Поединок

"Прошлое связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекавших одно из другого" (А.П. Чехов "Студент")

— Ты сильный, но слабым станешь.

Кто-то карты сдал — ты играешь.

— В нитях прошлого словно в клетке.

В нитях страха — марионетка.

Выбор сделан, опять не твой.

— Помощь ждать — напрасное дело:

Жизнь тобою играет умело.

Ты ведешь самый трудный бой -

Поединок с самим собой.

Джеймс Поттер.

В последние дни жизнь явно налаживалась, и уже ничто не могло стереть счастливое выражение с загорелого лица Джеймса Поттера-младшего. Глаза все время насмешливо щурились, губы растягивались в широкой улыбке, руки то и дело стремились кого-то если не обнять, то хотя бы потрепать по плечу.

Именно в таком настроении и с таким выражением лица Джеймс, любимец всей большой семьи, вошел в гостиную своего дома — причем зашел с улицы, что даже с ним случалось нечасто, поскольку все Поттеры, Уизли и остальные родственники обычно пользовались каминами.

Он бросил спортивную сумку с формой у двери, не нагибаясь, скинул кроссовки и уже на ходу стянул футболку, отбрасывая ее в сторону. На улице было душно, август решил побить все рекорды по температурам или же дать понять Джеймсу, что тренировка не самое худшее, что есть на этом свете.

Молодой человек прошел в светлую кухню, заглянул в холодильник и взял пачку с соком, опустошая ее почти наполовину. Стало хорошо, почти прекрасно. За окном медленно начало садиться солнце, и Джеймс пожелал ему застрять где-нибудь там, за горизонтом, и дать им подышать свежим воздухом.

Поттер вернулся в гостиную, достал палочку и пустил по комнате легкий ветер. На кресле лежала шаль, которую вечером накидывала на плечи Ксения. Джеймс взял шаль и улегся с ней на диван, вдыхая цветочный аромат духов жены.

Жена... Они были вместе четыре года, и он ни разу не пожалел ни о чем. С той самой минуты, как Скорпиус Малфой представил ему свою троюродную сестру из Греции, что приехала учиться в Хогвартс, Джеймс всегда хотел быть рядом с ней.

Только она могла легко его успокоить, поселить в его душе мир, образумить, как это не раз бывало в школе. И дело даже не в том, что Ксения Верди (нет, все-таки Поттер, так ему нравилось больше) оказалась удивительной целительницей, способной видеть в человеке что-то неосязаемое — душу. Он просто ее любил, без всяких причин.

Хотя вот их-то, причин, у него всегда было немало: она спасла отца, когда тот почти погрузился в пучину горя и вины после смерти мамы; она помогала искать сестру, когда та была похищена; она спасала его самого — тысячи раз. Она была самой необыкновенной из всех, кого он когда-либо знал...

В желудке заурчало. Но с тех пор, как они жили вместе, он никогда не ел, если Ксении не было дома. Не потому, что почти не умел готовить (он ведь мог пойти куда-нибудь, хоть к отцу или Розе, они бы его покормили), а потому что без нее есть не хотел. Лучше уж подождать чуть-чуть, а потом вместе что-нибудь сделать на ужин. Этой традиции был уже почти год, и Джеймс никогда ее не нарушал. С того вечера, как она стала его женой.

Джеймс улыбнулся, блаженно вытягиваясь на диване и закрывая глаза. Ну, вспоминать о дне их свадьбы без ухмылки он не мог. Кто еще расскажет о том, что после бракосочетания молодая жена получила сову, что ее пациенту стало хуже, и она с мольбой смотрела на мужа, не решаясь уйти, хотя всей своей сутью стремилась туда, к больному. И Джеймс, конечно, кивнул в ответ на ее взгляд, потому что знал, на ком он женился. Причем он не просто ее отпустил — он пошел с ней и весь вечер просидел с журналом, пока она, в свадебном платье с накинутым поверх халатом, беседовала со своим пациентом в закрытой палате больницы Святого Мунго.

Потом их поздравляли коллеги Ксении, и домой они пришли уже далеко за полночь. Она пыталась извиниться, но он не хотел этих извинений: более счастливого дня в его жизни не было и никогда не будет.

Хотя сегодняшний день тоже не был рядовым, поэтому улыбка не сходила с лица Джеймса с тех пор, как ему передали письменное предложение перейти играть в команду «Крылья Лондона», одну из сильнейших в английской Лиге по квиддичу. Радости и гордости его не было предела, хотя и в нынешней команде ему нравилось, он уже прижился, играл в основном составе, но ведь даже запасной ловец в «Крыльях» — это шанс попасть в сборную страны. Думал ли он, что ему когда-то представится такой шанс? Тем более уже через два сезона игры в Лиге!

Он лежал и думал о том, как расскажет об этом Ксении. Он знал, что она очень обрадуется, впрочем, как всегда. А завтра об этом узнает отец и будет горд, потому что Гарри Поттер очень переживал за карьеру сына, ходил на все игры и разбирал с Джеймсом разные моменты матчей.

Альбус Северус, это худое существо, мало что понимающее в квиддиче, но тоже не пропускавшее ни одной игры Джеймса (правда, на половине он спал, просыпаясь только под финальные овации), будет скакать от радости, хотя младший братец разбирался в квиддиче, как Джеймс — в балете. Гермиона будет улыбаться.

А еще завтра надо рассказать Малфою и Лили. Реакцию сестры было легко представить — она, после Ксении, была самым близким Джеймсу человеком. А Скорпиус, лучший друг уже почти десять нескучных лет, наверняка лишь хмыкнет, бурные эмоции были не в его стиле, даже четыре года близкого общения с Лили ему не помогли. Зато вдвоем с Малфоем они смогут, как обычно, обмыть эту новость…

Ну да, Роза, его любимая кузина, не раз уже их предупреждала, что так и спиться недолго, но школьная практика показывала, что им это не грозит. Главное — знать меру, а уж Скорпиус Малфой ее знал хорошо. Его аристократическое воспитание пока не давало сбоев, и Джеймс привык во многом полагаться на друга. Пусть он и был презренным слизеринцем, но все-таки... еще не потерянным для общества. Благо, что Джеймс за него взялся еще на втором курсе, а то неизвестно, каким бы он был, этот Малфой-младший. Зато сейчас он ничего даже такой, почти не зелененький, причем накрепко привязанный к Лили Поттер, что Скорпиусу явно пойдет только на пользу. Уже пошло.... Хорошо чувствовать себя спасителем слизеринских душ. Не каждый может таким похвастать...

Солнце завернуло за угол, перестав бить по глазам из окна, и Джеймс медленно начал погружаться в дрему, наслаждаясь легким движением воздуха. Если не дают поесть, поспи — важное правило выживания в Хогвартсе. Нужно не забыть рассказать о нем Альбусу, который уже сидит на сундуке и готовится мучить преподавателей. Джеймс мысленно пожелал здоровья и терпения МакГонагалл, директрисе школы, и Фаусту, ее заместителю и декану Гриффиндора. У них было целых три года отпуска от мальчика по фамилии Поттер. Пусть надеются, что Альбус, это маленькое бедствие с большими амбициями, не найдет себе слизеринского дружка... С этой веселой мыслью Джеймс позволил себе заснуть.

— Джим…

Он лениво открыл глаза, услышав родной голос. Ксения сидела на краю дивана и с улыбкой смотрела на него. Глаза ее отражали пламя свечи, что стояла на столике. В комнате царил полумрак. Получается, он так долго спал…

— Привет,— улыбнулся он в ответ, привлекая ее к себе и целуя в губы. Он вынул из ее волос заколку, и золотая волна накрыла их.— Ты где так долго была?

— На работе,— она села прямо, откидывая волосы назад. Девушка пристально и с присущей ей нежностью смотрела на него, на ее губах играла легкая улыбка. Но что-то сегодня было по-другому, только вот что? Это она — целительница душ — могла легко обратить свои чувства и интуицию во что-то осязаемо-словесное, а он лишь ощущал в ней что-то.

Она протянула прохладную руку и погладила его по щеке. Он поймал ее холодные пальцы и прижал к губам, глядя на это золотоволосое виденье, которое Мерлин за какие-то заслуги (какие только?) послал ему в жены.

— Я беременна,— глухо произнесла Ксения, глядя в его еще сонные глаза.

Джеймс секунду пытался воспринять информацию, потом резко сел.

— Беременна?

— Да,— она кивнула, не отстраняясь от его близкого теперь лица.

— То есть у нас будет ребенок?

— Да,— он заметил, что Ксения еле сдерживает улыбку, очевидно, глядя на его немного растерянное лицо. Он знал, что она не задаст глупый вопрос «Ты рад?» — ей это было незачем, потому что все его чувства — растерянность, восторг, испуг и еще непонятно что — она могла ощутить и без ненужных никому из них вопросов.

— Мы станем родителями?— повторил он, чтобы хоть что-то спросить, пока внутри него укладывалась эта впечатляющая новость.

Она кивнула, позволяя себе улыбнуться и обнять его, вплетая пальцы в его растрепанные волосы. Он мог бы сказать ей много слов, он хотел вскочить и прыгать на диване или с испугу забиться в дальний угол дома. Но ее руки, привычно лежащие на его шее, не давали ему удариться в панику или буйный восторг. И он понимал, что все будет хорошо.

Его желудок заурчал, и Ксения рассмеялась, отстраняясь. Джеймс нахмурился, вдруг понимая, что ничего не изменилось, все по-прежнему, просто их маленький мирок скоро станет на одного человека больше. Это пугающе, но разве Джеймс Поттер — трус?

— Не вижу причин отменять ужин,— пробурчал он, подхватывая Ксению и направляясь на кухню.

Лили Поттер.

Она проснулась и не захотела открывать глаза. Уснуть бы снова, чтобы не вспоминать вчерашнего вечера.

Вчера они поссорились. Впервые. И он ушел, хлопнув дверью, даже не надев мантии, а на улице был дождь.

Ей не хотелось открывать глаз, чтобы не видеть пустой постели рядом с собой. За почти год, что они жили вместе, она не могла вспомнить ни одного утра, когда просыпалась бы одна. Он всегда был рядом, ее серебряный дьявол...

Он был с ней четыре года. Нет, больше. Он был рядом с тех пор, как она пошла в Хогвартс. Он был всегда с ее любимым старшим братом, что сначала раздражало, даже бесило.

Джеймс Поттер и Скорпиус Малфой. Она считала, что он отнял у нее Джима... Она презирала его и в то же время с каждым годом все чаще останавливала на нем взгляд. Он был не таким, каким должен был быть слизеринец, да еще Малфой. Он бы таким же, как ее брат, которого она обожала.

Холодный, надменный аристократ. Он никогда ее не замечал, маленькую, худую да еще рыжую девчонку. И заметил бы, если бы не трагедия того сентября? Были бы они сейчас вместе, если бы тогда на его глазах не разрушилась их семья? Мама погибла, папа был в больнице, они все — Поттеры и Уизли — в опасности. И Скорпиус был тут как тут, готовый на все ради Джеймса. Если бы всего этого не случилось, наверное, Малфой бы никогда не обратил на нее внимания.

Но он был рядом — с того сентября и до сих пор. И никогда он не уходил — вот так, хлопнув дверью, ничего не объяснив. Было пусто и ужасно тоскливо, но плакать уже не хотелось. Все слезы она выплакала еще вчера, с силой ударяя кулачками о подушку...

С чего все началось? Ах, да, с очередной его пьянки с Джеймсом. Брат поведал лучшему другу о том, что его приняли в основной состав столичной команды по квиддичу, и они вдвоем отправились обмывать эту новость…

Она ждала его почти всю ночь. Он вышел из камина, весь сырой, без мантии, которую где-то оставил, с бутылкой в руке. От него пахло какими-то духами... Она заставила его выпить вытрезвляющего зелья, злясь и ревнуя, готовая кинуться к Джеймсу — выяснять, где они были.

Скорпиус взбунтовался, услышав ее вопросы. Он вспомнил о своих тупых правилах, в которых Малфои почему-то не оправдываются и не объясняются. Он обвинил ее в том, что она не верит ему. А она хотела верить, ей нужно было лишь услышать несколько слов, которые бы ее успокоили, вернули бы ей душевное равновесие. Но он только холодно улыбнулся и ушел, хлопнув дверью...

Почему для нее это было так важно: услышать, что это лишь недоразумение? Просто она до сих пор не верила в то, что такую, как она, может полюбить такой, как он — совершенный, сильный, необыкновенный дьявол с серебряным взглядом... И хоть он очень часто говорил о своей любви к ней, она всегда боялась, что ее сказка, ее серебряное счастье, лишь короткая иллюзия...

Сквозь веки пробивался солнечный свет августовского утра. Одинокого и горького. Луч словно заставлял ее разомкнуть их, но она отвернулась. И замерла, потому что в нос ударил запах хвои. Откуда?

Она резко открыла глаза и тут же села от удивления — на прикроватном столике, в вазе, стояли еловые ветки, покрытые серебром. Они приятно пахли лесом и чем-то знакомым, теплым, сокровенным. Это была частичка их секретного мира — их серебряного леса, что смог создать в Выручай-комнате Скорпиус. Создать для нее. Это был мир теплого снега и низкого серого неба, что почти натыкалось на верхушки елей. Мир огня и любви, их любви.

Губы сами собой растянулись в улыбке, рука потянулась, чтобы коснуться этой частички сказки, ее сказки, но замерла, потому что на одной из веток, среди иголок и серого пуха, было что-то чужеродное.

Кольцо.

Она не верила своим глазам, осторожно снимая с ветки колечко и глядя на него, ничего не понимая. Они встречались четыре года, два из которых провели в разлуке из-за ее учебы в Хогвартсе и его обучения в магической академии нумерологов и экономистов Германии. Но никогда они не говорили вот об этом... Она даже думать об этом боялась. Потому что... Потому что иногда не верила, что все это реально...

Она услышала шаги в соседней комнате. В их небольшой квартире (Скорпиус всегда мечтал жить в маленьком домике или квартире) не могло быть никого, кроме Джеймса (которому они на всякий случай дали ключи и пароль от защиты) и самого Малфоя.

Но ведь он ушел!

Она откинула одеяло и встала, поправив на себе домашний джемпер, который вчера так и не сняла, ложась спать — так казалось уютнее. Она осторожно открыла дверь и застыла: вся комната была усыпана еловыми ветками и серебряным пухом, запах хвои пропитал все вокруг. А над камином, на простыне цветными красками — зеленым, серым и оранжевым — было написано "Лили Поттер, станешь Лили Малфой?". Она боялась сделать хоть шаг, взгляд ее был прикован к плакату.

Не верилось, что это наяву, но ведь это был ее Скор, который постоянно выкидывал что-то подобное. Когда она училась в Хогвартсе после его выпуска, он вдруг заявлялся в ее школьную спальню, скидывая мантию-невидимку, отряхиваясь от паутины и пыли подземелий. Он ставил на уши Хогсмид, если она вдруг туда не попадала в назначенную минуту. Он прислал ей огромного котенка, когда уехал учиться в Германию. Он сбегал оттуда, чтобы примчаться к ней на свидание и сделать год разлуки не таким мучительным. Эти два года были тяжелыми, но самыми светлыми и веселыми. И год совместной жизни был полон вот таких сюрпризов.

Хотя нет, не таких... Она держала на ладошке колечко и смотрела на плакат, не зная, что делать.

— Просто надень его. Или же выкинь.

Она обернулась. Скорпиус стоял, прислонившись к косяку и сложив на груди руки. Он был аккуратно причесан, в домашней рубашке и брюках. Позади него торчал любопытный Донг, его домашний эльф, обернутый в кухонное полотенце и фартук.

Лили отвела глаза и только тогда увидела, что в центре комнаты, на ветках, лежит коробочка, упакованная в подарочную бумагу.

— Это тебе,— Малфой взмахнул палочкой и отправил коробку в руки девушки. Она нахмурилась, думая о том, что, кажется, ее пытаются подкупить, но это было так непохоже на Скорпиуса...

Она машинально вскрыла коробку и чуть не выронила: внутри лежала красивая бутылочка с туалетной водой, запах которой был ей уже знаком. Именно так вчера пахло от ее любимого. Значит...

— Мы выбирали с Поттером тебе подарок, и этот олух решил пошутить, прыснув на меня...

— Пошутил...— проговорила Лили, поднимая на него глаза.— Почему ты так и не сказал?

— Малфои не оправдываются.

— А сейчас ты что делал?

— А сейчас я трезвый и более адекватно реагирую на вопросы, да и Ксения полночи промывала мне мозги тем, что я должен хоть иногда идти на уступки...— усмехнулся он.

— Значит, все это...— она обвела рукой комнату,— уступка?

— Нет, все это было спланировано давно, но как-то так... наладка вышла...— пожал он плечами.— Плакат мы с Поттером рисовали...

— Не сомневалась,— улыбнулась она, откладывая подарок на столик и поднимая к глазам колечко. Она еще помнила, как в Хогвартсе, когда она только начала встречаться со Скорпиусом, он и Джеймс всю ночь расписывали красками украденный у Филча кусок ткани, на котором появилось первое в жизни Лили признание в любви. Самое необычайное и самое удивительное, хотя в тот момент она еще сомневалась, что это было именно признание, а не очередная шутка Малфоя, на которые он и ее брат были горазды в школе.

— Так что ты с ним будешь делать?

— Я? Ничего,— ответила она. Малфой нахмурился, явно не ожидавший такого ответа. Она подняла на него глаза и улыбнулась:— Насколько я знаю, это ты должен что-то с ним делать... Надеть его мне на палец, например...

Широкая, довольная улыбка поползла по его бледному лицу. Лили подалась вперед, но тут же подпрыгнула и вскрикнула.

— Что?— Малфой подскочил к ней, ловя.— Что?!

— Я наколола ногу,— простонала она, чувствуя, как Скорпиус поднимает ее на руки. Он взглянул на ее босые ступни и хмыкнул:

— Вот этот момент я как-то не просчитал...

— И еще я уронила колечко,— Лили уткнулась лицом в его шею, пряча глаза.

— Нашла проблему,— фыркнул Скорпиус, сажая ее на диван и доставая палочку. Через мгновение он уже держал в руке кольцо.— Значит, будешь Лили Малфой?

Девушка кивнула, глядя, как он надевает колечко ей на палец.

— Тогда чего сидишь?

— В каком смысле?

— В прямом. Идем в Министерство, пусть нас распишут...

— Скор, но... Я, по крайней мере, не одета... А как же родители? Подготовка к свадьбе, белое платье?

— Платье купим по пути, тогда и оденешься, а родителям позже скажем,— усмехнулся Малфой, снова беря ее на руки.

— Но...

— Лили, я не хочу никаких шумных торжеств, газетных статей и всего прочего... Надоело,— проговорил он, направляясь к дверям.

— А как же свидетели?

Он улыбнулся, целуя ее в веснушчатый нос:

— Зайдем за твоим братом и Ксенией...

— Но папа…— девушка просяще посмотрела на жениха, не веря, что на ее свадьбе не будет отца. Когда-то она представляла себе красивый парк, украшенный цветами и лентами, плачущую от радости маму, отца с гордой улыбкой, провожающего ее, в подвенечном платье, к арке, под которой застыл красивый юноша в мантии. Она представляла себе шумное торжество, большой торт, горы подарков, тосты, поцелуи…

— Хорошо, думаю, мы сможем захватить и твоего отца,— Скорпиус ей улыбнулся (эта улыбка стоила Лили многих месяцев — ведь Малфой совершенно не умел нормально улыбаться), глядя прямо в глаза. Наверное, он знал, как важно для нее, чтобы Гарри Поттер в такой момент стоял рядом. Не из-за страха, а из-за того важного места, что отец всегда занимал в жизни девушки, особенно после смерти мамы.— И, как я понимаю, твоего братца и Гермиону…

— Ты самый лучший на свете, ты знаешь об этом?

Он хмыкнул, словно ему об этом каждый день все говорили, и вышел в двери, чтобы трансгрессировать к дому Джеймса и Ксении.

Лили неверяще покачала головой, стараясь скрыть счастливую улыбку. А еще пятнадцать минут назад она проснулась, чувствуя себя самой несчастной девушкой на земле...

Роза Уизли.

Ты темный ангел, замкнутая полночь.

Мне не уйти, не скрыться, не забыть.

И я не знаю, как мне дальше жить,

Если твой мрак вдруг растворится в солнце...

Ты темный ангел, скованный внутри.

И я не буду разрывать оковы:

Собою оплету цепей остовы

И не поймешь, твои то иль мои...

Да, темен ты, но свет во мне пылает,

Мне не нужны атлас и красота.

Мы встретились с тобою неспроста:

Рассвет и полночь — оба ослепляют...

Она часто вспоминала утро, ставшее для них обоих началом чего-то нового и дорогого сердцу. Утро после битвы, когда еще не стало привычным чувство безопасности, когда не успокоилось бешено колотившееся от тревоги сердце. Утро, когда враги Гарри Поттера были в очередной раз повержены, а родные и друзья разошлись, чтобы в тишине оглядеться и понять, что же осталось после битвы, что сталось с ними после нее.

Это утро почему-то всегда хотелось назвать утром Рассвета, потому что она тогда сидела на подоконнике и смотрела на солнце, что вставало из-за холмов, солнце, которое освещало суровое лицо Теодика Манчилли.

Целитель, легилиммент, талантливый волшебник — все это было для нее не ново. Новыми были его взгляд и его руки, обнявшие ее тогда. И его боль, что он хранил годами, пряча от всех: годы, когда он был «безотцовщиной», когда ждал возвращения папы, как обещала его мать, годы после ее «предательства», когда она вышла замуж, так и не дождавшись отца. И годы, когда он жил с ожиданием папы, который явил себя лишь раз — глубоко в Омуте Памяти, в день его одиннадцатилетия.

Боль стала для него привычной, образом жизни и мысли. Но тогда, в тот рассвет, она уходила, потому что он многое узнал об отце: и о случайной встрече родителей, и о пьяном забытье мужчины, и о беспричинном желании женщины помочь, и о Забвении, что навсегда разделило их. Теперь он знал, что он сын Северуса Снейпа, он видел его портрет, он говорил с ним. В Тео все еще была боль, давняя, привычная, с которой он не хотел расставаться, но должен был, потому что она, Роза, была рядом, потому что она впервые его поцеловала...

Потому что он любил ее, как она его.

Нет, он не признавался ей в этом, крича с Астрономической Башни, не писал пылких слов на стенах, не дарил удивительных подарков. Он просто был рядом, часто безмолвно делясь с ней своим внутренним миром, который еще никогда и никому не был доступен. Они могли часами молчать или обсуждать какое-то никому ненужное зелье, но это было самым прекрасным из всего, что они оба в тот момент могли пожелать.

Четыре года, что они были вместе, только укрепили их внутреннюю связь, только показали, насколько они похожи и как интересно им находить различия. Открывать новый мир — не разума, а чувств, дотоле неизведанных, глубоких, искренних, которые не требовали слов.

Уже полтора года они жили вместе: с тех пор, как Тео открыл частную практику, уйдя из Хогвартса. Она любила их маленький домик на краю тихой улицы, заселенной и магами, и магглами… Вообще она была рада, что их вкусы, их жизненные стремления были так похожи…

Ничего большого, ничего броского, ничего шумного…

Это как-то выяснилось само собой, из его редких реплик, из его взглядов…

Но все равно он во многом оставался загадкой, которую ей так нравилось разгадывать. Подбирать ключики, коды, комбинации к его замкнутому на сотню замков миру. И каждый раз, когда у нее получалось хоть немного продвинуться в этом, она радовалась, как ребенок, хотя тут же понимала, что разгаданная загадка лишь открывает десяток новых. Этого всегда не хватало в рационально-понятном мире Розы Уизли.

Девушка тихо вошла в дом, с удовольствием вдыхая его запах: зелий, чистого белья и жареного хлеба. Этот запах напоминал о «Норе» и бабушке Молли.

В большие окна холла, на которых настояла она, лился солнечный свет последних летних дней. Дверь в приемную и кабинет была приоткрыта. Роза положила на столик книги и тетради, бесшумно скинула туфли, повесила на крючок сумку и подошла к двери, откуда пахло им. Да, глупо, но запах зелий, спирта и чернил навсегда впитался в его руки, которые она не раз целовала, вдыхая его аромат.

Роза тихо вошла в кабинет, где тоже было много света, даже несмотря на занавески, которыми он по старой привычке пытался отгородиться от мира. Кушетки, ширмы, стеллаж с книгами и картотекой, и его стол, на котором всегда был порядок.

Роза на цыпочках подкралась к нему, склоненному над записями и напряженно о чем-то думающему, осторожно собрала свои волосы, наклонилась над его спиной и нежно коснулась губами его скулы, обнимая за напряженные плечи. Он не вздрогнул, не отшатнулся: накрыл левой рукой ее ладонь, губы чуть дрогнули, но она знала, что он рад ей. Она уже хорошо его изучила и могла по легкому взмаху его ресниц определить, что он чувствует в этот момент.

— Устала,— он не спрашивал, утверждал, не поднимая головы от своих записей, но перебирая пальцы обнимающей его руки. Он вообще редко спрашивал. И никогда не был склонен к вспышкам чувств, что Розу совсем не огорчало — ведь еще более дорогими сердцу становились его всплески, его объятия, его горящие глаза. И еще дороже это было потому, что никто, кроме нее, не видел его таким…

— Здравствуй,— она прижалась щекой к его щеке, обвивая шею.— Ты голодный?

Он покачал головой. Роза чуть улыбнулась — она успела привыкнуть к их безмолвным разговорам, к коротким его ответам. Чаще всего за него говорили тело, руки, губы, поворот головы.

Она отстранилась, обошла его и присела на край стола, ожидая, когда он допишет. Роза нежно улыбалась, глядя на него, изучая, хотя ей давно казалось, что она знает его насквозь, полностью. Каждое движение, каждый изгиб. Как он знает ее.

— Тео…

Он поднял голову, и она тут же поняла по каким-то невидимым другим приметам, что что-то случилось. Что-то, что взволновало его. Нет, ни напряжения, ни волнения не было на его лице. Просто он, как всегда, был слаб рядом с ней, и она этим пользовалась, потому что он хотел этого.

Взгляд ее упал на конверт, аккуратно положенный рядом со стопкой историй болезни. Под его пристальным взглядом она выпрямилась и взяла письмо, царапнув ногтями по гладкой поверхности стола.

Министерский штамп, безликое имя какого-то работника. Роза осторожно вынула свиток и пробежалась глазами. Письмо выпало из рук, она бросилась к Тео, обняла, заставив откинуться на стуле. Он прижал ее к себе, запуская пахнущие чернилами и спиртом руки в ее непокорные волосы.

— Мистер Снейп,— прошептала она, глядя прямо в его темные, непроницаемые глаза. Больше никаких слов ему было не нужно, она знала. Разве передадут слова все то, что может чувствовать человек, почти четыре года ждавший вот этого мига: мига, когда он, наконец, через столько лет, обретет отца, о котором мечтал? Лишь она, она одна знала, как ждал он этот документ, как вдруг задерживал на миг дыхание, получая почту…

Роза поцеловала его в прохладные губы, на которых был вкус корицы, что он добавлял в чай. Глубокий поцелуй, которого никто и никогда не видел, только их поцелуй… Когда он вдруг теряется, когда светлеет его лицо, разглаживается морщинка на лбу, когда он прикрывает глаза… Только наедине, только вдвоем… Это была их тайна. Он — вот такой — был ее тайной, ее загадкой, которой она не хотела делиться ни с кем.

— Я приготовлю поесть,— Роза очертила пальцем его брови. Он лишь покачал головой, отстраняясь и поднимая руку со сжатым кулаком. Пальцы распрямились, и на большой ладони, обожженной каким-то зельем, она увидела маленькое, очень простое колечко с изящной буквой «S» вместо камешка.

Он не задал вопроса, она ничего не ответила, потому что любые слова были бы фальшью. За них говорила тишина. Ее рука дрожала, когда он надевал колечко на тоненький пальчик.

— Тео,— она обожала произносить его имя.

И любила получать в ответ его глухое:

— Роза.

Она улыбнулась, ощущая его кольцо на своей руке и букву «S», такую важную для него, сына Северуса Снейпа…

Ксения Верди.

«И, если свет победит, на четвертую весну после смерти восьмиглавого змея в мир придет гость, способный смотреть в глаза, а видеть души. И мертвый заговорит, и выбор встанет перед гостем: устремиться к небу или притянуться к траве. Ибо небо принесет счастье и процветание, а трава — предназначение, но потерю себя. И, сделав выбор, гость решит судьбу света».

Эти слова, заученные ею еще в шестилетнем возрасте, давно определили ее путь, ее жизнь, ее судьбу. Нет, это было не смирение, это был ее выбор. Цель ее жизни — исполнить пророчество, помочь Свету, за который она боролась в душах других людей.

Ее нарекли Ксенией в ту весну, через четыре года после смерти Темного Лорда. И она видела души — уникальный дар, целительский дар, который она берегла и развивала, хранила до того момента, когда портрет профессора Альбуса Дамблдора не предложил ей провести ее последний учебный год в Хогвартсе, до того момента, пока Шляпа не поставила ее перед выбором — Слизерин или Рейвенкло... До того момента, пока она осознанно не сделала свой выбор, готовая прийти на помощь Свету...

И она не боялась, собираясь спасти Гарри Поттера, этот почти погасший из-за пережитого свет, поменять свой дар на исцеление измученного человека, заслужившего покой. Она не боялась, потому что всю свою жизнь она готовилась к тому, чтобы исполнить предназначение, спасти...

И она это сделала, ничего не потеряв... И она многое приобрела, следуя за нитью своего пути... Разве могла она подумать тогда, на Косой аллее, впервые увидев смущенного, растерянного черноволосого мальчишку со знаменитой фамилией, что именно он станет ее судьбой, ее счастьем, которого она никогда не чаяла получить? Она приехала в Англию, чтобы исполнить пророчество, и именно предсказание, сделанное много лет назад, принесло ей любовь.

Потому что она, семнадцатилетняя целительница душ, была родственницей Скорпиуса Малфоя. А тот мальчишка — Джеймс Поттер-младший — оказался его лучшим другом, почти братом. А Гарри Поттер, для которого она и получила свой дар, — отцом Джима... Все было связано и переплетено еще тогда, в далеком прошлом, когда произнесенное профессором Трелони пророчество было записано и разделено согласно указаниям Альбуса Дамблдора...

Она хорошо помнила тот вечер, когда Джеймс со страхом, почти с паникой смотрел в ее глаза, зная, что она собирается выполнить предназначение, что она собирается расстаться со своим уникальным даром — чтобы спасти тонущего в муках прошлого Гарри Поттера... Она видела, как он пытался сопротивляться, искать какой-то другой выход, разрываясь между ней и своим отцом.

Смешной. Немного наивный. Любимый, наверное, именно из-за этой его детской бесшабашности, которую она уже давно утратила. Разве мог быть более выгодный обмен: ее дар на счастье Джеймса Поттера и на ее собственное счастье с ним? С ним и с тем, кого, спустя четыре года после их первой встречи на Косой аллее, Джеймс ей подарил, кого она уже ощущала внутри себя — тоненькая ниточка неощутимого света уже связывала ее с самым великим даром, что могла преподнести ей жизнь...

— Джеймс, ты где?— девушка оглянулась вокруг, но среди многочисленных посетителей, полок и прилавков магического универмага, что открылся всего полгода назад на Косой аллее, не нашла черноволосого молодого человека.— Джеймс!

Из-за полки показалась знакомая рука, на два пальца которой были надеты крошечные носочки красного цвета.

— Джим, прекращай,— Ксения улыбнулась, глядя, как "ножки" вытанцовывают по коробке с самомоющимися тарелками.— Хватит, нас же ждут!

Наконец, над коробкой показалась и голова шаловливо улыбающегося Джеймса:

— Нравится?

— Что именно?— девушка пыталась не рассмеяться, хотя сердиться у нее тоже не получалось. Она вообще, кажется, на него не сердилась. Никогда.— Твое поведение? Ты как первокурсник...

— Неее,— протянул молодой человек, рассматривая носочки.— Ладно, беру...

— Зачем, ну, скажи мне, зачем?— почти бессильно спросила Ксения, понимая, что на борьбу, которую она вела с Джеймсом уже час в этом магазине, сил не оставалось. А когда он обогнул стеллаж и подошел к ней с полной корзинкой, она застонала, легонько впиваясь ноготками в его руку:— Ты сошел с ума! Так и знала, что не нужно было тебе сразу говорить...

Она действительно не собиралась ему говорить в тот вечер. Она вернулась из больницы, сама немного растерянная и даже напуганная с тех пор, как целитель Сметвик осмотрел ее и подтвердил диагноз, который Ксения себе уже поставила.

Ребенок… Дар... И ответственность, которую не каждый выдержит. А Джеймс? Она не сомневалась в нем, скорее, она боялась надеть на мужа такой «хомут», ограничить его бурную молодую жизнь, без которой, она знала, он угаснет. Как птица в клетке…

Но тогда, дома, она сидела и смотрела на его спящее лицо, на морщины, которые пролегли на лбу еще четыре года назад, когда погибла его мама. Он спал, улыбаясь чему-то во сне, но все равно лицо не становилось бесшабашно-веселым, каким было почти всегда, когда Джеймс бодрствовал. Он открыл глаза, и она поняла, что может ему сказать. Она может сказать ему все, и он примет, поддержит, не испугается… И она сказала. И он не испугался.

Хотя после трех дней вот таких выходок Ксения уже теряла терпение: Джеймс в присущей ему манере переварил весть и продолжил жить с дурашливой непосредственностью, хотя Ксения просила его пока держать весть об их ребенке в тайне. Хоть первое время, чтобы они сами смогли привыкнуть к тому, что станут родителями…

— Как не надо?!— возмутился Джеймс, опуская на пол корзину, набитую пеленками, погремушками, детскими игрушками. Зачем-то там еще лежали детская гоночная метла и даже квоффл.

— Ты сошел с ума?— рассмеялась Ксения, когда Джеймс подхватил ее и приподнял над полом, улыбаясь широко и весело.— Отпусти и перестань дурачиться...

— Неа,— покачал головой молодой человек.— Имею право. Я вообще теперь на все имею право... Люди!

— Перестань,— шикнула Ксения, скрывая счастливую улыбку.

— Люди!!!— еще громче прокричал он, глядя в ее светлые глаза.— Моя жена беременна! Я буду отцом!!!

Посетители универмага поворачивались к ним и улыбались, дети удивленно смотрели на них.

— Да, все-таки надо было подержать тебя в неведении,— наконец, решила Ксения, и Джеймс тут же опустил ее на пол.— Ну, скажи, зачем нам метла? Да она еще ближайшие года три будет в углу лежать... И пеленки зачем?

— Как зачем? Все нужно купить, подготовиться...— Джеймс не дал девушке вынуть из его корзины вещи.— А вдруг что забудем?

— Поттер, тебе не говорили, что детей вынашивают девять месяцев?— с интонациями Скорпиуса спросила Ксения, поглядывая на часы. Их ждали Малфои, чтобы вместе пойти к родителям Джеймса — сегодня Альбус уезжал в школу, и Ксения пыталась найти для него подарок, пока Джеймс дурачился, собирая по универмагу детские вещи.

— Видишь, как мало времени осталось,— Джеймс обольстительно улыбнулся жене, приобнимая ее.— Надо моему сыну купить все, чтобы он ни в чем не нуждался...

— Почему это сыну?— Ксения достала из корзинки голубую рубашечку и голубой чепчик.— Может, дочери...

— Нет, Ксени, на меня возложена ответственная миссия продолжения рода Поттеров... Не думаю, что отец будет доволен, если его внуки будут носить только фамилию Малфой... Это будет как-то... неправильно...

— А как же Альбус?— Ксения с рассеянной улыбкой рассматривала содержимое корзины мужа.

— Ох, на него я уже давно не надеюсь. С того момента, как лет в пять он заявил, что хочет быть геем...

— Что?— Ксения рассмеялась от неожиданности.

— Да, геем. Он услышал от меня это слово и сделал судьбоносное заявление...— Джеймс поцеловал Ксению в макушку, приобнимая.— Так что у нас будет сын...

— Через восемь месяцев, так что бери все это,— девушка указала на корзину Джеймса,— и неси обратно, пока я оплачиваю покупки... Тем более не стоит ничего заранее покупать... И Лили тебя убьет, если мы опоздаем, и Альбус из-за этого расстроится...

— Вечно я во всем виноват,— пробурчал Джеймс и покорно поплелся обратно. Через пару минут он вернулся, держа на ладони красные носочки. На лице молодого человека было написано упрямство.— Их я все равно куплю...

— О, ради Мерлина, Джим,— вздохнула Ксения,— покупай, только давай быстрее...

— Хорошо... А потом к Каминному холлу...

— Я думала, мы трансгрессируем...

— Нет, тебе нельзя.

— Джеймс Поттер!— Ксения ткнула кулачком ему в грудь.— Я беременна, а не смертельно больна. Так что если ты решил на восемь месяцев обложить меня ватой и положить в коробку, то лучше сразу откажись от своей идеи...

— Беременным женщинам нельзя трансгрессировать, я читал,— упрямо произнес Джеймс, прижимая к себе ее руку.

— Поттер,— Ксения начала сердиться.— Я сама целитель, и не надо меня учить! Трансгрессировать нельзя после десятой недели, а у меня только четвертая... Так что шагай к кассе, или я прокляну тебя до Малфоя...

Он тяжело вздохнул, смиряясь, и Ксения улыбнулась: рядом с ним она была абсолютно счастлива даже тогда, когда сердилась...

Скорпиус Малфой.

Вообще в газетах, кажется, разучились писать что-то стоящее, и Скорпиусу иногда казалось, что читает он их только потому, что по утрам нужно было чем-то занять себя, чтобы не думать о том, что Лили еще в постели или отправилась в душ. Кажется, мысль, что они муж и жена, растворила последние островки приличия, что еще хранились в его душе как пережиток школьного прошлого, когда ему приходилось считаться с миллионами правил, две трети из которых были явно придуманы кланом Поттер-Уизли.

Конечно, считался он не всегда... Да и она не раз перешагивала — осознанно — черту дозволенного... Но это ему обычно нравилось... Правда, не всегда...

Расслабленный, он перевел взгляд на стену, видя перед собой освещенную гостиную Слизерина, посреди которой, бесстрашно глядя в его ледяные глаза, стояла гриффиндорка-пятикурсница. Боялась ли она тогда, пряча испуг, или просто не знала, что, когда у него был такой взгляд, он мог все: причинять боль, мстить? Возможно, даже убивать… Ей бы следовало бежать, прятаться, но она бесстрашно смотрела на него, словно знала что-то, что позволило бы ей уйти от урагана, который мог прорваться из хладнокровной и расчетливой, темной души Скорпиуса Малфоя.

Наверное, она знала, это Малфой понял по прошествии нескольких лет, проведенных рядом с ней. Что именно? Этот вопрос он никогда не задавал ей, не желая слышать ответ.

Знала ли Лили о Лиане МакЛаген, которая немногим раньше вот так же смело смотрела на него, хотя до этого равнодушно говорила, что его нельзя любить? Знала ли эта смелая гриффиндорка о том бесчисленном, безликом перечне девчонок, которых он мучил, которыми пользовался, загоняя все дальше даже возможность мысли, что его любят? Знала ли о том холоде, что всегда хранила его душа, когда тело касалось девичьего тела? Знала ли, что пробудила в нем она, Лили Поттер, которую он почти никогда до того сентября не замечал? Знала ли, что так терзало и мучило его изнутри в тот момент, когда она осмелилась не убежать от его взгляда — взгляда слизеринского мерзавца?

Он и сейчас надеялся, что нет, потому что его темное прошлое было слишком неприятным, чтобы касаться хотя бы на секунду мыслей его доброй, немного наивной жены, что научила его по-новому смотреть на мир...

А тогда, в тот момент, он еще старался оградить ее от себя, от своей темной стороны, пытался показать ей, что тот, кому она говорила «я тебя люблю», существует лишь в ее фантазиях, в ее глазах с розовыми очками... Он был уверен, что был для нее лишь иллюзией... Но она не позволила ему этого, она не позволила ему оттолкнуть ее протянутую к нему руку... Оттолкнуть ее любовь...

— Ты никогда не был прекрасным принцем, не льсти себе. Я видела тебя год за годом, со всеми твоими дурацкими манерами, выходками, шуточками… И я знала, что ты можешь быть жестоким… Ты был способен создать сказку. Если бы ты был таким ужасным, если бы в тебе не было света, ты бы не смог создать серебряный лес, где даже снег греет. Но ты его создал. Потому что внутри тебя есть место этому лесу...

Она тогда говорила, а он стоял молча, но ему казалось, что в тот самый момент внутри него растворилось прошлое, которым он старался ее оттолкнуть: исчезли из памяти слова Лианы, стерлись лица всех тех, кто мелькал в его судьбе до нее, до Лили...

Встряхнув головой, чтобы оттолкнуть малоприятные мысли о бурном школьном прошлом, Скорпиус взял другой номер, надеясь найти там хотя бы кроссворд, а сам вслушивался в шаги в спальне, но их заглушил стук в окно. Малфой поморщился, понимая, что утро соответствует предстоящему дню, и больше из вредности, чем из лени вставать, взмахнул палочкой, чтобы оконная рама, открываясь, щелкнула незванной никем сове по наглому клюву. Он еще только третий день женат (но об этом пока мало кто знает), какого... он должен принимать письма, а не спокойно наслаждаться медовым месяцем?!

Но еще до женитьбы на Лили Поттер он знал, что невозможно познать покой в этом семействе.

Птица недовольно вскрикнула, взмахивая крыльями — явно прошла курс выживания, но что еще ждать от совы Поттера? У них, наверное, все звери такие, посмотреть хотя бы на парочку гуляющих где-то тут котов, на которых Скорпиус в среднем три раза в день наступал, так и не научившись отличать их от ковриков.

Сова влетела в кухню и уселась на край стола, вне досягаемости руки Скорпиуса, явно понимая, чем эта рука может ей грозить. Но Малфою было лень связываться с птицей, и он просто отобрал у нее письмо, хмыкнув в ответ на очередной недовольный возглас:

— Я не Поттер, чтобы с тобой нежничать, это он у нас спаситель разных сов-идиотов, которые не отличают стену от окна,— фыркнул молодой человек, в очередной раз за это утро вспоминая далекие школьные годы, когда Джеймс решил обмотать себя веревкой и спуститься по отвесной стене, чтобы достать с карниза полудохлого совенка.

Скорпиус тут же забыл о птице, распечатал конверт и со снисходительной улыбкой прочел письмо. Потом отложил его на край стола и вернулся к газете.

— Что здесь делает Гэб?

Скорпиус усмехнулся, чувствуя, как мягкие пальчики Лили касаются его шеи. Она обняла его и поцеловала в гладко выбритый подбородок, на миг прижавшись к его спине.

— И тебе доброе утро,— хмыкнул Малфой.— Он хочет с нами позавтракать, я предложил ему миску твоих котов, но он оскорбился...

Лили рассмеялась, протянув руку и погладив эту пародию на птицу:

— Что в письме?

— А ты как думаешь?— Скорпиус отложил газету и согнал со стола сову с самым тупым именем, что ему приходилось слышать. Хотя какое имя у хозяина, такое и у совы... Только вот, насколько помнил Малфой, имя птицы было просто издевательством над Джеймсом, сову которого звали тоже идиотски, но только наоборот — Бэг. Насколько понял Скорпиус, маленький Поттер назвал так купленную ему сову, чтобы Джеймс мог давиться нежными братскими чувствами накануне своего дня рождения...

— Альбус очень волнуется, что мы не успеем его проводить,— Лили пробежала глазами каракули младшего брата.

— Ну, вполне правильно делает,— Скорпиус окинул взглядом Лили, которая еще была в халатике, потом посмотрел на часы.— Хотя, думаю, ты сто раз успеешь собраться, прежде чем твой братец все же отлепит физиономию от подушки...

— Нечего было вчера так бурно отмечать его день рождения,— откликнулась Лили, отправляясь в спальню.

— Это ты ему скажи, я тут ни при чем,— ухмыльнулся Малфой, в который уже раз поражаясь, что Поттер умудрился родиться тридцать первого августа. Подождал бы еще денек, вот бы потеха была в Хогвартс-Экспрессе...— Посмотри свежую газету, пожалуйста,— крикнул он вслед жене, ленясь подняться и взять самому.

Лили что-то ответила, и Скорпиус с чистой совестью вернулся к кроссворду, который все-таки нашел в конце прошлого номера. Вообще следовало бы читать газеты сразу, чтобы быть в курсе событий магического общества, но у него почти не было на это времени в течение прошедших трех недель. Он пытался найти для себя какую-нибудь малоизвестную команду по квиддичу, чтобы купить и заняться уже настоящим делом, вел переговоры, бывал в разных концах Англии, да еще тут Поттер с его новостью о «Крыльях Лондона», его день рождения, медовый месяц, наконец...

В общем, не до газет. Да и сегодня, видимо, не получится почитать — Альбус Северус Поттер отправлялся в школу волшебства и чародейства Хогвартс и наказал всем прийти к ним домой, чтобы потом торжественно препроводить его на станцию девять и три четверти. В этом мероприятии радовало лишь то, что можно будет хорошо повеселиться, когда встретятся Джеймс и Альбус, они всегда так пламенно друг друга любили. Да и бывшую старосту Уизли Скорпиус давно не имел удовольствия созерцать... В общем, и в плохом всегда можно найти что-то хорошее...

От дверей донесся резкий стук, потом прошло не больше пяти секунд, как замок щелкнул, и в квартиру явно ввалился Поттер, считавший вполне нормальным вламываться сюда без предупреждения только потому, что он знает пароль от замка.

— Привет, Джим, привет, Ксения,— раздался голос Лили, и Скорпиус решил все-таки почтить своим присутствием гостей.

— Поттер, однажды ты вот так войдешь и увидишь то, за что ты меня ударил на седьмом курсе,— лениво протянул Малфой, подавая другу руку и ухмыляясь почти так же, как сам Джеймс. Ну, когда за плечами столько всего прожитого и пережитого, трудно не усмехнуться друг другу при встрече. Потом он подмигнул Ксении, которая необычайно радостно (для жены Поттера) улыбалась, перевел взгляд на Лили, которая была слишком бледна (для его жены).— Лил, ты в порядке?

— Да, вполне,— чуть натянуто ответила она, сворачивая в трубочку газету.— Я оденусь, две минуты,— и поспешила в спальню, явно чтобы избежать допроса Скорпиуса, который ложь Поттеров считал самым занятным аттракционом. Лили махнула рукой и скрылась.

"Стоит сосредоточиться на этом вопросе",— подумал Малфой и тут же был отвлечен другом.

— Ну что ж,— хмыкнул Поттер, плюхаясь на диван.— Значит, у нас есть полчаса на то, чтобы перекусить.

— Ксения, ты посадила его на диету?— хмыкнул Малфой, потягиваясь.

— Нет, она все утро водила меня по магазинам, а это очень утомительно,— тут же откликнулся Поттер, лукаво улыбаясь жене. Ксения закатила глаза и направилась за Лили, видимо, чтобы обсудить какие-то свои женские проблемы.

Ну, о чем они еще могут болтать? О Поттере? Сомнительно... О нем, о Малфое? Лестно, конечно, но тоже вряд ли...

— Так что там у вас на завтрак?

Рон Уизли.

Словно не он сидел, болезненно усталый, болезненно ничтожный под темным небом, которое когда-то распорядилось его судьбой.

Если не небо, то кто? Если только ты сам… Но разве ты сам мог бы сделать тот страшный шаг, мог бы ступить на тропу одиночества и безверия, когда каждый миг — как вечность, когда любое чувство — как мука, когда воспоминания — как нож по сердцу?! Разве мог ты добровольно уйти оттуда, из твоего дома, от нее? От ее глаз, которые всегда придавали уверенности в себе. От ее голоса, всегда шептавшего такие нужные тебе слова любви и преданности. От себя самого, потому что без нее ты уже не ты…

Четыре года. Как вечность, но как миг. Ты живешь, неся в себе то прошлое, которому уже давно не было места в жизни других. В ее жизни, которую растерзало, разбило безжалостное небо. Нет, не небо.

Они.

Рон прикрыл глаза, устало опираясь на колени. Будто вчера он бежал по грязной улице Косой аллеи, чувствуя, как сжимается от тревоги сердце. Не стерлись краски, не утих ужас того мгновения.

...Переулок, грязный, влажный, темный. И рыжие волосы Джинни, и кровь. И звери, безжалостно убивавшие ее. И боль — не та, физическая. Другая — от которой хотелось рыдать и кричать, глядя на мертвого человека, которого любил так же сильно, как себя самого...

Джинни. Малышка Джинни… Он никогда не был так храбр в своей жизни, как в тот момент — когда она погибала. Когда враги ее мужа, великого Гарри Поттера, легко перерезали — перегрызли — нить ее бесценной жизни. И никогда он не был так бесчувственен к физической боли, как тогда…

Иногда Рон думал о том, почему не погиб там, в темном переулке, вместе с ней, с Джинни. Почему это бесчувственное небо не позволило и ему уйти вслед за ней. И всегда приходил к одной мысли: из-за нее.

Из-за Гермионы.

...Спальня в доме Блэков, затянутая пылью и паутиной. Влажная кровать. И Гермиона, прятавшая палочку и судорожно целовавшая его в искусанные губы. Ее руки, ее глаза, ее запах, от которого он порою задыхался. Сердце выскакивало из груди. И было все равно, что он оборотень, что впереди полнолуние, что за ним охотилось Министерство. Даже то, что Джинни больше не было, в тот момент было далеким и чуждым. Потому что она, Гермиона, давно была центром его жизни...

Он выжил и вырвался из лап Министерства только потому, что рядом была она. Она верила, что все будет в порядке, и он тоже глупо в это верил. Он жил, он боролся, терзаясь и разрывая себя изнутри. И все это ради того мига, когда он подставил себя вместо нее, вместо Гермионы. Ради мига, когда он спас ее. Чтобы она жила. Чтобы она научилась снова радоваться. Чтобы снова любила. Не его. Но любила…

С мыслями о Гермионе всегда приходили воспоминания о Гарри. И тягучая, застарелая боль, когда-то бывшая ревностью, но за эти годы утратившая остроту и тяжесть. И воспоминания всегда были какими-то темными, бередившими все внутри. И он снова начинал думать о Гермионе, потому что все, связанное с ней, было светлым.

Детали стирались, но оставалось холодящее сейчас сердце тепло. Будто ее — именно ее — холодная рука вот только что коснулась его небритой и оцарапанной щеки.

Ее руки. Вспоминая о них, он всегда вспоминал туманный осенний вечер, когда он слонялся по улицам, из-за какого-то пустяка вновь обидевшись на Гермиону. Он замерз и устал, он мучился угрызениями совести, потому что знал, что она сидит в этот момент на кухне их дома и кусает от расстройства губы. И он, не осознавая, шел домой. Она встретила его молчанием, он шагнул ей навстречу, а она его ударила, — хлестко, обжигая холодом озябших рук — а потом уткнулась в его влажное от тумана плечо и расплакалась…

Вспоминая этот ее удар, он вспоминал свой собственный. Он ее ударил. Из злости. Из ревности. Из-за боли. Даже не он, а тот, кем постепенно становился…

...Темная кухня, в руках — сталь ножа. Внутри — тоже сталь, чуждая, холодная, острая. Все будоражило и раздражало: звуки, запахи, предметы. Хотелось забиться в угол и взвыть. И она — обычная, такая, какой была всегда, с книгами и заумными теориями, что-то выясняющая и узнающая. Она, думавшая в тот момент о Гарри, не понимавшая, как это было обычно, как всегда, а ему было тошно. Он был не как всегда, другой, и она должна была это понять и тоже поменяться! Она должна была перестать говорить о Гарри, о том, как Золотому мальчику плохо и трудно, потому что в кои-то веки трудно и тошно было Рону. И он ударил, он утратил контроль над собой даже с каким-то желчным удовлетворением зверя, которого дразнили, но он смог сорваться с цепи и наказать обидчиков...

И теперь, спустя почти четыре года после всего, после того, как он ушел с берега в лесу Дин, оставляя ее с Гарри, сделав все, чтобы спасти их будущее от разрушения, чтобы отомстить за Джинни и собственную сломанную жизнь, он знал, что от того Рональда Уизли почти ничего не осталось. Лишь то, что он смог уберечь в сердце от поглощения той новой жизнью, что сама вторглась в него — зубами оборотня, беспомощностью, а потом — силой, злобой, неуправляемой яростью. И тоскливыми глазами девушки, навсегда ставшей его ношей и его приютом…

— Рон.

Он поднял глаза на тоненькую фигурку, стоявшую рядом с ним и боявшуюся к нему прикоснуться. Она всегда этого боялась, словно он мог причинить ей боль, хотя Рон никогда ничем ее не обижал, даже словом. Может, потому что эта тоненькая девочка с заплетенными волосами — дочь той, что стала жертвой его первого полнолуния — напоминала ему другую девочку, из прошлого мира, которую он держал на руках, купал, читал ей книги, помогал разобраться в сложностях мира. Которая звала его папой. Которая все эти годы была тоненькой нитью между ним и прошлым.

— Рон,— снова позвала она, словно напоминая, что она не Роза.

— Да, Берти,— он не стал подниматься, чтобы не нависать над девочкой во весь свой рост.

— Маме опять плохо,— дрожащая рука все же нашла в себе силы коснуться его плеча, словно ища поддержки.

Рон тут же медленно встал, понимая, что должен идти и что-то делать, взял на руки Берти и зашагал к небольшому домику, откуда уже давно не доносился звук пианино, а свет в окне стал тревожно блеклым... Словно свет его сегодняшней жизни.

Альбус Поттер.

Поезд прибыл на станцию уже в полной темноте. В коридорах шумели школьники, спешившие попасть на улицу, к каретам, а там — на праздничный ужин. Громыхали тележки, клетки, где-то громко мяукал кот.

— Что ж, вот и я,— подмигнул он своему отражению в зеркале, затем встал, взял с сиденья крысу и покинул купе, улыбаясь.

Ну, как не улыбаться, когда утром вся его большая семья ела вместе с ним пирог, куда он натыкал лимонных свечек, потом папа вел его за руку на заветную платформу, и он уже не ехал на тележке, а вез свои вещи, облачившись в школьную форму, в кармане которой лежала его собственная волшебная палочка.

Скорпиус пожал ему руку и пожелал не свалиться в какой-нибудь потайной туннель, Джеймс просил передать привет мистеру Филчу (и почти не ворчал), Лили рассказала, как найти Выручай-комнату, а папа и Гермиона заверили, что будут ужасно скучать. Жаль, не было Хьюго — он еще вчера уехал в свою Астрономическую школу, куда-то очень далеко, откуда прилетают яркие птицы с хохолками на голове. Не пришел и Тео, но Альбус написал ему письмо, и Роза обещала передать. Дедушка Артур принес ему конфет и подарок от дядюшек Уизли — мантии-невидимки одноразового применения и еще кучу всяких смешных вещей из их магазина, на что папа лишь хмыкнул, а Джеймс одобрительно кивнул.

И вот он почти в Хогвартсе, о котором грезил уже много лет. Ну, как не грезить о школе, где когда-то давно директорами были два самых добрых и выдающихся волшебника, в честь которых папа и мама дали ему имена? Которые уже много лет приходили к нему во сне, чтобы научить чему-то, рассказать о прошлых битвах или просто поесть конфет, любителем которых он был... Взрослые часто твердили ему о магии имен, но Альбусу было совершенно все равно, почему они приходят, когда он спит... Он просто очень любил их — дедушку Альбуса и дядю Северуса. Их и все, что было с ними связано. А Хогвартс был с ними связан без сомнения...

— Перклашки! Сюды! Быстрее!

Вокруг Хагрида собралась группа чуть напуганных ребят, смотревших на великана большими глазами. Альбус прятался от него, будто бы играл в прятки, и Хагрид его не окликнул. Они пошли по дорожке и вскоре увидели Хогвартс. Альбус его уже видел и даже жил здесь, поэтому не стал, как другие, охать и ахать.

— Хагрид, я не умею плавать,— пискнула девчонка с длинной косой, когда они все подошли к озеру и увидели лодки.

— Садись со мной,— предложил Альбус, улыбаясь и подавая девочке руку, чтобы помочь сесть в лодку. Ну, брат всегда говорил, что за девочками нужно ухаживать. Тем более что сам Ал умел плавать и не боялся кальмара, с которым уже немного даже дружил.

— Я Берти,— девочка натянула на колени юбку и с легким испугом смотрела, как лодка плывет к стоящему на высоком утесе Хогвартсу.

— Я Ал. Конфеты любишь?

— Да.

Он достал из кармана горсть самых разных леденцов и протянул девочке. Лодка качнулась, и Ал чуть не упал в воду. Берти вскрикнула.

— Ты ведь умеешь плавать?

Ал улыбнулся, разворачивая конфету:

— Мой брат говорил, что такие, как я, не тонут...

— В смысле?

— Не знаю, на этом моменте папа всегда щелкал его по голове,— рассмеялся Ал, подбирая со дна лодки оброненные сладости.

— А я играю на пианино,— Берти тоже ела конфеты и уже меньше боялась воды. Ал списал это на благотворное влияние леденцов.

— Сыграешь мне как-нибудь?

— Конечно. А ты на чем-нибудь играешь?

— Джеймс говорит, что на нервах,— пожал плечами Ал, опять улыбаясь.

— Это как?

— Не знаю, обычно на этом моменте Лили, наша сестра, запускает в Джеймса чем-нибудь тяжелым...

— Бедный ваш Джеймс...

— Нет, он богатый! Он подписал контракт и теперь играет в квиддич в крупной команде.

— В какой?

— Не знаю, он не говорит мне... Он думает, что я не понимаю, как он хорошо играет... Но я понимаю. Он очень хороший, когда не ворчит... Ксения говорит, что это он так свою любовь ко мне скрывает...

— Ксения?

— Да, жена моего брата, она очень хорошая,— Ал задрал голову, чтобы видеть, как они проплывают в низкий грот. Лодка ударилась о песчаное дно, и Хагрид скомандовал всем идти к дверям школы.

Их встретил высокий волшебник в темной мантии с вышивкой. Он оглядел первокурсников. Альбус знал его, но не подал виду.

— Я профессор Фауст, заместитель директора Хогвартса. Сейчас мы с вами войдем в зал, где вас распределят по факультетам...

— Моя мама училась на Гриффиндоре,— шепнула Берти, пока профессор рассказывал о Кубке Домов.

— И моя...— Ал немного погрустнел, и девочка смутилась.

— Я что-то не так сказала?

— Нет. Знаешь, вся моя семья, ну, не считая нескольких человек, закончила Гриффиндор.

— Думаешь, ты туда попадешь?

Ал пожал плечами: он пока и сам еще не решил, хочет ли он учиться на Гриффиндоре. Ведь был дедушка Альбус, был дядя Северус... Был папа, и была Ксения.

Их провели по коридорам, и вскоре они оказались в огромном зале, где, пока их вели к столу преподавателей, Ал насчитал больше сотни подносов со сладостями. Мальчик надеялся, что к тому моменту, когда их распределят, не все конфеты еще будут съедены.

— Я называю фамилию, вы проходите, садитесь на табурет и надеваете Шляпу. Она скажет, за стол какого факультета вы садитесь,— коротко проинформировал Фауст студентов, а Ал улыбнулся, поправляя очки: все-таки что-то знакомое было в этом профессоре, кажется, он был немного похож на дядю Северуса. Правда, дядя Северус не мог быть родственником профессора. Единственный родственник дяди Северуса, Тео, был целителем и жил сейчас с Розой в маленьком домике. Алу нравилось бывать в их саду и гонять гномов. А еще нравилось смотреть, как Тео смешивает зелья и снадобья, и Ал иногда помогал Тео, если тот разрешал.

— На тебя смотрит директор,— шепнула Берти Алу. Альбус поднял голову и широко улыбнулся уже знакомой старушке, которая когда-то помогала папе. Ее не очень любит Джеймс, а Гермиона всегда очень хорошо о ней говорила. И дедушка Альбус тоже.— Она тебя знает?

— Да, мы с ней как-то гуляли в лесу,— Ал смутно помнил ту прогулку, лишь страх и большую собаку, но знал, что директор Хогвартса там была.

Берти округлила глаза, но промолчала.

— Нильсен, Альберта.

— Ой! — Берти испуганно подскочила и чуть не упала, вызвав смешки со стороны некоторых студентов. Ал нахмурился и хотел повернуться и сказать, что это невежливо, но Берти уже села на табурет, и Шляпа почти тут же закричала "Рейвенкло!".

Берти улыбнулась, махнула Алу и поспешила за стол, где сидели ребята с синими полосками на мантиях и птицами на гербах. А еще у них был призрак Серой Дамы, которую играла в театре Мари-Виктуар. Если Сириус, их с Люпином сын, плачет, то Тедди рассказывает ему, как Мари-Виктуар ходит по сцене, как она танцует. Тедди даже иногда показывает Сириусу и Алу, как Мари это делает, и они смеются. Но Сириус ведь маленький еще и ничего не понимает, ему просто смешно, что Тедди машет руками и кутается в покрывало...

— Поттер, Альбус!

Оказывается, он прослушал свое имя, а в зале почему-то стало тихо. Преподаватели привстали с мест, студенты перешептывались. Может, они думают, что он будет таким же, как Джеймс? Нет, он будет лучше...

Мальчик улыбнулся любопытным лицам и сел на табурет, осторожно и аккуратно надев Шляпу. Ему махнула Аманда Дурсль, которая была папиной племянницей (она говорила, что ее папа, маггл, до сих пор не может поверить в то, что его «настигла такая кара») и часто гостила у них дома, и он махнул в ответ.

"Здравствуйте".

"Ух, какой смелый. Ну, здравствуй, очередной Поттер. Хотя... очередным тебя называть не стоит".

"А вы любите конфеты?"

"Нет, дорогой, я люблю стихи".

"Хм, а они вкусные?"

"Попробуй — узнаешь. Ты дашь мне подумать?"

"О, простите, я не хотел вам мешать. Просто дедушка Альбус всегда о вас очень интересно рассказывал".

"Дамблдор? Альбус Дамблдор"?

"Дедушка Альбус, у него такие же очки, как у меня. Он любит лимонные дольки".

"И ты, держу пари, тоже".

"Конечно! Папа говорит, что...!

«Так, помолчи, иначе мы тут до экзаменов будем с тобой беседовать».

"Простите".

Ал постарался сидеть смирно, чтобы не мешать Шляпе, но та почему-то медлила, а все присутствующие с легким замешательством смотрели на них.

"Куда бы ты сам хотел, Альбус?"— наконец, спросила Шляпа.

"Я не знаю. Дядя Северус учился на Слизерине, это здорово. И Ксения там училась, и Скорпиус. А Мари-Виктуар — на Рейвенкло. А папа и Лили — на Гриффиндоре. А дядя Северус отправил бы меня на Хаффлпафф".

"ИТАК, А ТЫ КУДА ХОЧЕШЬ?"

"А вы не можете сами решить?"

"Нет! Впервые за свою историю я не могу решить, потому что ты в равной степени подходишь для любого факультета. Поэтому решай!"

"А я могу подумать?"

Шляпа даже фыркнула от негодования и чуть не слетела с головы мальчика.

— Итак, Поттер, вы отправляетесь на...— начала Шляпа, ожидая решения Ала.

— Но так нечестно! Я не могу сам решать, дедушка говорил, что решаете вы!

Весь зал покатился со смеху, профессора зашептались, пряча улыбки, профессор Фауст нахмурился, переглядываясь с директором.

— Тогда иди на...

— Гриффиндор!— наконец, решился Альбус, улыбаясь. Шляпа облегченно вздохнула.— Как папа и мама, а еще дядя Джордж и дядя Чарли, и Роза, и Лили...

— На Гриффиндор,— Фауст подтолкнул Ала, снимая с него Шляпу, которая, кажется, стала еще более поношенной и потрепанной веками.

Альбус поправил на носу очки-половинки и отправился за свой стол, где его уже радостно приветствовали гриффиндорцы.

Глава 8. Поединок

Джеймс стоял посреди гостиной и с ухмылкой, которой позавидовал бы даже Малфой, смотрел на то, как отец берет чемодан Гермионы и свою сумку.

— Я всегда знал, что вы просто мечтаете о том, чтобы отделаться от Ала и куда-нибудь свалить...

Гарри тепло улыбнулся сыну, глядя на лестницу, где минуту назад скрылись Гермиона и Роза.

— Я тебе сто раз говорил: у меня отпуск, а поскольку Гермиона едет в командировку, я решил составить ей компанию. Скучно же одной в горах...

— Ага, ага,— поддакнул Джеймс, глядя, как Гермиона и Роза, смеясь, спускаются в гостиную.— Я так Альбусу и передам.

— Альбус и так знает,— хмыкнула Роза, вставая рядом с кузеном.— Он попросил привезти ему каких-нибудь иностранных сладостей...

— Ага, которые что-нибудь у него, наконец, склеят. Все, пока, счастливого путешествия,— Джеймс подал отцу руку, мимолетно обнял Гермиону и направился на кухню, поскольку после тренировки он всегда хотел есть. Раз уж он тут оказался в обеденное время...

— Джим!

— Да, да, я запру дом, не уничтожу все запасы Огневиски и даже полью цветы, как-нибудь...— Джим уже был в кухне и бурчал себе под нос, доставая чашку.

— Буду премного благодарен, правда, у нас нет цветов,— в дверном проеме стоял Малфой, с насмешкой глядя на друга.— Подрабатываешь экономкой?

— Очень смешно,— фыркнул Джеймс, садясь за стол.— Ты откуда тут взялся?

— Меня впустила твоя любимая кузина, помогавшая вашим родителям потихоньку смотаться,— Скорпиус отодвинул себе стул и вальяжно на нем расселся, сложив на груди руки и наблюдая, как Поттер сметает пару бутербродов.

— А откуда ты узнал, что я тут?— Джеймс сделал колоссальный глоток, и Малфой даже поразился, как в горле этого чуда не застревает пища. Хотя, годы тренировки...

— От Ксении,— пожал плечами Скорпиус, глядя на входящую в кухню Розу.— Как живется бывшим старостам Хогвартса?

— Малфой, не остри,— попросила девушка, наливая себе сок.— Ты что-нибудь хочешь?

— О, хоть твоя кузина, Поттер, обладает должным воспитанием,— заметил Скорпиус с усмешкой.— Спасибо, нет,— с самой приятной улыбкой, на какую был способен, ответил он Розе.

— Где ты видел Ксению?— Джеймс, как обычно, пропустил мимо ушей реплику Малфоя.

— У нас дома, когда они с Лили собирались на Косую аллею за покупками.

— За какими это покупками?— встрепенулся Поттер.

— За обычными, Джим,— спокойно проговорила Роза, чуть улыбаясь.— Лили хотела новую осеннюю мантию, она мне говорила.

— Они с Лили ждут нас в кафе в два часа,— Скорпиус с усмешкой смотрел на друга, аппетит которого, кажется, только разрастался.

Джеймс пожал плечами и решил, что, раз жена ушла за покупками, он имеет право съесть еще пару бутербродов. Он потянулся за хлебом и только тут увидел, что на манжете Скорпиуса — земля.

— Ты подрабатываешь землекопом?

Малфой хмыкнул и посмотрел на свой рукав.

— Убью Донга,— спокойно произнес он, доставая палочку.— Этот оболтус так лихо махал лопатой, что меня осыпал с ног до головы...

— Надеюсь, ты не связал ему уши на...?

— Джеймс!— возмутилась Роза, с испугом глядя на парней.— Это ужасно!

— Нет, Лили запретила мне его телесно наказывать...— криво улыбнулся Малфой.

— Воспитание по-малфоевски? Какая там статья вашего кодекса?— когда Малфой лишь презрительно поднял бровь, Джеймс решил вернуться к эльфу:— И что же он делал, этот Донг? Разбивал клумбу в ванной?— Поттер отрезал себе побольше бекона.

— Ха-ха,— раздельно произнес Скорпиус, покосившись на Розу.— Вообще-то это тайна.

— Я могу выйти,— прозорливо заметила девушка, поймав взгляд Малфоя.— Хотя Лили и так догадывается...

Скорпиус чуть не упал со стула от неожиданности, и Роза рассмеялась.

— Откуда?

— Ну, твой эльф умеет найти лазейки в твоих приказах, так что кое о чем он проболтался,— девушка смогла спокойно об этом сказать, услышав, что Донга все равно сильно не накажут.— Она знает, что ты строишь где-то им дом... А твой эльф присматривает за работами и заодно разбивает вокруг клумбы...

— Все, Донг — труп, я его даже трогать не стану, он сам утопится,— пообещал Малфой, сверкнув ледяным взором.

— И где же ты строишь дом, позволь узнать?— Джеймс даже забыл о бутерброде.— Ну, или дворец, или замок...

Скорпиус нахмурился:

— В поместье Малфой-Мэнор, где же еще?

— И куда вам там еще один дом?— осведомилась Роза.

— Думал, старостам Хогвартса по силам понять, зачем,— фыркнул Малфой.— Напряги воображение и представь моего отца за одним столом с моей женой... Понятнее стало? Не хочу остаться наполовину сиротой или вдовцом по неосторожности... Да и у одного дома может быть только один хозяин...

— А тебе сразу и хозяином хочется...— вставил Джеймс.— Кстати, твой папенька знает, что породнился с нами?

— Нет, я как-то не нашел подходящей возможности обеспечить ему палату у Мунго... Даже подумал о Забини...

Поттер поперхнулся.

— Что?!

— Ну, она всегда так хорошо умела сообщать моему отцу плохие новости,— ухмыльнулся Скорпиус.— Вот теперь даже не знаю, что без нее делать...

— Осторожнее, Малфой, твои желания могут материализоваться...— Роза отставила свой стакан и посмотрела на парней.

— В смысле?

— Вы, что, газет не читаете? Стыдно,— Роза поднялась, вышла в гостиную и через минуту вернулась со свежим номером «Пророка».

Малфой напрягся, вспоминая ту странную бледность Лили и ее ложь, про которую он по расслабленности запамятовал.

— Третья страница,— Роза смотрела, как парни быстро листают газету в поисках нужной полосы.

— Ого,— Джеймс даже вытаращил глаза.— «Чета меценатов добилась освобождения больной дочери». Вот уж точно, больной...

Они смотрели на двигающееся фото Присциллы Забини, которая была осуждена за «безграничное доверие к старшему брату, заставившему ее помогать банде оборотней в похищении из Хогвартса одной из учениц», как написано было в статье. Малфой фыркнул, глаза его недобро сверкнули.

Скорпиусу легко далось все, у него не было желания ни отвернуться, ни прекратить, ни заткнуть уши. Его вообще мало волновали муки двух подростков. Лишь спокойствие разливалось внутри него, лишь осознание того, что он сделал все правильно...

— Заставившему...— пробормотал Малфой, отгоняя от себя воспоминания о своем суде, о наказании, что он назначил Присцилле до Азкабана...

— «Чета Забини все эти годы безвозмездно оказывала помощь больнице Святого Мунго и Азкабану, много сделала для обустройства быта больных и заключенных... В прошлую среду на закрытом заседании целителей, на котором настояли супруги, Присцилле Забини, двадцати одного года, был поставлен диагноз потери рассудка, вызванного потрясением от предательства брата и заключением в Азкабан. Целители утверждают, что в короткие минуты разумного существования девушка глубоко раскаивается в содеянном... Было вынесено решение об освобождении больной Присциллы и заключении ее под домашний арест сроком на пять лет. Дома за ней будут ухаживать родители и любимый младший брат... Почти нет шансов, что девушка поправится...».

В кухне воцарилась ошеломленная тишина.

— И ты в это веришь?— наконец, спросил Джеймс, глядя на друга.

— Я похож на доброго хомяка?— сквозь зубы откликнулся Скорпиус, все еще глядя на статью.— Где они взяли этих целителей?

— Тео говорит, что в Мунго на Забини чуть не молятся, потому что на их деньги они смогли сделать много полезного для своих пациентов,— откликнулась Роза, тоже необычайно серьезная.

— Да, Ксения как-то упоминала их,— Джеймс почесал затылок.— Значит, эта Забини...

— Слухи, что она больна, ходили давно,— подтвердил Малфой, потирая подбородок и задумчиво глядя в окно.— Но это слухи, их могли распустить сами Забини... И она мне не сказала...

— Ты о чем?

— Лили мне не сказала, а ведь прочла об этом, я уверен.

— Наверное, она не хотела тебя тревожить,— пожала плечами Роза,— ведь вы только поженились...

Малфой одарил девушку надменным взглядом:

— И как одно мешает другому?

Они помолчали, потом Малфой поднялся:

— Идем, Поттер.

— Ты чего?— Джеймс встал, недоев свой сэндвич.

Малфой ничего не ответил.

— Идем,— Поттер кивнул и кинул Розе ключи от дома.— Запри, когда будешь уходить.

Она медленно кивнула, глядя то вслед уходящим парням, то на газету, оставшуюся раскрытой, откуда мраморно улыбалась Присцилла Забини.

Лили Поттер.

— Мне нравится,— улыбнулась Ксения, глядя на мантию, что, наконец, смогла выбрать Лили. Они побывали уже в трех магазинах, но ничего не нашли.

— Тебе не кажется, что она бы лучше подошла моему отцу?— Лили смотрела на мантию в своих руках.— К его глазам...

— Нет, думаю, он не стал бы носить женские мантии,— рассмеялась Ксения.

Лили тоже рассмеялась, радуясь тому счастью, что сейчас испытывала. Испытывала последние годы и особенно последние дни. Она стала миссис Скорпиус Малфой: это пугало, но в то же время делало просто по-сумасшедшему счастливой.

— Ладно, тогда я в примерочную,— Лили махнула Ксении, отметив, что девушка сегодня что-то слишком бледна, и скрылась за занавеской, чтобы посмотреть, как выбранная мантия будет на ней сидеть. Она крутилась перед зеркалом, все еще улыбаясь и представляя, каким бы сердитым был Малфой, если бы пошел с женой за покупками. Парни вообще ненавидели ходить по магазинам, особенно Джеймс, так что хорошо, что Ксения сегодня утром была свободна.

— Все, беру,— Лили вышла из примерочной и отправилась к магу, который стоял у кассы и болтал с клиенткой.

— Думаю, мы можем не торопиться: до двух еще двадцать минут,— Ксения взглянула на часы.— Джеймс собирался зайти к вашим родителяи, они сегодня уезжают...

— Да,— Лили шла в новой мантии, потому что для лондонского сентября на улице было довольно холодно.— Я утром заходила к ним попрощаться. Папа хоть отдохнет немного, особенно от Джима и Ала...

Они рассмеялись.

— Ой!— Лили запустила руку в карман.

— Что?

— Моя палочка... кажется, я ее потеряла...

— Быть не может, акцио палочка,— Ксения тоже перепугалась, став очень бледной. Заклинание не сработало, Лили обшарила все карманы и сумку.— Может, ты ее выронила, когда переодевалась?

Лили пожала плечами:

— Думаю, нужно вернуться... Может, ты пойдешь к Джиму и Скору, а я...

— Нет, времени еще достаточно, пойдем вместе,— Ксения постепенно стала снова розоветь, но Лили подумала, что сегодня жена брата какая-то странная.

Они поспешили обратно в «Магическую моду», где Лили примеряла мантию, но девушке было не по себе. Как она могла уронить палочку? Когда? Это было странно. При этом иногда ей казалось, что она чувствует на себе чей-то взгляд. Она оглянулась несколько раз, но никого не увидела.

— Что?— Ксения посмотрела на подругу, кутаясь в теплый шарф.

— Ничего, просто паранойя Малфоя заразна,— отшутилась Лили, действительно стараясь все переложить на подозрительность, которой ее иногда мучил муж.

Они вошли в магазин и устремились к кабинке, где недавно была Лили.

— Девушки, тут был молодой человек,— к ним подошел продавец с приятной улыбкой,— он сказал, что вы что-то оставили в примерочной. Он просил вам передать...— мужчина достал из кармана форменной мантии какой-то плотный сверток.— Думаю, нужно посмотреть...

— Нет, я знаю, что там,— Лили буквально вырвала из рук продавца сверток, страшно смущаясь, что он увидит ее волшебную палочку. Вот дурой будет выглядеть!— Спасибо...

— Хоть посмотри, может, это не твоя,— тихо проговорила Ксения, когда они отвернулись от мужчины, который с интересом смотрел на них.

— А что тогда?— но Лили с осторожностью стала разворачивать сверток: чем черт не шутит? Но когда показался кончик ее палочки, она вздохнула с облегчением:— Все нормально, говорю же, паранойя...— девушка брала палочку в руку, когда Ксения схватила ее за запястье:

— Стой!

Но Лили уже коснулась теплого дерева, вспыхнувшего голубым светом, и девушку будто кто-то дернул в районе живота. Она успела почувствовать, как крепко схватилась за ее руку Ксения, видимо, не желая оставлять одну.

Прошел лишь миг, а может быть, вечность. Она тряхнула головой, чтобы понять, что произошло, а палочка вдруг выскочила из ее руки и упала где-то в стороне, звонко ударившись о камень.

Было темно и тихо, а потом раздался странный голос, словно приглушенный или измененный:

— Добро пожаловать.

— Кто вы?

Лили вздрогнула, вспомнив, что она тут с Ксенией, которая все еще держала ее за руку.

— Хм, это я должен спросить, кто вы,— холодная усмешка сквозила в голосе, который временами казался Лили знакомым.— Хотя нетрудно догадаться: Ксения Поттер, сестра милосердия и все такое... Становится даже интересно...

— Что вы хотите? Где мы?— Лили пыталась разглядеть хоть что-то в кромешной тьме. Судя по всему, человек их видел, а они его нет, значит, у него что-то наподобии Руки Славы, о которой как-то говорил отец. Руки, что когда-то принадлежала Малфоям...

В ответ чьи-то пальцы снизу схватили ее за бедра и толкнули вправо. Она по инерции сделала несколько шагов, догадываясь, что это был домовой эльф, и тут же услышала странный скрежет, металлический стук и поворот ключа в замке.

— Ксения!— Лили метнулась вперед и больно ударилась о решеку, которая за ней захлопнулась. Раздался лишь хлопок трансгрессии, и девушку окружила полная тьма какого-то сырого, влажного подземелья.

Главное — не впадать в панику. Она начала медленно, наощупь, обходить крохотную камеру, в которой ее заперли. Здесь не было ни окон, ни отдушин. Лишь каменная кровать у дальней стены, куда девушка и опустилась, с горькой усмешкой подумав о том, что не зря купила теплую мантию — здесь она ей понадобится.

Тяжело наступать дважды на одни и те же грабли, особенно если ты не сама это делаешь, а тебя заставляют. Потому что, уже однажды наступив на них, ты знаешь все, чем это может закончиться. Это еще не произошло, а тебя уже мучает страх и к горлу подкатывает комок ужаса, ведь ничего изменить или исправить ты не можешь. Точнее, тебе не дадут.

Она никогда не была в темницах Хогвартса, о которых говорили Джеймс и Скорпиус, и не была в подземельях Малфой-Мэнора, о которых знали ее родные и ее муж. Но сейчас, чувствуя в темноте низкий свод каменного потолка и неровный пол, из которого словно вырастала темная, грубая решетка, она была уверена, что именно так и выглядят темницы старых поместий и замков. Пустая маленькая комната, полная влаги и камня, скамья-кровать и неприятные тени, которые вдруг мерещатся в полной мгле.

Лили попыталась взять себя в руки и понять, сколько примерно времени она уже тут. Получалось, около часа. Час ожидания и мук неизвестности. Кто их похитил? Где Ксения? Что с ней? Что с ними будет? Когда их найдет Малфой?

В том, что муж ее найдет, Лили не сомневалась ни минуты, и это давало ей надежду. Скорпиус уже не раз спасал ее, он ее нашел тогда, когда ее похитили впервые. Найдет и теперь.

Какая же она была глупая! Лили понимала, что сама виновата в происходящем — ведь чувствовала же и взгляд, и беспокойство. И палочка так странно исчезла! Сколько раз Скорпиус повторял ей, что нужно слушаться предчувствий! Она лишь отшучивалась... А теперь сидит в подземелье и ждет. Ждет, когда кто-то, чей голос она слышала в темноте, решит ее судьбу. Ее и Ксении.

Лили встала, чтобы вновь осмотреть свою темницу. Она тщетно пыталась трансгрессировать или использовать беспалочковую магию. Первое не удавалось (вряд ли похититель был настолько глуп, чтобы оставить ей такой шанс на спасение), вторым она владела слишком слабо. Возможно, тут и есть какой-то шанс на спасение, но вряд ли — наверное, она глубоко под землей, нет ни окон, ни отдушин. И с ней никто не связан сознанием, как тогда, в школе. И это не дом Скорпиуса, где он знает каждый куст.

Может, это дом Забини?!

До этого утра Лили никогда не задумывалась о том, что будет, когда Присцилла выйдет на свободу или ее старший брат поправится. Она жила в своем прекрасном мире, где их просто не было. Все случившееся давно ушло в прошлое, оставив лишь тягучую тоску по маме. Но, оказывается, Малфой был прав: она никогда не сможет избавиться от своих розовых очков, от которых он всегда пытался ее освободить.

Значит, это они опять решили через нее добраться до дорогих ей людей? Они, кто же еще, ведь она сама скрыла от мужа весть о том, что Присцилла на свободе... Скрыла и снова оказалась в их власти.

На этот раз все было просто: никаких страшных зелий, никаких ухищрений. Все настолько явно и известно, что теперь поражало гениальностью. Палочка была порталом. И сверток, в который Забини поместили его, был из драконьей кожи. Только чем-то сверху обработанной, чтобы портал не сработал раньше времени.

Как же все было глупо! Малфой бы убил ее, узнав, на какой глупости она опять попалась... Как скоро Малфой все-таки поймет, кто стоит за их исчезновением... И что теперь будут делать Забини, получив ее и Ксению?

Послышались шаги, коридор, в который выходила решетка ее камеры, наполнился шорохами.

— Вдвоем вам будет не так скучно,— проговорил все тот же голос у решетки. Заскрежетали ключи, дрогнул воздух, словно было снято какое-то ощутимое заклинание. Несколько шагов, и дверь снова закрылась, оставив еле уловимый аромат духов Ксении.— Если вам вдруг что-то понадобится, кричите,— с усмешкой проговорил похититель (Лили тщетно пыталась понять, слышала ли она когда-нибудь этот голос или ей это только кажется).— Может быть, вас кто-то услышит...

Девушки молча стояли, пока вдали не растворился звук шагов.

— Ты в порядке?— Ксения ледяной рукой коснулась Лили, а потом стала обходить их темницу.

— Где ты была? Что он хочет? Кто это?— Лили села на скамью, с тревогой глядя на подругу. Она не знала, стоит ли пока делиться своими предположениями о Забини. Зачем зря пугать ее? Все равно точно они ничего сказать не могут. Вот если она его видела...

— Я была тоже в какой-то темнице, только чуть выше, мы спускались сюда по лестнице,— Ксения села рядом.— Там было немного света, но этого человека я не видела. И не чувствовала, что странно. Будто бы он окружен каким-то щитом. Будто зеркалом.... Он куда-то уходил, потом вернулся и сказал, что мы вполне можем занимать с тобой одни апартаменты, пока находимся у него в гостях.

Они помолчали, понимая, что это не сулит им пока ничего хорошего.

Джеймс Поттер

— Ну, и куда мы летим на всех парусах?

Они вышли из каминного холла Косой аллеи под хмурое небо, которое обещало разразиться ливнем — не сейчас, так через пару часов.

— Знать бы, в какой магазин они пошли...— задумчиво проговорил Скорпиус, оглядываясь, словно надеясь увидеть красную стрелку с указателем, куда их жены отправились в поисках одежды.

— Да в любой, причем не в один,— со знанием дела сказал Джеймс, застегивая куртку с логотипом своей команды.— Слушай, самое умное сейчас — пойти в кафе и подождать их там, а не метаться из магазина в магазин. Все равно шансов ноль, что мы их перехватим...

Малфой явно не хотел бездействовать, но первая капля дождя, которая приземлилась прямо на его благородно-прямой нос, немного перевесила чашу его сомнений в сторону кафе.

— Хорошо,— согласился Скорпиус, взглянув на часы. Джеймс усмехнулся: словно принял самое важное решение в своей жизни. Сам Поттер был уверен, что не пройдет и пары минут, как девушки, мокрые и уставшие, с тьмой пакетов, влетят в кафе.

Парни успели войти в помещение до того, как разразился настоящий лондонский потоп. Их любимый столик в углу был пуст, что не могло не приободрить. Ну, по крайней мере, Поттера приободрило — если повезло в мелочи, повезет и в других делах. Но вот Малфою, кажется, было все равно, где опустить свой благородный зад — он бы лучше его не опускал, а куда-то шел...

Вы когда-нибудь сидели посреди кафе в компании гиппогрифа, который старательно сдерживает рвущийся из него гнев? Ну, может, не гнев, а беспокойство, смешанное с миллионом оттенков эмоций, на которые способны только они, гиппогрифы...

Джеймс не собирался, конечно, говорить другу о том, какие ассоциации он вызывает своим почти стеклянным взглядом, который уже минут десять не отрывался от стрелки часов на стене кафе. Наверное, силой взгляда Малфой пытался заставить часы двигаться либо быстрее, либо медленнее, но даже Малфои, по-видимому, на это неспособны. Пусть у них будет хоть сто сборников правил и кодексов чести.

— Еще двадцать минут,— с легкой улыбкой заметил Поттер, помешивая соломинкой в своем бокале, который почти сразу принесла знакомая официантка. Они здесь были частыми гостями.— На тебя всегда газеты так действуют?

Скорпиус в ответ послал другу самый убийственный взгляд, на какой был способен, и опять уставился на часы. Да, случай тяжелейший...

Джеймс криво улыбнулся и стал озираться, не зная, что придумать, чтобы отвлечь Малфоя. Ну, должен же друг и его отвлекать, потому что Поттер старательно подавлял в себе беспокойство, навязанное Скорпиусом. От его физиономии становится муторно на душе. Что-что, а беспокоиться о Лили друг умел... Да это и понятно: Забини и здоровая-то была не особо приятна, а если она больна и на свободе... Можно ждать выходки в стиле Малфоя, ведь бывший слизеринец не раз говорил, что они с Забини очень похожи. А Малфой вряд ли забыл бы о том, кто его засадил в Азкабан и за что. Даже если бы потерял рассудок...

— Ты думаешь, это правда?— сделал Джеймс еще одну попытку достучаться до друга.— Что Забини больна?

— Она еще в школе была больна,— фыркнул Скорпиус, наконец, отводя взгляд от часов — чтобы смотреть на входную дверь.

— Это я знаю и без тебя. Ты веришь, что она стала немного того?

— Поттер, я не барышня и не хомяк, чтобы верить или не верить.

— Знаю, ты хорек. Малфой, ты сегодня просто невыносим, а это моя роль, женитьба не пошла тебе на пользу.

— Поттер, ты есть не хочешь?— Скорпиус закинул ногу на ногу, явно стараясь расслабиться.

— Нет, мне интересно, насколько правдиво то, что написано в газете...— Джеймс тоже украдкой посмотрел на циферблат, надеясь, что девушки не опоздают, иначе Малфой просто разнесет половину Косой аллеи.

— Я не Трелони,— хмыкнул Скорпиус.— У меня нет фактов, чтобы тебе ответить, правда это или нет, а на слухах сложно что-то строить...

— Как же ты так не отследил?— съехидничал Поттер, но тут же пожалел об этом, потому что друг стал чуть ли не серым.

— Я был уверен, что это не понадобится ближайшие лет так десять... Я еще найду этих горе-целителей, которые осматривали Присциллу...

— Сначала нужно найти наших жен... Надеюсь, твою душу сейчас не разрывает дилемма — убить Лили или спрятать подальше от всех?

— Поттер, ты когда-нибудь видел ежиков с цветочным горшком на голове?

— Понял-понял. Замолкаю. Сегодня ты решил играть мою роль — пожалуйста, но только сегодня,— смирился Джеймс, тоже все чаще смотрящий на часы. Быстрее бы они появились...

— Знать бы, в какой магазин их занесет желание примерить тысячу и одну одежку...— задумчиво проговорил Скорпиус, и Джеймс почти кивнул, соглашаясь: почти, потому что кто-то из них двоих должен делать вид, что не беспокоится. Иначе это уж ни в какие рамки не полезет...

Поттер махнул официантке, чтобы та принесла ему еще тыквенного сока (пить что-то другое до обеда было как-то неправильно, да и ситуация...), а сам обвел взглядом зал, где было не так уж много народа. Любимое кафе «У гиппогрифа» сегодня почему-то не поднимало настроение — наверное, действовала аура настороженно-сердитого Малфоя.

Здесь было всего несколько занятых столиков, все-таки будний день. Это они с Малфоем почти вольные пташки: тот делал вид, что чем-то занимается, что-то ищет (хорек без галстука), а у Джима тренировка уже была, а до следующей еще три часа. Ксения сегодня во вторую смену (опять одинокий вечер, но ничего — есть же сестра и друг), а Лили сейчас ищет помещение для магазина, который мечтала открыть. Что-то там с одеждой, которую она рисует, Джеймс особо в это не вникал. Пока.

Поттер снова взглянул на часы, а потом краем глаза заметил, что сидящая у самых дверей блондинка то и дело поглядывает в их сторону. Девушка была примерно их возраста, очень красивая, что не мог не отметить Джеймс. Она пила что-то из высокого бокала, перед ней лежали раскрытые книги и тетрадь, куда она иногда что-то вписывала, взглянув в одну из книг.

— Малфой, тебе нравятся блондинки?— Джеймс не мог больше молчать, тем более что появилась тема для разговора.

— Поттер, ты хочешь перекраситься?— равнодушно откликнулся Скорпиус.

— Ха-ха,— фыркнул Джеймс, снова поймав обращенный на них — а точнее на Малфоя — взгляд красавицы.— Просто у дверей сидит блондинка, которая явно имеет на тебя виды. Ну, или она видит, что у тебя парик отклеился...

Надо отдать должное Скорпиусу: наверное, он единственный из известных Джеймсу людей при таких словах мог спокойно сидеть и даже не пытаться украдкой взглянуть на указанный объект. Он вообще никак не показал, что услышал друга.

— Ей плохо видно кольцо на моем пальце?— хмыкнул Скорпиус, продолжая сканировать взглядом дверь.

— Может, она хочет у тебя спросить, какой краской ты красил волосы?— Поттер даже немного обрадовался, что друг отвлекся, но напряжение внутри обоих нарастало, потому что стрелка часов неуклонно двигалась к двум.

— Поттер, ты сегодня просто верх остроумия,— Малфой лениво потянулся и (Джеймс был уверен) успел увидеть названную особу, которая в этот момент как раз смотрела на него.

— Ну и? Ты ее знаешь?

— Впервые вижу,— в голосе Скорпиуса что-то дрогнуло, и Джеймс даже подумал, что друг увидел Лили и Ксению, но у дверей все так же никого не было.

— Врешь и не краснеешь,— сказал Поттер, тяжело вздыхая: выяснять эту сторону жизни Малфоя он совершенно не хотел. Мало ли в прошлом друга было девчонок...— Надеюсь, что это не твоя любовница...

— Ага, я ее на свадьбу просто пригласить забыл,— ледяным тоном ответил Малфой, вставая.

— Ты куда?

— Уже два,— Малфой явно нервничал, бросая на стол монеты. Одна отскочила, прокатилась немного и упала, оставив тихий металлический отзвук.

— Ты представляешь, где их искать?— Джеймс тоже поднялся, застегивая куртку. У него мелко задрожали руки, и он быстро спрятал их в карман.

Малфой не ответил: он поднял с пола монету, направился к стойке, там что-то сказал хозяину, пожилому волшебнику в смешном берете и с шарфом даже в жару, а потом махнул Джеймсу.

Они молча вышли на улицу, мокрую после скоротечного ливня: был сильный ветер, солнце впервые за день показалось высоко над аллеей, по которой неспешно двигались немногочисленные покупатели и многочисленные рабочие, прервавшиеся на обед.

— Ты к «Мадам Малкин», я в «Магическую моду»,— коротко сказал Скорпиус, наматывая шарф.— Если что — посылай мне Патронуса. Встречаемся у Мерлина.

Поттер кивнул, недолго смотрел в спину друга и тоже повернулся, спеша найти девушек. Идя по солнечной улице, он пытался вспомнить, что ему сегодня снилось. Спал он плохо и мало, потому что Ксения неважно себя чувствовала. И он боялся уснуть. Если бы он видел сон, что бы там было?

Этот вопрос мучил его весь недолгий путь к магазину мадам Малкин. Он издалека смог рассмотреть сквозь витрины, что в магазине лишь пожилая женщина, которая мерила парадную мантию гадко-лилового цвета, но Джеймс все же вошел.

Прозвенел колокольчик.

— Добрый день, сэр,— улыбнулась мадам Малкин, оборачиваясь.— Если подождете...

— Я только хотел спросить, не заходили ли сюда две девушки: рыжая и золотоволосая, красивые...— Поттер чувствовал себя неуютно под пристальным взглядом пожилой покупательницы. Или же просто волновался, ожидая ответ.

— Да, они искали теплую мантию, темно-зеленую, но у меня таких сейчас нет,— кивнула хозяйка магазина.

— И когда они заходили?

— Около часа назад, может, чуть больше.

— Вы не знаете, куда они потом пошли?— Джеймс чувствовал, что стало немного спокойнее: они здесь были, все хорошо, скоро найдутся. Может, сейчас они зашли в кафе и разговаривают с барменом.

— Кажется, собирались в «Магическую моду»,— чуть недовольно откликнулась мадам Малкин, явно сокрушаясь о том, что отдала покупателей конкурентам.

Джеймс поблагодарил и вышел на улицу, надеясь, что Малфой их перехватил.

— Простите, молодой человек...

Он обернулся — из магазина вышла пожилая леди, что покупала мантию.

— Да?— он поморщился, подумав, что она узнала в нем Поттера. Такое часто случалось, ничего не поделаешь.

— Вы спрашивали о двух девушках, что сюда заходили...

— Да,— уже с интересом откликнулся Поттер.

— Я была до этого в магазине «Мир мантий», что в новом торговом центре для волшебников. Они там тоже были. Когда они ушли, минут через десять туда заходил приятный молодой человек. Он тоже спрашивал о них. Точнее, об одной, о рыженькой.

— Что он спрашивал?— Джеймс похолодел внутри, но старался мыслить трезво и спокойно. Нечего пока впадать в панику.

— Он сказал, что ищет свою невесту, потому что она забыла дома деньги на покупку. Ему сказали, что она была вместе с другой девушкой. Но куда пошла, в магазине не знали.

— Как выглядел тот человек?

— Ммм... Молодой, симпатичный... Черные, как смоль, волосы...

Джеймс уже не слушал — он кинулся бегом к площади, к статуе Мерлина, надеясь, что Малфой уже там, с девушками. По пути он достал палочку, и по переулку поскакал огромный, медведеподобный пес, неся безмолвный зов Скорпиусу, где бы он ни находился.

Почти сразу же из-за угла вывернул Патронус Малфоя, и Джеймс побежал еще быстрее. Он издалека увидел фигуру друга, который сидел на мокрой скамейке возле статуи Мерлина. Скорпиус был один. И в его позе — он согнулся, обхватив руками голову — был ответ на вопрос, что еще не прозвучал.

Поттер остановился возле друга, тяжело дыша и хватая ртом воздух. Сердце выскакивало из груди, но это были пустяки по сравнению с тем, что он мог сейчас услышать.

— Малфой!— голос срывался.

Скорпиус поднял голову, глаза его были чужими, какими-то дикими. В руках — скомканный пергамент.

— Я опоздал,— в голосе была паника, которую Джеймс впервые слышал из уст друга.

Лили. Ксения.

Рон Уизли.

В горах ночь наступала как-то внезапно, и сразу становилось холодно, тем более осенью, но он уже привык и к морозу, и к ветру, что пронизывал до самого сердца, и к наледи на тропинке. Это все было уже обыденно и привычно.

Он опять споткнулся и в который раз помянул Мерлина и его нижнее белье. Оглянулся — городок и его огни остались далеко внизу, поэтому он смело достал палочку и зажег свет. Подниматься на холм, где они жили, в темноте было большой проблемой, если ты не маггл (у них эти странные жезлы — фонарики — на батарейках, которые собирал отец) или ты не боишься, что тебя увидят с волшебной палочкой. И сейчас, держа перед собой палочку, Рон рисковал, потому что магглы (ту-ри-сты) вполне могли тут еще бродить, сумасшедший народец. Благо, что за три с половиной года, что они держали в городке гостиницу и паб, Рон успел привыкнуть к странностям магглов и даже в чем-то понять увлеченность отца.

Рон уже видел вдали огни — это светились окна их дома. Он в который раз подумал, что они правильно сделали, поселившись вдали от всех — в силу того, что рядом были сплошные магглы (маги не находили это место в горах интересным и бывали тут редко), да и из-за их с Сарой особенности. Тут они могли более или менее спокойно переживать полнолуние. Только вот Берти скучала...

Рон вошел в дом — в гостиной было тепло от пылавшего камина, возле которого, накрывшись старым пледом, дремала Сара. Она была бледна, что особенно выделялось на фоне пламени. Глядя на нее, Рон понял, как с отъездом Берти опустел для Сары дом. Молчало пианино, сиротливо стоявшее в углу, были убраны игрушки, не летали мыльные пузыри. Зато девочка впервые за много лет была в полной безопасности (от них) и общалась с другими детьми-магами. Например, с Альбусом Поттером, с которым успела подружиться, еще не доехав до Хогвартса, о чем и написала маме.

Насмешка судьбы... Как скоро Ал и Берти поймут, что они почти родственники? Как отреагируют они?

— Ты голоден?— Сара смотрела на него больными глазами. С каждым днем они казались все более мутными.

— Нет. Я поужинал с Питером,— Рон подошел и присел возле ее ног.— Как ты? Может, врача?

— Их тут было уже три, не стоит смущать бедных магглов,— слабо улыбнулась Сара, приглаживая его рыжие волосы.— Что говорит Питер?

Питер был их управляющим, державшим в своих руках все дела в гостинице, единственным магом в этом Мерлином забытом месте, пожилым, растерявшим всю свою семью. Он знал о своих хозяевах все и относился к ним с сочувствием, обожал Берти и часто забирал ее с собой, вниз. Если бы не Питер, они бы не смогли вести дела в городе, да и не решились бы.

Именно Питер подал идею купить старую гостиницу у разорившегося маггла, и именно он на первых порах делал все, чтобы дело их процветало. Взамен Питер просил немногого: жить при гостинице, потому что идти ему было некуда, да и не к кому. Рон тогда согласился и не жалел, хотя для этого ему пришлось писать Джорджу и просить продать его, Рона, долю в магазине приколов. Джордж на это очень рассердился и прислал нужные деньги без всяких продаж.

— Говорят, что скоро выпадет снег,— Рон взял ее тонкую руку и стал греть, растирая в своих больших ладонях.— Будет наплыв лы-жни-ков, но нам с тобой нужно что-то делать, потому что ни один врач сюда не пойдет по сугробам и наледи.

— Ну и фавн с ними,— Сара прикрыла глаза.— Только деньги на ветер. Я написала Берти письмо и попросила ее не говорить никому о тебе... и о наших особенностях...

Рон кивнул — ее привычка переводить разговор со своего здоровья на другие темы давно не сбивала его с мысли.

Нужно что-то делать. И срочно, потому что Сара таяла на глазах. Но ни один целитель не хочет заниматься ею, как только понимает, что она оборотень. Все еще хорошо помнят, что за звери появились четыре года назад в Англии (об этом много писали в специальных журналах по целительству, оборотнелогии и других изданиях), и боятся. А врачи магглов лишь разводят руками, потому что они бессильны перед магическими, неизвестными им, болезнями.

— Ал все равно узнает, он слишком любопытен и проницателен,— Рон вспомнил письмо Розы, где она подробно рассказывала обо всем, что тогда, после его ухода четыре года назад, с ними произошло. Она писала ему, — все это время — даже не получая ответа. Он ответил ей всего лишь три раза, он не хотел снова крепко связывать себя с той жизнью, тоска по которой иногда захлестывала его с головой. Есть эта жизнь, и есть Сара, которую он не мог потерять, как ту, другую...

— Но ведь ты этого не хочешь...

— А что я могу сделать?— Рон встал и поднял Сару на руки, поражаясь, как она похудела. Даже когда она была пленницей в лагере оборотней, она не выглядела такой болезненной. Нужно было то-то делать, ведь она спасла их, спасла его...

Он помнил ее там, среди людей-зверей. Ей нельзя было покидать лагерь, ее постоянно держали под Империусом. Но Сара быстро научилась с ним бороться и подавлять чужой голос в себе. И однажды она прибежала к Рону, который тогда нередко появлялся среди врагов его семьи, надеясь узнать их планы.

А она, бедная пленница жестокого Тома — главного Врага, который желал ее с первого взгляда, жила в страхе, борясь с заклятием. Борясь и слушая то, о чем смело при ней говорили Том и его соратники. Она слушала, а потом шла к нему, к Рону. И она раскрывала их планы — ему. О нападении на «Нору», о похищении Гермионы... Все это узнала Сара, которая почему-то жалела его, хотя знала, что именно он сделал ее оборотнем. Она тогда говорила, что среди всех людей вокруг только у Рона человеческие глаза... И она со страхом делилась с ним, что ее тоже возьмут убивать Гарри Поттера, что ее заставят превратиться, и она безумно этого страшится... И он тогда понял, что должен, просто обязан спасти их обеих — Гермиону и Сару.

Он положил девушку на кровать и накрыл одеялом, мучительно соображая, как поступить. Как ее спасти?

— Ты поправишься,— прошептал он, вставая и собираясь покинуть ее комнату.— Я не потеряю тебя, как ее...

Он поспешно надел уже скинутую куртку, вышел из дома и пошел вниз, не замечая хлопьев снега, что ложились на темную землю. Нужно было вернуться в гостиницу — у Питера есть сова. Не время думать о себе и своем нежелании снова связаться с прошлым. Он должен вылечить Сару, спасшую Гермиону, Гарри. Спасшую его — от одиночества и боли, давшую смысл жизни. Заменившую ему семью, заменившую ему ту, навсегда потерянную.

Заменившую ему Джинни.

Ксения Верди.

Ксения не видела силуэта Лили в темноте, но чувствовала рядом. Хорошо, что они вышли из возраста, когда боятся мрака. Хотя у них и так было предостаточно поводов бояться... Кого, а главное — чего? Ксения хотела бы знать, что их ждет — неопределенность всегда страшила.

— Ты боишься?— в темноте и сырости каменной темницы голос Лили звучал неестественно пронзительно.

— Хотела бы я сказать, что нет,— горько усмехнулась Ксения, вставая. Сидеть и бездействовать было тяжело. Но что она может сделать? Им оставили лишь одно: страх...

Страх... Отец когда-то говорил ей, что многие считают ее бесстрашной. Странно, ведь всю свою жизнь (с тех пор, как умер дед) она боялась — не выполнить свое предназначение, не спасти Свет, каким бы он ни был. Она привыкла к этому чувству, хотя в первые годы часто просыпалась ночью от кошмаров, стирая пот и слезы. Потом страх стал частью ее самой, и она перестала его замечать.

Но, наверное, в словах отца все-таки была доля правды. Она действительно по-настоящему ничего не боялась. Ничего, кроме пророчества и своей роли в судьбе Света.

Не боялась, пока предназначение не исчезло из ее жизни и там не появился Джеймс. С ним она научилась многому, что упустила в прошлые годы, сосредоточившись на учебе и на том, что она должна совершить. Он же подарил ей все, о чем она никогда не смела и мечтать: прогулки под звездным небом, цветы на подушке, тосты с маслом в постель, белое платье. Он подарил ей другой мир, он открыл ей этот мир — любви и семьи. И она узнала, что если ты кого-то любишь, сильно, отдавая всю себя, то вместе с этим чувством обязательно приходит другое — страх. Она научилась бояться обыденно, как все остальные люди: если Джеймс опаздывал без причины, если болел, если играл в квиддич, забывая обо всем и рискуя собой ради снитча... Сколько раз на ее глазах он падал с метлы! И она боялась, никогда не показывая ему этого. И знала, что он боится за нее. Как все, кто любит.

Ксения прошлась по камере, грустно улыбаясь, она вспомнила прошедшую ночь, когда Джеймс не спал, потому что их малыш уже давал о себе знать. Ксения то и дело срывалась в ванную, понимая, что это вполне нормально. А ее бедный Джеймс переживал так, будто она медленно умирала. Он был готов носить ее на руках, делать ненужные в тот момент примочки и компрессы, даже вызвать Теодика, которого он не особо любил... А она его успокаивала в перерывах между приступами токсикоза.

«Джим, ну, ты же знаешь, что вы, Поттеры, вообще проблемные люди».— «В смысле?»— «Ну, все время, что я вас знаю, у вас постоянно что-то происходит. Если не очередной подвиг с армией врагов, то маленький Ал, который, пробуя новую волшебную палочку, превращает руку Хьюго в резинового питона. Или ты, возомнив себя гиппогрифом, сигаешь с метлы, словно за спиной крылья и упасть с десятка футов на землю тебе не грозит».— «Я непроблемный».— «Не дуйся, ты как все Поттеры — ходячее приключение. И судя по всему, твой ребенок от тебя решил не отставать».— «Ну, он же Поттер, как-никак».— «Вот я и говорю: успокойся и спи...».

Он боялся, и она боялась, но это было привычно, это было частью их счастливой жизни, полной неожиданностей «от Поттеров». И почти забылся тот, прежний, страх...

А теперь — новый. Опять не за себя. За него. За того, чья душа только начинала ощущаться — мимолетно, тонко, слабо. Но поскольку эта душа была внутри нее, Ксения с каждым днем чувствовала ее все яснее. Ее — сильнее, окружающих — слабже. Но она надеялась, что однажды наступит день, когда она будет чувствовать только его, ее ребенка. Это будет день, когда он будет готов появиться на свет — самый счастливый день в ее жизни. Она мечтала об этом, и сейчас страх, что этот день может не наступить, мучительно подкрадывался из сумрака неизвестности, заставляя ее рефлекторно закрывать ладонью свой еще плоский живот — там, где росла его душа. Его.

— Прости, это я виновата,— снова заговорила Лили, врываясь в маленький мир воспоминаний, что на миг отодвинул мрак и неизвестность. Ксения не стала отвечать: сейчас совершенно неважно, кто виноват. Да и виновата ли она?

Ксения улыбнулась сумраку: если Лили и виновата, то лишь в том, что она была и остается собою, Лили Поттер. Но разве мы выбираем, кем родиться? А главное — в какой семье? Отец, герой, безумно добрый человек, который пытался дать детям все то, чего не было у него, защищал и баловал. Мама, полная нежности и заботы, всегда рядом, особенно с единственной дочерью. Брат, который по-своему, но всегда оберегал и защищал. Дяди, тети, дедушка, кузины... И мир, полный ауры героизма, сказок-былей о герое, которого она называла отцом. Мечты о прекрасном принце... И принц — даже не стена, а крепость, которая сомкнулась вокруг и накрыла куполом безопасности, оберегая и пряча от жестокости и боли реального мира.

Скорпиус Малфой. Ксения всегда считала, что он притянулся к Лили именно поэтому — из-за того, что долгие годы искал что-то, чего не было в его жизни. Он хотел быть кому-то нужным и необходимым. И он нашел это в Лили. И он полюбил ее за все те качества, которых никогда не было у него и которые он на самом деле считал слабостями и изъянами. И делал все, чтобы Лили — такая, какой он ее полюбил — осталась собой, поэтому защищал ее от всего. Пусть он часто, даже при Ксении, шутил над доверчивостью и добротой Поттеров, особенно Лили, называя это «розовыми очками»... Ксения подозревала, что Малфой стремится сохранить у Лили все это, чтобы жена действительно дополняла его... Чтобы он мог учиться у нее... И был уверен, что пока он рядом, она может оставаться собой...

Но, видимо, даже Малфой невсемогущ. Крепость не выдержала, а Лили так и осталась доверчивой, ранимой, верящей в самое лучшее в людях...

— Как ты догадалась, что нельзя трогать палочку?

— Кожа дракона. Зачем нашедшему нужно было заворачивать ее в драконью кожу?— Ксения села, чувствуя легкое головокружение.

Они опять замолчали, думая каждая о своем.

— Меня постоянно используют как средство добраться до моих близких...— расстроенно произнесла Лили.

Ксения пожала плечами, а потом коснулась руки подруги:

— А почему ты решила, что тебя похитили не ради тебя самой? Может, ни твои родные, ни Малфой, ни кто-нибудь еще тут вообще ни при чем? Может, нужна именно ты?

— Зачем я Забини, если не чтобы добраться до...

— Ты думаешь, это Забини?

— А кто?

— Но почему они? Сейчас? Из-за Присциллы?

— Ты знаешь, что ее выпустили?

— Я слышала в Мунго, что ее привозили на комиссию, и целители действительно сделали вывод, что она нездорова. Ты думаешь, из-за этого они могли тебя похитить?

— Почему нет?

— Не знаю,— Ксения пожала плечами, но Лили этого, конечно же, не увидела.— Хотя кто еще...?

— Вот и я думаю: кто? Ясно одно...

— Что?

— Я сглупила, а тебе за это придется расплачиваться вместе со мной,— в голосе Лили были слезы.

— Не раскисай, все будет хорошо...

Лили ничего не ответила, и Ксения ее понимала — ни у одной из них не было в этом уверенности.

Тишину нарушил резкий хлопок трансгрессии, и девушки подпрыгнули, пытаясь определить, откуда донесся звук. Что-то стукнулось о каменный пол, еще один хлопок — и их снова окутала тишина подземелий.

— Это был эльф?— Лили встала.

— Думаю, да, раз он тут трансгрессирует,— Ксения последовала за подругой.— Судя по всему, он что-то оставил...

Вскоре на ощупь они нашли поднос (или что-то, на него похожее), где стояли две чашки с чем-то горячим и лежали два куска хлеба.

— А это что?— они трогали что-то холодное и довольно объемное, то ли кастрюлю, то ли...

— Если я не ошибаюсь, это самый настоящий ночной горшок,— со смешком проговорила Ксения.

— Черт, все удобства с доставкой... А я так надеялась, что, когда наш похититель придет, мы сможем что-то узнать...

— Ну, теперь мы хотя бы знаем, что он не собирается морить нас голодом,— произнесла Ксения,— только вот не уверена, что это безопасно есть...

— Да, задача,— Лили коснулась локтя Ксении, видимо, чтобы почувствовать рядом кого-то еще, у Ксении тоже постоянно возникала такая потребность.— Знать бы, где в следующий раз появится эльф, можно было бы схватить его и трансгрессировать...

— Лили,— Ксения напряглась, поднимаясь на ноги и всматриваясь в темноту.

— Что?

— Мы тут не одни,— целительница теперь ясно почувствовала кого-то еще. Мгновения назад этого не было.

— Откуда ты...?

— Что ж,— донесся откуда-то со стороны решетки уже хорошо знакомый голос,— оказывается, мне действительно выпала честь принимать у себя целительницу душ! Кто бы мог подумать.

— С чего вы взяли?— Лили встала рядом с Ксенией.

— Ну, проверить было несложно, так что теперь знаю точно,— было ясно, что похититель улыбается. Ксения вдруг потеряла его, словно он исчез.— Ксения Поттер, которая лечит души...

— Кто вы? Чего вы от нас хотите?— Лили сделала шаг в сторону голоса, но тут же скрипнула решетка и повернулся ключ.

— Кстати, еда не отравлена, ешьте. А впрочем — как хотите, гостей не принуждают,— насмешливый голос звучал совсем рядом.— И не советую трогать эльфов, они умеют защищаться...

— Подождите!

Им ответили два хлопка трансгрессии, на миг отдалившие тишину. Они долго молчали, не зная, что же делать.

— Ксения, у тебя есть заколка?— Лили, кажется, двинулась к решетке.

— Думаешь, все так просто?— девушка нашла в кармане брюк заколку, которой убирала волосы, когда приходила на работу.

— Я не могу просто так сидеть,— Лили нащупала в темноте руку подруги, взяла заколку, и мрак заполнился тихим металлическим скрежетом.

Ксения встала рядом, опершись о решетку. Она думала о том, что должна поесть, чтобы не повредить ребенку. Но стоит ли верить этому человеку? С другой стороны, если бы он хотел их отравить, зачем все эти сложности с порталом? Кстати, портал...

— Ой!

Ксения резко выпрямилась, потому что щелкнул замок, и решетка отошла в сторону.

— Не верю...— прошептала Лили, все еще не двигаясь.— Это глупо.

Ксения тоже застыла.

— Погоди,— Лили вернулась к подносу (благо, что они уже начали ориентироваться в темноте) и вскоре снова появилась рядом.— Проверим.

И, как поняла Ксения, девушка бросила во мрак ночной горшок.

В тот момент, когда тот должен был со звоном упасть на каменный пол, потолок вдруг засветился чем-то серым, словно дымкой, а внизу, на полу, началось какое-то странное движение.

Не было звука удара горшка о пол, словно он упал на что-то мягкое. И это мягкое было живым, издающим странное шуршание.

— Что это?— прошептала Лили, боясь пошевелиться. Ксения же осматривала светящийся потолок — неровный, словно в пещере, свод. Почему он стал светиться? Что там, на полу коридора? Какая ловушка их ждет?

— Ай!

— Что?— вздрогнула Ксения, когда Лили вцепилась в ее руку.

— Меня что-то схватило за ногу!

И тут Ксения тоже почувствовала, как упругие и твердые веревки начинают оплетать ее ступни.

— Быстрее на скамью!

Они смогли освободить ноги и через мгновение уже стояли на каменной кровати, вжавшись в холодную, неровную стену.

— Что это?— голос Лили дрожал, хотя чувствовалось, что она пытается справиться с собой и подавить панику.

— Дьявольские силки,— прошептала Ксения.— Не двигайся, они уползают от света...

Но тут над ними тоже засветился потолок, и они смогли разглядеть, что силки вовсе не уползают прочь, а наоборот — размножаются, правда, все медленнее.

Шум постепенно стихал, но девушки боялись пошевелиться.

— Кажется, они остановились,— прошептала Лили. Потолок тоже стал более тусклым.

— Для нас это большое облегчение,— с иронией заметила Ксения, чувствовавшая, как к горлу подкатывает тошнота: от испуга, от голода, от резких движений. Если сейчас упасть в обморок, то уже можно просто не очнуться в объятиях этого доброго растения, что теперь, видимо, занимало весь пол их камеры.

Девушки медленно стали сползать по стене, замирая каждый раз, когда тихое шуршание возобновлялось.

Ксения, наконец, села, поджав ноги, и застыла. А еще говорят, что безвыходных ситуаций не бывает...

Роза Уизли.

Вот не было повода для беспокойства, так Малфой его нашел!

Девушка взмахнула палочкой, убирая в раковину чашку. Она чувствовала на себе проницательный взгляд Тео, но не оборачивалась. Стерпит или спросит? Что он не попытается узнать сам, она была уверена.

Чашка выскользнула из руки и разбилась, Роза автоматически присела, чтобы собрать осколки.

— Палочка,— мягко произнес Тео у нее над ухом, склоняясь над девушкой.

Она улыбнулась ему немного растерянно.

— Твоя рука,— он взял ее ладонь в свою, и только тогда Роза увидела, что успела порезаться. А все Малфой и эта газета!

Тео уже заживлял ее руку, а она все смотрела на каплю крови, что осталась на манжете.

— Расскажешь?

Роза кивнула, с помощью палочки убирая с пола чашку и кровь.

— Ты читал газету?— она прошла за Тео в его кабинет, где он варил какое-то зелье. Помещение было наполнено странными запахами, но Роза давно к этому привыкла и даже часто получала удовольствие, находясь здесь и наблюдая за тем, как он работает.

— Да,— Тео посмотрел на нее, и Роза сразу поняла, что он знает, о чем она.

— Как думаешь, стоит беспокоиться?— она заглянула в котел, возле которого стоял Тео. Там кипела зеленоватая жидкость.— Что это?

— Мазь,— коротко ответил Тео, все еще глядя на нее.— Ты уже беспокоишься.

— В тебе проснулся целитель душ?— пошутила Роза, потянувшись, чтобы поцеловать его в чуть колючий подбородок. Он никак не отреагировал на ее слова.— Ладно, это вообще не я, это Малфой, вечный паникер.

— Мы об одном и том же Малфое думаем?— скептически спросил Тео, обнимая ее, но она почувствовала его иронию.

— Ладно, не паникер, но его подозрительность заставляет везде искать опасность. И теперь...

— У него есть причины,— Тео разжал объятия, чтобы одной рукой помешать зелье.

— Ты думаешь, они такие дураки, что сразу что-то предпримут?— Роза потянула его к креслам.— Да сейчас пусть у Малфоя насморк начнется — все сразу подумают на Забини, потому что еще помнят, как Фриц на выпускном Джима обвинял Малфоя во всех бедах своей семьи....

— Роза,— Тео чуть сжал ее руку.

— Что?— она улыбнулась, потом потянулась к нему, чтобы поцеловать. Он усмехнулся уголком губ.— Хорошо, я перестала беспокоиться.

— Я старался,— мимолетная улыбка тронула его губы.

— Ты старался?!— шутливо возмутилась девушка.— Да ты и сказал-то два слова!

— Самых нужных,— заметил он, вставая и направляясь к котлу. Она смотрела на его прямую спину и улыбалась: он мог успокоить ее, вообще ничего не говоря. Или же направляя ее мысли в нужную сторону.

Нет причин беспокоиться, она сама это только что доказала. И нечего поддаваться чрезмерно раздутой паранойе Малфоя, для этого есть Джеймс.

— Как думаешь, Присцилла Забини действительно не в себе?— Роза следила за тем, как Тео снимает с огня котел и осторожно переливает зелье в колбу.— Ну, знаю, что ты ее не осматривал, но ведь это возможно...?

— Роза.

Она опять улыбнулась.

— Да, я сегодня разговариваю сама с собой.

— Говори со мной,— попросил он, садясь рядом и прижимая ее к себе.— Ты устала.

Она кивнула и тут же начала рассказывать ему о дне в Институте Магии, где она работала ассистенткой профессора по Курсу Высших Превращений. Работала и тут же многому училась.

— А еще заходил древний старик, тоже профессор. Он сказал, что помнит мою маму и даже принимал у нее экзамен по ЖАБА... Тео, ты меня слушаешь?

Он кивнул, но глаза его были закрыты.

— О чем ты думаешь?— она смотрела на его замкнутое лицо.

— Об отце,— наконец произнес он. И Роза тут же выстроила цепочку его размышлений: Хогвартс, экзамены, Северус Снейп, его недруги... Все то, что Тео знал или хотел бы знать.

— Ал сказал, что хочет написать книгу,— Роза чертила пальчиком вены на его обожженном запястье.— Книгу о «дяде Северусе».

— Ал может,— кивнул Тео, и Роза знала, что он готов улыбнуться, потому что, навещая их, кузен много времени проводил в кабинете Тео, часами сидя на его столе и болтая о Северусе Снейпе, каким он его знал в своих удивительных снах. И Роза была уверена, что Тео уже скучает по этим разговорам и по Альбусу, который интересовался зельями и часто устраивал здесь маленький пожар, пытаясь помочь.

Они молчали, глядя на свечу, которая медленно догорала на столе.

— Идем?— Тео поднялся, потянув ее за собой. Пламя дрогнуло и почти погасло, и тут же раздался стук в окно.

— Сова?— Роза отодвинула штору и с тревогой посмотрела на птицу. Это не была сова кого-то из пациентов Тео, и это не сова Джеймса или Лили, вести от которых подсознательно ждала девушка. Но она узнала птицу, хотя видела ее всего три раза.

— Тео, свечу,— с волнением произнесла Роза, распахивая окно и забирая у совы письмо.

Как всегда небрежно, кое-как запечатанный свиток.

— Это папа,— девушка чувствовала, как сердце тревожно и одновременно радостно бьется в груди. Редкие вести от отца, его письма, она хранила среди самых дорогих ей вещей — они давали надежду, что он жив, что у него все хорошо, что, несмотря ни на что, он помнит о них. Даже пара косых строк приносила радость. И эти строки она знала наизусть, потому что часто перечитывала. Словно была ближе к отцу, ушедшему, казалось бы, так давно, но еще хранимому в самом сердце каждого из близких Розы.

Она никому не рассказывала о письмах, только Тео и Хьюго. Она старательно скрывала от мамы переписку с отцом, не желая причинять ей новой боли. Потому что мама наверняка пыталась писать ему, Роза была уверена. А еще девушка была уверена, что он так и не ответил. И то, что ей, Розе, он все-таки написал, — это была ее тайна.

Хотя к тайнам им не привыкать. У дяди Гарри тоже была тайна: иногда он, никому не говоря, ходил на могилу тети Джинни и сидел там часами. Об этом, конечно же, поведал Альбус в одно из своих посещений. Тео так и не порвал нить, которой ментально связал Ала с дядей Гарри в ту осень, в ту ночь, когда Ксения спасла Свет. Обо всем этом Роза знала от Тео. И еще она почти была уверена, что это Альбус уговорил Теодика оставить их связь с дядей Гарри. Альбус всегда умел уговаривать. И свои возможности узнавать многое о своем отце Ал старательно хранил в секрете. Получалось, что у всех в их новой семье была своя маленькая тайна...

Роза дрожащими пальцами вскрывала свиток, вспоминая все, о чем ей писал отец, не зная, что ждет ее на этот раз. Она давно не ждала заветных слов о возвращении, предложений увидеться — потому что понимала отца, который считал, что у него нет дороги назад (и в глубине души Роза была с ним согласна, особенно когда смотрела на маму и дядю Гарри), и не хотел причинять лишнюю боль — ей и себе...

«Рози, не стоит мне писать, ты только зря мучаешь себя. У меня все будет хорошо. Береги маму и будь счастлива. Целую, папа». Это был ответ на первый десяток ее писем, где она подробно писала ему обо всем, что с ними происходило, о том, как заново они строили свою жизнь, как постепенно смирялась Лили, как оживал дядя Гарри — о каждой мелочи, которой ей хотелось с ним поделиться, словно отец через ее письма все же участвовал в их жизни. Она писала их, хотя не была уверена, что совы его находят. Но все равно продолжала писать. И когда она получила от него короткое послание, то была безумно счастлива — потому что оно давало надежду.

«Я рад, что ты нашла свое счастье. У меня все хорошо, не беспокойся. Целую, папа». Эти строки она получила почти через полтора года после первого его письма, словно отклик на ее вести о том, что они с Тео стали жить вместе, что Тео открыл свою клинику, оставив Хогвартс, пока Роза учится и помогает в Институте, что они оба хотят однажды вернуться в школу, чтобы преподавать. Она делилась с ним своей жизнью, и он откликался.

Потом — почти два года тишины, но однажды сова, которая унесла отцу очередное письмо, вернулась с плетеным из ниток, цветастым браслетом, который Роза с тех пор всегда носила на руке. Ведь подарок от отца она получила в свой день рождения.

Тео зажег две свечи и замер рядом, позволяя Розе пробежать глазами желанные строки. Она растерянно на него взглянула, передавая свиток. Где-то внутри словно натянулась струна.

«Роза, мне срочно нужен целитель, который не откажется лечить оборотня...». Дальше разборчиво, что было непохоже на отца, был написан адрес — маленький город где-то в Болгарии, какая-то гостиница, где, согласно ремарке отца, не работал камин.

— Трансгрессируем,— Тео уже шел к своему столу. Роза кивнула, глядя на то, как он собирает свой чемоданчик с зельями и снадобьями.— До Дублина, там до Парижа, оттуда камином до ближайшего города... Роза.

Она кинулась в его объятия, заплакав: то ли из благодарности, что он сразу же готов лететь на помощь отцу неизвестно куда, то ли от страха, что что-то случилось и они могут не успеть.

— Он же может писать,— резонно заметил Тео, стирая слезы с ее щек.— Бери мантию.

Она кивнула, тут же заражаясь его решимостью, и кинулась в холл, ругая себя за слабость.

Все будет хорошо. Они успеют. И она, наконец, увидит отца.

Она уже спокойнее застегнула пуговицу на шее, накинула капюшон и решительно вышла навстречу Тео. Она была готова открыть дверь, когда спохватилась:

— Нужно сказать маме! И Хьюго!

— Нет,— Тео твердо взял ее за плечи.

— Но, если папа...!

— Роза, паранойя заразна?— молодой человек подтолкнул ее к двери, за которой ее тут же окутал холодный сумрак.

— Да,— она нехотя согласилась — не с его словами, а с тем, что он запретил пока тревожить родных. Он прав: не стоит зря беспокоить маму и брата. Сначала нужно помочь папе.

— Руку,— Тео сжал ее холодные пальцы и стал поворачиваться на месте, направляя девушку.

Роза последовала за Тео, и через пару мгновений они уже стояли возле гостиницы Дублина, в тихом и темном месте, куда еле пробивался свет тусклого фонаря. С пролива дул соленый, промозглый ветер.

Роза знала это место: как-то она вместе с Тео останавливалась здесь, когда он навещал в Дублине свою пациентку, которая не могла приехать в их дом. Но сейчас ее не интересовало это место — нужно было торопиться. Тео взглянул на нее, словно проверяя, готова ли она к новому витку трансгрессии, а потом перевел взгляд на виднеющийся между домами пролив, за которым лежала вечерняя Европа.

Роза улыбнулась ему как могла бодро: трансгрессировать на большие расстояния несколько раз подряд было сложно. Можно было получить расщепление или промахнуться. А очутиться посреди Ла-Манша ей не очень хотелось — хотя бы потому, что она плохо плавала.

Тео сжал ее руку, и она уже даже не думала о том, что может случиться, если трансгрессировать правильно не удастся: даже когда Тео торопится, он не совершает ошибок, Роза всегда была в нем уверена. Потому что он был ее Тео...

Пара мгновений темноты — и они стояли посреди оживленной Авеню де Пари, где бывали лишь маги. Справа сияла радуга букв «Европейская Континентальная Летучекаминная Сеть. Добро пожаловать!», каждые десять секунд меняя язык, на котором были написаны слова.

Роза и Тео тут же поспешили в сторону этого большого белого здания, лавируя между волшебниками всех национальностей, какие только можно было найти в Европе и за ее пределами.

Роза еще ни разу не была в Континентальном центре, хотя много о нем читала, считая хорошей идеей объединить все камины Европы в одну сеть — так путешествие становилось более легким, особенно если ты не особо представляешь, куда тебе нужно попасть.

В другом случае ее бы очень интересовал этот огромный зал с каминами на пяти разных уровнях, откуда постоянно появлялись волшебники и волшебницы или куда они входили, чтобы через мгновение исчезнуть в зеленом пламени. Но сейчас она знала лишь одно — нужно спешить. Тео это тоже понимал, потому почти сразу нашел свободного служащего в зеленом костюме, который отрепетированно им улыбнулся:

— Компания Деверо «Европейская Континентальная Летучекаминная Сеть» приветствует вас,— заученно проговорил служащий.— Какая страна...?

— Болгария,— Тео назвал город, и клерк тут же стал быстро листать блокнот, что висел у его плеча в воздухе.— Ближайший камин в трехстах...

— Ничего,— Тео дал служащему несколько галеонов, и тот тут же повел их к камину на первом уровне, доставая с полочки коробку с порохом.— Приятного путешествия!

Они отправились одновременно, и Роза, летя через камины, иногда мельком видела Тео.

Они вышли друг за другом в небольшом зале темного и грязноватого паба, где было всего несколько посетителей, которые удивленно уставились на, видимо, редких гостей.

— Идем,— Тео быстро пересек зал, и они оказались на заполненной теплом улице, узкой, словно зажатой с двух сторон домами. Роза чувствовала себя уставшей, но нужно было сделать еще один шаг — и она будет у отца.

Тео едва заметно улыбнулся ей — губы его на миг дрогнули — и увлек Розу в сумрак трансгрессии.

Скорпиус Малфой.

Первая, мгновенная, слабость. Он впервые узнал, как подкашиваются колени и как на миг леденеет сердце, которое раньше всегда было холодным. На мгновение, но он был сбит с ног.

И за это мгновение кто-то заплатит.

«За все надо платить, даже если приходится ждать годами. Просто цена вырастает. Твой ход, Малфой».

Он скомкал пергамент, но не стал выбрасывать, хотя такое желание у него было. Засунул короткое послание в карман пальто.

Он позволил себе мгновение, но теперь он мыслил здраво и спокойно, как если бы не его жена опять попала в руки его врагов. Он запретил сердцу колотиться и решительно поднял за шиворот сидевшего рядом Поттера. Жаль, что он не может так же, как и свое, сковать логикой и хладнокровием сердце друга. Смотреть на Джеймса было тяжело.

Что ж, играем. Но за каждый ход непременно последует плата. За каждую минуту страха, за каждую слезинку.

— Идем,— холодно бросил он Поттеру, уже зная, что делать.

— Ты знаешь, где живут Забини?— голос Джеймса был тверд, что не могло не радовать. Хотя Малфоя сейчас даже голая МакГонагалл, танцующая танго с Филчем, не тронула бы.

Скорпиус быстро достиг Каминного зала, все-таки отмечая, что лицо свело каменной судорогой. Хотелось лететь, крушить, причинять боль — а он с ледяным спокойствием и расчетливостью думал и действовал.

— Поттер,— Скорпиус впихнул друга в большой камин и под удивленными взглядами присутствовавших магов устроился рядом. Плевать. Пусть неудобно, зато быстрее, да и без Малфоя Поттер рискует просто остаться здесь или застрять на полпути. А время сейчас чувствовалось, как никогда.

— Мы к За...?— остальное потонуло к кашле, потому что Малфой бросил порох, и Джеймс наглотался дыма.

Прошлое. Годы. Месть. Плата. Игра. Ход.

Портал. Молодой человек с черными волосами. Только Лили, не Ксения.

Он перебирал в голове известные ему факты, пытаясь понять логику того, кто все это затеял. Мысли, как капли, тягуче двигались в голове, не позволяя чувствовать. Он это умел, когда-то он умел только это. До Лили. И теперь мог. Это всего лишь игра.

Было больно и тесно лететь вдвоем по каминной сети, но Малфой на это плевал.

— Кх-кх, где...?— они вывалились на зеленый ковер в светлой комнате, с кроватью, обтянутой серебристо-зеленым покрывалом, с серебристыми шторами на высоких окнах.— Мы у Забини?

— Оставь Забини. Им икается,— бросил Скорпиус, подходя к двери в гардероб своей комнаты в Малфой-Мэноре и глядя в зеркало. Нет, никакой паники на лице, все внутри. Так и должно быть.

— Малфой! К Забини! Нужно вытащить Лили и Ксению! Ведь они...!

— Заткнись,— рыкнул Скорпиус, потом сделал шаг к другу и взял его за плечи.— Мы их найдем, ты это знаешь. Но это — игра, и мы не имеем права на ошибку.

— Игра? Ты о чем?

— Я пока не знаю, ни с кем играю, ни по каким правилам, ни смысла этой игры,— он достал из кармана пальто свиток, что ему издевательски вручила сова, когда он разговаривал с продавцом «Магической моды», который видел, как сработал портал. Который дал девушкам портал.— Я знаю только одно: это связано с моим прошлым.

— Это Забини?— уже спокойнее спросил Поттер, опускаясь на край постели. Словно ноги его уже не держали.

— Я не уверен,— Скорпиус сел рядом.— Все слишком явно, но как вариант...

— У тебя такое прошлое, что вариантов может быть не одна сотня,— горько усмехнулся Джеймс, явно не зная, куда деть руки.— Что мы будем делать?

— Играть.

— Что?!

— Он ждет нашего шага. То есть по всей логике мы должны сейчас лететь к Забини.

— Тогда почему мы тут?

— Нужно прежде кое-что выяснить,— Малфой поднялся.— И в этом быстрее всего могут помочь родители.

— Ты уверен?— со скепсисом и одновременно надеждой спросил Поттер.

— У них не будет выхода,— пожал плечами Скорпиус.— Идем.

— Малфой.

— Что?— он оглянулся и нетерпеливо посмотрел на друга. Джеймс был очень бледен, в глазах — тоска.— Поттер, ты...

— Ксения беременна,— казалось, выдавил Джеймс, сжимая кулаки.

Малфой выругался, одной фразой выражая все, что мог ответить в этот момент.

Ох, кто-то нажил себе неприятностей. Решили поиграть с Малфоем?

— Он их не тронет. Пока,— для честности добавил Скорпиус.— Идем.

Они молча вошли в камин, опять вдвоем. Путешествие было быстрым: из комнаты Скорпиуса в гостиную, где были лишь два домовых эльфа, которые убирали чайный сервиз и поднос со сладостями.

— Кто у нас?— требовательно спросил Малфой.

— Сэр Маркус,— пискнула эльфийка, кланяясь.

— Главное, что мне это о чем-то говорит,— буркнул Скорпиус. Он смело пошел прочь из гостиной, совершенно не собираясь ждать, пока отец закончит с каким-то сэром. Их в последнее время в этом доме бывало все больше: отец вышел в свет и с все большим размахом укреплял в нем свое положение, вкладывая деньги в разные проекты и предприятия, принимая в поместье видных магов и нанося им визиты, проводя часы с Министерстве магии, говоря ни о чем с чиновниками и просто мелькая в коридорах. Все никак не успокоится с поруганной честью Малфоев... Хотя надо же ему чем-то заниматься. И сейчас эта его активность будет только на руку.

Они сидели в кабинете за бокалом виски, что-то обсуждая. Когда Скорпиус ворвался без всяких церемоний, лицо Драко окаменело. Но парню было на это плевать с Астрономической башни любимого Хогвартса. Конечно, тут был еще Джеймс Поттер, к которому отец никогда не испытывал теплых чувств, но ничего, должен был давно привыкнуть.

Мама отошла от окна, чуть взволнованно глядя на них. Она-то понимает, что сын не стал бы врываться таким образом без особых причин.

— Где-то пожар?— улыбнулась она, подходя к поднявшимся из кресел мужу и довольно молодому, респектабельно одетому блондину, что немного вопросительно смотрел на них.

— Добрый день, Скорпиус,— сдержанно произнес отец, едва кивая Джеймсу. Ну, и ладно. Не до церемоний.— Позволь тебе представить нашего гостя, Маркуса Де...

— Мне нужно с тобой поговорить, срочно,— прервал отца Малфой.

-... советник Министра по развитию магического транспорта,— все-таки упрямо закончил Драко, гневно сверкая глазами. Тоже мне, маяк на мысе Пилигримов.

— Я, пожалуй, пойду,— вежливо проговорил гость, поставив свой бокал.— Остальное можем обсудить за ужином у меня дома...

Дальше были долгие церемонии прощания, когда Малфой-младший стоял у камина, нетерпеливо постукивая пальцами по полке, а Поттер застыл у окна. Его взгляд был явно отсутствующим. Хорошее место для нового памятника Поттерам, надо отцу предложить.

Бешеный гиппогриф, а он еще может иронизировать, хотя внутри — давно забытый ледяной мрак, что сковал и любовь, и страх — все чувства, на которые он оказался способен в последние годы. Не время для чувств. Но как бьется в жилах кровь...

— Что опять стряслось?— родители вошли в кабинет вместе и затворили двери.

— Кто может безнаказанно и бесконтрольно создавать порталы?— Скорпиус смотрел на еще злящегося отца.

— И ради этого...?— Драко возмущенно глядел на сына, но, видимо, вспомнив, что здесь присутствует Джеймс Поттер, чего обычно не происходило, заговорил уже спокойнее.— Объясни, что случилось.

— Порталы, отец, остальное после,— настаивал Скорпиус, посылая тяжелые взгляды матери.

— Очень многие,— Астерия присела в кресло, не спуская глаз с сына.— Высшие чины мракоборцев, служба безопасности Министра, Отдел Правопорядка, Международные отделы...

— И те, кто получил разрешение на создание портала,— договорил Драко, постукивая рукой по столу, возле которого стоял.— Итак...?

— Те, кто создают портал, обязаны это как-то зафиксировать?— Скорпиус проигнорировал вопрос отца.

— Ну, да, особенно те, кто по разрешению: место, время, предмет, цель,— пожал плечами Драко, явно смирившись.— Но, думаю, мракоборцы редко это делают. Они же великие люди...

Все в этой комнате поняли, о ком шла речь, но Джеймс и Скорпиус проигнорировали выпад старшего Малфоя против Гарри Поттера: ну, во-первых, отец Джеймса уже не был мракоборцем, а, во-вторых, их вражда давно уже стала привычной в теперь уже общей семье. Кстати, об общей семье...

— Итак, что случилось?— мама выжидающе смотрела на Скорпиуса.

— Мою жену, Лили Малфой, похитили. И Ксению тоже.

— Твою...?— отец, казалось, готовился покинуть этот мир. Но Скорпиуса это пока мало волновало.— Твою...?

— Мама, кто выдает разрешения и ведет учет порталов? Возможно получить информацию, кто создал конкретный портал?

— Возможно, конечно: в Службе магического транспорта, в Министерстве. Но что тебе это даст?— Астерия спокойно подала мужу бокал с виски.— Вряд ли тот, кто похитил... их, регистрировался.

Скорпиус кивнул.

— Ты права, наверное. Но пока это единственная зацепка. Кто-нибудь из Забини может создать портал без регистрации?

— Нет,— твердо ответил отец, явно приходивший в себя после радостной вести о том, что он породнился с Гарри Поттером.— Когда ты...? Как посмел?

— Мам?— Скорпиус перевел взгляд на Астерию, понимая, что с отцом сейчас поговорить толком не получится.

— Драко прав. Забини это вряд ли бы сделали. Тем более теперь, когда Присцилла дома, они постоянно под наблюдением. А в Министерстве у Блейза слишком маленький пост, чтобы пользоваться порталами без разрешения. А разрешение они вряд ли получат...

— Ладно,— он развернулся к выходу.

— Скорпиус.

— Да, мама?

— Мы можем чем-то помочь?

— Пока нет,— он вдруг почувствовал в горле неприятное першение и резко направился к дверям.— Ну, разве что смириться, что я женат на Лили Поттер.

— Нужно сообщить родителям Ксении,— проговорила Астерия, глядя на Джеймса, что последовал за другом.

— Погоди пока,— откликнулся Скорпиус.— Сначала нужно все узнать. Поттер, идем.

Они покинули кабинет в полной тишине — отец так больше ничего и не сказал.

— Я пока не буду говорить отцу...— тихо проговорил Джеймс, тоскливо глядя на Скорпиуса.— Пока не буду. Куда теперь?

— К Забини. Начинаем играть,— Малфой проверил свою палочку и вступил в камин.

Первый ход, что для него подготовили. Что дальше? И если это не Забини, то кто? Кто?

Копаться в прошлом не хотелось. Пока. Сначала — первый ход. После этого должно хоть что-то проясниться.

Малфой тяжело вздохнул и бросил порох.

— Косая аллея.

Только бы с ними все было хорошо.

Альбус Поттер.

Он плохо помнил Хогвартс, но это не помешало ему в первые же дни учебы начать рисовать карту школы. Он не раз слышал о том, что у папы есть почти живая, но считал, что вместо того чтобы клянчить карту у отца, как это делал Джеймс, стоит создать свою. И Ал сразу же принялся за дело, в котором ему помогали Аманда Дурсль, когда она не была занята учебой (ей предстояло в этом году сдавать СОВ), и, особенно, Берти, его новая подруга. Ну, и...

— Мистер Поттер, чем вы занимаетесь?— профессор Фауст навис над мальчиком. Ал тут же поднял на него серьезные зеленые глаза и улыбнулся. Под столом его толкнула Берти, немного боявшаяся декана Гриффиндора.

— Дополнительным образованием, профессор,— ответил Ал, привлекая к себе внимание всего класса — учеников Гриффиндора и Рейвенкло.

— Простите?— профессор, конечно, уже понимал, что неправ, такое было не впервые, но Ал всегда старался вежливо и спокойно объясняться с преподавателями, не то что Джеймс в былые годы.— А основное, вы считаете, вам уже не нужно?

— Этот параграф я уже читал, год назад,— честно ответил Альбус: дядя Северус из снов в последнее время часто приносил много книг (наверное, по просьбе дедушки Альбуса) и что-то зачитывал, пока Ал осваивал какое-нибудь зелье. Чаще всего, проснувшись, Альбус плохо помнил, что же он сварил (или расплескал-взорвал-испарил), но вот книжки, которые наизусть читал дядя Северус, он всегда запоминал, чтобы потом найти на чердаке и прочесть снова. На чердак их с блаженной улыбкой закинул Джеймс, потом бережно убрали Роза и Лили, равнодушно сложил Хьюго. Там было много интересного: и о драконах, и о дедушке Альбусе, и о папе, и о лекарственных травах. И учебников было много, на первый взгляд — одинаковых. Но на самом деле внутри они различались, словно каждая книжка имела свою душу. Поэтому Альбус много времени проводил с ними, раскладывая по стопкам: это Розы, это Джима, это Лили...

Учебники Джима всегда было интересно разглядывать. Они были либо совершенно новыми, такими, что хрустели, когда их впервые открывали, либо пестрели веселыми рисунками, подписями и кляксами. Так, один волшебник на картинке в «Истории Хогвартса» пытался спрятаться, потому что Джим пририсовал ему очки, бороду, рога и хвост. Иногда из учебников Джеймса выпадали записки — одну Ал так и не смог понять: «Завтра начинаем операцию «мать Тереза». Алу нравились ежики, изображения которых часто появлялись на страницах учебников Джеймса. Еще там были аккуратные буквы «В», обведенные много раз, и смешная надпись чужим почерком: «ежик нашел ежиху».

Учебники Розы были зачитанными, но всегда аккуратно подклеенными, без вырванных страниц, как у старшего брата, с множеством закладок и пометок. Иногда что-то мелко было написано, и Ал не мог разобрать, что. Он любил учебники Розы, потому что очень любил саму Розу и Тео. И перебирая ее книги, он всегда вспоминал дядю Северуса в колпаке, который Ал на него как-то надел. И дедушка Альбус смеялся, и дядя Северус почти улыбнулся. Он вообще всегда был очень серьезным, вот совсем как профессор Фауст...

— И о чем же рассказывается в параграфе?— Ал видел, что профессор уже не сердится: Фауст любил учеников, которые много занимаются. Просто он не любил, когда кто-то нарушал правила или бездельничал, как например, Алекс Брун, что сидел позади Ала и Берти.

— А вы не читали?— улыбнулся мальчик, придвигая учебник.— Все просто и интересно, обязательно прочтите.— Берти опять его пнула под столом.— Здесь написано об истории Темных искусств. Все начинается с того, что всегда есть добро и зло,— Ал смотрел на Фауста, а видел дедушку Дамблдора, который, сидя на бочке, объяснял, откуда берутся плохие маги.— Это как солнце и тень: если есть солнце — теплое, хорошее, то обязательно есть и тени, темные и холодные. Если тени нет — то нет ничего вообще, пустота, зачем тогда солнце?

— Мистер Поттер, ближе к теме,— сдержанно попросил профессор. Он уже не сердился, может, потому что все в классе слушали Ала, даже Брун.

— Это все одно и то же. Как две половинки одних очков,— мальчик тронул свои.— Когда есть Светлая, белая магия, она тут же порождает Темную, черную. Разве нет? Так вот, Темные искусства появились чуть позже Светлых. И породили их не темные волшебники и злые колдуны, а обычные маги. Ну, им было просто любопытно. Они не думали, что потом кто-то захочет это использовать во зло. Это как волшебные палочки: мастер их производит и продает, не зная, что, может, его палочка кому-то сделает потом больно...

— Достаточно, мистер Поттер,— прервал мальчика Фауст.— Это и есть ваше дополнительное образование? В учебнике такого не написано.

— Ну, я думаю, что написано, просто спрятано, профессор,— Альбус показал декану пергамент с набросками плана Хогвартса.— Я занимаюсь историей школы.

— Дайте мне,— Ал тут же понял, что профессор все-таки рассердился. Ну, не в первый раз. Мальчик отдал декану наброски карты (можно сделать новые).— На следующем занятии вы выступите с докладом «Темные искусства в Средневековье».

Ал кивнул, провожая взглядом декана.

— Почему ты всегда с ним споришь?— спросила Берти, когда они выходили из класса.— И не только с ним.

— Я не спорил,— заметил Ал, садясь на подоконник.

— Просто он хочет всем показать, какой он умный,— рядом остановился Алекс Брун.— Пас, ты просто ходячая энциклопедия.

— Разве это плохо?— пожал худыми плечами Альбус, который уже даже привык к тому имени, что дали ему друзья, считавшие, что произносить все его имена долго, а хоть одно упустить — теряется весь шарм. Поэтому «Поттер, Альбус Северус», произнесенные Фаустом при распределении, что всполошило половину Зала, были с легкой руки Бруна превращены в «ПАС».— У меня хоть палочка из руки не выпрыгивает, чтобы выбить глаз Флитвику.

— Тоже мне, достижение,— фыркнул Алекс.— А я с метлы не падаю...

— А я зато ни разу не застрял на лестнице, а ты уже три раза!

— Два!— возмутился Брун.— И я...

— Я-я-я... Тьфу, вейлы на вас нет!— к ним подошла сестра Алекса, Марин, последний член их небольшой разношерстной компании. Она тряхнула волной черных волос и подмигнула всегда немного грустной Берти.— Фауст вообще скоро тебя, Альбус, запрет в библиотеке, чтобы ты там занимался дополнительным образованием.

— Не сможет,— хмыкнула Берти,— что тогда будут делать остальные профессора? Слизнорт уже грезит, что Ал будет сдавать ЖАБА по Зельям вместе с СОВ...

— Зато МакГонагалл будет только «за»,— вмешался Алекс. Вчетвером они направились к Большому Залу на обед.— Думаю, она не скоро найдет все иголки, что наш вундеркинд раскидал по классу своей неконтролируемой магией...

— Надеюсь, что у нее есть еще спички,— засмеялась Марин, толкая Альбуса.— Ау, ты здесь?

— Я, наверное, прогуляю следующее занятие,— немного грустно проговорил он, засовывая руки в карманы мантии.

— Дай отгадаю, что у вас после обеда,— Марин закатила глаза.— Перестань, Ал.

— У нас метла, которая отказывается держать Альбуса Поттера, чьи дед, отец и прочие родственники были первоклассными игроками в квиддич и годами входили в команду Гриффиндора, а брат — ловец «Крыльев Лондона»,— фыркнул Алекс, за что получил подзатыльник от Берти.— Эй? Ни слова лжи!

— Брун, заткнись,— попросила Марин, останавливаясь в Холле.— Альбус, не смей прогуливать, а то Арабески тебя опять накажет, и значка «Лучший первокурсник» тебе точно не видать...

Ал хотел сказать, что он и не думает о значке, но промолчал. Лишь вздохнул, понимая, что подруга права. Молодой маг Энтони Арабески, который преподавал им полеты на метле, все никак не мог смириться с тем, что, такой замечательный ученик у других преподавателей, Ал не может научиться хорошо летать. Ну, и «Поттер». Почему-то Арабески решил, что Альбус просто балуется, поэтому уже два раза его наказывал.

Мальчик кивнул друзьям, и они с Алексом отправились за свой стол. Как легко было дома, на своей метле: разогнаться — и в сугроб. Или в бассейн. Он давно летал на метле, но без всяких правил, как ему было удобнее. Он не очень любил квиддич, но летать на метле по саду, или с отцом гоняться друг за другом, или привязать к метле кота Лили и вместе с ним взлететь — это было здорово... А на уроках Арабески требовал делать все правильно, не так, как Ал привык и как хотел. В итоге у него было несколько «троллей» и пара ушибов. Наверное, надо написать папе....

Жаль, что во сне нельзя научиться летать на метле. Просто летать — только пожелай...

— Ненавижу метлу,— вздохнул мальчик, принимаясь за еду.

— Давай мы тебя к ней привяжем?— весело предложил Алекс.

— Ты уже пробовал привязывать,— напротив мальчиков остановилась Аманда Дурсль.— Ал, и не думай, а то будешь потом все время ходить с метлой — Арабески и не подумает помочь, это ему даже понравится...

— Да, с этой стороны я не подумал,— Брун почесал затылок.— Может, мы тебе руку сломаем? Или ногу?

— Голову — себе,— предложила Аманда и направилась к своему столу.

По залу прокатился дружный девичий вздох, и Ал обреченно посмотрел на стол преподавателей, где появился профессор Арабески.

Наверное, Лили бы тоже нашла его красивым, но Алу он не нравился. Уж лучше профессор Фауст...

— И что они все в нем нашли?— Алекс сделал вид, что его тошнит в тарелку, когда он посмотрел на Берти и Марин, которые забыли о еде, как и десяток других девочек.

— Он летает на метле,— предположил Альбус. Потом глаза его весело сверкнули из-за очков-половинок.— Может, и пусть летает?

— В смысле?

— Ну, приклеим его к метле,— пожал плечами Ал.— У меня есть супер-клей из «Набора для маленьких безобразников»...

Алекс думал не больше секунды и тут же кивнул: Брун всегда был готов напакостить профессорам, причем самое смешное было в том, что его отец преподавал в Мужской Магической Академии.

— Почта!

Альбус увидел, что Берти получила сову, тут же встал и подошел к ней.

— Как твоя мама?— он знал, что мама Берти болеет — давно и сильно, и подруга часто переживала по этому поводу, хотя старалась не подавать вида.

— Пишет, что ей лучше,— Альбус видел, что Берти явно сомневалась.

— Что говорят целители, она не написала?— Марин повернулась к ним.

— Пойдемте на урок,— Берти встала, пряча письмо в карман. Она всегда неохотно говорила о своей семье.

Ал кивнул и пропустил девочек вперед. Их нагнал жующий еще что-то Алекс, и вчетвером они вышли в Холл.

— Мне нужно кое-что взять в комнате,— Ал подмигнул другу за спинами девочек.

— Я с тобой, ладно?— Берти пошла с Альбусом по лестнице, явно не решаясь что-то сказать.

— Ты грустишь из-за мамы?— они поднимались медленно, зная, что у них еще есть в запасе время.

— Да. Она пишет, что ей лучше, но мне кажется, что она меня обманывает.

Альбус часто спрашивал Берти о здоровье ее мамы, потому что помнил папу в больнице и как прощались с мамой тоже помнил. И он не любил собак...

Берти молчала, явно переживая что-то в себе, но Алу так хотелось хоть чем-нибудь помочь. А как поможешь, если ты ничего не знаешь! А так хочется быть уверенным, что с мамой Берти все будет хорошо!

Он лишь на мгновение поймал ее грустный взгляд и чуть не упал с лестницы, успев вовремя схватиться за поручень.

— Что?

— Идем.

Берти испуганно посмотрела, как Ал повернул в обратную сторону.

— Альбус...

— Я знаю двух замечательных целителей, которые не откажутся помочь твоей маме.

— Ал, откуда ты...?

Он не стал ей говорить, что на миг смог услышать ее мысли о маме — он торопился.

— Скорее,— он схватил девочку за руку и потянул вниз.

— Ты знаешь целителей, которые...— она запнулась, видимо, еще не понимая, откуда и что он узнал.

— Да, одна — жена моего брата, а Тео — друг моей кузины,— Альбус буквально слетал по ступеням, поражаясь, что он столько дней уже потерял.

— Ал, ты переел?

Они скатились прямо под ноги Марин и Алекса.

— Нет, это у него мозг распух от умных мыслей,— Брун встал у перил.— Ты куда летишь?

— Мы должны выбраться из школы, чтобы позвать моих родных-целителей на помощь маме Берти,— быстро объяснил Альбус, думая, как же лучше всего отсюда уйти незамеченным.

— Ал, послушай...— попыталась вразумить друга Берти. Но он не слушал. Он теперь знал, что ее мама не может поправиться, потому что целители отказываются ее лечить. Потому что мама Берти — оборотень! Да, они плохие, Альбус знал это, но ведь есть хорошие... Мама Берти. Дядя Рон, которого Альбус помнил... Жаль, что он ушел...

— Нужно идти прямо сейчас,— Альбус посмотрел на немного испуганных друзей.— Мы найдем Тео или Ксению, и ты, Берти, отведешь их к своей маме...

Нельзя, чтобы мама Берти тоже умерла, ведь у нее нет доброго папы и Гермионы, лишь дядя, о котором она говорила неохотно.

— Ал, ты можешь им написать!— Марин поймала друга за руку.— Нам нельзя покидать школу! Да и как ты собираешься это сделать?

— Письмо может потеряться, да и нет у нас на это времени, и так много его потеряли,— Альбус твердо решил идти.— Я зайду в кабинет Арабески, там есть камин. Я видел, когда отбывал там наказания...

— Мы с тобой!— хором сказали Марин и Алекс, и втроем они посмотрели на Берти.

— Спасибо,— прошептала девочка, сжимая руки на груди.— Но, Ал, если твои родные не захотят...

— Кто бы мне объяснил, почему...— начал уже Брун, но Альбусу было не до объяснений.

— Идем, Арабески уже на поле. Нас могут увидеть другие преподаватели,— мальчик поспешил по коридору к хорошо знакомой двери.

— Но разве камины Хогвартса не защищены от проникновения?— спросила Марин, стараясь не отстать от мальчиков.

— От проникновения в него — конечно,— рассмеялся Алекс,— но выйти-то мы всегда можем. Тем более через камин преподавателя.

— Кабинет Арабески наверняка закрыт,— нерешительно заговорила Берти, когда они свернули в коридор, куда выходила дверь преподавателя полетов на метле. Ал надеялся, что им повезет, и никто из преподавателей тут не появится.

— Нет,— Алекс застыл у серой стены, недалеко от маленького кабинета профессора.— Он всегда опаздывает на занятия, — красится, наверное, — так что запирает дверь одним взмахом палочки...

— А нашему вундеркинду это по силам,— закончила за брата Марин, глядя, как Альбус касается палочкой замка и шепчет «алохомора».

— Вот олух,— фыркнул Брун, входя в кабинет, где был ужасный беспорядок.

— Он симпатичный,— не смогла промолчать Марин, закрывая дверь за друзьями и оглядываясь.

— Что не мешает ему быть олухом,— оставил за собой последнее слово ее брат, подходя к камину.— Итак...?

— Надеюсь, что все понимают, что за это нас могут исключить?— Марин чуть испуганно оглядывала друзей. Альбус уже брал порох.

— Кто боится, тот остается,— решительно произнес Алекс, который, кажется, всегда только и мечтал о том, чтобы совершить что-то подобное.

— Кто-то идет,— Берти побледнела, отшатнувшись от двери.

— Быстрее, вдвоем!— прошипел Алекс, толкая вперед Альбуса и Берти.— На Косую аллею! Там встретимся.

Альбус кивнул, схватив Берти, и бросил порох.

Поединок.

— Где ты был?!

Он только вошел в гостиную, едва успев стереть довольную улыбку с лица, а мать уже материализовалась рядом. Конечно, поджидала.

— Где ты был?— она была бледна, впрочем, как и всегда, и комкала в руках носовой платок. Опять ревела, вот отец не видел…

— Гулял,— он постарался сдержать презрительную улыбку.

— Где?

— Не помню,— отмахнулся он, беря бокал и наливая в него Огневиски. Ему нужно было расслабиться, да и он заслужил сегодня…

— Отец тебе запретил,— она не решилась ударить его по рукам, как делала это тысячу раз тогда, еще «до»…

— Он и не видит. Что тут нового?

— Она звала тебя,— сразу же погрустнев, отчего он поморщился, произнесла мать.— Не уходи больше, не повидав ее…

Презрительная улыбка все-таки скользнула по его худому, почти незагоревшему лицу.

— Что соглядатаи?

— Да что с ними будет?— пожала плечами мать, видимо, успокаиваясь. Правильно, нечего вмешиваться в его дела.— Отец сегодня был в больнице, ты бы тоже сходил…

— Зачем?— насторожился он, с детства ненавидевший Мунго, да и проведенные там несколько месяцев он никогда забыть не сможет. Да и не захочет…

— Ты же знаешь, что…

— Да оставьте вы его в покое!— рыкнул он, расплескивая остатки Огневиски и со стуком ставя на столик бокал.— Лучше бы ею занимались.

— Сынок…— голос матери дрожал. Он уже давно был таким, словно в ней что-то надломилось тогда, четыре года назад. И этого он тоже не забудет…

Ничего, мама, все изменится. Сегодня он окончательно в это поверил.

— Я к ней.

— Хорошо,— мать грустно улыбнулась.— Если она… если…

— Мам, все будем хорошо,— и он покинул гостиную. Он быстро миновал холл, пересек коридор и по боковой лестнице поднялся в светлую спальню, куда вернулась жизнь.

Здесь стало так, как прежде, когда она была всегда рядом. Он входил к ней, садился у ее ног и прижимался к ее коленям, а она чуть небрежно перебирала тонкими пальцами его волосы, о чем-то говоря. Он даже не слушал ее — он упивался ее голосом и ее прикосновениями.

Той осенью все изменилось: четыре года пустоты, когда он приходил сюда и сидел у пустого кресла, зябко обнимая колени. Словно свет его жизни погас, словно разбили идол, на который он молился, словно у него отняли смысл его жизни.

С ранних лет она была для него всем. Он даже не знал, почему. Она появлялась в комнате, и он переставал плакать. Он делал все, о чем она просила. Она была самой красивой и самой умной, она никогда не ошибалась. Она легко могла расправиться с любым его обидчиком. Она позволяла обожать ее и быть рядом, взамен он был готов ради нее на все. И ее боль была его болью. И ее враги были его врагами, и он был готов убить тех, кто отнял ее у него. Но она сказала «нет, пока не время», и он подчинился. Как всегда.

А теперь в этой комнате, как и в его жизни, опять был свет. Она сидела в своем кресле и смотрела на него своими прекрасными, как снежинки на ветру, глазами. Красота ее почти не поблекла — об этом позаботились родители, вложившие кучу галеонов в ее содержание. И взгляд ее был тем же. Сейчас… Но об этом он старался не думать, потому что он все исправит, ведь он может сделать для нее все.

— Мать сказала, что ты звала меня,— проговорил он, по привычке устраиваясь возле ее ног, закутанных в плед. Она лишь хмыкнула, и он дернул уголком губ, понимая, что она все так же замечательно исполняет свою роль. Сейчас… Он опять отмахнулся от этой неприятной мысли — теперь он сможет ей помочь.

— Как ты?

— Что нового?— спросила она над его ухом.— Где ты был?

Это уже был не вопрос матери, от которого можно отмахнуться. Это была она, и он должен ответить. Тем более что она не хочет говорить о себе, о том, что с ней сделали они…

— Вокруг полно министерских псов,— пожал он плечами.— Но о подземном переходе они не знают.

— Ну, еще бы, откуда бы им знать… Куда ты ходил?

Он мог ответить, откуда: кроме них двоих, был еще один человек, знавший об этом проходе, потому что это он однажды, умирая от скуки, смог найти туда вход. Но об этом человеке в этой комнате говорить не стоило. Даже думать…

Он промолчал, пытаясь оттянуть момент своего триумфа.

— Я могу тебе помочь. Теперь я могу всем вам помочь…

— В смысле?— она насторожилась, пальцы замерли в его волосах.

— Ты поправишься,— он встал, с улыбкой глядя на ее чуть встревоженное сейчас лицо. Она умела скрывать свои эмоции, но несколько лет в изоляции все-таки наложили свой след на ее умение держать себя в руках…

— Я не больна!

— Ты станешь прежней, он тоже,— он еще не был готов раскрыть ей все, но скоро придет это замечательное время.

— Что. Ты. Сделал?!— она поднялась, отбросив плед.

— Я? Ничего. Поверь, все будет хорошо…

— Я запретила тебе!— ее лицо исказилось от ярости, которую она даже не пыталась скрывать.

— Но…!

— Я тебе запретила даже думать сейчас об этом!— она дала ему пощечину, от которой зазвенело в ушах.— Что ты сделал?

— Я… Я просто хочу тебе помочь!— он не противился второму удару, падая у ее ног.

— Ты идиот?!— вскричала она.— Да ты понимаешь, что меня вернут обратно, туда?!

— Нет, подожди! Ты…

— Идиот!— она снова его ударила.— Ты просто…!

— Подожди!— повысил он голос, пытаясь встать.— Я…

— Фриц! Присцилла!— в комнату вбежала взволнованная мама, услышавшая их крики.— Что случилось?

— Он не приходил,— спокойно произнесла Присцилла, отворачиваясь к окну.

Мать сурово посмотрела на него и подошла к дочери, бережно обнимая за плечи.

— Прис, дорогая, он хотел, просто были дела.— Фриц усмехнулся, вставая с пола.— Прости брата.

— Он не приходил,— повторила девушка, садясь в кресло и позволяя накрыть себя пледом.— Он…

— Уйди!— шикнула на него мать, явно сердясь.

Он кивнул и вышел, тут же растерянно потирая лицо, еще чувствуя силу ее гнева. Она просто не поняла, что он пытается помочь. Она все узнает и будет довольна…

А пока нужно все подготовить, как следует обдумать…

— Мастер Фриц,— рядом возник эльф-домовик.

— Чего тебе?

— Простите, но у нас гости…

— Кто?

— Скорпиус Малфой и Джеймс Поттер.

— Что?!— Фриц подскочил на месте, сбивая с подставки вазу с цветами.— И ты их впустил?!

— Нет, они сами там появились,— растерянно доложил эльф. Фриц тут же понял, что не зря подумал о туннеле и о том, кто его нашел. И Малфой явно об этом не забыл…

— Скажи, что…

— Мы их примем,— рядом возникла мать, с тревогой посмотревшая на Фрица.— Нам нечего скрывать, ведь правда, сын?

— Ты хочешь говорить с этими?— он чуть не задохнулся от ненависти.

— Да. Может, тогда я узнаю, где ты сегодня был. Не хочешь сам мне сказать?

— Они тут совершенно ни при чем,— буркнул Фриц, пожимая плечами. Теперь он понимал, чего так опасалась сестра, но на этот раз все получится. Они бессильны.

Он даже улыбнулся, представив себе бессилие Малфоя. О, это будет приятно…

Он шел рядом с матерью и улыбался. Он уже знал, как поступит, как отомстит им и как сделает счастливой ее. Он уже все обдумал, нужно только немного подождать.

Все получится. Но сначала — первый акт, правда, пока чужой пьесы.

Он стер улыбку с лица и сделал шаг в гостиную.

Лили Поттер.

— Как думаешь, давно мы тут?— Лили нарушила тишину, потому что сидеть неподвижно в темноте, теснясь на узкой скамье, было уже почти невыносимо. Ноги затекли, руки свело от холода. А еще было просто страшно...

— Не знаю, пару часов, чуть больше,— предположила Ксения, пошевелившись, словно стараясь размяться. Во мраке их темницы абсурдно смешно проурчал желудок Лили.— Да, наверное, больше...

Девушки улыбнулись. Лили был озноб, хотелось есть и пить. И спустить затекшие ноги.

— Почему силки не уползли от света?

Ксения пожала пелчами.

— Не знаю, но свет какой-то странный. И запах...

Лили принюхалась и только теперь обратила вимание на еле ощутимый в возлухе привкус то ли гари, то ли дыма. Как от костра.

— Все тут странное...— проговорила она.— Вот бы сейчас сюда метлу Джима...

— Ты же боишься летать,— с улыбкой, ощутимой даже в темноте, откликнулась Ксения.

— Как говорит дядя Джордж, «захочешь жить — и ухо отдашь за бесценок».

Ксения хмыкнула и стала медленно подниматься:

— Не могу больше сидеть.

Лили, прислушавшись к тишине, последовала за подругой. Обе девушки с опасениями глядели на потолок, но ничего не произошло, лишь блеклый, еле заметный сероватый дым отделился от свода их темницы.

— Знаешь, кажется, я нашла положительный момент в нашей ситуации,— вдруг улыбнулась Лили, обнимая себя за плечи и плотнее кутаясь в мантию.

— Не нужно готовить Скорпиусу ужин?— хмыкнула Ксения.

— Ну, у нас есть Донг, так что... Я тут подумала, что Малфою еще какое-то время не придется говорить родителям о том, что он на мне женился...

— Лили! Точно!— Ксения схватила подругу за руку.

— Что?

— Донг!

— Прости?

— Ты можешь попробовать вызвать Донга! Или домашнего эльфа отца.

Ксения, казалось, забыла о том, что нельзя резко двигаться: потолок тут же засветился, и с пола донеслось противное шуршание размножавшихся силков.

— Эльф отца подчиняется только Поттерам, а я уже Малфой,— задумчиво произнесла Лили, вжимаясь в стену.— Не знаю, смогу ли я приказывать Донгу...

— Попробуй, думаю, Скорпиус мог это предусмотреть...

— Но силки!

— Эльф спасет себя, не волнуйся.

Лили вздохнула и немного дрогнувшим голосом произнесла:

— Донг, ты мне нужен!

Эотф трансгрессировал почти сразу — девушки слышали его, и на пару мгновений обе почувствовали надежду на спасение.

— Что сл...?— уже заговорил эльф, но тут раздались, по меньшей мере, еще три хлопка, потом они услышали возню где-то в стороне и шипение.

— Донг!— закричала Лили, готовая кинуться на помощь маленькому другу, но Ксения ее удержала, указав на светящийся потолок.— Донг!

Еще один хлопок трансгрессии принес с собой свет, и Лили зажмурилась, слыша, как с противным звуком уползают из камеры дьявольские силки.

— Прикажи ему не сопротивляться, иначе он умрет.

Лили открыла глаза. Голос говорившего уже не казался знакомым, потому что в нем появилось что-то жестокое и властное. Девушка увидела скрывающиеся за черной решеткой силки, перевернутый поднос и возле него четырех довольно крупных домашних эльфов, скрутивших Донга. Один держал у тонкого горла домовика Малфоев серебряный нож. Большие глаза Донга с ужасом смотрели на Лили и Ксению, застывших на скамейке.

— Прикажи!

Почему он не трансгрессирует отсюда, с мукой подумала Лили, иша глазами говорившего и с секундным испугом поняла, что видит лишь повисшую в возлухе руку, держашую подсвечник.

— Прикажи!

Нож медленно стал вжиматься в горло эльфа. Почему он сразу не трансгрессировал отсюда?! Черт, Мерлин, он не мог. Потому что она ему не приказала, потому что она сказала, что он ей нужен! Девушка открыла рот, чтобы исправить свою ошибку, но скрытый от глаз (явно мантией-невидимкой, и Лили надеялась, что не производства Уизли) похититель ее опередил:

— Если он трасгрессирует, мои эльфы последуют за ним и там довершат то, что обязаны сделать. Прикажи ему не сопротивляться! Прикажи подчиняться мне. И он не умрет.

— Донг,— Лили даже зажмурилась, чтобы не смотреть в большие глаза эльфа,— ты должен следовать приказам этого человека,— с сожалением проговорила девушка, спускаясь со скамьи, чтобы не видеть ужаса на маленьком лице домовика.

Донг сник, глаза его тоскливо посмотрели на девушек. Лили отвернулась, понимая, на что обрекла Донга, но она не хотела подвергуть его опасности! По крайней мере, его не убили...

— Что вы с ним сделаете?— спросила она, не глядя на садившуюся на скамью Ксению.

— Все, что пожелаю,— хмыкнул невидимый человек.— Я вижу, что вы уже познакомились со здешними обитателями. Надеюсь, что они не сделали вам больно...

Лили удивленно посмотрела туда, где висела в воздухе рука с подсвечником.

— Обитателями?

— Дьявольские силки,— явно улыбнулся их мучитель.— Что ж, впредь будьте осторожнее. Я пришлю вам еще еды. А теперь нам пора, еще много дел.

Лили видела, как рука с подсвечником продвинулась к решетке, дверь темницы открылась и закрылась.

— Да, еще,— невидимый под мантией человек дождался, когда его эльфы трансгрессируют с зажатым между ними Донгом.— Спасибо, что облегчили мне задачу.

— Задачу?— испуганно переспросила Лили, чувствуя, как внутри все похолодело от нехорошего предчувствия.

— Взять в плен домового эльфа Малфоев, да еще заставить его подчиняться — задача очень непростая. Спасибо, что решили ее за меня... миссис Скорпиус Малфой.

Свет стал медленно удаляться, сопровождаемый звуком уползающих прочь силков. Вскоре девушек снова окутала тишина.

— Бедный Донг,— прошептала Лили, опуская голову на руки и закрывая глаза. Что же она опять наделала...

— Бедный Скорпиус,— горько заметила Ксения, поглаживая подругу по плечу.— Теперь, по крайней мере, понятно, что цель этого человека все-таки твой муж...

Лили сокрушенно кивнула: у Скорпиуса явно хотели отнять близких.

— Откуда этот человек знает, что Донг по-своему дорог Скорпиусу?— произнесла Лили, прислоняясь к стене.

— Понятия не имею,— откликнулась Ксения.— Ты заметила странность?

— Какую?

— Его голос меняется. Иногда он мне кажется знакомым, будто я его где-то уже слышала. Но чаще он мне совершенно незнаком.

— Да, у меня создалось такое же впечатление.

— Значит, он либо специально его меняет, чтобы нас запутать, либо мы давно не слышали этого голоса, и за это время он поменялся...

— Не слышали... со школы?— предположила Лили, пытаясь вспомнить хоть кого-то, кроме Забини, кто со времен школы мог затаить обиду на Мадфоя.— Не знаю...

— В принципе, какая сейчас разница?— философски спросила Ксения.— От того, что мы узнаем имя этого невидимки, нам легче вряд ли станет.

— Да уж...— Лили все думала о Донге и о Скоре, который сейчас, наверное, сходит с ума от беспокойства. Неужели этот человек, старательно скрывающий себя, хочет лишить Скорпиуса всего, что он научился любить?! За что?

— Если это не Забини, то кто?— она не могла сидеть в тишине, зная, что ее любимый человек сейчас страдает.— И эти силки, которые он назвал обитателями. Где мы?

— Я не знаю,— голос Ксении был очень слабым.— На Травологии я больше интересовалась лекарственными травами, чем растениями-убийцами...

— Эй, ты в порядке?— Лили даже испугалась, нащупывая ледяную руку подруги.

— Да,— Ксения сжала ее пальцы.— Просто во мне маленький Поттер, уже причиняющий мне беспокойства... Впрочем, это ваша фамильная черта...

Лили на несколько мгновений потеряла дар речи, а потом пламенно обняла Ксению.

— Мерлин! Джеймс знает?

— Только он и знал до сих пор,— усмехнулась девушка.— Не лучшее место, конечно, для подобных вестей...

— Все будет хорошо,— Лили стала растирать, грея, руки подруги. Раздался хлопок трасгрессии и стук посуды о камень.— Что ж, обед подан...

— Лили.

— Что?— девушка старалась отогнать мысли о том, в какой опасности оказались Ксения и ее ребенок. И она сама привела их сюда...

— Они нас найдут.

— Я знаю,— слабо улыбнулась Лили.— Главное, что мы вместе.

Они молча поели, чувствуя усталость и слабость. Темнота и холод медленно отнимали оставшиеся силы, и вскоре они уснули, прижавшись друг к другу. Лили не знала, сколько они проспали, но разбудили их отчеливые шаги в коридоре.

Их темницу наполнил свет. Подсвечник был в руках уже знакомого девушкам эльфа, который явно был не один, потому что невидимая рука отпирала их дверь.

— Доброе утро. Надеюсь, вы хорошо отдохнули,— насмешливо произнес человек.— Теперь я вынужден провести некоторую реорганизацию. Миссис Поттер, прошу вас следовать за мной... Пока просто прошу...

Девушки переглянулись.

— Где Донг, что с ним?— Лили безумно страшилась остаться одна.

— Он именно там, где мне нужно, чтобы он был,— довольный собой, проговорил невидимка.— Идемте, Ксения, вы, к моему сожалению, покидаете мой гостеприимный дом...

Лили даже испугалась, вцепившись в руку подруги, но Ксения успокаивающе на нее посмотрела, погладив по плечу:

— Не бойся...

— Ваша палочка,— вдруг произнес их тюремщик, и в воздухе появилась волшебная палочка Ксении, которую она тут же взяла.— Без глупостей, вы все равно отсюда не выберетесь без меня. А палочка вам понадобится...

Лили увидела, как задумчиво сузились глаза подруги. Ксения подмигнула Лили и обняла ее.

— Не бойся, я с тобой,— прошептала целительница, и Лили на миг почувствовала, как кончик палочки касается ее головы, и теплая волна, от которой почему-то по позвоночнику побежали мурашки, прошла по телу.— Я с тобой.

— Как волнующе,— саркастично откликнулся невидимка, явно теряя терпение.— Идемте, иначе я буду вынужден причинить вам боль...

Лили, прикусив губу, смотрела, как Ксения выходит из темницы и, один раз оглянувшись, начинает отдаляться, вместе со светом, что нес домовик. Когда мрак снова окружил девушку, она села на скамью и заплакала.

Джеймс Поттер.

Он стоял посреди гостиной Забини, и ему все сильнее казалось, что он просто видит кошмарный сон, но никак не может проснуться. Потому что еще сутки назад он даже не мог подумать, что подобное может произойти в их жизни снова... Что он снова будет бояться за жизнь любимых и дорогих людей. Что он будет бежать по какому-то подземному ходу, глядя на прямую, словно сведенную судорогой, спину Малфоя, и думать о том, смогут ли они спасти...

Дежа-вю? Да, но тогда с ним рядом была Ксения. И Теодик Манчилли, который практически рассказал им, где искать Лили. Теперь же они были вдвоем — он и Малфой — наедине с неизвестным, безликим врагом, которому они сейчас надеялись дать имя — Забини.

И когда Фриц вошел в комнату, Джеймс буквально заставил себя верить, что вот тут все и закончится, что немного времени — и они увидят своих жен, вытащат их из этой дурной игры с прошлым.

Поттер вглядывался в лицо младшего Забини, пытаясь прочесть правду, и уверял себя, что они пришли в нужное место. Потому что Фриц изменился с тех пор, как они в последний раз имели честь его видеть. Тогда он заявился на их выпускную вечеринку в Хогсмид, бледный, осунувшийся, с дикими глазами. Он кричал, — голос его постоянно срывался — обвиняя Малфоя во всех бедах своей семьи. И тогда этот раздавленный мальчишка не был способен на что-то большее, чем просто махать кулаками и орать, вызывая смех у семикурсников.

А теперь? Способен ли он теперь на что-то большее, когда в этом доме снова появилась Присцилла, та, что всегда указывала брату, как дышать и что делать? Глядя в холодное, спокойное лицо Фрица, Джеймс понимал, что способен. Понимал и верил, что Ксения и Лили где-то здесь...

Забини смотрел на гостей холодно и даже с ненавистью, но подбородок его был гордо вздернут. Руки сложены на груди, словно одним этим жестом он пытался показать незванным гостям, кто тут хозяин положения.

— Скорпиус, зачем ты тут?

Поттер вздрогнул, только теперь обратив внимание на то, что Фриц вошел не один. Рядом с ним стояла небольшого роста женщина в сером платье, с убранными под сетку русыми волосами. Наверное, когда-то она была красива, как и ее дочь, но сейчас, со впалыми щеками и немного припухлыми глазами, будто она недавно плакала, с глубокими морщинами вокруг рта, она казалась старой и нездоровой. Голос ее звучал тихо, но не без вызова, которого не было в ее чуть потерянном взгляде.

— Я хочу поговорить с Присциллой,— проговорил Скорпиус. И Джеймс даже не подал вида, что удивлен. Он вообще слабо себе представлял, что они будут делать здесь, как они узнают правду, но одно то, что Малфой знал, как пройти в дом по подземному туннелю, уже внушало оптимизм. Идя по темному и холодному коридору, которым, судя по отсутствию паутины, пользовались нередко, Джеймс подумал, что они уже пробрались в подземелья под старинным домом, что принадлежал Забини. Но оказалось, что это всего лишь подземный ход, позволявший пробраться в чулан возле гостиной мимо охраны у ворот и во дворе.

Зачем им Присцилла? Или Малфой носит с собой Сыворотку правды?

— С чего ты взял, что можешь сюда являться...?

Джеймс хмыкнул, услышав, с какой бравадой тут же заговорил Фриц, но мать, какой бы слабой не выглядела эта женщина, одним жестом заставила его замолчать. Сильная женщина. Поттер вдруг понял, как непросто пришлось ей, когда она потеряла практически всех своих детей...

— Скорпиус, зачем?— миссис Забини обратила свой взгляд на Малфоя.— Она уже заплатила за все, ты же знаешь. Она больна...

— Мне нужно с ней поговорить,— непреклонно повторил Малфой.— Вы знаете, что даже без вашего разрешения я это сделаю...

Джеймс не спускал глаз с Фрица, пытаясь понять, что задумал Малфой. Судя по разговору, друга здесь знали довольно хорошо. И Малфой знал эту семью и этот дом нехуже. Поможет ли им это? И здесь ли они? Почему Джеймс, как бы сильно он ни пытался заставить себя поверить, все больше сомневался, что спасти девушек будет так просто. Слишком просто, слишком явно... Наверное, Малфой это тоже понимал. Но зачем им тогда Присцилла?!

— Ты не подойдешь к ней!— почти прошипел Фриц, рука его потянулась за палочкой. Этот парень явно помнил свой последний день в Хогвартсе и то, что тогда произошло. Но Поттеру сейчас было не до подобных воспоминаний, тем более что ему было совсем не жаль этого мальчишку со слишком неуровновешенной психикой и странными привязанностями...

— Фриц,— осадила сына миссис Забини, которая, кажется, размышляла над словами Малфоя.— Хорошо, Скорпиус, ты можешь с ней поговорить. Недолго. Но помни: она больна. И если ей станет плохо...

— Если ей действительно станет плохо, я уйду,— незамедлительно пообещал Малфой, и Джеймс понял, что тот не врет. А еще Поттер осознал, что друг тоже сочувствует матери Забини. Может, эта симпатия тянется еще из детства, того самого, что было до него, Джеймса Поттера?

— Идемте,— женщина пригласила их в коридор, Фриц следовал за ней по пятам.— Предупреждаю сразу: в доме установлены заклинания-датчики на все Заклинания, которые имеют большую силу, чем обычная бытовая магия.

Если бы не ситуация, Джеймс бы усмехнулся: да, в этом доме явно знали Малфоя хорошо. Ладно, ничего, они придумают, как заставить говорить Забини и без магии. Они просто обязаны это сделать!

По каким-то коридорам и лестницам они дошли до комнаты, наполненной магическим светом. Магическим, потому что за окном уже село солнце. А здесь было тепло и светло, словно в инкубаторе для нездоровых птенцов гиппогрифов, что взялся выводить Графф после школы. Он даже однажды устроил однокурсникам туда экскурсию, там они с Малфоем чуть со смеху не умерли, решив, что Ричард заразился идеей Поттера разводить почтовых сов. Как же давно это было...

К сожалению, здесь им было не до смеха. Да и не птенец гиппогрифа сидел у окна, читая книгу.

Она почти не изменилась за то, время, на которое они лишились удовольствия ее видеть. Присцилла подняла на них свои холодные глаза, что тут же сузились — то ли от злости, то ли еще от какого-то не сильно приятного чувства, она захлопнула книгу и взглянула на мать, словно ждала объяснений. Фриц, толкнув плечом Джеймса, прошествовал к креслу сестры, словно собираясь тут же защитить ее грудью.

— Присцилла, милая. Скорпиус хочет с тобой поговорить. Ты только не сердись.— голос миссис Забини был почти просящим. Она взглянула на Малфоя и чуть отступила назад.— Я буду в коридоре...

Она вышла, явно с опаской оставляя их вчетвером в одной комнате. Джеймс краем глаза видел, как достал свою волшебную палочку Фриц, но Малфой оставался невозмутимым.

— Присцилла, в Азкабане ты открыла салон красоты?— саркастично спросил он, засовывая руки в карманы пальто.— Или основала театральный кружок, где исполняла роль душевнобольной раскаявшейся грешницы?

— Что тебе нужно, Малфой?— девушка не обратила внимания на брата, который что-то хотел сказать.

— От тебя? Ничего,— проговорил Скорпиус, и Джеймс в очередной раз зашел в тупик в размышлениях, что же они тут желают.— Я просто решил воспользоваться предлогом и показать тебе мою радость по поводу твоего скорейшего освобождения...

— Малфой!— Фриц все-таки не выдержал, но тут же потух, как свечка, когда сестра взглянула на него.

— Малфой, что тебе нужно? Или ты решил выгулять свою свиту?— Присцилла небрежно кивнула на Джеймса. Поттер бы оскорбился, если бы все его мысли не были заняты судьбой жены и сестры.

Что они тут делают?

— Азкабан явно повлиял на твой слух,— заметил Скорпиус, доставая палочку, что вызвало очередной приступ самозащиты у младшего Забини.— Ничего мне от тебя не нужно. Мне нужна твоя комната.

Трое из здесь присутствующих явно поняли, о чем говорил Малфой. Но только не Джеймс.

— Что ты забыл в наших подземельях?— почему-то спросила Присцилла. И Поттер зашел в тупик, пытаясь понять происходящее. Оставалось, как обычно, полагаться на Малфоя.

А друг сдвинулся с места и подошел к массивному дубовому шкафу, что стоял в углу комнаты. Забини проводили его взглядом, Фриц, судя по его виду, хотел помешать незванному гостю, но молчание Присциллы его останавливало.

— Мне просто стало скучно, и я решил прогуляться по местам моей юности,— кинул Малфой, протягивая руку и что-то нащупывая. Под недоуменным взглядом Джеймса, шкаф стал сам собой сдвигаться, и через несколько мгновений он увидел темный проход. Ах вот они, подземелья... Удобно, что ни говори...

— Ну, действуй,— в тон Малфою ответила Присцилла.— У меня такое ощущение, что ты что-то потерял... Или кого-то...

Скорпиус оглянулся и холодно взглянул на Забини. Та лишь саркастично ему улыбнулась.

— Думаю, мы возьмем с собой твоего брата,— заявил малфой, указав Джеймсу головой, чтобы тот подошел.

— Что?!— Фриц даже поднял палочку, но сестра ударила его по руке.

— Не смей тут колдовать!— прошипела она.— Иди с ними.

— Прис!

— Я сказала: иди,— девушка повелительно указала на ждавших у дверного проема молодых людей.— Нам нечего от них скрывать, а смерть Малфоя в наших подвалах сейчас нежелательна...

— Его все равно там никто не найдет,— фыркнул Фриц, но неохотно направился к шкафу.

— Он слишком живуч. Может и выползти,— заметила Присцилла, словно они с братом говорили об отсутствующих тут людях. Но Малфоя это явно не трогало.— Хорошей прогулки.

Джеймс пропустил вперед Фрица, доставая палочку — на всякий случай. Все-таки Малфой всегда знает, что делает. Но слишком уж они спокойны, Забини...

Спускаясь в темноте по каменной лестнице, Джеймс невольно вспоминал подобный спуск в школьные годы, который закончился сломанными ногами... Повторить подобное не хотелось, и идущий впереди Забини, от которого буквально веяло негодованием, давал надежду, что они спустятся целыми и невредимыми.

— Малфой, ты...— наверное, прошло минут пять, как они молча спускались, когда Забини решился заговорить.

— Заткнись и иди вперед,— кинул Скорпиус, и Джеймсу показалось, что друг взмахнул рукой, в которой обычно держал палочку.

— Надеюсь, это был не Империус,— тихо проговорил Джеймс.

— Он самый. Можешь зажечь свет,— откликнулся Малфой.

Поттер осветил палочкой небольшое подземелье, куда они спустились. Скорпиус забрал палочку у неподвижного Фрица и отбросил прочь.

— Слушай, мать Забини же сказала...

— Мы глубоко под землей, вряд ли Министерство и сюда забралось со своими датчиками,— заметил Малфой, глядя на Фрица. Забини явно не имел никакой силы воли противиться заклинанию.— Итак, говори правду, Забини, я не хочу опять пачкать о тебя руки...

Джеймс видел, что мальчишка даже не пытается противиться — он лишь покорно кивнул, глядя на двух друзей мутными глазами.

— Ты похитил Лили и Ксению?

Джеймс почти застонал, когда увидел, как Фриц покачал головой.

— Говори правду.

— Нет, не я!— ответил монотонно Забини.

— Ты знаешь, кто?— не сдавался Скорпиус, тоже не желавший верить, что они зашли в тупик.

— Нет.

— Они здесь, в этом доме или под ним?

— Нет.

— Когда и где ты их видел в последний раз?

— Два месяца назад, на Косой аллее,— покорно ответил Фриц.

Джеймс и Скорпиус переглянулись.

— Знаешь ли ты о них что-нибудь?— сделал последнюю попытку Малфой.

— Конечно...— сердце Джеймса дрогнуло.— Лили Поттер — дочь Гарри Поттера, сестра Джеймса Поттера...

— О, заткнись!— Скорпуис взмахнул палочкой.— Забудь, о чем я тебя спрашивал, и возвращайся в комнату.

Они остались вдвоем в полумраке.

— Что будем делать?

— Не знаю. Пока домой,— проговорил Малфой, убирая палочку.— К нам, там решим.

У них ушло пять минут на то, чтобы, не говоря ни слова, покинуть дом Забини и трансгрессировать в переулок возле дома Лили и Скорпиуса. Они молча поднялись по лестнице и застыли.

— Это что за...?

Роза Уизли.

Они стояли посреди темной и узкой улицы, освещенной многочисленными фонарями. Откуда-то доносился шум мотора, где-то смеялись люди. Холодный ветер срывался с высоких гор, покрытых недавно выпавшим снегом. Где-то там, в предгорьях и выше, светились редкие огни человеческого жилья, туда убегала неширокая дорога.

— Судя по всему, это здесь,— Роза указала на трехэтажное здание, окна которого светились, и вывеска на английском языке «Пристанище» заманчиво мигала, освещая парковку и скамейки перед ней.

Роза взволнованно оглянулась на Тео. Он подбадривающе сжал ее руку и подтолкнул девушку ко входу. Она скованно улыбнулась и открыла стеклянную дверь, под звук колокольчика, что дернулся на стене, входя в теплый и светлый холл. Почти сразу же за небольшой стойкой появилась улыбающаяся девушка и на безукоризненном английском проговорила:

— Добро пожаловать в «Пристанище». Чем могу помочь?— она оглядела немного взволнованных молодых людей, которые смотрели по сторонам, словно ища что-то или кого-то.— Вы хотите у нас остановиться?

— Мы ищем Рональда Уизли,— чуть дрогнувшим голосом проговорила Роза. Так давно она не произносила это имя вслух.

— О! Мистер Питер меня предупреждал, что кто-то может приехать...

— Мистер Питер?— Роза удивленно посмотрела на Тео, но тот лишь невозмутимо следил за тем, как девушка берет что-то в руку и прикладывает к уху. Роза, тесно общавшаяся с дедом, да и читавшая немало, знала, что это телефон магглов — средство связи на расстоянии. Девушка что-то проговорила в трубку, наверное, на болгарском, и снова улыбнулась гостям:

— Мистер Питер вас ждет. Налево до конца коридора, пожалуйста.

— Простите, но мы ищем Рональда Уизли,— Роза уже начала думать, что они попали куда-то не туда.

— Да-да, мистер Питер вас ждет,— настаивал девушка, указывая рукой на дверь.

— Идем,— Тео приобнял Розу за плечи. Они торопливо пересекли холл — у Розы дрожали руки. Кто такой мистер Питер? Может, отец почему-то сменил имя? Она уже ничего не понимала от волнения. И очень боялась не успеть. Что же случилось с папой? Что он здесь делает?

— Если бы с твоим отцом что-то случилось, та мисс бы так не улыбалась,— спокойно заметил Тео, словно читал ее мысли. Хотя Роза уже не удивлялась: они оба могли легко понять, о чем думает другой, для этого им даже не нужна была магия.

В конце коридора онм увидели гостеприимно распахнутую дверь: в маленькой и светлой комнате стоял чайный столик, окруженный креслами, шкаф был набит разными книгами, на стене висел неподвижный портрет пожилой женщины. Все в этом помещении говорило о том, что владелец кабинета — маггл, вот только знакомая Розе сова не вписывалась в эту картину. Птица спала, засунув голову под крыло.

— Здравствуйте, Роза.

Девушка вздрогнула, едва сделав шаг через порог. Им навстречу из кресла поднялся невысокий старик, с белыми, как выпавший в горах снег, волосами и голубыми глазами. Он тепло улыбался, глядя на гостей.

— Вы меня знаете?— девушка до последнего надеялась, что уже здесь увидит отца, но кабинет был пуст. Она начала волноваться еще больше: почему отца здесь нет?— Мы...

— Ты ищешь отца, я знаю,— старик подал руку Тео.— Питер МакДалл, или просто мистер Питер. Я распорядитель этой гостиницы.

— Это...— девушка повернулась к своему другу.

— Теодик Манчилли,— закончил за Розу мистер Питер.— Твой отец рассказывал.

— Где он? Что с ним?— наконец, задала волнующий ее вопрос девушка.— Он написал, что...

— Он живет высоко в горах,— ответил старик, приглашая гостей садиться,— вам нужно немного отдохнуть перед тем, как туда трансгрессировать... Да-да, я волшебник, правда, не очень хороший,— рассмеялся мистер Питер, увидев удивление Розы.— Единственный на много миль, если не считать твоего отца и Сары...

Роза опустила взгляд: она как-то не думала о том, что отец ведь живет с другой женщиной. Она так боялась за него и так хотела его увидеть, что почти забыла о Саре.

— Зачем ему целитель?— Тео не стал садиться. Роза знала, что он спешит оказаться там, где нужна его помощь (с Ксенией всегда было все то же самое, особенно если вспомнить ее уход с собственной свадьбы).

— Не ему,— впервые глаза мистера Питера стали грустными.— Наша Сара сильно больна, а целители отказываются ей помогать. Вы же понимаете... В нашем обществе не очень привечают оборотней...

— Вы и это знаете?— Роза впервые с тех пор, как получила сову, почувствовала себя спокойной. Он жив и в безопасности, ему ничто не угрожает. И она сможет его увидеть, ведь он совсем рядом.

— Я знаю о нем почти все,— старик извлек из кармана волшебную палочку, и через пару мгновений на столе появился поднос с горячим чаем.— Пейте, потом я провожу вас к ним в дом.

— Прямо сейчас,— Тео смотрел на Розу, явно показывая, что ему не нужен ни чай, ни отдых, ни еще что-то, раз его ждет пациент. Да и она не хотела больше ждать и откладывать встречу с отцом.— Идемте.

Мистер Питер пожал плечами и поднялся.

— Что ж... Только там холодно,— старик снял с вешалки в углу теплую куртку и с сожалением посмотрел на пылающий камин.— О! Нужно взять им продуктов, в такую метель им не стоит выходить, да и скоро полнолуние....

Мистер Питер поманил их пальцем, и, только сделав шаг вперед, Роза увидела небольшую заднюю дверь, которая вывела их во двор, над которым возвышались белоснежные горы, скрытые наполовину, словно в дымке.

— Метель,— пробормотал мистер Питер, беря из ниши две корзины. Тео перенял у него одну и с вопросом посмотрел на старика.— Роза, дай мне руку, я вас буду направлять, а то вы промахнетесь и утонете в сугробах, твой отец мне этого не простит... Теодик, держитесь за Розу... Готовы?

Девушка чувствовала, как в секунды трансгрессии ей стало дурно — это сказывалось долгое путешествие. Когда она смогла глотнуть свежего воздуха, чтобы прийти в себя, то закашлялась — от снега, что тут же набил нос и рот.

— Быстрее под навес,— услышала она сквозь ветер и шорох снега голос мистера Питера, который потянул ее вперед. Только теперь девушка различила контур почти занесенного снегом вытянутого одноэтажного домика и слабый свет в одном из окон.

Роза, оказавшись под крышей навеса, где лежали поленницы дров, стояли тележка и садовые инструменты, начала поспешно отряхиваться. Рядом возник Тео — его черные волосы были покрыты шапкой снега.

— Вперед?— улыбнулся мистер Питер, сдвигая в сторону небольшой сугроб, что успело сюда намести, и открывая массивную дверь. На них сразу дохнуло теплом, запахом горящего камина и куриного бульона.

Роза сделала шаг, и сердце ее взволнованно забилось в груди. Это его дом, дом ее отца. Он здесь, он совсем рядом, как она мечтала четыре года разлуки...

— Рон!— позвал мистер Питер, вытирая ноги прежде, чем войти в гостиную из маленького холла, где они топтались втроем. В комнате горел камин, освещая старую, но какую-то совсем домашнюю мебель, книги, шахматы на столе, кукольный домик и большого серого кота, что спал в кресле, свернушись клубком.

Где-то в другом конце дома послышались шаги, тихо щелкнула дверь, и темный силуэт возник в проеме напротив вошедших в комнату Розы и Тео.

— Папа,— выдохнула девушка: она не могла не узнать эту долговязую фигуру. Она обняла отца, не сдерживая внезапно нахлынувших слез, которые тут же скатывались на старый, связанный еще бабушкой Молли, бордовый джемпер отца. Рон гладил ее мокрые от расстаявшего снега волосы и целовал в затылок, как делал это много раз в детстве. Его большие руки чуть подрагивали, сердце гулко билось под ухом девушки. От него пахло каким-то резким зельем, и Роза даже улыбнулась: как от ее Тео.

— Тео...— она заставила себя отстраниться от отца и обернуться к другу.

— Теодик,— молодой человек протянул руку.

— Рон,— коротко ответил отец, пожимая ладонь целителя. Другой рукой он все еще обнимал дочь.— Спасибо, что приехали...

— Папа...— Роза подняла на отца глаза, все еще не веря, что это он, что он здоров. Стал еще более худым, но все-таки остался прежним, если не считать множества мелких шрамов на его лице и руках. А еще взгляд: немного другой...

— Я оставлю корзины на кухне, Рон. И, пожалуй, приготовлю что-нибуль перекусить...— мягко заметил мистер Питер.— Если понадоблюсь, зовите.

— Где Сара?— Тео, казалось, не обратил внимания на слова старика, что скрылся в коридоре за его спиной.

— Идемте,— Рон указал на дверь, из которой вышел.— Она уже почти не приходит в сознание...

Роза услышала в словах отца тоску и боль — он никогда не умел скрывать чувств. Он ее любит, он любит Сару. Девушка глубоко вздохнула, пряча от всех, даже от себя, свою ревность и неприятие, с которым должна была давно смириться, и последовала за отцом и Тео. Он ее любит, значит, она замечательный человек. Она, Сара, была с ним рядом все эти годы. И Роза была ей благодарна...

Рон открыл дверь в маленькую, теплую комнату, и Роза тут же увидела кровать, на которой, накрытая одеялом, лежала бледная и очень худая женшина. Саре было не больше тридцати лет, что немного поразило Розу. Мокрые волосы прилипли к высокому лбу Сары, сухие губы приоткрыты. На ее лице тоже были шрамы.

Тео обошел Рона и Розу, открывая свой чемоданчик.

— Подождите в гостиной,— бросил им целитель.

Рон кивнул. Молча они вернулись в комнату, наполненную шумом огня, что пылал в камине. Роза не знала, что сказать, потому что понимала, что отец сейчас там, в той спальне, рядом с этой больной женщиной. Да и ей, после этого, было сложно думать о чем-то другом.

— Почти не изменилась,— Рон смотрел на дочь, чуть улыбаясь.— И так на нее похожа...

И только после этих слов Роза осознала, что он, будучи все эти годы рядом с Сарой, не забыл о них. Не забыл о маме... И стало сразу легче — и смотреть на него, и говорить.

— Хьюго очень стал похожим на дядю Джорджа, только вот характер другой,— улыбнулась девушка, садясь рядом с отцом на диван и глядя на него.— Наверное, дедушки Артура...

— Как дед?

— Ты же его знаешь: даже на пенсии он продолжает грезить магглами,— Роза легко рассмеялась.— У него появилась идея фикс: самостоятельно собрать ком-пью-тер, чтобы он готовил сам... В общем, кухня «Норы» превратилась в мастерскую, чем не очень довольна тетя Одри... Пару раз в неделю кто-нибуль находит в своей тарелке какую-нибудь железку...

Они замолчали, глядя друг на друга. Розе показалось, что на миг сюда, в этот чужой для нее дом, дохнуло уютом «Норы», уютом того времени, когда этого дома еще не было. Но лишь на миг...

— Как ты, папа?— девушка вглядывалась в лицо отца.

— Ты же видишь, что ничего,— он обвел рукой комнату.— Живу.

— Ты работаешь?— она понимала, что они говорят о каких-то глупостях, но говорить о чем-то другом, серьезном, значило причинять ему новую боль. А ему будет больно, она это понимала после его слов о том, что она так похожа на маму.

— Можно сказать, что нет,— тень знакомой девушке улыбки мелькнула на губах отца.— Питер занимается нашей гостиницей.

— Это твоя гостиница?— изумилась Роза.

Рон кивнул. Опять повисла пауза. Словно они судорожно искали тему для разговора, стараясь избежать щекотливых ситуаций.

Они вздрогнули, когда в комнате появился Тео. Он вытирал руки в полотенце.

— Как она?— отец тут же встал, взволнованно глядя на целителя.

— Плохо,— Тео посмотрел на Розу, словно разговаривал именно с ней.— Нужно перевезти ее к нам, там я смогу ей помочь. Тут нет.

Роза не отводила взгляда, потому что понимала. что Тео разговаривает именно с ней. Он просит у нее разрешения. Отец тоже посмотрел на нее.

— Конечно, но сможет ли она трансгрессировать?— Роза кивнула Теодику.

— Она слаба, но, чем скорее она окажется у нас, тем скорее я смогу ей помочь,— Тео подал девушке ее мантию и колбу с каким-то зельем.— Я дал ей Укрепляющего зелья, это ей поможет. Ты тоже прими. Мистер Уизли?

Отец судорожно кивнул и быстро вышел, Тео последовал за ней, ободряюще улыбнувшись Розе. Девушка даже не знала, что же теперь будет, лишь одна мысль спасала: мама и дядя Гарри уехали. Она одним глотком выпила зелье.

Мистер Питер обещал следить за домом и котом. Они собрались за пять минут. Отец держал завернутую в одеяло Сару на руках.

Обратный путь занял немного больше времени, потому что Тео сделал на одну трансгрессию больше. Он тоже устал, но не мог остановиться, потоум что спешил. После каждой трансгрессии он останавливался, чтобы осмотреть Сару.

В Англии был рассвет, когда они появились возле дома. Холодный ветер гнал газетные страницы по тихой еще улице.

— В дом,— кинул Тео, взмахивая палочкой, чтобы снять щит. Роза уже хотела напомнить ему, что в спешке они не поставили Защитных заклинаний, как отец застыл и испуганно произнес:

— Берти?

Роза проследила за взглядом отца: на их крыльце, завернувшись в мантию Хогвартса, спала девочка.

Ксения Верди.

Каменный свод не кончался — он уходил резко вверх, словно они были в колодце, из которого выводила винтовая лестница. Странно, но для подземелья здесь было слишком сухо, под ногами словно шуршал песок. Ну, хотя бы не дьявольские силки...

Она шла по коридору вслед за неизвестным ей человеком, но не слышала ни шума шагов, ни шелеста уползающих прочь силков, ни прочих звуков подземелья. Потому что она все еще была там, на два поворота лестницы ниже, в конце глухого и темного коридора, вместе с плачущей сейчас Лили.

Ксения шла, осторожно ступая и крепко держа в руке палочку. Когда они остановились у подножия лестницы, конца которой вверху не было видно, девушка подняла свое оружие, еще не зная, что она может сделать.

— Не глупите,— бросил в ее сторону похититель, так и остававшийся невидимым, хотя девушка то и дело чувствовала движение воздуха и даже слышала его дыхание, когда они начали подниматься по крутой лестнице.— Даже если вы сейчас меня оглушите, вы не сможете уйти отсюда: мои эльфы везде.

Девушка усмехнулась, откидывая с глаз волосы: кому-то не нужно усилий, чтобы читать мысли. Неглупый им попался противник. Но все-таки одну глупость он уже совершил, и Ксения теперь была связана с Лили ментально. Как когда-то с Джеймсом. Однажды это сработало, и девушка надеялась, что и теперь поможет. Хотя пока еще было неизвестно, куда они идут и зачем.

— Почему вы все время прячетесь?— Ксения одолела еще один пролет и задалась мыслью, как глубоко они находятся: лестница настолько длинная, что вокруг все еще камень, а не земля, хотя они поднялись уже довольно высоко. И где?

— Мне бы не хотелось раньше времени являть себя, это расстроит всю игру,— почти весело ответил невидимый человек.— Хотя...

— И во что вы играете?

— О, интересный вопрос,— хмыкнул он, не останавливаясь.— Это трудно объяснить вот так, тем более обстановка не та.

— Обстановку вы выбираете,— напомнила Ксения, начавшая уставать от этого бесконечного подъема. Теперь было понятно, почему этот человек предпочитал к ним в камеру трансгрессировать.

— Ну, вы ее почти сменили. Осторожнее теперь, не стукнитесь головой.

От такой заботы хотелось рассмеяться: словно не этот человек почти сутки продержал ее и Лили в подвале, глубоко под землей. И бедная Лили все еще там.

Она нагнулась, чтобы миновать дверной проем — низкий и неровно сделанный, словно небрежно обтесанный. Они вышли в небольшое помещение, опять без окон, с низких потолком. На стенах горели несколько факелов.

— Где мы?

— Простите, но я не могу вам ответить,— вежливость этого человека на миг заставляла забыть о том, что она его пленница. Но только на миг, потому что, как только они вошли, девушку окружили три домашних эльфа с неособо приветливыми лицами.— Проходите дальше, я сейчас...

Эльфы подтолкнули Ксению вперед, и только тогда она заметила впереди еще одну дверь, которой один из домовиков коснулся длинными пальцами. За ней девушка наконец-то увидела что-то, похожее на жилое помещение: небольшую комнату с одним окном, закрытым ставнями. На полу лежал потрепанный, какой-то совсем пыльный ковер, два стула и стол были отодвинуты к стене, словно чтобы не мешали. Все пространство возле противоположной глухой стены занимали ряды завязанных бечевкой мешков.

Ксения взглянула на эльфов, что не спускали с нее глаз, потом сделала шаг по направлению к мешкам. Домовики не двинулись с места. Тогда девушка уже смелее пересекла комнату и подошла к стене.

— Не трогайте.

Она вздрогнула и обернулась, чтобы впервые увидеть человека, который их похитил. Это был именно он, потому что голос его она не могла не узнать.

Он был выше нее на полголовы, с русыми волосами, почти скрывавшими уши. В немного раскосых глазах цвета сливы не отражался свет. Немного острый подбородок и вздернутый нос. Ксения смотрела на него, и у нее создавалось впечатление, что лицо этого человека буквально собрано по частям: не оставляло оно целостного впечатления, будто кто-то специально подбирал каждую деталь отдельно. Странный человек, которого она точно никогда в своей жизни не видела.

— Почему вы решили сейчас мне себя показать?— девушка сложила на груди руки, понимая, что ей только что попытались подсунуть «утку». Она явно смотрела на ненастоящее лицо. Тут было о чем подумать.

— Потому что вы меня покидаете,— улыбнулся человек, махнув домовику рукой: тот поспешил к мешкам. Всего несколько щелчков этих вытянутых пальцев — и мешки исчезли, оставив после себя странный запах: пыли и дыма.

— Зачем вам Лили?— Ксения очень надеялась узнать хоть что-то о судьбе подруги — она была почти уверена, что ее судьба будет куда легче, чем у Лили, хотя бы потому, что Ксения изначально не была целью похищения.

— Она главный козырь в этой игре,— молодой человек — ему было лет двадцать пять, но и это, как предполагала Ксения, могло быть ложью — оперся спиной о стену, словно никуда не спешил. Словно ждал чего-то или кого-то.

— Игре?

— Ну, можно назвать это по-другому, суть не изменится,— пожал он худыми плечами.— Но не волнуйтесь: как только придет время, она тоже покинет это место.

Ксения не знала, что ответить: этот человек ее интересовал и пугал одновременно.

— Что вам сделал Малфой?

Она попала в точку: странные глаза мужчины сверкнули, он выпрямился, глядя в упор на девушку. Казалось, он раздумывает, что может сказать, а что нет.

— Он отнял у меня любимую женщину.

Ксения чуть испуганно смотрела на него: женщину?

— Лили?

Похититель опять расслабился, усмешка побежала по его лицу.

— Вас совсем не интересует ваша собственная судьба, Ксения Поттер?

— Я ведь ее совсем скоро узнаю, разве нет?— девушка совершенно не собиралась показывать этому человеку ни своего волнения, ни страха.

— Конечно,— мужчина взглянул на часы на своем запястье: темный браслет отразил пламя свечи.— К сожалению, не все в этом мире страдают пунктуальностью...

Ксения промолчала, отворачиваясь: она чувствовала слабость. Это нормально, так должно было случиться, она это прекрасно понимала. Там, внизу, она сделала выбор, почти не задумываясь.

Она была целительницей, призванной спасать людей. Она знала почти все о силе и слабости Ментальных приемов, она знала все о Ментальных нитях, способных и спасать, и убивать.

Но разве она могла поступить иначе?! У нее не было времени раздумывать и взвешивать решение, она просто сделала, стараясь подарить Лили надежду на спасение. И если Ментальная нить действительно поможет им, то все будет не напрасно...

— Вы бледны, может, вы чего-то выпьете перед дорогой?

Ксения усмехнулась, готовая рассмеяться. Никакой чай ей уже не поможет, потому что каждый раз, когда она будет ощущать Лили, когда она будет читать ее сознание, силы ее будут убывать. И самое страшное — не только ее...

Прости, родной...

Словно вернулось прошлое, словно она снова стояла перед постелью деда и видела его спокойное лицо, обрамленное седыми волосами. И он тихо говорил ей о долге, о пророчестве, о даре. О ее силе. О том, что ей будет трудно, потому что она призвана спасать других, а не себя. Он верил, что она всегда, вставая перед выбором, будет думать сначала о других, а потом о себе. И она старалась делать именно так, и ни разу не засомневалась. Но сейчас, понимая, что она не могла поступить иначе, Ксения все равно мучалась вопросом: а правильно ли она поступила? Ведь на этот раз она рисковала не собой, то есть не только собой...

Она прикусила губу, заставляя себя поверить, что поступила правильно. Возможно, все скоро закончится и без этой связи. Может, вот сейчас, через пару минут, сюда ворвутся Джеймс и Скорпиус, и все закончится. Она так хотела в это верить...

Она вздрогнула, когда ее похититель опять заговорил:

— Вынужден вас ненадолго оставить, думаю, мне стоит самому встретить гостя...

Ксения хотела спросить, что же это за гость, но не стала: все равно скоро узнает...

Человек кивнул эльфам и вышел через дверь, которую было почти не отличить от стены.

Странно, почему же он раньше не показал себя, если понимает, что они его не знают? Или не узнают...

Ксения на несколько секунд позволила себе нащупать сознание Лили: она была в темноте, несчастная. Она боялась. И любила.

Ксения очень надеялась, что это чувство — любовь, что с такой силой сейчас сейчас горела в сознании подруги — поможет Лили не отчаяться. Потому что иначе это точно не закончится хорошо...

Девушка подошла к закрытому окну, думая о муже. Где он сейчас? Наверное, сбился с ног, разыскивая их. Хорошо, что с ним рядом Малфой... Кузен всегда может сохранить холодный разум... Хотя в данном случае Ксения могла допустить все, что угодно, потому что Лили, научив Скорпиуса любить, сделала его слабым. Так же, как Роза сделала слабым Тео...

Тео, вот кто бы тут мог помочь. Он бы мог поддержать в ней силы. И нить, когда силы закончатся. Он, более сильный в Ментальности, мог бы как-то облегчить ношу, что взяла на себя Ксения. Только как выбраться, чтобы попросить помощи у Тео?

Девушка обняла себя руками, глядя в пол, по которому был рассыпан странно серый песок, хрустевший под ногами...

Она так хотела верить, что Джеймс и Скорпиус их найдут. Не так уж много врагов у Малфоя, которые могут осмелиться на подобное. Они должны их найти. Возможно, вот сейчас они подходят к этому дому...

Думать подобным образом было проще, чем поддаваться бессилию что-то изменить или панике, и Ксения старалась верить, старалась уверить себя в этой спасительной мысли. Помощь близко, и ее решение связать себя с Лили ничего не будет значить...

Она так хотела в это верить, что на миг обрадовалась, когда за ее спиной открылась дверь. Девушка была готова поверить, что на пороге появились ее муж и кузен.

Она отступила назад, глядя на вошедшего молодого человека. Она знала его, хотя давно не видела. Она помнила эти глаза, когда в них были базграничная боль, и ужас, и страх, и мольба. Помнила, будто это было вчера, потому что ей пришлось исправлять то, что сделал Скорпиус.

Ей даже не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть, как наяву, комнату в Хогвартсе, каменный пол которой был в пятнах крови. Она словно была наполнена болью, Ксения это ощущала, когда они с Тео опускались на колени, чтобы помочь хоть чем-то этому мальчику с мольбой и ужасом в глазах и девушке, не признававшей своей боли.

Перед Ксенией стоял Фриц Забини.

Скорпиус Малфой.

Нужно было собрать все свои силы, чтобы сейчас остаться собой.

Он мог бы кинуться прочь, отгоняя от себя образ увиденного, отгоняя от себя страх и ужас, что могли бы окутать его душу, в которой все чаще появлялись неведомые ему раньше чуства.

Он бы мог отвернуться, закрыв глаза и сохраняя в себе на миг увиденное, без подробностей, без разглядывания. Отвернуться, чтобы убежать, что в сущности было бы подобно первому варианту.

Он мог бы начать буйствовать, давая выход накопившимся внутри чувствам. Чувствам, которых нет и не должно быть в его душе.

Он мог бы просто достать палочку и решить одним взмахом все проблемы. Но, как он понимал, это будет лишь видимость решения. Все равно ничего не изменится.

Поэтому он даже не думал о том, что сделать — он и так это знал.

Пока Поттер стоял на пороге, выпучив глаза и то открывая, то закрывая рот, Скорпиус сделал шаг в квартиру, рассчетливо и методично разглядывая то, что от нее осталось. Разглядывая, чтобы запомнить, чтобы понять, чтобы ничего не упустить. Все остальное — потом.

Черные, опаленные бешеным огнем стены. Пепел. Остовы мебели, тоже черные. В воздухе — дым и гарь, дышать тяжело. На потолке — черные подпалины, словно огонь успел лишь несколько раз лизнуть его. Под ногами хрустело разбитое и расплавленное стекло фоторамок. Обгорелое дерево журнального столика с пепельной пылью. Подсвечники у остова комода.

Он остановился возде единственного, что уцелело в этой комнате. Причем Скорпиус понимал, что уцелело неслучайно, потому что в пламени, что могло расплавить стекло, вряд ли устояло бы старенькое кресло-качалка. Ее кресло. И в нем сейчас сидел старый плюшевый кот, от которого жена отказывалась избавиться, хотя смотреть на игрушку было уже жалко, таким кот был потрепанным.

Позади появился пришедший в себя Джеймс. Он встал рядом и тоже посмотрел на странно выглядивших тут кресло и кота. На черном фоне сгоревшей комнаты они казались пугающе нелепыми.

— Что ж, версия о том, что вы забыли погасить камин, отпадает,— проговорил Поттер, отгоняя тяжелый воздух и не менее тяжелые мысли, что сейчас спокойно двигались в голове Скорпиуса.— Пойду посмотрю остальное...

Малфой кивнул, все еще не сводя взгляда с игрушки. Он не хотел двигаться, не хотел уже никуда идти. И куда? У него отняли дом, где он столько лет находил тепло и уют, где он был счастлив...

Малфой заставил себя сбросить эту глупую сентиментальность, которой сейчас тут уж точно не было места. Нужно было действовать, нужно было думать и решать.

— Поттер, что там?— идти в кухню или в спальню, чтобы увидеть то же самое, без особой причины не хотелось. Но что-то ему подсказывало, что причина явно найдется. И это все-таки внушало оптимизм — он начинал интуитивно чувствовать своего противника, угадывать его поступки.

— Конечно, тебе лучше туда не ходить,— в комнате, если это еще можно было назвать комнатой, появился бледный Джеймс. Руки у него были перемазаны гарью, чему Скорпиус не удивился: друг мог испачкаться, даже ничего не делая, вспомнить хотя бы его удивительные полеты через камины.— Но тебе придется...

Малфой кивнул и уверенно направился к двери, что вела в их с Лили спальню. Под ботниками что-то хрустело, что-то шуршало, но молодой человек заставил себя не смотреть на то, по чему он идет. Потому что понимал, что сейчас он ступает по остаткам прошлой, счастливой, жизни. Но эти мысли не для него, не сейчас.

В спальне огонь явно был сильнее, потому что даже потолок почернел, люстра, которую они с Лили выбирали вместе, лежала на полу искореженным черным сгустком пластика и металла. Мебель рассыпалась, в комнате было просто жарко.

Скорпуис остановился на том месте, где раньше была их с Лили кровать. Посреди горсти плотного пепла лежало что-то черное, имевшее вполне четкую форму тела. Маленького тела, размером не больше ребенка. Угадывались руки, ноги. Большие уши.

Рука Джеймса легла на плечо Скорпиуса, и он легко усмехнулся. Не собирается он сейчас биться с истерике — бывало и хуже в его жизни. Почему-то вспомнилась пустая комната деда, в которую он вошел, когда вернулся из школы. Люциуса Малфоя уже не было, и комната была пустой, словно обложка книги с вырванными страницами. Сейчас Малфой ощущал то же самое, но это чувство описать было сложно.

Он стоял и смотрел на своего домового эльфа, который был с ним с самого раннего детства. Малфой не собирался придаваться сентиментальным воспоминаниям — не было времени, да и желания. Просто почему-то опять захотелось замереть и не двигаться, чтобы запомнить это чувство, чтобы запечатлеть его в себе, как клеймо. Чтобы потом вернуть все тому, кто посмел отнимать у него дорогих людей.

Рука Джеймса заставила его повернуться к противоположной стене, на которой чем-то белым, поверх копоти и гари, были выведены буквы: «Что теперь, Малфой?».

Скорпиус резко наклонился, схватил искореженную огнем люстру и запустил ею в стену с белыми буквами, которые вызовом стучали в его голове. Резкий звук удара отозвался эхом в этой почти пустой черной комнате.

— Поттер.

— Что?

— Будешь рядом со мной.

Джеймс ничего не спросил — просто кивнул, с легким испугом глядя на тело домового эльфа.

Да, ты все правильно понял: ты можешь стать следующим. Даже ты, наивный и простодушный Джеймс Поттер, можешь понять незамысловатую логику происходящего. Кто-то решил отнять у него, Скорпиуса Малфоя, все, чем он дорожит. Всех.

— Как он сюда попал?

Малфой вышел из спальни и направился в кухню, где была та же картина, что и в гостиной. Только тут Скорпуис вспомнил, что почти сутки ничего не ел, но есть не хотелось. Он подошел к черной раковине, — металл был еще горячим — повернул кран и наклонился к тонкой струйке воды, что медленно промывала светлую дорожку по дну кухонной раковины. Он пил, не переставая думать.

— Лили,— ответил Скорпиус, наконец, на заданный другом вопрос. Они вернулись в гостиную.

— Лили?

— Попасть сюда можем только мы трое, даже Ксения не имеет антизаклинания,— напомнил Скорпиус, подходя к стене и с помощью палочки счищая с нее гарь.

— Но она бы не стала!

— Поттер,— фыркнул Малфой,— если бы ей пригрозили что-то сделать с кем-то из ее родных, она бы стала... Ты знаешь свою сестру...

Джеймс нехотя кивнул. Скорпиус знал, о чем говорил: его жена всегда слишком боялась за любимых людей. Управлять ею и напугать ее было несложно...

— Может, она смогла оставить нам какое-то послание, если была здесь?

— Вряд ли,— пожал плечами Малфой, наконец, добравшись до замка и открыв потайной шкафчик, что был спрятан в стене. Все было на месте: бумаги, деньги, золото, их документы. Скорпиус слышал, что Джеймс ходит по квартире, явно не теряя надежды найти что-нибуль, кроме тела Донга. Нужно бы похоронить верного домовика, но сейчас были дела и поважнее.

Почему он не покинул квартиру? Почему не спасся сам? Потому что не было приказа? Глупо, а Донг никогда не был глуп...

Малфой собрал деньги и документы, аккуратно сложив в наколдованную сумку, запер шкафчик и еще раз оглядел то, что еще неколько часов было его домом.

— Идем, Поттер...

— Мы...— друг обвел взглядом комнату.— Ты...

— Это был управляемый Адский огонь, так что жить здесь уже невозможно,— спокойно проговорил Скорпиус, понимая реакцию Джеймса. Хотел добавить, что и не хочет здесь больше жить, но промолчал.

— Куда мы сейчас?— Поттер вслед за другом вышел в коридор, где не было ни следа пожара, лишь дым начал просачиваться через оставленную открытой дверь. Одно это давало понять, что огонь был волшебным, раз он погас сразу, как уничтожил квартиру Малфоев. Кто-то его погасил.

— В Министерство,— Скорпиус спустился по лестнице — он думал о том, кто еще может быть подвегнут опасности, будучи близким ему человеком. Родители. Но до них добраться сложно, хотя предупредить все равно стоит.

И все.

— Хорошо, что Альбус в школе,— вдруг проговорил Джеймс, когда они уже заходили в переулок, откуда обычно трансгрессировали.

Малфой замер, с удивлением глядя на друга:

— При чем тут твой брат?

— При том, что год назад, если ты помнишь, ваше с ним фото появилось на первой полосе «Еженедельного Пророка»,— едко напомнил Поттер, запахивая мантию.— И он на всю страну признавался тебе в любви...

Черт! Действительно, было такое. Это фото и небольшая заметка о том, что наследник все растущего состояния Малфоев был замечен на Косой аллее с младшим сыном Гарри Поттера, появились в светских хрониках прошлым летом и тогда вызвали лишь усмешку на лице этого самого наследника.

На самом деле были они там целой толпой, куда входили даже бывшая староста Уизли и пара сумасшедших кузин Поттера, но в тот момент Альбус Северус, почему-то питавший к Скорпиусу пламенную привязанность, потащил его смотреть на выставку гиппогрифов, что проходила в парке. И Малфой согласился — на свою голову. Вот там-то их и сфотографировали, а Поттер в очках жизнерадостно объявил журналистам о своих пламенных чувствах к Скорпиусу. Да, тогда это было смешно...

— Надеюсь, что твой брат не очень похож на тебя и не сбежит из школы,— пробормотал Скорпиус, чувствуя беспокойство. Да, Мерлин! Он беспокоился об этом странном существе со сладкими ладошками и всегда умильной физиономией.

Как же он допустил все это?!

Он отогнал все эти чувства. Поттер в очках сейчас в Хогвартсе. Так что остается всего три мишени: Джеймс и родители.

И Лили с Ксенией, судьба которых до сих пор была неизвесной.

— Ты думаешь, с ними все в порядке?— Джеймс смотрел на друга, явно тоже думая об их женах.

— Пусть это прозвучит жестоко, Поттер, но пока у нас нет их тел,— Малфой на миг вспомнил о Донге, потерянном навсегда,— мы можем быть уверены, что они живы. Поэтому давай поспешим...

Они трансгрессировали ко входу в Министерство. На этот раз они не смеялись и не шутили по поводу спуска в Атриум, настоящего «спуска», с водой и кабинками. Не до шуток было.

— Мы в Отдел контроля магического транспорта,— коротко кинул охраннику Малфой, пока их палочки нумеровали. Им выдали значки, которые они, как обычно, засунули в карманы, и друзья поспешили к лифтам.

— Здравствуй, Джеймс.

Они обернулись — к ним приближался высокий волшебник в мантии мракоборцев.

— Мистер Туба,— кивнул Поттер, пропуская бывшего коллегу отца в лифт и заходя следом.

— Ты тут чего?

— Срочное дело,— Джеймс взглянул на Скорпиуса, и тот еле заметно кивнул: помощь им сейчас не помешает. Чем быстрее они все узнают, тем лучше, потому что пока они все время опаздывают.

Неизвестный враг выиграл первый раунд: он знал, что они отправятся к Забини. А сам в это время без всякого волнения сжег дом Малфоя.

Какой следующий шаг? Думал ли он о том, что Скорпиус пойдет в Министерство?

— О, вас просто замучают бумажной волокитой,— услышал Малфой голос Тубы.— Куча разрешений и объяснений, зачем вам такая информация...

— Я знаю, но нам это необходимо и как можно быстрее,— ответил Джеймс.

— Необходимо?— мракоборец явно видел волнение на лице Поттера.— Хорошо, идемте со мной.

Скорпиус усмехнулся другу за спиной волшебника. Втроем они пересекли коридор.

— Подождите тут,— Туба уверенно вошел в кабинет с незамысловатым названием «Справочная Отдела магического транспорта».

— Хорошо быть сыном Гарри Поттера,— заметил Малфой, радуясь, что хоть раз им это поможет. Хотя, если бы с его отцом можно было быстро и без пререканий договориться, без сомнений, сегодняшний Драко Малфой вполне мог бы тоже без проблем получить всю нужную информацию.

Три минуты прошли в молчании, наполненном ожиданием и напряжением. Наконец, мистер Туба вышел в коридор и протянул друзьям пергамент, на котором ровными строчками шли фамилии и адреса.

— Это список тех, кто получил разрешение на создание портала в нужный вам день. Получил разрешение и создал,— улыбнулся Туба.

Друзтя поблагодарили мракоборца, и тот поспешил куда-то по своим делам. А они впились глазами в список. Скорпиус был уверен, что они ничего не найдут, потому что человек, который с ним играл, был явно не глуп.

— Опа...— проговорил Джеймс, указывая почти на самый конец списка. Малфой взглянул туда, и его светлые брови взлетели вверх.

Под номером двадцать девять значился Грег Грегори.

Альбус Поттер.

Джеймс всегда твердил, что если что-то не задалось с самого начала, не стоит продолжать. Это у него была любимая отговорка, чтобы остаться валяться в постели, если за окном шел дождь.

Но сейчас Альбус почему-то вспомнил слова брата. Может, потому, что Джим был специалистом в подобного рода побегах из дома и школы и знал, о чем говорит?

— Где же они?— Берти испуганно оглядывала Каминный зал Косой аллеи, непроизвольно прижимаясь к другу. Они напряженно смотрели на камины, все еще надеясь, что Брун и Марин все-таки оттуда появятся. Но с каждой минутой Альбус все четче понимал, что этого не случится.— Ты же не думаешь, что их...?

Ал пожал плечами: вполне может быть, что друзья не успели войти в камин, и сейчас они стоят перед кем-то из преподавателей. Укол совести — ведь это он втянул их в запрещенное мероприятие — быстро отошел на второй план, когда юный Поттер заметил, с каким интересом стали поглядывать на них немногочисленные посетители Каминного зала. Еще бы! Ведь они...

— Берти, сними мантию,— прошептал Альбус, сам делая то же самое. Нужно было это сделать раньше, как они не подумали...— Идем, они не появятся.

Берти кивнула, прикусив губу, и последовала за мальчиком. На улице было не сказать чтобы жарко, особенно без мантий, но Альбуса это пока не сильно волновало. Он думал о том, как добраться до своих родных.

— Ал, может...

Он ободряюще улыбнулся Берти, взял ее за холодную руку и потянул в переулок Косой аллеи, где на них не будут глазеть прохожие. Еще не хватало, чтобы им помешали и отправили назад в школу. Нет уж, не получится! Альбус был твердо намерен добраться до своих друзей-целителей и помочь маме Берти. Или он не Поттер...?! И он не хочет, чтобы у Берти тоже не было мамы из-за оборотней... Да впрочем не из-за чего... Потому что у всех должна быть мама...

— Что мы будем делать?— девочка вывернула хогвартскую мантию наизнанку и накинула на плечи.

— Сейчас,— кивнул Альбус, еще решавший, куда же направиться сначала. Он знал пароль, чтобы попасть в дом Джеймса, но не мог просто так войти в дом Розы и Тео, только через дверь, которая заколдована. Но Ксении наверняка нет, она много времени проводит в больнице. А Джеймс вряд ли сидит дома: у него ведь тренировки... А вот Тео всегда дома, потому что он там работает... Тем более что живут они все рядом, и при случае всегда можно поменять планы...

Альбус кивнул, словно принял решение, и улыбнулся Берти:

— Мы должны попасть к моей кузине Розе, Тео не откажется нам помочь...

— И как мы туда попадем? Они живут недалеко?— с надеждой спросила девочка.

Альбус опять задумался: вот этот-то момент они и упустили. Нужно было составить хороший план, тогда бы все не полетело под копыта гиппогрифа с самого начала. Вот Джеймс и Скорпиус бы его обсмеяли: они-то всегда могли все сделать правильно и хорошо... По крайней мере, папа считал их «генералами проказ»...

— Мы поедем на «Ночном Рыцаре»!— решение очень легко пришло в голову мальчика.

— Но, Ал, разве ты носишь с собой несколько галеонов?— резонно заметила Берти, но юный Поттер уже знал, что нужно делать. Конечно, его план не был подготовлен (то есть он не взял с собой даже кната), но зачем тогда ему голова?

— А зачем нам их носить с собой?— улыбнулся мальчик.— Идем. Сейчас все будет.

Он уверенно направился по Косой аллее к парку, где любил раньше нулять и кувыркаться в траве, пока взрослые делали покупки. Теперь, конечно, он не мог уже так себя вести: он ведь школьник, у него есть палочка. Он уже почти настоящий волшебник! А представить папу, или Скорпиуса, или Тео, курывкающимися в траве... Тем более дядю Северуса...

— Можно бы было, конечно, зайти к моему дяде в магазин,— объяснил мальчик поспешаюшей за ним Берти.— Но он явно не будет доволен, что я сбежал из школы, и скорее всего отправит нас назад. Так что нам ничего не остается, кроме как...

Они быстро пересекли лужайку и остановились перед большим фонтаном, изображавшим пожилую волшебницу (Альбус не помнил, как ее звали), которая на ладони держала миниатюрную копию Косой аллеи. Папа говорил, что она была первой, кто открыл здесь магазин: правда, торговала она какими-то предметами Темной магии, что в ее время не были запрещены и даже пользовались популярностью. Было это ооочень давно...

— Альбус, почему мы смотрим на фонтан?— Берти ежилась от холодного ветра и капель воды, что попадали на ее лицо и одежду.

— Не на него, а на то, что есть в фонтане,— с улыбкой заметил Ал, уже снявший ботинки. Девочка перегнулась через край и ахнула.— Ага, это же фонтан, сюда постоянно кто-нибудь бросает монетки. Особенно иностранцы...

— А это не будет кражей?— Берти смотрела, как друг закатывает брюки и рукава.

— Я сам сюда почти три галеона бросил, так что не волнуйся: я просто возьму их назад, словно передумал. Причем не все, нам так много не нужно...

Альбус залез в воду, чувствуя, как по спине побежали мурашки от холода. Если он заболеет, Тео или Ксения все равно смогут его вылечить. Монет на дне фонтана действительно было много, и Альбус очень быстро нашел два галеона. Подумал — и взял еще несколько сиклей и кнатов. На всякий случай. То, что останется, он вернет потом обратно.

— Одевайся скорее,— Берти подпрыгивала на месте от волнения и нетерпения. Альбус вполне мог ее понять: он тоже еще ни разу не ездил на «Ночном Рыцаре». Вскоре они уже вышли к краю парка, и Альбус махнул рукой с палочкой.

Мгновение — и резкий хлопок заставил подпрыгнуть, наверное, всех магов Косой аллеи. Фиолетовый автобус затормозил в дюймах от магазина «Сад и огород», скрипнув тормозами. Оттуда тут же вывалился парень в кожаной куртке.

— Вы, чё, с ума сошли?!— сразу накинулся он на двух детей, уперев руки в бока.— Мозг-то у вас есть?! А если бы мы кого-то задавили?! Кто вызывает автобус на Косую аллею?!

Ребята молча смотрели то на автобус, пассажиры которого с любопытством выглядывали из окон, то на разгневанного кондуктора.

— Нигде не читал правил, в которых бы было написано, что автобус нельзя вызвать на Косой аллее, если ты там попал в беду,— вежливо ответил Альбус. Подобная логика и вежливость обычно действовали даже на профессора Фауста.

Кондуктор открыл и закрыл рот, тупо глядя на мальчика.

— Эй, мы едем или нет?— донеслось из автобуса.— Я опаздываю!

— Угу,— откликнулся кондуктор и махнул двум ребятам, чтобы они поспешили за ним.— Развелись умники...

Альбус и Берти, усевшись на первые два пустых места, с широко открытыми глазами осматривались в автобусе.

— Куда едем, умники?— не очень дружелюбно спросил парень, доставая пачку билетов.

Альбус не знал точного адреса Розы и Тео, поэтому он назвал лишь городок, где они жили, и добавил:

— Там я покажу... Либо вы нас высадите, и мы дойдем...

Кондуктор хмыкнул, но никак не прокомментировал. Подал Алу два билета:

— Галеон и еще сикль.

Мальчик расплатился, понимая, что с него взяли слишком много, но спорить он не хотел — зачем?

Они уже ехали по какой-то проселочной дороге, и дети стали смотреть в окна, стараясь ничего не пропустить.

— Вас будете следующими,— пробормотал кондуктор,— это по пути.

Альбус даже пожалел, что их путешествие так быстро закончилось, но тут же себе напомнил, что они не путешествуют, а едут помочь маме Берти.

Их высадили при въезде в городок, где жили Роза, Тео и Джеймс с Ксенией. Альбус несколько секунд осматривался, а потом кивнул, улыбнувшись Берти:

— Мы почти на месте, тут недалеко.

Они на самом деле уже через несколько минут подходили к ограде небольшого дома, на калитке которого висел почтовый ящик (Альбус знал, что им вообще никто и никогда не пользовался) с табличкой «Т. Манчилли, целитель». Эту табличку могли видеть только волшебники. Так рассказывала Роза.

— Так, позвоним,— Альбус дернул за хвостик звонка, глядя на дверь дома. Но она оставалась закрытой. Где же Тео? Может, он уехал к какому-то пациенту?

— Что теперь?— тихо спросила Берти, явно начавшая замерзать. Ал бодро ей подмигнул и дал конфету, что еще были в его карманах.

— Так...— мальчик оперся о калитку и вдруг понял, что ее можно открыть. А где же заклинания?— Ого.

Они смогли пройти во двор и подняться на крыльцо. Правда, дверь была заперта.

— Может, они так спешили, что забыли поставить защиту?— вслух размышлял мальчик, оглядываясь. Потом он посмотрел на Берти:— Надо идти к Джеймсу и Ксении. Но если вернется Тео?

Он минуту думал, понимая, что все, ну просто все, идет не так, как надо. Все-таки, наверное, Джеймс был в чем-то прав... Но теперь уже поздно останавливаться...

— Так, Берти, ты остаешься здесь и ждешь Тео или Розу. Если они вернутся до того, как вернусь я, ты им все расскажешь, и они решат, что делать,— стараясь говорить по-взрослому, раскрыл свой план Альбус.— Я бегу к Джиму, это в другом конце городка... Может, мне повезет застать их дома... Потом я сразу за тобой вернусь, ладно? Никуда не уходи...

— А можно я с тобой?

— Берти, а если Тео вернется, а потом снова уйдет? Лучше ждать тут...

Девочка кивнула, но она была явно не в восторге остаться одна.

— Я скоро вернусь, возможно, с Ксенией,— подбодрил ее Ал, засовывая руку в карман и выуживая еще конфет.— Держи...

Потом он махнул подруге и тут же пустился бежать, привлекая к себе взгляды магглов, которые попадались ему по пути. Он то бежал, то снова шел, представляя, что Тео или Роза уже вернулись, что Берти сидит в теплой гостиной и пьет чай с печеньем, которое замечательно пекла кузина.

Жаль, у него не было часов, и он не мог сказать, сколько прошло времени, когда он, наконец, увидел дом брата. Остановился у калитки, огляделся и лишь потом достал палочку, которой коснулся замка, прошептав: «Хорек-самоучка». Наверное, Джеймс и не знает, что Ал слышал этот пароль, когда в последний раз был здесь с Ксенией, и брат громко обсуждал это со Скорпиусом. Зато пригодилось, хотя, конечно, подслушивать нехорошо...

Мальчик вошел во двор, подбежал к двери и уже собирался коснуться ее палочкой (папа ему объснял, что несовершеннолетним можно пользоваться магией только в критических ситуациях, а Джеймс добавил, что еще там, где зарегистрированы совершеннолетние маги), когда понял, что внутри кто-то есть. Мальчик быстро снял с двери заклинание и радостно вбежал в дом:

— Джим, это ты?

Альбус замер посреди гостиной, глядя на совершенно незнакомого ему молодого человека, что держал в руке метлу Джеймса.

— Здравствуйте, а вы кто?

— Альбус Поттер?— улыбнулся человек, отставляя метлу брата обратно к шкафу, где она обычно и стояла.

— Вы меня знаете?— мальчик с интересом смотрел на незнакомца.— А Джим или Ксения дома?

— Они ушли.

— А вы кто?

— Я метлу твоего брата настраивал...

— Вы настройщик метел? Никогда о таком не слышал,— Альбус прошел в гостиную и присел на подлокотник дивана.— С метлой Джеймса что-то случилось?

— Нет, так, мелкие детали, чтобы твой брат лучше летал...

— Он и так летает лучше всех,— не без гордости откликнулся Альбус, поглядывая на камин.— А когда они вернутся?

— Они будут ждать меня в кафе, мы договорились вместе пообедать,— ответил человек, улыбаясь. Он был симпатичным, с приятной улыбкой. И сильно походил на Скорпиуса: не внешне, а поведением. Альбус не знал, как это четче сформулировать.

— А вы можете им сказать, что я их тут жду?— Ал отложил свернутую мантию и решил пойти на кухню, чтобы быстро перекусить, а потом отправиться за Берти.

— Ты можешь пойти со мной и сам это сказать,— молодой человек засунул руки в карманы брюк.— Это недалеко.

Альбус минуту подумал: что будет быстрее... ждать тут нужно будет неизвестно сколько, а если он встретится с братом, тот сможет трансгрессировать к дому Розы и забрать Берти... Всяко быстрее. Да и этот человек не мог оказатсья в доме Джима без его разрешения и пароля...

— Хорошо,— кивнул мальчик.— Мы ведь трансгрессируем? Это быстрее, а я очень тороплюсь, потому что мама моей подруги очень больна...

Человек приятно улыбнулся и кивнул.

Рон Уизли.

Он чувствовал себя странно. Он глядел на стоящих рядом друг с другом Розу и Берти, и понимал, что две его жизни — прошлая и настоящая — вдруг причудливым образом переплелись. Пересеклись. И ему теперь придется как-то с этим разбираться.

Но сейчас все же главным для него была Сара: девушка была без сознания, лишь иногда постанывала, пытаясь открыть глаза.

— Кто ты?— Роза смотрела на Берти, пока девочка сонно потирала глаза и пыталась хоть что-то понять.

— Я Берти...— потом она, видимо, наконец, проснулась, рот ее раскрылся от удивления:— Дядя Рон? Мама?

Немая сцена, с мгновенной усмешкой подумал Рон, но сейчас не было времени для смеха. Об этом, видимо, подумал и Теодик, который, без лишних слов открыл дверь в дом и жестом попросил всех войти.

— За мной,— целитель тут же распахнул двери в светлую приемную, и Рон, не оглядываясь на Розу и Берти, поспешил внести Сару в небольшую комнату с кроватью, где Теодик уже что-то доставал из шкафчиков. Мужчина положил Сару на кровать, бережно поправив волосы, что падали на ее бледное, очень худое лицо, и выпрямился.

— Идите, я позову,— коротко проговорил целитель, подходя к постели больной.

Рон не хотел оставлять девушку, тем более наедине с этим странным человеком. Да, Роза много о нем писала, причем только хорошее, она его очень любила. Да и сам Рон знал, что Тео в какой-то мере спас его от ловушки Министерства. Но все-таки, глядя на целителя, он явственно видел перед собой Северуса Снейпа, которого даже после всего, что они узнали в конце войны с Волан-де-Мортом, не очень-то любил.

И все-таки он вышел, затворив за собой дверь. Он доверял Розе, значит, должен доверять и Теодику. Тем более что другого выхода у них нет. А еще была Берти, откуда-то взявшаяся на пороге этого дома.

Роза и Берти сидели в гостиной: дочь поила девочку горячим чаем с печеньем. Берти была завернута в плед, она устало сидела в кресле и ничего не говорила, словно ждала. Как только Рон вошел, девочка вскочила и кинулась к нему, теряя на пути плед.

— Что с мамой? Как она?

Рон поймал на себе странный взгляд Розы, но тут же наклонился к Берти, понимая, что ей он сейчас нужен больше.

— Она поправится,— твердо произнес мужчина, потому что верил в это.— А теперь скажи, что ты здесь делаешь? Как ты сбежала из Хогвартса?

— Это Альбус,— пробормотала Берти, взгляд ее был виноватым и испуганным одновременно.

— Альбус?— Роза тоже встала, глядя то на отца, то на Берти.— Альбус Поттер?

— Да,— кивнула девочка и торопливо поведала им историю своего побега из школы вплоть до того момента, как Альбус ушел к брату, а ее оставил ждать Тео.— Я ждала-ждала, а потом уснула...

Рон посмотрел на встревоженную Розу.

— Джеймс и Ксения живут в пятнадцати минутах отсюда,— пояснила она Рону, судорожно сжимая в руке палочку.— Куда он мог пропасть? Может, Ал остался у Джима ночевать?

— Нет, он не мог,— уверенно произнесла Берти, чуть не топнув ногой.— Альбус бы не забыл, что обещал...

— Да,— кивнула Роза, и Рон тут же представил себе подросшего племянника: маленькую копию Гарри Поттера, который тоже мечтал всем помочь и всех спасти, при этом сам попадая в самые неверотяные ситуации.— Нужно идти туда, вдруг что-то случилось...

Рон поднялся с колен, все еще держа руку на плече Берти и глядя, как Роза идет к камину:

— Постой, я пойду с тобой,— проговорил он, сам не зная, почему. Но через пару мгновений он понял, что чувствует тревогу. И опасность. Он знал этот инстинкт: именно инстинкт, звериный, который однажды спас его от лавины в горах.— Не ходи одна...

— Папа, ты должен остаться здесь,— мягко ответила Роза, кивнув на испуганную и немного удивленную Берти.— Ты им нужен...

— Папа?— девочка обернулась к Рону, и он тут же понял, чему так удивилась Берти.— Дядя Рон, это твоя дочь?

Ему ничего не оставалось, как кивнуть.

— Ты никогда не говорил, что у тебя есть дочь,— укоряюще произнесла Берти, отстраняясь и складывая на груди руки.— Тогда почему ты с нами, а не с ними?

Рон боялся поднять глаза на Розу, хотя чувствовал, что она смотрит на него. Да, Берти не знала о его прошлом, Рон никогда при ней не говорил о своей семье. Да и с Сарой он об этом редко разговаривал.

— Берти...— он смотрел на девочку, а она перевела взгляд на стоящую у камина Розу:

— Вы дочь дяди Рона? А где ваша мама?

— Она в отъезде,— голос Розы был странно глухим.

— Почему же он с нами, а не с вами?

Рон осмелился посмотреть на дочь, но та отвела взгляд. Никто не ответил на вопрос Берти.

— Потому что он оборотень?

Рон вздрогнул.

— Берти, это долгая история...

— Взрослые всегда так говорят, когда стыдятся что-то объяснить,— произнесла девочка.— А я думала, что ты остался один, дядя Рон...

Он снова посмотрел на Розу, и на этот раз дочь не отвела взгляда, но на лице ее не было прежних чувств — тех, с которыми она вошла в их заснеженный домик в горах, которые были в ее заплаканных глазах. Сейчас она больше походила на Гермиону в школьные годы, кажется, на шестом курсе, когда он по своей глупости решил встречаться с Лавандой. Это было так давно, но вот выражение лица Гермионы он помнил до сих пор. И Роза сейчас была очень похожа на мать. Словно она вот только сейчас осознала и поверила, что у Рона есть другая семья...

— Нужно идти, нужно найти Ала,— нарушила тишину Роза, и Рон вздрогнул, опуская голову. Не так он себе представлял их встречу. Но что он хотел? Ведь он вообше не собирался встречатсья с ними, потому что внутри понимал, что именно вот такого взгляда Розы он и засужил этими четырьмя годами тишины. Он ведь этого и добивался...

— Я с тобой,— он все еще чувствовал тревогу, когда думал, что Роза пойдет на поиски Ала. Неважно куда — он знал, что там опасно.

— Дядя Рон!— Берти буквально вцепилась в его руку.— Ты не можешь. Ты не можешь оставить маму...

— Берти, я не могу сейчас ничем ей помочь,— мягко произнес Рон.

— Останься с ними,— проговорила Роза, беря из баночки порох. Она снова стала собой, словно секунды назад не она странно-холодно смотрела на него, как на чужого.— Ты им нужен...

— Нет,— твердо произнес Рон, отстраняя от себя сердитую Берти.— Я иду с тобой. Берти, иди к маме, я скоро вернусь.

— Ты не можешь...— уже просяще произнесла девочка. Рон с сожалением улыбнулся ей, стараясь не думать о том, что сейчас происходит, но мысль настойчиво крутилась в голове: он разорвется на части между двумя своими жизнями — прошлой и настоящей. Между двумя своими семьями... Вот почему нельзя было ему снова возвращаться сюда...

— Подожди меня здесь, потом решим, как доставить тебя в Хогвартс,— Рон подошел к камину и тоже взял порох. Роза укоряюще смотрела на него.

— Я не поеду! Я останусь с мамой, пока она не поправится. Поэтому мы с Альбусом сюда приехали!— упрямо произнесла Берти, развернулась и скрылась за дверью, что вела в кабинет Тео.

— Она устала и переживает за маму,— слабо улыбнулся дочери Рон.— А так она очень спокойная...

Роза кивнула, но промолчала. Она четко произнесла адрес Джеймса и пароль от камина («Стадо гиппогрифов») и исчезла в ярко-зеленом пламени. Рон последовал за ней, всего лишь на какие-то мгновения позже появившись в небольшой гостиной, наполненной утренним светом. Тут сразу чувствовался дух Джеймса Поттера: перчатки ловца в углу, щитки на столе, метла у шкафа, флаг Гриффиндора обмотан вокруг торшера.

— Никого нет,— Роза заглянула на кухню, поднялась наверх, спустилась и даже выглянула на улицу, растерянно скользя взглядом вокруг.— И, кажется, не было...

— С чего ты взяла?— Рон не двигался, потому что еще сильнее ощутил опасность, наполнявшую воздух.

— Потому что на кухне спит сова, которая прилетела еще вчера. У нее письмо со вчерашней датой,— пояснила Роза, подходя к шкафу и глядя на метлу.— Странно...

— Что?— Рон скользнул взглядом по фотографиям на каминной полке и тут же отвернулся.

— Никогда не видела, чтобы Джим так небрежно оставлял свою метлу,— девушка потянулась поправить криво стоявшую в петлях метлу.

— Не трогай!— крикнул он, в одим прыжок оказываясь рядом с дочерью и хватая ее за руку.— Не трогай тут ничего...

— Что?

— Просто оставь,— уже спокойнее попросил Рон.— Не знаю почему, но мне кажется, что не стоит тут ничего трогать. Просто поверь...

Девушка кивнула, еще не понимая, что отец хочет этим сказать, но, видимо, доверяя ему. Это не могло не радовать.

— Смотри, папа,— Роза подошла к дивану и взяла свернутую мантию. Хогвартскую мантию. С нашивкой «Альбус Северус Поттер».— Где же он?

Рон пожал плечами: он не знал. Но ему показалось, что происходит что-то нехорошее. В последние годы он научился доверять своему чутью. Доверять той своей части, что всегда остается звериной, даже когда на небе солнце.

Пропавший Альбус. Опасность в доме Джеймса. Судя по словам Розы, пропавшие Джеймс и его жена.

— Во что вы все опять ввязались?— только и смог спросить он, обходя осторожно гостиную.

— Присцилла Забини,— после секундного молчания произнесл Роза, глядя на отца.

— Что?

-Я видела Джеймса в последний раз, когда они с Малфоем прочли заметку о том, что Присциллу Забини выпустили из Азкабана. Они пошли искать Лили и Ксению... Папа, ты же не думаешь...?— она испуганно поднял глаза на отца.— Нет, глупости. Просто я себя накручиваю... Джеймс и Альбус, наверное, отправились в больницу Святого Мунго, чтобы позвать Ксению...

Рон ничего не ответил, потому что его чутье почему-то подсказывало, что дочь вовсе не зря нервничает.

— Будем ждать или вернемся?

— А есть смысл ждать?— но Роза поднялась по лестнице на второй этаж, чтобы еще раз осмотреть дом: вдруг Ал спит так крепко, что не слышит их. Рон тепло улыбнулся: дочь никогда не теряла надежды и твердой уверенности в том, что всегда можно найти выход, из любой ситуации.

Рон старательно отводил глаза от фотографий, на которых двигались его родные. Он не хотел этого видеть, чтобы не сделать себе только хуже. Встреча с Розой и так уже показала ему, что прошлое для него потеряно.

— Никого,— она вернулась, растерянно глядя по сторонам.— Куда же Альбус мог деться?

Рон опять промолчал: предположений могло быть масса, но в голову почему-то лезли только плохие.

— Идем обратно, там решим, где его искать.

— Папа, может, послать письмо Ксении или Джеймсу?

— Идем, там разберемся,— отмахнулся Рон, все еще думавший о фотографиях.

— Я хоть записку оставлю...

Он молча ждал, когда она набросает несколько слов для кузена, разглядывая свои большие ладони. Вот и встретился с родственниками...

Он поднял лицо: Роза пристально смотрела на отца.

— Что?

— Хорошо, что ты рядом.

Он попытался улыбнуться, но не смог, поэтому отвернулся, чтобы она не видела, как заблестели от неожиданности его глаза.

— Идем, твой целитель, наверное, волнуется...

— Берти тоже,— спокойно добавила Роза, шагнув в камин.

Поединок.

Он вошел в этот небольшой, по виду давно пустующий дом, ощущая триумф, которого, кажется, еще никогда не чувствовал. Он увидел Ксению Верди, ставшую Поттер (глупая девчонка), и на миг поверил в то, что сможет помочь сестре, что вся эта авантюра с неизвестным ему благодетелем обязательно закончится хорошо.

А потом в воздухе мелькнула палочка, и Фриц оказался обездвижен. Полными недоумения глазами он смотрел на то, как Ксения опускает палочку и с интересом смотрит на него. Черт, этот идиот, кем бы он ни оказался, отдал ей палочку!

— И все-таки Лили была права,— спокойно произнесла Верди (Фриц отказывался называть ее по нынешней фамилии),— вы тут замешаны, как никто другой…

Парень хотел бы ей ответить какой-нибудь резкостью, но не мог. Девушка подошла к нему и вынула палочку из его ладони. Он, входя сюда, совсем не боялся своей пленницы, поэтому не сжимал судорожно пальцы вокруг своего оружия. Не мог же он догадаться, что этот придурок отдаст ей палочку!!!

Фриц пытался сосредоточиться, чтобы решить, как же ему вернуть все в нужное ему русло. А все так хорошо шло… Он ведь почти получил целительницу в свои руки, он почти закончил великолепный план… Фриц редко вспоминал о том, что Ксения оказалась в его власти благодаря вовсе не его действиям, а подарку неизвестного благодетеля, что предложил ему помощь.

Кто был этот человек и почему он ненавидел Малфоя, Забини не знал, да и знать не хотел. Он только понимал, что союзник умен и осторожен, иначе как бы он смог похитить рыжую Поттер и кузину Малфоя? Он легко предсказал в своем втором письме, что Малфой явится в поместье Забини. Тот явился, но ничего не нашел.

Умен тайный друг, ничего не скажешь. Умен и скрытен, потому что даже сейчас, находясь в каком-то странном доме с запахом дыма или гари, Фриц не представлял, ни где он, ни кто же этот помощник. Все за незнакомца делали два эльфа, доставлявшие письма и приведшие Фрица сюда, в это странное место.

Но зачем он дал ей палочку?!

— Я тебя сейчас расколдую, и мы вместе отсюда выйдем,— тихо проговорила Ксения, указывая своим оружием на дверь, через которую только что вошел сам Фриц.— Не бойся, я ничего тебе не сделаю, я просто хочу выбраться отсюда…

Она оглянулась назад и вдруг застыла:

— Лили…

Она явно раздумывала над тем, сможет ли она вытащить свою подружку. Значит, рыжая Поттер тоже где-то здесь… Тоже с палочкой?

— Так-так-так,— раздался за спиной Фрица насмешливый голос, и тот даже с каким-то облегчением понял, что это хозяин происходящего. Дал ей палочку, пусть сам теперь разбирается.— Не зря я решил остаться и проверить, все ли прошло хорошо…

Ксения настороженно смотрела за спину Фрицу, но он не мог повернуться, чтобы увидеть человека, который и затеял всю эту веселую кампанию по возвращению Скорпиусом Малфоем долгов.

— Не глупите, Ксения, опустите палочку и отдайте ее мистеру Забини,— проговорил человек. Фриц же злился, что тот не торопится снять с него заклятие. Трудно, что ли?!— Не вынуждайте меня делть вам больно, мне бы этого не хотелось…

— Так я всего лишь подарок мистеру Забини?— спокойно спросила девушка, медленно опуская свою палочку. К ней устремился уже знакомый Фрицу эльф-домовик: он зло выхватил оружие из тонкой руки Ксении и повернулся к ней спиной, явно ожидая приказа.

— Вы не подарок, что вы,— довольно неприятно рассмеялся человек за спиной Фрица.— Это скорее достойная плата за то, что один из членов вашей семьи сделал с семьей мистера Забини. А теперь мы позволим ему шевелиться, и вы, Ксения, будете вести себя разумно, потому что, боюсь, он не будет к вам так же добр, как и я…

Забини с облегчением понял, что с него сняли заклятие: он тут же рванулся в сторону эльфа и отнял у него обе палочки, свою и Ксении.

— Потише, мистер Забини, не стоит ломать пальцы моим рабочим эльфам, нынче они редки.

Фриц обернулся в сторону говорящего, стараясь не выпустить из поля зрения кузину Малфоя, но ничего не увидел. Лишь бесшумно открылась и закрылась дверь. Ладно, у каждого свои причуды, подумал Фриц и палочкой указал Ксении на дверь:

— И без глупостей.

Девушка кивнула, бросила последний взгляд на оставшегося здесь домовика и медленно двинулась к выходу.

Вставало солнце, озаряя блекло-желтыми лучами сентябрьский лес, горы за ним и небольшой домик с покатой крышей, из которого они и вышли. Кругом стояла полная тишина, даже птицы не пели. Фрица мало интересовало, где они, он спешил оказаться в подземельях своего поместья, чтобы уже точно быть уверенным, что ему все удалось.

Чтобы пойти к Присцилле и обрадовать ее.

Они трансгрессировали — Забини крепко держал пленницу за обе холодные руки. Как только они оказались в небольшой роще, в которой скрывался вход в подземный ход, что вел в подвалы его дома, Фриц наставил на Ксению обе палочки и улыбнулся, как ему казалось, очень приятно:

— Добро пожаловать к нам в гости, Верди.

Она пожала плечами, явно выказывая полную покорность новому повороту судьбы, и вскоре они уже шагали по темному и сырому ходу, где каждый шаг отдавался глухим эхом, а за шиворот то и дело срывались мерзкие капли земной сырости.

Они прошли подземелье, поднялись на несколько ступеней и вскоре уже быстро пересекли короткий коридор, где не было ни одной свечи. Все в доме еще спали. Фриц улыбнулся, открывая недавно смазанную дверь в подвалы, что скрывались под поместьем со стародавних времен и были когда-то любимым развлечением гостившего здесь Скорпиуса Малфоя. Но ничего, он уже был здесь и устраивал обыск, теперь бояться уже нечего.

Через минут пять Фриц со злобной улыбкой запер дверь в темную комнату, в которую втолкнул Ксению, убрал ключ в карман и поспешил наверх. Теперь все будет хорошо. Теперь Присцилла увидит, как он ее любит. Он поможет ей. Ей и брату.

Когда он подходил к солнечной комнате сестры, он услышал звуки, которых боялся. Которые ненавидел. И боготворил — потому что это была Присцилла. Сестра стонала, иногда срываясь на странный клекот. На мгновение воцарялась тишина (он знал, что сестра пытается кусать подушку, чтобы никто не слышал ее страданий), а потом стоны повторялись.

Фриц застыл у дверей, зная, в какое бешенство приходит Присцилла, если кто-то входил к ней, когда она в таком состоянии. Но ведь все изменится! Он сейчас все ей расскажет, и ей станет легче!

Дрожащей рукой он толкнул дверь и вошел в комнату, уже наполняюшуюся солнечным светом. Она никогда не задергивала занавески, потому что темнота была для нее губительной. Но, видимо, заклинание солнечного света, что каждый вечер ставилось в ее комнате, слабело к утру, и темнота все-таки заклянула сюда.

Фриц застыл, глядя на постель, на которой, сжавшись в комок, сидела сестра. Он лишь второй раз видел ее такой, поэтому опять, как и тогда, впервые, его сердце наполнили ужас и ненависть.

Она подняла голову и посмотрела на него. Но это были не ее глаза: большие, круглые, желтовато-коричневые, смотревшие, почти не моргая. Нос заострился и выглядел очень твердым, губы подтянулись к нему, почти сливаясь. Сестра казалась вдвое меньше ростом, и не руки обнимали ее колени, а два больших, покрытых серо-белыми перьями, крыла. На обнаженных ногах тоже выступили перья, но все же это были человеческие ноги.

Фриц молчал, молчала и сестра. Он до боли сжал кулаки, ненавидя темноту, которая превращала его сестру в чудовище, и человека, который стал причиной всего этого.

Он посадил Присциллу в Азкабан. Он заставил ее все время думать о побеге из этого страшного места. Он заставил ее учиться анимагии, чтобы повторить то, что сделал однажды анимаг по имени Сириус Блэк. Он, и только он, был повинен в том, что у нее ничего не вышло!

Сестра все еще смотрела на него немигающими глазами. Потом она открыла рот и хотела что-то ему крикнуть, но в комнате раздалось лишь сердитое уханье совы.

Он вошел в тихий дом и медленно закрыл дверь. Через задернутые шторы гостиной было видно, как встает солнце. Он прошел в комнату и зажег палочкой камин. Затем сел и откинулся на диванные подушки, растирая руками уставшее лицо. Все-таки это очень тяжело — не быть собой.

Он расслабился, позволяя лицу стать прежним, изгоняя чужые черты. На миг ему, как всегда, захотелось встать перед зеркалом и измениться снова. Измениться так, как мечтала она. Измениться и войти в спальню, разбудив ее. И хотя бы раз увидеть на ее лице настоящую улыбку. И настоящее счастье.

Но он все сидел, улыбаясь встающему солнцу. Потому что теперь все это было неважно. Она не помнит этого счастья, она не узнает этого лица, даже если он осмелится надеть на себя маску, о которой она так давно грезила. Не узнает, потому что он об этом уже позаботился. И сделает это снова, только уже не с ней…

Он сидел, расслабленно глядя на играющий в камине огонь, но думал не о золоте, а о серебре, которое презирал, ненавидел… А когда-то боготворил, когда-то он мечтал о серебре.

Он опять вспомнил школу. Вспомнил, чтобы еще более ожесточить свое сердце. Потому что именно там, в прошлом, он черпал силы, чтобы делать все то, что делал сейчас.

Ты игнорировал меня все эти годы, а я хотел стать тебе другом. Лучшим, чем этот презренный гриффиндорец. Лучше, преданнее. Но что делал ты? Ты не замечал меня, лишь иногда посмеиваясь, шутя на мой счет. Я ловил взглядом все твои жесты, все твои движения, потому что ты был уникален. Я хотел стать твоим другом, но ты сделал меня своим врагом. Тихим, незаметным, недостойным внимания.

А потом я стал тебя бояться. И ненавидеть, когда ты отнял у меня ее. Я знал, что, даже отвергнутая и осмеянная тобой, она думает о тебе, она мечтает о тебе. Хотя старается этого не показывать, скрывая все за холодными улыбками. И знаешь что? Я смирился. Я оставил надежды получить ее, я отдал ее тебе, чтобы ты играл с ней.

Я смирился, я забыл о ней и о тебе. Почти. Потому что в моей жизни появилась другая. В моей жизни появилась она, моя жена. Я был безумно счастлив, я прыгал от счастья, потому что она была моей и только моей! Она не знала тебя, ты никогда не смог бы получить ее. Она была моей.

Я ее любил, как никого на свете. С того самого мига, как увидел. С самого первого мгновения. Я боялся подойти и заговорить, но мне повезло. Хоть раз в жизни, как я подумал тогда. Наши родители оказались знакомы. И так началось мое счастье, о которым ты даже не подозревал. Я был с ней рядом, я говорил с ней, я держал ее за руку. Я целовал ее, я обладал ею…

Мы шутили и играли, я делал для нее все. И когда она сказала, что хотела бы, чтобы я был немного другим, я с радостью согласился. Ради нее я совершил невозможное, потому что хотел быть таким, каким хотела бы видеть меня она. Я смог меняться. И когда я сделал так, как она просила, жизнь моя была разбита.

Вот тогда-то я понял вдруг все. И узнал все, потому что хотел знать. И счастье мое померкло. И именно тогда я понял, что она не моя. Твоя. Все еще твоя!

Я превратил ее жизнь в сказку и так же легко разбил. А потом склеил заново, отметая ненужные куски. Я верил, что теперь она будет моей. И она моя.

Но я. Я не могу забыть. Я не могу простить. Тебя. Поэтому ты заплатишь мне, Скорпиус Малфой. Много лет назад ты не счел меня достойным другом. Теперь я буду достойным тебе врагом.

И если ты меня найдешь, я буду высоко держать голову, потому что ты мне уже несколько раз проиграл. И я буду рад посмотреть в твои глаза цвета серебра и отразить их, чтобы ты понял, что я сделал, будучи твоей тенью. Что я сделал ради любви. Ради нее — той, которой ты лишь поиграл.

Теперь я буду играть с тобой и твоей любовью.

Скорпиус Малфой.

Грег Грегори... Что ж, когда-то это должно было, наверное, случиться...

Не забыл ее? Не простил его?

В памяти сразу всплывал этот вечно чистый и аккуратный аристократ, которого и аристократом-то считать не полагалось, потому что семья его обеднела еще во времена воинственных гоблинов...

Как удобно, что в Министерстве даже адреса записывают: не нужно тратить время на то, чтобы выяснить, где скрывается этот любитель порталов...

Все-таки не вяжется все это...

Очередной ход игры?

Тогда где этот... должен появиться, если Грегори — лишь новый тупик, подсунутый врагом?

Если и тут ничего, будем трясти Министерство, что-то там нечисто с этими порталами...

Лили, считай количество упавших слезинок, за каждую из них я отомщу сполна...

— Он бы не тронул Лили,— над ухом пробормотал Джеймс, когда они остановились у калитки, за которой уютно расположился небольшой светлый домик с какой-то непропорциональной каминной трубой, словно туда втискивался Санта-Клаус габаритов Хагрида. Все это Скорпиус замечал мимоходом, поддаваясь скорее привычке, чем действительно интересуясь домом Грегори.

— Если до сих пор не тронул, то и шансов у него не будет,— сквозь зубы проговорил Малфой, уже готовый возненавидеть и этот дом, и трубу, и их хозяина. У него всегда это легко получалось: ненавидеть...

— Малфой, у тебя сейчас лицо убийцы,— тихо заметил Джеймс, кладя руку на плечо друга. Скорпиус хотел скинуть эту тяжелую ладонь, но передумал: зачем лишние движения? Они их за сутки и так сделали уже многовато, нужно экономить силы...

Сутки. Даже меньше... А кажется, что прошли года... И что он поседел за это время, как Гарри Поттер тем незабвенным сентябрем...

Малфой, так ты скоро превратишься в нервную старосту Уизли. Или в очередного Поттера с манией все переживать. Взять себя в руки. Составить план действий.

Нужно просто сесть и подумать: холодно, четко, без эмоций. Но это после визита к Грегори, потому что сейчас четкости и хладнокровия ему точно не хватит. Хотя бы потому, что он стоял перед домой не просто подозреваемого в похищении его жены, а ее бывшего поклонника, который вполне мог, при удачном стечении обстоятельств (удачном для него), быть сейчас на месте самого Скорпиуса. Это бесило, это не давало быть спокойным — ревность. Глупая и сейчас совершенно неуместная... Ведь прошли годы...

— Малфой, идем,— Поттер, проявив незаурядную смекалку, просто толкнул калитку — и она открылась. Значит, здесь не только глупая труба, но и отсутствие всяких магических предосторожностей... Грегори решил стать магглом?

Что ж, надежда на то, что все решится так просто, вообще погасла. Ни охраны, ни защиты. Он не боится визитеров...

Лили, где же ты?!

Они прошли во двор, щурясь от вставшего солнца, что отражалось от зашторенных окон дома.

Даже если это не Грегори, его имя появилось в списке не случайно... Может, тоже месть — мимоходом...?!

— Будем звонить или просто ворвемся?— с усмешкой на бледном лице спросил Поттер, доставая палочку. Малфой подумал, что он свою, кажется, и не убирал.

Скорпиус дернул за веревочку звонка и сморщился: просто райский колокольчик на шее коровы. Грегори, гиппогриф тебя... Как-то не вязалось это с образом бывшего слизеринца и заставляло насторожиться...

А если все-таки он?

Дверь открылась почти сразу. На пороге стоял сам Грегори, как всегда, опрятный, даже ранним утром. На нем был синий халат, под которым легко угадывались безукоризненно чистая сорочка и брюки.

— Привет, Грегори.

— Доброе утро, Малфой,— спокойно произнес он, оглядывая непрошенных гостей. Да, они с Поттером составляли сейчас волшебный пейзаж: сутки на ногах, не ели и не спали, перемазались в саже (по крайней мере, Поттер точно) и еще в чем-нибудь, на лицах — ничего приятного для созерцания...— Мимо проходили?

Грегори отступил внутрь, пропуская гостей. Он закрыл дверь, спокойно прошел в гостиную к столику, на котором лежала газета и дымился кофе. Хозяин указал на стулья вокруг стола, потом взмахнул палочкой — и перед ними нарисовались кофейник и чашки.

— Располагайтесь,— улыбнулся Грег. Он явно был заинтересован внезапным посещением давних знакомых, но не показывал вида. Ни страха, ни настороженности — как ни глядел Малфой на Грегори, ничего этого он найти в нем не мог. Хотя играть он научен так же хорошо, как и сам Скорпиус...

— Для чего ты вчера создавал портал?— спросил Малфой, встав у стола и нависнув над севшим уже Грегори.

Хозяин дома удивленно поднял брови, игнорируя то, что гости и не подумали сесть.

— Портал? С чего вы взяли, что я вчера создавал портал?

Ну вот, Скорпиус уже понимал, что они опять попались, опять невидимый враг переиграл их.

Малфой сел напротив Грегори.

— Это не мы, а Министерство, где пером по пергаменту написано, что вчера ты создавал портал. Или собирался создать.

Поттер тоже сел, устало вытянув ноги. Вот кому грозит поседеть, это точно...

— В Министерстве часто ошибаются,— спокойно ответил Грегори, почему-то кинув взгляд на лестницу. Так, уже интереснее...

— Где ты вчера был примерно в два часа дня?— Скорпиус сверлил Грега взглядом. Что не так, мистер Грегори? Что там, наверху?

— Здесь,— пожал он плечами, и опять взгляд спокойных глаз взметнулся по лестнице вверх.

— Кто это может подтвердить?— заговорил Джеймс. Голос его был глухим и даже тяжелым. Глаза смотрели угрюмо и угрожающе.

Ничего, Поттер, держись, мы их найдем.

Грег пожал плечами, и подозрения все сильнее проникали в душу Малфоя. Что же ты скрываешь, Грегори?

— Кто может подтвердить, что в два часа вчера ты не создавал портала?— почти прорычал Джеймс, немного наклоняясь вперед.— Грегори, не юли...

— Как я понимаю, у меня нет выхода,— он улыбнулся, снова посмотрев на лестницу. Потом на палочки, что оба друга сжимали в руках.— И даже бесполезно спрашивать у вас, что случилось...

— Грегори,— Малфой говорил тихо, но даже глухой бы услышал в его голосе угрозу.

— Это может подтвердить моя жена,— глаза хозяина дома блеснули, словно он сдерживал улыбку.

— Жена?— Скорпиус был действительно удивлен. В голове он быстро начал перелистывать страницы газет, прочитанных им за последнее время, но нигде не нашел нужной информации.— Когда ты обзавелся?

— Я женился в июле.

Малфой тут же понял, что вполне мог пропустить данный факт: в июле они вчетвером ездили в Грецию, и не до газет и светских новостей было. Солнце, песок, древные руины, среди которых они бродили... И его Лили в легком сарафане, с развивающимися от легкого ветра огненными волосами...

Лили.

Он тряхнул головой, чувствуя, как тоскливо начинает сжиматься сердце. Нет у него сердца! Не должно быть.

Что ж...

— Где она?

— Кто?— Скорпиус впервые увидел на лице Грегори удивление.

— Жена твоя,— пояснил Малфой, развалившись на стуле.— Мы о ком вообще тут говорим?

— Ты говорил о Лили...— тихо заметил Джеймс, с каким-то щенячьим понимаем глядя на друга.

— Поттер...— Скорпиус был готов покрутить пальцем у виска, чтобы привести друга в чувства.

— Малфой, ты только что произнес ее имя,— вежливо заметил Грегори, и от этой его вежливости тошнило еще больше, чем от понимания Поттера.— С ней что-то случилось?

— С тобой случится,— пообещал Скорпиус, готовый убить себя самого за то, что начал говорить вслух то, что думает. Нельзя допускать слабости. Потому что, если на мгновение стать слабым, потом уже будет не собраться. А он сейчас должен быть как камень, потому что нужен ей. Нужен Лили, как никогда.— С тобой случится, если ты не докажешь, что вчера днем тебя не было на Косой аллее, что ты не создавал никакого портала, а это в Министерстве все перепили...

Тут, словно в ответ на непрозвучавший вопрос, сверху раздались легкие шаги. Скорпиус даже не заметил, как встал: он не отрывал взгляда от легкой фигурки с распущенными русыми волосами, одетой лишь в мужскую рубашку поверх (как нетрудно было догадаться) обнаженного тела.

Она застыла на середине лестницы, глядя на ранних гостей. Глаза ее, еще несколько мгновений назад чуть приоткрытые после сна, удивленно открылись, рука замерла на перилах.

— Доброе утро,— спокойно проговорил Грегори, заставив Скорпиуса вздрогнуть и отвести взгляд.

— И тебе,— она тоже отвела глаза, принимая руку мужа.— Не знала, что у нас гости.

— Ну...— Грег явно не знал, что на это ответить — он просто снял с себя халат и отдал жене. Та неспешно его надела и только тогда вновь посмотрела на Малфоя и Поттера.— Думаю, мы все знакомы...

— Ну, здравствуй, Скорпиус,— проговорила девушка, смело глядя в его ледяные глаза.— Давно не виделись.

— Здравствуй, Лиана,— усмехнулся он.— Или теперь тебя стоит называть «миссис Грегори»?

— Как тебе будет угодно,— пожала она плечами, подходя к столу и садясь. Грег сел рядом, она улыбнулась мужу, взяла его чашку с остывшим кофе и отпила немного, наблюдая, как двое гостей усаживаются. Поттер явно был тоже удивлен, а Малфой еле сдерживался, чтобы не усмехнуться самым гадким образом: все-таки жизнь интересная штука... А у Грегори почему-то тот же вкус на девушек, что и у Малфоя... Смешно...— Зачем вы здесь?

— Понимаешь, они очень хотят знать, что я делал вчера днем, около двух,— спокойно проговорил Грег, подливая в чашку еще кофе. Лиана благодарно ему улыбнулась, глядя на кофейник, но от Скорпиуса не ускользнуло, что при словах Грегори уши девушки стали красными, и румянец разлился по щекам.

— Медовый месяц продолжается?— едко заметил Малфой. Едко, потому что вот именно сейчас его надежды найти здесь хоть какую-то зацепку, исчезли. На самом деле ему было наплевать на свадьбу Грегори и МакЛаген. Вообще на все наплевать, потому что он ни на шаг не приблизился к Лили.

— Скорпиус, что-то случилось?— Лиана проницательно смотрела на него — так, как любила это делать в школьные годы.

Он сидел в теплой гостиной этого наполненного миром и любовью дома перед внимательным взглядом Лианы... Потом он не мог себе ответить четко, почему, но он заговорил, роняя слова, словно тяжелые камни в жидкий, водяной уют гостиной Грегори:

— Лили похитил кто-то, кто хочет лишить меня всего, что мне дорого. С ней была Ксения. Применили портал.

Вот и все: три коротких фразы, включавшие сейчас смысл существования. Три фразы, терзавшие его, буквально грызущие изнутри. Потому что это его враг. Это его ошибка — что-то там, в прошлом, он сделал не так, не завершил, не заставил врагов понять, что трогать его или его близких — верная смерть. Это он не смог уничтожить врага, поэтому это его вина.

Лиана внимательно смотрела на Скорпиуса, буквально читая, словно очередную книгу или трактат. Когда-то она была ему дорога, когда-то... Потом была Астрономическая башня, и ветер, и ее слезы... И пустота внутри, и равнодушие там, где начиналось что-то другое...

Он резко выпрямился на стуле, хмурясь. Казалось, Лиана размышляла в том же направлении. Ее лицо было чуть напуганным, но одновременно — словно ей дали очередную задачу, проблему, загадку, которую ей нетерпится решить.

Их глаза встретились, и она почти прошептала:

— Два дня назад мне пришло письмо с просьбой о встрече, о которой никто не должен знать. Письмо подписано Тобиас Паркинсон.

Альбус Поттер.

Альбус давно уже понял, что он не такой, как другие одиннадцатиление мальчики, и пользовался этим постоянно. Он отличался от сверстников, да и от многих других ребят, тем, что почти ничего и никого не боялся. Наверное, только собак. И то не всех...

Ну, очень трудно напугать того, кто видел, как навсегда ушла из его жизни мама, кто помнит слезы отца, кто смотрел в глаза страшному волку-оборотню, кто помнит оскаленную пасть собаки, что собиралась его загрызть...

Сложно испугаться по-настоящему, если ты умеешь пользоваться легиллименцией, и узнавать то, что тебе знать не положено, и заставлять других людей делать то, что тебе особенно нужно. И нечего бояться, если ты видишь волшебные сны, в которых тебе всегда помогут и дадут самый лучший совет, и когда твой папа — великий маг, который все последние годы твердил, что тебя из любой ситуации всегда может выручить домовой эльф, стоит только позвать...

Помня о Дирке, что сейчас должен был пользоваться заслуженным отдыхом, потому что отец не взял его с собой в поездку, Альбус совершенно не испугался, как это сделал бы обычный ребенок, осознав, что неизвестный человек вытянул его из трансгрессии вовсе не там, где они должны были, по его словам, оказаться. Он не испугался, зато мгновенно отскочил от незнакомого лгуна, выдернув свою руку из его сильной ладони.

Начинали сгущаться сумерки, и мальчик тут же подумал о Берти, оставленной на пороге закрытого дома. Наверное, она волнуется. Он и сам должен бы волноваться — оказаться с незнакомым человеком на опушке леса, а вокруг — ни одного дома, даже огонька, лишь наступающий вечерний сумрак и темные деревья...

И когда твоя палочка вдруг выскакивает из кармана и через миг оказывается в руке взрослого, по всем признакам сильного человека, да к тому же еще и мага, надо бы испугаться, но не получается...

— Никогда не слышал о лесном кафе,— вежливо заметил Альбус, никак не отреагировав на полет палочки. Не в палочке сила мага, часто говорил дедушка Альбус. Силу нужно искать в себе, и Ал это очень старался сделать, потому что хотел стать таким же замечательным волшебником, как дедушка Дамблдор. Ну, или как папа...

— Не с теми людьми общаешься, Альбус Поттер,— улыбнулся человек, тоже на вид совершенно спокойный.— Надеюсь, обойдемся без криков и оглушения?

— Вы хотите меня похитить или убить?— почти светски осведомился Ал, засовывая руки в карманы. Сейчас им бы мог гордиться даже Скорпиус, который считал, что холодная решимость может обезоружить любого врага.

— Скорее первое,— пожал плечами человек, но Альбус видел на его лице некоторую растерянность.— Тебе совсем не страшно?

— Тео говорил, что глупо попусту волноваться из-за того, что от тебя не зависит и чего ты исправить в данный момент не можешь,— повторил движение похитителя Альбус, отчего тот нахмурился.— Что-то не так?

— Ты,— пробормотал человек, но потом будто отмахнулся от своих мыслей. Наверное, Ал разочаровал его, видимо, с ролью похищенного мальчика он не справился. Что ж, это Мари-Виктуар хорошо играет на сцене, а Альбус не любил спектакли, где кто-то страдал...— Ладно, идем...

— Надеюсь, что недалеко,— откликнулся Ал,— потому что мой брат всегда злится, когда мы вместе куда-то идем. Он говорит, что я очень медленно хожу...

— Замолчи,— попросил человек, палочкой указав мальчику направление. Ал кивнул и двинулся по тропинке, еле заметной посреди леса.— Лучше бы ты орал и плакал. Был бы повод тебя оглушить...

— Ну, уж простите,— фыркнул Альбус, оглядываясь на волшебника. Быть оглушенным совсем не хотелось. А вот быть похищенным — совершенно другое дело, даже интересно... Он понимал, что все это серьезно, но все еще не боялся.— Зачем я вам?

— Пригодишься,— человек медленно шел за ним, выставив вперед палочку.— Будешь делать глупости...

— Вы меня оглушите, я понял. Дошло бы уже даже до Буна,— прокомментировал Альбус. Странное что-то творится вокруг: мама Берти больна, сама Берти сейчас неизвестно где и с кем, Роза и Тео куда-то делись, странный человек в доме Джима — причем он посмел коснуться метлы брата, а Джеймс этого почти никому не разрешал. И теперь вот похищение...

Дедушка Альбус говорил, что в жизни совпадений не бывает. Значит, все не просто так... Тогда план действий (а как же без плана, если ты нарвался на приключения?): узнать все, что можно узнать, а потом смываться — любым из доступных способов... Или же план «Б» — смываться сразу...

Интересно, а этот человек знает, что пленить Альбуса Поттера не легче, чем Пивза, школьного полтергейста? Ну, так считал дедушка Артур, и мальчик был почти согласен с ним...

— Далеко нам идти?

— Слушай, перестань изображать, что тебе нравится то, что происходит,— чуть повысив голос, проговорил волшебник, который шел вплотную позади. Под ногами шуршали листья, впереди сплошной стеной стоял лес.

— А что тут пока плохого?— пожал плечами Альбус, постаравшись снова хоть немного испугаться. Не получилось.— Прогулки полезны для детского здоровья...

Похититель тихо выругался, а Альбус улыбнулся: очень легко вывести из себя даже самого спокойного человека, если знать, чего он ждет. В принципе, Ал был способен сбить маску холодного равнодушия даже со Скорпиуса, хотя это было очень трудно. Наверное, поэтому мальчик был так привязан к мужу Лили — интересно же, когда на тебя не орут и не выгоняют, как делал это обычно рассердившийся Джеймс, а продолжают вести себя так, словно ты и не надоел...

Наконец, Альбус увидел, куда они шли. Если бы не план, составленный им, то он уже давно смог бы шмыгнуть в любые кусты и скрыться. Ну, или, чтобы не подвергать себя опасности быть оглушенным, просто повернуться и покопаться в голове этого странного человека, которому с утра почему-то взбрело в голову похитить ребенка. Или же что-нибудь заставить его сделать. Ведь Алу это было не вновинку...

— Мне нравится ваш дом,— заметил мальчик, остановившись и глядя на особняк, который был виден с возвышенности, где они стояли. Вниз вел пологий склон, лес оставался позади. Дом был светлым, в саду, огороженном каменной стеной, Альбус увидел двух домовиков, укутанных в полотенца. Те пытались вкопать какой-то куст.— Вы будете держать меня там?

— Молчи и иди,— опять спокойно попросил волшебник, подтолкнув Альбуса в спину.

— Я есть хочу,— проговорил он, на самом деле чувствуя голод.

Похититель проигнорировал эти слова Ала, и тот лишь пожал плечами. Они довольно быстро спустились по склону, и с каждым шагом стена вокруг дома росла, превращаясь в непреодолимую преграду. Правда, даже стена не заставила мальчика испугаться... Он вообще туда не собирался.

— Это ваш дом?— спросил Ал, решив, что у него есть еще несколько минут.

— А тебе не все равно?

Что ж, он не мастер узнавать все вопросами. Ал смирился и решил, что дальше ждать уже нельзя. Кто знает, что там, за этими воротами... Попадать за них нежелательно. Раз уж этот странный волшебник не стал трансгрессировать прямо внутрь, значит, это проблемно на территории особняка. Ну, как на территории Малфой-Менора, о котором иногда говорили Джеймс и Скорпиус.

Они остановились перед высокими, кованными воротами, в узор которых была изящно вплетена буква «Д», и Альбус решительно повернулся к похитителю, который этого точно не ожидал: он, судя по всему, хотел открыть ворота.

Это даже не требовало особых усилий: проникнуть в расслабленное, незащищенное ничем сознание (это ведь не Тео и не Ксения, и даже не Джим и Роза), уловить там несколько мало понятных картинок, а потом зацепить одну, темную. И тут же вынырнуть, давая человеку окунуться в свои воспоминания. Альбус мимоходом заметил, как исказилось лицо волшебника, а потом просто развернулся и бросился прочь, к ближайшим кустам, на ходу шепча: «Дирк, ты мне нужен!».

— Мастер Ал занимается бегом?— домовик возник с громким хлопком, и Ал, не останавливаясь, схватил его за руку, волоча за собой.— Что...?

— Трансгрессируй вон в тот лес, быстро!— шепнул Альбус, чувствуя, что волшебник может прийти в себя быстрее, чем он успеет скрыться.— Давай!

Через пару мгновений они уже стояли посреди деревьев, скрытые от глаз. Отсюда они могли видеть поместье и стоящего у ворот волшебника. Тот озирался, из стороны в сторону водя палочкой.

— Мастер Ал...

— Подожди, пожалуйста,— тихо попросил Альбус, глядя на то, как неудавшийся похититель взмахом палочки открывает ворота. В поле зрения появились эльфы, что копались в саду.— Так, у нас проблемы...

Альбус понял, что эльфы посланы обшаривать лес: наверное, этот человек не видел, что с мальчиком уже был домовик, который мог перенести его далеко отсюда.

— Дирк, ты можешь трансгрессировать на другую сторону поместья? Не в сад, а на противоположную сторону от забора...— Ал не оставлял желания узнать, что же все-таки происходит.

— Мастер Ал, ваш папа...

— Не заставляй меня приказыватьтебе, ты знаешь, что я этого не люблю,— попросил Альбус, беря большую руку домовика.— Ничего опасного, я тебе обещаю...

Дирк кивнул.

На другой стороне поместья не было ничего интересного. Только лучше было видно дом, и окна, выходившие прямо на рощу, что стояла по этой стороне каменной ограды.

Альбус напряженно думал. Стоит ли попытаться проникнуть внутрь, но мысль о том, что он сам собирается посадить себя в клетку, не оставляла его. Нужно хотя бы иногда слушать голос разума, а не зов приключений... Кто же из знакомых ему это сказал? В духе Розы, кажется...

— Мастер Ал, смотрите!— Дирк дернул его за рукав свитера и указал на одно из окон. Оттуда выглядывала самая красивая девушка из всех, что Ал когда-либо видел. Но, кажется, и ее он уже видел — всего несколько минут назад. В памяти своего похитителя...

— Почему она такая грустная?— спросил он сам у себя, глядя на золото волос, еще более ослепительное, чем у Ксении, и на большие печальные глаза, еще более выразительные, чем у Розы.— Может, ее тоже похитили?

— Нет, мастер Ал, нет...— Дирк вцепился в руку мальчика, мотая головой. Его большие уши захлопали по щекам.— Вы не можете, вы не можете...

— Я Поттер или кто?— спросил Альбус, сердито глядя на домовика.

Девушка исчезла из окна, но Ал решительно был настроен узнать, кто она и не нужна ли ей помощь. Одно дело, что ты не хочешь сам себя отдать в руки врага, совсем иное — когда ты должен это сделать, чтобы помочь другому человеку, тем более девушке.

— Я иду туда,— проговорил мальчик, глядя на расстроенного Дирка.— И не смей меня останавливать. Я запрещаю.

Эльф сокрушенно вздохнул, но потом уши его поднялись, глаза загорелись:

— Я иду с вами.

— Как хочешь,— пожал плечмаи Ал, засовывая руку в карман и только тогда вспоминая, где его палочка. Ну вот, теперь у него целых два повода войти в дом врага.

Ксения Верди.

Что ж, даже смена места обитания не внесла каких-либо изменений в ее положение.

Ксения улыбнулась полумраку новой камеры: а что ей еще остается делать? Она меряла шагами каменную комнату, стараясь не волноваться и не думать о том, что ее ждет. И как там Лили.

Она заставляла себя закрыться от ментальной нити: зачем зря тратить силы. Если с подругой что-то произойдет, Ксения все равно почувствует, ведь сильные эмоции пройдут сквозь любой блок... А силы ей сейчас понадобятся...

Итак, все-таки Забини, пусть лишь часть чьей-то игры, но все-таки они тут были замешаны. И это почему-то давало надежду. Может, потому, что Ксения знала их — и Фрица, и Присциллу... Тут еще можно предположить развитие событий. А когда знаешь, чего ждать, проще подготовиться...

Наверное, она задремала, стоя у прохладной стены, потому что вздрогнула, услышав уверенные шаги где-то во мраке коридора. Медленно приближалось пламя свечи, так же медленно освещая фигуру Фрица Забини. Он был бледен и даже сердит, хотя старался этого не показать. Он ничего не сказал, в упор глядя на свою пленницу, потом со скрежетом открыл дверь и буркнул:

— Идем.

Ксения послушно последовала за парнем, чувствуя волну его растройства, злости, надежды...

— Куда мы идем?— спросила Ксения, удивляясь, что парень не оглядывается, словно не боится, что она может что-то сделать с ним, напав сзади.

— Иди и молчи,— опять буркнул Фриц, передернув плечами. У девушки даже на миг появилась надежда, что ее отпустят, но только на миг. Потому что уж это было бы явно непохоже на Забини. Они своего не упускают...

Они шли по темных коридорам, и внезапно Ксения стала улавливать, что ее провожатый говорит что-то: очень тихо, словно разговаривает сам с собой. Она постаралась прислушаться, идя очень тихо, почти бесшумно.

-... Не дурак... Просто больна... Она поймет... Я ей докажу...

Ксения расслабилась, впервые начиная хоть что-то понимать. Итак, Фриц говорил с сестрой, и та почему-то была с ним не согласна. И теперь они выполняют волю Присциллы. Какую?

— Фриц, ты знаешь, что будет с Лили?— спросила Ксения совсем не о том, о чем думала.

— Рыжим никогда в этой жизни сильно не везло,— ухмыльнулся Забини, впервые за их путь оглянувшись. На лице его была злорадная усмешка.

Девушка замолчала — судя по всему, Фриц и сам не знает.

— Куда мы идем?

— Пришли,— парень толкнул рукой стену, и та медленно отошла в сторону. Они оказались в светлом коридоре, озаренном солнечными лучами. Сюда выходили три двери, одна из них была приоткрыта и оттуда доносились голоса.

— Молчи,— прошипел Фриц, подтолкнув Ксению к другой двери.

Они вошли, Забини плотно закрыл за ними дверь и взмахнул палочкой, явно накладывая чары.

Из кресла у окна поднялась Присцилла Забини. Она взглянула на Ксению, а потом перевела холодные глаза на брата:

— Значит, это не была твоя очередная глупая шутка...

Присцилла опустилась обратно в кресло, Ксения заметила, как от слабости дрожат ее красивые, словно у античной статуи, совершенные руки.

— Думаю, можно заказывать траурные мантии,— тихо проговорила хозяйка комнаты, ни на кого не глядя.

Фриц явно испугался за сестру, кинулся к ней, почти умоляюще сложив перед собой руки:

— Позволь ей помочь тебе, Прис...

— Дурак,— прошипела Присцилла, испепеляя его взглядом и отталкивая рукой.— Мантии для твоих похорон!

— Что? — парень был в замешательстве. Ксения так и стояла у дверей, настороженно наблюдая за Присциилой. Значит, вот для чего она была нужна Фрицу. И Присцилла действительно больна...— Для моих...?

— Да, потому что Малфой и его дружок Поттер сотрут тебя в летучий порох и выкинут в камин,— жестоко проговорила Забини, кивнув на застывшую в дверях пленницу.— И я даже пальцем не пошевелю, чтобы им помешать...

— Они не знают, что она здесь,— с самодовольством проговорил Фриц, выпрямляясь.— Они уже были тут и ничего не нашли...

— Не считай Малфоя идиотом! Ты уже ни раз его недооценил! И я тоже...

Ксения настороженно смотрела на Присциллу. Ей показалось, что эта девушка могла бы произнести эти слова с любовью, если бы так не ненавидела Скорпиуса. Или же любовь и ненависть уже смешались в темной душе Присциллы Забини?

— Он не узнает,— упрямо, словно мальчишка, проговорил Фриц. Казалось, брат и сестра забыли о том, что говорят при Ксении.— Она тебя вылечит, а потом уже будет все равно, пусть делают со мной все, что хотят...

Эти слова будто что-то изменили в комнате. По крайней мере, лицо Присциллы изменилось: она почти с жалостью смотрела на Фрица.

— Дурак,— уже мягче произнесла она, отворачиваясь к окну.— Тебя используют, а ты и рад...

— Используют?

— Да!— она поднялась, глядя на Фрица.— На что тебе голова?! Ты думаешь, что этот неизвестный мститель вот так — задарма — отдал тебе один из рычагов давления на Малфоя, которого он якобы жаждет уничтожить?

— Он сказал, что она ему не...

— Заткнись! Самому надо думать!— прикрикнула Присцилла, но потом глубоко вздохнула и продолжила уже спокойнее:— Когда Малфой узнает, что его кузина здесь,— Забини указала на все еще стоящую без движения Ксению,— ты ничем не сможешь его убедить, что не знаешь, где его рыжая подружка...

— Жена,— впервые заговорила Ксения, опершись спиной о стену.

— Что?— Фриц вздрогнул, а Присцилла побледнела, осев в кресло. Казалось, с ее губ готов сорваться вздох.

— Лили — жена Скорпиуса,— с мягкой улыбкой заметила целительница.

— Фриц, ты труп,— констатировала факт Присцилла.— Тебя просто подставили... Пока Малфой будет пытать тебя, тот, друой, будет смеяться в стороне и продолжать свою игру, в которой ты, мой маленький глупый братец, пешка...

Кажется, до парня Забини стало что-то доходить. Он стал очень бледным, отшатнулся к стене, беспомощно глядя на сестру:

— Он не... Ты же... Прис! Я... Я просто хочу тебе помочь!

— Ты не можешь мне помочь!

— Она великая целительница,— парень ткнул пальцем в Ксению, и она выпрямилась,— ты знаешь! Все знают, что она спасла Гарри Поттера...

— Меньше слушай сплетни,— холодно ответила Присцилла, садясь обратно в свое кресло.

— Она поможет тебе! Я заставлю ее!

— Меня не надо заставлять,— спокойно произнесла Ксения, привлекая к себе взгляды брата и сестры Забини.— Если я могу помочь, я это сделаю... Но вы должны отпустить меня, это очень важно...

— Нет, ты останешься и вылечишь Присциллу!— зло проговорил Фриц.

— Заткнитесь, оба,— холодно осекла их Забини. Она подняла глаза на брата:— Выйди.

— Что?

— Выйди, оставь нас.

Фриц недоуменно застыл, переводя взгляд с сестры на Ксению и обратно. Потом все же двинулся к двери, все еще пытаясь хоть что-то понять.

— Если что, я...

— Уйди,— уже зло приказала Присцилла.

Дверь за Фрицем закрылась, оставляя девушек в тишине. Забини смотрела на полог своей кровати.

— Присцилла, что с тобой?— спокойно спросла Ксения.

Они были не очень близко знакомы, хотя некоторое время спали в одной комнате в Хогвартсе. Ксения могла припомнить лишь пару раз, когда они разговаривали: на обычные девчоночьи темы, о Хогвартсе. Это было во время первой недели учебы Ксении в школе. Потом в их жизни появились оборотни, и девушки встали по разные стороны баррикад. Ксения помнила Присциллу тогда, в тот вечер, когда ее и Фрица навестил Скорпуис Малфой, полный неависти за похищенную Лили. В Ксении никогда не было этой ненависти — может, потому, что для нее месть никогда не была приемлема...

— Не надо мне твоей заботы,— тут же откликулась Забини, поднимая холодный взгляд.— Ничем ты не можешь помочь.

— Тебя осматривали в Мунго, да? Что сказали врачи?

— То, что написано в газетах.

— А на самом деле?— Ксения внимательно следила за девушкой и не находила у нее ни одного признака того диагноза, что озвучила пресса. Нет, с разумом тут было все в порядке...

— Неважно,— Присцилла встала. Было похоже, что она над чем-то напряженно раздумывает. Судя по всему, она искала выход из того опасного положения, в котором оказался ее брат.— Отпустить я тебя не могу, это абсурд...

Ксения молчала, просто глядя на девушку. Что же с ней сделал Азкабан? Вряд ли целители просто так выпустили бы ее из тюрьмы. Было что-то, что вынудило комиссию отпустить Присциллу домой. Что-то, что делало бессмысленным содержание ее под стражей. Делало бессмысленным наказание...

— Ты умираешь?— тихо спросила Ксения. Присцилла вздрогнула, резко повернулась, чуть не уронив на пол чашку, что стояла на чайном столике.— И твои родные об этом не знают. Фриц не знает.

Присцилла молчала, видимо, не зная, что сказать. Или же не желая говорить. Она холодно смотрела на Ксению несколько минут, а потом кивнула, словно приняла какое-то решение.

— Я не могу отпустить тебя. Но я сделаю ход раньше, чем неизвестный благодетель, так легко подставивший моего наивного братца. Я переиграю его...

Ксения вопросительно посмотрела на Присциллу.

— Я сама все расскажу Малфою.

Рон Уизли.

Как привыкнуть к резким поворотам жизни? Как не пугаться, когда размеренное течение вдруг нарывается на водопад, который подхватывает тебя и крутит, вертит, топит, роняет в поток, выталкивает на поверхность? Как предугадать и подготовиться?

Рон вышел из камина вслед за дочерью — Роза оглянулась на него, немного растерянно. Все-таки она очень изменилась, и он даже понимал, почему.

Из кабинета уверенной походкой вышел Теодик — он вытирал руки в полотенце. За ним, по пятам, словно собачка, следовала Берти. Казалось, что еще миг — и девочка вцепится в темную мантию целителя... Вот что значит — сила...

Рон почти усмехнулся, но тут встретился с темным взглядом Тео и застыл:

— Сара?

— Нужно ждать...— спокойно произнес Теодик, делая шаг к Розе.— Что случилось?

— Альбус пропал,— тяжело вздохнула девушка, беря в свои ладони обоженные руки друга. Рон отвел взгляд и попытался улыбнуться Берти. Она отвернула лицо, но потом губы ее дрогнули, девочка дернулась и вскоре была в объятиях Рона, опустившегося перед ней на колени.

— Ведь она не...?— прошептала Берти, шмыгнув носом.

— Конечно, нет,— возмутился мужчина, слушая, как тихо, едва слышно (видимо, чтобы не напугать Берти еще больше) Роза рассказывает Тео то, что они увидели в доме Джеймса.— Она поправится, тем более, теперь, когда ее лечит Тео...

— Он почти не говорит,— прошептала девочка, оглянувшись на целителя.— Но он сильный... И Ал его любит... Вы его нашли, Ала?

— Нет,— покачал головой Рон, поднимаясь и глядя на Розу и Теодика.— Он... он с братом...

Роза грустно усмехнулась, но ничего не сказала.

— Идем, Берти, тебе нужно отдохнуть,— дочь взяла девочку за плечи.— Твоя мама все равно спит, если что-то изменится, мы тебе скажем...

— Нет...

— Берти, тебе нужно поспать,— спокойно, словно они были в своем доме в горах, проговорил Рон, погладив Берти по волосам.

— Ты не отправишь меня в школу?— жалостливо спросила девочка.— Пока мама...

— Конечно, нет,— Рон смотрел на Розу. Дочь кивнула и мягко увлекла Берти за собой к лестнице.

Они остались наедине с Тео — напряженная тишина окутала мужчин. Целитель, кажется, этим совсем не мучился.

— Хотите что-то спросить — спрашивайте,— проговорил Теодик, садясь в кресло и взмахом палочки зажигая камин.

— Сара выживет?— слова с трудом выходили из горла.

— Я не знаю,— темные глаза не лгали и не хотели лгать, как и их обладатель.— Много времени потеряно.

Рон кивнул — на душе словно залили каток, а по нему уже скользили острые края коньков, что так любила Гермиона...

— Где Гермиона?— вопрос вырвался раньше, чем Рон смог взять себя в руки.

— Они с мистером Поттером уехали куда-то по делам Министерства,— лицо Тео не изменилось, словно он и не заметил замешательства собеседника.— Я не знаю, когда они вернутся.

Рон кивнул, отворачиваясь: этот человек заставлял его чувствовать себя чужим и даже опасным. Хотя, если подумать — он и был здесь чужим. И опасным — для того мира, что сложился здесь за четыре года...

— Вы научились управлять своей волчьей сущностью?

Рон вздрогнул и обернулся — Тео внимательно следил за ним. А, ну, да, Роза писала, что ее друг очень тесно работал с оборотнями после того, как их руководство было уничтожено. Он помогал им приручить зверя, что был внутри каждого из новобращенных оборотней.

— А это важно?— Рон взял себя в руки и лениво опустился в кресло напротив будущего зятя.

— Что вы почувствовали, когда вошли в дом Джеймса Поттера?

Рон удивленно смотрел на невозмутимое, обрамленное темными волосами лицо Теодика. К чему он клонит?

Тео сел прямо, уголок его четко очерченных губ дернулся, словно предвестник насмешливой улыбки.

— Что-то происходит...

Рон вздрогнул, когда сзади появилась Роза. Она куталась в темный плед. Дочь села рядом с Тео и посмотрела на Рона.

Она заметно волновалась, и он опять подумал о том, что дочь изменилась. Она стала слабже, эмоциональнее... Словно теперь она всегда чувствовала крепкую стену, на которую могла опереться... Человека, рядом с которым она могла быть слабой, она могла быть... такой, какой они с Гермионой никогда не давали ей шанса быть...

— И вы ярче нас должны это чувствовать,— Теодик сел прямо, сложив перед собой руки.— Мне пришло письмо из Мунго: там разыскивают Ксению. И вот это,— молодой целитель взмахнул палочкой, и перед Роном лег свежий номер «Магических вестей».— Новый ловец «Крыльев Лондона» не явился на игру.

— И Ала нигде нет,— Роза поднялась, сжимая руки, как часто это делала Гермиона.— Не дай Мерлин, узнают мама и дядя Гарри!

Рон отвел взгляд, разглядывая свои большие, неухоженные руки.

— Где Малфой?— Тео повернул голову к нервничавшей Розе, и та тут же перестала метаться по комнате, словно успокоенная одним взглядом целителя.

— Ну, конечно,— кивнула Роза,— где Малфой, там и Джим... Но Ксения? И почему он не пришел на игру?

— Найдем Малфоя — получим ответы на многие вопросы,— спокойно проговорил Тео. Роза опять кивнула и тут же поспешила к столику, чтобы взять перо и написать письмо — кому, понятно было даже Рону. Он со слабой улыбкой смотрел, как Роза пишет послание ненавистному слизеринцу — прикусив губу, убирая за ухо волосы. Сердце сжалось от глухой тоски, которую Рон тут же отогнал.

Хорошо, что они в отъезде...

— В квартире Джеймса кто-то был,— Тео снова откинулся на спинку кресла.— Кто-то чужой, чутье волка не обманешь. А волк — это собака...

Рон удивленно поднял брови: при чем тут собака?!

Роза подняла глаза от своего письма — вот она, кажется, поняла больше.

— Но ведь это нам ничего не даст, Тео,— дочь смотрела на друга чуть испуганно.— Мало ли кто там был...

— Кто-то, от кого исходила опасность,— напомнил целитель, обратившись к Рону. Он кивнул, потому что опасность в доме Джеймса Поттера была несомненно.— Даже такая информация — уже информация...

— Давай подождем вестей от Малфоя.— предложила Роза, но потмо сама себя перебила:— Но ведь время теперь играет против нас, так ведь? Запах...

— Исчезнет,— кивнул Рон, понимая, что же они хотят от него.— Но ведь это абсурд...

— Что именно?— Тео подался к нему.

— Ну, допустим, я стану волком. Да, я учую множество запахов и чего-то другого, но это бесполезно: я буду волком, неуправляемым зверем, который ничего не понимает и не помнит...

— Папа, ведь есть Тео,— рука Розы легла на плечо Рона.

— Прости?— не понял он.

— Я могу контролировать ваш разум...— лаконично заметил целитель.

— Ты станешь волком физически, но Тео сможет оградить тебя от сознания оборотня. Ты останешься собой...

— Разве что говорить не сможете,— усмехнулся Теодик, пожав плечами.

— Он делал это много раз, папа,— мягко проговорила Роза. На ее плечо опустилась сова — девушка отвлеклась, чтобы привязать свое письмо к лапке птицы и выпустить сову в окно.

— Разве такое возможно?— настороженно спросил Рон, вспоминая те страшные моменты, когда он превращался в волка, теряя сначала тело, потом контроль, потом разум. Словно все мысли становились тонкими нитями, которые медленно рвались, отпуская на волю что-то страшное, опасное, что таилось всегда на задворках его сознания. Аконитовое зелье обычно укрепляло эти нити, и он оставался собой, но слабым, вялым, измученным... Но зелье помогало лишь в полнолуние, неконтролируемые превращения ему не поддавались...

— Я могу заставить вас превратиться,— коротко сказал Тео, поднимаясь и глядя на Розу, что снова подошла к ним.— Я могу удерживать ваше сознание. Недолго. И вам будет больно.

— Я не боюсь боли,— хмыкнул Рон и подмигнул дочери: Роза явно была против.— Но если мы просто зря волнуемся?

— Вы когда-нибудь за последние четыре года ошибались в своих предчувствиях?— спокойно спросил Теодик, приобняв Розу — девушка хмурилась, переводя взгляд с отца на друга.

— Нет.

Тео пожал плечами, словно не видя смысла продолжать этот разговор.

— Надеюсь, нам это поможет узнать, куда делся Альбус до того, как о его исчезновении узнает дядя Гарри...— проговорила Роза, взглянув с надеждой на Тео.

— Я хочу зайти к Саре,— Рон кивнул на прикрытую дверь в кабинет Тео. Целитель снова пожал плечами (он явно не любил тратить силы на слова), потом взглянул на часы, словно показывая, что у них почти нет на это времени.— Я должен ее увидеть...

Рон прошел в светлую комнату, где обычно работал Теодик, а оттуда в небольшую палату, где были задернуты занавески, чтобы солнце не мешало больной.

Сара лежала на спине, с вытянутыми вдоль худого тела руками. Лицо было безмятежным, без той тени усталости и муки, что в последние дни не покидала ее. Рон сел на край постели, взял за теплую руку и наклонился, чтобы поцеловать ее пальцы, как он часто делал это там, в их далеком домике в горах.

— Ты поправишься, я тебе обещаю, дорогая,— он запустил руку в свои рыжие волосы, которые ей нравилось перебирать.— Ты спасла меня, и я тоже тебя спасу...

Он не знал, слышит ли его Сара, но он очень хотел, чтобы слышала.

— Ты знаешь, я наконец-то увидел ее... Розу,— проговорил Рон, переберая пальцы на руке Сары.— Ты помнишь, как я мечтал об этом? Как представлял, какой она стала? Ты знаешь, она стала не такой... Другой. Нет, внешне она... В общем, ей стало лучше рядом с этим Снейпом... Мы не давали ей быть мягкой, не давали ей быть немного слабой... А здесь, в этом доме, она словно вздохнула полной грудью, словно позволила себе... позволила себе не быть похожей на... Гермиону...

Он вздрогнул от своего голоса, произнесшего это имя. Рон встал, медленно положив руку Сары, потом наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Ты не представляешь, как я был прав, говоря, что вряд ли Поттеры живут спокойно, что всегда что-то должно происходить в их жизни... Вот мы с тобой и попали на очередной праздник беспокойства и неизвестности...— с грустной улыбкой пробормотал Рон.— Я скоро вернусь...

Рон вышел в гостиную и замер. Тео обернулся к нему и приложил к губам палец: Роза спала, свернувшись в кресле.

— Я усыпил ее, она слишком устала,— без тени раскаяния проговорил Тео, беря мантию.— Да и наш маленький план не для ее глаз.

Рон хотел спросить, почему, но Тео и без вопроса ответил:

— Она слишком долго ждала отца, чтобы тут же потерять его, посмотрев в глаза оборотню.

Они промолчали, одновременно посмотрев на мирно спящую девушку. Да, не нужно ей видеть его превращение...

— Если вы готовы, то нам стоит поторопиться: Ала слишком давно нет,— Тео шагнул к камину.

Рон кивнул спине целителя и в который раз уже подумал, что река его жизни явно приблизилась к водопаду... Или же уже настигла его. И сил остановить этот поток у него не было.

Джеймс Поттер.

Он вошел в полутемную гостиную, не понимая, как он тут очутился и что собирается делать в пустом — опустевшем без Ксении — доме. Он бросил на пол метлу, которая странно отскочила от пола и рассыпалась на мелкие песчинки — но он совсем от этого не расстроился. Сердце тоскливо сжималось, было трудно дышать.

Он сделал шаг вперед, зажмурившись, чтобы отогнать прочь сумрак и пустоту дома. А когда открыл их, то увидел мягкий свет торшера в спальне. Он кинулся вперед, почему-то запинаясь на каждом шагу — ноги были словно ватные. Поразительно долго он бежал до двери, с трудом вошел в нее и остановился, не веря своим глазам, потому что Ксения — целая и невредимая — сидела в кресле у торшера и читала. Он кинулся к ней, обнимая ее колени, прижимаясь к ним лицом, по которому текло что-то горячее и соленое. Он хотел спросить, что с ней было, как ей удалось вырваться, где Лили, но почему-то спросил совсем другое:

— Что ты читаешь?

Она улыбнулась — мягко, тепло:

— Гомера.

— Кого?— он нахмурился, пытаясь найти хотя бы намек на понимание того, почему они говорят о какой-то чепухе.

— Греческий писатель, древний,— пояснила она, поглаживая его по растрепанным волосам.

— И о чем он писал?— было так приятно снова ощущать ее руку. Так становилось спокойнее...

— О падении великого города. Его осадили греки и не могли взять годами, пока не придумали обмана. Она подарили воинам города огромную статую коня, а внутри спрятали войска. Так пала непобедимая Троя...

— И зачем же греки осаждали этот город?— Джеймс перестал пытаться понять, почему они об этом говорят. Какая разница, если Ксения опять рядом?

— Из-за женщины, конечно, Джим... В любой войне или мести всегда нужно искать женщину. И ты знаешь, как ее звали?

— Знаю,— удивляясь себе, ответил Джеймс, глядя в теплые глаза жены.— Елена.

Она улыбнулась, словно он запомнил что-то, что она уже когда-то говорила.

— Да, Елена,— повторила она, внезапно становясь почти прозрачной, словно растворяясь в воздухе. Он протянул руки, чтобы поймать ее, не отпустить, но схватил лишь воздух.

— Нет, Ксени...— беспомощно простонал он.

— Джим...— словно издалека она продолжала звать его.— Джеймс!

Он взрогнул и сел прямо, понимая, что виденное было всего лишь сном, что он все еще в гостиной дома Грегори. Он заснул...

— Джеймс,— над ним склонилась немного встревоженная Лиана. В руках она держала чашку с чем-то дымящимся и тарелку с булочками.— Поешь.

— Я не хочу,— пробормотал он, не понимая, как мог позволить себе заснуть. Он сел, выхватывая взглядом прямую фигуру Скорпиуса — друг сидел за столом и что-то писал.

— Ешь, ничего хорошего не будет, если ты свалишься без сил. Этим ты точно не поможешь ни Ксении, ни Лили,— Лиана буквально силой вложила в его руку чашку с кофе и поставила ему на колени тарелку.— Хватит с нас и одного упрямца, решившего, что его силы бесконечны...— девушка оглянулась на Малфоя, нахмурившись.

— Что он делает?— спросил Джеймс, не притрагиваясь к еде — он все еще корил себя за слабость. Как он мог заснуть, когда Лили и Ксения все еще в опасности? И этот странный, глупый сон...

Он помнил, как Лиана рассказала о письме от Паркинсона, и о порыве Скорпиуса тут же туда броситься, но Грегори не позволил. И на объяснении, почему им не стоит нестись туда сломя голову, он задремал, отдавшись теплу и уюту чужого дома... Дурак! Сколько же времени потеряно!

— Он, наконец, сел поразмыслить логически, в чем раньше он был очень силен,— усмехнулась Лиана.

— В смысле?— не понял Джеймс, обозревая фигуру друга. Было в нем что-то странное — словно в каменной статуе. Спокойствие и неподвижность... Потом Поттер увидел бокал рядом с Малфоем. На дне его оставалось еще немного странно-синей жидкости.— Что вы ему дали?

— Так, кое-что для подкрепления разума,— пожала плечами Лиана, почти улыбаясь.— Просто в последнее время Малфоя слишком захватили чувства, а наше зелье их... отодвинуло в сторону...

— Наше?— не понял Джеймс, начиная жевать булочку.

— Ну, мы с Грегом тут увлекаемся экспериментами...— Лиана кивнула на маленькую дверцу, что была почти незаметна на фоне большого старинного шкафа.— Зелье, что я дала Малфою, называется... «Ледяное сердце»...

— Очень поэтично,— фыркнул Джеймс, представляя себе, с каким восторгом Скорпиус пил его.

— Зато точно: помогает разуму победить чувства. Кстати, Малфою было достаточно одного глотка, он и так умеет подавлять в себе... чувства,— Лиана отвела глаза, словно говорила сейчас о чем-то в своем прошлом. В своем и прошлом Скорпиуса.

— И он решил заняться чистописанием?— уточнил Джеймс, отставляя чашку и вставая, чтобы размять мышцы.

— Нет, он выполняет домашнее задание, которое вам стоило сделать еще вчера,— Лиана взмахом палочки убрала остатки от завтрака — обеда? — Джеймса.— Он записывает в первый столбик имена всех тех, кому он когда-то... сделал плохо, пусть даже сломал перо, причем не только школьных друзей-приятелей, но и знакомых вне школы... Во втором столбике он должен указать все, что он еще может сделать на данном этапе для спасения ваших жен. И в третий: кто еще может пострадать от неизвестного доброжелателя...

— А где твой муж?— Джеймс решил не отвлекать друга от столь важной работы и снова сел в кресло, понимая, как устал.

— Он ушел в кабинет, чтобы через камин поговорить со своим отцом,— Лиана присела на подлокотник кресла, наблюдая за методичной работой Малфоя. Тот явно слышал их, но не отвлекался, никак не комментируя, и только по этому признаку Джеймс понял, что зелье действует просто прекрасно. Или же у друга просто не осталось сил на что-то другое...— Нужно же узнать, как его имя могло оказаться в списках тех, кто создал портал...

— Да...— он почти улыбнулся, понимая, наверное, впервые за долгое время, почему же этих двоих — Скорпиуса и Лиану — когда-то так тянуло друг к другу. Не один, так другой внесет упорядоченность и логичность в ситуацию...— Значит, к Паркинсону мы не идем...

— Есть лишь три варианта развития событий, и ни в одном — в чем был вынужден со мной согласиться твой друг,— Лиана кивнула на все еще пишущего Малфоя,— нет смысла стремительно лететь к Тобиасу..

Джеймс хмыкнул, представив, как они тут строили догадки и предположения, пока он дремал. Вот и создана штаб-квартира...

Ксения, где же ты?

— Первое: Паркинсон тут вообще ни при чем, и поговорить со мной хотел о погоде и природе,— Лиана загнула палец,— тогда какой смысл идти к нему и приставлять к горлу палочку? Пусть этот вариант маловероятен, но мы его допускаем. Второй: именно Паркинсон и развлекается, гоняя вас сутки напролет за невиновными людьми. Тогда получается странно, что он, сам приведя вас сюда, — а именно ваш враг сейчас диктует правила игры — взял и открыл все карты. Маловероятно, но... возможно, потому что разум другого человека понять сложно... Но лететь туда, не подумав, не стоит, а то у него может быть еще парочка порталов... Или чего-то похуже...

— И третий вариант: это очередной этап чьей-то игры,— сам закончил за девушку Джеймс.

Лиана кивнула, чуть улыбнувшись. В комнату вошел Грегори: уже в мантии, вытирающий руки платком. Видимо, с отцом он говорил при помощи камина, потому что на его руках оставались следы сажи.

— Он сказал, что постарается что-нибудь выяснить,— ответил Грег на немой вопрос жены. В этот момент Скорпиус отложил перо и встал.

— Все, больше вариантов нет,— он бросил на стол пергамент и повернулся к Джеймсу. Тот на мгновение даже опешил, потому что никогда не видел у друга такого выражения лица. И таких глаз. Наверное, он бы при желании мог одним взглядом заморозить огонь в камине, а уничтожить врага, только повернувшись к нему лицом. Это даже было не лицо — маска бесчувственного, равнодушного ко всему убийцы. По спине пробежали мурашки, а Лиана еле слышно заметила:

— Кажется, с зельем мы немного перестарались...

Грег пожал плечами и притянул к себе список Малфоя. Лиана тут же забрала его у мужа и села за стол, взяв перо. Остальные сгрудились вокруг девушки.

— Узнаю тебя, Малфой,— хмыкнула она, и Джеймс понимал, почему. Первый столбик был самым длинным из всех. Самым коротким, конечно же, оказался список возможных жертв неизвестного врага.— Знаете, что меня больше всего в вас поражает?

Поттер удивленно поднял брови, глядя на Лиану.

— Что вы до сих пор не поставили на уши все Министерство в поисках ваших жен... О, нет, Джеймс, не надо мне твоих оправданий, слов о том, что не хотел волновать раньше времени родных и тому подобного, а ты, Малфой, лучше и не заикайся о том, что не доверяешь министерским и что они все равно ничего не могут...

— И не собирался,— раздался равнодушно-презрительный голос Скорпиуса. Он уселся напротив Лианы и с усмешкой посмотрел ей в глаза.— Я хотел только заметить, что линия порталов тянется именно оттуда. Вряд ли кто-то посторонний мог все так лихо провернуть с фамилией твоего дорогого мужа...

Грегори проигнорировали это замечание, сосредоточившись на списке Скорпиуса.

— Так, план действий...— начала Лиана.

— С каких пор ты тут решаешь, что делать?— спокойно осведомился Малфой.

— С тех самых, как ты научился пережевывать свои эмоции и забывать о логике,— огрызнулась Лиана, явно начав раздражаться.— Вы вдвоем за сутки сделали столько глупостей, что холодной логики вам сейчас явно не помешает, так что заткнись и слушай!

— А чего ты злишься?— отвратительная улыбка бросила тень на лицо Малфоя.— Это же твое зелье...

— Ага, и твоя гадкая натура, которую твоя жена, кажется, научилась прятать от публики,— девушка зло посмотрела на Скорпиуса. За их спинами раздался тихий смех Грега.— Что?

— Вы друг друга стоите,— Грегори забрал у Лианы свиток.— Так, думаю, Джеймсу стоит идти в Министерство, к коллегам его отца...

— Бывшим коллегам,— напомнил Поттер.

— Неважно. Постарайся объяснить им, что кто-то наверху может быть в этом замешан...

— Я иду к Тобиасу,— Лиана холодно улыбнулась Малфою.— У меня и предлог есть — его письмо.

— Ладно. А мы со Скорпиусом займемся самым интересным...

— Грегори, ты меня пугаешь,— хмыкнул Малфой, явно лишенный не только чувств, но и вообще чего-либо, что его бы беспокоило.

— Мы возьмем первый столбик этого списка и проверим всех, кого смог вспомнить виновник торжества,— Грег сказал это с приятной улыбкой, но, что всегда удивляло Джеймса, эти аристократы умели даже улыбкой показать, что они думают о собеседнике. Сейчас хозяин дома явно не испытывал к Скорпиусу теплых чувств.

— А у вас нет противоядия к тому, что вы ему дали?— Джеймс поднялся, глядя на друга.

— Противоядия к его собственной натуре мы еще не придумали,— ответила Лиана.— На мне и Греге такого действия не было. Оказывается, есть те, кому это зелье противопоказано...

— МакЛаген,— Скорпиус явно не собирался называть ее по новой фамилии,— ты просто гениально придумала идти к Паркинсону. Потому что, если он и есть наш друг-приятель, то ты просто облегчишь ему задачу... Или же поступишь именно так, как он и хотел... Добровольно и с нашего согласия станешь третьей пленницей. Или твой муж только об этом и мечтает: избавиться от тебя?

Грег отвернулся, чтобы не сказать чего-то неприятного. Выдержки у него было не занимать.

— Малфой прав,— глухо проговорил Грегори.— Я пойду к Паркинсону. Лиана, ты поможешь Скорпиусу...

Джеймс видел, какой восторг был написан на лице девушки.

— Ладно, я пошел в Министерство,— он решил, что больше не выдержит такого Малфоя. Да и нужно было что-то делать: они потеряли уже почти полтора часа.

— Встречаемся здесь,— кинула ему вслед Лиана. Джеймс махнул рукой и пошел к двери — было удобнее трансгрессировать прямо ко входу в Министерство Магии.

— Да, хотел спросить,— Поттер поднял взгляд на Малфоя,— у тебя не было никого знакомого по имени Елена?

Скорпиус удивленно поднял бровь, помолчал, а потом покачал головой. Затем хмыкнул:

— Хотя кто его знает...

Лиана возвела к потолку глаза. Джеймс слабо улыбнулся и вышел на свет осеннего солнца.

На улице, что скрывала вход, было пустынно и тихо, и по спине Джеймса снова побежали мурашки. Он глубоко вздохнул и уже собирался войти, когда на его плечо села сова.

Не ожидая ничего хорошего, Поттер распечатал свиток и пробежал по нему глазами. Почерком Розы было написано, что Альбус сбежал из школы и теперь неизвестно где находится, что его мантия была найдена в гостиной Джеймса. Роза просила срочно с ней связаться, и это ставило Джеймса перед дилеммой: что же делать?

— Мерлин, когда же это закончится?— прошептал он и трансгрессировал, вспомнив, какой Альбус все-таки еще маленький и глупый. А еще он помнил о той статье в газете, где было написано о близких отношениях Малфоя и младшего Поттера...

Джеймс вошел в калитку своего дома, не зная, о ком же теперь беспокоиться больше, толкнул дверь и застыл, увидев то, что происходило в его гостиной.

Мерлин, кто сошел с ума: я или этот мир?

Роза Уизли.

Кажется, Тео иногда забывал, что сам ее учил... И что, чтобы понять его намерения, ей даже не нужно прибегать к легилименции... Они настолько хорошо чувствовали друг друга, совершенно подсознательно, что он должен был догадаться: она поймет его намерения еще до того, как он едва заметно, словно ниточкой паутины, коснется ее сознания...

Роза просыпалась тяжело и мучительно, потому что сопротивлялась чуждой силе, что заставила ее заснуть. Но она просыпалась, потому что знала: Тео постарается позаботиться о ней. Позаботиться так, как считает правильным он.

Он не пустит ее снова глядеть на оборотня. Пусть даже это ее осбственный отец. Потому что он, Тео, был рядом с ней, когда четыре года назад проходило напряжение — то самое, что позволяло ей бороться, не падать духом, спасаться и спасать. Спадало напряжение, и она иногда просыпалась с кошмарами, которые рассказывала ему в редкие моменты их уединения в школе... Ведь она тоже была человеком, о чем не раз ей говорил Тео. А она тогда считала себя слабой, стыдилась того, что распустилась... А он лишь смотрел на нее, держа за руку...

И он не пустил: так, как мог не пустить только он. И Роза не сердилась на него за это, что обязательно бы сделали Лили, или Шелли, или Кэтлин, или Мари-Виктуар — в общем все ее кузины, если бы с ними так поступили.

Просто они не понимали его, не понимали Тео...

Она, наконец, проснулась и тут же посмотрела на часы: спала она лишь три минуты. Девушка улыбнулась: значит, она успела поставить хороший блок. И, что было интереснее всего, Тео его не заметил. Или же заметил, но никак не отреагировал. Это было бы в его духе: дать ей шанс решить самой.

В комнате еще стоял легкий запах летучего пороха, и Роза с улыбкой шагнула к камину. Пусть она опять будет просыпаться посреди ночи, но она должна быть рядом с отцом... Теперь, когда она снова его обрела...

Девушка в последний момент вспоминла о Берти и Саре, но решила, что вряд ли гости проснутся раньше, чем они вернутся. Да и Берти вполне самостоятельный уже ребенок, тем более, если она дружит с Альбусом — кузен в последние годы вообще демонстрировал готовность все делать самому и обижался, если его воспринимали, как малыша...

Роза кинула порох, надеясь, что с Альбусом все хорошо, что он сейчас с Джеймсом, что они получили ее письмо и возвращаются домой. Потому что сейчас ей хотелось лишь быть рядом с отцом — хотя бы то время, что он ей это позволит, потому что она чувствовала: как только его Сара поправится, отец снова захочет исчезнуть из их жизни...

Она вышла из камина в гостиной Джеймса и поняла, что Тео и отец еще только готовились к превращению. И, к сожалению, что ни Джима, ни Ала тут не было. Куда же все подевались? Новый укол тревоги, что разбудил в ней Малфой вчера утром, заставил Розу нахмуриться.

— Вы же сказали...— Рон, увидев дочь, тут же повернулся к целителю с удивлением. Ну да, папа, он пытался, подумала Роза, мягко улыбаясь мужчинам.

Она посмотрела на Теодика: тот никак не отреагировал на ее появление, не был ни удивлен, ни сердит. Она знала: он дал ей шанс решить самой. И, наверное, он был доволен, что она смогла блокировать его воздействие на ее разум. Взгляд Тео будто так и говорил: раз ты тут, значит, заслужила это.— Роза, ты не можешь...

— Папа, все будет хорошо,— девушка подошла к ним, поежившись: в доме давно не топили, и было довольно прохладно.

— Я бы не хотел...— отец почему-то смотрел на Тео, словно тот мог как-то повлиять на Розу.

— Приступим, не будем терять времени,— словно поставил точку в неначавшемся споре Тео, доставая палочку. Он снял мантию и указал Рону, куда встать.— Учтите, сначала это будет немного неприятно.

— Я готов,— отец встал прямо, сжав кулаки: видимо, он не очень любил превращаться в волка. Роза с грустью вспомнила, что совсем скоро у отца не будет выбора, потому что приближалось полнолуние.

Роза отошла в сторону, чтобы не мешать Тео. Она внимательно следила за ним, хотя знала все, что сейчас произойдет. Нет, она никогда не видела этого, но столько раз слышала...

Девушка помнила те вечера в Хогвартсе, когда она встречала Тео в пустом классе после долгого дня, что он проводил в Министерстве, в Отделе тайн. Он входил — все такой же сильный и уверенный — и немного устало садился рядом с ней. И она спрашивала, она говорила с ним, она помогала ему отдохнуть от всего, что он делал там, в темных комнатах оборотней.

Однажды она предложила ему свою помощь, ведь он не раз признавал в ней почти такую же силу легилимента, как у Ксении. Но он отказался — тихо и непреклонно. Зато через некоторое время он начал брать с собой Дэна Брауна, который занимался легилименцией вместе с Розой. Но она тогда не обиделась — Тео отказался даже от помощи Ксении.

И теперь она стояла и смотрела, как он поднимает палочку, темные глаза его становятся просто черными, он пристально смотрит в глаза отца, который, кажется, даже боится дышать. Роза знала: Тео ищет, как делал это множество раз в прошлом. Он ищет ту часть сознания, которая навсегда стала чужой, другой, но сильной, практически непобедимой. Он ищет, основываясь на чувствах и красках, что он встречал там, в сознании отца. И Роза видела лицо папы, из-за чего ей хотелось отвернуться. Потому что в этом процессе, о чем не раз говорил Тео, самые разные воспоминания и мысли вдруг приходили в голову человека-оборотня...

И Роза видела тот момент, когда Тео нашел — лицо отца стало спокойным, даже умиротворенным, словно он собирался заснуть. Просто на миг — какой-то краткий миг — Тео позволил ему освободиться от волчьей сущности. Тео рассказывал об этом странном моменте, который его пациенты очень любили. А он ненавидел, потому что словно давал этим людят надежду, которая никогда не сбудется.

Палочка целителя шевельнулась, и Роза прикусила губу: на ее отца накладывали Империус. Даже не на отца, на ту его часть, что четыре года назад вырвала его из семьи.

А потом было самое невыносимое, потому что Тео должен был заставить отца превратиться, а для этого — потерять контроль над собой. И это целитель ненавидел в своей работе, потому что причинял боль — однажды он даже рассказал Розе, что, находясь в сознании пациента, сам может чувствовать эту боль.

Какое воспоминание вытащил Тео из памяти отца? И откуда, из какого времени его жизни? Из тех четырех лет, что он был далеко или же из той, их общей, жизни?

Отец покачнулся, руки его словно желали взметнуться к лицу, чтобы закрыть глаза, но он не мог. Тео ему не позволял. Ноги отца подкосились, он упал на колени, а потом, словно в ответ на вопрос Розы, простонал:

— Всегда он... Всегда! Прости, Гермиона... Что же я наделал!

И Роза не выдержала — отвернулась, потому что вдруг увидела, как начало меняться тело отца. Нет, она не хотела этого видеть. И слышать тоже...

— Роза,— мягкий голос совсем рядом. Она обернулась — возле нее стоял Тео. Он смотрел не на девушку, а куда-то в сторону. Роза сделала шаг в сторону и увидела отца: крупного волка с рыжиной на холке, с большими желтыми глазами, сейчас прикованными к ним.— Он не опасен.

Она и так это понимала, потому что во взгляде зверя, что стоял посреди гостиной Джеймса, было что-то человеческое.

— Я держу его сознание. Начнем...

Роза с легким испугом следила за тем, как отец-волк поднял вверх морду, принюхиваясь.

— Он фиксирует все,— проговорил Тео. На висках его выступили капельки пота, рука сжимала палочку так, что костяшки пальцев побелели.— У нас не больше пяти минут...

Они следовали за волком по гостиной. Роза уже без удивления заметила, как шерсть на холке зверя встала дыбом, когда он остановился возле метлы Джеймса. Оборотень весь напрягся и даже оскалился. Потом оглянулся на них, словно предупреждая, и продолжил свой путь — в спальню... Там он обошел все, останавливаясь то перед шкафом, то перед тумбочками, словно кто-то касался всего этого. Потом он вернулся в гостиную и долго стоял возле стеллажей с книгами, журналами и альбомами.

Все это заняло не более трех минут... Тео был бледен, глаза почернели до неузнаваемости.

— Мерлин...

Они резко оглянулись: в дверь вошел Джеймс Поттер. Он застыл, переводя растерянный взгляд с Розы и Тео на оборотня, что замер посреди его гостиной. Да, картина впечатляющая, подумала Роза.

Но и сам кузен выглядел довольно интересно: словно пару дней не спал и не ел. И не переодевался... В руке он держал лист пергамента, в котором девушка узнала свое письмо.

— Джеймс, Альбус не с тобой?— Роза шагнула к кузену, давая Тео и отцу время.

— Неет,— протянул Джеймс, медленно закрывая дверь.— Я не понял: вы решили мне подарить сторожевую собаку? Или волка...? Черт, это оборотень?! Дядя... Дядя Рон?!

Минут пять понадобилось, чтобы объяснить Джеймсу все, что просходило в его гостиной. Он беспомощно стоял, глядя на уставшего Рона, который поднялся с пола и опустился без сил на диван. Тео приводил себя в порядок, он был бледен не меньше, чем Джеймс.

— Все-таки Ал...— пробормотал Джеймс.— Его тоже...

— Его тоже что?— Роза испугалась беспомощности, что появилась на лице кузена. Он почти никак не отреагировал на появление Рона, он вообще все воспринял так, словно всего этого ждал.— Что происходит, Джим?

А потом Роза услышала то, что заставило ее опуститься в кресло — она понимала, что на ее лице отразилась та же беспомощность, что и на лице Джеймса. Тео встал рядом, положив руку на ее плечо.

— Вы что-то смогли узнать?— через силу проговорил Джеймс, с каким-то странным отвращением оглядывая комнату.— Этот гад был тут?

— Видимо, да,— Тео обернулся к отцу Розы. Тот поднялся и встал рядом с племянником, как-то странно глядя на него. Наверное, он не ожидал, что Джеймс будет так похож на Гарри Поттера...

— С метлой явно что-то не так, я бы даже трогать ее не стал,— спокойно проговорил отец, отводя от Джеймса взгляд.— Все остальное — кто-то касался почти всех ящиков и книг, словно что-то искал... По запахам: твой, Джеймс,— отец снова скользнул взглядом по племяннику,— кроме Розы, два женских...

— Лили и Ксения,— тихо проговорила девушка.

— Запах леденцов явно Альбуса... да и его мантия тут...

Роза видела, как сокрушенно прикрыл глаза Джеймс.

— И мужской, странный... очень сильный... сильный запах летучего пороха... и домовой эльф,— Рон сочувственно посмотрел на Розу, словно ожидая, что она скажет.

— Посмотри, что искали, Джеймс,— заговорил Тео.— Вдруг что пропало... Вряд ли он каждую книгу в доме превратил в портал...

Джеймс покорно встал и пошел в спальню. Двигался он медленно и устало, отчего Тео тут же отправился на кухню: наверное, чтобы найти какое-нибудь зелье.

Роза посмотрела на отца, и тот даже попытался подбадривающе улыбнуться:

— Всегда знал, что твой кузен попадет однажды в переделку из-за младшего Малфоя...

— Бедная Лили... Неужели Альбус тоже теперь в беде?— Роза поднялась, когда в гостиную одновремено вернулись Джеймс — с легкой паникой на лице — и Тео, с бутылочкой в руках.

Кузен тут же кинулся к стеллажам, схватил фотоальбом и стал его судорожно листать. Отбросил и взял другой. Так пять альбомов оказались на полу, и только тогда Джеймс обернулся и проговорил:

— Пропали все фотографии с Лили и Малфоем...

В гостиной была застывшая тишина. Казалось, что Джеймс сейчас упадет...

— Нужно проверить Сару,— спокойно заметил Тео, протягивая Розе зелье, что он приготовил для Джеймса.

— Я схожу,— шепнула она, подойдя к другу.— Останься с ним, мне кажется, ему сейчас целитель не помешает...

Тео тут же кивнул:

— Если она спит, то возвращайся, если проснулась — дай зелья, что стоит на моем столе, потом позови меня...

Роза кивнула, оглянулась на отца и Джеймса, а потом ступила в камин.

В ее доме была тишина, лишь иногда ухала сова в холле. Роза уже собиралась войти в кабинет Тео, когда позади нее открылась дверь, и в гостиную вошел взволнованный дядя Гарри.

Лили Поттер.

Мерлин, это все сильнее походило на кошмарный сон, когда силишься проснуться, но вырваться из пут каких-то чудовищных сил не можешь. Все становится только хуже и хуже, до пота, до слез, которые ты ощущаешь, даже не просыпаясь... И рядом нет никого, кто помог бы тебе, кто услышал бы твой крик, твой стон во сне — и разбудил, спрятал от кошмара в крепких, таких спасительных объятиях...

В детстве рядом всегда была мама, которая приходила в комнату, зажигала свечу и сидела рядом, пока маленькая Лили не переставала плакать и не засыпала. И рядом с мамой ей всегда начинал сниться какой-то радостный, сказочный сон, от чего утром хотелось улыбаться и прыгать от счастья...

Был папа — сильный и надежный, который читал книги или выделывал разные фокусы с волшебной палочкой... Или просто что-то рассказывал, одним своим голосом усыпляя и даря защиту от кошмаров. Ну, какой монстр подберется к девочке, которую защищает сам Гарри Поттер?

Был Джеймс — этот любимый клоун, улыбающийся даже тогда, когда нужно было бояться. Смелый, бесшабашный, но всегда верный и готовый защитить— даже от ее собственных кошмаров. И он дрался с ее придуманными монстрами, пронзая их веткой или игрушечной шпагой, поднимая всю пыль, что была на их чердаке...

И был Скорпиус — этот серебряный дьявол, который для любой другой девушки был бы кошмаром наяву... Но для нее — спасением от всего, даже от нее самой, иногда склонной к драматизму и концентрации на эмоциях. Он был лекарством, он был стеной, он был другом, братом, мужем... Рядом с ним у нее никогда не было кошмаров, долгие годы она жила в созданном и охраняемом им мире, сказочном и полном счастья и любви...

И теперь, сидя в темном мокром подземелье, Лили силилась проснуться, побороть этот кошмар, взявшийся из неоткуда. Но у нее не получалось, и она все сильнее убеждалась, что все не кончится пробуждением в спасительных объятиях... И она боялась — тишины, темноты, одиночества, неизвестности... Боялась за Ксению, за Скорпиуса, за Джеймса, за себя...

Сколько прошло времени с тех пор, как увели Ксению? Куда?

Как жаль, что ментальная нить работала лишь в одном направлении, потому что у Ксении было хотя бы знание о том, что с Лили все хорошо... У нее же самой не было даже этого. И почему она не научилась легилименции так же, как Роза? Почему считала, что ей это не нужно, что ее всегда кто-то защитит?! Почему она не думала о том, что однажды может остаться одна, наедине с кошмаром?

Глупая, глупая! Слабая...

Сейчас она понимала это, как никогда. И вспоминала, как подобное уже с ней случалось, в прошлом, в том, кошмарном прошлом, в котором ее спасли любимые люди... И она ничему не научилась. Ни-че-му.

Права была Роза: Лили слишком сильно всегда рассчитывала на Скорпиуса, Роза отрицала такую зависимость. Потому что кузина всегда была сильной. А она слабая. И, что хуже всего, она даже не попыталась стать сильной, научиться чему-то у Скорпиуса...

Почему?!

— Мерлин, если я отсюда выберусь, я обещаю...— зашептала она в темноте, не зная, что обещать, потому что надежда на то, что она выберется из этого мрачного места, в ней уже почти умерла.

-Ну, зачем же звать Мерлина, если достаточно попросить меня.

Лили вздрогнула и вскочила со скамьи, на которой сидела с тех пор, как ушла Ксения. Мышцы затекли и отказывались слушаться.

— Как давно вы тут?— чуть дрогнувшим голосом спросила девушка, опять не зная, в какую сторону этой темноты ей глядеть.

— Главное не это,— вежливость в голосе ее мучителя еще сильнее пугала Лили. Лучше бы он кричал и ругался, как последний темный маг.

— А что?

— Главное, зачем я здесь,— голос доносился со стороны решетки.

— Не затем же, чтобы меня выпустить,— саркастично ответила девушка, кутаясь в мантию.— Что с Ксенией? Где она?

— С ней было все хорошо, когда я ее в последний раз видел,— невидимый человек хмыкнул, словно вспомнил что-то приятное.— Я пришел, чтобы вас обрадовать: вы тоже покидаете эти не очень приятные покои...

— Жаль. Мне здесь уже начало нравиться,— откликнулась Лили, боясь того, что могла с ней теперь произойти.

— Не думаю, что вы будете скучать по своим соседям,— чуть холодно ответил человек, ему явно не понравился тон пленницы, и он решил напугать ее, напомнив о дьявольских силках.— Итак, вы готовы?

— А если нет?— Лили решила не сдаваться. Она не станет показывать ему, как ей страшно.

— Ну, что ж... Значит, для вас же хуже...

Она не успела даже ничего подумать — ей в грудь ударило заклятие, на миг осветившее темницу красным лучом. Она почувствовала боль и то, как начала падать. Потом была пустота...

Она будто плыла в лодке, но вокруг не было воды. Вокруг ничего не было, лишь пустота. Она слышала голоса, но рядом никого не видела, потому что было темно. А потом был успокаивающий голос, — голос из прошлого, из детства, голос мамы — который настойчиво повторял: «Вся правда внутри тебя». Она пыталась ответить, что не понимает, но не могла сказать ни слова. Она даже дышала с трудом...

Лили испугалась и тут же открыла глаза. Было такое ощущение, что она почти задохнулась. Она села и даже охнула от неожиданности.

Да, похититель не шутил, когда говорил о смене обстановки. Девушка обвела глазами комнату, через окно которой лился дневной свет. Она сидела на широкой и мягкой постели, с поднятым балдахином, и смотрела на свое отражение в большом зеркале, что висело на стене напротив. Больше в комнате ничего не было, кроме столика со стаканом и графином.

Девушка спрыгнула с постели, поражаясь своему бледному и какому-то запавшему лицу. Сколько же прошло времени с тех пор, как она схватила портал? Она убрала с плеч волосы и только тут поняла, что не видит двери. Стены были обшиты шелком, без намека на выход. Даже окно, при ближайшем рассмотрении, оказалось лишь магической его копией.

Что ж, она просто получила темницу-люкс...

И все-таки вход тут был, потому что через несколько минут в комнату вошел человек, и Лили, наконец, увидела того, кто все это начал. Перед ней стоял среднего роста молодой человек, с темными волосами и светлыми глазами, что казалось просто противоестественным. На нем были элегантно сшитая мантия и безукоризненно начищенные ботинки.

— Простите, что пришлось причинить вам немного боли,— улыбнулся он как-то заученно — так улыбался Скорпиус, когда смотрел на кого-то, кто ему не особо нравился. Улыбка получалась какой-то формальной.— Надеюсь, вы на меня не в обиде?

— Кто вы?— Лили старательно вглядывалась в черты незнакомого ей лица. Почему его голос когда-то показался ей знакомым?

— Интересный вопрос, Лили Малфой,— человек сложил на груди руки и оперся спиной о стену, через которую только что как-то вошел.— И не ответишь так просто...

— Вы метоморфомаг,— проговорила девушка, внезапно заметив, что глаза незнакомца вдруг потемнели и стали почти черными.

— М... да,— не без гордости в голосе ответил молодой человек.— И что самое удивительное, что я не родился им...

— В смысле?

— Я единственный в мире волшебник, сумевший стать метаморфомагом. Вы должны знать, что это врожденный дар...

Лили кинула, вспоминая Тедди.

— Но это невозможно...

— Возможно все,— почти рыкнул незнакомец, выпрямляясь.— Ты думаешь, мне это легко далось? Что я мечтал стать таким?! О нет, я это сделал ради нее... Все ради нее!

— Ради кого?— тихо спросила Лили, сделав два шага назад.

Он снова расслабился и даже улыбнулся. Лили казалось, что ее мучитель задумался над чем-то.

— Что ж, почему бы мне не поведать свою историю... Это не так уже и важно...

— Неважно?— переспросила Лили, и по спине у нее пробежала дрожь. Она уже не хотела знать никаких секретов...

— О да... Только с чего же начать?

— С имени?— предположила Лили.

— О, мое имя... Это не начало, это скорее середина моего рассказа...

— Тогда расскажите, почему вы меня похитили...

— Что ж... Думаю, ты уже поняла, миссис Малфой, что ты всего лишь средство достать твоего мужа...

— Что он вам сделал?

— Он? Он всегда был слишком высокомерен, слишком честолюбив, чтобы замечать меня. Я был для него лишь мимолетным объектом шутки или опыта... Я был слишком мелок для него, хотя мог быть всем...— глаза человека недобро сверкнули.— Я видел его, я наблюдал за ним, я знал о нем почти все: все его подвиги, всех его девчонок, почти все... И я боялся его — и за это ненавидел. Я хотел быть таким, как он. Я хотел быть рядом с ним... Но я был слишком скучен и слишком мелок для великого Скорпиуса Малфоя...

— Кто вы?— Лили знала, что в ее глазах сейчас не меньше страха, чем ненависти в темных глазах похитителя.

— Я тень, я спящий враг, у которого не было сил остановить Малфоя, когда он мучил ту, что я любил... Да, это была любовь, и когда он ее бросил, я был тут как тут, рядом, чтобы поддержать... Но он не успокоился, а она не забыла. Чем он так ее пленил?!— незнакомец с угрозой смотрел на Лили.— Чем?! Он топтал ее, а она лишь терпела, говоря какие-то заумные глупости... и я смирился, я забыл...

— А потом в моей жизни появилась Она...— казалось, что начав говорить, этот метаморфомаг не мог уже остановиться.— Прекрасная, неповторимая, умная, веселая... Ее глаза ранили в самое сердце и исцеляли душу... Мы подружились, потом влюбились... Как это было прекрасно: она была моей. Только моей, я так радовался, потому что этот наглец, твой Малфой, не знал о ней и не мог ее получить... Мы собирались пожениться... И тут ее троюродный брат, наследник ее сильного и властного дяди, погиб. Глупец! Он игрался с темной магией... Доигрался... Ее дядя испугался, что станет известно, что его сын был темным магом... Это бы бросило тень на его империю, что набирала силы... Это бы могло лишить его власти... И он решил скрыть то, что Маркус погиб.

— Маркус?

Похититель никак не отреагировал на ее слова.

— И он пришел ко мне. Он поставил условие: я женюсь на его двоюродной племяннице, сироте, которую он воспитывал, только если соглашусь стать его сыном. Встать на место его сына. И я согласился, потому что ничего не терял. Я становился наследником великой империи, сильной фамилии. Я получал силу, которой у меня никогда не было. И я получал ее, Элен... И я стал им. Я стал Маркусом Картье, восемнадцатым графом Деверо...

— Но как...?

— Очень просто: я стал метоморфомагом. Ради нее, ради того, чтобы быть с ней. Это было сложно и стоило больших сил. Я не стал настоящим метоморфом, хотя бы потому, что для них превращение — дело легкое, не стоящее сил и времени. Я же устаю, меняясь, я чувствую, как метаморфомагия забирает мои силы... Поэтому я не всегда хожу в обличии Маркуса. Хорошо, что мы были с ним похожи...

— Но зачем тогда вы...?

— Да, Малфой. Я ошибся, очень ошибся. Оказывается, Элен не была моей. Никогда! Потому что этот аристократ уже коснулся ее, до меня... Она была с ним, хотя не знала ни его имени, ни его лица... Лишь цвет волос — серебро... И глаза! Эти дьявольские глаза, которые стоили ее глаз! И она не забыла его... Я узнал это, я видел это в ее глазах, я слышал это, когда она выпила Сыворотку Правды...

— Но это запрещено!

— Нет ничего запретного для Маркуса Деверо, советника Министра,— улыбнулся похититель, хмыкнув.

— Но вы не Маркус Деверо!— Лили зло посмотрела на своего мучителя.

— Нет, но это уже неважно...

— Кто вы?— в который раз спросила девушка, уверенная, что так и не получит ответа.

Но тут человек стал быстро меняться, словно смывал краску с лица или снимал парик: волосы, глаза, нос, подбородок. Лили смотрела на него с испугом, не веря в то, что видит.

— Ты?!

Поединок.

Она проснулась с навязчивым чувством, что сегодня что-то произойдет.

Ну и ладно, пусть произойдет! Хоть какое-то разнообразие в этой скучной английской жизни!

Женское чутье ее еще никогда не подводило, поэтому она потянулась в постели, улыбаясь потолку.

О, как же ей надоели эти панорамы античных героев, которыми были расписаны потолки в этом доме! Это же можно свихнуться, просыпаясь каждое утро и глядя на полуобнаженные тела каких-то там богинь. Она даже не хотела признаваться, что знает всех этих богинь по именам и родственным связям…

Она протянула руку, чтобы толкнуть в бок спящего мужа. Так, понятно. Этого чуда точно уже не произошло: как обычно в последнее время, его уже не было. Или еще?

Наверное, однажды она соберется взорвать английское Министерство магии, причем без палочки — одним своим взглядом. И заодно — этот дом, что достался ей по наследству от родителей.

Сколько они, ее родители, тут прожили? Неделю? Месяц? Насколько она могла их вспомнить, — они погибли, когда ей не было и шести лет — то мама не особо любила английский климат, поэтому большую часть года они проводили на континенте…

И почему ему так нравится этот дом?

Девушка усмехнулась, вспомнив восторженные глаза мужа, когда они сюда приехали… Спасибо, дядюшка… Мало того, что все свое детство я училась и общалась только с твоим немного сдвинутым сыночком, так и теперь, когда я должна быть навсегда свободна от тебя, ты сумел меня засунуть на осторов, в этот скучный и до нервного напряжения тихий дом…

Но ничего, сегодня должно что-то случится… Она надеялась, что это будет что-то более значимое, чем появление в доме нового домового эльфа. Тем более это уже произошло вчера, а повторение события — это уже совсем скучно.

Она еще раз потянулась и взглянула на часы: солнце встало не более часа назад. И где же опять ее муж? Или в Министерстве ввели обязательную перекличку по утрам, и высшие чины должны являться туда с восходом солнца? Нет, Англия ей не нравилась… Вот уже второй год.

— Доброе утро, мадам Элен,— в комнату чинно вошла и поклонилась эльфийка. Девушка тут же улыбнулась: хоть одна радость есть в этом доме. Она обозрела домовика: на эльфийке было смоделированные ею, Элен, легкое платье и фартук, сшитые самими эльфами. Хоть какое-то развлечение…

— Ты опять надела форму наизнанку,— весело заметила девушка, спрыгивая с постели и устремляясь к слуге. Та смущенно пилькнула огромными синими глазами и поставила на столик поднос с завтраком.

Ох, сколько труда стоило Элен убедить эльфов, что это не одежда, что она не собирается их выгонять, а просто дает им новый вид кухонных полотенец, униформу. Муж тоже их стоит: чуть не упал в обморок, когда увидел, что Элен одела домовиков. Зато дядюшка был в своем репертуаре: он заявил, что им нужно либо завести ребенка, либо купить для нее кукол — и оставить в покое эльфов…

— Где хозяин?— Элен помогала Эль, своей эльфийке, надеть правильно форму— это у них был обычный утренний ретуал.

— Он ушел полтора часа назад и сказал, чтобы мы вас не будили, что он постарается вернуться к вашему пробуждению,— Эль кинулась к постели и тут же начала ее заправлять.

— Ой, оставь,— попросила Элен, возвращаясь под одеяло.— Буду ждать его, раз обещал… Дай мне завтрак и можешь идти.

Элен со смешком проводила свою разодетую эльфийку и откинулась на подушки, придерживая поднос. Наверное, она сегодня не пойдет на учебу — просто не хочется. Да и глупая это идея — учиться дизайну в английском институте магической моды. Уж если этому учиться, то во Франции, на родине… Какая тут у них мода? Смех да и только… Она видела тут всего несколько человек, одетых прилично…

Кстати, об этих людях… Ей все еще не давало покоя странное чувство растерянности, что ее посетило, когда она увидела в кафе того аристократа… А что это аристократ, было бы понятно даже Эль с ее маленьким эльфиским мозгом. Слишком хорошо держится, слишком хорошо одет, слишком благородное лицо…

Кто он? И почему ей стало так тоскливо, когда она на него посмотрела? Может быть, она его встречала уже? Но нет, она бы запомнила… Разве забудешь это серебро?

Элен накручивала на кончик пальца свой золотой локон и рассеянно смотрела в окно. Опять туман… Это место ее начинало раздражать.

— А вот и я,— в комнату вошел тот, кого она ждала. Муж улыбался, и, что не могло ни радовать девушку, он уже был собой, без всяких оттенков светло-русого. Это был он — тот мальчишка, с которым она впервые познакомилась на Балу Масок, в год его семнадцатилетия.— Хорошо спала?

— Тебя где носило?— она приняла его поцелуй, отмечая, что под его глазами уже легли тени усталости, хотя еще не было и семи утра.— Министерство по утрам проводит общую гимнастичскую подготовку для поддержания здоровья сотрудников? Министр показывает упражнения, вы повторяете? Атриум превращается в спортивный зал? И где твои спортивные трусы?

— Я подарил их на память своей секретарше,— фыркнул муж, и Элен рассмеялась.

— Вот мы и выяснили, где ты пропадаешь. Значит, секретарша... Она красивая?

— Ой, Элен, хватит,— он взял с ее подноса тост и начал жевать.— Ты же знаешь, что мы сейчас открываем новое производство...

— О, стоп! Не хочу ничего слышать с самого утра о вашем новооткрытом летучем порохе,— Элен замотала головой.— Вы мне и так надоели...

— Но, милая, это же будет качественный шаг вперед в развитии магического транспорта,— его глаза загорелись азартом, и девушка решила дать ему высказаться, как всегда. И ничего, что она это уже слышала раз сто.— Мы перестаем пользоваться летучим порохом прошлого — и наши путешествия становятся более быстрыми и комфортными. Представь себе, что на нас больше нет пепла, а в одном камине могут путешествовать одновременно три человека...

— И что вы решили делать со старыми шахтами?

Муж улыбнулся, и это Элен не особо понравилось.

— Так, и что мой дядюшка придумал? Построить там отель? Банк? Место для экскурсий? Тюрьму для непослушных девиц на выданье?

— Мы их продаем,— он сощурил один глаз, словно говорил о чем-то очень для него приятном.

— И кому нужно предприятие, которое не сегодня-завтра обанкротится, потому что станет вчерашним днем?— Элен проницательно смотрела на мужа. Да, дядюшка, ты все-таки смог сделать из ее спокойного и доброго мужа копию твоего Маркуса. Ты смог сделать из него Маркуса, пусть и не полную копию...

— Но ведь об этом пока никто не знает,— муж поднялся с постели и пошел к гардеробу.— Мне нужно переодеться, сегодня у меня приватное совещание с Министром на эту тему...

— На какую? Новый сорт летучего пороха или махинация с почти обанкротившимися шахтами?— она усмехнулась мужу, когда он обернулся, чуть сердито глядя на девушку.— Что?

— Ты чем сегодня займешься?— он вошел в гардероб, поэтому был вынужден говорить громко, отчего Элен поморщилась: она терпеть не могла крика.

— Как обычно: учеба, библиотека, обед с дядюшкой и его друзьями, потом, наверное, погуляю...

— В Лондоне сегодня ужасная погода, так что не гуляй там, на учебу и назад. Ладно?— он выглянул в комнату, ловко завязывая галстук.

— Я подумаю,— отмахнулась девушка, отставляя поднос и глядя на то, как муж надевает министерскую мантию.— Ты уже уходишь?

— Да, я спешу... Вечером, если хочешь, можем сходить в театр...

— Договорились,— Элен приняла еще один поцелуй.— Хорошего дня вам, самый молодой за последние триста лет носитель статуса советника английского Министра Магии,— она смотрела, как он выходит из комнаты, и лишь потом добавила то, что обычно добавляла к его титуду:— купленного семнадцатым графом Деверо, владельцем монополии по добыче и сбыту летучего пороха...

Она не говорила этого вслух при муже, потому что любила его. Зачем зря напоминать ему, что, с тех пор, как он согласился стать Маркусом Деверо, он попал почти в полное подчинение к ее дядюшке? Ведь он, ее любимый и преданный муж, сделал это ради них — ради того, чтобы они смогли быть вместе. Не слишком большая цена за счастье...

Ее подруги — еще в ту пору, когда они у нее были — постоянно удивлялись, что она в нем нашла. Он был слишком спокойным, даже инертным, в чем-то запуганным, в чем-то даже трусливым, молчаливым... Но зато он был преданным, верным, постоянным... Всегда рядом, готовый помочь и сделать даже невозможное... Когда он говорил, — а он много говорил, когда они были только вдвоем — то это было интересно, и она понимала, что он вовсе не глуп. Со всем остальным она могла смириться, потому что ее смелости и задора им хватало на двоих...

А теперь... Теперь он изменился — в чем-то в лучшую сторону, в чем-то — в худшую. Но единственное, что осталось в нем неизменным — это его любовь к ней, его забота, его глаза, что смотрели на нее с обожанием и смирением.

Подруги говорили — он скучен. Но они никогда не были с ним вдвоем, никогда не болтали с ним, смеясь, у камина, за бокалом вина. И он никогда не обнимал их...

И никто, никогда не становился метоморфомагом — только ради них.

Элен улыбнулась и подошла к окну — опять, как вчера. И опять ей почему-то стало грустно, опять ей казалось, что в ее жизни чего-то не хватает, чего-то, что было раньше. Чего-то важного и сокровенного. Почему?

Это то самое чувство, что пришло к ней, когда она увидела в кафе того серебряного аристократа. И, наверное, чтобы узнать, что же ее мучает, ей просто нужно еще раз увидеть его. Может, тогда уйдет эта странная тоска, которая никогда до этого не посещала ее?

Но как его найти? Если только снова прийти в то кафе. Ей показалось, что этот мужчина часто там бывает — по крайней мере, хозяин заведения приветствовал его и его друга дружеским жестом, словно хорошо их знает.

Решено — сегодня она пойдет в это кафе. Если она не встретит этого человека, то вполне может послать туда эльфа, чтобы тот проследил за серебряным человеком, когда тот явится...

Элен кивнула своему решению и тут же почувствовала, что тоска отпускает, улыбка снова возвращается на ее лицо. Так-то лучше...

Она повернулась на звук открывшейся двери: почему-то Эль предпочитала всегда входить, а не трансгрессировать — и уже готова была заговорить с эльфийкой, когда поняла, что это вовсе не домовик.

— Вот только детей в нашем доме еще и не было...— фыркнула она, глядя в красивые зеленые глаза худого мальчика с растрепанными черными волосами. Он привычным жестом поправил на носу круглые очки и смахнул с помятой рубашки листья. Потом улыбнулся и заговорил:

— Простите, что не пришел вчера вечером. Это все мой эльф... Вы не видели мою волшебную палочку? И... нет ли у вас конфет?

Скорпиус Малфой.

Он холодно и отстраненно смотрел на все это трепыхание и суету. Глупые и суетные люди, решившие, что все так просто... Он дал им еще несколько минут на то, чтобы упиваться прекрасным планом, что они тут так стратегически состряпали... Гиппогриф бы подавился своими перьями, глядя на них...

Кстати, гиппогрифы не такие уж плохие животные. Ой, простите, магические существа. Что, в сущности, почти одно и то же.

Ну вот два существа, наделенные определенным магическим даром, сейчас распушили свои перья и решили, что могут управлять Малфоем... Да они собой-то управлять не могут: улыбочки, перемигивания, прикосновения. Так и хочется рассмеяться.

— Так мы идем, Малфой?

О, ну наконец-то они о нем вспомнили! Скорпиус медленно поднялся, глядя на угасающий камин, в котором по-зеленому испарился Поттер, преисполненный гордостью, что ему тоже что-то поручили... За это вам, Грегори-МакЛагены, скромное «мерси»...

— Конечно,— он холодно улыбнулся, потягиваясь.— Я иду к Паркинсону.

— Что?!— вскричали эти юные дарования хором. Было так приятно смотреть на их удивление.

— Уши почистите,— спокойно посоветовал Скорпиус, застегивая пальто.— Я иду к Тобиасу Паркинсону. Навещу старого школьного друга.

— Малфой, мы же решили...

— Грегори, у тебя шнурок развязался,— прервал хозяина этого скромного заведения Малфой.— Приятно было вас увидеть.

— Малфой, ты идиот?

— МакЛаген, то, что ты меня целовала, еще не дает тебе право так со мной разговаривать,— лениво протянул Скорпиус.— У меня нет времени выяснять с вами очередные премудрости работы ваших мозгов...

Лиана зарделась, и Малфой даже от удовольствия улыбнулся.

— Грег, тогда ты...

Ох, какие мы нежные и ласковые. И какое между нами понимание, нюхлера бы вырвало... Скорпиус с усмешкой смотрел за тем, как Грегори берет свиток пергамента и кивает. То есть он собрался обойти всех означенных в первом столбике субъектов?

— Это мое,— заметил Скорпиус, легким взмахом палочки притягивая к себе свой свиток.— А ты, Грегори, завяжи шнурок и отправляйся в Министерство: искать документальное подтверждение того, что ты даже не собирался создавать портал... Когда у меня будет время, я с этим ознакомлюсь...

— Малфой.

— Да, МакЛаген? Уж не собралась ли ты со мной? Что подумает твой муж?

Девушка промолчала, и Скорпиус лишь пожал плечами: будет с кем поболтать о жизни. Он кивнул, слегка небрежно, Грегори и шагнул в камин.

— Малфой, ты знаешь, где живет Паркинсон?— МакЛаген (бывшая МакЛаген) не двинулась с места, сложив на груди руки. Грудь у нее так себе, ничего особенного...

— Нет, но это делу не мешает.

— Я знаю, где живет Парма,— заметила Лиана, с иронией глядя на Скорпиуса.— Так что? Берешь меня с собой?

— Мне так...— фыркнул Скорпиус, но вышел из камина.— И?

Лиана смущенно улыбнулась мужу, но Малфой уже отвернулся и пошел к двери, он совершенно не был в настроении смотреть на прощание возлюбленных.

— Я начал уже замерзать,— заметил он, когда МакЛаген, спустя пару минут, присоединилась к нему во дворе. Лиана промолчала, ежась на ветру.— Тебя согреть?

— Малфой, почему ты идешь к Паркинсону?

— Очень просто,— Скорпиус решил потерять пару секунд на объяснение.— Я не собираюсь нарушать правил игры...

— Что?

— Тебе стоит проверить слух,— заметил Малфой.— Он диктует правила, я играю. Пока я играю, он продолжает играть тоже. Когда игра закончится, неизвестно, что этому зачатому больным акрамантулом придет в голову... Так что я продолжаю играть...

— А если Паркинсон тут совершенно ни при чем?

— МакЛаген, цепь ходов не может оборваться,— Скорпиус кивнул на дом, возле которого они стояли.— Они привели меня сюда. И я иду дальше.

— А если ты теряешь время?

— Теряю. С тобой. Мы к Парме, или что?

Лиана покорно вздохнула, потом взяла его за руку, вызвав ледяную улыбку на лице, и они вместе трансгрессировали.

— Милое местечко,— Скорпиус насмешливо поднял брови, глядя на маленький, несколько алеповатый домик, в окнах которого уже горел свет. Вокруг простирались поля, вдали виднелись крыши множества домов.— Всегда мечтал жить в деревне...

МакЛаген опять промолчала, она вошла в калитку и вскоре уже стучала в дверь.

— А просто через камин мы с ней поговорить не могли?

— Заткнись, Малфой!— прошипела Лиана.— Парма замужем за магглом...

На Скорпиуса нашел приступ истерического смеха, которого он давно не знал. Паркинсон? За магглом? Любовь действительно зла...

— Рада видеть тебя в хорошем настроении, Малфой.

Он вытер глаза и даже смог перестать смеяться, глядя на глубоко беременную Парму Паркинсон, что появилась в дверном проеме. Если бы его мать увидела платье и фартук, что были на молодой женщине, то она бы попросила домового эльфа вызвать для нее целителя.

— Парма, мы ищем твоего брата,— после нескольких коротких фраз приветствия проговорила Лиана, стараясь не обращать внимания на Скорпиуса.

— О, тогда вы попали куда нужно,— ухмыльнулась Парма.— Он только что вышел от меня и, навреное, зашел, как обычно, в паб, что в деревне...

— Как обычно?— Малфой поднял бровь.— Паркинсон любит выпить?

— Ну, должен же он хоть что-то любить,— фыркнула Парма. Потом она внимательно и даже с легким испугом посмотрела на Малфоя:— Зачем вам мой брат?

— Думаю отрезать ему уши, а то скучно,— спокойно ответил Скорпиус, разворачиваясь.— МакЛаген, ты идешь?

Девушка через несколько секунд догнала его.

— Ну, что? Ты довольна?

— Чем?

— Ну, вот твоя теория о размножении магов в действии. Чиистокровная девушка замужем за магглом...

— Малфой.

— Что?

— Неужели ты совсем не помнишь, почему мы тут?

— На память не жаловался. Мы ищем Паркинсона.

— А зачем?— они быстро шли по направлению к видневшимся вдали домам.

— Чтобы узнать, куда идти потом. Все просто...

Она остановилась и схватила его за руку:

— Неужели ты совсем не помнишь о Лили и Ксении? Ничего не чувствуешь?

Он смотрел на нее, пытаясь понять, что она хотела сказать.

Лили и Ксения.

Лили.

Словно это имя вернуло в него что-то, чего только что там не было. Словно в абсолютно холодную воду налили кипятка. Обожгло.

Всего лишь имя, но оно было целым миром. Его миром, который почему-то исчез, забылся. Потому что мир по имени «Лили» был миром чувств, что сковало зелье.

— С возвращением,— голос Лианы звучал с облегчением.— Больше никогда не дам тебе ничего, Малфой...

— Идем,— кинул он девушке, устремляясь к уже близкой деревне. Действие зелья не закончилось, но оно проходило... Постепенно возвращалось все...

Вернулась боль. Вернулись страх и растерянность. Он снова боялся, он снова чувствовал. Он снова... жил?

Они легко нашли паб — шумное и довольно непритязательное заведение, возле которого толпились местные выпивохи.

— Может...?

— Я иду с тобой, хочу быть уверенной, что ты его не убьешь,— непреклонно ответила Лиана, хотя на нее уже бросали странные взгляды.

Что ж, как хочешь, подумал Скорпиус и вошел. Он сразу же увидел Тобиаса — тот сидел за стойкой бара, перед ним было три стакана, два из них — уже пустые.

— Привет бывшим слизеринцам,— Скорпиус уселся рядом с Паркинсоном и сделал бармену знак, чтобы тот принес ему что-нибудь выпить. Малфою сейчас было необходимо что-то чисто алкогольное. Хватит с него зелий...

Тобиас поднял на Скорпиуса удивленные глаза, кстати, довольно хмельные глаза, и по его лицу расползлась глупая улыбка:

— А вот и ты...— и Паркинсон извлек из кармана миниатюрную фляжку.

— Значит, ты меня ждал?— Скорпиус оставался спокойным. Внешне.

Что же дальше? Какой следующий ход?

Лили, где ты? Надеюсь, что пока я играю, он тебя не тронет. У меня осталась лишь одна надежда.

— Ну, конечно,— Тобиас явно был уже пьян. Глаза его как-то странно блестели, выглядел он весьма довольным собой.

— Зачем ты отправил письмо МакЛаген?— Скорпиус залпом опустошил бокал неизвестно и неважно чего, поставленный перед ним барменом. Даже горло не обожгло.

— Ты и так знаешь, раз ты тут,— Паркинсон опять улыбнулся.— Что, Малфой? Неприятно?

— Ты его видел? Ты видел этого...?

— Скорпиус...— из-за его спины появилась Лиана.— Тобиас, ты знаешь человека, что похитил Лили и Ксению?

— Имя? Нет. Но я его видел, я с ним говорил. Я бы отдал ему половину моего состояния, только вот проблема: меня лишили наследства,— проговорил Паркинсон, и его глаза снова вернулись к Малфою:— Как он с тобой лихо, а? Он сказала, что мстит тебе за прошлое. Смелый парень. Смелее нас всех... Ох, сколько же раз все мы грозились тебе отомстить. Отомстить за все, что ты делал. И как делал... Легко, словно сморкаясь в платок, а потом его выкидывая... И вот нашелся тот, кто осмелился...

— И ты решил ему помочь, да, мелочный гад?— сквозь зубы спросил Малфой.

— Конечно, как не помочь смелому человеку? Я написал письмо, как он просил... И сообщил ему, что ты пришел...

— Как?— Лиана успела схватить Малфоя за локоть.

— Маленький портал, фляжечка,— пожал плечами Тобиас.— Заколдован, чтобы вернуться к своему хозяину... Это маленькая услуга за то, что он делает для всех нас... Ну, и он оплатил мне выпивку на месяц вперед... Раз уж меня лишили содержания....

Скорпиус все-таки сделал это: он ударил Паркинсона в улыбающееся лицо. Тот упал на пол, напугав стоявших рядом мужчин. Бармен что-то закричал. Но Малфой не обрали на это внимания. Он схватил Тобиаса и выволок на улицу.

— Скорпиус!— Лиана попыталась того остановить, но остановить Малфоя сейчас было бы не легче, чем «Хогвартс-Экспресс», набравший скорость.

— Ты сейчас же расскажешь все, что знаешь об этом...!— прошипел Малфой, прижав Паркинсона к стене.

Тот лишь криво ухмыльнулся окровавленными губами:

— Неприятно, да? Неприятно, что за все приходится платить, правда, Малфой? Ты нас расшвыривал направо и налево, не думая ни о чем... Тебе не нужны были ни союзники, ни друзья... И что получилось? У тебя столько недоброжелателей, что ты даже не знаешь, кого подозревать... Никто не хочет тебе помочь, но многие помогают ему... Почему, ты себя не спрашивал? Да потому что ты один... Ты сам так хотел, Малфой... И ты будешь бегать от одного к другому еще долго, потому что нас слишком много. Ты сам виноват во всем... Ты ни разу не задумался, прежде чем отшвырнуть кого-то в сторону... А стоило ведь...

— И что же я сделал тебе?— тихо процедил Скорпиус, не отпуская Паркинсона.

— Ты погубил ее, ты погубил Присциллу... Ты отказал ей в возможности быть с тобой... Ты отказал ей в возможности быть лучше... Ты погубил ее...— глаза Паркинсона наполнились ненавистью.— И ты за это заплатишь — за все заплатишь...

— Скорпиус...

— Погоди...

— Скорпиус, сова!— Лиана потянула его за плечо, указывая на парящую над ними птицу. Малфой узнал в ней филина отца. Сердце вдруг сжалось — в испуге. В первом в его жизни испуге за родителей.

— Палочку, МакЛаген, и не своди с него глаз,— приказал Скорпиус, а сам сделал черному филину знак, чтобы тот спускался. Малфой взял свиток и спешно пробежал глазами. Нет, только его отец, зная обо всем, мог писать ему сейчас о всякой ерунде!

— Что там?

— Ничего,— Скорпиус засунул в карман мантии и письмо, и документ, что отец просил его срочно подписать. Видите ли, он хотел быстро заключить очень выгодную сделку. А без подписи Скорпиуса она не будет действительна.

Конечно, он извинялся за то, что не во время и не к месту... В этом весь Драко Малфой, ну ничего, потерпит. Как терпел то, что дед в своем завещании указал, что со дня семнадцатилетия внука все решения в сфере собственности и состояния Малфоев должны приниматься только с его, внука, участием. Не доверял дед сыну, и Скорпиус знал, что это отца злило.

Скорпиус уже собирался вернуться к Паркинсону и заставить того рассказать все, что тот знал, но к нему опять устремилась сова, правда, незнакомая. Он со злостью забрал свиток и прочел.

— Бешеная саламандра,— прошептал он, поднимая глаза на Паркинсона.— Это от мисс Забини.

Тобиас неверяще вытянул голову, надеясь заглянуть в свиток.

— Что она пишет?— Лиана испуганно смотрела на Скорпиуса.

— Что она должна поговорить со мной с глазу на глаз, потому что у нее есть важная для меня информация...

— Не ходи,— проговорила МакЛаген.— Возможно, это очередной ход... Ловушка...

— Я иду,— твердо ответил Малфой, пряча письмо.— Ты отведи Паркинсона в Министерство, найди Поттера, пусть они узнают у него все. Найду Поттера, как только смогу...

— Скорпиус...

Он оглянулся.

— Будь осторожен.

Малфой хмыкнул и трансгрессировал.

Альбус Поттер.

Конечно, прежде чем действовать, нужно было составить какой-то план, но Альбус почему-то на этот раз не догадался. Это все Дирк, склей ему рот конфетой! Ну, и Джеймс тоже...

И теперь он стоял на пороге той комнаты, куда стремился попасть еще вчера вечером и не знал, что бы еще сказать. Девушка — очень красивая и уже не такая грустная, как накануне — молча смотрела на него, видимо, ожидая объяснений.

— И что же с твоим домовым эльфом?— она присела на пуф, запахивая на себе халатик и с интересом глядя на мальчика.

— Да, в сущности, это не он виноват...— Ал снова поправил очки.— Это мой старший брат. Он любит поспать и не любит, когда ему мешают... и когда у нас повился эльф, то Джеймс — мой брат — приказал ему следить, чтобы я всегда спал ночю. Ну, и Дирк — это наш эльф — следует этому приказу... А я совсем о нем забыл. Если бы не его чары, я бы пришел еще вчера вечером...

— И зачем ты пришел? Ты ищешь свою волшебную палочку?

Девушка ему нравилась: она не задавала глупых вопросов и не разговаривала с ним, как с малышом. И не сердилась, что он ворвался в ее дом без разрешения.

— Да, вчера вечером один человек забрал ее у меня, а потом вошел в этот дом...

— Как выглядел этот человек?— девушка поднялась, брови ее настороженно собрались на переносице.

— Обычно,— пожал плечами Альбус.— Кстати, я Ал.

— Ну, здравствуй, Ал,— хозяйка пожала протянутую ей немного грязную ладошку.— Элен.

— Вы здесь живете? Вместе с этим человеком?

— Я не знаю, о ком ты говоришь,— Элен чуть улыбнулась.— Мало ли кто вчера входил в наши ворота...— Она взмахнула палочкой, и из шкафа выскочила вазочка с конфетами и шоколадом.— Угощайся...

— Спасибо,— Альбус уселся на стул и потянулся за конфетами.— Почему вы вчера грустили?

— А ты подсматривал?— весело спросила Элен, все еще с улыбкой наблюдая за мальчиком.

— Нет, я мимо проходил...

— Кстати, что ты тут делаешь, в этом Мерлином забытом месте?— девушка тоже взяла конфету.

— Ищу свою палочку,— Альбус тоже улыбнулся: он не собирался рассказывать этой чудесной девушке, что его пытались похитить. Ну, а вдруг она не поверит и подумает, что он специально врет? Или же она знает неудавшегося похитителя и расстроится?— А еше я хотел узнать, почему вы грустили...

Элен с интересом смотрела на незванного гостя.

— Странный ты человек, Ал.

— Почему?

— Ты появляешься в малоизвестном уголке Англии, один...

— С Дирком,— поправил ее Альбус.

— Ладно, с домовым эльфом, теряешь где-то палочку, потом врываешься в чужой дом, входишь в спальню и просишь конфеты. В чем здесь дело?

Альбус видел, как Элен внимательно и настороженно следит за ним. Ну, понятно, он действительно, наверное, казался ей странным.

— Если хотите, я могу уйти. Только сначала я хочу найти свою палочку...

— Ты голоден?

— Что?

— Я спрашиваю, ты голоден, Ал? Завтракать хочешь?

— Если только в вашей компании,— мальчик улыбнулся, представив, какую гримасу бы состроил брат, услышав его сейчас.

Элен насмешливо сощурила глаза:

— Ты действительно непрост, и, думаю, не зря твой брат приставил к тебе домашнего эльфа... Кстати, где он?

— Хм, думаю, он сейчас на тренировке, самое время. Он ведь ловец в клубе по квиддичу «Крылья Лондона»...

— Я спрашивала про твоего эльфа.

— Я понял,— обезоруживающе улыбнулся Альбус,— но про Джеймса рассказывать интереснее, чем про Дирка. Я отправил его искать мою палочку, пока я с вами беседую...

— И не боишься, что наши эльфы что-нибудь с ним сделают, увидев чужака?

— Думаю, они должны подружиться. Как мы с вами,— Альбус доел последнюю конфету и поднялся.

— Ты ничего не боишься, да?

— Ну, я же Поттер.

Красивые глаза Элен округлились:

— Вот это честь: в наш дом вломился младший Поттер. Или есть еще младше?— насмешливо спросила девушка, подходя к приоткрытой двери в гардероб.

— Нет пока,— улыбнулся опять Ал,— но папа говорит, что ему осталось недолго ходить в папах, скоро он обязательно станет дедушкой... Он сказал, что мечтает о черноволосом внуке и рыжеволосой внучке... Но Джеймс вот считает, что внучка у папы будет с серебряными волосами, как у...

— Стой!— Элен пересекла комнату и присела перед Альбусом, на лице ее был легкий испуг.

— Что такое? Вы считаете, что Джеймс прав?

— Почему твой брат так говорит? У кого-то в вашей семье есть... серебряные волосы?

— Ну, у Скорпиуса,— пожал плечами Альбус.— Правда, он не так уж и давно наша семья, об этом мало кто еще знает...

— Кто это «Скорпиус»?— Элен словно пыталась что-то вспомнить, так по-крайней мере показалось Альбусу. Он бы конечно мог прочесть ее мысли, но не стал: не очень-то вежливо после того, как ты вошел в дом без приглашения, еще и в голову влезть без разрешения.

— Он муж моей сестры. А до этого он был — ну, и остается — лучшим другом Джеймса. А еще, как говорит Лили, до этого он был презренным слизеринцем, гадким Малфоем и все такое...

— Скорпиус Малфой?

— Ну, да. А вы его знаете?

— Не уверена...— она поднялась, странно глядя на стену, словно пыталась там что-то увидеть.— Думаю, нет. Но я его видела... С твоим братом, наверное...

— Правда? Где?

— В кафе на Косой аллее. Ну, да, конечно, тот черноволосый парень был в куртке какой-то команды по квиддичу... И, кажется, был на тебя похож...

— Не на меня — на нашего папу, а еще раньше — на нашего дедушку, который умер, когда папе был всего годик...

— Ты можешь меня отвести к... Скорпиусу Малфою?

— Без проблем, но зачем вам?— Альбусу очень хотелось заглянуть в мысли Элен, но он пока сдерживался. Ему казалось, что она пытается что-то вспомнить, но у нее не получается. А еще она снова стала немного грустной.

— Я сама пока не знаю. Но я уверена, что это важно...

— Тогда давайте найдем мою палочку и пойдем: у меня еще много дел,— Ал не стал рассказывать о Берти, о ее маме, о похищении, которое еще стоит довести до сведения взрослых. Кстати, о похищении:— Кто еще, кроме вас, тут живет?

— Мой муж, он советник министра магии,— кинула через плечо Элен, заходя в гардеробную комнату.— Эль!

Эльфийка появилась почти сразу, запыхавшаяся, со сбившимся фартуком. Глаза ее странно вращались.

— Что такое?— девушка посмотрела на эльфийку, а Альбус кинулся поправлять одежду на Эль. Та с писком отскочила.— Эль, что-то случилось?

— Мы поймали чужого эльфа в доме, схватили, а он отбиваться. А потом еще новый эльф стал за него заступаться, вот мы их и скрутили... Еле-еле...

Альбс испуганно взглянул на Элен, а потом проговорил:

— Дирк!

С хлопком посреди комнаты появился странный комок из ног и рук, больших ушей и круглых глаз. Ал смог разглядеть Дирка, которому связали руки и ноги, заткнули рот, и при этом домовик был привязан каким-то странным образом к другому домовику, скрученному не менее надежно. Мальчик видел лишь длинный нос, что торчал из-за спины Дирка, и босые ноги, перебирающие в воздухе.

— Освободите их,— Альбус просяще посмотрел на Элен.— Ведь они ничего не сделали...

— Они побили Эрвуса,— пропищала Эль, с возмущением глядя на мальчика.— И разбили сервиз... И проникли в кабинет хозяина... Украли палочку...

— Какую палочку?— насторожилась Элен.— Где она?

Эль порылась в своем сбившемся на бок переднике и вытащила из кармана палочку, которую Альбус тут же узнал.

— Ну вот, я же говорил, что она тут,— мальчик протянул руку к Эль.— Это моя волшебная палочка.

— Она была в кабинете хозяина?— как-то неверяще спросила Элен то ли у Эль, то ли у двух все еще связанных, но сопротивляющихся эльфов.

— Да,— кивнула эльфийка, не отдавая палочку Альбусу.

— Отдай,— приказала Элен. Она была бледна и даже напугана.— Может, он ее нашел?

«Или же он ее у меня и забрал»,— подумал Альбус, но не стал этого говорить. Он подошел к комку из эльфов и принялся разматывать веревки.

— Да не крутитесь вы!— немного рассердился мальчик, потому что эльфы не давали ему развязать узлы, что навертели местные домовики.— И вообще — почему вы сами не разберетесь с этим? Вы же волшебники!

— Они не могут,— улыбнулась Элен, взмахивая своей палочкой, чтобы помочь Альбусу.— Чары схвативших их эльфов не дают им колдовать в этом доме...

Два эльфа выпрямились, Ал с волнением оглядел своего немного побитого домовика:

— Ты в своем репертуаре,— как-то совсем по-взрослому произнес мальчик, желая отругать Дирка.— Все время с кем-то дерешься...

— Но, мастер Ал, я нашел...

— Знаю, ты нашел мою палочку. Молодец,— похвалил домовика Альбус. Он не мог быть суровым со своим домашним другом.— Но все-таки ты...

— Мастер Ал!

Альбус даже подпрыгнул и только тогда взглянул на домовика, что был связан вместе с Дирком: он не мог не узнать первого увиденного им в жизни домового эльфа

Эльфа Малфоев!

— Донг, что ты тут делаешь?!

— Ты знаешь этого эльфа?— Элен шагнула вперед, глядя, как пламенно обнял Донга Альбус.

— Ну конечно!— улыбнулся Ал, не выпуская из рук Донга.— Это эльф Скорпиуса и моей сестры, он всегда дает мне конфеты, когда я бываю у них в гостях...

— Эльф Малфоя?— Элен уже выглядела совсем испуганной.— Но...

— Да, откуда ты тут взялся, Донг?— Альбус посмотрел на эльфа Скорпиуса, но тот лишь сделал большие глаза и замотал головой.— Что с тобой?

— Ему запрещено разговаривать с кем-либо, кроме хозяина,— ссобщила Эль, с неприязнью глядя на двух других эльфов.

— Но ведь...— Альбус хотел сказать, что хозяин Донга — это Скорпиус, но тут Элен взяла его за плечо.

— Идем, Альбус, нужно найти Скорпиуса Малфоя. Я ничего не понимаю...— она выглядела растерянной. Она повернулась к Донгу:— Ты можешь подчиняться мне?

Тот кивнул, с надеждой глядя на Альбуса.

— Но не разговаривать,— назидательно напомнила Эль, уперев ручки в бока.— И тебе запрещено покидать дом...

Уши Донга сникли, но тут же воспряли, когда Элен снова заговорила:

— Ты будешь сопровождать меня на Косую аллею.

— Элен, вы ведь...?

— Альбус, поспешим,— девушка взяла из гардероба мантию, а потом повернулась к Эль, что сердито провожала их взглядом:— Я ушла на учебу, а потом за покупками. Ни о чем не рассказывай хозяину...

Эльфийуа чуть недовольно кивнула, словно няня, потакающая шаловливому ребенку. Альбус помахал Эль рукой, а потом повернулся к двум другим эльфам:

— Домой, ребята, а то ведь скоро время обеда.

Джеймс Поттер.

Сколько прошло времени с тех пор, как они пропали? Больше суток. Так много. Но так мало. Столько уже случилось за это время...

Он сидел в кресле своей гостиной и молчал, потому что сил уже не было.

Зачем нужны фотографии? Нет вопроса — кому, потому что Джеймсу это и так было ясно.

Наверное, нужно встать, найти Малфоя, потом пойти в Министерство, как и договаривались...

Или же схватить эту чертову метлу и посмотреть, что будет...

Если это быстрая смерть — то он бы сейчас от этого не отказался...

Но кто тогда отомстит этому чудовищу?

Малфой, кто же еще?! Если переживет эту изматывающую их игру...

Хотя — пусть пьет это странное зелье, которое подействовало на друга, как Маховик Времени: Джеймсу казалось, что зелье вернуло их в то время, когда они с Малфоем еще не были друзьями...

А если метла — это портал? Возможно, она перенесет его туда, где держат девушек?

Джеймс поднялся и направился к метле, которую он обожал. Неужели теперь она может принести ему вред?

— И не думай,— крепкие пальцы буквально впились в его локоть. Он поднял глаза на Теодика — целитель качал головой.— Не делай глупостей.

Можно было просто вырваться. Можно было заорать. Можно было вытащить палочку — какое Манчилли имеет право его останавливать?! Ведь его жена, его ребенок, его сестра...

Он сник и механически отправился обратно к своему креслу. Наверное, это все зелье, что он выпил, даже не спросив Тео, что это было...

Какая-то апатия, и он не мог от нее избавиться. Он понимал, что слишком устал, но так ничего еще и не сделал. Ни на шаг не приблизился к ним...

Встать. Пойти к Малфою. Пойти в Министерство. Делать хоть что-нибудь...

И эта чертова метла, которая будто предавала его.

И фотографии... Зачем?!

Мерлин, только бы с ними ничего не случилось!

За что? За что в их прошлом они расплачиваются...?

Конечно, это Малфой, но Джеймс давно не отделял себя от друга. Его ошибки всегда были их общими ошибками.

Ведь он почти никогда не останавливал Скорпиуса. Он знал все, но принимал это, как должное.

Когда это случилось? Когда рука Малфоя сотворила им сегодняшнего врага?

Когда они прошли мимо этого...?!

Можно мелочно винить Скорпиуса, но даже сейчас Джеймс понимал: это их общая беда, общая ошибка.

Джеймс закрыл руками пылающее лицо, оперся локтями о колени. Он судорожно вспоминал все то, что было в их прошлом.

Люди. Поступки. Шутки.

Сколько же их было!

За какой момент в их шальной юности расплачиваются сейчас их жены? И разве могли они тогда знать, что за секунды смеха и развлечений, сарказма или злой насмешки они расплатятся сполна — часами страданий, страха, неизвестности.

Часами пылающего в груди льда страха.

Он сжигал Джеймса изнутри, он холодил кровь, он заставлял сердце то бешено колотиться, то замирать на миг.

Что они сделали за эти вековые сутки?

Они были у Забини. Они были на квартире Скорпиуса и Лили... Уничтоженной вместе с домовиком. Они были в Министерстве. Они были у МакЛаген-Грегори.

Теперь Паркинсон. Министерство. И длинный список тех, кого Малфой задел хоть взглядом.

Очень длинный список.

Кого мог вспомнить Джеймс?

Конечно, Присцилла Забини. И братья Забини. Но это уже было.

Грегори. Но неспособен он. Да и не похоже, что это он.

Лиана, но и ее они уже видели. Вместе с Грегори. Они нашли друг друга. В другое время можно было бы поиронизировать по этому поводу.

Паркинсон. К нему отправился Грегори.

Марк Флинт. А тут что? Да все, что угодно. Они семь лет в одной спальне жили. Но уж слишком тихим он был, незаметным...

Эйвери. Но ведь они друг друга использовали с взаимного согласия.

Эмили Дьюлис. За Фрица, за равнодушие и насмешку. За игру по-слизерински. Но ведь и это давно было. Тут же — Парма Паркинсон.

Кто еще?

Луиза. Что с ней? Где она? Помнит ли еще Скорпиуса, который так долго играл с ней?

Элизабет Грей. У нее есть основание мстить не только Скорпиусу, но и Джеймсу. Но ведь тот поцелуй и так был отомщен...

Линда. Он не помнил ее фамилии. Ну да, она еще в школе хотела отомстить, но не успела. Но ждать столько лет...

Первая девушка Малфоя, Джеймс не знал ее имени, да и Скорпиус, судя по его скромным рассказам, тоже. Но тут-то за что мстить?

Ли... Лизетта, француженка, с которой Малфой был на Рождественском балу...

Мальчишка-первокурсник, которому Малфой нарисовал Темную Метку. Глупость, конечно... Как же его звали? А, Маркус...

Кто мог знать о том, что, убив Донга, можно причинить Скорпиусу боль?

Кто мог уничтожить его квартиру? Уничтожить все, что у того было...

— Фотографии,— прошептал Джеймс, выпрямляясь. Сидевший напротив него дядя Рон, которому Тео в этот момент тоже давал какое-то зелье, с жалостью посмотрел на него.

— Ты не уверен, что они пропали?— спросил Теодик, поворачиваясь к Джеймсу.

— Они пропали здесь. Они уничтожены в квартире Малфоя. Остались... только в доме родителей...— Джеймс поднялся, тут же сбросив сонливость.

Неужели он не ошибается?

И где Альбус?! Глупый мальчишка! Ну, почему Джеймс не нашел времени, чтобы объяснить брату, как глупо убегать из школы? Почему все время смеялся, рассказывая Алу о своих вылазках из Хогвартса?!

Почему он был таким беспечным дураком?!

Почему никогда не воспринимал Альбуса всерьез?

Где же ты, Ал?

— Мне нужно немного подышать свежим воздухом,— тихо проговорил дядя Рон, поднимаясь. Он был бледен, с темными кругами под глазами. Джеймс кивнул, и дядя похлопал его по плечу, проходя мимо.

Еще и дядя Рон тут. Откуда он появился? Почему?

Джеймс проводил Рона взглядом и зажмурился: рыжая шевелюра дяди напоминала о маме. Очень сильно напоминала о том времени. Когда все было по-другому, совсем по-другому.

Когда Гермиона и дядя Рон были вместе. Когда у папы была мама, и у него был совсем другой взгляд. И другая работа.

У них был другой дом.

Когда еще не было Ксении.

И Лили не любила Скорпиуса. Она его игнорировала. Она делала вид, что его не существует.

Дядя Рон пришел оттуда, из другой жизни, куда Джеймс не хотел бы возвращаться. Да, там была мама. Но все это прошло. Все пережито.

Зачем он вернулся?

— Ты уходишь?— Теодик невозмутимо смотрел на него, вытирая руки в полотенце.

— Фотографии Лили и Малфоя — они должны быть еще в доме родителей,— проговорил Джеймс.

— Они тебе сейчас нужны?

Поттер не знал, как объяснить этому человеку, чего он боится. Он и сам пока этого не понимал. Поэтому он просто кивнул и направился к камину.

Правда, войти в него он не успел, потому что лицом к лицу столкнулся с Розой. Та почему-то явно нервничала, поспешно оглядывая комнату. И через мгновение Джеймс понял, почему: вслед за кузиной в гостиную вышел его отец.

— Как ты?— Гарри тут же шагнул к Джеймсу и взял за плечи, вглядываясь в его лицо. Отец казался очень обеспокоенным. Он подал руку Теодику и снова повернулся к сыну.

— Откуда ты тут взялся?— младший Поттер оглянулся на Розу, которая вышла на улицу, тихо прикрыв за собой дверь.

— Я получил письмо из Хогвартса, что Альбус с подругой сбежал из школы,— Гарри пошуршал пергаментом, что держал в руке.— Двое других его друзей были пойманы и сознались, что Альбус направился искать целителя, чтобы помочь чьей-то маме... Профессор Фауст узнал, что Ал и его подруга через камин попали на Косую аллею, а оттуда взяли «Ночного рыцаря». Они вышли здесь, в вашем городке. Вот я и направился сразу к Розе — чтобы найти Альбуса и вернуть его в Хогвартс...

— Папа...

— Я уже все знаю, Роза мне рассказала,— Гарри был очень серьезен, и Джеймс знал, что отец сейчас сходит с ума от страха, как и они все. А может быть и больше, ведь пропали и Лили, и Альбус.— Садись и расскажи мне все, что вы знаете, где Малфой... Я сейчас же отправляюсь к Тубе — поднимать на ноги мракоборцев... Альбус, возможно...

Отец не успел договорить, потому что в гостиной раздался просто сверхъестественно громкий хлопок. Поттеры и Тео оглянулись и замерли, не в силах что-то сказать.

Посреди комнаты появилось немного странное, но однозначно приятное для присутствующих общество. В середине, взяв за рук двух эльфов, стоял, как всегда, довольный чем-то (не собой ли?) Альбус. В двух эльфах было легко узнать Дирка, эльфа Поттеров, и Донга, эльфа Малфоев, что заставило Джеймс открыть от испуга рот.

Домовые эльфы — родственники фениксов и для них восстать из пепла так же легко, как поймать оборотня за хвост и — мордой об землю? Или они тоже становятся призраками?

— Ну, по крайней мере, Альбуса мы нашли,— выдавил Джеймс, нарушая тишину. Потом он поднял глаза на четвертого члена этой странной компании пропавших-найденных и мертвых-выживших.

Так, это уже интересно, подумал он, узнавая золотоволосую девушку, которую всего сутки назад видел в кафе, когда она изучала Малфоя.

Отец бросился к Альбусу, заключил его в объятия и поднял на руки, внимательно изучая перепачканное чем-то (для разнообразия — не шоколадом) лицо.

— Ты в порядке? Где ты был?— спросил Гарри, а Джеймс не спускал взгляда с девушки.

Она улыбнулась ему и протянула руку:

— Меня зовут Элен. И я бы хотела поговорить со Скорпиусом Малфоем...— голос ее звучал с акцентом, и Джеймс почему-то был уверен, что с французским.

— Джеймс,— откликнулся он, а потом обернулся к Донгу.— Где тебя черти носили?!

Эльф молчал, переводя огромные глаза с Элен на Джеймса.

— Он не может говорить, ему запретили,— девушка положила руку на плечо домовика.

— Как? Кто?

— Мне нужно поговорить с вашим другом. И срочно.

Джеймс повернулся к отцу, который слушал сбивчивый рассказ Альбуса: Гарри с каждой минутой становился все более суровым и бледным.

— Я ничего уже не понимаю,— пробормотал Джеймс, глядя на Элен. Та хотела что-то сказать, но тут с дивана поднялся отец (он так и не выпустил из рук Ала) и холодно проговорил:

— Думаю, нам тоже стоит послушать то, что хочет сказать наша гостья. А главное: я бы хотел знать, как мой сын оказался в вашем доме? Как туда попал эльф Скорпиуса Малфоя? И главное: кто такой ваш муж и где он сейчас?

Джеймс вопросительно взглянул на отца, а потом резко обернулся, потому что с улицы вошли Роза и дядя Рон.

Ну правильно, вот только этого им сейчас и не хватало, подумал он, увидев, как краска сошла с лица отца.

Вечеринка в полном разгаре.

Роза Уизли.

С самого момента появления дяди Гарри ее терзали сомнения и тревоги. Она не знала, стоит ли бывшим друзьям встречаться, хочет ли отец этой встречи... Но времени на принятие решения почти не было, потому что дядя Гарри должен был узнать о том, что Лили и Ксения пропали... А еще Альбус...

В общем, Роза так и не придумала, как ей поступить, когда они с Гарри вступили в камин и вскоре оказались в одном доме с ее отцом. Кажется, Мерлин не особо торопился столкнуть дядю Гарри и отца, потому что последний, как шепнул ей Тео, перехватив испуганный взгляд Розы, вышел на улицу.

Она дала отцу право выбирать: хочет ли он сейчас же увидеть друга, с которым был близок столько лет. И отец вошел в дом, почти не раздумывая. «Ему нужна сейчас наша помощь»,— пробормотал Рон, чуть усмехнувшись. Роза не поняла, что отец имеет ввиду, но не стала его отговаривать, хотя сама уже начала склоняться к тому, чтобы дядя Гарри как можно позже узнал о присутствии здесь Рона. Девушка даже не знала, почему...

В доме оказалось больше присутствующих, чем ожидалось. Роза с удивлением воззрилась на домовиков, одного из которых должно было считать мертвым, потом с радостью заметила стоящего рядом с дядей Гари Альбуса и лишь тогда обратила взгляд на незнакомую ей девушку, на которую смотрели все присутсвующие здесь родственники.

Хотя сейчас дядя Гарри не мог отвести глаз от отца, и Роза понимала, что у него просто лекий шок: вряд ли он ожидал увидеть в гостиной Джеймса человека, который, казалось, навсегда ушел из их жизни.

— Сначала я хочу поговорить со Скорпиусом Малфоем,— поизнесла незнакомка, видимо, продолжая уже начатый раньше разговор. Она с вызовом вздернула подбородок.

— Кажется, вы не совсем понимаете,— Гарри Поттер сложил на груди руки, с усилием отводя взгляд от Рона.— Мои дочь и невестка пропали, моего сына пытался похитить какой-то человек. Он привел Альбуса к вашему дому, и — как странно — в вашем доме оказался домовой эльф Малфоев, пропавший из квартиры моего зятя. Так что если вы не соглашаетесь отвечать на мои вопросы, то я заставляю вас это сделать. Есть несколько вариантов: я сейчас отведу вас в Министерство, и мракоборцы получат разрешение дать вам Сыворотку Правды... Или же вот здесь, прямо сейчас, к вам применят легилименцию,— Гарри кивнул на Тео, и Роза увидела, что ее друг сделал шаг вперед,— и мы все узнаем силой. Или же вы сами все рассказываете...

Роза видела, как Тео медленно извлекает из кармана палочку. Мерлин, что здесь происходит и кто эта девушка с таким упрямым выражением лица?

Незнакомка расстегнула две пуговицы на мантии, казалось, что она размышляет, глядя в упор на Джеймса, что стоял рядом с ней. Роза оглянулась на Тео — тот не спускал взгляда с гостьи, и девушке даже показалось, что он пытается прочесть хоть что-то в золотоволосой голове.

Все произошло слишком быстро, чтобы кто-то успел среагировать. Хотя, кажется, дядя Гарри и Тео успели, но сделать что-то не смогли, потому что не ожидали, что вдруг Донг материализуется возле незнакомки, сожмет ее локоть и трансгрессирует. А девушка в последний момент успеет схватить за руку Джеймса.

Через мгновение все трое пропали с громким хлопком.

В стену ударилось заклинание, что все-таки выпустил дядя Гарри. На лице его была паника:

— Дирк, найди Джеймса! Быстро!

Роза была согласна с дядей: пока еще не было потеряно время, эльф сможет найти кузена. Неужели только что перед их глазами был похищен Джеймс? Да быть того не может...

-Кто она? Как она здесь появилась?— Роза обернулась к Гарри, но тот присел перед Альбусом и заглянул в его глаза.

— Ал, ты должен нас отвести в этот дом. Ты должен направлять нашу трансгрессию...

— Я не могу.

— Ал, твой брат... Лили...— голос Гарри на мгновения сорвался, но он нашел в себе силы продолжить, крепко сжимая плечи младшего сына:— Мы должны попасть в дом Элен.

— Но я не могу, папа,— искренне проговорил Альбус, касаясь морщинки на лице отца.— Я ведь не знаю, где это. В первый раз туда трансгрессировал тот странный человек, а потом — Дирк. Мы можем подождать Дирка, и он нас туда отведет...

Дядя Гарри явно разрывался между желанием позвать эльфа и все же дать ему время найти Джеймса.

— Мы можем пойти в Министерство,— тихо заметил Рон, и Роза чуть улыбнулась отцу.

— Но мы только потеряем время!— Гарри остановил тяжелый взгляд на друге. Кажется, они оба сейчас были слишком заняты мыслями о том, как спасти детей, чтобы обращать внимание на то, что не виделись четыре года и расстались при тяжелых обстоятельствах.

— Твой эльф ищет сейчас Джеймса. Что ты можешь сделать еще?— отец пожал плечами, словно давая дяде Гарри время подумать.— Альбус не может трансгрессировать к дому этой... девушки. Значит, самое разумное: идти к мракоборцам и ждать твоего эльфа с новостями.

— Я...

Роза видела, что в Гарри Поттере снова просыпается человек, который всегда и все стремится делать сам, который готов лететь куда-то, не обдумав, лишь бы спасти своих близких.

Но ведь еще неизвестно, что с Джеймсом? Может, эта Элен действительно просто хочет поговорить с Малфоем? Маловероятно, но так хочется верить хоть иногда в лучшее...

— Идем,— Рон подошел к Гарри, и Роза еле сдержала улыбку: кажется, отец в кое-то веки знает, что он делает.

Дядя Гарри кивнул и обернулся к Розе:

— Если Дирк вернется... или... хоть какие-то новости...

— Я сразу тебе сообщу,— кивнула девушка, а потом, покосившись на отца, который уже отошел к Тео и о чем-то (а скорее всего, о ком-то, разговаривал), добавила приглушенно:— Где мама?

Дядя тоже бросил взгляд в сторону Рона:

— У нее сегодня началась конференция, она еще ничего не знает. Я оставил ей записку, что поехал отлавливать Альбуса...

— Нужно ей сообщить...

Дядя Гарри смотрел в упор на Розу, и она внутренне молилась, чтобы он не заставлял ее делать этот выбор.

Она не хотела решать этот вопрос! Хватит с нее этих решений!

— Напиши ей, что Альбус нашелся и что я задержусь здесь на пару дней...

— Она бы хотела знать...

— О чем?— зеленые глаза чуть сузились.— Если мы напишем ей о похищениях, она непременно приедет...

— Я не об этом...

Тяжелый взгляд Гарри был почти невыносим, но Роза не отвела своего.

— Я не могу решать этого. И ты — тоже...

— Не нужно ей говорить.

Роза и Гарри вздрогнули, потому что не слышали, как подошел Рон. По его лицу было видно, что он либо слышал, либо догадывается, о чем они говорят.

— Папа...— Роза коснулась руки отца, но тот лишь покачал головой.

— Я вас прошу: не нужно ей ничего знать... Идем, Гарри.

Дядя кивнул, бросил грустный взгляд на чуть обескураженную Розу, и двое мужчин по очереди исчезли в камине.

— Ну почему?!

Тео подошел к ней, и Роза попыталась скрыть от него разочарование в глазах. Но разве от него спрячешь?

— Позволь им самим решать свои судьбы,— шепотом произнес он, поглаживая ее по плечу.— Я знаю, ты не любишь созерцать. Но мы вмешаемся — будет только хуже. Пусть все идет своим чередом.

— С каких это пор ты стал придерживаться позиции «идем по течению»?

— Твоя мать спокойна. Ты это знаешь. Она перестала мучиться. Прошлое осталось в прошлом,— жестоко напомнил ей Тео.

— Но она моя мать! А он мой отец!

— А в нашем доме его больная женщина,— ответил на ее вскрик Тео, как всегда, спокойно и невозмутимо, словно возвращал ее из секундного, придуманного ею, мира, где ее родители снова вместе.— Они сами разберутся.

— Но ведь она ничего не узнает, если я ей не скажу,— тихо проговорила Роза.— Это подло...

Он усмехнулся уголком губ, обнимая за плечи:

— Высшая справедливость — умение прощать, помнишь?

— И?

— Прости родителей.

— За что?— насупилась Роза, не собираясь признаваться даже себе в том, что Тео в чем-то прав.

— Прости и позволь им жить так, как они решили. Ты это однажды приняла. Пусть не поняла. И, как видно, не смирилась до конца. Теперь прости. Прости теперь, когда твой отец рядом с тобой.

Роз промолчала, пряча взгляд. Теодик отстранился и шагнул к камину:

— Нужно осмотреть Сару. А ты бы могла пока заняться Берти.

— Хорошо,— кивнула девушка.— Но сначала я напишу маме...

Тео поднял вопросительно бровь.

— Я сделаю так, как просил отец.

Роза тяжело вздохнула: ей опять пришлось делать этот чертов выбор!

Она уже собиралась уйти вслед за Тео, когда в дом трансгрессировал Дирк. Он был один, но в руке держал пергамент.

— От мастера Джеймса хозяину Гарри,— пропищал эльф, подбегая к Розе.

— Я могу...?— она потянулась за свитком.

— Да, мастер Джеймс сказал отдать любому из вас.

Роза торопливо открыла свиток и пробежала его глазами. Потом вернула свиток эльфу. На сердце стало чуть-чуть легче.

«Со мной все хорошо. Мы идем искать Малфоя, чтобы Элен с ним поговорила. Потерпите немного. Встретимся в моей гостиной сегодня вечером. Джеймс».

— Дядя Гарри в Министерстве, отдай ему письмо. Наверное, он захочет проверить его на подлинность и все такое... Ты можешь... отвести меня к Джеймсу?

— Он запретил, да и они постоянно перемещаются в поисках мастера Скорпиуса. Я могу идти?

— Да, поспеши,— кивнула Роза, представляя, как волнуется дядя Гарри.

Что ж, раз ей больше ничего не остается, она пойдет к себе домой и напишет маме... Напишет, что у них все хорошо и что дядя Гарри скоро к ней присоединится.

Девушка чувствовала себя некомфортно, потому что скрывала от матери происходящее сейчас тут. Но если ей рассказать о Лили, то она точно тут же все бросит и приедет. Но тогда Роза не сможет выполнить желания отца...

Простить их? Нужно, но можно ли...? Разумом она давно все поняла и приняла... Она была уверена, что смирилась с тем, как они живут. Но, увидев снова отца... Тео прав, как всегда.

И за что прощать?

Как же иногда хочется быть маленькой и наивной девочкой... давно ее не посещало подобное желание...

Может быть, вот за это желание их простить?

Но разве они виноваты?

А кто виноват?

А есть ли вообще виноватые?

А важно ли искать их?

Может, стоит просто обратиться к себе?

От вопросов начала болеть голова, и Роза тяжело вздохнула, подходя к камину.

Вот бы мама сейчас была рядом...

Поединок.

Прости меня за то, что я любила,

Прости за кровь, что на моих руках.

Да, я убийца, я людей губила...

Но этот день встречаю я в слезах...

Она знала: он придет. Ждала ли она его? Нет, она давно его уже не ждала. Ждала ли когда-нибудь? Да, когда-то... Но не ее удел — ждать.

Она не мерила комнату шагами, в нетерпении не глядела на часы. Она не заламывала руки, не нервничала, не подбирала слова для будущего разговора.

Она думала лишь о том, чтобы эта из последняя встреча быстрее закончилась. Потому что он больше никогда не придет, а она больше никогда его не позовет.

Она остановилась возле зеркала, в которое раньше так любила глядеться. Что она видела? Все то же лицо с холодными глазами. Почти такими же, как у него.

Бледные, но выразительные. Холодные, но полные презрения к окружающему.

На ее лице больше ничего не осталось, хотя все говорили ей, что она все так же красива.

Красота... Зачем она ей, эта красота? Ведь и в этой безупречой красоте, что даровал ей ненавистный Мерлин, был лишь холод. Как насмешка над всем, что ее окружало...

Отец не раз утверждал, что ей следовало родиться мужчиной. Смешной он типчик, ее отец... Да, с сыновьями ему не повезло, но она никогда не позволяла ему сложить на нее все, что он хотел возложить на плечи сына-наследника. Сам сотворил, пусть сам и разбирается с ними.

Даже сейчас она не могла найти в себе сил и посмотреть на свою семью сквозь пелену из розового дыма. Вообще, розовый цвет — это не для нее, она ненавидела все это.

Это для тех, кто верит в принцев, белых коней и любовь без границ и проблем. Она никогда не верила в принцев, не хотела встретить своего, потому что твердо была уверена, что на третий день их совместного общения кто-то из них повесится: либо она — от скуки и неприязни к белому коню, которого нужно будет кормить и чистить, либо он — от ее яда и ее холодности...

Она не способна любить. Не способна любить так, как этот убогий розовый мир. Все это не для нее, она это поняла еще в детстве, когда плюнула в лицо мальчишке, что посмел коснуться ее руки.

Убогий розовый мир... Что там, в нем, хорошего? Прогулки под луной? Это пошло. Цветы к ногам? Мертвые цветы, уже убитые. Как это розово: подарить девушке букет трупов... Серенады? Она ненавидела кошек и одну даже однажды бросила в пруд, когда та уж слишком сильно выла под дверями кухни. Признания в любви? Глупые, пустые слова, потому что то, что произнесено, уже мертво.

И это любовь? Глупо и пусто, как в желудке голодного дракона. И она никогда об этом не мечтала. Страсть — вот что стоило всего. Она не розовая, она красная. Мраморно-красная... И страсть — это любовь ее мира, это любовь ее души. Когда мир как вспышка, когда чувства как огонь, который разгорается, тухнет, опять разгорается... Когда это борьба, когда это боль, когда это споры, суженные глаза, ярость — а потом вспышка... Вспышка страсти — богини любви...

Этого не было в ее жизни, потому что она всегда была вынуждена жить в этом убогом розовом мире. Цветы, стихи, признания — она проходила мимо, даже не удостоив взглядом. Наверное, поэтому ее за глаза звали «мраморной куклой»...

Ей нет двадцати двух, но за ее плечами — лишь убогий розовый мир и разочарование. И кровь — та кровь, что она пыталась обратить в страсть. Она никогда не раскаивалась ни в чем, потому что все делала так, как считала нужным. Каждый свой шаг она делала обдуманно и взвешенно. Она никогда не ошибалась, разве что это были ошибки других. Например, ее братьев-неудачников...

Она отвела взгляд от зеркала и посмотрела на свои ладони, на которых уже не заживали следы от ногтей. На этих руках была кровь, но это вызывало лишь холодную улыбку. Что такого ужасного она сделала? Ужасного в розовом мире, где есть только глупые розовые чувства... В ее мире — мире живом, мире страсти — все казалось приемлемым...

Сколько она себя помнила, она сражалась — за этот мир, за каждого человека, кто был не таким, как все остальные... За холод, за ярость, за настоящее, живое... Она сражалась за страсть жить, и никакая кровь на ее руках никогда не изменит этого ее желания. Она сражалась за себя и за других, их было мало... И всех поглотил убогий мир, который она презирала. Но она не могла с этим смириться, по крайней мере, с тем, что он тоже принял розовый мир.

Он был единственным из тех, кого она знала, кто тоже любил страсть, только у него это была ледяная страсть. Холод, лед, презрение... Он был ее отражением, пока его не забрали в розовый мир.

Почему? Почему он поддался?

На этот вопрос она никогда не получала ответа. Да и не спрашивала. Он не был слаб, чтобы слепо следовать за кем-то, он не был марионеткой, он был слишком силен и слишком самодостаточен, чтобы не нуждаться в розовых людях.

Сначала она думала, что в нем что-то сломали, что-то разбили, но после, глядя на него, она поняла, что наоборот — что-то склеили, что не должно было быть склеенным. И тогда она попыталась ломать — ломать обратно, чтобы вернуть его в мир страсти, в живой мир. Но чем больше она боролась за него, тем сильнее он уходил в убогий, чуждый им ранее мир.

И она не в силах была его вернуть, потому что в нем на смену страсти пришла розовая, глупая, ненастоящая любовь, в которую они раньше не верили...

Она опустила свои руки и отошла от зеркала. Все прошлое, потому что в будущем, в ее будущем, уже ничего не будет. Даже страсти, которую она так стремилась познать... Она уже не сможет сломать его...

Никто не сможет.

Хотя кто-то пытается, и она была ему благодарна за эту попытку, благодарна этому неизвестному глупцу. Благодарна, но она знала, что глупец потерпит неудачу, потому что он уже не был в розовом мире — розовый, убогий мир был в нем. И даже если отнять у него все, что связывает его с этим миром, он не вернется...

А если не поэтому — не для возвращения его в живой мир страсти — все это происходит, то зачем? Других причин она не принимала, потому что это было уже подло, эта была мертвая подлость мертвого мира, и участвовать в этом она не собиралась.

Сова, что отнесла письмо, вернулась, и Присцилла тут же направила палочку на птицу — и убила, ни на минуту не задумавшись. Она ненавидела сов — зримое напоминание о том, что у нее нет будущего. Убила, уничтожила огнем, оставив лишь горстку пепла, которую быстро смахнула в мусорную корзинку.

Нет будущего ни в мире страсти, ни в мире любви, потому что она совершила всего одну ошибку — и винить уже некого. Да она никого и не винила. Она никогда не сожалела ни о чем, что делала.

Хотя нет, об одном она сожалела. Но это не был поступок, это была часть ее жизни. Она сожалела о ненависти, что стала частью страсти. Страсти, что жила в ней все эти годы. У этой страсти были ледяные глаза и презрительная усмешка, эта страсть когда-то была красной, но с годами ушла в розовый мир.

Она сожелела о том, что ее страсть стала розовой — как и тот, кто был этой страстью. За это — за розовость — она и ненавидела его. Ненавидела, как любила.

Дверь в комнату отворилась, и вошел брат. Он был напуган, и она даже была этому рада. Она сейчас собиралась спасать его шкурку, она собиралась в последний раз коснуться красно-розового.

Коснуться, помочь и попрощаться.

Он вошел вслед за братом — все тот же взгляд, только губы сжаты.

— Оставь нас,— приказала она Фрицу, глядя прямо в холодные глаза, в которых отражался мрамор ее красоты.

— Но, Прис...

— Оставь,— почти прошипела девушка. Она была готова уже кинуть в лицо брату слова о том, что из-за него, и только из-за него, ей сейчас придется снова сражаться, хотя у нее уже не было ни сил, ни желания. Но она сдержалась.— Сейчас же.

— Хорошо, я буду в гостиной... Вместе с МакЛаген...

— Нет, иди в свою комнату, пока я тебя не позову.

Брат кивнул и вышел.

Итак, Малфой, ты нашел кого-то, кто согласился тебе помогать — помогать спасать твой глупый розовый смр. И, как бы не было это противно, я тебе сейчас тоже в этом помогу. Но только потому, что сражаться уже бесполезно, у меня нет времени, а у того, кто все это затеял, просто не хватит сил. А если не ради этого, то тогда это подлость даже в мире страсти... Подлость — это не борьба...

— Что ты хотела мне сказать?— его голос вызывает холодок по спине. Но это привычно. Так было всегда. Это по-настоящему.

— Сначала дай мне слово, что ты не тронешь никого из моей семьи.

— Забини, у меня нет времени играть в твои игры,— на скулах — желваки, потому что он действительно на пределе.— Говори, или я ухожу... А лучше — я опять заставлю твоего брата говорить...

— Дай слово, что не тронешь никого из моей семьи. Тогда я тебе помогу,— твердо повторила она, не отводя взгляда. Внутри было блаженно холодно, словно в жару ей на лицо положили ледяное полотенце.

— Присцилла...

— Я знаю кое-что важное...— она видела, как рука, в которой он сжимал палочку, дрогнула.— Но так ты ничего не узнаешь, поверь мне. Ты только потеряешь время, которого у тебя и так немного.

— У тебя есть мое слово,— сверкнув глазами, произнес Малфой,— только в том случае, если никто из твоей семьи не причастен к похищению...

— Ты дал слово,— потвторила Присцилла.— Ты не тронешь Фрица, потому что он был лишь орудием...

— Что?!— он сделал два шага к ней и обдал холодной яростью.— Вы...?!

— Успокойся,— Присцилла не отшатнулась. Она достала палочку и взмахнула ею, пока Скорпиус ее не остановил. Дверь, что вела в потайной ход, отворилась.— Фините.

Она сняла заклинание с Ксении Верди, которую заперла там до прихода Малфоя. Целительница тут же появилась в комнате, щурясь от света.

— Ксени...

Он выдохнул так, будто спазмы сжимали его горло, шагнул к кузине и быстро оглядел, словно проверяя, цела ли она, все ли в порядке.

И потом он резко повернулся, направляя свою палочку на Присциллу:

— Где Лили?! Говори, или...

— Стой, Скорпиус,— на помощь подоспела Ксения. Она мягко взяла его за руку и отвела палочку в сторону.— Они не знают.

Он не верил: и Присцилла понимала, почему. Она давала ему право сомневаться.

— Говори,— он обернулся к кузине, но Присцилла знала, что Малфой следит за каждым ее движением. Но девушка не двигалась — все то время, что Ксения рассказывала: о портале на Косой аллее, о странных подвалах-пещерах, о дьявольских силках и свете на потолке, о домовых эльфах, о Донге, о Фрице, о своем похитителе со склеенным по частям лицом. И о Лили.

О Лили Поттер — этом символе убогого розового мира.

Малфой словно окаменел, он, казалось, даже не дышал.

— Позови своего брата.— наконец, заговорил Скорпиус, когда Ксения закончила свой рассказ и опустилась в кресло. Целительница явно устала не меньше Малфоя, под глазами которого залегли круги.

— Нет. Он ничем не может тебе помочь,— Присцилла глубоко дышала, со страстью, которой он никогда не замечал в ее глазах, глядя на Малфоя.— Он не может трансгрессировать в этом место, потому что делал это с помощью домового эльфа. Он видел твоего врага лишь один раз — в то же время, что и Ксения. И ты дал слово...

— Я хочу лишь поговорить с ним,— горькая усмешка пробежала по лицу Малфоя.— Твой брат только на роль пешки и годится, а на мелочь мне сейчас отвлекаться некогда...

— Нет,— все так же твердо ответила Присцилла и даже усмехнулась, глядя на палочку Малфоя.— Подумай несколько раз прежде, чем пускать ее в ход, потому что пара часов разбирательств в Министестве тебе явно сейчас не к чему... А разбирательства будут непременно, потому что в этом доме запрещено творить подобную магию...

Рука Ксении Верди снова легла на запястье Малфоя.

— Я связала себя ментальной нитью с Лили...

Скорпиус устало прикрыл глаза.

— Как она?

— Спала, когда я в последний раз считывала ее сознание... Скорпиус, давай найдем Джеймса...

Малфой кивнул, а потом снова посмотрел на Присциллу:

— Я не прощаюсь.

— Не возвращайся,— ответила она ему.— Нам больше нечего сказать друг другу, и тебе больше нечего делать в этом доме. Прощай, Малфой.

Он промолчал, пристально глядя в ее глаза. Слишком пристально, слишком долго.

И она впервые отвела взгляд. Впервые она спряталась от его холодных глаз, в которых никогда не будет страсти.

Страсти для нее.

— Я тебе помогу,— он уже был рядом с кузиной, поддерживая ее.

Присцилла не двинулась с места, пока гости не покинули ее комнату.

Он не обещал вернуться, но его холодные глаза упрямо твердили, что это была не последняя их встреча. Когда он найдет время на «пешки», он придет. Только будет уже поздно...

Присцилла отвернулась от закрывшейся двери и разбила палочкой зеркало: чтобы не видеть, как по мраморному лицу потекла одинокая, непокорная, слеза.

Лили Поттер.

Сесть, успокоиться и подумать.

Разве не этому ее много раз учил Скорпиус? Ничего не решать сгоряча, думать, искать доказательства. И она села, закрыв глаза, хотя в голове еще отдавался легкий шорох, с которым стена-дверь закрылась за спешно уходящим метоморфомагом.

Вот, первое: он сам рассказал, что он метоморфомаг. Что он принял внешность этого Маркуса Деверо. Так почему он не мог принять внешность еще кого-то?

Например, Грега Грегори...

Лили сжала кулачки, пытаясь до мгновения восстановить этот момент: когда неизвестное ей лицо вдруг словно вылиняло, и она узнала его... Она узнала Грега, мальчика, что учился на Слизерине на год старше ее.

Она ему нравилась, это факт. И с Малфоем они были соперниками, совсем недолго. Но история в Хогсмиде, когда оборотни использовали Грега, чтобы добраться до нее, до Лили, поставила большой крест на истории, которая бы могла превратиться в историю любви.

Итак, это Грег Грегори? Вот какую задачу предстояло решить Лили, потому что временами она чувствовала чужое прикосновение к своим мыслям.

С Ксенией все хорошо, конечно, она, наверное, тоже не на свободе, но она пыталась связаться с Лили, она считывала ее сознание. И имеет ли Лили право уверенно рассказать — показать — целительнице только что узнанное лицо?

Четыре года с Малфоем явно не прошли даром... Лили сомневалась все больше и больше, что лицо Грега Грегори было настоящим лицом Маркуса Деверо.

Слишком быстро он ушел, словно... словно ему было тяжело быть вот таким. И Лили успела заметить капельку пота, что появилась на лбу метоморфомага. И дрогнувшую на миг руку. Он прилагал усилия? Но почему, если он и есть Грег?

Да и история этого человека явно не походила на историю Грега. Лили помнила, как встретила на Косой аллее одну из знакомых по Хогвартсу, и та рассказала ей, что приглашена на свадьбу Грегори. Лили была уверена, что это было в конце июня, в июле. Совсем недавно...

Но зачем? Зачем этот человек использовал Грега? Если бы она поверила, если бы она теперь считала, что именно Грегори ее похитил и мстит Скорпиусу...? Что бы это изменило? Ведь он не знает о ментальной нити между ней и Ксенией, не знает, что она может сообщить кому-то другому имя похитителя... Зачем тогда он показал ей это лицо?

Отомстить. Не только Малфою, но и Грегори. За что? Получается, этот человек знал хорошо обоих.

Слизеринец? Или кто-то из аристократических кругов? Или и то, и другое?

Лили поднялась и начала ходить по комнате. Это ей напоминало уроки Малфоя, когда он давал ей какую-то задачу, и она должна была, логически размышляя, найти ответ. Ей почти никогда этого не удавалось, но Скорпиус всегда ее хвалил.

Но каким образом даже это может причинить вред Грегу? Думай, Лили, думай.

Ей казалось, что если она найдет ответ на этот вопрос, то поймет, что же дальше, что же ее ждет.

Но ведь не может же он ее выпустить! Если он рассчитывает, что она кому-то расскажет о Грегори, значит, у нее будет такая возможность. Пусть небольшая, но будет...

Или же этому человеку просто важно, чтобы она, Лили, думала, что во всем виноват Грег. Чтобы она его возненавидела, испугалась. Почему? Ведь опять же — Грегори об этом не узнает...

Но, может быть, этому человеку достаточно того, что он об этом знает? Знает, что кто-то разуверился в чести и добропорядочности Грега? Такая мелкая пакость... Вроде как мимоходом получить и это удовольствие....

Но зачем тогда он рассказал свою историю? Потому что не боится, что ее узнает кто-то другой?

Столько вопросов, а ответов нет.

Лили снова села, уставившись на стену. Нужно как-то передать все это Ксении — в следующий раз, когда она коснется сознания Лили. Нужно, чтобы она смогла прочесть историю этого странного человека, который живет чужой жизнью и рушит чужие жизни.

Маркус Деверо.

Кто эта девушка, которой играл Малфой? Лили не очень много знала о прошлом Скорпиуса — до того, как он стал частью ее настоящего. Она никогда не расспрашивала ни брата, ни мужа (мужа...) о том, что они творили в школе. Она и так знал многое и не желала знать больше, тем более о девушках Скорпиуса.

С кем он встречался? С кем ходил на балы? Она не помнила этого...

Она знает историю похитителя... Зачем?

Ответ был один, но Лили боялась о нем думать. Возможно, этот человек устал и хочет, чтобы его нашли? Чтобы его остановили? Чтобы Малфой его нашел и посмотрел в его глаза?

Но ведь это будет верная смерть, похититель не может этого не понимать, если он настолько хорошо знает Малфоя.

Мерлин, я ничего не понимаю, так все сложно! Я не могу понять мотивов и поступков этого человека!

Ксения, где ты? Что с тобой? Сможет ли тебе помочь все то, что я тебе расскажу? И мне — помочь? Если не будет уже слишком поздно.

Рассказывать ли о Греге, или спрятать это имя, это лицо глубоко внутри себя? Малфой бы что сделал?

Он бы потребовал все, что она знает. Каждую мелочь.

Но тогда, если он узнает, он убьет Грега.

Зато у него, возможно, появится шанс найти ее.

Найти ее прежде, чем этот человека убьет ее.

Лили испугалась этой мысли: впервые она осмелилась подумать об этом. Иначе зачем бы ему рассказывать о себе так много?

Может, он солгал? Нет, это не было похоже на ложь, слишком сложно для лжи...

Голова раскалывалась, она чувствовала себя очень уставшей...

Сон пришел незаметно, будто накрыл волной — дурманящей, холодной, нежеланной, но необходимой.

Во сне тоже не было желанного покоя. Она брела в пустой, совершенно пустой серой комнате, никак не находя ее конца. Внутри было неприятно морозно. И так же пусто. Серые, безликие стены.

Она шла, потому что сзади ее подстерегал уже мрак. Она не знала, почему, но она его боялась, этого мрака, прижимая к груди холодные руки. Так было теплее, потому то внутри нее еще сохранялась частичка чего-то теплого. Даже горячего. Но это было такое крошечное тепло, что тьма грозила поглотить его, растоптать, стереть, уничтожить. И девушка вся сжималась, еще крепче прижимая к себе руки, не желая отдавать тьме эту частичку. И она шла, с надеждой глядя вперед, но там был лишь серый мрак... Позади — темнота.

И лишь внутри еще что-то светилось и давало надежду.

— Мама,— почему-то шептали губы, призывая на помощь родного человека. Почему-то казалось, что вот тут, в этом сумраке, только мама и сможет помочь — как в детстве, когда она отгораживала Лили от детских кошмаров.— Мама...

И она откликнулась, может, потому что Лили очень сильно хотела ее услышать. Пусть не увидеть — хотя бы услышать. И в рыжей вспышке волос она узнала ее, маму, так давно потерянную, но навсегда сохраненную внутри — там, где еще сохранялось тепло.

Рыжее тепло. Серебряное тепло. Зеленое.

— Мама...

Она не могла разобрать слов, но была рада их слышать. Она бросилась вперед, натыкаясь на серые стены. Она искала — но не знала, что.

— Главное внутри.

Она поняла это, она услышала маму.

— Но что там, внутри, мама?

— То, что ты ищешь. Ответы.

— Но...

— Главное — внутри, это вечно,— повторил голос, и Лили поверила: все будет хорошо, огонь внутри выстоит и выведет ее отсюда.

Ведь ей пообещала мама.

Она проснулась резко, внезапно, словно чего-то испугавшись. Села и тут же увидела поднос на столике у кровати.

Да, она была голодна.

Девушка подошла к подносу и взяла яблоко, надкусывая его. Из головы не шел этот странный сон. Да и все было странно, все.

Если ее кормят, значит, не хотят убивать. Хотя... Может, отравить?

Лили даже фыркнула от этой мысли — как это глупо-драматично прозвучало даже в ее голове. Скорпиус бы хохотал пару часов. Только он так умел хохотать...

Лили покачнулась и опустилась на кровать. Глупо? Сейчас она уже так не думала, потому что дурнота накатывала резко и безостановочно...

Не было боли, не было крови — только облако, что медленно накрывало ее, заставляя откидываться на подушки.

— Не бойся, я тебя не отравил...

Она попыталась повернуть голову в сторону говорившего, но не смогла. Она хотела закрыть глаза. Но не могла.

Ее будто парализовало.

Но он сам склонился над ней, над ее широко раскрытыми в ужасе глазами. Его дыхание коснулось ее щеки и обожгло.

— Я не знаю, больно ли это... Наверное, больно, но зато я избавлю тебя от этой опухоли... Я избавлю тебя от этого червя, что грызет тебя изнутри.

Лили еле дышала, страх требовал зажмуриться, оттолкнуть, сделать хоть что-нибудь, но она не могла. Она даже дышала с трудом.

— Не бойся: я умею это делать почти совершенно. У меня был замечательный учитель — мой названный папочка. Всего несколько минут, и ты избавишься от жизни, где тобою управляет Малфой... Ты будешь свободна... Наверное, это будет жизнь с чистого листа?

С серого, почему-то прорвалась мысль в заполненное паникой сознание Лили. Она видела, как похититель — с тем самым лицом, с которым он впервые появился перед ней, что наталкивало на мысль, что игра с Грегом Грегори ему не удалась особо — достает волшебную палочку.

И она вдруг поняла: поняла все. Поняла, почему он так много ей рассказал, почему держал ее здесь. Она поняла, зачем он похитил ее.

Чтобы причинить Скорпиусу самую страшную боль...

Ксения, чувствуешь ли ты мой ужас?

Он поднял палочку, улыбаясь. На его лице было почти благоговение, словно он действительно собирался спасти ее сейчас от чего-то ужасного.

— Прощайте, миссис Скорпиус Малфой.

Она не смогла закрыть глаза, но потеряла сознание — от боли, что разорвалась внутри, в затылке, а потом хлынула в лоб.

Наверное, так наступает смерть...

Ксения Верди.

Она давно научилась слушать и понимать тишину, она знала тысячи ее оттенков, но вот такую тишину — после бури этих суток — она еще никогда не испытывала. Мгновения — но они задели девушку, словно несмелая рука — струны гитары.

Они трансгрессировали сразу к дому Лианы, подруги Скорпиуса. Эти двое быстро решили, что именно оттуда стоит начать поиски Джеймса. Да и Малфой все время поглядывал на нее, будто боясь, что она исчезнет, растворится. Или упадет от бессилия, к чему она, на самом деле, была близка.

Ксения была благодарна кузену за то, что он трансгрессировал за нее, крепко держа под локоть, и за то, что не стал ее пытать, расспрашивать — у нее сейчас почти не было сил говорить и двигаться. Нервное напряжение медленно спадало, она начинала понимать, что все — для нее — осталось позади...

И вот оно, — мгновение тишины — наставшее сразу, как они вошли в дом. Сразу за хлопком трансгрессии, что возвестил о прибытии еще одной группы прямо в гостиную теплого дома, где сидел лишь один человек — Грег Грегори.

Это было то самое мгновение, когда Джеймс, еще не отпустивший руки эльфа-домовика, увидел ее, только что шагнувшую к креслу возле огня. Миг тишины, наполненной неверием, надеждой, взрывом счастья, которое никак не передать ни словом, ни жестом. И миг отчаяния, потому что она была одна, потому что она не смогла спасти Лили. Потому что Лили все еще была в руках неведомого врага...

Он упал перед ней на колени, целуя холодные руки, боясь отвести глаза от ее грустного, но в то же время счастливого лица. Он обжигал ее ладони дыханием, прижимался к ее коленям... и молчал, потому что ничего не мог сказать.

Позади негромко переговаривались Лиана и Грег, словно стараясь продлить эту тишину, этот миг, где у них снова было немного счастья, что, казалось, осталось за спиной.

Ксения слабо улыбнулась мужу, не в силах двинуться, и перевела взгляд на Скорпиуса, мгновение тишины которого продолжалось. Он застыл у дверей и, казалось, даже не дышал, глядя в одну точку. Нет, не на незнакомую девушку, что появилась вместе с Джеймсом и сейчас не сводила цепкого, необыкновенно выразительного взгляда с Малфоя. Скорпиус смотрел на эльфа, что привел сюда этих двоих.

Это был Донг, которого они с Лили уже не чаяли увидеть, о котором боялись говорить, потому что могли предположить самое худшее. А он был жив и, кажется, здоров: Донг сделал два несмелых шага по направлению к Малфою и замер, сложив на груди маленькие руки. Огромные его глаза наполнились слезами и восторгом, но эльф, казалось, не осмеливался приблизиться к хозяину.

— Где. Ты. Был?— голос Малфоя разбил это странное мгновение, словно разбудил всех, кто был в гостиной. Донг молчал, уши его прижались к голове, и от этого домовик выглядел еще более несчастным, чем мгновение назад.— Где тебя носило?— Скорпиус сделал шаг вперед, угрожающе нависая над Донгом. Тот лишь поднимал голову, чтобы смотреть в лицо Малфоя.— Где ты был, когда мой дом превращали в горстку пепла? Где тебя носило, когда ты должен был защищать его, как себя? Где ты был, когда туда подкинули чей-то труп? Отвечай!

Джеймс, казалось, разрывался на части: он хотел остаться подле нее, держа ее за руки, но при этом подойти к другу, которого, несмотря на всю хладнокровность, явно била дрожь. Почему?

— Отвечай!— прорычал Скорпиус, склоняясь к Донгу, глаза которого заполнили половину лица.

— Я...— домовик буквально выдавил это слово.— Мисс Лили...— и через мгновение эльф бросился на пол и стал биться о него головой, отчего Ксения тут же дернулась из кресла. Но мягкие руки Джеймса усадили ее обратно. Да и Малфой уже среагировал — он схватил домовика за тунику, в которую тот был одет, и поднял в воздух, встряхивая.

— Или ты говоришь, или я тебя...!— рука Скорпиуса дрожала. Ксения не понимала, что происходит, но чувствовала, что с Малфоем что-то не так, что он что-то сильно переживает. Мгновенно переживает, вот сейчас...

— Он не может говорить.

Ксения вспомнила о незнакомке, что до сих пор стояла без движения посреди гостиной. Скорпиус перевел на нее тяжелый — ледяной — взгляд и медленно опустил на пол Донга. Тот поднялся на ноги и тут же прижался к коленям Скорпиуса, словно ища у него защиты. И Малфой не оттолкнул, не отошел сам — он положил ладонь на макушку домовика, отчего огромные глаза Донга снова наполнились слезами.

— Он не может говорить, потому что ему запретили.

— И кто же запретил моему эльфу говорить?— четко и медленно спросил Скорпиус.

Ксения откинулась в кресле, внезапно почувствовав дурноту. Нет, это была не ее дурнота — чужая.

Лили...

Она не знала, стоит ли говорить что-то сейчас — она чувствовала, что эта девушка здесь не просто так, что она должна что-то рассказать.

— Ты в порядке?— Джеймс склонился над ней, и она кивнула, словно давая ему разрешение сейчас заняться тем, что он должен делать.

Ведь это он привел незнакомку в этот дом.

— Малфой,— Джеймс сделал всего полшага от кресла и остановился. Ксения знала — он боится снова оставить ее одну, словно она могла исчезнуть.— Ты...

— Что мой эльф делает с вами и кто запретил ему говорить?— Скорпиус не сводил взгляда с девушки.— Кто вы?

— Меня зовут Элен,— гостья вздернула упрямый подбородок. Взгляд ее глаз был таким же холодным, как и стоящего напротив нее мужчины.— Но мне кажется, что вы это и так знаете...

— С чего бы это?

Ксения прикрыла глаза, потому что страх — заполняюший все внутри страх — прорвался откуда-то издалека, но он был таким сильным, словно это был ее страх.

Лили, что с тобой? Ведь я даже не могу тебе помочь... Ксения тяжело дышала, сжимая кулаки. Она слышала то, что происходило в этой гостиной, но при этом она позволила себе окунуться в этот страх, прочесть сознание Лили.

— Вы меня не узнаете?

Он меня убьет, вот сейчас он меня убьет...

— Может, перестанем играть в вопросы, и вы, наконец, мне скажете...?

Мне совсем не больно... Скор, все будет хорошо, ты переживешь это...

— Донг нашелся в ее доме, там же был и Альбус. Его пытались похитить. Отец считает, что это сделал ее муж...

— Твой отец?!

— Он ушел в Министерство...

Мне нет без него жизни, ты лжешь! Я не могу тебе ответить, но как же ты ошибаешься! Он это все для меня...

— Так кто же он, ваш муж?

Ксения вскрикнула, потому что сильнейшая боль наполнила ее — наверное, так же, как сейчас где-то она наполнила Лили.

— Ксени! Ксени!— Джеймс тряс ее за плечи, голос его дрожал. Но она не могла открыть глаз и с трудом удерживала сознание — свое, потому что Лили она больше не ощущала.— Манчилли, нам нужен Тео, срочно!!!

— Ты меня слышишь, Ксения?— это был Скорпиус, его голос, вновь ставший живым. Не мертвым голосом вопросов.

— Малфой, Тео!!!

Она попыталась хоть что-то сказать, успокоить эту панику, сковавшую Джеймса, но она даже не могла открыть глаз, потому что боль Лили стала ее болью, ужас Лили стал ее ужасом.

Она не чувствовала. Она потеряла не только сознание Лили. Она перестала ощущать ту слабую нить души, что рождалась в ней все эти дни.

Он исчез.

— Я к Розе,— это был голос Лианы МакЛаген.— Как я могу туда попасть?

Ксения была словно на волнах, и ей не хотелось, чтобы качка останавливалась, потому что тогда придется думать о том, откуда этот ужас, откуда этот страх. Она не хотела возвращаться сейчас в реальность... Возвращаться в эту пустоту...

— Не двигайтесь с места!

Ксения знала, что это Малфой сказал Элен, этой странной девушке, от которой, как поняла Ксения, исходит волнение, и смущение, и страх, и нервозность. Она что-то знает? Но разве уже не поздно?

— Ксени, ты меня слышишь?— это руки Джеймса, это его голос.— Где ты ее нашел? Что с ней? Как...?

Она не в силах была пошевелить губами, лишь понимала, что муж сейчас будет пытать Скорпиуса, а Ксения так хотела сама ему все рассказать — чтобы Малфой мог заниматься поисками Лили.

— Неважно,— Скорпиус тоже был рядом.— Донг, сюда, быстро! Черт, ты совсем сдурел???

— Он не может, Малфой,— тихий, но сильно взволнованный голос Джеймса.

— Где ты его нашел?

— Сейчас неважно! Ксени... Ответь мне... Где их носит?!

Она дышала и слышала. Но не думала и старалась не чувствовать, потому что тогда чужой страх снова станет ее. И не страх — ужас. Впервые в жизни она испытывала ужас...

Наверное, она потеряла все-таки сознание, потому что в наступившей тишине вдруг вздрогнула, отчетливо услышав вскрик Джеймса:

— Она беременна!

— Ксения...— это был голос Тео, хорошо знакомый, спокойный, обнадеживающий.— Ты связала себя Ментальной нитью? Если да, то постарайся кивнуть...

Она постаралась, но не была уверена, что у нее получилось. Но все-таки расслышала тихий вздох Тео.

— Это плохо? Что с ней?

— Поттер...

— Что с ней?!

— Джеймс, отойди, твою...!!!

— Это моя жена!

— Петрификус Тоталус... Прости, Поттер... Ты можешь что-то сделать?

Ксения слышала этот холодный голос Малфоя, она понимала все, что происходит вокруг, потому что не хотела слушать себя внутри. Не хотела услышать пустоту...

— Я попытаюсь снять Нить, потом все остальное... Да, это обязательно!

— Это единственная связь с Лили...

— Хорошо. Ксения, ты меня слышишь. Сейчас я погружу тебя в Сонный покой, ты знаешь, что это. Тебе просто нужны силы. Да расколдуй ты его!

Судя по всему, Малфой снял заклятие с Джеймса, потому что теплые руки мужа сомкнулись на ее ладонях:

— Ксени, все будет хорошо, я здесь...

Сонный покой... Она не будет думать, будет просто слышать и отдыхать. И она не сможет говорить, значит, это отодвигает от нее тот момент, когда ей придется посмотреть в глаза Скорпиуса... Когда ей придется посмотреть в глаза Джеймса... и заглянуть внутрь себя...

Тео был рядом, и она чувствовала, как тепло и расслабленность окутывают ее уставшее тело. Она чувствовала, она даже не спала и не думала — мысли и слова текли будто сквозь нее; и страх, и боль отступали.

— А теперь мы с вами поговорим, Элен. Начните с вашего мужа.

— Сначала скажите, знакомо ли вам мое лицо...

— Вы не в том положении, чтобы торговаться!

— Знакомо ли вам мое лицо?

— Где ваш муж? И как мой эльф оказался у вас?

— Вы меня когда-нибудь раньше встречали?

— Или отвечайте, или...

— Малфой, гиппогриф тебя!!! Да скажи ты ей это и все! Чем быстрее мы получим ответы на наши вопросы, тем быстрее найдем Лили!

Тишина... Она окутывала, она качала, словно на мягких облаках. Недолгая, но такая нужная тишина...

— Да... Я помню ваши глаза.

— Где и когда?

— Черт...

— Где и когда?

— Пять лет назад, на Балу Масок в доме Деверо.

— Этого не может быть.

— Почему же?

— Потому что я не была там.

— Вы в этом уверены?

Ксения узнала голос Тео — он был совсем рядом, наверное, она бы могла его коснуться, если бы протянула руку. Но двигаться не было ни желания, ни сил.

— Что вы хотите этим сказать? И почему вы на меня так смотрите? Что...?

— В ваше сознание кто-то вмешивался. Ваша память была изменена.

Тишина — вот такую тишину она знала. Тишина, наполненная испугом и неверием.

— Но кто...?

— Может, теперь вы нам скажете, кто ваш муж и где мы можем его найти? Думаю, нам есть, о чем поговорить с ним...

Тепло окутывало ее, и холод Малфоя проходил мимо, не задерживаясь.

— Обещайте, что дадите мне с ним сначала поговорить... Может, это ошибка...

— Ничего не буду обещать.

— Тогда я вам ничего не скажу.

— И не надо.

Это был новый голос, еще не звучавший здесь в этот вечер. Кто-то ведь был еще в гостиной, но кто, Ксения не стала вспоминать.

— Грегори, ты о чем?

— О том, что я, кажется, знаю, кто ее муж...

Он знает, Ксения была рада этому. Кажется, все скоро закончится... Она попыталась улыбнуться и, наконец, провалилась в дрему. В тишину, оттенки которой до сих пор открывались ей.

Рон Уизли.

Сердце стучало так, словно оно впервые за много лет вдруг почувствовало себя живым. Живым, нужным. Его...

Четыре года он жил вполне спокойной — устоявшейся за годы — жизнью. Дом. Горы, снег, гостиница, тихие вечера, когда Берти играла на пианино, а они пили чай у камина... И одно и то же потрясение каждый месяц — полнолуние. Потрясение, которое быстро стало привычным...

И вот он вернулся. Странное это слово — вернулся. Но да, вернулся — в этот сумасшедший, неспокойный мир своего прошлого. Он все еще жив, он все еще существует, этот мир, из которого так давно он вырвался, оставляя за собой незажившие раны, открытые переломы...

Но он опять здесь, здесь, где так полно, так трудно живется каждый миг, где всегда — как по лезвию ножа, где врагов больше, чем друзей, где безопасность — лишь миф. Почему здесь так? Все легко — там, где есть сильные, неординарные личности, всегда есть те, кто им завидует, кто их презирает, кто стремится стать такими же, как они... Вот вам и процент друзей-врагов... А личностей в этом кругу всегда было немало, а теперь — и того больше... Наверное, это написано на роду Поттеров — притягивать к себе все неординарное, сильное, высокое...

Рон стоял в коридоре Министерства, которое когда-то положило начало конца — и нового начала. Конечно, он уже давно не интересует здесь никого, подобных ему здесь когда-то было мало. Как писала Роза, в Отделе Тайн. Да и министерская верхушка давно сменилась... Как давно? Именно тогда, когда он сам был вырван из этого мира неординарных личностей.

Он сам вырвал себя, чтобы уйти от тени, что всю жизнь бросали на него его друзья, его родные. Мечтал ли он об этом? Нет, никогда. Но жизнь заставила его воспользоваться шансом и построить себя самого. Уйти от этого мира силы, где всегда будет вот так: кто-то всегда будет пытаться либо разрушить, либо войти в этот мир.

Мир неординарности, который, кажется, как водоворот, собирался вокруг одной точки — вот этого черноволосого мужчины, что собирался сейчас войти в Штаб Мракоборцев, где его имя — как знамя, что несут с собой эти люди.

Гарри Поттер.

Он оглянулсян на Рона, и тот кивнул, стараясь показать, что последует за ним, куда угодно. Как когда-то раньше... Казалось, ничего не изменилось, но это была лишь иллюзия, хотя бы потому, что, если Гарри Поттер так и остался собой, то Рон знал, что сам изменился. Его уже не трогает тень этого сильного человека. который когда-то был его лучшим другом. Она его не трогала, не задевала, может, потому что перестала быть частью его сегодняшней жизни. Или же потому, что сам он, Рональд Уизли, стал неординарным человеком. И даже не совсем человеком...

Рон шел за Гарри и Альбусом между множества столов и кабинок, мимо множества лиц. Внутри было неспокойно, как перед большой бурей. Или же после нее...

Ну конечно, он ведь впервые попробовал, что значит быть волком и человеком одновременно. Нет, не так, как при аконитовом зелье, когда у тебя тело волка, а разум человека. С заклинаниями Теодика Манчилли все было совсем не так. Словно два разума — волчий и человеческий — поместились вместе, в один момент, и действовали сообща. Сила и разум, способности зверя и аналитический ум человека — это было... удивительно. Если бы его просили описать свое состояние, он бы не смог... Если бы попросили повторить, он бы не колебался... Потому что в тот момент он чувствовал себя самой неординарной личностью из всех существующих. Он чувствовал себя личностью...

Наверное, подобное должно случаться, если ты вновь попадаешь в этот мир — мир Гарри Поттера. Ведь это же просто замкнутое общество талантливых, необычных людей... Династия Поттеров, которой было бы по силам взять в руки весь магический мир.

Рон усмехнулся своим мыслям, молча следуя за Гарри — нервничавшим, переживающим, взволнованным. И это его крест — крест Гарри. Он всегда будет переживать за свою семью, за своих близких, потому что жизнь многое ему дала. Многое он заслужил сам, но все это он должен защищать и хранить. Но сейчас ему явно легче, чем много лет назад, когда он только начинал создавать этот круг, это общество непростых магов.

Тогда он был один. Нет, с ним было Золотое трио, само по себе явление неординарное. Золотое трио, по которому Рон иногда тосковал. Редко, но тосковал.

А теперь? Гермиона (Рон быстро закрыл глаза, отметая этот образ — не время и не место), Роза и ее друг Тео, Тедди Люпин, Альбус (с его внутренним общением с мертвыми волшебниками), Ксения (Роза очень подробно писала о том, что же такое целитель душ), Джеймс (хоть один ловец из Поттеров подался в большой спорт) и, конечно, Скорпиус Малфой...

Не зря здесь так гулко бьется сердце... Это просто магнетизм, это атмосфера мира, где никогда нет абсолютного покоя, как там, в горах, у камина, где были лишь они, музыка и темное безлунное небо.

Сара. Ты поправишься, и мы уедем обратно, мы вернемся туда, где было так спокойно, где сердце дремало, не принося боли и беспокойства... Потому что сейчас оно разбужено, оно бьется в груди, пробуждая все то, что так долго хотелось забыть...

— Туба...

Рон вздрогнул, когда Гарри заговорил, едва открыв дверь в кабинет — когда-то в этом кабинете сидел Кингсли. Из-за стола поднялся знакомый Рону волшебник: он подал руку Гарри, а потом — с легким удивлением — и Рону.

Ну да, неожиданное мое появление, бывает...

— Что...?— мракоборец явно испытывал легкое изумление от встречи.— Ты же уехал...

— Здравствуйте, мистер Туба!— Альбус радостно кинулся к мужчине и потряс его руку. Рон усмехнулся: эта маленькая неординарная личность явно игнорировала всякую субординацию.

— Моя дочь и невестка похищены, мой старший сын, судя по всему, тоже,— Гарри тяжело прикрыл глаза, и Рон даже готов был кинуться его утешать. Но ведь Гарри Поттеру не нужны утешения. Столько из уже было в его жизни. Ему просто нужна помощь...

— Садитесь, рассказывайте,— Туба обошел стол, выглянул в коридор и кого-то позвал. Вошли трое мракоборцев — мужчина и две женщины.— Рассказывайте все, что знаете.

Гарри не стал садиться — прислонился к стене, сложив на груди руки.

— Я есть хочу...

Рон вздрогнул от этого тихого голоса возле него. Альбус стоял подле. Его зеленые глаза из-за стекол странно-знакомых очков (Мерлин, ты издеваешься?) смотрели с просьбой.

— Я давно не ел, а папа...— мальчик кивнул на отца, который старался изложить все то, что уже знал о похищении девушек и Джеймса. Хотя Рон и не говрил этого, но он почему-то был уверен, что эта странная Элен вовсе не похищала Джеймса. Наверное, это было следствием звериного чутья, что после превращений было еще сильно.

Мракоборцы иногда задавали какие-то вопросы Гарри, который показался вдруг старым и усталым. Наверное, это просто свет так упал на его лицо...

— Идем,— кинвул Рон, понимая, что не стоит уводить мальчика от отца, но просящий взгляд Альбуса не оставлял его в покое.— Мы в кафе,— шепнул он, когда поймал на себе взгляд Гарри. Вот как — даже в такой ситуации он следит за Альбусом. Правильно: слишком часто его дети куда-то пропадают...

Гарри на миг задумался, а потом кивнул, снова возвращаясь к своему рассказу.

— Я тебя помню,— Альбус шел по коридору, прекрасно зная, где тут находится кафе.— Все тебя помнят.

Рон кивнул — а что он мог ответить?

— И маму тоже.

Он вздрогнул и почти остановился, потому что слова мальчика заставляли сердце замирать, а потом снова пускаться вскачь.

Джинни... Вот твой сын, твоя плоть, в одиннадцать лет личность такая яркая, какой не был его отец в эти годы. Он станет великим волшебником, этот Альбус... Ты должна гордиться им. Как Сара гордится Берти...

— Берти никогда не говорила о тебе...

Рон вздрогнул в очередной раз и остановился, глядя прямо в яркие зеленые глаза.

— Прекращай,— пробормотал Рон, отводя взгляд и открывая дверь в министерскую столовую.

— Прости, я не специально...— пожал худыми плечами Альбус, устравиаясь на высоком стуле и улыбаясь официантке, словно старой знакомой.— У меня это иногда непроизвольно получается... Дедушка Альбус говорит, что мне еще нужно научиться все это контролировать...

Рон криво усмехнулся, рассматривая меню. Он тоже был голоден — как всегда после превращений.

— Как там поживают дедушка Альбус и Снейп?

— Дядя Северус?— улыбнулся Ал. Официантка приняла их заказ, где преобладали мясо и сладости.— Он сказал, память — это как головоломка, как картинка с паззлами...

— Это к чему?

— Не знаю, просто я запомнил. И дедушка Альбус тоже был с этим согласен... Что из картинки можно вынуть несколько кусочков и оставить пустоты. Или же поменять картинки местами... Или заменить правильную картинку на неправильную... Это, наверное, ужасно интересно... Как в легилименции, только легилимент ничего не меняет и не вынимает: он притягивает, словно рассматривает кусочек памяти под лупой, а потом отпускает, и берет другой кусочек...

Рон молчал, потому что ему было сложно говорить с этим мальчиком — почти полной копией своего отца. Копией того детства, которое так давно прошло...

— Если хочешь что-то спросить, спроси,— Ал откусил почти половину от своего яблочного пирожка.

— С чего ты взял, что я что-то хочу спросить?— Рон почувствовал легкое раздражение, но сдержал его.

Мальчик пожал плечами, а потом улыбнулся, глядя куда-то за плечо Рона:

— Дирк! И папа!

Рон обернулся и сразу понял, что что-то опять случилось. Даже не поесть спокойно...

— Что с Джеймсом?

Гарри мотнул головой, словно старался отдышаться и что-то понять. Вдруг слабая тень улыбки мелькнула на его лице:

— Ее нашли... Лили нашлась.

— Где?— Рон вскочил, не веря в то, что все скоро закончится. Раз Дирк здесь, раз Гарри может улыбнуться, значит, все хорошо?

— Она в больнице Святого Мунго,— улыбка погасла на лице Гарри Поттера, и Рон только тут заметил, как подрагивают его руки.— Она жива,— он погладил по голове взволнованного Альбуса.— Больше пока ничего не знаю. Дирк принес письмо от Джеймса. Думаю, с ним тоже все хорошо, но это письмо сейчас проверяют мракоборцы.

— А Ксения?— робко спросил Альбус, с надеждой глядя на отца.

— Она тоже найдется,— Гарри попытался снова улыбнуться.— Я в больницу. Рон...— казалось, Гарри забыл, как произносится это имя, но Рон его вполне понимал.

— Я пойду искать Малфоя и остальных... Я все им скажу,— Рон потрепал Гарри по плечу — словно не было четырех лет отчуждения. Как оказывается все просто, если твое сердце бешено колотится, если вокруг — неизвестность и тревога... Даже тот миллион вопросов, что они так и не задали друг другу, сейчас отошел на второй план.

— Встретимся в больнице. Идем, Ал...

Рон проводил Поттеров взглядом, завернул в салфетку остатки своего обеда, кинул на стол монеты и направился в Атриум.

Сара, прости. Я скоро тебя навещу... Я скоро снова стану спокойным, мое сердце снова будет тихим, медленным. Твоим.

Он как-то рассеянно обвел глазами гостиную — эту сцену какого-то странного спектакля, который все сильнее становился похожим на трагедию. С жертвоприношением.

Ксения, казалось, спала, но это был какой-то бессознательный сон, пугающий. Все, что с ней происходило с тех пор, как он ее здесь увидел, было пугающим. Откуда? Как? Что с ней?

Где Лили?!

Рядом стоял Тео — эта тень невозмутимости и спокойствия, часть которого, пусть малая, но передавалась Джеймсу, хотя ему казалось, что время остановилось и кровь застыла в жилах. От ужаса.

Лиана. Она была между Грегори и Малфоем, чуть растерянная, чуть напуганная. Она пришла вместе с Ксенией и Скорпиусом. Где они нашли его жену? У Паркинсона, куда должна была отправиться МакЛаген? Или не она? У Джеймса уже все смешалось в голове: время, год, действия…

Малфой. Он был пугающе бледен, бледнее обычного, с еще более пугающими тенями под ледяными глазами. Он словно весь замерз — и не мог смотреть на Ксению. Кулаки его то сжимались, то разжимались. И впервые за все время, что Джеймс его знал, Малфой казался бессильным — именно вот из-за этих его кулаков.

Донг все еще прижимался к коленям Скорпиуса. Кажется, он нашел на брюках хозяина пятно, потому что всеми силами пытался его оттереть. Глупый эльф! Воскресший из пепла, как феникс. Значит, не все еще так плохо... Ксения тоже здесь…

Где же ты, Лили?

Элен. Поттер мимолетно остановил на ней взгляд. Ловко она сбежала из-под палочки отца, да еще и его самого, Джеймса, прихватила. Неглупая и напуганная. Так вот кто стал первой девушкой Малфоя, о которой он так мало рассказывал. Вот он — ключ ко всему, и она заговорит, потому что они ее заставят. Хотя, кажется, она и сама тоже жертва — иначе что с ее памятью, где не было больше Малфоя? Его стерли.

Что-то пугающее мелькнуло в сознании Джеймса, но что, он понять не сумел. Есть сейчас кое-что поважнее, чем стертый из воспоминаний Элен Скорпиус...

Поттер перевел взгляд на Грегори. Все присутствующие (кроме спящей Ксении и занятого брюками Донга) сейчас глядели на него.

— Не двигайся! — резко предупредил Малфой Элен, направляя на нее палочку. — Чего молчишь, Грегори? Что ты узнал? И какого гиппогрифа ждал все это время???

Джеймс никогда еще не слышал, чтобы Скорпиус так повышал голос. Разве что однажды, когда он внес бесчувственную, истекающую кровью Лили в столовую Малфой-Мэнора, где обедали его родители.

Ксения вздрогнула во сне, и Джеймс — одновременно с Тео — склонился к ней.

— Все хорошо, ты дома, — проговорил Поттер, сжимая руку жены. Она не просыпалась, но Теодик явно не паниковал, значит, так и должно быть. Тогда Джеймс повернулся к Грегу: — Если что знаешь, то говори!

— Я знаю эту девушку, — спокойно ответил Грегори, кивая на застывшую под палочкой Малфоя Элен. — Она жена Маркуса Деверо, нового советника министра по развитию магического транспорта. Я их видел на приеме у ее свекра, графа Деверо.

— Графа? — Лиана чуть осуждающе взглянула на Элен. Та хранила молчание и старалась оставаться невозмутимой.

Малфой, кажется, что-то пытался вспомнить.

— Тот бал, где мы…познакомились, был в доме Деверо, — проговорил Скорпиус, глядя на Элен. — Тебе тогда было семнадцать.

Элен молчала.

— Отведи нас в ваш дом, немедленно, — взгляд Малфоя был словно ледяная вспышка, но Элен ответила ему таким же взглядом. — Если нет, то я тебя заставлю.

— Скорпиус, подожди, — рука Лианы легла на его предплечье. Джеймс был готов одернуть МакЛаген — нет у них времени ждать! Он чувствовал, что если Малфой не заставит эту Деверо говорить, то он сам это сделает. Он был близок к этому... Как никогда.

Джеймс Поттер хотел причинить боль, потому что она терзала его изнутри. Ему нужно было ее излить. И если бы ему сейчас на глаза попался этот Маркус Деверо, то Джеймс бы оказался не менее жестоким, чем Малфой.

За Ксению. За Лили. За Скорпиуса. За себя самого.

— Она сама всего лишь жертва, — тихо проговорила Лиана, держа руку Малфоя. — Неужели ты не видишь?

— Мне плевать, — сквозь зубы ответил Скорпиус. На скулах его заходили такие странные для него желваки — словно он боролся... сам с собой. Мерлин, рука Малфоя дрожала... Казалось, что еще момент — и говорить уже ничего не придется, потому что он сделает то, что просит его темная душа. Он заставит Элен говорить, любыми способами. А способы Скорпиуса всем присутствующим прекрасно известны.— У него моя жена, у меня — его…

— Малфой, не время играть в игры! — рассердилась Лиана. — Не время становиться тем же, что этот Маркус Деверо…

— Это не он!

Секундная тишина обездвижила всех в гостиной. Щеки Элен запылали, в ледяных глазах мелькнули слезы.

— Не он… Он не мог…

— Вот найдем его и узнаем, мог или нет, — тихо, сквозь зубы проговорил Малфой. От него чуть испуганно отделился Донг. Он взглянул на хозяина и поспешил в сторону кухни, явно, чтобы приготовить всем успокоительного чая. Это же Донг…

— Элен, — Лиана, проигнорировав уход эльфа, встала между Малфоем и Деверо. — Послушай, в это действительно тяжело поверить, но давай посмотрим на все спокойно…

— МакЛаген, оставь это! — рыкнул Скорпиус, но Лиана остановила его одним взглядом. Хоть кто-то еще был способен сдерживать Малфоя. У самого Джеймса не было на это сил... Да и желания...

И тут он понял, чего добивается Лиана: она пыталась найти в лице Элен Деверо союзника, переманить ее на их сторону. Так будет проще, так у них больше шансов спасти Лили, найти ее быстрее...

— Элен, в твоем доме нашли похищенного эльфа Малфоя, — заговорил Джеймс, кивнув Лиане. — Туда же привели похищенного Альбуса, ты помнишь?

— Ты должна помнить Малфоя, но кто-то стер его из твоей памяти, — мягко заметила Лиана. — Неужели ты не хочешь узнать правду, зачем он это сделал?

— Он этого не делал, потому что меня не было на том балу! Он не стирал мне память! Никто ее не трогал!

— Ошибаетесь, — голос Тео приковал к нему все взгляды. — В ваши воспоминания вмешивались один раз, причем очень искуссно.

— Вы просто хотите...

— Так, все, мне это надоело! — Малфой отбросил со своей руки ладонь Лианы. — Мы сейчас просто пойдем и все узнаем у этого Маркуса Деверо. Надеюсь, что у тебя есть траурная мантия, — зло усмехнулся Скорпиус. Поттер ждал взмаха палочки, ждал чего-то жестокого, но Малфой лишь стоял, словно статуя, боясь шевельнуться или сделать что-то лишнее. Лишнее для кого?— Думаю, советника Министра мы найдем в Министерстве. Если нет, то мракоборцы легко его найдут. Да и пара флакончиков Сыворотки Правды развяжут тебе язык...

Кажется, МакЛаген облегченно вздохнула. Она думала, что Малфой прямо сейчас, у них на глазах, будет мучить Элен Круцио. Да, Джеймс тоже этого ждал, но то, что этого не случилось, принесло ему скорее облегчение.

И Джеймс знал, почему. Он верил, что эти годы не прошли для друга зря. Малфой не может уже так легко кинуть Непростительное заклятие — по крайней мере, в невиновного человека. А Элен Деверо явно была виновна лишь в одном — что она жена этого Маркуса...

Поттер уже сам не понимал, что им делать — уподобиться этому маньяку, в чьих руках была Лили, или же попытаться действовать медленно, осторожно и без жертв...

Без жертв, за которые потом им опять будут мстить...

— За что твой муж может так ненавидить Малфоя? — вдруг спросил Джеймс, когда Скорпиус уже подталкивал Элен к камину. — За ту ночь, о которой ты теперь не помнишь?

— Ночь? — Элен посмотрела на Скорпиуса, и тот лишь неопределенно пожал плечами.

— Найдем его и все узнаем, — Малфой взглянул на спящую Ксению и кивнул Джеймсу: — Останься с ней.

Поттер мечтал пойти с другом, потому что это была и его война, но снова оставить жену, да еще в таком состоянии, он не мог.

— Ты нужен здесь, — словно поставил точку в разговоре Малфой.

— Сообщи, если что-то узнаешь, — попросил Джеймс. — Мы будем у Розы.

Скорпиус кивнул и подтолкнул Элен к камину. Она оглянулась на Джеймса, и в глазах ее мелькнул страх. Казалось, она хочет что-то сказать, но не решается.

— Надеюсь, теснота тебя не особо смущает, — саркастично заметил Малфой, входя в камин вслед за Элен. — Хочешь сказать прощальное слово?

— Мой муж — метаморфомаг, — проговорила Элен, глядя прямо в глаза Джеймсу. Она словно предостерегала его — на всякий случай.

Поттер кивнул — почти благодарно. Скорпиус и Элен изчезли в зеленом пламени.

— Нужно перенести Ксению в мой дом, — Тео посмотрел на Джеймса. — Я трангрессирую с ней.

— Я сам...

— Ты слишком слаб, — категорично заметил Теодик, беря спящую девушку на руки. — Тебе лучше попасть к нам через камин.

Поттер кивнул, сил спорить уже действительно не было. Лиана укрыла Ксению пледом и попрощалась, отправившись на кухню, чтобы проверить, чем занимается Донг.

Джеймс с крыльца дома проследил за тем, как Тео с Ксенией растворились в воздухе, а потом поспешно вернулся в дом, чтобы последовать за ними — через камин.

Но, едва войдя в гостиную, он замер — посреди комнаты, приставив к виску Лианы волшебную палочку, стоял незнакомый мужчина. Грег только что бросил к его ногам свое оружие.

— Разрешите представиться: тот самый Маркус Деверо. К вашим услугам.

Сердце сжалось от тоски.

Тебе не победить. Я сильнее.

Жаль, что слова редко превращаются в магическую формулу. Потому что сейчас хотелось заклясть самого себя этими двумя фразами: "Я сильнее. Это ты слаб, потому что взялся мстить через невинную девушку".

И ты за это заплатишь. Ты уже за это платишь, а ведь это только начало.

Скорпиус стоял у камина Атриума и смотрел на Элен, что замерла рядом с ним. Она не была испугана — растеряна. Глаза — о, эти глаза, которые он не мог не узнать — смотрели на него с вызовом.

Она была готова ко всему: защищаться и защищать. Кого? Этого ублюдка, за чью жизнь теперь никто не даст и кната. И будь он хоть самим Министром, — хоть председателем Союза Гиппогрифов мира — никто его теперь не спасет.

Скорпиус усмехнулся: да, да, он не тронул Элен, но не всем так повезет...

Он направился к столу охранника, который некоторое время на них пристально глядел.

Почему он не тронул Элен? Почему не прибег к более легкому способу добычи информации? Более легкому и более быстрому?

Поттер, наверное, подумал, что Скорпиус исправился. Хорошо хоть от радости слюнями не подавился. Причем зря. Такие, как Малфой, не исправляются, это в крови.

Он опять взглянул на Элен, что покорно шла рядом с ним. Она бы могла сбежать, могла бы позвать на помощь — да есть миллион способов усложнить ситуацию. Но она не дура — это видно по ее поведению.

Что бы он сделал на ее месте? Во-первых, он бы там не оказался. Но... если допустить? Он бы поступил также: он бы всеми силами защищал того, кого любит. Но прежде он бы узнал, зачем все это...

— Ты знаешь, за что он мне мстит? — Скорпиус остановился на полпути к охраннику и взял Элен за локоть.

— Это не он, — твердо ответила девушка. — Он не мог.

— Ага, я когда-то думал, что ежи не летают, — саркастически заметил Малфой и снова потянул Элен за собой.

— Ежи?

— Расскажу, когда это все закончится, — фыркнул Скорпиус. Он специально заставлял себя вспоминать все это — глупые шутки и ситуации своего прошлого. Это давало силы — силы верить. Силы удержать себя в руках и не начать крушить все вокруг.

Их оставалось так мало, и каждый раз, как где-то внутри эхом отдавалось заветное имя, — "Лили", как хрустальный бокал, по которому чем-то ударяли — силы были готовы закончиться. Тогда он замирал, сжимая кулаки, и ждал, когда желание причинить боль пройдет.

Если тебе больно, отомсти за эту боль. Все равно, как.

Скорпиус остановил тяжелый взгляд на Элен — она вздрогнула. Да, тебе бы надо бояться. Но всю свою боль он прибережет для этого Маркуса Деверо..

— Мы с визитом к мистеру Деверо, советнику Министра, — лаконично проговорил Малфой, не глядя на охранника. Он смотрел на Элен и удивлялся, что судьба их снова свела. Хотя какая судьба? Она-то тут при чем?! Это муженек Элен, чтоб его...

Нет, пусть он будет цел и невредим до того момента, как Скорпиус его найдет!

— Он отбыл полчаса назад, — волшебник с подозрением поглядывал на Элен, что молча смотрела себе под ноги.

И Малфой вдруг понял — она боится. Боится того, что старательно не замечала сейчас: ее муж — мерзавец и уже ходячий труп.

— Куда? — Скорпиуса это не особо-то и волновало, потому что сейчас он собирался идти к мракоборцам: уж они-то быстро разговорят Элен Деверо, когда узнают, что она, возможно, причастна к похищению дочери всеми любимого Гарри Поттера.

— Вроде домой, на обед. Вам назначено?

И тут Скорпиус увидел, как из лифта выходит один из мракоборцев, Малфой даже знал его в лицо — правда, имя после четырех лет позабылось.

— Мне нужно с вами поговорить, — Малфой буквально вырос на пути волшебника, потянув за собой Элен. Еще не хватало, чтобы она испарилась под шумок.

— Чем могу помочь..? — было ощущение, что мракоборец старается вспомнить, кто перед ним.

— Моя жена, Лили Малфой, дочь Гарри Поттера, похищена..

— Ее нашли, — с легким удивлением проговорил волшебник. — Мистер Поттер недавно уехал в Мунго, куда ее привезли...

Наверное, мракоборец говорил еще что-то, но Скорпиус не слышал. Он медленно прикрыл глаза и выдохнул. Потом оперся спиной о стену и сполз по ней, закрывая лицо руками.

— Вам плохо, мистер Малфой? — волшебник коснулся его плеча. — Может,...?

— Что с ней? — голос почти не слушался, ноги не держали. Он и не замечал, сколько времени был на пределе, сколько времени держался из последних сил.

— Простите?

— Почему она в больнице? — раздельно спросил Скорпиус, поднимаясь, но от стены не отходя.

Пятьдесят шесть часов. Они стоили ему многого, но теперь все закончилось — для нее.

Лили.

— Я не знаю, — пожал плечами мракоборец. — Вы...

— Идем, — Малфой отделился от стены и кивнул Элен.

Старые добрые времена: сначала убедиться, что с ней все хорошо, а потом — месть. Так, как он умел, как он привык.

— Курить, что ли, начать? — пробормотал он, направляясь к каминам. — Говорят, нервы успокаивает.

Элен лишь пожала плечами — в огромных глазах все еще был страх. И правильно.

— Черт! — он подпрыгнул, когда между ним и камином материализовался Донг — как обычно, с громким хлопком. — Ты-то откуда взялся?!

Эльф мучительно вылупил глаза и пытался, кажется, вытянуть свои уши до колен.

— Деверо? — сразу понял Скорпиус. Он вдруг мгновенно понял все — словно мысль о том, что Лили жива, что она с отцом, отдернула занавес чувств и выпустила на волю логику.

Деверо ушел домой. Он хватился Донга. Или Элен. Допросил эльфов. Или сразу же вызвал Донга. И заставил его все рассказать.

Скорпиус хлопнул себя по лбу — дурной жест Поттера — и тут же обернулся к Элен.

— Думаю, сейчас мы, наконец, познакомимся с твоим мужем. Вашу палочку, мадам Деверо, — холодно попросил Малфой, понимая, что вот теперь начинается открытая война.

— Донг... — испуганно проговорила Элен, глядя на эльфа.

— Прекрати, безмозглый! — Проворчал Скорпиус, хватая домовика за шкирку, чтобы помешать ему биться головой о каменный пол. — Я запрещаю тебе слушаться чьих-либо приказов, кроме моих, ты понял?

Сложно было поверить, но, кажется, это подействовало, потому что Донг перестал биться, глазищи его наполнились слезами, и он попытался обнять Малфоя.

— Спасибо! Спасибо, хозяин, — причитал домовик. — Вы не представляете, как...

— Какого черта ты слушал неизвестно кого?! — разозлился Малфой, параллельно размышляя над тем, как же теперь поступить.

— Мисс Лили мне приказала, а вы приказали слушаться мисс Лили, — прохныкал Донг, утирая глаза кулачками. Потом он подпрыгнул и запричитал: — Он пошел к мистеру Грегори, этот злой человек пошел искать мастера Джеймса.. Он там, он...

— Не смей тут биться снова, — зло бросил Малфой. — Он тебе не хозяин! Ты и так уже натворил! Сам ведь привел его к Грегори, нет?

Донг кивнул, виновато опустив голову.

— Это мой муж, Донг? — Элен спросила тихо и как-то затравленно. Да, сложно глядеть правде в глаза, усмехнулся Малфой.

Времени было мало, и какая-то его часть все еще тянулась в больницу, к Лили, но это были лишь чувства.

С ней все будет хорошо, она с отцом. Туда сейчас слетится половина ее семейства. А вот шкуру Поттера нужно спасать. Да и зачем оттягивать момент знакомства с Маркусом Деверо? Пора им решить все между собой.

Он тут же передумал идти к каминам, вместо этого потянул всю их странную, привлекающую уже внимание компанию к выходу на улицу. Не самое приятное занятие, но ничего не поделаешь...

— Трансгрессируй прямо в гостиную Грегори, — приказал Скорпиус Донгу, оглядываясь в пустом переулке, а потом отобрал у Элен палочку. — Без глупостей...

— Скорпиус, я прошу тебя...

Но он не дал ей договорить, быстро наложив на нее заклинание, а затем взглядом приказав эльфу действовать. Он ни о чем не думал — только о том, что сейчас увидит человека, заставившего его на миг почувствовать себя слабым... На такого стоит посмотреть.

Вот ты какой, оказывается...

Это было первой мыслью Малфоя, когда они материализовались в гостиной Грега, и он взглянул в глаза своего врага.

— Смотрю, вечеринка в разгаре,— холодно усмехнулся он, увидев Поттера и Грегори, что стояли у дивана и смотрели на Лиану. МакЛаген — или Грегори, какая сейчас разница? — была бледна, но храбрилась, хотя к ее горлу была приставлена волшебная палочка. Скорпиус заметил еще три, что лежали у ног Маркуса Деверо. Последний явно не ожидал прибытия новых гостей, потому что на его лице легко читалась паника, с которой он не сразу справился.

Скорпиусу казалось, что он где-то уже видел этого человека, мимолетно, но никак не мог вспомнить, где. Да и признание Элен об удивительных способностях мужа не прошли мимо ушей Малфоя. Хоя он не знал ни одного метаморфомага, кроме Люпина, конечно...

— Что-то сорвалось, да, Деверо? — насмешливо произнес Малфой, сжимая в руке палочку. Донг с громким хлопком трансгрессировал — к Элен, которую Малфой предусмотрительно обездвижил и сделал ненадолго невидимой. Пока не время ей здесь появляться, да и не стоит ей мешаться. Не время для семейных ссор. — Так хорошо подготовленный план не удался? Я не убил Фрица Забини, а Присцилла отпустила Ксению... Ты не знал? — злорадно спросил Скорпиус, следя за тем, как меняется лицо Деверо. Главное, чтобы он не дернулся и не проткнул Лиану палочкой. — Да, Ксения сейчас в безопасности, целая и невредимая, — немного лжи, немного злорадства. Скорпиус внутренне ухмылялся: они поменялись местами, теперь он играл с Деверо, как кошка с мышкой. — Разочарован в Присцилле? Бывает... И Альбуса Поттера похитить не удалось, не по зубам тебе оказался парнишка, — Скорпиус бросил взгляд на Джеймса, и тот еле заметно ему кивнул. — И Донг, в конце концов, вернулся ко мне — слишком предан. Ты не знал, что эльфы ради преданности могут нарушать приказы и добровольно себя наказывать? Плохо изучил историю Гарри Поттера. Хотя, может, это только эльфы Малфоев такие? — Скорпиус не двигался, боясь спровоцировать молчавшего Деверо. Почему он молчит? — И Лили теперь не в твоей власти, она с отцом, — Малфой уголком глаза видел, как подпрыгнул Поттер, но даже не обернулся к нему. — Ты проиграл, Деверо.

Но кто ты такой?!

Воцарилась тишина. Лиана, казалось, боялась двинуться, Грегори был бледен, как мел, губы сжаты в линию. О, да, Грег, я тебя понимаю! И даже стараюсь помочь, потому что это не ваша война, не ваша дуэль. Не ваш поединок.

— Ты проиграл, так что отпусти девушку, — спокойно произнес Скорпиус. Знать бы, какой реакцией обладает враг, что он умеет, но для этого нужно знать, кто он.

— Ты ошибаешься, Малфой, — наконец, заговорил Маркус Деверо, еще сильнее вжимая кончик палочки в тонкую шею Лианы. Она поморщилась. — Возможно, я не сделал всего, что желал, но я все равно отомстил. И сейчас я тебе мщу: я на твоих глазах убью ее, и ты будешь всю жизнь помнить, что он погибла из-за тебя. Да и все самое главное я уже сделал...

— Ты никого не убьешь, — холодно заявил Скорпиус. — Не хочешь мне рассказать, что же ты такое сделал, кроме как потерпел поражение во всех раундах этой глупой игры?

Лицо — нет, маска — озарилась странно-победной улыбкой.

— Я почти уничтожил тебя, Малфой. Скоро ты станешь ничем и никем, потому что твое состояние — твое богатство — уже не существует, — злорадно упиваясь своими словами, проговорил Деверо.

— Ты сжег Гринготтс? — скептически осведомился Малфой, внезапно вспоминая, где недавно встречал фамилию "Деверо". И этого человека... Захотелось рассмеяться.

— Нет, просто твой отец вложил все ваши деньги в дело-банкнот, он уже подписал все бумаги, — торжество открыто читалось на раскрасневшемся лице.

— Прости, вот эти бумаги? — Скорпиус медленно извлек из кармана пальто документы, что ему прислал отец и о которых он совершенно забыл. — Думаю, мой папенька не потрудился тебе рассказать, что не имеет права ничего подписывать без моего согласия? Конечно, он этого стыдится. Так что все, что он подписал, сгодится теперь только на растопку камина...

Лицо Деверо на миг исказилось от страха. Чего это он испугался вдруг?

— Троянский конь развалился? — раздался чуть насмешливый голос Поттера. Нашел, когда лезть с Гомером, гиппогриф тебя!

Маркус лишь на миг перевел взгляд на Джеймса.

— Итак, у тебя есть еще, что сказать? — светски осведомился Малфой, отбрасывая бумажки на пол. Если этот ублюдок сейчас же не поймет, что он проиграл, придется выложить все свои карты.

Деверо внезапно улыбнулся — хищно, с удовольствием.

— Не буду портить свой последний сюрприз. К тому же, как ты видишь, у меня есть еще одно неоконченное дело, — Маркус кивнул на прижатую к нему МакЛаген. Судя по всему, та была под каким-то заклятием, раз не решалась двинуть хорошенько этому мерзавцу по физиономии и закончить эту комедию.

— Прежде позволь тебе кое-что рассказать, — вежливо заговорил Скорпиус. — Ты посмел тронуть мою жену, ты хотел заставить меня сходить с ума от страха. Я такое не прощаю и обычно плачу той же монетой. Остается лишь один момент выяснить: насколько ты любишь свою жену, Маркус Деверо? Донг.

Домовик появился почти сразу, приведя с собой уже видимую, но все еще обездвиженную Элен.

— Дежа-вю? Теперь у меня твоя жена, — усмехнулся Скорпиус, направляя палочку на Элен. Та, хоть и не могла двигаться, но взгляд ее выдавал весь ужас от увиденного. Ну, ее же предупреждали. — Что ты теперь будешь делать?

Да, в самообладании этому ублюдку не откажешь — он быстро нашел выход, который ему показался исполнимым.

— Ты отпускаешь нас с Элен, и я никого не трогаю. Или же мы все здесь умрем, мне терять нечего.

Вот глупец... Малфой легко взмахнул палочкой, позволяя Элен говорить. Ну, давай, дорогая, или же мне придется рисковать Лианой. Потому что позволить ему уйти я не могу.

— Зачем? — только и смогла выговорить Элен, не шелохнувшись. Кажется, ей было совершенно все равно, что ее держат на кончике палочки. — Зачем?

Он молчал, отвечая ей тяжелым взглядом. Что ж...

— Деверо, ты когда-нибудь выдел применение "Круцио"? — холодно осведомился Малфой, решаясь. — А знаешь, что ощущаешь в этот момент? Сейчас у твоей жены есть отличный шанс это узнать... Да и проверить силу твоих чувств к ней. Если ты понимаешь, о чем я...

— Если ты ее тронешь, то Лиана умрет.

Не МакЛаген, не Грегори — Лиана. Так-так...

— Нет,— твердо ответил Малфой. Он задержал взгляд на палочке, прижатой к шее Лианы и чуть во второй раз за день не хлопнул себя по лбу. Ну, конечно! Как он мог не узнать палочку, которую семь лет созерцал на соседней тумбочке в спальне Слизерина?!— Ты никого не убьешь, потому что ты на это неспособен. И чем тебе не нравилась фамилия «Флинт», что ты ее решил сменить, Марк?

Вот этого момента Скорпиус и ждал — секунды удивления и замешательства, что вызвали его слова у «Деверо». Малфой молниеносно вырвал палочку из руки Флинта и тут же отправил в него зеленый луч — ни минуты не задумавшись, вложив в заклинание всю свою ненависть и всю боль, что накопились за пятьдесят шесть часов этого проклятого поединка.

Зачем? Ему теперь было все равно.

На секунду все замерли, потом Грегори бросился к застывшей в испуге Лиане. Малфой медленно повернулся к Элен: она не кинулась к лежащему навзничь мужу, лишь слезы капали из ее красивых, широко открытых глаз.

Грегори нарисовался неожиданно — и хладнокровно врезал ему кулаком по лицу. Малфой повел головой, но не ответил, потому что знал, что заслужил это.

— Правда, что Лили нашлась?— Поттер оглянулся с омерзением на того, кто совсем недавно был Маркусом Деверо.

У Скорпиуса хватило сил лишь кивнуть.

Ну, вот и все закончилось.

Роза Уизли.

Да, она не любила ждать, она бы хотела чем-то помочь в поисках Лили и Ксении, но ей ничего не оставалось, как быть подле Тео и Сары. И Берти, которая только что проснулась.

Роза как раз на кухне готовила девочке тосты, когда услышала, что из камина кто-то вышел. Она ожидала увидеть кого угодно: папу, дядю Гарри, Джеймса, но в гостиной появилась смутно знакомая девушка, лицо у нее было взволнованным.

— Мне нужен Теодик, срочно!— проговорила она, глядя на растерянную Розу. Ах, да, Лиана МакЛаген, вспомнила Роза имя девушки.

Тео вышел из своего кабинета, в руках у него уже был чемоданчик: срочно его могли вызвать только для оказания помощи.

— Джеймс...— начала Лиана, но Тео ее не стал слушать, и Роза почему-то подумала, что ее друг уже знал все, что нужно — это ему не стоило большого труда.

— Видите,— проговорил он, бросив на Розу свой темный взгляд.— Присмотри за зельем, пожалуйста.

Девушка кивнула, закусив губу и глядя, как Лиана и Тео по очереди исчезают в камине. Если Джеймс, значит, что-то... Не хотелсоь думать о плохом, уж лучше надеяться, что появилось что-то новое, что Лили и Ксения спаслись... Малой кровью...

— Кто это был?— позади появилась Берти, жующая на ходу тост. Она выглядела выспавшейся и вполне довольной, потому что уже успела задать Розе миллион вопросов об Альбусе, дяде Роне и маме.

— Пациентка Тео,— машинально ответила девушка, поворачиваясь к Берти.— Хочешь посидеть возле мамы?

Девочка кивнула и бегом кинулась в кабинет Тео. Роза подошла к кипящему котлу и только тут поняла, что замерзла — возле котла было почти жарко. Она посмотрела на записи Тео, что лежали подле, и заметила уже зачеркнутые строчки рецепта. Он всегда так делал, потому что его часто отвлекали и он мог что-то напутать. Да и Роза так в любой момент могла его заменить, если целителя куда-то вызывали...

Роза помешивала зелье, краем уха слушая Берти, что-то рассказывающую спящей матери. Мысли девушки были далеко, она очень беспокоилась за своих родных, за Тео. Опять они во что-то вляпались. Искать виноватых не хотелось, да и не было смысла. Даже если это был враг лишь Малфоя — Скорпиус теперь часть их семьи. А они всегда помогали своим родным. Иначе их семья давно бы разделилась на две части: одна половина — в Мунго, другая — в Азкабане.

Что же произошло? Долго томиться ожиданием ей не пришлось, потому что она услышала, как открылась входная дверь. Роза даже не успела далеко отойти от котла, когда Тео стремительно вошел в кабинет, неся на руках бессознательную Ксению. Вид у жены Джеймса был ужасный.

В голове пронесся сразу десяток вопросов, пока Тео клал Ксению на одну из кроватей рядом с ширмой, за которой спала Сара.

Что случилось? Нашли ли Лили? Где Джеймс и Скорпиус? Кто-то еще пострадал? Что с Ксенией? Почему сюда приходила Лиана МакЛаген?

— Чем я могу помочь?— Роза уже была возле Тео, который бережно расстегивал грязную мантию на бесчувственной Ксении. Бледное лицо, на котором выделялись алые губы, внушало почти страх. Краше в гроб кладут...

— Принеси черную папку с моего стола,— кинул, не оборачиваясь, Тео. В его руках появилась палочка.— Джеймс и Скорпиус в порядке, но Лили с ними не было.

Роза благодарно кивнула Тео и подала ему папку, где он хранил важные заметки. Он быстро нашел нужную страницу и кинул остальные листы на тумбочку.

— Что с ней?— тихо просила Роза, оглянувшись на ширму, за которой тихо сидела Берти, явно немного испуганная.

— Она беременна,— пробормотал Теодик, пробегая глазами свои записи. Словно это что-то объясняло.— Она связала себя Ментальной нитью с Лили. Это забрало слишком много сил.

— Она... ребенок в порядке?— голос дрогнул.

— Не знаю. И проверить не могу: сейчас опасно любое заклинание. Но нужно порвать Нить.

— Почему ты этого не сделал сразу?

— Малфой,— только и проговорил Тео, откидывая прочь листок и взмахивая палочкой: из шкафчика прыгнула колба с синеватой жидкостью.

Роза поняла, что Скорпиус не позволил разрушить связь с Лили — единственную нить к ней. Наверное, он думал, что это поможет им ее спасти — как тогда, четыре года назад. А Джеймс? Что он думал по этому поводу? Ведь ему нужно было решать между Ксенией и Лили...

— Он не понимает всего,— ответил на мысли Розы Тео, капая зельем на губы Ксении.— Не понимает угрозы ребенку. Он слишком растерян и обрадован.

— Ты сейчас будешь рвать связь?— почти прошептала девушка.— А если Лили...?

— Ее нашли.

Роза вздрогнула и обернулась: в дверях стоял усталый отец, к нему тут же прижалась выбежавшая Берти. Тео кивнул, не отвлекаясь от Ксении — он уже подносил к ее виску свою палочку, медленно и осторожно отводя в сторону золотые пряди.

— Гарри пошел в больницу, куда привели Лили. Я должен сообщить Джеймсу и... ее мужу.

— Я знаю, где они,— откликнулась Роза, тут же решив, что она может сделать.— Останься с Сарой и Берти.

— Джеймс должен был прийти следом,— заметил Тео, сосредоточенно глядя на Ксению.— Он очень слаб.

Роза кивнула и направилась в гостиную, пока отец не решил идти с ней или вместо нее. Ему нужно было отдохнуть — особенно после превращений. Особенно в преддверии полнолуния...

— Дом Грегори,— кинул ей вслед Тео, и Роза благодарно ему улыбнулась. Она надеялась, что с Ксенией будет все в порядке. И с Лили. Почему она в больнице? Что произошло?

Почему Джеймс задержался? С этой мслью она вошла в камин и бросила порох, четко произнеся направление. И, как только ступила в незнакомую светлую гостиную, поняла, что у того была причина.

Роза медленно обводила взглядом комнату, словно сцену какой-то пьесы, что закончилась трагически. Лежащий навзничь, без признаков жизни, молодой человек — у ближней стены, рядом с ним — стоящая Элен, по щекам которой безостановочно текли слезы. Лиана, которая дрожала в объятиях Грега Грегори, чья рука была обмотана платком, явно со льдом. И Джеймс, сидящий на софе рядом с Малфоем. Последний был почти зеленого цвета, с закрытыми глазами и сжатыми кулаками. Лишь красное пятно на подбордке — словно от удара — выделялось на его лице. Все молчали.

— Лили нашлась,— нарушила тишину Роза, и Малфой вздрогнул, но глаз не открыл.

— Знаем,— пробормотал Джеймс. Кузен тоже выглядел ужасно, не краше Скорпиуса.— Как Ксения?

— Тео ею занимается.— неопределенно ответила девушка, медленно подходя к лежащему на полу человеку.— Это он?

Джеймс кивнул.

— Какой странный...— пробормотала Роза, глядя на лицо, с которого будто наполовину слезла сгоревшая кожа. Но только наполовину, поэтому смотреть на это изменившееся не во всем лицо было неприятно. Волосы тоже, казалось, пытались поменять цвет, но не успели... Не успели?!— Кто его убил?

Вопрос отдался холодным эхом в тишине этой комнаты. Глупый вопрос, через секунду подумала Роза, глядя на странно спокойного Малфоя. Будто бы он впервые убил, про себя усмехнулась девушка.

— Министерство вызвали?— спросила она, отходя от тела и от застывшей Элен, что потерялась в своем горе, созерцая мертвого мужчину.

— Ага, просто мечтаем, чтобы Малфоя отправили к дементорам,— огрызнулся Джеймс, сочувственно посмотрев на друга.— С головой-то дружишь?

Кузен был явно на пределе сил, раз стал таким агрессивным и нервным. Будто он был готов кинуться защищать Малфоя прямо сейчас, хотя никто на него не нападал. Роза вообще не знала пока, как реагировать...

— Уходите,— Грегори посадил в кресло Лиану и прямо посмотрел на Джеймса.— Вы успеете уйти прежде, чем тут будет Министерство. Малфой успеет увидеть Лили.

— Очень благородно,— фыркнул Джеймс.

Почему молчит Малфой? Он даже почти не двигался, словно мраморная статуя скорби. Или сожаления?

— Зачем ты его убил?— Роза стояла рядом с кузеном, но смотрела на Скорпиуса.— Не было другого выхода... Как... тогда, в лесу?

Малфой медленно поднял голову и остановил на ней тяжелый, просто невыносимо тяжелый взгляд. Роза внезапно подумала о том, что Лили всегда говорила о серебряных глазах Малфоя, но сейчас они у него были почти черными из-за огромных, расширенных зрачков.

Он промолчал, снова закрывая глаза — вселенская усталость читалась в его позе.

— Уходи, Малфой, у тебя будет время увидеть Лили прежде, чем тебя арестуют,— повторил Грегори.

— Никто его не арестует!— рыкнул Джеймс, вставая.— Он твою жену спасал! И всех нас!

— Он применил Непростительное заклинание,— напомнил Грег, сделав шаг назад.— До разбирательства его будут держать под стражей. Конечно, его вполне могут оправдать...

— Никто не узнает, что это было Непростительное, если ты не разболтаешь,— Джеймс в гневе смотрел на хозяина дома.

Кстати, почему они тут? И что здесь делает Лиана? Эти вопросы Роза оставила при себе, снова оглянувшись на тело человека, что похитил Лили и Ксению. Элен присела возле него на корточки и гладила по груди, слезы капали на мантию мертвого волшебника.

— Мракоборцы не первокурсники, они все поймут,— заметил Грег, и Роза была вынуждена с ним согласиться.— Уходи, Малфой, спрячься, если хочешь...

Роза почти фыркнула: предложить Скорпиусу бежать и прятаться было глупо, даже она это знала. Он лучше будет мучиться в Азкабане... Бедная Лили...

— Не нужно прятаться.

Они все оглянулись на заговорившую Элен. Та все еще сидела возле тела, как поняла Роза, ее мужа, но слезы уже не скользили по бледным щекам. Она не смотрела на них — на что-то в ее ладони.

— Вы возьмете вину на себя?— ехидно заметил Джеймс. Ему явно не было жаль девушку, на глазах которой только что убили ее мужа. Розе казалось, что Элен любила мужа, хоть он и был... подлым.

— Здесь нет ничьей вины,— снова не поднимая глаз, проговорил Элен.

— Он сам запустил в себя Авадой?— хмыкнул кузен, и Роза подумала, что Джеймс почти на грани нервного срыва из-за всего произошедшего.— Суицид?

— Да,— губы девушки еле двинулись, и слезы снова потекли по ее щекам.

— Вы нашли прощальную записку?— спокойно спросил Грег, чуть приближаясь к Элен.

— Нет,— покачала она головой.— Я нашла вот это,— и она показала им крупный медальон, что держала в руке. Медальон был на цепочке, темно-зеленого цвета и, казалось, излучал какой-то призрачный свет, словно дымку от потухшего пожара.

— И что это?— скептически спросил Джеймс.

— Это реликвия семьи Деверо,— Элен, наконец, подняла красные от слез глаза.— Очень древняя, это Знак Чести. Если кто-то позорил честь и достоинство семьи, ему давали этот Медальон, показывая, что он должен покончить собой. Смыть позор кровью,— голос девушки сорвался, но она нашла в себе силы продолжить.— Если человек не мог сделать этого сам, то все делал Медальон.

— Как?— Роза с интересом и ужасом смотрела на зеленый камень в руках Элен.

— Он превращает любое заклинание, пущенное в сторону его носителя, в Смертельное. Даже самое обычное, даже простое «Силенцио»,— почти прошептала Элен, позволяя медальону скользнуть между ее пальцами и со стуком упасть на пол.

— ... гиппогриф,— пробормотал Джеймс. глядя на эту с виду не очень приметную безделушку.— Значит, он шел сюда умирать? Гад...

— Джеймс!— одернула его Роза, подходя к Элен и давая ей платок. Потом она резко обернулась к Малфою и твердо проговорила:— Дай свою палочку, Скорпиус.

Тот снова поднял на нее тяжелый взгляд, одна бровь взлетела вверх, словно он не ожидал такого поворота событий.

— Ты хочешь испытатть камешек на себе?— Джеймс смотрел на Розу, словно она сошла с ума.— И не думай!

— Палочку, Малфой!— повторила девушка. Она очень боялась делать то, что сейчас собиралась, но была последняя надежда — глупая надежда, когда дело касалось Малфоя, но девушка не могла не проверить. Все равно мракоборцы это сделают...

Кажется, Лиана и Грег поняли то, чего хотела Роза. Джеймс тупо переводил взгляд с одного на другого, а Малфой, как казалось девушке, вообще сейчас не был способен думать — внутри него шла какая-то другая, чуждая им работа.

Роза не стала повторять в третий раз: подошла к Скорпиусу и выдернула из его рук волшебную палочку, что он так и не убрал после того, как убил похитителя (или помог ему убиться).

Кстати, кто он такой, этот теперь мертвый человек? И этот вопрос пока остался неозвученным — не время.

Серебряная палочка была холодной, несмотря на то, что ее только что сильно сжимали пальцы Малфоя.

— Priori Incantatem,— прошептала Роза, касаясь своем палочкой палочки Малфоя. Осязаемая тишина повисла в комнате, словно никто не осмеливался дышать. Только Скорпуису, кажется, было все равно, что за заклинание выйдет сейчас на свет. Он уже сам осудил себя?

Мгновение тянулось невыносимо. Но вот из кончика серебряной палочки потянулась дымка, образовавшая тень настоящего заклинания: прямой, резкий луч ярко-красного цвета.

Кто-то резко выдохнул, и Роза подняла глаза: Джеймс буквально рухнул на софу рядом с другом, закрыв лицо руками.

Она никогда не думала, что счастье может разбиться так легко и так бесшумно, с тихим шорохом и безмолвным криком.

О чем ты думал, идя сюда? Хотел ли ты того, что получил? И зачем?

Она никогда не хотела видеть подобного — как на ее глазах рушится и умирает счастье. Не хотела верить, что он сделал это собственными руками. Что это он сам разрушил их мир — мир счастья.

Хотя, наверное, это был лишь ее мир, а в его…? Что такого было там, внутри него, что толкнуло его, тихого и спокойного на этот путь?

Почему?

Словно эхо — эхо прожитых дней и такого еще близкого счастья — этот вопрос не давал ей отвести глаз от лежавшего навзничь, словно тряпичная кукла, мужа. Сквозь слезы она едва могла различить его несовершенные черты. Рука крепко сжимала медальон.

Не было вопроса, откуда Марк взял эту смертоносную безделушку. И кто виноват в его смерти. А на другие они теперь вряд ли получат ответы. Да и было слишком страшно узнать их…

Странно, она никогда не считала себя трусихой. С детства привыкшая сражаться за свое счастье и свободу, она не раз преступала черту дозволенного, не боясь последствий или не думая о них. В доме родителей она часто по ночам пробиралась в кухню, чтобы вдоволь наесться сладкого, что ей запрещалось. Когда они погибли, — она до сих пор была уверенна, что к этому приложил руку дядюшка — она каждый день своего существования боролась с ограничениями, которыми ее окружил новый опекун. Ей нельзя было покидать дом одной — она сбегала, несмотря на следующие за тем наказания. Она должна была учиться на дому — друзья родителей устроили ее отъезд в Шармбатон. Дядюшка мечтал, чтобы она вышла замуж за Маркуса, его сыночка-оболтуса, а она развлекалась, меняя парней чаще, чем мантии. Он — граф Деверо — всегда олицетворял для нее все самое ужасное в мире. Но она никогда его не боялась.

Никогда до сегодняшнего дня.

Элен крепче сжала медальон, и слезы еще сильнее полились из глаз. Чувства безысходности и страха не давали ей отойти от тела Марка, ее Марка. Боль, что поднималась из самых глубин разбитого сердца, сковала ее. Дрожащей рукой она погладила мужа по застывшему лицу, еще глупо надеясь, что все это — ужасно реальный сон.

Всего лишь сон.

Неужели так она платит за все, что натворила до того, как в ее жизни появился Марк? Платит за каждого, кого она использовала, чтобы доказать себе и дядюшке, что она вольна распоряжаться своей свободой, собой. За каждого…

Она помнила их хорошо — лица, голоса, руки, глаза. Трое были случайными, двоих она выбрала и поймала в свои сети. Трое совсем ничего не значили для нее — лишь пара минут удовольствия, почти невинного — в ее глазах, но не в глазах дядюшки.

Двое других были ей дороги, каждый по-своему, но и их она использовала. Одного — потому что хотела, второго — чтобы досадить графу. И оба стали для нее близки. Один — потому что был первым, второй — потому что был прекрасен.

А потом был Марк, который сделал то, чего никто и никогда не делал для нее — он отказался от себя самого. Она этого не хотела, но приняла, как величайший дар. Она верила, что эта его жертва станет ценой их общего счастья. Оказалось, что нет.

— Почему? — прошептала она, гладя замершую навсегда грудь Марка, поправляя мантию. — Что тебя так мучило?

Она даже не думала о том, что он что-то сделал с ее памятью. Если и сделал, то теперь это было не важно. Она его простила. За все. Но до боли в груди ей хотелось узнать, почему. И посмотреть в его глаза… Потому что тогда, за несколько секунд до его конца, он не осмеливался взглянуть на нее, как бы она не хотела этого в тот момент. И она видела: ему было страшно. Она это знала…

Рука скользнула по жилету, что был на нем под мантией. Что-то зашуршало, и Элен испуганно извлекла из кармана Марка свернутый вчетверо пергамент. С внешней стороны его совершенным почерком было написано одно слово — ее имя.

Она постаралась стереть с лица слезы, чтобы они не капали на ровные строчки чернил, которыми был исписан пергамент. Она подняла глаза — никто не обращал на нее внимания, потому что Джеймса явно колотил шок. Как скрытая истерика, что на фоне замершего Скорпиуса смотрелось дико. Конечно, каждый переживает все по-своему. Хозяева дома стояли в стороне, явно совещаясь и решая, что делать. Кажется, все продолжали жить, а ее жизнь остановилась — чтобы продолжиться потом, когда пройдет эта боль, когда затянется рана. Это будет нескоро, Элен это понимала, сжимая в руках прощальное письмо Марка.

Значит, он шел сюда умирать. Он знал все.

Почему? Вся боль — в одном слове.

Рука дрожала, слезы грозили оставить кляксы на его последнем послании.

«Дорогая Элен…» Она всхлипнула, ясно услышав его голос. Ноги немного затекли, но она не хотела двигаться — лишь читать его исповедь. А иначе что это может быть?

«Дорогая Элен, я надеюсь, что тебе не пришлось видеть меня, чтобы получить это письмо. Это было бы слишком жестоко по отношению к тебе. Ведь ты ни в чем не виновата. Это я, я один. Надеюсь, что ты еще ничего не знаешь, и я смогу сам тебе рассказать о своей низости. И не только о своей.

Я долго думал, с чего начать, и понял, что все сходится на тебе — моей самой большой удаче и самой большой ошибке. Кем я был до тебя? Никем: скромным, запуганным мальчишкой-аристократом. Я всегда был в тени, слишком обыкновенный, чтобы быть заметным, слишком неуверенный в себе, чтобы что-то изменить. Я был труслив и когда-то искал сильных друзей, но сильным людям не нужны такие, как я. Разве что для минутного развлечения. Я ненавидел за это и их, и себя. Не знаю, кого больше…

А потом я встретил тебя — самую необыкновенную. Я был удивлен, что ты находишь меня интересным, что ты любишь меня. Я долго не мог в это поверить, но ты меня убедила. Мне казалось, что я обрел свой рай — за все мои мелочные страдания в прошлом. Я много думал об этом: я ведь был недостоин тебя! Но рядом с тобой я чувствовал себя другим — сильным, смелым, способным на все. На все ради тебя.

Ты действительно меня изменила: разве мог я раньше представить, что смогу стать метаморфомагом? Ведь раньше никто такого не делал, никогда! Я был первым!

Но я не хотел этим хвастаться — это было сделано только для тебя, это была наша тайна, ты помнишь? Большего мне не было нужно.

Почему, Элен? Почему ты попросила меня тогда? Попросила меняться. Ах, да, ты ведь этого не помнишь...

Ты можешь возненавидеть меня за то, что я сделал с тобой, у тебя есть на это право. Но подожди, обо всем по порядку.

В нашей жизни все было так просто, пока твой кузен не взорвался. Ты его не любила, я знаю, но ты тогда так страдала — словно предчувствовала, что за этим последует. И твой дядюшка не заставил себя ждать.

Это было так странно: стоять напротив него и слушать, что он говорил. Он всегда пренебрегал мной, считал меня слабым и жалким. И тут — весь мир, казалось, он положил к моим ногам. И тебя тоже. Он знал, на что давить. Я спасал его, а он мне дарил новую жизнь — с тобой. Я отказался от всего, хотя не так уж и много у меня было там, в жизни Флинта. Родители пережили мою смерть, а больше никого я не оставил за спиной. Правда, несмотря на запрет графа, я иногда трансгрессировал к их дому и наблюдал. Иногда я тайно посылал им деньги.

Я отказался от себя — но не такая уж высокая цена за счастье рядом с тобой. Я стал сильным, все двери были для меня открыты! Помнишь, как ты мне сказала однажды, что я стал метаморфомагом не только снаружи, но и внутри, в душе. Наверное, ты была права.

Он — мой новый отец — многому учил меня. Он верил почему-то, что я способен стать копией его сына, но быстро разочаровался. И я даже рад, потому что, имей я сейчас те же способности, что и граф, способности, которыми он лишь в малой доле смог меня научить, я бы стал тебе еще более противен.

Но все-таки кое-чему он меня научил. И я сожалею, что обратил это против тебя.

Я стер маленькую частичку твоей памяти. Ты не простишь меня, но я все же хочу рассказать тебе обо всем.

Я не знал, почему ты тогда попросила меня меняться, меняться согласно твоим указаниям, твоим воспоминаниям. О нем.

Если бы ты знала, что этот человек значил когда-то в моей жизни, сделала бы ты это? Глупый вопрос.

Я был в ужасе — потому что ты его откуда-то знала. Твои глаза блестели, ты улыбалась, когда смотрела на меня, но видела его. Его серебряные волосы и серебряные глаза.

В тот вечер я не работал, как сказал тебе — я напился в компании моего бывшего сокурсника, который тоже не мог спокойно говорить о твоем серебряном воспоминании. Жизнь Тобиаса оказалась сломана, косвенно по вине этого человека. Я напился, и Тоб меня подстегивал, чтобы я любыми способами узнал, что вас связывает с… Малфоем.

Ты никогда не знала его имени, причудливо…

Я пошел прямо к графу и сказал, что почти уверен, что ты мне изменяешь. Это подействовало сразу — имя Деверо не должно быть связано со скандалами. Он тут же достал из укромного места Сыворотку правды.

О, какая это была пытка, Элен! Я не буду оправдываться, ведь в твоих глазах тогда было столько муки, словно я пытал тебя, а не задавал вопросы. Ты не могла не ответить.

Это был год твоего 17-летия, Бал Масок в доме Деверо. Я был там, Элен. Это был вечер, когда мы познакомились. Я был разбит и растоптан, потому что он опередил меня. Ты была с ним, хотя не знала, как его зовут. Ты запомнила его волосы и его глаза! И то, что было между вами. Он был первым, да? Я тогда струсил и не спросил у тебя, потому что не хотел слышать ответ.

Я с трудом могу описать тебе мое состояние. Ты не изменяла мне, но ты была его. Опять, понимаешь? Такое уже было, еще в школе. Мы учились вместе, спали в одной комнате. Когда-то я хотел, чтобы он стал моим другом, я тебе говорил, что искал кого-то сильного. А он всегда был сильным. Я бы мог восхищаться им, если бы не научился ненавидеть. Ненавидеть в нем того, кем я никогда не мог стать, даже будучи Маркусом Деверо. Он нашел себе другого друга, самого странного из всего его выбора.. Но, конечно, неслабого — такого же неординарного, как он сам. Это было логично, правильно, хотя я чувствовал себя еще более жалким…

А теперь я хочу рассказать тебе о ней. О Лиане МакЛаген…»

Элен едва дышала: перед глазами тут же возникла последняя секунда жизни мужа, когда он прижимал палочку к горлу беззащитной девушки, которую он, выходит, знал.

«...Она училась на год младше нас. Еще одна неординарная личность, которые всегда к нему притягивались. Или он их притягивал. Он мучил ее, он играл с нею, но глаза его оставались холодными. Просто интерес…

Это было незадолго до бала на Рождество. Он ее преследовал, чтобы она стала его спутницей (словно слабо он ее обидел в предыдущий год). А потом оставил, потеряв интерес… Совершенно случайно я наткнулся на нее, когда она плакала. Лиана МакЛаген плакала! Был миллион мыслей о том, что он сделал, какую боль ей причинил… Она ничего не рассказала, и мы просто просидели полночи вместе… Это длилось долго, несколько месяцев. Я был счастлив, она тоже перестала грустить. А однажды ночью мы столкнулись с Хеленой, моей однокурсницей. Она была вся такая сияющая, и я тогда подумал, что она где-то была с Малфоем, они тогда встречались. Если бы я сообразил быстрее... Думаю, Лиана все поняла, но не сменила направления. Мы шли на Башню, где обычно встречались.

Он был там, стоял, как каменное изваяние, даже не привел себя в порядок после свидания.

Вот так все разбилось. Он только взглянул на нее, а она уже отпустила мою руку и сделала шаг навстречу.

Я ушел, ненавидя его и себя. Он не отпускал ее, и она не могла забыть. Я потом видел ее — опять плачущую, но на этот раз я просто прошел мимо. На ней было его клеймо, и я понял, что она никогда от него не избавится. Я сдался, пережил.

И тут, казалось, все повторилось. С тобой. Я с ужасом это понимал, но сделать то же самое, что и с Лианой, я не мог. Я слишком тебя люблю, я бы умер, если бы ушел. Да и ты была ему не нужна, не уверен, что он вообще о тебе помнит… И тогда я действовал спонтанно, без долгих раздумий, иначе силы бы оставили меня.

Я стер его из твоей памяти. Я стер тот вечер, заменив другим — я создал в твоей памяти попурри, чтобы вместо близости с ним у тебя остался совершенный день нашего знакомства. Я был очень аккуратен, я старался не навредить тебе — я бы никогда себе этого не простил.

Получилось. Ты забыла о нем и о том, что я сделал. Я верил, что это будет началом нашего нового счастья.

Но вина, ревность, ощущение собственного ничтожества преследовали меня. В то время твой дядюшка делал все, чтобы мне отдали пост заместителя Министра по транспорту — граф стремился к полной монополии в области летучекаминных сетей. Мелких конкурентов буквально сдувало с его пути. Но оставался один, чье влияние и чья власть в последние годы росла — быстро и уже заметно. И Деверо никак не мог с ним справится.

Это был Драко Малфой.

Все случилось около полугода назад. Наши эльфы закончили — успешно — тесты по освоению нового вида пороха для каминов. Его оказалось проще и быстрее получить, и он давал новые возможности для путешествий. Все это было сделано в полном секрете.

Помнишь, как я тебе об этом рассказывал? Раньше мы тратили недели на то, чтобы вырастить дьявольские силки, орошая их и подпитывая, чтобы потом растереть засохшие стебли в порох. Конечно, все это делали эльфы, но подземная жизнь в шахтах, где все это проходило, укорачивала их жизни. И тогда они начали делать разные эксперименты. И у них получилось: они заставляли светится… пыль! Мелкая каминная крошка, что вечно, сотни лет, витает в воздухе шахт. Легкое свечение не пугало силки — оно их притягивало, заставляло размножаться — очень быстро. Движение светящейся крошки — размножение. Это было невероятно! Еще более невероятно, что подобное деление в течении 3-х дней убивает силки — они засыхают. Остается только срезать и растереть…

Я был счастлив, я понял, что это открытие действительно сделает меня достойным места, что мне досталось подле Министра. Но планы графа простирались дальше…

Ты знаешь, я был таким дураком, что все ему рассказал — о тебе и Скорпиусе Малфое. Но в то время он был единственным человеком, понимавшим меня... Он спасал меня от меня самого... Глупая преданность пса, которого обычно пинали, но лишь раз приласкали.

И он ловко решил это использовать. Он видел растущую мощь Малфоев. И он видел, в какие руки эта мощь попадет в будущем. Он знал, что Драко Малфой — слабое звено, и что его сын более сильный соперник. И еще он понимал, что в его семье все наоборот. Он сравнивал меня — его наследника — и Скорпиуса, и, конечно, понимал, чем это грозит в открытой конкуренции. И тогда граф решил покончить со всем сейчас, пока он имеет перед собой более слабого противника. А заодно и… сломать Малфоя-младшего…

Я не перекладываю свою вину на графа. Нет, я сам пошел на эту месть. Просто он меня подтолкнул, он готовил меня месяцами, подогревая почву. Я был слишком слаб и труслив, чтобы самому решиться на что-то подобное. Это он заплатил комиссии Мунго, чтобы Присциллу Забини, самого открытого врага Малфоя-младшего, побыстрее выпустили из Азкабана. Тогда именно на нее свалили бы — изначально — всю вину за происходящее... Он указал мне на то, что главное завладеть эльфом Малфоя и я смогу проникать в их дома без всяких проблем: в его квартиру, в дом его лучшего друга, в дом его тестя, в его собственный дом. Словно Троянский конь...

Это он мне подсказал больное место Скорпиуса — его девушка Лили Поттер. И он мне сказал, что для заместителя Министра нет ничего невозможного.

Все остальное я придумал сам. Я сознательно шел на эту месть, потому что устал — устал от тени Малфоя, что не оставляла меня, устал от вины, что чувствовал рядом с тобой, от презрения — к себе, что, даже стерев его из твоей памяти, не могу забыть. Это не принесло мне счастья с тобой, а без тебя я не могу быть счастлив. Я даже рад, что все закончится вот так.

Знаешь, даже с четко продуманной местью я не справился. Мне никогда не переиграть Скорпиуса. И себя самого. Я способен только совершать ошибки.

Но с самым важным — для графа — я, кажется, справился. Состояние Малфоем почти уничтожено, и с этим Скорпиус уже ничего не сможет сделать.

Самое смешное, Элен, что граф был недоволен, когда я пришел к нему с бумагами. И я его понимаю: он видел, что со второй частью я не справляюсь. Что я не в силах уничтожить Скорпиуса. Он не знал, что я это уже почти сделал. И я ему не сказал.

Элен, я опозорил его. Он предчувствовал, что скоро все выйдет на поверхность.

Я упустил Альбуса Поттера.

Я так и не получил в свои руки Джеймса Поттера.

Я сделал слишком много ошибок, и я должен за них заплатить.

Граф дал мне медальон. Думаю, ты знаешь, о чем я, ты сама мне о нем как-то рассказывала.

И на этом вся моя жизнь закончилась — сегодня утром. Отец отказался от меня. Он отказал мне в моей жизни. Он молча уничтожил меня. Он отнял тебя у меня. Или же я сам это сделал…

Я уже не знаю. Я не знаю, как найти силы и сделать то, что мне приказано. (Я продал свою жизнь графу, и он волен ею распорядиться).

Ты знаешь, мне страшно, и от этого я ненавижу себя еще сильнее. Мне страшно оставить тебя разбираться со всем, что я натворил.

Я сожалею только об одном: что так и не увижу Малфоя на коленях…

Я ничтожество, да?

Все вокруг рушится быстрее, чем я думал… (чернила казались здесь совсем свежими). Я недооценил эльфа. Элен, неужели я подставил тебя?

Будь что будет. Я отправляюсь, чтобы посмотреть в глаза моего мучителя и моей смерти. Может, мне повезет и меня убьют — все равно кто. Это уже неважно. Я достаточно сражался — с прошлым, с графом, с Малфоем, с собой. Я проиграл... В каждом из этих поединков я проиграл.

Я — ничтожество, потому что, собираясь умереть, я и своей смертью надеюсь отомстить Малфою. За что? Наверное, за то, чем я так и не смог стать, а он смог. За то, что он получил то, чего я так и не стал достоин.

Я хочу отомстить ему за тебя.

Я люблю тебя. Прости.

Твой Марк.»

Слез не было. Лишь пустота. Она подняла глаза на лежащего рядом мужа.

— Я тебя прощаю, — прошептала она, надеясь, что теперь он обрел то, чего так хотел, — покой.

Лили Поттер.

В голове была просто пугающая пустота.

Тишина окружала ее плотным облаком, не давая понять, ни где она, ни какой день сегодня, ни почему у нее так болит голова. Боль была похожа на зубную — что-то глубоко внутри ныло и дергало. Приятного мало.

Но все-таки ее больше беспокоило, что она ничего не может вспомнить — чтобы оттолкнуться от первого же воспоминания и понять, что происходит. Наверное, нужно открыть глаза, но было так страшно, что боль станет еще сильнее.

Она лежала и прислушивалась к тишине. Под ней была мягкая кровать, ноги укрыты чем-то теплым и уютным.

Лили тяжело вздохнула и медленно приподняла веки, осторожно впуская под них свет.

Она тут же поняла, где находится: больница Святого Мунго. Эта палата была ей знакома, даже очень хорошо — здесь когда-то лежал папа... После смерти мамы.

Лили медленно вздохнула — боль в голове не усилилась. Она вообще не менялась, словно была какой-то константой, независящей от внешней жизни.

Девушка медленно повернулась и наткнулась на ясно-зеленый взгляд из-за очков. На стуле, явно скучая, сидел Альбус. Его лицо озарила улыбка, на щеках появились ямочки, которые Джеймс никак не мог простить мальчику.

— Привет,— он спрыгнул со своего места и подошел к кровати.— Я знал, что ты проснешься, как только папа выйдет. Это закон жизни...

— Папа?— Лили медленно приподнялась на подушках и села.— Только не говори мне, что тут все семейство собралось...

Знать бы еще, по какой причине. В голове было все так же пусто, только какое-то смутное чувство беспокойства теплилось где-то очень глубоко внутри, словно ожидая своего часа.

— Пока еще нет,— Альбус сел на край ее постели и опять улыбнулся.— Но, думаю, если дядя Рон не потерялся, то скоро тут будут все.

Лили застонала: небось, большинство просто сойдет с ума от страха за нее. Потом до девушки дошел смысл слов брата, и она почти подпрыгнула:

— Дядя Рон?

Вот, что-то в голове стало проясняться. Откуда взялся дядя Рон? Он ведь ушел еще четыре года назад...

— Это долгая история,— очень серьезно, по-взрослому, ответил Ал, вынимая из кармана брюк пакет с лимонными дольками.— Хочешь?

Она покачала головой — боль никак на это не отреагировала. Так, вот теперь она хотела, чтобы тут появился хоть кто-то, чтобы ответить на ее вопросы.

Что случилось? И почему так странно болит голова?

— Папа пошел поговорить с целителем и отправить сову,— Альбус засунул за щеку несколько долек сразу и блаженно вздохнул.— Я ему обещал, что не буду тебя будить...

— Но ты меня и не будил,— заметила Лили, поправляя одеяло. Она пыталась найти в памяти хоть что-то, за что можно было бы зацепиться. Но воспоминания путались, словно кто-то их очень небрежно перемешал.— Ты знаешь, что со мной случилось?

— Целители обычно не рассказывают это маленьким братьям пациентов,— Ал попытался улыбнуться, но с набитым ртом это у него получилось хуже, чем говорить.

— А ты будто бы и так не узнал,— Лили погладила мальчика по руке.— Кстати...— она остановила свой взгляд на неособо чистом воротнике его рубашки, затем на галстуке и жилете с эмблемой Гриффиндора. Несколько частей памяти прилежно встали на место.— Ты почему не в школе?

— Долгая история,— опять ответил Альбус.— Такая же путанная, как и о дяде Роне.

— Такими темпами я вообще ничего не узнаю,— заметила девушка.— Как я сюда попала? Или это тоже долго рассказывать?

— Почему же,— ухмыльнулся Альбус.— Это просто: тебя нашли на Косой аллее, без сознания.

Так... Она попыталась вспомнить что-то по этому поводу. Бесполезно. В голове — пустота. Она совершенно не помнила, почему была на Косой аллее и что с ней случилось.

— Наверное, я ударилась головой,— предположила девушка, пытаясь объяснить боль.

— Нет,— уверенно проговорил Альбус, чуть грустно глядя на нее.— У тебя ни одной царапины, целитель тебя осмотрел...

— Давно я тут?

— Мы пришли час назад, ты уже была здесь, только никто не знал, что это ты,— мальчик оглянулся на дверь.— Папа идет.

Лили даже обрадовалась: папа все объяснит понятнее, а то Альбус иногда совершенно не умел говорить ясно и просто. Появление Дамблдора в его снах иногда ничего хорошего брату не приносило.

Гарри вошел тихо, почти на цыпочках, явно боясь разбудить ее. Девушка улыбнулась, чувствуя, как от одного взгляда на отца спокойствие разливается по телу.

— Папочка...

Он вздрогнул, потом улыбнулся — немного устало — и подошел к ее постели, по дороге кладя мантию на стул.

— Ну, как ты?— он сел с другой стороны кровати и взял ее за руку, словно боясь потревожить.— Как ты себя чувствуешь?

— Словно ударилась головой,— честно призналась Лили, поморщившись.

Гарри чуть удивленно воззрился на дочь:

— Целитель тебя осмотрел и сказал, что у тебя нет никаких травм... По крайней мере, видимых физических...

— У меня очень странно болит голова,— Лили посмотрела на отца чуть виновато.

— Я сейчас позову целителя, и она еще раз тебя осмотрит. Потом с тобой хотят поговорить мракоборцы...— отец уже стал подниматься, когда Лили схватила его за руку.— Что?

— Папа, что-то случилось, почему мракоборцы?

Гарри медленно вернулся на свое место на кровати и с беспокойством посмотрел на нее. Девушка снова попыталась хоть что-то вспомнить, но безрезультатно.

— Лили...— отец был почти испуганным. Он оглянулся на Альбуса, но брат как-то пристально глядел на нее, прикусив губу.— Ты была похищена, тебя не было почти три дня...

Она могла только молча хлопать глазами, не понимая, о чем он говорит. Похищена? Кем? Почему?

Гарри взволновался ни на шутку.

— Что ты помнишь? Где ты была? С кем?

— Она ничего не помнит,— Альбус обошел кровать и встал рядом с отцом.— Пусто...

У Лили закружилась голова, она ничего не понимала. У отца с лица сошла краска, он стал бледным, как простыни на кровати.

— Что значит «пусто»?— Лили посмотрела на брата.

— Я не знаю,— пожал мальчик плечами. Он сжал руку отца, грустно глядя на нее.

— Я пошел за целителем,— отец резко поднялся и вылетел из палаты.

Воцарилась тишина, в которой Лили пыталась хоть что-то понять.

Она была похищена. Ну да, была. В школе, на пятом курсе. Почти сразу после того, как умерла мама. Но ведь это было давно, разве нет? Прошли годы... По крайней мере, Лили была в этом почти уверена — прошло много времени.

— Тебя похитили вместе с Ксенией,— тихо проговорил Альбус, снова садясь на кровать.— Папа только что получил сову от Тео, что Ксени нашлась... Как и ты.

— Ксения, ну, да,— кивнула Лили, снова ощущая какое-то беспокойство. Боль глубоко внутри ожила, чуть покалывая и принося беспричинное чувство отчаяния и пустоты.— Джеймс с ней?

— Они идут сюда,— улыбнулся Альбус.— Так они написали папе. Сначала проведают Ксению, а потом будут тут...

— Ал, мы же тебе объясняли, что лазать по чужим головам невоспитанно.

— Проще просто посмотреть, чем задавать миллион вопросов, на половину из которых тебе не ответят,— фыркнул брат.— Папа надеялся, что ты сможешь рассказать, что случилось...

— Кто бы мне это рассказал...— пробормотала Лили, опускаясь на подушки. От постоянных попыток хоть что-то понять и вспомнить голова разболелась еще сильнее.

За дверями послышались голоса, много голосов, словно все они пытались заговорить одновременно. Лили и Альбус переглянулись, и брат хмыкнул:

— А вот и гвардия подоспела...

Через несколько минут вошла целительница, высокая волшебница. На лице ее не было никаких эмоций, кроме доброжелательной улыбки.

— А вот и наша спящая красавица... Как чувствуешь себя?

— Словно пропустила половину своей жизни,— честно призналась Лили, садясь. Целительница склонилась к ней.

— Ничего, сейчас все исправим,— пообещала она, впрочем, не очень уверенно.— Под вашей дверью скопилось несколько посетителей, но я им сразу сказала, что не допущу, чтобы вы утомлялись...

— Думаю, им это не очень понравилось,— слабо улыбнулась Лили, представив, как брат возмущается, что ему не дают войти.

— Да,— волшебница повернулась к Альбусу, что тихо сидел на кровати.— Выйди, пожалуйста...

Брат пожал плечами и бесшумно скользнул за дверь. Тут же послышались несколько голосов, словно на Ала накинулись все родственики, чтобы узнать, что происходит в палате.

— Твой отец сказал, что ты не помнишь, что с тобой случилось...— целительница достала палочку и пристально посмотрела на Лили. Девушка лишь кивнула.— Ты помнишь, как была на Косой аллее с Ксенией, женой твоего брата Джеймса?

Лили нахмурилась, стараясь сквозь боль где-то глубоко в затылке вспомнить, о чем говорила целительница.

— Да, помню,— радостно ответила Лили спустя какое-то время.— Я купила себе новую мантию.

— Хорошо. Что случилось потом?

— Мммм... Мы пошли домой?— не особо уверенно ответила Лили. Голову пронзила резкая боль, словно куда-то воткнули иглу.

— Так, успокойся, все хорошо,— палочка целительницы совершала круговые движения возле головы Лили, и боль медленно успокаивалась.— Ты не пошла домой, тебя и Ксению похитили... Ты этого не помнишь?

— Нет,— уверенно отвела девушка, следя за палочкой волшебницы.— Мне больно...

— Сейчас голова пройдет.

— Нет, не голове...— Лили сморщилась. Ей действительно было больно, но почему, она понять никак не могла. Даже определить источник боли не могла. Словно... словно это было эхо какой-то другой, прежней боли.

— Хорошо, детка,— целительница опустила палочку. Улыбка с ее лица исчезла, глаза смотрели почти настороженно.— Ты сейчас отдохни, а потом мы продолжим. Не пытайся силой что-то вспоминать, ладно?

Лили кивнула.

— Моим родным можно войти?

— Нет, сейчас ты должна отдыхать,— твердо ответила волшебница.

— Ну, пожалуйста, ненадолго,— попросила девушка. Ей так нужно было получить ответы на свои вопросы.

— Хорошо, пять минут, и не все сразу,— сжалилась целительница. Она вышла, и через некоторое время в палату вошли отец и Альбус.

— А где остальные?— Лили слабо улыбнулась все еще бледному отцу.

— Их вид натолкнул целительницу на мысль, что у нее есть еще несколько свободных палат, так что под угрозой госпитализации они отправились принимать восстанавливающее зелье,— усмехнулся отец.— Не волнуйся, с их настроем через пару секунд они будут здесь... Он очень за тебя переживал...

— Ну, еще бы,— хмыкнула Лили.— Небось, все три дня, что меня, по твоим словам, не было, он не ел, не спал и носился по городу, изображая из себя сыщика...

Гарри кивнул, пряча грустную улыбку:

— Он в этом приуспел, впрочем, как всегда.

— Когда это у Джима получалось подобное?— она усмехнулась.

— Лили...— отец опять настороженно на нее посмотрел.

— Что?

— Я говорю не о Джеймсе.

— А о ком?— девушка вопросительно взглянула на отца, потом на Альбуса. Брат не отрывал от нее взгляда, и она хотела опять его отругать, но выражение лица Поттера-старшего опять пробудило в голове резкую боль и чувство пустоты.

— О твоем муже,— осторожно проговорил отец, следя за ее реакцией.

Лили не знала, что сказать. Несколько минут она смотрела на него, пытаясь понять, в чем шутка. Когда в его зеленых глазах появился испуг, она нахмурилась, не понимая, что он хотел сказать. Может, ему, как и Джеймсу, нужно пойти и принять какое-то зелье? Ведь папа-то точно все трое суток сходил в ума и носился по городу, чтобы ее найти.

— Папа,— осторожно заговорила она,— каком муже? Я не замужем...

— Ты не помнишь собственную свадьбу?— ужаснулся Гарри, держа ее за руку.— Что еще ты не помнишь?

— Помолвку?— шепотом спросила Лили, пытаясь хоть что-то понять. Судя по лицу отца, он сейчас не шутил. Да и какие шутки?!— Папа, с кем?

Ужас, отразившийся на лице Гарри, сковал все ее тело. Что происходит?!

— Лили...

Дверь в палату отворилась, и Лили не могла не улыбнуться Джеймсу, хотя выглядел он изможденным. Усталый, в помятой одежде, бледный и худой, он был больше похож на тень ее брата. Но глаза его светились радостью, когда он увидел ее и тут же бросился обнимать.

— Ты в порядке?— он буквально налетел, прижимая ее к себе.— Он ничего тебе не сделал?

Она хотела ответить, но, один раз отведя взгляд, уже не могла вспомнить, о чем ее спросил брат. На пороге палаты серебряной тенью застыл Скорпиус Малфой. Она хотела спросить, что он тут делает, но боль с новой силой пронзила ее тело. Лили сжала зубы, чтобы не застонать, и перевела взгляд на отца.

И вот тут она поняла и действительно ужаснулась: отец с мукой и состраданием смотрел на Малфоя. С тем же выражением лица, что говорил о муже, которого она не помнила.

В тот момент, когда она встретилась с серебряным взглядом друга Джеймса, она все-таки вскикнула: боль резко ударила в висок. В глазах помутилось, и Лили даже с радостью поняла, что теряет сознание. Уж лучше забытье и пустота...

Ксения Верди.

Тепло. Рожденная на юге Греции, она всегда чувствовала себя уютно даже в жару.

Тепло. Она понимала, что у нее начинается жар и нужно что-то делать, но внутреннее тепло согревало, притягивало, манило, обещая покой...

Так всегда было: там, внутри, у каждого чеовека именно так — тепло. Лишь однажды она заглянула в холодный внутренний мрак — в ад Героя.

Странно, но никогда раньше она не чувствовала свое тепло, никогда туда не заглядывала. Годами окунаясь в чужое, она не задумывалась о том, как же это приятно — быть одной, внутри себя, и знать, что это ты, это твое тепло, это твоя золотая вода, окутывающая с ног до головы.

Вода укачивала, словно в лодке, успокаивала. Девушке казалось, что она идет сквозь золотую реку, теплые волны касались лица. Не нужно было дышать, не нужно было испытывать боль и страх.

Это похоже на прогулку в парке в летний зной. Там всегда было много детей: они ходили по колено в воде, их смех звенел в дрожащем воздухе.

Конечно, стоило этого ожидать — прямо на ее пути, играя водой, золотившейся повсюду, сидел мальчик. Она остановилась, а потом села рядом, улыбаясь черноволосому ангелу.

— Что ты делаешь?

— Жду тебя,— светло-зеленые глаза окутывали еще большим теплом.

— Я здесь,— она протянула руку и погладила непокорные волосы ребенка.

— Это хорошо. Я только хотел с тобой попрощаться.

— Не уходи,— она почувствовала озноб в этом мире тепла.

— Отпусти меня.

— Я не могу.

— Ты должна, тогда я вернусь.

— Почему ты уходишь?

— Я отдал слишком много сил,— ясные глаза улыбались.— Я слаб.

— И ты не можешь остаться?— что-то соленое упало на ее губы.

— Могу, но тогда мы будем вместе совсем недолго. И потом я уже не смогу венуться, потому что потрачу все свои силы...

— Недолго?

— Чуть больше года. И это будет очень грустно,— мягкие пальчики оснулись ее лица.— Отпусти меня, и я обещаю вернуться.

— Когда?— мокрая пелена не давала ясно видеть ангельские черты.

— Через семь месяцев. Ты снова почувствуешь меня, и мы будем вместе, всегда.

— Ты обещаешь?

— Конечно,— улыбка ребенка почти ослепляла.— Я ведь твой, я ведь уже знаю тебя, а ты меня.

— Но ведь это будешь именно ты, правда?— она пугалась одной мысли, что вот этот ангел навсегда покинет ее.

— Да, это буду я,— он прижался к ней, улыбаясь.— Я буду лишь немного младше. Так здорово!

— Ты находишь?— она уже спокойно гладила его волосы.

— Да. Наверное, я буду почти ровесником рыжему мальчику.

— Какому рыжему мальчику?

— Который все еще ждет. Я вернусь к ним и тоже буду ждать. Он сидит рядом, вместе с серебряной девочкой. Я вернусь, и мы всегда с ними будем вместе.

— И много вас там, откуда ты пришел?

— Да, бесчисленно,— улыбнулся ангел, играя золотой водой.— Те, кто рядом со мной, смешные, очень многие рыжие, а у кого-то зеленые глаза, как у меня. И когда кто-то уходит, на его месте появляется кто-то другой... Но мы знаем, что еще увидимся, в другом мире...

— Но вы можете вернуться туда?

— Я могу. Но ты должна сама меня отпустить, не держать...

— Как?

— Возьми мои силы, она помогут тебе поправиться.

— Я не могу этого сделать,— опять соленые капли на губах.

— Можешь.

— Он будет страдать, ты знаешь,— она снова погладила такие знакомые ей волосы.

— Нет, если ты будешь рядом с ним. Если ты ему расскажешь обо мне.

— А как же я?

— Я вернусь.

— Я тебе верю.

— Передай ему, что я его люблю. Как тебя.

— Ты должен уже идти?

Она смотрела, как он встает в золотой воде, улыбка играла на его губах.

— Да.

— Я буду скучать.

— Мы снова скоро будем вместе.

— Возвращайся,— она видела, как он медленно ступает в жидком золоте.

— До скорого, мама.

Она вздрогнула, когда он растворился в теплом воздухе, лишь вода на миг взбурлила, обжигая.

Ксения села на постели еще раньше, чем открыла глаза. Чувствовала она себя отдохнувшей, только чуть покалывало спину. Из-за шторы, что отгораживала ее постель от остальной части помещения (она сразу же узнала рабочий кабинет Тео), пробивался свет дня.

Возле кровати, сложив на груди руки, сидел Джеймс. Казалось, что он спал, но как-то напряженно, словно и во сне охранял ее или переживал. Лицо было скованно, губы сжаты, запавшие щеки без привычного румянца. Бедный, как же он измучился...

Девушка обняла себя руками, прикрывая глаза — усталости не было, и она знала, почему. Наверное, она должна была заплакать, расстроиться, потерять аппетит, но лишь тихая грусть и ожидание были внутри.

Он обещал, значит, он вернется.

— Ксения?— штора отошла в сторону, и к ней подошел Тео. В руках у него был чемоданчик, выглядел целитель немного обеспокоенным.— Я думал, что ты еще долго проспишь...

— Все в порядке,— она слабо улыбнулась.— Спасибо. Ты куда-то уходишь?

— Меня вызвали в Мунго. Лили нашлась и, судя по тому, что мне известно, с ней не все в порядке...

— Я иду с тобой,— Ксения тут же откинула одеяло и встала. Голова немного закружилась.

— Перестань, ты уже достаточно сделала.

— Тео,— она лишь посмотрела на него, и Теодик замолчал.— Как ее нашли?

— Не знаю,— он отвернулся, пока девушка одевалась, стараясь не разбудить Джеймса.— Кстати, я усыпил его.

— Да?— она застегнула мантию и нащупала свою палочку.

— Он отказывался спать, пока не узнает, что с тобой... и с ребенком,— Тео проницательно смотрел на нее, и Ксения знала, что грусть все-таки отразилась на ее лице. Он все понял без слов, просто кивнув.— Думаю, твоего кузена сейчас придется усыплять таким же образом.

Ксения усмехнулась.

— Думаю, нужно его разбудить,— девушка погладила напряженное лицо Джеймса. Да, он устал и нуждался в отдыхе. Но ей так не хотелось снова оставаться без него. Он должен быть с ней рядом. Да и не будет он слишком доволен, что она ушла, пока он был окутан волшебным сном.

— Как хочешь,— Тео извлек из внутреннего кармана палочку и направил ее на Джеймса. Тот вздрогнул и тут же подскочил на месте, словно и не спал вообще.

— Какого...?!— он был сердит на целителя и, наверное, высказал бы ему все, что имел на душе, если бы не увидел ее, стоящую перед ним и улыбающуюся.— Ксени!

Джеймс сжал ее в своих крепких объятиях, целуя в волосы.

— Ты в порядке? Почему ты встала? Может, ты хочешь...?

— Джим, все хорошо, правда,— она чуть отстранилась, заглядывая в его глаза.— Мы поговорим позже, ладно? Сейчас мы должны помочь твоей сестре, что бы там с ней не случилось...

Муж задумался, словно решая, что же для него сейчас важнее, а потом покорно кивнул, сообразив, что у него не спрашивают разрешения, а просто ставят в известность.

— Но я запрещаю тебе утомляться,— пробурчал он, впиваясь рукой в ее холодную ладонь.

Ведь надо ему еще как-то сказать... Но не сейчас, когда он может испытывать спокойствие, когда и она, и Лили были в безопасности. Ему нужен был отдых.

Тео вышел, и она услышала его тихий голос где-то сбоку. Наверное, у него были еще пациенты.

— Как ты себя чувствуешь?— карие глаза испытывающе смотрели на нее.— Как вы?

— Нам пора,— Тео тактично остановился по ту сторону занавеса.

Ксения улыбнулась мужу и потянула его прочь. Он покорно пошел за ней, явно еще не проснувшийся, чтобы настаивать на ответах на свои вопросы.

Они трансгрессировали в переулок возле витрины с маникенами и вскоре оказались в шумном холле больницы. Ксения кивнула дежурной целительнице, что принимала новоприбывших, и стремительно пересекла коридор.

Они быстро поднялись по лестнице, Джеймс шел впереди, указывая, где лежит его сестра. Он молчал, на лице читалось волнение.

— Он уже был у Лили,— тихий голос Тео раздался позади.— Если бы не беспокойство за тебя, он бы не ушел оттуда.

— Я знаю,— кивнула Ксения, на ходу беря со стеллажа желтый халат и протягивая Тео другой.— Что с ней?

— Забвение,— только и ответил Тео.

Ксения споткнулась, и Джеймс поддержал ее.

— Она не помнит Малфоя,— шепнул муж, и девушка на миг перестала дышать. Мерлин, как он мог?! Как мог этот человек сделать такое?! Ведь это убьет Скорпиуса!— Малфой пока не знает.

Они вышли в коридор, и Ксения поняла, почему ее кузен пока в неведении, что его жена его не помнит.

— Эй, что вы с ним сделали?!

Ксения успела поймать Джеймса за руку, чтобы тот не кинулся на двух высоких целителей, что стояли возле обездвиженного Малфоя.

— Здравствуйте, целитель,— двое мужчин дружелюбно улыбнулись ей.— Вас давно не было.

— Расколдуйте его,— Ксения указала на Скорпиуса, уголком глаза заметив, что Тео вошел в палату.

— Он буянил,— словно извиняясь, проговорил один из волшебников.— Вы знаете правила... Ему сказали, что нельзя входить в палату, он не послушался...— он потер плечо, словно еще ощущая боль.

Ксения держала Джеймса за руку, понимая, что муж сейчас просто бросится на защиту друга, и смотрела в глаза Малфою.

— Он знает,— прошептала она, ощущая озноб. Да, Скорпиус знал о том, что Лили его не помнит. Как бы они не пытались от него это скрыть, он знал. Это читалось в мертвом взгляде его почти черных сейчас глаз. Страшный взгляд, не обещающий жизни — только смерть. Кому?

— Расколдуйте его!— прорычал Джеймс. Ксения подумала, что человечнее было бы вообще оглушить Малфоя, чтобы он не чувствовал того, что творится сейчас в нем.

Двое волшебников посмотрели на нее, и она кивнула, отпуская руку мужа.

— Присмотри за ним,— шепнула она Джеймсу и поспешила в палату, из которой доносился крик Лили.— Не пускай его сюда.

Рядом с Лили было многовато людей, и все они испуганно смотрели на виновницу переполоха. Только Тео оставался невозмутимым, поигрывая палочкой. Гарри Поттер, увидев Ксению, тут же шагнул к ней и обнял.

— Ты в порядке?— он погладил ее по золотым волосам, и девушка благодарно ему улыбнулась, уголком глаза увидев, что в углу спит, бережно укутанный мантией отца, Альбус. Даже крик сестры не мог его побеспокоить.

Лили сидела на постели, глаза полны слез. Щеки раскраснелись, лоб сморщен, словно от боли, руки сжаты в кулаки. Она почти с ненавистью смотрела на двух волшебников в министерских мантиях, что стояли возле дальней стены.

— Пусть они уйдут,— спокойно проговорила Лили.

— Дорогая, послушай,— Гарри присел на край постели дочери,— они лучшие специалисты по восстановлению памяти после заклятия Забвения...

— Нет! Ни за что!— девушка сощурила глаза.— Я не верю, папа, что ты мне это предлагаешь! Они не будут копаться в моей голове!

Ксения обернулась к Тео и усмехнулась уголком губ: тот уже некоторое время делал то, чего так не хотела Лили. И лицо целителя наталкивало на мысль, что он пока ничего хорошего не видит...

— Лили...

— Какой-то псих похитил меня из-за того, что Малфой мерзавец и нагадил ему! Этот псих провел раскопки в моей памяти, неизвестно зачем! А теперь вы хотите, чтобы это повторилось?!— Лили сморщилась от нового приступа боли.— Оставьте меня в покое!

Гарри кинулся обнять плачущую дочь. Ксения представила, насколько сейчас плохо Лили, она чувствовала ужас и негодование, что окутывали девушку.

— Выйдите,— приказала она министерским. Это была больница Святого Мунго, поэтому она была вправе приказывать волшебникам. Нужно было работать, а эти двое им только мешали.— Думаю, у вас и так немало работы...

Мужчины нерешительно посмотрели на Гарри Поттера, и тот кивнул. Дверь за ними не успела закрыться, когда вошел Джеймс.

— Я же просила тебя...— начала Ксения, но по лицу мужа поняла ответ.— Он все слышал?

Джеймс кивнул, глядя на плачущую сестру.

— Малфой ушел.

Лили передернуло, и она отстранилась от отца.

— Тоже мне, муж...— фыркнула она, явно успокаиваясь. Наверное, мысль о близости Скорпиуса Малфоя не давала ей расслабиться.

— Тео?— Ксения повернулсь к целителю.

— Я нашел последнее воспоминание о Скорпиусе. Четыре года назад, Косая аллея, ты с ним на скамейке,— Тео не смотрел на Лили.— Больше ничего.

— Как это «ничего»?— возмутился Джеймс, глядя то на Тео, то на Лили.— А после?! Мой день рождения? А ночь, когда умерла мама, и Малфой был с ней? А Грегори-оборотень, когда только смекалка Скорпиуса спасла ее?! А похищение, когда он вытащил ее из подземелья?! А...

— Остановись, Джим,— Ксения видела, как Лили корчится от боли. Странный эффект. Она не выдержит перечисления всех четыре лет, что так хорошо запечатлелись в памяти ее брата.

— Это не он, а ты вытащил меня из подземелий, хватит выдумывать,— обвиняюще проговорила Лили, сузив глаза.— Вы все сошли с ума.

Тео немного приблизился к постели Лили:

— Помнишь случай в Хогсмиде? Ты была с мальчиком, который оказался оборотнем...

— Это оборотень был Грегом, а не наоборот,— поправила целителя Лили.— Помню...

— Что тогда произошло?— осторожно допытывался Теодик.

— Ксения и Джеймс вовремя меня нашли, оглушили оборотня и вернули меня в Хогвартс,— девушка бросила взгляд на брата, словно приказывая ему подтвердить сказанное. Джеймс фыркнул, но промолчал под взглядом отца.

— Все понятно,— Тео обернулся к Ксении.— Обычные законы замещения. Память сама достраивает пустоты, что остались после Забвения. Пустоты на месте Малфоя. Словно кожа стягивается на ране, заполняя вырезанное.

— Это возможно исправить?— Джеймс с ужасом смотрел на целителей.— Ну, восстановить, вернуть...

— Каждая попытка вспомнить причиняет тебе боль, да?— Ксения подошла к постели и села рядом с Лили. Та кивнула, словно смиряясь.— Не пытайся, будет только хуже...

— Странно,— Тео потер подбородок. Да, действительно странно. Забвение обычно проходило без последствий.— Где именно болит?

— Голова... и... я не знаю... Словно повсюду,— призналась Лили, отводя взгляд.— Это невыносимо.

Вот это было совсем жестоко: каждая мысль о Малфое причиняла ей боль. Если Скорпиус узнает об этом, что с ним будет?

— Джим, найди Скорпиуса,— Ксения повернулась к мужу, что почти с негодованием смотрел на сестру.— Ты нужен ему сейчас.

— Она ведь вспомнит?— почти с ужасом прошептал Джеймс, обращаясь к Тео.— Она ведь не может просто так все забыть? Это ведь не фотографии, которые можно уничтожить...

— Какие фотографии?— Гарри обернулся к старшему сыну.

— Этот Деверо сжег квартиру Малфоя, чтобы уничтожить все следы их жизни с Лили, а у меня забрал все их совместные фотографии.

— Странно,— Гарри задумался.— Я заходил домой и видел на столе фотоальбомы. Я думал, это ты что-то искал...

— Скажем спасибо Донгу,— фыркнул Джеймс, оборачиваясь к сестре.— Ты не можешь его забыть, слышишь? Он тебя на руках носил, он молился на тебя!

— Джим...— Ксения попыталась остановить мужа, но тот ее не слышал.

— Да ты для него — весь мир! И он для тебя тоже!

— Джим...

— Лили, как ты можешь не помнить?!— руки Поттера сжались в кулаки.— Ты в пятнадцать лет отдала ему всю себя, а теперь заявляешь, что он мерзавец и ничего для тебя не значит! Ты бы на его лицо сейчас взглянула!

— Джеймс, хватит!— Гарри вырос между сыном и дочерью.— Иди и найди друга. Здесь ты ничем не можешь помочь.

Джеймс еще пару секунд смотрел на сестру, потом развернулся и вылетел прочь, хлопнув дверью. Несколько мгновений стояла тишина. Лили безмолвно плакала.

— Ну, что ты, дорогая,— Гарри обнял ее.— Все будет хорошо...

— Он всегда будет больше ценить этого слизеринца, чем меня,— шмыгнула она носом.— Всегда Малфой...

— Ты не права,— Гарри погладил рыжие волосы дочери.— Просто ему сейчас очень больно из-за вас, он же так вас обоих любит...

— Его больше.

— Потому что Скорпиусу сейчас хуже, ты должна это понять,— Ксения потрепала Лили по руке.— Он помнит то, что ты забыла. Он понимает, что та месть, ради которой тебя похитили, все-таки свершилась, что тот человек добился того, чего хотел: он отнял тебя у него. И Скорпиус чувствует себя виноватым...— наверное.

— Как я могла быть его?— прошептала Лили, не понимая.— Как я могла выйти за него замуж? Я же его презираю... Он же меня никогда не замечал... Он слизеринец, надменный и злой...

Гарри и Тео улыбнулись, Ксения тоже еле сдержала улыбку.

— Ксени!!!

Проснувшийся Альбус подпрыгнул и вскоре сразбегу влепился в нее, обнимая.

— Ты вернулась, я так рад.

— Я тоже.

— Военный совет закончен?— Тео насмешливо смотрел на Ала, скрестив на груди руки.

Гарри удивленно поднял глаза на целителя.

— Что они сказали?— Тео был необычайно серьезен.

— Дядя Северус считает, что боль все усложняет,— пожал плечами мальчик, глядя на Лили.— Что дело не только в памяти, в разуме...

Ксения внезапно поняла, глаза ее удивленно раскрылись. Тео поднял бровь, заметив ее реакцию.

— Опять душа?— с еле заметным сарказмом заметил целитель.

Ксения не ответила. Это было так логично: когда разум и душа — это единое целое, когда они едины в чем-то. Например, в любви. Ведь она у Лили такая сильная, такая безграничная, пронизывающая все ее существо. Скорпуис Малфой был в каждой частичке ее тела. В каждой ее частичке. И когда похититель попытался выдернуть Малфоя из памяти, то понятно, что задел что-то вне разума. Вне воспоминаний. Ведь все это так крепко связано в Лили. Вот откуда боль, которую невозможно локализовать! Это боль души, что сопротивлялась, что не отпускала Скорпиуса... Это даже не любовь, это смысл существования, без которого душа Лили бы умерла...

В этом сложность, и в этом надежда. Потому что разум стремится к замещению потерянных элементов, а душа — к восстановлению, к исцелению. Она всегда сражается за себя. До последнего.

— А дедушка Альбус сказал, что любовь способна победить даже самое смертельное заклятие,— улыбнулся Ал, глядя на отца.— Любовь и прогулки на свежем воздухе, в лесу, например...

Мальчик лукаво улыбнулся, и Ксении подумала, что не всем нужно учиться несколько лет, чтобы обладать даром целительства. Оставалось надеяться только на то, что Малфой не покончит собой раньше, чем два Альбуса спасут смысл его жизни.

Рон Уизли.

Он сидел у постели Сары, держа ее теплую — наконец-то теплую! — руку в своих больших, неуклюжих ладонях. К его плечу доверчиво прижалась Берти, она сопела, словно едва сдерживала слезы.

— Она ведь скоро проснется, правда?— тихо спросила девочка.

— Конечно,— он действительно в этом не сомневался. Единственное, что его беспокоило, — это приближающееся все быстрее и чувствительнее полнолуние. Оно может отобрать с таким трудом накопленные Сарой силы.— Мы скоро поедем домой... А ты должна вернуться в школу...

— Нет,— угрюмо ответила Берти, отстраняясь от него и складывая на груди руки.— Я хочу быть с мамой!

— Берти, мама хотела, чтобы ты училась, так что без вопросов,— покачал головой Рон, глядя на девочку.— Когда ей станет лучше, мы навестим тебя, я обещаю...

— Без Альбуса никуда не поеду...

Рон тяжело вхдохнул: отпустит ли Гарри сына в такой момент?

— Папа...

За его спиной возникла Роза — дочь была немного бледна, руки крепко сжимали палочку. Берти несмело улыбнулась ей и приблизилась к кровати Сары.

— Как дела? Ты нашла ребят?

Девушка кивнула, показывая глазами в сторону кабинета. Рон кивнул и вышел вслед за ней, оставив Берти с Сарой. Пусть девочка еще немного побудет с ней, а потом он как-нибудь доставит ее в школу.

— Что случилось?

— Маркус Деверо, тот человек, что все это затеял с похищениями, мертв,— проговорила Роза, глядя прямо в его глаза.— Я давала показания Министерству...

— Дай угадаю, кто его убил...— угрюмо хмыкнул Рон. Только один человек в этом семействе обычно убивал врагов, не задумываясь.

— На нем был медальон самоубийцы, так что совсем неважно, кто выпустил тот луч,— Роза присела на край стола и вздохнула.— Жена этого человека сейчас в Министерстве.

— А Малфой и Джеймс?— Рон подумал о том, что Гарри сейчас зятя в Азкабане только и не хватает. А так — полный набор удовольствий.

— Они ушли в больницу к Лили до того, как мы вызвали министерских, но, думаю, скоро и их вызовут...— Роза устало прикрыла глаза.— Я заходила в Мунго...

— Что там?— правда, Рону было даже страшно подумать о том, что случилось с Лили — этой рыжеволосой девушкой, которая постоянно оказывалась на линии сражения. Как Джинни...

Он оглянулся на штору, за которой Берти тихо разговаривала с мамой.

— Лили подверглась Забвению, и Ксения с Тео сейчас пытаются ей помочь...

— А Гарри?

— Он идет сюда, чтобы потом отвести Альбуса и Берти в школу, он уже написал профессору МакГонагалл,— Роза кинула взгляд в ту же сторону, что и отец.— Тео сказал, что с Сарой все будет хорошо, самое страшное позади...

Рон кивнул, чувствуя, как тугой узел тревоги, который он уже давно перестал замечать, отпустил его. Стало легче дышать, словно впереди снова замаячил свет маленького домика среди снега и гор.

Без нее он снова остался бы один, он бы снова был никем в этом мире.

— Ведь бесполезно просить тебя остаться, правда?— Роза смотрела на него прямо, но без укора первых часов их новой встречи.

— Я им нужен,— Рон указал на Берти, что робко вышла из-за занавески и остановилась, боясь им помешать.

Неловкую ситуацию нарушили шаги в гостиной, потом в кабинете появился неочень довольный Альбус, сжимавший в руках мантию, и Гарри, покровительственно улыбавшийся в спину сыну.

— Почему я должен ехать в школу, когда с Лили не все в порядке?— упрямо повторял Ал, подходя к Розе и глядя на нее, словно кузина могла повлиять на решение Гарри. Рон даже улыбнулся.

— Потому что тебе всего одиннадцать и ты ничем не можешь больше помочь, а вот получить побольше знаний, чтобы потом помогать людям, вполне тебе по силам,— спокойно объяснил Гарри, тоже улыбаясь, но тяжело, словно тень происходящего в его душе скрыла лицо. Что ему стоило сейчас уйти от дочери?

Когда же все это закончится в жизни измученного Гарри Поттера? Наверное, никогда, потому что слишком много Личностей было вокруг него. Зато Гарри никогда не перестанет чувствовать себя собой, всегда будет готов к неожиданностям и неприятностям...

— Рон, я могу захватить Берти,— Гарри посмотрел на него, зеленые глаза устало мигали, словно он бы с большим удовольствием сейчас заснул.

— Я хочу сам проводить ее, если не возражаешь.

Гарри пожал плечами.

— Я попорощаюсь с мамой,— обиженно откликнулась Берти и скрылась за шторой.

Альбус сердито смотрел на отца:

— Я все равно найду способ...

— Ал, не начинай, хватит глупостей на этот семестр, ладно?— Гарри оперся спиной о стену и тяжело вздохнул.— Можешь искать способ, но только в стенах Хогвартса...

Ал нахмурился, а потом довольная улыбка осветила его лицо, от чего Гарри стал почти серым. Да, непросто быть отцом мага-вундеркинда. Но сам сделал, сам теперь и мучайся, с усмешкой подумал Рон, чувствуя толику гордости за зеленоглазого мальчишку, ведь он был сыном Джинни...

— Хорошо, как скажешь,— промурлыкал Альбус. В кабинет вернулась Берти.

— Ты обещал, дядя Рон, не забудь,— девочка взглядом пыталась ему напомнить о том, что, как только маме станет лучше, они должны приехать в школу. Забудешь тут...

— Идемте,— Гарри выпрямился и кивнул Розе:— Мы скоро вернемся.

— Я пока побуду здесь,— Роза пожала плечами, и Рон вполне понимал, что дочь лучше бы была сейчас в больнице, подле Лили, но обязанности всегда брали верх над желаниями Розы. Такая уж она выросла... И этим Рон тоже гордился.

Они путешествовали через камин, сначала Гарри, потом дети, Рон вошел последним.

В кабинете МакГонагалл никого не было, лишь портреты тихо дремали. Рон бросил взгляд на рамку Дамблдора, но того в портрете не оказалось. Опять прохиндейничает где-то, старый интриган... Или помнит, как Рон обещал уничтожить его раму за все его партии в прошлом, за его игры с детьми...

— Идем, найдем МакГонагалл или профессора Фауста...

— О, нет, папа, он же тут же нас накажет!— фыркнул Альбус.

— И правильно сделает,— Гарри улыбнулся и открыл дверь.

В коридорах было тихо, наверное, час ужина. Рон шел рядом с Гарри и пытался оттолкнуть от себя странное чувство возвращения, что все сильнее окутывало его. Он так давно тут не был. В последний раз... с Гарри и Гермионой. Это было в конце их седьмого курса. Так давно...

— Эй, Брун!!!— закричал вдруг Альбус, заметив мальчишку в конце коридора, и Рон даже подпрыгнул, возвращаясь к действительности. Но мальчик лишь оглянулся и тут же быстро исчез, словно сбежал.— Черт, он дуется...

— Конечно,— Берти потрепала Ала по плечу.— Не волнуйся, у него это быстро пройдет...

— Он слизеринец?— хмыкнул Рон, стараясь не думать о Гарри, что шел рядом.

— Нет, гриффиндорец,— улыбнулся Ал,— до Слизерина я еще не добрался...

— Как им повезло,— фыркнул Рон. Гарри спрятал улыбку.

— Вот и профессор Фауст,— Берти опустила голову и прикусила губу, интуитивно прижимаясь к ноге Рона. Он положил руку на ее плечо: ну, что такого страшного может сделать профессор? Всего-то наказать.

— Добрый вечер,— декан Гриффиндора был уж слишком молод для этой должности, подумал Рон. И слишком красив. И судя по манерам, слишком чистокровен.— Вот вы и вернулись,— произнес профессор, глядя на Ала и Берти. Девочка виновато сопела, а Ал как ни в чем не бывало улыбался своему декану.— Идите на ужин, а потом приходите в мой кабинет, мы обсудим ваше поведение.

— Что ж...— Гарри пожал руку профессору Фауста, а потом присел перед чуть сникшим Алом.— Прошу тебя: не надо больше сбегать, ладно? С Лили все будет хорошо.

— Ну, раз ты так уверен...— с сомнением ответил мальчик.

— Я тебе напишу. Нет, Лили сама тебе скоро напишет. Веди себя хорошо,— Гарри поцеловал сына в черную макушку, потом повернулся к Берти:— Позаботься о нем, ладно?

Берти кивнула, смущенно улыбаясь, потом сделала шаг вперед и обняла Рона за колени:

— С мамой все будет хорошо, ты обещал.

— Конечно, крошка,— Рон присел и обнял ее в ответ — нежно и бережно.— Мы скоро тебя навестим.

Она кивнула. Ал взял ее за руку, и двое первокурсников поспешили по лестнице в Большой Зал.

— До встречи,— профессор Фауст последовал за детьми, оставляя их с Гарри в тихом коридоре.

— Что ж...— Рон повернулся и посмотрел на портреты, что с любопытством уставились на них.— Тут почти ничего не изменилось...

Гарри согласно кивнул.

— Можем прогуляться,— предложил он, направляясь к боковой лестнице, что, как помнил Рон, вела прямо в Холл.— Не думаю, что МакГонагалл стала бы возвражать...

Рон пожал плечами, по старой привычке засунув руки в карманы. Он почему-то чувствовал себя сейчас совсем старым.

В парке тоже никого не было, фонари тускло освещали дорожки. Вдали качалась на ветру Гремучая ива, их старая подружка. Над стадионом высились темными тенями кольца, вдалеке светилось окошко хижины Хагрида, а радом — постусторонней тенью — голубой мрамор.

— Так и хочется пуститься бежать к Хагриду на чай,— тихо признался Гарри, стоя на ступенях и глядя вдаль.— Хотя Альбус сказал, что его кулинария все так же оставляет желать лучшего...

Рон хмыкнул, ощущая ту же странную тоску, что сейчас мучила Гарри. Они оба невольно подумали о том, чего сейчас не хватало для создания полной иллюзии.

— Как она?

Они шли по дорожкам темного парка, огибая берег озера. Наверное, только здесь они и могли заговорить о том, что мучило обоих. Нет, не мучило — заполняло.

— Хорошо,— Гарри смотрел себе под ноги, свет одиноких фонарей отражался от стекол его очков.— Пережила.

Рон кивнул, едва осмеливаясь дышать. Он всегда боялся мига, когда ему вдруг придется говорить о ней, но сейчас понимал, что ему это необходимо. Поговорить, узнать, коснуться хотя бы мыслями, а потом продолжить свой путь — вдали от нее.

— Она части думает о тебе,— проговорил Гарри.

Тьфу! Рон был готов за эти слова тут же открутить своему другу голову. Ну зачем он это говорит? Что это изменит, кроме того, что добавит боли в его и так чуть зажившее сердце?

— Я думаю, ты должен об этом знать,— словно прочитав его мысли, добавил Гарри.— Она бы была рада тебя видеть.

— А я рад, что не встретил ее,— угрюмо ответил Рон, не поднимая глаз.— Это совершенно бесполезно, зачем зря мучить друг друга?

— Я теперь не знаю, как рассказать ей. Она не простит, что я не написал ей о тебе...

— Я тебе запретил, как и Розе, ты забыл?— Рон дышал медленно и размеренно, чувствуя, как успокаивается начавшее бешенный бег сердце.— Не говори ей...

— Лгать?

— А у вас все еще нет друг от друга тайн?— хмыкнул Рон, ощущая горький укол старой ревности.— Как всегда...

— Прости.

Рон замер, глядя прямо в зеленые глаза Гарри. Он еще никогда не просил у него прощения — вот так.

— Что?

— Прости за то, что отнял у тебя твою жизнь...— голос Гарри дрожал, словно он боялся, что не сможет этого сказать.

— Ты, как всегда, эгоист,— фыркнул Рон,— ты всегда почему-то считаешь, что ты в центре жизни и все, что происходит, происходит из-за тебя. Расслабься, Гарри, если бы я сам не оставил эту жизнь, ты бы никогда не смог ее отнять.

Непринужденный тон явно дал Гарри почувствовать себя лучше. Но он не отвел свой взгляд.

— Хватит мучиться,— Рон протянул руку и положил на плечо друга.— У меня не было другого выхода, и я даже рад, что ушел. Достаточно уже того, что мы потеряли... Джинни...

Странно, что он смог произнести имя сестры — раньше это было почти так же невозможно, как произнести «Гермиона».

— Ты пойдешь со мной?— вдруг спросил Гарри, и Рон сразу понял, о чем он. Совсем скоро будет очередная годовщина того дня, когда их жизни разделились.

— Ты ходишь туда один?

Гарри кивнул, пряча глаза. И Рон был даже рад этому тихому, старому страданию Гарри — он не забыл, он помнит Джинни.

— Я приду прямо туда, в тот день, на закате,— кивнул Рон.

Гарри благодарно похлопал его по плечу, и они оба улыбнулись — так, словно им было снова по семнадцать.

— Нам не хватает вас,— тихо проговорил Гарри, когда они направились к замку, чтобы вернуться в дом Розы, в реальный мир, что, казалось, растворился в воздухе Хогвартса, хранившего воспоминания о них.

О них, о Джинни, о других, кто уже никогда не вернется в эти стены.

— Мне вас тоже,— словно эхо, откликнулся Рон.— Но это не очень высокая цена за то, чтобы все мы снова научились жить.

— Тяжело было?

— Терпимо,— солгал Рон, поднимаясь по ступеням.— У меня были Сара и Берти.

— Ты любишь ее?

Рон усмехнулся и повернулся к Гарри, зная, что в его глазах сейчас отражается мука прошедших лет:

— Да. Так же, как любил Джинни.

Потом он развернулся и вошел в Холл, потому что очень хотел уйти отсюда, из этого каменного сундука воспоминаний.

Он сидел в пустом классе и скучающе смотрел в окно, за которым уже стемнело. Лишь отсветы от почти закончившей свой рост луны нарушали темноту беззвездного неба. Хотелось подойти к стеклу, достать палочку и зажечь звезды, чтобы дать ночи мирную — а не пугающую — красоту.

Улыбнувшись этой странной мысли, — даже самым талантливым волшебникам неподвластно все в этом мире — Альбус взял в руку перо, неторопливо обмакнул его в чернила и продолжил писать строчки, чуть прикусив нижнюю губу. Настроение было хорошим, чего, наверное, так и не понял профессор Фауст, оставивший его здесь. На лице декана явно читалось недоверие, когда он увидел улыбку на губах наказанного Ала.

Ну, не мог он сдержаться, что же теперь?! Он не думал, что узнать необходимую ему информацию будет так легко. Значит, голова профессоров устроена на тот же манер, что и у остальных. Жаль…

— Вот ты где…

Альбус поправил сползшие с носа очки и отложил перо, глядя на вошедшую в класс Аманду Дурсль.

— Ты меня искала? — вежливее было просто спросить, чем тут же легко воспользоваться зрительным контактом с такой доверчивой Ами. Не стоит заводить дурные привычки, папа об этом напоминал очень часто. Видимо, он боялся, что Ал станет чем-то похожим на Тео. Тот очень не любил задавать вопросы.

— Да, хотела узнать, где тебя носило, — Аманда села рядом с ним и заглянула в наполовину исписанный свиток Ала. — Ну и каракули.

— Я знаю, — мальчик смущенно пожал плечами. — Зато я хорошо рисую, жаль, что такого вида наказаний в Хогвартсе не существует.

— И что за строчки ты пишешь? Никак не разберу, — Аманда нахмурилась, пытаясь прочесть то, что уже успел много раз скопировать Ал.

Первокурсник улыбнулся:

— «Все планы по спасению отдельных личностей, или человечества в целом, должны быть согласованы с деканом факультета». Сто пятьдесят раз.

Аманда прыснула:

— С чувством юмора у профессора Фауста все в порядке, что бы ни говорил Джеймс. Итак, кого ты спасал на этот раз?

— Ох, это долгая история, — Альбус снова взял в руку перо. — И она еще не закончилась.

— Что-то случилось? — девочка сразу взволновалась, и Ал знал, почему. Аманда была очень привязана к их семейству, она проводила в их доме большую часть каникул, когда ее родители и брат Зак гостили у бабушки и дедушки. — Дядя Гарри?

— Лили, — тяжело выдохнул мальчик. — Один человек, не любящий Скорпиуса, стер его из воспоминаний Лили. Они очень страдают, особенно Скорпиус.

Аманда в ужасе приложила ладошку ко рту.

— Бедная Лили… Она… совсем его не помнит?

Альбус пожал плечами, возвращаясь к своим строчкам:

— Помнит, но не в ту пору, когда она его полюбила.

— О… Бедняжка Скорпиус… — на глаза Аманды навернулись слезы, и Ал даже чуть не улыбнулся: кузина всегда сторонилась мужа Лили, слишком стесняясь в его присутствии и чуточку боясь, особенно юмора Малфоя. А тот до сих пор называл ее «Колобком», хотя за три года она очень выросла и ее полнота перестала бросаться в глаза. — Но ты почему-то совсем не выглядишь обеспокоенным.

— Сто пятьдесят, — Альбус удовлетворенно поставил точку в своем наказании и только потом снова посмотрел на Аманду. — Любовь может победить даже смертельное заклятие, так что ей какое-то Забвение?

— Опять ты говоришь чужими суждениями, — укорила мальчика Аманда, хмурясь. — Как старик…

— Я разделяю эти суждения, — хмыкнул Ал, потягиваясь. — Все образуется.

— Ее вылечат? Тео и Ксения ведь могут?

— Тео не может, — покачал головой Ал. — Дело не в памяти Лили.

— А в чем?

— Я не знаю, — Альбус вертел в руках перо. — Ксения знает, но тоже ничего сделать не может, потому что боится навредить.

— Значит, все останется так? — не поверила Аманда. — Лишь надеяться и ждать?!

— Кто сказал? — улыбнулся Ал, беря чистый свиток и обмакивая перо в чернила. — Любовь любовью, но и ей иногда нужно помочь…

— Ал, вспомни строчки, что ты только что писал, — предостерегла его Аманда. — Мне не нравится блеск в твоих глазах. У тебя достаточно проблем и так...

— Я помню строчки, именно поэтому написал Фаусту записку — пусть согласовывает, — ухмыльнулся мальчик, ощущая в себе немного от Джеймса. Даже с Алом иногда такое случалось. Хорошо, что брат пока об этом не знал.

Аманда прочла вслух то, что постарался написать разборчиво Альбус:

«План спасения Скорпиуса Малфоя от него самого: поговорить с портретом Альбуса Дамблдора, отправить сову, ждать С.М. в кабинете. Затем действовать по обстоятельствам. Прошу согласовать».

— Ал, тебя опять накажут.

— Нашла, из-за чего переживать. Идешь со мной? — он поднялся и собрал свои вещи.

— Куда? — чуть испугалась Аманда.

— В кабинет директора, конечно, — мальчик положил свитки на стол Фауста. Жаль, что Брун с ним не разговаривает: друг считал, что Ал его бросил, убежав веселиться без него. А Марин и Берти, наверное, уже в башне Рейвенкло.

— И как ты туда собрался попасть? — Аманда последовала за Алом в коридор. — Ведь нужен пароль, а его знают лишь… Ой, Ал, только не говори, что… Нет, ты этого не делал.

Мальчик только улыбнулся, подмигивая кузине. То, что знают другие, редко могло остаться секретом для Ала. Тем более, что, как оказалось, голова у профессоров устроена так же, как и у других.

— Сначала в совятню, — уверенно решил мальчик, меняя направление.

— Уже поздно.

— Самое время.

— Если нас поймает Филч… — Аманда озиралась в пустых уже коридорах.

— Не поймает, не трусь, — Ал быстро свернул на боковую лестницу. Дальнейший путь до совятни они проделали молча.

Почти все совы уже улетели на охоту, и Ал поторопился достать перо и свиток, написать несколько строчек и привязать письмо к лапе не очень-то довольной этим совы. Они явно нарушили ее планы на вечер.

— Простите, Мадам Сова, — прошептал Альбус, выпуская ее из окна. — Быстрее к Скорпиусу!

— Нам обязательно идти сейчас в кабинет директора? — робко спросила Аманда. Наверное, если бы не ее привязанность к Лили, то она давно бы ушла к себе в гостиную. И Ал был ей благодарен за компанию — вдвоем всегда веселее. Он опять подумал о дувшемся Бруне и даже улыбнулся: тот и на этот раз пропустит все самое интересное, причем теперь уже по своей вине.

Горгулья спала, и Ал смущенно коснулся ее рукой, привлекая внимание. Фигура, конечно, не была живой, но мальчик был уверен, что даже статуе стоит принести извинения, тревожа ее в поздний час.

— Простите, но нам нужно войти, — вежливо проговорил мальчик. Аманда за его спиной тихо фыркнула. — «Свободный эльф».

Горгулья с тихим шорохом начала поворачиваться. Ал оглянулся на Аманду и смело шагнул на лесенку.

Он еще ни разу не был в кабинете профессора МакГонагал. Хотя нет, один раз был, четыре года назад. Но тогда его сразу увели к мадам Помфри.

Теперь же у него было время оглядеться. Но ему бы и ночи не хватило на то, чтобы все рассмотреть — глаза разбегались, хотелось поприветствовать всех древних волшебников на портретах. Но те спали, явно не желая уделять внимание незванным гостям. Лишь одна старушка тепло улыбалась им, и Аманда робко помахала ей рукой, как старой знакомой. Ал решил, что историю этого он узнает позже, а пока прямо прошел к столу МакГонагалл, за которым с портрета ему тепло улыбался дедушка Альбус.

Ал впервые почувствовал робость, глядя на Директора. Ну, ведь сейчас тот не был в его голове, и мальчик даже не знал, как может обратиться к Дамблдору. Что, если портрет вообще не знает о их близком знакомстве?

— И здесь нет покоя.

Ал с улыбкой — искренней и радостной — обернулся к другому портрету:

— Дядя Северус! Вы...?

— Молчать,— почти рыкнул профессор Снейп, оглядываясь на другие рамки, где заворочались волшебники.

Ал попытался спрятать улыбку и снова посмотрел на Дамблдора, который, кажется, вовсе не был недоволен столь поздним визитом.

— А портреты едят конфеты?— спросил мальчик, и Аманда опять фыркнула за его спиной. Альбус-старший вынул из кармана лимонную дольку и положил в рт, прищурившись за стеклами очков.— Это хорошо... Только я же не об этом хотел вас спросить...

— Ал...— Аманда нервничала, боясь, что их могут застать в кабинете директора. Но мальчика это вообще не волновало — школьные правила часто ему казались абсурдом, как и Джеймсу в свое время. Все-таки в чем-то брат был прав, когда не соблюдал их. Иногда бывают обстоятельства, когда не до того, чтобы хранить покой профессоров.

— Дедушка...— Ал прикусил губу, словно пробуя на вкус впервые вслух произнесенное обращение к Дабмлдору. Тот улыбнулся, и мальчик продолжил, приободрившись:— Помнишь, мы с тобой говорили... Что если красивое и свободное животное заключить в клетку, то оно будет биться о прутья, причиняя себе боль, пока у него хватит сил и воли бороться с неволей...

— Мы говорили о большой кошке, рыжей кошке...— мягко напомнил Дамблдор, не спуская глаз с мальчика.

— Хорошо. Но ведь даже если клетку перенести в другое место — например, в место обитания этой кошки, то все ведь останется по-прежнему, да? Потому что кошка все еще будет в клетке... Просто она станет биться с новой силой из-за новой надежды и причинять себе боль, но вырваться наружу не сможет... Так?

Портрет Директора лишь на миг задумался, а потом снова кивнул. В уголках его мудрых глаз пряталась улыбка, словно он был рад, что Альбус сам дошел до этой мысли. Это было привычно между ними: дедушка любил, чтобы Ал размышлял самостоятельно.

— Значит, чтобы выпустить кошку на волю, мало создать вокруг нее привычную атмосферу...— Альбус смотрел в пол, думая.— Нужен ключ, правильный ключ, чтобы отпереть клетку...

— Серебряный ключ,— тихо подсказал Дамблдор.

— А если он не подойдет? Что если этот ключ бессилен отпереть кошку?— с волнением спросил Альбус, снова глядя на дедушку.

— Тогда придется силой сломать прутья, не боясь гнева и страха кошки, не обращая внимание на боль кошки,— медленно вставил профессор Снейп, складывая на груди руки.— Или же оставить все как есть.

Альбус непроизвольно улыбнулся: дядя Северус обычно терпеть не мог вот таких завуалированных выражений, за которыми обычно прятались реальные жизненные ситуации, но ведь так всегда легче было абстрагироваться от своих проблем и найти их решение.

— Но сможет ли он? И кошка... Что с ней будет, если мы не откроем клетку?— почти шопотом спросил Альбус.

— Боль уйдет, как только она перестанет биться. Она смирится с неволей,— подсказал Дамблдор.

— И она сникнет, она изменится,— почти с ужасом осознал Альбус.— Она ляжет на пол клетки и будет равнодушно смотреть, как мимо проходит жизнь...

— Что это значит?— Аманда напомнила им о свом присутствии.— Какая кошка?

— Рыжая кошка,— пробормотал Альбус, хмурясь.— Надеюсь, что сова не остановится на обед.

Джеймс Поттер.

Бывает ли предел человеческих сил? Ему это предстояло узнать. Наверное, настает такой момент, когда уже все выпитые для поддержания себя в горизонтально-мыслящем состоянии зелья уже не действуют, но приходится продолжать двигаться, забывая, что ты тоже человек и что ты почти не спал трое суток, ел, не понимая, что ешь, а в основном — переживал и мучился.

Он вышел из палаты Лили, просто кипя. Позже, как всегда, придет чувство вины, потому что сестра, конечно, не была ни в чем виновата, чтобы на нее кричать, но это будет позже. Когда мозг включится, и совесть тоже. Хотя... он так устал, что это может произойти совсем не скоро.

Слова сами рвались из него, и он мог многое еще сказать Лили, ощущая боль. Да, ему было больно –за Скорпиуса Малфоя, в чьих глазах он теперь страшился никогда не увидеть жизни. Слишком мертвыми они были, когда друг покидал палату Лили — девушки, что так давно и уже навсегда изменила его жизнь.

Будь проклят этот чертов Флинт!

Джеймс глубоко вздохнул и направился к каминам.

Где искать Малфоя? Домой он не пойдет, да и его собственного дома уже нет. Тем более, что это был их с Лили дом, а Джеймс прекрасно помнил, чем стал для отца родной очаг после смерти мамы. К родителям он тоже вряд ли сунется, если только в поисках жертвы — его папочка мог бы прекрасно подойти на данную роль. Потеря для общества была бы невелика... Куда бы пошел Скорпиус, чтобы утолить свою боль? Не избежать — Скорпиус никогда не сбегал от боли. Именно утолить, как он обычно и поступал.

Ответ был прост и ясен: пусть Флинт-Деверо мертв, но ведь есть еще те, кому можно отомстить. Если не Элен Деверо (в принципе, Поттер допускал и подобную мысль), то ее дядюшке, о ком они так подробно смогли прочесть в предсмертном излиянии Флинта.

Джеймс тяжело потер глаза и шагнул в камин, в очередной раз поблагодарив Мерлина за то, что с Ксенией все хорошо. Она выглядит здоровой и отдохнувшей, с ней ничего не случилось. С ней и их малышом все хорошо, иначе она бы не была такой спокойной, такой умиротворенной. Скоро это все закончится, — Джеймс надеялся, что скоро — и они снова вернутся в свой дом, в тихий мир ожидания.

В гостиной Грегори было пустынно. Как в склепе, фыркнул Поттер, глядя на то место, где еще недавно лежал труп Флинта. Самоубийца, что б тебя нюхлер...! Не мог то сделать раньше, лет так на пять...

Навреное, министерские тут уже все осмотрели и забрали свидетелей на допрос. Хорошо, что они с Малфоем раньше слиняли. Поход к мракоборцам они могут немного отложить, есть дела и поважнее. Например, сам Малфой.

Глаза тут же непроизвольно вернулись к дивану, на котором тогда застыл Скорпиус. Что с ним было? Почему он был таким странным, словно каменным? Словно... Джеймсу трудно было подобрать слова, чтобы описать то странно-мертвое изваяние, что изображал Малфой в то время, когда Роза тут взяла все в свои руки и разложила по полочкам, продемонстрировав всем красный луч Скорпиуса, превращенный в зеленый. И ведь это не был Кпуцио — уж Роза никогда в подобном не ошибается. Поэтому-то у кузины и был такой взгляд — словно ей только что сказали, что она близкая родственница Министра Магии. Ну, или она открыла новое заклятие, что возвращает к жизни трупы...

Джеймс опять усмехнулся, представляя себе, как бы отреагировала на всю эту историю Лили, если бы была в себе: Малфой швыряет в смертельного врага не то что не Круцио, даже не Ступефай. Экспелиармус! Черт, приемник Гарри Поттера, даже смешно...

И почему Малфой так странно отреагировал на этот свой волшебно-безобидный луч? Непонятно, но кто поймет Скорпиус, когда он сам себя пока еще не контролирует?! Джеймс был уверен, что все это временно — Малфой успокоится, придет в себя, вернется в палату к Лили и заставит ее вспомнить. Ну, если не вспомнить, то вновь его полюбить. Скорпиус может все...

— Не переоценивай меня.

Поттер вздрогнул — от мысли, что он произнес это вслух и от внезапного появления в гостиной объекта его размышлений. Что ж, он здесь явно не для мести, а то уже куда-нибудь мчался бы, в поисках новых жертв своего гнева. Тогда что он тут делает?

Малфой стоял в кухонном проеме, сложив на груди руки. Что-то в нем было неприятное, даже если не обращать внимания на мертвый взгляд, мертвый холод льда, что заставил поежиться.

Джеймс настороженно следил за другом, пока тот шел к дивану и расслабленно на него опускался. В руке у него был наполовину пустой бокал с жидкостью странно-мутноватого цвета.

— Решил отравиться?— в голове промелькнула мысль выбить из рук друга этот напиток.

Скорпиус поднял светлую бровь и небрежно осушил бокал.

— Жаль, что эта мысль не пришла мне в голову раньше,— усмехнулся он, избегая взгляда Поттера.— Какое простое решение вопроса...

— Что-то я не помню, чтобы ты любил простые решения,— осторожно заметил Джеймс, стараясь вспомнить, где он уже видел этот напиток и такого вот Малфоя.

— Ха... Так вот в чем вся проблема,— проговорил Скорпиус, скорее для себя, чем для кого-то еще.— Да, может ты прав...

— Малфой, ей нужно помочь,— Джеймс решил, что пришло время поговорить прямо, без всего этого антуража холодности, что навел друг. Нельзя бесконечно избегать больной темы...

— А ей нужна помощь?— льдинки в его глазах дрогнули, словно хрусталь в лучах солнца. Но лишь на мгновение.— Мне показалось, что лучшая помощь — это оставить ее в покое, разве нет?

— И это говоришь мне ты?— фыркнул Джеймс, не веря в это странное спокойствие человека, что сходил когда-то с ума, если Лили опаздывала на свидание в Хогсмид. И вот тогда он понял, что здесь делал Малфой.— Ты идиот? Лиана же сказала, что тебе не стоит больше пить это зелье!

— С каких пор я стал слушаться МакЛаген, которой хватило мозга лишь на то, чтобы выйти замуж за бывшего ухажера твоей сестры?

Он избегал ее имени, он избегал произносить «Лили», и это Джеймсу очень не нравилось.

— То есть ты собираешься оставить все, как есть? Просто пить зелья, чтобы заглушить в себе монстра, что требует от тебя каких-то действий?— Джеймс был готов пнуть Малфоя. Раньше тот не сдавался так легко... Но ведь он, наверное, еще никогда не чувствовал такой боли... И не знал, как с ней справляться. Да, отсутствие опыта явно плохо сказывалось на Малфое.

— Значит, ты ставишь вопрос вот так...— задумчиво, но с насмешкой спросил Скорпиус, в упор глядя на друга ледяными осколками заглушенного страдания.— Твой мозг, Поттер, почему-то не хочет замечать того, что монстр, которого ты так жаждешь увидеть, причиняет боль твоей сестре... Разве ты не понял? Чем дальше я от нее, тем ей лучше,— он почти улыбнулся, переводя взгляд на то место, где не так давно лежало тело Марка Флинта.— Месть бывает разной, правда? И он с ней справился... Так что не будем все усложнять...

Поттер совсем не думал, когда сделал шаг вперед и заехал лучшему другу по ледяной физиономии, чего не делал уже давно, навреное, со школьных лет.

— Впечатляюще,— откликнулся Малфой, поднимая руку и поглаживая красный след от кулака Джеймса. В уголке его губ появилась кровь. Но Поттер вообще не сожалел о том, что сделал. Нужно как-то привести Скорпиуса в чувства.

Кровь на фоне бледного — почти белого — лица друга немного успокоила. Если нужно быть сильным за двоих, он будет — как не раз делал сам Скорпиус.

— Что еще ты хочешь сделать?— равнодушно спросил Малфой, доставая платок и стирая кровь. Как-то механически, как-то... мертво. Чертово зелье!— Я даже позволю тебе себя убить, если хочешь. Только дай написать записку... Я буду краток.

— Ну ты и идиот!— не выдержал Джеймс, пнув длинную ногу Скорпиуса.— Самоубийца из тебя еще худший, чем муж!

О да, он ударил в больное место. Даже это зелье, которое нужно бы вылить в унитаз без остатка, а рецепт стереть отовсюду, не смогло притупить то, что отразилось на лице Малфоя. Что ж, если нужно причинять боль, чтобы включить его чувства (которые явно были отключены, а холодный разум Малфоя в одиночестве был невыносим), он будет это делать.

— Ты обещал защищать ее и любить всегда, а теперь просто опустил руки, при первой же сложности,— бросил в это бледное лицо Джеймс.— Малфой, оказывается, ты слабый... И трусливый...

Конечно, это была ложь, самая глупая, которую он когда-либо произносил. Малфой был силен уже тем, что ради покоя Лили отказывался от нее, ради того, чтобы не причинять ей боли даже мыслью о нем, он был готов уйти, унося с собой разбитое сердце. Нет, даже не сердце — всю его суть, так крепко переплетенную с Лили. Для этго нужна была сила, которой у Джеймса бы никогда не нашлось. Да и Малфою для этого явно нужно было это чертово зелье...

Друг молчал, крепко сжав челюсти. Глаза его были устремлены мимо Поттера.

— Она твоя жена.

— Только я для нее мерзавец и гадкий друг ее брата,— усмехнулся Скорпиус, но усмешка вышла какой-то болезненной. Словно Малфой с трудом уже удерживал свои эмоции.

— Все еще можно исправить.

— Как?— ледяное спокойствие все еще царило в ледняках его глаз.

— Она любит тебя, хотя этого и не помнит.

— Да?— светлые брови взлетели.— Никогда не думал, что чувства можно стереть, как и память,— медленно произнес Скорпиус.— Налет очарования слетел вместе с воспоминаниями. И что осталось?

Джеймс почти задохнулся, вдруг понимая, что же именно происходит со Скорпиусом. Он не верит, что сестра его любит. Он впервые выглядел неуверенным в себе.

Мерлин, Малфой был неуверен в себе самом!

Ну, с этим мы справимся...

— Не говори глупостей, Малфой. Никакая девчонка не будет находиться под ореолом очарования четыре года. Тем более, ты себе льстишь, считая, что рядом с тобой можно быть столько времени без каких-либо сильных чувств к твоей испорченной персоне. Ты слишком гадок, чтобы на это надеяться...

— Это считать твоим признанием в любви?— ухмыльнулся Малфой, никак не реагируя на слова Джеймса.

— Она не сможет без тебя.

— Увидим.

— Гиппогриф тебя!— вспыхнул Джеймс.— Ты переспал с моей сестрой, когда ей было пятнадцать, ты получил от нее все, что хотел, а теперь решил уйти?!

— Поттер, уймись. Все, что я от нее получил, теперь не имеет значение.

— И что же имеет значение?!— Джеймс чувствовал гнев, который подрывал его последние силы.

Секундное замешательство, и тишина зазвенела вместе с осколками бокала, что хрустнул в руке Малфоя.

— Она ненавидит меня.

Джеймс с мукой следил за тем, как осколки хрусталя окрашиваются кровью Скорпиуса. Он не поморщился, не сделал ни одного движения, чтобы остановить кровотечение или унять физическую боль.

— От ненависти до любви — один шаг, моя сестра это уже однажды доказала,— тихо проговорил Поттер.

— Но что это за шаг?— Малфой не поднял глаз, не двинулся, словно замер, боясь пошевелиться. Кровь стекала по его руке и капала на пол.

Джеймс присел, доставая из кармана не особо чистый платок и прикладывая его к запястью друга. Не очень уверенно и умело, но он же не Ксения.

— Перешагни через ее боль,— проговорил Поттер, понимая, как трудно им всем дастся этот шаг.— Не позволь ей забыть... Черт, Малфой!

— Что?— он поднял на друга мертвые глаза, в которых, словно в зеркале, отражалось красное пятно, что расползалось по платку.

— Произнеси ее имя.

Непонимание на миг стерло с его бледного лица эту маску живого мертвеца. Хватит, он позволил себе страдать один час, теперь пора действовать. Пока еще не слишком поздно.

— В прошлый раз это тебе помогло сбросить с себя это чертово зелье,— пояснил Джеймс. Глупо, конечно, но, кажется, те чувства, что испытывал Скорпиус к Лили, были сильнее каких-то выдумок МакЛаген и Грегори. Вот бы «дедушка» Альбуса узнал об этой мысли Джеймса — подавился бы леденцами от радости.

Малфой колебался — видимо, он не хотел выныривать из бездны равнодушия. Джеймс был готов сжать его израненную руку — пусть почувствует хоть что-то!

— Ей нужна твоя помощь, даже если она этого не осознает... И я не верю, что какой-то слабак, типа Флинта, может сломать тебя...

— Это не он, это она...— голос Малфой стал глухим, он прикрыл глаза, словно ему было больно смотреть и видеть.

— Она бы никогда это не сделала, ты же знаешь. Всего лишь ее имя, Скорпиус.

Он зажмурился, руки сжались в кулаки, глубже вгоняя в раны осколки бокала. Ох, Ксения их четвертует... Но физическая боль явно не шла ни в какое сравнение с той, что сейчас грызла Малфоя изнутри. Если бы Флинт был еще жив, Джеймс бы убил его своими руками, медленно.

— Лили.

Они оба вздрогнули, ледяной хрусталь в открывшихся глазах Малфоя задрожал, готовясь разбиться, как и бокал, плечи дрогнули, из уголка губ снова потекла струйка крови — словно он прикусил губу, боясь застонать. Словно его внутренняя рана истекала кровью, что медленно просачивалась наружу.

В окно постучалась сова, заставив Джеймса опять вздрогнуть. Он бросил взгляд на друга, что застыл, глядя в пустоту, явно сражаясь с нахлынувшими на него чувствами, и поднялся с колен.

Сова была из Хогвартса — только там еще держали вот таких лохматых, немного пришибленных, измученных жизнью птиц. Поттер взял свиток и быстро пробежал его глазами, в который раз поражаясь, как человеческая рука способна выводить такие корявые буквы — наверное, дай троллю в рки перо, он изобразит что-то подобное, правда, с меньшим смыслом.

— Альбус и Северус спешат на помощь,— фыркнул Джеймс себе под нос и повернулся к Малфою. К своему радостному удивлению, Поттер поймал на себе вполне осмысленный взгляд друга — правда, лицо его было перекошено, а кулаки все еще сжаты.— Пока ты тут страдал, мой братец шевелил мозгами, и не только своими. Послушай: «Скорпиус, Лили всего лишь узник заклятия, ты можешь ее освободить, как принцы из сказок, которые спасают принцесс из высоких башен. Нужно поместить ее внутрь (так сказал дядя Северус). Приезжайте в Хогвартс, здесь есть башни и чудесные комнаты. Жду, Альбус». Что ты об этом думаешь?

Малфой поднялся, глаза его были сужены.

— Сколько дают за похищение из больницы?— коротко спросил он, глядя на часы. Было почти одиннадцать часов вечера.

— Теду ничего не дали, хотя он похитил оттуда дядю Рона,— пожал плечами Джеймс, еле сдерживая улыбку. Что ж, значит, чтобы привести Малфоя в чувства нужно было лишь приплести сюда Альбуса. Интересные пляски нюхлеров с гиппогрифами...— Тем более, если Ксения или Манчилли до сих пор там...

— Тогда чего же мы ждем?

— Ей будет больно,— заметил Джеймс, желая скорее проверить друга, чем остановить.

— Больнее, чем мне? Вряд ли,— холодно произнес Малфой, подходя к камину.

— Время быть эгоистом?— хмыкнул Поттер.

— Собой,— отпарировал Скорпиус и исчез в зеленой вспышке, что на миг отразилась в зеркале его ледяных глаз.

Скорпиус Мадфой.

Каждый вздох давался с трудом. Словно осколки бокала врезались не в ладонь, а в легкие. Он и не знал, что боль бывает такой.

Все вокруг казалось стеклянным: протяни руку — и услышишь звон. Ледяные волны накатывали, заставляя на миг сдерживать дыхание. Казалось, что вдохни он сейчас, и изо рта пойдет пар. Он был словно скован паутиной изморози, которой было легче поддаться, чем сопротивляться.

Но с каких это пор он стал выбирать то, что легче?! Неужели ненависть в глазах всего одной девушки может стать для него концом света?

Может. И это пугало. И давало надежду. Не силы. Силу ему дал Поттер, взяв за шкирку, как котенка, и приложив хорошенько о стену.

Он не желал быть котенком, от этой мысли даже передернуло. Тошнило, потому что желудок давно не видел ничего съестного, а сомнительные зелья только усугубляли состояние. Но сковавший его изнутри лед помогал держаться на ногах и действовать. И пульсирующая боль — физическая для разнообразия — отвлекала от страданий измученного тела… Отдохнуть? В ледяном аду не отдыхают, в нем замерзают…

В голове был безприцендентный кавардак, но сейчас не время убираться. Есть голова, где слишком много порядка, и эта стерильная чистота причиняла боль.

Выходя из камина, он с удовлетворением заметил, что окончательно сбросил с себя оцепенение. Впервые за несколько дней он видел и чувствовал все так ясно и так живо. И впервые с того момента, как он выхватил палочку и навел ее на Флинта, он смог рассуждать и фиксировать свои мысли. Они перестали скользить внутри, как по гладкому льду, оставляя лишь слабый след.

С каждым шагом, что приближал его к двери палаты, он все четче понимал, что потерял слишком много времени на пережевывание эмоций. Это все Поттеры — их влияние. Благо, что Джеймс иногда включал свой мозг — хоть один из них был в состоянии иногда мыслить. Правда, чаще распределение мозговой жидкости было не в пользу Поттера…

Он замер в двух шагах от двери, за которой билось самое любимое — сейчас его ненавидящее — сердце. Он был готов сам себя возненавидеть — за ту боль, что уже заставил ее пережить, и за боль, что еще ей предстоит. Потому что он не отступится, не сейчас, когда только действие помогало ему не застыть во льду вины и незнакомой доселе боли.

— Я загляну, — Поттер обошел его, сдерживая мучительную улыбку. Они не разговаривали, потому что сейчас им было нечего сказать друг другу. Оба понимали, что им предстоит переступить через самих себя — и, возможно, ничего не добиться. Хотя... Не время сомневаться в себе.

Дыхание холода внезапно причинило боль — в тот момент, когда дверь в палату открылась. Скорпиус тяжело выдохнул, чуть не морщась. В дверном проеме показалась Элен Деверо. Ее-то каким ветром сюда занесло?! Или решила продолжить дело мужа?

— Она спит, — завораживающие глаза были сухими и тусклыми, на бледных щеках застыл ненатуральный румянец.

Если бы он тогда не пошел за ней, если бы не было той темной комнаты, того их единения, то сейчас ему бы не пришлось стоять на пороге палаты, словно на ступенях чьей-то гильотины. И сколько еще таких небольших сцен из его жизни могут привести к чему-то подобному? Даже Мерлин вряд ли знает…

Малфой, раскаяние тебе не к лицу.

— Что ты тут делаешь? — Джеймс с подозрением взглянул на Элен. Та не отводила глаз от Малфоя, и он криво усмехнулся.

— Твою память привели в порядок, — глухо произнес он. Голос звучал, как скрип лезвия по стеклу, отчего Элен вздрогнула, обхватывая себя руками. — Добро пожаловать в реальный мир.

— Я хотела извиниться перед Лили, — она не отвела взгляд, но обращалась к Джеймсу. — Прости.

Поттер пожал плечами. Вот уж это всепрощающее милосердие…

— Ты с ней говорила? — Малфой надеялся, что нет, но Элен кивнула. — И она тебя даже не поцарапала?

Девушка слабо улыбнулась

— Она была немного в гневе, но Ксения ее успокоила. И ей было больно… — понимающие глаза опять обратились к Малфою. — Все сложнее, чем со мной, да? У меня лишь отобрали приятное воспоминание, у нее же — часть жизни….

«Отобрали». Ага, так легче говорить о подлости, что сотворил твой муженек!

— Приятное? — хмыкнул Поттер. Скорпиус был готов ударить того по физиономии, но ледяная крошка опять резко впилась где-то под ребрами, раненая рука заныла.

— Мне очень жаль, Скорпиус, — Элен опустила взгляд. — Жаль, что ничего нельзя исправить…

— Смотря о чем ты говоришь, — холодно не согласился с ней Малфой. Потому что сейчас он собирался исправлять то, что случилось по его вине. — В следующий раз сто раз подумай прежде, чем намекать кому-то о том, что ты спала со мной. И выбирай себе мужа тщательнее.

Ее лицо исказила гримаса боли, но он не чувствовал раскаяния — чаша его ощущений была уже переполнена, добавить туда еще что-то было невозможно. Если он сейчас позволит себе чувствовать это, то что-то более сильное — сокрушающее — накроет его лавиной, с головой. И еще раз он этого не выдержит. Уж лучше лед и осколки, чем дурманящая волна отчаянья, чем снова оказаться в мире, где слова Лианы МакЛаген — «тебя нельзя любить» — окажутся реальностью…

— Поттер, отвлеки твою жену, — слова царапали горло. Он отвернулся от Элен, но уголком глаза видел, как она стремительно стала удаляться, сдерживая рыдания. За любовь каждый платит свою цену. — Останься с ней. И поспи.

Джеймс, наверное, хотел возразить, но промолчал. Понял ли он, что в этом сражении не сможет помочь? Что этот поединок только его, Скорпиуса Малфоя... И если он его проиграет, то никого не должно быть рядом… Никто не должен помешать ему уйти, унося с собой вечную мерзлоту. Но он не сдастся, пока не будет уверен, что проиграл.

— Альбус поможет тебе.

Малфой бы фыркнул, но сейчас не было сил на посторонние эмоции. Они вошли в палату почти одновременно.

Ксения, казалось, не удивилась, увидев их. Она поднялась из кресла, где изучала какую-то книгу, и подошла к Джеймсу, тут же взяв его за руку. Скорпиус отвел от них взгляд и осмелился посмотреть на ту, что единственная могла решить его судьбу.

— Она была в гневе, — прошептала Ксения, почему-то улыбаясь. — Элен слишком много и хорошо говорила о Скорпиусе…

Отдаленный укол совести не отвлек Малфоя, он не мог оторвать взгляд от любимого лица.

— Зачем ты ей это позволила? — Джеймс возмутился — Ведь Лили…

— Чем чаще мы будем тревожить ее заблокированные воспоминания, тем больше шанс, что они не перестанут сражаться за себя, — Ксения смотрела на Скорпиуса, и он криво усмехнулся. Перед ним сейчас стояла девушка, спасшая Гарри Поттера от него самого.

— Но разве память не стерта? — Джеймс нахмурился, а Малфой уголком глаза заметил, что Ксения была довольна — она ждала этого вопроса.

— Нет. Если бы она была стерта, то частично мы бы ее восстановили. Как в случае с Элен. Но воспоминания Лили сильно были связаны с… чувствами, многие из них, — улыбнулась Ксения. — И стереть их без остатка не удалось — трудно Забвением уничтожить чувства. Отсюда и боль: блокированные связки пытаются побороть заклинание… И если мы не будем пытаться заставить ее вспомнить, блок победит. Он и сейчас медленно побеждает, разрушая то, что осталось…

— Тогда поспешим, — лаконично проговорил Малфой, бросив мимолетный взгляд на свиток, что лежал рядом с книгой Ксении. Знакомые ему каракули Поттера-младшего не оставляли места сомнениям — наш пострел везде поспел.

Он сделал последний шаг, что разделял их с Лили, и остановился на мгновение, перебрывая желание упасть на колени у ее кровати, взять за руку и замереть, закрыв глаза, просто ощущая ее рядом. Но на это не было времени.

Время причинять боль. И хотя мысль о том, кому, была почти невыносимой, он легко отмел ее. Если нужно, он совершит и не такое. Это Гамлет все страдал и не решался на действия. Вот чего стоят твои принцы, Альбус Поттер. Им никогда не влезть по лестнице из волос принцессы — они побоятся сделать ей больно.

Я не принц из розовой сказки, я Малфой, о чем я мог забыть. Ненадолго. Как и почему это произошло, он разберется позже.

— Скорпиус, твоя рука… — почти в ужасе прошептала Ксения, когда он бережно откинул одеяло с Лили.

— Пустяк. Она крепко спит?

— Я погрузила ее в сон часа на три, — целительница все еще смотрела на его замотанную окровавленным платком ладонью. — Дай мне…

— Нет, — он наклонился, осторожно просунул руки под ее шею и колени и выпрямился, ощущая привычное тепло ее легкого тела. Она что-то пробормотала, но не проснулась. Брови сошлись на переносице. Ей больно от одного его присутствия? Холод прошел по позвоночнику.

— Куда ты?

— Как ты попадешь в Хогвартс?

Скорпиус слышал их, как сквозь стекло.

— Донг, — эльф почти тут же появился у его ног, перемазанный сажей. Но Малфой никак это не прокомментировал. — Хогвартс, шестой этаж.

— Выручай-комната? — усмехнулся Джеймс, а потом палата в больнице растворилась, сжавшись до темноты.

Лили тяжело вздохнула на его руках, когда они вынырнули из сумрака трансгрессии. Он бы мог почувствовать себя счастливым, если бы не болезненная складка на ее лбу и стон, что срывался с приоткрытых губ.

— Чего так долго? — из мрака материализовася Альбус Поттер, который, видимо, знал, что собирался делать Малфой. Надо бы было скрутить ему уши в трубочки, — за то, что провел раскопки в самом интимном уголке сознания Скорпиуса — но это могло и подождать.

Все-таки Малфой усмехнулся — рядом с младшим Поттером стояла Колобок, с широко открытыми от волнения глазищами.

— Как она? — Ал шагнул к сестре и осторожно погладил по руке, потом заглянул ей в лицо и радостно улыбнулся: — Кошка продолжает биться.

Малфою было не до загадок одиннадцатилетнего мыслителя. Время бежало сквозь пальцы.

Он поймал на себе взгляд Аманды и поежился. Казалось, эта немного простая девчонка видит его насквозь — так, как это иногда делала Ксения.

— Замерзший, — прошептала хаффлпаффка грустно.

— Что? — Альбус повернулся к ней. Девочка помотала головой.

— Идите, — Аманда указала головой на темный коридор. Малфой кивнул и стремительно вошел во мрак, где без труда нашел портрет с гиппогрифом.

— Огонь растопит лед, — услышал он тихий голос.

— Не прежде, чем ключ откроет клетку, — донеслось в ответ.

Философы, гиппогриф вас...!

Он остановился перед гневным взглядом потревоженного зверя. Лили, казалось, успокоилась в его руках. Израненная ладонь жгла, но он бы скорее умер, чем отпустил девушку.

Как давно они здесь не были... В последний раз — в конце ее седьмого курса.

Но сегодня что-то было не так. Он узнавал ели, зеленой дымкой утопающие в серебре, низкое серое небо, неровное поле сугробов. Все это было их — их Серебряный лес, ее сказка.

Скорпиус сделал шаг вперед и понял, что было по-другому. Снег ледяной! Он не таял от тепла, он не менялся — сковывал холодным серебром.

Лес замерз и грозил заморозить и их.

Не время отступать. Малфой уверенно прошел в глубь леса, думая о том, сто сегодня им понадобятся костер и одеяла, что он почти сразу и нашел возле их ели, под зелеными ветками которой они так любили сидеть.

Он опустил свою драгоценную ношу на одеяла и укрыл. Замер на коленях возле нее, бережно убирая рыжие локоны с дорогого лица. Потом дрожащими пальцами разгладил морщинку на ее лбу.

Огонь, что вспыхнул рядом, грел спину, но был не в силах унять дрожь, что била его напряженное тело. Он сел рядом с ней, взяв за теплую руку, и тяжело вздохнул.

Он был готов ждать ее пробуждения вечно и почти боялся, чем оно могло обернуться.

Ноющую ладонь он окунул в холодный сугроб, и хоть это не принесло облегчения, но давало надежду — если ничего не выйдет, то боль физическая сможет ненадолго отвлечь от боли душевной.

Скорпиус не отрывал взгляда от любимого лица, и когда ее ресницы затрепетали, он вынул из кармана палочку и отбросил прочь. Потом поднялся и медленно отошел в сторону, давая ей время.

Время без боли.

Лили Поттер.

Ей приснился самый странный из всех снов, какие она когда-либо видела. Там не было людей — впрочем, там вообще ничего не было, кроме серого пламени. Почему серого? Оно было словно живым, трепещущим, заставлявшим переживать что-то странное, болезненное, требующее выхода. И это пламя не грело — может, потому что оно было заключено в стеклянную сферу, испещренную тонкими волокнами трещин. Казалось, что если посильнее надавить на эти трещины, то стекло лопнет, и пламя будет свободно, его жизненные судороги, его болезненные движения обретут прежнюю мощь. И, она наконец, сможет согреться...

Она не знала, проснулась ли от колющей боли или от холода. Несколько секунд она пыталась понять, почему так тихо и почему ее тресет. Потом открыла глаза и села, испуганно озираясь.

Лес?! Затылок пронзила такая боль, что ее затошнило, в глазах потемнело, но озябшее тело выдержало очередной удар внутреннего страдания. Она зажмурилась и глубоко вдохнула, из-за чего тут же закружилась голова.

Воздух был теплым, что казалось странным. Очень странным. Но не более, чем снег, что не растаял, когда она открыла глаза и взяла горсть серебра в руку. Серебряный снег!

Обморок был близок, но Лили сжала зубы, не поддаваясь слабости тела. Она вдыхала аромат еловых веток и испуганно смотрела на серебро на озябшей ладони.

Итак, где больница? Где Ксения? Папа? Почему она в заколдованном лесу? Может, это очень реальный сон? Нет, непохоже, потому что от такой боли она бы давно проснулась. Тем более, судя по охватившим тело спазмам, это был лес из ее прошлого. А раз боль, значит, это прошлое, связанное с фамилией, которую ей почему-то чуть не каждые пять минут повторяли.

Малфой.

Она глубоко втянула воздух, но не помогло. Боль нарастала, грозя свести ее с ума. Казалось, внутри головы что-то лопается и хрустит. Как стекло. Она подтянула к себе колени и только тут заметила одеяла, в которые была бережно завернута. Хотя воздух был теплым, морозный снег заставил ее поежиться.

Лили закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-то, что не приносило боли. Например, на холоде. Через мгновение стало легче дышать. Но надолго она не могла отмести от себя мысли от том, что ее мучило столько времени.

Малфой и холод. Холод его странных глаз, когда он — единственный раз — появился на пороге ее палаты. Она поежилась, стараясь не обращать внимания на тут же запульсировавшую в висках боль.

Они все хотели ее смерти: отец, брат, Ксения, Тео... Они постоянно пытались говорить об этом человеке, словно мало она из-за него уже перенесла. Словно она была виновата в том, что он вот такой холодный.

Он всегда таким был! Ей бы не знать... Она столько лет была тенью брата и его слизеринского друга. Он был невыносимым и мерзким, он играл с другими людьми и теперь платился за это. Нечего было играть девчонками!

А эта Элен...! Мерлин, хорошо, что Ксения была рядом, потому что иначе Лили бы этого не пережила. Не пережила бы взягляда невыразимо прекрасных глаз, наполненных печалью, слов о том, как Элен жаль, что все так случилось. Ее слов о том, что из ее памяти тоже был стерт Малфой (резкий укол боли, который она подавила усилием воли). И Лили даже не могла честно признаться, что было тяжелее перенести, — само упоминание этого человека или же аллюзию на их с Элен отношения в прошлом.

Мерлин, это была яростная, болезненная, почти убивающая ревность, смешанная со спазмами по всему телу! Она не помнила его рядом, она презирала его, но ревновала. Вот почему Ксения поспешила окунуть Лили в сон — ведь она почти забилась в истерике из-за чувства, которого у нее не должно было быть.

И все из-за него, из-за Малфоя! Почему?! Ну как она могла выйти за него замуж?! За этого мерзкого и гадкого аристократа, который мог лишь издеваться и иронизировать! Будь он проклят...

— Я уже проклят.

Она вздрогнула, резко открыла глаза и вскочила на ноги, чувствуя, что ступни в одних тонких носках озябли. Малфой стоял в двух шагах от костра, который Лили раньше не замечала. Он был бледен, нижняя губа немного распухла. Одна из скрещенных на груди рук была перевязана платком в кровавых пятнах.

— Кто бы сомневался...— пробормотала она, пытаясь скрыть очередной приступ боли, когда в глазах начали прыгать отвратительные пятнышки.— Что все это значит? Куда ты меня притащил?

Он развел руками, предлагая ей самой ответить на вопрос, что ее рассердило не на шутку. Клоун! Жаль, что тот, кто его побил, не завершил начатое!

— Где мы, Малфой?!

— В лесу,— холодно усмехнулся он, не двигаясь и не пытаясь к ней подойти. Как жаль, что у нее нет с собой палочки — она бы стерла эту противную ухмылку с презренного лица.

— Очень смешно,— ответила она, сузив от злости глаза. Как ни странно, но злость притупляла боль, что толчками врывалась в тело из-за его присутствия.— Верни меня назад, в больницу!

— Заметь: я тебя не держу,— он опять скрестил на груди руки, так и не двинувшись с места.— Ты не связана и не заперта, ты свободна.

Она быстро поглядела вокруг — лишь снежные ковры и ели, даже намека на направление, где есть цивилизация. Хотя — какая циилизация, если они в волшебном лесу?! Она может быть где угодно! Она попыталась найти дорожку следов, чтобы понять, откуда они пришли, но этот слизеринский... явно замел их.

Он наблюдал за ней странно застывшими глазами. Лили тяжело вздохнула, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца: оказывается, она знала, что его взгляд сейчас странный. Она не помнила, каким он был прежде, но точно понимала, что не таким. С ума можно сойти!

— Я здесь замерзну, и мой отец тебя убьет,— угрюмо пообещала девушка тяжело вздыхая. У нее не было выбора: оставаться с ним наедине было опасно и больно, так что стоит просто начать идти. Когда-нибудь она выберется из этого места, которое заставляло ее серде колотиться так, словно оно готово было выпрыгнуть из груди и жить самостоятельно.

Что он значит для нее, этот серебряный лес с нетаящим снегом? А для него?

— Когда ты замерзнешь, только позови,— хмыкнул он, не пытаясь остановить ее первый неловкий шаг в холод серебра.— Я всегда к твоим услугам...

— Хорек,— фыркнула она, шагая в противоположную от Малфоя сторону. Она была уверена, что как только перестанет его видеть, то станет легче. Не получилось. Все этот странный лес с его запахами...

Теплый воздух не давал окончательно замерзнуть. Лили укуталась в одеяло. Она чувствовала себя уставшей и измотанной. Кровь пульсировала в висках, мешая трезво думать. Ей казалось, что она в ловушке — как тот огонь, что она видела во сне.

Но как разбить стекло?

К своему удивлению, очень скоро Лили наткнулась на странную стену. Она была похожа на тот же серый воздух, но вставала невидимой преградой между ней и иллюзией елей впереди. Значит, она внутри какого-то помещения. Что ж, тут должен быть выход...

Она упрямо шла вдоль стены, усмехаясь — вот она, стеклянная клетка. Прошло минут десять, она начала уставать, боль становилась все сильнее, словно воздух и снег, что притягивал глаза, разжигали ее с новой силой. Хотелось сесть, закрыть глаза и заплакать — такой одинокой и несчастной она себя чувствовала. Уж лучше гнев! Но чтобы ощутить его вновь, нужно вернуться к Малфою.

Там есть костер, с надеждой подумала она и неуверенно отвернулась от бесконечной стеклянной стены, узницей которой была. Костер был виден издалека.

Он все так же стоял возле огня, словно мраморное изваяние. Угрюмо-холодные глаза изучали ее лицо, и она ответила ему презрительным взглядом.

— Еще не до конца замерзла?— с издевкой спросил он, когда Лили подошла к одеялу, с которого недавно поднялась.

— Не дождешься,— огрызнулась она, придвигаясь к костру с противоположной от Малфоя стороны. Она слышала, что голос ее звучит слабо и малоубедительно — боль брала над ней верх. Наверное, самое лучшее сейчас — потерять сознание. Может, она проснется уже вне этого кошмара.

— Ты теперь готова поговорить?

— О чем? О том, что ты похитил меня из больницы, чтобы закончить то, что не сделал этот твой Деверо?— она не смотрела на Малфоя, но ей почему-то показалось, что он вздрогнул и хотел сделать к ней шаг. Это просто иллюзия, что приносили с собой боль и отсветы костра на серебряном снегу.

Снег был цвета его волос.

Он молчал, и ей пришлось посмотреть на него. Стеклянный взгляд ледяный глаз отталкивал, она задрожала.

— Я знаю способ согреться быстро и с удовольствием,— язвительно напомнил он, подняв светлую бровь.

— Я раньше поцелую жабу,— фыркнула девушка, кутаясь в одеяло. Одна мысль о том, что когда-то она могла допустить даже мысль о его прикосновениях, бросала ее в панику. И в пучину боли, что только разрасталась в затылке, грозя затопить сознание.

Быстрее бы...

— На твоем месте я бы был осторожнее в словах,— усмехнулся он, так и не двинувшись, хотя брови сошлись на переносице, когда он внимательно изучал ее лицо.

— Оставь меня в покое,— попросила она, отводя взгляд и рассеянно оглядываясь.

Опа! Она резко поднялась и почти бросилась к тому, что увидела в сугробе. Одеяло упало с ее плеч, когда она нагнулась и подняла из снега волшебную палочку. Серебряную палочку.

Такую знакомую...

Сны прошлого нахлынули лавиной нестертых воспоминаний. Она помнила странного человека в капюшоне, что являлся к ней во снах, завораживая, предупреждая, защищая. И эта палочка была в его руках, когда он заслонил ее от чего-то...

— ЛИЛИ!— страшный и пугающе близкий голос, вспышка заклинания, осевшая на землю девочка, огромный волк.

— Ты ранен...

Волны боли, страха, облегчения — старых и новых чувств — отнимали последние силы. Она медленно повернулась к стоящему неподвижно Малфою.

— Что ж, это все упрощает,— пожал он плечами, глядя на наведенную на него палочку.— Убей меня,и закончи все это. Закончи свою и мою боль.

Лили нахмурилась, из последних сил борясь с дурнотой.

— Малфой, ты ранен,— прошептала она.

— Смерть все спишет,— хмыкнул он.

— Что тогда было, в лесу?— она в упор посмотрела на Скорпиуса, и тот непонимающе — впервые за все это время с каким-то выражением — ответил на ее взгляд.— Там была Аманда, и оборотни. И ты... ты спас меня...

— Это была ловушка для вашего отца, а вы с братцем кинулись спасать мир. Не в первый раз,— голос Малфоя дрогнул.— Я просто оказался рядом.

— Ты был ранен.

— Всего лишь царапина.

Его голос эхом вызвал всплекс воспоминаний — словно через небольшую трещину в стекле просачивались тяжелые капли огня, жгучей воды, почти лавы.

— Не укус?— она понимала, что уже когда-то произносила эти слова. Глаза непроизвольно нашли его окровавленную ладонь, но видели шрам на предплечье. Она знала этот шрам, этот заживший след ее спасения.

Она. Знала. Шрам. Не его. Теле.

— Флинт просто тупица,— вдруг рассмеялся Малфой. Лили непонимающе уставилась на него.

— Что было потом? После того, как ты меня спас?

— Ты пришла ко мне в больничное крыло, ночью.

Лили вздрогнула: внезапный вкус его поцелуя буквально подкосил колени. Она упала, сжимая в руке серебряную палочку, которая смогла пробить брешь в стекле. Отпереть клетку.

Вкус поцелуя. Бережное прикосновение. Волна волос. Его ледяные глаза. Его серебряные глаза. Жидкое серебро. «Я люблю тебя» в темной комнате.

— Лили!— она услышала это словно сквозь вату. Он был рядом, он присел и обхватил руками ее обмякшее от боли тело. Он прикоснулся к ее лицу, и она увидела что-то красное на его пальцах. Было трудно дышать, что-то липкое и горячее пульсировало из носа и отавляло соленый вкус на губах. Хотелось спать, чтобы больше не чувствовать сумасшествия крови в голове, не чувствовать паутины боли и воспоминаний.

Что-то холодное коснулось переносицы, бережные руки обняли ее.

— Скор...

— Я здесь, я рядом.

Что-то вокруг изменилось, даже теряя сознание, она это чувствовала.

Стало тепло. Рука, лежавшая на снегу, согрелась. Ее согрел снег серебряного леса.

Их серебряного леса.

Поединок.

Глупец, кто сказал тебе, что ты сильный?! Тот, кто наивно это утверждал, никогда не был в твоем скованном льдом ужаса мире, никогда не видел, как беспомощно ты можешь бултыхаться в серебре своих мучений...

Ты был рожден на границе зимы, словно отторгаемый ею уже с первым твоим криком. Ты был отторженным льдами, но не принятым весенней капелью. Ты остался чужим в собственной зиме, в собственной стае, чьим вождем однажды ты бы мог стать...

Но ты годами хранил в себе зимний лед, словно крича: «Вот я! Я такой! Я весь твой, почему же ты не хочешь принять меня?! Я твое порождение!». Сколько лет это продолжалось? Достаточно, чтобы ты сам понял, что ты чужой. Стая не отторгала тебя, ты родился отторженным... У тебя был свой путь, проложенный через льды — на юг, к весне, что никак не наступала...

И, нащупав этот путь, ты понял и осознал: ты не волк, ты не ищешь свою стаю. Волчья жизнь, в которой ты был рожден и воспитан, с волчьими законами и повадками, так хорошо тобой усвоенными, была серой, как их шкура...

Ты был ирбисом, снежным барсом, покрытым серебряной пылью ненаступившей весны. Ты ступал мягко и беззвучно, ты скользил шелковым брюхом по снегу, ты был этим снегом.

Снегом, что замер в ожидании весны...

У диких кошек нет почти ничего общего с волками, дикими собаками. Разве что вот эта из дикая свобода — от ошейников, правил, норм, морали. Ты был свободен и силен этой свободой. Ты предавал свою стаю так же легко, как других, ты ступал мягкой грацией хищника, знающего себе цену.

Ты действительно был хищником, ты жил охотой — в свое удовольствие, в достижение своих целей. Твоя наполовину зимняя сущность управляла тобой, делая сильным и непобедимым. Твои когти и зубы внушали страх одним своим видом, злой оскал бередил волков вокруг. Даже те, среди которых ты родился, боялись тебя.

О, как наивно ты полагал, что зима всегда будет такой, что ты всегда будешь дикой кошкой, избравшей путь одиночества, почти непересекавшиегося с жизнью волков. Ты шел, ступая мягко по спинам низших, по спинам грызунов, мелких хищников, часто не удостаивая их взглядом ледяных глаз. Ты слушал закон леса, закон дикой свободы...

Ты слушал только себя, пока ты не перешагнул черту зимы.

Весна не приняла тебя, но она тебя изменила. Она приготовила тебя к тому, что однажды тебя возьмут на поводок. Ты щетинился, ты скалился, выпуская когти, но твое одинокое, блуждавшее по снегам полузамерзшее сердце уже поддавалось. Но ты еще не думал о том, что ты слаб. Нет, ты был силен тем, что, даже будучи выращен среди волков, остался кошкой, способной пригреть у мехового бока более слабое существо.

Оттепель принесла тебе уверенность в том, что ты непобедим. И она дала тебе цель и смысл жизни, указала путь, по которому ты начал шагать еще более уверенно. Ты ранил других, ты лечил раны, ты улыбался диким оскалом.

Дикий кот научился улыбаться.

Ты почти ничего не терял, ты видел все четко — ты выбрал свой путь сам, упиваясь тем, что смог это сделать. Ты верил в свою силу и не видел, как та половина сердца, что дожидалась своего часа, готовилась пробудиться.

Готовилась сделать тебя ручным.

О, ты столько лет щетинился на одно упоминание об ошейнике. Это плен, это потеря дикой свободы, что всегда преобладала над твоей жизнью. Ты мог хитрить, позволяя приблизиться к тебе, даже на миг коснуться кончиками пальцев твоей шерсти. Но шерсть всегда вставала дыбом на холке, когти ранили, зубы скалились.

Все было так, пока ты сам не накрыл своей лапой ту, что принесла с собой твой ошейник, твои узы. Ты всего лишь раз позволил ее дрожащей руке коснуться твоей холки — и теперь уже не мог жить без мягких пальцев, что гладили твою прекрасную, гордую спину, ласкали уши, сжимали большие, сильные лапы. Сначала ты был готов зарычать, но, когда она обняла тебя, прижавшись так доверительно к твоим теплым бокам, обвив шею, спрятав лицо в серебре твоего меха, ты сдался.

Ты был готов сам попросить ее об ошейнике, но она бы отказалась. Она дала тебе весну с правом вернуться в зимние поля. И ты возвращался туда — там ты мог опять быть хищником, скользящим по снегу, выслеживающим своих жертв, идущим к каким-то целям. Но ты всегда возвращался к ее ласкающим рукам, прощающим глазам, верящему в тебя голосу. Ты позволял ей все крепче тебя обнимать, вдыхать аромат твоей покрытой наледью шерсти.

С ней ты становился ручным.

Ты мог развалиться у камина, мурлыкая, потягиваясь длинными лапами, грея спину о ее огонь. Ты был все тем же хищником, но теперь ты был ее хищником, ты был ее ручным барсом. Ты легко совмещал две свои стороны, не замечая, как все сильнее входит в твое упругое тело весна, как она разрушает ледяные мосты внутри тебя, как плавится лед, становится жидким. Ты не замечал, как все больше времени стал проводить у ее огня, все реже бросаться в дикий бег по снегу...

Ты оттаял.

Дикий зверь стал почти ручным, хотя по-прежнему был способен одним ударом мощной лапы убить любого. Но эта лапа теперь служила лишь одному — хранению ее очага.

Ты совсем забыл, что был отторжен не только зимой, но и весной. И за это приятное забытье тебе пришлось платить. Слишком дорого, слишком жестоко... Потому что ты оказался слаб. Большая лапа поднялась, чтобы защитить, но ударила в пустоту...

Тебя словно выкинули на улицу, ты был домашним котенком, который стал ненужен в доме. Ты растерянно сидел в сугробе и беззвучно рыдал от бессилия что-то изменить. Ты был котенком, в чьих глазах была боль по утраченному очагу.

Непонимание, недоверие, неверие. Разочарование, боль, злость. Гнев, потерянность, растерянность.

И одиночество. И холод.

Никто и никогда не видел, как плачут кошки. Они плачут внутри. Нет, не плачут — они рыдают, крепко сжав острые зубы, низко опуская голову, чтобы никто не видел их застывших от предательства глаз.

Они рыдают, покоряясь и одиночеству, и холоду. И чаще всего они выживают. Они снова дичают и уже никогда не позволяют человеческой руке коснуться их. Даже приблизиться.

Они навсегда запоминают оттолкнувшие их доверие руки. Тем более, они не пытаются зализать раны на этих руках, согреть их, когда настают морозы. Это против их дикой природы, что берет верх над зовом очага.

Они снова становятся дикими, сильными. Но иногда, если заглянуть в их глаза, можно увидеть там льдинки ушедшей боли — это застывшие на морозе, невыплаканные слезы.

И ты прошел через все это, и ты был готов одичать, пока весна снова не пришла, грубо напомнив тебе, что и зима тебя уже не примет. Что ты слишком привязан к огню. И что ты не имеешь права бросить оттолкнувшую тебя, потому что поклялся ее защищать. Потому что она подарила тебе ту половину сердца, что теперь так болезненно билась внутри, не позволяя тебе вернуться к дикости лесной жизни.

И ты поборол в себе природу. Ты потянулся к рукам, когда-то тебя пригревшим и приласкавшим. И ты понял, что это не те ладони, что так часто ласкали тебя — на них словно надели перчатки. А под грубой материей горела болью и истекала кровью горячая кожа ее рук.

Тебе оставалось лишь одно — оскалиться и уцепить зубами прильнувшую к родной коже ткань. Прикусить, грозя поранить эти руки, грозя оставить раны на ласковых ладонях, и потянуть — изо всех сил, сдирая перчатки. И ты это сделал, хотя лед внутри тебя буквально расколол твое сердце. Но ты был силен, ты тянул, ты даже не дрогнул, когда услышал ее мучительный крик боли, когда увидел ее боль, когда увидел, как она падает, обессиленная этим странным поединком дикой кошки и враждебной ей материи...

Ты был силен, пока не появилась кровь, и ее голос, которого ты, казалось, не слышал вечность, не позвал тебя тем именем, которым она тебя нарекла, приручив... Зубы — эти страшные, холодные лезвия судьбы — разжались, твои огромные лапы подогнулись, и ты — вольный, дикий зверь, снежный барс — упал возле нее, сломленный ее болью и своим бездействием, и из горла твоего вырвался звук, доселе никогда тобою неведомый.

Ты завыл, словно вернулся в ту ночь на границе дня и ночи, когда ты был рожден среди волков.

Вы видели когда-нибудь, как плачут кошки? Ты и не знал, что умеешь плакать... Вот так — беззвучно, дико, надрывно, без единой слезы. И шептать «прости» надломленным голосом, когда в горле нет воздуха, лишь спазмы, а на серебре вокруг — на твоей шерсти, на снегу, на ней — красные следы твоей силы... Словно это твои безжалостные когти стали причиной ее крови, словно это ты ее предал, причинив ей боль...

А ведь это и был ты — ты равнодушный, ты каменный, когда твой застывший во льдинах боли взгляд без единой вспышки прошлой преданности следил за ее мучениями.

Ради чего он заставил ее страдать? Ради чего позволил капле ее крови упасть на снег?!

Ради того, чтобы быть ручным, чтобы возвращаться из зимнего леса, полного волков, к горячему камину, возле которого он мог бы растянуться и чувствовать ее ласкающие руки, приглаживающие ощетинившийся загривок.

Дикий и сильный кот, ты стал слабым, потому что навеки позволил ей надеть на себя невидимый ошейник.

Глупец, ты проиграл самому себе, зато позволил выиграть ей.

— Что с тобой?

Он недоуменно поднял глаза.

— Ты плачешь?— ее движения были тяжелыми, медленными, осторожными, словно она подходила к дикому коту, протягивая руку, чтобы приласкать, готовая в любой момент ее отдернуть, если кот зашипит и отшатнется.

Он коснулся своего лица — оно было сухим. Она осторожно преодолела те несколько шагов, которыми он разделил их после того, как смог остановить ее кровь, и присела напротив. Зеленые глаза испуганно смотрели на него, она прикусывала губу, болезненно морщась.

— Расскажи мне,— прошептала она.— Расскажи все: о каждой секунде, что мы были вместе... Обо всем, что ты помнишь...

— А что вспомнила ты?— он не отшатнулся и не зашипел, когда мягкая ладонь медленно провела по его холодной щеке.

— Не так много...— она судорожно подбирала слова.— Знаешь, это как будто... Как будто ты стоишь посреди улицы и не можешь понять, почему ты тут оказался, хотя точно уверен, что так нужно... Или же... как если ты заснул ребенком и проспал лет десять, а потом проснулся и увидел себя изменившимся...

Теплые пальцы ласково переплелись с его, и ему даже показалось, что она одним движением остригла все его когти.

— Я помню то, что чувствую к тебе...— зеленые глаза не отпускали его взгляда, где она, наверное, видела льдинки застывших слез.— Но как это получилось... я почти ничего не знаю о нас...

Хотелось лечь и положить усталую голову на ее колени, чтобы она погладила по загривку, чтобы она снова приняла его...

— Я помню твой голос,— она шептала, медленно поглаживая пальцами его руку.— Я помню вкус твоего поцелуя... Я помню жар твоего тела... Я помню твои глаза... Не такие, как сейчас, и это меня пугает...

— Какие у меня сейчас глаза?— он едва видный движением немного придвинулся к ней.

— Дикие... И одинокие...

— Ты плачешь?— уголок губ дернулся, пряча за улыбкой страшные клыки, которыми еще недавно он мог уничтожить любого на своем пути.

— Мне легче, чем тебе,— она шагнула и неловко спрятала на его груди свое лицо, по которому почему-то катились слезы. Было так привычно укрыть ее от холодного мира, согреть своей серебряной шерстью, позволить ей обнять себя.— Это страшно — плакать внутри...

Он вздрогнул, и она чуть отстранилась, заглядывая в его лицо, ища в нем что-то.

— Расскажи мне все, с самого начала.

— Тебе будет больно.

— Не больше, чем тебе,— слезы катились по ее щекам.

— Почему ты плачешь?

— Ты такой... потерянный... Тебе ведь больно, да? Я причинила тебе боль...

— Ты не виновата.

— Ты тоже.

— Я почти потерял тебя.

— Я здесь, я не оставлю тебя, когда только успела найти.

— Но ты почти ничего не помнишь.

— Неважно.

— А если ты ничего уже не вспомнишь?

— Неважно. Я помню главное...

— Что?

— Лед твоих глаз,— выдохнул она, проводя рукой по его лицу. Ее слезы остановились и высохли.— И жар твоего сердца.

Вы когда-нибуль видели, как плачут кошки? Видели те редкие моменты, когда из уголка огромного, почти стеклянного глаза вдруг соскальзывает капелька боли, тихо течет по шерсти и застывает на подбородке прежде, чем упасть вниз, в снег, с оглушительной тишиной растворяясь... Потом кошка моргает, пытаясь понять, что за странный соленый вкус остался на шерсти.

И если в этот момент на ее спину ложится мягкая ласкающая рука, она закрывает глаза и застывает, отдаваясь моменту очищения.

Горячие губы коснулись его щеки, а потом робко остановились на его ледяных губах. Росинка соли растворилась в их поцелуе, доходя до опустошенного зимой, раненного сердца снежного барса...

Роза Уизли.

Она сидела в темном кабинете, прислонив голову к спинке рабочего кресла Тео. Усталось накатывала волнами, но пережитое не давало закрыть глаз. В груди тревожно билось сердце, и лишь привычно-родной запах, словно дававший иллюзию присутствия Тео, позволял ей оставаться на месте в бездействии.

Наверное, это всегда витало в воздухе — желание помочь и защитить. В их семье это было заразной идеей, что не раз повторял Малфой.

Подумав о последнем, Роза улыбнулась темноте. Да, судя по всему, воздух Поттеров-Уизли был очень заразен.

Экспелиармус Малфоя мог бы довести до приступа его папеньку. А какой взгляд будет у дяди Гарри, когда он об этом узнает? А у Лили...

Лили. Мерлин, ведь с ней все будет хорошо? Ведь она вспомнит Скорпиуса? Ну, не зря же он стал способен вытворять такие милосердные фокусы...

О Малфое думать не хотелось — это приносило не особо приятные воспоминания последних часов в доме Грегори, потом допроса в Министерстве, где ее настоятельно просили не распространяться об участии высокого министерского чиновника в подобных делах. Сам Кингсли разговаривал с ней — выглядел Министр довольно смущенным и даже виноватым, что давало надежду, что тому, кто стоял за Маркусом Деверо, все просто так с рук не сойдет. По крайней мере, дядя Гарри вряд ли все это пустит на самотек...

— Тут есть кто-нибудь?— раздался очень слабый, тихий голос из-за штор, что отделяли кровать больной Сары. Роза вздрогнула, понимая, что все-таки задремала, пристально глядя на светящийся циферблат часов. Она ждала, когда вернется хоть кто-нибудь — с хорошими или плохими новостями...

Девушка поднялась, зажгла легким движением палочки свечи и подошла к кровати, на которой, наконец, очнулась Сара. На Розу смотрели тусклые глаза с немного косым разрезом.

— Как вы себя чувствуете?— спросила Роза, прочистив горло.

— Пить хочется,— сухие губы больной едва шевелились, видимо, от слабости.

Роза тут же притянула к себе стакан и графин с водой, потом наклонилась, чтобы помочь Саре приподняться. Стекло стукнулось о зубы женщины, та с трудом глотала, делая судорожные вздохи.

— Так лучше?— Роза отставила полупустой стакан и поправила подушку под головой обессиленной таким простым движением Сары.

Она едва заметно кивнула, устало прикрыв глаза.

— Вы Роза,— голос звучал как шелест старых газетных страниц.

— Да,— она опустилась на край постели, стараясь не потревожить Сару. Больная открыла тусклые глаза — оказывается, они были голубыми.

— Ваш отец хранит много ваших фотографий,— шепотом ответила на незаданный вопрос Сара. Сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать семь? По крайней мере, выглядела подруга отца очень юной и хрупкой. Но разве в двадцать семь лет можно иметь дочь-первокурсницу Хогвартса? Теоритически... да. Но тогда... что она делает рядом с отцом, которому уже за сорок?— Где он?

— Он повел Берти в школу, она была здесь...

— Бедная моя девочка...— ресницы дрогнули, на миг скрыв голубезну. Она молчала, словно собираясь с силами снова заговорить.— Давно мы здесь?

Она не спросила где, наверное, догадываясь, что отец сделал, чтобы спасти ей жизнь.

— Несколько дней,— Розе казалось, что Сара пытается не смотреть на нее, оглядывая стены, шторы, потолок.— Вам скоро станет легче... Думаю, когда Тео — он целитель — вернется, он сможет облегчить ваше состояние...

— Вряд ли,— слабо усмехнулась больная, наконец, посмотрев прямо на Розу. Лицо ее немного ожило и стало еще моложе.— Я просто чувствую, как растет луна...

— Тео поможет,— упрямо повторила Роза, отводя взгляд.

— Думаю, он уже помог, раз я все еще жива...

Роза удивленно подняла брови — в голосе Сары слышалось почти сожаление:

— Вы бы предпочли обратное?

Та промолчала, словно обдумывала свой ответ:

— Не я. Вы.

Тишина в свете нескольких ламп казалось мраморной.

— Я никогда не желала вашей смерти,— жестко ответила Роза, хмурясь.

— А должны бы...

— Бред.

Сара улыбнулась, действительно улыбнулась, но вот эта улыбка состарила ее лицо, и Роза подумала, что подруге отца, наверное, уже за тридцать — такой старой и мудрой выглядела она сейчас.

— Я никогда не держала его, Роза,— голос становился тверже.— Мне никогда не хватало эгоизма на это. Я гнала его прочь, я умоляла его уйти... Хотя понимала, что это невозможно...

— Почему?— Роза тоже перешла на шепот.

— Потому что он страдал — поэтому я его гнала. Потому что ему было некуда идти — поэтому это было невозможно, чтобы он нас оставил.

— У него были мы.

Горькая усмешка тронула сухие губы:

— Вы знаете, что такое укус оборотня, Роза? Нет, и слава Мерлину. Это не просто кровь и боль, это щелчок ножниц, которые отрезают вас от вашей жизни. Зубы волка обрывают ваше прежнее существование, не даря нового...

— Мы бы приняли его любым...

— Конечно,— холодная, тонкая рука легла на ее предплечье, и Розе захотелось ее отдернуть.— Но он был бы несчастен — еще больше, чем вдали от вас. Потому что это цена за то, чем мы стали... Волками-одиночками. И каждый выживает так, как может, но единицам получается вернуться к старой жизни...

Роза молчала.

— Вы правы: он остался с нами из-за того, что сделал со мной, хотя я никогда его не винила. Но чувства стыда и вины были в нем слишком сильны — чтобы ваш отец оставил меня и Берти... И как бы я ни гнала его, как бы ни просила уйти от нас, строить свою собственную жизнь, наладить прошлую, он отказывался... Потому что ему некуда было возвращаться...

Роза промолчала: отрицать подобное было бы просто по-детски. Они слушали тишину, и девушка почти молилась, чтобы кто-нибудь пришел и избавил их от этого тягостного разговора.

— Я никогда не просила его быть рядом,— опять заговорила Сара, словно ощущая потребность объясниться, чего Роза совсем не хотела.— Да, он укусил меня, но в этом было совсем немного его вины. Все было подставлено, разыграно, потому что... потому что Тому нужна была я...— в глазах мелькнул страх — почти панический, неконтролируемый, будто не было позади четырех спокойных лет, а тот человек, что тогда начал войну против их семьи, не был убит.— И он меня получил бы в любом случае... Просто вашему отцу не повезло...

Роза застыла, слушая то, что никогда бы не осмелилась спросить у папы сама — подробности начала той его жизни, где он балансировал на грани предательства и спасения.

— Он чувствовал свою вину, а я видела в нем только одного человека — защитника, потому что Рональд Уизли, как он мне представился, друг Гарри Поттера, не мог быть предателем. И я попросила его защищать мою дочь, мою Берти... Том,— голос опять дрогнул, голубые глаза закрылись,— пригрозил мне, что укусит ее или убьет, если я не буду подчиняться... А потом был Империус. Но я успела попросить Рона... вашего отца... защищать Берти, охранять ее. И он, конечно, чувствуя вину, не отказал мне... Но я платила ему тем же. Все, что я могла узнать и услышать о планах стаи в отношении его родных, я передавала ему...

Роза тяжело дышала, перед глазами вставали страшные события той осени, когда секунды, минуты отделяли их всех от страшной смерти и новой боли. Они не смогли спасти лишь ее — тетю Джинни. И папу...

— Потом, когда все закончилось...— Сара явно начинала слабеть, голос становился едва слышным, надломленным. Наверное, Розе стоило оставить ее одну, дать отдохнуть, но странное оцепенение, смешанное с жаждой знания и понимания, не давало даже глубоко вздохнуть.— Когда мы вышли из того леса...

«Когда отец тебя вывел под мантией-невидимкой»,— как-то механически поправила про себя девушка, но промолчала.

— Я гнала его прочь, но он был рядом. Я знала, как он страдает, как рвется он назад... Но еще я знала, что он никогда этого не сделает...

— Почему?— шепот казался почти оглушительным.

— Из-за страшного чувства вины.

— Перед вами?

— Нет,— тень улыбки дрогнула на губах Сары.— Перед ней. Перед вашей мамой.

— Мамой?— в горле встал ком, словно весь воздух из легких выкачали. Неужели она сейчас узнает, что же на самом деле произошло между родителями до того, как отец ушел? Роза всегда подозревала, что мама сказала не все, но никогда ее не спрашивала, боясь причинить матери боль.

— Он ударил ее.

Роза судорожно втянула воздух. Папа? Добрый, спокойный, преданный папа, который маму был готов на руках носить, даже когда сердился на нее? Нет, это бред...

— Почему?

— Я не знаю, я никогда не спрашивала,— Сара снова накрыла холодной рукой ладонь девушки.— Но он так и не простил себя, поэтому никогда и не нашел в себе сил снова увидеть ее. Он никогда не сделает этого. Ведь он не встречался с ней в эти дни, не так ли?

— Он считает, что опасен для нее?— Роза не стала отвечать на вопрос, раз уж Саре ответ был и так известен.

— Он считает, что он предал ее. И что он уже не он, в чем, наверное, прав...

— Чушь какая-то...— Роза ощутила, что у нее разболелась голова.— Если это и правда, мама давно простила его... Она его любит.

— Но он себя не простил,— грустно заметила женщина, в упор глядя на Розу.— Поэтому он остался с нами — чтобы иметь кого-то, ради кого бы он продолжал дышать.

— Он любит вас, поэтому он остался,— девушка постаралась подавить нотки ревности в голосе.

— Да,— не стала спорить Сара.— Он меня любит. Как сестру.

— Ммм...?

— Я стала для него той, кого он похоронил прежде, чем уйти от вас,— медленно уточила Сара, отводя голубой взгляд и прикусывая губу.— Он не раз говорил мне об этом...

Роза не верила своим ушам, зато чувствовала сметение лежащей женщины:

— А вы... вы любите его... как брата?

— Я даю ему то, что ему нужно. И мне этого достаточно,— Сара так и не посмотрела на нее, комкая слабыми пальцами уголок одеяла.

Роза постаралсь успокоить дыхание и уложить в гудящей голове все то, что она узнала.

— Зачем вы мне это все рассказываете?— немного жестко спросила девушка, привлекая к себе внимание замолчавшей Сары.

— Я не буду просить его быть с нами, если... он решит быть здесь...— она с трудом подбирала слова.— Если вы его об этом попросите — о том, чтобы он остался с вами... Хотя, скорее всего, он откажет...

— Я не буду просить,— тут же ответила Роза.— Я не хочу, чтобы он страдал. Мне просто...

— Что?— слабая ладонь сжала ее руку.

— Мне кажется, что, где бы он ни был, он будет страдать...

— Боль бывает разной...

Они замолчали, и Роза постаралась ни о чем не думать. Так сложно быть взрослой и стараться не думать о себе, именно сейчас сложно! И хотя она всегда знала, что отец не вернется к ним, это было написано на его лице, в его новом — неукротимо-независимом — взгляде, было больно осознавать это так четко и ясно.

— Вы знаете, где мы живем?— вдруг спросила Сара, прикрывая глаза.

— Мы были там.

— Тогда вы будете всегда знать, где его найти и проверить, насколько он счастлив... Просто...

— Что?

— Не отнимайте его у нас, только не теперь,— в голубых глазах была почти мольба, холодные руки до боли сжали ладонь Розы.

Даже если она и могла бы это сделать, — вернуть отца в семью (в чем девушка сильно сомневалась) — она бы никогда на это не пошла. Все было слишком сложно, чтобы запутать еще сильнее. Отец, мама, дядя Гарри, Хьюго, Лили и Джеймс, она сама...

— Берти очень нравится Хогвартс,— решила сменить тему Роза, отводя взгляд от Сары.— Она дружит с моим кузеном...

— Да, она нам писала,— ясная, материнская улыбка осветила изнеможенные черты.— И Хогвартс... он очарователен...

— Вы учились там?

— Да,— женщина почему-то смутилась.— Я была на шестом курсе, когда ваш брат поступил в школу. Джеймс Поттер... Мы играли в одной команде по квиддичу...

Роза быстро сделала нехитрые подсчеты и удивленно посмотрела на Сару:

— Но... тогда вам должно быть не больше...

— Мне скоро двадцать восемь,— слабая усмешка пробежала по губам женщины.— Я на год оставляла Хогвартс, чтобы родить Берти... Знаю, странная история... Но бывают и такие, думаю, сейчас бы этому никто не удивился... Влюбилась, забеременнела, родила...

— А...?

— Отец Берти был иностранным студентом, с которым мы познакомились в лагере для юных волшебников. Я больше никогда и ничего о нем не слышала,— Сара закрыла глаза, но улыбка не сошла с ее губ.— Я почти пропустила два первых года жизни моей Берти, пока заканчивала Хогвартс... Профессор МакГонагалл часто шла мне навстречу, позволяя отлучаться, чтобы увидеть дочь... Но все это держалось в тайне, моя мама очень долгое время скрывала, что она воспитывает внучку... Она много раз повторяла мне, какая ж я была наивная дурочка, что позволила себя соблазнить... Но я рада, что у меня есть Берти.

Почему-то Роза не считала Сару дурочкой — перед ее глазами был наглядный пример. Лили и Малфой. Благо, что в их случае ничего подобного не случилось...

— Кто-то пришел,— прошептала Сара, медленно погружаясь в сон.— Скажите Рону, что я хочу домой...

Роза обернулась, когда услышала тихие шаги в кабинете. Через несколько секунд за штору заглянул Тео. Под глазами у него были темные круги усталости.

— Она очнулась,— прошептала Роза, вставая и подходя к мужчине.

— Ты дрожишь,— почти испугался он, обнимая девушку.— Тяжелый разговор?

— Что-то типа этого,— кивнула она, пряча лицо на его плече.— Пойду приготовить чая...

— Я буду через пару минут,— кивнул Тео, разжимая объятия. Он снял мантию и приблизился к постели Сары. Роза тихо вышла из-за ширмы, беря себя в руки.

Ничего уже не изменишь. Нет смысла мучиться и стараться что-то исправить. Тем более, что никто этого не хотел, кроме нее. Да и она — тоже. Проще успокоиться и оставить все как есть.

И простить.

Девушка вышла в темную гостиную и зажгла свечу, когда из камина кто-то стремительно вышел.

— Господи, Роза! Ну слава Мерлину, я хоть кого-то нашла! Что случилось? Где Гарри? Роза...!

— Мама...— выдохнула девушка, глядя на взволнованную Гермиону Уизли.

Я не хочу желать этот выбор! Только не я!

Ксения Верди.

Она чувствовала себя очень хорошо, полной жизни и энергии. Хотелось что-то делать, кому-то помочь, с кем-то говорить. Хотя она прекрасно понимала, откуда это идет...

Ей хотелось как-то заполнить те семь месяцев, что отделяли ее от зеленоглазого мальчика, который стал ее частью. Заполнить для себя и для него — для Джеймса, что стоял перед ней и взволнованно вглядывался, словно чувствуя то, что ей предстояло сказать.

Она слишком долго оттягивала этот момент — она так не хотела причинять ему боль, особенно сейчас, когда, кажется, все самое трудное позади, когда ему нужно просто поесть и поспать... Если бы она могла так поступить, продливая его блаженное неведение...

Она не могла. Она слишком его любила и слишком хорошо чувствовала то новое чувство, что медленно крепло в его душе — всегда такой ясной и доступной для нее. И это его чувство — пока еще неуверенное, но волнительное — она не могла игнорировать. Не могла игнорировать воспоминания о том, как он клал свою большую ладонь на ее еще плоский живот и неуверенно улыбался, словно про себя разговаривая с малышом и смущаясь из-за этого. Она не могла отогнать от себя мысли о том, как он старался постоянно подкормить ее, не давать перетруждаться, как он был вдвойне бережным, держа ее в своих немного неуклюжих объятиях спортсмена...

— Почему ты улыбаешься?

Ксения пригладила его чересчур лохматые волосы, на миг мелочно подумав о том. что может оттянуть разговор ненадолго — дать ему принять душ, поесть и поспать. Ему будет легче это пережить...

Но нет, она не могла больше тянуть — слишком много надежды было в его глазах, слишком осязаемым уже было то новое чувство, что завладело его сердцем. Она знала, что в ней оно тоже есть, но ведь ей легче — у нее были воспоминания о зеленоглазом мальчике...

— Ксения, что с тобой?

Наверное, он увидел, как изменилось ее лицо, или же почувствовал, как она напряглась, готовясь причинить ему боль своими словами.

— Ты плохо себя чувствуешь? У тебя что-то болит? Позвать кого-нибудь?

— Нет, не волнуйся,— она провела холодными пальцами по его изможденному, утратившему всякий цвет лицу.— Просто... мне нужно кое-что тебе сказать, но я не знаю, как...

— Что-то... плохое?— он сморщился, но непроизвольно прижался щекой к ее руке. Блеск догадки — или понимания — на миг мелькнул в его теплом, карем взгляде, но тут же пропал. Конечно, он будет верить до конца, пока она сама ему не скажет...

— Я бы не назвала это плохим,— вперые, наверное, за все время, что они были вместе, девушка не могла подобрать слов, чтобы успокоить мужа.— Скорее, временно болезненным...

— Ксения, прекрати держать меня за ребенка, которому все нужно смягчать,— нетерпеливо проговорил Джеймс, сводя брови на переносице.— Если есть что-то плохое, что ты знаешь, поделись этим со мной. Не желаю, чтобы ты мучилась в одиночестве...

Она на миг даже опешила: какие-то совсем новые нотки прозвучали в голосе мужа. И вот этого мужчину она пыталась защищать и оберегать, насколько это возможно?

— Это касается... малыша?— тихо выдавил Джеймс, не отводя взгляда от ее лица. Хотелось обнять его и почему-то заплакать, чувствуя себя очень слабой и ранимой. Какая глупость...

Она медленно кивнула, не отрывая взгляда от его бледного, нездорового от усталости лица, с которого медленно слетали все эмоции. Словно маска скрыла все его родные черты, покрывая их равнодушием, которого он на самом деле не чувствовал.

Откуда это шло? Раньше он никогда не умел так скрывать свои эмоции. Он всегда реагировал незамедлительно, эмоционально... Это было не похоже на Джеймса, скорее, на Скорпиуса...

Ксения сконцентрировалась на его состоянии и поняла, что все внутри него сжалось от боли, что то самое чувство, которое так горячо формировалось внутри мужа, готово взорваться на мелкие кусочки от всплеска ужаса... А на лице — лишь легкое потрясение, словно... словно он старался уберечь ее саму...

— Джим,...

— Как ты? Как ты себя чувствуешь? У тебя где-то болит? Нужно показать тебя Тео...

— Джим!— она накрыла рукой его рот, удерживая.— Джим...

— С тобой все в порядке?— почти прошептал он, и маска равнодушия вменилась волнением.— Ксения, скажи, что ты в порядке, что...!

— Все хорошо,— она обняла его, чуть потянувшись, чтобы поцеловать в запавшую щеку.— Я...

— Ты уверена? Ведь ты... ведь он... ведь после этого ты можешь уже никогда...— новый всплеск ужаса привел Ксению почти в состояние паники — из-за него. Он не мог проговорить то, что так и не прозвучало здесь, — что она потеряла ребенка — но девушка понимала, что в этом уже нет надобности. И без слов Джеймс был почти в шоковом состоянии, хотя очень старательно это скрывал.

— Успокойся,— она смотрела прямо в его расширенные глаза. Бедный мой, ты же даже не видел его, а так полюбил.— Он вернется к нам, совсем скоро...

Брови сошлись на переносице, но Ксения понимала, — ощущала — каким адским усилием он сдерживает свои рвущиеся наружу чувства.

Беспокойство. Разочарование. Боль. Страх — за нее.

— Ты ведь мне веришь, правда?— она говорила тихо.— Я знаю точно, что он не ушел навсегда... Просто поверь — меньше, чем через год, ты снова будешь класть руку на мой живот...

Он как-то механически кивнул, начиная немного трястись.

— Джим...

— Если бы он не был мертв, я бы сам его убил...

— Кого?

— Деверо, Флинта или как там его!— прошипел Поттер, сжимая кулаки. Видимо, ему было легче вот так — превратив боль в гнев.— Я бы убил его за тебя и за Лили... И за него, за...

— Нашего сына,— подсказала ему Ксения, снова касаясь губами его лица.— У него будут твои волосы и глаза твоего отца...

— И любовь к сладкому от Ала?— тело Джеймса начало расслабляться, хотя его душевная боль все еще не позволяла Ксении разжать объятия.

— Джим... Я...

— Ты говорила с ним, да? Как-то внутри, да?

Ксения кивнула, чуть улыбнувшись.

— Он сказал, что любит тебя. И что он вернется к нам... Скоро.

Джеймс сморгнул.

— Когда?

— Через семь месяцев.

— Тогда у нас есть немного времени...

— Времени?— она тоже медленно начала расслабляться, потому что болезненный шок в душе мужа ослаб.

— На то, чтобы выбрать имя,— горько хмыкнул Джеймс, пряча усталое лицо в ее плече.— Мне так жаль, Ксени...

— Мне тоже, милый,— она погладила его по голове, прикрывая глаза, в которых впервые за все эти тяжелые дни появились слезы.

— Надеюсь, хотя бы Малфой сможет привести Лили в чувства,— пробормотал Джеймс.— Должно же хоть что-то остаться прежним...

— У него получится, он ведь Малфой... Идем, нужно сообщить целителю, что Лили будет недолго отсутствовать...

Поттер фыркнул, и Ксения взяла его за горячую руку, увлекая прочь из пустой палаты.

— А потом я отведу тебя домой, накормлю и уложу спать,— продолжила девушка, ведя его за собой по коридорам больницы.

— Я не усну, пока не буду знать, что там с Лили,— упрямо проговорил Джеймс, спотыкаясь. Шок и боль медленно смирялись, волны волнения и разочарования мерно укачивали его, и он начинал ощущать усталость.

Ксения лишь рассмеялась, приставляя мужа к стене возле дверей в ординаторскую.

— Не упади, я сейчас.

Девушка вошла в комнату отдыха, но там не было целителя Лили. Интересно, как он отреагирует на продвинутую методику Скорпиуса Малфоя, что предложил свой способ лечения пациентки? Хотя Ксения и не знала, в чем способ заключается, но догадывалась, что он будет очень далек от классического целительства... Главное — чтобы действенен...

В дверь заглянула дежурная дама, что обычно принимала пациентов на первом этаже.

— Никого нет?— разочарованно спросила она, глядя на Ксению, которая в этот момент снимала свой халат.

— Что-то случилось?

— Срочный вызов, а я не могу найти дежурных целителей,— прощебетала волшебница, сжимая в руке пергамент.

— Что там?

— Вызов в дом Забини, родители в панике, потому что с их дочерью происходит что-то ужасное...

— Присцилла?

— Да, кажется...

— Я этим займусь,— тут же решила Ксения, беря пергамент из рук волшебницы.

— Но...? Ваш муж спит на пороге,— подавив улыбку, произнесла женщина.

— О... Вы можете его уложить где-нибудь, пока меня нет?— Ксения взяла чистый желтый халат.

— Да, без проблем,— волшебница достала палочку.

— Спасибо,— и Ксения шагнула сразу к камину, чтобы не терять времени. Она помнила, что обещала Присцилле. Если в ее силах помочь, она должна это сделать. Да, Прицилла утверждала, что Ксения ничем не может ей помочь, но она не могла хотя бы не попытаться.

Она не могла ранодушно смотреть, как смерть снова одерживает победу.

Рон Уизли.

Голова была абсолютно и катастрофически пустой, что даже радовало. Слишком много переживаний и разговоров за такой короткий срок. Хотелось отдыха — как и всем, кто сейчас возвращался к спокойной жизни.

Хотя... Гарри, кажется, не собирался так быстро оставлять свои метания. Конечно, у него еще было полно дел — дочь, сын, зять, Министерство...

— Я с тобой,— решил Рон, когда Гарри сказал, что отправляется в больницу к Лили.

Тот пожал плечами, уголки его губ чуть дернулись. Наверное, он понимал: Лили была слишком похожей, слишком близкой к Джинни, чтобы Рон мог так просто уйти, не узнав, что с племянницей все в порядке.

Они вошли в палату почти одновременно и замерли.

— Хм...— пробормотал Гарри, и Рон его вполне понимал. На месте Лили, завернувшись в одеяло, тяжело спал Джеймс. Тяжело, потому что было невозможно не заметить крепко сжатых кулаков, бледных щек и невыразимой муки, что даже во сне не оставила парня.— И как это понимать?

— Разбудить?— тихо предложил Рон, отводя взгляд: уж лучше не смотреть на странное страдание Джеймса.

— Нет, пусть спит. Я пойду искать Ксению или целителя Лили, может, они смогут сказать, где моя дочь,— Гарри тихо вышел, закрывая за собой дверь.

Рон еще несколько секунд стоял подле кровати и все-таки не выдержал — уж лучше пусть Джеймс проснется, чем так мучается во сне.

Он коснулся плеча племянника, и тот тут же сел, с трудом разлепляя глаза.

— Дядя Рон?

— Как ты?— он стоял возле постели и с состраданием смотрел на Джеймса. Да, наверное, милосерднее было дать ему отдохнуть.

— Где Ксения?— парень обвел взглядом палату, видимо, совершенно не удивляясь отсутствию Лили. Отсюда можно легко заключить, что ее исчезновение прошло не без его участия.

— Не знаю, твой отец пошел ее искать. Ты в поря..?

Рон не успел закончить фразу, когда Джеймс спрятал лицо в ладонях и затрясся всем телом, судорожно дыша.

— Джим...— Рон даже испугался, но совершенно не представлял, что делать. Утешения никогда не были его сильной стороной. Он подошел ближе и положил руку на плечо племянника.— Позвать кого-нибудь? Ксению? Гарри?

Джеймс покачал головой, явно пытаясь взять себя в руки. Он поднял искаженное страданием, но сухое лицо, с глазами, наполненными тоской.

— Ксения не должна меня видеть... таким.

— Что случилось?

— Она была беременна,— прошептал Джеймс, глядя в пустоту. Рон тяжело вздохнул, отмечая это неприятное слово — «была».— Я не уберег ее...

О, это Поттеры, просто слов не хватает! Почему они всегда так стремятся взять на себя вину всего мира? Когда же они научатся смотреть на все не через призму собственной вины?!

— Ты сделал что-то, из-за чего она... потеряла ребенка?— осторожно спросил Рон, садясь на край постели.

Джеймс вздрогнул.

— Я...

— Почему это случилось, ты знаешь?

— Она потратила слишком много сил, чтобы все пережить... И чтобы поддерживать ментальную нить с Лили...

— Ну, и где тут твоя вина?— Рон тяжело вздохнул — подобные разговоры никогда у него не получались.— Я понимаю, что... тебе больно, но самобичевание вряд ли тут поможет...

— А что поможет?

— Ну...— Рон попытался не улыбнуться, потому что мог предположить только один выход из ситуации.— Взять себя в руки, найти жену, отвести домой и повторить опыт?

— Ммм...?

— Джеймс, ты ведь знаешь, откуда берутся дети,— уже не сдержавшись, фыркнул Рон, похлопав племянника по плечу.— Все пройдет, и скоро вы сможете убить Гарри новостью, что он станет дедом...

Джеймс, к большому удовольствию Рона, улыбнулся.

— Теперь ты готов сказать, куда делась твоя сестра, пока твой отец не сошел с ума от беспокойства?

— Она с Малфоем,— Джеймс потер лицо руками, словно старался уничтожить последние следы своего страдания. Поттер, что б тебя...

Дверь в палату отворилась, и вошел немного встревоженный Гарри.

— Она в порядке,— тут же бросил отцу Джеймс, заметив выражение зеленых глаз.— Малфой проводит шоковую терапию...

— Не лучшая идея,— отреагировал Гарри, но больше ничего не добавил. Ого, доверие отпрыску Малфоев было в этом семействе безграничным.

— Ты нашел Ксению?— Джеймс медленно спустил ноги с кровати и потянулся.

— Она ушла по какому-то срочному вызову к одному из пациентов,— Гарри попытался спрятать улыбку, когда Джеймс сокрушенно покачал головой.

— Ксения,— словно отвечая на удивление Рона, пробормотал племянник. Словно это было ответом на все.

То есть девушка, которая была похищена, которая потратила столько сил, что потерла ребенка, через несколько часов после этого собралась и пошла работать? Что ж, похоже на это. Рон вспомнил одно из писем Розы, где она рассказывала о свадьбе Джеймса: невеста прямо с праздничного банкета отправилась в больницу помогать страждущим...

— Идем домой,— Гарри подошел к сыну и приобнял за плечи. Да, вид у Джеймса был ужасным, даже без страдания, что он успел стереть с лица. Парню явно требовалось часов двадцать сна и сытный ужин.

— Я побуду пока у вас, ладно?— спросил Поттер-младший.— Не хочу домой, пока нет Ксении...

— Конечно,— Гарри улыбнулся, а потом через голову сына, который достал откуда-то перо и пергамент, чтобы оставить записку, бросил встревоженный взгляд на Рона. Да, судя по всему, Джеймсу не удалось скрыть свое шоковое состояние от отца.

Рон пожал плечами: если племянник захочет, сам расскажет.

Они быстро спустились в холл больницы и по очереди исчезли в камине. Рон четко повторил адрес, который назвали Гарри и его сын, и пароль («Домашний очаг») и впервые вступил в дом, где жила его семья все эти годы. Да, его семья, потому что, несмотря ни на что, они навсегда останутся самыми родными и близкими ему людьми.

Он застыл в холле, чувствуя знакомый аромат дома, когда раздался гневный вскрик Джеймса и звук падения.

— Черт, прямо в проходе!— сердито пробурчал парень, явно обо что-то споткнувшийся.— Папа, а убрать чемоданы...?!

Рон в два шага оказался напротив Гарри, с которым обменялся испуганными взглядами.

— Гермиона...?!— довольно громко позвал Поттер-старший, глядя наверх, на лестницу. Рон замер, слушая тишину, сердце почти остановилось от страха, что она сейчас появится на площадке. Но дом отвечал немым полумраком.— Гермиона, ты тут?

Джеймс фыркнул и потер ушибленное колено, потом доковылял до дивана и тут же свернулся на нем каким-то беззащитным клубком. Засыпание заняло у него не больше секунды.

Конечно, его сейчас мало тревожило происходящее. После всего уже пережитого мысли о том, что его родителей ждут новые испытания, вряд ли могли поместиться в слишком усталой голове. Пусть спит, это не его проблемы...

— Рон...— Гарри повернулся к нему, немного растерянно.

— Она может в любой момент вернуться,— Рон отошел от камина, озираясь.

— Думаю, она пошла...

— ... к Розе,— хором закончили они, и Рон испытал настоящий прилив паники. Там же Сара!

— Рон, я думаю, она...

— Без вариантов,— резко оборвал он друга.— Я не могу.

— Она бы хотела...

— Нет!— Рон почти закричал, раздираемый болью от того, что он просто не мог позволить ей приблизиться. Он очень хотел ее увидеть, но это невозможно. Он не вынесет еще одного расставания и остаться не сможет. Это убьет его. И ее...

— Если Роза ей...

— Роза обещала,— глухо откликнулся Рон.— Я должен забрать Сару, и мы уйдем.

— И как ты это сделаешь, если Гермиона там?— Гарри, кажется, все еще не оставлял мысли об их встрече. Веселый это будет разговорчик!

— Ты туда пойдешь и отвлечешь ее, не знаю, как,— Рон прикрыл глаза, чтобы не видеть, как его боль отражается на лице Гарри. О да, друг прекрасно понимал все, что сейчас происходило, но от этого легче все равно не станет.— Я трансгрессирую и тихо войду, заберу Сару и мы исчезнем...

— Рон...

— Гарри, нет!— почти рыкнул он.— Делай, как я говорю. Просто позволь нам уйти, просто позволь... не причинять ей боли...

Несколько мгновений Поттер пристально смотрел на него, явно сомневаясь. Да, ему придется лгать единственной женщине, от которой он никогда не держал секретов. Но если он любит ее, — а в этом Рон не сомневался — он поймет, что для Гермионы лучше неведение.

— Хорошо,— наконец, сдался Гарри, возвращаясь к камину.— Я постараюсь...

— Сделай это,— с нажимом проговрил Рон, подходя к дверям, чтобы выйти на улицу.— И... спасибо.

— Мы же скоро увидимся..?

— Я обещал,— и Рон вышел во мрак наступившей ночи. Холод принес облегчение натянутым нервам. Конечно, он ожидал чего-то подобного, — такой нечаянной надежды на встречу — но никогда не знал, как будет рваться на части сердце, как гулко будет биться кровь в висках.

Он досчитал до пяти и трансгрессировал во двор Розы, тут же ослепленный окнами дома. Он замер, слушая тишину и голоса внутри. Приближающееся полнолуние было сейчас на руку: он мог, сосредоточившись, слышать все, что говорили в гостиной.

— Господи, Гарри, на тебе лица нет! Когда ты спал в последний раз? Ты ел?

— Гермиона...

Ее голос был все тем же и все так же болезненно заставлял сжиматься сердце. Он мог себе представить беспокойство, что сейчас царило на ее лице, ее теплые карие глаза, с тревогой глядевшие на Гарри.

— Роза мне все рассказала... Почему ты не написал мне сразу? Как Лили?

Все? Она рассказала ей все?! Нет, этого не может быть, потому что иначе первым бы ее вопросом, он был уверен, был бы вопрос о нем. И голос бы ее звучал по-другому...

— Я голоден. Роза, ты можешь мне что-нибудь приготовить?— Гарри явно пытался вести себя естественно.— Идем, Гермиона, на кухню, я там тебе все расскажу...

Шаги принесли облегчение. Спасибо, Гарри, подумал Рон и тихо приблизился к двери.

Ее запах буквально наполнял гостиную, где горело слишком много свечей — до рези в глазах. Но он не позволил себе остановиться — бесшумно скользнул в приоткрытую дверь кабинета Тео.

Целитель бы там — он безмолвно поил Сару каким-то зельем. При первом же взгляде на девушку он стал мыслить более четко и трезво, дышалось легче.

— Рон...— прошелестели ее губы, рука дернулась, чтобы поймать его руку. Она была все такая же бледная, но, по крайней мере, пришла в себя и была в состоянии держать чашку.— Ты...? Твоя...

— Все хорошо,— он попытался говорить тихо.— Мы уходим, сейчас же.

Тео кивнул, даже не пытаясь их остановить, и протянул ему наполненную зельем бутыль.

— Каждые три часа по полстакана, утром я приду к вам,— целитель бросил взгляд на дверь кабинета, словно понимал все, что сейчас происходило в этом доме.— После трансгрессии — два стакана.

Рон кивнул, наклонился и подхватил завернутую в одеяло Сару. Она обвила руками его шею и судорожно вздохнула, словно собиралась заплакать.

— Сюда,— Тео указал на еле заметную дверь, что вела из приемной. Ну конечно, у них ведь должен быть черный ход!

— Спасибо,— Рон хотел бы пожать руку Тео, но прижатая к нему Сара не позволяла этого сделать. Тот лишь кивнул.

— Мы с Розой собираемся пожениться,— целитель будто бы просил разрешения, и Рон оценил этот жест.

— Я рад. Приглашения не высылайте,— с горькой усмешкой проговорил Рон и вышел во мрак ночи, нарушаемый лишь светом из окна. Это было окно кухни, и на какие-то мгновения он успел увидеть ее.

Она стояла в профиль, склонившись, чтобы поцеловать Гарри в черную макушку, пока тот что-то старательно переживывал. Ее руки нежно обнимали его за плечи, волна непокорных волос падала на лицо, скрывая черты, которые так хотелось увидеть.

Сара застыла в его руках, кажется, она даже не дышала. В какой-то миг Гермиона повернула голову, и Рон тут же трансгрессировал, унося в памяти ее лицо.

Меньше, чем через пятнадцать минут — которые он почти не заметил, делая все автоматически — они были у дверей гостиницы. Едва они успели материализоваться у задней двери, как Сара заплакала — навзрыд, судорожно, уткнувшись лицом в его шею.

— Что такое?— растерялся он, крепче сжимая ее почти невесомое тело. Усталось после трансгрессий накатывала, но он не мог позволить себе слабости.

— Сп... Спасибо,— шептала она, обнимая его и вздрагивая всем телом.— Спасибо...

— Сара, что ты?— его голос стал прежним, спокойным, ласковым, словно он разговаривал с ребенком.— У тебя что-то болит? Тебе больно?

Она помотала головой, не поднимая заплаканных глаз, продолжая всхлипывать.

— Я так боялась... Так боялась, что ты... что она...— снова рыдания в его плечо. И только тут он понял, что испытала Сара в минуты, когда рядом с ней была Гермиона.

— Я никогда не оставлю тебя,— прошептал он ей, прижимаясь щекой к русым волосам.— Ты моя жизнь...

Она опять заплакала, но на этот раз посмотрела на него. Слезы струились по худому, изможденному болезнью лицу. Она прильнула теплыми губами к его губам. Он прикрыл глаза, позволяя ей его целовать.

— Спасибо,— она отстранилась, благодарно глядя на него.

— Я всегда буду с тобой,— пообещал он, делая шаг к освещенным дверям.

Моя любовь остается с моей женой. Но ты, Сара, ты спасла мою растерзанную, истекающую кровью душу, и самое малое, что я могу сделать для тебя, это отдать ее тебе.

Мое сердце отдано Гермионе. Но моя душа принадлежит тебе, Сара.

Навсегда.

Альбус Поттер.

Он брел по коридорам Хогвартса, не сильно соображая, куда. На самом деле, он спал стоя и с открытыми глазами. Бессонные ночи в коридорах школы давались ему с трудом. Наверное, нужно будет потренироваться, чтобы с легкостью переносить подобные бдения.

Жаль, что он так и не дождался ни Лили, ни Скорпиуса — наверное, им было мало некольких часов для того, чтобы вспомнить все. Альбус очень наделся, что сестра скоро будет в порядке.

— Эй, Поттер!

Он вздрогнул и поднял взгляд — его окликнул мальчик с Рейвенкло, вместе с которым они ходили на Травологию.

— Ты знаешь, что кто-то обидел Альберту? Она ушла с завтрака в слезах...

Альбус нахмурился. Первое, о чем он подумал, так это то, что, оказывается, сейчас время завтрака и нужно идти в Большой Зал. Потом голова его начала работать, и он нахмурился еще больше.

— И кто?— немного сурово спросил гриффиндорец.

— А ты, что, собираешься драться?— почти весело поинтересовался мальчик с Рейвенкло, скептически оглядывая худую фигуру Альбуса.

— Я не собираюсь драться,— угрюмо ответил Ал. Еще чего... Он же не какой-нибудь тролль, чтобы глупо махать кулаками!— Так кто ее обидел?

— Новый слизеринец.

— Они размножаются?— не понял Альбус, направляясь в Большой Зал.

— Нечего из школы сбегать, тогда не будешь пропускать все самое интересное,— как-то загадочно ответил рейвенкловец, махнул рукой и пошел в сторону своей Башни.

Любопытство и волнение за Берти окончательно разбудили Альбуса. Он буквально скатился по лестнице и вошел в Зал, где еще было очень много учеников. Несколько преподавателей только что сели за свой стол.

При входе Ал наткнулся на замершего в бешенстве Бруна. То, что друг был в бешенстве, Альбус не сомневался — стоило лишь взглянуть на напряженное лицо Алекса. Тот не отрывал взгляда от стола Слизерина, и Алу не составило труда понять, что они здесь с одинаковой мотивацией. Только вот Брун явно собирался помахать кулаками.

Альбус остановился рядом и проследил за взглядом Алекса.

— Кто он?— тихо спросил мальчик, толкнув Бруна плечом и указывая на совершенно незнакомого слизеринца, что сидел отдельно от всех и без особого интереса ел. Прямые черные локоны падали ему на глаза и немного бледные щеки. Выразительный, еще незаживший шрам, не скрываемый даже челкой, проходил над правой бровью. Незнакомец был одет в форму Слизерина, но остальные члены этого факультета словно сторонились его, стараясь не садиться близко. Но мальчишку, кажется, это мало волновало.

— Исключили из Дурмстранга,— буквально выплюнул Брун, продолжая испепелять слизеринца глазами.— Какого... его сюда-то приняли?!

— Говорят, за него попросил сам портрет Дамблдора,— рядом с мальчиками остановилась Марин.

— Кто говорит?— буркнул Алекс.

Марин пожала плечами и улыбнулась брату:

— Хватит сходить с ума, он не тронул Берти даже пальцем.

— Тогда почему она плакала?— Ал повернулся к подруге.

— Потому что этот мальчик сказал, что от нее пахнет собаками... или волками,— немного обескураженно пояснила Марин.— Не представляю, чего она так обиделась... Просто невоспитанный мальчишка...

И Марин пошла к своему столу, изредка бросая заинтересованные взгляды на новичка. Альбус тяжело вздохнул: видимо, Берти испугалась, что этот слизеринец знает ее тайну — о том, что ее мама и дядя Рон — оборотни.

— Как он мог почувствовать запах?— Альбус продолжал смотреть на странного слизеринца, который без аппетита ковырялся в тарелке.

— Говорят, что он сын вампира,— пожал плечами Брун,— вот и перенял кое-что от папочки.

— Вампира?— любопытство начало брать верх над беспокойством за подругу.— Разве такое бывает?

— В этом дурдоме бывает все!— фыркнул Брун, развернулся и пошел вон из Зала, словно напоминая Альбусу, что они все еще в ссоре. Ну и ладно!

Поттер еще раз посмотрел на нового слизеринца и отправился за свой стол, чувствуя голодные судороги желудка. Он опустился на скамейку, и почти сразу же рядом села Аманда. Он слабо ей улыбнулся.

— Как ты?— она заботливо потрепала Ала по плечу.— Совсем не спал?

Он помотал головой, наливая себе сока и беря кусок пирога с патокой. Сладкое обычно помогало ему поддержать силы...

— Новости от Лили есть?

Ал снова покачал головой, ленясь говорить. Он тяжело вздохнул и поднял глаза, чтобы тут же посмотреть на странного мальчишку.

— Правда, что за него попросил Дамблдор?— старательно прожевав, спросил Ал у Аманды.

— За нового слизеринца?— Она робко взглянула на объект их разговора и тут же опустила глаза.— Портреты на шестом этаже шептались б этом... Они не одобряли Дамблдора.

— Почему?

-Ну... Во-первых, мальчика исключили из Дурмстранга.

— За что?

— Не знаю, но думаю, за дуэль,— Аманда провела пальчиком у себя над бровью, намекая на шрам слизеринца.— Во-вторых, он странный...

— В каком смысле?— Альбус подавил в себе желание тут же влезть в голову новенького, чтобы все вопросы тут же отпали. Но он чувствовал себя таким усталым и невыспавшимся, что даже эта простая операция казалась ему сейчас слишком большим усилием.

— Ты видишь — никто не садится с ним рядом... Он ни с кем не познакомился и держится особняком...

— И что в это такого? Он же в новой школе,— Ал взял себе еще пирога, понимая, как с любопытством просыпается аппетит.

— Его все боятся.

— Потому что он сын вампира?— догадался мальчик.

— Потому что он странный,— пожала плечами девочка.— Говорят, что он сирота... Что его отец убил его мать, выпив у нее кровь...

— Ого... А потом он покончил с собой, выпив свою собственную?

— Очень смешно,— фыркнула Аманда.— Нет, я слышала, что его поймали мракоборцы... ну, он сопротивлялся... и они его...

— Бедный...— Ал думал не о вампире, который убил свою жену, а о мальчишке, что сидел за почти опустевшим столом. Получется, этот слизеринец совершенно одинок...

— И у него страшные глаза,— почти шепотом проговорила Аманда, вздрогнув.

— С чего ты так решила?

— Увидишь... И он странный,— заключила девочка и поднялась.— Поспеши, скоро колокол.

— Ами, как его зовут?— успел спросить Ал до того, как кузина ушла. Она пожала плечами и вскоре уже покинула Зал.

Ну, что ж... Раз сам дедушка Альбус просил за этого мальчишку... Дядя Рон, радуйся: я добрался до Слизерина.

Гриффиндорец огляделся — в Большом Зале почти никого не осталось, все торопились на занятия. Новый слизеринец тоже поднялся — движения его были какими-то осторожными, неспешными, словно он старался ничего не задеть.

Альбус улыбнулся уголком губ и последовал его примеру: тоже поднялся. Они пересеклись уже в дверях, и Ал понял, почему Аманда говорила о глазах мальчишки шепотом.

Такого яркого синего цвета Альбус в своей жизни никогда не видел, такого же яркого, как его изумрудный. Только эти синие глаза были обведены тонким кругом красного, очень тонким, что издалека вряд ли можно было бы заметить.

— Ты идешь на Защиту?— Ал дружелюбно обратился к слизеринцу.

Тот едва заметно втянул носом воздух, и кривая усмешка исказила вполне приятные черты, надевая на них маску юного сатира, что были нарисованы в учебнике по Истории магии. Он промолчал и продолжил свой путь.

Тогда Ал все-таки не сдержался и поступил так, как нужно было сделать давно: сделал попытку проникнуть в сознание слизеринца. Попытался — и встретил жесткий отпор. Вот это новость! Как интересно!

— Наглость — второе счастье?— голос у новенького был гладкий, скользкий, не очень приятный на слух.

— Тебя научили, или ты всегда умел ставить блок?— со все восходящим интересом спросил Ал, не отставая от скользящего, быстрого шага сына вампира.

Слизеринец не ответил, лишь скривил губы. Да, общительным его не назовешь... Но какой интересный...

Сирота-полукровка. Что-то знакомое зашевелилось в памяти, но Альбусу было некогда разбираться в этом кавардаке.

— Я люблю сладкое, а ты предпочитаешь кровь?

Слизеринец буквально застыл, вперив в Ала синие глаза. Рука мальчишки потянулась к карману, где, видимо, была его палочка.

— Я не хотел тебя обидеть,— спокойно исправился Альбус,— просто все говорят, что ты сын вампира...

— Сын...— сквозь зубы проговорил слизеринец и продолжил свой путь.

— Как тебя зовут?— они поднимались по лестнице, не обращая внимания на колокол.

— Отстань, а?

— Я Альбус Поттер.

Слизеринец закатил глаза и не ответил.

— Да, я знаю, мало кто любит Поттеров, нас слишком много, чтобы нас любить, но вот мой брат Джеймс дружит со Скорпиусом Малфоем, он был слизеринцем...

— Малфой? С Поттером?— новенький опять остановился. Синие глаза уже не пугали, к этому можно было привыкнуть.

— Да, я знаю, это странно,— улыбнулся Ал.— Но они...

— Тебе больше некого мучить?— неприятно ухмыльнулся слизеринец.— Захотелось острых ощущений?

— Нет,— Ал тяжело вздохнул,— просто я решил, что тебе здесь одиноко...

Мльчишка насупился и опять продолжил путь, причем не в сторону класса, где у них уже начались совместные занятия.

— Мне не бывает одиноко.

— Ну, тебе виднее,— Альбус быстро отбросил от себя мысль об очередном наказании.

— Отвяжись, а?

— Ты живешь в приюте?

Слизеринец резко развернулся, устрашающе сощурив синие глаза. Красная кромка стала явно заметнее.

— Хочешь поехать на каникулах ко мне? Правда, у нас дома всегда очень много народа, у меня очень большая семья, зато у нас не бывает скучно... У нас есть домовой эльф, а у дедушки Артура живет упырь...

Красная кромка в синих глазах сужалась, плотно сжатые губы обрели очертания. Слизеринец поднял руку и убрал с лица длинную челку.

— Зачем тебе это?— голос был все таким же неприятным.

— Может, я люблю детей вампиров,— хмыкнул Ал.

— И много ты их знаешь?

— Одного, если считать тебя,— пожал плечами гриффиндорец, засовывая руки в карманы брюк.

— От тебя пахнет оборотнем.

— Я и с ними дружу,— улыбнулся Альбус.— Ты что-то имеешь против волков?

— Нет, абсолютно.

— Тогда зачем ты обидел Берти?

— Это кто еще?

— Девочка, от которой тоже пахнет волками.

Слизеринец скорчил гримасу, показывая, что совершенно такого не помнит. Что ж, стоит его научить хорошим манерам. Но это позже...

— У тебя обостренный нюх?

— И слух,— добавил слизеринец, прислоняясь к стене.— Сюда идет смотритель с кошкой-скелетом.

Мальчишка явно ожидал, что Ал подпрыгнет и убежит, но гриффиндорец лишь пожал плечами: бояться Филча — в Запретный лес не ходить. Альбус прислонился к противоложной стене и улыбнулся.

— Так как тебя зовут?

— Роберт Конде.

— Ты англичанин?

— Я сын вампира,— хмыкнул слизеринец, словно это все объясняло.

— А где твой дом?

— У меня нет дома.

— А приют?

Роберт вздрогнул, красная кромка опять стала хорошо заметна.

— Ладно, прости, считай, что я не спрашивал.

Слизеринец промолчал, бровь, над которой проходил шрам, подрагивала.

— Принимай гостей,— шепнул Конде, и через несколько мгновений в коридоре появился Филч. Его старое морщинистое лицо озарилось радостью от встречи, и Альбус ответил ему веселой улыбкой: соместные наказания обычно приносили только пользу.

Нужно написать дяде Рону. И рассказать дедушке Альбусу.

Я тебя понял, дедушка. Ты ведь всегда говорил: Поттеры призваны вставать на пути большого и малого зла. И лучше всего сделать это в самом начале, тогда зло еще может передумать...

Ал снова улыбнулся тому пути, что только сам для себя выбрал.

Поединок.

В темной комнате ощущулось — почти осязалось — чувство ужаса. Ни одного луча не пробивалось сквозь зашторенные окна, никто не смел шире открыть дверь — лишь настолько, чтобы скользнуть внутрь, а затем вернуть этой комнате ее мрачный покой.

Ксения долго стояла у стены, пытаясь привыкнуть к темноте и слушая шумное дыхание находившейся здесь Присциллы. За дверью еще раздавались тихие, взволнованные голоса родителей Забини, ее брата и Тобиаса Паркинсона, который не отходил от этой комнаты уже двое суток, как заметила мать больной. Только вот Присцилла отказывалась его видеть, каждый раз впадая почти в ярость при упоминании об этой стойкой преданности школьного друга.

Из угла комнаты сверкнули два больших, нечеловеческих уже глаза. Странно, ведь здесь совсем не было света, чтобы большие желтые зрачки его отражали. Кажется, они блестели сами по себе.

— Зачем ты пришла?— голос Присциллы был низким, хриплым, с едва различимым в нем страданием.— Ты ничем не поможешь.

— Я могу хотя бы попытаться облегчить твое состояние,— спокойно произнесла Ксения, делая два шага вперед. Глаза постепенно привыкали к темноте и различали сидевшую в углу Присциллу, в белом платье, на котором отчетливо выделялись темные пятна застывшего физического страдания.

Порок неконтролируемой анимагии. Именно этот приговор Ксения прочла в истории болезни, что ей удалось пробежать глазами до того, как отправиться в этот дом. Действительно приговор, который не подлежит обжалованию. Это как рак или самые страшные заболевания у магглов, о которых Ксения читала, учась в Академии... Когда целитель смотрит на то, как болезнь все быстрее и быстрее, по каплям, пьет жизнь из пациента... Это самое страшное — бессилие перед наступающим концом... И в такой момент, насколько знала Ксения, единственное, что она могла сделать, — это быть рядом и дать надежду, если не на исцеление, то на прощение и... спасение...

— Я просила просто оставить меня в покое,— Присцилла не двигалась, видимо, уже наступила та стадия, когда анимагическая форма только прогрессировала, не давая человеческому телу правильно функционировать...

— Я могу снять боль.

— Зачем?— в голосе послышалась горькая усмешка.— Разве что ты можешь ускорить все?

— Нет,— почти в ужасе прошептала Ксения, присаживаясь в двух шагах от несчастной.

— Не можешь, или не хочешь?

— Не имею права, я не палач,— твердо произнесла Ксения.

— А кто лучше: палач или мастер пыток, не желающий их закончить?

— Я могу снять боль,— повторила целительница.

— На этом пытки разве закончатся?— выдохнула Присцилла, медленно поднимая руку, что уже утратила четкие очертания.— И без боли я буду видеть все, что происходит...

— Твои родители так ничего и не знают, да?— Ксения заметила это, когда только приехала. На лице миссис Забини были тревога, беспокойство, но не сметение и ужас, что Ксения привыкла видеть на лицах родных тех, кто был уже на пороге смерти, мучительной и пугающей.

— Они скоро все увидят, разве нет?— Присцилла прикрыла глаза, поскольку Ксения уже не видела в темноте два огромных нечеловеческих зрачка. Сова... Видно, оставалось совсем немного времени, пока сердце Присциллы не остановится, превращаясь в сердце ночной птицы. И оно уже не начнет биться, потому что анимагия не завершится...

После полуминутной тишины Присцилла снова посмотрела на Ксению и заговорила:

— Я умру вот такой, да?

Ксения понимала, о чем спрашивает девушка: о том, что станет с ее телом после смерти. Перед целительницей вставала дилемма, но, возможно, в этом и есть выход: выход, чтобы обмануть смерть, чтобы не отдать ей ту, что так устала жить? Обман — чудовищный, сравнимый с концом, но дающий шанс — на жизнь, все равно на какую...

Ксения и не думала, что предется предлагать подобное. Зная Присциллу, она была уверена, что больная откажется. Да и мало кто из тех, кто проходил через подобное, — через самое жестокое наказание после игры с анимагией — был согласен на это псевдо-спасение...

— Да, твое тело не станет прежним,— шепотом ответила целительница, в полумраке определяя странные очертания Присциллы. Да, ее плечи и грудь сжимались, округляясь, ноги принимали неприятно-скрюченную форму, голова вжималась в шею, руки... Руки уже не были руками, готовые в любой момент закончить превращение в крылья. Еще были пальцы, еще были локти, но все покрывалось перьями, смешанными с кровью, что безостановочно опустошала человеческое тело.

Медленная анимагия — это и есть смерть. Не миг, когда даже крупица крови не успевает покинуть превращающееся тело... Вечность, отнимающая даже шансы на жизнь...

— Когда я умру?— голос Присциллы звучал смиренно, тихо, словно она уже видела ее — свою вечность.

— Твое тело пока меняется внешне, внутренне все только началось,— с тоской ответила целительница, медленно нащупывая пульс на руке больной и пытаясь понять изменения на совсем другом уровне, уровне только человеческом. Да, вот здесь духовность уже менялась, нечеловеческое становилось сильнее. У анимагов, правильных анимагов, подобное появлялось и исчезало в долю секунды — в момент трансформации, а потом душа снова становилась собой, словно отторгая животное. У Присциллы такого не произойдет...— Как только пойдет изменение внутри, все будет быстро...

— И больно.

— И больно,— кивнула Ксения, имевшая очень сильное желание достать палочку и убрать эту боль.

— И мои родные увидят не меня, а кусок мяса в перьях и крови,— холодно, почти равнодушно пробормотала Присцилла. Ксения не стала отвечать — она даже думать об этом не хотела, потому что слишком ярко помнила совершенную красоту девушки.— И это никак не исправить?

— Нет,— целительница прикусила губу, осознавая, что же так тревожит больную. Не боль, не смерть — то, что будет после этого. Ее беспокоила даже не утраченная красота — ее семья, которая не сможет снова ее увидеть. Им придется прощаться не с ней — не с той, которую помнили и любили. Ксения видела подобное лишь однажды: закрытый бокс, истерические крики женщины, рвота мужчины, которую было невозможно сдержать, закрытый гроб, глаза, полные ужаса...— Но тебе не обязательно умирать...

— Ксения, не надо мне ложных надежд,— холодно отозвалась Присцилла, неподвижно затаившись в углу.— Если бы она была, я бы сейчас сидела в Азкабане.... Это мои родители могут верить всякой ерунде о помешательстве и раскаянье... Но не целители из мира великого Гарри Поттера, этого идола... Там, в этом мире — твоем мире — не прощают даже тех, кто пересолил его суп...

— Я не говорила, что могу спасти тебя,— Ксения чувствовала, как ранят ее эти слова. Как страшно бессилие...— Но тебе действительно не обязательно умирать...

— Жизнь с Поттером не принесла тебе пользы,— фыркнула Присцилла, и целительнице внезапно показалось, что они вернулись в Хогвартс, в те первые дни, что она провела в школе, когда только познакомилась с одноклассницами. Она помнила, какой тогда была мисс Забини, помнила ее насмешливо-холодные нотки человека, знающего цену себе и всем вокруг, эту лишенную чего-то главного, чего-то самого светлого внутри девушку со взрослой душой. Душой, залитой мрамором, отточенной искусным мастером, но так и оставшейся навсегда окаменелой... Никто и никогда так и не смог согреть в ладонях каменное сердце...— Ты разучилась объясняться...

В голосе Присциллы не было привычного презрения, с которым она говорила когда-то о Джеймсе. Словно земное и мучавшее ее уже уходило, оставляя в ней только самое важное, стирая мелочное...

— Ты умираешь, потому что твое тело не может закончить превращение. Я могу ему в этом помочь,— слова давались с трудом, потому что Ксения не была уверена, что этот выход лучше, чем то, что произойдет с больной через несколько часов. Но она не могла не показать Присцилле этот выход.— Я могу завершить превращение... Но это будет все, что я могу сделать.

Они молчали. Ксения не стала объяснять дальше. Она была уверена, что слушающая ее девушка сама поймет то, что пыталась ей сказать целительница.

— Я стану совой, навсегда,— прошептала Присцилла, изредка моргая большими глазами.

— Ты сохранишь свой разум,— поспешила объяснить Ксения.— Это доказано давно.

— Но я никогда не верну себе человеческое тело.

— Я не знаю. Нет свидетельств о том, что кому-то это удалось,— Ксения грустно улыбнулась. Почти все те, кто принял для себя такой способ жизни, исчезли навсегда. И никто никогда не узнал, смогли ли эти вечные анимаги когда-либо вернуть себе волю над собственным телом, пытались ли... Сохранили ли человеческое сознание по прошествии десятилетий...

— И я умру совой, в любом случае...— с отвращением проговорила Присцилла.

— Нет,— целительница покачала головой, уверенная, что сейчас больная видит в темноте не хуже, чем Ксения при свете дня.— Известны два случая смерти подобных... анимагов... Известны именно потому, что были найдены их тела... человеческие,— Ксения изучала анимагию на пятом курсе Академии, но до сих пор в деталях помнила те фотографии, что были приведены под статьей о необратимых анимагах.— Когда сердце животного остановится и все мышцы расслабятся, тело вернет себе настоящий облик.... Целители назвали это «синдромом возвращения к истокам»... Тело становится таким, каким оно было до финального превращения...

Ксения ждала, как ответит Присцилла, но была совершенно не готова к тому, что услышит:

— Тогда сделай это.

— Ты... ты уверена?

— Ну, это разве не надежда?— почти с издевкой откликнулась больная, поднимая руку, покрытую перьями.

— Присцилла...

— Я хочу, чтобы ты это сделала,— твердо повторила девушка, с трудом двигаясь.

— А как же твои родные?

— Я просто исчезну, разве нет? Мракоборцы фиксируют здесь два живых существа. Когда ты выйдешь, я буду все еще здесь... А потом сбегу... через окно,— усмехнулись странной формы губы.

— Ты не хочешь с ними попрощаться?

— Смеешься? Клюнуть их?— презрительно ответила Присцилла.— Сделай это. Но сначала...

Оказывается, в ее руке, что она прижимала к груди, был какой-то предмет. Девушка тяжелым движением протянула его Ксении.

Это был шейный платок, черный, шелковый. Казалось, что на одном конце стоит какой-то вензель или эмблема, но света от глаз Присциллы было недостаточно, чтобы понять.

— Отдай Малфою,— тихо проговорила Присцилла.— Это его...

— Нужно что-то ему передать? Или ты хочешь его увидеть?

— И он примчится? Он оторвется от своей Лили ради меня?— презрительно спросила Присцилла.

— Ты знаешь, что она нашлась?

— Это же Малфой, разве нет?— фыркнула Забини.— Я бы удивилась, если бы это не случилось...

— И тебе неинтересно, кто...?

— Нет. И я... я не хочу его видеть... Разве что... наверное, ему станет интересно, где я взяла этот платок... История, достойная, чтобы он ее узнал...— голос Присциллы стал каким-то странным, почти беззвучным, но наполненным чувством, которое даже Ксении было трудно определить.— Я встретила эту девушку в доме друзей... Это было лето, то последнее мое лето на свободе... (Слабая усмешка). Она показалась мне интересной... Такой, как я... (Презрение и разочарование на миг отразились в глазах). Мы общались некоторое время. Не сказать, чтобы мы были подружками — у меня их никогда не было,— горькая усмешка.— И однажды я побывала у нее, в ее комнате, где случайно увидела этот платок — среди других странных у девушки вещей. Запонка, галстук, визитка... шейный платок Скрпиуса Малфоя... Это были ее трофеи, памятные вещи, свидетельства того, как она нарушала режим своего строгого опекуна... Я спросила, она рассказала, смеясь... И о серебряном мальчике тоже... Она не знала, как его звали, не знала, кто он и откуда... И не хотела знать...

— Я знала о нем все, была с ним рядом всю мою жизнь, а она... Она получила его...— тишина в темной комнате нарушалась лишь тяжелым и частым дыханием Присциллы.— Была ли это ревность? Нет, это была месть. Только не спрашивай, за что и почему. Не всем дано быть такими золотыми и добрыми, как ты... Я подлила ей в чай кровь домовика, смешанную с моей...— наверное, она увидела, как нахмурилась Ксения.— Изобретение моего старшего братца, он в то лето много экспериментировал с кровью эльфов... Моя кровь позволяет мне дать установку, кровь домовика не позволяет не подчиниться... И главный плюс: жертва даже не помнит и не осознает, что получила приказ... Она просто его выполняет...

Ксения вспомнила еще один эксперимент с кровью эльфов, — зелье Арахны — что четыре года назад Присцилла и Фриц дали Лили. Тогда бедная девушка не могла не ослушаться приказа той, в кого она превратилась под действием Оборотного зелья. Сколько еще подобного рода экспериментов завершил Дрейк Забини и когда и где они всплывут?

— Я даже не знаю, выполнила ли она его... Я не ставила никаких временных рамок,— рассмеялась Присцилла, но смех вышел почти пугающим, отчего по спине Ксении побежали мурашки.— Я внушила ей, что она полюбит самого скучного из всех парней, которых она когда-либо встречала...

— Разве можно внушить любовь?

— Нет, но дать уставноку на нее — вполне... Я не знаю, может, это и не сработало... Но кроме этого, я сказала ей сделать еще кое-что... Я ей сказала, чтобы в тот момент, когда она по-настоящему полюбит кого-то, она должна попросить этого парня изменить цвет волос и глаз — упражнение, не требующее сверхсил для любого семикурсника Хогвартса. Чтобы она попросила этого дурака стать Малфоем... Чтобы она попыталась испытать с ним то, что подарил ей Скорпиус... И чтобы она поняла, что потеряла.... Чтобы она мучилась от того, что ей уже никогда не получить его... Чтобы она мучилась, как я... Или еще хуже, потому что она знает, что потеряла... Зависть... Месть... Называй это, как хочешь...

Ксения сжимала в руке шейный платок Малфоя, губы с трудом разжались, чтобы задать вопрос, ответ на который она уже и так знала:

— Как звали ту девушку?

— Элен...

Целительница тяжело вздохнула, но больше ничего не сказала.

— Теперь ты должна это сделать,— почти приказала Присцилла, скрипя зубами от боли,— пока не стало слишком поздно.

— Ты уверена? Потом уже ничего...

— Делай, Ксения. Думаю, мракоборцы не будут иметь ничего против пары целительских заклинаний...

— Хорошо,— Ксения достала палочку и решительно приблизилась к уже сильно изменившемуся телу.— Присцилла...

— Делай!

... Она вышла из комнаты почти в беспамятстве, стараясь не думать о том, что оставила позади. Не думать о том, насколько правильным было решать, кто должен жить, а кто умереть... Она даже не подумала о камине — ей нужен был свежий воздух... Она не ответила ни на один вопрос родных Прициллы — это было выше ее сил.

Ксения остановилась в саду, убирая с лица волосы и глядя в землю, отметая от себя только что увиденное. Она резко подняла голову, когда наверху со стуком отворилось окно, и в воздух метнулась черная птица. Темной стрелой она буквально вознеслась к голубому небу, освещенному уже вставшим солнцем, а потом, в какой-то миг, два черных крыла замерли, и птица камнем упала вниз, на скалистый берег реки, что протекала рядом с поместьем.

Ксения даже не смогла закричать. Она медленно приблизилась к ограде, что венчала холм, обрывом уходящий к воде. Девушка замерла, впившись в перила холодными руками, и посмотрела на распростертое на камнях обнаженное тело.

Она была совершенной, прекрасной, черные волосы ласкала прозрачная вода, ниже бурным потоком уходящая к морю. На мраморной коже играли лучи солнца, а ярко-алые губы усмехались голубому небу. Широко открытые глаза уже видели вечность, от которой она не отказалась.

Поттеры: после бури

Они не разговаривали уже три часа двадцать две минуты, но ни одного из них это не тяготило. Им хотелось молчать и просто касаться друг друга — легко, мимолетно, ненавязчиво. И они молчали, его пальцы скользили по ее рукам и плечам, ее — по его немного вытянутому, измученному лицу. И никто из них не мог опустить глаз — они так и смотрели друг на друга, словно этими легкими касаниями снова узнавали то, что когда-то было выучено наизусть, но утеряно...

Через три часа и двадцать четыре минуты они были в тихом коридоре Хогвартса, куда еще только заглядывало встававшее солнце. Еще минутой спустя она заговорила, голос был хриплым — от тупой боли в затылке, от теплого чувства внизу живота, от бешено колотящегося сердца, от его серебряного взгляда, в котором плавали льдинки:

— Папа уже, наверное, сошел с ума.

Он кивнул, прижимая ее к себе и целуя в рыжую макушку, припорошенную серебряным снегом.

— И твой братец.

Они одновременно улыбнулись. Звук трансгрессии домового эльфа почти не нарушил их уединенный покой.

— О, Донг...— вдруг всхлипнула она, садясь перед эльфом на колени и обнимая за худые плечи. Домовик испуганно сморгнул большими глазами, и уши его прижались к затылку.— Прости меня, миленький, прости...

— За что, миссис Лили?— Донг попытался вынырнуть из ее крепких объятий, но тщетно. Малфой еле сдерживал смех.

— Скорпиус сказал, что я заставила тебя подчиняться тому ужасному человеку...

— О...— эльфу, наконец, удалось освободиться.— Это...

— Лили, а разве ты не должна была его забыть?— вдруг спросил Скорпиус, указывая на эльфа.— Или вспомнила?

Девушка на миг задумалась, а потом пожала плечами:

— Наверное, тот человек,— она не могла произнести имени своего мучителя, хотя теперь, спустя часы после того, как Малфой ей все рассказал, его знала,— не посчитал эльфа достойным внимания воспоминанием... Как и мои сны... Я прекрасно помню Донга... Только вот... не знаю, откуда...— она задумалась.— Не могу поймать ни одной четкой картинки...

— Оставь,— Скорпиус шагнул к ней и положил прохладную руку на ее лоб, на лице — усталом, покрытом тенями изнеможения — читалась тревога,— сначала доберемся до Ксении, которая снимет головную боль... Достаточно на сегодня.

Она кивнула и на миг прижалась к нему — это была странная потребность в его близости, что становилась все сильнее, словно жажда, разбуженная три часа назад, когда он закончил свой рассказ.

— Тогда идем к твоему отцу, потом искать Ксению и Поттера,— подытожил Скорпиус, насмешливо глядя на Донга, что украдкой стирал слезу размером со сливу.— Хватит разводить сырость, уходим...

Эльф радостно кивнул и вцепился длинными пальцами в брюки хозяина. В последний момент Малфой вспомнил, что оставил в лесу пальто, но не возвращаться же из-за такой ерунды. Но одно то, что ерунда начала приходить в его голову, дарило облегчение.

Льды таяли... Жизнь вернулась в свое русло... Не хватало только толпы Поттеров вокруг, но над этим он сейчас работал...

Что ж, не толпа, но один из искомых объектов был на лицо.

— Бедный,— прошептала Лили, подходя к дивану, на котором сжался в комок сопящий во сне Джеймс.

— Счастливый,— хмыкнул Скорпиус, понимая, что и сам бы с удовольствием прилег рядом, но тогда пришлось бы выпустить руку Лили, а этого он сделать не мог. И пока она страдала, он не собирался давать себе отдыха...— Интересно, где Ксения?

— На работе,— просопел Джеймс, даже не пошевелившись.

— Да, глупый вопрос,— хмыкнул Скорпиус, чуть толкнув коленом еще дремлющего друга.— Мы тебе не помешали?

— Помешали,— буркнул Джеймс, но секундой спустя он резко открыл глаза и тут же сел, сонно глядя на сестру.— Ты...? Вы...? Как...?

— Узнаю тебя, Поттер,— от души рассмеялся Малфой, прижимая к себе Лили. Он надеялся, что Джеймсу пока хватит и этого простого свидетельства того, что все налаживается. По лицу Поттера расползлась довольная, широкая улыбка, сделавшая его сонную физиономию похожей на праздничный пирог с кремом.

— Как Ксения?— Лили тоже улыбалась, а вот Джеймс тут же как-то сник, словно в пироге была только лимонная кислота. Малфой сразу насторожился, отметая то серебристо-снежное настроение, что снова вошло в его жизнь почти четыре часа назад, с тем поцелуем, что Лили подарила ему наперекор боли.— Джим?

— Все в порядке,— отмахнулся парень, вставая и потирая лицо.— Только вот все мое тело затекло... Думаю, нужно переместиться на кровать... Хотите разделить пока нашу крышу?

Только тут Скорпиус вспомнил о том, что у них с Лили нет дома: в сожженную квартиру они, понятно, не вернутся, а коттедж в поместье еще не был закончен. Не к папе же с мамой идти...

— С удовольствием,— Малфой заметил, как быстро друг сменил тему. Что еще случилось с кузиной? Ответ пришел сразу, но он был таким неприятным, что обсуждать сейчас подобное в присутствии Лили не имело смысла. Знала ли жена о том, что Ксения ждет — ждала? — ребенка? И если знала, то... вспомнила ли?

— Нужно найти папу...— робко напомнила Лили, но Скорпиус лишь пожал плечами.

— Донг, вместо того, чтобы возиться в саже,— Малфой кивнул на измазанный передник притихшего домовика,— отправляйся искать Гарри Поттера. Скажи ему, что с Лили все хорошо и что мы будем у Джеймса...

Путь до гостиной Поттера занял ровно столько времени, сколько им потребовалось для того, чтобы поочереди ступить в камин.

— Только метлу не трогай,— кинул другу Джеймс, тут же разваливаясь на диване и вытягивая ноги.— Кстати...

Они одновременно увидели лежащие у раскрытого окна письма, явно официального вида, с министерским штапом. Судя по всему, их вызывали на допрос.

— Только не сегодня,— прошептала Лили, почти вцепившись в руку Скорпиуса.— Они ведь...?

— Все будет хорошо...— он опять прижал ее к себе, надеясь, что не причиняет ей еще большей боли своей близостью. Но быть на расстоянии он уже не мог.— Оставим все на завтра...

Хотя сегодня еще только началось, ему казалось, что сейчас глубокая ночь... Наверное, из-за усталости, что настойчиво заявляла о себе.

— Я бы поел...— Джеймс мечтательно погладил живот и посмотрел на дверной проем, что вел в кухню. Лили, взявшая у Малфоя палочку, как раз заканчивала извлекать из раненой руки мужа осклоки. Они падали на стол с тихим звоном.

Она рассмеялась, снова перевязывая ладонь Скорпиуса и отдавая ему его палочку:

— Сидите, сейчас что-нибудь вам приготовлю...— первый ее шаг в сторону от мужа был нерешительным, она оглянулась прежде, чем скрыться в кухне.

— Она потеряла ребенка?— шепотом спросил Скорпиус, садясь вполоборота к Джеймсу. Тот тут же перестал быть таким наигранно-беззаботным и тихо кивнул, глядя на свои большие руки.— Как она?

— Хорошо,— уголок губ подпрыгнул, словно боясь превратиться в улыбку.— Лучше, чем я...

— Это не удивительно,— Скорпиус положил руку на плечо друга.— У вас все еще впереди.

— Дядя Рон мне сказал что-то в том же духе... А Ксения уверена, что через семь месяцев снова забеременеет...

— Вам столько времени на это понадобится?— притворно ужаснулся Малфой.— Да, в твоем сексуальном образовании явно были пробелы, Поттер...

— Ксения как-то разговаривала с ним... с ребенком...

Брови Скорпиуса взлетели. Хотя — зачем удивляться? Это же Ксения...

— Передавал тебе привет?

Джеймс кивнул, но настроение друга явно начало передаваться и ему, потому что улыбка все-таки материализовалась на бледном лице Поттера.

— У него будут мои волосы и глаза отца...

Малфой притворно застонал, а потом хмыкнул:

— Теперь твой братец может без угрызений совести становится геем...

Лицо Джеймса скривила гримаса отвращения, но потом он повернул голову на звук посуды, что донесся из кухни, и посерьезнел:

— Как она?

— Кое-что вспомнила...

— Тебя, например?

— Ну, да,— хмыкнул Малфой, откидывая голову на спинку дивана и тоже вытягивая ноги.

— Сложно было?

— С кровью,— выдавил Скорпиус, поднимая к глазам свою заново перевязанную руку. Он все еще чувствовал боль, но это было настолько неважно сейчас...

— С твоей или ее?

— Обоих,— прошептал Малфой.

Они замолчали, полулежа плечом друг к другу. Тишина обволакивала покоем — внешним и внутренним.

— Вот и завтрак,— Лили вошла с подносом, но тут же остановилась, с улыбкой глядя на двух спящих парней. Она поставила завтрак на столик, вытянула торчащую из кармана Джеймса палочку (надо бы узнать, где ее собственная) и призвала к себе плед, которым и укрыла их.

Бедные... Судя по рассказу Скорпиуса, все то время, что ее и Ксении не было, они не спали и не ели... Она с трудом могла представить себе, что они пережили, как они это пережили, потому что даже сейчас, когда ее воспоминания о жизни с Малфоем были очень отрывочны и возвращались медленно и болезненно, она с ужасом даже просто представляла себе то, что бы испытывала на его месте.

Именно это чувство — ужас от того, что она может его потерять — помог ей там, в лесу, когда она вспомнила то, что чувствовала к нему. Она вдруг с паникой поняла, что почти его потеряла — когда подняла глаза на его искаженное мукой лицо. Казалось, что он умирал перед ней на коленях, и тот его стон, что сорвался с бледных губ, сковал ужасом ее болящее, трепещущее сердце, вновь охваченное любовью. И она не могла позволить ему умирать, она не могла терпеть его боль — как он не мог больше терпеть ее страдания. И именно в этот миг — в миг, когда она протянула к нему руку, еще не помня его, совсем ничего о нем не зная, не понимая его, но любя — она поняла, что умрет без него и что прошлое не имеет значения, что воспоминания не имеют значения, когда эти дикие холодные глаза отражают муку где-то в глубине его замерзшей души.

Она никогда не думала, что слезы могут так ранить. Одна слеза — потому что это была его слеза. Она испытала шок, сравнимый лишь с тем испугом, что захлестнул ее однажды, когда в детстве, поздней ночью, она услышала, как во сне рыдает отец.

И когда она поцеловала его, своего Скорпиуса, то с этой самой секунды поняла, что раздирающая ее боль — ничто по сравнению с перспективой быть вдали от Малфоя, с мыслью, что из-за нее он страдает...

Лили села в кресло, не отрывая взгляда от спящего лица мужа. Теперь ее уже не ужасало это слово — скорее, оно дарило покой и надежду. Она никогда его не потеряет, даже если не вспомнит всего того, что он ей кратко, почти шепотом рассказал: о мальчике-оборотне в Хогсмиде и шоковой терапии имени Малфоя, об Империусе и первой пощечине, о первом поцелуе, что она сама подарила ему в больничной крыле и о котором вспомнила, о ее первых «я тебя люблю» и Серебряном лесе, о ее необдуманном появлении в гостиной Слизерина, о его первых «я тебя люблю», о их лете с Джеймсом и Ксенией в Греции, о его появлениях в ее комнате, когда он должен был быть в Германии, о наполненной бабочками спальне, о ночных полетах на фестралах, о первом и последнем уроке полета на метле, об их первом ужине в новой квартире, о кольце и свадьбе...

Скорее всего, он многое упустил, потому что сейчас к ней возвращались и другие воспоминания... Лили думала, что он рассказал лишь о самом памятном для него...

Она, видимо, задремала, потому что вздрогнула и открыла глаза, когда услышала легкий шорох пламени.

— Ксени?— испуганно прошептала она, осознав, что девушка ее просто не видит, замерев возле камина. Та подняла глаза, и Лили тут же кинулась к подруге, обнимая.— Что случилось? Что...?

— Не здесь,— нашла в себе силы ответить целительница, заглушая свои рыдания рукой. Она стремительно пересекла комнату, где мертвым сном спали их мужья, и скрылась на кухне прежде, чем Лили последовала за ней.

Ксения сидела за столом, спрятав лицо в ладонях, плечи ее вздрагивали, но было видно, как она старается совладать с собой и сдержать рвущиеся рыдания.

— Ксени,— прошептала Лили, обнимая девушку за плечи.— Милая, дорогая моя...

Кто-то бережно отстранил ее, и Лили увидела Джеймса, который шагнул к жене, легко поднял ее со стула и прижал к себе, позволяя Ксении зарыться лицом в его широкую грудь. Целительница перестала себя сдерживать, и ее рыдания причиняли почти физическую боль.

Лили прикрыла глаза и вышла в гостиную, где дремал Скорпиус. Из-под полуопущенных ресниц на нее пристально смотрели два серебряных глаза. Она села рядом, и он обнял ее, прижав к своей груди.

— Все наладится,— прошептал он, почувствовав, что Лили дрожит.

— Что с ней?

— Я не знаю,— он поцеловал ее в макушку.— Но Джеймс выяснит...

Она кивнула, все еще вслушиваясь в тихие рыдания Ксении. Она ойкнула, когда Малфой резко поднялся, подхватив ее на руки, и двинулся к лестнице. О чем именно думал муж в этот момент: о том, чтобы побыть с ней наедине, или же о том, чтобы позволить Джеймсу и Ксении остаться одним?

— Это всегда была наша комната, если мы оставались здесь ночевать,— прошептал Скорпиус, внося ее в наполненное светом небольшое помещение, где Лили тут же заметила несколько своих вещей и стопку рубашек, наверное, Малфоя. На кровати были небрежно раскиданы маленькие подушки, на окне — задернутые шторы, которые все равно не останавливали солнце.

Он бережно опустился на кровать вместе с ней, вынул палочку и прежде, чем положить ее на прикроватный столик, взмахнул — шторы тут же стали совершенно непроницаемыми, и комната погрузилась во мрак. Еще секунда — и одна свеча справа начала отбрасывать причудливые тени на их лица.

— Мне кажется, что если ты отпустишь меня, то я тут же умру,— прошептала Лили, крепче прижимаясь к нему и обвивая руками его расслабленное тело. Теплые пальцы гладили ее по спине, заставляя закрыть глаза.

— Голова все еще болит?— едва слышно спросил он, его дыхание ласкало кожу.

— Немного,— солгала она. На самом деле, если не думать об этом, то Лили даже могла забыть о боли — с тех пор, как поцеловала его там, в лесу.

— Не пытайся вспоминать...— он коснулся губами ее виска — нежно и бережно, словно стараясь снять боль, которую бы мог ей причинить.

— Я и не пытаюсь... оно само...— она усмехнулась, поднимая голову и ставя подбородок ему на грудь, чтобы смотреть в серебро его глаз, в которых отражалось пламя свечи.— Знаешь, так интересно...

— Что?

— Вспоминаются какие-то странные моменты,— улыбка стала еще шире.

— Какие?— серебристая бровь взлетела, его пальцы играли с ее огненными волосами.

— Например, как я тебя ударила в моей хогвартской спальне... Три раза... и еще раз... после поцелуя...,— она опустила глаза, прикусывая губу, потому что смех почти уже вырвался наружу.— И потом, в Холле, когда вы с Джеймсом там были...

— За газетную статью,— кивнул он, криво усмехаясь.

— И когда ты приволок в мою спальню двух пауков из подземелий...

— Я тебе еще тогда сказал, что не специально,— рассмеялся он,— я же не виноват, что тайные проходы кишат этими милыми созданиями...

— А я была уверена, что ты это сделал специально, потому что поверил слухам о том, что я иду на бал с Грегом Грегори...

— Я всегда верил тебе, Лили,— прошептал он, притягивая к себе ее лицо.— Всегда и во всем. Если бы ты мне сказала, что ненавидишь меня, я бы тебе поверил...

— Перестань,— она положила пальцы на его губы, не желая даже слышать об этом.— Почему я должна тебя ненавидеть?

Он помолчал, видимо, стараясь выбрать самый страшный свой поступок.

— Я не уберег тебя. Из-за меня ты была в опасности... И... Я опять убил,— едва слышно проговорил он, отводя взгляд.

— Нет,— выдохнула она,— нет, ты этого не делал. Папа мне все рассказал!

— Твоего отца там не было,— он тяжело посмотрел на нее.

— Он разговаривал с мракоборцами, что расследуют это дело с похищением... ты не убивал его, это был медальон,— она погладила дрожащими пальцами его бледную щеку.

— Я выпустил заклинание...

— Экспелиармус, Скор!— она почти рассмеялась, не понимая, почему он так расстроен.— Роза это доказала! Да и медальон на эксперименте показал, что входивший в него луч был красным... Мой папа был так горд этим...

— Я не помню,— прошептал он, поглаживая ее волосы и глядя на пламя свечи.— Я совершенно не помню, как произносил заклинание... Я даже не думал о том, чем бросаю в Деверо...

— О чем же ты думал?— она еще крепче обняла его.

— О том, что каждый мой поступок может в будущем отразиться на тебе,— он прикрыл глаза.— Каждое слово, каждое небрежно отвергнутое предложение, каждый мой шаг в прошлом и настоящем — может принести тебе страдания, как в эти дни...

— Мерлин, Скор,— Лили прижалась губами к его скуле, слушая мерное биение его сердца.— Не нужно становиться параноиком только из-за того, что какой-то низкий человек решил тебе отомстить...

— А сколько их еще найдется,— горько усмехнулся он, а потом поцеловал ее — ласково, нежно, едва касаясь, словно боялся ее разбить или сломать. Никогда еще он не чувствовал такой огромной ответственности за кого-то...

— Не найдется, забудь обо всем, что было,— прошептала она.— Я здесь, со мной все хорошо...

— Если не считать, что ты почти ничего не помнишь о нас и каждый миг моего присутствия приносит тебе боль,— угрюмо заметил он.

— Ты сказал, что веришь мне, правда? Так вот слушай: твое присутствие не может приносить мне боль,— улыбнулась она.— Каждое твое прикосновение, даже твое дыхание — как обезболивающее, я просто забываю обо всем... Так было всегда?

— Как?

— Когда ты был рядом, я всегда забывала обо всем вокруг?

— Когда ты была рядом вот так...,— наконец-то его черты перестали быть напряженными, кривая улыбка заиграла на губах, когда он еще крепче прижал ее к себе, зарываясь лицом в ее рыжие волосы.— Когда ты была так близко, я никогда не думал о том, что у тебя может болеть голова...

Она рассмеялась, потянувшись, чтобы поцеловать его.

— Тебе нужно поспать, раз уж ты так и не поел,— прошептала она, заставляя себя оторваться от его губ, вкус которых не могло стереть из памяти даже Забвение.

— Я не Поттер, это его жизненный девиз «есть, спать и валять дурака»,— усмехнулся Скорпиус.— В моих жизненных приоритетах на первом месте ты...

— Я люблю тебя,— прошептала она, прикрывая глаза.

— Больше жизни,— он словно произнес свое собственное признание, жидкое серебро отражало пламя свечи, и Лили почувствовала, как поток воспоминаний вдруг хлынул, затопляя ее чувствами, образами, мыслями...

— Если бы не было солнца, льды бы никогда не расстаяли и не пришла бы весна,— прошептала она те слова, что он сказал ей в день их свадьбы, а потом продожила своими словами:— Если бы не было воздуха, огонь бы никогда не загорелся... Он бы потух, он бы задохнулся, он бы был уничтожен...

— Никогда,— судорожно вздохнул он, обнимая ее и покрывая поцелуями ее лицо.— Ты всегда будешь гореть, ты всегда будешь моим огнем...

Они молчали, глядя на бездвижно горяшую свечу.

— Спи, мой Скор...— прошептала она, поглаживая его усталое, бледное лицо.— Спи, я рядом...

— Я так боюсь тебя снова потерять,— почти с болью произнес он. Наверное, еще никогда он не был таким беззащитным, даже рядом с ней. Хотелось спрятать его от всего мира и укачивать, чтобы вернуть ему уверенность в себе и своих силах.

— Никогда, слышишь?— прошептала она, положив голову ему на грудь.— Ты никогда меня не потеряешь...

Он ничего не ответил, легкая рука перебирала ее рассыпавшиеся волосы. Она лежала и слушала его дыхание, что становилось все более глубоким. Она едва заметным движением погасила свечу, погрузив комнату в темноту, наполненную покоем.

Солнечный свет играл в ее волосах, когда качели медленно двигались. Он не мог отвести от нее глаз— от лица, рук, которыми она прижимала к горлу плед, подрагивающих ресниц, бросающих тени на бледные щеки. Он еще крепче прижал ее к себе и снова тихонько оттолкнулся ногой, чтобы качели продолжали медленно двигаться, убаюкивая девушку, что он держал на руках.

Он ничего не говорил — его слова были бы пустыми и глупыми на фоне ее рыданий. Ей просто нужно было излить свое горе, свою боль — все то, что она копила в себе эти дни... Или недели? Годы? Он мог только догадываться, почему она появилась в их доме в таком состоянии, что стало толчком, последней каплей, что прорвало плотину слез...

Он молчал, обнимая ее, давая ей понять, что он рядом, что она всегда может рассчитывать на него. Ее рыдания ранили его в самое сердце, и он даже забыл, что недавно сам был в похожем состоянии. Только теперь, глядя на нее, прижимая к себе ее содрогающееся тело, он понимал, что не имеет никакого права на страдания...

Качели перемещали лучи солнца, играющие в золоте ее рассыпанных волос, он чуть склонился, чтобы свет не потревожил жену, прикрывая тенью своего тела ее лицо. Сколько прошло времени прежде, чем ее рыдания — оглушительные, страшные, обрывающие все внутри — закончились? Он не знал, да и это было неважно. Он бы стоял, обняв ее, вечность, лишь бы знать, что от этого ей легче. Что боль ее станет меньше, если он будет ее обнимать...

Она была совсем без сил, но слезы все еще текли из ее глаз — уже беззвучно, будто покорно, когда она прошептала, что ей не хватает воздуха. Он подхватил ее на руки и вынес в сад. Он бережно, словно ребенка, завернул ее в плед и укачивал, слушая, как судорожно сжимается ее горло, как текут по щекам слезы боли, как колотится ее доброе, любимое сердце.

Сейчас ему казалось, что она спит. Он чувствовал ее мерное дыхание, стук ее успокоенного сердца. Иногда она тяжело вздыхала, сжимала руки, ресницы вздрагивали, и он еще крепче обнимал ее, убаюкивая движением качелей.

Почему она рыдала? Он понимал, что причин у нее было немало, но ведь... Еще несколько часов назад она была спокойной, умиротворенной, полной ожидания и тихой грусти. Он никогда в жизни не видел вот таких ее страданий, вот таких слез...

Он смотрел на нее и безумно хотел узнать, что причинило ей такую боль и как защитить ее в будущем. Ему страшно хотелось хоть на минуту стать, как она, — целителем душ, чтобы почувствовать все то, что было у нее внутри, чтобы понять, как ей помочь, чтобы не ощущать себя таким беспомощным...

Ее волосы почти ослепляли, но он боялся даже моргать — он боялся заснуть и оставить ее наедине с мучавшей ее болью. Поэтому он смотрел на ее лицо, на ее горящие, словно пламя свечи, локоны...

Свеча. Да, Ксения всегда напоминала ему свечу, и от этого ему иногда становилось больно и страшно. Она горела, даря окружающим свет во мраке, тепло, если приблизиться, надежду, что пламя всегда будет гореть, показывая свет в конце любого сложного пути... Она горела и сгорала, ничего не делая для себя... Свеча всегда сгорает, стекая воском на подсвечник... Это было страшно...

И сейчас он бояся увидеть огарок на месте своей измученной жены. Она ведь не феникс, восстающий из пепла, она просто слишком сильная и слишком взрослая, почему-то решившая, что она должна всю жизнь расплачиваться за тот дар, что получила при рождении... Дар и тяжелый груз...

Кажется, он моргнул, но когда открыл глаза, она смотрела на него — так, как всегда, только следы слез еще явственно читались на ее лице.

— Прости...

Он даже улыбнулся, наклоняя голову и целуя ее в нос:

— Прекрати сейчас же...— он помолчал, изучая ее взгляд.— Тебе лучше?

— Да,— она отвела глаза, сосредоточившись на его подбородке, где вопреки всем заклинаниям, что давно стали для него обычным делом по утрам, все-таки пробивалась щетина. Он вообще слабо себе представлял, на что он сейчас похож...— Где Лили? Как она?

— Ксени...— он опять улыбнулся, понимая, что его жену ничто не исправит.— Забудь хоть ненадолго о других. С ними все хорошо.

— А ты как?— она подняла холодную руку и погладила его по щеке.— Ты...

— Ксени,— он потерся о ее руку,— я не хочу говорить обо мне...

Она, кажется, смутилась, тут же попытавшись улыбнуться. Словно могла его обмануть этой ложной улыбкой.

— Расскажешь?— только и спросил он.— Или это тайна?

— Присцилла Забини умерла,— выдохнула она, стараясь быть спокойной, но получалось у нее неособо.

Джеймс попытался понять, как отреагировать на эту новость. Не сказать, чтобы он испытывал сожаление, но, видя лицо Ксении, он бы предпочел, чтобы Забини была жива, если уж ее смерть так расстроила жену...

— Ты была с ней?— она кивнула, прикрывая глаза.— Было так тяжело?

— Она покончила с собой...

Джеймс еле удержался, чтобы не поднять удивленно брови: ну дает Забини... Непонятно только, почему Ксения-то тогда так переживает...

— Ты не смогла ей... помочь?— осторожно спросил он, укачивая жену. Он все пытался понять, как лучше поступить: уйти от этой темы или же дать жене выговориться...

— Я не знаю,— растерянно ответила девушка.— Я не знаю, правильно ли я поступила... Я... я будто бы помогла ей это сделать... Или же... я помогла ей избежать худшего... Я... я не знаю...

Слезы опять побежали из глаз Ксении, и Джеймс уже почти ненавидел себя за то, что стал говорить с ней об этом.

— Тихо, милая, тихо... Ты же ничего не могла сделать, если За.. если Присцилла решила поступить именно так... Ты ни в чем не виновата...

— Почему, Джим?— выдохнула она, даже не пытаясь остановить слезы.— Почему мы всегда так бессильны перед этим? И почему она должна была умереть вот так, вот такой...

— Какой?— прошептал он, стирая слезы с ее щек.

— Ощущающей себя ненужной... пустой... отвергнутой...

Он промолчал, не собираясь больше говорить на эту тему. Пусть для Ксении каждая жизнь была дорога и каждая смерть — несчатьем. Для него жизнь Присциллы Забини не стоила и пары слезинок Ксении.

— Все пройдет, милая,— он поцеловал ее в соленые губы.— Просто ты слишком многое пережила, слишком многое испытала... Нужно отдохнуть... Поспи... Я буду рядом...

— Тебе тоже нужно отдохнуть,— заметила она, привычно переходя с себя на заботу о других. Он улыбнулся, поднялся с качелей и внес жену в тихий дом, давая себе клятву, что научит Ксению думать иногда и о себе самой.

Уизли: собирая осколки

Ночь прошла в тревоге, Роза не находила себе места с тех пор, как дядя Гарри и мама ушли к себе.

Она даже не смогла попрощаться с отцом. И она так и не смогла ничего сказать маме, хотя не раз ловила на себе ее вопрошающий взгляд.

— Поспи,— Тео тихо подошел и обнял ее, прекращая ее метания по комнате. Она даже не заметила, как встало солнце.

— Я могу пойти с тобой?— она с надеждой посмотрела на целителя, понимая, что он собирается проведать Сару.

— Тебе нужно отдохнуть,— мягко, но категорично заметил Тео, проводя пальцем по ее лицу. Наверное, бессонная ночь и беспокойства последних лней отразились на ней не меньше, чем на Малфое или Джеймсе.

— Я до сих пор не знаю, что с Лили.

— Ты ничем не можешь помочь,— мужчина погладил ее напряженные плечи.— Я скоро вернусь.

— Обещаешь?

— Роза,— ласково укорил он ее, проводя ладонью по ее шее, и она сразу почувствовала тепло, что разлилось по позвоночнику.

— А вдруг там, за дверью, стоит какой-нибудь мальчишка, которому ты подсыпал соли в тыквенный сок, когда вы учились в школе?

Тео еле слышно рассмеялся, словно ветер сдул со стола газетные листы.

— Или твой отвергнутый поклонник,— шепнул он ей на ухо, обнимая.— Майкл Уильямс, кажется.

— Тео!— попыталась она рассердиться, но не смогла, не сдержав улыбку. Он отстранился, довольный собой, и подхватил свой чемоданчик.

— Отдохни,— повторил он, погладив кончиком обоженного пальца ее щеку.— Я разбужу тебя.

Она кивнула, сделала шаг вперед и поцеловала его немного сухие губы. Он ответил на поцелуй — осторожно, бережно, на несколько мгновений, а потом отодвинулся, уже готовый уйти.

— Простите...

Они обернулись одновременно — из камина вышла Гермиона, немного смущенная своим вторжением. Розе хватило одного взгляда на мать, чтобы понять: она знает.

— Мне пора,— Тео кивнул Гермионе, остановил взгляд на Розе и направился к двери.

— Я вам помешала?— женщина обращалась к целителю, и он это понял.

— Нет. Меня ждет пациент,— и Тео скрылся в ночи, унося с собой тот покой, что успел ненадолго поселить в душе Розы.

Она знала. Мама знала даже то, куда пошел Тео. Надо было предполагать, что дядя Гарри не скроет от нее случившегося. Он просто не сможет — слишком тесной была связь между ним и мамой. Слишком чуждо для них было хранение секретов друг от друга. Слишком сильно они переплетены на каком-то неощутимом уровне, чтобы мама не почувствовала и не узнала у дяди Гарри все.

Этого папа не учел: он не учел, что маме будет достаточно секунды наедине с дядей Гарри, чтобы все понять. Папа этого не учел, потому что он этого просто не знал. Он не знал об этой странной связи...

Роза смотрела на маму и не знала, что ей сказать. Как она отреагирует на то, что родная дочь скрыла от нее, что отец был тут? Что они все так старательно пытались не дать ей узнать, что ее муж, четыре года назад оставивший семью, был здесь, но счел необходимым сбежать, как только она оказалась на пороге...

Розе было стыдно, и она знала, что мама вправе сердится на нее, обижаться...

Несколько минут в комнате стояла тишина, словно ни одна из них не решалась начать разговор. Девушка искала на лице матери хоть что-то, чтобы понять, что сейчас испытывала Гермиона, но никак не могла разгадать выражения ее лица.

Мама сделала два шага и вдруг обняла Розу, и девушка даже замерла от неожиданности.

— Бедная моя,— прошептала Гермиона, поглаживая пушистые волосы дочери.

— Мама... Я...

— Они не имели права впутывать тебя сюда, заставлять тебя решать,— женщина заглянула в глаза Розы.— Я боюсь даже представить, как тебе было тяжело...

— Мама,— Роза смотрела прямо на Гремиону, не находя слов.— Ты... Ты не злишься?

— На тебя? За что? За то, что старалась сделать как лучше для всех?— голос Гермионы был ласков.— У тебя не было другого выхода...

— Я не знала, что делать, мама...

— Ничего...

Гермиона отпустила дочь и немного отошла, оглядываясь, касаясь руками предметов в комнате.

— Дядя Гарри тебе рассказал?— осмелилась заговорить Роза.

Мама кивнула, замерев возле камина. Только тут Роза заметила, как дрожат ее руки.

— Я сама догадалась, что что-то случилось... Гарри никогда не умел хорошо лгать...

Роза бы поспорила, но не стала. Зачем произносить и так известные вещи? Дядя Гарри не умеет лгать только перед ее глазами, перед глазами спасшей его женщины...

— Я видела его,— вдруг произнесла Гремиона, в упор глядя на дочь.— Хотя тогда мне показалось, что это просто игра света... Иллюзия... Но достаточно было одного взгляда на Гарри, чтобы понять, что он был здесь... Рон был здесь.

Розе казалось, что мама разговаривает сама с собой: то ли убеждает, то ли успокаивает. Взгляд женщины скользил по комнате, словно пытаясь ухватить хотя бы мелочь, что указала бы ей на недавнее присутствие здесь дорогого ей человека.

— Мама....

— Как он?— Гермиона подняла на дочь спокойный взгляд, но девушке казалось, что он ненатуральный, какой-то нарочито спокойный.

— Думаю, хорошо,— Роза не знала, о чем она может сказать маме, а о чем нет, что причинит ей еще большую боль. Но ведь это мама! Мама, которая всегда и всем старалась говорить правду и требовала этого от других. Она сильная, она честная... Нельзя от нее ничего скрывать, даже если это касается женщины отца... Но ведь это мама, которая уже и так достаточно страдала из-за ухода папы... Она ведь уже пережила, уже смирилась... Зачем снова заставлять ее проходить через это?

Может, папа был прав: вряд ли правда может принести сейчас хоть что-то хорошее... Они все равно ничего не изменят...

— Он здоров? Гарри сказал, что ему нужен был целитель...

— Мелочи, мама,— Роза чуть поморщилалсь, осознав, что решила лгать. Мерлин, папа, что же мы делаем!— Все из-за полнолуния...

— Тео пошел к нему? Действительно ничего серьезного?

— Все в порядке,— теперь, добавила про себя девушка, подходя к Гермионе и беря ее за дрожащие руки, что с головой выдавали состояние мамы.— Прости, я знаю, что ты бы хотела... Я ведь... Я знаю, где он живет...

— Нет,— мама отстранилась, вырывая свои руки и отворачиваясь.— Он этого не хотел.

— Мама, он думает, что так будет лучше для тебя...

— И для него,— Гермиона обернулась, глаза ее странно блестели.— Он прав: зачем?

— Мама!

— Роза,— женщина чуть улыбнулась,— мы ничего уже не можем исправить, все слишком запутано... Или же слишком просто. Наша встреча принесет нам только новые страдания...

— А он этого не хотел,— кивнула девушка.— Но ведь он так хочет тебя видеть!

— Он меня видел. И я его...— мама опустила взгляд на свои сжатые руки.— Я очень рада, что он жив и с ним все хорошо... Что у него есть кто-то рядом...

— Мама, он любит тебя,— прошептала Роза, подходя к матери.— Он очень тебя любит.

— Ты думаешь, что я не люблю его? Я всегда буду любить твоего отца, Роза, всегда. Понимаешь? Я всегда буду любить Рона, Гарри всегда будет любить Джинни,— Гермиона поморщилась, словно ей до сих пор было тяжело произносить это имя вслух.— Но так сложилось... И уже ничего не изменить...

— А ты бы хотела?

— Да, иногда мне этого хочется больше всего на свете...

Они замолчали, не глядя друг на друга.

— Мама....

Гермиона посмотрела на дочь.

— Мама, правда, что он тебя ударил?— Роза очень не хотела задавать этот вопрос, но ей это было нужно. Нужно, чтобы понять, наконец, все, что произошло четыре года назад...

Женщина вздрогнула, нахмурилась, глаза ее стали немного сердитыми:

— Кто тебе это сказал?

— А это так важно?

— Важно, потому что это ложь.

Роза пытливо вглядывалась в лицо матери, но так и не смогла понять, пытается ли Гермиона уберечь ее от правды или же Сара на самом деле солгала...

— Значит, не это стало причиной того, что папа ушел?

— Нет,— твердо сказала Гермиона, качая головой.— Твой отец никогда бы не ударил меня... Ты же его знаешь...

Роза еще секунду сомневалась, а потом кивнула, смиряясь.

— Мама.... как дядя Гарри?

Гермиона улыбнулась, словно расслабляясь:

— Ты же его знаешь... Он чувствует себя виноватым....

— В чем?— усмехнулась девушка.

— Что пришлось от меня скрывать все, что не смог скрыть, что я теперь страдаю из-за этого... Гарри не может жить без хотя бы самого маленького чувства вины...— с легкой улыбкой произнесла мама.— Ладно, думаю, мне стоит пойти к нему...

— Мам....

— Да?

— Мы с Тео собираемся пожениться...— Роза показала ей свое кольцо. Гермиона широко улыбнулась и обняла дочь.

— Наконец-то... А то я уже думала, что Гарри и твоим дядям нужно будет поговорить с твоим кавалером по этому поводу...

— Мама!

Гермиона рассмеялась, потом поцеловала Розу в щеку:

— Все будет хорошо, не переживай. Ты не в ответе за поступки твоих родителей, запомни это...

Роза кивнула, глядя, как Гермиона идет к камину.

— Мама...

— Да?

— Неужели вы так никогда и не встретитесь?

Гермиона остановилась у камина и обернулась:

— Если твоему отцу нужно время, оно у него есть.

Мама исчезла в зеленом пламени, оставляя за собой покой и надежду. Так всегда было, когда мама была рядом. Гермиона Уизли не умела оставлять беспорядок, и Роза была очень благодарна матери за это.

Сказала ли она правду? Солгала ли Сара? И насколько это все теперь важно? Даже если мама солгала — какая теперь разница? Очевидно, что она простила отца... Что это изменит?

Девушка прошла в кабинет Тео и достала палочку: нужно было немного прибраться после этих странных дней беспокойства. Тут же пришли мысли о Лили, но вряд ли по этому поводу стоило переживать. Малфой всегда добивается своего, так что пусть у него болит голова о том, как вернуть себе утраченную любовь жены... Ему полезно иногда наталкиваться на препятствия, правда, лучше бы не на такие жестокие...

В окно постучалась сова, сжимавшая в клюве свиток. Роза тут же забрала письмо, сердце гулко застучалось в предчувствии очередной неприятной вести. Но, едва пробежав глазами несколько строчек, написанных рукой дяди Гарри, она облегченно улыбнулась и села в кресло, отдыхая в лучах солнца.

«Меня нашел Донг, эльф Малфоев. С Лили все хорошо, она со Скорпиусом. Они у Джеймса. Целуем».

Что ж... Малфою можно ставить памятник: не прошло и нескольких суток...

— Чему улыбаешься?

Она вздрогнула и чуть не уронила палочку.

— Тео!— она не знала, сердиться ей или радоваться, что он уже здесь –немного бледный, уставший после таких путешествий, но родной, близкий...— Как они?

— Сара поправляется,— он поставил свой чемоданчик, снял запыленную мантию и только после этого обнял Розу. Она привычно ощутила его запах — смешанных зелий, пергамента, пороха.— Как мама?

— Ничего, но дядя Гарри ей все рассказал...

— Не удивлен,— хмыкнул целитель, отправляясь мыть руки.— Ты не спала.

— Не хочется,— солгала девушка.

Он ничего не ответил — взмахнул палочкой и притянул к себе бутылочку с хорошо знакомым Розе зельем. Она ответила улыбкой на выразительный взгляд жениха.

— Хорошо-хорошо, я сейчас же отправляюсь отдыхать, только без снотворного, мистер целитель... Только ведь мне стоит объявиться в Академии...

— Завтра,— категорично прервал ее Тео, указывая глазами на бутылочку, что все еще держал в руке.

— Тиран,— фыркнула девушка и вышла из кабинета, слыша, как за ее спиной рассмеялся Тео.

Солнце садилось за холмом, что бросал тень на это сумрачное, окутанное невидимым туманом, место. Редкие деревья готовились скинуть листву, алея в лучах заката и бередя душу. Несколько одиноких птиц ныряли в собирающиеся на недавно чистом небе облака. Тишина была почти ощутимой, только легкий шелест цветов и листьев гулким эхом отдавались где-то глубоко внутри.

В этот час здесь никого не было — слишком тяжело было дышать сумрачным воздухом заката, пронизанным вечным покоем и скорбью.

Он остановился и посмотрел на небо — кажется, пойдет дождь. Отметил это тихо, спокойно, потому что не считал, что плачущее небо сегодня может все испортить. Наоборот — кровавый закат должен был закончиться дождем. Так правильно...

Он присел на колени и коснулся рукой травы, что покрывала святое для него место, потом, словно следуя ритуалу, поднял глаза на светлую плиту и прочел:

«Джинни Поттер 1981–2018».

И лишь потом, почти вслух, он читал то слово, что было золотом выбито на ее могиле:

«Прости».

— Здравствуй,— он сел и положил на траву две красные розы. Боли почти не было — она притупилась с годами. Здесь он просто любил и тосковал — так, как мог любить только ее и как мог тосковать только по ней. Он молчал, про себя рассказывая ей все то, что произошло в их жизни за этот год, за последние дни, бессловно делясь с ней своей жизнью.

— Знаешь, мне бывает очень трудно... наши дети такие непростые... Я иногда не знаю, как с ними разговаривать... Это так сложно — быть отцом, без тебя... Особенно сложно с Альбусом, нашим вундеркиндом... Иногда я со страхом смотрю на то, как быстро он развивается, какой он умный... Он столько всего знает, он совершенно необычный... И эти его сны... Я не знаю, как реагировать на них... Мне страшно, что этот его дедушка из снов играет с ним... как со мной когда-то... Но я не решаюсь это прекратить, потому что это, кажется, часть Ала, это делает его счастливым... И я не хочу его расстраивать... Он такой необычный, но ранимый...

— Ты бы знала, как поступить... Мне не хватает тебя, Джинни...

— Мне тоже,— на его плечо легла большая ладонь.

Гарри вздрогнул, хотя знал, что он придет. Рон опустился рядом на траву и рядом с розами положил букет полевых цветов.

Они молчали, глядя на золотые буквы.

«Прости».

— Это тебе,— Гарри вложил в ладонь друга что-то легкое и холодное.

В лучах почти севшего солнца Рон увидел блестевшее золото тонкой цепочки с медальноном — тем самым, где он когда-то хранил локон ее волос.

— Ты сказал ей,— почти обвиняюще пробормотал Рон.

Гарри кивнул, немного виновато опуская голову.

— Она здесь?— почти испугался Рон, готовый в любой момент подскочить и унестись прочь.

— Нет. Она знает, что ты не хочешь этой встречи.

Рон немного расслабился, глядя на медальон, потом неловким движением открыл его — внутри были фотографии Розы и Хьюго.

— Она сказала, что даст тебе столько времени, сколько тебе нужно...

— А если это время никогда не наступит?

— Она поймет,— Гарри поднял на друга усталые глаза.— Она всегда — слышишь? — она всегда будет ждать тебя...

Рон не ответил, в горле стоял ком, когда он закрыл медальон и увидел появившиеся на его оборотной стороне слова: «С любовью и прощением».

— Что же нам с этим делать?— он сжимал в руке послание Гермионы, чувствуя, как ком отступает, как светлеет перед глазами, как сердце замедляет бег, впервые за долгое время принося умиротворение, а не покой.

— Это вам решать,— глухо ответил Гарри, глядя на могильную плиту.— Это ваш поединок... Я свой давно проиграл...

Рон положил руку на плечо друга.

— Почему ты ходишь сюда один?

— А ты бы для разговора с Гермионой привел с собой группу поддержки?— усмехнулся Гарри.— Просто я уже готов разговаривать с ней, с той, что потерял... А ты на полпути...

Рон молчал. Он смотрел на небо, где собрались тучи, и сжимал в руке медальон — это посланное ему прощение, свидетельство того, что он всегда был и остается частью ее жизни, что там всегда будет место для него.

— Как Сара?— Гарри перебирал пальцами траву и смотрел куда-то вдаль усталыми глазами.

— Она сейчас почти всегда спит, приближающееся полнолуние отнимает у нее много сил,— Рон поднял лицо к небу, не видя, но ощущая почти закончившую свой рост луну.

— А ты как?— Гарри перевел взгляд на друга, замечая, что тот немного бледен.— Трудно?

— Привычно,— пожал плечами Рон. Он посмотрел на могильную плиту, возле которой они сидели, и ощутил застарелую тоску, от которой никогда не сможет избавиться. Наверное, как и Гарри.— Она часто мне снится...

— А мне нет... Мне вообще не снятся сны,— признался Поттер, прикрывая глаза.— Уже почти четыре года... Я даже привык...

Рон пожал плечами: наверное, друг заслужил этот ночной покой — после стольких лет, когда его мучили кошмары прошлого. Каждый из них заслуживал покоя. Он сильнее сжал цепочку, замечая, как золото согревается в руке.

Они молчали, думая о двух женщинах, что навсегда соединили их жизни и судьбы. На кладбище опустился мрак пасмурной ночи, первые капли ложились на плиты и траву.

— Он идет каждый год после заката,— Гарри поднял ладонь, ловя слезы неба.

— И зная это, ты никогда не берешь зонт,— усмехнулся Рон, треся головой — глупая звериная привычка, от которой сложно отделаться даже в полном сознании.

— Я люблю дождь...

Рон даже передернулся.

— Расскажи мне...

— О чем?— Рон смахнул с носа капли дождя.

— О своих снах,— Гарри, не отрываясь, смотрел на золотую надпись, казалось, что его губы беззвучно повторяют это «прости», будто бы выжженное в его сердце.

— Они разные... Иногда я вижу ее маленькой, еще до Хогвартса... Она бегает в саду и смеется... Иногда я вижу ее с тобой... Не люблю эти сны...

Гарри хмыкнул, но ничего не сказал.

— Но чаще всего она бывает взрослой, такой, как я ее помню в последние дни... И она улыбается, она спрашивает про отца, про братьев, про детей... Никогда про тебя, словно про тебя она и так все знает...

Гарри кивнул, совсем не удивленный этим. Хотя — это же всего лишь сны, разве нет?

— Хорошо, что она не спрашивает про меня,— вдруг заговорил Поттер, чуть улыбаясь.— А то ты бы прямо во сне превратился и помчался меня убивать...

— Не смешно,— Рон насупился, хотя прекрасно понял, о чем говорил Гарри.

— Прости...

— Гарри.

— Что?

— Я был неправ...

Гарри непонимающе смотрел на него, хмурясь.

— Ты никогда не был виноват в ее смерти.

Друг сглотнул, руки его дрогнули.

— Рон...

— Ты бы никогда не позволил ей умереть.

— Но я позволил...

— Она тебя простила, и я... тоже,— Рон снова положил тяжелую ладонь на плечо Гарри. Они оба были мокрыми, но дождь не мешал им сегодня.— Осталась малость... Ты должен простить себя...

— Только после тебя,— ответил после секундного молчания Поттер.— Потому что Гермиона тебя тоже давно простила...

Гарри указал на медальон, что Рон все еще сжимал в ладони. Они криво усмехнулись.

— Мне пора,— он поднялся, разминая затекшие ноги.— Не хочу оставлять Сару одну надолго...

Гарри кивнул, не пошевелившись. Видимо, он собирался провести здесь всю ночь. Один.

— Увидимся, брат.

Гарри поднял на него глаза и улыбнулся.

— Обязательно.

Рон исчез беззвучно, словно растворился в пелене дождя. Гарри стер с лица воду и снова посмотрел на могильную плиту. Ему казалось, что если бы на ней была фотография, то Джинни бы улыбалась.

Малфои: новая жизнь

— У меня для тебя две новости: одна — неожиданная, вторая — обнадеживающая...

Лили подняла глаза от книги, которую пыталась читать, пока ее брат и муж с умным видом слонялись по дому, то и дело попадаясь под ноги Ксении.

— Скор...

— Я не даю тебе выбора решать, какую новость ты хочешь услышать первой,— перебил ее Малфой, который, как ни странно, переоделся и сейчас стоял перед ней в темном костюме, благо, что без галстука. Сверху, куда удалился, наконец, Джеймс, послышался его смешок, но Лили проигнорировала брата.

— Итак?— она не ожидала ничего хорошего.

— Сегодня вечером мы ужинаем у моих родителей,— медленно, давая девушке понять смысл его слов, проговорил Скорпиус, нависая над ней. Усмешка играла на его губах — он явно именно так и представлял ее реакцию на подобную весть.

Книга соскользнула на пол, Лили не знала, что сказать. Пока она подбирала слова, Малфой продолжил, надеясь сразу же ее успокоить:

— Приехали родители Ксении, так что она и Поттер тоже приглашены. Как и твои родители...

Если Малфой и ждал облегченного выдоха от замершей Лили, то он ошибался. Девушка смотрела на него широко открытыми глазами, в которых читался почти ужас.

— Я...— она попыталась прочистить горло и начала заново:— Я уже знакома с твоими родителями?— она старалась найти в своей памяти хотя бы отголоски подобной встречи, но ничего не обнаружила — лишь отдаленные воспоминания о «дружбе» отца и Драко Малфоя...

Скорпиус задумался, садясь рядом с Лили и гладя ее по руке, надеясь успокоить:

— Ты с ними встречалась... Три с половиной раза...

— Почему с половиной?— осторожно уточнила девушка.

— Ну, первый раз можно почти не считать, потому что я внес твое бессознательное окровавленное тело в наш дом, и ты вряд ли хоть краем глаза видела моих родителей...

Лили закатила глаза, пытаясь скрыть волнение, что охватило ее при одной мысли, что ей придется находиться в одном помещении с людьми, о которых даже собственный сын говорит часто без всякого уважения.

— Второй раз ты видела их на Рождественском балу, и тогда мы милостливо не стали давить их на танцплощадке...

— Очень благородно,— фыркнула девушка, вспоминая падающую ель и хохочущего Скорпиуса.

— Также ты с ними встречалась на нашем с Поттером выпускном балу...— улыбка Малфоя не обещала ничего, что ей бы хотелось услышать.

— И?— все же спросила Лили.

— Ну, ты почти сразу исчезла, потому что мои родители решили поздравить меня с окончанием школы именно в тот момент, когда я... принимал поздравления от тебя...

Лили почувствовала, что краснеет: пусть она не помнит этого момента своего прошлого, но представить все могла, просто взглянув на веселящегося мужа.

— И, конечно, ты видела мою мать на свадьбе Ксении...

— А отца?

— Он был тогда так далеко от Англии, как только смог, я даже не помню, под каким предлогом он избежал прямого столкновения в одном помещении с твоим отцом...

— И теперь мой папа приглашен к вам в дом?— уточнила Лили.

— Это моя мать,— пожал плечами Малфой.— По всем правилам подобный ужин должен был состояться до нашей свадьбы... Но теперь уж ничего не поделаешь...

— А, может, это необязательно? Я могу заболеть?

Скорпиус едва слышно рассмеялся и покачал головой.

— Они не кусаются... Я им просто этого не позволю...

Он смотрел на Лили и понимал, что она ищет предлог, чтобы избежать вечера в компании его родителей.

— У тебя есть ровно тридцать пять минут на все,— заметил Скорпиус, выразительно взглянув на часы.

— Что?! Тридцать пять минут? Малфой, ты больной?— девушка вскочила с дивана и судорожно стала оглядываться по сторонам.— Да я же ничего не успею сделать! Я не могу пойти на ужин к твоим родителям вот в таком виде!

— А я тебе говорила...— донесся сверху голос Ксении, которая явно была в курсе дела.

— Каком виде?— поднял бровь Скорпиус, выразительно оглядывая жену и игнорируя кузину.— По-моему, ты прекрасна...

— Мне даже нечего надеть!— почти вспылила Лили, стоя посреди гостиной.

— Я обо всем позаботился, не волнуйся,— Скорпиус взмахнул палочкой, и в его руках появилась вешалка с кремового цвета платьем. Лили уставилась на одежду.

— Это...?

— Да, я нашел несколько твоих эскизов и заказал сшить... Думаю, с размером мы угадали...— довольный собой, проговорил Малфой, положив платье на диван.

— Ты заказал платье по моему эскизу?— почти шепотом повторила Лили, не веря своим глазам.

— Мы поговорим об этом позже, ладно? Не думаю, что ты хочешь опоздать...

— Я вообще не хочу туда идти!— заметила девушка, все еще глядя на платье.— Ты...

— Лил, осталось всего двадцать восемь минут,— напомнил Малфой, подавая ей платье.— Хочешь, чтобы я тебе помог одеться?— он указал на нервно трясущиеся руки жены.

— Ну нет,— на лестнице показалась уже готовая к ужину Ксения.— В последний раз, когда ты взялся ей помогать, Лили опоздала на осмотр к целителю, позволь тебе напомнить...

— А я позволю тебе напомнить, что это была не моя вина,— ухмыльнулся Скорпиус, делая вид, что не заметил, как покраснела Лили.— Мы никак не могли найти ее куда-то закатившуюся палочку...

— Ты разучился врать, Малфой!— крикнул из своей комнаты явно довольный собой Джеймс.

— Еще слово — и ты разучишься говорить, лохматый,— предупредил Скорпиус.

— Я помогу Лили одеться,— Ксения подхватила платье и потянула подругу за собой.— Все будет хорошо, Лил...

Девушка бросила умоляющий взгляд на мужа, но тот лишь широко ей улыбнулся. На лестнице они наткнулись на уже спускавшегося Джеймса, и Лили ткнула его пальцем в грудь, сердито сощурив глаза:

— Ты знал! Ты! Ты знал и ничего мне не сказал!

— Это все он,— хмыкнул Джеймс, кивнув на Скорпиуса,— он взял с меня Ненарушимый обет...

— Тогда уж сразу — наложил на тебя Империус,— подсказал Малфой, садясь в кресло, когда девушки скрылись на втором этаже.

— Я тебе говорил, что нужно дать ей пару дней, чтобы она морально подготовилась вступить в твое логово,— фыркнул Поттер, садясь напротив друга.

— В моем логове все умрут, как только увидят тебя,— не остался в долгу Малфой, указав на футболку с трехголовым псом, что Джеймс надел под пиджак.

— Скажи спасибо, что я иду к твоим предкам на ужин не в спортивной форме...

— А мне-то что?— пожал плечами Скорпиус.— Будет повод повеселиться... И, если бы я дал твоей сестре пару дней, то она бы точно нашла хороший повод не знакомиться с моими родными еще пару десятилетий...

— А что? Представляешь: вы входите и говорите — мама, папа, вот наши шестеро рыжих сыновей... Твой папенька тут же с разрывом сердца — в урну и на каминную полку, а ты становишься наследником всего состояния....

— Ну, нам на создание шести сыновей, по крайней мере, не понадобится семь месяцев попыток,— выразительно ухмыльнулся Малфой, поигрывая палочкой между пальцами.— Как, кстати, проходит борьба с судьбой?

— Да пошел ты!

— Сам начал.

— Вы невыносимы,— с улыбкой заметила Ксения, спускавшаяся вниз.

— Где Лили?— тут же спросил Малфой, вставая.

— Пытается снова научиться нормально дышать... Все-таки тебе следовало сказать ей заранее,— девушка подошла к Джеймсу и улыбнулась:— Если ты опять заикнешься моим родителям о том, что терпеть не можешь греческую кухню, я тебя четвертую...

— Если они не заставят меня опять это есть, буду нем, как вареная рыба...

— Или жареный еж,— не мог промолчать Скорпиус.— Все, я пошел брать штурмом мою жену, пока она не нашла способ попросту сбежать...

— От тебя сбежишь,— немного обиженно отозвалась Лили, медленно спускаясь по лестнице.

-Вау, Лил, платье шикарно,— заметил Джеймс, посмотрев на сестру. Потом пару секунд помолчал и расплылся в улыбке:— Заметь, что я это сказал раньше твоего муженька...

— Не прошло и полвека, как ты научился делать комплименты,— фыркнул Малфой, подавая Лили руку. Ладонь жены была холодной. Он обнял девушку и прошептал прямо на ухо:— Не волнуйся, ужин у моих родителей — лишь маленькая — и самая неприятная — часть из вечерней программы.

Она немного удивленно на него посмотрела.

— У меня для тебя есть несколько сюрпризов,— он мимолетно поцеловал ее и потянул к камину. Джеймс закатил глаза и ухмыльнулся.

Она шла по дому, прислушиваясь к стуку своих каблуков. Почему-то именно этот уверенный звук всегда давал ей твердое ощущение правильности жизни, ее планомерного течения...

Все именно так, как должно быть, и по-другому бы не вышло. Этому правилу ее научил отец, старый дипломат, который обламывал зубы и когти таким же бывалым дипломатам при зарубежных министерствах магии. Жалеть прошедшее и сделанное ее не учили, да она и не хотела учиться.

Она подошла к окну в одном из больших холлов второго этажа и отворила его. Она вздохнула свежий прогретый за день воздух полной грудью и отошла от окна, словно сознательно лишая себя этой слабости.

Она всегда была сильной, умевшей выбрать из необходимого и желаемого, умела смирить в себе лишнее в данный момент, найти нужное, забыть о себе, помня о близких, которые всегда нуждались в ней. И ей самой нравилось, что по истечении лет она перестала даже нуждаться в слабости, даже думать о ней. Ей нравилось слышать уверенное перестукивание каблуков, ощущать себя полной хозяйкой своей жизни, своей семьи, своего дома...

Хотя, если бы не отец, ей бы все так не удалось — уроки дипломатии очень помогли ей после замужества, потому что все эти годы искусство найти решение любой ситуации, правильно лавировать между конфликтующими сторонами стало незименным ее сопровождением изо дня в день. Сначала она стояла между мужем и свекром, затем ей пришлось занять ту же позицию между мужем и сыном, не давая семье погрязнуть в мелочных, никому ненужных конфликтах...

И ей это нравилось... Хотя иногда, в редкие моменты, когда одна из сторон отсутствовала, она позволяла себе расслабиться, вдруг попробовать себя в другой роли — и понимала, как ненатурально и пугающе это теперь выглядит. Ненатурально даже для нее самой, что уж говорить о муже и сыне, которые тут же напрягались и не знали, как реагировать...

Она отвернулась от окна и продолжила свой путь. Ей предстояло найти в недрах этого дома своего напуганного и злящегося мужа и снова встать между конфликтующими сторонами — между ним и Поттерами, которые теперь стали членами их семьи.

Она вошла в кабинет, где пылал камин, огонь играл на задернутых шторах. В полумраке горели свечи, возле которых склонился над какими-то бумагами Драко. Светлые волосы падали ему на лицо, и он каждый раз в разражении откидывал их.

— Ты слишком много работаешь,— заметила она, присаживаясь на подлокотник его кресла и кладя руку на его напряженное плечо.

— Кто-то же должен заниматься делами, а не глупостями,— буркнул Драко, поднимая глаза, в которых она легко читала раздражение, вызов и испуг. Она знала, на что направдены каждое из его чувств, а точнее — на кого. Раздражение из-за сына, который в очередной раз поступил не так, как хотел отец, испуг — из-за предстоящего обеда с Поттерами, вызов — самому себе.

— Все мы в молодости совершаем глупые поступки, Драко,— она постаралась не улыбнуться, перебирая его мягкие, немного длинные для мужа волосы.

Он промолчал, явно понимая, что какой бы спор он не начал, все равно проиграет. Она тоже ничего не добавила — какой смысл бередить старое? Она смотрела, как муж что-то записывает на пергаменте, изящно обмакнув перо в чернила. Рука его иногда подрагивала, выдавая его волнение. Он знал, ради чего она пришла...

Отец лишь однажды осудил ее — за ее выбор. Он применил все свое умение, чтобы переубедить дочь выходить замуж за сына опальных Малфоев. Он говорил несколько часов, не понимая, что любовь и дипломатия — вещи несовместимые, потому что дипломатия — это логика, а какая логика может быть в чувствах? Какая логика может быть тогда, когда ты с первого взгляда на человека вдруг понимаешь, что не сможешь без него, потому что он не сможет без тебя? Когда ты вдруг чувствуешь, что сердце сжимается от жалости и тоски, что тебе хочется избавить этого потерянного человека от затравленного взгляда изгоя, от чувства никчемности, что внушают ему родители и он сам... И на вопрос отца — «за что ты его любишь, этого породистого добермана с характером болонки»? — она ответила очень просто и искренне: «А разве любят за что-то?».

Она так и не убрала руку с его плеча, молча наблюдая за тем, как он работает, отдавая всю свою энергию мечте — вернуть Малфоям былое величие, силу и влияние. У него это получалось — пусть тяжело, пусть не так быстро, как бы он хотел, но получалось. За одно это он уже мог себя уважать.

Она его любила и старалась внушить ему это утраченное уважение, утраченное доверие к самому себе. Он даже не осознавал этого, часто не замечая ее влияния, но она этого и не хотела. Она просто была с ним рядом, любя, как любят лопоухого щенка, которого пытались утопить из-за того, что не вышел сильным и злым, как положено по породе... Она не позволяла его утопить, веря в него и заставляя других верить. И у нее это почти всегда получалось...

Почти, потому что был ее сын. Она не раз думала о том, что они зря позволили Скорпиусу так много времени проводить в компании деда. Конечно же, сын встал на сторону Люциуса, и ей пришлось оказаться между ними — между мужем и сыном. Это было несложно — при ее влиянии на Драко. Но иногда она просто ненавидела эту ситуацию в семье, она сердилась наедине с собой — что не смогла вовремя поставить их рядом, примирить друг с другом... Примирить сильного породистого щенка с его слабым отцом, в котором порода часто не ощущалась...

— Ты читала о Забини?— Драко отложил перо и указал на стопку газет.

— Да, бедная девочка,— она кивнула и поднялась, мельком взглянув на часы. Муж зло хмыкнул и опять промолчал: она знала его позицию по отношению к семье, что так себя опозорила. В такие моменты она надеялась, что Драко хотя бы немного ощущает гордость за сына, что никогда так не подведет их... Скорпиус умел решать свои проблемы, — да и их общие — не оставляя пятен на только отмытом имени. Даже его последний вызов в Министерство — на допрос по делу о смерти высокопоставленного чиновника — не принес им ничего, кроме облегчения, потому что почти сразу сын был признан невиновным и даже чуть ли не спасителем волшебного мира от очередного монстра в лице Маркуса Деверо.— Думаю, тебе стоит идти переодеваться.

Да, он давно ждал этого ее напоминания об ужине, но, как всегда, надеялся, что этого не произойдет. Бедный Драко...

— С чего я должен знакомиться с теми, кого и так уже достаточно знаю? Мне знакомства с Поттером и Грейнджер еще в школе хватило,— как обычно, приступил он к слабой атаке.

— Уизли, Гермиона Уизли,— мягко напомнила она, глядя на мужа.

— Ненадолго... Хотя не думаю, что фамилия Поттер сможет поднять ее выше по социальной лестнице,— поморщился Драко.

— Сделай это ради Скорпиуса,— нажала она на самое больное место, чтобы сразу преодолеть эту линию его обороны.

— А он что сделал ради нас? Женился без спросу?

— Драко, ты давно знал, что их отношения с Лили Поттер закончатся именно так,— она улыбнулась, подходя к мужу.— Ты знаешь своего сына: в подобных вещах он всегда был постоянен, посмотри хотя бы на его домашнего эльфа...

Драко поморщился и отвел глаза.

— Если ты не боишься, что мы разнесем столовую...

Это скорее он боялся, подумала Астерия, мягко целуя его. Он боялся оказаться в стае разгневанных псов, что могут накинуться на него и растерзать за его слабость.

— Все будет хорошо,— твердо проговорила она, давая ему понять, что расчитывает на него. Хорошо, что сегодня обошлось без вспышек, что обычно сопровождали их разговор об ужине с Поттерами. У них не было времени на то, чтобы вновь разбираться в его гневе и страхе столкнуться лицом к лицу со своим прошлым...

Он не ответил, явно собираясь еще что-то сказать, но тут перед ними трансгрессировала Дана, эльфийка, что отвечала за сервировку ужина. Драко лишь поморщился и вышел, тихо — смиренно — прикрыв за собой двери.

Следующие полчаса она проверяла, все ли готово к приему гостей. Затем пришли ее кузина с мужем, и она отправила Теодора Верди за Драко. Верди всегда обладал какой-то магической способностью убеждать людей в своей точке зрения.

Она посмотрела на Александрию и улыбнулась, хотя в голове проносились мысли о том, что пришлось скрывать от кузины похищение ее дочери. Так просили Скорпиус и сама Ксения.

— Выглядишь усталой, Астерия,— заметила кузина, оглядывая уже готовый к ужину стол, на который падали лучи заходящего солнца.

— Драко,— улыбнулась хозяйка, поправляя и так безукоризненно лежащие салфетки.

— Ему было не просто решиться, да?

— Когда-то это должно было произойти, раз уж еще на втором курсе Скорпиус связал свою жизнь с Джеймсом Поттером...

— Ты это вопринимаешь, как рок...

— Как неизбежность, скорее,— Астерия мельком взглянула на себя в зеркало, что висело возле камина.— Да и какая разница, если они делают его счастливым?

Александрия кивнула: ей самой было непросто смериться с тем, что дочь вышла замуж за развязаного дружка племянника. Но после знакомства с семейством Поттеров она смягчилась, попав под бесшабашное очарование Джеймса и заметив, как сильно он любит Ксению. Возможно, Драко тоже смирится, увидев, как счастлив рядом с Лили их сын...

— Мистер и миссис Джеймс Поттер,— пропищал Деррек, домовой эльф, открывая высокие двери столовой. Сестры переглянулись и согласно шагнули вперед, приветствуя Ксению и ее мужа.

— Мама,— девушка обняла Александрию, широко улыбаясь, но Астерия заметила, что выглядела Ксения уставшей, что не могло не ускользнуть от ее матери.— А где папа?

— С дядей Драко. Они решили выкурить сигару перед ужином, ты же знаешь его,— Александрия украдкой подмигнула Астерии.— Ты опять работаешь без отдыха?

— Нет, это она отдыхает без сна,— ухмыльнулся Джеймс, приветствуя тещу.

— А где Скорпиус и Лили?— Астерия внимательно посмотрела на парня, пытаясь понять, что могло задержать сына.

— Уже идут,— Ксения взглянула на часы, почему-то улыбаясь.

— Да, у них... сеанс моральной подготовки,— хмыкнул, явно не удержавшись, Джеймс.

— Ксени, золотое облачко!— в дверях материализовался Теодор Верди, радостно улыбаясь в черную бороду, что он носил, сколько себя помнила Астерия.— Ты опять похудела вместо того, чтобы располнеть! Джеймс, ты меня подводишь...

Теодор явно ждал внуков, о чем не забывал напоминать дочери каждый раз, как приезжал погостить. Если бы Драко с таким же нетерпением их ожидал...

Астерия была слишком внимательной, чтобы не заметить той тени, что пробежала по лицам молодой четы Поттеров, но спрашивать ничего не стала. Она оглянулась, когда в зал, наконец, вошел ее муж — с явным вызовом на бледном лице. Одно то, что он все-таки решил участвовать в этой встрече, заставляло Астерию гордиться им. Так гордится мать, когда ее ребенок делает первые шаги или говорит первые слова... Так гордится мастер, впервые выставляя на показ свою скульптуру...

— Добрый вечер,— проговорил он, глядя на Ксению.

— Мистер Гарри Поттер и миссис Гермиона Уизли...

Драко вздрогнул и был готов отойти назад, но Астерия взяла его под руку и улыбнулась. Это твой дом, Драко Малфой, а они твои гости...

Подбородок мужа вздернулся, глаза непроизвольно сузились, выражая неприязнь. Наверное, это был рефлекс, что шел из прошлого, или же защитная реакция.

— Добрый вечер,— Гермиона Уизли немного натянуто улыбалась, протягивая руку. Астерия ответила на улыбку: они были уже хорошо знакомы — на свадьбе Ксении они легко нашли между собой общий язык.

Гарри Поттер явно чувствовал себя не в своей тарелке, но старался держаться как ни в чем не бывало, разве что замешкался прежде, чем после рукопожатия Теодора Верди протянуть руку Драко.

— Салют, родители,— радостно поприветствовал их Джеймс, стараясь разрядить немного напряженную атмосферу.— А что, Альбуса не пригласили? Значит, цирка не будет?

Ксения рассмеялась, Гарри тоже улыбнулся, бережно целуя девушку в щеку. Именно в этот момент появились главные виновника вечера.

Скорпиус выглядел расслабленным и даже веселым, когда услышал голос эльфа: «Мистер и миссис Скорпиус Малфой». Лили даже не пыталась улыбнуться — она старательно прятала смущение и страх, что ей почти не удавалось. Кажется, только рука мужа, обнимающая ее, не давала ей развернуться и сбежать, как она это однажды уже сделала — на выпускном балу в Хогвартсе.

Что ж, пора брать дело в свои руки. Но Скорпиус опередил ее, улыбаясь:

— Мама, отец, позвольте вам представить мою жену Лили Малфой,— довольно расслабленно произнес он, глядя на отца почти предупреждающе.

— Добро пожаловать в семью,— Астерия шагнула к напуганной девушке и легко коснулась губами горячей щеки.

— Спасибо,— прошептала она, еще сильнее заливаясь краской, потому что все присутствующие смотрели на них, а ее брат, кажется, еле сдерживал смех, переглядываясь со Скорпиусом.

— Лили,— имя девушки буквально со свистом проходило через зубы Драко, когда он учтиво ей кивал. Астерия ободряюще пожала его ладонь.

— Что ж... Скорпиус, покажи друзьям и жене дом,— тихо проговорила хозяйка, буквально ощущая волны неприязни, исходившие от мужа в сторону Гарри Поттера, что пожимал руку Скорпиусу и приветствовал трепещущую дочь.

Взгляд сына выражал вполне резонный вопрос — а что они тут не видели? Но он все-таки понял намек матери и указал на двери с дурашливым жестом радушного хозяина:

— Пройдемте, я покажу вам обширные темницы, где мои предки мучили и убивали своих врагов...

— Только если там не водятся пауки,— заметила Лили, обрадованная шансу покинуть столовую.

— Нет, только призраки жареных и съеденных ежиков,— и молодые люди скрылись, сопровождаемые смехом Ксении и недовольным бурчанием Джеймса.

— Вина?— предложил Теодор, решив взять на себя обязанности принимающей стороны, за что Астерия была ему благодарна.

Они медленно расселись вокруг низкого столика возле камина, что Дана только что разожгла. Драко молчал, глядя то на потолок, то на сервированный стол.

Александрия начала разговор о том, что Гарри и Гермиона обещали навестить их в Греции, и Поттер заверил их, что сдержит слово — как только его младший сын будет дома на каникулах. Кузина тут же вспомнила маленького Поттера, и Астерия смогла чуть расслабиться — не зря она попросила родителей Ксении присутствовать. Незаинтересованная сторона обычно приносила пользу в переговорах враждующих.

— Астерия...— Гермиона привлекла к себе внимание всех присутствующих, ее взгляд перемещался от хозяйки к Драко. Миссис Уизли явно хотела обратиться к ее мужу, но не смогла себя перебороть.

— Да?

— У нас с Гарри есть к вам предложение...

Кажется, Драко собирался презрительно фыркнуть, но сдержался. Гермиона взглянула на Поттера, и тот, тяжело вздохнув, продолжил:

— В Министерстве стало известно, что Элен Деверо продает Летучекаминную сеть Деверо... Вместе со всеми шахтами и филиалами...

— Ее опекун арестован и ждет суда,— подхватила Гермиона, глядя на бокал в своей руке,— и она имеет право распоряжаться наследством. В Министерстве не хотят раздувать шумиху вокруг этой сделки, потому что тут же вскроется правда о смерти Маркуса Деверо, что, понятно, выставит чиновников не в лучшем свете... Поэтому в Министерстве транспорта осторожно ищут покупателя...

Астерия почувствовала, как напрягся Драко, его взгляд перестал бегать мимо гостей.

— Элен просит довольно большую сумму,— Гарри поднял глаза на хозяина дома, показывая этим, что обращается именно к нему. Что ему это стоило, догадаться было трудно, но Астерия была благодарна Поттеру за это.— Насколько я знаю, вы интересовались данной компанией...

— У нас возникло предложение,— Гермиона торопливо прервала Гарри,— что если Поттеры и Малфои,— она остановилась, словно пытаясь почувствовать вкус произнесенного,— станут партнерами...

— Вы предлагаете нам войти с вами в долю и купить компанию?— осторожно уточнил Драко, сузив глаза и явно ожидая подвоха.

Гарри кивнул, выдержав взгляд:

— Все равно наши дети уже объединили нас в одну семью... и когда-нибудь они унаследуют это дело... Если, коненчо, мы его купим...

— Поттер, ты же мракоборец, а не коммерсант,— медленно проговорил Драко, стараясь сдержать презрение в своем голосе.

— Еще одна причина, чтобы стать партнерами,— пожал плечами Гарри, показывая, что покупка летучекаминной сети Деверо была для него важна лишь как будущее его детей.— Гермиона сможет легко договориться о том, чтобы сделка состоялась как можно скорее...

— И как ты себе все это представляешь?— Драко был заинтересован, но все еще осторожничал, и Астерия почти улыбнулась.

— Как ты сказал, я мракоборец... Я даю деньги, ты мне гарантируешь, что они вложены в хорошее дело...

— То есть ты отдаешь управление в мои руки?— уточнил совсем уж напуганный Драко.

— Можно и так сказать... В твои и твоего сына,— чуть улыбнулся Поттер, беря свой бокал и делая глоток.

— Мне нужно время подумать...

— О чем тут думать?— вдруг заговорил Теодор Верди.— Это же то, что ты хотел, Драко! Представляешь вывеску: «Международная летучекаминная сеть Малфой и Поттер»? Скорпиус и Джеймс как лицо компании... Да ведь весь мир сразу же сойдет с ума и бросится это обсуждать... Никаких расходов на рекламу... Конкуренты раздавлены одним сочетанием «Малфой и Поттер»... Пресса вся ваша... Клиентура будет раздирать вас на части...

— Хорошо...— Драко кивнул, хотя его взгляд все еще был настороженным. Астерия внутри ликовала: устраивая этот вечер, она и не думала, что все выйдет так хорошо... Она чувствовала, что муж немного расслабился, явно в голове уже просчитывая будущую сделку и намечая путь развития компании... Сложно было поверить, что такую уверенность в себе и завтрашнем дне, в его мечте Драко Малфою подарит его бывший враг.

Впрочем, это же Гарри Поттер, что еще можно добавить?

— Вот видишь, они даже зубы не показали,— прошептал Скорпиус, гуляя с Лили по саду, освещенному зажженными лампами. Под ногами шуршала уже начавшая осыпаться листва. Его рука крепко сжимала ее ладонь, и он знал, что она улыбается.

— Показали,— улыбнулась она,— когда смеялись над Джеймсом...

— Ну, твой братец сам виноват, Ксения же его предупреждала не говорить ничего о греческой кухне...

— Ты не должен был превращать его тарелку в ежа,— укорила мужа Лили.

— Почему? Теперь у него на семь месяцев есть, о ком заботиться,— хмыкнул Малфой, крепче прижимая к себе девушку.— И не будет сводить нас с ума своей заботой и контролем... «Куда вы идете? А что вы там будете делать? А когда вы вернетесь?» Твой братец иногда невыносим....

— Кстати, а куда мы идем?

Скорпиус улыбнулся и показал рукой в дальний конец сада:

— Домой,— и это действительно было правдой. Пусть в Малфой-Мэноре в этот вечер он чувствовал себя впервые за долгое время комфортно, и даже отец казался вполне сносным, непонятно почему, он все же понимал, что его дом — это там, где хорошо Лили.

— Прости?

— Закрой глаза.

— Я не люблю сюрпризы,— заметила Лили, но глаза закрыла.

— Не подглядывай,— Малфой подхватил ее на руки и быстро устремился по дорожке. В нос ударил запах елей и свежей земли, нагретого камня и древесной коры.

— Можно уже посмотреть?— нетерпеливо спросила Лили, догадываясь, что же за сюрприз ее ждет.

— Да,— шепнул он.

— Боже мой...— Лили во все глаза смотрела на небольшой, покрытый светло-серебряной краской домик под зеленой крышей. Вокруг коттеджа плотной аллеей стояли ели, усыпанные серебряной пылью, что шуршала под ногами Малфоя, когда он нес ее на крыльцо. На верхней ступеньке, с нацепленым на макушке бантом, стоял счастливый Донг.

— Ушастый идиот, исчезни,— шепнул Скорпиус эльфу, когда вносил Лили в холл, где все так же пахло еловыми ветками, а еще горящим камином и кофе. Если снаружи все было выполнено в цветах Малфоя, то внутренние комнаты были теплыми, огненными, в красках Лили: тепло-золотой, коричневый, огненный, темно-красный... Словно посреди их серебряного леса пылал костер...

— Наш дом?— прошептала она, когда он опустил ее на пол и дал оглядеться.

— Если тебе нравится,— немного неуверенно проговорил Скорпиус, обнимая ее за плечи.

— У меня такое ощущение, что я жила здесь всегда,— улыбнулась девушка, касаясь рукой мягкой спинки кресла у огня.— Необыкновенный сюрприз...

— И это еще не все,— Малфой чуть отстранился, подошел к столу и взял с него маленькую вытянутую коробочку.

— Только не говори мне, что ты...— но она уже знала. Знала, но боялась верить. Хотя разве он не Скорпиус Малфой? Он ведь может все.— Ты ее нашел?

Девушка с обожанием смотрела то на мужа, то на лежащую в его ладонях волшебную палочку. Ее волшебную палочку, что исчезла в тот день, когда стала порталом. Они купили новую, но Лили очень тосковала по старой... Словно по утраченной подруге...

— Мы устроили обыск во всех помещениях и шахтах Деверо,— объяснил Малфой, вкладывая палочку в дрожащие руки жены.

— Спасибо,— она обняла его и поцеловала, понимая, что никогда не сможет отблагодарить за все, что он для нее делал.

— А вот это маленький подарок от тетушка Александрии,— он вынул откуда-то стопку документов официального вида.— Она эксперт магической моды и владеет несколькими бутиками и салонами по всему миру... Она посмотрела твои эскизы и согласна устроить показ с твоими моделями... Когда они будут готовы... Это контракт...

Лили ошарашено смотрела на мужа. Она уже не находила слов, чтобы выразить восторг.

— Нужно только подписать...— заметил Скорпиус, откладывая документы.— Тебе будет чем заняться, пока мы с Поттером увлечемся квиддичем...

— Ты — квиддичем?— Лили обрела свой голос.

— Ну, я купил себе команду... И Поттер, как истинный друг, согласился там играть...

— Он ушел из «Крыльев Лондона»?

— Ну да...

— И что же ты купил за команду?— осторожно спросила девушка, вполне уже догадываясь об ответе. Скорпиус не любил легких решений.

— Ну... ничего такая, подающая надежды... теперь,— хмыкнул Малфой.— Двадцать первое место в Лиге, не так уж и плохо...

— Двадцать первое из...?

— Двадцати шести,— пожал плечами Скорпиус, усаживаясь в кресло и притягивая жену к себе на колени.— Но у них есть хорошие Охотники, а Поттер будет вытаскивать нам матчи, пока мы не получим больше средств для траффика игроков...

— Скорпиус, ты невероятен, ты знаешь об этом?— прошептала она, проводя ладонью по его бледному лицу.

— Теперь знаю. Тебе понравились мои подраки?

— Я даже не знаю, как тебя отблагодарить... Как показать тебе, что ты делаешь для меня...

— Не надо благодарить... Просто будь рядом, всегда... А я попытаюсь искупить все то зло, что с тобой произошло по моей вине...

— Тебе нечего искупать, глупый...

— Вот так меня немногие осмеливаются называть,— дурашливо насупился он, показывая зубы.— Как бы тебе не пришлось за это платить...

— Я готова платить любую цену,— рассмеялась она, обнимая его за шею.

— Всю жизнь?

— И даже после нее, если это сделает тебя счастливым...

— Хорошо, это мы обсудим лет так через сто,— серьезно кивнул Малфой, поднимаясь и крепко держа жену на руках.— А теперь я устрою тебе экскурсию по нашему дому...

Лили кивнула, совершенно точно зная, что если он начнет с их спальни, то экскурсия затянется до утра.

После Поединка

Les morts ne sont jamais vraiment loin de nous. Ils sont toujours là et nous murmurent des mots que nous ne pouvons pas entendre. Mais, parfois, ils réussissent à nous parler, si toutefois ils peuvent trouver quelqu’un qui veuille bien les accueillir.

(Souvenez-vous de moi C. Pilce)

Мертвые никогда действительно не отдаляются от нас. Они всегда здесь, шепча нам слова, которые мы не можем услышать. Но иногда у них получается поговорить с нами, если они могут найти кого-то, кто захочет их услышать.

— Что. Это?

— Пытаюсь сварить зелье Быстрого Заживления, рецепт нашел в учебнике,— немного смущенно ответил Альбус, поднимая глаза от бурлящего котла.

— Это? Зелье?

Мальчик тяжело вздохнул, пожимая плечами:

— Не похоже?

— Это ты в берлоге Слизнорта называй свою кашу зельем...— котел тут же опустел, хотя Ал даже взмаха палочки не видел.

— Дядя Северус, ведь можно вылечить рану Роберта Конде?— мальчик залез на свою бочку, глядя на как обычно чем-то недовольного волшебника, что встал у белой стены, скрестив на груди руки.— Ведь есть такое зелье!

— Вампирчик жалеет о содеянном?

— Ты ничего о нем не знаешь,— заметил Ал, чуть сердясь из-за того, что дядя Северус не очень-то любил нового студента Хогвартса.

— А ты уже покопался в недрах? Папа тебе не объяснял...

— Ой, дядя Северус, только не вы,— попросил устало Альбус.— Роберт сам мне рассказал... Потому что слухи, что про него ходят, даже рядом не лежали с правдой... Никакие мракоборцы его папу не убивали...

— Кто бы сомневался... Сын вампира взял связку чеснока и крест? Или просто разорвал папочку на куски?

— Он не осознавал, что делает...

— Наивный мальчишка,— фыркнул Снейп, насмешливо глядя на Поттера.

— Все мы совершаем ошибки,— заметил Альбус, почти улыбаясь.— Я вот как-то со злости разнес на куски любимый сервиз тети Флер...

— Полноценное сравнение,— с сарказмом ответил Снейп.

— Ну, ты сам посмотри: его отец убил его мать. В чем она была виновата? Лишь в том, что в ней была кровь, которую отец хотел выпить...— принялся рассуждать Альбус, болтая ногами в воздухе.— И Роберт защищался, потому что не хотел тоже стать едой вампира... Он же не виноват, что перестарался. Тем более, это была неконтролируемая детская магия, с кем не случается? Разве он обязан теперь всю жизнь носить на лице этот ужасный шрам?

Северус Снейп ничего не ответил, все также насмешливо глядя на Альбуса.

— Ладно... Я спрошу у дедушки Дамблдора, он, по крайней мере, меня поймет,— смирился Ал, оглядываясь.— Где он, кстати?

— Я откуда должен знать? Наверное, расставляет фигуры на доске...

— Вы с ним играете в шахматы, пока я не сплю?— удивился мальчик, спрыгивая с бочки.

— Не надо меня сюда приплетать,— попросил Снейп, следя глазами за Алом.— Это, кстати, твой сон...

— То есть?— удивился Поттер.— Это значит, что я могу просто позвать его — и он придет?

Дядя Северус ничего не ответил — он так делал, если ответ на вопрос был слишком очевиден.

— Хорошо... Дедушка Альбус, ты мне нужен, срочно,— важно произнес мальчик и огляделся: ничего не изменилось.— Я сделал что-то не так?

— Мы не кролики, что по щелчку пальцев выпрыгивают из шляпы,— заметил Северус Снейп, все так же не шевелясь.

— Ты непохож на кролика, дядя Северус,— рассмеялся Альбус, подходя к мужчине и поднимая к нему лицо.— Скорее на старого ворона, вечно недовольного своей жизнью...

— Жизнью?— почти прорычал Снейп, сузив глаза.— Я лежу в могиле уже почти тридцать лет, а какой-то мальчишка не дает мне покоя! Он и старик, которому все бы решать судьбы мира...

— Если бы вы не хотели, вы бы никогда сюда не пришли, Северус,— прозвучал мягкий голос за спиной Ала.

— Дедушка!— подпрыгнул от неожиданности мальчик и кинулся к бочке, на которой восседал волшебник. Глаза их почти одинаково улыбались из-за стекол очков-полумесяцев.— Ты пришел!

— Ты же меня звал, разве нет?

— Я всегда тебя зову, и ты всегда приходишь,— Альбус протянул Дамблдору ладошку, на которой лежал лимонный леденец.— Значит, вот в чем секрет? Это не вы приходите ко мне? Это я вас зову...

Дедушка улыбался в бороду, разворачивая леденец.

— Почему ты раньше мне этого не сказал?— серьезно спросил Альбус, задумчиво почесывая шею.

— Все приходит со временем... И проходит тоже...— заметил Дамблдор, все еще улыбаясь.— Наши желания иногда становятся причиной наших страданий...

— Значит... Я могу звать тех... кого уже нет?— почти шепотом спросил мальчик, заглядывая в лучистые глаза волшебника.

Ал слышал, как за его спиной пошевелился дядя Северус. Наверное, он пристально смотрел на дедушку Альбуса, но ответ старого волшебника был так важен для мальчика, что он не обернулся.

— Да, можешь...

— Только я?— уточнил Альбус.

— Твои брат и сестра тоже, но в них это слабо развито...— задумчиво ответил Дамблдор, глядя прямо на маленького тезку.— Наверное, магия имен усилила в тебе связь с мертвыми... Но это, конечно же, только моя теория...

— Но почему мы можем это делать?— задал Альбус один из терзавших его сейчас вопросов.

— Опять же — только теория,— осторожно заметил дедушка Дамблдор, протягивая мальчику конфету.— Поскольку ваш папа однажды был мертвым... Он будто бы проложил мостик между вами и нами... и мостик сохранился... и вы его унаследовали...

— Значит, если я захочу увидеть кого-то... как вы... то... она придет?— Дамблдор кивнул.— Но ведь я просил тебя привести ее, но ты сказал, что...

— Наши желания иногда становятся причиной наших страданий,— повторил старый волшебник.-Всему свое время...

— А теперь я, по-твоему, готов?— почти рассердившись, спросил Ал.— Четыре года!

— Вот так и говори правду Поттерам...— иронично заметил Снейп, снова прислоняясь к стене. Гнев Альбуса погас так же быстро, как и возник.

— Мама....— прошептал он, сделав глубокий вздох.— Мама... Мама!

Ничего не происходило, и мальчик был готов снова рассердится, когда дедушка Альбус перевел взгляд куда-то за его спину. Ал обернулся и застыл, глядя на то, как преобразился его сон.

Вместо четвертой стены он увидел длинную белую лестницу, что плавно спускалась к ровному полю желтого песка, о который спотыкались волны. Ступеньки были покрыты странными, но знакомыми вещами: карточками от шоколадных лягушек, шарфами ручной вязки, цветными книгами, прихватками-варежками, фантиками из-под конфет...

У последней ступени стояла она — такая, какой он ее смутно помнил. Она была босая, в солнечного цвета платье, ее огненные волосы — как у Лили — развивались на ветру, подол платья окутывал колени. В руке у нее была корзинка — такая, какую они всегда брали, чтобы идти на пикник.

— Мама,— улыбнулся Альбус и побежал по лестнице, с каждым шагом приближаясь к ней. Наконец, он остановился и заглянул в ее улыбающееся лицо, в ее добрых глазах стояли слезы.

Он смотрел на нее, пытаясь понять, когда он успел забыть ее... В какой момент его детская память начала навсегда стирать ее черты, оставляя лишь теплый, родной образ — теплых рук, запаха шоколадного пирога, звука нежного голоса? Вот о чем говорил дедушку Альбус: именно этого он ждал, чтобы раскрыть мальчику его способности... Он ждал, когда память, словно волшебной волной, смоет из памяти четкие воспоминания о маме — воспоминания, что были неощутимо смешаны с детской болью и непониманием.

Да, он забыл. Он забыл даже тот страшный день, среди покоя и скорби, когда дедушка Артур нес его на руках, потому что папа уже не мог... Он помнил лишь отзвук той страшной волны — это ушло...

И теперь, глядя на маму, что улыбалась, не отрывая глаз от его лица, он вспоминал ее — именно такую, близкую, в желтом платье, с корзинкой для пикника. Она была живой...

— Прости, что я забыл тебя,— прошептал мальчик, робко протягивая руку, чтобы коснуться ее руки.

— Если бы ты забыл меня, ты бы не позвал,— мягко проговорила она, и он улыбнулся, помня этот голос, что пел ему песню про Одо-героя и читал сказки о приключениях гномов.— Как ты похож на папу...

Альбус пожал плечами, все еще пытаясь привыкнуть к чувству возвращения, что окутало его сейчас, потом сделал последний шаг и обнял маму, прижавшись щекой к ее животу. Ее рука мягко гладила его по волосам.

— Идем?— она отстранилась и протянула ему ладонь, которую он с улыбкой сжал. Они медленно побрели по песку вдоль воды. Ал избавился от мантии и ботинок с носками, ощущая горячие песчинки, что забивались между пальцами ног.

Они молчали, просто улыбаясь друг другу, пока Джинни не остановилась, чтобы постелить на песок клетчатый плед. Он сел, глядя, как она достает из корзинки сандвичи, коробку с печеньем, сок, пакетик с леденцами и шоколадными лягушками. Она села на плед, подогнув загорелые ноги, и ее радостные глаза снова остановились на его лице.

— Мама...

— Да, Альбус?

Он замолчал, в тишине пытаясь подобрать нужные ему слова. Было странно, что ни ветер, ни прибой не оставляли звуков.

— Ты настоящая? Ну, такая, как дедушка Альбус и дядя Северус? Или это всего лишь сон?

— Это сон, Ал,— улыбнулась она,— но я такая же настоящая, как и два твоих друга-директора...

— Значит, все эти четыре года ты бы могла ко мне приходить? Просто я не додумался тебя позвать...— расстроенно произнес мальчик, придвигаясь к Джинни.

— Я приходила, просто ты меня не видел...

— Не видел?

— Потому что не звал,— пояснила Джинни, приглаживая его растрепанные волосы.

— Мама...

— Да?

— Мы все очень по тебе скучаем...

— Я знаю, дорогой...

— Откуда?

— Когда вы думаете обо мне, я просыпаюсь...

— Просыпаешься?

— Уходя от вас, мы засыпаем, но каждый раз, когда кто-то думает о нас, упоминает, — даже про себя — мы просыпаемся... И тогда мы можем приходить в ваши сны и говорить с вами... Правда, чаще всего вы нас не видите и не слышите...

— Но ты нас слышишь...

— Всегда. И пока вы меня помните, пока вы обо мне думаете, вечный сон меня не настигнет...— Джинни поправила его галстук и снова пригладила волосы.

— Папа часто думает о тебе... И говорит с тобой.

— Я знаю, и он очень волнуется за тебя,— мама открыла пакетик с конфетами, положив рядом с мальчиком.— Ему кажется, что он недостаточно хороший для тебя отец... Он за тебя волнуется.

— А ты?

— Как любая мать,— пожала она плечами, улыбаясь.— Ты слишком быстро растешь, ты слишком многое можешь... Ты станешь великим волшебником...

— Разве это плохо?

— Ты знаешь хоть одного великого волшебника, который бы жил долго и счастливо?— осторожно спросила Джинни.

Альбус хотел ответить, но промолчал.

— Ты удивительный, Ал, поэтому папа боится за тебя...

— Почему я удивительный? Почему я могу то, что не могут другие?

— А почему иные люди делают великие открытия, а другие всю жизнь влочат унылое существование? Почему кто-то строит школы, а кто-то их разрушает?— мама мягко улыбалась.— От чего зависит, кем ты рождаешься и кем становишься?

— От папы и мамы,— фыркнул Альбус, вызывая у Джинни смех.— А еще от имени...

— Может быть,— пожала она плечами.— Главное, чтобы ты не забывал, что ты наш ребенок...

— Я и не забываю...

— И чтобы ты научился ценить реальность больше, чем сны...

Ал задумался, вспоминая слова Дамблдора.

— Значит, вот почему дедушка Альбус не говорил мне о том, что я могу с тобой увидиться... Он боялся, что я решу навсегда остаться во снах, потому что в реальности тебя не было...

— Нужно было, чтобы ты забыл меня и твою боль, чтобы ты снова смог со мной встретиться... Ведь теперь ты можешь проснуться...

— Но ведь я смогу снова позвать тебя?

— Когда только захочешь.

— Мама... Получается, я могу позвать любого, кого захочу?— осторожно спросил Альбус, судорожно соображая, кого бы он хотел увидеть.

— Любого? Вряд ли...

— Если я позову Салазара Слизерина, он не явится?— рассмеялся Ал, понимая, впрочем, в чем тут дело.— Потому что он со мной не связан....

— Да, не явится, да это и к лучшему...

— Почему?

— Слишком давно он жаждет забвения и вечного сна, и так же давно этого не получает, потому что каждый день кто-то произносит его имя...

— Бедный,— посочувствовал Ал.— Но ведь он не один, он вместе с Гриффиндором, разве нет?

— Не знаю, возможно...

— Мама... А ты? Ты ведь не одна?— насторожился мальчик.

— Нет, что ты, дорогой,— она улыбнулась.— Я всегда рядом с вами... И бабушка Молли, и дядя Фред... Все, о ком вы помните...

— Как у них дела?

— Мы все не спим — это самое лучшее, что может случиться с навечно заснувшими,— проговорила мама, и Альубс засмеялся — так слова мамы были похожи на то, как обычно говорил дедушка Дамблдор.

— Вот подожди пару веков, и будешь думать, как Слизерин,— усмехнулся мальчик, мысленно извиняясь перед старым волшебником за то, что вновь потревожил его.

— Через пару веков все мы будем мирно спать... Кроме, может быть, тебя и твоего папы...

— Да, папу нужно будет подготовить,— снова рассмеялся Альбус.

Мама тоже улыбнулась, а потом посмотрела на воду, что билась о берег недалеко от них.

— Тебе пора?— догадался мальчик.

— Я хочу увидеть остальных... В последние дни им было непросто...

— Мама...

— Да?

— А можно мне с тобой?

Она ненадолго задумалась, а потом кивнула. Они поднялись, Джинни взяла Ала за руку и повела по берегу.

— Ой...— Ал остановился, когда вместо песка под ногами оказалась трава. Он поднял глаза и увидел зеленый лес, освещенный луной, темную холодную воду вдалеке, поляну, по которой мягко ступала мама.— Ой...

Он увидел сидящего на земле Джеймса. Брат был в пижамных штанах, волосы на голове растрепаны больше, чем обычно, а на коленях у него, как это ни странно, лежала книга.

— И что мы читаем?— заинтересовался Ал, подходя к брату (чуть не наступив на розового ежика, что торопливо пересекал поляну) и присевшей рядом с ним маме. По всему было видно, что Джеймс даже не заметил их появления.— Ого... «Пособие будущему отцу-волшебнику: как вырастить настоящего мага»...

— Он очень тревожится из-за того, что будет плохим отцом,— с улыбкой заметила мама, с лаской глядя на Джеймса.

— Он не видит и не слышит нас?

— Нет,— почти с сожалением произнесла Джинни.— В нем сны и мир мертвых, с которым он непроизвольно говорит, слишком тесно связаны... А ты их очень легко разделяешь...

Альбус проследил за взглядом мамы и только тут заметил лежащих на дальнем склоне животных.

— Они видят нас?— догадался мальчик и тут же направился туда, где на траве отдыхали четверо благородных животных.

Так странно: он впервые видел их, но знал, кто это. Наверное, это из-за того, что они были во сне Джеймса, а брат хорошо знал своих гостей.

— Дедушка, у тебя колючка на шее,— Ал медленно подошел к красивому оленю. Карие глаза почти улыбались, благородная голова наклонилась, словно благодаря.— Бабушка, ты знаешь, у меня твои глаза... А все говорят, что папины...

Лань чуть придвинулась, подставляя морду под ладонь мальчика. Ал перевел взгляд на веселого пса и спокойного волка, что наблюдали за ними.

— Простите, мистер Блэк, но я боюсь собак,— вежливо проговорил Альбус,— и волков тоже, если честно...

Пес фыркнул, все так же махая хвостом.

— А вы знаете, что у Тедди есть сын, его зовут Сириус Люпин, так здорово!

Кажется, пес засмеялся, падая на бок и катаясь по траве.

— Ал,— позвала мама.

— Нам пора,— мальчик погладил лань по спине.— Еще увидимся!

Он подбежал к Джинни, собираясь спросить, почему они уже уходят, когда увидел, что во сне Джеймса появилась Ксения. Да, действительно пришло время уходить...

— Я могу еще остаться с тобой?— робко спросил Ал, беря маму за руку.

— Сколько хочешь...

— Куда мы теперь?

Она не ответила, потому что они уже переступили порог леса и оказались в хорошо знакомой Альбусу комнате. «Нора» была тихой, в окна бился солнечный свет, с кухни доносился шум воды и звон кастрюль.

— Мама?— Ал испугался, потому что рука, сжимавшая его ладонь, внезапно исчезла.

— Я здесь.

Он удивленно открыл глаза, потому что увидел их: четверых подростков, что сидели в гостиной. Ал легко узнал отца — Гарри Поттер устроился на полу, читая журнал о квиддиче. Он опирался спиной о колени красивой рыжей девушки с тетрадью и пером в руках. Девушка улыбалась и смотрела прямо на Альбуса.

— Мама?

Она кивнула:

— Я снюсь дяде Рону,— прошептала она, кивнув на длинного, нескладного рыжего парня, что сидел на подлокотнике кресла, рядом с еще одной девушкой, в которой было легко узнать Гермиону.

— Что ты делаешь?— Ал обошел диван, чтобы заглянуть в тетрадь Джинни Уизли.

— Рисую хвосторогу,— улыбнулась она, показывая рисунок.— Нравится?

— Я люблю драконов. И рисовать тоже. Я думаю стать художником...

— Ты будешь писать портреты?— удивилась Джинни, продолжая свой рисунок.

— Ну, кто-то же должен этим заниматься,— признался Ал, глядя, как дядя Рон осторожно поправляет пряди волос, что выбились из-под заколки на голове Гермионы. Потом он посмотрел на окно и только тут понял, что свет не солнечный, а лунный. В саду были видны силуэты — то ли собак, то ли волков, а на заднем фоне звучало пианино. Ал вздрогнул, не зная, почему...

— Мама...

— Да?

— Пойдем в сны Лили.

— Мы не можем,— тут же ответила Джинни, не отрывая взгляда от своего рисунка.

— Почему?

— Потому что она не спит.

— Хм, я лег за полночь...— вслух заметил Альбус, но не стал размышлять о том, почему сестра не спит. Наверное, у нее на это были причины.— Тогда куда?— он не хотел прерывать это интересное путешествие, тем более — так скоро расставаться с мамой.

— Пойдем,— она внезапно появилась рядом, снова беря его за руку. Волчий вой за окном «Норы» становился сильнее. Но дом Уизли растворился с первым же их шагом, и Альбус зажмурился, потому что в лицо ударил яркий свет.

Ослепляющий, греющий лицо и руки.

— Папа,— догадался Альбус, не раз без спросу проникавший в сознание отца и видевший там отголоски света Гарри Поттера.— Поэтому он не видит снов, да, мама?

— Да. Свет застилает все, что бы он мог увидеть,— мама медленно шла под лучами солнца, Ал едва различал ее посреди этого океана света. Странно, но на ней уже было не желтое, а белое платье, и выглядела мама немного по-другому.— Он думает, что я ему не снюсь... На самом деле, он просто меня не видит... Как и остальных, что к лучшему...

— Лечащий свет,— прошептал Ал, видя, как рядом, почти растворяясь в лучах, движутся тени и фигуры. Потом он уловил голоса. Самым знакомым из них был был голос самого папы: он говорил с ней. Он говорил с мамой, но о чем, Ал понять не мог.

Он увидел, как мама села, прикрыв глаза: казалось, что она слушает папу. Ал отступил.

— Я люблю тебя, мама,— прошептал мальчик.

Когда ее рука отпустила его ладонь, он тут же сел на своей постели в спальне Гриффиндора. На его лицо падали первые лучи восходящего солнца. Он спрыгнул с кровати и подошел к окну, улыбаясь.

— Доброе утро, мама... Доброе утро, бабушка Молли и дядя Фред... Доброе утро, дедушка Джеймс и бабушка Лили... Ах, да... Хорошего дня, профессор Слизерин,— улыбнулся он, залезая на подоконник. Он помолчал, глядя на то, как почти оранжевый шар отрывается от вершин деревьев в Запретном лесу.

Солнце вставало над миром живых, бросая новый вызов уходящей в сумрак ночи.

Мы не выбираем поединки.

Скользя по лезвию назначенной судьбы,

Мы в силах лишь решить исход борьбы,

Храня иль разбивая сердца льдинки...

Скользя по лезвию назначеной судьбы,

Мы с бездною опять играем в прятки:

Ей заглянуть в глаза? Умчаться без оглядки,

Забыв о том, кто ты и кем ты был?

Мы в силах лишь решать исход борьбы,

Храня тепло серебряного снега:

Поднять перчатку, не принять побега,

И посмотреть в лицо своей судьбы.

Храня иль разбивая сердца льдинки,

Сметая лед и пламя на пути,

Сражайтесь — чтоб свой лес в конце найти —

Для этого ведем мы поединки...