Я аппарировал в Лондон, чтобы прогуляться по городу. Поразительно, какая теплая для середины мая стояла погода: вечера стали теплее мартовских, и эта неестественная духота… Она больше напоминала август, когда воздух словно оставляет следы на коже.
Я будто снова чувствовал тебя.
Знаешь, что я говорю людям, когда они справляются о моих делах? Я делаю беззаботное лицо, проглатываю слова гнева и отчаянья и отвечаю, что я никогда не сдамся. Если нет тела, значит, не было и смерти, я ведь прав? И они продолжат поиски — по моему настоянию и за мой счет, но в глубине души я знаю, что если бы ты был жив, то давно нашел бы дорогу домой. Один год — это слишком долго.
А ты никогда не заставлял меня ждать.
Как бы то ни было, я хочу рассказать тебе о своей прогулке. Я шел, ощущая, как весенний воздух трется о мою кожу, и это напоминало мне о том, как ты любил лежать в моих объятиях. Я мог жаловаться, что умираю от жары, но ты лишь сильнее прижимался ко мне. И я ни разу не оттолкнул тебя — я ведь тоже любил эти мгновения.
Но так и не сказал тебе об этом. Ни разу.
Все напоминало мне о тебе этим вечером, и сердце ныло от тоски.
Как бы я хотел быть эгоистом. Просто потребовать, чтобы мне вернули тебя — но как, у кого, с чего начать?
Я не могу сдаться, я не могу просто жить дальше.
А потом я почувствовал запах пирогов, который ударил мне в нос, словно полотенца, которыми ты любил стегать меня в ванной. Твоя любимая кондитерская была еще открыта в этот поздний час — они украшали какой-то замысловатый свадебный пирог. А я просто стоял у окна и наблюдал за их работой, пока они не закончили.
Зачем я это делал — не знаю.
Помнишь те маленькие шоколадные пирожные, украшенные клубникой и политые глазурью? В тот день, когда ты исчез, они перестали выпускать их. Владелец магазина как-то отвел меня в сторону и сказал, что они сделали это в знак соболезнования. Надо же, они решили воздать тебе должное, отняв у других то единственное, что больше всего было тебе по вкусу. Наверное, каждый скорбит по-своему.
Мерлин, наша постель кажется такой пустой.
Я думал о том, чтобы уменьшить ее, чтобы не чувствовать постоянно пустое место рядом с собой. Но одноместная постель — это так жалко. И я не смог бы заснуть на постели, которую мы никогда не делили вдвоем.
Я действительно больше не знаю, чего хочу. Есть что-то ненормально успокаивающее в том, чтобы бродить по вечерним улицам в сопровождении одних лишь воспоминаний о тебе. И пока я не поднимаю глаз от дороги, я даже могу представить, что ты идешь рядом.
Ты просто молчишь, вот и все.
Я больше всего надеюсь, что смерть открывает перед нами двери в новый мир — мир, в котором каждый из нас окажется, раньше или позже. Зная, что ты где-то ждешь меня, смотришь на меня с высоты или даже по-прежнему можешь чувствовать, как ты нужен мне — зная все это, мне легче удерживать себя от прочих черных мыслей. Если бы я знал наверняка, что могу присоединиться к тебе в любое мгновение, что лишь одно неверное движение бритвой, один шаг под мчащийся на полном ходу поезд отделяет меня от тебя — сделал бы я этот шаг? Хотел бы я знать, какая религия единственно истинная — и я бы тут же принял ее, без единого сомнения, если бы это означало сделать еще один шаг на пути к тебе. И пусть я пытаюсь ухватиться за соломинку — что еще мне остается со всем этим временем, отведенным мне в одиночестве?
Я вижу нескольких детей, выстроившихся у входа в клуб. Не знаю, смог бы я теперь позволить им оторваться на свои деньги. Нет, забудь об этом. Ты постоянно повторял, что для тебя нет никого красивее меня. Я оставлю себе эту иллюзию, пусть я один и верю в нее, но она напоминает мне о тебе.
Ты был словно рыба в воде на танцполе. Никогда не поверил бы в это в школе, но оказалось, что нужно было лишь подобрать правильную музыку и правильного партнера.
Все эти мысли сводят меня с ума.
Но волнует ли меня такая малость?
Мне говорили, что специальное лечение поможет быстрее прийти в себя. Но это то же самое, что просить о помощи, даже если я сам же и плачу по счетам. Это значит проявить слабость.
Сказать по правде, я уже смертельно болен тобой, я нуждаюсь в тебе, как наркоман нуждается в новой дозе.
Я хочу тебя, и эта тяга к тебе не становится меньше со временем. Но все, что мне осталось — горстка воспоминаний, и, Мерлин, как же их мало, как недостаточно…
Знаешь ли ты, что один парень в кафе, которое находится рядом с тем киоском, где мы обычно покупали мороженое, пригласил меня на чашечку кофе? А я повел себя, словно школьница — залился краской и убежал. Это было так неожиданно… ему не стоило приглашать меня.
Может, мне и вправду стоит подумать о лечении: эти мысли в моей голове — их слишком много. Я не знаю, как совладать, как справиться с ними.
Я скучаю по тебе. Словно чья-то костлявая рука сжимает меня изнутри. И мне становится трудно дышать.
Черт.
Целый год! Целый год прошел, а мне все также больно.
Я мечтаю услышать твой голос, даже если это будет всего лишь одно слово.
Произнеси мое имя еще хоть раз. Ни в чьих устах не звучит оно так, как в твоих.
Мерлин. Как же это больно…
Сколько еще всего я хотел пережить вместе с тобой. Сколько раз я оборачивался, чтобы сказать тебе что-то, что лишь мы с тобой посчитали бы забавным, — и не находил тебя, и мое сердце разбивалось вдребезги, как в тот день, когда ты не вернулся. Сегодня вечером, во время прогулки, я почти чувствовал твое присутствие в воздухе — и оттого становилось лишь хуже, лишь еще больнее.
Я даже не знаю, что заставляет меня идти по следам нашего прошлого. Наверное, я просто хочу, чтобы ты знал: я думал о тебе сегодня.
Vova
