здесь весь день, — быстро произносит она, смотря прямо на меня. Кажется, она не в состоянии сейчас контролировать свою речь и произносит всё, о чём думает. – Я ждала. Ждала тебя снаружи весь день.

Я медленно киваю, полностью сбитая с толку. Она не может решить, скрещивать ей руки на груди или нет, поднимает и опускает их несколько раз, наконец, опускает, сжав ладони в кулаки. Затем она тянется к голове, поправляет причёску, закрывая уши волосами. Я не помню, когда в последний раз, — даже не вчера, — видела Гермиону Грейнджер такой несобранной. Не касательно внешнего вида, уверена, что могу не один час указывать на доказательства её небрежности в одежде. Но в поведении. Она выглядит, как если бы её расщепил и заново склеил старой Колдолентой неуклюжий ребёнок.

— Мне было необходимо поговорить с тобой, но ты не хотела меня видеть… и я не виню тебя. Но мне нужно было тебя увидеть, поэтому я ждала. Надеялась, что ты скоро выйдешь. Я здесь с одиннадцати, как только мне удалось пройти мимо глупой Встречающей Ведьмы. – Она хмурится, её взгляд метается из стороны в сторону, и слова торопятся, выливаясь сплошным потоком сознания.

— Я была занята, — холодно замечаю я.

— Уверена, что ты была занята. Ты наложила чары неприступности на свою дверь. Я не могла даже постучаться. Выяснила после того, как несколько человек стучали, но ты им не ответила. – С невероятно взволнованным видом она пожимает плечами.

— Да. Я наложила чары, — сглатываю я. Мне неуютно как никогда прежде в собственном кабинете.

И ничего не происходит. Часы размеренно тикают, а жизнь за пределами комнаты продолжается.

Я нерешительно поднимаю голову и встречаюсь с ней взглядом. Она уставилась на меня с открытым ртом, видимо растеряла все слова, что собиралась мне сказать. И вдруг без предупреждения набрасывается на меня, обвивает руками и утыкается лицом мне в шею.

Я стою в полном смятении, руки прижаты к бокам, а она стискивает меня сильнее. Она не плачет, ничего не делает. Просто стоит. Обнимает меня. И я боюсь, она уже никогда меня не отпустит.

И боюсь, что отпустит.

Я обмякаю в её руках и осторожно обнимаю её в ответ. Она немного разжимает руки, чтобы я могла пошевелиться, но не отпускает, не оставляет мне возможности оттолкнуть её от себя.

Я не хочу говорить. И уж точно не хочу, чтобы она что-то говорила. Мне вполне хватает этого неумелого тёплого объятия, и пусть оно длится вечно.

Слава Мерлину, ткань её мантии достаточно плотная, и я не чувствую её кожи, иначе стоило бы мне прикоснуться к ней, и я бы перестала сдерживаться.

Казалось, мы стоим, прижавшись друг к другу, часами. Мы могли бы слиться воедино. Просто стоять так, обнимать друг друга. Любое изменение было бы абсолютно неправильным, как если бы я вдруг лишилась руки.

Она шевелится, и я замираю, как если бы повстречалась с василиском. Осторожна в каждом движении, которое может оказаться последним.

Её горячая и мягкая щека на секунду соприкасается с моей, она отстраняется, чтобы посмотреть на меня. Её ладонь скользит по моей шее к подбородку.

Она смотрит на меня молча, несмело спрашивая разрешения. Проходит несколько секунд, я ни словом, ни действием не даю ей понять, чего хочу, тогда она наклоняется ко мне и прижимается губами к моим губам.

За мгновение до прикосновения она шепчет:

— Прости.

Как ни странно, смысл слова выводит меня из глубокого транса.

Она снова наклоняется ко мне, её глаза закрыты, ресницы трепущут. Она почти целует меня вновь.

Но я останавливаю её, кладу руки на плечи. Её глаза распахиваются. В них безошибочно узнаваемая вспышка гнева. Он вызван тем, что я не хочу целовать её? Злится, что я отвергла её? Потому что отказываюсь играть по её правилам?

Она дерзко вздёргивает подбородок и снова пытается поцеловать меня, её рука в моих волосах. И я вновь останавливаю её. Она обхватывает моё лицо ладонями, не удерживает – ласкает. Старается соблазнить меня мягкими прикосновениями и молчаливыми обещаниями.

Я молча качаю головой. Нет. Нет.

Слова застряли где-то в груди, затерялись где-то среди инстинкта самосохранения и последними связными мыслями.

Она проводит большим пальцем по моим губам, мягко очерчивая их. Жадно изучает их. Зачарована ими, словно никогда прежде не видела их настолько близко. Смотрит на меня отчаянно умоляющим взглядом. Она думает, я не устою перед ней. Думает, я уступлю. Думает, я должна полностью подчиниться.

Потому что она сама в тот момент сдалась на волю моей милости и теперь умоляет поцеловать её.

Я нахожу в себе силы не поддаться. Крупицы ненависти и мерзкое осознание того, что правильно, а что нет, помогают мне не подпускать её ближе.

Она не двигается с места. Она не позволяет мне оттолкнуть её.

Она ловит мой взгляд, и в её глазах читается мольба. «Пожалуйста».

Я почти сдалась, но единственное, что помогает мне сдерживаться, это понимание – я не переживу снова подобных страданий. Я не хочу быть жалкой, тенью себя настоящей. Я хочу жить. Хочу целоваться с кем-то, кто не женится на моём брате через неделю. Хочу любить и быть любимой. Не стыдиться собственных чувств и не испытывать вины.

Эти идеальные картинки счастливой жизни – единственное, за что я цепляюсь. Конечно, на самом деле мне ничего не нужно, только наклониться к Гермионе и нежно целовать её.

Мерлин, как я хочу её поцеловать!

Она знает, что я хочу. Каждая клеточка моего тела кричит о желании быть с ней. Она чувствует.

Она улыбается мне. Мягко. Грустно. Она видит, что я готова сдаться. Но когда я заглядываю в её глаза, то вижу, что собственные сомнения приносят ей почти физическую боль.

Она убирает волосы с моего лица и проводит по нему кончиками пальцев.

Так больше не может продолжаться.

— Что? – Она моргает, её улыбка гаснет.

Я прочищаю горло, и у меня странное чувство, что я уже озвучила свои мысли.

— Так больше не может продолжаться, — повторяю я вслух. Она замирает, её руки обвисают вдоль тела. Но она всё ещё вплотную прижата ко мне. – Никогда больше, — хрипло шепчу я. – Никогда.

Она отпрыгивает от меня как укушенная. Она бросает на меня последний оскорблённый взгляд полный ужаса. А затем она убегает от меня, из моего кабинета, громко хлопая дверью на прощание.

Я будто всё ещё слышу удар двери о косяк, кровь стучит в ушах. Я остро ощущаю отсутствие Гермионы и вздрагиваю. Я стараюсь восстановить дыхание, которое задержала, пока разглядывала её. Голова начинает болеть, пульсируя отголоском её слов. Сердце протяжно ноет – оно проиграло.

Я оседаю на пол по стене. Полное поражение. Кажется, я неподвижно сижу несколько часов.

Только один человек работает в Департаменте Магического Сотрудничества сверхурочно. Не удивлюсь, если он единственный, кто работает сверхурочно во всём грёбанном Министерстве. Если начистоту, уверена, он даже не понимает, что рабочий день уже закончился, просто выкладывается на сто процентов, даёт всё, что может.

И всё же я испытываю благодарность, когда застаю его на рабочем месте, несмотря на поздний час.

Он быстро вскидывает голову, удивлённый, что кто-то ещё на работе, а тем более его младшая сестра.

— Джинни. Проходи. Что ты тут делаешь? – спрашивает он вполголоса, как если бы боялся нарушить священную тишину своего кабинета.

— Думала… Просто засиделась, — бормочу я, усаживаясь в кресло напротив него.

— Ты в порядке? – Я слышу в его голосе беспокойство. Конечно, он отчётливо видит моё нервное поведение, которое само за себя говорит: «Я совсем не в порядке»

— Перси. Каково быть главой такого масштабного проекта? Работы невпроворот, да? – интересуюсь я, пристально разглядывая его.

— Да, — медленно отвечает он, ища связь между моим состоянием и расспросами. – Работы много. Я разослал список открытых вакансий по нашим департаментам, крайний срок – среда.

Ох Перси, всё такой же надёжный и деловой. Билл или Чарли бы и слова мне не сказали, стиснули бы медвежьих объятьях свою сестрёнку и вытянули бы всю правду. Но Перси именно такой брат, какой мне сейчас нужен.

— Точно. Замечательно, — киваю и рассеяно оглядываю его кабинет. Чистый и предназначенный для работы. Всё подобрано со вкусом и лежит на своих местах. Что-то металлическое блестит на полке в книжном шкафу… Да, значки старосты и главного старосты мальчиков. – Как думаешь, на какую должность я подойду лучше всего.

Кажется, он разнервничался, как будто кто-то из нашей семьи впервые пришёл к нему за советом.

— Так. Эм… Я глава Внутреннего Комитета и останусь здесь, в Министерстве. Есть несколько хороших должностей в отделе сопоставления и анализа собранной информации во Внешнем Комитете. Зарплата выше и возможности…

— А что за Внешний Комитет? – перебиваю я, смотря прямо на него.

— Знаешь, это будет… — он откидывается на спинку стула и взмахивает рукой, как бы показывая, что далеко.

— В Европе, да. Наверное, я знаю, что означает слово «внешний». – Я стараюсь улыбнуться, но выходит жалко.

— Если ты решишь работать в этом Комитете, — начинает он, не сводя с меня глаз, — то там много интересных позиций для тебя. Принимая во внимание твой опыт, я бы предложил тебе что-то в Оценочном секторе, но…

— Низкая должность, грязная работа, бумажная волокита в пропахшем потом кабинете, так? – шучу я. – Ты считаешь, это как раз для моего уровня.

— Нет, Джинни! – прикрикивает он, выглядит оскорблённым. Но каким-то образом всего за пару секунд ему удаётся вернуть себе напыщенный вид. – Вообще-то, я собирался предложить тебе должность главы всего Комитета или связующего между моим Комитетом и Внешним.

Он смотрит на меня, покраснев от возмущения, а я, забыв обо всём на свете, тепло улыбаюсь ему.

— Спасибо, Перси. Приятно, что ты доверяешь мне.

— Конечно, доверяю, — бормочет и чешет голову. – Тем не мене, Джинни, я не думаю, что тебе эти должности подходят. Как бы ты блестя… хорошо не справлялась с работой. В обязанности входит проверка всех школ и академий в Европе, придётся проводить в каждой стране по несколько месяцев. Возможно, тебя несколько лет не будет в Англии и…

— Нет. Это то, что мне нужно, — киваю я, порываясь встать. Вот он — идеальный спасительный план, который мне нужен.

— А как же Гарри? Твои друзья? – хмурится Перси. Для него семья и друзья не помеха, когда дело заходит о карьерном росте, но он не ожидал и от меня подобного рвения. – Ты не думаешь, что это будет…

— Нет, Перси, — качаю головой. – Это то, что мне нужно.

Я направляюсь к выходу и чувствую, как его взгляд сверлит мне спину.

— Джинни. Что происходит? Ты.. может, хочешь… поговорить об этом?— Он шумно сглатывает, страшась перспективы выслушивать мои проблемы. Но спасибо за участие, братишка.

— Нет. Всё в порядке, — оборачиваюсь я.

— Точно?

— Заявление будет лежать у тебя на столе завтра утром.