Жизнь в зелёном цвете. Часть 1.

Затем, что он возник из огненной стихии,

Темны, как тусклые от пыли зеркала.

Шарль Бодлер, «Цветы зла».

— Поттер, Гарри!

Пора.

Гарри побрёл к табурету, где его уже ждала профессор МакГонагалл со Шляпой в руках. Он слабо надеялся, что даже если окажется никуда не годен и никому не нужен, его всё же оставят в этом чудесном месте — Хогвартсе — хотя бы на ночь. Ноги подламывались не только от противного страха, угнездившегося где-то под ложечкой, но и от усталости.

— Она сказала, Поттер?

— Тот самый Гарри Поттер?

Шепотки витали по залу, как живые, и Гарри чувствовал кожей, как все, притихнув, смотрят на него. Он непроизвольно постарался втянуть голову в плечи: по опыту предыдущей жизни он успел убедиться, что пристальное внимание других людей, направленное на тебя, приводит только к неприятностям. И чем пристальнее внимание, тем крупнее неприятности. Так всегда бывает.

Шляпа накрыла его голову целиком. Её изнанка была чёрной и пахла пылью. Наверное, эта Шляпа весь год лежит в пыли, и никакие запахи шампуня от голов первокурсников не могут прогнать въевшегося почти жгучего пыльного духа — как под кроватью в чулане Гарри. Не будь Гарри так взвинчен, он бы расчихался.

— Хмм, — прошелестели ему в ухо — голос у Шляпы оказался вкрадчивым. — Трудно. Крайне трудно. Очень храбрый, это видно. Но и сообразительный. Талант, да, бог ты мой, конечно же — и большое желание проявить себя, вот ведь что интересно... Куда же мне тебя отправить?

Гарри, зачем-то зажмурившись — ведь и так ничего не было видно из-за Шляпы — изо всех сил сжимал пальцами края табурета. «Только не в Слизерин! Только не в Слизерин... пожалуйста...».

— «Только не в Слизерин»? — задумчиво повторила вслед за ним Шляпа. — Отчего же? Ты будешь великим... это написано у тебя на лбу, можно сказать... Слизерин даст тебе всё для этого, чего тебе ещё не хватает, и выведет тебя к славе.

Шляпа принялась задумчиво рассуждать, а Гарри бросало в дрожь при каждом новом её слове.

— Хаффлпафф отпадает сразу — не так-то ты добр, как нужно, хотя в этом не только и не столько твоя вина. Рэйвенкло... нет, знания для тебя не цель, а средство. Остаются Гриффиндор и Слизерин, извечные враги... Гриффиндор. Все ждут от тебя, что ты отправишься туда, но я распределяю учеников не по тому, чего от них ждут, а по тому, каковы они есть. И — если знаю, конечно — по тому, что им предстоит. Слизерин научит тебя жить, Гриффиндор научит быть. Будучи наследником Гриффиндора — хотя в тебе мало его крови — ты годишься в львиный факультет. Но прочая твоя чистая кровь просится в Слизерин... о да, Слизерин в тебе есть... кстати, возможно, тебе не помешает знать, что твой отец был одним из очень небольшого числа Поттеров, попавших в Гриффиндор. Ты научился выживать в чулане под лестницей... о, ты практически натравил змею на собственного кузена? Истинно слизеринский поступок, я в восхищении...

Гарри немедленно пожалел о том, что произошло в зоопарке, но было уже поздно пинать себя за это.

— И многое, многое другое... ты научился ненавидеть, о, да, ненавидеть, как это делают в Слизерине. И так же заводить себе врагов — мгновенно и прочно. Ты истинный слизеринец, мальчик мой. И тебе уготованы высоты, которых тебе будет легче достигнуть в Слизерине...

«Быстрей думай! — Гарри начал злиться. Ему нестерпимо хотелось есть, спать и избавиться от этого бешеного нервного стука зубов, неконтролируемо клацавших друг о друга от напряжённого ожидания. К тому же ему совсем не нравился оборот, который приняли размышления Шляпы. — Отправь меня в Гриффиндор, и хватит уже!».

— Приказываешь? И пяти минут не прошло, как мы знакомы, а ты уже командуешь? — изумилась Шляпа. — Теперь мне всё окончательно ясно. Что ж... Слизерин!

Последнее слово оглушило Гарри, отдаваясь в ушах чьим-то злорадным смехом и звонко разносясь по всему залу.

— Не-е-е-е-е-е-ет! — его крик эхом пронёсся по залу, когда он вскочил, роняя табурет и брезгливо срывая Шляпу с головы. — Не-е-е-е-ет!..

Никто не аплодировал ему. Все были в шоке — если не от вердикта Шляпы, то от его поведения. Хотя нет. Со стороны преподавательского стола доносились размеренные спокойные одинокие хлопки. Аплодировал преподаватель в чёрном, с сальными тёмными волосами, нездоровым цветом лица и длинным крючковатым носом. Он, кажется, даже как-то странно улыбался. Гарри нашарил взглядом знакомые лица за преподавательским столом. Альбус Дамблдор смотрел на Гарри испытующе и печально. Хагрид выглядел, как кирпичом пристукнутый — Гарри видел однажды, как Дадли с дружками проделал такое с мальчиком из параллельного класса. Профессор Квиррелл невозмутимо изучал свой бокал.

Профессор МакГонагалл же, стоявшая теперь лицом к лицу с Гарри, выглядела шокированной.

— Возьмите себя в руки, мистер Поттер, — как-то неубедительно сказала она. — Если Вы недовольны выбором Шляпы, то Вы не первый студент за историю Хогвартса, и это не причина...

Её оборвал на полуслове сальноволосый в чёрном:

— Извините, Минерва — Поттер теперь мой студент. Мне кажется, более чем естественно будет, если я возьму все необходимые разъяснения на себя.

Профессор МакГонагалл нахмурилась, но смирилась:

— Хорошо, Северус. Только... быстро.

— Как Вам будет угодно, Минерва, — кивнул сальноволосый и обратился к Гарри, удобно устроив подбородок на сложенных пальцах и уперевшись локтями в стол:

— Моё имя — Северус Снейп. Я декан факультета Слизерин — и, соответственно, Ваш декан. Моё слово — закон для Вас. И сейчас Вы должны немедленно прекратить истерику и сесть за стол своего факультета, как и прочие студенты — если, конечно, Вы умеете вести себя, как все. Вам всё понятно, мистер Поттер?

«Вести себя, как все?». Гарри почти ничего не понял. Его трясло, как в лихорадке. Лопатками он чувствовал торжествующий взгляд Малфоя. «Сесть за стол факультета... моего факультета?». Гарри затошнило в сотню раз сильней, чем от волнения — от отвращения к собственному факультету, к себе, к Шляпе, к Северусу Снейпу, который говорил так насмешливо... Гарри почувствовал, как что-то в нём рвётся на волю, просится на свободу — какая-то сила, до сих пор мирно текшая по жилам, готовая сейчас рвать, крушить, кружить в безумном вихре... но как раз это ощущение было хорошо знакомо Гарри — сколько раз он давил в себе это под побоями и руганью дяди Вернона, опасаясь ещё большего наказания. Теперь он знал, что это была его магия... но это ничего не меняло. Абсолютно ничего. Он должен опять сдержать это и сделать так, как ему говорят.

Гарри судорожно вдохнул и выдохнул — от выдоха, довольно слабого и обречённого, табурет упал набок, Шляпу отнесло на десяток метров, а мантия профессора МакГонагалл затрепетала и забилась, как на очень сильном ветру.

— Да, — сказал он тихо — так тихо, что его, кажется, никто и не услышал, хотя все прочие молчали, и только горевшие над головами тысячи свечей негромко потрескивали.

Гарри развернулся к столу Слизерина. Шагать туда пришлось через силу, но он всё же дошагал, усиленно игнорируя какое-то жадное, жаркое и ликующее выражение лица Малфоя. «Выкручивался же я как-то в одном классе с Дадли...». Гарри старался не думать о том, что даже сотня-другая Дадли не сравнится с одним Драко Малфоем по злокозненности. В конце концов, Дадли травил Гарри по привычке, просто за то, что несносный очкарик существовал на свете. А у Малфоя была причина для ненависти. Очень даже веская.

Он сел в самый конец стола — до ближайшего к нему первокурсника оставалось ещё пять свободных мест. Он заметил, что большинство слизеринцев косятся на него с неприязнью, и слабо понадеялся, что в первую же ночь его без затей придушат подушкой, и не нужно будет учиться в Слизерине.

Но вряд ли он отделается так просто.

«Все ведьмы и колдуны, которые пошли... по плохой дорожке, учились в "Слизерине". Да и Сам-Знаешь-Кто тоже». «Я не хочу идти по плохой дорожке... но никому не интересно, чего я хочу».

— Продолжайте, Минерва, — мягко напомнил Альбус Дамблдор.

— Да-да, конечно, — спохватилась МакГонагалл и неловко взмахнула палочкой, ставя табурет на ноги и возвращая Шляпу к себе в руки.

— Томас, Дин!

«Томас, Дин» отправился в Гриффиндор, и болезненная, тоскливая зависть, какой Гарри никогда раньше не чувствовал, скрутила узлом все его внутренности. «Турпин, Лизу» спустя наступила очередь Рона, бледно-зелёного и взъерошенного. Шляпа отправила его в Гриффиндор, и, спустя несколько минут после того, как плюхнувшегося на своё место Рона перехлопали по спине все братья и аплодисменты утихли, Гарри нашёл взглядом взгляд Рона. Рыжий покраснел и уткнулся в свою пустую тарелку. Как ни странно, Гарри не удивился этому.

Блейз Забини, последний из первоклашек, присоединился к Слизерину, но сел далеко от Гарри, почти во главе стола — там, где сидел Малфой.

* * *

Ужин не лез Гарри в горло. Он сидел неподвижно, уставившись на еду перед собой и обхватив себя руками за плечи. Не то, чтобы ему было холодно, но хотелось почувствовать хоть какую-то поддержку в собственный адрес — пусть даже и свою. Другой у него никогда и не было. Он не слышал толком речи Дамблдора и не участвовал в пении гимна Хогвартса. Ему было плохо.

Верзила со значком старосты на мантии, таким же, как у Перси Уизли, шагал впереди толпы, ведя первоклашек в подземелья. Едва ступив в них, Гарри ощутил, как зубы начинают стучать снова — теперь уже от холода. На сырых стенах кое-где висели мокрицы. Гарри казалось, что это дурной сон, перед глазами рябило и расплывалось — приходилось сознательным усилием фокусировать взгляд. Где-то на задворках сознания мелькало, что нужно запомнить дорогу, потому что вряд ли потом кто-нибудь из одноклассников согласится послужить Гарри Поттеру гидом... почему они так ненавидят его? Ведь он в ссоре только с Малфоем...

Староста остановился перед голой стеной, ничем не отличавшейся от таких же по всему подземелью, и громко произнёс:

— Хитрость и слава!

Дверь в стене скользнула в сторону. Все зашли. Гарри подождал, пока останется один снаружи, и только тогда вошёл. Ему не хотелось даже случайно задеть рукой кого-нибудь из слизеринцев... после того, что он наслушался об этом факультете от Хагрида и Рона, они все казались ему мерзкими. Сам себе он казался грязным и точно таким же мерзким.

Никто, казалось, не обращал на него внимания. Обмениваясь вполголоса какими-то репликами, слизеринцы и слизеринки расходились по разным коридорам. Гарри на автомате потащился прочь из сумрачной гостиной, увешанной черепами по стенкам и освещённой каким-то зеленоватым светом, следом за другими мальчиками. Гостиная была такой длинной, что в какой-то момент он всерьёз прикинул, не пройдёт ли несколько столетий к тому времени, когда он её пересечёт.

Слизеринцы как-то неуловимо растворялись в ответвлениях коридора, и Гарри едва успел заметить, куда свернули Малфой, Кребб, Гойл, Забини и ещё несколько других. Точно так же не задумываясь, он пошёл следом — какая-то часть его сознания, почти что отключившегося от всего этого кошмара со Слизерином, продолжала мыслить логически и требовала, чтобы он не отставал от других первоклашек. Гарри, впрочем, не был благодарен этой своей части за благоразумие — особенно когда в открытую дверь спальни зашли Малфой, Крэбб, Гойл и Забини. А кроватей в комнате Гарри насчитал пять. Это показалось ему дополнительной несправедливой гадостью со стороны судьбы, лишней, но вполне обоснованной всем, что случилось только что.

Свободной осталась одна из кроватей у двери. Самую дальнюю от входа, под окном, занял Малфой, ближе к нему расположились Забини и Кребб; напротив Гарри устроился Гойл и, сопя, как носорог, стаскивал ботинки.

Гарри углядел на кровати полог и наивно понадеялся проскользнуть побыстрей на кровать, задёрнуть тяжёлую тёмно-зелёную бархатную ткань и заснуть прежде, чем Малфой успеет оформить свою ухмылку во что-нибудь гадостное.

Не успел…

— Потти, — блондин растягивал гласные, явно наслаждаясь моментом, — ты знаешь что-нибудь о традициях Слизерина?

— Не знаю и знать не хочу, — отрезал Гарри, поспешно стягивая обувь и мантию. Рубашку и джинсы он решил не снимать на глазах у всех… слизеринцев, сам не зная, почему.

— А придётся, Потти, — если бы Гарри не знал, кто такой Малфой, он бы поверил, что нотки сожаления в голосе того искренни. — Как-никак, ты сам теперь слизеринец…

Гарри предпочёл не отвечать на это — чтобы не сорваться и не набить Малфою морду. Ему и напоминать ещё будут, что его распределили на один факультет с убийцей его родителей!

— Подойди сюда, Потти.

— Зачем это, Малфи? — «Малфи» звучало не так удачно-оскорбительно, как «Потти», но вполне хватило, чтобы на скулах Малфоя проступили неровные пятна лихорадочного гневного румянца.

— Не смей называть меня так!

— Ты же называешь меня Потти — почему мне нельзя? — Гарри не вслушивался сам в свои слова. Голова болела нестерпимо, хотелось лечь, уткнуться в подушку и расплакаться. Но делать этого при Малфое было, разумеется, нельзя. Гарри вспомнил, как он в возрасте лет четырёх расплакался при Дадли, и тот стал травить его ещё безжалостней, словно собака, почуявшая кровь раненого зверя. Такое не показывают другим.

— Ты — полукровка, — выплюнул Малфой, не зная, видимо, какой аргумент ещё предъявить.

— В поезде тебя это не смущало, — голос Гарри звучал безучастно, а не дрожаще только потому, что сам он слишком устал.

— В поезде ты предпочёл дружбу Уизела, — ухмыльнулся Малфой. — А теперь он будет обходить тебя за милю, боясь страшного ужасного Слизерина. Мы же такие зловредные, такие коварные, только и думаем, как бы сделать пакость невинным маленьким гриффиндорчикам…

— Вот к ним и иди, а меня оставь в покое, — устало посоветовал Гарри, заталкивая носки в ботинки и раздёргивая полог кровати, чтобы забраться внутрь.

— Не-ет, Потти, так легко ты не отделаешься, — сморщив нос, протянул Малфой. — Ты будешь изгоем в Слизерине...

Подобные перспективы Гарри были уже знакомы из совместной учёбы с Дадли. Здесь, в школе магии, у недоброжелателей были куда более широкие возможности навредить, и при этой мысли Гарри невольно пожалел, что не выучил учебники наизусть, как Гермиона Грейнджер.

— Плевать я хотел на тебя и твой поганый факультет, — сказал Гарри и полез на кровать.

— Не спеши, Потти. Это и твой факультет тоже. И вообще, я же сказал тебе — иди сюда.

— Зачем это, Малфи? — «по второму кругу разговор?»…

— Снимешь с меня ботинки, разденешь и вообще — будешь всячески мне прислуживать. Как и полагается полудурку, не понимающему, кому и когда следует подавать руку, — Малфой плюхнулся на кровать и выжидательно вздёрнул светлую бровь, глядя на Гарри. Кажется, он даже не допускал мысли, что кто-то может его ослушаться.

— Ты больной, — решил Гарри почти сочувственно. Даже в исторических романах, которые он листал в маленькой библиотеке муниципальной школы Литтл-Уингинга, скрываясь от двоюродного братца сотоварищи, ни один слуга не раздевал своего господина — те, как правило, справлялись с этим сами. Разве что женщины обычно приказывали горничным расшнуровать им какие-то корсеты — Гарри понятия не имел, что это такое; странное слово походило на латы [Англ. «латы» — «corselet», «корсет» — «corset»], но ему казалось, что это всё же должно значить что-то другое.

И, само собой, Гарри не собирался ни в коей мере прислуживать Драко Малфою. Помимо прочих причин — гнев, вражда, гордость, он и сам не возражал, чтобы его раздели — так он устал.

Гарри присел на кровать, собираясь подобрать ноги под себя и задёрнуть полог, но не тут-то было.

— Ты не полудурок, — Малфой удовлетворённо щурил серебристые переливающиеся глаза. Сейчас, в тускловатом свете полной луны, светившей прямо на лицо Малфоя, видно было, какие они огромные и серебристые — отчего-то это пугало Гарри даже больше, чем полтора часа назад перспектива быть отправленным из Хогвартса обратно к Дурслям несолоно хлебавши (надо сказать, в этот момент альтернатива «Бетонных стен» Хогвартсу казалась ему уже не такой уж неприемлемой). Такой же худой, как сам Гарри (хотя и выше на полголовы), Малфой терялся в складках своей светло-серой мантии, волосы светились в тон глазам, которые единственные выделялись на бледном лице. Он походил на призрак куда больше, чем все настоящие привидения, виденные первокурсниками до Сортировки, и это заставило Гарри мгновенно потерять всякую сонливость и апатию.

В комнате остро запахло опасностью. Гарри чуял это спинным мозгом, и редкие волоски на теле разом встали дыбом.

— Ты полный идиот, Поттер, — заключил Малфой. — Будь ты на другом факультете, ты бы имел шанс продолжить задирать нос, но теперь у тебя один шанс выжить — делать то, что я говорю.

Гарри не мог оторвать взгляда от лица Малфоя — казалось, через него просвечивало окно. «Может, он просто умеет превращаться в призрака? Или должен — как оборотни в волков?».

— Я — Мальчик-Который-Выжил, — медленно сказал Гарри, тщательно следя за тем, чтобы голос не дрожал от страха, иррационального, неожиданного, сковывающего страха перед этим ночным Малфоем. — По-моему, я отлично умею это делать сам, без твоей помощи, спасибо. И ты, по-моему, тоже должен уметь снимать одежду самостоятельно, а если нет, то не пора научиться?

Дурсли лишали Гарри возможности отвечать язвительно — если он не прикусывал язык вовремя, следовали долгие дни, а может, и недели, в темноте чулана, с прилипшим к позвоночнику животом и пересохшими до незакрываемости рта губами. И он умел молча слушать оскорбления. К счастью, Малфой не имел власти посадить Гарри в чулан, и тот был странно рад, хамя блондину. Таким образом Гарри убивал сразу двух зайцев — давал раскатавшему губу Малфою отпор и избавлялся от своего страха. Осмеянное не может быть больше таинственным и пугающим, так говорил какой-то человек с бородой в телевизоре года два назад. Гарри отлично это помнил, потому что у телевизора оказывался крайне редко и крайне случайно, и ловил эти моменты в памяти, как бабочек.

— Не хочешь по-хорошему, Потти, значит, будет по-моему. Кребб, Гойл, объясните ему, что к чему.

Забини к тому времени давно молча забрался в свою кровать и задёрнул полог. Гарри даже показалось, что он не заметил, что в спальне был ещё кто-то, кроме него — хотя, скорей всего, он просто не хотел вмешиваться в разборки между Малфоем и Гарри. Кребб и Гойл, отчаянно зевая, сидели на краях кроватей, но, очевидно, не смели отключиться, пока Малфой не прикажет.

Возможностью взбодриться они воспользовались с радостью.

Очень удачным, с точки зрения Гарри, было то, что они и не думали браться за палочки — то ли это было запрещено в Хогвартсе, то ли они сами не умели толком обращаться с этими предметами, но объяснять они собирались исключительно кулаками. Такие дискуссии с собеседниками, чьи кулаки размером с твою голову, Гарри хорошо изучил. Здесь не было ни крыш, ни заборов, ни запутанных улочек, ни окон, где можно было скрыться. Но и драться с ними Гарри не мог — его попросту задавят весом.

Малфой откинулся на спину, оперевшись на локти и явно приготовившись наслаждаться зрелищем. Гарри нервно облизнул губы и неуверенно сжал кулаки, бесполезные против таких громил, как Кребб и Гойл. Ему было на руку, что они были так неуклюжи — он с лёгкостью увернулся от удара Кребба, пнув при этом того по голени, прогнулся в спине, пропуская руку Гойла над собой, сместился за их спины со скоростью, которая всегда помогала ему спастись от Дадли с компанией. Реакция у него была замедленной от усталости, но Кребб с Гойлом тоже не были свеженькими. Плюс к тому, их немалый вес был обеспечен дополнительным бонусом в виде обильного ужина, который не лез в горло Гарри.

Но их было двое, и они возвышались над Гарри, как две Эйфелевы башни. Он не мог долго увиливать от них в тесном пространстве спальни. Спустя десять минут кто-то из них первый раз задел Гарри кулаком по рёбрам. Что-то хрустнуло, и Гарри всерьёз подозревал, что это «что-то» — не что иное, как его собственные кости. Больно было до ужаса, и слёзы непроизвольно выступили на глазах, как когда со всего размаху стукаешься локтем о стену.

Гарри пошатнулся и согнулся пополам — только это и спасло его от метившего в лицо ботинка Кребба, пролетевшего всего лишь в миллиметре от волос. «Если разобьют очки, мне конец».

В следующий раз ему всё же досталось ботинком — но по пальцам левой руки. Они как-то странно застыли, и пытаться шевелить ими было дико больно, но в планы Гарри и не входило шевелить ими. В этом не было бы никакого проку, если говорить начистоту. Главным образом, он продолжал шевелить ногами.

Пушистый тёмно-зелёный с серебряными змейками по краям ковёр спальни был уже изрядно истоптан суетливыми метаниями Гарри и неспешной поступью Кребба с Гойлом, которые были похожи на роботов, наступая на Гарри, где бы тот ни оказался.

В конце концов он был зажат в углу, из которого было никак не ускользнуть — между своей кроватью и кроватью Кребба. Крохотный промежуток пространства, сзади стена, справа и слева спинки кроватей с резными столбиками, заканчивающимися выше головы Гарри примерно на половину его собственного роста, спереди Кребб и Гойл. Тупик. Худшей ловушки на жизненном пути Гарри ещё не встречалось.

У него ещё было несколько секунд непокалеченной жизни перед тем, как Кребб и Гойл перестанут мешать друг другу в сорокасантиметровом проходе между кроватями и скоординируют действия кулаков, и он бросил взгляд в сторону Малфоя, сам не зная, зачем. Блондин всё так же полулежал на кровати и, заметив взгляд Гарри, выразительно приподнял бровь. Мол, ещё не поздно крикнуть, что на всё согласен, и поспешить выполнить распоряжения — тогда, может быть, жив останешься. Невредим в любом случае не будешь...

Дикая ярость захлестнула Гарри, плавя его изнутри, как плавят металл, чтобы превратить его в оружие. Гарри не задумывался больше ни о чём, а просто выкинул вперёд руку в инстинктивном защитном жесте. Его раскрытая ладонь столкнулась на полпути с кулаком Гойла — казалось бы, это тонкая ладонь Гарри должна была сломаться от такой встречи, но отчего-то Гойл дико заорал и отскочил, тряся кулаком.

Кребба ничему не научил пример приятеля, и Гарри резко выставил вперёд обе ладони, хотя толку от этого не должно было быть никакого. Надсадно гудящие широкие струи пламени вырвались из его ладоней, сметая на своём пути всё: кровати, ковры, тумбочки, Кребба и прочие предметы обстановки.

Гарри опустил руки — медленно-медленно, ощущая на грани слуха, как поскрипывают суставы. Почти так же, как у старой миссис Фигг, с которой его постоянно оставляли Дурсли, когда им нужно было куда-нибудь уехать в полном составе. Было дико холодно просто держать ладони в воздухе, безо всякого огня, но вся ярость Гарри потухла, сменившись усталостью. Ему хотелось спать.

Малфой, забившись с ногами в угол своей кровати, в ужасе смотрел на Гарри и судорожно обнимал собственные колени. «А теперь он меня боится».

Ребра стремительно наливались болью, но Гарри нашёл в себе силы нагнуться, подобрать подушку и одеяло, выбрав не самые обугленные, и выйти из спальни, бросив на пороге через плечо Малфою:

— Что-то в спальне воняет палёным.

В голове мутилось.

После довольно долгих и мучительных блужданий по коридорам — Гарри плохо держали ноги, и он раз пять ударялся плечами о стены подземелья — он нашёл-таки слизеринскую гостиную, где сейчас никого не было. Насколько это возможно было при боли и слабости во всём теле, Гарри свернулся клубочком в кресле у камина. Глаза закрылись сами собой, но прежде чем заснуть, он успел подумать: «Здравствуй, Хогвартс, моя ожившая сказка».

Сказки не всегда бывают весёлыми и добрыми. Но это не отменяет того, что они — сказки.

И, мечтая о призрачной мести,

Наши дети угрюмо растут...

Роальд Мандельштам.

Пробуждение Гарри было сопряжено с уже знакомыми звуками — голосом Северуса Снейпа.

— Поттер! Проснитесь немедленно!

Гарри неохотно приоткрыл один глаз.

— Что Вы устроили в спальне? Вам грозит исключение из Хогвартса за нападение на сокурсника! — Снейп почти шипел, и глаза его сверкали так живо, словно он был совсем даже и не прочь избавиться от Гарри.

— А Креббу и Гойлу? — с некоторой обидой уточнил Гарри, отбрасывая одеяло. Одежда теперь вся как пожёванная, и сам такой же. И всё болит, особенно рёбра.

— Мистеру Креббу и мистеру Гойлу предстоит провести несколько недель в больничном крыле. Митер Малфой и мистер Забини во всех подробностях рассказали, что произошло в спальне первокурсников вчера вечером. Зачем Вы напали на мистера Кребба и мистера Гойла? Кто научил Вас заклятию Инсендио Максима?

— Какому заклятию? — осторожно уточнил Гарри. Он впервые слышал о таком.

— Вы даже не помните, Поттер, что за заклятие Вы применили?

— Я вообще не применял никакого заклятия! Я даже не помню, где моя палочка.

— А чем Вы тогда обожгли однокурсников и разнесли половину спальни? — ехидно прищурился Снейп, рассчитывая, наверно, поймать Гарри на глупом вранье. — Пальцем?

Гарри несколько стушевался.

— Типа того... — признал он, непроизвольно прижимая ладонь к рёбрам. Ткань рубашки над местом перелома была сухой и жёсткой, как доска. Кости ребер прорвали кожу, и кровь засохла за ночь. Бо-ольно... — Ладонями. Оно само из ладоней... и прямо на них. Ну, они меня совсем зажали, я до этого уворачивался, а тут перемкнуло что-то...

Гарри бормотал полусвязные объяснения на автопилоте — во-первых, было слишком больно, чтобы вдумываться в построение фраз, во-вторых, какое значение имеют его слова?

— Идёмте к директору, Поттер, — Снейп и впрямь не собирался дослушать тираду Гарри до конца. — И что Вы держитесь за живот? Несварение?

— Нет, рёбра сломаны. Крэббом, — угрюмо отозвался Гарри и призадумался. — Или Гойлом. Я их не различаю толком.

— Сломаны? — не говоря больше ни слова, Снейп бесцеремонно задрал рубашку Гарри, не обращая внимания на болезненный вскрик последнего, когда вместе с тканью от раны оторвалась засохшая корочка крови и сукровицы.

Пальцы Снейпа неожиданно невесомо пробежались по тёмному плотному вздутию на теле Гарри, по ошмёткам толстой кровяной корки, и нажали — да так, что у Гарри ноги подломились, и он со всхлипом осел на пол.

— Какой Вы неженка, Поттер, — с явным презрением бросил Снейп. — Возьмите себя в руки. Сходим к директору, а потом мадам Помфри займётся Вашими подозрительными ранениями.

Гарри не знал никаких мадам, но не стал спорить со Снейпом. Мало ли какие воспитательные меры здесь предусмотрены за пререкания со старшими.

Он шёл за Снейпом по длинным коридорам, по двигающимся лестницам, сквозь портреты в стенах и высокие двери — развевающаяся мантия слизеринского декана так и мелькала перед глазами, и Гарри приходилось то и дело переходить на мелкий бег, чтобы не отставать. Заблудиться ему совсем не улыбалось. Снейп затормозил перед двумя статуями оскаленных горгулий так неожиданно, что Гарри врезался в него, всеми лёгкими вдохнув странный завораживающий запах, пропитывавший одежду декана насквозь — то ли трав, то лекарств, то ли ещё чего-то... магического...

— Канареечные помадки, — сказал Снейп очень мрачно. Он, наверное, никогда не смеялся.

Горгулья отодвинулась, давая им проход. Гарри, поднимаясь по винтовой лестнице, с непривычки только чудом уворачивался от столкновения со стенами, которые так и норовили всё время познакомиться с его лбом поближе.

— Не заняты, Альбус? — Снейп вступил в кабинет Дамблдора первым. Запыхавшийся взлохмаченный Гарри шагнул следом за ним через порог и прислонился плечом к стене.

Интересно, разве не должны начаться уроки? Хотя, если его исключают, то какая разница...

— Заходи, Северус. Здравствуй, Гарри, — директор школы чародейства и волшебства Хогвартс буквально лучился добродушием. — Присаживайтесь. А мы здесь с мистером Малфоем как раз обсуждаем то, что случилось вчера.

С мистером Малфоем? Гарри, вздрогнув, перевёл взгляд на того, кто сидел в кресле перед директором. Копия Драко Малфоя, только лет на ...дцать старше. Такие же волосы, глаза, такая же обманчивая хрупкость — и такая же холодная самоуверенность. «С отца пример берёт, значит...».

— «То, что случилось» — это не та формулировка, которую я одобрил бы, профессор Дамблдор. — Гарри показалось, что голос мистера Малфоя бежит по коже извилистыми струями холода, как иней покрывает окно. — Из письма Драко я могу сделать вывод, что мистер Поттер психически неуравновешен и обучен применению различных разрушающих заклятий, которые не стесняется применять на других учениках. Я требую его исключения, как член Совета Попечителей! Уверен, родители Винсента и Грегори поддержат меня.

— Они не члены Совета Попечителей, — мягко заметил директор.

— Но их мнение имеет вес.

— Не горячитесь, Люциус, — примирительно сказал Альбус Дамблдор. — Исключение — это крайняя мера. И даже если Гарри действительно применил какое-либо заклятие к сокурсникам, я уверен, у него были на то причины.

— Что же за причины? — Люциус Малфой прищурился и посмотрел на Гарри. — Я, признаться, горю желанием их услышать.

— Садись, Гарри, и расскажи нам всё, — ласково предложил Дамблдор. — Хочешь чаю?

Гарри представил, как он сейчас сядет, и сломанные рёбра опять сместятся, и замотал головой. Голова тоже болела, особенно если так интенсивно мотать ею, но это было всё же вполне терпимо.

— Спасибо, я постою, сэр.

— Как хочешь, Гарри. Итак, что ты можешь рассказать нам о том, что было вчера в твоей спальне?

— Малфой... Драко Малфой сказал, что я должен ему прислуживать, и что я буду изгоем в Слизерине. Я отказался. Малфой натравил на меня Кребба и Гойла. Я уворачивался, сколько мог, а потом просто выставил руки вперёд, а из рук — огонь, огонь... — Гарри конспективно изложил события вчерашнего вечера и замолчал.

Он был уверен, что в этом кабинете не было ни единого человека, который на самом деле думал бы, что дела обстояли каким-то другим образом.

— Какая безыскусная сказка, — с отвращением сказал Люциус Малфой. — К сожалению, я уже вышел из того возраста, когда верят в сказки.

— Не стоит быть таким предубеждённым, Люциус, — спокойно отозвался Дамблдор, переплетая пальцы. — Я, например, верю мальчику.

— Вы всем верите, Альбус, и всем даёте второй шанс, — с раздражением отозвался Малфой. — Плоды этой практики весьма сомнительны, на мой взгляд.

— Десять лет назад Вы не возражали против подобной практики, Люциус, — это замечание Дамблдора заставило Люциуса Малфоя прикусить язык, хотя Гарри так и не понял, почему.

Выждав несколько секунд и убедившись, что Малфой не имеет пока больше претензий, Дамблдор взмахнул палочкой.

— Accio волшебная палочка Гарри Поттера!

Пару минут ничего не происходило, а Гарри развлекался тем, что пытался про себя угадать, что значит слово «Акцио». И что это слово, произнесённое здесь, может сделать с его палочкой, которая лежит в чемодане в спальне, на много-много этажей ниже.

Палочка со свистом влетела в комнату. Дамблдор поймал её левой рукой.

— Извольте же удостовериться... Priori Incantatem!

Из палочки Гарри вылетело несколько золотых и алых искр — точно таких же, какие появились при её покупке. И что это значит?

— Никакого Инсендио Максима не было, — объявил директор, словно прочтя мысли Гарри.

Это Гарри, собственно, и так знал. Лица Люциуса Малфоя и Северуса Снейпа были непроницаемыми.

— Никто никого не будет исключать, — директор сиял доброй отеческой улыбкой; при этих словах Гарри резко поднял голову, словно его дёрнули за ниточку.

«Что?»

— Гарри всего лишь необходимо научиться управлять собственной силой. Для того дети и поступают в Хогвартс.

Ошеломлённый Гарри плохо замечал, как раскланивается Люциус Малфой, как уходит вместе с ним куда-то Северус Снейп, как Альбус Дамблдор, улыбаясь, наливает в фарфоровую бледно-жёлтую чашку с золотым ободком горячий чай. Опомнился он только будучи уже усаженным в кресло, сжимая в руках нагревшуюся почти нестерпимо чашку с янтарной жидкостью, с тупой болью в так и не вылеченных рёбрах.

— Возьми лимонную дольку, Гарри, — Дамблдор кивнул на вазочку с жёлтыми кусочками.

Гарри послушно взял дольку и надкусил. Приторная до невозможности, она показалось ему лучшим из всего, что он когда-либо пробовал. Он остаётся... он остаётся в Хогвартсе!

— Сегодня ты уже пропустил первый урок, Гарри но ничего страшного: это было маггловедение, так что ты быстро нагонишь материал. Как тебе первый день в Хогвартсе?

Гарри подавился чаем и закашлялся.

— Ну... не очень, если честно... сэр, — «как знать, может, попади я в Гриффиндор, мне бы даже понравилось...».

— Детские ссоры скоро проходят, Гарри. Постарайся быть терпимым к юному мистеру Малфою.

«Да он угробит меня раньше! Или я его. И меня выгонят из Хогвартса».

— Пойми, он всего лишь чувствует себя уязвленным тем, что случилось в «Хогвартс-экспрессе», — Альбус Дамблдор устремил на Гарри немигающий взгляд ярких голубых глаз. — Не стоит так горячиться.

— Я бы... но... — Гарри неуместно хихикнул, потому что слово «погорячиться» было явным преуменьшением, но, в принципе, подходило по смыслу. — Он же не отстанет!

Директор задумался. Гарри, пользуясь моментом, осторожно вертел головой, разглядывая кабинет. Многочисленные портреты на стенах перешёптывались. По полкам были расставлены разнообразные предметы, о назначении которых Гарри даже не догадывался. Он бы, пожалуй, даже не взялся бы их описать, так странно и непривычно они все выглядели, и все они смешались в его голове в одну светящуюся, шуршащую, шелестящую, хрустально позвякивающую массу. Выделилась более-менее знакомым пятном клетка с птицей. Но птица внутри была знакома Гарри только по книге сказок, выуженной когда-то из мусорного ведра (в ведре она оказалась потому, что решительно не понравилась Дадли). Это был феникс. Переливающийся алым и оранжевым, как настоящий язык пламени, изящный и рослый, он был прекрасен. Птица склонила голову набок, разглядывая Гарри, и тихонько курлыкнула, будто здороваясь. Гарри несмело улыбнулся в ответ.

— Познакомься, Гарри, это Фоукс, — доброжелательно встрял Дамблдор. — Фениксы практически так же разумны, как люди.

— А... почему тогда он в клетке? — уточнил Гарри.

— Он не пленник там, Гарри. Эта клетка — его дом. Он волен выходить, когда захочет.

Феникс подтвердил слова директора, одним взмахом клюва открыв дверцу. Гарри заворожённо следил взглядом, забыв о боли и Малфое, как феникс летит на спинку кресла Гарри, усаживается там и медленно склоняет голову.

— К чему это он? — почему-то шепотом спросил Гарри.

— Сейчас увидишь, мальчик мой, — сцепив пальцы, Дамблдор с интересом наблюдал за фениксом.

— Он... он плачет! — потрясённо выговорил Гарри.

Крупные мутноватые слёзы, пахнувшие сиренью, текли из-под век Фоукса и падали Гарри на грудь.

— Ты ранен, Гарри?

— Д-да, у меня были сломаны рёбра, вчера, Креббом и Гойлом, но ничего особенного... но почему он плачет? Что, со мной всё так плохо?

— Напротив, Гарри с тобой всё отлично. Особенно теперь. Слезы феникса — самое сильное лекарство из всех, существующих в этом мире. Но фениксы лечат только по каким-то своим соображениям — признаться, я не знаю, почему он лечит перелом, от которого Поппи может избавить тебя за пару минут.

— Поппи?

— Мадам Помфри, школьная медсестра.

Гарри не испытывал особого доверия к медсёстрам, нанюхавшись и наоттиравшись с себя в своё время зелёнки до потери пульса (эта зелёнка доставалась ему в любом случае, будь его проблемой ангина, синяк или перелом), но промолчал. Лечит — и здорово, что лечит. Чудесным существам положено совершать чудеса.

Отплакав, сколько считал нужным, феникс переместился на плечо к Гарри и требовательно курлыкнул, глядя на Дамблдора.

— Да, Фоукс. Я тоже думаю, что это будет лучший выход.

Директор встал и принялся копаться в ящиках стола. Гарри глотнул подостывшего до нормальной температуры чая и взял ещё одну лимонную дольку. Есть хотелось зверски: вчера не ужинал, сегодня не завтракал...

— Вот, Гарри. Возьми.

Гарри взял предложенное: кулон на серебряной цепочке — выточенный из цельного янтаря феникс размером где-то с большой палец Гарри. Помедлив секунду, он надел кулон, с непривычки провозившись с застёжкой цепочки очень долго. Но Дамблдор его не торопил, и даже не улыбнулся, хотя Гарри был уверен, что серебро и янтарь в сочетании со старой вылинявшей рубашкой с плеча Дадли и мешковатыми джинсами, куда влезло бы три Гарри, смотрелись диковато.

— Что это?

— Это многоразовый портключ направленного действия, — пояснил Дамблдор, но понятнее не стало.

— Простите, сэр?

— Этот предмет заколдован так, чтобы мгновенно переносить тебя с места на место. Тебе достаточно сжать его в руке, если твои трения с другими студентами достигнут критической точки, и ты окажешься в одном из трёх мест: на площадке Астрономической башни, у школьной библиотеки или у порога Большого зала, в одной из ниш за доспехами. Выбирать ты не можешь, зато и твои оппоненты не сумеют угадать, где ты окажешься.

Гарри весьма смутно представлял себе значение слова «оппонент», но подозревал, что ничего хорошего оно в себе не несёт, раз подразумевает Драко Малфоя со свитой.

— Спасибо, сэр, — Гарри осторожно погладил кулон. Проблема, казавшаяся неразрешимой, стремительно уменьшалась. — А ночью? Что, если Малфой нападёт на меня ночью?

— Полноте, Гарри — ты демонизируешь мистера Малфоя, — улыбнулся Дамблдор.

«Это Вы его недооцениваете, — хотелось сказать Гарри. — Весь день, когда я буду ускользать от него, он будет злиться и злиться, а вечером устроит грандиозную пакость за все дневные неудачи разом, и нельзя ли выделить мне кровать где-нибудь в другом месте, да пусть хоть в чулане, пока меня, в лучшем случае, не избили во сне?». Но ничего такого Гарри не сказал. Может быть, он в самом деле преувеличивает.

* * *

Здорового, растерянного и смущённого Гарри выпроводили на следующий урок, заодно любезно вручив листок с расписанием. Пришлось зайти в подземелья за письменными принадлежностями и чистой, не испачканной в крови рубашкой заодно. Переодеваясь, Гарри удостоверился, что никаких следов травмы не осталось. Слёзы феникса и вправду были удивительным лекарством.

Урок, на который он всё-таки попал, найдя нужный класс исключительно благодаря тому, что догадался выспросить у Дамблдора подробную дорогу, был сдвоенными Чарами с Гриффиндором. Маленький профессор Флитвик начал с переклички. По алфавиту: сначала Гриффиндор, потом Слизерин. Гарри ждал своей фамилии, искоса наблюдая за Малфоем, не обращавшим на него никакого внимания.

— Поттер, Гарри! О, сам Гарри Поттер! — от волнения он подпрыгнул на месте и свалился с лежавшей на столе стопки книг, на которой стоял. Со стороны Малфоя донеслось едва различимое шипение, похожее на «Ещё бы ботинки ему поцеловал» или что-то в этом роде.

— Здесь, — Гарри вскочил и, подбежав к преподавательскому столу, перегнулся через него. — Вы в порядке, профессор?

Флитвик уцепился за руку Гарри, вставая.

— Я в полном порядке, молодой человек, — голос у профессора был высокий и тонкий; можно было даже сказать, писклявый. — Спасибо большое, что помогли!

— Не за что, — Гарри смутился, чувствуя, что все взгляды направлены на него, и побыстрее вернулся за свою парту. Сидел он один.

Профессор учил их правильно держать палочку и взмахивать ею. Гарри следил за отточенными движениями преподавателя и пытался повторить их, но непривычное запястье не слушалось, ничего не получалось толком. Единственное, что приободрило Гарри, так это то, что практически ни у кого ничего не получалось, так что он не выделялся на общем фоне. Это не было даже колдовством, и Гарри ощутил под конец некоторое разочарование, намахавшись палочкой до упора и нытья в запястье, но без видимого результата. Он понимал, что нужно сначала изучить это, как надо было учиться складывать и вычитать, чтобы решать разные задачи потом, но ему жизненно было необходимо натренироваться как можно быстрее.

После Чар предполагался обед в Большом зале. Гарри приветствовал обед как таковой с энтузиазмом, но до зала надо было ещё добраться. Дороги Гарри не знал. Выскочив из кабинета прежде всех, он ждал, прислонившись плечом к стене у класса Чар.

Слизеринцы вышли первыми — вроде бы все вместе, но поодиночке, отчаянно подражающие старшим курсам. Гарри не смог бы объяснить, в чём именно подражающие, но чувствовал это явственно. Потом — гриффиндорцы, отдельными кучками, кто как успел сдружиться: Гермиона Грейнджер особняком, две хихикающие девчонки, блондинка и брюнетка, ещё стайка девчонок и мальчишки, вывалившиеся из класса единой многорукой и многоногой хохочущей компанией. Среди них Гарри нашёл глазами запомнившихся Дина Томаса и Невилла Лонгботтома. Разумеется, Рон Уизли тоже там был.

— Привет, — глубоко вздохнув, Гарри шагнул гриффиндорцам навстречу. Ему казалось, от их жизнерадостности тянет теплом так же, как тянет могильным холодом от стен слизеринских подземелий.

— Э-э... привет, — Рон растерянно заморгал, не зная, как реагировать. Прочие гриффиндорцы остановились рядом, готовые в случае чего помочь другу.

«Горой за своих. Наверное, могут вечером идти в спальню и не прикидывать, выйдут из неё живьём утром, или нет».

— Пойдём в Большой зал? — предложил Гарри, отлепляясь от стены. — А то я туда дороги не знаю.

— Пойдём, — насторожённо согласился Рон. Гарри вздохнул с облегчением.

«А не будь у меня шрама на лбу, согласился бы он?».

Гарри выкинул лишние мысли из головы и пошёл рядом с Роном. Оправившиеся от недоверия (всё же они не так долго находились в Хогвартсе, чтобы проникнуться как следует межфакультетской враждой), гриффиндорцы окружили их тесной толпой, болтая и смеясь, прося разрешения потрогать шрам Гарри, расспрашивая его о Вольдеморте и о Слизерине. Гарри честно отвечал, что Вольдеморта не помнит, а помнит только зелёный свет, а Слизерин — сборище гадюк, и у Шляпы, очевидно, совсем маразм, потому что лучше куда угодно, только не туда.

— А как с Малфоем? — не выдержал Рон уже у самых дверей Большого зала.

— А как может быть с Малфоем? — удивился Гарри и поведал о том, что произошло вчера вечером.

— Так ты же сам мог добраться в Большой зал, с помощью кулона! — сообразил Рон, налюбовавшись на янтарного феникса.

— А если бы не к порогу Большого зала, а на Астрономическую башню? — напомнил Гарри, молясь в глубине души, чтобы Рону не пришло в голову: оказавшись не там, где надо, можно использовать портключ снова и снова, пока не принесёт, куда следует, всё одно быстрее, чем пешком. Тогда пришлось бы объяснять, почему ему так приспичило непременно влиться в компанию гриффиндорцев.

За всеми этими разговорами они застряли на середине Большого зала, рассматривая кулон.

— Кто как, а я хочу есть, — решительно заявил Симус Финниган и направился к гриффиндорскому столу.

— Да, точно, — опомнился Рон. — Надо рассаживаться за свои столы.

Гарри, засунув руки в карманы, медлил с тем, чтобы идти за слизеринский стол, хотя желудок требовал этого, устроив настоящий скандал. Он следил, как уходит Рон — медленно и нерешительно, словно не желая расставаться с ним.

— У нас завтра общая Трансфигурация, — подал голос Гарри, припомнив листок с расписанием, врученный Дамблдором. — Увидимся?

Рон просиял.

— Конечно!

* * *

За обедом и ужином Гарри всё так же сидел отдельно от прочих слизеринцев. Он неоднократно ловил на себе взгляды практически всех, кто был в Зале. Когда он бродил по коридорам, без особого успеха консультируясь с портретами на стенах (толку от портретов было не больше, чем от живых людей — они точно так же ахали при виде его шрама и начинали нести чушь, хотя довольно быстро обретали самообладание по сравнению с людьми), вслед ему неслось:

— Вон, гляди!

— Где?

— Вон там, в очках!

— Правда, он!

— И шрам, шрам, смотри!

— Видишь Поттера?

— Того самого Гарри Поттера?

— Видишь его шрам?

— Говорят, он обжёг Кребба и Гойла...

— Ой, девочки, какой милый...

— Да он угрюмый, как Снейп!

— А какие глаза!

— Видишь его?

— Смотри!

— Видишь?

— Он...

— Тот самый...

— Поттер...

— Поттер...

— Сам Гарри Поттер...

Впору было взвыть. Если бы хоть кто-нибудь был рядом, чтобы можно было поболтать и отвлечься... но Гарри везде ходил один, потому что в этот день у Слизерина ничего не совпадало с Гриффиндором, а слизеринцы не обращали на него никакого внимания. Это только радовало бы Гарри, если бы не предчувствие, что Малфой, на которого равнялись остальные, готовит очередную пакость. После вчерашнего он не может не хотеть отомстить. Проблемы с поиском дороги разрешились только к ужину, когда Гарри было достаточно сжать в руке феникса. По ощущениям тот легонько взмахнул твёрдыми крыльями и сложил их, как были. Под ложечкой у Гарри ёкнуло, ему показалось, он летит, как бывало во сне, и он заморгал, поняв, что стоит вовсе не там, где был. Как легко... Гарри выбрался из-за доспехов, только чудом не столкнув их на каменный пол (щель, в которую предполагалось вылезать, счёл бы просторной только двухмесячный котёнок), и весь ужин косился на слизеринцев. Малфой, ухмыляясь, поглощал стейк и снисходительно говорил что-то Креббу и Гойлу. Те кивали. Физиономии у них были, как обычно, булыжникоподобные, и ничто не намекало на то, что не далее, как сутки назад их изрядно обожгло (врал Снейп, что им несколько недель лечиться…). Возможно, здесь лечили не только зелёнкой.

Гарри переступил порог спальни. Ничто в ней не напоминало о вчерашнем. Его соседи предпочли задержаться в общей гостиной, и Гарри только порадовался этому обстоятельству, забравшись под одеяло. Не то, чтобы ему так уж хотелось спать, но он определённо не планировал провести вечер за задушевной болтовнёй с Малфоем или Забини, а уж тем паче с Креббом или Гойлом.

Гарри натянул одеяло до самого носа и принялся перелистывать учебник «Силы зла: руководство по самозащите». Назвать Малфоя с прихвостнями силой зла будет чересчур пафосно, но всё же это может пригодиться.

Вступление учебника внушило Гарри мало оптимизма: там говорилось о том, что силы зла, или тёмные силы, многочисленны и могущественны, а также всё время бдят, и нужно быть очень внимательным, защищаясь от них, чтобы не переступить невидимую грань и не стать самому тёмным волшебником. Гарри счёл несправедливым, что светлые волшебники испытывают двойное неудобство, вынужденные во время драки думать ещё и о морали, тогда как тёмные могут все свои силы посвятить схватке. «А, ну потому там так и написано — самозащита. На нападение не остаётся сил и времени». Самозащита, впрочем, тоже вполне устраивала Гарри, который и не стал бы затевать дальнейший конфликт с Малфоем, не вздумай тот мстить за произошедшее в поезде. Поэтому Гарри взялся непосредственно за защиту, начав с главы «Ближний бой на палочках». Маловероятно, что Малфой предложит устроить честную дуэль, правила которой были детально здесь описаны (а также добавлялось крупным шрифтом, что дуэли в стенах школы запрещены, так что эта информация — чисто для общей эрудиции или на отдалённое будущее). Но сами заклинания Гарри интриговали.

Лёжа в кровати, он пробовал взмахивать, как было сказано в учебнике, рукой без палочки и шёпотом произносить: «Stupefy!», «Expelliarmus!», «Protego!», «Petrificus Totalus!». Попробовал произносить и с палочкой, но три последних не возымели видимого эффекта (наверно, они работали, только если направить палочку на человека, а Протего так и вообще не должно было действовать на кого-то или что-то другое), а Ступефай снёс полог над кроватью подчистую, и перепуганный насмерть Гарри прилаживал его обратно вручную, уронив учебник на пол. Он бы попрактиковался ещё в чём-нибудь, благо учебник был толстый и напечатан мелко (а значит, заклинаний в нём хватало), но послышались шаги, и он торопливо сунул учебник под подушку, накрылся одеялом, задёрнул полог и притворился, что спит.

Кто-то вошёл в спальню; судя по лёгкости шагов, это был Малфой или Забини, Кребб или Гойл топали бы, как слоны. Вошедший постоял молча посреди комнаты, и Гарри, старательно изображавший усердно спящего, гадал, какого чёрта он застыл там, как памятник самому себе. На всякий случай Гарри подвинул руку поближе к кулону, который не снял на ночь, но переноситься в почти голом виде черт-те куда не понадобилось — вошедший постоял-постоял и двинулся к своей кровати. Немного успокоившись, Гарри закрыл глаза, продолжая прислушиваться к происходящему, и сам не заметил, как уснул.

Пробуждение было не из приятных — и, по правде сказать, Гарри предпочёл бы голос Снейпа, как вчера, чем неприятное тянущее ощущение в мышцах рук и ног и ухмыляющаяся физиономия Малфоя. Попытка пошевелить руками — хотя бы для того, чтобы нашарить палочку и устроить блондину то же самое, что и пологу собственой кровати — успехом не увенчалась. Запястья, а также щиколотки Гарри охватывала толстая верёвка, прикрепляющая их, по всей видимости, к столбикам кровати. «Тоже какое-то заклинание, наверно. Я бы почувствовал, если бы меня привязывали вручную».

— Удобно, Поттер? — тон Малфоя сошёл бы за любезный, не пробивайся в нём торжествующие неприятные нотки.

— Очень, — ответил Гарри, отчаянно дёргая руками и ногами. Бесполезно: верёвки только врезались в кожу; стало горячо от боли и влажно от крови. — Вот только бы твою рожу убрать из поля зрения — и всё будет зашибись.

— О-о, Потти, — протянул Малфой, явно наслаждаясь ситуацией. — Какая жалость, что я не в твоём вкусе! Ты, наверно, предпочтёшь Кребба или Гойла?

— Ты имеешь в виду, что сам меня и связанного бить не решишься, а поручишь своим громилам? — с некоторой опаской уточнил Гарри. Что-то в словах Малфоя ему не понравилось.

— Хотя, — продолжал Малфой, как ни в чём не бывало, — твои предпочтения не имеют никакого значения. Слуги, как правило, любят своих хозяев без раздумий.

— Малфой, ты болен! — Гарри был всерьёз испуган этими более чем странными речами.

— Отнюдь, Потти, отнюдь... ты хоть знаешь о Непростительных заклятьях?

— О чём?

— Понятно. Не знаешь. Просто безобразие, как ты невежественен... — Малфой присел на край кровати Гарри и задумчиво положил узкую ладонь ему на грудь. Ладонь у Малфоя была холодной и сухой, а сам жест — в высшей степени подозрительным. Гарри задёргался ещё отчаянней, но блондин не обратил на его телодвижения никакого внимания. — Существует три непростительных заклятия, Потти. Одно из них, Империус, целиком и полностью подчиняет волю жертвы тому, кто произнёс его. Второе, Круциатус, причиняет боль — такую, Потти, какой ты себе, верно, и представить не можешь. Третье, Авада Кедавра — убивает. Правда, тебя оно не убило... что ты так на меня смотришь, как Кребб на учебник по Трансфигурации? Когда Тёмный Лорд убивал твоих родителей, он использовал Аваду, и они умерли. Когда он убивал ею тебя, заклятие, которое невозможно отразить, отлетело от твоей головы, — Малфой для наглядности щёлкнул Гарри по лбу — прямо по шраму. — Вот он, след от Авады Кедавры.

Блондин помолчал, а Гарри переваривал информацию, буквально оглушенный ею.

— Я обучен всем непростительным заклятиям, Потти, — шепнул Малфой, склонясь поближе к уху Гарри. Горячее дыхание влажно прошлось по замёрзшей коже Гарри, и он вздрогнул. Положительно, ночью Малфой обращался во что-то сверхъестественное и пугающее. — Я не буду пытаться убить тебя — мало ли, вдруг оно опять отлетит, да и ни к чему. И боль твоя мне тоже не нужна... не для того я предлагал тебе руку, знаешь ли...

— Хорошо, что без сердца, — пробурчал Гарри, пытаясь глупой шуткой ободрить сам себя.

— А если бы я предложил тебе сердце, что бы ты сказал? — пропел блондин, наклоняясь к самому лицу Гарри.

Гарри замер и лихорадочно стал размышлять, лечат ли в здешнем лазарете психические заболевания.

— Я бы сказал, что ты псих, — чистосердечно ответил Гарри.

Малфой резко отпрянул от Гарри и захохотал.

— Какой же ты ещё ребёнок! Это надо же... зря ты не принял мою руку, Поттер, зря, потому что теперь либо я сломаю тебя, либо ты меня, но равными мы больше не будем. Но могли бы быть, и я бы научил тебя всему, что знаю сам о мире магов. Ты ведь рос у магглов, не так ли?.. Неважно. Теперь — неважно. Где твоя палочка, Потти?

Гарри сжал губы. Во-первых, резкий поворот темы его озадачил, во-вторых, он вовсе не хотел отдавать свою палочку в распоряжение Малфоя. Мало ли чего тот с ней сделать хочет — сломать или ещё что-нибудь нехорошее.

— А, вот, на тумбочке, — тот уже и сам нашёл искомое.

«Надо было спрятать куда-нибудь подальше...».

— Я наложу на тебя Империо, Потти, твоей собственной палочкой. И если даже обнаружат, что кто-то применил Непростительное в стенах школы, то все шишки полетят в тебя — палочка-то твоя, — Малфой рассёк воздух палочкой Гарри, приноравливаясь к чуть другим длине и весу. — А если не обнаружат, ты сделаешь всё, что я скажу. И будешь очень рад это самое «всё» сделать...

— Ты совсем очумел, Малфой! Тебя выгонят из Хогвартса! — попытался Гарри воззвать к разуму Малфоя. Но разум, похоже, и не ночевал под светлыми длинными прядями.

— Только не говори мне, Потти, что ты мечтаешь видеть меня здесь каждый день, — ухмыльнулся Малфой. — Тебе же лучше, если меня выгонят.

Против этого Гарри было попросту нечего возразить. Не в бровь, а в глаз, что называется.

— Итак, приступим, — провозгласил Малфой и плавно поднял палочку Гарри.

Гарри задёргался ещё лихорадочней. Ещё немного, ещё... кожа лопалась под напором верёвок, медленно, понемногу основание ладони пролезало в туго затянутые петли, мокрые и горячие от крови Гарри. Ещё немного, ещё чуть-чуть времени...

— Imperi...

Гарри не дал Малфою договорить заключительное «о». Он просто ударился в панику и заорал так, что было слышно, наверное, даже в Гриффиндорской башне:

— Stupefy!!!

Он знал, что оно не сработает без палочки, и орал просто так, чтобы, если получится, сбить Малфоя с толку и выиграть немного времени.

Он совсем не ожидал, что оно всё-таки сработает.

Странное красноватое марево на миг зависло в комнате и рассеялось; Малфоя отбросило к стенке и распластало под самым потолком. Почти сразу же блондин шмякнулся оттуда — прямо на спинку кровати Гойла. На не приспособленной для сидения спинке он тоже долго не удержался и в явно обморочном состоянии сполз в узкий промежуток между кроватями Гойла и Забини, сложившись практически пополам. Оставив фанфары и радостные крики «Йо-хо-хо, и бутылка рома!» на потом, Гарри задёргался так сильно, как мог, и высвободил-таки левую руку. Кожу на запястье он при этом конкретно разворотил, и саму ладонь саднило, но пальцы были целы и сумели сжаться вокруг крошечного феникса. Тот расправил крылья, и слизеринская спальня сменилась другим пейзажем.

«Холодно». Гарри выругался сквозь зубы и выдрал вторую руку из верёвок. Кожа на запястьях была не просто порвана, а разлохмачена в мясо; «больно», — подумал Гарри мрачно и принялся ковырять коченеющими пальцами узлы верёвок на щиколотках. На развязывание ушло минут десять. Гарри слез с кровати, которая очень любезно перенеслась вместе с ним, завернулся в одеяло и посмотрел на окрестности Хогвартса с высоты Астрономической башни. Озеро в лунном свете отливало сталью, Запретный лес вдалеке отчего-то был зелёного оттенка, тогда как все порядочные леса в темноте одинакового почти чёрного цвета. Все прочие башни Хогвартса были без труда отсюда видны, и Гарри с тоской попытался угадать, которая из них принадлежит Гриффиндору.

Тоска тоской, но звезды на небе ненавязчиво намекали, что пора спать. Существовал, конечно, вариант остаться здесь до утра, но Гарри опасался проспать занятия. К тому же возвращаться в подземелья всё равно придётся. Поэтому Гарри слез с кровати, продолжая кутаться в одеяло, и недовольно зашипел, когда холод каменного пола обжёг босые ступни. «В следующий раз буду хитрее... лягу спать в носках».

Найти дорогу в подземелья оказалось несложно — для этого нужно было идти всё вниз и вниз, не ошибёшься. Усилившийся холод вокруг безошибочно извещал о том, что Гарри добрался до места назначения. Проблемы начались, когда он вспомнил, что так и не ведает толком, за какой именно стеной находится вход в гостиную Слизерина. Все стены на вид были абсолютно одинаковыми, и Гарри, быстро утеряв всякую чувствительность в промёрзших насквозь ступнях, твердил вполголоса: «Хитрость и слава!» у каждой из стен, следя, не отодвинется ли что-нибудь. На это у него ушло пятнадцать минут — чертовски много, когда из твоих запястий капает кровь, а сам ты мёрзнешь, злишься, боишься и мрачно предвкушаешь последующее объяснение с кем-нибудь, кто выскажет тебе своё высочайшее «фи» по поводу оставленной на Астрономической башне кровати. Ну не мог же он тащить её с собой по лестницам через весь замок! Наверняка для этого существуют какие-то заклинания, но вот ещё бы знать их...

В слизеринской гостиной на этот раз не было пусто: какие-то два парня со старших курсов, сидя на диване у камина, целовались. Гарри сморщил нос, но удивляться или возмущаться у него попросту уже не было сил, и он, незамеченный, пристроился в кресле в углу вместе со своим неразлучным одеялом. В спальню он заходить не хотел: во-первых, неизвестно, что там сейчас творится, во-вторых, поспать всё равно там не получится. Хотя бы потому, что там нет для него кровати. Гарри решительно устал от всего этого («а всего-то второй день!»), поэтому он закрыл глаза и заснул. Перед сном мелькнула мысль о том, что от мести Малфой теперь тем более не откажется...

Безумных дней томительная смена,

Ночей безумия томительная мгла...

Фёдор Сологуб.

«Это уже добрая традиция», — подумал Гарри, широко зевнул и только потом открыл глаза. Над ним, скрестив руки, возвышался Северус Снейп, чей командный голос только что разбудил Гарри. «А может, и не очень добрая».

— Доброе утро, сэр, — вежливо сказал Гарри, не найдя других слов.

— Могу ли я узнать, Поттер, почему Вы ночь за ночью проводите в гостиной?

— Понимаете, сэр, — сказал Гарри, абсолютно не представляя, как он будет всё это объяснять, и спрятал окровавленные руки под одеяло. — Вчера вечером я заснул, а посреди ночи обнаружил, что я не в спальне, а в Астрономической башне вместе с кроватью. Вернулся сюда и лёг здесь, потому что в спальне всё равно не было больше для меня кровати.

Смерив Гарри подозрительным взглядом, Снейп, наверняка не поверивший ни одному его слову, широким шагом направился в спальню первокурсников. Гарри подумал немного и пошёл следом, шипя сквозь зубы — опять пришлось топать по ледяным плитам коридора, разделявшего гостиную и спальню, в которых в обеих имелись мягкие пушистые ковры.

Снейп распахнул дверь спальни и удостоверился воочию: кроватей было всего четыре. И все они были заняты. Гарри украдкой взглянул на то место, куда впечатался Малфой вчера ночью, и с некоторым удовлетворением отметил, что там стена выглядит помятой — совсем чуть-чуть, но всё же.

Сам Малфой лежал на своей кровати одетый, и Гарри сначала, забеспокоился, жив ли тот, или Кребб и Гойл, не выдумав ничего лучше, просто переместили труп убитого об стену предводителя в кровать, да так там и оставили, но заметил, что на блондине нет ботинок, а мантия расстёгнута и лежит, как одеяло, на самом Малфое, и успокоился. Вряд ли кто-то из других слизеринцев додумался бы проявить такую заботу о трупе или даже о живом, но бессознательном сокурснике — насколько Гарри мог судить по тем нравам Слизерина, что были ему уже знакомы. Так что Малфой сделал это сам.

Пологи кроватей Кребба, Гойла и Забини были задёрнуты, но их обувь стояла снаружи, а без неё они далеко не ушли бы. Раз все спят, времени должно быть ещё немного. Гарри понадеялся, что сегодня он не прогуляет ни один урок.

— Мистер Малфой? — нахмурившись, позвал Снейп. Он, скорее всего, отлично понимал, что рассказ Гарри значительно сокращён за счёт довольно-таки существенных деталей, к которым Малфой имел непосредственное отношение, и теперь был встревожен. У него были для этого все основания, учитывая прискорбную судьбу обожжённых позавчера Кребба и Гойла.

Малфой не ответил, но поменял позу, закинув одну руку за голову.

— С Вами всё в порядке? — Снейп подошёл вплотную к кровати блондина.

— Мистер Малфой! Извольте отвечать, когда к Вам обращается Ваш декан!

— Хорошо, дядя Северус, — как-то бесцветно отозвался Малфой.

Дядя Северус? Снейп обернулся и ожёг Гарри таким взглядом, что брюнет счёл за лучшее ретироваться в ванную при спальне, пока жив. Там, к сожалению, нельзя было разобрать, что ещё говорили Малфой и Снейп, и Гарри потратил добрых двадцать минут, осторожно оттирая с рук кровяную корку, чистя зубы и намыливая голову шампунем. Он уже довольно давно всего этого не делал, и ощущение чистоты принесло с собой успокоение.

Когда он вышел из ванной, Снейпа в спальне уже не было. Малфой, сидя на кровати, с ожесточением расчёсывался, Кребб и Гойл топтались поблизости от него, ожидая указаний — похоже, сами они не могли даже решиться пойти умываться без указаний. Забини, стоя перед висевшим на стене зеркалом в половину человеческого роста, тщательно завязывал галстук слизеринских цветов, зелёного и серебряного. Гарри впервые смог разглядеть этого своего одноклассника как следует, не думая о посторонних вещах: у него были чёрные огромные глаза и тёмно-рубинового глубокого оттенка, почти чёрные гладкие волосы — не зализанные специальным гелем, как у Малфоя, а гладкие сами по себе. Не брюнет, не рыжий — что-то совсем другое, непривычное для глаза. Смуглый и высокий, наравне с Креббом и Гойлом и выше Гарри или Малфоя, Забини смутно походил на итальянца; Гарри померещился при взгляде на него запах апельсинов и синие-синие волны моря. Правда, у итальянцев в представлении Гарри не должно было быть таких скупых выверенных движений и каменных, совершенно безэмоциональных лиц.

Гарри выкопал из тумбочки сумку с пергаментом, чернилами и пером, которую таскал с собой на занятия, оделся и пригладил волосы — всё в молчании; он подумал, что сказать что-нибудь вроде «Всем доброе утро» не будет уместным, поэтому только подобрал свою палочку с малфоевской тумбочки (Гарри нашел весьма трогательным и подозрительным со стороны блондина сохранить её, а не сломать или выкинуть), натянул рукава мантии поплотней на запястья, с досадой отметив, что они как начали кровоточить снова во время умывания, так и кровоточат до сих пор, и вышел из спальни.

Проблема возникла вновь с поиском дороги к Большому залу. Все курсы старше первого уже ушли, и увязаться словно бы невзначай было не за кем (да и чревато это было бы, учитывая, что ученики Слизерина могли пропустить завтрак и заняться какими-нибудь другими, чисто своими делами, далеко от Большого зала). Поэтому Гарри сжал феникса и вновь увидел озеро с высоты птичьего полёта. «Мне вроде как не сюда надо было». Отметив, что кровать отсюда ещё не унесли, он снова воспользовался портключом, и на этот раз оказался за доспехами, едва не сшибив их сумкой. «Надо будет осторожней с этим в следующий раз». Гарри выглянул, нет ли кого перед нишей, и, убедившись, что никого, отправился завтракать.

В сидении в одиночку за завтраком, кстати, были свои плюсы. Можно было растопыривать локти, как хочешь, не опасаться, пнуть кого-нибудь, болтая ногами, и не гадать, не подсыпали ли тебе чего-нибудь не того в кубок, пока ты отвернулся на минуту. Но сегодня Гарри обнаружил, что слева от него сидит кое-кто, кого он совершенно не ожидал увидеть здесь. Кровавый Барон, привидение Слизерина.

— Доброе утро, мистер Поттер, — вежливое приветствие со стороны призрака с пустыми глазницами на жутковатом лице и в средневековых одеждах, заляпанных серебристой кровью, могло бы выбить Гарри из колеи, не усвой он, что живых стоит бояться куда больше, чем призраков. Последние, в конце концов, могут нанести только моральный ущерб.

— Доброе утро, э-э...

— Зовите меня Барон, мистер Поттер, — милостиво разрешил призрак. — Как Ваши дела?

— Дела? — Гарри подавился овсянкой, и Кровавый Барон терпеливо переждал его надрывный кашель. — Дела хорошо... хм-м, благодарю Вас. А Ваши?

— Как могут быть дела мёртвого? — призрак пожал плечами, и Гарри обдала волна завораживающей прохлады. — Не хорошо и не плохо, мистер Поттер. Однако что касается Вас... неужели Вас не волнует конфликт с юным мистером Малфоем?

Гарри нервно глотнул сока из кубка и снова натянул рукава мантии поплотнее, до середины ладоней.

— Волновать — не волнует, — отчеканил Гарри. — Меня больше удивляет, почему он волнует Вас.

Кровавый Барон издал какой-то хрипящий звук, в котором угадывался определённый своеобразный ритм, и Гарри, вслушавшись, понял, что это смех.

— Как приятно слышать речь истинного слизеринца от того, кто так яростно протестовал против своего распределения на этот факультет!

Гарри обозлился. Но спорить было бесполезно, равно как и запускать в призрака Ступефаем. Кроме того, это напоминание было вполне безобидным, если не принимать во внимание, что по прошествии всего лишь двух дней эта тема была для Гарри очень болезненной. Он встал, бросив ложку на стол так, что та зазвенела, и вышел из Зала. Кажется, призрак смотрел ему вслед. Гарри это не волновало. «Всякая полупрозрачная гадость будет ещё травить душу...». Гарри остановился, пройдя пару метров от двери в Большой зал. Рон вышел через семнадцать долгих минут, в течение которых Гарри старательно игнорировал все взгляды и шёпот в свою сторону. Вместе с Роном шёл Невилл Лонгботтом. Гарри невольно улыбнулся, вспомнив поиски жабы по всему поезду.

— Привет, — Гарри сделал шаг навстречу.

— Привет, — Рон неловко улыбнулся ему.

— П-привет, — голос Невилла прозвучал так, будто он был чем-то испуган или смущён. Гарри проследил взгляд расширенных глаз Лонгботтома, до самой вышивки цветами Слизерина на своей груди слева, где обычно висят ордена на мундирах. Такие вышивки были у всех первокурсников Слизерина. Гарри никого не просил это делать, но просто обнаружил это на одежде сегодня утром, точно так же, как Невилл, должно быть, обнаружил на своей вышивку Гриффиндора.

— Как дела? — Гарри обращался одновременно к обоим. И если Рон без особого труда преодолевал извечную межфакультетскую вражду, то Невилл реагировал на самого Гарри куда хуже, чем тот отвечал Кровавому Барону. Лонгботтом краснел, бледнел, запинался и спотыкался, пытаясь выговорить дежурное «Нормально». Решив, что так будет лучше всего, Гарри бросил на Невилла удивлённый взгляд без тени враждебности и осведомился о состоянии Тревора.

— Утром я опять его потерял, — расстроенно ответил Невилл, мгновенно переключившись с одной отрицательной эмоции на другую.

— И мы искали его по всей спальне, — весело добавил Рон. — Чуть на завтрак не опоздали! А ты как... там?

Очень своевременный вопрос. Гарри честно рассказал обо всём. Когда Рон явно не поверил ему — на веснушчатом лице ясно отражались все эмоции и даже без труда читались мысли, проносившиеся в рыжеволосой голове — он продемонстрировал незажившие запястья. Наверное, для того, кто никогда не должен был терпеть побои дяди Вернона, это выглядело совсем уж ужасно. Сам Гарри не чувствовал особой боли — ему приходилось переживать и худшее, скорчившись на тонком матрасе в чулане и вцепившись зубами в уголок похожей на блин подушки, чтобы не застонать случайно или не заплакать. Корка крови и сукровицы начала вновь образовываться, защищая саму рану от воздуха и прикосновений, а если рана защищена, это можно терпеть. О такой ране даже можно забыть, занявшись чем-нибудь другим.

Глаза Рона при виде рук Гарри стали занимать пол-лица и наполнились благоговением и восхищением, смешанными с жалостью. Гарри не было нужно ни то, ни другое, ни третье, но он не стал говорить об этом Рону — и не только потому, что всё равно не сформулировал бы свои претензии как следует. Невилл же смотрел на Гарри, как... как все смотрели на Гарри, разве что любопытство и странное преклонение соседствовали с искренним дружелюбием. «Оказывается, от этого тоже есть какая-то польза», — под «этим» Гарри имел в виду всё произошедшее вчера. Именно оно заставило Невилла не обращать больше внимания на цветные нитки на мантии Гарри.

Добравшись до кабинета Трансфигурации, они зашли в него, и перед ними встала новая проблема — по крайней мере, перед Гарри так точно встала. Класс был чётко поделен на слизеринскую и гриффиндорскую половины. Мало того, все уже расселись по двое за каждую парту, и становилось ясно, что кому-то из них троих — Гарри, Рону или Невиллу — придётся сидеть одному. Они молча стояли, чувствуя странную неловкость, все уже начинали на них коситься, и Гарри в очередной раз про себя вспомнил Сортировочную Шляпу нехорошими словами, какие говорил дядя Вернон, когда проигрывала его любимая футбольная команда. Всё было бы куда проще, распредели она его в Гриффиндор.

В этот момент в класс проскользнула Гермиона Грейнджер с такой набитой сумкой, что Гарри подозревал: она только что из библиотеки. Она плюхнулась за одну из свободных парт на гриффиндорской половине и, ни на кого не обращая внимания, начала торопливо раскладывать свои вещи по парте. Не говоря ни слова, Невилл сел с ней за одну парту, и перед Гарри с Роном вылезла, скрестив на груди ручки, ещё одна проблема — где сесть? Гарри представил, как вся трансфигурация пройдёт для него и Рона в созерцании светлого и тёмного затылков (соответственно Малфоя и Забини) с модельными стрижками, и решительно поставил сумку на стул позади Невилла. Рон обогнул ряд парт и поставил свою на соседний.

Профессор МакГонагалл вошла в класс минута в минуту — Гарри с Роном едва успели бросить на парту перья, чернила и пергамент и усесться. Она только удивлённо подняла брови, увидев, с кем соседствует её студент, но ничего не сказала. В конце концов, вряд ли это было запрещено.

— Трансфигурация — самый сложный и опасный вид колдовства, который вы будете изучать в Хогвартсе, — сказала она. — Те, кто будет валять дурака у меня на занятиях, покинут мой класс навсегда. Это первое и последнее предупреждение.

Рон еле слышно вздохнул, а Гарри легонько дёрнул плечом. Если бы всем, что было ему нужно для беспроблемной жизни в Хогвартсе, было примерное поведение на уроках...

Профессор превратила стол в свинью и обратно — класс был в восхищении. После этого они, видимо, в качестве ложки дёгтя в бочке мёда, половину занятия записывали сложные формулы, вытекавшие одна из другой в самом причудливом порядке, какой только умещался у Гарри в голове, а вторую половину занятия занимались превращением спичек в иголки. Гарри прилежно взмахивал палочкой, но ни у кого, кроме Гермионы Грейнджер, ничего не получилось. Её спичка вся посеребрилась и заострилась на одном конце. Это напомнило Гарри цвет глаз Малфоя в лунном свете, и он повернулся так, чтобы продолжать практиковаться в трансфигурации, не видя Гермионы. Правда, он слышал, как она терпеливо втолковывает Невиллу, что именно тот делает не так. Невилл слушал и, похоже, пытался сделать так, как она говорила, но у него опять ничего не получалось.

После занятия Гарри взял спичку с собой и по дороге на совместную с Хаффлпаффом историю магии (очень хорошо, что у Гриффиндора она уже была вчера, и Рон с Невиллом сумели объяснить Гарри дорогу) вновь и вновь шептал слова, продиктованные профессором МакГонагалл, взмахивая палочкой.

На истории он опять сидел один, на задней парте, и одной рукой записывал монотонную лекцию: Умерик Пьющий, Эмерик Злющий, король гоблинов Варкрафт, его сын (или отец, что несущественно) Дум Первый... Второй рукой, левой, он держал палочку и пытался превратить лежавшую на коленях спичку в иголку. Чем-то его это занятие зацепило, и он упрямо продолжал попытки, несмотря на постоянную тупую боль в запястьях. Немного крови просочилось таки через рукав и капнуло на конспект лекции. Гарри досадливо прилепил ткань к тому месту, откуда капало и подложил под руку чистый кусок пергамента. Ещё раз... Гарри потёр глаза, уставшие от напряжённого пяленья на остававшуюся прежней спичку, и оглядел класс, давая себе небольшой отдых. Склоненные головы, головы, головы: кто-то писал, кто-то внаглую дремал (всё равно призрак профессора Биннза не замечал), кто-то резался с соседом под партой во что-то похожее на «Морской бой». И Малфой, смотрящий на Гарри со своего места на второй парте у окна. Серебро, опять тёмное серебро — сегодня такой пасмурный день... Гарри опустил голову, не желая встречаться взглядом с явно двинутым Малфоем, и взмахнул палочкой снова. Его совсем не удивило, что на этот раз тёплая волна магии окутала его колени и преобразовала спичку в иголку. Самую что ни на есть иголистую иголку, серебристую, острую, с аккуратным ушком — куда лучше, чем то, что вышло у Гермионы Грейнджер.

Перед обедом Гарри столкнулся у Большого зала с Роном, и рыжий был всерьёз обеспокоен кровавым следом, который Гарри оставлял за собой на каменном полу: раздражённые запястья напоминали теперь прохудившийся кран, ткань мантии пропиталась кровью и больше не удерживала её, а окровавленный насквозь пергамент Гарри скомкал и сунул в карман, намереваясь выбросить попозже.

— Тебе надо в Больничное крыло, — решительно заявил Рон.

Гарри не был против и пожал плечами.

— Я не знаю, где оно, а ты? — он робко взглянул на Рона из-под слипшихся ресниц — нет, от боли Гарри не плакал уже лет восемь как, да не такой уж и сильной была боль, но он случайно задел рукой глаза, и кровь попала на ресницы.

Неужели Рону не всё равно, истечёт ли он, Гарри, кровью? После десяти лет у Дурслей Гарри подозревал, что может умирать в корчах на глазах у других людей, а те продолжат спокойно разговаривать о своём до тех пор, пока его труп не завоняет и не появится явственная необходимость оный труп убрать.

Но Рона, похоже, подобные сомнения не преследовали. Возможно, члены его семьи действительно заботились друг о друге. Правда, это всё ещё не совсем объясняло, почему Рон заботится о нём, Гарри.

— Я тоже не знаю, но Фред и Джордж должны знать, — уверенно сказал рыжий. — Они столько раз туда попадали, по их рассказам, что наизусть должны помнить дорогу туда.

Знакомство Гарри с Фредом и Джорджем Уизли ограничивалось эпизодом в поезде, когда близнецы помогли ему запихнуть чемодан в купе, но уже тогда они ему понравились, как и вся семья Уизли. «Интересно, помогут ли они мне? Я же в Слизерине...». Рон направился в сторону гриффиндорского стола, кивком зовя Гарри за собой.

Фред и Джордж сидели рядом, соприкасаясь локтями, и что-то горячо обсуждали, таская крохотные сандвичи друг у друга с тарелок.

— Фред, Джордж!

— Чего тебе, Ронникин? — кто-то из близнецов отвлёкся от разговора с братом и обернулся. — О, Гарри, привет!

Гарри приободрился при виде широкой улыбки без тени фальши.

— Привет... м-м... Фред или Джордж?

— Дред или Фордж, как тебе больше нравится, — с серьёзным видом сказал второй близнец. — Не ошибёшься!

Они рассмеялись, и Гарри с Роном вторили им.

— Так у вас двоих было какое-то дело или как?

— Гарри нужно в больничное крыло, — объяснил Рон. — Вы должны быть в курсе, как туда добраться.

— В больничное крыло? — Фред и Джордж пытливо оглядели Гарри. — Зачем?

Гарри, шипя от боли, отодрал присохшие рукава с ран, и продемонстрировал близнецам.

— Оу... — глаза у них обоих округлились.

— Я... гм... с Малфоем не сошёлся во мнениях, — туманно пояснил Гарри. — Ну и...

— Ну и нравы у вас в Слизерине, — высказался один из близнецов и подавился собственными словами, когда второй с силой ткнул его локтем под рёбра. — Э-э... пойдём, Гарри, мы покажем, где лазарет.

Гарри помахал Рону, который оставался в Большом зале на обед, и двинулся вслед за близнецами. Те как-то незаметно оказались по обе стороны от него, каждый выше Гарри на две головы — как почётный эскорт.

— Что он с тобой сделал? — не удержался тот же из близнецов, который сказал про нравы. — Тебе нужно сказать об этом Дамблдору!

— Ну-у... привязал заклинанием, а я выворачивался из верёвок, — Гарри было дико неловко объяснять всё это. — Он хотел наложить на меня... как это называется, забыл... на «И» что-то... Имперкус... Империя... Империус, вот! Я ответил Ступефаем и смылся портключом, вот этим, — Гарри продемонстрировал янтарного феникса и кратко изложил его историю. — Там я долго ещё вывязывался из этих верёвок, а потом пошёл спать в гостиную.

— Гарри, если будет доказано, что он хотел наложить на тебя Непростительное заклятие, его выпнут из школы! — второй близнец крайне воодушевился. — директор должен об этом знать!

— А как докажешь? Я скажу, что он хотел, он скажет, у меня крыша поехала или мне это приснилось, — Гарри уставился на носки собственных ботинок.

— Можно проверить его палочку.

— Он хотел использовать для этого мою. Я её только утром забрал...

— Стоп-стоп, а как ты наложил на него Ступефай без палочки? — второй близнец взглянул на Гарри с внезапным подозрением. Может быть, со стороны всё это и правда выглядело неправдоподобным.

— Так и наложил, — осторожно ответил Гарри. — Заорал «Ступефай!», его отбросило, я вырвал одну руку из верёвок и схватился за портключ...

— Беспалочковой магией в наши дни один Дамблдор владеет, — подал голос первый близнец. — Но ты же...

— ...Гарри Поттер, — закончил фразу второй. — Так что...

— ...тебе можно, но всё-таки...

— ...такого никто не делает.

— Почему не делает? — вклинился Гарри в их фразы.

— Потому что не может, — первый близнец хмыкнул. — Мы пробовали...

— ...но ни черта без палочек не выходит...

— ...ты просто — уникум, а значит...

— ...Малфой попал...

— ...А вот и больничное крыло, — сообщил неожиданно кто-то из близнецов (у Гарри уже кружилась голова, и он решительно не различал, кто из них проходит под кодовым именем «первый», а кто под именем «второй»). — Там царствует мадам Помфри.

Они втолкнули Гарри в крыло, нестройным хором возвещая:

— А вот и Мальчик-который-крупно-попал явился лечить боевые раны-ы!

Сопроводив это спорное заявление оптимистичным «тирьям-пам-пам», они смылись по своим делам. Гарри поднял глаза на мадам Помфри — та оказалась совсем не похожей на медсестёр в школе, куда Гарри ходил раньше. И она улыбалась.

— Привет, Гарри. Что случилось?

Гарри уже привычным жестом продемонстрировал запястья.

— Бог мой! — мадам Помфри, бросив на раны беглый взгляд, двинулась к шкафу и принялась звенеть какими-то склянками. — Кто сделал это с тобой, малыш?

Гарри никто никогда не называл малышом, поэтому он сообразил, что это относится к нему, только потому, что больше никого в лазарете не было, только мадам Помфри и он.

— Это уголовно наказуемо! — продолжала негодовать мадам Помфри, доставая нечто похожее на вату. — Применять к людям Диффиндо! А тебе только одиннадцать, Гарри, о Мерлин...

Продолжая причитать и охать, мадам Помфри смочила «вату» черной матовой жидкостью из толстостенной бутыли и принялась протирать ею запястья Гарри — он напрягся, ожидая, что будет жечь, но это лекарство скользило по открытым ранам и всего лишь приятно холодило. Гарри молчал, даже когда мадам Помфри снова спросила прямо, кто это сделал. Это не нуждалось в вынесении на суд Дамблдора, тем более что вряд ли к Малфою применят какие-нибудь особые меры, раз уж его отец так запросто захаживает к директору, к тому же это «дядя Северус» декану факультета... конечно, Гарри признавал за деканами право быть дядями или тетями (например, профессор МакГонагалл никак не могла быть кому-то дядей), но в данном случае это было... скажем так, некстати. Нет, это только между ним и Малфоем. Пусть даже последний впутает в это противостояние весь Слизерин, как Кребба с Гойлом.

Чёрную жидкость без запаха сменила густая голубоватая мазь, от которой буквально шибало в нос мятой — мадам Помфри наложила на запястья Гарри компресс с этой мазью и велела посидеть спокойно семь минут. Она больше не допытывалась, кто это сделал. «Здесь ещё и лишних вопросов не задают... а если задают, на них можно и не отвечать».

Спустя семь минут она размотала компресс, и потрясённый Гарри увидел чистую, гладкую, розоватую кожу. Совершенно новую и целую.

— Спасибо, — выдавил он из себя, неожиданно поняв, что это первое, что он сказал, очутившись в лазарете, и поднял глаза на мадам Помфри.

— Не за что, милый, — улыбнулась она. — Тебе не мешают очки?

Гарри машинально коснулся пальцами многократно обмотанной скотчем оправы.

— Н-нет...

— Тогда пусть они хотя бы выглядят получше, — мадам Помфри коснулась палочкой очков Гарри:

— Reparo!

Заклинание было незнакомо Гарри, но это не повлияло на его действие. Очки окутало теплом, и оправа, до этого момента немного перекашивавшаяся и натиравшая кожу за левым ухом, стала сидеть, как влитая. Гарри торопливо снял очки и пообрывал с них весь скотч. Они не развалились от этого, как ни странно.

— Спасибо Вам ещё раз, — Гарри не знал, что ещё сказать.

— Не за что, Гарри, — мадам Помфри снова улыбнулась. — Обед уже заканчивается, иди съешь что-нибудь, пока не опоздал на урок.

Гарри кивнул и вышел из лазарета. Есть ему хотелось, но не сильно. К тому же нежелание видеть прочих слизеринцев и Кровавого Барона перевешивало любой голод. Гарри вытянул из кармана мантии (да когда же он перестанет путаться в этой непривычной одежде, а?) расписание и изучил свою сегодняшнюю послеобеденную программу. Гербология с Хаффлпаффом и ЗОТС. Можно сразу пойти наружу к теплицам... заодно узнать толком, где же эти самые теплицы, потому что «снаружи» — это уж слишком расплывчатое указание.

* * *

Гербология оказалась интересной и лёгкой — если не считать того, что все хаффлпаффские студенты пялились на него почём зря. Это, впрочем, вполне можно было пережить, потому что на Гарри пялились вообще абсолютно все, особое внимание уделяя шраму. ЗОТС же разочаровала Гарри, который надеялся почерпнуть там что-нибудь практическое. Профессор Квиррелл довольно много говорил о вампирах и оборотнях, которых он одолел, хотя и отказывался поведать подробности, которых потребовала Панси Паркинсон под тихий, но неумолчный смех остальных. Гарри показалось, они смеялись над профессором, но он так и не понял, что же тут было смешного. В классе у него сильно пахло чесноком — надо полагать, тоже от вампиров. И ничего практического они не делали, а только конспектировали за профессором.

На ужин Гарри пришёл вымотавшимся и голодным. И ему даже думать не хотелось о предстоящей ночи в одной спальне с Драко Малфоем. Ковыряясь в салате, он изучал расписание и прикидывал, не проще ли будет сразу взять с собой нужные учебники и пойти куда-нибудь подальше от спальни. «Погодите... Астрономия? Сегодня Астрономия? В полночь?». Гарри, не веря своим глазам, смотрел на строчки: «Среда. 1.Трансфигурация, совместно с Гриффиндором. 2.История Магии. После обеда: 3.Гербология, совместно с Хаффлпаффом. 4.ЗОТС. 5.Астрономия, ровно в полночь». А сегодня точно среда? Гарри поднял глаза и вполне уже ожидаемо наткнулся взглядом на Кровавого Барона.

— Простите, Вы не подскажете, какой сегодня день недели? — рассеянно поинтересовался Гарри, продолжая коситься в расписание.

— Среда, — машинально ответил Кровавый Барон. Вид у него при этом был какой-то удивлённый, но Гарри решил не забивать себе голову чужими проблемами — у него и своих-то было через край.

— Спасибо, — пробормотал брюнет и, заметно повеселев, взялся за кубок с тыквенным соком.

Может быть, Малфой слишком устанет на Астрономии и просто отрубится, когда все вернутся в спальни. И никаких гадостей. У Дурслей и то было проще спать по ночам... никто из них, по крайней мере, не совался в его чулан, чтобы наложить на него заклятие подчинения. Определённо, в магглах есть свои плюсы, очень даже весомые.

Гарри выхлебал остатки сока, с отвращением покосился на превращённый в отдельные клочки салат на тарелке и встал из-за стола. Оставшиеся до Астрономии часы надо было убить на что-то... Гарри влез за уже знакомые доспехи у входа в Большой зал и сжал феникса.

Ага. Здесь ещё не ступала нога человека... то есть, конечно, ступала, но Гарри об этом ничего не было известно. Библиотека. Ну, это куда как веселее, чем торчать в Слизеринской гостиной или спальне, ожидая чего-нибудь... не того.

Он толкнул тяжёлую дверь. Запах книг окутал его сразу же, почти что осязаемый, и Гарри даже попробовал поймать его пальцами — такой дымчатый, тёплый, успокаивающий. «А здесь хорошо...». Гарри поздоровался с библиотекарем — высокой худой женщиной по имени миссис Пинс — и сел за стол. Тут было много столов, они прятались между стеллажами, расставленными по одним Основателям ведомой системе, за каждым углом, за нагромождениями книг, старинных, с тёмными вытертыми обложками. Гарри осторожно протянул руку и погладил переплёт ближайшей книги. За этим занятием его и застал чей-то испытующий взгляд. Гарри обернулся: Гермиона Грейнджер, единственная, кто кроме него в этот вечер сидел в библиотеке, задумчиво смотрела на него. Гарри кивнул ей и повернулся обратно к стеллажу; сказать по правде, книги занимали его куда больше, чем кто-либо ещё.

Кажется, по Гербологии задали эссе. Конечно, у него есть «Тысяча волшебных трав и грибов», но за этим надо тащиться в подземелья... если вдуматься, он отсюда туда дороги так просто не найдёт. Да и нет желания её искать... Гарри, подбадривая себя воспоминаниями о приветливой девушке-библиотекаре в начальной школе Литтл-Уингинга, проконсультировался с миссис Пинс о том, где какие книги стоят. Теперь он, при желании, мог сам найти книги по нужному предмету. Правда, он получил ещё и запрет — общий, как ему сказала библиотекарь, для всех школьников — не соваться в Запретную секцию. Она показала Гарри, где находится вход в Запретную секцию, и Гарри готов был поклясться, что книги там похожи на Северуса Снейпа. Чем, непонятно (далеко не у всех обложки были чёрного цвета), но похожи. Так что Гарри не имел ничего против того, чтобы не заходить туда — ему вполне хватало ежеутреннего общения со своим деканом на предмет того, почему он, Гарри, находится не в своей постели, а в общем кресле.

«Волшебные растения: базовый курс свойств, применения и условий выращивания» обеспечили Гарри выполненным домашним заданием, благо сумка с пергаментом, пером и чернилами была у него с собой. Он никогда раньше не писал эссе, но был уверен, что у него получилось вполне сносное сочинение. Подумав немного, Гарри выудил со дна сумки учебник по ЗОТС и читал его до тех пор, пока библиотека не закрылась. Жалко только, практиковаться в заклинаниях прямо там было нельзя.

Остаток времени Гарри провёл на подоконнике напротив библиотеки; он пробовал продолжать читать, но было слишком темно, к тому же глаза слипались, и он попросту уснул, притянув колени к лицу.

Его разбудило чьё-то прикосновение к плечу.

— Вставай, опоздаешь на Астрономию, — сказали ему.

Гарри мгновенно вскинулся, сонно хлопая глазами, готовый выхватить палочку (и пусть даже он не умеет толком с ней обращаться...) и обороняться от кого угодно, но рядом никого не было. А кто говорил? Кто прикасался к плечу? Гарри растерянно поморгал, сунул палочку обратно в специальный карман на мантии и огляделся. Более пустынных коридоров он на своей памяти ещё не встречал. «Глюки пошли...». Луна за окном сияла вовсю, и Гарри сообразил, что у него ещё будет время подумать, чей же это смутно знакомый голос примерещился ему в пустом коридоре — не хватало ещё действительно опоздать на Астрономию.

После урока все и впрямь были вымотаны. Гарри внаглую зашёл в спальню первым и упал на кровать, на ходу стряхивая с ног ботинки. Та же самая кровать, принесённая с Астрономической башни (во всяком случае, на самой башне её уже не было), или другая — какая разница? Остальные зашли молча и последовали его примеру. Гарри подумал немного, снял мантию и сходил почистить зубы. Малфой, Кребб, Гойл и Забини уже, кажется, спали к тому времени, когда он вернулся из ванной; конечно, они могли коварно притворяться, но у Гарри не было ни сил, ни желания проверять. Он забрался под одеяло и обхватил подушку обеими руками. Сон пришёл мутной волной, похожей на тыквенный сок, и Гарри хотелось захлебнуться в этой волне и никогда не открывать глаза.

Пробуждение не было весёлым. Гарри обнаружил себя по уши в какой-то зеленоватой слизистой дряни; вся кровать была буквально залита этим. Сесть удалось без труда, и Гарри был этому уже рад. Голова была тяжёлой, как чугун — ох…

В спальне больше никого не было; наверное, он ухитрился проспать. Гарри раздёрнул полог, шипя от раздражения — он его вчера так радикально не задёргивал, и уж точно не скреплял снаружи булавкой («упс, порвалось…») — и взглянул на часы над дверью, показывавшие не время, а то, что полагалось делать в это самое время. Стрелка указывала на надпись, которую Гарри не мог разглядеть без очков; он кое-как вытер пальцы о полог, чтобы не пачкать очки, подцепил их с тумбочки и снова посмотрел на часы. Стрелка застыла на слове «Завтрак». Хорошо, что уроки он не проспал. Но сначала надо избавиться от вот этого... Гарри осторожно спустил ноги с кровати. Слизистая дрянь не стесняла движений и выглядела, как обычное желе; вот только Гарри сомневался, что это действительно было желе.

Так или иначе, это надо с себя смыть. Гарри шагнул вперёд, и на ковёр упал трясущийся зеленоватый комок. Б-бе-е-е-е... Малфой превзошёл сам себя.

Гарри залез под душ и стоял там битых двадцать минут, оттирая чёртово желе. Оно не смывалось, а скатывалось в комочки, цеплявшиеся за кожу, как утопающий за соломинку, и мыло с гелем для душа образовывали пену поверх этого всего. «Да что же это такое?!». Ему удалось отмыть это с волос, благо на них много и не осело, да отчистить руки — они стали болезненно чувствительными, потому что он тёр их что было силы чем-то вроде пемзы, нашедшимся в углу ванной. Да на них и было-то совсем чуть-чуть, пара капель. А со всем остальным дело было хуже — тонкая прозрачная зеленоватая плёночка, не разрывавшаяся и не скатывавшаяся, осталась на теле. Пальцы и пемза скользили по ней, как по льду. «Придётся идти так или никак». Гарри выкатился из душа, нацепил брюки и мантию, зашнуровал ботинки, попадая шнурками не в те дырки, в какие нужно, подхватил сумку и волшебную палочку и кинулся по уже знакомому маршруту на Чары.

Мантия скользила по телу; так, наверное, скользил бы шёлк. Брюки обвивались вокруг ног, и Гарри приходилось делать над собой усилия, чтобы не поправлять ежеминутно свою одежду. На Чары он успел минута в минуту и сел, как обычно в одиночку, позади всех. Малфой обернулся, когда профессор Флитвик сел за стол и углубился в какие-то бумаги, предоставив классу тренироваться в практических взмахах самому, увидел Гарри, и на лице у блондина проявился самый настоящий шок. Минуты две можно было созерцать его отвалившуюся до парты челюсть, округлившиеся глаза — как по циркулю — и судорожно сжавшиеся вокруг палочки до белизны пальцы. Гарри, ухмыльнулся, показал в ответ язык и принялся отрабатывать движения палочки.

Легко летать, летать легко,

Подняться и не опуститься...

Сергей Ковыршин.

Зелёная дрянь не отмылась и на следующий день, несмотря на то, что Гарри прилежно вставал под душ утром и вечером и выходил оттуда весь благоухающий мылом, как парфюмерная фабрика. Светло-зелёная скользкая плёнка по-прежнему покрывала всё его тело, как вторая кожа. Гарри скрёб её ногтями, но те лишь скользили. При всём этом никаких неудобств, кроме постоянно преследовавшего Гарри запаха мыла, она не причиняла; она не грела и не охлаждала, не заставляла чесаться, не жгла, не просачивалась сквозь поры под кожу, и вообще никак не влияла на него. Хорошо хоть, с кровати она исчезла тем же загадочным образом, каким на мантии Гарри оказалась слизеринская символика. Малфой ходил с непроницаемым лицом, точь-в-точь Северус Снейп, и никаких сюрпризов в пятницу утром Гарри не обнаружил. Это его, с одной стороны, порадовало, с другой насторожило. Миролюбивость слизеринца, в особенности Малфоя, дурно пахла; даже не мылом, а другими субстанциями.

Кстати, о субстанциях. В пятницу с утра у первых курсов Слизерина и Гриффиндора состоялся первый же в их жизни урок Зелий. Гарри не ждал ничего хорошего от своего декана, но был уверен, наслушавшись о нём от Рона, что баллы с него снимать не будут, коль скоро это означает навредить Слизерину в целом. И вообще... может, ещё обойдётся. Гарри всерьёз впечатлился мазями мадам Помфри и не сомневался, что их готовил хороший зельевар. Может быть, Гарри и сам когда-нибудь сможет сделать нечто подобное...

В классе зельеделия не было ни одной свободной стены: по ним тянулись полки и шкафы со стеклянными дверцами, и везде теснились банки с заспиртованными животными, которых Гарри никогда не видел даже на картинках, флакончики с самыми разнообразными жидкостями — если в радуге семь цветов, то здесь их было не меньше сотни, бутыли, шкатулки, коробочки и ёмкости без определения с ингредиентами — такое изобилие Гарри видел в аптеке на Диагон-аллее, где покупал ингредиенты вместе с Хагридом ещё летом. Это... завораживало. Снейп казался органичной частью всего этого, такой же суровый, такой же летящий, как крылышки, похожие на стрекозиные, бившиеся в одной из банок, такой же... просто такой же.

— Вы пришли сюда, чтобы изучать точную науку и тонкое искусство приготовления волшебных снадобий, — начал он. Он говорил почти шепотом, но ученики ловили каждое его слово — как и профессор МакГонагалл, Снейп владел искусством без малейших усилий удерживать внимание класса. — Поскольку здесь нет ничего от глупого размахивания па-лочками, то многие из вас с трудом поверят, что это можно назвать магией. Я и не жду, что вы сумеете по достоинству оценить волшебную красоту тихо кипящего котла и мер-цающих над ним испарений, деликатную силу жидкостей, прокрадывающихся по челове-ческим венам, околдовывающих ум, порабощающих чувства... Я могу научить вас разливать по бутылям славу, настаивать храбрость, закупоривать смерть пробкой... если только вы не такие же непроходимые тупицы, как те, кого мне обычно приходится учить.

Гарри тихонько восхищённо вздохнул: голос Северуса Снейпа, оказывается, мог не только резать уши кинжалом, но и шёлком растекаться в воздухе, проникать в кровь не хуже упомянутых жидкостей. Настаивать храбрость, разливать славу... неужели можно сварить такие вещи в собственном котле? Гарри покосился на свой оловянный котёл размера два, одна штука, как было сказано в летнем письме, с заметным недоверием.

— Уизли! — вызвал вдруг Снейп. — Что случится, если всыпать тёртый корень камнеломки в настойку бразильской ромашки?

«Тёртый корень чего в настойку чего?».

На Рона было жалко смотреть: он весь разом как-то побледнел, отчего веснушки на его лице выделились особенно ярко, нервно сглотнул и облизал пересохшие губы.

— Я... я не знаю, сэр.

— Печально, — протянул Снейп. — Как видно, Вы не задумывались о том, чтобы хотя бы открыть летом учебники. Один балл с Гриффиндора, мистер Уизли.

Гарри потрясённо открыл рот от такой несправедливости. Неужели Снейп думает, что кто-то во всём классе это помнит?! Ну, за исключением Гермионы Грейнджер, конечно, которая начала тянуть руку, как только Снейп задал вопрос.

— А Вы, Лонгботтом? — Невилл, лишь услышав своё имя, как-то странно икнул и сполз на пару дюймов, словно собираясь спрятаться под парту. — Не поведаете ли Вы нам, где бы Вы стали искать безоаровый камень?

— Н-не... не знаю, с-сэр... — выдавил из себя Невилл.

Снейп покачал головой; тяжёлые, сальные тёмные пряди метнулись влево-вправо в такт его движениям.

— Что ж... ещё один балл с Гриффиндора. Последняя попытка... мистер Поттер, в чём разница свойств папоротника, сорванного в полнолуние на рассвете и в полночь?

Гарри вздрогнул: он никак не ждал, что его спросят. Тем более, что он не знал ответа.

— Я не знаю, сэр, — смиренно сказал Гарри, видя краем глаза, как Гермиона Грейнджер едва ли не прыгает на стуле с вытянутой прямо вверх рукой. — Кажется, Гермиона знает — почему бы Вам не спросить её?

Раздались смешки; Гарри честно и прямо смотрел в холодные чёрные глаза Снейпа, не отводя взгляда. Только что ресничками не хлопал.

— Дерзость и неуважение к старшим, сопряжённые с полнейшим отсутствием каких-либо зачатков эрудиции — по-видимому, фамильные черты Поттеров, — холодно заключил Снейп. — Ещё один такой ответ — и Вы отправитесь оттирать коридоры в компании мистера Филча [Гарри был уже наслышан о школьном завхозе вместе с его тяжёлой блохастой артиллерией], Поттер. Сейчас же Вам и без того хватает хлопот с оттиранием, не так ли? Всенародная известность — это ещё не всё, Поттер. — Снейп специально выделил слово «оттирание» голосом и добился успеха: Гарри подскочил на стуле, впившись в Снейпа взглядом. Неужели он знает о том, что творит Малфой?! Знает об этой кретинской плёнке??!! — А Гриффиндор теряет ещё один балл — на этот раз по милости мисс Грейнджер, считающей, что кому-то позволено строить из себя выскочку и всезнайку на моих уроках.

Гриффиндорцы обиженно взвыли, а удовлетворённый эффектом Снейп продолжал говорить, обращаясь уже ко всем сразу:

— Тёртый корень камнеломки в сочетании с настойкой бразильской ромашки образует сильнейшее тонизирующее средство, которое порой называют «Глотком жизни». Безоаровый камень достают из желудка козы, и он является универсальным противоядием от большинства ядов. Папоротник, сорванный в полнолуние на рассвете — это отличное средство от загноения ран, а сорванный в полночь с точки зрения Зелий не имеет никакой практической ценности и не обладает никакими особыми свойствами. Те из вас, кто считает, что они знают всё это и без моих надоедливых речей, могут не записывать и дальше.

Оба факультета поспешно похватались за перья и заскрипели ими так усердно, будто их целью было заставить уши друг друга посворачиваться в трубочку, а не впитать как можно большее количество знаний, отпускаемых Снейпом в таких количествах, что куски информации застревали в свернувшихся ушах, на полпути к мозгам, да так и не усваивались.

В конце концов он поручил им готовить зелье от ожогов, и руки Гарри немного тряслись, когда он тщательно отмерял компоненты: сушёная крапива, зубы змеи, иглы дикобраза... Ближе к концу урока Гарри в десятый раз сверился с учебником, чтобы убедиться, что зелье выглядит и пахнет именно так, как должно, и в этот момент котёл Невилла издал странный звук и стремительно расплавился. То, что в нём было, потекло по столу, расплёскиваясь в основном на самого Невилла и по полу подбираясь к ботинкам других. Во мгновение ока Слизерин и Гриффиндор проявили не виданное ранее единодушие, оказавшись на стульях.

Снейп выплеснул на Невилла всё, что думал о тупицах, неспособных запомнить элементарнейшие вещи, наподобие порядка закладки компонентов зелья, в то время как оный порядок указан в учебнике крупным шрифтом («Быть может, Вам заказать себе очки, как у Поттера, Лонгботтом?». «А я-то тут при чём?!», — возмущённо подумал Гарри), и снял с Гриффиндора ещё пару баллов.

На обед они с Роном шли вместе, но рыжий не мог остановиться, разоряясь по поводу «подлого слизеринского гада», «заслуженной хогвартской змеюки» и «сальноволосого ублюдка из грязных подземелий». Гарри, будучи в чём-то очень даже согласен с Роном, подавленно молчал и гадал, много ли времени понадобится Рону, чтобы вспомнить, что тот, кому он сейчас выплёскивает своё возмущение, тоже обитатель слизеринских подземелий.

— И к тебе тоже придрался, хоть ты и с его факультета! — возмущённо добавил Рон. — Одного Малфоя весь урок хвалил, сволочь белобрысую — и рогатую улитку тот изящно выварил — скажи на милость, как можно сделать это изящно?! — и дым над котлом у него правильной формы... кстати, что это Снейп имел в виду, говоря про оттирание?

Гарри невозмутимо пожал плечами.

— Наверно, если голову долго не мыть, в ней заводятся всякие галлюцинации. Понятия не имею, о чём он.

Рон долго смеялся над идеей разводить галлюцинации в немытой голове, а Гарри было немного грустно.

* * *

Со второй недели начинались уроки полётов — объявления об этом были вывешены в каждой гостиной. Жизнь Гарри в Слизерине, мало-помалу устаканивавшаяся, снова ухудшилась — в каком бы укромном уголке гостиной Гарри ни пристроился с учебником в руках, как бы тщательно ни задёргивал полог кровати, укладываясь спать, как бы далеко ни отсаживался за едой в Большом зале, голос Малфоя, рассказывающего всем о своих квиддичных успехах, неизменно настигал его. Гарри уже успел наизусть выучить все эти рассказы, в основном повествовавшие о том, как неподражаемый Драко Малфой на метле последней модели чуть не сбил обнаглевший маггловский вертолёт, но сумел вовремя отлететь прочь, совершив какой-нибудь потрясающий финт («И кем надо быть, чтобы не заметить вертолёт и чуть не врезаться в него? — удивлялся Гарри про себя. — Я со своими очками и то увидел бы вовремя...»). Но, несмотря на скептическое отношение к россказням Малфоя, который, казалось, преследовал Гарри везде, самому Гарри было довольно кисло. Как бы там ни было, Малфой, как и все прочие слизеринцы, рос в магической семье и знал про квиддич и полёты много больше, чем мог знать Гарри. Брюнет опасался выставить себя идиотом перед Малфоем с прихлебателями... не то, чтобы его волновало мнение Малфоя о нём, но тогда жизнь станет ещё «веселее». И даже то, что первый урок полётов у Слизерина должен был проходить совместно с Гриффиндором, не утешало Гарри, потому что Рон тоже не мог говорить ни о чём, кроме полётов, и готов был многократно поведать всем желающим, как он однажды взял старую метлу своего старшего брата Чарли и еле-еле избежал столкновения с дельтапланом.

Утром четверга — того самого дня, когда должны были начаться полёты — Гарри опять ждал Рона и Невилла, чтобы пойти вместе на общее занятие. Невилл сразу же с гордостью продемонстрировал Гарри небольшой стеклянный шарик, по виду будто наполненный белым дымом.

— Это Напоминалка! — пояснил Невилл. — Мне бабушка утром прислала. Если его сжать посильнее, а он покраснеет, значит, ты что-нибудь забыл.

Для наглядности Невилл сжал Напоминалку — дым внутри стал алым.

— Ой, — пробормотал Невилл, морща брови, — а что же я опять забыл? Не помню...

В это время поблизости случился Малфой в сопровождении верных Кребба и Гойла. Точнее, не случился, так как его появление было вполне закономерным, учитывая, что ему тоже надо было на урок.

— О, какая идиотская штука! — Малфой презрительно изогнул бровь при виде Напоминалки в руках Невилла. — Ты, Лонгботтом, не в состоянии ничего запомнить сам?

— Иди своей дорогой, Малфой, — набычился Рон, сжимая кулаки. Невилл молча сжимал Напоминалку — по-видимому, он боялся не только Снейпа, но и Малфоя.

— Как мило с твоей стороны, Уизел, разрешить мне идти своей дорогой! — Малфой захихикал. — Ну да, ну да, мне следует вас оставить, а то вы двое ещё стесняетесь лизать Поттеру задницу на публике, да? Гриффиндор бегает за Слизерином... точнее, за позором Слизерина, — Малфой подарил Гарри ещё одну свою фирменную высокомерную ухмылку.

Гарри едва удержался, чтобы не ляпнуть: «Кто за кем ещё бегает!».

— Может, я и позор Слизерина, зато ты — самое его воплощение! Вон какой слизистый, даже на голове проступило, — сегодня на голове Малфоя опять красовалось изрядное количество геля для укладки, от густого слоя которого во все стороны разлетались солнечные зайчики. — Хм, Слизняк Малфой… может, тебе поменять имя? Так звучит определённо лучше.

Рон и Невилл прыснули со смеху. Малфой презрительно сощурился. «Первое обыденное словесное столкновение со времён поезда», — Гарри казалось, что «времена поезда» были давным-давно, так много всего случилось с тех пор.

— Упражняешься в плоском юморе, Потти? Он всё равно не сделает тебя гриффиндорцем, можешь не стараться.

Выпустив эту парфянскую стрелу, Малфой зашагал дальше по коридору, а Гарри не знал, как посмотреть в лицо Рону и Невиллу. В конце концов, психованный блондин был прав.

— Вот же слизистая гадина, — искренне сказал Рон и дружески пихнул Гарри в плечо. — Идём, а то опоздаем.

Полёты начинались днём, в половине четвёртого. В назначенное время оба факультета были уже там; двадцать школьных метел уже висели в нескольких сантиметрах от травы. Преподаватель мадам Хуч, довольно резкая и строгая женщина, велела всем встать рядом с метлой, вытянуть над ней руку и призвать метлу. Получилось у всех, кроме Невилла и Гермионы Грейнджер (она, судя по всему, слишком уж перенервничала, не сумев научиться летать по книгам). Мадам Хуч разобралась с ними, и все первокурсники, следуя её указаниям, оседлали мётлы.

— Сейчас по свистку вы оторвётесь от земли. Держите метлу ровно, поднимайтесь не выше, чем на несколько футов... мальчик, вернись!!

Невилл, с искажённым ужасом лицом, взмыл вверх прежде, чем мадам Хуч поднесла свисток к губам. Он поднимался стремительно и круто, как взмывает вырвавшаяся на волю пробка от шампанского. За считанные секунды он стал почти не различим в небе, особенно против солнца. Отчаянно щурясь, Гарри увидел, как Невилл бросил взгляд на землю под собой и упал с метлы — очевидно, от ужаса.

Мадам Хуч отправилась вместе со сломавшим руку Невиллом в лазарет, перед этим чётко пообещав ученикам, что тот, кто взлетит до её возвращения, вылетит из Хогвартса быстрее, чем успеет приземлиться обратно.

Но, разумеется, Гриффиндор и Слизерин вместе не могли спокойно дожидаться возвращения преподавателя. Прошло десять томительных минут ничегонеделания, когда Малфой шагнул вперёд, наклонился и распрямился уже с блестящим шариком в руке.

— Ого, это же Напоминалка Лонгботтома! Полагаю, он будет по ней скучать...

— Дай сюда, Малфой, — подал голос Гарри. Внутренний голосок вопил ему, что он поступает, как идиот, что зря усугубляет отношения с Малфоем, с которым ему ещё жить в одной спальне, что зеленоватая плёнка не отчистилась до сих пор, и мало ли что Малфой удумает в следующий раз... «Плевать», — решил Гарри.

— Отдам, Потти, не волнуйся, — ухмыльнулся Малфой. — Вот только, извини, не хочу передавать тебе в руки — больно они у тебя гриффиндоролюбивые, вдруг это заразно... пожалуй, оставлю на дереве, чтобы Лонгботтом увидел сразу, как выйдет из больницы.

Малфой вскочил на метлу и взлетел; у Гарри засосало под ложечкой — мерзкий блондин не врал, он действительно умел летать, и довольно хорошо.

Но другого выхода не было. «Назвался груздем...»

Гарри перекинул ногу через метлу и с силой оттолкнулся от земли. Ветер засвистел у Гарри в ушах, раздувая волосы и мантию, наполняя всего Гарри бесшабашной лихостью и весёлостью. Летать было так легко, так просто, так естественно, так прекрасно, будто Гарри родился на метле. Этому не нужно было учиться — достаточно было просто делать то, что хотелось, и воздух покорно подчинялся желаниям Гарри.

Одно движение древком метлы — и вот Гарри, до сих пор круто поднимавшийся вверх, затормозил нос к носу с Малфоем.

— Отдай Напоминалку, Малфи!

— Возьми, если сможешь! — заорал Малфой, явно испугавшийся прыти Гарри, и швырнул Напоминалку высоко вверх.

Сам Малфой быстро направился к земле, а Гарри остался в воздухе, оцепенелым взглядом провожая шарик, взмывающий вверх, а потом ме-едленно опускающийся вниз. «Он же разобьётся!», — панически подумал Гарри и, нагнувшись вперёд, пустил метлу в крутое пике следом за Напоминалкой. Всё ближе, ближе, ближе к земле... Гарри вытянулся в струнку, одновременно резко задирая древко метлы, и перехватил падающую Напоминалку у самой травы. Сам он упал с метлы и мягко перекатился по траве, не заработав и синяка (что было весьма кстати, потому что синяки лечить пришлось бы у мадам Помфри, а показывать кому-то плёнку Гарри не хотелось). Целый шарик-Напоминалка холодил ладонь Гарри. Он полежал в траве ещё немного, прислушиваясь к собственному телу — да, всё цело, включая даже, похоже, очки — и открыл зажмуренные при падении глаза. И немедленно об этом пожалел, потому что вид пышущей гневом мадам Хуч, возвышавшейся над лежащим Гарри, был не для слабонервных. Конечно, Гарри себя к таковым не причислял, но это было уже чересчур... сердце Гарри ушло в пятки, когда он вспомнил, какое наказание было обещано студентам-ослушникам, и категорически отказалось покидать этот стратегический пункт. Дураков нет, что называется.

— ГАРРИ ПОТТЕР!!!! — мадам Хуч рвала и метала. Гарри неуклюже поднялся, продолжая сжимать Напоминалку в одной руке. — Это возмутительно!! Ты же мог разбиться!! Пятьдесят баллов со Слизерина!!!

Гарри в ужасе открыл рот. Он даже не представлял, что можно за один раз потерять такое количество баллов.

— Немедленно идемте, мистер Поттер! — выплеснув немного ярость, мадам Хуч слегка понизила тон. — Пусть Ваш декан разбирается с Вашим грядущим исключением.

«О нет». Гарри не сомневался, что Северус Снейп не упустит ни единой возможности выпнуть Гарри из Хогвартса. В буквальном смысле выпнуть… чтоб летел до самого дома Дурслей, без метлы. «А я так и не опробовал ни на ком из одноклассников Петрификус Тоталус…», — мелькнула очень неуместная сейчас мысль.

Они с мадам Хуч пересекли залитый солнцем двор, и в повинно опущенную голову Гарри полезла невесёлая картинка того, как он, закинув чемодан за плечо на манер котомки, пересекает этот двор в обратном направлении — в последний раз, уходя из Хогвартса навсегда. И Малфой, показывающий на него пальцем и заливающийся торжествующим смехом. И Рон, разочарованно кривящий губы… Холод подземелий немного отрезвил Гарри. Ох.

Мадам Хуч постучала в дверь чёрного дерева. Послышалось недовольное:

— Войдите.

— Это возмутительно, Северус! — с места в карьер начала мадам Хуч, едва ступив в кабинет. — Мистер Поттер осмелился ослушаться меня и взлететь, пока это было запрещено! А потом он рухнул на метле с высоты пятидесяти футов и поймал эту штуку у самой земли! — мадам Хуч дёрнула Гарри за запястье, демонстрируя Напоминалку. — Ладно, он сам цел и невредим, но это возмутительно, Северус! Я уже сняла со Слизерина пятьдесят баллов, и советую Вам подумать о его исключении!

С этими словами мадам Хуч развернулась и поспешила обратно, пока ещё кто-нибудь из первокурсников не вздумал взлететь в её отсутствие. Гарри остался наедине с Северусом Снейпом, устремив взгляд в каменный пол под ногами. Ему совсем не хотелось смотреть кому-то в глаза.

— Зачем Вы это сделали, Поттер?

— Малфой отобрал у Невилла Лонгботтома Напоминалку, сэр… — безнадёжно начал Гарри.

— Всё ясно, Поттер, можете не продолжать. Как обычно, Вам больше всех надо, — «у-у, какой тон — таким можно заставить грешника в аду самовозгореться… от злости».

Гарри молчал и смотрел в пол. Быть может, у него не будет больше возможности на это всё насмотреться.

— Впрочем, учитывая Вашу любовь к Гриффиндору — это неудивительно. И мне кажется, Ваше исключение сейчас не будет честным.

Или будет возможность?

— Вы лишили своим безрассудством Слизерин пятидесяти баллов сразу. И будет совершенно нечестно, если Вы эти баллы не отработаете.

«Что он имеет в виду? Учёбу, что ли? Я эти пятьдесят баллов буду несколько лет зарабатывать!».

— Вы знаете что-нибудь о квиддиче, Поттер?

— Не много, сэр, — признался Гарри, впервые с тех пор, как пришёл сюда, поднимая глаза от пола. Снейп опирался подбородком на сложенные ладони и задумчиво смотрел на Гарри.

— Я полагаю, Вы знаете, что у каждого факультета есть квиддичная команда, и матчи между факультетами — традиция столь же древняя в нашей школе, как и сама учёба. Кубок по квиддичу уже шесть лет принадлежал Слизерину — у нас были хорошие игроки. В прошлом году окончил школу наш ловец. И теперь слизеринской команде предстоит искать нового. Вы будете ловцом, мистер Поттер. И помоги Вам Мерлин, если Вы будете упускать снитч.

«Играть за Слизерин? Может, ещё и против Гриффиндора? И что такое снитч?».

— Вы всё поняли, Поттер?

— Да, сэр, — буркнул Гарри.

— Очень хорошо, что поняли. Вечером к Вам подойдёт капитан квиддичной команды Слизерина и испытает Вас в деле. А теперь выметайтесь отсюда, у меня и без Вас достаточно дел.

Ошарашенный таким поворотом дел Гарри сам не заметил, как оказался снаружи и сполз по стеночке на влажный холодный пол. Он не знал, что было хуже — остаться без Хогвартса или получить в нагрузку должность Слизеринского ловца. «Хотя я бы согласился, даже если б не было угрозы исключения. Летать, о боги, летать… так классно…».

На ужин Гарри шёл в полном ауте. Он не замечал вкуса того, что ел, и к реальности его вернул только голос Кровавого Барона.

— Вас можно поздравить, мистер Поттер?

— Здравствуйте, — сказал Гарри. — С чем это?

— Разумеется, с должностью слизеринского ловца, — терпеливо пояснил Барон. — Помнится, я сам когда-то был загонщиком в команде.

— Э… спасибо за поздравление. Только я не… не очень-то рад.

— Вот как, мистер Поттер? Отчего же? — Гарри не замечал, что весь Зал прислушивается к их разговору — громкий хриплый голос привидения обладал способностью перекрывать любые помехи. И акустика в Большом зале была замечательной.

— Я не ждал, — признался Гарри, таращась в кубок с соком. Сок не желал выдавать никаких фундаментальных тайн бытия, но Гарри всё равно продолжал таращиться. — И вообще… не люблю я Слизерин.

— Отчего же Вы не любите свой факультет?

— Ну-у, не упоминая о том, что в Слизерине учился Вольдеморт, с которым у меня свои счёты, он, то есть факультет, меня тоже не обожает, — Гарри хмыкнул и одернул задравшийся рукав мантии, скрывая зеленоватую плёнку, к которой он уже привык. — Да что Вам говорить, будто Вы не знаете о нравах Слизерина.

— И как Вам эти нравы?

— Жить можно, — неохотно признал Гарри. — Только недолго, больно и страшно.

Кто-то за слизеринским столом негромко засмеялся. Гарри оторвался от сока и с удивлением осмотрелся. Все окружающие смотрели на него, ожидая продолжения представления, и Гарри прошиб мороз по коже, когда он сообразил, что все они слышали весь этот разговор. «Будем надеяться, с меня не снимут баллы и не сделают чего-нибудь ещё в том же духе. А то сегодня, после того, как мадам Хуч отобрала те полсотни, на меня особенно неприязненно косились».

— Вы извините, я пойду, — Гарри поднялся из-за стола, мечтая трусливо сбежать в библиотеку.

— Конечно, мистер Поттер, — призрак сделал попытку улыбнуться, но с перекошенным и заляпанным серебристой кровью лицом он не мог претендовать на звание мистера Обаяние-и-Шарм-Хогвартса.

— Постой, Поттер, — слегка насмешливый голос остановил Гарри.

Гарри обернулся на слизеринский стол, откуда шёл голос. Верзила со значком старосты, один из тех двух парней, которых он видел в первую неделю целующимися в гостиной, поднялся из-за стола.

— Я капитан слизеринской команды по квиддичу, Маркус Флинт, — пояснил верзила в тишине, в которой Гарри различал трепетание сотен любопытных ушей. — Перед ужином мне прислали из Лондона метлу для тебя. И, раз уж ты покончил с едой, пойдём на поле — надо же узнать, на что ты годен, если тобой не движут гриффиндорские мотивы.

Гарри нахмурился. Такое впечатление, что симпатии к Гриффиндору считались в Слизерине чем-то вроде незаразной, но неизлечимой болезни, наподобие слабоумия.

— Тогда, может, хватить болтать? — Гарри двинулся к выходу из Большого зала. Что бы он ни говорил о нравах Слизерина, летать ему хотелось.

— Может быть, ты проживёшь в Слизерине долго, Поттер, — Маркус Флинт оценивающе смотрел на Гарри. — Больно и страшно — как знать… но Шляпа не так-то и ошиблась, скажу я тебе.

Проклятье. Ему когда-нибудь перестанут напоминать о процедуре Сортировки? Или для этого придётся-таки испробовать на ком-нибудь Петрификус Тоталус?

— Ошиблась, если все слизеринцы предпочитают мести языком на публику, а не заниматься делом, — прошипел Гарри и вышел из зала.

За спиной Гарри услышал тихий смех Флинта и его же уверенные шаги, а потом — многоголосый выдох всего Зала.

И что тут было смешного, скажите на милость?!!

— Что-нибудь знаешь о квиддиче, Поттер?

Взгляд Гарри зацепился за длинный тонкий свёрток подмышкой у Флинта. Наверное, это и есть метла?

— Не-а, — честно сказал Гарри. — Я это слово полтора месяца назад впервые услышал.

— Тем лучше — не придётся выбивать из твоей головы всякую чушь, чтобы вложить туда то, что нужно, — как ни странно, Флинт, казалось, был доволен ответом. — Слушай сюда.

Флинт поставил на траву квиддичного поля большую корзину и открыл её. Гарри заглянул внутрь — там, сдерживаемые широкими эластичными лентами, трепыхались четыре странных мяча и какие-то изогнутые палки.

— Это — квоффл, — Флинт постучал пальцем по большому красному мячу. — Три загонщика пытаются, перебрасывая его друг другу, забить его в кольца другой команды — видишь кольца?

— Я ношу очки, но я не слепой, — обиженно сказал Гарри. Кольца и вправду было трудно не заметить.

— Это нам на руку, ничего не скажешь, — снасмешничал Флинт. — Это — бладжеры, — он указал на два чёрных мяча. — Они носятся между игроками и пытаются сбить их с метёл. Двое защитников с битами — вот с этими вот — отбивают бладжеры в сторону игроков чужой команды. Есть ещё вратарь, который не даёт загонщикам забить квоффл в кольца.

— Ага, — кивнул внимательно слушавший Гарри. — Загонщики, защитники, вратарь.

— Ты делаешь успехи, Поттер, — ухмыльнулся Флинт. — Тебе вся возня с квоффлом и бладжерами, в принципе, побоку, так как ты — ловец, седьмой и последний член команды. Ты ловишь золотой снитч.

Флинт извлёк четвёртый мяч — крохотный, не больше грецкого ореха, золотой и с серебряными крылышками. Мячик недовольно бился в пальцах Флинта, норовя вырваться, и зачарованному Гарри показалось, что он никогда не видел ничего более прекрасного, чем это сияющее в закатном свете округлое чудо.

— Если квоффл забит в кольца, команда получает десять очков. Если пойман снитч — сто пятьдесят — чуешь разницу, Поттер? Игра может закончиться только тогда, когда снитч пойман. Так можно играть годами… хотя самая долгая игра, о которой я слышал, шла три недели без перерыва. Ловец другой команды тоже захочет поймать снитч, и твоя задача сделать это первым. Как правило, команда, чей ловец поймал снитч, побеждает, потому что сто пятьдесят очков — очень приличная сумма. Снитч летает быстрее всех прочих мячей, в связи с чем я рад, что тебе прислали хорошую метлу — Нимбус 2000.

Гарри вспомнились незнакомые мальчишки на Диагон-аллее, восхищённо любовавшиеся на мётлы в витрине и говорившие: «Нимбус 2000 — последняя модель…». Должно быть, это и в самом деле хорошо.

— Этот комплект принадлежит факультету Слизерин, и мы всегда тренируемся с ним. Тот игрок, по чьей вине мы теряем какой-нибудь мяч, должен докупить его на свои средства. Сейчас уже закат, Поттер, и велик риск, что ты в сумерках потеряешь снитч из виду, — Флинт ухмыльнулся. — Это всегда было хорошим стимулом для того, чтобы игрок старался.

Гарри пожал плечами. Судя по тому, сколько денег ещё лежало в его хранилище в банке Гринготтс, он мог без особых финансовых проблем обеспечить Слизерин парой десятков комплектов. Хотя позориться и терять снитч ему не хотелось. Самолюбие, уязвленное пренебрежительным тоном Флинта, поднимало в нём голову.

— Отлично. Тогда, может, начнём, пока совсем не стемнело?

— Какой ты деятельный, Поттер, — Флинт покачал головой и разорвал упаковку метлы.

Тонкое, словно литое блестящее древко из красного дерева, аккуратный, хворостинка к хворостинке, хвост — никакого сравнения с неуклюжей растрёпанной школьной метлой. Гарри благоговейно погладил рукоятку.

— Садись на неё, чего ждёшь? Сам же торопился начать.

Реплика Флинта заставила Гарри встряхнуться и перекинуть ногу через метлу. Взлететь было ещё проще, чем в прошлый раз, и воздух принял Гарри в свои объятия — другого определения Гарри подобрать не мог. Это было… совершенно. Точно так, как нужно.

Гарри сделал несколько кругов над полем, взмывая всё выше и выше, несколько раз пролетел через кольца — спокойно сидя, потом перевернувшись спиной вниз; залетая в них сверху и снизу. Сделал на метле стойку на руках, чудом не потеряв с носа очки — воздушный потоки, сталкиваясь и обвивая его тело, сами поддерживали Гарри в вертикальном положении — потом свечкой помчался вверх, почти вертикально поставив метлу, а затем ринулся к земле — как тогда, когда ловил Напоминалку Невилла. Уже в метре от травы Гарри плавно потянул метлу на себя и выровнялся, остановившись в десяти сантиметрах от Флинта. Капитан оставался спокоен и недвижим, будто не сомневался, что Гарри в него не врежется (Гарри и сам не был в этом уверен).

— Неплохо, Поттер. Совсем неплохо. Признаться, если ты и вправду сегодня впервые сел на метлу, это совсем хорошо. Такое я видел однажды на Чемпионате мира по квиддичу, когда после игры игроки выделывали финты для развлечения публики. А теперь взлетай снова, и я выпущу снитч.

Гарри взлетел, и крошечная золотая искорка сверкнула где-то слева. Он помчался за ней, та увильнула и понеслась вверх. «Вёрткий какой… а я чем хуже?!». Гарри прибавил скорость до такой степени, что очки больно вдавило ветром в переносицу, и качнул метлой, направляя её чуть вбок — туда, куда хотел ускользнуть снитч. По мнению Гарри, это походило на то, как если бы при виде новоиспечённого ловца мячик запаниковал и заметался в поисках места, где бы скрыться, но так сильно потерял голову, что перепутал всё на свете и влетел прямо в услужливо подставленную ладонь Гарри.

— Ещё раз! — скомандовал Флинт. — Отпусти его и дай ему минуты две форы.

Гарри послушался. Когда две минуты прошли, он начал кружить над полем, высматривая снитч. Солнце зашло уже на две трети, но малое количество света не помешало Гарри заметить золотой блик у одних из колец и ринуться к нему. Минута, и снитч снова беспомощно махал крылышками в кулаке — Гарри старался ловить осторожно, чтобы не повредить таким хрупким на вид серебряным крыльям.

— Ещё.

— И ещё раз.

— Ещё разок, Поттер…

Каждый раз снитч попадал в руки Гарри, словно он был из железа, а сама рука — намагничена.

— Поттер, ты там случаем не используешь Манящие чары? — недоверчиво уточнил Флинт через час.

— А что, есть такие? — удивился Гарри. — Но ими же, наверное, нельзя пользоваться на матче… да если бы и можно, то я их всё равно не знаю.

— Если ты и вправду их не используешь, тебе они и не понадобятся, — медленно, всё ещё сомневаясь, проговорил Флинт. — Дай-ка сюда…

Он взял у Гарри снитч и взмахнул над ним палочкой.

— Чары, отталкивающие любое Манящее заклинание и вообще всякие виды магического воздействия, на месте. Должно быть, ты и впрямь самородок, Поттер.

Это в Слизерине в порядке вещей — неприкрыто подозревать других в обмане? «Видимо, да…», — решил Гарри, потому что Флинт выглядел таким невозмутимым, словно ничего особенного и не произошло.

— Поймай-ка его ещё пару раз, — Флинт подкинул снитч в воздух.

Гарри закатил глаза — всё равно уже стемнело настолько, что Флинт вряд ли заметил бы — и взлетел снова. Одно только шестое чувство предупреждало его, где надо свернуть, чтобы не натолкнуться на трибуну или кольцо. Снитч было очень плохо видно, и Гарри приходилось напрягать глаза до рези. Пара раз превратилась в целых пять раз.

— И в последний раз, Поттер — для страховки, — Флинт снова проверил снитч на посторонние чары, на этот раз вообще без предупреждения, и подбросил мячик.

Какая ещё страховка? Совсем они в своём Слизерине двинутые… Гарри покорно взмыл в небо, пытаясь высмотреть снитч. В чёртовой темноте он не видел совершенно ничего, и сразу же потерял всякое представление, где лево, где право. Какой тут снитч! Гарри не различил бы искорку, потому что не было решительно никакого света, чтобы отразиться от золочёного гладкого бочка. Флинт чокнулся!

— Эй, ктой-то тут? — раздался знакомый голос, и на поле вступил Хагрид, держа над головой большой яркий фонарь.

Конечно, по сравнению с размерами квиддичного поля фонарь был вовсе даже маленьким, но воодушевившемуся Гарри хватило. Снитч мелькнул в паре десятков футов над головой Хагрида, и Гарри рванулся туда, пока Флинт отвечал:

— Слизерин заканчивает испытание нового ловца. Сейчас он поймает снитч — и мы уйдём.

— Нового ловца? Да кто ж в такой темени чего поймает, а? Это уж не знаю, кем быть надо…

Снитч перед самым Гариным носом вильнул и помчался вниз, к Хагриду, как мотылёк на свет, Гарри двинул следом. Последние слова застряли у Хагрида где-то в районе бороды, когда Гарри со свистом приземлился в полуметре от него, бесцеремонно цапнув снитч за одно крыло.

— Привет, Хагрид, — сказал Гарри, демонстрируя мячик. — Видишь, я поймал!

Пока Хагрид пытался выудить из памяти приличествующие случаю слова, Гарри повернулся к Флинту и протянул тому мячик.

— Отлично, Поттер. Будем надеяться, этот проблеск квиддичной гениальности не угаснет в тебе ни на тренировках, ни тем более на матче, — невозмутимо сказал Флинт, убирая снитч в корзину. — Профессор Снейп был прав насчёт тебя. Первая командная тренировка будет в эту субботу, в три. Любое опоздание будешь отрабатывать.

Флинт развернулся и направился к замку. Гарри хотел было нагнать его — сам он не думал, что легко отыщет дорогу к замку — он ведь был на квиддичном поле впервые, и эта темнота… Но сдержался. Доберётся как-нибудь.

— Как у тебя дела? — поинтересовался Гарри светским тоном.

— Э… нормально, Гарри.

— Это хорошо. А то я тебя последний раз на Сортировке ещё видел, — Гарри, запрокинув голову, пытался посмотреть Хагриду в глаза.

Упоминание о Сортировке хоть и испортило настроение самому Гарри, но не сильно. Куда меньше, чем Хагриду.

— Дык это… дела всё да дела… слышь, Гарри, а ты там как — в Слизерине-то?

— С трудом, — вздохнул Гарри. — Они все такие… такие… слизеринцы!!

Последнее слово вырвалось полукриком-полурыданием. Он вспомнил, как весело и легко друг с другом гриффиндорцам — Рону, Невиллу, Симусу, Дину — и как он сам, нелюдимый, сидит всегда один, и ещё ни слова не сказал ни одному своему однокласснику, если не считать перебранок с Малфоем! Гарри всхлипнул и порывисто подался вперёд, обнимая Хагрида. Метла выпала из рук и приземлилась на траву с глухим стуком.

— Ну ты это… того… Гарри… не расстраивайся шибко… — смущённо бормотал Хагрид, неуклюже ероша и без того спутанные ветром волосы Гарри. — Ты того… не плачь. Образуется всё. Они, поди, тож люди. Шляпа, поди, ошиблась. В Гриффиндор бы тебя, ты же Джеймса сын… ну да сколько ей, тряпке, лет, маразм начался, поди…

Гарри нервновато хихикнул — словечко «поди», сказанное столько раз, забавляло его.

— Ничего, Гарри. Это… всё нормально, ты не плачь.

— Ты правда считаешь, что нормально, Хагрид? — Гарри отстранился от привратника и снова без особого успеха попытался заглянуть тому в глаза. — Меня хотели побить, и если б не моя стихийная магия, так и сделали бы. А ещё Малфой хотел наложить на меня Империус, чтоб я ему прислуживал… хотя, кажется, Снейп его приструнил…

— Что?! — возмущённо загромыхал Хагрид. — Империус?! На тебя?!! Ты сказал профессору Дамблдору?!

— Н-нет, Хагрид… и ты ему не говори! — Гарри умоляюще вцепился в полы плаща Хагрида. — Мне уже дней пять как ничего не делали. Пусть будет, как будет… они такие: не наступишь, не завоняет.

— Эт-точно, Гарри, — Хагрид вздохнул. — Ну, как знаешь. Но если что — сразу беги к директору!

— Ага, — Гарри кивнул.

— А что ж ты у них ловцом-то? Вроде как первокурсникам нельзя…

Гарри пересказал всё, что случилось на уроке полётов, и вердикт Снейпа.

— Значит, ты здорово летаешь, — убеждённо сказал Хагрид. — Оно и правильно, Гарри. Отец твой, Джеймс Поттер, ловцом был у Гриффиндора — и каким ловцом! Со второго курса играл, и никто его обогнать не мог!

Эта информация и болезненно царапнула Гарри — «а отец был в Гриффиндоре…» — и обрадовала. Связующая ниточка с отцом! И какая — воздух! Подумать только, Джеймс Поттер летал над этим же полем и, может быть, стоял на том же самом месте, где сейчас стоит Гарри.

— Так, — спохватился Хагрид, — чевой-то мы тут стоим? У тебя отбой через полчаса, не дай Мерлин, Филч в коридоре застукает! Тот ещё старый дурак… и вообще, темно, не след тебе гулять сейчас.

— Я дороги к замку сам не найду, — признался Гарри. — Я на этом поле в первый раз…

— Я тебя провожу, — Гарри кивнул и поднял метлу с земли.

Гарри и Хагрид зашагали к замку бок о бок — точнее, шагал Хагрид, а Гарри передвигался неровными скачками, чтобы не отставать.

— Что это у тебя, Хагрид? — прямо на уровне носа Гарри из кармана пальто Хагрида торчала какая-то газета. Шрифт у неё был угловатый и вычурный, такой, какого Гарри никогда не видел в тех газетах, что читал дядя Вернон за завтраком.

— Это? Эт, Гарри, газета наша, магическая. «Ежедневный Пророк» называется, — Хагрид вынул газету из кармана и вручил Гарри. — Ты ж не видел никогда, да… почитай, что ли…

— Спасибо, — Гарри с интересом скрутил газету в трубочку и сунул в карман мантии.

Спустя полчаса он лежал в своей кровати на животе, с натянутым до шеи одеялом (плёнку всё ещё надо было скрывать), и задумчиво изучал газету, пока остальные слизеринцы ещё готовились ко сну. Его насторожила одна заметка…

"ПОПЫТКА ВЗЛОМА В БАНКЕ «ГРИНГОТТС».

Продолжается расследование попытки взлома в банке «Гринготтс», предпринятой тридцать первого июля, как полагают, неизвестными тёмными волшебниками.

Гоблины-работники банка утверждают, что ничего не было похищено. Взломщики пытались проникнуть в ячейку, которая была освобождена в установленном порядке немногим ранее в тот же день.

"Однако мы не намерены доводить до сведения широкой общественности, что именно содержалось в данной ячейке, поэтому советуем всем держаться подальше от этого дела, если вы не хотите попасть в неприятную историю", — заявил сегодня днем гоблин по связям с общественностью".

Тридцать первого числа… может быть, воры охотились за тем мятым маленьким пакетиком, которым Хагрид в тот день забрал из ячейки номер семьсот тринадцать? Вовремя, значит, он освободил ячейку… а где этот пакетик сейчас, и зачем он вообще был нужен?

Гарри так глубоко задумался, что не заметил, как пристально на него смотрит Малфой.

— Учимся читать по периодической прессе, Поттер?

Гарри тяжело вздохнул и сложил газету. Он не был настроен на ссору на ночь глядя, особенно когда с утра предстояли Зелья, на которых Снейп не преминет сказать ему, Гарри, много «ласковых» и «ободряющих» слов о его искусстве зельеварения, точнее, об отсутствии упомянутого искусства, а также о славе Гарри. Будто он на эту славу напрашивался… К тому же из-за этой непредвиденной проверки ловца Гарри так и не прочёл заданный на завтра параграф учебника о базовых Заживляющих Зельях…

— Спокойной ночи, Малфой, — Гарри, продолжая тщательно кутаться в одеяло, дотянулся до полога и задёрнул его.

— Ненавижу тебя, Поттер, — донеслось в ответ так же спокойно.

…Попробуйте, сразитесь с нами!..

Александр Блок.

На следующий день Гарри уже привычно ждал Рона у выхода из Большого зала, чтобы вместе пойти на Зелья, и был немало удивлён, увидя, как насуплено гриффиндорец буркнул:

— Привет.

— Привет, — Гарри подстроился под шаг Рона, стревоженный этой неожиданной нелюдимостью. — Как дела?

— Отлично, спасибо, — теперь голос рыжего выражал попросту глухую обиду. — А у тебя, наверно, ещё лучше!

— Ты о чём? — Гарри не поспевал за мыслями Рона. Определённо.

— О чём?! — Рон резко остановился посреди коридора. Гарри еле успел тоже затормозить вовремя. — Ты же ловец теперь — забыл уже, что ли?! Ну и что, что первый курс — будешь за Слизерин играть…

На этом месте у Рона кончился воздух в лёгких, и Гарри поспешил вставить свою реплику, пока тот не сказал что-нибудь совсем непоправимое:

— Да ты думаешь, это хорошо, да?! Мне Снейп чуть горло не перегрыз! Меня не выгнали только потому, что Слизерин потерял из-за меня полсотни баллов, и Снейп сказал, я должен их отработать квиддичем! И вообще… я не хочу… не хочу… — Гарри запнулся, и Рон перехватил инициативу:

— Чего не хочешь? Быть ловцом? Не бывает так!

— Бывает, — упрямо сказал Гарри. Горло как-то странно перехватило. — Летать хорошо… но я не хотел, чтоб Слизерин процветал за мой счёт! Выбор: либо я ловец и зарабатываю Слизерину победы, либо вон из Хогвартса! И вообще, может, никакой из меня ловец… хотя вчера я всё поймал…

— Вчера? Это когда ты с Флинтом ходил куда-то?

— На квиддичное поле. Там он заставлял меня ловить снитч раз пятнадцать. Последний раз вообще в полной темноте, я уже не видел совсем ничего, луны и той не было. Хорошо, что на поле Хагрид пришёл с фонарём, и я рассмотрел снитч. Так бы я там ещё до полуночи его искал. Это зверство!

— Тебе нравится Хагрид?

— Ну да, — Гарри непонимающе уставился на Рона. — Хагрид меня забрал от дяди с тётей, рассказал мне о магии, первый в жизни поздравил меня с днём рождения… он хороший!

— Все слизеринцы не переваривают Хагрида, — медленно сказал Рон. — Они считают его ниже себя… первый в жизни? А раньше что, не поздравляли?

Гарри скривился.

— Мои дядя и тётя скорее флобберчервя поздравили бы, чем меня — они терпеть меня не могут. Уверен, в июне у них будет траур оттого, что придётся терпеть меня ещё два месяца.

— Но… но ты же их племянник!

Гарри пожал плечами.

— К их глубочайшему сожалению, да. Но они не любят магов и всё, что с этим связано… я думаю, они хотели выбить магию из меня, но так и не вышло…

— Выбить? — Рон выглядел ошеломлённым откровениями Гарри.

— Э-э… ну да, они… ладно, забудь. У меня впереди ещё девять месяцев без них — и они, и я этим счастливы, — Гарри ссутулился и отвернулся от Рона.

Мимо них сновали студенты всех возрастов, бросавшие на Гарри любопытные взгляды. Время шло. «Интересно, Снейп убивает опоздавших на Зелья сразу или немного погодя?..»

Рон робко положил руку Гарри на плечо.

— Я… я не знал. Слушай, Гарри…

— А?

— Пойдём, а то к Снейпу опоздаем. Зачем тебе его лишний раз раздражать? Я ладно, я его раз в неделю вижу…

— Пойдём, — «кажется, это называется «помирились».

* * *

Жизнь вошла в своё русло — как она, впрочем, делала всегда. Гарри ходил на уроки и сидел один или с Роном, без особой опаски ложился спать по вечерам, изредка перебрасывался с Малфоем ядовитыми репликами, тренировался в квиддиче до седьмого пота и изучал схемы полётов и описания различных финтов, даваемые Флинтом, проводил всё свободное время в библиотеке — просто потому, что пойти было больше некуда, — обмениваясь с Гермионой Грейнджер, бывавшей там куда реже, чем Гарри, приветственными кивками, опускал голову, когда Снейп начинал критиковать его (хотя Гарри ещё ни разу не сварил зелье неправильно), безуспешно пытался смыть зелёную плёнку с тела, иногда пил чай с Хагридом в его хижине и даже приглашал с собой Рона. Он потихоньку привыкал к новому укладу жизни; хотя одиночество было тем же самым, что и у Дурслей, его хотя бы не заставляли здесь готовить, убираться и ухаживать за садом. Два месяца прошли в какой-то зыби; Гарри заставлял себя и не мог впитывать каждую секунду пребывания в магической школе, в том мире, к которому он принадлежал по рождению.

Наступил Хэллоуин. Весь замок пропитался с утра запахом тыквы, и всё на завтраке состояло, кажется, из неё одной. Во всяком случае, всё было оранжевым. Гарри это понравилось, хотя вкус тыквы набил ему оскомину за время еды.

Чары были сегодня веселее, чем обычно — профессор Флитвик решился перейти к левитирующим чарам, и, раздав пёрышки, которые следовало поднять в воздух, забрался за свой стол, наблюдать. Гарри достался в пару Малфой, потому что профессор сам делил класс на пары для работы, не спрашивая мнения учеников. Гарри искоса следил, как блондин взмахивает палочкой — резко и нервно, раз за разом безуспешно. Рон в паре с Гермионой — оба одинаково были недовольны таким соседством — пререкались шёпотом.

— Малфой, ты там скоро? — не выдержал Гарри. Перо было общим на двоих. — Я тоже хочу попробовать!

— Так пробуй, Потти! — Малфой с размаху сунул палочку в карман так, что ткань мантии затрещала, и демонстративно сложил руки на груди.

Гарри, облизав пересохшие губы, взялся за свою палочку. Где-то на заднем фоне Гермиона раздражённо шипела:

— Ты всё не так делаешь! Надо делать слог «гар» долгим и раскатистым, а не глотать все звуки!

Гарри не знал, почему Рон глотал звуки, но ему самому под пристальным взором Малфоя хотелось вообще молчать. Ну, на худой конец промямлить, что пошутил и уступает ему перо. «Вот только этого не хватало!», — злость пенящейся волной прошлась по телу, заставляя вскинуть голову и поднять палочку.

Размахнуться и легонько стегнуть воздух, как учили. Сказать:

— Wingardium Leviosa! — чеканя слова, чётко выговаривая все звука, растягивая по Гермиониной рекомендации «а» и раскатывая «р» по языку. И почувствовать, как слегка теплеет палочка в руках ответным жестом на его старания.

Перо, покачиваясь, медленно и неохотно всплыло в воздух на несколько футов выше голов, будто предпочло бы лежать на столе. Сжатые губы Малфоя побелели, и Гарри испугался, не наложит ли тот на него прямо сейчас какой-нибудь Круциатус.

— Отлично! — профессор Флитвик радостно захлопал в ладони. — Посмотрите все на мистера Поттера, у него получилось!

Все посмотрели на Гарри, и тот в кои-то веки был этому рад: при таком количестве свидетелей с ним точно не сделают ничего плохого.

До конца урока вышло ещё только у Гермионы Грейнджер, и это не улучшило её отношений с Роном — скорее, напротив. Как только профессор Флитвик пропищал: «Конец урока, дети», они перестали сдерживаться и повысили голоса.

— Как можно быть такой жуткой занудой?! Ты кого угодно достанешь!

— Я зануда?! Да ты сам не слушаешь, когда просто помочь хотят, неблагодарный ты лентяй!! — голос Гермионы звенел от обиды.

Рон побагровел от злости.

— С какой стати тебя волнует, получается у меня что-то, или нет! Ты вечно суёшь нос не в своё дело! Неудивительно, что тебя все терпеть не могут!! Ты просто кошмар какой-то, а не девочка!!

У Гарри в ушах звенело от их злости, а потом этот звон приобрёл какую-то другую тональность: губы Гермионы дрожали, и она не знала, куда деться от обиды. Прошло несколько секунд, и Гарри казалось, от чужой горечи и шока у него расколется голова; а потом Гермиона порывисто развернулась и вылетела из класса.

До самого ужина уроки у Гриффиндора и Слизерина были раздельными. Гарри не видел ни Рона, ни Гермиону до тех пор, пока не пришёл в Большой зал. Гарри оглядывался, ища Рона глазами, попутно рассматривая тысячи живых летучих мышей, сбившихся в гирлянды на стенах и трепещущие облака над столами, свечи в огромных тыквах, золото тарелок; рыжий вместе с близнецами разговаривал о чём-то. Гарри подумал немного и подошёл к ним.

— Привет, Фред, Джордж! — с Роном Гарри сегодня уже виделся.

— Привет юным последователям Салазара! — весело отозвался кто-то из близнецов.

— Не смешно, Фред, — отозвался Гарри наугад.

— Как ты узнал?! — глаза у обоих близнецов стали как кофейные блюдца.

Гарри полюбовался немного их ошарашенными лицами и злорадной физиономией Рона, который тоже не понимал, как Гарри опознал, кто есть кто, но рад был этому факту, и с удовольствием сказал:

— Если будете называть меня последователем Салазара — не скажу, как.

Джордж толкнул Фреда в бок.

— Парень не промах, а?

— Точно так, братец Фордж, — согласился Фред. — Вольдеморт тоже думал…

— …что Гарри можно провести на мякине…

— …но как бы не так!..

— …нам остаётся радоваться, братец Дред…

— …что нам не отлетело Авадой между глаз!

Гарри рассмеялся — он и припомнить не мог, когда в последний раз так искренне смеялся. Дурсли и Слизерин в совокупности не давали ему так уж много поводов для смеха. Фред хлопнул его по плечу, улыбаясь; казалось, близнецам нет в действительности никакого дела до того, кто на каком факультете.

— Ну так расскажи, как ты меня опознал. Нас даже родная мать не различает!

— Да никак я тебя не опознал, — признался Гарри весело; запрокинув голову, он смотрел прямо в глаза Фреду и Джорджу. — Я просто сказал наугад.

Близнецы рассмеялись, и Гарри с Роном к ним присоединились.

— Везучий ты, Гарри! Кстати, о везучести: как ты там на тренировках? Снитч ловится?

— Ловится, — подтвердил Гарри. — Но на матче должно быть сложнее, будет же и другой ловец… даже и не знаю, как там будет с моей везучестью.

— А как твой Нимбус 2000? — а это, кажется, Джордж.

— Летает, что ему сделается? — словно кто-то шаловливо двинул мысли Гарри локтем под рёбра, и он сказал:

— Хотите полетать на нём?

Близнецы молчали две секунды — в оживлённом разговоре это очень заметная пауза — и Гарри взглянул на Рона.

— Ты тоже, Рон — хочешь? На Нимбусе здорово летается.

— Конечно! — радостно выпалили все трое Уизли хором.

Гарри мягко улыбнулся; непривычные губы, тем не менее, сложились в улыбку сразу же.

— Завтра суббота, и из-за Хэллоуина уроки отменили. В полдень на квиддичном поле?

— Гарри, ты… — Джордж не мог найти слов. — Ты, чёрт возьми, и не слизеринец вовсе!

Гарри перестал улыбаться.

— Спросите у Сортировочной Шляпы, каким местом она думала во время моей сортировки, — буркнул он. — Хотя, если вдуматься, у неё не такой уж и большой выбор насчёт мест… — добавил он задумчиво.

Фред дал брату шутливый подзатыльник.

— Не порть человеку праздник, братец Фордж. Сортировочная Шляпа давно сошла с ума от тоски, оставшись без Годрика Гриффиндора, это же ясно! И ну её, этот старый бесполезный кусок фетра.

Рон оттолкнулся от стены.

— Не знаю, как вы, — заявил он, — а я хочу есть. Гарри, сядешь с нами?

Гарри молча уставился на Рона. «А… а можно так? Сидеть за столом другого факультета?».

— Точно, Гарри! — близнецы восприняли идею брата на «ура». — Чего тебе там с этими змеями сидеть? Ещё подсыпят чего-нибудь не того в тыквенную запеканку, и останется магический мир без тебя. Шут бы с ним, с миром, но мы-то тоже скучать будем.

Гарри снова разулыбался и взглянул на гриффиндорский стол с таким восторгом, с каким не смотрел на сам Хогвартс в момент прибытия сюда.

Дверь в Большой зал распахнулась, и профессор Квиррелл вбежал в помещение — в порванной в нескольких местах мантии, с тюрбаном набекрень, с лицом, искажённым ужасом. Он подбежал к преподавательскому столу и, эффектно осев на пол, прохрипел:

— Тролль… в подземелье… подумал, вы должны знать…

Паника поднялась в Зале, но Дамблдор быстро навёл порядок и велел старостам увести всех остальных в спальни. Гарри медлил, не присоединяясь к первокурсникам Слизерина, и скользил глазами по веренице гриффиндорцев. Что-то зацепило его… Он схватил Рона за рукав.

— Рон!

— Что?

— А где Гермиона?

Рон остановился и на его лице отразился самый настоящий страх — не хуже, чем гримаса профессора Квиррелла.

— Парвати говорила, она плачет в туалете… она так и не появлялась больше сегодня на уроках!

Гарри не знал, кто такая Парвати, но это не помешало ему шёпотом закончить фразу вместе с Роном:

— Она не знает о тролле!

— Надо её предупредить, — решительно сказал Гарри.

Рон явно колебался, и его можно было понять — он рисковал получить от Перси большую взбучку, если тот заметит отсутствие младшего брата.

— А, была — не была! Но только по-тихому, чтоб нас старосты не видели.

Гарри был полностью согласен с Роном, и оба в суматохе выскользнули из Большого зала.

Не успели они пройти и нескольких метров, как услышали позади торопливые шаги.

— Это Перси! — в панике возопил Рон шёпотом и затянул Гарри за какую-то статую в углу, достаточно большую, чтобы скрыть с десяток худых первокурсников. Или пять-семь Невиллов, например.

Но мимо статуи прошёл не Перси, а профессор Снейп.

— Куда это он? — подозрительно пробормотал Гарри. — Все учителя сейчас пойдут в подземелье, а он?

— Ну ты, конечно, нашёл, что спросить…

Они крадучись следовали за Снейпом, пока тот не ступил на лестницу, ведшую на третий этаж. Были там и лестницы, ведшие на второй, четвёртый и даже на пятый сразу, так что, скорее всего, ему нужно было зачем-то именно на третий. Но зачем?.. Гарри в недоумении сморщил нос и чихнул, еле успев закрыть рот рукавом мантии, чтобы приглушить звук.

— Эй, чувствуешь запах?

Гарри чувствовал: отвратительная вонь, просто кошмарная — уже пару лет как грязные носки и общественный туалет в дуэте вряд ли смогли бы конкурировать с этой волной. Хотя бы потому что тупое и злобное начало, добавлявшее этой вони особую пронзительность, туалет просто был неспособен излучать.

Тяжёлые шаги — в голове Гарри промелькнула мысль, что он всё же предпочёл бы этой бухающей поступи летящую походку Снейпа, будь у него выбор — и низкий рык. Силуэт громадной туши вырисовался в полутёмном коридоре, и Гарри с Роном прижались к стене. Тролль был двенадцати футов ростом, серый, как камень, с изрытой бугристой шкурой, короткими массивными ногами и длиннющими ручищами — такими длинными, что они волочились по полу следом за ним, и дубинка в его правой руке, такая же неровная, как её хозяин, билась о пол при каждом шаге тролля. Крохотная голова на огромном теле явно не сочеталась с ушами — длинными и висячими, как у спаниеля. Тролль наклонил голову, прислушиваясь к чему-то у приоткрытой двери одной из комнат, длинные уши приподнялись — Гарри начало подташнивать от этого зрелища.

И они тоже услышали это.

Отчаянный, безнадёжный плач, приглушённый стенами — плач в той самой комнате, куда, подумав, двинулся тролль. Гарри и Рон отлично знали, кто в праздник Хэллоуина может плакать в одиночестве в комнате, где на двери нарисован стоящий на основании треугольничек с кружком сверху, двумя палочками снизу и двумя, торчащими по бокам.

— Там Гермиона! — трагическим шёпотом оповестил Рон Гарри.

— Надо её спасти! — Гарри ринулся в женский туалет следом за троллем, почти оглушенный, ослепленный диким криком, криком ужаса и страха, хриплым и отчаянным.

Тролль надвигался на Гермиону Грейнджер, подняв дубину, а девочка вжималась в белую кафельную стену — её лицо сравнялось цветом с этим кафелем.

Рон кинулся вперёд — так быстро, что Гарри только мантию взметнуло порывом ветра от движений рыжего — и толкнул Гермиону вбок. Удар дубины пришёлся по стене. Стена раскрошилась. Гарри лихорадочно, взмокшими от напряжения пальцами выдёргивал палочку из кармана.

Тролль замахнулся снова на Рона с Гермионой, тяжело дышавших и ещё не пришедших в себя после резкого падения. Гарри направил палочку на тролля и проорал срывающимся голосом:

— Stupefy!!!

Красный луч, толщиной в половину ноги тролля, вырвался из палочки и ударил серую тушу в спину.

— Ы-ы… — недоумевающе сказал тролль, замер на полуразмахе и ме-е-едленно покачнулся.

Гарри бросился к Рону и Гермионе и, падая, вытолкнул их из-под падающего вперёд тролля — по гладкому каменному полу ученики в мантиях скользили, как по льду, и с размаху впечатались в стену туалета — не так уж, впрочем, и сильно, ибо Гарри по физической силе многажды уступал тому же троллю. Сам он еле успел поджать ноги, и тролль с грохотом приземлился в миллиметре от Гарри.

Профессора МакГонагалл, Снейп и Квиррелл выбрали именно этот момент, чтобы явиться в туалет с палочками наготове.

Квиррелл осел на пол снова, схватившись за сердце, Снейп нахмурился, а МакГонагалл запылала гневом.

— Что вы здесь делали? Вы могли погибнуть!! Почему вы не отправились за своими старостами в спальни?!

— Проф… профессор МакГонагалл, — слабо сказала Гермиона. — Они искали меня… простите.

— Мисс Грейнджер? О чём Вы?

— Я читала о троллях, понимаете… — Гермиона встала на ноги, опираясь рукой о стену. — Я пошла его искать, чтобы… ну, чтобы посмотреть, смогу ли с ним справиться, а Гарри с Роном меня спасли. Рон вытолкнул из-под дубины, а Гарри оглушил тролля Ступефаем…

Услышав это, МакГонагалл явно забыла остаток своей воспитательной речи и уставилась на Гарри во все глаза.

— Ступефаем?! Поттер, что Вы… как Вы… На горных троллей не действуют заклинания класса оглушающих, действующие на людей! Это невозможно! Никто и никогда не поражал тролля Ступефаем, и не потому, что не пробовал…

— Правда? — смущённо пробормотал Гарри. Опять все смотрели на него, раскрыв рты… — Я не знал… Извините, профессор МакГонагалл…

Профессор только устало покачала головой.

— Он опровергнул базовые законы магии, и ещё извиняется… Ладно. Раз всё сложилось так удачно, то, думаю, мы не будем никого наказывать — не так ли, Северус?

Снейп неодобрительно покачал головой.

— Вообще говоря, Минерва, не стоит поощрять такое самовольство… но так и быть, в честь того, что все, кроме тролля, целы, никто не лишится баллов и не получит взыскания.

Профессор МакГонагалл неожиданно улыбнулась.

— И, раз уж сегодня праздник — десять баллов Гриффиндору за самоотверженность и десять Слизерину за попрание законов магии. Я сама сообщу обо всём профессору Дамблдору. Идите, если никто из вас точно не нуждается в помощи мадам Помфри.

Они наперебой заверили её, что нет, не нуждаются, и с облегчением выскользнули из комнаты — поверженный тролль вонял ничуть не меньше, чем двигающийся.

Втроём они остановились у лестниц, где Гарри должен был спуститься вниз, в подземелья, а Гермиона и Рон — подняться в Гриффиндорскую башню. Они нерешительно застыли там, где их дороги расходились.

— Гермиона, — сказал Гарри. — Завтра я, Рон и близнецы будем на квиддичном поле в двенадцать. Приходи тоже?

Рон молча кивнул. Гермиона, склонив голову набок, задумчиво посмотрела на Гарри.

— При одном условии.

— Каком?

— За завтраком сядешь с нами. А то вечно сидишь на краю Слизеринского стола один, там, наверно, холодно, пустынно и скучно.

— Ты права, — Гарри улыбнулся, и Гермиона улыбнулась в ответ.

— Поттер, Уизли, Грейнджер, что вы здесь делаете? Надеетесь повстречать ещё одного тролля и доблестно победить его? — голос Северуса Снейпа прервал их.

Гарри тихонько страдальчески вздохнул и помахал Рону и Гермионе рукой.

— До завтра, — испытующий взгляд Снейпа жёг ему спину, пока он спускался в подземелье.

— До завтра, — нестройным хором откликнулись Рон и Гермиона.

Похоже, праздник всё-таки удался.

Твои глаза черны, но сердцу моему

Отраду обещает взгляд их...

Шарль Бодлер, «Цветы зла».

Встреча на квиддичном поле прошла просто здорово, с точки зрения самого Гарри — три часа подряд они с Роном и близнецами катались на мётлах; в основном на Нимбусе Гарри, но близнецы принесли и свои Чистомёты, так что можно было полетать вместе. Фред и Джордж заверили Гарри — вполне искренне, насколько он мог судить — что он летает лучше, чем кто бы то ни было на их памяти. Гермиона в это время сидела на трибунах и с юмором комментировала всё происходящее в воздухе с помощью какого-то заклинания, делающего голос громче. Рон даже признался Гарри по секрету, что не такая она, оказывается, зануда и заучка, как ему думалось.

Единственным, что огорчало Гарри, было то, что у на кухне Хогвартса случился какой-то аврал, и завтрака не было — деканы выдали студентам по порции сухпайка в виде горсти сухофруктов, трёх бутербродов с ветчиной и бутылочки тыквенного сока. Так что сесть за завтраком за стол Гриффиндора Гарри не удалось по техническим причинам. Ну, хорошо хоть, овсянку в мешочке не дали.

Наконец они продрогли и проголодались, к тому же у близнецов, как они выразились, «опыт стыл» («Опять какую-нибудь шалость задумали, — заметил Рон. — Перси им вломит… но давно пора, а то что-то скучно в последнее время, ну если троллей не считать»). Гарри, Рон и Гермиона не торопясь возвращались в замок втроём.

— Знаешь, Гарри, я видела в библиотеке такую книгу — называется «Квиддич сквозь века», — разрумянившаяся от долгого пребывания на воздухе Гермиона оживлённо жестикулировала руками в тонких красных вязаных перчатках. — Там про квиддич всё-всё самое важное! Тебе обязательно надо её почитать.

Гарри был согласен, что ему не помешало бы почитать о квиддиче, и они втроём направились в библиотеку. Рон, как выяснилось, всё ещё не ведал, где она находится, а Гарри не знал толком, как добраться туда без портключа, так что это её предложение понравилось всем троим.

Библиотека находилась на третьем этаже. Гермиона отстала немного от мальчиков, копаясь в сумке, и Гарри уверенно толкнул дверь, ведшую вправо. Они с Роном зашли туда, и их застал врасплох испуганый вопль Гермиона:

— Гарри, Рон, нет!! Туда нельзя ходить!!

Гарри не успел даже удивиться той странной новости, что в библиотеку запрещается входить (ну не на метле же туда предполагается влетать?), когда Рон резко отпрянул назад, таща Гарри с собой за рукав. Гарри, в испуге, что рукав оборвётся, и нечем будет прикрыть эту идиотскую плёнку, сам отшатнулся к двери, но не удержал равновесия и упал.

Прямо на него смотрело шесть недружелюбных красных глаз. Пожалуй, Гарри охарактеризовал бы их, как свинячьи, если бы всё прочее, к ним прилагавшееся, не принадлежало собаке. Правда, это была та ещё собака — при виде её сразу как-то становилась понятной вся прелесть пуделей и болонок. Массивное лохматое тело занимало почти весь коридор, от пола и до потолка — если между последним и головой собаки и был какой-то зазор, Гарри решительно не мог его разглядеть из своей сидячей позиции. К тому же порядочным собакам полагается иметь не три головы, а одну.

Из каждой из трёх раскрытых пастей капала слюна. И каждая такая капля, упав на пол, образовывала у ног Гарри вязкую лужу. Собачища склонила набок все три головы и глухо, угрожающе зарычала.

Где-то позади причитала Гермиона, Рон пытался запустить в собаку Ступефаем — пару раз у него даже получилось, хотя на собаку это не произвело ровным счётом никакого впечатления, только рычание стало громче. Гарри подобрал ноги, пока они не испачкались в собачьей слюне (при этом он ухитрился оцараать правую руку до крови о каменный пол и не заметить), и пообещал ровным голосом:

— Мы уже уходим.

После чего вскочил на ноги со скоростью клоуна на пружинке, выпрыгивающего из коробки, и пулей вылетел в коридор, прихлопывая за собой дверь.

— Гарри, ох, Гарри, ты в порядке? — Гермиона была бледной, губы у неё дрожали. У Рона тоже, так же как и рука с палочкой.

— В полном, — заверил их Гарри. — Чёрт, сходили в библиотеку!..

Гермиона почти истерично рассмеялась, тыкая рукой куда-то в сторону.

— Библиотека в левом коридоре, а не в правом. Вы перепутали...

Гарри покраснел — только путать право и лево ему ещё не хватало для полного счастья!

— Мерлин знает что! — возмущался Рон, пытаясь пропихнуть палочку в карман, но всё время промахиваясь. — Как они оставили такую зверюгу за незапертой дверью?! А если кто-нибудь ещё ошибётся коридором?!! Его съедят и не подавятся!! Я, конечно, не против, если это будет миссис Норрис, а если ученик вроде нас?!

Гермиона озадаченно нахмурилась.

— Это и в самом деле странно, — она бесстрашно ухватилась за ручку двери в запретный коридор и дёрнула.

— Она в другую сторону открывается, — деликатно указал Гарри.

Гермиона послушно толкнула дверь. Тот же эффект, то есть никакого эффекта. Она толкнула сильнее и под конец навалилась на ручку двери всем телом. Дверь открываться не желала.

— Гарри, а что ты с ней сделал, чтобы открыть? Такое впечатление, что она накрепко запечатана заклинаниями...

— Ничего не делал, — поспешно открестился Гарри. — Я взялся за ручку точно так, как ты сейчас, и толкнул. Всё.

Ради эксперимента Рон тоже попробовал открыть дверь. Ноль внимания, фунт презрения со стороны шести футов полированной древесины.

— Значит, тебе, Гарри, она открывается, а нам нет, — констатировала Гермиона.

Под перекрестьем взглядов двух гриффиндорцев Гарри почувствовал себя неуютно.

— Э-э... странно, правда?

— Действительно странно, — согласилась Гермиона, прищурившись. — Возможно, всё дело в параметрах магической ауры...

— Чего? — уточнили Рон и Гарри хором.

— Ну, в момент совершения какого-либо физического действия мы проводим в реальность не только мышечное усилие, но также и колебание магических полей, уникальных для каждого индивидуума... — начала объяснять Гермиона.

Уши Гарри и Рона скрутились в трубочки.

— Всё-всё, Гермиона, мы поняли, — Рон перебил её на полуслове. — Наверно, всё и правда в них.

— Чем это вы заняты около запретного коридора, а? — подкравшийся Филч застал их врасплох.

— Разговариваем, — раздражённо сказал Гарри.

— Идём в библиотеку, — реплика Гермионы прозвучала в унисон.

Филч подозрительно прищурился и ткнул рукой влево.

— Библиотека там! А в этот коридор ученикам ходить запрещено!

— А мы туда и не ходили, — Гермиона одарила Филча лучезарной улыбкой и потащила друзей в библиотеку.

Взгляд Филча жёг Гарри спину, пока дверь в библиотеку не захлопнулась за ними троими.

Книга оказалась интересной, но Гарри было решительно не до квиддича. Он сумел разглядеть, что собака стоит на каком-то люке. Куда он, интересно знать, ведёт? И кто в здравом уме стал бы сажать собаку просто так в пустой коридор?

Зачем-то она там нужна. А для чего обычно нужны собаки? Охранять. Дом, вещи... Гарри машинально перелистнул страницу, не разглядывая её. Что такого ценного нельзя хранить в сейфе в чьём-нибудь кабинете?

Гарри вообще с трудом представлял себе ценности магического мира как таковые. Деньги? Вряд ли, а Гринготтс тогда на что? Гринготтс... «Ежели чего прятать, «Гринготтс» — самое надёжное место на земле... ну, может, ещё Хогвартс». Слова Хагрида всплыли в памяти Гарри так явственно, будто сам привратник был здесь. Тот самый свёрток из ячейки семьсот тринадцать... не он ли здесь, под охраной собаки-мутанта?

Но гораздо больше, чем всякие мятые свёртки, Гарри беспокоила собственная склонность делать всякое, чего даже здесь, в волшебной школе, никто не делал — открывать, не задумываясь, запертые двери, и оглушать заклинаниями тех, на кого эти заклинания по определению не действуют. И если он, в принцие, не возражал против того, чтобы крушить горных троллей, не задумываясь, что на них действует, а что нет, то дверь волновала его всерьёз. Мало того, что это как-то отдаляло его от Рона и Гермионы, так оно ещё и всерьёз чревато потерей если не жизни, то каких-нибудь полезных частей тела. Типа руки или ноги, например. Если так запросто заходить в гости ко всяким злобным тварям с капающей с огромных клыков слюной...

Гермиона и Рон оторвали его от книги напоминанием об обеде. Гарри отговорился плохим самочувствием и сказал, что сходит к мадам Помфри; к тому же ему действительно расхотелось есть. Только распрощавшись с гриффиндорцами, он вспомнил, что сегодня хотел сесть за стол львиного факультета. Чёрт, чёрт, чёрт...

К мадам Помфри он, конечно же, не пошёл, а отправился прямиком к Дамблдору. Быть может, директор сумеет объяснить, что с ним происходит — кто, как не он, по логике вещей, накладывал запирающие заклинания на эту дверь? И вообще... после прошлого своего визита в кабинет директора Гарри восхищался директором Хогвартса, уважал его и доверял ему.

Кабинет, в котором Гарри был лишь однажды, нашёлся без труда — должно быть, потому, что посещение этого места поразило Гарри. Горгульи, охранявшие вход в кабинет, шевельнулись, когда Гарри к ним приблизился, и выжидательно уставились на взъерошенного первокурсника.

— Канареечные помадки, — сказал Гарри.

Горгульи насмешливо оскалились. Похоже, пароль с тех пор успел поменяться.

Гарри в сердцах ударил кулаком правой руки по раскрытой ладони левой и зашипел от боли, когда правую ладонь словно резанули по живому. Кровь снова потекла из растревоженных порезов. «Столько крови, сколько за два месяца в Хогвартсе, я у Дурслей за год не терял». Гарри раздражённо махнул рукой, стряхивая с неё кровь — свежую и подсохшую; капельки рубинами в пару-тройку каратов разлетелись веером. Несколько из этих капель попали на горгулий и, негромко зашипев, впиталось.

Горгульи раздвинулись, давая проход на винтовую лестницу, с таким недовольным видом, будто открываться ученикам было ниже их достоинства, и они с удовольствием попробовали бы на Гарри свои когти, да вот беда, вынуждены сидеть на месте.

Гарри решил не заморачиваться на горгульях и отправился к директору.

У самой двери его одолела робость, и он не решился стучать или, тем более, врываться без предупреждения. Мало ли, вдруг помешает чему важному... Ему не пришло в голову ничего умнее, кроме как тихонько приоткрыть дверь на сантиметр и в щелочку посмотреть, один ли Дамблдор. Благо двери любых модификаций его слушались беспрекословно, как выяснилось.

Дамблдор был не один. С ним был Снейп, попадаться на глаза которому Гарри вовсе не планировал. Он уже собирался было осторожно попятиться и скрыться до более подходящего времени, но собственная фамилия, проскользнувшая в разговоре Дамблдора и Снейпа, пригвоздила его к месту.

— Альбус, как предполагается это терпеть? — говорил Снейп громко и раздражённо. — Поттер просто невыносим! По правде сказать, он куда хуже своего отца. Тот, по крайней мере, базовых законов магии не нарушал... стоит оставить Поттера без присмотра на пару минут, как он тут же вляпывается в очередную гадость!

— Не будь так пристрастен к мальчику, Северус, — директор улыбался. — Он всего лишь пытается адаптироваться в новом для него мире волшебства. Что же до базовых законов волшебства... не таким ли базовым законом является неотразимость Авады Кедавры?

До Гарри отчётливо донёсся скрип зубов Снейпа.

— Альбус, — голос несокрушимого декана Слизерина звучал почти жалобно, — давайте переведём его к Минерве. Мерлин с ними, с законами магии, но чтобы он был в безопасности, надо дежурить около него круглые сутки! Конечно, внушение, которое я сделал юному Малфою, подействовало, раз Поттер всё ещё жив, но прочие слизеринцы не сказать чтоб в Поттере души не чаяли, Альбус. Пока к нему присматриваются, но обязательно проверят на прочность. А он сам всё усугубляет, заигрывая с питомцами Минервы, дразнит змей... я уже устал, Альбус, а впереди ещё семь лет!

Гарри и не подозревал, что чей-то голос может звучать так устало. А ещё он не понял, что именно имел в виду Снейп всей своей тирадой, помимо того, что он мечтает избавиться от Гарри. Брюнет и сам был не прочь перевестись в Гриффиндор... но отчего-то он совсем не удивился ответу директора:

— Северус, ты же сам понимаешь, что вердикт Шляпы отменить нельзя. Раз она так сказала, значит, место Гарри в Слизерине. Кроме того, создавать прецедент... И, согласись, тебе же будет проще, если он продолжит учиться на твоём факультете...

В ответ послышался только вздох. Подсматривающий в щёлочку Гарри застыл камнем не хуже горгульи, когда директор приблизился к Снейпу вплотную и поцеловал его в губы. Не лёгким касанием, а по-настоящему — так, что Гарри бросило в жар от вида этого поцелуя.

Пальцы Снейпа скользнули по седым волосам Дамблдора и плавно нажали на затылок — Гарри был невольно заворожён текучей грацией этого простого движения. Директор слегка отстранился — странно было видеть его извечную улыбку на припухших от поцелуя, покрасневших губах.

— Конечно, Северус, — почти шёпотом. — Если хочешь, мальчик мой...

Гарри понял, что никогда больше он не сможет не покраснеть, услышав это невинное словосочетание: «мальчик мой».

Директор опустился на колени перед Снейпом — «Зачем это?», — невинно озадачился Гарри — и медленно расстегнул мантию зельевара. Потом брюки. На бедре у Снейпа обнаружилась почти свежая рваная рана, ярко выделявшаяся на бледной коже, и Гарри невольно пришло в голову, что такое могли оставить только зубы вроде тех, у той собаки из запретного коридора. Белья на Снейпе не оказалось, и его член, большой и твёрдый, блестящий на кончике, был отлично виден обмеревшему Гарри. Дамблдор наклонился вперёд, захватывая в рот этот блеск, и Гарри сбежал бы, не отнимись у него ноги. Он не упал мешком на пол только потому, что его пальцы до белизны вцепились в косяк и дверную ручку. И всё смотрел, смотрел, смотрел...

Снейп запрокидывал голову, подаваясь бёдрами вперёд — резкими, жадными толчками. Что-то горячее, обморочное пульсировало в низу живота Гарри в такт движениям Снейпа. Только глухой стон зельевара заставил его очнуться. Директор не спеша поднимался с колен, когда Гарри сумел наконец отмереть и сломя голову рванул по лестнице вниз.

В библиотеке, закрывшись от возможных наблюдателей «Магическими травами Англии в иллюстрациях» — благодаря иллюстрациям книга была размером почти во всю чстолешницу и надёжно закрывала его целиком, если не считать вцепившихся в края обложки пальцев — он медленно приходил в себя, пытаясь понять, что же он такое вообще видел. Ему только ясно было, что ничего хорошего. А ещё было ясно, что к директору с вопросом по поводу дверей он не пойдёт. Как-нибудь сам разберётся.

To rise and fall and face disaster…

We were born to fly!

«Scorpions».

Первый квиддичный матч сезона, Гриффиндор-Слизерин, должен был состояться в начале ноября. Холода накрыли Хогвартс, пронизывающие и безжалостные; по утрам Гарри находил себя в плотном коконе из одеяла и всё равно дрожащим. В подземельях было особенно холодно, и многие его однокурсники заболевали. От простуды они пили Перечное зелье, которое проходили на уроке Зельеварения ещё в октябре, и Гарри частенько наблюдал, как из ушей у них валит дым. Не стал исключением и Малфой; один, пожалуй, Блейз Забини, замкнутый и холодный, оставался здоровым — возможно, зараза просто пугалась его и предпочитала близко не подходить. Гарри, впрочем, тоже не заболевал, сам не зная, почему, но был этому рад. Стычки с Малфоем происходили каждый день, и Гарри медленно, но верно начинал сам его ненавидеть — ну сколько можно цепляться к человеку? Радовало то, что к нему не пытались больше применить ничего опасного. О плёнке же Гарри забывал днём и вспоминал, только сняв одежду вечером. Кребб и Гойл, науськанные своим зализанным командиром, то и дело исподтишка подставляли Гарри подножки, выдёргивали из-под него стулья, и Гарри был уверен, что чернила, как-то раз залившие всю его сумку со сделанными домашними заданиями на неделю — дело рук малфоевской коалиции, росшей не по дням, а по часам. Помимо Кребба и Гойла Малфою поклонялись Панси Паркинсон, Теодор Нотт, Миллисента Булстроуд и многие ребята со второго курса. Они буквально смотрели ему в рот и рады были исполнять любые его пожелания. Блейз Забини, выделявшийся каменной неприступностью даже среди слизеринцев, всегда контролировавших лица, так за Малфоем не бегал, но всегда был где-нибудь поблизости молчаливой тенью, и блондин обращался с ним куда уважительнее, чем с той же Панси. Даже старшекурсники не одёргивали Малфоя, когда тот начинал буквально помыкать всеми окружающими. Гарри старался не бывать близко от этой компании, но у него было мало выбора: библиотека закрывалась задолго до отбоя, Рон и Гермиона не так уж часто могли бывать рядом с ним, в коридоре сидеть было холодно — как-то раз Гарри досидел до отбоя на каком-то подоконнике, и наутро у него дико ломило спину. Отсиживаться в спальне тоже не было лучшим выходом — на кровати невозможно было нормально расположиться с уроками, к тому же там было холодно. Куда холодней, чем в гостиной, где с наступлением холодов появилось два дополнительных камина. Гарри отсаживался в дальнее кресло и забивался в него с ногами. Малфой, как правило, считал ниже своего достоинства искать «кретинского очкарика» по всему Хогвартсу и не догадывался заглянуть в развёрнутое к нему спиной кресло. Там Гарри читал, если не нужно было тащиться на тренировку.

Флинт вечно гонял их до седьмого пота, а уж Гарри в особенности. Бладжеры на тренировках были настроены летать только за Гарри, снитч выпускался не в начале тренировки, а когда как, чтобы ловец не расслаблялся, а бдил в оба. Гарри это злило. Правда, злость не мешала ему, единожды заметив снитч, мчаться за ним, как приклеенному, до тех пор, пока мячик не оказывался в руке.

Гермиона утешала нервничавшего Гарри, утверждая, что всё будет хорошо, Рон с утешениями мялся — всё-таки Гарри собирался играть против его факультета, и рыжему было крайне трудно желать Поттеру удачи. Гарри его понимал, но легче не становилось. Особенно когда Малфой с прихлебателями обещал, что они побегают внизу с матрацами, чтобы надежда слизеринской сборной не расшибил носик при падении с метлы. Сам Гарри не знал, что ему делать, и психовал дико.

Перед игрой он не мог ничего съесть. Кровавый Барон сидел рядом и агитировал Гарри проглотить овсянку и пару тостов, утверждая, что если Слизерин проиграет из-за того, что их ловец от недостатка сил свалится с метлы, то оному ловцу не поздоровится. При этом призрак добавлял, что сам-то он, дескать, прекрасно понимает, что «юноша» волнуется, но остальные слизеринцы не поймут, так сказать, юмора и устроят ему тёмную. Гарри не знал толком, что такое «тёмная», но предпочёл бы и не знать никогда — одно название ему не нравилось. Один бутерброд он всё же в себя запихнул и запил соком. У него создавалось впечатление, что Барон не помочь пытается, а навредить своими словами.

К одиннадцати часам трибуны были забиты. Гарри за двадцать минут до прихода прочей команды переоделся в зелёную слизеринскую квиддичную форму, чтобы никто не видел его плёнки, и ждал, сидя на скамье, пока придёт время выйти на поле. Остальные переоделись быстро, и Флинт сказал нечто вроде речи. «Нечто вроде» потому, что пафоса, свойственного подбодрительным речам, не было совсем.

— Если мы проиграем сегодня, Слизерин отодвинется на третье место в борьбе за Кубок школы. Поэтому тот, кто опозорит команду на поле, будет наказан. Мной лично. Думаю, профессор Снейп тоже не будет возражать против небольшого урока нерадивым. Меня все поняли? Тактику и стратегию я, смею надеяться, вбил вам в головы, и каждый знает, что делать.

Все синхронно кивнули.

— Отлично. Поттер, на пару слов.

Гарри отошёл вместе с Флинтом в угол раздевалки. Как-то само собой получилось, что Гарри оказался в этот угол зажат.

— Я знаю, Поттер, о твоих симпатиях к Гриффиндору, — Флинт выражался прямо. — И если они помешают тебе сегодня поймать снитч, лично я тебе не завидую. Я теперь знаю твой обычный уровень. Поттер, и пойму сразу, если ты попытаешься волынить. Играй в полную силу. Ясно? — Флинт ухватил Гарри двумя пальцами за подбородок и приподнял его лицо, вглядываясь в глаза.

— Убери от меня лапы, — посоветовал Гарри, сузив глаза, и вывернулся из хватки. — Я понял, что ты хотел мне сказать. Пора на поле.

Мадам Хуч, судившая матч, тоже сказала речь, которой Гарри не слушал — сегодня они уже успели набить ему оскомину. Он нашёл взглядом на трибунах среди ало-золотого моря массивную фигуру Хагрида — где-то поблизости должны были быть Рон и Гермиона, которые тоже сдружились с привратником Хогвартса.

Пронзительный свист, и команды взметнулись в воздух.

Памятуя тактику и стратегию, Гарри взлетел выше прочих игроков, чтобы на него не налетели в сутолоке, и парил, высматривая снитч. Снитча пока не было. Ловец Гриффиндора, Кэти Белл, парила в паре десятков футов от Гарри — очевидно, Оливер Вуд, капитан Гриффиндора, давал ей ту же самую тактику. Её движения тоже были слишком неопределёнными, чтобы можно было предположить, что она видит снитч. Гарри сделал несколько кругов над полем, слушая комментарий Ли Джордана, хорошего друга близнецов Уизли — а это о многом говорило, учитывая репутацию братьев Уизли. Кстати говоря, «опыт» близнецов, который стыл у них в тот день, когда Гарри катал их на Нимбусе, оказался усовершенствованным зельем подобия, которое они направили в полтергейста Пивза. В результате на свет на четыре часа появилось три с лишним десятка полтергейстов с дрянным характером и склонностью к пакостничеству. Как ни странно, все они нашли общий язык и принялись громить школу сообща. Учителя расправились с половиной к концу третьего часа, пока зашуганные студенты прятались по гостиным — хотя и туда полтергейсты проникали без проблем, толку-то; остальных, утомившись, оставили в покое, пока сами не исчезли. Каким-то странным образом близнецов раскусили — хотя они не сознавались, никто не сомневался, что только они были способны на такое. Они получили взыскание до Рождества, но утверждали, что шутка того стоила.

Пока Гриффиндор вёл в счёте, и по спине Гарри пробежал холодок, когда он представил, что будет, если ещё и он упустит снитч. Хотя, справился же он как-то с Креббом и Гойлом. А Ступефай на что, если уж на то пошло? Эх…

Гарри сделал ещё один круг, и тут его метла словно провалилась в воздушную яму. Скорее удивлённый, чем испуганный, Гарри попытался выровнять её, пока не клюнул в землю носом (в конце концов, никаких матрацев внизу не наблюдалось, несмотря на все обещания Малфоя), но не тут-то было. Метла продолжала лихорадочно дёргаться во все стороны, и Гарри, вцепившемуся в неё обеими руками, казалось, что он вот-вот упадёт. Он направил было метлу к Флинту, чтобы тот объявил тайм-аут, но метла перестала его слушаться окончательно. Теперь он ничего не мог с ней сделать.

Она брыкалась, как необъезженная лошадь, и Гарри применял всю свою ловкость, чтобы удержаться на метле и не потерять заодно очки, без которых он станет совсем беспомощен. Она носилась в воздухе зигзагами, делая мёртвые петли без предупреждения и виляя так резко, что Гарри опасался, давление воздуха переломит её пополам. Метла, сменив тактику (опять это дурацкое слово!), резко завращалась винтом; отросшие за два с лишним месяца волосы били Гарри по глазам и щекам, мантия развевалась, как парус, не прибавляя устойчивости, но он держался. Метла дёрнулась в сторону, и Гарри соскользнул с неё. Небо и земля пару раз поменялись перед глазами, прежде чем он осознал, что всё-таки не падает, а уцепился за метлу одной рукой. Слитный вздох и вопли трибун на миг почти оглушили его.

Метла вильнула ещё раз, и рука соскользнула-таки. Он летел лицом вниз — «кажется, я всё же разобью нос…» — раскинув руки, и его полёт замедлялся и замедлялся — хотя по всем законам физики должен был убыстряться. Ли Джордан взволнованно тараторил что-то о том, что без метлы волшебники не летают, но, кажется, Гарри Поттер вознамерился-таки это сделать, и у него получается!

До земли оставалось футов пятнадцать, когда что-то ударило Гарри в грудь, и он согнулся, прижимая ладони к солнечному сплетению, и потерял то странное зыбкое чувство, которое позволяло ему замедлять падение. Дальше он летел камнем, и четыре ловких руки, подхвативших его под спину и колени, почти вышибли из него дух.

Гарри проморгался и увидел над собой два одинаковых лица, обрамлённых рыжими вихрами. Защитники Гриффиндора Фред и Джордж Уизли подхватили ловца Слизерина в пяти футах от земли, не дав тому поломать себе пару-тройку конечностей.

— Как ты, порядок? — спросил кто-то из близнецов.

— Фред, Джордж… спасибо… я в порядке… вы спасли меня, но я же… — Гарри запнулся и замолчал.

В почти истерическом рёве трибун было всё равно отлично слышно, как Фред (Гарри как-то стал различать их безошибочно с этой минуты) тихо рассмеялся и сказал:

— Но ты же что? Ты отличный парень, и не заслуживаешь остаться со свёрнутым набок носом на всю жизнь.

— Какая, к Мерлину, разница, где ты учишься, — добавил Джордж. — Можешь считать, что ты нам нравишься.

Гарри изумлённо мигал, осмысливая то, что ему только что сказали.

— А теперь… — добавил Фред.

— …не пора ли тебе…

— … поднять руку с этой штукой…

— … и дать Ли возможность объявить, что Слизерин выиграл? — Джордж указал на руки Гарри, всё ещё прижатые к ушибленной чем-то груди.

Гарри растерянно посмотрел туда и увидел серебряные трепещущие крылышки. Вот, значит, что сбило ему всю сосредоточенность… Он медленно поднял правую руку со снитчем, позволяя солнечным лучам отразиться от золотой поверхности. Так медленно, будто опасался, что близнецы сейчас отберут мячик и отнесут Кэти Белл. Мадам Хуч первой увидела, что у Поттера в руке, и подлетела к комментаторской будке. Ли Джордан пролепетал:

— Гарри Поттер поймал снитч. Слизерин выигрывает со счётом 160:20.

Близнецы не торопясь, следя за тем, чтобы их мётлы не отлетели друг от друга в самый неподходящий момент, поставили Гарри на землю. Фред улыбнулся и въерошил ему волосы. Джордж, с ухмылкой до ушей, нажал Гарри на кончик носа и сказал:

— Дзинь!

Защитники Гриффиндора вернулись к своей команде. Гарри окружала команда Слизерина. Непередаваемое выражение на лице обычно непрошибаемого Маркуса Флинта порадовало Гарри куда больше, чем прохладная гладкость под пальцами.

* * *

Он задержался на квиддичном поле — позволил мадам Помфри помахать вокруг него палочкой, чтобы убедиться, что он ничего себе не сломал, выслушал какие-то восхищённые вопли от Джордана, увильнул от толпы, норовившей окружить его — неужели в самом деле никто не может больше вот так задержать свой полёт? — и с радостью отправился пить с Хагридом чай в его хижине. Нужно было задержаться, чтобы никто из слизеринской команды не заметил плёнку на теле Гарри.

— Хагрид, — Гарри вспомнил про свои догадки и решил бухнуть напрямую. — Трёхголовая собака в запретном коридоре охраняет тот свёрток из ячейки семьсот тринадцать?

Хагрид поперхнулся чаем, и фонтан горячих брызг щедро обдал окружающий мир, придав последнему стойкий запах веника. Гарри вовремя нырнул под стол и остался относительно сухим, но всей прочей обстановке не так повезло.

— Ч-что... откуда ты зна... Гарри, ты чего это?! — выговорил Хагрид, прокашлявшись кое-как.

Гарри честно пересказал все свои зыбкие умозаключения — не такие уж, впрочем, и зыбкие, учитывая, что реакция Хагрида обозначала стопроцентное «да» в ответ на вопрос.

— Ты это, Гарри... не след тебе про всё это знать. И чего в свёртке в том, не надо, и зачем там Пушок стоит — тоже... Опасно это, понял? Опасно это всё. Забудь.

— Но, Хагрид...

— Слышь, Гарри, не забивай себе голову! — Хагрид в сердцах повысил голос. — Это всё дела профессора Дамблора да Николаса Фламеля, ясно?

— А кто такой Николас Фламель? — с любопытством спросил Гарри. Он готов был поклясться, что уже слышал где-то это имя.

Хагрид совсем уже побагровел от досады и злости на самого себя, что ляпнул, чего не требовалось, и Гарри заговорил на другую тему — когда люди при разговоре багровели, это тоже был нехороший признак, так же, как и пристальное внимание. Спустя полчаса он ушёл, сославшись на кучу домашних заданий. На самом деле с ними он уже расправился до игры, и что его действительно интересовало — это горячий душ.

Гарри осторожно потянул на себя дверь — внутри шумела вода. Кто-то ещё здесь? Гарри пригляделся к людям в душевой. Маркус Флинт. Оливер Вуд. И так близко друг к другу, сжав кулаки — точнее, Вуд сжимает кулаки, а Флинт, ухмыляясь, позволяет припирать себя к стенке. Что Вуд делает в душевой Слизеринской команды, если на то пошло? И какого чёрта оба тут торчат? Гарри был изрядно раздосадован и уже решил было прикрыть дверь и пойти просто переодеться в обычную мантию, а душ отложить на потом, но тут случилось нечто, буквально приплавившее его ноги к полу. Вуд с силой прижал Флинта к стенке и поцеловал в губы. Жёстко, долго… Глаза Гарри расширились до несовместимых с жизнью размеров, где-то с суповую тарелку каждый. Когда Вуд оторвался от губ Флинта, по подбородку у того потекла тонкая струйка крови. Маркус Флинт улыбался.

— Решил отомстить за проигрыш в квиддич? — голос Флинта был мурлыкающим, ленивым; Гарри никогда не слышал таких интонаций.

— Что-то вроде того, — Вуд развернул Флинта, поставив того лицом к стене.

Их голоса доносились до Гарри очень отчётливо сквозь шум падающей на кафельный пол воды и бешено пульсирующей крови в висках. У Вуда стояло... так же, как у Снейпа в кабинете директора. Два пальца капитана Гриффиндорской сборной исчезли внутри задницы Флинта, и Гарри физически почувствовал, что не сможет уже посмотреть тому в лицо не вспомнив об этом моменте и последующих: об удушливом водяном паре, влажной раскрасневшейся коже обоих, странной, то ли болезненной, то ли торжествующей ухмылке на лице Флинта, судорожно скребущего по влажной стене пальцами, огромном налитом кровью члене Вуда, то появляющемся, то исчезающем в невозможно узком отверстии Флинта, потоках белой густой жидкости, забрызгавших всё на три метра вокруг, конвульсиях, исказивших их лица и тела, и о ленивых поцелуях, которыми они начали обмениваться после.

— Готов ко второму раунду? — произошедшее явно успокоило Вуда, и его голос звучал расслабленно.

— М-м, да. Но сейчас — я сверху...

«Что?!», — Гарри судорожно сглотнул и закрыл дверь так осторожно, будто та была фарфоровой. «Будь я проклят, если когда-нибудь буду спокойно мыться в одном душе с Флинтом». Незнакомое, странно приятное напряжение в паху не проходило, но Гарри не обращал на него внимания, сосредоточившись на том, чтобы на ватных ногах доковылять до раздевалки через другой вход и поменять наконец квиддичную зелёную мантию на чёрную ученическую. Определённо, с некоторых пор двери приносят одни только сплошные неприятности.

Вечер был как в тумане. Гарри по уже выработавшейся привычке сначала заглянул в гостиную, прежде чем входить (мало ли кто там чем может заниматься), и поспешно ретировался до того, как его заметили: гостиная была полна народу, и весь этот народ, похоже, праздновал сегодняшнюю победу в квиддич. Гарри, будучи в некотором роде героем матча, не испытывал энтузиазма насчёт того, чтобы присоединиться к ним — ему казалось, это было очень давно и вообще не имело никакого значения. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя после неудачного посещения душевой... а ведь Флинт обязательно скоро явится присоединиться к вечеринке. При этой мысли Гарри вздрогнул и бежал в библиотеку; феникс, словно понимая его состояние, перенёс его туда, куда требовалось, сразу.

В библиотеке, как водится, находилась кроме него самого одна Гермиона Грейнджер. По уже выработавшейся привычке Гарри кивнул ей и полез шариться по полкам в поисках чего-нибудь крупноформатного, чтобы скрывало лицо, и интересного, чтобы получилось зачитаться и отвлечься от... других мыслей. При этом даже не обязательно, чтобы книга была по предметам... вот, например, фолиантище «История Хогвартса». Должно быть, интересно...

Не успел Гарри прочесть и пары страниц, как Гермиона нарушила привычный ритуал, который до сих пор они оба сохраняли неизменным, даже учитывая совместное боевое прошлое.

— Гарри?

Он поднял голову и обнаружил, что гриффиндорка успела переместиться на соседний стул.

— Да?

— Почему ты не... празднуешь победу? Ведь Слизерин сегодня выиграл...

Гарри решительно не собирался пересказывать ей настоящих причин и ограничился тем, что пожал плечами.

— Серьёзно, Гарри, почему? — не унималась Гермиона, и Гарри всерьёз задумался, правильно ли он поступил на Хэллоуин. Сама бы как-нибудь смылась от тролля, он неповоротливый... — Тебя не любят в Слизерине... ну, потому что ты же Гарри Поттер... а теерь у тебя есть шанс завоевать их уважение и восхищение. Ты самый молодой ловец Хогвартса за последние сто лет!

«Что, правда, что ли?».

— Первая же игра, и такой успех, и это твоё замедление падения... это вообще небывалое! Никто не может летать без приспособлений. Тебя сегодня могут носить в Слизерине на руках, а ты здесь. В чём дело, Гарри?

Гаррри задумался. Надо было сказать что-нибудь, чтобы отвязалась. О. Вспомнил.

— Понимаешь, Гермиона, я... не люблю, когда меня носят на руках. То есть, лишнее внимание... оно мне не нравится. Когда я узнал, что знаменит, это было... плохо. Все меня знают, все таращатся на шрам. А теперь ещё и матч, молодость, полёты... я не хочу славы. А там в гостиной как раз празднуют. И... и... я не хочу.

«Фу, высказал. Чистая правда, между прочим. Всеобщее внимание действительно приводит к неприятностям — вон, при рождении чуть не угробили, потом в Слизерин отправили, и дальше, и глубже по списку пройтись можно... не надо мне такого счастья неземного».

Гермиона понимающе кивнула, хотя вряд ли она действительно понимала, и деликатно сменила тему:

— А что ты читаешь?

— «Историю Хогвартса», — Гарри услужливо продемонстрировал ей обложку книги.

— Ой, а я уже её читала! — «попробуй найди книгу, которую я читал, но не читала Гермиона Грейнджер... если только самому написать такую». — Ты сколько прочёл уже?

— Я только начал...

Несмотря на то, что Гарри успел только ознакомиться с началом введения, Гермиона ухитрилась втянуть его в дискуссию об истории Хогвартса. Говорила в основном она, правда, но Гарри это вполне устраивало. В такой ситуации их и отыскал Рон Уизли.

— Миона, вот ты где! Я тебя хотел спросить, ты Зелья сделала? Это Мерлиново эссе... — рыжий подавился словами, увидев Гарри, и закашлялся.

— Привет, Рон, — спокойно сказал Гарри. — Ты об эссе про общее и различное между Обжигающим и Лечащим ожоги зельями? Там всё просто, общее надо искать в компонентах, а разница и так ясна.

— Да, а можно ещё проанализировать интегральность общих компонентов, сделав вывод о соматическом воздействии на организм человека отдельных типов ингредиентов... — с воодушевлением подхватила Гермиона.

Глаза у Рона сделались квадратными, а всё лицо — осоловелым. Гарри и сам почувствовал, что большое количество незнакомых слов пагубно влияет на его неокрепшую психику, и попытался оборвать Гермиону:

— Э-э, Герм, мы поняли, спасибо... Рон, у тебя пергамент с собой? Сейчас и напишешь эссе.

Рыжий помялся и сел за стол рядом с Гарри.

Уже позже, когда мадам Пинс категорически выгнала их из библиотеки, он тихонько поинтересовался у Гарри:

— А... а... почему Фред и Джордж тебя поймали? То есть, они правильно сделали, но они всегда слизеринцев терпеть не могли...

— Они сказали, что неважно, на каком факультете я учусь, — Гарри пожал плечами. — Просто мы с ними... друзья, что ли. Как ещё назвать...

— Понятно, — только и сказал Рон. Взгляд у рыжего был странно задумчив. — До завтра, Гарри.

I am a mirror! I am a mirror!

Every faces someone else...

The Alan Parsons project, «I am a mirror».

Рождество укрыло Хогвартс снежной пушистой пеленой — Гарри восхищался бы ею, не примерзай он к полу подземелий. Везде ниже первого этажа при дыхании изо рта вырывался пар, а ладони коченели — и на Зельеварении Гарри измельчал компоненты и мешал сами зелья так интенсивно, что за несколько недель обзавёлся мозолями от ножа, пестика и палочки. Спать было практически невозможно, и слава Мерлину, что кто-то — тот же самый неизвестный кто-то, который вышил на мантии Гарри Слизеринские цвета, принёс новую кровать и так далее — регулярно клал в постели грелки. Без этого Гарри застудил бы горло одним тем воздухом, которым приходилось дышать. Странно, но плёнка, по-прежнему покрывавшая его тело целиком за исключением ладоней, шеи и головы, даже как-то странно грела, будто тепло исходило от неё самой, как от камина, а сам Гарри до сих пор не имел ни малейшего понятия о том, кто облил его ею и зачем. Возможно, это сделал Малфой... но это было бы правдой, будь эта зелёная трясущаяся масса способна принести какой-нибудь вред. Поверить же в то, что человек, чьи глаза при виде его вспыхивают откровенной жаркой ненавистью и почти болезненной радостью от того, что есть ещё одна возможность унизить «шрамоголового» на публике, хотел помочь ему согреваться в морозы, Гарри не мог. Тогда кто и зачем? Быть может, тот самый человек, что разбудил его тогда, не дав опоздать на Астрономию? И кто же этот тайный благодетель? Гарри плохо верилось в бескорыстную помощь и вселенскую доброту ещё лет с трех, когда он узнал, кто такой Санта-Клаус, и понял, что этот добрый старичок приходит к Дадли с горами подарков, но к нему, к Гарри, не является — просто так, без причин; может быть, по той же причине, по которой Дурсли издевались над ним в своё удовольствие, и у Гарри не сходили многочисленные синяки и ссадины, полученные вовсе не от падения с лестницы.

Жизнь в Слизерине стала ещё тише — это напоминало затишье перед бурей, томительное и пугающее. Гарри помнил слова Снейпа (отпечатавшиеся в памяти калёным железом в основном благодаря тому, что за ними последовало) о том, что слизеринцы к нему, Гарри, присматриваются. Оценивают. И должны проверить на прочность. По мнению Гарри, у них было слоновье терпение, раз они ждали столько времени, целый семестр. Квиддичный матч никак не повлиял на отношение к нему собратьев по факультету, но в общем и целом на него теперь обращали внимание. На него смотрели. Присматривались. Даже Малфой поутих со своими вечными подколками и гадостями, по примеру прочих буравя ему спину испытующими взорами. Гарри порой задумывался, можно ли взглядами проделать в человеке дырки. В магическом мире, может быть, и можно... и хорошо, что дырок пока нет. В них дуло бы вечными ледяными сквозняками подземелий.

Конечно, слизеринцы его нервировали, но не настолько, чтобы он перестал думать о Фламеле. Он подумывал о том, чтобы спросить об этом Гермиону, но пришлость бы многое пересказывать. К тому же это напомнило бы ей о том странном случае, когда дверь запретного коридора сама открылась перед Гарри, а сам он надеялся, что они уже забыли об этом. Это выделяло его из остальных, придавало ему какие-то странные свойства... плохо всё это, в общем.

Но Фламель тем более интриговал Гарри, что он был уверен, что где-то уже слышал это имя, или даже не слышал, а читал. Правда, трудно было вычленить нужную книгу среди того количества, что он успел проштудировать, коротая одинокие вечера в библиотеке, единственном месте, где никто на него не пялился — просто потому, что некому было это делать в тесных пустынных и пыльных закоулках между стеллажами. Но надежд Гарри не терял и посвящал библиотеке каждую свободную минуту, ибо минут этих с приближением каникул у него было всё больше. Семестровые зачёты он сдавал с лёгкостью, ибо не тратил времени на шалости, болтовню с друзьями, игру с ними же в шахматы и плюй-камни и прочие вещи, отнимавшие у прочих то время, что они могли бы потратить на домашнее задание; в конце концов, друзей у Гарри не было, а играть в плюй-камни с самим собой было бы по меньшей мере странно. Рон, Гермиона и близнецы — те люди, с которыми он был в хороших отношениях — напротив, погрузились в учёбу по уши. Гарри было одиноко, но он с трудом мог утверждать, что знает, как бывает по-другому.

Преподаватели наперебой хвалили его — за исключением Снейпа, брезгливо кривившего губы и ставившего зачёты так нехотя, что видно было: он предпочёл бы поставить Гарри как минимум пару десятков «неудов» подряд. Исключительно в качестве рождественского подарка для себя любимого. Гарри не знал, почему его так невзлюбил собственный декан, но его вполне устраивало такое отношение. С некоторых пор он предпочитал держаться от Снейпа подальше.

На каникулы в замке остались все Уизли плюс пара незнакомых Гарри личностей из Гриффиндора, штук пять девчонок разных возрастов из Рэйвенкло и два хаффлпаффца лет тринадцати. И больше половины слизеринцев; во всяком случае, Гарри не мог бы утверждать с уверенность, что их стало заметно меньше в гостиной. Первый курс остался точно весь, так же как и три последних. Ряды второго, третьего и четвёртого курсов поредели совсем незначительно. Общей чертой всех курсов стало то, что немногочисленные девушки уехали все без исключения, тогда как юноши по большей части остались. Это наводило Гарри на смутные нехорошие мысли, и он автоматически тянулся проверять наличие под рубашкой янтарного феникса. На всякий случай.

Утро после сочельника ознаменовалось для Гарри сведённой шеей и затёкшими плечами: он опять уснул в гостиной, на этот раз одетым и с книгой в руках. Он вывалился из кресла — ноги, как выяснилось после близкого знакомства пятой точки Гарри с полом гостиной, тоже изрядно затекли — и побрёл в спальню, пока его опять не засёк Снейп и не поинтересовался, какого чёрта он не ночует в своей спальне. Ведь в этот раз у Гарри не было даже более-менее уважительной причины наподобие Непростительных заклятий или стихийной магии.

У собственной нетронутой постели он, к своему удивлению, обнаружил скромную горку подарков. Конечно, с холмами блестящих коробок у кроватей всё ещё спящих Малфоя, Забини, Кребба и Гойла эта скромная кучечка сравниться не могла, но если учесть, что Гарри не ждал вовсе ничего, то это было прекрасно. Это было чудесно. Гарри улыбнулся, как идиот, забрался на кровать с ногами и принялся осторожно, чтобы никого не разбудить (слушать уничижительные комментарии по поводу количества подарков от кого-нибудь из слизеринцев ему совсем не хотелось), потрошить свёртки.

Самый крохотный свёрток был от Дурслей — они прислали ему пятидесятипенсовую монетку. Гарри не знал, что они хотели этим сказать, но не сказать, чтобы оценил это, особенно при воспоминании о том, сколько денег у него лежит в хранилище Гринготтса.

Следующий подарок представлял собой пухлый бесформенный пакет, во внутренностях которого таилась коробка домашних ирисок и толстый, ручной вязки зелёный свитер с серебряной буквой «H». Цвета Слизерина... прилагавшаяся записка утверждала, что это подарок от матери Рона Уизли, Молли Уизли. «Наверно, Рон сказал ей, что я не жду ни от кого подарков...», — у Гарри как-то непривычно перехватило горло, и он натянул свитер, едва не поломав при этом очки, которые забыл сначала снять. Шерстяное тепло окутало его, такое странное в морозах подземелий, и он взялся за другой подарок, предварительно набив рот удивительно вкусными ирисками.

Деревянная флейта от Хагрида заставила Гарри вздохнуть с облегчением: значит, Хагрид не сердится на него за тот разговор о свёртке из ячейки семьсот тринадцать. Большая коробка шоколадных лягушек от Гермионы дала Гарри повод разулыбаться от уха до уха.

Последний свёрток, самый лёгкий, озадачил Гарри. Содержимое его выпало к ногам Гарри текучим серебристо-серым комочком, невесомым и сверкающим. Как лунный свет. Чем-то это напомнило Гарри глаза Малфоя теми двумя безумными ночами в начале сентября. На ощупь это была ткань, но очень странная — как вода; шёлково-скользкая, прохладная, нежная. Гарри развернул материю и накинул на себя, как мантию. Подошёл было к зеркалу... и увидел в нём только свою голову, не скрытую мантией. Остального просто не было. Гарри в панике разжал руки, и материя упала на пол. Все недостающие части тела послушно проявились. Гарри снова натянул мантию, скрыв на этот раз и голову; сквозь странную ткань отлично было видно, что на этот раз в зеркале не отражалось совсем никого.

— Мантия-невидимка... — восхищённо выдохнул Гарри и поспешно захлопнул себе рот ладонью: не дай Мерлин разбудить кого-нибудь. Мантия-невидимка должна быть его секретом... она ему наверняка не раз ещё поможет.

На одеяле обнаружилась выпавшая из пакета с мантией записка: «Твой отец перед смертью оставил это мне на хранение. Пришло время передать это тебе. Используй его с толком. Желаю веселого, счастливого Рождества».

Подписи не было, и Гарри, скомкав записку, выбросил её. А то вдруг найдёт кто-нибудь... Он еле успел спрятать мантию, флейту, монетку и ириски в тумбочку, когда остальные начали просыпаться. Коробку с шоколадными лягушками он тоже туда спрятал, но сначала вынул одну и прихватил с собой. Съест за завтраком.

В Большом Зале Гарри обнаружил, что там не пять столов (четыре факультетских и один преподавательский), а два. За одним уже сидели представители Гриффиндора, Хаффлпаффа и Рэйвенкло и преподаватели, и Гарри поспешил к ним присоединиться, приземлившись между Роном и Фредом.

— Ого! — изумился Фред. — Смотрите-ка, у Гарри тоже Уизлитер!

— Что? — не понял Гарри.

— Фирменный свитер Уизли, — объяснил Рон. — Мама нам каждый год их вяжет. Мне почему-то всегда бордовый...

Гарри только сейчас заметил, что на всех братьях Уизли точно такие же свитера с первыми буквами, только у них всех буквы были золотыми, а цвета самих свитеров разными: синий у близнецов, бордовый у Рона, жёлтый у Перси. Нельзя было сказать, чтобы кому-нибудь из них действительно шли эти цвета.

— Да не просто Уизлитер, — добавил Джордж, — а в цветах Слизерина! Надо же, как мама расстаралась! Кстати, Гарри, тебе идёт — к глазам.

Гарри молча уткнулся в тарелку и начал есть. «Я ненавижу Слизерин».

Ближе к концу завтрака дело дошло наконец и до шоколадной лягушки. Гарри развернул её и, жуя, посмотрел, что за карточка ему попалась. Альбус Дамблдор, такая же, как тогда в поезде. Директор подмигнул Гарри с карточки и скрылся. Брюнет рассеянно перевернул карточку, вчитываясь в текст.

«Альбус Дамблдор.

В настоящее время директор школы «Хогвартс».

Признанный многими величайшим чародеем современного мира, Дамблдор особенно прославился своей победой над злым колдуном Гриндельвальдом в 1945 году, изобретением двенадцати способов использования драконьей крови, а также совместной с Николасом Фламелем работой в области алхимии. Профессор Дамблдор увлекается камерной музыкой и игрой в кегли».

Николас Фламель! Гарри замер на скамье с неестественно-прямой спиной и приоткрытым ртом. Вот где он читал о Фламеле!

— Гарри, ты чего? — Рон подтолкнул его локтем в бок. — Шоколадом подавился7

— А? Нет, всё нормально.

— Ну раз всё нормально, тогда идём играть в снежки! — заявили близнецы и вытащили Гарри и Рона из-за стола подмышки; Гарри в самом деле подавился остатками шоколадной лягушки.

— Эй, вы, поставьте нас на землю немедленно!! — Рон возмущённо брыкался, а Гарри хихикал, потому что Фред, который его нёс, немилосердно щекотал Гарри. Хорошо хоть, он делал это сквозь рубашку, потому что плёнка на ощупь совсем не походила на человеческую кожу.

— Непременно, — пообещал Джордж. — Вот только до сугроба донесём — и сразу отпустим... эй, не пинайся, Ронни!

Гарри одолжили старую тёплую мантию одного из близнецов (потому что он не испытывал ни малейшего желания гонять в подземелья за одеждой), и они вчетвером играли в снежки до обеда. Ни о чём не думать было просто чудесно, и Гарри в который раз резануло острое сожаление, что он не в Гриффиндоре. Там было бы куда как проще и приятней жить, если все гриффиндорцы такие, как Уизли. Он безумно завидовал им, но старался держать это чувство при себе, чтобы не испортить себе лучшее Рождество в своей жизни.

Обед был так же прекрасен, как и завтрак, если не считать того, что взгляды слизеринцев, сидевших за другим столом (видимо, столов было два потому, что все не уместились бы за одним), буквально жгли Гарри спину. О-ох...

После обеда все разошлись по своим гостиным. А Гарри уже привычно отправился в библиотеку — поискать что-нибудь о Николасе Фламеле. «Работа в области алхимии» — значит, надо искать среди книг по алхимии. Гарри перерыл, наверное, штук тридцать разнокалиберных томов, пока не нашёл в одном из них интересующее его упоминание.

«Средневековые исследования в области алхимии представляли собой попытки создать так называемый философский камень, легендарное вещество удивительной волшебной силы. Считалось, что камень способен превратить любой металл в чистое золото. Также с его помощью можно было производить Эликсир Жизни, напиток, который дарил бессмертие тому, кто его выпьет.

На протяжении многих веков неоднократно появлялись сообщения о создании фило-софского камня, однако единственный реально существующий камень принадлежит мис-теру Николасу Фламелю, знаменитому алхимику и ценителю оперного пения. Мистер Фламель, в прошлом году отметивший свой шестьсот шестьдесят пятый день рождения, ведет уединенную жизнь в Девоне вместе со своей шестьсотпятидесятивосьмилетней же-ной Перенеллой».

Философский камень... конечно, он мог быть размером со скалу, но Гарри отчего-то казалось, что он должен быть совсем небольшим. Таким, как свёрток из ячейки семьсот тринадцать.

Но если до сих пор камень лежал в Гринготтсе, зачем понадобилось срочно перемещать его в Хогвартс? Понятно, почему — Хогвартс надёжное место, и Дамблдор в явных приятельских отношениях с Фламелем. Но отчего не Гринготтс? Возможно, Фламель предвидел, что кто-то попытается его украсть, и вовремя попросил Дамблдора переместить его под охрану Пушка. Кто же хочет украсть философский камень? Вообще-то, кто угодно захотел бы... но до сих пор, похоже, это не беспокоило Фламеля.

И если кто-то и попробовал бы украсть его оттуда, где он сейчас, трёхголовый Пушок быстро поубавил бы любителю золота с бессмертием энтузиазма — откусил бы что-нибудь...

Перед мысленным взором Гарри встало, как живое, бедро Снейпа — бледное, худое, с глубокой свежей рваной раной. Не Пушок ли это сделал? Щёки и уши Гарри пылали от воспоминаний, и он буквально лёг на стол, закрывшись книгой непонятно от кого — сейчас в библиотеке он был совершенно один, даже мадам Пинс куда-то ушла, оставив свои драгоценные книги без присмотра.

Он думал об этом всём до самого ужина. Рождественский пирог, волшебные крекеры, трюфели, сдобные лепёшки, сандвичи с индейкой. Никогда ещё Гарри не доставалось на Рождество столько всего вкусного, как в этом году. Жаль только, придётся ночевать опять в своей спальне, но не может ложка мёда плавать не в бочке дёгтя, в самом деле.

После ужина Гарри сразу пошёл в спальню, чтобы почитать внимательно ту книгу, где упоминался Фламель, а потом мирно заснуть. Это был его план-максимум на рождественский вечер. Вот только прочие слизеринцы беспокоили его... хотя не много ли он думает о себе? Совсем не обязательно, что они остались тут только затем, чтобы, как выразился Снейп, проверить его на прочность. Может, они вообще не будут этого делать, как знать. Может. Они просто будут в своём тесном змеином кругу праздновать Рождество. «Ага, и петь «Jingle bells», взявшись за руки», — ехидно поддакнул Гарри сам себе и грустно вздохнул. Вряд ли так оно будет, что и говорить. Но глупая надежда не оставляла Гарри до тех пор, пока он не вернулся в свою спальню, пройдя через подозрительно пустую гостиную, сбросил ботинки и носки, забрался на кровать и выудил книгу из-под подушки. В комнате было так обманчиво тихо, пока не наступило время отбоя...

Стоило Гарри подумать о том, что если Малфой, Кребб, Гойл и Забини сейчас же не явятся в спальню, то их ждёт взыскание и потеря многих очков за шатание вне спальни после отбоя, как они тут же явились. Возможно, это и называется накаркать; в таком случае у Гарри были все основания именовать себя почётным Хогвартским вороном, потому что они явились даже не одни.

Собственно, Гарри узнал своих однокурсников только по косвенным признакам: Малфоя и Забини по цвету волос, Кребба и Гойла по телосложению (или, если угодно, отсутствию такового). Лица их были закрыты тёмными масками, судя по блеску, из шёлка. С ними были какие-то другие слизеринцы, явно курса на три-четыре старше, в количестве аж девяти штук — в маленькой спальне, рассчитанной всего на пять человек, мгновенно стало очень тесно. На все старших студентах тоже были тёмные маски, не позволявшие различить лица. Может, и Маркус Флинт тоже был среди них, как знать. Гарри нервно сглотнул и сказал, ища глазами, где бы скрыться (но, увы, негде было):

— Добрый вечер.

Его левая рука взметнулась вверх, к груди, где болтался феникс, пока пришедшие обалдело хлопали глазами в прорезях масок — они явно ждали не этого. Правая выхватила палочку и направила на ближайших слизеринцев:

— Stupe…

Договорить или сжать некстати запутавшегося в складках слишком большой для Гарри старой рубашки Дадли феникса ему не дали.

— Petrificus Totalus! — авторитетно высказался незнакомый голос.

Гарри хотел испробовать это заклинание, но не на себе же! Так что если бы он мог, он бы высказал им всё, что думает о сволочах и козлах, портящих людям рождественские вечера с непонятной адекватной части населения Земли целью, но Петрификус надёжно сковывал даже губы. Вообще, странное ощущение было. Гарри не сомневался, что он есть. Но в то же время его как будто и не было; он не чувствовал ни одной мышцы, будто бы отлежал всего себя разом, и только то, что он мог слышать, видеть и обонять, всё ещё помогало увериться, что он жив и в собственном теле.

Его подняли, как мешок с картошкой, и куда-то потащили, перекинув через плечо. Гарри очень хотел брыкаться, но не получалось. Его пронесли через гостиную и втащили в какое-то незнакомое помещение, открывавшееся паролем «Дух Салазара в детях его». Гарри мог с уверенностью утверждать, когда Петрификус начал проходить, что в помещении дико сыро и холодно. И темно — только несколько косо привешенных факелов на стенах бросали на собравшихся пляшущие блики весьма скудного света, заставлявшие каждого отбрасывать по нескольку теней сразу. Гарри решил пока не шевелиться, оставив похитителей в заблуждении, что он всё ещё парализован, и вслушался в их разговор:

— Всё готово?

— Да, Девон. Вот весь инвентарь.

— Отлично... Блейз, Драко, Винсент, Грегори, Теодор, Эдриан, подойдите.

«Зачем это их зовут? Что за инвентарь?», — Гарри осторожно осмотрелся, стараясь двигать не головой, а только непосредственно глазами. Увиденное не слишком обрадовало его.

Просторная комната, раза в два больше гостиной Слизерина, безо всякой мебели. Но сам Гарри лежал на каком-то небольшом возвышении, и его руки и ноги были привязаны к чему-то, чего он не мог видеть. Может быть, это алтарь? Его принесут кому-нибудь в жертву? Гарри медленно, но верно впадал в панику. Он осторожно дёрнул запястьем и услышал тихий, но отчётливый звон. Это не верёвки, это кандалы. Из них так просто не выберешься. Твою мать!

Петрификус отступил окончательно, и Гарри понял, почему ему ТАК холодно: он лежал на этом идиотском алтаре без одежды. Совсем. Не то чтобы он тосковал по обноскам Дадли, но...

— Пора, — снова раздался голос некоего Девона, и слизеринцы толпой красно-чёрных от света факелов теней обступили алтарь.

— Вы в своём уме? — попытался вразумить их Гарри. — Вас исключат из Хогвартса...

— За что? — притворно удивился Девон. — Убивать тебя, в конце концов, никто не собирается, а остальное... кому ты об этом расскажешь?

— О чём остальном? — насторожился Гарри, наивно полагавший, что его именно хотят убить во славу кого-нибудь там.

Девон промолчал и кивнул шести маленьким теням — надо полагать,одноклассникам Гарри. «Ур-роды...», — решил Гарри, увидев в их руках поблёскивавшие ножи странной формы. Ну так это, наверное, и не кухонные, и не столовые, к которым Гарри привык.

Сам Девон взял седьмой нож с услужливо подставленного кем-то подноса. Какие-то ритмичные заунывные звуки — будто кто-то твердил без перерыва индийскую мантру — расплылись по комнате наравне с клубами сладковатого белесоватого тумана.

— Смотрите, — почти пропел Девон и опустил нож на грудь Гарри.

Острое лезвие легко прошло сквозь плёнку и рассекло кожу. Девон вёл ножом медленно, не углубляя разрез, плавно, будто рисуя что-то на груди Гарри.

— Помните, что нужно?

Нестройный хор голосов первокурсников Слизерина сообщил, что помнят.

— Действуйте, — Девон отступил на шаг и опустил нож.

Сразу шесть холодных лезвий коснулось Гарри: грудь, плечи, живот, бёдра — везде металл вырисовывал какие-то странные узоры, повинуясь движениям неловких рук. Гарри прокусил губу до крови, чтобы не кричать. В голове мутило от сладковатого тумана, перед глазами плыли круги — то ли от боли, то ли от напряжения. Не так уж было и больно — бывало в жизни Гарри много хуже. Но это было чревато...

— Быстрее! — повелительный окрик Девона заставил шестерых первокурсников Слизерина поторопиться. Голос у него был какой-то странный, хриплый. Как у Вуда в душевой...

— Вы что, совсем? — вырвалось полукриком-полустоном.

— Пока нет, Поттер, — Девон подошёл ближе к алтарю, бдительно следя за тем, что делают первокурсники. — Пока нет, сладкий мой...

«??????!!!!!!»

Ещё минуты три прошло в молчании, наполненном мерной болью, медным привкусом собственной крови на языке, заунывным пением, тяжёлым дыханием окружающих и приторным туманом. Гарри был в полном ступоре от того, как его назвали. Паника росла в нём неровными скачками с каждым движением ножа в руке одного из тех, с кем он делил спальню четыре месяца подряд. Магия билась в висках наравне с кровью, а оглушенный, растерянный, распятый на алтаре Гарри даже не мог ею управлять.

— Достаточно! — велел Девон, когда на теле Гарри не осталось. — А теперь проверим, Поттер, так ли ты хорош, как кажешься...

Он положил руки на бёдра Гарри и приподнял их.

— Зафиксируйте, — велел он негромко, и кто-то сунул Гарри под поясницу свёрнутую одежду. Может быть, даже его собственную. — Помогите мне.

Кто-то задрал мантию Девона, и наклонность алтаря позволила Гарри наглядно узреть, зачем. Глаза Гарри расширились, и он уже открыл было рот, чтобы заорать «Авада Кедавра», не заботясь о том, сработает это или нет, и что он будет делать со всеми этими трупами, если сработает, но внезапно Девон зашипел сквозь зубы и отпрянул.

— Ты, маленький гадёныш! Перчатки мне!

Гарри не понял, что произошло, но пока Девону подносили перчатки, которые пришлось ещё и искать какое-то время, он закричал:

— Stupefy!

Девона отбросило к стенке с хрустом. Он сполз по ней, да так там и остался. Остальные недоумённо переглянулись. Гарри жадно глотал воздух.

— Не имеет значения. Заткните ему рот, и продолжим, — распорядился ещё один незнакомый голос.

Прежде чем Гарри сумел оказать сопротивление, ему в рот сунули его же собственный скомканный носок. Кто-то другой руками в тонких тканевых перчатках взялся за его бёдра. С той же целью... Гарри забился в цепях, как мог, но вывернуться из цепей было невозможно. Что-то большое и влажное коснулось отверстия Гарри, двинулось дальше, немилосердно растягивая, проникая, уродуя... насилуя... Всё, что сумел сделать Гарри — это вытолкнуть носок изо рта языком и завопить во всю силу лёгких, так, что горло запершило:

— Crucio!!!

Он сам не знал, почему с языка слетели именно эти буквы, а не те, что складывались в привычный уже, как овсянка с маслом, Ступефай. Он ведь и слышал-то об этом заклятии лишь однажды, четыре долгих месяца назад, в ту ночь, когда Драко Малфой хотел наложить на него Империус.

Но это было совершенно не важно. Важно было то, что многоголосый вопль ударил по барабанным перепонкам Гарри, что то, что проникало в него, исчезло, что никто больше не касался его, что самому ему больше не было так больно и страшно. Закрыв глаза, Гарри судорожно дышал, пытаясь справиться с бешеным пульсом, грозившим порвать к чёртовой матери кожу на висках, и пытаясь контролировать собственную силу. Он направил её к кандалам на руках и ногах, и те разомкнулись с тихим звоном; впрочем, звон Гарри уловил еле-еле — многоголосый вопль не прекращался.

Он сел на алтаре, с недоумением глядя на корчащиеся тела вокруг. Это что, Круцио так на них действует? Гарри выдернул из-под себя одежду и убедился, что это были его брюки. Он натянул их, дрожащими пальцами попав пуговицей в петлю только с третьего раза. Вопли и конвульсии начинали всерьёз действовать ему на нервы, и он махнул рукой, жалобно прося у кого-то:

— Хватит...

И всё прекратилось. Теперь в комнате было совсем тихо — мучители Гарри дружно лишились сознания от боли. Гарри понадеялся, что им и в самом деле было очень больно, и подошёл к двери.

— Дух Салазара в детях его, — дверь послушно отворилась.

Гарри пошатывало, но оставаться в гостиной или спальне он решительно не мог. Одновременно хотелось лечь и бежать куда подальше отсюда... Гарри вытащил из тумбочки мантию-невидимку, полученную в подарок утром, накинул на плечи, сунул ноги в ботинки и побрёл прочь. Сегодня он был решительно не настроен соблюдать школьные правила.

Рождественской ночью в школе оказалось темно и тихо. Гарри подозревал, что где-то поблизости может оказаться совершающий обход Филч с миссис Норрис в качестве бонуса, но ему было глубоко плевать. Лунный свет сквозь витражи старинных высоких окон странным образом успокаивал Гарри. Он бродил по Хогвартсу, не замечая, куда сворачивает, и порой на десять-пятнадцать минут закрывая глаза. Когда он в очередной раз открыл их, то обнаружил себя перед приоткрытой дверью. Сочтя это знаком судьбы, Гарри скользнул в комнату и тихонько прикрыл за собой дверь.

Судя по всему, это была неиспользуемая классная комната. Пирамиды парт и стульев громоздились у стен, на одной из которых чернел прямоугольник доски. И была ещё одна вещь, которой совершенно определённо не бывает в обычных классных комнатах. Зеркало от пола до потолка, на подставке в виде когтистых лап, в золочёной резной раме. Инкрустированная загадочная надпись украшала его: «Ёовт еиналеж он кил ен». Гарри приблизился к нему и сбросил мантию. Как ни странно, он не увидел ничего.

А потом в зеркале проявился образ, и Гарри пришлось прищуриться, вглядываясь в него. Это был он сам... он, определённо. Но не в одних брюках, а в школьной мантии с вышивкой Гриффиндора. И его обнимали за плечи люди, которых он никогда прежде не видел: красивая женщина с медными волосам и зелеными, как у него самого, глазами, и кареглазый мужчина в круглых очках, с такими же растрёпанными тёмными волосами. А рядом стояли Рон, Гермиона, Невилл, Симус и Дин — почти весь первый курс Гриффиндора. Они улыбались ему и махали руками.

— Мама? Папа? — прошептал Гарри, прижимаясь лицом к стеклу.

Изображения улыбающихся людей медленно расплывались, становились нечеткими и в конце концов исчезли. Гарри обиженно всхлипнул, и зеркало, словно в утешение, показало совсем другую картину.

Снова сам Гарри — только здесь ему было лет шестнадцать. Его губы кривила злая усмешка, и он поигрывал палочкой в руке. На его мантии была вышивка Слизерина, а щёку украшал свежий синяк. Один за другим проплывали люди: Малфой, Кребб, Гойл, Забини, Пьюси, Нотт, Флинт, другие слизеринцы, незнакомый красноглазый человек с вытянутым, как у рептилии, лицом, министр магии, которого Гарри, однажды видел в той самой выпрошенной у Хагрида газете, Снейп и под конец довольно длинной процессии — Альбус Дамблдор. Самым ужасным было то, что Гарри-шестнадцатилетний без колебаний поднимал палочку и произносил что-то, от чего из палочки вылетал зелёный луч, и каждый проплывавший мимо умирал. А потом, когда умер Дамблдор, Гарри в зеркале сунул палочку в карман, подмигнул одиннадцатилетнему Гарри, развернулся и ушёл по какой-то пыльной дороге. Гарри не мог различить, куда она ведёт — её очертания очень быстро терялись. Гарри-шестнадцатилетний шёл по дороге, и шёл, и шёл, и всё никак не мог скрыться из виду. И Гарри реальный не сразу понял, что плачет. Он плакал, вцепившись руками в раму зеркала и вжавшись лбом в стекло, до тех пор, пока не вернулся он-теперешний с родителями и друзьями из Гриффиндора, которые прижимали ладони к поверхности зеркала с той стороны, чтобы утешить его — но он всё равно не чувствовал живого тепла, потому что его не было.

На рассвете он нащупал сброшенную мантию и, закутавшись в неё, как слепой возвращался по коридорам в подземелья, налетая лбом на стены и доспехи, неуклюже заплетая ногу о ногу и глотая недопролитые слёзы.

Пожалуй, худшего Рождества в его жизни всё-таки ещё не было.

Ну да всё ещё впереди...

Предоставленные самим себе, события

от плохого к худшему.

Пятое следствие закона Мерфи.

Рассвет Гарри встретил, сжимая в руках книгу о Николасе Фламеле и невидяще пялясь в огонь. Никого из слизеринцев ещё не было в спальне, когда он вернулся туда за книгой, и гостиная тоже пустовала. Где они все? Гарри интересовал этот вопрос, но не слишком — гораздо больше его интересовало то, что он там сделал, чтобы предотвратить собственное изнасилование. Его никто не учил Непростительным... и вообще, за них полагается идти в тюрьму. Ему всего одиннадцать, так что вряд ли его посадят... но из Хогвартса наверняка исключат. Гарри покосился в сторону той двери, что вела в комнату с алтарём, зябко передёрнул плечами и снова уставился в пляшущие языки пламени. Будь что будет.

Гарри уже рассмотрел свои раны — как ни странно, они уже затягивались, хотя и ныли немилосердно, а зеленоватая плёнка над ними не была повреждена; Гарри наивно надеялся содрать её, раз уж разрезана. Но она будто была сделана из воды — нож сквозь неё прошёл, не причинив ни малейшего вреда её целостности. Чёрт-те что... Он так и не понял, что именно пытались вырезать на его теле, но порезы совершенно определённо складывались в какую-то картину, некий узор, от которого веяло нехорошим.

Часы на стене гостиной великодушно подсказали ему, что библиотека уже открыта, и он с облегчением смылся туда, вспоминая на ходу, где стоят книги по ЗОТС. Там просто ДОЛЖНО быть что-нибудь о Непростительных. Языки огня в камине уже порядком действовали ему на нервы и резали своей яркостью воспалённые глаза. В библиотеке не было каминов.

Гарри не пришлось искать долго: стоило позевывающей мадам Пинс впустить его, как он выудил с полки книгу с многообещающим названием: «Тёмные И Непростительные Заклятия: Школьный Курс. Что Они Есть, Как С Ними Бороться И Что За Это Будет». Последний пункт интересовал Гарри больше всего, и он пролистал больше двух третей книги махом, пропустив всю информацию касательно других заклятий. А вот и Непростительные. Сначала Империус. Потом Круциатус.

«Круциатус (Круцио).

Вызывает сильнейшую боль в нервных окончаниях жертвы. При длительном применении может свести с ума». Пропускаем действие... побочные эффекты? Хочется верить, у них сегодня с утра будут мигрени, слабость и тремор рук [«Мерлин его знает, что такое тремор, но раз побочный эффект, вряд ли что хорошее»]. Как нейтрализовать последствия, это уже их проблемы... А, вот оно где. «Меры, применяемые к употребившему Круциатус».

«Как правило, применение Круциатуса карается не менее чем пятью годами Азкабана. Характерно, что подобная мера крайне мягка, и в судебной практике обычен приговор в виде десяти-двадцати лет. Не единичное применение, а также повлекшее за собой необратимые физические и умственные повреждения в организме жертвы карается чаще всего пожизненным сроком. Несовершенние волшебники, использовавшие Круциатус, подвергаются различным наказаниям в каждом отдельном случае, но непременными условиями являются лишение палочки, исключение из учебного заведения либо отстранение от частных занятий, строгий надзор не менее чем двух назначенных судом авроров до совершеннолетия и некоторый срок тюремного заключения либо увеличенный вдвое по сравнению с тюремным срок изгнания за пределы Британии также без палочки и, соответственно, права на применение магии. За всю историю магии было зарегистрировано не более четырёх случаев применения Круциатуса несовершеннолетними волшебниками, так как данное заклятие требует развитых либо поистине выдающихся магических способностей и осознанного желания причинить боль». Гарри не стал читать дальше, хотя там было ещё что-то, отодвинул книгу, снял очки и с силой потёр веки. Сухой витиеватый язык книги заставлял напрягать и без того болезненно усталые глаза.

Если только слизеринцы донесут на него... да вот тому же Снейпу... ему не обойтись лишением палочки, исключением, надзором и изгнанием. Раз он сделал это без палочки, есть ли смысл у него палочку отбирать? Скорее всего, тюрьмы. По достижении совершеннолетия... Мерлин, когда наступает совершеннолетие? Ему ведь только одиннадцать... Кажется, двадцать один год — возраст совершеннолетия. Десять лет под надзором и без магии, которой пользовался-то всего четыре месяца... а потом — Азкабан.

Великолепно.

А если не донесут, то будут держаться подальше от того, кто может колдовать без палочки. Кажется, что-то такое он уже слышал о том, что нельзя колдовать без палочки. Если уж вполне простительный Ступефай нельзя сколдовать просто так, то уж Круциатус-то... «требует развитых либо поистине выдающихся магических способностей»... «Чёрта с два они у меня развитые, — категорично решил Гарри. — Когда бы я их тут за один семестр развил? Вон профессор МакГонагалл недавно говорила, что к седьмому курсу половина выпускников не способна овладеть третью заклинаний, как надо, и не умеет толком контролировать, что делает — просто потому, что не старается. Правда, это была воспитательная сентенция, но всё-таки... ничего я просто не успел бы развить. Значит, выдающиеся?».

Гарри задумался. О некоторой «выдающести» его способностей могло свидетельствовать то, что он победил Вольдеморта в годовалом возрасте. Правда, он не помнил и не понимал, как он это сделал... тогда — всё это колдовство без палочки направо и налево, замедление полёта на матче по квиддичу, двери, открывающиеся сами, тролли, сражённые тем, что не должно заставить их даже почесаться лишний раз... Всё это было... ну, необычным. Впрочем, Гарри привык отличаться от других, ещё на Тисовой улице. Правда, там он всегда отличался от всех окружающих в худшую сторону, а здесь — Мерлин его знает.

Применять Круциатус, конечно, плохо. Но если оно как-то само?..

Мысли Гарри блуждали вокруг да около. Он убрал книгу на полку и погрузился в изучениие биографии Николаса Фламеля, справедливо предположив, что за шестьсот шестьдесят пять лет с ним должно было произойти что-нибудь интересное.

За этим занятием его и застали пятеро слизеринцев со старших курсов. Их тени упали на страницу, и только тогда успокоившийся и вчитавшийся в книгу Гарри сообразил, что он здесь не один.

«Твою мать. Будет мне хоть немного покоя от них?»

Гарри поднял глаза и захлопнул книгу, постаравшись навесить на лицо как можно более невозмутимое выражение. Знакомых среди этих пятерых не было, но руки у них тряслись, все они, остановившись, прислонились к шкафам с книгами, и время от времени тёрли виски. Значит, они были ночью в той комнате.

Они молчали, и Гарри тоже не испытывал большого желания начинать светскую беседу. Он терпеливо ждал секунд тридцать, потом выразительно искривил рот в усмешке, подсмотренной на лице Малфоя и снова раскрыл книгу. В библиотеке не полезут, а не решаются говорить — тем лучше.

— Поттер, — негромко окликнул один из старших студентов.

— Для вас — мистер Поттер, — отрезал Гарри, не поднимая взгляда от страницы. Его буквально трясло от злости при одной мысли о том, что произошло ночью.

— Хорошо... мистер Поттер, — Гарри мог без труда представить, как перекривило говорившего от необходимости произносить «мистер» в адрес одиннадцатилетнего психически неуравновешенного полукровки-изгоя, но эта картина даже слегка порадовала его. — Что Вы намерены предпринять... в связи с ночным происшествием?

— А вы, мистер-плевать-как-звать? — Гарри в упор посмотрел в глаза собеседнику и с удивлением отметил, что тот отшатнулся. — Планируете ли вы продолжить нападки на меня — назовём это так, раз уж мы в публичном месте? — дядя Вернон и тётя Петуния накрепко вбили в Гарри привычку держать все нецензурные слова в собственной голове и не выносить на всеуслышание. — Быть может, вам пришёлся по вкусу мой беспалочковый Круциатус?

«Господи, что я несу...»

— Нет, мистер Поттер, — подал голос другой, стоявший чуть поодаль. — От имени факультета Слизерин мы... приносим Вам извинения и гарантируем, что подобного не повторится.

Гарри сильно сомневался, что эти гарантии можно считать надёжными, но, может быть, подобного и в самом деле больше не будет. Разве что мелкие пакости. И никаких изнасилований. «Хотелось бы верить».

— Рад слышать, что факультет Слизерин наконец заимел немного мозгов в той голове, что находится сверху, — с намёком схамил Гарри. — Хочется верить, подобного действительно не повторится.

— Никто не любит Круциатус, кроме того, кто его накладывает, — раздражённо ответил третий из слизеринцев. — А беспалочковый невозможно отследить... так что мы получаемся единственными идиотами во всей истории.

Волна облегчения накрыла всего Гарри, затопила до самой макушки, лёгкая и тёплая, головокружительная: беспалочковый Круциатус невозможно отследить, ничего нельзя доказать, ему ничего за это не грозит...

— Нельзя сказать, чтобы такая перспектива не делала меня счастливым, — остывая, откликнулся Гарри. В конце концов, изнасиловать его всё же не успели. — Это всё?

— Пожалуй, да, — сказал четвёртый из слизеринцев. — Ах, да: Девон Забини мёртв — сломал шею, повстречавшись со стеной. Разумеется, это будет выглядеть, как будто он упал с лестницы, перепив сливочного пива по поводу Рождества — Слизерину не нужны скандалы.

«Мёртв?»

— Остальные практически в порядке. Это всё, мистер Поттер, — заключил пятый и оттолкнулся от шкафа плечом. — До свидания.

«Я... убил человека?»

— До свидания, — пробормотал Гарри и опустил взгляд в книгу.

«Убил? Вот так просто... заорал «Ступефай» и убил?»

Ему хотелось верить, что его смятение сошло за брезгливое нежелание общаться с собственными неудавшимися насильниками.

«Как просто и быстро...»

— Бешеный какой-то, — донеслась до Гарри реплика одного из удалявшихся от библиотеки слизеринцев, сказанная с ощутимым содроганием. — Чтоб ей лопнуть, Шляпе этой, за такой подарочек — надо было не думать, в Сейнт-Мунго отправлять сразу...

«Так просто убить...»

* * *

Слизерину предстоял ещё один квиддичный матч — на этот раз с Хаффлпаффом. В случае выигрыша змеиный факультет отрывался от прочих в соревновании за кубок школы на недосягаемую высоту, и Гарри было тошно от того, что он поспособствует этому успеху. Поспособствует, куда же он денется. Ловить снитч и накладывать Круциатус — вот на что он годен.

Вот теперь он действительно опасался, что его придушат подушкой во сне, пока ещё кого-нибудь не убил. Эта угроза была тем более реальной, что в глазах прежде непробиваемого Блейза Забини горела ненависть — жаркая и неостановимая, как пожар в средневековом городе, когда все дома были деревянными и любая искра могла оставить бездомными тысячи людей. Гарри даже подумывал, не извиниться ли перед Блейзом за то, что убил его старшего брата, но отмёл эту мысль, как идиотскую и чересчур рискованную. И если остальные слизеринцы просто-напросто старательно держались от Мальчика-Который-Выжил как можно дальше, кивая при случайной встрече и ускоряя шаг (это напоминало жизнь в скафандре посреди вакуума), то Забини провожал Гарри взглядом, от которого лопатки обугливались и обращались в пепел.

В одинаково неопределённого цвета свинячьих глазках Кребба и Гойла читался страх при взгляде на Гарри — дикий, панический, слепой и непонимающий страх охотника, который вдруг стал дичью, а его добыча — охотником.

В серебристых глазах Малфоя, может, что-то и было, но Гарри не умел читать по его глазам. По чьим угодно было проще; Гарри вспоминалось выражение лица Люциуса — как будто железной плитой грохнули перед тобой, не позволяя различить ничего, кроме табличек, любезно вывешенных на эту стену её хозяином. Наверное, это у Малфоев наследственное. Так что оставалось неясным, какова реакция Малфоя, но он тоже не обращал на Гарри внимания, словно его не было. Это вполне устраивало брюнета, сытого чужим вниманием по горло.

На тренировках с ним общались тоже по минимуму, в основном в ходе коллективного общения: «Взлетаем», «Тренировка окончена», «В среду в три всем быть на поле, и без опозданий!». Он по-прежнему ловил снитч без усилий, словно мячик летел в руки сам, и не сомневался, что ловец Хаффлпаффа ничего противопоставить не сможет.

Немного беспокоила только новость о том, что Северус Снейп сам будет судить этот матч по квиддичу. Но, в конце концов, вряд ли тот будет пакостить команде собственного факультета ради минутного удовольствия пошпынять Гарри Поттера. А ещё Гарри хотел знать, кто и как воздействовал на его метлу так, чтобы она взбесилась, и как подобную радость предотвратить в следующий раз. Не хватало ещё разбиться! Мадам Хуч после матча клятвенно заверила его, что с самой метлой всё в порядке, и что кто-то со стороны проклинал метлу, чтобы та прекратила слушаться владельца. Кто и зачем?

Тихая-тихая жизнь... начало семестра не нарушило размеренности и тишины. Гарри по-прежнему проводил всё свободное время в библиотеке, невольно оспаривая звание лучшего ученика у Гермионы Грейнджер (просто чем ещё заниматься в библиотеке, как не читать?). Зелья, ЗОТС, Гербология, Трансфигурация... Гарри мог без запинки и раздумий перечислить все предметы, что были у первого курса, но до сих пор нетвёрдо знал, как кого зовут в его же квиддичной команде. Его волосы пахли книжной пылью так, что никакой шампунь не мог этого отбить. Ему не нравилось, но альтернативы у него не было.

К странному зеркалу он больше не хотел ходить. Его тянуло, как магнитом, увидеть себя гриффиндорцем, в окружении семьи и друзей, но он опасался увидеть того, взрослого Гарри, который убил всех и свалил куда-то. К тому же после этих видений у него начались ночные кошмары: пронзительный, низкий голос заходился в приступе сатанинского хохота, и родители исчезали в ярко-зелёной вспышке, слепившей глаза. Если бы кто-нибудь поинтересовался у единственного выжившего после Авады за всю историю магии, на что это похоже, когда ею в тебя пуляют, он сказал бы, что смертельное Непростительное слепит, как солнечный свет. Впрочем, никто не решился бы спросить у него о чём-нибудь подобном.

Эти кошмары мешали спать, заложили под глазами Гарри чёрные круги, измучили вконец.

И в одну из ночей он проснулся от особенно яркого сна, зажимая сам себе рот рукой, чтобы не привлечь ничьего внимания полуночными воплями — осторожность и бдительность в змеином логове превыше всего. Сна не осталось ни в одном глазу, а времени было часа от силы два ночи. Гарри поворочался в постели и довольно быстро понял, что попытки заснуть снова просто смехотворны. Джинсы, рубашка, носки-кроссовки и мантия-невидимка — можно развеяться. Пройтись по коридорам Хогвартса, чувствуя твёрдость каменного пола сквозь тонкие подошвы стареньких кроссовок, посмотреть на луну сквозь причудливые многоцветные витражи окон, вдохнуть, наконец, такой воздух, который не обжигает холодом изнутри, чтобы вылететь обратно клубящимся и медленно тающим паром.

Почему у всех в этом треклятом мире есть кто-то, на кого можно положиться, кому можно доверять и кто любит обозначенных всех (каждого по отдельности, конечно же), а у него, богатого и знаменитого Мальчика-Который-Выжил, нет совершенно никого? Лучше бы у него не было ни кната, и никто на всём белом свете не имел ни малейшего понятия, кто он такой, зато были родители!

Впавший в уныние Гарри долго блуждал по коридорам в поисках той пустой классной комнаты с зеркалом — быть может, сегодня ему не покажут никаких ужасов из будущего?

Полтора часа он убил на то, чтобы повторить свой тогдашний маршрут — большое достижение с учётом того, что тогда он вообще не смотрел, куда идёт, а возвращался, ведомый простейшим логическим заключением: подземелья внизу, значит, идти надо вниз. Но он нашёл его, это зеркало.

Быстрым шагом Гарри прошёл к самому стеклу, сбрасывая мантию-невидимку на ходу.

— Итак, ты снова здесь, Гарри?

Гарри замер, застыв на полушаге. Словно ледяная вода пролилась по позвоночнику, заставляя волосы на затылке встать дыбом.

— Здравствуйте, профессор Дамблдор. Я... не заметил Вас.

— Просто удивительно, до чего близоруки порой становятся невидимки, — промолвил Дамблдор, улыбаясь.

Он соскользнул со старой парты, на которой сидел, и встал рядом с Гарри.

— Вижу, ты, как и сотни других до тебя, открыл чудо зеркала Еиналеж.

— Еиналеж, сэр?

— Полагаю, ты уже понял, Гарри, что оно делает?

— Оно... э-э... ну, оно показывает мне мою семью, — о других видениях Гарри решил умолчать ввиду их очевидной некорректности.

Дамблдор грустно вздохнул.

— Позволь мне объяснить. Самый счастливый человек на Земле, посмотрев в зеркало Еиналеж, увидел бы себя таким, каков он есть. Он использовал бы это зеркало, как самое обычное.

Гарри нервно сглотнул. Разговор с Дамблдором выбивал его из колеи не только из-за воспоминания о том, что он увидел, без стука заглянув в директорский кабинет, но из-за оброненного директором слова: «снова здесь». Если он говорит «снова», значит, он знает, что Гарри уже раз здесь был. Знает ли он, что предшествовало его визиту к зеркалу? Если знает, почему ничего не сделал и не сказал?

— Оно показывает нам то, что мы хотим, — неуверенно сказал Гарри. Безусловно, он хотел, чтобы у него была семья и друзья, а сам он был не в Слизерине, а в Гриффиндоре. Но хотел ли он убить всех и уйти своей дорогой?

— И да, и нет, — тихо сказал Дамблдор. — Оно показывает нам ни больше, ни меньше, чем самое сокровенное, самое отчаянное желание, идущее из самой глубины нашего сердца. Ты, никогда не знавший семьи, увидел своих родителей, которых не можешь ясно помнить. Однако это зеркало не даёт нам ни знания, ни правды. Многие люди погубили свое будущее, стоя перед этим зеркалом, завороженные тем, что видели, или сошли с ума, не зная, верно ли, возможно ли то, что им показано.

Директор помолчал. Гарри ждал.

— Завтра зеркало будет перенесено на новое место, и я прошу тебя, Гарри, больше не искать его. Если ты случайно наткнешься на него в будущем, ты знаешь, чего ждать. Не годится витать в облаках и забывать о реальной жизни, помни об этом. Ну а сейчас, почему бы тебе снова не надеть эту замечательную мантию и не отправиться в постель?

Гарри кивнул и поднял мантию с пола.

Знает или не знает?

— Профессор Дамблдор...

— Да, Гарри?

С языка слетело совсем не то, что он собирался спросить:

— А что видите Вы, когда смотрите в зеркало Еиналеж?

— Я?.. Я вижу себя с толстыми шерстяными носками в руках.

Гарри был озадачен.

— Носков никогда не бывает слишком много, — пояснил Дамблдор. — Вот и ещё одно Рождество прошло, а мне так и не подарили ни одной пары. Все почему-то считают, что мне можно дарить только книги.

«Врёт, — решил Гарри безапелляционно. — С другой стороны, это всё-таки очень личное».

— Спокойной ночи, сэр, — Гарри закутался в мантию и вышел из комнаты.

Этой ночью его снова мучили кошмары, но не настолько, чтобы кричать или просыпаться.

* * *

Прошло некоторое время, и однажды утром, с неохотой открывая глаза, Гарри вспомнил, что сегодня — квиддичный матч. Флинт на тренировках утверждал, что размазать Хаффлпафф по полю, как джем по тосту, будет несложно, но Гарри не мог утверждать этого так категорично. Он неважно чувствовал себя: все эти кошмары, жгущие спину взгляды, давящее одиночество, унизительное ожидание перед каждым совместным с Гриффиндором уроком — почему хотя бы однажды Рон не может подождать его, а не наоборот? Просто затем, чтобы у него была маленькая передышка от испытующих взоров, которые бросали на него, неприкаянно торчавшего в коридоре, спешившие по своим делам студенты. Их поток всегда обтекал Гарри за метр-полтора, будто они боялись или не решались подходить ближе.

Настроение у Гарри было более чем мрачное. Всем своим видом он выражал готовность покусать любого, кто приблизится, этим утром. Завтракать он, как обычно, сел на дальнем конце стола, совершенно один. Рон, Гермиона, Фред и Джордж больше не говорили о том, чтобы он сидел за столом Гриффиндора, а садиться сам Гарри не решался. Он привык к тому, чтобы быть ненужным; десять лет он был таким, и сейчас, в сущности, мало что изменилось.

Единственным, кто рискнул заговорить с Гарри, был Кровавый Барон. Ну, если вдуматься, то в плане покусания призраку было совершенно нечего терять.

— Доброе утро, мистер Поттер.

— А, Вы, — вяло сказал Гарри. — Доброе утро, Барон. — «Интересно, а на призраков действуют Ступефаи?» — Вы взяли в привычку желать мне удачи перед матчем?

— Пожалуй, мне действительно стоит взять это в привычку, — согласился призрак. — Мистер Поттер...

— А? — Гарри не чувствовал себя готовым к развёрнутому общению. Овсянка вызывала желание надеть тарелку с ней на голову того, кто готовил эту серую мерзость.

— Как Вы после... Рождества?

Гарри смерил Кровавого Барона оценивающим взглядом.

— Скажите, Барон, действуют ли на призраков Ступефаи?

— Базовые законы магии утверждают, что нет, — уголки губ Барона изогнулись в усмешке.

— Они утверждают, что и на троллей Ступефай не действует, — небрежно заметил Гарри. — Тем не менее, на Хэллоуин я уложил одного.

Барон прекратил ухмыляться.

— Так эти слухи — не шутка, мистер Поттер?

— Нет, — Гарри скривился, вспомнив, как воняло от тролля.

— Даже если на меня и подействует какое-либо заклинание в Вашем исполнении, — медленно и задумчиво проговорил Барон, — разве Вы хотите нажить себе ещё одного врага в Слизерине?

Гарри с искренним недоумением уставился на Барона.

— У меня их и так полный факультет, — напомнил он деликатно. — Одним больше, одним меньше — какая разница?

Барон ухмыльнулся.

— Порой в Вас, мистер Поттер, проскальзывают гриффиндорские черты — наподобие вот такого вот безрассудства. Обычный слизеринец в ситуации, когда он окружен врагами, начинает искать союзников.

— Я не хотел быть слизеринцем и не хочу, — весь этот разговор казался Гарри бессмысленным. — И что мне толку в тех союзниках? От меня шарахается вся школа. Если я попытаюсь наладить с кем-нибудь отношения, меня примут не только за опасного психа, но и за идиота.

— Съешьте что-нибудь перед матчем, — напомнил призрак. Гарри поморщился и откусил от тоста. — Вы слишком открыты и искренни, мистер Поттер. В Слизерине это может Вас погубить.

— Не учите меня жить, — огрызнулся Гарри и отпил тыквенного сока, отдававшего сегодня какой-то кислятиной. Возможно, он протух. Возможно, Гарри просто опротивело всё вокруг. — Я, кажется, не просил Вас быть моим наставником.

Призрак улыбнулся. В его исполнении это выглядело достаточно дико, чтобы лишний раз убедить Гарри в категорическом несовершенстве окружающего мира.

— Кто-то должен быть им, мистер Поттер.

— И прекратите звать меня мистером! — рявкнул Гарри, у которого уже в ушах звенело это обращение.

Он залпом допил сок, чувствуя, как судорожно дёргается кадык на шее, встал и вышел из зала.

Отличное начало дня.

Матч с Хаффлпаффом начался в десять утра. Гарри стоял, опираясь на метлу, и не слушал Снейпа, очень мрачно вещавшего что-то по примеру мадам Хуч о честной игре. Правда, хаффлпаффцев его похвальная инициатива не успокаивала — большинство из них угрюмый Мастер Зелий приводил в ужас одним своим существованием. Три четверти трибун были испещрены полосками черно-жёлтых шарфов, и только одна — зелёно-серебряных. «Слизерин — только сам за себя», — констатировал Гарри. Единственным, не носившим цвета какого-либо факультета, был Альбус Дамблдор, пришедший почему-то на игру. На прошлом матче его не было, Гарри это помнил. «При нём на меня вряд ли нападут — они не совсем тронутые», — оптимистично решил Гарри, так и не разобравшийся, знал ли директор о происшествии на Рождество, и почему он ничего не сделал, если знал.

Раздался свисток, и Гарри, слегка нервничая взмыл в воздух вместе со всеми. «Может, это начало паранойи?», — он постоянно оглядывался, надеясь увидеть не столько снитч, сколько своего недоброжелателя, машущего палочкой в его сторону и делающего что-нибудь ещё подозрительное. Чёртов мячик, где ты?

Сегодня не обязательно так же повезёт, как в прошлый раз, и снитч сам в него врежется. Придётся сделать, чёрт побери, что-нибудь.

Ну где же ты, золотой снитч?

Гарри вилял в небе над головами других игроков, гонявшихся за квоффлом. Он был так высоко, что ни один бладжер попросту не долетал до него, а ловец Хаффлпаффа кружил на своей метле футах в тридцати ниже Гарри.

«А если упасть с такой высоты, никакая магия не соберёт...». Гарри сделал ещё один разворот, вглядываясь в искрящийся холодом воздух. Что это? Золотая искорка? У самой земли... ловец Хаффлпаффа к снитчу ближе, но он его не видит в упор...

Гарри с силой налёг на метлу и помчался вниз — как тогда, когда ловил Напоминалку Невилла. Ветер немилосердно засвистел в ушах, заглушая все комментарии Джордана, мантия забилась сзади, захлопала так громко, будто сейчас порвётся. Быстрее, быстрее, быстрее... скорость пьянила, ощущение опасности — стоит немного ошибиться, и на такой скорости от него самого вместе с метлой останется только пара щепок и клочков квиддичной мантии — приятно кружило голову, воздух с силой разбивался о лицо Гарри, и это было так сладко... Гарри пулей промчался мимо Северуса Снейпа, на пару сантиметров разминулся с судорожно закрестившимся хаффлпаффским ловцом и у самой земли резко поменял направление полёта, чиркнув кончиком древка по земле — не сломать и не поцарапать бы... снитч стремительно удирал от Гарри, как мышь от кошки. «Врёшь, не уйдёшь!».

Гарри прибавил ещё скорости, выжимая из метлы всё, что можно было, и, промелькнув опять мимо Снейпа, цапнул снитч, крылышки которого сразу же смиренно обвисли, словно он признал своё поражение.

Приземлившись, Гарри пытался пальцами распутать превратившиеся в рыбацкую сеть волосы — они никогда не были послушными, но это всё же перебор! Рядом опускались на поле хаффлпаффцы и слизеринцы. Приземлился и Снейп — весь белый от злости, с поджатыми губами. Что ему, хотелось бы знать, опять не нравится? Ведь Слизерин выиграл с разгромным счётом...

Гарри опять подождал, пока все разойдутся, и только потом отправился в сарай для метел, чтобы оставить там свой Нимбус. Он надеялся, что сегодня в душевой не будет таких представлений. В конце концов, капитаном хаффлпаффской команды была девочка.

У сарая Гарри устало прислонился к двери и посмотрел на окна Хогвартса, расцвеченные солнечными лучами. Весь замок был светел и ясен, как иллюстрация к сказке. Только вот эта чёрная фигура, пересекающая двор, определённо портит всё дело — она поглощает весь свет и резко выделяется... Чёрная фигура? Снейп? Только он всегда ходит в чёрном.

Декан Слизерина направлялся, совершенно определённо, в Запретный лес. Что он там забыл, когда весь Слизерин в замке, готовится праздновать сегодняшнюю победу? Положим, сам Гарри тоже не там, но у него на то есть причины, которых точно нет у Снейпа. А что движет зельеваром? Гарри перекинул ногу через метлу и тихонько полетел следом за стремительно несущимся Снейпом. Наверное, он даже по сугробам так ходит — как летит над землёй.

Сквозь ветви деревьев продолжать следить было трудно, и Гарри покружил немного сверху на звук, радуясь, что его зелёная квиддичная мантия не выделяется на фоне листвы. Устроившись на верхушке разлапистой берёзы, Гарри узнал собеседника Снейпа, с которым тому отчего-то приспичило поговорить на тёмной поляне в Запретном лесу — профессора Квиррелла. Преподаватель ЗОТС очень нервничал и заикался куда больше обычного.

–... н-н-не знаю, з-з-зачем Вам п-п-понадобилось встречаться с-со мной именно з-з-здесь, Северус...

–О, я всего лишь надеялся, что мы сумеем сохранить наш разговор в секрете, — холодно отозвался Снейп. — В конце концов, учащимся не положено знать о философском камне.

Гарри сильнее наклонился вперед — тема философского камня его очень даже интересовала, пусть ему и не было положено. Квиррелл что-то промямлил. Снейп перебил его.

–Вы уже выяснили, как можно пройти мимо животного Хагрида?

–Н-н-но, Северус, мне...

–Вам не понравится, если я стану Вашим врагом, Квиррелл, — вполне убедительно заявил Снейп, делая шаг по направлению к собеседнику.

–Я н-н-не з-з-знаю, что В-вы...

–Вы превосходно знаете, что я имею в виду.

Громко ухнула сова, и Гарри чуть не свалился с дерева. Он восстановил равновесие на следующих словах Снейпа: "... Ваш милый фокус-покус. Я жду."

–Н-н-но я н-н-не ...

–Прекрасно, — перебил Снейп. — Вскоре у нас будет возможность побеседовать снова, и к той поре Вы все обдумаете и решите, на чьей Вы стороне.

Он снова накинул капюшон на голову и удалился. Квиррелл стоял, словно окаменев. Гарри пожалел, что не мог со своего ракурса видеть выражение его лица.

Когда Гарри с очередной книгой наперевес прошёл в слизеринскую гостиную, где шло бурное празднование победы в матче (к сожалению, по воскресеньям, как сегодня, библиотека была закрыта), на минуту всё стихло.

— Эй, Поттер, — голос Маркуса Флинта заставил Гарри обернуться. Капитан протягивал Гарри бокал. — Здесь сливочное пиво... ты сегодня взял нам победу, Салазар побери!

Гарри, помедлив, принял бокал, следя, чтобы не соприкоснуться пальцами с Флинтом, и задумчиво посмотрел на бокал на просвет. Убедиться в наличии или отсутствии яда таким образом Гарри не мог, да и не факт, что это вообще можно было сделать в неярком свете круглых зеленоватых светильников гостиной, но ему нравился сам жест.

— Спасибо, — спокойно сказал он и скрылся в своём любимом кресле, стоявшем спиной ко всем прочим. Оставленному без внимания обществу потребовалось около пятнадцати минут, чтобы восстановить оптимистичный гул в прежнем размере.

«Если от того, чтобы завладеть камнем, Снейпа удерживает только то, что он вытряхнул из Квиррелла не всё, что нужно, камня не будет ко вторнику».

...И детство было долгим,

и расставание... Но стоило того.

Райнер Мария Рильке, «Максу Пикару».

Неделя шла за неделей, и Гарри бдительно наблюдал за Снейпом и Квирреллом. Чтобы развеяться. Больше, собственно, у него не было никаких причин заниматься философским камнем. Конечно, можно было предположить, что Снейп собирается передать камень Вольдеморту, но Гарри отчего-то испытывал на этот счёт сомнения. Скорее всего, себе оставит. Богатый и бессмертный Снейп? О боги... лучше уж Вольдеморту. Ладно богатство, но лояльность Гарри собственному декану не распространялась настолько, чтобы желать тому вечной жизни. И вообще... осторожно расспрошенный Рон охотно поведал, что у Вольдеморта имелась своя группа преданных волшебников, желавших того же, что и сам Сами-Знаете-Кто, то есть мирового господства, уничтожения магглорожденных и прочего нехорошего. Они убивали и пытали людей и называли себя Пожирателями Смерти. И Снейп был одним из них. Говорят, они все, хоть и выразили после падения Вольдеморта свою любовь к светлой стороне, мечтают вернуть Вольдеморта и возродить те тёмные времена. И все они должны ненавидеть Гарри Поттера, Мальчика-Который-Создал-Им-Множество-Проблем. В общем, Гарри утвердился в том мнении, что нельзя отдавать снейповым загребущим лапам камень. Ни за что.

Очевидно, Квиррелл, сам того не зная, был полностью солидарен с Гарри. Время проходило, профессор ЗОТС бледнел, худел и всё больше заикался, а Снейп ходил мрачным, как туча — впрочем, это было вполне обычное состояние зельевара. Порой на Гарри опять накатывали эти странные приступы сопереживания, и на уроках ЗОТС он мог чувствовать чьё-то лихорадочное, деловитое отчаяние. Странность эмоций давала Гарри гарантию того, что они не были его собственными. Порой брюнет приходил по ночам к запретному коридору и слушал тихое рычание Пушка сквозь дверь — с собакой всё было в порядке.

Холода постепенно уходили, и приближались пасхальные каникулы — их Гпарри тоже собирался провести в школе, как и рождественские, и очень надеялся, что остальные слизеринцы не рискнут проверять его на прочность, как в прошлый раз. Он ведь и сломаться может... Гарри по-прежнему пропадал в библиотеке, ни с кем не разговаривая — не отвечай он на уроках, его язык, наверное, атрофировался бы. В библиотеке он частенько встречал Гермиону и Рона, и они занимались вместе и молча — главным образом потому, что Рон испытывал неловкость, общаясь с Гарри, и порой слизеринцу казалось, что Рон просто мечтает, чтобы от него отвязались, но не знает, как отшить Гарри поделикатней. Гарри перестал ждать гриффиндорца, чтобы вместе ходить на сдвоенные уроки их факультетов. Гермиона же щебетала за троих, не испытывая особых трудностей. Но иногда Гарри ловил на себе или на Роне её серьёзный грустный взгляд — странно было даже, что одиннадцатилетняя девочка способна на такие взгляды. В этом месте Гарри обычно задумывался, не странно ли то, что он сам мыслит, как будто ему пятьдесят, и его размышления утекали далеко от темы несбывшейся дружбы.

Тихий шелест страниц привычно наполнял библиотеку. Гарри перевернул страницу и замер, не прочтя ни слова — что-то нарушало привычный уклад. Тяжёлые шаги, пытающиеся быть осторожными. Кто это?

— Хагрид? — удивлённо воскликнул Рон. — Что ты здесь делаешь?

Гарри тоже поднял голову от «Исторически значимых магов эпохи Возрождения», где уже полчаса безуспешно пытался найти Флориуса Блэка, прекратившего окончательно войны гоблинов с прочими расами, и увидел Хагрида, мявшегося у полок, пряча что-то за спиной. В своём тулупе Хагрид выглядел здесь очень неуместно.

— Я... э-э... так, глядел кой-чего. — сказал Хагрид деланно-равнодушно. Этот тон мгновенно заинтриговал всех троих, и даже Гермиона отодвинула от себя «Тысячу волшебных трав и грибов». Взгляд Хагрида переместился на обложку книги Гарри, которую тот по привычке держал на столе стоймя, текстом напротив лица. — А вы что тут делаете? Вы не по Фламелеву душу, нет?

Гарри почувствовал, что краснеет; загорелись даже кончики ушей. Рон и Гермиона вопросительно уставились на него и Хагрида — совершенно очевидно было, что они не имели никакого понятия о Николасе Фламеле. Да и откуда бы им, если Гарри не посвящал их в историю с философским камнем.

— Э-э, нет, Хагрид, — пробормотал он. — Я давно уже знаю. Кто такой Фламель, и что Пушок охраняет филососфский ка... ну, знаю, короче. А Рон и Гермиона ничего не знают.

— Гарри, о чём вы? — вклинилась Гермиона, которую явно задело за живое необдуманное заявление, что она ничего не знает.

— Послушай, Хагрид, — Гарри пришла в голову мысль, и он бессовестно проигнорировал Гермиону. — А что ещё, кроме Пушка, охраняет кам... ну, это самое охраняет?

— Шшшш, — сердито зашипел Хагрид. — Нашёл где болтать! Ты это, Гарри, приходи сегодня ко мне в хижину. Поговорим, значитца, об этом, только всё вам знать не след, учащиеся вы...

— Тогда увидимся, — сказал Гарри. Рон и Гермиона буравили его подозрительными взглядами. Как же ему знакомо это чувство, чёрт побери...

— Гарри, вы говорили о философском камне? — глаза Гермионы горели. — Кто его охраняет? О чём это вообще вы говорите?

Рон молча кивал после каждого предложения Гермионы. Спелись, блин... Гарри внезапно стало смешно, и он улыбнулся, чувствуя, как трудно отвыкшим губам складываться в такое выражение.

— Не здесь, — выразительно сказал он, кивая в сторону соседних столов, за которыми занимались другие студенты.

Они собрали вещи и вышли из библиотеки. Найти пустой класс оказалось несложно, Гермиона наложила на дверь запирающие чары, и они с Роном выжидательно уставились на Гарри.

— Летом я вместе с Хагридом был в Гринготтсе, — с места в карьер начал Гарри. — В тот день Хагрид забрал из ячейки семьсот тринадцать маленький свёрток, и не сказал мне, что это было. Потом я прочитал в газете, что в тот же день в ячейку проникли взломщики, но ничего не украли, потому что там уже ничего не было. Я решил, что это именно этот свёрток — то, что было им нужно. А потом я вспомнил, как Хагрид мне говорил, что самых надёжных мест, чтобы что-то спрятать, два — Гринготтс и Хогвартс. И решил, что теперь этот свёрток в Хогвартсе. Когда мы наткнулись на ту собаку в коридоре, я подумал, что обычно собаки охраняют имущество, ну, всякие ценные вещи. Раз взломщики охотились за этим свёртком, значит, он ценный...

Гарри перевёл дыхание и продолжил:

— Я спросил Хагрида прямо, а он в сердцах сказал, что всё это дело не моё, а Дамблдора и Николаса Фламеля. Я нашёл в книге, что Николас Фламель — это знаменитый алхимик, изобретатель философского камня, и известно, что он дружит с Дамблдором. Так что это был явно философский камень в том свёртке, вот и сейчас Хагрид не отрицал... А после матча с Хаффлпаффом я увидел, как Снейп идёт в Запретный лес, хотя весь Слизерин праздновал победу...

На лице Рона проявилось — крупными буквами, чётким шрифтом: «А сам-то ты чего не праздновал со всеми?». Гарри проигнорировал бестактный вопрос и продолжил:

— Там он разговаривал с Квирреллом и угрожал ему, чтобы он выдал, как пройти мимо Пушка — ну, собаки этой, трёхголовой. Квиррел, кажется, пока держится, но скоро, может, и выдаст... Знаешь, Рон, по-моему, тогда в Хэллоуин Снейп шёл на третий этаж к коридору с Пушком, чтобы попробовать пройти, пока все бегают из-за тролля — может, он тролля и запустил...

Гарри замолчал, показывая, что история исчерпана — про некоторые пикантные моменты он умолчал специально; да и кто бы ему поверил, поведай он, чем занимались наедине Снейп и Дамблдор?

— О, Гарри, у тебя потрясающие аналитические способности! — вот какой реплики он точно не ждал от Гермионы, так это вот этой самой... — С такими крупицами информации прийти к верным выводам... это просто удивительно!

— Э... а... всё нормально... то есть, ничего удивительного... — Гарри отчаянно пытался найти адекватные слова. — А... что вы вообще об этом думаете? И, кстати, пойдёмте тогда уж к Хагриду втроём...

Рон молча сидел на краю парты и не принимал участия в разговоре. Присмотревшись к нему, Гарри в некотором шоке понял, что рыжий... дуется.

— Знаешь, Гарри, — Гермиона говорила быстро и взволнованно, — тебе никогда не приходило в голову, что это Снейп хотел тебя убить на квиддичном матче?

Глаза у Гарри стали, как светильники слизеринской гостиной.

— Зачем ему?

— Он был Пожирателем, — напомнила Гермиона. — Это до сих пор все знают. Если бы не Дамблдор, не факт, что он нашёл бы работу, хоть какую-нибудь. Ты лишил его хозяина.

Гарри передёрнуло.

— И он должен владеть чёрной магией! А никакая другая на твою метлу просто не подействовала бы...

Гарри поймал себя на том, что машинально кивает, соглашаясь с Гермионой.

— Рон?

Гермиона тоже обратила внимание на странно молчаливого Рона.

— Рон, что ты молчишь?

— Почему ты ничего мн... нам не сказал раньше? — рыжий резко вскинул голову, и Гарри подавил желание рефлекторно отшатнуться. — Столько всего узнал, и всё сам, сам... а может, тебе кто-нибудь из слизеринцев помогал? Малфой, например?

Гарри мог только недоумённо открывать и закрывать рот и хлопать глазами — так, что ресницы задевали каждый раз стёкла очков.

— И на уроки больше вместе не ходим, — пробормотал Рон неразборчиво, снова опустив голову — Гарри даже не был уверен, что правильно понял, что рыжий хотел сказать.

— Никто из слизеринцев мне ни в чём не помогал, — тихо сказал Гарри. На ум снова пришёл рождественский кошмар, и руки сами сжали в кулаки. — Они... неважно. Они избегают меня. Все. И Малфой в том числе, если тебе интересно. Я с ними даже не разговариваю, никогда и ни о чём... или они со мной, какая разница. На Рождество... неважно. Они отдельно, я отдельно.

Гарри помолчал и выдавил из себя, глубоко неуверенный в том, что поступает правильно:

— А не говорил вам обоим ничего потому, что не считал, что... что я вам нужен. Вы... я всегда один, так что...

Гарри окончательно смешался и замолчал, пока не наговорил ещё бочек сорок арестантов. И без того... неизвестно, как они отреагируют на эти слова.

— Гарри... — Гермиона как-то странно всхлипнула и совершенно неожиданно кинулась ему на шею — Гарри чуть не свалился с парты, на которой сидел. — О, Гарри, мы думали, это мы тебе не нужны...

Она внезапно разревелась, вцепившись ему в плечи. Гарри растерянно гладил её по каштановым кудрям и не знал, что делать дальше. Он не умел утешать людей. Брюнет поднял голову и нашёл взглядом глаза Рона. Они у него, оказывается, синие. Рыжий оттолкнулся от парты и сел справа от Гарри, обняв разом и его, и Гермиону. Впервые за весь год Гарри было так спокойно и уютно, будто он наконец-то был в безопасности, и всё с ним было правильно — так, как должно было быть...

* * *

С Хагридом творилось что-то странное. Начать хотя бы с того, что все окна посреди дня у него были занавешены. Внутри оказалось жарко, как в бане — огонь в камине полыхал вовсю, хотя день был тёплым. Достаточно тёплым, чтобы сменить зимние мантии на обычные. Гарри взмок почти сразу и регулярно смахивал пот с носа всё то время, что они провели у Хагрида — как он только живёт в такой духоте?

Хотя совсем не странным было то, что Хагрид отказался наотрез говорить, что или кто ещё охраняет Пушка. Тогда Гарри решил пойти обходным путём.

— Хорошо, Хагрид, мы понимаем — нам действительно не нужно это знать. Но мы беспокоимся о камне. Ты не мог бы сказать, кто ещё, кроме тебя, ставил защиту для камня? Кому ещё Дамблдор настолько доверяет, чтобы поручить такое важное дело?

Гарри слегка затошнило от приторности сказанного, но Рон с Гермионой смотрели на него в немом восхищении, а Хагрид без труда повёлся на простенькую лесть.

— Ну дык ладно, — Хагрид горделиво выпятил грудь. — Оно конечно, Дамблдор просил преподавателей — за пределами Хогвартса-то оно мало кому доверять можно, коли речь о таких штуках идёт, как философский камень. Во-первых, профессор МакГонагалл. Потом, стало быть, профессор Флитвик, профессор Спраут, профессор Квиррелл, — Хагрид старательно загибал пальцы, вспоминая. — Светел Мерлин, сам Дамблдор кой-чего сделал... ну и Снейп, конечно.

— Снейп?

— Ага. А что?

— Ничего, всё в порядке.

Гарри не сомневался, что Рон и Гермиона уверены в том же, что и он сам: Снейпу не составило труда выяснить, чем остальные учителя защитили камень, раз он сам принимал в этом участие. Может, он уже всё знает, кроме заклятия Квиррелла и того, как обойти Пушка.

А теперь надо было сменить тему, чтобы не нервировать Хагрида лишний раз. Повод нашёлся сразу же, как только Гарри обвёл хижину глазами в поисках оного.

— Хагрид, что это там у тебя? — в камине, в самом огне, Гарри заметил что-то странное. Похожее на яйцо, только очень большое.

— Драконье яйцо? — Рон проследил за взглядом Гарри. — Хагрид, где ты его взял? Это же незаконно!

— Выиграл в карты, — признался Хагрид неохотно. — Давеча в Хогсмиде с одним мужичком выпивал, ну и в картишки перекинулись. Да оно ему и не больно-то нужно было.

— У мужичка? — подозрительно спросил Гарри. Он, конечно, ещё очень мало знал о магическом мире, но ему представлялось странным, что какой-то мужичок вот так запросто разгуливает с нелегальным драконьим яйцом подмышкой и проигрывает его в карты первому встречному, который только того, кстати, и жаждет, чтобы завести какую-нибудь зверушку поопасней и поэкзотичней. — А как он выглядел?

— Как, обыкновенно, там в «Кабаньей голове» таких пруд пруди — высокий, худой, весь в чёрном, в плаще с капюшоном, лица не видно.

Кого-то это описание Гарри очень напоминало...

— А о чём ты с ним говорил? — вступил в разговор Рон, подумавший, похоже, о том же самом, что и Гарри.

— Ну... Он спросил, чем я занимаюсь, ну, я сказал, я, дескать, тут привратником...Он спросил, за какими животными мне доводилось присматривать... Я назвал... Потом рассказал, как всегда хотел дракона... а потом... не помню точно, он ведь брал мне выпивку, еще и еще... Погодите-ка... Да, потом он сказал, что у него есть драконье яйцо и предложил сыграть на него в карты... но он хотел убедиться, что я смогу с драконом справиться, не хочу, говорит, чтобы его потом выкинули... Тогда я и сказал, мол, после Пушка мне никакой дракон не страшен...

— А он заинтересовался Пушком? — спросил Гарри, которому всё это очень не нравилось.

–Ну... да. Чего, разве много встретишь таких трехголовых псов, хоть бы и в "Хогвартсе"? Ну, я и сказал, Пушок — просто ласточка, если знаешь к нему подход: сыграй ему или спой, и он тут же засыпает... эй, я вам этого говорить не должен был! — Хагрид с возмущением и негодованием уставился на них.

— Мы никому не скажем, — заверил его Гарри. «Значит, Снейпа удерживает только заклятие Квиррелла...».

— Но что ты с ним будешь делать, когда он вылупится? — с ужасом спросила забывшая про детективные заморочки Гермиона, очень удачно переводя тему на другое.

— Ну, я тут это... в книжках порылся, — Хагрид вытянул из-под подушки здоровенный том, — в библиотеке взял. "О выгодах содержания драконов в домашнем хозяйстве" — устарела, факт, но все тут есть, и что яйцо надо держать в огне — потому мамки дышат на них, ясно? — и что, когда вылупится, раз в полчаса давать ведро коньяку с цыплячьей кровью. И вот еще — как определять породу по яйцу — у меня норвежский зубцеспин. Редкость, вот так вот.

Он был страшно доволен собой, но Гермиона не разделяла его радости.

— Хагрид, ты ведь живешь в деревянном доме, — напомнила она.

Но Хагрид не слушал. Он счастливо напевал вполголоса, вороша угли вокруг яйца.

Они были приглашены на «торжественное вылупление», как это обозвал Рон, наступившее весьма скоро. Гарри подозревал, что тот, кто сбыл Хагриду яйцо, знал об этом и торопился избавиться от такой радости как можно быстрее. Записка с информацией — без которой, надо сказать, Гарри, Рон и Гермиона обошлись бы распрекрасно — пришла во время завтрака, и сразу после него они втроём собрались в коридоре у Большого зала.

— Идём! — решительно заявил Рон. — Что там у нас сейчас? Гербология? К чёрту!

— У меня Чары, — задумчиво сказал Гарри.

— Нельзя пропускать уроки, — упёрлась Гермиона. — Я читала о драконах, это может растянуться ещё на сутки, а если мы прогуляем уроки — нам же будет хуже.

— Ладно, — с неохотой согласился Рон — ясно было, что Гермиону не переубедить, особенно в одиночку, раз Гарри тоже не горел энтузиазмом пропускать занятия.

Гарри заметил, что из Большого зала выходит Малфой в сопровождении Кребба и Гойла. Троица была слишком далеко, чтобы услышать что-то компрометирующее, но было очевидно, что Малфой ухватил то, что и по мнению Гарри было главным: Гарри, Рон и Гермиона стояли близко друг к другу, говорили о чём-то, у них были общие дела, они симпатизировали один другому. Вот только какое его, Малфоя, чёртово дело до того, с кем дружит Гарри?

— О-о, Потти, я вижу, ты нашёл себе достойную компанию? — Малфой растягивал слова, остановившись в метре от Гарри, и высокомерно щурился. — Нищеброд и грязнокровка? Как мило...

— А что, ты намеревался предложить себя в качестве компании, Малфи? — зло спросил Гарри, пока Гермиона ловила за локоть кинувшегося было набить Малфою морду Рона. — По-моему, мы это уже проходили...

Малфой дёрнулся, как от удара.

— Не льсти себе, Поттер. Я не стал бы пачкаться о того, кто якшается с Уизли и грязнокровками. Я-то думал, почему в слизеринской гостиной с некоторых пор так воняет...

— Малфой, — прервал его Гарри хладнокровно. — Не зарывайся, Малфой...

Указательным пальцем Гарри медленно, старательно выводил в воздухе, почти чувствуя сопротивление этого обычно такого податливого вещества. «С», «r», «u», «c», «i», «o». Он знал, что Малфой прочтёт по буквам и поймёт намёк, в отличие от прочих присутствующих. Резко ткнув пальцем в сторону Малфоя, ставя символическую точку после слова, Гарри полюбовался мгновенным страхом, промелькнувшим в серых глазах.

— Ты понял меня, Малфой? — больше всего Гарри хотелось спрыгнуть с подоконника, где он сидел, и просто напинать как следует белобрысой гадине, но он сдерживался. И совсем не обязательно Малфою знать, что Гарри совсем не хочется применять Круциатус. Ни к кому и никогда. — Оставь меня в покое, как ты успешно делал с Рождества.

Малфой прищурился.

— Конечно, о великий святой Потти. Слушаю и повинуюсь, разумеется. Только один ма-аленький вопрос... они — знают? — Малфой небрежно мотнул головой в сторону Рона с Гермионой.

Гарри понял, что имелось в виду. Не мог не понять.

— Не твоё собачье дело, Малфи. Иди-ка ты, куда шёл — мой тебе совет. Пользуйся, пока бесплатно.

— Уйду, я же сказал — ты что, с одного раза не понимаешь? — Малфой нашёл больное место и с радостью в него бил. Сам он, конечно, никогда не изложит рождественские события Рону и Гермионе даже ради удовольствия унизить Гарри — Слизерину не нужны скандалы.

Беда только в том, что, если они узнают, он не будет унижен. Они не отвернутся от него. Они будут его жалеть, окружать заботой и материть на все лады выжившую из ума Шляпу, которая посылает нормальных людей в подобный гадюшник, будут рваться пересказать вопиющие факты Дамблдору... они будут жалеть его. В карих и синих глазах будет читаться: «Бедный, бедный Гарри... какое счастье, что меня не было на его месте... бедный, несчастный маленький Гарри, которого затюкали злые плохие слизеринцы»...

Вот это и есть худшее из всего, что можно только представить. Именно поэтому ни Рон, ни Гермиона никогда не узнают, что случилось за неприметной дверью, ведущей из слизеринской гостиной в пустую комнату с алтарём.

— Скажи мне только, Потти, и я сразу уйду — они обо всём знают, да? Совсем обо всём? — Малфой ухмылялся.

«Прекрасно знаешь ведь, скотина, что нет».

— Третий раз повторять не буду, Малфой — иди, куда шёл, — пальцы Гарри стиснулись на палочке, голос вибрировал от ненависти. — Или нарвёшься... и плевать мне, что преподаватели рядом. Тебе будет уже глубоко всё равно, что будет за это со мной, понял?

Малфой передёрнул плечами.

— Как страшно, Потти. Хотя я, пожалуй, и в самом деле пойду — не хочу опоздать на Чары.

Словно в унисон его словам, прозвучал колокол, возвещающий о начале уроков.

— До встречи, Потти, — Малфой развернулся, светлые волосы качнулись, распространяя в воздухе — том самом, где Гарри минуту назад вырисовывал «Crucio» — густой запах парфюма, совсем мужского, до которого Малфою ещё, по-хорошему, расти и расти. — Кребб, Гойл, за мной.

По мере того, как они удалялись, Гарри отпускала нервная дрожь, пальцы разжимались.

— Гарри? О чём мы должны знать? — ради Мерлина, Гермиона, не спрашивай...

— Ни о чём, Герм, Малфой просто сволочь и идиот, — спокойно, Гарри, спокойно. Думай о Чарах. Не думай о Рождестве. — Нам пора, мы и так уже опоздали. Вам ещё до теплиц бежать.

— Гарри... — голос Рона остановил уже прошедшего пару метров по опустевшему коридору Гарри. — Всё в порядке?

— В полном, — Гарри с усилием изобразил улыбку. — Бегите, а то совсем опоздаете.

Кажется, они даже поверили ему.

* * *

Хагрид открыл им дверь с совершенно неописуемым выражением лица — была там и радость, было и благоговение, были счастье, робость и восторженное ожидание. Словно рождался его собственный ребёнок от любимой женщины, а не нелегальный дракон.

— Скорлупа уже трескается, — с придыханием сообщил он.

Скорлупа и впрямь шла трещинами, глубокими и яркими; каждый раз, когда появлялась новая, раздавался резкий звук, похожий на выстрел из пистолета. Звук окончательного распада скорлупы был точно таким же. Чёрный, костлявый и компактный — Гарри подумалось невольно, что в этом отношении новорожденный дракончик чем-то напоминает его самого. Оранжевые выпученные с непривычки — он впервые увидел этот мир — глазки, небольшие, но похожие на стрекозьи. Едва наметившиеся крохотные рожки. И огромные по сравнению с телом крылья, тоненькие и пронизанные хрупкими косточками и хрящами, как проволокой.

— Прелесть... — умилённо мурлыкнул Хагрид и протянул руку — погладить дракончика по голове. Дракончик чихнул и обдал руку Хагрида искрами.

Хагрид поспешно отдёрнул руку, пробормотал себе под нос что-то, что хорошо бы при Гермионе вообще не произносить, и пошёл за чем-то лечебным.

— Хагрид, — встревоженно спросила Гермиона, — как быстро растут норвежские зубцеспины?

— Быстро, — эхом откликнулся Хагрид, щедро намазывая руку какой-то остро пахнущей дрянью.

Гермиона только вздохнула. Дракончик неприязненно покосился на них троих и пустил в их сторону фейерверк искр.

— Aguamenti! — Гермиона торопливо затушила занявшийся было от искр стол.

— Сп’сибо, Гермиона, — рассеянно поблагодарил Хагрид. — У меня тут где-то это, ведро с водой стояло, ага... иди к мамочке, мой хороший, вот твой коньяк с кровью...

Рон осторожно покрутил пальцем у виска. Гарри и Гермиона согласно кивнули, но вся эта пантомима прошла мимо внимания Хагрида.

Было крайне трудно уговорить Хагрида отослать Норберта, как он назвал дракона, к брату Рона, Чарли, занимавшемуся в Румынии разведением драконов. Главным аргументом при уговорах было то, что через две недели росший с пугающей скоростью Норберт перестанет помещаться в доме. Другое «против» Гарри, Рон и Гермиона благоразумно не озвучивали — оно заключалось в том, что Хагрид совсем спятил с этим драконом. По всему дому пустые бутылки из-под коньяка, куриные перья, мусор, пыль, дикая жара, спёртый воздух, в глазах у самого Хагрида — поистине маниакальный блеск.

В конце концов Хагрид согласился, с Чарли было всё улажено, и осталось только в оговорённый вечер отнести Норберта на Астрономическую башню, чтобы его забрали прочь из Британии. Гарри осторожно признался Рону и Гермионе, что у него есть мантия-невидимка... конечно, на него начали снова дуться, в особенности Рон — но Гарри пообещал, что больше у него таких важных секретов нет, а будут — не станет скрывать, и инцидент был исчерпан.

Судбоносная ночь... Гарри, Рон и Гермиона, теснясь под мантией и неся корзину с Норбертом, шли к башне. Гарри всё поражался, как их ещё не засекли — они так пыхтели — Норберт оказался чертовски тяжёл — шаркали ногами и переговаривались громким шёпотом, что Филч должен быть уже двадцать раз поймать их.

Вышло. Удалось. Ура. Гарри не мог поверить своему счастью, глядя вслед друзьям Чарли, увозившим Норберта.

— Жила-была маггловская семья из пятнадцати человек в домике, где была всего одна маленькая комнатка, — неожиданно сказал Рон, засунув руки в карманы. — И отец семейства был в отчаянии: тесно, шумно, бедлам, все друг у друга на головах — кошмар, в общем. И приходит он как-то раз к местному священнику и жалуется ему на ситуацию. Так, мол, и так, скоро руки на себя наложу... Священник советует ему: заведи в доме козу. Пусть живёт в комнате, вместе с людьми. Отец семейства послушался, хотя и недоумевал. Через неделю приходит к священнику снова: святой отец, это невозможно, от козы воняет, она блеет, крушит всё рогами, места нет совсем. Священник советует: а теперь убери козу из дома. Ещё неделю спустя прибегает отец к священнику счастливый до безумия: святой отец, нас в этой комнате всего пятнадцать человек, и никакой козы!

Гарри и Гермиона засмеялись, уловив очень прозрачный намёк на Норберта.

— Ладно, а теперь идём, — Гермиона поёжилась. — Чёрт, холодно здесь...

Они спустились уже к самому подножию лестницы, когда Гарри вспомнил, что на радостях они забыли на башне мантию-невидимку.

— Погодите, я за ней сбегаю, — он развернулся и помчался по ступеням вверх.

— Ага, мы тебя здесь подождём, — ни Рон, ни Гермиона не испытывали особого желания карабкаться по всем нескончаемым ступенькам ещё раз.

Завернувшись в мантию, когда-то принадлежавшую его отцу, Гарри спускался по лестнице.

— Так-так-так, — послышался снизу вкрадчивый голос Филча. — Вот мы и попались.

Маггловский фонарик, которым пользовался Филч, будучи сквибом, высветил обмерших в ужасе Рона и Гермиону. Гарри в мантии-невидимке обессиленно привалился к стене.

— Пойдёмте-ка к профессору МакГонагалл, мои маленькие гриффиндорчики.

Я солью в сосуде медном

К солнцу горечь повлечёт.

Максимилиан Волошин, «Призыв».

— Я бы никогда не поверила, что кто-то из вас осмелится на подобный поступок. Мистер Филч сказал, что вы были на астрономической башне. Сейчас час ночи. Объяснитесь.

Гермиона впервые не могла ответить на вопрос учителя. Она смотрела на носки своих туфель и была неподвижна как статуя.

Не дождавшись ответа, МакГонагалл в клетчатом халате и сеточке на волосах продолжила вещать:

— Я возмущена. Уж от Вас, мисс Грейнджер, я ожидала лучшего. Что касается Вас. Мистер Уизли, я полагала, что у Вас куда больше уважения к Гриффиндору. Это неслыханно!

Рон и Гермиона молчали. Гарри в мантии-невидимке слушал, прислонившись к косяку двери кабинета профессора МакГонагалл, и не знал, что делать. С одной стороны, он тоже был виноват. С другой, раз уж его не поймали, то глупо было бы выдавать себя сейчас. Противоречивые чувства раздирали Гарри на части.

— В наказание я снимаю с Гриффиндора пятьдесят баллов. Кроме того, вас ждёт взыскание.

— Пятьдесят? — в ужасе выдохнула Гермиона.

— Пятьдесят за каждого! — назидательно подчеркнула МакГонагалл.

— Но, профессор... пожалуйста...

— Никаких пожалуйста, мистер Уизли! — МакГонагалл гневно раздувала ноздри. — А теперь немедленно возвращайтесь в свою башню и ложитесь в постели! Никогда мне ещё не приходилось так краснеть за гриффиндорцев...

Гарри шёл рядом с понуро возвращающимися в башню Роном и Гермионой. Когда они отошли от кабинета на достаточное расстояние, чтобы ни МакГонагалл, ни Филч не смогли их засечь ещё раз, Гарри сбросил капюшон мантии с головы.

— Рон, Герми...

— Что, Гарри? — сумрачно отозвалась Гермиона. Рон, судя по всему, вообще не был сейчас склонен к общению.

— Я... пойду с вами отрабатывать взыскание. Я тоже виноват.

Рон с Гермионой остановились так резко, будто впечатались лбами в неожиданно выросшую посреди коридора стену и уставились на Гарри. Гарри занервничал.

— Что? — спросил он. — Я что-то не то сказал? Или у меня мантия задом наперёд надета?

— Всё с твоей мантией в порядке, — пробормотал Рон. — Просто...

— Мы не ожидали, — добавила Гермиона.

— Чего не ожидали? — не сообразил Гарри сразу. — А, что я пойду с вами отрабатывать взыскание, которого мне никто не назначал? Ну так это...

Гарри замялся. Для него это было вполне естественно, он даже как-то и не задумывался, что можно поступить и по-другому. Так было... правильно.

— Я... просто...

— Не надо объяснять, Гарри, — прервала его Гермиона, и Гарри был ей за это искренне благодарен. — Спасибо. Мы тебе скажем, когда МакГонагалл нам сообщит о взыскании. Спасибо...

— А остальные гриффиндорцы нас завтра убьют, — вздохнул Рон. — С этими проигрышами в квиддич нам и так кубок не светил, а уж теперь-то, ещё с минус сотней баллов... нас расчленят в постелях!

Гарри подавил нервный смешок. Положительно, Гриффиндор был очень милым местом, где могли расчленить в постели только за дело, в отличие от Слизерина, где расчленяли и проделывали прочие нехорошие вещи безотносительно к числу заработанных или потерянных баллов.

— Переживём как-нибудь, — без особой убеждённости сказала Гермиона и широко зевнула, прикрыв рот ладонью. — Спокойной ночи, Гарри — боже, у нас же завтра уроки, а мы не сумеем выспаться...

Гарри и Рон тихонько рассмеялись — ни философские камни, ни драконы, ни снятые баллы не были способны отвлечь Гермиону Грейнджер от уроков. «Ну, должен же кто-то во всей этой школе, кроме преподавателей, относиться к ним серьёзно...»

* * *

На следующее утро Гарри, войдя в Большой зал с некоторым опозданием — всё же когда ложишься в два часа ночи, это сказывается на времени подъёма — заметил, что Рон с Гермионой сидят, опустив головы, а рядом с ними на три сиденья в обе стороны пусто. Песочные часы с баллами факультетов наглядно показывали, в чём причина: заработанные Гриффиндором рубины, которых было и так не ахти сколько, совсем уж сиротливой кучкой штук в восемьдесят-сто посверкивали в своей половинке часов. По сравнению даже не со Слизерином, а с Хаффлпаффом это было удручающе мало. Гарри не задумывался долго над тем, что он делает, проходя мимо своего стола и перекидывая ногу через скамью рядом с Роном. Весь зал, замерев, пялился на него, впервые, вероятно, увидев, как ученик Слизерина сидит за столом Гриффиндора совершенно добровольно и охотно.

— Доброе утро, — потухшим тоном поздоровалась Гермиона. — По-моему, нам объявили бойкот.

— С нами не разговаривают даже Фред и Джордж, — угрюмо добавил Рон и робко сжал руку Гарри под столом.

Гарри ответил на пожатие и ободряюще сказал:

— Скоро все об этом забудут. Недели две-три, и всё будет, как раньше.

— Думаешь? — тоскливо протянул Рон, ковыряясь в овсянке.

— Уверен, — сказал Гарри, вовсе не чувствуя себя таким уж уверенным. Впрочем, это же Гриффиндор. Кто из гриффиндорцев не гулял по ночам по школе... они хоть и вспыльчивы, но справедливы... Гарри чувствовал себя умудренным опытом и знающим жизнь. Ему и самому было смешно, но он знал, что через две-три недели Гриффиндор и впрямь сменит гнев на милость — тем более что Гермиона быстро заработает всё отнятое — и он сам снова отступит на второй план.

Гарри намазал тост сливовым джемом. А за слизеринским столом всегда подают один апельсиновый — приятное разнообразие, сглаживающее неприятные ощущения от сотен удивлённых взглядов. Гарри исподтишка покосился на преподавательский стол. Все сидевшие за ним выглядели удивлёнными, за исключением Дамблдора. Тот, как водится, улыбался. И что смешного он нашёл во всём этом? Лучше бы за Снейпом последил, пока философский камень на месте...

Две совы сели на стол перед Роном и Гермионой. Гарри заглянул в записки — да гриффиндорцы и не думали их скрывать — там значилось одно и то же: «Ваше наказание будет иметь место сегодня в одиннадцать часов вечера. Мистер Филч будет ожидать вас в вестибюле. Профессор МакГонагалл».

— О, — сказал Гарри, чувствуя, что это прозвучало не очень умно. — Я буду там в одиннадцать.

— Гарри, это здорово с твоей стороны, но ты совершенно не должен так поздно... — начала Гермиона. Гарри приложил указательный палец к её губам.

— Ш-ш. Я сказал, что пойду с вами, значит, пойду. Я опять буду в мантии, не хочу здороваться с Филчем, так что не теряйте меня.

Рон и Гермиона кивнули.

Гарри рассеянно потёр лоб, соображая, как вечером смыться так, чтобы этого не заметили соседи по комнате — с них сталось бы донести Снейпу, а с того сталось бы дождаться Гарри, сидя на его собственной постели, и сладким голосом поинтересоваться, что за такие неотложные дела нарисовались у мистера Поттера, что ими непременно надо заниматься посреди ночи. Гарри не уверен был, что сумеет объяснить Снейпу, куда и зачем он ходил. От этого движения рукав мантии соскользнул вниз, и глаза Гермионы, всё ещё задумчиво смотревшей на Гарри, изумлённо расширились.

— Гарри? Что это?

— Где?

— Вот, у тебя на руке. Зелёное такое...

«Твою мать!». Гарри судорожно одёрнул рукав, но было уже поздно — Рон тоже успел заметить, да и Гермиона не собиралась отступать в своём стремлении получить новые знания.

— Не знаю, — признался Гарри честно.

— Что-то оно мне напоминает, — сказала Гермиона, и нахмурила брови, практически сведя их вместе в одной точке.

— Что? — заинтересовался Гарри, который до сих пор не имел ни малейшего понятия, что это такое.

— Только вроде бы этого не может быть...

Рон хмыкнул.

— Аваду тоже невозможно отбить.

Гарри досадливо поморщился.

— Я не уверена, надо проверить... пойдёмте в библиотеку!

— Куда же ещё мы можем пойти, — сказал Рон, но его сарказм пропал втуне. Гарри и Гермиона устремились в библиотеку, и ему пришлось прибавить шагу, чтобы успеть за ними.

В библиотеке Гермиона уверенно выдернула с полки книгу — в воздухе повисла туча пыли, и Гарри с Роном расчихались. Гермиона деловито листала страницы, бормоча:

— Где-то тут оно и было... в древних,почти забытых и крайне опасных, я точно помню...

Крайне опасных? Гарри не очень понравились эти слова. Гармиона с пулемётной скоростью пролистала полкниги и триумфально ткнула пальцем в страницу, испещренную чьим-то витиеватым готическим почерком.

— Вот оно! Смотри, Гарри — вот иллюстрация...

Гарри посмотрел на иллюстрацию. Там была изображена куча той самой зеленоватой дряни, в которой он однажды проснулся.

— Оно, да, — подтвердил он, мягко взял у Гермионы книгу и вчитался в неразборчивые слова. Рон потребовал, чтобы Гарри читал вслух — Гарри так и сделал.

— Желчь саламандры. Добывается у огненных саламандр, обитающих в Аравии и Египте, также могущих существовать в частных питомниках, однако содержание их безумно дорого, так как требуют они постоянного огня, особого корма во всякий период жизни, а особенно крови. Желчь их — один из ценнейших и величайших компонентов зелий, связанных со всякого рода огнём и полыханием; в количестве малом добавляется в зелье, что позволяет пройти сквозь огонь невредимым; но сжигает изнутри, будучи добавлена в зелье, сваренное неверно. Попав в чистом виде на кожу ли, открытую ли рану, волос ли, ноготь ли, или иную живую часть, сжигает всё через десять минут, и не остаётся от человека или зверя ничего, кроме пятна сажи, и нет спасения и противоядия, кроме как отрезать немедля часть, желчью покрытую, и кинуть в огонь или на что иное, что невозможно поджечь, наподобие железа. Человеку, однако же, ежели он один, не выжить вовсе, ибо от боли мутнеет разум, и слабеют члены, и магия уходит прочь.

Гарри перевёл дыхание и продолжил:

— Зеленовата на вид, густа и упруга на ощупь, как говорят выжившие после знакомства с нею, запахом не обладает. Одна саламандра до трёх литров желчи дать может, а ежели убить её при этом, то и до пяти. Но страшны и сильны саламандры, и только хозяева их, что воспитывали от яйца, подойти и забрать желчи могут, убить же их можно, лишь заморозив изнутри.

Гарри замолчал, потому что на этом статья заканчивалась.

— М-да, не было у того чувака, который это писал, никакого таланта, — первым высказался Рон. — Я чуть не повесился, пока слушал!

— Гарри, — тихо и серьёзно спросила Гермиона, — сколько времени эта дрянь у тебя на коже?

Гарри пожал плечами и постарался припомнить.

— Э-э... с первой недели сентября. То ли с четверга, то ли с пятницы. Когда у нас был первый урок Зелий, оно тут уже было, это точно, — Гарри ткнул пальцем в своё запястье.

Рон и Гермиона молча уставились на него.

— Ты правильно прочёл? — с большим подозрением спросила Гермиона. — Десять минут, а не десять лет?

— Сама прочти! — обиделся Гарри, отдавая ей книгу.

— Действительно, десять минут... а... а почему ты всё ещё жив?

Гарри молча пожал плечами.

— Это Малфой.

— Что Малфой?

— Это Малфой меня ею облил, — пояснил Гарри. — Уж не знаю, где он её взял, но я проснулся утром и весь был в этой желчи. Он хотел меня убить. То хотел Империус наложить, а когда Снейп ему внушение сделал, чтобы отвязался от меня — ну, он пробовал наложить, а хуже только ему стало, я ему стихийной магией врезал — вот тогда, похоже, он и решил оставить от меня пятно сажи, раз я, такой гад, лизать пятки ему не собираюсь, и заколдовать меня не получается. То-то у него так челюсть отвисла, когда я целый и невредимый вошёл в класс.

«Ты, маленький гадёныш! Перчатки мне!». Так вот что случилось с Девоном Забини — желчь саламандры, покрывавшая бёдра Гарри, обожгла его...

— То есть ты спал и даже не почувствовал? — с недоверием уточнила Гермиона.

Рон сжимал кулаки и багровел, явно планируя выбежать из библиотеки, найти Малфоя и убить.

— Ага, — Гарри ещё раз поправил рукав. Не дай Мерлин, увидит ещё кто-нибудь такой же глазастый, как Гермиона. — Проснулся, попытался смыть с себя, а оно вот такой вот плёнкой осталась, и ни оттереть, ни смыть. Нож, и тот её не берёт.

Гарри замолчал, потому что уже забрёл на границу опасной темы, упомянув о ножах. Впрочем, Гермиона не заметила в его словах ничего особенного.

— Очень странно, — протянула Гермиона, испытующе сузив глаза. — Авада тебя не берёт, желчь саламандры, уничтожающая любую органику, сжечь не может, заколдованные двери перед тобой сами открываются, почти что летаешь без метлы... Гарри, это глупый вопрос, конечно...

— Какой вопрос?

— Ты вообще человек?

Гарри поперхнулся воздухом и закашлялся. Рон заботливо похлопал его по спине, явно не озаботившись всеми этими странностями.

— Миона, ты перегнула палку, — заявил рыжий уверенно. — Как он может не быть человеком? Об этом все бы знали. И вообще, просто Гарри же... Гарри Поттер!

Гарри захотелось послать кого-нибудь матом. Или врезать Ступефаем. Или просто смыться куда подальше. Это напоминало торговую марку, ярлык, пришпиленный прямо ему на лоб. «Скажите, ваши патентованные жевательные резинки действительно такие сладкие, как говорится в рекламе? О, фирма «Жуём с нами» — это гарантия высочайшего качества и такого вкусового букета, которого вам не найти больше нигде!». Скажите, разве может так быть, чтобы желчь саламандры не убила человека? О, когда речь о Гарри Поттере — конечно, может!

— У нас сейчас История магии, — мрачно выдавил из себя Гарри. — Я уже опаздываю. Пока, ребята. До одиннадцати вечера.

Когда Гарри спустился в вестибюль, Гермиона и Рон были уже там. Не хватало только Филча. Гарри тихонько шепнул им:

— Я здесь, — и встал поодаль, чтобы Филч случайно на него не налетел, или миссис Норрис не учуяла его под мантией.

Долго ждать не пришлось.

— Следуйте за мной, — рявкнул Филч, зажигая лампу и выводя детей из замка.

— Ну что, теперь будете хорошенько думать, прежде чем нарушать школьные правила, а? — он злобно скосил глаза на Рона с Гермионой. — Да-да... тяжелый труд и сильная боль — вот лучшие учителя, если вы спросите мое мнение... Жаль, что отменили прежнюю систему наказаний... Подвесить бы вас за руки к потолку на пару деньков, у меня ведь и цепи сохранились, я их держу в порядке, смазываю маслом, вдруг снова понадобятся... М-да... Ну, пошли, что ли... и не вздумайте убежать, от этого вам только хуже будет.

Они пересекали темный двор, и Гарри гадал, что за наказание их ждет. Наверное, что-то на самом деле ужасное, иначе Филч не был бы так доволен.

Путь, указуемый Филчем, пролегал прямо к хижине Хагрида; её окна ярко светились.

— Это ты, Филч? Давай поспешай, пора б уж и начать, — Хагрид с арбалетом в руке вышел на порог. Позади него крутился Клык — самая обычная собака, которой Гарри, Рон и Гермиона были искренне рады после знакомства с Пушком.

— Хагрид, а что мы будем делать? — рискнула подать голос Гермиона.

— Мы пойдём в Запретный лес, — коротко ответил Хагрид. Гарри заметил, что за плечом у него колчан со стрелами, и задался вопросом, что они собираются в этом самом лесу делать.

Филч, мерзко похихикав при виде вытянувшихся лиц Гермионы и Рона, пообещал вернуться утром за тем, что них останется, и удалился в замок. Гарри сбросил мантию-невидимку, скомкал тонкую ткань и сунул в карман обычной мантии под ошеломлённым взглядом Хагрида.

— Гарри? Чевой-то ты тут делаешь?!

— Мы вместе были ночью вне спален, — коротко пояснил Гарри. — Меня Филч не заметил, но я тоже виноват. Я тоже буду отрабатывать это взыскание.

Хагрид как-то странно крякнул, будто хотел похвалить или отругать Гарри за это решение, но никак не мог выбрать, что именно сделать.

— Ну ладно, — решил привратник, вздохнув. — Все вы, Поттеры, упрямые — жуть! Не переспоришь... идёмте.

Они зашли на опушку леса, и Хагрид остановился.

— Глядите, — проговорил Хагрид. — Видите на земле? Светится? Серебряная такая? Это кровь единорога. Кто-то ранил единорога... Второй раз за неделю. Прошлую среду уже нашел одного мертвого. Сейчас нам надо постараться отыскать беднягу. Может, удастся спасти.

— А если тот, кто ранил единорога, найдет нас первым? — опасливо спросил Рон.

— Тут в лесу нет ничего такого, чтоб навредить вам, ежели будете держаться возле меня или Клыка, — успокоил Хагрид. — И не сходите с дорожки. Так. Делимся на две группы и идем по следу в разные стороны. Кровь вон повсюду, где-то здесь он и крутится со вче-рашнего дня.

— Я пойду с Клыком, — предложил Гарри; Рон и Гермиона проявляли больше энтузиазма по поводу Хагрида, казавшегося им более надёжным защитником, чем собака.

— Один? — усомнился Хагрид. — Мож, Рона с собой возьмёшь? Клык-то, он трусло страшное.

— Зато я не совсем, — ухмыльнулся Гарри, немного рисуясь. — Сбалансируем друг друга.

Хагрид хмыкнул.

— Ну ладно. Ежели единорога найдёшь, пускай из палочки зелёные искры, а ежели помощь нужна будет, пускай красные. Договорились?

— Ага, — кивнул Гарри, взял за ошейник Клыка, доходившего ему до пояса, и углубился в лес.

Серебристые пятна крови вели его всё дальше, складываясь в неровную дорожку. Гарри задался вопросом: почему на свете так много всего серебристого, как глаза Малфоя? Лунный свет, мантия-невидимка, кровь единорога, сикли в солнечных лучах... наверняка найдётся ещё что-нибудь, без чего в жизни будет очень трудно обойтись, и что будет вечно напоминать ему об этой белобрысой гадине. Даже странно. Клык вёл себя тихо и не мешал Гарри думать, и брюнет уже решил, что Хагрид преувеличивал, называя Клыка «труслом». Хотя ничего страшного, если вдуматься, им и не встретилось...

Пятна всё увеличивались и увеличивались, следы крови были и на кустах с деревьями — похоже, раненый единорог метался из стороны в сторону. Гарри старался идти тихо и не хрустеть ветками, подворачивавшимися под кроссовки. Клык то и дело прижимал уши и поскуливал.

На прогалине, сквозь переплетённые ветви древних дубов Гарри увидел белое сияние. Чем ближе он подходил, тем явственней проступали очертания этого сияния: длинные сильные ноги, вывернутые в неестественной позе, подтянутое тело без единого изъяна, изящно вытянутая прекрасная голова с витым искрящимся перламутром рогом на лбу. Мёртвый единорог лежал на траве, и Гарри никогда прежде не видел ничего столь печального и перехватывающего дыхание от восхищения одновременно. Он сделал ещё шаг и заметил тёмную фигуру в плаще с капюшоном, склонившуюся над единорогом — до сих пор эта фигура сливалась в темноте с лесом. Влажный, чмокающий звук нарушил тишину, и Гарри передёрнуло: тёмная фигура пила кровь единорога, склонясь к ране на его шее. Клык взвыл на весь лес и побежал. Фигура в плаще подняла голову и взглянула на Гарри; серебристые капли крови падали у неё с подбородка, небывалой росой оседая на траве. Ноги Гарри приросли к земле. Умом он понимал, что ему бы тоже надо бежать, и он побежал бы, или хотя бы выпустил из палочки красные искры, если бы шрам на лбу не взорвался дикой болью сразу же, как только существо в капюшоне подняло голову. С каждым биением сердца волны боли накатывали снова и снова — словно на шрам изнутри давили острым ножом. А пульс у Гарри был лихорадочный, бешеный, и от боли мутило. Существо поднялось с колен и направилось к Гарри. Полуослепший от боли, Гарри отшатнулся и чуть не упал. Стук копыт, раздавшийся сзади, почти оглушил его, и кто-то яростный промчался мимо, атакуя фигуру в капюшоне. Шрам пронзило так, что Гарри упал на колени, согнувшись в три погибели, и только судорожно дышал, смаргивая невольные слёзы с ресниц; ему казалось, это продолжалось долго-долго, почти вечность.

Вдруг боль ушла, и Гарри смог поднять глаза на своего неожиданного спасителя. Это был кентавр, получеловек-полуконь. Человеческий торс естественным образом переходил в конское тело; белая кожа человека и светлая конская шерсть. Светло-голубые глаза сияли собственным светом, светлые волосы падали на плечи.

— С тобой всё в порядке? — кентавр помог ему подняться.

— Да, спасибо... что это было? И... кто Вы?

— Меня зовут Фиренц, — кентавр обошёл первый вопрос Гарри. Взгляд Фиренца задержался на лбу Гарри, где пульсировал набухший шрам. — А ты — мальчик Поттер.

Это была констатация факта, а не вопрос, но Гарри, тем не менее, кивнул.

— Тебе лучше пойти к Хагриду. Здесь опасно — особенно для тебя, особенно сейчас. Ты умеешь ездить верхом? Это быстрее всего, — кентавр опустился на передние ноги, давая Гарри на него взобраться, и ошеломлённый Гарри послушно влез на конскую спину.

Ещё два кентавра, стуча копытами на всю округу, влетели на прогалину.

— Фиренц! — прогремел один из них. — Ты... у тебя... на спине человек?!

Это было сказано с такой гадливостью, отвращением и презрением, что слово «человек» стоило бы заменить на «кусок дерьма».

— Разве ты не видишь, Бейн, что это мальчик Поттер? — спокойно спросил Фиренц, пока Гарри нервничал у него на спине. — Чем быстрее он покинет лес этой ночью, тем лучше.

— Что ты ему рассказал? — Бейн раздувал ноздри — точь-в-точь разгневанная МакГонагалл. Сравнение, пришедшее на ум, едва не заставило Гарри рассмеяться — сейчас смех был бы вряд ли уместен. — Ты вмешался в волю провидения? Ты забыл о клятве?

— Я уверен, Фиренц хотел как лучше, — печально и робко вставил второй кентавр, переминаясь с копыта на копыто.

«А вышло как всегда?», — подумал Гарри, но вмешиваться в разговор не стал.

— Как лучше! — Бейн в ярости брыкнул задними ногами. — Кентавров не касаются дела людей! И не дело, Фиренц, ходить под седлом, как ишаку!

Неожиданно Фиренц тоже разозлился и взбрыкнул передними ногами; Гарри поспешно обхватил плечи кентавра и в размаху ткнулся лицо в человеческую спину, пахшую вполне себе конским потом.

— Ты всегда был ограничен, Бейн! Марс ярок сегодня — так раскрой же глаза и посмотри на него! Разве тебе не ведомо, кто и зачем убил этого единорога? Кто пил его кровь? Против того, что скрывается в нашем лесу, я буду бороться даже бок о бок с людьми!

Фиренц поскакал прочь, и Гарри вцепился в него обеими руками, чтобы не упасть на всём скаку. Прежде он никогда не ездил верхом, и теперь ему думалось, что и начинать сегодня, право, не стоило.

— Фиренц, почему Бейн так рассердился? — стоило Фиренцу немного замедлить шаг, как из Гарри посыпались вопросы. — Кто это был там, в капюшоне? И почему именно мне сегодня опасно быть в лесу?

Фиренц молчал так долго, что Гарри решил: либо Фиренц оглох или онемел, либо просто не хочет с ним разговаривать.

— Знаешь ли ты, Гарри Поттер, для чего нужна кровь единорога?

— Нет, — удивлённо ответил Гарри. — Только про рога, хвостовые волоски и шерсть.

— Так знай: убивать единорогов — чудовищное преступление. На подобное злодейство способен пойти только тот, кому нечего терять, но кто хочет обрести все. Кровь единорога поможет остаться в живых, даже если ты окажешься на волосок от неминуемой гибели, но... очень дорогой ценой. Чтобы спасти себя, тебе придется погубить создание столь невинное и беззащитное, что, с того момента, как его кровь коснется твоих губ, жизнь твоя будет жизнью лишь наполовину, это будет жизнь проклятого существа.

Гарри смотрел на затылок Фиренца, отливавший треклятым серебром в лунном свете, и ничего не понимал.

— Раз это так ужасно, кто может решиться на такое? — вслух подумал Гарри.

— Подумай, Гарри Поттер. У кого нет другого выхода? У кого нет возможности выпить кое-что другое, дающее вечную жизнь? Знаешь ли ты, что хранится сейчас в твоей школе, Гарри Поттер?

— Философский камень, — сказал Гарри, чувствуя себя, как на уроке Зелий — очень сбитым с толку. — С его помощью можно приготовить эликсир жизни... но всё-таки, кто...

— Неужели ты не знаешь никого, кто ждал долгие годы, чтобы вернуть себе власть, кто цеплялся за жалкую жизнь в ожидании своего часа?

Гарри оцепенел. «Которые говорят, помер. Чушь собачья! Я так скажу, в нем уж и человеческого-то не было ничего, чтоб помереть». Давние слова Хагрида явственно звучали в ушах.

— Вы хотите сказать, это Вольдеморт?

— Гарри, Гарри, как ты? — навстречу им бежала Гермиона, опережая Рона с Хагридом.

— Да, мальчик Поттер, — Фиренц остановился, и Гарри соскользнул с его спины. — Я не хочу этого говорить, но это он.

Фиренц скрылся в чаще леса, а на онемевшего Гарри налетели гриффиндорцы.

— Вау, ты катался на кентавре! — выкрикивал Рон.

— Клык прибежал, поджав хвост, и мы подумали, что с тобой случилось что-то... — Гермиона деловито осматривала Гарри на предмет повреждений.

Гарри схватил обоих за плечи и прошептал:

— Это Вольдеморт пил кровь единорога. Он его убил. Вольдеморт скрывается в лесу, а Снейп добывает для него философский камень! Вольдеморт хочет вернуться.

— Гарри, прекрати называть его по имени! — прошипел Рон.

Гермиона смотрела на Гарри расширенными от ужаса глазами, и он медленно выпустил их плечи.

В конце концов, Вольдеморт хотел убить его одного. Зачем впутывать в это дело других?

— Гарри, ты в порядке? — голос подошедшего Хагрида заставил Гарри вздрогнуть от неожиданности.

— В порядке. Единорог мёртв, Хагрид, он лежит там, на поляне, — Гарри мотнул головой куда-то себе за спину; точного места он и сам не знал.

Хагрид проводил их в школу, а сам поспешил к единорогу. Гарри накинул мантию-невидимку, каким-то чудом не выпавшую из кармана за всё это время.

— Гарри...

— А?

— Ведь сейчас Дамблдор в школе. А пока он здесь, никакой Сам-Знаешь-Кто не осмелится напасть, — вполне разумно сказала Гермиона. — Дамблдор — единственный, кого Тот-Кого-Нельзя-Называть боится.

Гарри кивнул, спохватился, что под мантией этого не видно, и сказал:

— Думаю, ты права. Но Снейпу Дамблдор, похоже, вполне доверяет. Может, он зря это делает?

Гарри не стал говорить, почему он так уверен в наличии этого самого доверия.

— Дамблдор не ошибается, — убеждённо заявил Рон и широко зевнул. — Просто Снейп слишком коварный...

— Давайте уже спать пойдём, — миролюбиво предложил Гарри, у которого внутри всё кипело и бурлило от сделанных сегодня открытий, а шрам продолжал тупо ныть. — Спокойной ночи, Рон, Герми.

— Спокойной ночи, Гарри, — синхронно отозвались Рон с Гермионой.

Гарри, не оборачиваясь, пошёл вниз к подземельям, чувствуя, как с каждым шагом становится всё более холодно и сыро. Лоб пылал, во рту пересохло.

«Как только Снейп добудет камень, Вольдеморт вылезет из-под куста, где сидит, и прикончит меня. А то куда же это годится, откладывать такие важные дела на десять лет...». Гарри несколько истерично хихикнул, зажав себе рот полой мантии, чтобы никого не разбудить, сбросил ботинки и лёг на кровать. Малфой, Забини, Кребб и Гойл мирно сопели, и никто из них, слава богу, не додумался проверить, на месте ли Гарри, и донести Снейпу.

Что-то шуршало под головой, и Гарри нащупал кусок пергамента, такого, на каком они все конспектировали лекции. В свете луны у окна он сумел разобрать слова: «Ты сдохнешь, Поттер, как собака. Готовься к этому». В свете сегодняшних открытий ему показалось, что это милое послание, заменившее тривиальное «спокойной ночи, Гарри», вполне вписывается в обойму всего произошедшего. Вот только кто его оставил? «Неудобно, когда у тебя вагон врагов, — пришёл Гарри к выводу. — Поди угадай, кто тебе очередную пакость сделал...».

Гарри спрятал мантию-невидимку в тумбочку, замаскировав свитером от миссис Уизли, разделся и нырнул под одеяло. Но заснуть в эту ночь у него так и не вышло — он лежал, пялился в тёмный полог кровати, обдумывал услышанное от Фиренца и вслушивался в ноющую боль в шраме. Ему было тоскливо и одиноко, но к этому удалось отнестись философски уже где-то между четырьмя и шестью часами утра.

«Всё, что ты говоришь, может быть

сказал Гарри. Так оно и вышло.

Джон Леннон, «Пишу, как пишется».

Гермиона с головой погрузилась в пучину подготовки к экзаменам и утащила за собой Рона. Гарри готовился спустя рукава, потому что весь год он в основном только и делал, что читал, учил и писал домашние задания на пару свитков больше, чем требовалось; школьная программа осела в его голове сама собой, и к тому же мысли о философском камне не оставляли его. Мало ему было прочих слизеринцев — так ещё и Вольдеморт возглавит охоту за Гарри Поттером. Гарри не вдохновляла такая перспектива, поэтому он продолжал наблюдать за Снейпом и Квирреллом. Последний бледнел и мрачнел день ото дня, первый и так ходил всегда мрачный, и Гарри надеялся, что это означает, что философский камень ещё на месте.

Он не делился своими мыслями с Роном и Гермионой — во-первых, те были слишком заняты подготовкой к экзаменам, во-вторых, не испытывали никакого желания заниматься этим — случай с Норбертом и снятие баллов отбили у них охоту заниматься какими-то другими делами помимо своих непосредственных обязанностей, в-третьих, он всё ещё придерживался того мнения, что его дела с Вольдемортом — это только его дела, и не стоит сюда никого вмешивать. Вместе они повторяли двенадцать способов использования драконьей крови, практиковались в трансфигурации, расчерчивали и надписывали карты звёздного неба и спрашивали друг друга об основных компонентах зелий лечебного комплекса первого уровня. Как раз зелья, как ни странно, давались Гарри легче всего — может быть, потому, что на уроках своего декана Гарри тщательно сосредотачивался конкретно на самом зелье и пропускал мимо ушей все уничижительные комментарии в свой адрес. Это давалось ему неожиданно легко — сосредотачиваться. Он надеялся, что это поможет и летом с Дурслями, которые явно считали: Гарри не обруган и не избит, значит, день прошёл зря. К тому же по сравнению с тем, что делали прочие слизеринцы, всего лишь какие-то комментарии их декана не шли в счёт совершенно — от них не шла кровь, не оставалось синяков, и от них не приходилось отбиваться стихийной магией. Хуже всего шли Чары, но и в них он опережал Рона и шёл ноздря в ноздрю с Гермионой, поэтому мог не беспокоиться.

Дни бежали за днями, и в библиотеке становилось всё жарче, а в постелях перестали появляться грелки — верный признак, что лето на носу. Других признаков Гарри не замечал, выходя на улицу только на квиддичные тренировки — после экзаменов им предстоял матч с Рэйвенкло, и это был шанс Слизерина заполучить квиддичный кубок. Летать по-прежнему было легко, куда легче, чем жить, и снитч неизменно оказывался у Гарри в руках, несмотря на то, что его взгляд был почти постоянно обращён в сторону Запретного леса, а на поиски самого снитча он обращал достаточно мало внимания.

Последним экзаменом была история магии. Слизерин и Гриффиндор сдавали все предметы раздельно, так же как и Хаффлпафф с Рэйвенкло, и Гарри один шёл по коридорам, отдав призраку профессора Биннса свой пергамент. Шрам продолжал болеть; всё это время Гарри плохо спал, то и дело просыпаясь. К привычным кошмарам с зелёными вспышками и сатанинским хохотом прибавилось то существо из леса с кровью единорога, стекавшей по подбородку. Чёрная фигура и серебристая кровь единорога, жуткий, завораживающий контраст, заставлявший Гарри по десять раз за ночь просыпаться в холодном поту и хватая ртом воздух. Одно хорошо — удавалось не кричать; никто никогда не предъявлял ему претензий, что его будили по ночам.

Коридоры были пусты и залиты солнечным светом. Гарри, сунув руки в карманы мантии, старался наступать только на неровные и дрожащие солнечные пятна, в связи с чем его шаг значительно замедлился и стал очень неравномерным. В одном из пустых по случаю окончания экзаменов классов послышался голос, и Гарри едва не споткнулся:

— Нет-нет — только не это, пожалуйста...

Это был голос профессора Квиррелла. Кто-то угрожал ему?

— Хорошо, хорошо... я сделаю, как Вы хотите...

Гарри, уже не обращая внимания на солнечные пятна, влез в нишу с доспехами у дверей класса, надеясь услышать что-нибудь ещё, но в следующую секунду Квиррелл вышел из класса, поправляя на ходу свой вечный тюрбан. Его лицо искривилось так, будто он готов был заплакать. Гарри подождал, пока он отойдёт. И осторожно загялнул в класс. Там никого не было, но дверь, ведшая в другую комнату, была приоткрыта.

Самые шаги Квиррелла, затихавшие где-то вдалеке, дали Гарри понять: он сдался. Снейп добился своего, и теперь, зная обо всех защищающих заклятиях, добудет философский камень.

Рон и Гермиона ждали его у озера — их не задерживали никакие заморочки с философскими камнями, и они сразу пошли сюда после экзамена.

— Ну как, всё написал? — жизнерадостно осведомился Рон.

— Ага, — кивнул Гарри и растянулся рядом с ними на траве, подложив руки под голову.

Гермиона что-то говорила на тему экзаменов, Рон шутливо умолял её перестать, потому что он не может больше этого слышать, Гермиона смеялась и с напускной строгостью замечала: «Ты должен серьёзней относиться к занятиям, Рон», Рон в притворном ужасе закатывал глаза, и они смеялись оба... Гарри не участвовал в беседе; ему казалось, они отделены от него стеной, толстой прозрачной стенкой, сквозь которую слышно, хоть и глуховато, но разборчиво, сквозь которую видно, отлично видно, какое небо синее и какие яркие смешинки в глазах у гриффиндорцев, а по его сторону стены — только боль в шраме и запах сырой земли, и ничего больше...

Надо бы рассказать Дамблдору. Но он не поверит, что Снейп — предатель. Квиррелл слишком труслив, чтобы подтвердить его слова, а Снейп отопрётся от тролля и того, что ходил на третий этаж. Всем известно, что профессор Снейп и Гарри Поттер невесть отчего друг друга терпеть не могут — Дамблдор решит, что Гарри придумал это в приступе неприязни. И вообще, предполагается, что учащимся ничего не известно про философский камень, Пушка и прочее — так что есть большой шанс лишиться кучи баллов и получить взыскание. Гарри не знал, все ли взыскания проводятся в Запретном лесу (что-то подсказывало ему, что всё же нет), но попасть туда ещё раз не хотел точно.

Значит, есть только один путь — помешать Снейпу непосредственно на месте. «Сегодня же ночью пойду и заберу философский камень раньше него», — Гарри перевернулся на живот и устроил подбородок на сложенных ладонях.

— Гарри, ты что молчишь? Как пришёл с экзамена, сказал только «Ага», и больше ничего. Ты здоров? — Гермиона положила ладонь ему на лоб — до Гарри даже не сразу дошло, зачем — и стеклянная стена жалобно зазвенела, рассыпаясь.

— Я в порядке, Герм, просто устал.

— Может, тебе сходить к мадам Помфри и попросить что-нибудь общеукрепляющее? — заботливо предложила Гермиона.

— Нет, я просто высплюсь наконец хоть пару раз, и всё пройдёт, — Гарри слабо улыбнулся. Он действительно не высыпался, но не из-за экзаменов, а из-за шрама, но об этом Рон с Гермионой тоже не знали.

Гермиона начала говорить что-то о переутомлении после экзаменов, а Гарри только кивал в подходящих паузах, не вслушиваясь. «В мантии-невидимке, конечно же. С собой взять флейту Хагрида — очень удачный подарок на Рождество, никогда не умел петь, не знаю, что сказал бы Пушок про арию в моём исполнении... палочку, разумеется. И голову на плечах...» Гарри закрыл глаза, подставляя лицо солнечным лучам. Как ни странно, жить всё ещё хотелось, и ради того, чтобы заниматься этим в ближайшие годы, придётся спуститься в люк, охраняемый Пушком.

* * *

Флейта в одном кармане, палочка в другом, мантия-невидимка на плечах, сокурсники храпят вовсю... конечно, не то чтобы храпят — до этого надо ещё дорасти, по-настоящему храпеть — это как дядя Вернон, а эти просто сопят тихонечко... Гарри завязал потёртые шнурки кроссовок и сжал феникса-портключ. Янтарная птица расправила крылья, и Гарри оказался на Астрономической башне. Твою мать... Ещё раз — вот она, библиотека. Теперь только пересечь лестничную площадку и открыть дверь, за которой Пушок ждёт гостей.

Гарри прикрыл за собой дверь и поднёс к губам флейту, пока начавший подозрительно озираться Пушок не напал на него по запаху. Поблизости валялась арфа, явно оставленная Снейпом. Мелодией трудно было назвать то, что вырвалось из инструмента, но Пушок, воспитанный Хагридом, вряд ли привык к симфоническим оркестрам, о чём свидетельствовало то, что пёс широко зевнул, лёг на пол и уснул.

Не отрывая флейты от губ, которые скоро заломило от непривычной вытянутости и сложенности в трубочку, Гарри переступил через дрыхнущего пса и потянул за кольцо люка. Тот открылся тяжело — похоже, он весил куда больше сумки с учебниками. Из люка пахнуло сыростью и прохладой. «Почти как в подземельях». И никаких признаков дна. Гарри свесил в люк ноги, отбросил флейту и соскользнул вниз под угрожающий рык Пушка.

Он летел, летел и летел. Может, это вообще ход сквозь всю Землю? Он не успел додумать эту в высшей степени продуктивную мысль, когда грохнулся на что-то мягкое. Кажется, какое-то растение. Палочка цела... Гарри попытался встать на ноги и поискать выход, но не смог: шустрое растение успело оплести его ноги целой сетью и пробиралось отростками выше по нему, к горлу. Гарри запаниковал и попробовал выдраться из этого, но все усилия приводили к обратному результату: его опутывало всё теснее и теснее. Его опять загоняли в угол...

Мелькнуло воспоминание — вот так же вот наступают Кребб и Гойл, в промежутке между кроватями тесно, так тесно, и из рук отчаянно, почти истерично рвётся пламя... Гарри не сразу понял, что с ладоней снова слетает огонь, такой же, как тогда, а поняв, старался поддержать его как-то, потому что подлое растение в страхе отползало от огня, погибало в муках — Гарри чувствовал, как страшно было переплетающимся плетям... как же оно?.. дьявольских силков, ах да... они, чёрт побери, страдали.

«Никогда не пойду в профессора Гербологии... раз уж растениям тоже бывает больно. Сорвёшь цветочек, и самому же хуже...». Гарри стряхнул с рук и ног почерневшие и съёжившиеся остатки силков, морщась от болезненной чувствительности ладоней, стянул с себя мантию-невидимку, спрятав её в карман, и пошёл дальше, по какому-то каменному тоннелю. Впрочем, особого выбора пути и не было: вверх или вперёд. Наверху Гарри был только что и хорошо представлял, насколько дружелюбен оставшийся там Пушок. К тому же он и собирался идти вперёд, разве нет?

Тоннель вывел его в просторный ярко освещённый зал, полный мельтешащих блестящих птиц, и Гарри предположил даже, что они металлические. Он сделал шаг вперёд, ожидая, что сейчас острые клювики и коготки набросятся на него и оставят только мокрое место, но ничего подобного не случилось. Птицы не обращали на Гарри никакого внимания, и брюнет спокойно пересёк зал, заканчивавшийся массивной старомодной дверью с серебряной ручкой.

Наглая птичка пролетела у него перед носом, и Гарри, отшатнувшись, понял, что это не птица, а ключ с крыльями. Тут везде были ключи, оснащённые крыльями, и наверняка только один подходил к замку.

— Мерлин, да их тут тысячи! — возмущённо сказал Гарри вслух и заметил у стены несколько метел.

Ага. Стало быть, предлагается взлететь и поймать всё, что требуется. Как же... На сегодняшней тренировке Маркус Флинт загонял их всех до потери пульса, и Гарри совсем не хотелось садиться на метлу и выискивать даже не снитч, а то, не знаю что.

А, собственно, зачем? Облизнув пересохшие губы, Гарри нерешительно толкнул вперёд ручку двери. Он ожидал, что она не поддастся, уж наверняка её зачаровали от тех, кто захочет пролезть без ключа, но, к его удивлению, дверь распахнулась так охотно, будто только его и ждала.

Наверное, это было Флитвиковское изобретение. Спраут была первой, кто теперь?

— МакГонагалл, — прошептал Гарри, увидев перед собой огромную шахматную доску.

Он стоял позади ряда чёрных фигур, и впереди виднелись белые. Ни у одной фигуры не было лица, и Гарри невольно передёрнуло.

— И что теперь делать? — вслух спросил он, но фигуры не соизволили ему ответить.

Гарри несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул и попытался собраться с мыслями. Единственный путь был вперёд, а пройти просто так ему вряд ли дадут. Значит, что делать?

Что вообще делают с шахматами?

Надо играть.

Гарри обречённо сел на пол и нервно засмеялся. Рон знакомил его с волшебными шахматами, и они даже играли пару раз в библиотеке. Оба раза Гарри безнадёжно проигрывал, на что Гермиона укоризненно замечала, что нужно только сконцентрироваться на игре и изучить тактику со стратегией, и тогда не будет так мучительно больно при виде своего короля, зажатого среди фигур противника. Вся проблема состояла в том, что Гарри вовсе не было мучительно больно, ему было глубоко всё равно, чем окончится партия — и он не уделял шахматам никакого внимания. Зря, похоже...

Проиграть нельзя, а выиграть не получится. И что делать? Гарри показалось, что фигуры косятся на него и злорадно ухмыляются. Ну да, они могут, раз уж главное отличие волшебных шахмат от обычных в том, что волшебные фигуры — живые и обожают комментировать и давать советы, сбивающие с толку.

— Ну и что мне с вами делать? — громко спросил он; голос зазвенел в тишине, почти резанув по ушам.

Показалось, или несколько фигур хихикнули? Померещилось, или в самом деле по комнате пронёсся многоголосый шепоток:

— Играй, дурачок...

— Ага, сейчас, — обиженно сказал Гарри.

Накатила усталость — он не высыпался ни разу с того самого злополучного взыскания, перенервничал из-за камня, шарахался всякий раз, как на нём случайно задерживал взгляд кто-то из слизеринцев, бывших там, в той комнате, чья дверь открывается пафосным паролем «Дух Салазара в детях его». Свинцовая, цепенящая усталость. Несомненно, то, что пришло ему в голову, могло прийти в голову только очень усталому человеку. Гарри вытащил палочку из кармана, направил на ближайшего к нему чёрного коня и сказал:

— Stupefy!

Ярко-алый луч вылетел из палочки, столкнулся с конём, на секунду помедлил, окутывая фигуру размером в два Гарри красноватым светящимся коконом, и подействовал, хотя Гарри уже ожидал, что не получится. Конь со стуком рухнул на доску. Уронив при этом парочку своих товарищей.

Все фигуры неверяще уставились на Гарри. То ли они в отношении Ступефаев были сродни горным троллям и призракам, то ли просто не ждали от него такой подлянки. Гарри особо не забивал себе голову этим вопросом и, не вставая с пола, посылал в фигуры Ступефай за Ступефаем, чётко и методично, как нарезал на Зельях корни асфоделя и превращал на Трансфигурации Малфоевского жука не в табакерку, как требовалось (в то, что требуется, пусть сам себе превращает), а в тупые ножницы, пока блондин отвернулся (Гарри тоже был способен на мелкие пакости, да-да, в особенности потому, что в тот день Малфой с самого утра как с цепи сорвался и, можно сказать, сам напросился на «неуд» от профессора МакГонагалл). Кажется, до них так и не дошло, что такое с ними делает этот ненормальный растрёпанный мальчик со шрамом на лбу, даже когда все они лежали на своей доске оглушенными.

— Мне жаль, — сказал Гарри куда-то в пространство, пряча палочку обратно, — но мне очень, очень нужно пройти вперёд...

Гарри прошёл через дверь за белыми фигурами, прошагал через узкий коридор и толкнул ещё одну дверь.

Омерзительная вонь ударила ему в нос, и Гарри согнулся пополам, стараясь не выдать обратно свой ужин. Мёртвый тролль лежал посреди комнатки, вокруг его полуразмозженной головы расплылось пятно тёмной, уже застывшей крови. Только что мух сверху не вилось.

— Хотя бы этого ступефаить не надо, — гнусаво (потому что нос был старательно зажат) порадовался Гарри и скоренько прошёл в следующую дверь, пока его всё же не вывернуло от этой вонищи.

Он ступил через порог, и позади взметнулось пурпурное пламя; впереди, вместо двери — чёрное. Посреди комнаты красовался столик с семью разными бутылками и каким-то листком рядом.

— Снейповы штучки, — решил Гарри. Звук собственного голоса, заглушавший треск двух видов пламени, немного успокаивал.

Он взял со стола листок и прочёл, сначала про себя и второй раз вслух, со более нарастающим возмущением и недоумением в голосе:

— Перед вами лежит опасность, безопасность лежит позади,

Двое окажут вам помощь, а которые — надо найти,

Одна из нашей семерки разрешит продвигаться вперед,

Зато другая, как выпьешь, обратно тебя отведет,

Крапивным соком налиты двое из нас, говорят,

Трое других — убийцы, поджидают, построившись в ряд.

Выбирайте, коль не хотите навеки в тюрьме застрять,

Чтобы помочь, должны мы четыре подсказки вам дать:

Во-первых, насколько бы хитро не прятался от вас яд,

От сока он будет слева, и это вам надо понять;

Второе: различны стоящие по разным от вас сторонам,

Но двиньтесь вперед, и никто из них другом не будет вам;

В-третьих, размера все разного, всякий вам скажет суд,

Но ни гигант, ни карлик смерти в себе не несут;

Еще: близнецы по вкусу, хотя и различны на вид

Второй и слева, и справа — отведав, каждый решит.

Гарри помолчал и вопросил у пустоты:

— Это что, шутка? Что предлагается с этим делать?!

Он перечёл нескладные стихи ещё раз, и до него начало что-то доходить. «Гигант», «карлик», «выпьешь», «отведав»... речь идёт о бутылках, стоящих на столе. Очевидно, тут как-то зашифровано их содержимое. «Один... разрешит продвигаться вперёд»... «другая, как выпьешь, обратно тебя отведёт»... в какой-то из бутылок зелье, которое позволит пройти сквозь пламя вперёд, в ещё одной — сквозь пламя назад. Ещё в трёх яд, раз их обозвали «убийцами», ещё в двух — сок. И как узнать, что где?

Стихи напоминали Гарри загадку, какие он, бывало, читал в детских развивающих журналах, в изобилии покупаемых тётей Петуньей для Дадли; правда, кузену Гарри эти журналы всё равно не пошли на пользу, равно как и самому Гарри, потому что, прежде чем он пытался подумать, журналы у него отбирались, а сам он награждался самое малое затрещиной и порцией работ по дому до темноты. И вообще, с логикой у Гарри всегда было не ахти. Особенно ночью. Особенно при таком стрессе. Особенно при осознании того, что стоит ошибиться немного, и выпьешь яд.

Гарри положил листок на стол и задумался. Что-то недавно было такое про проход сквозь пламя... было, непременно...

Неожиданно вспомнился собственный голос: «Желчь их — один из ценнейших и величайших компонентов зелий, связанных со всякого рода огнём и полыханием; в количестве малом добавляется в зелье, что позволяет пройти сквозь огонь невредимым». Должно быть, это зелье, которое разрешает пройти через огонь, сделано с добавлением желчи саламандры.

А если оно сварено неправильно? Мало ли... даже если Снейп не ошибся, то он мог сделать это специально, а себе сварить правильное зелье; чтобы тот, кого может понести следом, отравился наверняка, даже решив дурацкую стихотворную загадку. Или сама загадка неправильная... вариантов много! «Долго он это сочинял, интересно?». Гарри зябко обхватил себя руками и задумался.

Странная, почти шокирующая идея пришла ему в голову.

А что, если желчь саламандры позволит ему пройти сквозь огонь и так? Без зелья? Она там, в конце концов, главный компонент. Раз уж она его не убила, так, может, поможет?

В любом случае, он мало что теряет. Подумаешь, жизнь... какие-то её аспекты так и требуют покончить со всем этим как можно скорей. И кстати... почему бы этому плану действительно не сработать?

Гарри судорожно скомкал бумажку со стихами, бросил в угол, чтобы нервы не трепала своим видом, и, натянув капюшон школьной мантии на голову, шагнул вперёд в пламя, пытаясь не думать о том, что руки и голова желчью не защищены — если она вообще защищает.

Несколько секунд вокруг было только пламя, и уши Гарри почти что опалило, а потом пламени не стало. Мантия обуглилась, кроссовки почернели, и ступни обдавало жаром, но сам Гарри был цел, если не считать стойкого ощущения, что на лице у него целая тонна копоти. Желчь салмандры неопрятными грязно-зелёными длинными лохмотьями выпадала из рукавов, и Гарри брезгливо повытряхивал, сколько мог, и только потом поднял голову, ожидая увидеть Снейпа с его вечной саркастичной ухмылкой.

Но он увидел Квиррелла.

— Вы? — поразился Гарри.

— Я, мой юный друг, — Квиррелл поднял голову и как-то нехорошо улыбнулся Гарри. — Я всё думал, дойдёшь ли ты сюда.

— А почему Вы? — продолжал Гарри не понимать. — Я думал, профессор Снейп...

Квиррелл захохотал, оборвав Гарри на полуслове.

— Ох, Северус! Как удачно, что он подозревал меня весь год, всё носился вокруг, как гигантская летучая мышь. Он прекрасно подходит на роль злодея дель арте, не так ли? Кто бы заподозрил н-н-несчастного, б-б-бедного з-з-заику п-п-профессора Квиррелла?

Гарри не знал, что такое дель арте, но общую суть уловил. Что-то нехорошее пришло ему в голову.

— А кто пытался убить меня на квиддичном матче? Тогда, с метлой...

— Разумеется, я, — тон Квиррелла ясно демонстрировал, сколь невысокого профессор мнения об умственных способностях Гарри. — Снейп же, напротив, пытался тебя спасти. Если бы не он, я бы сбросил тебя с метлы в первые же пятнадцать секунд. Когда ему пришлось отвлечься на драку на трибуне между слизеринцами и гриффиндорцами, я сумел-таки сбросить тебя, но твой полёт отчего-то замедлился... а потом подоспели эти рыжие проклятья.

Гарри молча хлопал глазами, переваривая информацию.

— А на следующем матче дорогой Северус взялся сам судить, чтобы быть начеку и спасти тебя, если что, — с усмешкой добавил Квиррелл. — Зря старался — при Дамблдоре я ничего и не мог сделать. Но это не страшно — я убью тебя сейчас.

Не успел Гарри возразить, как Квиррелл взмахнул рукой, и Гарри обвили тугие верёвки. «Почему все здесь так жаждут связать меня?».

— Таких, как ты, нельзя оставлять в живых. Моему господину нужна твоя смерть... да ты к тому же слишком любопытен. Но пока сиди тихо, Поттер... а я разберусь с этим зеркальцем.

Квиррелл повернулся к зеркалу Еиналеж, стоявшему в глубине комнаты, и принялся планомерно обстукивать раму.

— С помощью этого зеркала можно найти камень... но как? Чёртов старый маразматик...

Гарри дёргал руками, вспоминая свой прошлый опыт выпутывания из верёвок. В этот раз их было куда больше, и они были по всему телу, но Гарри не терял надежды. Дернуть... ещё раз... кожа на запястье лопнула, Гарри почувствовал, как течёт кровь. Он смирился с тем, что в этом учебном году его запястьям просто суждено перманентно пребывать в разлохмаченном состоянии, и продолжил попытки. И надо отвлечь Квиррелла, пока тот не нашёл камень.

— А чем угрожал вам Снейп в лесу?

— Он пробовал запугать меня, выяснял, как далеко я зашёл. Глупец — ведь со мной мой Лорд, мой господин. Кто может быть мне страшен?

— А... а... — Гарри силился придумать следующий вопрос. — А почему вы плакали сегодня в пустом классе?

Квиррелл помрачнел.

— Иногда я слаб... но господин мой велик, и порой мне трудно выполнять его распоряжения...

— Вы хотите сказать... — Гарри невольно вспомнилось, при каких обстоятельствах он в прошлый раз употреблял эти слова. — Вы хотите сказать, что Вольдеморт был с вами там?

— Мой господин всегда со мной, — спокойно ответил Квиррелл. — Я встретился с ним во время моих путешествий по миру. Я был тогда юнцом со смешными представлениями о добре и зле. Лорд Вольдеморт показал мне, насколько нелепы эти представления. Нет ни добра, ни зла, есть только власть, и есть те, кто слишком слаб, чтобы искать власти... С тех пор я служу ему верой и правдой, хотя много раз подводил его. И за это он бывал со мной строг. — Квиррелл невольно содрогнулся. — Мой господин не из тех, кто легко прощает ошибки. Когда мне не удалось украсть камень из "Гринготтса", хозяин был очень недоволен. Он наказал меня... и решил следить за мной внимательнее...

Голос Квиррелла становился все тише и наконец совсем затих. Гарри вспомнил свой поход на Диагон-аллею — как можно быть таким тупым?! Он же видел Квиррелла в тот самый день и даже здоровался с ним за руку в «Дырявом котле»!

— Как же мне найти камень? — Квиррелл задумчиво уставился в зеркало, похоже, вообще забыв о присутствии Гарри. — Господин, помогите мне!

— Используй мальчишку... — холодный, змеиный голос из кошмаров, исходивший от самого Квиррелла, пригвоздил Гарри к месту.

— Ну-ка, Поттер, сделай что-нибудь полезное! — Квиррелл хлопнул в ладоши, и верёвки сами упали с Гарри. — Смотри в зеркало и говори, что видишь.

Гарри на негнущихся ногах подошёл к зеркалу и уставился в него, готовый рассказать Квирреллу о родителях. К удивлению брюнета, в зеркале отразился только он сам — бледный, и впрямь перемазанный копотью и сажей с ног до головы, взъерошенный сверх всякой меры. Спустя секунду отражение внезапно улыбнулось Гарри, сунуло руку в карман и вытащило кроваво-красный камень. Потом подмигнуло и спрятало камень обратно в карман — и, когда оно это сделало, Гарри почувствовал, что в его настоящий карман упало что-то тяжелое. Каким-то непостижимым образом он добыл камень.

— Что ты там видишь, Поттер? — Квиррелл неслышно приблизился к Гарри сзади почти вплотную.

— Там... там мои родители, — вспомнил Гарри. — Они улыбаются мне и... и машут.

— Не надо иметь под рукой Веритасерум, Поттер, чтобы понять, что ты лжёшь, — Квиррел схватил его за плечи и резко развернул к себе. — Что ты там видишь?!

— Дай мне поговорить с ним, лицом к лицу, — шелестящий голос снова пронзил Гарри страхом насквозь, от макушки до пяток.

— Да, мой господин, — Квиррелл повернулся к Гарри спиной — будь Гарри в состоянии, он ударил бы Ступефаем и сбежал, но он мог только стоять и смотреть, как падает вечный тюрбан Квиррелла, как поворачивается вокруг своей оси его голова, и как из его затылка на Гарри взглядывает белое лицо с горящими красными глазами и узкими змеиными ноздрями.

— Здравствуй, Гарри Поттер, — сказала тошнотворная рожа из ночных кошмаров Гарри. — Смотри, каким я стал по твоей милости... Тень, призрак... Могу существовать лишь в чужом теле... К счастью, кровь единорога укрепила меня. Но мне нужен эликсир жизни, чтобы создать себе новое тело, так что отдай-ка лучше камень, который ты прячешь в правом кармане.

— Ни за что, — губы плохо слушались Гарри, но всё же двигались. Ноги начинали потихоньку отмерзать от пола.

— Отдай немедленно! — Квиррелл повернулся к Гарри собственным лицом и прыгнул на него, хватая за запястье, не прикрытое мантией. Шрам немедленно пронзило болью.

К искреннему изумлению Гарри Квиррел внезапно закричал, отдёрнул руку и скорчился над ней — она стремительно покрывалась волдырями. «Как же так, — подумал Гарри, — ведь желчи саламандры на мне больше нет...»

— Не дай ему уйти! — голос Вольдеморта бил по ушам.

— Господин, я не могу, не могу, он обжигает меня!

— Тогда убей его!

Квиррелл начал поднимать руку с палочкой, чтобы сказать «Авада Кедавра», и Гарри вспомнил, что боль отлично отвлекать от любого осмысленного действия. Нужно касаться Квиррелла голой кожей, и не давать ему убить его, Гарри, чёрт побери...

Гарри прыгнул к Квирреллу и вцепился ему в ладонь обеими руками. Вой Квиррелла резал уши, он пытался вырваться, но Гарри лихорадочно рвал свободной рукой одежду на себе и Квиррелле и прижимался к нему всем телом, чувствуя, как моментально вспухают волдыри от ожогов на груди и животе преподавателя... скорее всего — уже бывшего. Крики Вольдеморта: «Убей его! Убей немедленно!», не очень-то помогали Квирреллу, и Гарри мстительно обхватил его бедра одной ногой и уцеился руками за шею, сжал ладони на лице Квиррелла. Всё это время шрам пылал так, что Гарри готов был бросить всё, упасть на пол и надрывно рыдать от боли, но он слишком хотел жить, и продолжал обжигать Квиррелла собой через эту противоестественную близость обнажённых тел, и чувствовал, как лопаются сосуды в глазах, как набухает шрам и, кажется, лопается кровью, как голову словно раскалывает на две неровные и неравные части, по контуру молнии.

А потом всё прекратилось, и Гарри неожиданно понял, что больше нет ни криков Вольдеморта, ни почти звериного воя Квиррелла, ни адской боли в шраме. Тогда Гарри отпустил безвольное уже тело Квиррелла, рухнувшее на пол, как мешок с картошкой, и сам упал рядом. Через полминуты, переведя дыхание, Гарри дотянулся пальцами до запястья Квиррелла и проверил: пульса не было. «Второй человек, которого я убил в этом году».

Гарри почти истерически засмеялся и прижал испачканные в крови и копоти пальцы к шраму. Шрам и вправду набух и лопнул кровью, пока шла эта странная борьба, и отзывался болью на прикосновения, как свежая рана, но в общем и целом это было вполне терпимо. Особенно в сравнении с состоянием Квиррелла, который был окончательно и бесповоротно мёртв.

Гарри прерывисто вздохнул и попытался встать с пола, помогая себе руками. Левая рука попала во что-то странное, скользкое и жидкое, но гуще крови. Он повернул голову и увидел, что это была лужа белой жидкости со странным резким запахом, растекавшаяся откуда-то из-под живота Квиррелла — обзаведшегося после смерти, к слову сказать, вполне обычным, как у всех, затылком — и Гарри долго не мог понять, что это такое. А потом вдруг понял — всё же он жил не в вакууме — и его стошнило прямо на пол.

«Блевотина, кровь и сперма — отличное покрытие для пола, никаких ковров. Мерлин, кем надо быть, чтобы кончить от такой боли?». При этой мысли Гарри вырвало ещё раз, и он всё-таки встал. Тело стало легче, словно теперь, когда он избавился от всего, что ел сегодня, утеряло не меньше двух третей веса. В голове как-то странно звенело, и Гарри понадеялся, что это не признак того, что у него от боли вышибло последние мозги.

Идти сквозь все эти комнаты обратно очень не хотелось, к тому же Гарри плохо представлял себе встречу с Пушком, поэтому он снова сжал портключ измазанными во всякой дряни пальцами и перенёсся.

Человек время от времени спотыкается

и бодро продолжает идти.

Комментарий Хансена относительно человека.

Ниша у Большого зала. Гарри пытался выбраться оттуда осторожно, но ноги подкашивались, и он уронил-таки эти чёртовы доспехи. Грохот разнёсся на весь Хогвартс, но Гарри наплевал на конспирацию касательно Филча, переступил через откатившийся от основной части доспехов шлем и пошёл вниз, в подземелья. До них было довольно близко, и это было существенным плюсом, учитывая, как он вымотался.

В подземельях было тихо и мирно; все отсыпались после экзаменов, а члены команд по квиддичу к тому же должны были иметь ясную голову к завтрашнему матчу с Рэйвенкло во второй половине дня. Гарри вздрогнул, представив, как он будет летать, когда даже ходить толком не может, и нетвёрдой походкой пробрался в душ. Грязную одежду, подумав, выкинул совсем, за исключением мантии-невидимки, благополучно пролежавшей в кармане всё это время. Всё равно всё было мятое, грязное и изорванное почти в клочья самим же Гарри.

Философский камень он положил рядом с собой на полку в душевой кабинке; кроваво-красное средоточие богатства и бессмертия соседствовало с травяным гелем для душа, и Гарри был значительно больше заинтересован в геле, чем в камне, ради которого столько выкладывался.

Ошмётки желчи саламандры легко снимались с тела, и это ободрило Гарри, уже не надеявшегося когда-нибудь снова надеть футболку. Кровь и копоть смывались тоже легко, потому что были совсем свежими. На теле Гарри обнаружил несчётное количество ссадин и синяков, но это его не расстроило — не привыкать. К тому же они все были маленькими и скромными; Дадли с приятелями, как правило, оставлял на его теле отметины не чета этим.

Вымывшись до скрипа, счистив с себя всю чертову плёнку, боль, кровь и прочее, Гарри вывалился из кабинки, едва не забыв на полке философский камень (то-то был бы сюрприз тому, кто первым сюда зашёл бы...), и забрался под одеяло, крепко сжимая камень в руке. Не потерять бы... хорошо бы ещё положить в тумбочку, но... Гарри заснул прежде, чем успел додумать эту в высшей степени разумную мысль.

Он проснулся в десять часов утра, уже не такой усталый, но голодный и жаждущий сверх меры. С сожалением констатировав, что завтрак пропущен, Гарри отыскал чистую одежду, сунул в карман джинсов философский камень и пошёл с ним к Дамблдору. Во-первых, нехорошо было держать у себя долго чужую вещь, во-вторых, у Дамблдора Гарри надеялся кое-что узнать о себе и о Вольдеморте, в-третьих, его наверняка опять угостят чаем со сладостями, а это всё лучше, чем дожидаться обеда, сразу после которого ещё и на матч тащиться.

— Здравствуйте, профессор Дамблдор, — как и в прошлый раз, горгульи открыли ему проход, стоило ему уронить на них по капле крови. Мало того, сегодня они ему сказали: «Незачем повторять дважды, наследник. Теперь мы знаем тебя, и пропустим по первому же слову». Как и тогда, Гарри решил не заморачиваться.

Слава Мерлину, сегодня Дамблдор был в кабинете один и писал что-то, сидя за столом.

— Здравствуй, Гарри, — директор немедленно отложил перо и уложил подбородок на сплетённые пальцы рук. — Присаживайся. Хочешь чаю?

Гарри радостно кивнул. Чашка с крепким чаем, лимонные дольки, апельсиновое и шоколадное печенье, пара плиток шоколада... он старался только вести себя как можно приличнее и не обсыпать крошками всё вокруг.

— Итак, — выждав минуты две, продолжил Дамблдор, — что ты хотел мне рассказать?

Гарри стрательно прожевал то, что было во рту — тётя Петуния старательно вдалбливала ему, что нельзя говорить с набитым ртом, сопровождая воспитательный процесс подзатыльниками — и сказал:

— Понимаете, сэр, вчера ночью я спустился вслед за Квирреллом — ну, сначала я думал, что за Снейпом, а оказалось, что за Квирреллом — в тот люк в запретном коридоре на третьем этаже и добыл философский камень. Я не хотел, сэр, чтобы он достался Вольдеморту... вот, — Гарри поставил чашку на стол, чистой рукой выудил из кармана камень и присоседил его к чашке.

Вот оно что называется «глаза из орбит полезли». Впрочем, Дамблдор практически сразу взял себя в руки и спокойно кивнул.

— Спасибо, Гарри. А теперь расскажи мне, пожалуйста, поподробнее о том, что произошло ночью.

Гарри рассказал, почему нет? Попутно он уничтожил всё печенье, что было в вазочках, ничего не оставив директору, но тот, похоже, был не в претензии. То и дело Гарри сбивался на воспоминания, объясняя, как дошёл вообще до жизни такой, и помимо этих бессвязных отступлений он ещё и хорошенько отцензурировал свою речь, убрав из неё, например, то, что рвал одежду на себе и Квиррелле и прижимался к нему, и то, что Квиррелл кончил перед смертью, и то, что видел как-то в кабинете директора между Снейпом и самим Дамблдором, и то, откуда взялась на нём желчь саламандры (тут Гарри вообще присочинил, сказав, что додумался до правильного зелья по стихотворной загадке), и даже то, каким образом без пароля пришёл сейчас. Весь рассказ занял около часа, чашек пять чаю и полторы плитки шоколада.

— Ты молодец, Гарри. Я горжусь тобой, — голубые глаза Дамблдора загадочно мерцали за очками, и Гарри решил, что это удобный момент.

— Сэр, есть кое-что, о чем я хотел бы спросить, если можно... я хочу знать правду кое о чем...

— Правду, — Дамблдор вздохнул. — Правда — прекрасная и одновременно ужасная вещь, поэтому с ней следует обращаться с величайшей осторожностью. Однако, я отвечу на твои вопросы, если только у меня не будет действительно веских оснований, чтобы этого не делать, и в таком случае тебе придется извинить меня. Разумеется, ни в коем случае я не стану лгать.

— Во-первых, Вольдеморт окончательно мёртв или нет?

— Нет, мальчик мой. Он и не был жив, строго говоря, поэтому его нельзя было убить. Он опять бежал, и скрывается где-то далеко, и ждёт следующего своего сторонника, однако ты, Гарри, отодвинул его возвращение на неопределённый срок.

— Во-вторых, Квиррелл сказал мне там, внизу, что его господину, то есть Вольдеморту, нужна моя смерть. Зачем?

— Увы! — Дамблдор снова вздохнул. — Первый же твой вопрос я вынужден оставить без ответа. Не сегодня. Не сейчас. Когда-нибудь ты обязательно узнаешь... а пока оставь эти мысли, Гарри. Когда ты станешь старше... Я знаю, как тебе тяжело слышать это... когда ты будешь готов, ты все узнаешь.

Гарри подавил желание сказать уже привычное «Твою мать!», прикусил губу и подумал, что на Дамблдоре свет клином не сошёлся, и можно будет найти эту информацию где-нибудь ещё. А то как-то некомфортно, когда тебя пытаются убить, а ты и понятия не имеешь, за что. Спорить с директором Гарри не стал — он знал, что если взрослые уверены, что что-то пойдёт тебе во благо, они никогда от своего не отступятся, пусть даже это самое «что-то» с твоей точки зрения приносит не больше блага, чем канцелярская кнопка, подложенная на стул — и больно, и мешает, но зато как можно развить в себе стоицизм!

— В-третьих, почему Квиррелл не мог до меня дотронуться?

— Твоя мама умерла, спасая тебя. Если есть на свете что-то, чего Вольдеморт не в со-стоянии понять, то это любовь. Он не осознает, что любовь такой силы, какую испытывала к тебе твоя мать, оставляет свой собственный след. Не шрам, не какой-нибудь видимый знак... но когда кто-то любит тебя так сильно, он даже после своей смерти защищает тебя своей любовью. Эта любовь пропитала все твое существо. И поэтому Квиррелл, полный ненависти, зависти, злобы, разделивший свою душу с Вольдемортом, не мог прикоснуться к тебе. Для него это было смертельно — дотронуться до чего-то настолько хорошего.

На вкус Гарри это звучало чрезмерно высокопарно, но доходчиво.

— В-четвёртых, как я достал камень из зеркала?

— Ага, вот это хороший вопрос [«Стало быть, остальные мои вопросы никуда не годились, м-да...»]. Это была одна из моих самых замечательных идей, и, между нами говоря, это еще слабо сказано. Понимаешь, только тот, кто хотел найти камень — найти, а не использовать — мог бы получить его, в противном случае он видел бы себя добывающим золото или пьющим эликсир жизни. Иногда я сам себя удивляю...

«А уж я как был удивлён», — кисло подумал Гарри, вспомнив, как был ошарашен, ощутив камень в собственном кармане.

— На это все вопросы, Гарри?

Гарри бывал недогадлив, но редко бывал туп. Он выкарабкался из кресла и вежливо раскланялся.

— И загляни к мадам Помфри, Гарри, — посоветовал Дамблдор на прощание. — Я полагаю, у тебя должно что-нибудь всё ещё болеть.

Гарри кивнул — шрам ныл, да и голова в целом оставляла желать много чего — и пошёл в больничное крыло.

Мадам Помфри пришла в ужас, помахав над ним волшебной палочкой, и долго возмущалась, узнав, что он планирует заняться квиддичем после обеда. Но Гарри, только что уступивший скрытному Дамблдору, стоял на своём насмерть, и мадам Помфри сдалась. Правда, обед ему принесли в больничное крыло, пока он сидел там, весь в мазях, налитый разнообразными зельями до ушей и с холодной примочкой, резко пахнувшей травами, на лбу.

Хорошо, что плёнки, тьфу, желчи, больше не было. Не то её обязательно увидели бы, потому что Гарри не успел в раздевалку раньше всех.

— Где ты был за завтраком и обедом, Поттер? — Маркус Флинт был всерьёз настроен получить квиддичный кубок и тряс всех игроков без исключения. — Ты в форме?

— У меня были дела, — сухо ответствовал Гарри, застегивая зеленую мантию. — И да, я в форме.

— Что за дела? — «неужели он думает, что я попадусь на этот якобы небрежный тон? Лучше сразу обрезать ему охоту болтать...»

— Личные. С директором, — отрезал Гарри, шнуруя ботинки (кроссовки, к его величайшему сожалению, тоже пришлось выкинуть, после чёрного пламени они никуда не годились).

Зашнуровав всё, он выпрямился и наткнулся на совершенно квадратные глаза Флинта. Челюсть капитану приходилось поддерживать рукой, чтобы не упала на землю. «О чём это он, интересно знать, подумал?». Гарри вдруг пришло на ум несколько вариантов, о чём именно, и он жарко покраснел.

— Пора на поле, — после паузы произнёс Флинт. — И не дай Мерлин кому-нибудь из вас напортачить!

Гарри поймал снитч через двадцать минут после начала матча, с лёгкостью проигнорировав все попытки ловца Рэйвенкло, Чжоу Чанг, сесть ему на хвост и обогнать (куда ей на Чистомёте против Нимбуса), и ему пришлось ещё выдержать утомительное фотографирование в компании остальной команды и увесистого кубка по квиддичу. Должно быть, ни у одного ловца, завоевавшего своему факультет кубок, никогда не было такого скучающего и угрюмого лица на этих фотографиях, тем более что остальных просто распирало от счастья, и даже Снейп улыбнулся (!). Переплюнуть Снейпа в мрачности — это, конечно, надо постараться. А кто сказал, что Гарри не старался?

После всего этого он с радостью смылся к Хагриду, у которого было более-менее тихо и, после отбытия Норберта, даже уютно. Тем паче Гарри радовало то, что Хагрид не особенно усердствовал с поздравлениями — конечно, он расхвалил Гарри как ловца, но из-за того, на каком факультете Гарри учился, привратник Хогвартса вообще предпочёл бы, что было заметно по лицу, обойти тему школьного квиддича возвышенным молчанием.

Разумеется, Хагрид уже знал о том, что произошло между Гарри и Квирреллом вчера ночью, и долго каялся в том, что по глупости открыл Квирреллу секрет усмирения Пушка. Гарри пришлось ещё и успокаивать Хагрида битый час, повторяя, что всё в порядке и всё обошлось, и никто ни в чём не виноват, аминь. В конце концов Хагрид вытер нос огромным носовым платком в красно-золотую клетку [«Нарочно, да?!»] и сказал:

— Кстати, вспомнил. У меня тут подарочек.

— Подарочек? — удивился Гарри.

— Ага. Дамблдор дал мне выходной на вчера, чтоб я это доделал. Вместо того, чтоб уволить — ну, неважно — вот.

Хагрид протянул Гарри книжицу в кожаном переплёте. Внутри оказались волшебные фотографии. И с каждой Гарри улыбались, махали руками и посылали воздушные поцелуи его мама и папа. Что-то встало у Гарри в горле комом.

— Разослал сов ко всем школьным приятелям твоих предков, просил фотки, какие у кого есть... У тебя-то ж вообще ни одной... нравится?

Гарри молча поцеловал Хагрида в заросшую бородой щёку и ушёл к берегу озера — изучать фотоальбом.

* * *

Гарри не знал, какую скотину следует за это убить — хотя у него были на примете несколько подходящих типов — но через два дня вся школа знала о том, что сделал Гарри Поттер, спасая философский камень. Все до единого, включая миссис Норрис и, вполне возможно, гигантского кальмара в озере. Теперь всё внимание общественности, которое во втором семестре вообще было по большей части обращено не на него, переключилось на его скромную персону. Гарри просто изнывал: библиотека по случаю окончания учебного года была закрыта, и спрятаться от восхищённых и заинтересованных шепотков, блестящих уважением и завистью глаз, постоянного чувства взгляда в спину было негде. У озера, в слизеринской гостиной, в любом коридоре Хогвартса, в окрестностях хижины Хагрида — везде, буквально везде были люди. Ему уже начинало казаться, что его специально преследуют, чтобы свести с ума. Чёртово пристальное внимание наверняка приведёт к чёртовым неприятностям. К одной уже привело: Рон и Гермиона обиделись на него за то, что он пошёл туда один, и никакие аргументы, что он не хотел вмешивать их, что они могли пострадать в чужом конфликте, что всё обошлось и ничего там вообще не было стоящего, чтобы идти туда, не действовали. Гермиона сказала: «Я-то думала, ты доверяешь нам, Гарри!». Рон сказал: «А я думал, что ты не такой, как все слизеринцы». Они развернулись и ушли от него.

Разговор происходил на берегу озера, там, где они встретились сразу после окончания экзаменов. Гарри смотрел им обоим вслед, пока не перестал различать солнце, запутавшееся искорками в рыжих волосах одного и каштановых — другой, и тогда улёгся на траву, пожёвывая травинку. Никто не осмелился подойти к нему и сесть рядом, чтобы поболтать. Гарри снова чудилась стеклянная стена; правда, на сей раз она была сделана из бронестекла, которое не пробить ничем. Худшим из всего было то, что никому и не нужно было пробивать её. Горький травяной сок оставил во рту неотбиваемый привкус, почти как зелья мадам Помфри, всё порывавшейся уложить его в лазарет после игры, но всё-таки согласившаяся на то, чтобы он два раза в день приходил к ей принимать зелья и обследоваться. Сейчас, лёжа на травке, Гарри меланхолично задавался вопросом: «И какого же хрена я не лёг в лазарет, пока была такая возможность? И пусть бы туда никого не пускали. Совсем никого». Внутри было как-то гулко и пусто, и Гарри малодушно списал это чувство на голод, хотя обед был полтора часа назад.

Одни только Фред и Джордж остались прежними по отношению к нему; его факультет и все его так называемые подвиги служили им только лишним поводом для дружеского поддразнивания, и Гарри часто жалел, что он младше их обоих на два года. Был бы ровесником, они могли бы стать более близкими друзьями... Близнецы носились двойным рыжим вихрем по Хогвартсу, заставляли миссис Норрис вместо мяуканья куковать, подрисовывали слизеринской змее на гербе Хогвартса под самым потолком Большого зала усы, ерошили Гарри и без того торчком стоящие волосы и чмокали его в щёки при встрече, обрушивали на него ворох шуток и приколов, угощали сливочным пивом и уносились дальше: дёргать за щупальца гигантского кальмара, доводить Пивза до белого каления, взрывать навозные бомбы в коридорах, распылять зелье чихания над входом в Большой зал. Всё, что Гарри думал о Фреде и Джордже, он мог выразить в двух словах: «Они хорошие». И всё тут.

А на следующий день после капитальной ссоры с Роном и Гермионой был праздничный ужин по случаю окончания учебного года. Гарри плёлся туда с чувством, что лучше бы он остался голодным; в последние дни он проскальзывал на завтрак, обед и ужин или раньше всех, или позже всех, торопливо что-нибудь перехватывал и убегал прочь от шепотков и взглядов, а то и вовсе игнорировал тот или иной приём пищи, благо к куда более сильному голоду ему было не привыкать. Но сейчас не выйдет. Надо сидеть и молиться, чтобы все забыли о нём и занялись содержимым собственных тарелок, заранее зная, что все молитвы бесполезны.

Зал был полон народу; всё было оформлено в слизеринских цветах в ознаменование того, что кубок школы принадлежит Слизерину, стена за преподавательским столом была покрыта огромным флагом с изображением слизеринской змеи. Гарри посмотрел на флаг, и ему показалось, что у змеиной морды видны следы недооттёртых усов — видимо, близнецы Уизли пытались повторить свою шутку, но кто-то из профессоров постарался ликвидировать это дело. Гарри фыркнул и сел, как обычно, за край стола, вдалеке от всех. Эта два дня, когда все знали, что Гарри Поттер опять начистил хвост Вольдеморту (подобную характеристику своих действий Гарри собственными ушами слышал, случайно наткнувшись на группку второкурсников из Хаффлпаффа, не нашедших другой темы для разговора), слизеринцы тем более вели себя очень странно. Возможно, они не ожидали, что Гарри посягнет на своего же собрата по факультету, а думали, наоборот, что он заключит с ним какой-нибудь союз, или надеялись, что великий Вольдеморт прикончит этого психованного никому не нужного Поттера, как знать. Спрашивать у них Гарри не собирался, но никак не мог понять, что заключено во взглядах слизеринцев; прочие факультеты в этом отношении были как на ладони, но не его собственный.

Дамблдор поднялся со своего места и трижды хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание. Зал затих и уставился на директора.

— Вот и еще один год прошел! — радостно начал Дамблдор. — А вам, прежде чем вонзить зубы в восхитительные лакомства, придется послушать старика, его глупую болтовню. Что это был за год! Надеюсь, ваши головы за это время потяжелели от всяких интересных познаний... У вас впереди целое лето, чтобы все их основательно повытрясти... Сейчас, насколько я понимаю, все ждут вручения школьного кубка. Баллы распределились следующим образом: на четвертом месте Хаффлпафф, триста пятьдесят два балла; на третьем Гриффиндор, триста шестьдесят два; Рэйвенкло набрал четыреста двадцать шесть и Слизерин — пятьсот семьдесят два балла.

От слизеринского стола в кои-то веки последовал в адрес Дамблдора шквал аплодисментов и приветственных криков, в котором Гарри не принимал участия, хотя его участие в зарабатывании этих баллов отрицать было сложно.

— Отлично, отлично, Слизерин, — Дамблдор улыбнулся в усы. — И, помимо обычного подведения итогов, мне нужно сказать ещё несколько слов.

Зал замер в предвкушении. Снова в предчувствии опасности Гарри почувствовал холодок, пробежавший от затылка к позвоночнику, поднимая дыбом короткие тоненькие волоски на шее, и съёжился на своём месте, наивно надеясь, что чувство опасности сработало вхолостую.

— Уверен, все вы уже знаете о том, что произошло недавно, — обтекаемая формулировка не помешала никому догадаться, что имелось в виду, и уставиться на Гарри. Тот украдкой заглянул под стол, но там было слишком мало места, чтобы быстренько сползти вниз и притвориться, что так и было. — В связи с этим я хотел бы выразить своё искреннее восхищение и уважение мистеру Гарри Поттеру...

Аплодисменты, крики, свист, гвалт. Гарри чувствовал, как заливается краской от лба до пояса, в висках глухо и часто стучало.

— А также вознаградить его за хладнокровие и выдающуюся храбрость...

Дамблдор выбрался из-за учительского стола и резво зашагал к слизеринскому. Гарри вскочил, прикидывая, не смыться ли куда-нибудь, и даже начал потихоньку сдвигаться к двери, но Дамблдор был уже здесь.

— Эта медаль за беспрецедентные заслуги, — провозгласил Дамблдор, — вручается в Хогвартсе только в том случае, если ученик совершил нечто, что помогло и ему самому, и школе, и всему магическому миру. В последний раз её получил в тысяча шестьсот двадцать четвёртом году Флориус Блэк, заключив мир с осадившими Хогвартс и убившими тогдашнего директора гоблинами. Она твоя по праву, Гарри.

Под неимоверный шум оваций, едва не оглушивших Гарри — даже слизеринцы соизволили пару раз сдвинуть кисти рук и искривить рты в ухмылках — прохладная шёлковая лента скользнула по шее брюнета, и металлический кругляшок мягко ударился о янтарного феникса через ткань мантии. Гарри приподнял его на ладони и опустил голову, вглядываясь.

На лицевой стороне было нечто вроде движущейся картинки — и Гарри содрогнулся, увидев себя точно таким же, как в зеркале Еиналеж в последний раз: улыбающимся, в крови и копоти, потрёпанным и достающим из кармана философский камень. Гарри на картинке демонстрировал камень несколько секунд, сунул его обратно и замер на пару мгновений, а потом всё повторилось сначала. Сверху и снизу от картинки двумя дугами вились надписи: сверху «За беспрецедентные заслуги», снизу «За хладнокровие и выдающуюся храбрость». На обратной стороне — герб Хогвартса, не цветной, а искусно выбитый на серебристом металле, и под ним — девиз Хогвартса на латыни, которую Гарри за год наловчился разбирать: «Никогда не щекочи спящего дракона». Дракон. Драко. Ха. «Ну вот и ещё одна серебристая хрень в моей жизни».

Гарри поднял голову и отпустил медаль, позволив ей висеть, как вздумается. Дамблдор выжидательно смотрел на него, намекая, что было бы неплохо тоже что-нибудь сказать. Увидев, что Гарри смотрит ему в глаза, директор неожиданно подмигнул. Гарри заморгал от неожиданности и открыл наконец рот, чтобы что-нибудь сказать; аплодисменты к тому времени поутихли (ну, должны же были у них когда-нибудь устать ладони), и все снова жадно уставились на Гарри. В течение года он приобрёл стойкую репутацию молчуна, и всем было интересно, что он из себя выдавит, будучи вынужден это сделать.

Гарри не нравилось всё это. Медаль была мила, слова Дамблдора — пафосно-приторны, реакция зала — предсказуема и ненавистна. Он всерьёз прикинул возможность сдёрнуть с себя эту идиотскую награду, вручить обратно Дамблдору и откровенно сказать, что заботился исключительно о собственной шкуре. Но тогда против него будут настроены не только слизеринцы, но и все прочие, души не чающие в директоре. Оно ему надо?

— Спасибо, профессор Дамблдор, — Гарри поразился собственному спокойствию. Может быть, причиной тому было, что вся эта шумиха ничего для него не значила, кроме того, что была предвестником неприятностей, как обычно. — Я благодарен Вам за признание моих заслуг, но, право же, они не стоят такого паф... такого внимания.

Казалось, Дамблдор еле сдерживал смех. Гарри почувствовал, как у него самого губы неконтролируемо разъезжаются в улыбку, и постарался придать-таки лицу серьёзное выражение.

— У меня не было выбора... похоже, что Вольдеморт — это просто моя судьба, — при этих словах у Дамблдора дёрнулось веко, а по ничего не подозревавщему залу прошла волна смешков. Гарри поставил себе зарубку в памяти, что что-то связанное с судьбой тут точно есть, и продолжил, скривившись сам от того, что сказал:

— На моём месте так поступил бы каждый.

— Но из всего Хогвартса так поступил только ты, Гарри, — Дамблдор протянул Гарри сухую морщинистую ладонь, и Гарри пожал её. Кто-то за слизеринским столом уронил кубок на пол, и это гулом раскатилось по притихшему залу. — Поздравляю тебя.

В качестве завершающей ноты Дамблдор подмигнул Гарри и пошёл на своё место за преподавательским столом. Гарри с негромким «Фух» рухнул на скамью и устремил взгляд в кубок с соком под новые аплодисменты. «Так и мозоли на руках натереть недолго», — сердито подумал Гарри.

— Поздравляю Вас, мистер Поттер, — негромкий голос Кровавого Барона заставил Гарри вновь вернуться к плодотворной идее проверить действие Ступефая на призраков.

— Прекратите звать меня мистером, я Вам уже говорил, — пробормотал Гарри, не найдя лучшего ответа.

— Тогда как? Просто Поттер?

— Просто Гарри, Барон, — а можно не Ступефай, можно сразу Круцио...

— Хорошо, Гарри, — призрак улыбался, точь-в-точь Дамблдор, что при его не особо приглядной физиономии, заляпанной серебристыми (опять этот кретинский цвет!!) пятнами крови, смотрелось диковато. — Однако Вы, кажется, не рады медали? Это небывалая честь в стенах Хогвартса...

— Плевать я на неё хотел, — признался Гарри в приступе откровенности. — У меня даже стенки собственной нет, куда можно было бы вбить гвоздик и привесить эту медаль. Мне не честь нужна...

— А что, Гарри?

Гарри невесело ухмыльнулся и с удивлением обнаружил, что в ухмылку значительно легче сложить губы, чем в улыбку.

— Не притворяйтесь недогадливым, Барон. Вы весь год крутитесь около новеньких — да и стареньких тоже — слизеринцев. Нет никого во всей этой школе, кто знал бы лучше Вас, что нужно каждому.

— Право, Вы мне льстите, Гарри...

— Всего лишь говорю правду, — равнодушно оборвал его Гарри. — Не в традициях Слизерина, конечно, вот так вот бухать правду в глаза, но...

— Но?

— Но зато это в моих традициях, — Гарри откусил кусок мясного пирога.

— Противопоставляете себя своему факультету?

— С самого начала.

— И уверены, что так будет всегда?

Гарри со вздохом отодвинул тарелку с недоеденным пирогом подальше и лёг подбородком на сложенные на столе руки.

— Я ни в чём не уверен, Барон. Разве что в том, что чем дальше, тем моя жизнь будет веселее... со стороны. А больше ни в чём.

— Мудрая позиция, Гарри.

— А теперь Вы мне льстите, — буркнул Гарри.

На душе было паршиво. Рон и Гермиона за гриффиндорским столом по-прежнему как ни в чём не бывало общались с прочими гриффиндорцами, как будто и не было той потери ста баллов, и никто из них не обращал на слизеринский стол вообще и Мальчика-Который-Получил-Побрякушку-На-Ленточке в частности никакого внимания.

Фред и Джордж поймали взгляд Гарри и замахали ему в четыре руки, улыбаясь. Гарри в ответ поднял свою медаль, поймал обратной стороной луч от свечей и засветил зайчиком поочередно в глаза Фреду и Джорджу, чем вызвал у обоих приступ искреннего смеха.

Быть может, всё не так уж и плохо.

Может быть.

* * *

Предсказуемые результаты экзаменов не взволновали Гарри: он сдал всё на высшие баллы, даже зелья — видимо, Снейпу было совсем уж не к чему придраться в его работе, кроме того, что её автор — Гарри Поттер. В конце концов, должны же были увенчаться чем-то его сидения в библиотеке? Гарри казалось, на его постоянном стуле у стола под окном должна была уже образоваться вогнутость по форме его пятой точки, а на самом столе — выемки для локтей. Скорее всего, до этого было ещё далеко, но всё прочитанное прочно осело у Гарри в голове, в связи с чем экзамены показались ему делом лёгким, хотя и утомительным.

К великому разочарованию Гарри, ни Кребба, ни Гойла не вышвырнули из школы, несмотря на их почти нулевые отметки. Хотя какая разница, выкинули их или нет — отсутствие или наличие двух врагов из целой кучи оных ничего не значит. Креббом больше, Гойлом меньше или наоборот...

В поезде Гарри забрался в самое последнее купе, где оказался один. Это его вполне радовало до тех пор, пока дверь не была открыта Блейзом Забини.

— Вот ты где скрываешься, Поттер, — процедил слизеринец сквозь зубы.

— Ты удивительно догадлив, я здесь, — сказал Гарри, совсем не настроенный на скандал. — Тебе что-то нужно?

— Пожалуй, да, — Блейз смерил Гарри презрительным взглядом. — Я хочу предупредить тебя, Поттер, чтобы ты не спал спокойно: не думай, что я когда-нибудь прощу тебе смерть брата.

Гарри почувствовал, что начинает злиться.

— А ты не задумывался о том, что, во-первых, у меня были причины его укокошить, во-вторых, я хотел всего лишь оглушить его? Ты сам там был, между прочим...

— Хотел или не хотел, но убил, Поттер, — Блейз в упор смотрел на Гарри, и в его взгляде было нечто похожее на эмоции прожжжённого аристократа при виде пюре из флобберчервей. — Жди удара в спину, яда в бокале, жди, что тебя пустят по кругу снова, и на этот раз получше заткнут рот, а я буду участвовать.

— Теперь я точно уверен, что все слизеринцы обожают трепать языком вместо того, чтобы делать дело, — раздражённо сказал Гарри. — Если ты всё сказал, Блейз, то можешь отвалить. Я всё понял, буду ждать пыток и смерти и бояться, но ты только помни: Вольдеморту я тоже мешал. И где сейчас Вольдеморт, а где я?

Блейз видимо вздрогнул, когда Гарри назвал Вольдеморта по имени.

— Не смей называть имя Тёмного Лорда!

— Я знаком с ним лично и могу себе позволить немного фамильярности, — парировал Гарри.

— Скоро ты ни с кем уже не будешь знаком, — Блейз оскалился. — Жди мести, Поттер.

Гарри пожал плечами.

— Могу только посоветовать тебе не брать пример с брата в будущем и не насиловать беззащитных. Тем более что... — Гарри вытянул вперёд руку ладонью вперёд и усилием воли вызвал на ней танцующий жаркий огонёк, — иногда мы можем защититься.

Забини смотрел на огонь в руке Гарри и явно что-то прикидывал в уме без тени страха.

— Удачных каникул, Блейз, — пожелал Гарри.

Удачно, что обошлось без драки.

Гарри в одиночку прошёл через барьер между платформами и увидел, как Рона, Фреда, Джорджа и Перси встречает их семья — такое скопление солнечно-рыжих шевелюр трудно было не заметить. Он дождался, пока взгляд миссис Уизли не скользнёт по нему, одними губами сказал «Спасибо» и кивнул. Мама Рона улыбнулась в ответ и хотела было подойти к нему и сказать что-то, но в это время в плечо Гарри вцепились грубые пальцы.

— Готов, ты, мальчишка? — дядя Вернон во всей красе.

— Да, дядя Вернон, — хмуро сказал Гарри.

Его тряхнули так, что у него челюсть о челюсть стукнула и отпустили так резко, что, не будь у Гарри опыта, он не удержал бы равновесия. Как обычно, багроволицый, усатый и до крайности недовольный поведением Гарри (хотя ничего предосудительного тот вроде бы не делал), дядя Вернон с видимым отвращением оглядел клетку с совой, выбивающуюся из его представлений о нормальности. Тётя Петуния и Дадли стояли поодаль, и по их убитым лицам сразу можно было понять, насколько они рады возвращению живого и невредимого Гарри.

Со стороны Дурслей это был очень даже тёплый приём.

— Тогда поторопись, не можем же мы из-за тебя торчать тут весь день, — дядя Вернон круто развернулся и пошагал прочь с платформы.

Гарри вздохнул, подхватил свой огромный сундук, который был ему по пояс и шире его самого раза в три, и потащился следом. Пальцы сразу же заныли, плечи заломило, и он едва не упал вместе с сундуком на платформу, но Гарри знал, что дядя Вернон никогда не поможет ему тащить вещи, так что у брюнета было два выхода: тащиться как есть или оставить сундук здесь, а самому догонять Дурслей. Он чувствовал спиной взгляд миссис Уизли и каким-то невыясненным органом чувств — её тревогу, шок, недоумение и жалость, тем же странным образом, каким он чувствовал эмоции других в течение учебного года. Этого ещё не хватало... взгляды всех прочих Уизли тоже устремились ему вслед, и Гарри постарался выпрямить согнувшийся от тяжести в руках позвоночник. Получилось плохо. «Здесь гнобят, там гнобят... Какая разница? — философски подумал Гарри, выходя на улицу. — Хотя в Хогвартсе я не должен мыть полы и готовить завтрак; наверное, это и компенсируется тем, что там меня пытаются убить все, кому не лень...»

Гарри затащил сундук в багажник машины дяди Вернона и подул на белые онемевшие пальцы.

— Садись в машину, да поторапливайся! — рявкнул дядя Вернон.

Гарри поспешно устроился на заднем сиденье; Дадли боязливо отодвинулся от него как можно дальше. Гарри показал ему кончик палочки, лежавшей в кармане, и тихонько сказал:

— Бу!

Дадли затрясся и старательно уставился в окно. Определённо, лето обещало быть весёлым...