Жить дальше и знать, что эти муки станут частью новой жизни, было невыносимо.
Гермиона стояла в свадебном наряде посреди разоренной церкви. На красивом белоснежном платье были красные разводы — от крови: алые пятна отчетливо выделялись на кружеве, делая саму Гермиону похожей на падшего ангела.
Она не шевелилась уже час или два, а может, и больше — она не знала. Она просто стояла посреди маленькой церкви, в проходе между сиденьями, так и не дойдя до алтаря — все произошло слишком быстро, слишком…
День, который должен был стать наисчастливейшим в ее жизни, обернулся кошмаром — но не страшным сном, от которого бегут мурашки после того, как проснешься.
Гермиона медленно шла по проходу, ведомая под руку отцом, а там, впереди, рядом со священником, стоял он, Северус Снейп, ее будущий муж.
Гости, сидящие на длинных узких скамьях, оборачивались, чтобы посмотреть на невесту — такую красивую, нежную, светящуюся. На первом ряду сидела ее мама, лучшие друзья — Гарри, Рон, Джинни, на втором и дальше — учителя, знакомые, однокурсники… Гермиона им счастливо улыбалась, они смотрели на нее и тоже улыбались в ответ. Она была так счастлива.
А потом все перевернулось — вбежавший аврор, успевший крикнуть: «Пожиратели!», — и зеленые лучи, множество зеленых лучей, от которых слепило глаза…
Гермиона даже не успела ничего сделать, все было настолько неожиданно, что и другие не сразу осознали, о чем крикнул тот еще совсем мальчишка, сразу рухнувший на пол с остекленевшим взглядом. А Пожиратели ворвались внутрь, главные двери слетели с петель, похоронив под собой нескольких человек.
Гермиона с ужасом смотрела на все происходящее. Дикий страх сковал все движения, она даже дышала через раз, судорожно ловя ртом воздух — хотя это могло быть и не от страха. Заклинания летали вокруг нее, совершенно не задевая, как будто в нее специально старались не попадать.
— Гермиона! Гермиона иди сюда, быстро! — Северус пытался пробиться к ней. Гермиона медленно обернулась, посмотрела на него и с криком дернулась туда, вперед — за его спиной стоял Люциус Малфой.
— Гермиона, ско…
Вмиг замершие на губах слова, дернувшееся в судороге тело, как будто сломанная, выпавшая из пальцев палочка…
Северус, ее Северус… Ее любимый, человек, с которым она хотела провести всю жизнь, с которым могла бы быть и была счастливой. Он давал ей то, что она не могла получить ни с одним другим человеком — удовольствие от бесед, приятное молчание, нежность, пусть и скованную, но такую приятную. Целый год — весь ее седьмой курс — они ходили вокруг друг друга, примериваясь и оценивая, насколько достойны внимания. Ожидания и хождения принесли плоды — научные дискуссии все чаще прерывались страстными поцелуями, Гермиона все чаще ловила себя на мысли, что хочет серьезных отношений, а Северус — что ему пора бы уже завести семью.
И они дождались — Гарри победил Вольдеморта, Гермиона закончила школу, Северусу было обязано все общество. Наступил мир, пока еще неуверенный, робкий — маги не отваживались до сих пор произносить имя побежденного Лорда, многие Пожиратели разгуливали на свободе, но еще большее количество сидело в Азкабане. Тогда Снейп сделал Гермионе предложение, она согласилась, счастливая от того, что они, наконец, будут вместе, будут всегда рядом.
И вот сейчас Снейп лежал у ног Малфоя, странно изломанный.
Гарри что-то кричал, отбивался сразу от троих, рядом с ним облокотившись на стену, сидел с закрытыми глазами Рон. Джинни и профессор МакГонагалл спрятались за алтарем и оттуда посылали заклятья, маленькому Флитвику даже не приходилось нагибаться — он стоял за скамьей и левитирующим заклинанием посылал в Пожирателей подсвечники, табуреты, обломки мебели и стен.
Обороняющихся и нападавших было примерно равное количество, но на стороне последних были неожиданность и опыт.
Все закончилось за несколько минут. Сбежавшие неделю назад из Азкабана Пожиратели — те, что не удостоились Поцелуя дементора, — стояли вокруг нее. Они смотрели и злобно ухмылялись, а она не сводила глаз с того места, где лежал Северус.
Люциус Малфой, манерно откинув назад волосы, подошел к Гермионе вплотную и выдохнул на ухо:
— О, грязнокровка… — он сжал пальцами ее подбородок, чуть замешкавшись, грубо поцеловал, затем отстранился. Задумчиво облизав губы, он сморщился и сплюнул на пол. — Как и ожидал, ничего вразумительного. Грязь — она и есть грязь.
Гермиона молча смотрела.
— А вот от Северуса я не ожидал, честное слово, не ожидал. Как он мог не пригласить нас, — Люциус обвел рукой собравшихся, — на свою свадьбу? Все-таки, столько лет в одном коллективе были.
Пожиратели захохотали. Гермиона оглядела их — в обычных черных плащах, без масок, которые и не могли бы скрыть эти лица, впалые ямки под скулами, острые подбородки, сверкающие безумием глаза. Азкабан всегда накладывал особенный отпечаток на своих гостей — будь то узники, авроры или просто пришедшие навестить родственников.
— Но мы же почти семья. Собрались и решили, что такие близкие люди, как мы, могут прийти без приглашения. Но подарок все же преподнесли, да ты и сама видишь.
Да, Гермиона видела. Не осталось в живых никого — только она одна и Пожиратели. В неестественных позах лежали Молли и Артур Уизли, гермионины родители — они даже ничем не могли дать отпор, Невилл, Луна, Лаванда. Дин и Симус так и остались сидеть в третьем ряду, пораженные Авадой в спину — только их наклоненные головы с закрытыми глазами говорили о том, что они мертвы. Люциус взмахнул палочкой, Гермиона резко дернулась в сторону, боясь услышать слова смертельного проклятья, но у того в руках оказался лишь цветок — белая с длинным стеблем орхидея.
— Это подарок тебе, грязнокровка. Подумать только, наш Лорд не мог убить Поттера столько лет, а это оказалось настолько просто. Как ты думаешь, из меня выйдет новый Лорд? — Малфой прошептал это Гермионе в волосы, низко склонившись и вложив орхидею ей в ладонь.
Он расхохотался, его смех подхватили другие, и все вместе они аппарировали.
А Гермиона стояла посреди прохода, так и не пошевелившись.
* * *
— Она все время так сидит?
— Все время, с тех пор, как ее сюда привезли. Она, конечно, реагирует на окружающие раздражители — ест, когда поднесут ложку ко рту, закрывает глаза, когда ее укладывают.
— А зачем вы надеваете на нее это платье?
— Надеваем? О, нет, что вы. Мы, наоборот, не снимаем с нее это платье — она просто не дает. Приходится использовать очищающие и освежающие заклинания, благо, в бытовой магии такие имеются. Пару раз мы, конечно, пробовали, но пациентка начинала закатывать такие истерики, что пришлось отказаться от этой идеи.
— Понятно, — посетитель смотрел через широкое окно в стене на маленькую светло-желтую комнатку, в которой сидела Гермиона Грейнджер.
Одетая в красивое платье, с фатой на голове, со сложенными на коленях руками, она походила на фарфоровую куклу, которую разбили, а потом склеили.
— Еще что-нибудь, что мне надо знать?
Колдомедик задумчиво покусал губы.
— Нет, не думаю. Единственно что — никаких заклинаний, — мужчина нахмурился на эти слова врача, — и если она начнет кричать, зовите санитаров — они будут стоять за дверью.
— Хорошо.
Палата встретила его ванильным запахом лекарств. Гермиона не обратила на посетителя внимания — не взглянула, не подняла головы, не пошевелилась.
Мужчина подошел к кровати, на краю которой сидела Грейнджер, и опустился перед ней на колени.
— Гермиона, здравствуй. Это я, Перси Уизли, ты меня должна помнить.
Когда Перси произнес свою фамилию, Гермиона моргнула, но больше ничем не показала, что слышит.
— Гермиона, расскажи мне, что тогда произошло. Ты должна мне рассказать.
Гермиона продолжала смотреть на свои руки.
— Там погибла вся моя семья, Гермиона. Расскажи мне. Я требую.
Перси начинал злиться, врач за стеклом обеспокоено смотрел на сжавшуюся пациентку.
— Там были мои родители, братья и сестра. Их убили на твоей свадьбе, и ты все видела. Скажи мне, кто это был, — Перси безрезультатно пытался добиться ответа.
Видя, что его слова нисколько не задевают девушку, он поднялся. Напрочь забыв рекомендации врача, наколдовал букет цветов и положил его на тумбу рядом с кроватью. Салатово-зеленая вспышка осветила лицо Гермионы, помещенной в отделение душевнобольных по соседству с палатой Лонгботтомов, а Перси покинул комнату.
Гермиона все сидела на кровати, руки ее ровно лежали на коленях.
Медиковедьма, приставленная к Гермионе Грейнджер, зашла, неся в руках поднос с ужином. Поставив его на стул, она наклонилась к пациентке, поправила волосы — расчесывать их каждое утро и снова надевать фату входило в ее обязанности — и заговорила. Несмотря на то, что больная никогда никому не отвечала, мадам Кэррот всегда с ней говорила — она верила, что так девочка не потеряет рассудок.
— Я слышала, к тебе сегодня гости приходили. Миссис Лайлек говорила, что это был очаровательный рыжеволосый молодой человек. Он твой друг, да? — с самого первого дня мадам Кэррот обращалась к Гермионе на ты. — Он очень хорошенький, правда. Как думаешь, ты ему нравишься? — ложка куриного бульона оказалась у гермиониных губ. Медиковедьма аккуратно кормила свою подопечную, внимательно следя за тем, чтобы ни одна капля не упала на красивое платье.
— Ты сегодня особенно красива.
Мадам Кэррот тяжело вздохнула и ласково посмотрела на Гермиону.
— За что же это тебе, девочка? Какие изверги могли такое сотворить? Ты должна была быть счастливой, блистать в лучах славы, купаться в любви и обожании. А тут… Хотя, кто знает. Может быть однажды, свет надежды подарит тебе частичку своего тепла, навсегда излечив израненную душу и стерев весь тот ужас из твоей памяти. А может быть, этот свет никогда и не появится, и смерть будет казаться счастьем, нежели это вечное одиночество.
Бульон был съеден, Гермиона опущена на подушки и повернута лицом к окну.
— О, тебе цветы принесли? Какие красивые! И пахнут вкусно. Надо поставить их в вазу, — призывающее заклинание, и вот уже напротив гермиониного лица, на тумбе, стоит ваза с чуть завядшими бутонами орхидей.
Кэррот вышла, заперев дверь на ключ и закрыв внутреннее окно жалюзи. Она шла по коридору в комнату для ночных дежурных — именно там ей и предстояло провести свою смену.
А Гермиона, впервые с тех двух недель, что провела здесь, зарыдала — тяжело, горько, беззвучно. Она комкала в руках подушку, захлебывалась в слезах, но не останавливалась — ей было больно, а плач делал боль меньше, по крайней мере, так казалось.
Её чувства и разум, возможно, ведомые юношеским максимализмом, обострились и требовали хоть каких-нибудь действий. Помутненный рассудок рисовал по углам комнаты странные тени в масках, хохочущие, злые, издевающиеся.
Гермиона плакала, становилось легче, но она просто не могла понять — как эти муки стали для нее новым счастьем: погружаясь в свои воспоминания и грезы, она все же понимала, что так нельзя. Она знала, что прошлое засасывает ее обратно, что там Северус еще был жив. Он ушел, но жажда любви осталась, став запретной мукой и засасывая в безумие.
Гермиона взвыла и села на кровати, подушки полетели в сторону, ваза с цветами была отшвырнута в стену, лепестки орхидей ломались и рвались под острыми каблуками.
Звук бьющегося стекла на миг отрезвил ее — осколки тускло поблескивали от падавшего из окна лунного света. Гермиона, смутно соображая, что делает, подобрала один — длинный, почти ровный. Откуда-то она знала, что резать вены надо не поперек руки, как это делали неудавшиеся самоубийцы, а вдоль. Если поперек, то полулунные клапаны — она вспомнила школьный курс своей маггловской школы — закроются, не давая крови идти дальше к запястью.
Искушение воспользоваться промахом медсестры было велико, и Гермиона почти ему поддалась. Но в этот момент она совершенно отчетливо услышала голос Снейпа: «О да, теперь у нас новая знаменитость — Гермиона Грейнджер, героиня войны, лучшая ученица Хогвартса, покончившая жизнь самоубийством в палате для психически больных в Св. Мунго».
Ни за что.
Гермиона встрепенулась. Она недоуменно посмотрела по сторонам, словно вспоминая, где находится. С отвращением отодвинув от себя разбитое стекло, быстро подбежала к двери и со всей силой заколотила. Буквально через несколько минут дверь распахнулась, вбежали дежурная и два санитара, готовые усмирить буйную.
— У нее приступ! Держите крепче, а я волью зелье…
— Какой приступ? Кто вы?! Что я тут делаю, как вообще оказалась?!
Вошедшие замерли.
— Мисс Грейнджер? Вы очнулись?..
— Как видите.
— Подождите, я вызову врача…
Через три дня Гермиону выписали.
* * *
Гермиона шла по длинной липовой аллее, кутаясь в ярко-оливковое пальто. Сегодня было ровно четыре года с того дня, когда она могла бы стать самой любимой женщиной.
— Мама, а мы сходим в зоопарк? Ты мне обещала!
— Конечно, Северус, после обеда, — она мягко улыбнулась сыну. Кто бы мог подумать, что тогда в больнице она чуть не совершила ошибку всей своей жизни: хоть ужас свадьбы выкидыша не вызвал, попытка самоубийства в больнице могла бы.
Маленькая жизнь, которую она сохранила в себе несмотря на все эти беды, зародилась от любви, забыть которую Гермиона была не в силах. Совершенно неожиданным было поздравление врача, выписывавшего ее, с тем, что она ждет ребенка. Срок был маленьким — чуть больше трех недель, но Гермиона сразу вернулась домой, собрала все деньги и пошла в детский магазин. Она покупала голубые шапочки, расшитые костюмчики, крошечные носочки — отчего-то Гермиона была совершенно уверена, что у нее родится мальчик.
Она не ошиблась — через восемь месяцев на свет появился он, Северус Гарольд Грейнджер.
— Мама, а ты купишь мне в зоопарке мороженое? То самое, с клубничкой?
— Да, родной, конечно.
И пусть она не стала самой любимой женщиной, не завоевала сердца миллионов мужчин, не достигла блестящей научной карьеры — а стала заместителем Министра Магии Перси Уизли, реформатором магической юриспруденции…
Это было не главное. Главным было то, что она стала самой счастливой мамой. И это доказывал маленький черноволосый мальчик в смешной шапочке с помпоном, идущий с ней рядом и держащий за руку.
Vova
