Если бы черный был одним из цветов радуги, Северус Снейп был бы сейчас самым цветным человеком на свете. Черные волосы, черные глаза, черная одежда и черное настроение. Настроение всегда стремительно чернело, когда он натыкался взглядом на чудовищную статую, воздвигнутую в честь одного из его самых бездарных студентов, Невилла Лонгботтома. Того, что на занятиях по зельеварению прославился не способностями, а тенденцией своих котлов искать пути к бегству из аудитории. И не находивших лучшего выхода, как громко взрываться и заляпывать все вокруг своим содержимым.
Статуя, установленная возле Дракучей Ивы ("Недостаточно дракучей, — думал Снейп, — это проклятое растение не может хорошенько двинуть даже статуе!") являла собой Лонгботтома в момент наивысшей славы: изгнание Волдеморта из Хогвартса и спасение Гарри Поттера.
Естественно, ведь этот подвиг сделал Лонгботтома таким…популярным! И теперь ему, именно ему, Северусу Снейпу, приходилось мириться с фактом, что он преподает в Хогвартсе вместе с этим…с этим недоразумением!
Рожденный в конце июля родителями, сражавшимися против Волдеморта, Лонгботтом прекрасно подходил под знаменитое предсказание Трелони. Хотя до той вещей ночи все считали, что предсказание указывает на Гарри Поттера. «И это наглядно демонстрирует нам, каким нелепым и слепым может быть даже самый ясный ум», — подумал темный профессор, внимательно рассматривая, на какую ерунду был потрачен прекрасный мрамор.
Можно было представить себе все, что угодно, кроме Лонгботтома, занявшего место, на которое Снейп претендовал долгие годы. Место профессора по защите от Темных Искусств. Одна только мысль об этом заставляла Снейпа вздрагивать.
И мрачный профессор действительно покрывался мурашками прохладным осенним днем, стоя в тени взирающей на облака статуи Лонгботтома.
«Пора возвращаться, — думал Снейп, — скоро празднование, а Дамблдор ненавидит начинать речь, когда не все еще в сборе».
При входе в Большой зал профессор вздрогнул, но на этот раз холод был ни при чем.
Эпические полотна, воспроизводящие жизнь Лонгботтома от самого рождения, украшали стены помещения, придавая ему праздничный вид. Оживленные магией панно, развешенные по всему залу, рассказывали всем желающим о ключевых моментах из жизни большого ("Упитанного", — думал Снейп) героя.
Снейп остановился у пятой картины: юный Лонгботтом перед мистером Олливандером пробует новую палочку. Невилл держал палочку неловко, совсем как младенец, в первый раз взявший в руки ложку. «Авис»* — произнес он, и фургончик одноименной организации с грохотом рухнул прямо внутрь магазина.
Этой сценой авторы панно, очевидно, намеревались показать силу героя и инновационное, неизбитое применение им магии.
Снейпу сии наглядные демонстрации говорили не о силе магии Лонгботтома, а о слабоумии, и не об инновациях, а скорее о тотальной, неизлечимой неуклюжести! Но, видимо, он был единственным, кто так считал.
У одного из панно зрителей было больше: гриффиндорцы с ошеломленными лицами ("Типичное гриффиндорское выражение: открытый рот и широко распахнутые глаза а ля Рон Уизли. Тьфу") и неуверенные слизеринцы ("В конце концов, для них Волдеморт если и не был героем, то почти…"). О хаффлпаффцах и рэйвенкловцах говорить бессмысленно, до них никому нет никакого дела.
На панно был представлен последний подвиг героя. Тот, что принес ему статую и все остальное.
Сцена разворачивалась в почти абсолютной темноте — единственным источником света была бледная луна, даже не полная, висящая в небе, будто привязанная ниточкой. В ее неверном свете на земле едва различались очертания Поттера, уже бьющегося в агонии.
Зато черную и торжественную фигуру Волдеморта, нависающего над ним, видно было прекрасно. На темном лице Лорда красными углями горели глаза, рука поднимала палочку.
Невилл Лонгботтом стоял у края поляны, будто случайно возникший там секундой раньше. Остекленевший взгляд не вязался с решительным поведением.
С губ Волдеморта готовилось сорваться ужасное «Авада Кедавра», когда Лонгботтом потрясенно пробормотал:
— Хрена! Волдеморт!
Со стороны леса в тот же миг послышался странный хруст. Как вода, прорвавшаяся сквозь плотину, полчища черных хренов полетели на огромной скорости к Темному Лорду, погребая его под собой.
Темный Лорд дрался яростно, но хрены накрепко пригвоздили его к земле, пока на поляне не появился Дамблдор со своей свитой.
И тогда Волдеморт, глядя в глаза своих врагов, произнес: — Я Эванеско, — и, вопреки всем правилам, исчез.
И по сей день никто не знает точно, что произошло с Лордом. Некоторые говорят, что он пропал, другие, что он просто ожидает лучших времен, третьи еще что-то. Но никто не может с уверенностью сказать, что опасности миновала.
Фигура Невилла Лонгботтома вознеслась после этой истории до небес. Никто, и Снейп должен был это признать, никто еще не мог совладать с заклинанием «Хренус», хотя оно и было описано в самых важных книгах по Травологии. Но на этот раз, даже если Снейп не был уверен, что Лонгботтом правильно сформулировал заклинание, оно сработало.
Бормотание вокруг стало громче. Повернувшись, Снейп увидел Лонгботтома, входящего в зал в компании профессора МакГонагалл и профессора Люпина. Студенты немедленно зааплодировали.
Снейп подходил к своему стулу, расположенному слева от стула Лонгботтома, когда Дамблдор заговорил:
— Минуту тишины, пожалуйста! Мы собрались здесь сегодня, чтобы воздать почести великому Магу, избавившему нас от Волдеморта!
Аплодисменты усилились, и Лонгботтом поднялся из-за стола.
— Это не только моя заслуга, — начал он. — Каждый в этом зале внес свою лепту в изгнание Волдеморта, начиная с профессора Дамблдора, нашего дорогого директора, — с этими словами он повернулся к Дамблдору.
Может, из-за нахлынувших эмоций, может, из-за свойственной ему неуклюжести, движение вышло более резким, чем было задумано, и левое колено Лонгботтома с силой стукнулось о стол.
— Ох, пикси в штаны! — прошипел Невилл сквозь зубы.
И в неожиданно онемевшем зале зазвучал только ледяной смех Снейпа, наблюдающего, как из штанов замершего директора лезут и лезут несимпатичные ярко-синие существа. И летят, летят прямо к напичканному магией потолку.
Vova
