Четыре времени года. Часть 1. ЗИМА

Небо над Англией в декабре 1981-го года было таким высоким и светлым, что его можно было перепутать с весенним. Магический мир продолжал радоваться свержению Темного Лорда. Праздники и фейерверки устраивались даже спустя месяц после его гибели. Люди не могли нарадоваться тому, что мир избавился от могущественного волшебника, и их спокойной жизни больше ничто не угрожает.

В Хогвартсе даже на уроках до сих пор обсуждали это событие. И его главную причину — Гарри Поттера. Мальчика, который чудесным образом выжил, отправив в могилу Темного Лорда.

Какая ирония. Слышать на каждом шагу эту фамилию. Родителей Гарри, погибших в тот же день, поминали не реже самого спасителя человечества. Но о них отзывались со скорбным почтением и замолкали, произнеся имена.

Декабрьское небо несло в своей вышине снежные облака. Белая крошка просыпалась над Хогвартсом и оставалась лежать на сухих хрустких листьях твердой крупой. Холодные солнечные лучи обливали землю, и природа как будто не могла решить, не отменить ли ей по такому необычному случаю Зиму. Прозрачный ветер шевелил листья, вода в озере морщилась от его дыхания, но даже не думала подергиваться ледком.

Единственный человек, чувствовавший себя чужим на этом празднике жизни, считал себя глубоким стариком и собирался провести остаток жизни в подземельях, среди книг и колб.

Каждый ужин в Хогвартсе был праздничным. Ученики шумели и в классах, и в Большом Зале. Директор потворствовал им, считая, что радость необходимо высказывать вслух, если она того требует. Не разделял бурного веселья только Слизерин. Почти весь факультет оказался на положении сирот. У подавляющего большинства родители, старшие родственники, друзья были либо убиты, либо упрятаны в Азкабан. Шумно радоваться в этих обстоятельствах они не могли, даже если и не являлись приверженцами Темного Лорда. Но их скорбные лица вызывали у остальных трех факультетов приступы ярости. Как будто дети не могли представить, что грустить можно не по убийцам и преступникам — а по тем, кто был для тебя родным и близким. Младшеклассники, которые вообще были не в курсе подробностей политических пристрастий родителей, страдали больше всех. Они еще могли понять, что их родители с точки зрения всего остального мира были предателями — но за что оскорбления и насмешки летят в них, в их головах не укладывалось. Случаи, когда объединенные силы Гриффиндора, Хаффлпаффа и Райвенкло порывались завершить начатое и додавить слизеринских гадов, уничтожив их на корню, учащались с каждой неделей. Дамблдор ограничивался мягкими взысканиями, которые никого не пугали: то ли не хотел ужесточать дисциплину, то ли был солидарен с тремя факультетами. Молодой учитель Зельеварения, не пользующийся в школе ни популярностью, ни авторитетом, мог приструнивать зарвавшихся учеников только на своих уроках — да и то безо всякого успеха. Он не внушал большого доверия хотя бы потому, что не разделял всеобщей эйфории по поводу победы, да и вообще был мрачен и неразговорчив. Благодарение Мерлину, что о его прошлом им неоткуда было узнать.

Карьера школьного учителя была достойным завершением жизни. После прикосновения к высочайшему искусству, которое преподавал Вольдеморт, рассказывать ученикам о свойствах примитивнейших зелий было достойным наказанием. Снейп готовился отбывать его всю оставшуюся жизнь. Он достаточно послужил злу, чтобы теперь готовить новые кадры в молотилку армии добра. Какая ирония.

— Северус, вы мне нужны, — директор перехватил его по дороге к Большому Залу, в котором школьные эльфы сервировали ужин.

— Сейчас?..

— У вас ведь найдется время поболтать со мной до ужина?.. — Дамблдор непринужденно взял его под локоть, не рассматривая вариант отказа. — Хочу предложить вам на рассмотрение одну идейку.

Начало не предвещало ничего хорошего. Доброта Дамблдора внушала Снейпу опасения. Однако зельевар понимал, что в его нынешнем положении опасение ему внушает решительно все. Да и предложения Дамблдора были не теми, от которых можно было безболезненно отказаться. Добрый дедушка, обожаемый учениками, на поверку оказывался совсем не тем, кем предпочитал казаться. Однако они были связаны слишком тесно, чтобы не доверять друг другу — пусть даже вынужденно.

— Вы знаете, Северус, меня беспокоят беспорядки в школе. Дети радуются победе, но не чувствуют граней, которые не стоит переступать. Вы окажете мне неоценимую услугу, если согласитесь помочь…

— В чем? В наведении порядка в школе?

— Пожалуйста, Северус, выслушайте меня до конца. Слизерин остался беззащитным перед остальными факультетами, и это кажется мне несправедливым. Дети не должны отвечать за поступки своих родителей — даже за преступления, какими бы они ни были. Их творили родители, но не дети. Я боюсь, что горячность победителей вынудит их озлобиться, и таким образом действительно стать теми, кем их сейчас именуют — людьми без чести и совести. В будущем это означает гарантированную потерю как минимум четверти выпускников. Не мне вам рассказывать, как легко проникают семена злобы в обиженную душу, которой кажется, что с ней обходятся незаслуженно грубо. Я прошу вас помочь мне защитить победителей от побежденных.

— Каким образом вы хотите, чтобы я помог вам, сэр?

Рассуждения Дамблдора о чести и совести Снейп пропускал мимо ушей — за всем этим должно было крыться что-то более важное, а старик, по своему обыкновению, прежде чем приступить к делу, напускал туман.

— Я хотел бы, чтобы вы присмотрели за учениками Слизерина. Вам это будет нетрудно — ведь вы тоже его выпускник.

— Присмотреть за двумя сотнями детей? — Снейпу показалось, что он ослышался. Да ему придется разорваться на пятьдесят частей, как минимум. — Но, сэр…

— Вы не дослушали меня, Северус, — мягко укорил его Дамблдор, осаживая взглядом.

— Сэр, преподавать Зелья — это одно, а быть нянькой для…

— Северус, — голос директора стал на тон ниже. И строже. Снейп почти ощутил, как директор наматывает на руку поводья и готовится воткнуть в бока шпоры, — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы любезно согласились работать здесь, будучи в курсе школьных правил.

Снейп вздрогнул, вспомнив свой «прием на работу». А Дамблдор продолжал:

— Конечно же, я не настаиваю, но может быть, вы прежде выслушаете меня до конца, а потом уже решите, отказываетесь вы от моего предложения или нет?

Снейп молча кивнул. Дамблдор полминуты испытующе проверял его взглядом, затем продолжил:

— Дом Слизерин оказался в чрезвычайном положении, оставшись без главы. Факультет не выстоит в этой ситуации и до конца года. Колонна без капители не сможет поддерживать здание, Слизерин без декана представляет собой угрозу для Хогвартса. Распустить его означает снести одну из поддерживающих здание колонн, а это грозит тем, что рухнуть может вся школа. Я предлагаю вам занять место декана Слизерина, Северус, и стать защитой как для ваших учеников, так и для всех нас.

Снейп машинально замедлил шаг — он и не подозревал о том, что директор клонит не к исполнению полицейских обязанностей, а к руководству всем факультетом.

— Но почему я, сэр? — спросил он, подразумевая: в своем ли вы уме, отдавая в управление Слизерин — мне?

— Я всецело доверяю вам, Северус, — Дамблдор прикинулся простачком и ободряюще улыбнулся, — Я верю, что у вас хватит ума, терпения и строгости для того, чтобы вернуть Слизерин на его заслуженное место. Это почетная должность, но вместе с тем и весьма обременительная. Поэтому я даю вам время как следует все обдумать… скажем, до вторника.

Утешительно кивнув, Дамблдор отпустил локоть Снейпа и двинулся с распростертыми объятьями к профессору МакГонагал, появившейся из соседнего коридора:

— Минерва, дорогая, позвольте поздравить вас с успехом! Вчерашняя игра была просто изумительна, я рад вашей победе…

Снейп был предоставлен самому себе и своим собственным мыслям по поводу этой «идейки» директора. Глава Дома. В его-то возрасте! Ему вот-вот должно было исполниться всего двадцать два. Почему Дамблдор ему это предложил? Чего он хотел этим добиться? Почему он ему доверял? Стараясь рассмотреть эти вопросы одновременно со всех сторон, Снейп медленно подходил к Большому Залу. Стайка слизеринцев, опасливо оглядываясь, пробиралась к дверям. Скользнув по нему взглядом а-ля «не свой, но не опасен», ребята юркнули между створками. Эти дети скоро начнут бояться собственной тени. Некоторые уже наверняка начали. Они уже поделили мир на своих и чужих. И чужих, то есть врагов, в нем было несоизмеримо больше.

Однако это можно было остановить.

Снейп подходил к преподавательскому столу, уже зная, что ответит директору. И не во вторник, а завтра же.

О том, что на самом деле испытывал Снейп по поводу смерти Поттеров, не знал до конца, пожалуй, даже Дамблдор. Несмотря на то, что имя Джеймса по-прежнему вызывало в нем приступы ярости, он не желал ему смерти. И уж меньше всего он желал ее Лили. Он понимал, что виноват в их смерти самым непосредственным образом. Они не были первыми, погибшими по его вине. В пору служения Вольдеморту Снейпу не раз приходилось видеть смерть близко, лицом к лицу. Самым трудным был первый. Первый десяток людей. Потом стало проще. Эти двое — последние — оказались тем ударом, которого совесть уже не выдержала. Сев однажды за стол, Снейп составил подробный список всего, что совершил на службе у Вольдеморта. Свиток преступлений оказался длинным. Внимательно проглядев его, Снейп сам вынес и подписал себе приговор. Расплачиваться за несколько лет ему предстояло всю жизнь. И работа в Хогвартсе была одним из пунктов расплаты.

Лили, возможно, нашла бы смягчающие обстоятельства, снимающие с него часть вины. Лили, быть может, нашла бы способ успокоить его и утихомирить крепко взявшую за горло совесть. Но Лили была мертва. Как и мама. Как и Люциус — тот Люциус, которого Снейп хранил в своей памяти.

Лили сейчас не могла крепко взять его за руку, взглянуть прозрачными зелеными глазами и уверить его в том, что все будет хорошо.

Было ли то, что Снейп испытывал к ней, привязанностью, благодарностью или влюбленностью, он не мог определить. Он знал только, что выделял ее из всех остальных девушек, лица которых сливались для него в одно. Он ждал и боялся видеть ее. Когда она подсаживалась к нему в библиотеке, он раздраженно защищал свое личное пространство, хотя она вроде бы даже не посягала на него. Он боялся, что, посмотрев на него один раз, она увидит и узнает о нем все, вплоть до детских ночных кошмаров. Мысль оказаться настолько уязвимым повергала Севера в панику. Он не хотел, чтобы кто-то что-то мог знать о нем. Поэтому сторонился ее. Лили, впрочем, этого как будто не замечала.

— Северус, я слышала, ты хорошо успеваешь по Зельям. Не поможешь мне решить задачку?

— Нет.

— Здравствуй, Северус. Ума не приложу, где мне искать рецепт для Слагхорна. Не перерывать же для этого всю библиотеку? Не подскажешь, что это может быть?

— Нет.

— Северус, как хорошо, что ты здесь! Если тебе не трудно, проверь, пожалуйста, мое сочинение. Я не уверена, что правильно изложила теорию, а лучше тебя Зелья знает только Слагхорн.

— Слагхорн тоже не все знает.

— Ну разумеется! Так ты поможешь мне, правда?

Снейп не в состоянии был понять мотивы, которыми руководствовалась Лили. Она не пыталась флиртовать с ним — это он хотя бы понял. По ее словам, она хотела дружить с ним — но что такое дружба, объяснить была не в состоянии.

— Ты помогаешь мне, я помогаю тебе — это и есть дружба, Северус.

— Это взаимовыгодное сотрудничество.

— Да нет же! Сотрудничество — это когда люди заняты общим делом, а дружба — это когда они помогают друг другу, понимаешь?

— Нет.

— У тебя никогда не было друзей? Ты никогда ни с кем не дружил? Вот смотри, — Лили заправила прядь волос за ухо: — Когда у тебя наступает день рождения, ты приглашаешь на него тех, с кем ты дружишь. Кого ты пригласишь?

— Никого.

Напоминание о дне рождения было не из приятных. Этот день для Севера всегда был праздником украдкой, исподтишка. Радоваться можно было только тогда, когда отца не было поблизости, второпях и понарошку. Годам к шести Север вообще перестал понимать, что здесь праздновать. Радоваться своему рождению? Он очень рано пришел к мысли о том, что родители были бы счастливее, если бы его не было на свете.

— Хочешь, я приду к тебе на день рождения?

— Зачем? — Снейп смотрел на нее с недоумением.

— Как зачем? Это же просто! Я принесу тебе подарок…

— Какой?

— О подарках никогда не говорят заранее, принято, чтобы он был сюрпризом.

— Я не люблю сюрпризы.

— Так полагается, Северус. Я могу принести тебе пирог…

— Зачем?

— Потому что в день рождения принято есть праздничный пирог, какой ты странный, Северус!

— Нет, Лили, я не понимаю другого: зачем это тебе?

Она удивленно замолчала.

— Затем… Затем, что у каждого человека должен быть друг.

— Зачем нужны друзья, Лили?

— Чтобы помогать… Чтобы поддерживать, когда трудно. Чтобы был кто-то, к кому можно прийти и поговорить.

— Мне не нужна ничья поддержка. И я не хочу ни с кем разговаривать.

Снейп отлепился от стены коридора. Глупый это был разговор, и сама идея была глупой. Лили сама не знала, чего хотела. Дружба! В системе вещей Снейпа этого понятия не существовало.

Однако отделаться от Эванс было не так-то просто.

— Почему Сириус так ненавидит тебя? Что ты ему сделал?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Совсем.

Они брели по направлению к озеру. Снейп не был рад попутчице, не уходить она не желала, а поднимать руку на девушку он считал недопустимым. Лили прижимала к груди учебники, задумчиво посасывала попавшую в рот прядь волос.

— Сириус, конечно, имеет свои недостатки… Он эгоистичен. Это понятно, учитывая, из какой он семьи. Странно, что он не попал в Слизерин. Но по большому счету он хороший парень. Что вы с ним не поделили?

— Спроси это у Сириуса.

— Я уже спрашивала, — Лили вытащила изо рта прядь и взглянула на Снейпа, — Он не ответил.

— Я полагаю, его не устраивает сам факт моего существования, — скривился Снейп. — Зато устраивает возможность повыделываться перед Джеймсом.

— Северус, что ты такое говоришь, — Лили нахмурилась, — Это глупо.

Снейп безразлично пожал плечами.

— Мне кажется, вам с ними нужно откровенно поговорить.

Снейп остановился.

— Поговорить? О чем?

— Разобраться, выяснить отношения. Это всегда помогает. Разве ты сам не устал от этой вражды?

— Эванс, — Снейп смотрел на нее, как на слегка помешанную, — ты всерьез думаешь, что у Блэка или у Поттера есть желание говорить со мной?

— Но они должны понять, что то, как они поступают — это неправильно! — возмущенно вскинулась Лили.

— Да? Ну так скажи это им. Зачем ты говоришь об этом мне?

— Потому что вы все ведете себя, как дети! Ты тоже неправ, Северус! Ты обижаешься на них, хотя тебе следовало бы быть к ним терпимее и не поддаваться на их провокации.

Снейп едва не открыл рот от такого пассажа.

— Я обижаюсь? — медленно повторил он, — Мне нужно быть терпимее? Мне интересно, Эванс, как, по-твоему, «терпимее» следует быть в тот момент, когда тебя бьют ногами или подвешивают вниз головой? Вещать им проповеди о том, что они плохие мальчики, вися вверх тормашками?

— Ты опять за свое! — воскликнула она, — Как ты не понимаешь, Северус, что своими обидами ты ничего не изменишь! Ты должен с ними поговорить, нормально, по-человечески…

Окончательно утвердившись в мысли о том, что Лили явно чокнутая, Снейп, не говоря больше ни слова, повернулся и зашагал вверх по склону к замку.

— Северус! Северус, вот опять ты обиделся! — раздался сзади нетерпеливый голос, — Я же хочу тебе помочь! Ты ведешь себя, как ребенок!

Сжав зубы, чтобы ничего не ответить, Снейп молча шагал вверх, глядя себе под ноги.

— Нюниус, что это ты здесь делаешь? Гуляешь с моей девушкой?

Снейп поднял глаза, встретив насмешливую улыбочку Поттера.

— Да нет, Джимми, он ходил полоскать свои волосы, — Блэк тоже заступил ему дорогу, лениво поигрывая палочкой.

— В очередной раз — неудачно, — с трагическим сожалением вздохнул Джеймс.

— Зрители аплодируют блестящему остроумию Гриффиндора, — бросил Снейп, — Приз за самую повторяющуюся шутку присужден Блэку и Поттеру.

— Сириус! Джеймс! — его догнала разгневанная Лили и осадила однокашников яростным взглядом, — Вам больше нечем заняться? Отстаньте от него!

— Лили, ты гуляешь с Нюниусом? — неприятно осклабился Джеймс.

— Мы разговаривали! — гневно бросила она.

— Нюниус, ты что, интересуешься девочками? Малфой дал тебе от ворот поворот?

Позеленев от ярости, Снейп кинулся было на Блэка, но его остановило крепкое плечо Поттера.

— Что, Нюниус, в самом деле, он больше не позволяет тебе лизать свои ботинки?

— Да прекратите же! — Лили растолкала их и встала между противниками. — Джеймс, Сириус, как вам не стыдно!

— Лили, тебе не стоит так волноваться, — Поттер приобнял ее за плечи. Глянув за спину, он заметил приближающегося к ним Хагрида. — Пойдем в башню, — и добавил одними губами: — А с тобой, Нюниус, мы еще встретимся.

Блэк дополнил его слова рассчитанным тычком, напоследок сбившим Снейпа с ног в раскисшую октябрьскую грязь.

Возвращаясь в подземелья, Снейп обдумывал предстоящий разговор со слизеринцами. Основную трудность он видел в том, что некоторые нынешние старшекурсники помнили его самого еще студентом. А значит, могли недостаточно серьезно отнестись к его назначению. Вообще это обстоятельство — прежняя память о нем учеников и профессоров — серьезно портило ему жизнь. Снейп ненавидел снисходительные взгляды Минервы МакГонагал, или того хуже — профессора Спраут. Если Дамблдор относился к нему, как к молодому педагогу, то все остальные продолжали видеть в нем вчерашнего студента. «Ах, да, молодой Северус! Я помню, на шестом курсе…» — подобные разговоры в преподавательской доводили Снейпа до белого каления. Он подчеркнуто обращался к преподавателям как к равным себе — с маленькой скидкой на возраст. Он, в конце концов, являлся таким же профессором, как и они. А если сравнить их достижения и способности, то для своего возраста он вполне обгонял некоторых из них. «Дообгонялся уже», — внутренний голос гасил вспышки его самолюбия, напоминая о том, что после должности левой руки Вольдеморта должность школьного учителя не являлась предметом для гордости.

Комнаты, отведенные Снейпу под спальную и лабораторию, выглядели пока бедновато. Но в этом аскетизме Северус находил покой. Голые каменные стены изобиловали полупустыми полочками и шкафчиками. Часть заполнялась книгами, часть — необходимыми ингредиентами. Все необходимые вещи и книги Северус перевез из дома. Библиотека пока не радовала его масштабностью, но все было впереди. Он подумывал порой поселиться здесь окончательно, продав родительский дом в Йоркшире, но избавиться от стен, в которых он провел детство и которые помнили его мать, он не смог.

Круглый письменный стол был завален ворохом перьев и свитков, раскрытыми книгами, чьи страницы придавливали пузатые банки с заспиртованными жуками. На чернильнице свил гнездо каменный паучок. Северус в качестве развлечения иногда подкидывал ему пойманных мошек. Тестовые задания и сочинения учеников громоздились на столе, внушая Снейпу ужас и отвращение. Он третий день не мог взять себя в руки и приступить к проверке. Маленькая, плохо застеленная кровать в нише в глубине комнаты скрипела, когда Снейп падал на нее и устремлял взгляд в сводчатый потолок.

Однако подобное разгильдяйство мог позволять себе неудачник вроде нищего профессора, Главе Дома вести себя подобным образом было запрещено. Оглядев бардак, Снейп поднял волшебную палочку.

Кровать — застелить.

Свитки — рассортировать.

Книги — по полкам.

Перья — в связку.

Пыль, мусор, клочки пергамента, травяная труха и прочий сор — уничтожить.

Когда комната приобрела приличный вид, Снейп удовлетворенно оглядел чистый пол и рассортированные предметы. Вот теперь здесь можно было жить. Решив заняться работами учеников сразу после похода к слизеринцам, он притворил за собой дверь и наложил охранное заклинание. Пусть даже ему никто не угрожает. Это не помешает порядку.

Снейп с раздражением отметил, как распустился за последние несколько месяцев. Ответственность за факультет встряхнула его, заставив снова выпрямиться. МакГонагал, конечно, любимая ученица Дамблдора, но теперь они окончательно равны. И он, и она — деканы своих факультетов. В конце года посмотрим, кто будет лучшим.

Гостиная Слизерина представляла собой унылое зрелище. Разбившись на группки, ученики вяло обменивались репликами. Кое-кто пытался делать задания, но большинство занималось безрадостным переливанием из пустого в порожнее. При виде Снейпа они насторожились, но даже это вышло у них как-то неохотно.

Он понял, что должен встряхнуть этих детей. Должен подарить им веру в будущее, веру в свои силы. Многие из них уже опустили руки, чувствуя себя загнанными зверьми, которым остается либо умереть, либо грызть противнику глотку — и в итоге все равно умереть, ибо врагов существенно больше. Кто-то тихо плакал в углу. Кто-то тупо, не отрываясь, смотрел на пламя камина. Декабрьский морозец, казалось, проникал сюда даже сквозь толстые стены.

— Господа и юные леди, — начал Снейп, привлекая к себе внимание. — Я сочувствую вашему горю и судьбе ваших родителей.

Некоторые подняли головы — начало оказалось интригующим. До сего дня еще никто не решался открыто высказывать им свое расположение.

— Вы думаете, что вы остались одни. Многие из вас потеряли в войне всех своих родственников.

Из угла донесся подавленный всхлип, и Снейп повернул голову.

— Но это не значит, что ваша жизнь должна окончиться в этих стенах. Вспомните, кто вы. Вспомните ваши имена. Древние, благородные, принадлежавшие вашим отцам, матерям, дедам и прадедам. Вспомните, сколько поколений стоит за спиной каждого из вас. Вы остались одни. Но с вами остались ваши имена. И кроме вас, никто не сможет нести эти фамилии с такой гордостью.

Ученики молчали, не зная, как реагировать на такой поворот событий. Снейп продолжал, чувствуя неуверенность из-за отсутствия их реакции:

— Слизерин — факультет, на который принимаются честолюбивые, хитрые, умные. Он равный среди равных, ни по уму, ни по смелости не уступающий Райвенкло и Гриффиндору. И если вы, цвет чистокровных семей Англии, позволяете себе усомниться в этом… — он сделал паузу, — вы оскорбляете память ваших семей.

Слизеринцы молча внимали, глядя на него во все глаза.

— С этого дня, — Снейп заговорил резче, чувствуя, что вдохновлять детей семейными традициями — не его конек, — на завтраки, обеды, и ужины вы ходите все вместе. Старшие охраняют младших. Старшие провожают младших до классов и встречают после занятий. С этого дня я требую стопроцентной посещаемости и успеваемости занятий. С отстающими после уроков будут заниматься успевающие. Факультет плетется в хвосте и отстает как минимум на двести баллов. До конца года мы должны исправить эту ситуацию и выиграть кубок школы.

— Простите, сэр, — один из пятикурсников поднял палец, — но зачем нам все это?

— Я ваш декан, — отрезал Снейп, — С этого дня вы снова обретаете защиту. И если вы не примете эту новость как должное, то я подам прошение директору присоединить Слизерин к Хаффлпаффу.

Снейп не мог сказать, подействовала ли его речь на студентов, уходя из гостиной после заключительного слова. Он надеялся, что подействовала. Однако проверить это можно было только на следующий день.

А в комнате его ждала гора сочинений. Разложив свитки по классам и факультетам, Снейп принялся за работу. Некоторые факультеты сильно удивятся, получив завтра результаты контрольной. Но пусть только попробуют оспорить оценку. Зато Слизерин по Зельям гарантированно будет на первом месте, даже если эти великовозрастные остолопы не смогут отличить мухомор от поганки.

Утром следующего дня состоялось явление Слизерина к завтраку. Такого строя давно не видели эти стены. Возглавляемые деканом, они двигались единой колонной — младшие в центре, старшие впереди, сзади и по бокам. Аристократическая гордость и выправка взяла верх. Снейп понимал, что одним этим демаршем факультеты не успокоить. Что этот выход наверняка будет стоить некоторым из старшекурсников приглашения на дуэль за стенами замка. Но они должны перестать бояться. И он приложит все усилия к достижению этой цели.

Снейп, как проклятие, ощущал свою молодость. Он был никем. Он был для всех выскочкой, и чтобы набрать вес в глазах учеников и профессоров, ему придется трудиться не один год. Вспомнив школьное прошлое, Снейп прошествовал к преподавательскому столу так, будто директором здесь был он. Не захотят уважать — научатся бояться. Вопрос времени, не более того. Пока он здесь только доброй волей и поручительством Дамблдора. Сделать так, чтобы ученики просыпались в страхе от его имени — не самая сложная задача.

Занятия Гриффиндора, Зелья.

— Мистер Оливер, в каком году был впервые применен мышьяк?

— Точная дата неизвестна, сэр…

— Минус два балла Гриффиндору. Мисс Персиваль, сколько весит унция болотного камня?

— Э…

— Минус два балла Гриффиндору. Мистер Конрад, перечислите пять главных свойств вороники.

— Она.. она ядовита, сэр…

— Блестящий ответ. Минус три балла.

— Но, сэр…

— Тишина в классе! Вы говорите только тогда, когда я вас спрашиваю.

— Простите, сэр…

— Молчание! Минус пять баллов за пререкания.

Потеряв около сотни баллов каждый, факультеты быстро усвоили, что спорить со Снейпом опасно и нерезультативно. Его уроков начали опасаться. Это было именно то, чего он добивался. Дамблдор никак не комментировал его самодеятельность, и имя Снейпа постепенно начало приобретать все более мрачный оттенок в устах учеников. За счет нескольких разогнанных дуэлей, о месте и времени которых ему заранее сообщали ученики, разрыв между количеством баллов у факультетов удалось сократить. Позади Слизерина теперь плелся Райвенкло, в котором попадались особо принципиальные студенты, не желавшие играть по правилам Снейпа. В конце концов притихли и они — угроза потери всех баллов была нешуточной, ибо Снейп придирался ко всему, к чему только возможно было придраться.

Обретя ореол мрачной славы, Снейп пошел дальше — по ночам он нередко патрулировал коридоры спящей школы, отлавливая редких путешественников и с наслаждением назначая им отработки. Месяц бессонных ночей стоил того, чтобы у входа в гостиную Слизерина перестали появляться «сюрпризы». Опасаясь снятия баллов и тяжелой работы, ученики предпочитали теперь мирно проводить время в спальнях. Снейп был доволен результатом. А бесплатная рабочая сила была как нельзя более кстати: запасы подготовленных ингредиентов увеличивались с каждым днем.

Обретая силы и уверенность во внушаемом ученикам страхе, Снейп муштровал факультеты, как мог. Образ ненавистного преподавателя прочно занял место в головах студентов. Снейп не сомневался, что преувеличенные россказни о его зверствах будут передаваться из уст в уста, обрастая трагическими подробностями и создавая нужное впечатление у всех новичков, прибывающих в Хогвартс каждую осень. Теперь декана Слизерина разве что не обходили в коридорах стороной, будто чумного.

Снейп почти силой вбивал в некоторые слизеринские головы мысли и идеи, необходимые, по его мнению, для выживания факультета. Взяв за основу морально-этические принципы Люциуса Малфоя (а точнее, их некоторое отсутствие), он сколачивал из факультета команду. Пусть ходят с задранными носами — лишь бы ходили прямо.

Мысленно обливаясь потом, Снейп составлял список присущих слизеринцу качеств — образец, на который должны будут равняться его подопечные. Великий Мерлин, как же тяжело заниматься идеологией!

Ты лучше всех.

Ты достойнее всех.

Ты — Слизеринец.

Гриффиндорец смел, такие, как они, создают твою армию.

Райвенкловец умен — такие, как он, создают твое оружие.

Хаффлпафец трудолюбив, такие, как он, создают твое состояние.

А ты — тот, кто управляет ими. Тот, на кого они работают.

Подобные внушения медленно, но верно занимали положенное место в головах студентов. Снейп учил их отвечать на оскорбления достойно — высоко подняв голову.

— Эй, змееныш, сколько крови выпивали твои родители по утрам? Ты тоже пьешь кровь, гадюка? Яблочко от яблони недалеко падает!

— Мистер Конрад, если я не ошибаюсь, ваши достойные предки были медиками. Теперь понятны ваши успехи в препарировании жуков. Как вы только что заметили, яблочко от яблони… В том, как уверенно вы сворачиваете головы и отсекаете лапы, видится твердая рука вашего батюшки, ведь он был хирургом, не так ли?

— Куда прешь, слизняк, совсем ослеп в подземельях?

— Простите, мистер Форест, в полумраке я принял вас за скамейку. Сожалею, что так получилось. Я ни за что не наступил бы на вас, если бы знал, что это именно вы.

— Эй, вонючка, ты еще не отрастил себе змеиный хвост?

— Когда я получу регистрацию анимага, вы будете первыми, кто об этом узнает, обещаю вам.

— Ваш декан похож на тупую обезьяну!

— Вы ошибаетесь. Профессор Снейп, к счастью, на вас ничуть не похож.

Начав получать от советов Снейпа существенное подспорье, слизеринцы возвели его едва ли не в ранг святых угодников. За сравнительно непродолжительное время декан добился среди своих учеников положения полубога. Он был единственным взрослым в их окружении, с которым можно было говорить почти на равных. Снейп лез на стенку от выполнения роли няньки, которую и предвидел — до тех пор, пока не свалил эти обязанности на старост, занявшись другими проблемами.

Четыре факультета, семь курсов. Почти тридцать классов. Пять дней в неделю. Слава Мерлину, некоторые занятия сдвоенные, но в итоге все равно выходит пять часов в день. От Высших зелий старшекурсникам до травок первогодкам. А ведь еще нужно налаживать контакт с Помоной, чтобы не скупилась на компоненты. Учитывая обидчивость профессора Спраут, это было далеко не легким делом. Питая к Снейпу необъяснимое подозрение, она очень неохотно делилась дарами своих теплиц, мотивируя это тем, что Снейп относится к предоставляемым ею растениям «бесхозяйственно».

Добиться полного и четкого завершения создаваемого образа было невозможно без пересмотра внешнего вида. Заставив себя подойти к ненавистному зеркалу и критически оглядев свою одежду, Снейп пришел к неутешительному выводу, что он выглядит недостаточно солидно. Не как внушающий уважение декан Дома, а как студент-переросток, которому поручили вести занятие в отсутствие профессора. Очередной повод возненавидеть себя. Собрав в кулак всю свою спесь и подсчитав наличность, Снейп в ближайший выходной день посетил Хогсмид, с трудом дождавшись окончания недели — настолько сильно хотелось поскорее избавиться от старых тряпок. Магазинчик на Диагон-Аллее из-за дороговизны был ему пока недоступен. Учительской зарплаты, что назначил ему Дамблдор, едва хватало на книги.

Задрав подбородок едва ли не выше носа, Снейп величественно вплыл в лавочку. Его высокомерие смотрелось довольно странно среди бедноватых стен, и это заставляло его чувствовать себя идиотом.

— Мне нужна мантия. Черная. Широкая. Из плотной ткани, — сквозь зубы процедил он.

Портной наверняка видел в своей жизни немало людей гораздо более странных, чем Снейп, поэтому на просьбу отреагировал спокойно. Сняв со Снейпа мерки несколькими взмахами, он предложил ему на выбор фасоны. Придирчиво рассмотрев десяток, Снейп остановил свой выбор на широкой мантии простого кроя с высокими разрезами на рукавах. Пока портной колдовал над тканью, Снейп от скуки рассматривал выставленные на витрине манекены. Наглухо застегивающийся сюртук привлек его пристальное внимание. Это были все его деньги. Придется отказаться от покупки атласа гималайских минералов… От заказа на партию африканских червей. Может быть, даже придется занять в долг.

— Сколько? — лениво указал пальцем Снейп, когда портной появился из задней комнаты, встряхивая в руках мантию.

Мистер Винниг глянул на витрину поверх очков.

— Сюртук? Двадцать пять галеонов. Но если вы им интересуетесь, сэр, я отдам за 22 с половиной. Его никто не желает брать — говорят, придает слишком строгий вид. Не желаете ли примерить?

Снейп беззвучно застонал: 22 галеона, да еще мантия… Все деньги на месяц вперед.

Однако, взглянув на себя в зеркало, он понял, что это именно то, что он искал. Глухой, строгий, с пуговицами под горло и длинными рукавами, закрывающими кисть почти до пальцев.

— Если вы желаете купить, сэр, рубашку к нему я отдам бесплатно. Она такого же странного кроя. Из-за длинных рукавов ее никто не хочет покупать.

— Пятнадцать галеонов, и я беру, — ответил Снейп, глядя на себя в зеркало.

— Пятнадцать? Мерлин с вами, двадцать два, но не меньше!

— Шестнадцать — это вместе с рубашкой.

— Вместе с рубашкой двадцать, и ни кната больше не уступлю.

— Идет.

Выйдя из лавки, Снейп почувствовал в себе ощутимые перемены. Хорошая, добротная ткань скрывала его худую фигуру, обтекая ее тяжелыми складками. Он словно стал больше, раздавшись в плечах. Прежняя мантия, висевшая на нем, как на скелете, отправилась в ближайшую кучу мусора. Чуть позже Снейп пожалел, что выкинул ее — можно было бы пустить на тряпки… но потом сам укорил себя за скупердяйство. В новую жизнь нельзя было брать ничего из того, что было в старой.

Пожалуй, за исключением опыта.

Обретя уверенность и внушительность, Снейп ощутил, насколько легче ему стало жить. И понял, что ошибался, считая свою жизнь законченной. Закончился только определенный этап. Установив на своих занятиях железную дисциплину, Снейп по-змеиному бесшумно скользил между рядами парт, читая лекции. Он всегда говорил тихо — и тишина на занятиях стояла такая, что слышно было, как жужжат и звенят вопросы в головах учеников.

— Вербену называют слезой Изиды, слезой Юноны, жилкой Венеры, кровью Меркурия и святой травой. Ее выкапывают при восходе Сириуса, чтобы никто не видел: ни Солнце, ни Луна. Прежде чем выкопать ее корень из земли, нужно обвести вокруг него магическое кольцо золотым или серебряным предметом. Железо убивает силу вербены. Копать вербену нужно левой рукой, а затем держать на воздухе до тех пор, пока на нее не падет роса, и только с восходом солнца забрать домой. Обладатель этой травы может спокойно взять в руки любое ядовитое животное. Ее сок закаляет железо при ковке орудия. Плиний Старший писал, что галлы кропили настоем травы вербены помещение, в котором происходило пиршество, для того чтобы трапеза была веселой. Истолченная и приготовленная в вине, она входит в состав противоядия от укусов змей. Мистер Уэтс, исходя из вышесказанного, какую основу мы возьмем для рассматриваемого сегодня зелья?

— Вербену, сэр?

— Спирт, мистер Уэтс. Минус два балла Хаффлпаффу.

С течением времени Снейп начал входить во вкус. Делиться знаниями оказывалось интересным занятием. Он даже начал различать учеников не только по лицам и именам, но еще и по способностям. Ему случалось видеть не только скучающие, испуганные или ненавидящие глаза. Редко, но среди учеников загорались глаза, полные внимания и интереса. Снейп никак не выделял их среди остальных, но где-то там, под мантией на груди, непонятно теплело, когда он видел, как кто-то увлеченно перетирает корни или, шевеля губами, отсчитывает точное число помешиваний. Таких без причины он старался не трогать. И если они вели себя тихо — он делал вид, что не замечает их присутствия в классе, щедрой рукой раздавая взыскания. Очередь на мытье котлов была заполнена на месяц вперед.

Но внушить страх и уважение ученикам было только половиной дела. Оставалось завоевать уважение учителей. Вот здесь ему и пригодились уроки общения с Люциусом, который мог одним своим присутствием заставить всех почувствовать себя убогими. Запрещая себе эмоции, Снейп вспоминал его манеры вести себя и разговаривать — отчетливо и медленно, слегка растягивая слова. Оставаясь в одиночестве, он тренировался, расхаживал по комнате, ловя и запоминая ощущение надменности и избранности. Он избавлялся от скованности и суетливости движений, намеренно замедляя их, делая более плавными и хищными. Это было тяжело. После падения Вольдеморта Снейп вместе с ним упал слишком низко, чтобы можно было оправиться без потерь. Ощущение власти и радости, которое наполняло его в те годы, безвозвратно ушло. При одной мысли о Лорде у Снейпа перехватывало горло от ужаса. Отгоняя от себя воспоминания, он сосредотачивался на задаче. Научиться двигаться нужным образом. Подбирая пример для подражания, он колебался между двумя символами — змеей и летучей мышью. У одной он учился вкрадчивой мягкости движений, сменяющейся стремительными рывками. Непредсказуемость обычно пугала людей. У второй — размашистым точным жестам. Ему не нужно было делать из себя аристократа, копию Люциуса. Но создаваемый образ включал в себя немалую долю благородного высокомерия. Не имея возможности воздействовать силой, Снейп выбрал путь подавления интеллектом. В итоге вырисовывалась картина высокомерного, холодного самодура, обладающего острым циничным умом и разговаривающего исключительно вежливо-язвительными репликами. Настраивая себя на ядовитую желчность манер, Снейп создавал дистанцию между собой и остальными профессорами — они больше не посмеют относиться к нему, как к мальчишке.

Твердый стоячий воротничок сюртука помогал всегда высоко держать голову, избавляя от привычки втягивать ее в плечи и скрючиваться в попытке стать незаметным. Будучи студентом, Снейп полагал, что после окончания Хогвартса он сможет найти место среди людей, где ему не нужно будет думать о своей безопасности. Он ошибался. Быть взрослым было еще труднее.

Преподаватели реагировали на перемену его облика по-разному. Профессор Трелони пугалась и хваталась за амулеты, сталкиваясь с ним. Минерва МакГонагал недоуменно поднимала тонкую бровь. Профессор Спраут неодобрительно поджимала губы. Дамблдор, как казалось Снейпу, прятал в бороде насмешку. Стараясь не обращать на это никакого внимания (все же не Мародеры, а профессора, и вряд ли стоит ждать от них нападения), Снейп царственно шествовал мимо них, отвечая на приветствия снисходительным кивком, а оставшись один, исходил бессильным бешенством: как они могли, как они смели смеяться над ним! Чтоб им провалиться, этим сухим старухам, древним заучкам, чертовым бабам!

И, взяв себя в руки, снова и снова шатался (шествовал) по территории школы, приучая себя не реагировать на их взгляды и интонации.

Как ни странно, единственным, кто относился к Снейпу с чем-то вроде понимания, был Хагрид. Он не сочувствовал ему вслух, но уважительно называл «профессор, сэр» и, тяжело вздыхая, делился трудностями ухода за животными Запретного Леса.

— Единороги, сэр, до чего глупые, хоть и волшебные! Давеча ожеребилась одна, и оставила дите без присмотра! Жеребчик отправился посмотреть, что вокруг, воткнулся копытом в трухлявую колоду — и ни туда, ни сюда! Ржет на весь лес. А ну как его кто услышал бы? Хорошо, я неподалеку был. Вытащил его. Ушиб легонький, с него за час сошел. Зато с колоды единорожьей шерсти соскреб, вот: нужно вам? Для зелий, там, или для чего еще?

— Благодарю вас, — Снейп принимал из огромной лапищи Хагрида кулек с серебристой шерстью, отдавая взамен мазь от артрита. Хагрид в последнее время занялся разведением водяных гадов и все время торчал у озера, а вода в декабре не баловала теплотой.

А между тем приближалось Рождество. Снейп с отвращением думал о том, что на каникулы часть учеников останется в школе. Думал о предстоящем празднике с одной только мыслью: поскорее бы эти увеселения прошли мимо него.

Зиму Снейп не любил. Зимой умерла мать, и снег навсегда остался в его памяти белой холодной трухой, покрывающей свежевскопанную землю. А уж шум, гвалт и всеобщие помешательства на играх со снегом он ненавидел еще сильнее, чем саму зиму. Когда однажды кто-то то ли случайно, то ли намеренно залепил снежком ему в спину, Снейп вздрогнул, на мгновение снова почувствовав себя подростком.

— Нюниус! Пора умываться! — прозвучал в памяти веселый голос Сириуса, и сугроб кинулся прямо в лицо, облепляя брови и волосы холодной белой дрянью, набиваясь в нос и рот. Разбитая в короткой яростной стычке (пока не растащили) губа пачкала снег красным. Снейп ненавидяще смотрел на Блэка, которого оттаскивали двое каких-то Хаффлпафцев.

Встряхнувшись, Снейп огляделся. Он не подросток. Ему 22. Сириус в Азкабане. Поттер убит. Никто не толкнет его в спину, чтобы зарыть в снег.

Передернув плечами, Снейп почувствовал нервный озноб. Избавиться от воспоминаний не так-то просто.

Не так-то просто вычеркнуть из воспоминаний то, что тебе так мешает. Твоя память — это часть тебя.

Чем ближе становилось Рождество, тем омерзительнее становилось на душе у Снейпа. Вдобавок на Диагон-Аллее, перед зданием Гринготса, Снейпу встретился Люциус.

— Северус, — все тот же голос, все те же манеры. Вид бледный и измученный, но держится, как всегда, — Давно ничего не слышал о тебе. Как дела?

— Я преподаю в Хогвартсе.

Тонкая светлая бровь поползла вверх.

— Ты?.. — Люциус оглядел его с головы до ног, будто не веря словам, — Преподаешь? Ты учитель?

Унижение заставило Снейпа побледнеть.

— К сожалению, у меня нет ни твоих связей, ни твоих денег, Люциус, — бросил он.

— В самом деле? — бровь изогнулась уже скептически, — На суде тебе не было предъявлено никаких обвинений. Я был уверен, что тебе кто-то очень помог.

— Все в прошлом, Люциус, — оборвал его Снейп.

Пожав плечами, Малфой улыбнулся.

— Когда придет время отдавать Драко в школу, буду знать, куда его не следует отправлять. Если только ты не сделаешь хорошую карьеру. Впрочем, как я помню, ты никогда не был особенно честолюбив…

— И именно поэтому мне не было предъявлено обвинений, — огрызнулся Снейп, — я не был на виду, в отличие от тебя.

— Тссс… — Малфой поморщился и оглянулся, — Ты вытравил себе зельями весь рассудок, Снейп? Думай, что говоришь!

— Этот разговор начал ты, — холодно ответил Снейп.

Люциус сочувственно улыбнулся.

Прошло больше года с того холодного дня, когда они расстались в тупичке Ноктюрн-Аллеи. Он до сих пор порой преследовал Снейпа в кошмарах. Но Снейп запрещал себе думать и вспоминать, обрывая на корню любые картинки из памяти. Однако запретить все было невозможно. Во сне он не был властен над своим сознанием, и свежая рана открывалась снова и снова, заставляя метаться по постели в поту. Больно, как же это было больно. В груди ныло, как будто там все было разворочено, и распахнутая грудная клетка смотрела наружу осколками ребер. Люциус. Он вырывал его из себя по нерву, по жиле, выдавливал каплями крови, но тот въелся слишком глубоко, чтобы от него легко можно было избавиться.

Вернувшись в Хогвартс с раскалывающейся головой, Снейп едва добрался до подземелья. Невыносимо. Голова буквально разламывалась на части. Уместившись возле стола, он потер кончиками пальцев виски, но эта отвлекающая мера не помогла. Знакомые запахи реактивов, зелий, спирта, трав и формальдегида раздражали его, усиливая боль. Добравшись до шкафчика, Северус откупорил прозрачно-голубой пузырек, встряхнул его и глубоко вдохнул поднявшийся из узкого горлышка едкий дымок.

Это, конечно, было рискованно, но он подозревал, что другими способами снять приступ боли не удастся. Запах обжег ноздри, заставив его поморщиться, проник внутрь, и в голове как будто пронесло сквозняком — боль, страхи, сомнения, мысли и чувства вынесло ветром. Она осталась пустой и бесчувственной. Только знания, как кирпичи в стене, как книги на полках, остались на своем месте.

Снейп посмотрел на пузырек, заткнул его крышкой и поставил обратно на полку. Мощное анестезирующее средство имело немало побочных эффектов. Одним из них была почти полная потеря чувствительности. Потерев онемевшие кончики пальцев, он вернулся к столу. Добравшись на отмирающих ногах до кровати, повалился на нее и закрыл глаза.

Ощущение стремительного падения было ложным, он это знал. Просто вестибулярный аппарат находился в панике.

Сложив руки на груди, Снейп просто ждал, когда побочные эффекты отпустят его, оставив кристальную ясность сознания.

И ни страхов. Ни сомнений. Ни мыслей. Ни чувств.

Комната кружилась.

Северус лежал на узкой кровати, спиной ощущая складки покрывала и собственной мантии под собой, продавленности и выпуклости тощего матраса, ему даже казалось, что он ощущает шершавую поверхность старых досок под ним, круглые дырки сучков и длинные, как иглы, острые лохмотья щепок, поджидающих случайного движения, чтобы впиться занозой в палец невидимыми зазубренными крючками. Он почти слышал, как они шевелятся там, под ним, будто маленькие ядовитые деревянные щупальца, подстерегающие свою жертву.

У Северуса кружилась голова. Кружилась комната, кружился потолок и потолочная балка, кружился свисающий с нее кованый железный фонарь, кружились дверцы, забранные цветными стеклами, кружились по комнате над столом заспиртованные лягушата в зеленых банках, сухие стрекозы и пучки разных трав.

Северус закрывал глаза, чтобы не видеть, но с закрытыми глазами он продолжал падать в глухую черно-голубую с серебряными отблесками бездну. Мерцающим жемчугом в ней вспыхивали... вспыхивали... он зажмуривался, чтобы вглядеться пристальнее, что же мерцало там, где-то далеко под ним, там, куда он падал лицом вверх.

Люциус. Волосы Люциуса. Перетянутый бархатной шелковой лентой хвост волос, или распущенные жемчужные струи по молочным плечам, или конская грива, или сияющий водопад.

Люциус был везде, куда бы Снейп не оборачивался. Он был в нем, он жил под кожей, на кончиках пальцев, на внутренней стороне век он ухмылялся, как с портрета в медальоне.

Как запах зелий, он въелся в его руки, в губы, проник в тело и поселился в нем. Дьявольское отродье. Снейп ненавидел его. Но его ужасала мысль о том, что Люциуса может не быть. Что в его жизни могильным камнем останется это знание: нигде на земле нет Люциуса Малфоя. Его нет, он не ходит по замку, не смотрит на картины, не щурится, глядя вдаль, не качает задумчиво ногой, не поигрывает черно-серебряной тростью в пальцах, не выпрямляется перед зеркалом, не повязывает галстук, не спит, раскинувшись, под тонким одеялом… Малфой, как яд, пропитал все его мысли. Взгляд, как живое дрожащее серебро, холодный и обжигающий. Как ртуть. Капля за каплей, поцелуй за поцелуем он отравил все его существование и наполнил его собой. Он убивал его, одновременно продлевая жизнь. Какую жизнь? Ночи, как одинокие огоньки свечей, выстроившиеся в пентаграмму вокруг него. Лабиринт маячков, ведущий его... Куда?..

Снейп вытравлял его из своего тела и из своих мыслей. Он запрещал себе думать о нем. Его нет. Его нет, Люциуса Малфоя не существует. Иногда это удавалось. Иногда — нет. Воспоминания были еще слишком свежими. Всего лишь какой-то год и два месяца прошло с их последней ночи. После которой они стояли на Ноктюрн-Аллее и смотрели друг на друга с расстояния в несколько шагов.

С приближением Рождества замок украшался флагами, лентами и гирляндами. Всюду царили запахи ванили, корицы, мускатного ореха, имбиря, апельсинов и яблок. Этой кулинарной смесью пропиталось все, от башен до подземелий. Даже из складок своей мантии Снейп никак не мог выбить сладковатый ванильный аромат, раздражавший его до чертиков. Однако нет худа без добра: Снейп обнаружил, что в раздраженном состоянии чувствует себя, как ни странно, спокойнее и увереннее, чем обычно. Свыкаясь с жизнью в Хогвартсе, он начинал постепенно проникаться привязанностью к этим стенам. Это место на долгие годы должно было стать его домом. Комната в подземелье постепенно заполнялась книгами, склянками, бутылями, жестяными коробками. Лаборатория обзаводилась необходимым инструментарием, помимо простейшего. Мадам Помфри по старой памяти порой уговаривала Снейпа помогать ей с пополнением запасов больничного крыла. Жизнь входила в привычную колею, обретая четкий распорядок. Необходимость вести занятия больше не бесила Снейпа одним фактом своего существования. Ученики, хоть и оставались тупоголовым стадом, послушно выполняли задания и предсказуемо боялись. Профессора признали за Снейпом право вести себя так, как он считает нужным. Вот только вездесущий омерзительно сладкий привкус ванили мешал спокойствию Снейпа.

В канун Рождества Хагрид отправился в Запретный лес за рождественской елкой. Последних приготовлений к празднику Снейп вынести уже не мог. Самым удручающим для него было то обстоятельство, что он не мог увильнуть от присутствия на праздничном ужине, и ему придется созерцать пару сотен счастливых, улыбающихся лиц учеников, оставшихся на Рождество в Хогвартсе. В бытность свою студентом он мог позволить себе ни на кого не смотреть и ни с кем не общаться, уткнувшись в свою тарелку, сейчас же должность обязывала его присутствовать на официальной части праздника и делать вид, что он наслаждается вечером.

Запахнувшись в мантию, Снейп ушел из замка. Несколько часов до начала ему хотелось провести в тишине.

Он спустился к озеру. На кусты намело снега, но, раздвинув ветви, он увидел, что просвет между ними все еще оставался, хоть и стал несколько меньше со времен его школьных лет. Или дело было в том, что он просто вырос?..

Снейп продрался через жесткие заросли ракит, по колено увязая в снегу, обошел каменистый мыс, и оказался на маленьком пятачке заснеженной земли. Плоский черный валун у кромки воды занесло белым. Ветви старой ивы клонились под тяжестью до самой земли, тонкими плетями стелясь по снегу. Снейп встал на берегу, заложив руки за спину. В детстве он часто приходил сюда. Здесь можно было сидеть в одиночестве до наступления сумерек и даже дольше. Темная вода мерцала в лунном свете, над холмами опрокинутой глянцевой чашей стояло небо с точками звезд. Он отыскивал взглядом знакомые созвездия, медленно вершившие свой путь по небосводу. Здесь в светлое время суток он прятался от Мародеров. Разложив на валуне учебники и конспекты, он учил Трансфигурацию и Арифмантику, или просто сидел и смотрел на воду. Черные хвостатые головастики плескались в лужицах между камнями. Иногда к берегу подруливала стайка мелких рыбешек и прыскала прочь, когда Север кидал на воду листья. Крупные отъевшиеся прудовики ползали по корням ивы в поисках еды. Поймать их было нетрудно. Вытащенные на воздух, они прятались в хрупкие раковины, и сидели там до тех пор, пока Север не отпускал их обратно. Порой сюда залетали трескучие зеленовато-синие стрекозы. На мгновение зависая над водой, они стремительно бросались в сторону, рыская над поверхностью озера в поисках добычи.

Соскучившись смотреть в воду, Север переворачивался на спину и глядел сквозь серебряно-зеленую листву в небо. Облака плыли над холмами, превращаясь в химеры. Иногда Снейп так и засыпал — под кружевной тенью, оставив недоученными конспекты.

Зимнее озеро было не так приветливо, как летом. Постояв у валуна, Снейп смел с него снег и сел, подобрав мантию. А ведь ничего не изменилось. Он стал взрослым. Он знал и видел то, чего не доводилось знать многим волшебникам в его годы. Но принесло ли ему это счастье?.. В служении Вольдеморту он видел прежде всего возможность прикоснуться к потерянным знаниям. Его способности в черной магии на данный момент могли превзойти лишь считанные единицы. Но что ему это дало? Покой? Власть? Удовлетворение? Знания сами по себе оказались бессмысленны. Что толку в том, что он мог убивать? Какая польза от того, что он может составить зелье, дарующее человеку новую жизнь и новую память? Кому все это нужно? Самому Снейпу это было нужно меньше всего.

Внутренним чутьем он понимал, что от него ускользает какая-то очень важная часть жизни, но он не мог даже определить — какая. Он не мог дать название тому, чего ему не хватало. Если бы он только знал, возможно, он смог бы найти решение.

Странное, глухое и давящее чувство в груди подкатило к горлу. Там, за его спиной Хогвартс готовился праздновать Рождество. Какой толк в этом празднике? Что хорошего в этой блестящей мишуре, запахе елки? Какой смысл у яблочного пирога с корицей, подающегося на стол? Зачем все это нужно? Где в этом радость? Снейп знал, как сварить превосходное зелье эйфории, дающее человеку ощущение счастья, легкости и веселья. Он знал все нужные ингредиенты, способы дистилляции и время перегонки, необходимые зелью. Он знал, что входит в каждую часть его сложного состава, знал наизусть, что нужно смешать и каким способом готовить, чтобы на выходе получилось несколько капель прозрачного безвкусного зелья, вызывающего состояние счастья. Но он не понимал, как и в каких пропорциях нужно смешать снег, запах хвои, корицы и муската, серпантин, гирлянды и мишуру, чтобы почувствовать то же самое, что чувствовали ученики — вкус праздника.

Рождество, Новый год, а затем и день рождения мягко занесло снегом. Он сыпал и сыпал с белого неба, устилая землю непроницаемым пуховым ковром. Холмы и озера вокруг замка были так чисты, а воздух так мягок, что даже Снейп не мог отсиживаться в подземельях. Снег умиротворяющее кружил возле него, заглушая воспоминания и оставляя после себя чистое, белое, незамутненное болью сознание.

Вооружившись длинным ножом, Снейп ходил в Запретный лес выкапывать из-под снега мхи и многолетние травы. Хагрид несколько раз вызывался сопровождать его, мотивируя это тем, что Лес может быть опасен, но Снейп убедил его, что способен позаботиться о себе.

В лесу было настолько тихо, что в первые минуты казалось, будто что-то случилось со слухом. Мягкие лапы снега гасили любые звуки. В прозрачной глухой тишине слышались только редкие шлепки падающих с веток сугробов. Даже птиц не было слышно.

Со времен школьных лет Снейп знал ближние рубежи Запретного Леса, как свои пять пальцев. Не торопясь забредая все дальше, он разрывал ножом рыхлый снег, подрезал растения под корень либо выкапывал их из мерзлой земли целиком.

Зимний лес с молчаливым равнодушием относился к этому гостю. Они неплохо знали друг друга. Мать Снейпа, унаследовав от прабабки кельтскую кровь, передала сыну те знания, которыми обладала сама. И уж что-то, а договориться с лесными обитателями Снейп мог без напряжения. Всего-то делов: взамен взятого оставить в лесу угощение, приготовленное человеческими руками. Оставляя на полянках и под деревьями по куску сладкого хлеба, Снейп постепенно наполнял холщовый мешочек у пояса мерзлыми травами. Когда все необходимое было собрано, он присел на упавшее дерево и прислушался. Сначала показалось, будто уши заложены ватой. Но затем раздалось тихое цоканье белок. Трескучая дробь дятла. Мяуканье. Шелест и шорох. Шаги. Снейп сидел, слушая живую лесную тишину, до тех пор, пока не начало смеркаться. Короткий зимний день подкатывал к завершению. Можно было думать о возвращении в Хогвартс.

Снейп поймал себя на мысли, что уже думает о школе, как о своем доме. Не прошло и полгода, как говорится. Он постепенно начал обживаться здесь.

Жизнь медленно катилась вперед, как деревенская телега по колее. Уроки, ученики, задания, экзамены, книги. Толстые каменные стены подземелий надежно укрывали его от тревог. Засиживаясь за чтением допоздна, Снейп приобрел привычку гулять по ночам по замку. От бессонницы он почти не страдал — нескольких часов под утро хватало ему, чтобы выспаться. Патрулируя пустые ночные коридоры, Снейп ощущал себя стражем наравне с Хогвартскими привидениями. Бесшумно скользя по полу, он впитывал в себя звуки и шорохи. Замок был пропитан магией от самых нижних подвалов, в которых Салазар проводил испытания, до самого высокого шпиля Гриффиндорской башни. Большинство из его загадок Снейп не мог разгадать. О некоторых говорил Волдеморт — но он не успел рассказать Снейпу многого. Где-то в подвалах хранились бесценные запасы редких ингредиентов для зелий, оставшиеся еще едва ли не со времен Салазара, но отыскать этот тайник не смог даже Темный Лорд. Любопытство вело Снейпа по новым поворотам и коридорам, заставляя разматывать паутину переходов, как спутавшийся клубок. Он спускался на самые нижние этажи, где со сводчатых сырых потолков капала вода, просачиваясь из озера сквозь многометровую толщу земли. Запертые двери коридоров охраняли настолько мощные заклятия, что Снейп пока не решался даже заглядывать в них. Ему хотелось найти лабораторию Салазара, которая для него оказалась бы настоящей сокровищницей.. Если только он смог бы понять ее устройство и назначение. Беседы с Волдемортом в те моменты, когда он находился в благодушном настроении, приоткрывали Снейпу завесу над многими тайнами. Но не настолько сильно.

Иногда Снейп думал о том, что Волдеморт может вернуться. Лорд рассказывал ему о хоркруксах, и в общих чертах Снейп знал их назначение. Он не знал только, какие именно вещи тот сделал хранителями своей души. В том, что однажды Лорд вернется, он почти не сомневался. В том, что по прошествии некоторого времени юному Поттеру, сыну Лили, снова придется встать на пути Волдеморта, он тоже был уверен. Оставалось надеяться, что это не произойдет слишком рано — когда Гарри будет лет пять или семь, например. Впрочем, в таком случае Дамблдор наверняка применит какой-нибудь безумный план, который позволит Гарри повзрослеть за короткое время.

Снейп никогда не видел сына Лили, но иногда пытался представить себе, отразились ли в его лице черты матери. Это были отвлеченные, абстрактные предположения, которые Снейп объяснял себе исключительно своей прошлой подростковой привязанностью к Эванс.

Спящий Хогвартс раскрывал Снейпу свои объятия, и тот свыкался с мыслью, что это — дом. Его территория. Его комната, его класс, его подземелья, его факультет. Его книги, его ученики, его кровать, его место за преподавательским столом, его репутация. Снейпа во многом устраивал аскетизм, с которым была обставлена его комната. Ничего лишнего: стол, стул, кровать, полки, книги. Голые серые стены из выщербленных камней. Холодный пол. Шкаф для одежды. Простые, привычные вещи внушали Снейпу уверенность в завтрашнем дне. Уверенность, что ничего не изменится, что и завтра, и через месяц, и через год, и через десять лет он будет просыпаться на одной и той же кровати, видеть одни и те же стены, одни и те же лица преподавателей, одних и тех же учеников одних и тех же факультетов.

Дни складывались в месяцы. Отшумел выпускной. Провожая семикурсников, Снейп испытывал странное, незнакомое чувство. Это были и его выпускники. Он проучил их всего один год. Но ведь будут и те, кто проведет здесь, на его глазах, все семь лет обучения. Он будет видеть, как взрослеют приехавшие сюда одиннадцатилетними детьми. Под его контролем, под его крылом. В этом году Слизерину не достался Кубок школы — его завоевал Райвенкло. Однако то, что Слизерин все же сумел встать на ноги, было исключительно его заслугой. Дамблдор прятал улыбку в седой бороде, поздравляя его с успехом. Сам же Снейп полагал, что успех будет достигнут только тогда, когда Слизерин станет первым.

Видя обращенные на себя восторженные глаза своих детей, Снейп порой думал о том, что в его руках — сила, способная стать новой армией. Если бы у него было такое желание, он подготовил бы к возвращению Волдеморта новое, сильное, молодое поколение. Детский ум впечатлителен и восприимчив. Вложить в их головы нужные идеи — вопрос времени и дисциплины. Однако Снейп никогда не задумывался над этим вопросом всерьез. Он считал своей обязанностью научить детей жить своим умом. Научить их — прежде всего — думать над последствиями своих решений и делать правильный выбор, не руководствуясь расплывчатыми критериями «хорошо» или «плохо». Об этом пусть задумывается Гриффиндор. Поставив себе целью заняться этим с началом нового учебного года, Снейп понял, что обрел новый смысл существования.

Вопрос не в том, кто лучше: Темный Лорд или Дамблдор. Вопрос в том, какой опыт полезнее. И это детям придется решать самим.

Иногда, ни с того, ни с сего, на Снейпа накатывала глухая тоска. Отследить причины ее появления Северу не удавалось — оставалось только пережидать приступы, топя мысли в работе. В такие моменты он ощущал себя призраком, непонятно как задержавшимся среди живых. Ему казалось, что если он пройдет сквозь толпу учеников, его никто не заметит. Жизнь со свистом проносилась мимо него. День, неделя, месяц… Где-то что-то случалось, у кого-то в жизни были тревоги, события, горе и радость — а у Снейпа была только каменная клетка, заставленная банками и книгами, и одинаковые тошнотворные дни.

К этой проблеме добавлялась еще та, что Снейпа порой изводили навязчивые мысли о сексе. Старшекурсники, как нарочно, попадались ему в эти дни толпами. Девушками Снейп не интересовался с тех пор, как получил от ворот поворот у соседки, кучерявой племянницы миссис МакФерст, обозвавшей его носатым чудовищем. Злопамятный Северус невзлюбил женский пол один раз и на всю жизнь. Впрочем, его отношение к своему полу тоже трудно было назвать любовью.

В четырнадцать лет Снейп окончательно определился, что его привлекают исключительно молодые люди. А также утвердился во мнении, что сам привлечь к себе никого не способен. Юношеская влюбленность в Малфоя, единственного снисходившего до общения со Снейпом, усугубляла его зависть к другим, более красивым и успешным.

Снейп мечтал о том, что тело однажды прекратит бунтовать и начнет повиноваться только его осознанным командам, не поворачивая голову вслед каждой мало-мальски симпатичной заднице. Вид прогуливающихся парочек вызывал в нем неконтролируемые приступы злобы. Он ненавидел всех, кто был более счастлив, чем он сам. Остервенело отмеривая себе лошадиные дозы успокоительного, он добивался только того, что пропадала физическая эрекция — из головы желание никуда не девалось.

В результате одной из бессонных ночей, занятых сублимацией, то бишь работой на благо мадам Помфри, Снейпу пришла в голову идея — куда можно направить неуемные силы. Он попросился на должность преподавателя Защиты От Темных Сил. На его взгляд, выгоды были очевидны: после общения с Волдемортом он действительно мог рассказать о темных силах то, что мало кто знал. Однако Дамблдор, к его неприятному удивлению, идею не поддержал. Озлобившись, Снейп сказал себе, что добьется этой должности любой ценой.

По мере того, как мучения неудовлетворенного тела становились все продолжительнее, Снейп все чаще вспоминал о Люциусе. Тот факт, что Малфой был женат и даже обзавелся наследником, Севера ничуть не смущал. Он по привычке относился к нему, как к своей собственности. Пусть и строптивой, пусть своевольной — но собственности. Отправив сову Люциусу с предложением встретиться, Снейп получил сухое приглашение на ужин в Малфой Мэнор.

— Я слышал, ты стал главой Дома Слизерин? — спросил Малфой, небрежно крутя в холеных пальцах бокал вина.

Снейп угрюмо кивнул, не спуская с него глаз:

— Я помню, ты высказывал сомнения в моих карьерных успехах. Жаль тебя разочаровывать.

Люциус недовольно кивнул, отбросив с плеча длинную прядь. Собранные над затылком и заколотые волосы норовили выползти, не желая ровно лежать. Снейп украдкой пожирал его взглядом: всего, от блестящих носов ботинок до капризно изогнутых губ.

— Не подавишься, Нюниус? — холодно осведомился Малфой, перехватив взгляд. Снейп пересилил желание по привычке съежиться.

— Не беспокойся, Люциус. Я умею рассчитывать силы.

Теребя в кармане мантии леденящий пальцы пузырек, Снейп изнывал от желания перейти к самому главному, но не решался сказать об этом в лоб.

— Знаешь, Сев, — задумчиво проговорил Малфой, разглядывая вино на просвет, — Не знаю, как ты, а я доволен наладившейся жизнью. У меня есть все, чтобы продолжать жить дальше и радоваться этому прекрасному факту. Давай выпьем за новую жизнь?

— Ты решил уйти в новую жизнь, сделав вид, что твое прошлое не имеет к тебе никакого отношения?

Люциус развел руками.

— Я был под Империо. Это официальная, принятая судьями версия. Я чист перед законом и не желаю иметь ничего общего с тем, что было в моем прошлом.

— Ты уверен, что в твоем прошлом не было ничего, чего тебе не хотелось бы вернуть? — ровным голосом спросил Снейп.

— Абсолютно, — небрежно ответил Малфой, не отрывая взгляда от бокала.

— Люциус… — Снейп наполовину вытащил руку из кармана, но Малфой пригвоздил его к месту ледяным взглядом.

— Нет, Снейп. Я не желаю ничего знать. И не желаю ничего слушать. Если между нами и было что-то, то оно осталось там, в прошлом. Я женат, у меня есть сын, у меня есть планы на будущее, и я не хочу, чтобы что-либо в этом мире нарушило их.

Снейп сидел, как парализованный, ладонь, держащая флакончик, вспотела. Его последняя надежда, Люциус. Последняя. После…

Ничуть не изменившись в лице, он поднялся, глядя на чужое лицо чужого человека. Рот сам раскрывался, выговаривая безразличные слова:

— Рад за тебя, Люциус. Желаю успехов на новом поприще.

Люциус снисходительно кивнул головой, с любопытством наблюдая за окаменевшим выражением лица Снейпа.

— Поздравляю с назначением на должность декана.

— Благодарю за гостеприимство.

— Не стоит благодарности, профессор, — Люциус попробовал на языке новое обращение, — Весьма признателен вам за визит.

— Не смею больше вас задерживать. Приятного вечера.

С высоко поднятой головой и прямой, как палка, спиной, Снейп дошел до прихожей. Взял у домашнего эльфа мантию. Открыл дверь. Вышел. Прошел по песчаной дорожке до ворот замка. Не остановившись, пошел вперед по дороге. Вперед. Просто вперед. Судорожно стиснутые на горлышке пузырька пальцы онемели. Он автоматически шагал вниз со склона, не видя, куда идет.

Вот и все. Черно-белый мир. Вот и все, больше ничего нет. В голове не осталось ни одной мало-мальски отчетливой мысли. В сознании царила сияющая, звенящая, великолепная пустота. Вселенский покой. Бескрайняя бездна. Заглянув в нее, Снейп начал падать. Там не было дна. Была только пустота и восхитительное ощущение полета.

Маленькое кладбище Йоркшира заметала метель. Ледяную крупу несло по земле, сдувало с ограды и могильных холмиков. Северус не был здесь уже десять лет — со дня смерти матери. Два скромных памятника: отец и мать. Тобиас умер летом, когда Северус гостил дома на каникулах. Алкоголизм и частые истерики довели его до инсульта. Вернувшись домой под вечер, Снейп застал уже остывающее тело и помертвевшую, разом постаревшую мать. Он не удивился. Он вообще ничего не испытал — ни горя, ни радости. Скорее облегчение оттого, что одной проблемой в его жизни стало меньше. Он взял на себя все заботы по устройству похорон, избавив от них мать. Она, потерянная, бессмысленно ходила по дому и иногда начинала пристально вглядываться в лицо сына, отыскивая в нем черты отца. Снейп глухо злился на это, но Эйлин ничего не говорил.

Она любила мужа — несмотря на то, что он, напившись, мог поднять на нее руку. Несмотря на то, что не скрывал своей ненависти к сыну.

Мать пережила отца почти на полгода. Сову с известием прислала соседка. Когда Север возвращался домой на Рождественские каникулы, он знал, что Эйлин болеет, но не предполагал, что она протянет так недолго. Уберегая его от лишних переживаний, Эйлин не говорила, что ей и не хочется доживать эту зиму. Кутаясь в теплую шаль, она зябла даже тогда, когда во всем доме было тепло. Миссис МакФерст жила в соседнем доме, опекая трех кошек. Она навещала Эйлин, пока Север был в Хогвартсе. Для нее, магглы, конечно, это был не Хогвартс, а колледж святого Августина в Уэльсе. Она удивилась просьбе взять к себе ненадолго клетку с совой и выпустить птицу на волю после смерти Эйлин, но не решилась отказать. Так же как и не догадалась полюбопытствовать, что за мешочек привязан у совы к лапе.

"Мой дорогой мальчик.

Прости, что оставляю тебя. Я никогда не могла выбрать между вами, а стоять на двух сторонах сразу у меня не хватало сил. Тебе всего пятнадцать, но у тебя есть то, чего не хватало ему. Мужество и талант. Ты сильнее его. А я буду с тем, кто нуждается во мне больше, чем ты.

Прости, что я любила тебя недостаточно. Знай, что любила.

Мама."

Несколько месяцев Снейп пребывал в каком-то ступоре. Ему было настолько все равно, что его не трогали даже столкновения с Мародерами. Механически присутствуя на занятиях, механически заучивая задания, он смотрел в книги и не видел там ни_че_го. Он не мог поверить, что его оставили. Что она бросила его. Он не верил в то, что это действительно так. Он не мог понять, что теперь он действительно остался один. Что его дом — теперь полностью и целиком, от чердака до крыши его — будет пуст. Что в нем не изменится ничего — кроме того, что там будет тихо. Что на тех же самых местах останутся книги, белые кружевные салфетки, вещи, платья, кресла, половики в гостиной, цвет обоев, картины, вилки в буфете... Что все останется настолько по-прежнему — за тем исключением, что это все вдруг станет никому не нужным.

Дамблдор отпустил его на несколько дней в Йоркшир, на похороны матери. На кладбище Север был один — за исключением священника и могильщика. Миссис МакФерст с ее больными ногами не смогла бы одолеть дорогу, и звала Севера обязательно зайти к ней. Он не думал, что просьба заслуживает внимания. Могила матери была рядом с могилой отца. Они теперь были вместе.

Сразу с кладбища Север вернулся в Хогвартс. Возвращаться пришлось на метле, держась выше снежных облаков, чтобы не заметили магглы. Вопреки предсказаниям мадам Помфри, он не только не заболел, преодолев путь от Йоркшира до школы при двадцатиградусном морозе, но даже ни разу не чихнул по возвращении. Просто снова взялся за учебу, как только замерзшие пальцы оказались способны держать книги.

Он не чувствовал ни тоски, ни отчаяния. Зачем покидал школу, не делился ни с кем. С отсутствующим взглядом проходил мимо недоумевающих Мародеров, не догадывающихся о причинах такой внезапной перемены в его поведении. Пустоту заполнял дополнительными занятиями по любым предметам, вплоть до Предсказаний, к которым никогда не испытывал страсти.

Только ближе к весне ему начали сниться кошмары. И о пасхальных каникулах он начинал думать с ужасом. Потому что нужно было возвращаться домой. Где никого не было.

Сейчас, разменяв двадцать пять лет, он стоял у могил родителей и снова чувствовал себя тем пятнадцатилетним подростком.

«Ты была бы рада моим успехам, мама, — думал он. — Декан Слизерина, представляешь? Глава Дома. Я преподаю в школе Зельеварение. Спасибо твоим урокам. Мой факультет в этом году завоюет кубок школы. И в этом, и в следующем, и в остальных годах. Ты бы гордилась.»

Молчаливое присутствие отца стесняло его даже сейчас. Даже рядом с его могилой он чувствовал себя, как под тяжелым давящим взглядом, презрительно пришпиливающим его к земле, как трепыхающуюся личинку — булавкой. Сколько он себя помнил, Снейп никогда не разговаривал с отцом. Вообще. Он игнорировал его пребывание в доме, никогда не смотря ему в глаза и вжимаясь в стену узенького коридора, чтобы даже случайно не коснуться его, если им приходилось сталкиваться. Они вели молчаливую, непрекращающуюся войну. Причин ее Север не знал. Он просто помнил, что так было всегда. Он учитывал существование отца, как жители островов всегда находятся в ожидании тайфуна. В детстве, когда налетал шторм, Снейп прятался в своей каморке или убегал, чтобы не попасть под тяжелую руку. Став старше, он вставал на пути тайфуна, защищая от него мать. В итоге доставалось обоим.

Снейп сжал губы, не позволяя им дрожать.

«Почему? — спросил он, не оборачиваясь в сторону могилы отца, — За что ты всегда так ненавидел меня? Что я тебе сделал?»

Заснеженная земля молчала.

«Что я делал не так? Что во мне было неправильно, что я был недостоин твоей…»

Ангел, выбитый на могильной плите Эйлин, встревоженно улыбался — точь-в-точь как она сама, когда над домом собирались тяжелые тучи. Он почти слышал ее голос: «Север, не надо… Не трогай его. Не кличь беду.»

«Что, скажи мне? В чем я был виноват перед тобой? — Снейп в упор смотрел на каменную гирлянду, обнимавшую скромную плиту с именем отца, — Я был ТВОИМ сыном, Тобиас! Я похож на тебя даже сейчас! Больше, чем на нее! ТЫ дал мне имя! За что ты ненавидел меня?»

Серый камень безмолвствовал.

Декан Слизерина бессильно сжимал кулаки, яростно глядя на вычеканенное на плите имя. Ему хотелось бы уничтожить любую память, оставшуюся на земле от отца. Его вещи, его могилу — все, вплоть до воспоминаний о нем других людей. Ему хотелось бы, чтобы этого человека никогда не существовало.

«Но тогда не существовало бы и тебя», — напомнила Эйлин.

Эта мысль была самой мучительной. Ненависть отца, как пуповина, привязывала его к прошлому, и одновременно была основой его существования, его упрямства и в конечном итоге — его достижений.

— Я ненавижу тебя, — бессильно прошептал Снейп, — ненавижу.