Индия

Странно, что война может сделать с человеком. Скручивает, поворачивает на сто восемьдесят градусов, выворачивает наизнанку до тех пор, пока ты не забываешь, с чего все началось и как должно было быть на самом деле. Пока все вокруг не потеряет значения. Один вдох, один выдох. Ты уже даже перестаешь двигаться, остается лишь дыхание.

Больно оттого, что тебе не все равно, и тогда ты просто перестаешь думать. Больше не замечаешь свободных стульев и не обращаешь внимания на слезы и вопли. Один вдох, один выдох. И еще раз.

Ты уже даже не слышишь собственных криков. Не важно когда, днем или ночью, твои глаза закрыты, и ты чувствуешь, как то, что осталось от твоей души, постепенно покидает свою оболочку. Вдох. Ты закрываешь глаза и молишься, у тебя уже не осталось сил, чтобы облечь свою просьбу в слова — только молчаливая мольба. Если Бог действительно настолько велик, как о нем говорят, то он все поймет без слов, пусть даже ты сама уже забыла о том, что просила. Еще один вдох.

Ты не выдыхаешь, когда молишься. Только вдыхаешь. Это глупо. Ты хочешь вобрать в себя всю Милость Божью и никогда не отдавать ее обратно. Ты больше не можешь позволить себе растрачивать что-то просто так. Пергамент слишком дорог, чтобы писать письма — Орден нуждается в нем больше, чем ты. Не можешь позволить себе вязать нелепые носки для эльфов — они нужны тебе самой. Ты ощущаешь, как болят посиневшие от холода пальцы. Видишь их, но не чувствуешь. Один вдох, один выдох.

Война остудила не только пальцы. Ты знаешь, что должна испытывать, когда приносят еще одно мертвое тело, еще одного человека, которого ты когда-то знала. Погибшего друга, чью руку ты когда-то держала в своей. Дети, они все еще были детьми. Ты до сих пор помнишь, что тоже была ребенком. Пикники на свежем воздухе и игры в прятки. Ты еще это помнишь. И помнишь, что должна рыдать на похоронах, смеяться на свадьбах и улыбаться на днях рождения. Ты плачешь, когда кто-то рождается. Ты рыдаешь и рвешь волосы на голове, когда кто-то женится. И ты смеешься на похоронах, потому что смерть — это покой и тепло, и ты больше не боишься умереть. Боишься только жизни. А она продолжается: один вдох за другим. Продолжается, заставляя думать и чувствовать.

Это твоя война. Другие сражаются за идеалы, принципы или еще какую-нибудь чепуху. Ты борешься только потому, что в противном случае умрешь. Борешься потому, что не желаешь прятаться по углам, а хочешь погибнуть достойно. Борешься, потому что сдаться — слишком просто. Потому что это твоя война, ты — причина войны.

Никто этого не понимает, даже Уизли. Это твоя война, и только твоя, потому что кровь, за которую они умирают, принадлежит тебе. Твоя кровь, которую они защищают. Это твоя жизнь, за которую другие расплачиваются своими смертями.

Гарри наивно полагает, что судьба всего мира лежит на его плечах. Но он не начинал войну. Такие, как ты, начали. Своим первым вздохом развязали эту бойню.

Ирония в том, что это понимает только один человек, чья метка развевается в черном небе. И ты скоро услышишь свой смех. Опять.

Я вижу их каждый день. Живое напоминание того, почему я делаю то, что должен. Магглорожденные. Все из-за них. Из-за них мы умираем и истекаем кровью, из-за них я там, где я есть. Мне теперь действительно наплевать, чем все закончится — слишком долго длится этот конец.

Победим или проиграем — в любом случае мы заплатим высокую цену. Нам всем нужна власть — ничто больше не важно. Все хотят быть услышанными. Ирония в том, что мы все ведем один и тот же бой. Все, кроме магглорожденных — грязнокровок, если вам так удобней их называть.

Эта война вокруг них. Не за или против, а вокруг. Они будто последняя оставшаяся конфета после праздников, разорванная на кусочки двумя жадными детьми. Полукровки могут видеть эту борьбу с обеих сторон. Обе стороны — просто потребители, и обе стороны притворяются, что они — избранные. Для чего и кем? Не все ли равно?

Для грязнокровок нет места в этом мире — они всегда будут изгоями. Они не знают наших правил и не желают учиться им. Само их существование привносит столько маггловского в наш мир, что это станет гибелью для нашего общества.

Они не просили этого. Их вина только в том, что они родились с даром, значение которого до конца не понимают. Грязнокровки не хотели быть нашей обузой, просто хотели жить. И я вижу это в ее глазах: она знает, что это ее война. Она единственная понимает, что у нее нет никакого выбора, кроме как бороться, и что ее жизнь будет означать нашу смерть.

Один маггл назвал рабство «волком, сидящим на цепи». Так продолжаться больше не может, но и освободить этого волка невозможно: оставьте все как есть, и вас съедят; отмените рабство, и будете разорваны в клочья.

Грязнокровки — это наш волк, срывающийся с цепи. Мы не можем впустить их в нашу жизнь, не потеряв собственное «я». Мы не можем исключить их из общества, не расплатившись собственными душами. В любом случае нас ждет поражение. Нам не выиграть чужую войну, потому что это война грязнокровок. Нас становится все меньше, а их — больше. Семьи истинных магов теряют волшебство, которое вытекает из них и инфицирует магглов, делая их мутантами. На каждого ребенка, рожденного магами, приходится три грязнокровки, наделенных нашим даром, нашими талантами. На каждого ребенка, рожденного в семье волшебников и обладающего магией, приходится как минимум один, чьи родители — магглы. Но эти магглорожденные принадлежат магическому миру больше, чем сквибы, лишенные волшебства.

Не имеет значения, кто выигрывает эту войну. В конечном счете, все мы погибнем, а они выживут. Но останутся ли они бывшими рабами или станут вольными волками — этот вопрос мы решим в бою.

Некоторые говорят, что эта война — борьба этики и морали, борьба добра со злом. Я же скажу — это последний шанс выжить. Старый порядок будет разрушен. Вспомнят ли о нем в будущем? Я вижу, куда катится этот мир. Несколько столетий, в лучшем случае, и больше не будет ни магического, ни маггловского миров. С каждым прошедшим мгновением агрессия магллов усиливается. Волшебный же мир более ограничен.

Рождение и смерть только усиливают грядущие изменения. Миры вновь сливаются воедино, и я хочу, чтобы мы вошли в историю прощенными, а не проклятыми.

Мне не хотелось бы, чтобы люди помнили меня только за то, что у меня на предплечье была выжжена Метка. Я не желаю, чтобы нас помнили как людей, держащих волка на цепи, который обглодал наши руки до костей. Пусть лучше меня съедят — из всей пищевой цепочки к жертве относятся с большим сочувствием. Вполне возможно, я сам себе рою могилу, но, по крайней мере, могу быть уверенным в том, что меня нормально похоронят.

Когда я была маленькой, в старом кирпичном здании, где у родителей была своя клиника, жила пожилая леди. Родители купили его только потому, что им очень понравилась архитектура. В свободное от занятий время я заходила к ним, чтобы сообщить, что со мной все в порядке. Затем проскальзывала через приемную, дверь из которой вела в почти заброшенный сад, и заходила к миссис Браус. Каждая крохотная комнатушка в старом здании имела выход в сад, но когда родители выкупили большую часть дома, попасть туда еще можно было только через дверь миссис Браус. Но она им никогда не занималась. Повсюду валялись булыжники и обломки каких-то предметов. Но меня интересовала только миссис Браус и ее гостиная.

Миссис Браус побывала везде. Она родилась в Индии в 1893 году и путешествовала по Китаю и Конго, видела тропические леса Южной Америки и равнины России. Для магглы она была очень старой, ей было около ста лет. Кожа была похожа на жеваную бумагу, пергаментная, с необычным ароматом. Но какие истории она рассказывала! Ее отец был британским офицером, или даже генералом, я так и не выяснила, служил в Индии и жил вместе с семьей в огромном доме со слугами. На многочисленных картинах в квартире миссис Браус были изображены дамы в роскошных платьях и мехах и мужчины в замысловатых костюмах. Я была увлечена идеей потерянного мира Британской Империи. Великолепие и изящество. Я оплакивала ее так же сильно, как и миссис Браус.

Она умерла, когда мне было десять, до того, как мне стало известно, что я ведьма, так и не достигнув столетнего рубежа — своей главной цели. Она оставила мне все, что у нее было. Ее дети умерли много лет назад: первый — еще в младенчестве, во время Великой войны, другой скончался в больнице при бомбардировке Блица. Единственная дочь умерла от рака раньше, чем люди вообще узнали, что это такое, говорят, что-то по женской части. За три года до смерти миссис Браус скончался ее муж. Эта женщина провела большую часть своей жизни в одиночестве. У нее никого не осталось. В последние годы ее жизни я была ее единственным компаньоном.

Когда у миссис Браус закончились все деньги, мои родители решили не брать с нее ренту, но она была слишком горда, чтобы принять это. Тогда они сказали, что она все равно, что член семьи, словно родная бабушка. Родители моей матери умерли, когда она была подростком, поэтому, думаю, общение с миссис Браус доставляло ей удовольствие не меньше, чем мне.

Именно я обнаружила тело мисс Браус на полу гостиной. Любимый чайный сервиз из фарфора был уже готов к моему приходу, а один из столь ценимых ею альбомов с газетными вырезками раскрыт, чтобы я, наверное, в сотый раз могла им восхититься. Она жила в одиночестве и умерла в одиночестве.¬

Только спустя несколько лет я нашла в себе силы открыть коробки с вещами миссис Браус, которые папа запаковал для меня. Каждая чайная чашка и каждая картина были тщательно обернуты тканью и обложены специальным пластиком — мой отец был большим педантом.

Война, наша война волшебников, так и не получившая ни названия, ни официального признания, набирала обороты. Я больше не могла рисковать и заставила родителей покинуть Англию. Они собирались исполнить давнюю мечту — открыть клинику в каком-нибудь захолустье и помогать местным жителям. В одном из тех мест, о которых нам рассказывала миссис Браус. Я запретила рассказывать о выбранном месте, и даже писать мне. Они прекрасно понимали, что это к лучшему. Даже если закончится война, я не буду искать их. Даже если выживу, за мной всегда будут охотиться, следовательно, и за моими родными тоже. Мне хотелось, чтобы они были живы и невредимы, а не подвергать опасности.

Когда они уехали, я, вместе с остальными членами Ордена, начала разбирать вещи в доме, в котором жила с самого рождения, и впервые коснулась тех коробок. Именно тогда я оставила позади большую часть детства, но взяла все коробки миссис Браус с собой.

Когда я вернулась в Штаб Ордена, а Джинни помогала мне разбирать вещи и раскладывать по местам в моей крохотной комнатке, я осознала ужасающую правду. Госпожа Браус и ее Индия, великая Британская Империя, о которой я так мечтала, оказались ложью. Ее рассказы были основаны на предубеждении и боли других, а я и мои родители, проглотили эту сказочку, даже не задумываясь о действительности.

Теперь я жила в реальности.

Теперь я — маленький индийский мальчик с картин в набедренной повязке и с подносом в руках, заставленным изысканными напитками для белых леди, смотревшихся совершенно неуместно под индийским небом. Я — женщина с корзиной на голове, пробирающаяся сквозь толпы народа в надежде, что военные меня не заметят и не будут издеваться. Я живу не в сказочной мечте, а в кошмаре.

Ужасная правда в том, что я до сих пор закрываю глаза и вижу сны о матери миссис Браус и вечеринках в саду. Я все еще ловлю себя на мысли о том, кем бы я была в том потерянном мире? Если бы вы послушали ее истории, поняли, как тонко она соткала ткань этих иллюзий о Великой Британской Империи. У всех были прекрасные манеры и аристократическое происхождение, а чай всегда подавался со сливками и двумя кусочками сахара.

Я все еще скорблю по тому, чего никогда не было.

Однажды я разговаривала с Дином о мире волшебников. Я спросила, как он смог выдержать то, как с нами обращались, и не сошел с ума. А он рассмеялся. «Ты никогда к этому не привыкнешь, Гермиона. На меня всегда косо смотрели. Это отрезвляло. В мире магов меня ненавидят за мою кровь, но не за цвет кожи. И только когда я пройду по улице в маггловской одежде, они смогут заметить разницу между мной и ними».

Наверное, я везучая. А, может, и нет. Возможно, и Дину повезло. Он никогда не позволял чистокровкам добраться до него. По крайней мере, пока его не убили.

Вот чего я не понимаю, так это то, почему я все вижу с обеих сторон. Я смотрю на магический мир и представляю миссис Браус. Я вижу любовь ее детства и как она отгородилась о всего плохого, желая помнить только хорошее. Я вижу это в чистокровных, и думаю, что понимаю их. Они тоже не видят зла. Борются только для того, чтобы сохранить прежний образ жизни. Как рабовладельческий Юг или Римская Империя, или Британия миссис Браус. Но ничто не вечно, все когда-либо заканчивается. Величие чистокровных падет. И когда-нибудь маленькая девочка будет сидеть рядом с Малфоем, Флинтом или Лестранжами, пить чай и смотреть книги с вырезками из старых газет. Однажды эта же маленькая девочка будет мечтать об их одеждах и приемах. И она никогда не подумает обо мне, незаметном человеке в простой одежде, работавшем наряду с домовыми эльфами. Никто не вспомнит и не узнает, что чистокровные маги процветали только за счет полукровок, грязнокровок и неудачливых магглов, попавшихся на их пути. Та маленькая девочка не поймет ничего. Она будет видеть лишь прекрасные манеры, огромные библиотеки, ослепительные балы и шелковые мантии. И, конечно, она забудет обо мне.

Не могу ее винить. Иногда, глядя на них, я сама о себе забываю.

Она снова это сделала. Открыла одну из тех маггловских коробок и достала не движущиеся пожелтевшие картинки. Интересно, чем они ее привлекают? Всякий раз, открывая свои коробки, девушка молчит. И будет молчать еще несколько дней, если позволят обстоятельства. Будет сидеть, уставившись на Черный гобелен или портреты в зале. Следить за Драко, в то время как он издевается над Уизли или сдувает невидимые пылинки со своей нелепой мантии, которую отказывается снимать, хотя ее шелк уже начал истончаться, а вышивка наполовину истерлась. Это последнее, что, как мне кажется, осталось у Драко из прошлой жизни. В детстве я не носил подобных вещей, чтобы сожалеть о них. Девчонка Грейнджер смотрит на него с тем же самым выражением, что и на свои коробки — затуманенным взглядом, склонив голову. Они для нее идентичны: увядшие картинки и мой крестник. Может, Гермиона считает, что он умирает?

Он уже на полпути к этому. Вокруг него все погибает. То, чему учили его родители, и что казалось важным, теперь отмирает — это этикет чистокровных, с которым я так рьяно боролся первые годы в мире магов. Мой жестокий отец-маггл никогда не утруждал себя привить мне хоть какие-то элементарные манеры. Люциус же взял меня, полукровку, под свое крыло, и научил всему, что знал. Он обучил меня легкой скользящей походке, безупречным манерам и как ухаживать за собой — пусть даже, мои волосы всегда оставались непослушными. Научил тому, что необходимо было знать, чтобы попасть в их привилегированное общество.

Я был его домашним питомцем. Теперь мне это понятно. Я был его небольшим экспериментом. Сможет ли ничтожный полукровка, выросший с магглами, стать полноценным членом элитного общества чистокровных магов? О, я должен был осознать это раньше. Я был его Элизой Дулиттл. Меня обучали, наряжали, преобразовывали внешне, пока не превратился в их точную копию. Они заставили меня поверить в тот мир, каким видели его сами. Убедили, что настанет день, когда меня признают своим в салонах, бальных залах и на званых обедах.

Ирония в том, что теперь я действительно принадлежу чистокровному обществу. Домашний питомец — один из последних представителей вымирающего мира. Мы с Драко теперь находимся в Штабе Ордена и принадлежим к практически исчезнувшему виду животных — чистокровок. Мы пойманы здесь в ловушку вместе с грязнокровками, и не можем уйти, не рискуя нашими жизнями. Предатели крови и грязнокровки заперты в покрытом плесенью особняке. Грейнджер, должно быть, наблюдает за Драко и за мной и видит последних из выживших. Она хочет запомнить то, как мы жили, и записать все, чтобы через сотню лет, когда мы уже будем мертвы, о нас осталось, хоть какое-нибудь, упоминание.

Возможно, именно для этого ей и нужны эти коробки. Она собирала остатки чужих жизней, и теперь намеревается упаковать туда и нас с Драко.

Должен ли я оставить ей свои вещи, должен ли умереть в этой нескончаемой войне? Думаю, в загробной жизни будет приятно знать, что у меня тоже есть личная коробочка, о которой так же хорошо заботятся и оберегают.

И уверен, мне будет приятно знать, что хоть кто-то оплакивает меня, оплакивает нас. Ирония в том, что этим кем-то должна стать Грейнджер. Маленькая грязнокровка. Она пытается разрушить наши устои и при этом отчаянно старается сохранить их в памяти.

Думаю, я соглашусь стать частью ее коллекции. Еще одна коробка — очередное напоминание прошедших дней. Я не против жить вечно в таком виде. Это куда уж лучше, чем просто могила.

Я не могу Вам помочь, но чувствую, что Вы слышите меня, профессор. Говорят, люди, находящиеся в бессознательном состоянии, все еще могут слышать то, что происходит вокруг. Хотелось бы верить, что вы только лишь потеряли сознание, и то проклятье вам не навредило. Мы до сих пор не знаем, что это было за заклинание. Надеюсь, вы слышите меня, но иногда хочется, чтобы это было не так. Должно быть это ужасно, оказаться пойманной в ловушку и не иметь ни малейшей возможности помочь — вы только можете слушать наш бесконечный треп. Когда-нибудь вы очнетесь, и что тогда? У вас будет достаточно компромата, чтобы шантажировать нас целое тысячелетие!

Я знаю, что другие тоже приходят сюда. Вижу, как они прокрадываются в вашу комнату. Вы и понятия не имеете, как помогаете нам! Нам не столько нужен совет, сколько возможность выговориться, на что обычно мы не смеем и надеяться. А вы не задаете вопросов, какими бы глупыми и скучными мы ни были. Всегда только слушаете. И это для нас безумно важно.

Я не могу рассказать Гарри или Рону, что происходит, что я вижу и чувствую. У них свое предназначение в этой войне и свои собственные проблемы. Нельзя перекладывать на их плечи еще и свои. Когда вы упали во время нападения, я думаю, они потеряли то немногое, что еще оставалось от их невинности. Непобедимый лидер пал. Что же теперь?

К тому времени я уже потеряла свою невинность, так что была не слишком потрясена случившимся. Надеюсь, что это не обеспокоит вас. Я всегда восхищалась вами, профессор, но мы никогда не были друзьями. Вы выслушивали все мои детские страхи о неполноценности. Объяснили, что представляет из себя мир волшебников, когда я была смущена и расстроена. Одна из немногих, кто поддержал ГАВНЭ даже после четкого разъяснения, что ничего из этого не выйдет. Но мы никогда не были близки. И я никогда не считала вас неуязвимой.

Мы потеряли Дамблдора, и тогда поняли, что каждый может стать следующим. Меня больше удивляет то, что «старой гвардии» этого не вдолбишь.

Я легкомысленна. И я это понимаю. Но мне, черт возьми, наплевать! Уже год как вы без сознания, а я поймана в ловушку в штабе Ордена Феникса почти пять лет! Война продолжается, а я даже не могу помочь — слишком ценна для участия в сражениях, и слишком неопытна для чего-то другого.

Сегодня я стала матерью. Я удочерила двух сироток, магглорожденных, которых удалось спасти от Пожирателей Смерти. Старшую зовут Мишель. Ей десять, и она очень похожа на меня в этом возрасте, даже не смотря на то, что картина замученных до смерти родителей, кажется, сломила ее дух. Младшей девочке четыре года, почти пять. Ее зовут Джуд. Она пока плохо справляется с перенесенным горем, ей очень тяжело. Весь день, даже во время обеда, она цепляется за мою мантию, и только зелье «Сна без сновидений», сваренное Снейпом, помогает ей расслабиться. Но я думаю, что с Мишель у меня будет больше проблем — она еще ни разу не заплакала.

Члены Ордена не хотели позволять мне удочерить этих девочек. Профессор Люпин все повторял, что я еще слишком молода. А я напомнила ему, что на целый год старше Лили и Джеймса, когда у них родился Гарри. Миссис Уизли сказала, что мне не справиться с двумя детьми одновременно. Слава Богу, хоть Рон вступился за меня, накричав на мать. Я не уверена, что удержалась бы тогда от ссоры. Остальные уповали на то, что из-за детей они не смогут оставаться в штабе — девочки будут им мешать.

Я же не могу покинуть дом, поскольку нахожусь в списке самых разыскиваемых, наряду со Снейпом и Драко. И теперь всем нам приходится сидеть здесь под заклинанием Фиделиус. Я не могу выразить, как сильно меня бесит то, Гарри и Рон могут выходить наружу. Я понимаю, что Мир волшебников должен видеть Гарри как символ, и я знаю, что по каким-то причинам Волдеморт не видит угрозы в Роне. И в самом деле, у нас, у нас ведь было «Золотое Трио». Не дуэт! Во-вторых, я удивлена, что Уизли не стоит в списке разыскиваемых передо мной, хотелось бы заполучить его копию... Но это все не важно — я уклоняюсь от темы…

Единственным, кто не верил в то, что я свихнулась, оказался профессор Снейп. Никогда не думала, что доживу до этого дня, профессор, — летучая мышь подземелий защищает гриффиндорку!

Никогда не думал, Минерва, что наступит день, когда я буду защищать твоих гриффиндорцев. Но это произошло. Видимо, меня слишком часто пытали Круцио, и я сошел с ума — последствия, однако, заставили себя ждать.

Полагаю, ты уже слышала о том, что произошло. Я видел, как пышноволосый тиран вышел из твоей комнаты. У нее действительно есть характер, не так ли? Будь у нее рыжие волосы, я принял бы ее за банши. Она была великолепна. Воздух будто наэлектризовался, Грейнджер была настолько сердита, что казалось, от нее вот-вот посыплются искры. Мерлин, да даже Лестранжи подумали бы тогда дважды, прежде чем вставать у нее на пути. В маленькой грязнокровке есть сила. Конечно, ты бы сказала, что у меня, слизеринца, фетиш по отношению к силе…

Знаешь, Драко тогда пускал на нее слюни, хотя она этого даже и не заметила — настолько сильно была зла. Мы заперты в этом доме так давно, что Малфой начал интересоваться грязнокровкой. Должно быть, он в отчаянии — еще одна девушка его возраста, находящаяся здесь, — Джиневра Уизли. А это значило бы столкнуться лбами с Поттером и всем кланом Уизли. Так что грязнокровка — более безопасный вариант.

Я знаю, Минерва, снова это слово. В наши дни это почти комплимент. Пройдет время, и ты будешь снимать баллы с учеников, назвавших кого-то «чистокровкой».

Ты знаешь, какое сейчас время года? Можешь сказать, сколько прошло времени? В следующую субботу будет пять лет. Пять лет с тех пор, как кто-либо из нас переступил порог этого дома. Мы прячемся уже пять лет. Я всегда думал, что все те годы Блэк был просто нытиком, когда напивался до потери сознания и строил планы побега из штаба Ордена. Теперь я считаю, что Беллатрикс сделала ему одолжение.

Я знаю, чтобы ты на это ответила: «Северус, жить в любом случае лучше, нежели умереть». Ты и сейчас так думаешь? Лучше ли жить так, как ты, и быть пойманной в ловушку собственного сознания? Уже год ты существуешь в этом кошмаре, и все равно выбираешь жизнь? Думаю, да, раз до сих пор дышишь. Мы не сумели понять, что это было за проклятие, и почему ты до сих пор жива. Я пришел к выводу, что ты слишком упряма, чтобы умереть должным образом и в срок.

С прибавлением в семействе Грейнджеров у нас тут должно стать веселее. Другие приходят и уходят, но Драко и я, ты и Грейнджер — вечные узники в этом доме. Сказать честно, ты лучший собеседник из всех — никогда не перебиваешь.

Не могу поверить, что оборотень был настолько глуп, сказав, что Грейнджер не справится с двумя детьми. Девочка нянчилась с Поттером и Уизли в течение многих лет, это ли не показатель? Имена детей, очевидно, взяты из какой-то маггловской песни или вроде того, и когда младшая девочка билась в истерике, Грейнджер ее пела. Старшая же стояла около меня с каменным лицом и просто наблюдала. Потом, наконец, сказала, что родители напевали перед сном ту же самую мелодию. У Грейнджер проявился материнский инстинкт, это очевидно. Кроме того, ей больше нечем было себя развлечь. Она перечитала все книги по черной магии, включая те фолианты, от которых начинало тошнить даже меня — настолько темными они были. Она вязала покрывала, занавески, носки и подставочки под чайники до тех пор, пока ее пальцы не начинали кровоточить.

Она выходила чуть ли не каждого члена Ордена, находившегося на грани смерти — и не один раз. Они с Драко даже начали изображать любовь перед портретом миссис Блэк, чтобы хоть как-то развлечься. Знаешь, мамаше Сириуса нужно пополнить словарный запас. «Предатели крови» уже устарели.

Здесь вообще нечего делать! Война продолжается, а мы не можем принять в ней участия.

Я занимаюсь одним исследованием, а Драко с Грейнджер мне помогают — это все, что я могу для них сделать. Ингредиенты для зелий сложно достать, но большинством необходимых обеспечил Фред Уизли. Он, конечно, неплохо постарался, но вот их качество оставляет желать лучшего. У меня уже закончились все лапки пауков. И ужасно не хватает компонентов для твоих лекарств, и почти ничего не осталось для важных целебных зелий. Грейнджер проводит ежедневную инвентаризацию и оставляет список необходимых ингредиентов на кухне, чтобы любой, кто выходит за пределы нашего дома, мог достать нужное. Это обычно происходит во время рейдов, но то, что мы получаем, очень быстро заканчивается.

У нас так же есть большой список того, что еще нужно исследовать для Ордена Феникса. Проверить кое-какие артефакты, изучить новые проклятия и найти для тебя лекарство. Грейнджер пытается занять себя всевозможными способами. Она как-то взламывает коды, и сумела разгадать несколько шифров, с помощью которых Темный Лорд посылал сообщения членам Правящего круга, а так же создала заклинание, чтобы совы путались и приносили послания не туда, куда нужно. Но она по-прежнему изнывает от скуки — это видно по ее глазам. Она готова уже на стену лезть от отчаяния, и я ей сочувствую, хотя и испытываю то же самое.

У Драко дела не лучше. Он никогда не увлекался чтением, поэтому библиотека его мало привлекает. У него всегда были слуги и домашние эльфы, готовые составить ему компанию, а здесь же рядом с ним только злейший враг да жалкий старик. Для Малфоя в лаборатории недостаточно дел, хоть он и готов помогать, ингредиентов постоянно не хватает, чтобы тратить их впустую, да он и не был никогда силен в теоретической части. В конце концов, он молод. Молодые люди не должны заниматься изнурительной работой и двадцать четыре часа в сутки корпеть над книгами. В его возрасте я уже был опытным Пожирателем Смерти и теперь все еще пытаюсь от этого уйти. У нас с Люциусом была определенная репутация — после наших похождений города окрашивались в алый, зачастую буквально. Не думаю, что Оливандер простит меня за то, что однажды мы наложили заклятие крови на его витрину.

Я вспоминаю о шутках Пожирателей Смерти! Боги, Минерва, мне нужно выбраться отсюда!

Самое страшное в том, что я действительно надеюсь на появление двух новых лиц в стенах штаба. Они дети и гораздо моложе тех, что я привык терроризировать в Хогвартсе, но, возможно, они сделают нашу жизнь здесь лучше. У нас появятся те, за кого мы можем волноваться. Все темные артефакты, которые мы изучаем для Ордена, нужно будет запереть. Мне надо тщательней следить за своей лабораторией, а Грейнджер — убрать все опасные книги с полок в библиотеке. Предстоят недели заботы о детях, которые заставят нас хоть немного шевелиться в этой чертовой клетке.

В клетке. Все мы в клетке, не так ли? Ты заперта в собственном теле, а остальные — в четырех стенах, бесполезные и сходящие с ума от скуки.

Теперь к нашей маленькой экспозиции добавилось еще две обезьянки. Не могу поверить, что искренне рад им. Черт, честно говоря, я буду рад неистовствующему дракону на пике полового созревания, поселившемуся у меня в лаборатории, если это поможет разрушить монотонность нашей жизни.

Никогда не представляла, что будет так трудно. Обездвижив Невилла и бросившись навстречу моему первому приключению, не думала, что оно может затянуться надолго, и я заплачу такую высокую цену. Не могу мыслить трезво в последние дни. Не могу больше это выносить. На картине изображен Сириус, и от этого больно. Смотрю направо, а там лежит один из шарфов моей матери, который я взяла себе, потому что мне понравился его цвет… и это тоже больно. Оглядываюсь и замечаю паутину, вспоминая, что вчера мы потеряли человека, потому что закончились лапки пауков для необходимого зелья. И это больно! Опускаю взгляд вниз и вижу сквозь рваные ботинки кончики пальцев, и вряд ли получу новую пару — другим обувь нужнее. Эта война отбирает у нас все. Как же это больно!

Я выжила после двух Непростительных — переборола первое и смогла сохранить рассудок после семи кругов второго. Это было еще тогда, когда я могла открыто сражаться за Орден и была всегда на передовой. И когда холодает, меня начинает бить мелкая дрожь. Снэйп говорит, что, возможно, мои нервы никогда полностью не восстановятся. Если слишком устаю, мерзну или за короткий промежуток времени чересчур много использую магии, меня будто возвращает в прошлое, и я чувствую, как все тело пронзает боль от проклятья. Это может длиться минутами. Я просыпаюсь, а Драко или Снейп сидят рядом на полу, пытаясь удержать мою голову так, чтобы я не билась о кафель, дерево или ковер. Они смотрят на меня с сочувствием и даже не жалуются, что я испачкала их мантии, когда потеряла контроль над собой. Обнимают меня, чистят магией, кутают в одеяла и обкладывают бутылками с горячей водой, а потом ждут, когда все это кончится — чаще бывает только один-два приступа, после чего я проваливаюсь в бессознательное состояние.

Лучше бы я чувствовала только боль.

Я вижу за столом сгорбившуюся от горя Молли Уизли — один из ее детей больше никогда не вернется. И не будет больше шуток по поводу серьги в ухе или попыток переодеть его из кожаной куртки в обычную мантию. Это так больно! Но она делает это не нарочно — не хочет, чтобы я чувствовала ее боль. Молли понимает, что я разделяю ее страдания и скорблю вместе с ней. Но не знает, что во всем виню только себя. Ведь это моя война, в конце-концов! Моя война, моя вина.

Теперь у меня есть две дочери, о которых нужно заботиться. Я попросила Кингсли выдать им палочки еще полгода назад, и теперь мы со Снейпом и Драко обучаем их магии. Знаю, что они еще слишком молоды, но может случиться так, что девочкам придется сражаться. Нас могут найти здесь, и они должны будут выбрать: драться или умереть. Они все еще под угрозой.

Прошел уже год, как я удочерила детей, но Мишель до сих пор еще ни разу не заплакала. Она не плакала даже тогда, когда члены Ордена нашли ее собаку и вернули целой и невредимой. Молчала, когда Джуд упала с лестницы, споткнувшись о подножку Мундугуса, и ей с помощью магии восстанавливали две сломанные кости. Или когда Драко пытался научить ее драться и случайно сломал ей нос. Мишель не плачет и не задает вопросов. Только учится, строит планы и ненавидит.

Джуд же ничего еще не понимает, думая, что все это лишь игра. Она возится с собакой, по иронии названной Волшебником, и старательно изучает заклинания с присущим ее возрасту интересом. Бесспорно, она одарена толикой таланта, но слишком мала, так что для нее это, пожалуй, бесполезно. Сомневаюсь, что Джуд сможет сопротивляться даже заклинанию щекотки. Она просто замрет на месте.

Мишель, вероятно, сумела бы захватить с собой парочку Пожирателей на тот Свет. В последние дни Драко стал ее постоянным спутником. Не уверена, что он общается с ней как с дочерью или младшей сестрой, или еще как-то по-другому. Не хочу даже думать об этом. Кажется, у волшебников не возникает проблем «с достижением совершеннолетия», какие бывают у магглов. Мне нужно удостовериться, что они ни чем таким не занимаются. Я действительно должна это сделать. Мишель улыбается, только когда Драко рядом. А Драко улыбается только рядом с ней. Возможно, она еще ребенок, но уже рассталась с детством в этой войне. И я не собираюсь вставать на пути к ее счастью, каким бы оно не было.

Я их мать, ведь я удочерила девочек. Мы с Джуд, как мне кажется, нашли общий язык. Я укладываю ее спать и читаю сказки на ночь. Бужу утром щекоткой, пеку кексы, когда в доме достаточно сахара. Когда запасы еды подходят к концу, отдаю ей большую часть свей порции. Она прибегает ко мне, когда плачет.

Мишель не такая, как Джуд. Не желает, чтобы я рассказывала забавные истории и заставляла плюшевые игрушки танцевать для нее. Она лишь хочет, чтобы я избавила ее от боли.

Как мне это сделать, если с собственной справиться не могу? Но видит Бог, я пытаюсь.

Мишель тоже оставляет Джуд большую часть своей еды. Мы стараемся выделить порцию еще и для собаки, потому что не можем допустить, чтобы она потеряла еще и собаку. Мы сами перевязываем и зашиваем раны членам Ордена, стараясь избавить Джуд от вида крови. В нас обеих есть внутренний стержень, и мы с ней уверенно смотрим в лицо смерти. Мы — отражения друг друга, вот только, кажется, Мишель слишком затянуло в зазеркалье.

Боже, профессор, я не знаю, что делать.

Боже, Минерва, я не знаю, что делать.

Гермионе все хуже. Помнишь, какой она стала с тех пор, как ее поймал Флинт? Тогда меня рассекретили, а Драко окончательно присоединился к Ордену Феникса. Им обоим становится хуже.

Никто не замечает, что вот уже много лет их страдания только усиливаются. Гермиона пытается все держать в себе, но Джуд теперь всегда рядом, и Мишель, будто ее вторая тень, так что сейчас Грейнджер не одинока. Мы с Драко тоже проводим с ней большую часть времени. Это похоже на какую-то странную пародию на семью с Гермионой во главе и с этой проклятой собакой под боком. Кто вообще додумался назвать собаку Волшебником? Безмозглые магглы. Мы все теперь в одной упряжке — слишком долго живем вместе. Люпин говорит, что это всех нас сплотило. Будь он проклят за эти слова.

Минерва, я не могу заглушить боль Гермионы. Даже зелье «Сна без Сновидений» не помогает ей, и девочка просыпается с криками посреди ночи. И я не могу выяснить, в чем причина. Она чувствительна к холоду и к использованию магии, мы всегда это понимали. Что-то в ней изменилось — только не могу понять что. Но я должен!

Блеск в ее глазах меркнет. Гермиона держится за Джуд, как за последнюю ниточку, связывающую ее с жизнью. Иногда, как мне кажется, она вообще перестает замечать окружающих. Ее душа, капля за каплей, покидает тело, а вместе с тем и желание бороться.

Я не знаю, что делать, если Гермиона Грейнджер перестанет бороться.

Билл Уизли мертв. Удивительно, что эта семья до сих пор еще никого не теряла. Ну почему это должен быть Билл? Мне он нравился. Лучше бы это был Рональд — он не стал бы такой большой потерей. А Перси я и сам не прочь бы убить.

Ты должна проснуться и ударить меня за подобные слова.

Поттер уже на грани того, чтобы промаршировать по центру Косого переулка и бросить вызов Темному Лорду. Думает об этом, по крайней мере. Минерва, весь мир волшебников парализован. Хогвартс закрыли шесть с половиной лет назад. Члены Визенгамота не созывали собраний вот уже пять лет. Правда, до сих пор существуют законы, но они бессмысленны — не осталось ни одного аврора, чтобы следить за их исполнением. Никто не выходит наружу. Единственное учреждение, открытое в Косом переулке — Гринготтс, да и то, только потому, что гоблины очень упрямы и не признают над собой ничьей власти.

Так больше не может продолжаться. Еды не хватает. Приходится красть у магглов пищу, чтобы выжить, потому что магазинов у нас не осталось, да и маггловских денег ни у кого нет. Дети присоединяются к Пожирателям Смерти только потому, что устали голодать и мерзнуть от холода. Единственные, кто сейчас выходит наружу — это люди с Темными Метками или члены Ордена Феникса. Они единственные, у кого есть еда, одежда и возможность согреться. Орден не может помочь всем — мы едва сводим концы концами.

Все магглорожденные прячутся. Существует несколько мест по всей стране, где можно укрыться. Большинство полукровок прячутся под землей. От них тоже есть польза. Мы посылаем магглорожденных и кое-кого из полукровок, выросших среди магглов, в города за пищей — им куда легче ее украсть, чем магам. Это дает нам маленькое преимущество.

Все мы теперь воры. Все нищие. Ты думаешь, Темный Лорд одерживает верх? В этом-то вся и ирония — он проигрывает. Единственные, кто теперь вступает в его ряды, — голодные дети, у которых нет даже базового образования, потому что Хогвартс закрыт уже давно. Они истощают его ресурсы и ничего не дают взамен. Старые Пожиратели до сих пор держат всех в страхе: люди дрожат от ужаса, запираясь в собственных домах и не смея им прекословить. Но они перебегают к нам, Минерва. Приносят информацию и то, что им удается сохранить для Ордена Феникса. Пожиратели отворачиваются от Волан-де-Морта. Мы покоряем их сердца и умы, и даже самые чистокровные из чистокровных постепенно принимают нашу сторону. Они тоже устали от этой войны. К нам присоединились даже некоторые члены Внутреннего Круга.

Это стало наградой за наше терпение. Победит тот, кто сможет прождать дольше другого. Устанет ли первым от своих игр Темный Лорд, или же Поттер совершит какую-нибудь глупость, пытаясь закончить войну и спасти несколько жизней? Чем дольше мы продержимся, тем больше людей перетянем на свою сторону к тому времени, как будет брошен окончательный вызов. Чем дольше ждет Темный Лорд, тем больше его ряды пополняются несмышленышами. Это превратиться в кровавую резню, когда он бросит этих детей в бой. И мы должны будем убить их, чтобы добраться до хозяина. Поттер это понимает. Остается только остальным поверить.

Поттер — это все, что у нас осталось. Дамблдор погиб. Ты тоже не лучше мертвеца. Поттер — наш символ, призыв к единству. Он выходит ежедневно на улицы, находясь рядом с Пожирателями Смерти. Они не нападают — знают, что за ними наблюдает слишком много членов Ордена. Понимают, что без Волан-де-Морта им не победить. Гарри Поттер ходит по улицам деревень и городов, позволяя прячущимся людям видеть его. Он идет сквозь весь этот ад без страха, с гордо поднятой головой.

Его сила растет, ты можешь это заметить даже в мерцании тусклого света на Площади Гриммо. Чем больше людей присоединяется к нам, тем могущественней становится Поттер, будто это придает ему сил. Вскоре он будет подобен Дамблдору, которого так боялся Волан-де-Морт. В его глазах иногда сверкают вспышки скрытого гнева. Теперь Поттер и есть Орден Феникса, надежда для всех. Он возродил сопротивление и возглавил его. Наша сила переходит к нему, и теперь она — его неотделимая часть. Честно говоря, думаю, что он уже могущественнее, даже чем Волан-де-Морт. Надеюсь, нам никогда не придется видеть, как Гарри отберет силу еще и у Темного Лорда — трудно предугадать, что тогда с ним станет.

Гермиона скучает по тому, каким Гарри был в детстве. И ей не нужно говорить это в слух. Я не обращаю внимания, когда она портит вещи, проклинает всех и вся или спорит с любым моим словом. Поттер теперь руководит нами стальной рукой, как и Дамблдор, разве что лимонными дольками не кормит. Отбросив лишнюю болтливость и леденцы, он стал расчетливым бесчувственным воином.

Что будет с нами, когда все закончится? Мы проиграем? Погибнем? Победим?..

Думаю, что не смогу вернуться в Хогвартс и снова начать преподавать. Я и не подозревал, как скучаю по всему этому, пока не начал заниматься с девочками. Знаю, что Мишель учит заклинания только для того, чтобы убивать, а Джуд не волнует ни месть, ни знания. Но у меня, по крайней мере, появилось дело. У меня есть цель.

У Гермионы тоже есть цель насчет Джуд, а у Драко — насчет Мишель. Ей уже тринадцать, Минерва. Не такая уж и большая разница в возрасте для магического мира, но я все же несколько раз убеждал Драко не красть у ребенка детство. Убедился, что они ничего такого не делают. В этом я уверен. Но все это бессмысленно и не изменит реальности. Гермиона тоже это понимает. Драко — последний чистокровный наследник рода Малфоев, а Мишель уже практически стала его женой. Им только осталось получить документы из Министерства и маленькую дозу зелья, которое вернет ему… некоторые способности. И тогда все будет улажено.

Драко, кажется, не волнует то, что на нем прервется династия Малфоев. Он повидал слишком многое, чтобы заботиться о подобном. Гермиона только вздыхает и продолжает делать пометки в своем блокнотике. Она попросила нас с Драко записать все, что мы помним о жизни чистокровных до войны. Все: хорошее и плохое. Говорит, что хочет оставить память для следующих поколений. Просит написать что-нибудь о вечеринках в саду и об альбомах с вырезками из газет, но так, чтобы у Джуд не возникло никаких иллюзий о мире волшебников.

Никогда не думал, что грязнокровка будет оплакивать таких, как я. Нет, она не будет скучать по нашему укладу жизни. У нее столько же желания пресмыкаться, сколько заниматься Предсказаниями. Грейнджер скорее признает нашу уникальность, которая будет утеряна. Уже утеряна. Драко же этого не ценит, и никогда не ценил. Это нужно видеть со стороны. Я видел, будучи полукровкой. И грязнокровка Грейнджер видит. Конечно, чистота крови не имеет значения, дело в том, с какой стороны на все это смотреть. Думаю, именно так она мирится с происходящим.

Это смерть всего волшебного мира, как такового, не только чистокровных. Когда война закончится, и мы победим, видит Мерлин, все изменится. Слишком многие прячутся в маггловском мире. Слишком многие научились выживать на их улицах. Их мода стала нашей. Их еда теперь тоже наша. Я вижу, что маггловские ручки стали заменять перья, записные книжки — пергаментные листы. Свои мантии теперь мы застегиваем на молнии и липучки. Немногие еще следуют старым обычаям и религии. Прошло более ста лет с тех пор, как в Хогвартсе праздновали день Солнцестояния, но вместо него у нас появилось Рождество. Мы все еще используем старые выражения, упоминая Мерлина, богов и Авалон. Но это все есть и в легендах магглов, но им придают не то значение, что волшебники. Для нас они — реально существовавшие люди, жившие когда-то давно.

Гермиона плакала, читая то, что мы для нее записали. Я описал день, когда впервые увидел Хогвартс, и каким он был — в нем столько магии! Писал о каникулах, проведенных в Малфой-мэноре, и как странно было видеть Рождественское дерево и петь песни на языке, на котором давно уже никто не говорит. О путешествии вместе с Люциусом и его дедушкой на маленький фестиваль урожая в Новой Зеландии, и как потом Малфой-старший говорил, что праздник изменился, утратив свою магию. О своей первой мантии, о том, как увидел домашнего эльфа, о первом заклинании, волшебной палочке, запахе тыквенного сока. О том, как жалят проклятия, и о том, сколько яда в сладких речах Люциуса.

Думаю, Гермиона не знала, что я полукровка. Она плакала, пачкая страницы слезами, затем посмотрела на меня и спросила: «Вы тоже?» Грейнджер рассказала мне, как впервые прочла «Историю Хогвартса», о путешествии на поезде и о страхе, что не сможет вписаться в наш мир. Говорила о потолке в Большом Зале и о первой прогулке по Косому переулку. Смеялась, вспоминая, как впервые увидела наши мантии и все выглядели неопрятными. Как ей казалось, что все вокруг поет и танцует, преисполненное магией, и что волшебники всемогущи.

Милостивый Мерлин, она понимает, Минерва. Она понимает, почему я общался с Люциусом. Почему бросил Лили ради исследований. Гермиона видит волшебство, Минерва. Она видит. Грейнджер говорит, что Поттер, как и все магглорожденные и выросшие среди магглов, ощущает магию так же, как и мы. Они замечают волшебство повсюду, как и я. Они все способны узреть магию, а она, в свою очередь, взывает к ним, но даваться в руки не хочет ни кому.

Я прочитал то, что написал Драко. Там только о родословных, обязанностях и деньгах. О том, что он должен был носить и читать только то, что было правильно. О том, как всегда тайно желал ту или иную маггловскую вещь. Ни слова о волшебстве. Ни слова о тех запретах, которые ему внушали с детства, и об отсутствии возможности пойти против правил.

Драко такой же, как и все чистокровные. Он жаждет всего «немагического», очарованный различиями двух миров. Ирония в том, что я всегда думал: по вине грязнокровок наш мир рушится. Но это не так. Чистокровные маги, больше не видя волшебства, сами смешивают его с грязью.

Минерва, волшебный мир мертв.

Я начинаю забывать. Прошло так много времени с тех пор, как я выходила наружу, что наврятли сейчас вспомню, какого испытывать дуновенье ветра на коже. Я чувствую жар солнца, но даже не смею открывать окна, потому что может произойти нечто страшное. Такое, что даже у Ремуса и Северуса темнеют глаза, и я знаю достаточно, чтобы ни о чем не спрашивать. Какой бы темноты они ни боялись, я буду всячески избегать ее, ибо счастье в неведении.

Я не могу вспомнить, какая трава на самом деле. Мне нравился запах свежескошенной травы, то, как она прилипает к ступням, оказываясь потом повсюду. Не могу вспомнить дождь, его вкус и свежий запах. Последнее время я мало что помню.

Я знаю. Знаю теоретически, что я чувствовала и видела. Картинки все еще живы в памяти, но такое ощущение, что я просто нахожусь в чужом сознании. Они скучны, безжизненны, а их краски поблекли.

Последний раз я видела небо над плечом Флинта, в то время как он пытал меня. Миллиарды звезд мерцали, будто свечки, той ночью. Помню, хотела дотянуться до них между проклятиями. Помню, что они стали красными, когда от напряжения кровеносные сосуды лопнули в моих глазах. Северус до сих пор удивляется, что я могу видеть и говорить.

Последний раз я чувствовала траву, лежа в ногах Флинта, сжимая ее в кулаках и вырывая с корнем. Помню, как скребла землю руками и как сломала ноготь на указательном пальце о камень. Было больно. Но именно это меня и поразило — как я могла ощущать такую ничтожную боль по сравнению с той, что мне пришлось испытать?

Последний раз я чувствовала дождь на своей коже, когда помогала донести вас до штаба Ордена. Ваше тело обмякло и казалось безжизненным. Я не видела ваших глаз с тех пор, как закрыла их, уложив вас на эту кровать. Это было восемь лет назад, профессор.

Все закончится завтра. Завтра я увижу траву и звезды на небе, почувствую ветер на своей коже. Завтра мы собираемся сражаться лицом к лицу с Пожирателями. Завтра закончится все.

Не могу сказать, что напугана. Я в оцепенении. Слишком долго мы ждали этого момента. Мишель и Джуд я отправила в безопасное место в Эссексе с помощью портключа. Но это не достаточно далеко, потому что если мы проиграем, они будут в опасности. Но это лучше, чем оставаться здесь. Мишель не хотела оставлять Драко. И пока он отвлекал, я ее обездвижила. Последний раз я видела девочек, когда Джуд крепко стиснула руку сестры и свою палочку, а Волшебник был зажат между их телами, исчезая в вихре пространства. Я пыталась заставить Драко пойти с ними — наврятли его отсутствие как-то изменит ситуацию. Возможно, Мишель осталась бы и боролась, и не была бы самой юной в наших рядах, но мне хотелось спасти ей жизнь. Драко этого тоже хотел, но должен был сражаться. Это теперь и его война. Его война, потому что, если мы одержим победу сегодня, то выиграем окончательно, и Драко потеряет то единственное, что у него осталось от старого мира.

Я приняла тот факт, что теоретически Драко станет моим сыном. Бумаги все подписаны, и теперь осталось их и документы на удочерение отправить в Министерство, когда оно откроется. Северус даже удалил из организма Драко все зелья и заблокировал действие заклятий еще месяц назад. Хоть Мишель мне ничего и не говорила, но кажется, моя пятнадцатилетняя дочь беременна. Миссис Браус назвала бы ее «невестой войны».

Думаю, Драко успокаивает тот факт, что теперь он не последний из рода Малфоев, даже если что-то пойдет не так. Это еще одна причина, по которой я не позволила Мишель сражаться. Знаю, что мой отец хотел мальчика, чтобы тот продолжил семейную линию, но родилась я. Поэтому не могу обвинять Драко в том, что у него были подобные мысли и он так хотел наследника. Моя дочь пробудет еще, как минимум, двое суток без сознания от моего заклинания. К тому времени все закончится. Ничего не могу с собой поделать, но мечтаю о внучке, которую вырастят в мире и порядке.

Мир волшебников не продержится долго. Слишком многие умирают от голода. Слишком многие уже умерли. Думаете, вам понадобятся стены, чтобы выдержать осаду? Волан-де-Морт очень хитер. Держит весь мир взаперти и без стен.

Темный Лорд выбрал время для битвы, а мы — место. Это были цивилизованные переговоры, и ни один из парламентеров не был атакован. Это напомнило мне светсткую дуэль, вот только это было сражение двух армий и поводом послужило нечто большее, чем задетая гордость.

Многие думали, что мы должны закончить войну у подножия Хогвартса. Я в свою очередь возражала против этой глупости на собрании Ордена Феникса. Не хочу, чтобы моя дочь или внучка пошла в школу, где земля пропитана свежей кровью.

Минерва, там были все. Все проверенные члены Ордена Феникса разного возраста. После смерти Дамблдора у нас не было подобных собраний. Нам пришлось расширять пространство штаба всеми мыслимыми заклинаниям, чтобы все вошли. Живя в этом доме, можете назвать имена всех членов Ордена? Я не смогла. Некоторые еще так молоды, Минерва! Не возражаете, если я буду называть вас по имени? Последнее время я всех зову по имени.

Возможно, это я стала старше.

Мне было шестнадцать, когда начала сражаться на передовых. Двадцать, когда меня назначили на исследовательские работы в этом доме. Мне уже даже не тридцать, много больше. Когда я резко встаю, начинает болеть спина, и нужно несколько минут, чтобы вправить ее. Колени болят, и, клянусь, кости хрустят громче, чем старая лестница. Когда идет дождь, у меня даже волосы болят. Никогда не думала, что волосы могут болеть!

Я хочу быть на поле битвы, но не продержусь и минуты — двигаюсь уже недостаточно быстро. Северус пришел ко мне вчера вечером просить, чтобы я осталась здесь с вами. Я отказала. Могу поспорить, он хотел возразить. Я ответила, что не буду лезть в самый эпицентр событий, но просто обязана быть на поле. Если потребуется, могу лечить людей. Завтра займу свое место среди горстки целителей, которые у нас еще остались, и тех, у кого есть талант к медицине, как у меня.

Северус вообще не хочет, чтобы я там была. Хочет спрятать меня где-нибудь в целости и сохранности. Я его понимаю — сделала бы то же самое с ним. Но ни у одного из нас нет выбора, потому что это наша война. Война грязнокровок. Война полукровок. Конец мира волшебников.

Мы с Северусом долго разговаривали. Я рассказала ему об Индии, а он — о вашем мире. Это и мой мир тоже, вот только меня сюда никто не приглашал. Северус говорит, ирония заключается в том, что только грязнокровки ценят то, что мы все потеряли. Только мы до сих пор мечтаем о мечте. Я должна была ударить его за то, что назвал меня грязнокровкой, но вместо этого я его поцеловала.

Возможно, это все из-за нервов, но мы ночевали в одной постели. Шокированы? Думаю, уже ничто не может вас шокировать, ведь вы выслушивали нас все эти годы. Думаю, лишь заметили, что все к этому и шло.

Он не смеялся над моими шрамами.

Рон смеялся, когда заметил их в прошлом году, вломившись в мою комнату. Я переодевала окровавленную мантию после того, как оказала помощь раненым. Мне не хватило магии, чтобы закрыть дверь с помощью заклинания — настолько я была истощена. Не думала, что кто-то войдет ко мне без стука. А он ввалился в комнату и засмеялся. Показывая пальцем, спросил, почему я не вылечила рубцы. Идиот. Невозможно избавиться от шрамов от проклятий. Дружа с Мальчиком-Который-Выжил, можно было об этом догадаться. Я сказала ему это, и Рону стало не по себе. Больше он не смотрел мне в глаза. У него есть свои собственные шрамы, должны быть — слишком долго сражался на передовых. Почему тогда он смеется над моими?

Кажется, Северус не возражал. Конечно, у него есть свои собственные проблемы и шрамы, которые он скрывает. Темная Метка на его руке до сих пор не потускнела и также зловеще выглядит. Несколько лет назад Гарри выяснил, как помешать Волан-де-Морту добраться до Северуса через метку. Он прошептал что-то на Парсултанге, но сам рисунок свести не смог. До сих пор это причиняет ему боль, и, боюсь, не только физическую. Даже лежа в моей постели, Северус пытался спрятать Метку от меня.

Не знаю, что с нами будет, если мы выживем. Мне некуда идти. У меня неоконченное образование, нет никаких реальных навыков — не думаю, что военные исследования и антикризисное управление будут пользоваться спросом. Минерва, обещаю одно: я удостоверюсь, что Орден о вас позаботится. Прослежу лично. Вы заслуживаете гораздо большего.

Проснувшись сегодня утром, я заметила, как Северус наблюдал за мной. Он улыбался. Мне нравится его улыбка. Вы видели ее когда-нибудь? Он редко делает это искренне. В его глазах плясали искорки, и на лице появились тоненькие морщинки. Мы лежали в постели, наслаждаясь друг другом, до тех пор, пока не пришло время отправлять Джуд и Мишель в Эссекс.

Если бы я могла, была бы рада узнать больше о его улыбке. Если мы выживем сегодня. Мне могло бы понравиться помнить ее. Возможно, мы могли бы сделать это вместе. Возможно. Возможно, он поможет мне хранить эту память.

Все кончено. Темный Лорд мертв.

Ты знаешь, я оказался прав. Каким-то образом Поттер собрал энергию членов Ордена и использовал ее против Волан-де-Морта. Гарри послал в него Приор Инкантатум, а затем… в общем, как говорится, пепел от его останков до сих пор витает над землей.

Что же касается его бессмертной, раздробленной на части души, то мы и об этом позаботились. Всегда знал, что девчонка Уизли не так проста, как кажется на первый взгляд. Она — некромант, Минерва. Наверняка ты догадывалась об этом. Люпин тоже не был удивлен. Девочка открыла Врата Ада и отправила душу Темного Лорда так далеко, что, вероятно, она достигла самого пекла. По крайней мере, это было похоже на ад. Остальные могли видеть только серый, струящийся туман, но звук… нельзя спутать ни с чем. Джиневру до сих пор трясет от увиденного, ведь ей, как некроманту, доступно узреть то, на что мы не способны. И мне не хотелось бы знать что.

Официальная версия такова: Темный Лорд открыл Врата для воскрешения своих сторонников, которые помогли бы ему вернуться к жизни. Только Поттер, Люпин, семья Уизли и Гермиона знают, что произошло на самом деле. Нельзя раскрывать правду, иначе все потребуют наказать Джинерву за ее «преступления». Лично я планирую купить ей выпить, как только откроется первый бар.

Орден Феникса предложил Поттеру занять место Министра Магии. Слава Мерлину, он отказался. Желает скрыться на какое-то время. Лишь спросил меня, может ли он преподавать в Хогвартсе, как только школа будет открыта. Поттер хочет вести Трансфигурацию, если ты не очнешься к тому времени. Говорит, что не может работать в Министерстве. Для всеобщей пользы будет держаться подальше от власти. Возможно, что Гермиона увидела бы в нем прежнего Гарри Поттера.

Гермиона. Минерва, она станет моей погибелью. Девчонка оставалась с колдомедиками приблизительно минуты полторы, прежде чем побежать вслед за Поттером и Уизли. Она была в самом центре битвы все время. И, в конце концов, именно она, Рональд, Джинерва и я передавали всю нашу энергию Поттеру, сражаясь спиной к спине. Гермиона — самая сильная ведьма, ныне живущая на Свете. Даже не смотря на ее… пошатанное здоровье, она была великолепна. Выстояла до конца. Я успел подхватить ее, когда она упала. Я... Я не знаю, что с ней будет, Минерва. Было так много крови. Я... Ее будто всю изрезали острыми лезвиями. Кровь шла из глаз, ушей, носа... У меня больше не осталось никаких зелий, чтобы помочь ей.

Утром мы перевезем тебя в Хогвартс. Никто не знает, признает ли замок тебя, как Директора, а если нет, то кого. Насколько я знаю, ты, Люпин, Хагрид, Филч и я — единственные, кто выжил. Сомневаюсь, что Филч или Хагрид смогут возглавить школу. Думаю, Люпин станет хорошим Директором, если на то пошло. Мы не знаем, поэтому перевезем тебя в замок, на случай, если Хогвартс не откроется кому-либо из нас. Помню, с какой горечью ты наблюдала, как запечатывают школу. Это было давно… Я тогда пообещал тебе, что когда-нибудь мы вернемся.

Святой Мунго в руинах, и на какое-то время Хогвартс станет госпиталем. Это единственное уцелевшее здание в магической Британии, к тому же оно достаточно просторно. Маги постепенно начинают вставать на ноги, хотя многие из них ранены и больны. После того как Пожиратели Смерти уничтожили все, что было в магической Британии, сотням ведьм и волшебников, страдающим от ужасных проклятий, некуда обратиться за помощью. Может потребоваться десятилетие, чтобы полностью ощутить последствия войны. Минерва, ты знаешь, как мало детей осталось в живых? Когда Хогвартс откроется, думаю, большинством студентов станут магглорожденные. Детей, рожденных магами, осталось слишком мало, поскольку волшебники были слишком больны или вовсе мертвы, чтобы заводить детей.

Не знаю, переживет ли Драко эту ночь. Я не видел, кто поразил его проклятьем, но его будто выпотрошили. Если бы не помощь Гермионы, которая нашла его первой, он был бы уже мертв. Я заставил Люпина перенести к нам Мишель и Джуд. Младшая сейчас сидит с Гермионой, а старшая не отходила от Драко с тех пор, как появилась. Мне потребовалось несколько минут, чтобы полностью переодеть Гермиону — она все еще была без сознания, когда Люпин вернул девочек из Эссекса.

Не знаю, что делать, Минерва. Все кончено, но я не счастлив. Ты до сих пор не проснулась, Драко, мой крестник, умирает. Не знаю, очнется ли Гермиона, а если нет... Ты нужна мне, Минерва. Пожалуйста, открой глаза. Ты нужна нам всем.

Я уже взрослый человек и не должен просить о помощи свою мать, но именно это я и делаю. Моя настоящая мама никогда не обнимала меня, когда я плакал, и не была рядом, когда была нужна. Но ты делала это. Умоляю, очнись. Я никогда не забуду ту ночь, когда Дамблдор позволил Блэку избежать наказания после его «шутки». Ты же накричала на Альбуса, а потом пришла в Больничное Крыло и села рядом со мной, слизеринцем. Ты была рядом и обнимала меня. Я же рвал и метал, орал, будто раненное животное, пытаясь оттолкнуть тебя. Но ты осталась. Держала в объятиях до тех пор, пока я не успокоился и не заплакал. Минерва, с тех пор ты стала заботиться обо мне. И не имело значения, что я был слизеринцем. Ты не отвернулась от меня даже тогда, когда я принял Метку. Была рядом не смотря ни на что. Минерва, мне необходима твоя забота прямо сейчас! Я так долго в этом не нуждался.

С тех пор я плакал только трижды. Когда умерла Лили. Когда мы нашли тебя в таком состоянии. И сегодня. Сегодня я не мог сдержать слез.

Минерва, она мне нужна. Я видел ее лицо каждый день последние десять лет. Она нужна мне. Мне нужно помочь восстанавливать все то, что было разрушено в годы войны, но я не могу. Не желаю делать этого, если Гермионе не суждено увидеть новый мир. Хочу наблюдать за тем, как ее глаза засветятся, когда мы заговорим о восстановлении потолка в Большом Зале. Хочу, чтобы она удостоверилась, что будущие поколения узрят магию так, как видели ее мы. Чтобы она очнулась и помогла вылечить Драко. Чтобы была рядом с Мишель и видела, как Джуд начнет учиться в Хогвартсе, когда мы откроем его в будущем году. Минерва, я так хочу, чтобы Гермиона смогла увидеть все это!

Я не знаю, что делать. Я люблю ее. Знаю, что она испытывает лишь симпатию ко мне, но готов принять все, что угодно, лишь бы Гермиона была рядом. Я люблю ее. Не знаю, почему, как и зачем, но я… Не выдержу, если вы обе будете без сознания. Не смогу. У меня нет больше сил.

Пожалуйста, проснись. Никогда в жизни не просил никого стать частью моей жизни, но сейчас я умоляю. Пожалуйста, Минерва, проснись. Я не знаю, что сделать! Твоя рука так холодна, и что бы я ни делал, ты увядаешь. Я теряю Гермиону и Драко, но не могу... не смогу вновь остаться в одиночестве. Даже Альбуса теперь нет, а я... Пожалуйста, очнись!

Мерлин, бог, кто бы то ни был... Я даже готов обратиться к сатане, если он меня выслушает. Пожалуйста, кто-нибудь, помогите ей проснуться.

Боже, умоляю, помогите им обеим!

Ежедневный Пророк

Пришло время вернуться домой

Сегодня, в день пятой годовщины Битвы при Врекине, которая ознаменовала падение Того-Кого-Нельзя-Называть и его последователей, у нас появились печальные известия.

Минерва МакГонагалл, прежняя директриса Школы Магии и Волшебства Хогвартс, преемница Альбуса Дамблдора и лидер Ордена Феникса, скончалась. У профессора МакГонагалл никогда не было детей, но для членов Ордена она была все равно, что мать. За десять лет до окончания войны ее поразило проклятие, и последние годы она была прикована к постели, не способная даже произнести слово. За ней ухаживали Северус Снейп, Гермиона Грейнджер и Драко Малфой, которые вынуждены были оставаться в стенах штаба.

Двое из них были рядом с профессором, когда она умерла.

Сразу после Битвы при Врекине Минерву МакГонагалл поселили в ее старых комнатах, принадлежавших ей еще со времен, когда она была деканом Гриффиндора и директрисой Хогвартса. Она оставалась на попечении двух своих студентов, являющихся теперь ее коллегами.

Любой, кто имеет отношение к возрождению Хогвартса, может рассказать эту печальную историю. После финальной Битвы при Врекине, осталось лишь несколько членов преподавательского состава. Ордену Феникса нужна была школа, чтобы позаботиться о сотнях обескровленных, голодных магов, нужно было место, где все мы смогли бы излечить наши раны и обрести хоть какое-то подобие мира. Поэтому члены Ордена пришли к закрытому замку несмотря на усталость и проливной дождь, в надежде, что Хогвартс откликнется их лидеру — Минерве МакГонагалл, так до сих пор и не пришедшей в сознание, и откроет свои двери. Но этого не произошло. Ворота замка были заперты, а дождь так и продолжал лить.

В тот момент, стоя перед запечатанными железными воротами Хогвартса в полной тишине, все мы могли наблюдать за тем, что теперь будет преследовать нас до конца жизни. Это было страшнее, чем звуки, издаваемые душой Того-Кого-Нельзя-Называть прямо из Ада. Ужасней, чем Битва, которую нам только что пришлось пережить. Мы видели, как Северус Снейп плакал. Сквозь дождь и наше собственное отчаяние, видели его слезы. Наблюдали, как он терял надежду.

Я была там. Видела это душераздирающее зрелище. Я знала Профессора Снейпа раньше: была его ученицей еще до войны, испытала на собственном опыте его сарказм и ярость. Я даже дралась рядом с ним, бок о бок, в последнем сражении. Никогда не думала, что увижу его слезы. Но когда замок не откликнулся Минерве МакГонагалл, профессор Снейп и остальные члены Ордена больше не могли отрицать то, о чем давно догадывались — директриса МакГонагалл давно уже мертва, осталась лишь ее оболочка.

Ремус Люпин был первым, кто коснулся ворот, чтобы проверить, не перешла ли должность директора к нему. Но они не открылись. Затем попробовали остальные преподаватели, один за другим — печальная и потрепанная войной процессия. Полугигант Хагрид, считавший Альбуса Дамблдора отцом, так же не сумел открыть ворот. Наконец, врат коснулся дрожащей рукой человек, который помог запереть Хогвартс много лет назад, и они ему подчинились, отворяясь с глухим скрежетом. И тогда Северус Снейп, нынешний директор школы, вошел в здание первым, бережно неся на руках своего друга и наставника. Этим он вернул надежду членам Ордена Феникса и всему миру.

Северус Снейп никогда не позволял называть себя директором Хогвартса. Он оставил это звание за профессором МакГонагалл даже после того, как замок отверг ее. Последние пять лет Хогвартс был без его Главы. Никто не сидел в центре преподавательского стола. Кабинет с винтовой лестницей пустовал. Северус Снейп руководил школой, работая в подземельях и не теряя надежду на то, что когда-нибудь директриса очнется.

Он теперь знает, что такое надежда и чудо, о которых, возможно, и не подозревал в тот дождливый день. Все полагали, что Драко Малфой смертельно ранен во время последней битвы, и в то время как Снейп стоял у входа в Хогвартс, пытаясь открыть врата, его крестник медленно умирал в стенах штаба Ордена. Но он выжил. Тело Малфоя покрыто шрамами, и он часто тяжело болеет, но все же Драко выжил. Снейп присутствовал на свадьбе Малфоя с юной Мишель Грейнджер, которую обучал магии в штабе Ордена Феникса. Снейп держал на руках новорожденную Кэтрин Малфой, названную в честь ее бабушки-магглы, погибшей много лет назад. В конце июля зельевар так же присутствовал при рождении у своего крестника сына, названного в его честь. Пять лет назад, стоя у стен Хогвартса, он даже и не надеялся на подобное. Сегодня же это стало реальностью.

Профессор Снейп знает многое о надежде, и у него на это есть причины. Его крестник был не единственным близким человеком, который пострадал в Битве. В те знаменательные минуты рядом с Гарри Поттером и Северусом Снейпом была и Гермиона Грейнджер. Многие годы она сражалась вместе с Орденом Феникса, а затем пряталась, занимаясь исследованиями для того, чтобы одержать верх в войне. Годами Грейнджер страдала от нанесенного Пожирателем Смерти проклятия, поразившего ее нервную систему. Снейп пытался отговорить Гермиону, но участие в последней Битве — ее собственный выбор. Оба знали, что случится, если она будет драться — перенесенное проклятье не позволит ей пережить сражение без последствий.

Северус Снейп подхватил ее, когда она упала, извиваясь и крича от боли, вызванной наложенным много лет назад Круцио. Проклятье повредило ее магию, и Гермиона прекрасно знала, что так и произойдет, если она будет участвовать в Битве. Знала, что, возможно, погибнет. Чем больше она использовала волшебства, тем сильнее становилась боль от пережитого Круцио. Гермиона Грейнджер использовала магию. Она отдала ее всю, до капли, и потеряла сознание. Держалась до самого конца, но не выдержала.

Я видела, как Снейп уносил ее с поля боя. Он словно обезумел, поскольку кровь лилась из ее ушей и глаз, а тело билось в судорогах. Только спустя час конвульсии прекратились, а еще через час ее тело перестало дрожать.

Никто не верил, что она выживет и при этом не сойдет с ума.

Но, как и крестник Северуса, она выжила. Как и Драко Малфой, заплатила за это собственную цену. Но надежды Северуса Снейпа оказались не напрасны — Гермиона Грейнджер сохранила рассудок.

Сейчас Северус Снейп и Гермиона Грейнджер женаты. И сегодня профессор ради жены покидает подземелья, собираясь занять комнаты, в которых последние пять лет жила директриса Хогвартса Минерва МакГонагалл. В помещении гораздо теплее, и это облегчает положение Гермионы, чье здоровье до сих пор расшатано последствиями проклятья. Если бы не Гермиона, вряд ли Снейп покинул свои подземелья, но ради нее он готов на все. Он все еще надеется на ее выздоровление.

У них нет детей. Молодая жена бесплодна из-за пыток, перенесенных годами ранее. Но у них есть два магглорожденных ребенка, Джуд и Мишель, которых Гермиона удочерила в самый разгар войны, проигнорировав протесты членов Ордена. Кто-то слышал, как Джуд называла Северуса отцом, и в то время как Мишель вышла замуж раньше, чем приемная мать, младшая сестра взяла фамилию Снейп. Однако каждый задается вопросом, если в нашем мире погибло так много магов, прерывая родословные, мечтает ли директор о собственном сыне?

Если ваши дети учатся в Хогвартсе, они могут рассказать больше, чем я, о том, кем стала Гермиона Грейнджер. Она теперь преподает Историю, заменяя профессора-призрака Биннса, занимавшего этот пост с незапамятных времен. Говорят, что она сама сейчас напоминает привидение. При хорошем самочувствии она самостоятельно заходит в класс, даже шутит и подтрунивает над студентами. Если же ей нездоровится, ее приходится заносить в помещение, неподвижные руки она прижимает к груди, поскольку не может расслабить мышцы — все еще чувствуются последствия Круцио. А студенты едва могут различить ее слабый шепот. Но независимо от своего состояния, она ведет занятия. И на ее примере ученики должны уяснить — нельзя повторять ошибки прошлого. Гермиона называет себя живым уроком, который обязаны запомнить все. Говорит, что это была ее война, война Мишель, война Джуд и всех магглорожденных, когда-либо живших на Земле. Нельзя допустить, чтобы все они забыли об этом. Нельзя допустить, чтобы перестали видеть магию этого мира, в котором теперь нашли свое место.

Снейп выяснил, как помочь жене. Особые зелья блокируют душевные муки, если только они не вызваны телесной болью, а так же помогают снять судороги. Заклинания помогают Гермионе перемещаться по замку, пока зелья еще не подействовали. Ее постоянно окружают согревающие чары, если другие средства не нужны. И Снейп надеется. Надеется, что однажды найдет выход.

Сегодня у директора Северуса Снейпа не осталось надежды на спасение друга. Минерва Макгонагалл умерла прежде, чем война достигла своего пика. Сегодня надежда на то, что она очнется, окончательно разбилась вдребезги.

Профессор Снейп, как одной из ваших студенток, позвольте мне сказать несколько слов. Вы преподавали мне зельеварение и защиту от темных искусств. Научили меня сражаться и мыслить, а в разгар войны — выживать. Сейчас, сэр, вы научили меня надеяться.

Прошло пять лет с окончания войны. Пять лет с тех пор, как подарили надежду и указали жизненный путь. Пять лет восстановления, реконструкций и воспоминаний. Столько работы уже осталось позади, но еще больше нас ждет впереди. Мир волшебников никогда не станет прежним. Больше нет магазинов, чьи хозяева владели ими с начала нашей эры. Нет больше Хогвартс-экспресса и выездных игр по Квиддичу в Хогсмиде. Большинство из нас теперь живет в маггловских городах, и единственные мантии, которые у нас есть — это халаты для ванны. Поскольку мы продолжаем восстанавливать наш мир, мы можем только молиться о том, что сумеем сохранить надежду, как это сделал директор Хогвартса. Надеюсь, что мы поступаем правильно.

И в завершении своей статьи, хочу обратиться к директору Хогвартса Северусу Снейпу. Пожалуйста, сэр, продолжайте надеяться. Прошу, продолжайте надеяться ради вашей жены, ради крестника, ради членов Ордена Феникса, которые учатся жить с полученными ранами. Пожалуйста, продолжайте верить, что люди, чьи судьбы нам неизвестны, все еще живы и прячутся, или хотя бы в то, что мы сможем их достойно похоронить. Надейтесь, что новый мир, построенный нами, не разрушится подобно старому. И что после всех этих перемен мы не забудем, кто мы на самом деле. Директор, мы отдаем вам нашу надежду. Мы доверяем вам своих детей и свое будущее. Пожалуйста, сэр, продолжайте надеяться ради потомков, ради всех нас.

Орла Уирке, репортер «Ежедневного Пророка».