Things That Change

Прочитав новости, он почувствовал себя опустошенным. Это вам не сова, не записка, не шепоток слухов.

Это публикация в Ежедневном пророке.

Нарцисса Малфой, 41 год, найдена мертвой в своем доме в…

Дальше он читать не может. Газета падает ему под ноги, но он ничего не видит из-за слез. Они собираются в его глазах и капают, капают, капают. Он опускается на колени и застывает, только рыдания сотрясают грудь, и остается в этой позе пока ноги не сводит судорогой, и солнце не садится за лондонский горизонт.

У него больше нет семьи. Он остался один.

И виноват в этом только Поттер.

* * *

Зимние морозы усиливаются. В Лондоне необычайно холодно, снег лежит на тротуарах и на дорогах. Он все время мерзнет и чувствует пальцы ног и рук лишь тогда, когда в ванне есть горячая вода, что бывает не так часто.

Он может чувствовать холод снаружи, а вот внутри он — мертв.

Никто не прислал хотя бы записки с соболезнованиями, даже Снейп, который любил его мать, а еще больше отца. Драко не был глуп. Он слышал звуки из кабинета отца, когда Снейп навещал его. Когда вся их семья была вместе, и все были живы, и мать, отдавая распоряжения домовым эльфам о лучшем ужине с шоколадным пирогом на десерт, только потому, что он нравился Драко.

На прошлой неделе он нашел в мусорном баке полусъеденный и засохший шоколадный пирог. Он держал его, глотая слюни и слыша, как урчит в животе, но не смог пересилить себя и съесть кусочек без Матери и Отца.

Он все еще скрывается, ведь его все еще ищут. Он выходит на улицу лишь под покровом темноты, маскируясь или закрываясь капюшоном. Он слишком высок, чтобы изображать из себя ведьму, слишком прям, чтобы сойти за колдунью. Лишь иногда он использует заклинание разочарования, чтобы не посадить себе на хвост Министерство. Он отказывается выходить в маггловский Лондон, который может видеть из единственного, пыльного окна в своей квартире.

В углу, под наколдованным матрасом, сложены галеоны из семейного хранилища. Он спит на деньгах, за которые невозможно купить жизнь его родителей, хотя бы на несколько минут. Тело матери, покончившей с собой на чердаке Малфой Мэнора, было найдено спустя неделю после самоубийства, тело отца выброшено в море на съедение рыбам. Их никто не оплакивает, никто, кроме него.

— Я подвел нас, — шепчет он.

Он постоянно твердит об этом. Semper familia, semper familia. Род Малфоев — один из самых старинных, и он клянется, что не позволит ему прерваться.

— Я подвел всех нас, — шепчет он, когда однажды утром, подхваченная ветром выкинутая газета не попадает ему в лицо.

Он запихивает ее в карман и торопится в свою квартиру, где прячется даже от соседей, которые никогда его не видели.

Реклама была маленькой и простой, но слова ее были бальзамом для его израненной души. У нас есть то, что нужно вам — «Семейная Аптека Appuleanis», 993 Дрянная Аллея. Буквы слегка движутся внизу газетного листа, а затем исчезают.

* * *

Аптека находилась в одном из самых темных закоулков Дрянной Аллеи, рядом с ней расположилась ведьма, торгующая изделиями из человеческой печени, замаринованной в банках и сморщенных конечностей. Драко прячет лицо, сильнее натягивая капюшон. Ему нужно быть очень осторожным, чтобы не быть узнанным. За его голову могли назначить вознаграждение.

Он боится. Дряблая старуха косится на него, как будто знает, зачем он здесь появился. Он ловит враждебные взгляды волшебников, оскаливших зубы — то ли настоящие, то ли нет, и начинает дрожать, несмотря на толстую шерстяную мантию, большую не по росту. Под мантией все тело покрывается холодным потом.

Он входит в темную комнату, отделанную черным деревом от пола и до потолка. Кроме него, в магазине никого нет. Здесь не так уж много полок, на которых стоят склянки. Со стропил свисают пыльные пучки засушенных трав, покрытые грязной паутиной, которой сплошь затянуты углы. Помещение так густо пропитано запахом гнилой капусты, дымом от марихуаны и ладаном, что он закашлялся под капюшоном.

За старинной бронзовой стойкой, покрытой плесенью, грязью и паутиной, мелькнула тень.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — раздался каркающий голос.

Драко огляделся, и почувствовал, как кто-то дернул его за мантию, он резко дернулся и увидел человека, похожего на Флитвика — морщинистого и маленького, отличающегося лишь сросшимися густыми бровями.

— Я не знаю, — сказал он после долгой паузы. — Я ищу зелье…

— Темное? — съязвил человек. — Вы, что, считаете, что я способен продавать что-то темное?

— Я… — он не знал, почему пришел сюда.

Возможно, от отчаяния, возможно, из-за надежды, возможно, ему требовалось что-то, чтобы хоть на несколько минут избавиться от боли из-за потери семьи. Теперь же, Драко подумал о причинах приведших его сюда и почувствовал озноб. Он презрительно усмехнулся, глядя на человека.

— Я ошибся, — глухо говорит он и так резко поворачивается к двери, что взметнулись полы мантии. Однако человечек, быстро двигаясь, загородил дверной проем.

Его мантия развевается вокруг него. Но маленький человек движется быстро и блокирует дверной проем.

— О, нет, сэр, я думаю, что могу вам помочь, — говорит он.

Коротышка улыбается во все лицо. Его глаза — бусинки, такие же яркие, как лондонский горизонт. Он умчался, зигзагами пробравшись в заднюю часть комнаты, и исчез за грязным красным барханным занавесом. Спустя минуту он, с торжествующим возгласом «Ага!», вернулся.

Аптекарь встал за прилавок и поманил к себе Драко маленьким, почти как у ребенка, пальчиком.

— Я считаю, — сказал он, опуская маленький пузырек, — это именно то, что вам нужно.

Он приподнял половину своей густой брови и ободряюще посмотрел на Драко, убеждая его взять пузырек.

Обернув руку полой мантии, Драко берет его, зная, что с ядами и Темными предметами надо работать в перчатках. И все же он стоит здесь, на Дрянной Аллее без необходимой ему пары.

Он тщательно исследует пузырек. Тот не больше его мизинца. Тонкий и хрупкий, сделанный из самого темного алого стекла, с пыльной и грязной восковой темно-коричневой печатью. На маленьком ярлыке написано четким каллиграфическим почерком:

Semimas fieri.

— Что это? — спрашивает он.

— Решение всех ваших проблем. Ваших семейных проблем, — отвечает человек.

При этих словах кровь, кажется, схлынула с лица Драко. Он отводит взгляд от пузырька и ставит его на прилавок. Он не может этого знать. Это невозможно.

— Я не могу взять его, — говорит он.

Но человек уже исчез.

Как и аптека.

Он стоит посреди дорожки возле невысокого сугроба, наметенного у кирпичной стены. И посреди белого — алая капля. Он рукой дотрагивается до пузырька и вздрагивает, когда его кожа касается промерзшего стекла.

Дома, смешивая зелье с остывшим чаем, он чувствует, как начинает заполняться его больная, опустошенная душа.

Паб, в который этим вечером решил зайти Гарри, был таким же теплым, как и Дырявый Котел, но выглядел обшарпанным и покосившимся. Он находился в глубине Диагон Аллеи. Гарри не раз на этой неделе был замечен в Дырявом Котле, и поэтому Рон предложил зайти в Клюв Летучий Мыши.

Он ест чипсы с карри, и наблюдает, за перемещениями посетителей. Кажется, этот паб — довольно популярное место, хотя возможно, здесь так многолюдно из-за мороза на улице. Когда распахивается дверь, Гарри ловит взглядом очередной объект.

Еда остыла, но сливочное пиво все еще приятно на вкус. Он допивает стакан и подает знак, чтобы принесли еще выпивки. Покрошив чипсы в карри для того, чтобы они лучше пропитались, Гарри ест их и радуется, что никто не обращает на него внимания.

Правда, это продолжается не слишком долго.

Кто-то тихо входит в кабинку, где он наслаждается одиночеством. Бармен приносит еще два стакана сливочного пива. Вошедший берет один, а второй пододвигает к Гарри.

— Гарри Поттер? — спрашивает низкий голос.

Гарри закрывает глаза и вздыхает.

— А вы как думаете?

Слышится приглушенный звон. Незнакомец хихикает.

— Я так и думал…

* * *

Быть Аврором означает, кроме всего прочего, быть бдительным всегда и везде. Аврорская работа требует всегда иметь ясную голову.

Но есть одна вещь, которая беспокоит Гарри уже в течение нескольких месяцев. Мысль об этом постоянно присутствует на задворках его сознания. Она там, пока он сидит в своем маленьком кабинете, регистрируя дела, она не покидает его, пока он идет домой, засунув руки в карманы плаща, шаркая ногами и загоняя осеннюю листву в лондонские водостоки. Он думает об этом, проходя мимо Клюва Летучей Мыши и когда входит в двери Дырявого Котла из маггловского Лондона. Иногда он думает об этом даже в Метрополитене.

Та ночь… Он ничего не помнит о ней.

Правда, он ничего не помнит и о том, как, разрушив последний хоркрукс, нанес поражение Волдеморту в сражении, в котором Невилл убил Беллатрикс Блэк, а Гермиона и Рон преследовали Питера Петтигрю до особняка Малфоев, где загнали его в угол для Гарри. Он не помнит этого, но у него есть друзья, они всегда могут рассказать о происшедшем, он видел их воспоминания в Думоотводе, такие же ужасные, как и их рассказы. Он в этом больше не нуждается. Ему больше не хочется вернуть эти воспоминания.

Но та ночь, когда он однажды зашел в Клюв Летучей Мыши… Он ничего не помнит о ней.

Он не придает этому значения, считая это не важным. У него уже были ночи, когда он напивался до потери памяти. Он достаточно взрослый, чтобы сожалеть о таком, но недостаточно, чтобы подобное не повторялось. Ему двадцать, он на пике жизни. Хорошая работа… лучшие перспективы в карьере. Прекрасная квартира в пригороде, достаточно респектабельном, но не забитом мамочками с колясками.

Обычно он ужинает заказанными на дом блюдами мексиканской кухни, отчего потом мучается изжогой, по полночи крутясь под холодными скрученными простынями.

* * *

Когда Гарри снится секс, в его снах предстает женщина. Ее фигура размыта, поскольку его очки сползли и висят на кончике носа. Она будто сошла с картины Моне — кожа как слой масляной краски: бледной и неровно наложенной, где-то ее много, где-то мало, на щеках розовые пятна, кажется, что краски не просохли и все еще мягкие под его руками. Ее соски — прекрасные, маленькие и коричневые, словно написаны беличьей кистью.

Она ездит на нем, подпрыгивая и вращая бедрами. Его член пульсирует у нее внутри. Он протягивает руки к ее складочкам, намереваясь доставить удовольствие и ей, но она отодвигает их, так что они оказываются на ее бедрах, массируя тонкую кожу ног. Она стройная, но весит пуд, а то и два.

— Тебе это нравится? — шепчет она. — Тебе нравится быть во мне?

Он никогда не отвечает, никогда. Он хочет, но вместе слов из него вырываются нечленораздельные стоны, когда она двигается или напрягает бедра, сжимая влагалище вокруг него. Его рубашка расстегнута, а ее руки исследуют его тело. Она кладет ладони на его грудь и опускается, опаляя дыханием его шею.

Она никогда его не целует и не дает поцеловать ее. Он приподнимается к ней, но она смеется над ним, как-то низко и глумливо, иногда более глубоко и тихо.

Единственное, что он когда-либо говорит, это «Почему я? Почему я?»

Когда ему снятся такие сны, он просыпается возбужденный, чувствуя незабываемый аромат туберозы, кажется, он всегда присутствует в его мыслях. В горле пожар от буррито, во рту стоит вкус пережаренных бобов и дешевого лагерного пива, которое он постоянно держит в холодильнике. Первое что он делает это в туалет и склоняется над унитазом.

* * *

В начале декабря Гарри идет домой по своему обычному маршруту — он не любит аппарировать из Министерства сразу в свою квартиру. В каждый первый понедельник месяца он отправляется на Диагон Аллею, снимает в Гринготтсе проценты со своего вклада и покупает свежий номер журнала «Иллюстрированный Квиддич». Он лениво бредет домой, наглухо застегнувшись и натянув капюшон на глаза, и наслаждается своей прогулкой.

Теперь, когда Темный Лорд не жаждет его крови, в его распоряжении весь мир. Он живет в полном одиночестве. Он может весь вечер смотреть футбол по телевизору или поужинать с Роном и Гермионой — у них двухкомнатная квартира в Девоне — но обычно он просто скучает.

Рядом мелькает чья-то тень. Гарри моргает и отрывается от журнала. Вздохнув, он думает «Только бы не очередной фотограф».

Нет, это не «хвост».

«Хвосты» не ступают так тяжело и медленно. «Хвосты» не прячутся за мусорными баками. Они не носят таких широких толстых мантий, полы которых развеваются и хлещут их по лодыжкам.

Гарри сует журнал в карман и бросается за незнакомцем, который пытается скрыться в закоулках между магазинами. Его мокрые от луж следы хорошо видны на крупных булыжниках мостовой, и этого более чем достаточно для Гарри. Размер ноги — больше среднего. Это наводит на мысль, что незнакомец — мужчина, а, разное расстояние между следами, подразумевает, что человек… шатается. Фигура преследуемого двигается медленно, и он без труда догоняет ее.

Все это наводит на мысль о Креббе и Гойле. Живы ли они еще? Он никогда не вспоминал о них, даже во время войны, но они вполне могли бы скрываться в закоулках Дрянной Аллеи.

Преследование подозрительной личности, напоминает ему полевые занятия. Из-под кроссовок разлетаются в стороны брызги от луж. Гарри усмехается, чувствуя, как от стремительного бега сердце колотится в груди и быстрее течет кровь в венах. Это, вкупе с прохладным свежим ветром, бьющим в лицо, здорово бодрит. Он настигает незнакомца, но, только развернув его к себе, понимает, что ему попалась рыбка поважнее.

Он на какое-то мгновение замирает, увидев перед собой торчащие в беспорядке мягкие белокурые волосы и широко распахнутые серые глаза.

— Toxicodendrus!

Гарри кричит, чувствуя, что тело словно сгорает в обжигающей зудящей сыпи, как лицо покрывается волдырями, которые он начинает яростно расчесывать, словно желая снять кожу. Он опускается на землю, постанывая и корчась, и пытается избавиться от одежды, чтобы содрать с себя эту сыпь о грубые камни, очистив, таким образом, свою кожу. Все его тело горит так, будто его кусают тысячи раздраженных муравьев.

У него совершенно нет времени, чтобы сожалеть об упущенном Малфое, он думает лишь о том, как бы побыстрее попасть в Сент-Мунго и обложиться с ног до головы припарками.

Через неделю целители выписывают Гарри из Сент-Мунго, и уже всю следующую неделю он проводит в архиве, засиживаясь там допоздна, прежде чем находит список всех домовладельцев на Диагон Аллее и еще десяти ближайших лондонских кварталов. Конечно, большинство из этих них –подозрительные личности, содержащие большое количество котов и располагающие большим количеством свободного времени, и лишь некоторые предоставляют ему имена своих арендаторов, когда Гарри показывает им аврорское удостоверение.

Если бы он мог использовать на Диагон Аллее Карту Мародеров…

Начиная с того момента, как Драко Малфоя заметили в Линкольншире в компании бледного черноволосого мужчины (Гарри-то знает, что это был Снейп), о блондине нет никаких записей ни в прошлом году, ни в нынешнем. У Министерства есть неясные приказы и требования, чтобы он предстал перед судом Визенгамота, но поскольку никто не знает, где он находится, да и жив ли еще, ничего не было предпринято.

Теперь же Гарри это исправит. Ниффлер натягивает цепь, издавая при этом звуки, похожие на фыркание и поскуливание. Гарри вздыхает и тащит его за собой со словами: «Надеюсь, это именно то, что нужно». Ему пришлось потратить еще неделю на заполнение служебных форм, прежде чем Отдел Дополнительного Использования Волшебных Существ для Добрых Целей, состоящий из одной старой ведьмы, позволил ему взять ищейку Ниффлера.

Он оказывается перед пустой стеной, в которой нет намека на дверь. Последние три помещения в этом заброшенном здании оказались совершенно бесполезными. Ведьма, которая грозилась заклинанием лишить его яиц, старик, спросивший, сколько у него было плиток шоколада (Гарри никогда не расскажет, что знает об этом) и девушка с ребенком на руках и еще одним прятавшемся за ее фартук малышом, которая сильно напомнила ему Дафни Гринграсс из Хогвартса (он очень надеется, что все-таки это не она).

— Я не знаю, — говорит он Ниффлеру, который смотрит на него своими светлыми глазами.

Он чертит в воздухе квадрат и бормочет заклинание. Квадрат отскакивает назад, пролетая в миллиметрах от его уха, и с грохотом скатывается вниз по лестнице.

— Хорошо, — говорит он, — вижу, здесь есть защита.

Он достает из кармана маленькое золотое колечко и дает его Ниффлеру. Тот подпрыгивает и зажимает его в пасти, словно собака свою кость.

— Думаю, ты был прав.

Он применяет сварочное заклятие и прорубает стену, оставляя не ровные края в проеме и клубы пыли в воздухе. Это грубая и утомительная работа, и он потеет до такой степени, что от соли начинает жечь глаза, но он все же вламывается внутрь комнаты.

Это хороший знак.

Но в следующее мгновение, услышав вопль ребенка, Гарри понимает, что это отнюдь не хороший знак. Вообще не хороший. Его сердце ухнуло куда-то вниз. И он пребывает в шоке от применения своих аврорских навыков в реальной жизни. Он проделал себе путь в квартиру бедной ведьмы, потому что думал…

Повсюду кровь. Она и на дешевых коврах, и в щелях половых досок, только уже высохшего коричневого и еще какого-то темного цвета. В воздухе витает запах крови и дерьма. Гарри делает вздох, и это почти добивает его.

Он смотрит на Ниффлера, сидящего на задних лапах и скулящего. Затем тот начинает шевелить своим огузком, как будто подтверждает что это… это место убийства.

Гарри чувствует внутри себя холод. Он поднимает палочку и отпускает цепь. Он бросает вокруг квартиры заклинание щиты и заделывает отверстие в стене. Он, конечно, догадывается, что есть дверь, но она скрыта магией. Вполне возможно, что Темной.

На свободе всегда есть преступники Магического мира, да в придачу к ним парочка Пожирателей Смерти. Амикус Кэрроуз, Рабастан Лестранж. И теперь, как понимает Гарри, к ним присоединился Драко Малфой.

Он на цыпочках идет по квартире, следуя за кровавыми пятнами. Тело куда-то волокли. И, судя по запаху, Гарри подозревает, что это было не так давно. Сначала он обыскивает помещение глазами, а уже потом, как его учили на аврорских курсах, делает тихие шаги. Его пульс уже зашкаливает, а сердце тяжело стучит. Он не чувствует никакой суеты, как, говорят, происходит на первой полевой работе, и все же он почти напряжен.

Крик ребенка становится громче. Гарри пытается не думать о его воплях, которые очень отличаются от тех звуков, что издает дочь Билла и Флер, когда остается одна. Неужели этот больной ублюдок похищает детей и мучает их? Внутри него все перевернулось. Зловоние, исходящее от крови, становится тяжелее. Пол скрипит под весом Гарри. Он приближается к закрытой двери. Кровавые пятна исчезают за дверным проемом.

Гарри глубоко вздыхает и открывает дверь.

* * *

Ему сразу становиться очевидно, что именно здесь ублюдок держит тело. Голова Гарри кружится от тяжелого запаха дерьма, мочи, пота и крови, множества крови. Но, кроме этого, он ощущает еще что-то, что напоминает ему тальк, который лежит в ванной комнате в Норе.

Именно здесь ублюдок держит и ребенка. Как только Гарри пинком открывает дверь, вопли, как ему кажется, становятся еще громче.

— Чертов ублюдок! — кричит Гарри, влетая в комнату и…

Он чуть не падает, споткнувшись об окровавленные простыни, разбросанные на полу.

Малфой лежит на кровати, свернувшись калачиком в груде полотенец и окровавленных простыней, и в руках держит ребенка. Румяный младенец, составляющий полный контраст с бледным слизеринцем, быстро перебирает в воздухе красными ручонками. Пристальный взгляд Малфоя останавливается на Гарри.

— Все-таки ты меня нашел, — говорит он медленно и апатично, практически так же, как если бы сидел на успокоительных лекарствах.

Под его глазами отчетливо видны фиолетовые мешки. Он слегка меняет свое положение, чтобы рукой обнять завернутого в пеленки ребенка.

— Ты, чертов ублюдок… У кого ты украл ребенка? — горячится Гарри. Он в одно мгновение оказывается перед Малфоем и направляет на него палочку. — Немедленно говори, или я вызову наряд авроров.

Палочка, уткнувшаяся в горло блондина, кажется, не слишком его беспокоит. Вместо этого он начинает смеяться сквозь сухой осиплый кашель, срывающийся с его потрескавшихся губ. Он снова двигается, садясь чуть выше, и морщится.

— Я все думал, сколько же времени понадобится Избранному, чтобы найти меня.

Гарри сильнее тычет в Малфоя палочкой, чтобы стереть его усмешку.

— Я пошлю этот чертов вызов подкреплению, если ты, Малфой, не передашь мне ребенка, чтобы я мог его вернуть родителям, которых ты убил.

А затем происходит то, что не входит ни в какие рамки.

Подсознательно Гарри ожидает, что Малфой сейчас скривит губу и мысленно произнесет заклинание, возможно, Accio, чтобы забрать его палочку, возможно, другое, которое заставит его отлететь к стене, а затем аппарирует, как в прошлый раз, когда Гарри столкнулся с ним. Жалость, которую он когда-то чувствовал к слизеринцу и которую сейчас затмевал гнев, внезапно встает на первое место, стоит ему только увидеть рыдания Малфоя.

Он выпрямляется, ощущая, как колеблется его прежняя решимость при виде слез, текущих по бледному лицу Малфоя, шмыгающего носом, и рук, которые еще сильнее прижимают ребенка к груди.

— Ладно… Малфой, давай заключим сделку. Ты отдаешь мне ребенка, а я не буду вызывать наряд авроров, — Гарри подходит еще ближе.

— Она… моя, — хлюпает носом блондин.

— Что?

Его глаза уже покраснели от слез, текущих по щекам и подбородку.

— Я сказал… она — моя.

— Что?

— Ребенок… Она — моя, Поттер, и… — Малфой икает, и ребенок начинает кричать еще громче.

Малфой трясет его, но тот продолжает молотить ручками и вопить. Сверток материи на его груди шевелится еще сильнее, и он пытается успокоить его, шепча ему что-то, что Гарри не может разобрать.

— Ты… — Гарри вертит головой, оглядывая всю в кровавых пятнах комнату. — Но… кто… с тобой? Ты, что, убил его мать?

И, наконец, получает в ответ именно ту реакцию, что так долго ждал от Малфоя — тот поднимает на него взгляд, а его губы слегка изгибаются в ухмылке.

— Ты так думаешь, не так ли, Поттер?

— Я думаю, что ты должен явиться в Министерство с…

— НЕТ!

За спиной Гарри взрывается лампа. Он резко наклоняет голову, но все же мелкие осколки задевают его шею, и он тут же ощущает, как начинает покрываться бисеринками крови из ранок. Этот крик перекрывает даже вопли ребенка. Малфой что-то тихо бормочет младенцу, и Гарри снова чувствует себя не в своей тарелке. Он переминается с ноги на ногу.

— Так он твой? — спрашивает он. — Тогда почему… почему повсюду кровь?

Малфой снова поднимает на него взгляд и медленно моргает, он с большим трудом держит свои глаза открытыми. Он прекращает плакать, но всю еще всхлипывает.

— А ты никак не можешь это объяснить? — он растягивает гласные, но на середине предложения его голос начинает хрипеть, и Гарри приходится напрячь слух, чтобы расслышать его.

— О чем ты, Малфой? — говорит он, вздыхая.

Если он повзрослел с того момента, как оставил Хогвартс, успел нанести поражение Волдеморту и получить работу, то Малфой ничем не занимался в это время. Кроме того, чтобы вызывать у Гарри жалость к нему.

Слизеринец кладет ребенка рядом с собой на кровати. Затем скрещивает ноги под грудой одеял и на мгновение прикрывает глаза. Гарри видит пар, слетающий с губ Малфоя, да он и сам начинает уже замерзать. Он слышит, как за дверью, цокая когтями об пол, бродит по квартире Ниффлер.

— Ты думаешь, что теперь кто-нибудь стал бы со мной спать? Боже, да я… чертов преступник, и весь мир об этом знает! Если ты еще не в курсе, Поттер, за мной охотится Министерство.

Гарри воздерживается от комментария.

— Назови мне хотя бы одну причину, почему я не должен прямо сейчас сообщить им о тебе?

Глаза Малфоя устремляются к ребенку. Он проводит пальцами по одеялам, в которые он завернул младенца, а затем его потемневший и полный слез взгляд медленно возвращается к Гарри.

— Она — это все, что у меня есть, Поттер, — шепчет он. — Она — вся моя семья… Пожалуйста…

Гарри подходит к нему так близко, что ногами упирается в кровать. Тут еще сильнее пахнет мочой и кровью.

— Тогда почему, — начинает он говорить, тщательно выговаривая каждое слово, — здесь повсюду кровь?

— О, кухня в полном порядке, — замечает Малфой, слегка ухмыляясь.

— Малфой… — сквозь зубы предупреждает его Гарри.

Слизеринец довольно долго смотрит на него. Его лицо застыло, губы сжались в тонкую бледную линию, отчего челюсть напряглась. Он неподвижен, лишь грудь — то поднимается, то опускается, да кадык дергается, когда он сглатывает.

— Потому что это моя кровь, — наконец, говорит он.

Удивительные вещи происходят в Магическом мире. Неестественные вещи не только для магглов, но и даже для самих волшебников. Правда, многое из этого Гарри показал Хогвартс, а еще больше преподнес реальный мир.

Но, даже несмотря на это, он не знает, как реагировать на следующие слова Малфоя: «Да кто бы коснулся меня?», потому что он вспоминает, он вспоминает о блондинке из своих снов, о ночи в Клюве Летучей Мыши, и он прекрасно может просчитать, что с того момента прошло почти девять месяцев.

Поттер качается так, будто выпил слишком много сливочного пива. Драко кажется это ужасно знакомым, ведь в одну из прошлых их встреч тот тоже перебрал с выпивкой.

— Ты хочешь сказать…что… — Гарри качает головой, а затем тихо и грустно смеется, и этот звук громко отдается в ушах Драко.

— Я хочу сказать, просто оставь меня в покое!— говорит он, его голос снова начинает хрипеть. Он откашливается и продолжает. — Уйди, Поттер.

Он неимоверно устал. Он хочет дотянуться до своей палочки, но его рука будто налилась свинцом, и вместо того, чтобы подняться, опускается на кровать. Драко даже не помнит, где оставил ее. Может на кухне, когда почувствовал первую острую боль? Или в ванной комнате, где он три дня назад пытался заклинанием счистить с пола кровь, но вместо этого запятнал все еще больше.

Стоит только Поттеру закричать, как очки скатываются с его носа. Ребенок опять хнычет. Драко понимает, что еще кто-то находится в его квартире. Он слышит, как этот кто-то ходит по полу, и невольно съеживается, поскольку до одури ненавидит собак. И не у Поттера ли несколько лет назад была собака? Большой черный урод?

— Если он мой, тогда…

— Замолчи! — кричит Драко. — Ты разрушил мою жизнь! Ты уничтожил мою семью! А теперь ты и это хочешь уничтожить! Просто замолчи, Поттер! Я ненавижу тебя!

— Но ты… Не ты ли, Малфой, подмешал мне наркотики? Ты ненавидишь меня, но ты… и сейчас… — Поттер указывает на ребенка, его губа изгибается, а лоб прорезают морщины. — И сейчас у тебя есть это и…

— Не это, — резко замечает он. — А она!

Поттер замолкает. Его глаза горят от ярости, а губы плотно сжаты. Он подходит ближе, и Драко вжимается в спинку кровати, пытаясь взять девочку на руки, но Поттер первым оказывается рядом с ней.

Драко замирает. Его желудок начинает отторгать ту малую часть еды, что он нашел вчера в холодильнике — последнее из того, что он съел почти за неделю. Поттер не пытается взять младенца и аппарировать отсюда. Он лишь смотрит на девочку, а затем очень нежно касается своим пальцем ее щечки. Выражение его лица смягчается, когда ее темные замутненные глаза смотрят на него расфокусировано и непонимающе.

— Так она моя? — шепчет Поттер.

Комок в горле не дает Драко сказать ни слова в ответ. Он боится Поттера, боится, что он заберет ее, боится, что ему снова будет холодно и одиноко и что он вновь ослабеет. И все же он хоть раз, но кивает.

* * *

Поттер живет в лучшей части города, там, где деревьев и лужаек больше, чем безлюдных улочек; где автомобилей больше, чем ведьм; где есть дома, живые изгороди и магглы с портфелями. Драко наблюдает за ними, когда они к ужину возвращаются домой и их встречают жены и дети, и в каком-то смысле завидует тому, что у них есть.

Поттер приходит домой в обед. Первые несколько недель он приносит с собой странную еду, завернутую в грубую оберточную бумагу, и консервные банки, которые Драко никогда раньше не видел. Жареная еда, тушеная еда, странные конфеты в шуршащих обертках — желтые снаружи и безвкусные внутри. Чипсы, картофель-фри, карри и пиво. Ему нравится бисквиты Твинкис, а еще больше — Хобноб. Мама всегда говорила, что он любит сладкое.

В течение первых нескольких дней Драко почти ничего не делал. Он и раньше практически ничего не мог делать, кроме как лежать на кровати в своей квартире и стонать весь день. Он ужасно устал после родов. Он не мог спать — ребенок будил его, требуя есть, отрыгнуть, сменить подгузник или еще что-нибудь. Он ощущал себя зомби, был едва жив, но смерть не хотела принести ему облегчение, было лишь бесконечное полусознательное состояние, в котором было место только кричащим младенцам, воняющими дерьмом подгузникам, трескающимся соскам и кровотечением из…

Он не будет думать об этом. Он все еще вздрагивает, когда мочится. Его член и яички прикрывают это от чужих глаз, но это все еще там. Зелье было совершенно. Он слишком боится боли. Зелье — гораздо хуже, чем роды. Зелье разъело его живьем, а ребенок, по крайней мере, этого не делает.

Он рассеянно потирает свою грудь и ждет Поттера, который возвращается домой вечером. Мазь, купленная Поттером, немного помогает ему, но ребенок присасывается к его груди, словно брандспойт. Она ест, ест, затем тут же срыгивает, а потом начинает кричать, потому что хочет есть. На его рубашке уже образовалась корка от ее срыгиваний, и он не помнит, как давно она появилась.

Щелчок замка во входной двери заставляет его напрячься. Он встает и оборачивается к Поттеру, тот вопросительно приподнимает брови, пока опускает на пол свертки с сегодняшним ужином. Он расшнуровывает свои ботинки и идет в сторону Малфоя, глядя на ребенка, спящего в колыбельке рядом с бывшим слизеринцем.

— Как она? — спрашивает он.

— Хорошо, — отвечает Драко.

— Отлично, — говорит Поттер.

Общаясь друг с другом, они предельно вежливы, правда, нет между ними особой приветливости, но нет ссор и криков, полных ненависти, которые были раньше. Возможно, появление ребенка сделало Драко более мягким. Возможно из-за того факта, что Поттер взял его в свой теплый и безопасный дом, далекий от остального Магического мира, и осознание того, что здесь его никто не будет искать, Драко хотел здесь жить. Он не знает, что случится потом, куда он пойдет, что сделает, но пока все нормально. Да и Поттер нормальный.

Он приносит для ребенка небольшие подарки. Игрушки, детскую одежду и подгузники из магазина. Может, он и не хотел ее, может, и не знал о ней, но теперь, когда он все это делает, Драко думает, что он… Драко хочет думать, что Поттер не возражает, что она рядом с ним.

Поттер живет в небольшом доме, в одном из целого ряда таких же особняков, построенных из красного кирпича. У Поттера нет красиво подстриженной живой изгороди, как у некоторых его соседей, у него нет припаркованной на улице машины, никакой венок не украшает его входную дверь, и сосна перед домом не обвешана нитями гирлянд.

Через несколько дней будет Рождество. Сегодня пятница, а Рождество будет в понедельник. Драко уже несколько лет не разделял праздники с кем-то еще, обычно он проводит Рождество, держа в дрожащих руках очищенный апельсин и отпивая большими глотками пойло, которое он приобрел «из-под полы» у торговцев на Дрянной Аллее. Если закрыть глаза, он может вспомнить Рождество дома с двадцатифутовыми деревьями, украшенными белыми свечами, с которых капает воск и которые согревают комнату. Мать надела бы красно-белое платье и танцевала бы с отцом. Иногда приходил бы Фенрир Грейбэк или отец Нота, или родители Кребба или Гойла, и они ели бы гуся в клюквенном соусе, подогретое вино и только что вытащенные из духовки пироги с какой-нибудь начинкой. Это был бы прекрасный и сердечный праздник, заполненный Рождественскими песнями и большим количеством подарков, ярких и блестящих, запакованных для него.

У Поттера же есть лишь крошечное деревце высотой всего-то пять футов. Оно наклонено влево, и на его хилых ветках висит несколько с трудом найденных шариков. Он принес его несколько дней назад, и постоянно подающие на пол иголки заставляют Драко чихать. Да и кончики веток уже пожелтели.

Единственное, что у Поттера напоминает о празднике, так это коробка, разговаривающая и показывающая крошечных людей, поющих песни в промежутках между сообщениями человека с серьезным выражением лица об убийствах и автомобильных авариях на автомагистралях. Драко не понимает что это означает, поэтому он забирает ребенка в гостевую спальню и кормит ее там, если она захочет.

В доме Поттера две спальни. Гостевая спальня загромождена полупустыми коробками с учебниками из Хогвартса и Аврорской Академии. Когда у Драко выпадает свободная минутка, он просматривает аврорские учебники, но единственное, про что в них написано, так это про неуловимость Темных Заклинаний и про то, как им противостоять. И у него начинаю чесаться руки, так ему снова хочется пользоваться палочкой. Когда он спит, его пальцы, наверное, соединяются, готовые сделать сложное заклинание. Но до тех пор, пока он не исцелится, он не может сделать ничего больше скучных заклинаний.

Скоро, говорит он себе. Скоро.

Драко спит в гостевой спальне на полу рядом с узкой кроваткой, сделанной из маленькой корзинки, куда он кладет ребенка. Может, он и спал в одной кровати с Матерью и Отцом, но сейчас он боится, что может ночью откинуть руку в сторону и ударит ее. Она маленькая, и он не хочет делать ей больно. Никогда. Она — его семья. Его единственная семья теперь.

Поттер забирает ее и вручает Драко пакет с едой.

— Ты хочешь есть? — спрашивает он. — Сегодня на ужин китайская кухня.

Драко пожимает плечами. Он не любит маггловские продукты, которые покупает Поттер, но не умеет готовить.

Они едят практически в абсолютной тишине. Поттер слушает болтовню из коробки и обращает внимание на то, что Драко поглядывает на ребенка. Она сейчас необычайно тихая. Он ест так быстро, как может, подозревая, что очень даже скоро она будет кричать, требуя от него чего-нибудь.

Вместо этого она просто уставилась на него. Ее взгляд теперь сосредоточен, большие темные зрачки двигаются, стараясь разглядеть все вокруг. У нее черные взлохмаченные волосы. Ему нравится иногда гладить их, когда она спит. Они гораздо мягче, чем пух и пахнут, за исключением тех случаев, когда она не срыгивает, тальком и молоком. Так пахнет ребенок. Он думает, что скорее всего ему это нравится, внутри него просыпается отцовское чувство и от этого становится так тепло.

Когда она заснула, Драко оставляет ее в спальне и, не закрывая двери, дабы вовремя услышать ее крики, спускается вниз.

Поттер сидит на диване, пьет сливочное пиво и ест Хобнобс прямо из пакета. Он предлагает их Драко.

Он берет один и садится на противоположный край дивана. Поттер смотрит на крошечного говорящего маггла в коробке, пока внезапно не поворачивается к блондину, швыряя ему вытащенный из кармана своих брюк конверт.

— Это письмо мне сегодня принесла сова. С уведомлением, — говорит он.

Он кивает Драко, чтобы тот открыл письмо.

— Что это? — Драко хмурится и взламывает печать. Перед ним официальный бланк Министерства. Все внутри него переворачивается. Он опускает письмо до того, как успевает прочесть его. Они нашли его. Они все знают.

Нахмурившись, Поттер забирает у него уведомление.

— Кажется, Министерство считает… — медленно говорит он.

Драко ждет неизбежного. Он ощущает, как желчь, поднимаясь, сжигает его горло и вздрагивает.

— … что я должен зарегистрировать… хм… э… у них рождение маленького Поттера.

Драко моргает.

— Что?

— Они хотят зарегистрировать ее имя, Малфой, — он надвигает свои очки себе выше на нос и нажимает какие-то цветные кнопки на маленькой коробочке. Говорящий ящик звучат тише.

— Они не знают о тебе, — говорит он. — Они просто хотят узнать ее имя, — он кладет свою ладонь на руку, слегка успокаивая его.

— У нее нет име…

— Мы могли бы назвать ее Л…

— Пирра, — говорит Драко.

* * *

Поттер не очень нравится это имя, но все же он подписывает бумаги именно для Пирры. Драко чувствует удовлетворение, зная, что их семейное имя будет жить еще одно поколение. Если бы его предки узнали о ней, они бы не были взволнованы ее появлением на свет, ведь она не чистокровная. Но Драко все видит в другом свете — известность Поттера перевешивает ту частичку дурной крови, что есть в ней.

Поттер подзывает большую величественную белую птицу, и она не показывает заинтересованности, даже когда брюнет привязывает к ее ноге бумаги. Драко помнит ее еще со школьных дней. Он чешет ее между ушами, и она воркует ему в ответ. Поттер хмурится.

— Бумаги придут в следующую среду, поскольку до тех пор все Министерство в отпуске, — говорит он, наблюдая за исчезающей в небе совой.

Лондон сверкает, словно огни на Рождественском дереве. Однако Драко больше всего хочется остаться в доме Поттера, завернуться в одеяла, слегка отдающими чем-то, немного похожим на китайскую еду на вынос. Ему хотелось бы отдохнуть как следует, пока не придется уехать, как он думает, с наступлением весны.

Он также считает, что можно было бы в качестве благодарности что-нибудь сделать для Поттера на Рождество. У него нет с собой денег, и он особо не хочет просить об этом Поттера, поэтому пишет брюнету список и говорит:

— Сходи по магазинам и купи мне это.

— Зачем тебе индейка? — спрашивает Поттер, потирая висок. — Я думал, что закажу немного индейки с карри…

— Просто иди и купи! — настаивает Драко.

На его лице внезапно появляется румянец, ему становится как-то не по себе от своей просьбы. И сюрприз получается слегка испорченным, но если он что-то должен Поттеру, то… Мать всегда говорила, что хороший банкет списывает бОльшую часть долгов.

Под деревом стоят три маленькие коробки, обернутые в блестящую золотую бумагу с жалкими заколдованными тесемочками по бокам. Все они для ребенка — Драко проверил их, постучал по ним и даже попробовал открыть одну, когда Поттер спал, а он кормил Пирру. Она заснула, а он все не мог успокоиться и стал блуждать по дому, заглядывая в ящики и шкафы Поттера с помощью Lumos.

Он знает, что Поттер на самом деле не любит читать, если не считать ежеквартальник «Квиддитч», ведь ему приходится много изучать аврорские учебники. Он знает, что Поттер предпочитает бриться вручную, и что у него любимые трусы — зеленые, их у него несколько штук, и они всегда либо в стирающей коробке, либо в сушащей коробке. Он знает, что Поттер предпочитает есть на завтрак Cheery-Os, а на ланч — бутерброды с ветчиной. И что Поттер, должно быть, любил мелкую Уизли, потому что именно ее фотография стоит у его кровати.

От этой мысли Драко закипает и понимает, что ненавидит такое положение вещей. Он хочет, чтобы Поттер принадлежал ему, а мелкая Уизли напоминает о той безупречной жизни, которая ждет брюнета, когда они с Пиррой уйдут от него. Каждый раз, глядя на эту фотографию его душит ревность, особенно, когда он на цыпочках идет мимо комнаты Поттера, вернувшегося из Министерства.

В Сочельник Поттер ушел на весь день. Это еще больше съедает Драко изнутри. Он задается вопросом: не с мелкой ли Уизли сейчас Поттер вспоминает о прошлом? Или, может, с той блондинкой, что большими, широко распахнутыми глазами смотрит с других фотографий. Конечно, у него есть подруга на стороне.

В одной из коробок Драко нашел поваренную книгу. Он не понимает и половины инструкций, но ящик, что стоит на кухне, смог нагреться, когда он своей палочкой зажег внизу нее огонь, и большая липкая птица вроде бы нормально готовилась и так.

Он практически склоняется к тому, чтобы вызвать одного из старых малфоевский домовых эльфов, чтобы посмотреть, появятся ли они здесь, и будут ли готовить для него. Но они были давно конфискованы. Он скрежещет зубами и мирится с этим. Может, Поттер еще подумает дважды, когда съест этот ужин.

Драко опускает пальцы в картофельное пюре, затем вытаскивает их и пробует на вкус. Может, и нет.

Все сегодняшнее утро ребенок плачет, и у Драко от этого так болит голова, что он кричит ей в ответ, и она орет еще сильнее. Он хочет засунуть свою голову в унитаз, потому что испытывает головокружение и не слышит ничего, кроме ее воплей. От крика она ужасно раскраснелась, и Драко мечтает переложить заботы о ней на Поттера, которого нет дома.

Девочка засыпает после обеда. К тому времени индейка уже вкусно пахнет и истекает жиром; морковь, на первый взгляд, съедобна, а картофель… Ну, ладно, он недостаточно хорош для них, поэтому Драко перекладывает его в миску и ставит в духовку, надеясь, что большее время приготовления сделает картофель менее жидким и вполне съедобным. К этому моменту головная боль становится невыносимой и ему хочется только одного — чтобы боль прошла, но ребенок просыпается и снова плачет, И Драко понимает, что он больше не выдержит.

Он запирается в ванной комнате и закрывает уши поттеровскими полотенцами, пытаясь оградить себя от крика.

— Убейте меня, — бормочет он, просит, чтобы кто-нибудь сжалился над ним и прекратил его страдания.

Все расплывается перед глазами, и голова раскалывается как от ударов молотка, и, пока стук не становится еще сильнее, он кричит: «Черт, остановите это!».

Дверь ванной открывается, его ослепляет искусственный свет, от которого становится еще хуже, чем было, и он думает, что его вырвет тем немногим, что он успел сегодня поесть.

Поттер шепотом произносит слова заклинания и облегчает страдания Драко. Он резко опускается напротив ванны и лишь сидя так довольно долго чувствует, что голова постепенно прекращает трещать. Его живот все еще болит, но это, кажется, происходит постоянно. Такие бесконечные спазмы.

Запах чего-то горелого достигает его носа, и он стонет.

— О Боже, — он пытается встать и добраться до кухни так быстро, как только может, пройти мимо Поттера, загораживающего дверной проем. На брюнете все еще надето тяжелое пальто, его щеки румяны от мороза, одной рукой он держит Пирру, а в другой сжимает палочку.

Драко обижается, что девочка перестала кричать именно сейчас.

— Какого черта ты оставил ее одну? — шипит Поттер. — Я пришел домой и услышал, как она плачет, потому что тебя долго не было! И какого черта ты поставил в духовку пластмассу? Она полностью расплавилась… Чем ты занимался, Малфой?

Драко закрывает глаза. Он хочет сказать Поттеру, что не может больше делать все в одиночку, но он слишком взволнован. Он хочет сказать, насколько он обижен на него, ведь тот может выходить из дома, а он — нет, потому что должен Поттеру, которого ненавидит. Единственное что он в состоянии произнести это:

— У меня болела голова.

Ноздри бывшего гриффиндорца раздуваются, и он делает глубокий вдох. Драко вздрагивает и ждет, что он сейчас начнет орать, но вместо этого тот просто говорит сквозь зубы:

— Прекрасно, иди и вздремни или просто отдохни, — и выходит из комнаты, забирая с собой ребенка.

Через час он будет вынужден спустится вниз. Он лежит в темноте на узкой кровати, уставившись в потолок, и наблюдает за тем, как низко висящее солнце скользит по вершинам городских зданий. Его живот урчит, но резкий запах горелого «Бог знает чего» не особо повышает аппетит. Из-за своей груди он чувствует себя таким переполненным, что вот-вот взорвется. Он ненавидит то, что произошло с его телом. Больше всего он волнуется о том, как бы вернуться к своим прежним формам, но чувствует, что его титьки — как у двенадцатилетней хаффлпаффки: всегда опухшие, чувствительные, с заостренными налитыми и потрескавшимися сосками.

Ребенок кричит — это своеобразный зов, и его тело тут же на него отвечает.

* * *

По сравнению со вчерашним днем, Рождество проходит тихо. Никакие автомобили не патрулируют улицы, никто не бежит в магазин в последнюю минуту. Драко выглядывает из-за занавесок и видит улицу, усыпанную искрящимся снегом. Он убежден, что в Рождество обязательно что-то белое и мягкое как пух должно покрывать землю, и даже его родители в особо теплый год заколдовывали земли Поместья, и это очаровывало.

Драко держит Пирру на коленях, а Поттер открывает ее подарки. Ее глаза озадаченно оглядывают комнату, и девочка не кажется особо впечатленной даже тогда, когда Поттер заставляет ленты танцевать.

— Когда ты изучал это заклинание? — спрашивает Драко. — На первом курсе?

Он ухмыляется Поттеру, взмахивает своей палочкой, и теперь уже человечки из лент танцуют быстрый фокстрот. Драко очень устал после выполнения этого заклинания, но Пирра не заинтересовалась и этим.

Поттер закатывает глаза.

Он дарит Пирре немного одежды, куклы и книги с двигающимися фигурками, которые улыбаются ей. Он примеряет ей маленькую красную шапочку Санты, она очень идет ей, но девочка начинает кричать и молотить своими кулачками, и они ее снимают. Он дарит ей крошечный квиддитчный набор, в этот комплект входит и золотой снитч, который жужжит и летает по комнате, над ухом Драко, а потом под деревом. Драко хочет уже схватить его, когда он подлетает ближе, но Поттер успевает первым.

Его рука тепла и тверда. Драко немедленно отдергивает свою руку назад, словно обжегшись. Может, он и раньше трогал Поттера, но тогда он в этом нуждался.

Воцаряется неловкая тишина. Поттер кашляет, прочищает горло и выходит из комнаты, оставляя Драко с ощущением глупости из-за этого случайного контакта, в котором он совершенно не был виноват. Он чувствует отвратительный запах и уносит ребенка наверх, чтобы поменять ей подгузник. Он уже хорошо умеет скреплять его достаточно плотно, чтобы тот не упал через час, из-за чего ребенок может оказаться мокрым, если описается.

После кормления он укладывает ее спать и спускается вниз на кухню подкрепиться, выудить из шкафа Поттера несколько вкусных, обернутых в фантики маггловских конфет. Он берет коробку и чувствует, как что-то касается его бедра.

Поттер очень легко дотрагивается до него рукой, но даже сквозь свою толстую зимнюю мантию Драко ощущает каждый палец брюнета, словно клеймо.

Он оборачивает и, прищурившись, пристально смотрит на Поттера, пока не замечает в его свободной руке еще одну блестящую коробку, которой не было под деревом.

— Э… — говорит брюнет столь же красноречиво, что и косноязычный предсказатель. — Э… Я… купил это для тебя.

Одна часть Драко хочет сказать: «Зачем, Поттер, ты не должен был это делать!», — и ухмыльнуться. А другая часть хочет крикнуть: «Отвали!», — но он говорит так же красноречиво:

— Э… Почему?

Но, тем не менее, он открывает ее. Он любит подарки, особенно, те, что предназначены ему. Он рвет бумагу и снимает крышку с коробки. Внутри нее лежат мантии, много комплектов мантий. Он достает одну, кидает ее на пол и видит следующую.

— Ты купил бесконечную коробку? — спрашивает он.

Поттер пожимает плечами.

— Я думал, что ты… э, может, тебе нужно несколько новых. А то твой запах а-ля детская рвота ужасен.

— Заткнись, — бормочет Драко, но в душе он хотел сказать другое.

Вместо этого он просто уставился на полдюжины мантий, разложенных на линолеуме. Его любимого черного цвета, а также темно-синего и темно-зеленого, с белыми манжетами на одной и высоким воротником на другой.

— Они выглядят лучше, чем те, что ты носишь сам, — говорит он Поттеру.

На губах брюнета появляется небрежная улыбка.

— Я попросил помочь мне, — произносит он.

Он должен поблагодарить Поттера за подарок, но не может заставить себя сказать ни слова. Все, что он может сделать, так это оставаться на месте, смотреть на мантии и смущаться оттого, что рука Поттера не только не покинула его бедро, но еще удобнее устроилась там. Этот контакт заставляет внутренне встрепенуться Драко, и он чувствует головокружение. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом качает головой.

— Я… Ты останешься? — спрашивает его Поттер.

— Что? — говорит он. Это защитная реакция. Он ухмыляется и фыркает. — Что? — снова произносит он.

— Я хочу сказать… Ты и она. У нее должно быть двое родителей, семья…

Из холла слышится какой-то грохот, который сопровождается таким же громким возгласом: «Привет, Гарри!»

Он уже несколько лет не слышал этот голос, но никогда не сможет его забыть. Драко замирает и смотрит на удивленного Поттера. Он не знает, что делать, поэтому достает палочку и выходит из комнаты. Драко видит раздражающую вспышку рыжих волос и жуткую густую гриву мерзкой магглокровки, он знает, что они его заметили, но его это совершенно не волнует.

Он закрывает дверь в спальню и резко съезжает по стене. Пирра спит, ей не мешают ни его движения, ни громкие голоса внизу. Он прикладывает ухо к двери, надеясь узнать, что именно Поттер говорит Уизелу и Грязнокровки Грейнджер, но их голоса звучат приглушенно, а он боится приоткрыть дверь, поскольку сам не сможет ничего сделать с ними. Он все еще слаб, и его магия полностью восстановится только через несколько месяцев. Он даже сомневается, что сможет использовать заклинание Ватных Ног. Рука Драко сжимается в кулак, и он ударяет им дверь.

— Проклятье, — бормочет он.

Он понимает, что ничто из этого не сработает. Это была ужасная идея — ввести это Поттеру. Он должен был пойти и дать этот наркотик какому-нибудь другому несчастному дураку, тому, у кого, возможно, была бы кровь получше. Он никогда не должен был пить то зелье, не выяснив сначала, к чему это приведет. Он должен был умереть от голода или вызвать преждевременные роды, или что-то еще. Потому что также отчаянно, как он хочет получить все что он потерял, он может чувствовать, что Уизли отправиться в Министерство, и уже сегодня вечером ему вручат односторонний портключ в Азкабан.

Пирра шевелится в маленькой корзине, куда ее положил Драко. Она шумно вздыхает, ее влажные губы причмокивают, и ему становится трудно дышать. Он не может смотреть на нее, она обеспеченна…

Он берет со своей кровати скомканную подушку и держит ее в руках. Пирра маленькая, и он может просто положить на нее подушку, и она бы ничего не почувствовала, заснула бы и спала вечность. И потом она никогда бы не узнала, каково это не иметь се…

— Малфой?

Он замирает, все еще держа в руках подушку, словно толстый парус.

— Что ты делаешь? — осторожно спрашивает Поттер, входя в комнату и закрывая за собой дверь. Когда Драко не отвечает, он шипит: — Что ты собирался делать с этой чертовой подушкой? — Он взмахивает рукой, и она отлетает в другую часть комнаты.

Драко чувствует, как вибрирует магия и тихо шевелится ребенок. Она тоже должна это ощущать. Как будто сильное тепло волнами исходит от Поттера.

Ни тогда, когда брюнет пришел в его квартиру, ни тогда, когда он угрожал гриффиндорцу на пятом курсе, он никогда не видел Поттера таким разъяренным. Его лицо абсолютно побелело, и от этого мерцание его глаз стало еще более ярким, более темным. Он почти не дышит, он почти не шевелится, только выжидающе смотрит своими огромными сияющими глазами и…

Порыв ветра отбрасывает его спиной на кровать, Поттер встает перед ним разъяренный и мертвенно-бледный, словно привидение. Драко дотрагивается до своей палочки, но брюнет отшвыривает ее подальше. Его глаза потускнели, и Драко боится его. Ему кажется, что мог бы увидеть, как вокруг Поттера слегка переливается светом его мощная аура. Драко никогда не видел ни чего подобного прежде, он осознает, что это волшебник, который убил Темного Лорда, и теперь он знает, как Поттер сделал это.

Поттер зажимает его запястья по обе стороны от его головы. Драко не понимает что происходит до тех пор, пока не почувствовал, как колено гриффиндорца раздвигает ему ноги. Он пытается отползти выше на кровать, но не может сдвинуться с места. Поттер все еще пристально смотрит на него пока он не отводит глаза в сторону, будучи не в состоянии встретиться с ним взглядом.

Поттера охватила ярость, и его тело напряжено, будто перед прыжком, когда он наклоняется к нему. Драко чувствует сухие губы Поттера. Они только твердо прижимаются к его губам, не более.

— Ты и она, — говорит он сквозь зубы, — мои. И ты не смеешь ничего делать никому из вас двоих.

Драко чувствует дыхание Гарри, запах Cheery-Os, чая и апельсинов, бисквитов и даже яичный коктейль. Сладкий, мягкий и бодрящий с мускатным орехом из Южных Морей.

Что-то внутри него ломается. Он издает полустон, полувсхлип, вырывает запястья из хватки Поттера, обхватывает его спину руками, подтягивает свое тело к гриффиндорцу и целует его, проводя языком по чужим губам, пробуя его на вкус. Когда рот Поттера открывается навстречу его горячему, влажному рту, он вспоминает, почему мстит, почему, как предполагается, ненавидит Поттера, он смеется и отстраняется.

Он вытирает свой рот и садится на край кровати, недовольный собой, потому что знает, что ничего не сделает. Не сделает то, что должен был.

— Пойдем вниз, поужинаешь с нами, — говорит Поттер. — Рон с Гермионой принесли индейку с карри. И они хотят увидеть ее.

— Они знают? — у него внутри все встрепенулось.

— Я сказал им только что. Они хотят ее увидеть.

Драко неохотно берет Пирру и спускается вниз следом за Поттером.

Грейнджер — хранитель тайны, а Уизли — крестный отец. Драко не знает, что хуже.

Даже полгода спустя в офис Поттера прилетают совы с надутыми волшебными воздушными шариками и полными ненависти письмами. «Кто она?!» — вопрошают одни, «Я люблю тебя, Гарри Поттер!» — уверяют другие.

Драко — не женщина, да он и не любит Поттера, но всё же все эти дамы и девицы, и изредка юнцы, требуют открыть правду о тайной жене и матери его ребенка, которую, по утверждению Ежедневного Пророка, Поттер прячет в маггловском пригороде. Его смешит этот ажиотаж, но он собирает все письма в большую коричневую коробку, стоящую в гостевой спальне, и перечитывает их, когда ему скучно.

С Рождества они ни словом не обмолвились о том поцелуе. О тех поцелуях, напоминает он себе. Они живут параллельно, живут в одном доме, едят одну и ту же пищу, занимаются ребенком, но никогда ничего не делают вместе. Не такую жизнь вели его родители, его первая семья. Мать и отец целовались бы, касались друг друга, танцевали и разговаривали обо всем от магии до политики, философии, новостей. А что сейчас у него? Погода, результаты квиддитчных матчей, нестиранное белье Поттера и груды потных, грязных мантий по всему дому.

Если бы он женился на Панси, возможно, он жил бы именно так, как мечтает глубоко в душе. Она бы сюсюкалась с ним, целовала, баловала, перебирала его волосы. В школе она постоянно прикасалась к нему. Тогда он отмахивался от этого, а сейчас думает, что не возражал бы, если бы его обнимали за талию. Временами, когда Поттер сидит вечером перед говорящей коробкой, Драко хочется просунуть свою руку между гриффиндорцем и спинкой дивана, но он никогда не осмеливается на такое.

Он не знает, чего хочет больше. Драко замечает, что его взгляд задерживается на Поттере, который выходит утром из душа в одном лишь полотенце, низко сидящем на бедрах. Он нетерпеливо ждет по вечерам момента, когда гриффиндорец придет домой с едой, чтобы рассказать, чем сегодня занималась Пирра (ведь у него то нет никаких занятий). Он хочет, чтобы брюнет смеялся его шуткам и улыбался ему, а не бросал на него время от времени беглые взгляды.

Драко не ушел из дома Поттера. Он жаждет узнать, чего хочет гриффиндорец: конечно, он не может оставаться здесь до тех пор, пока Пирра не пойдет в школу. А она обязательно пойдет, Драко знает это. В их семье не было сквибов со времен двоюродного дядюшки Флавиуса, который прожил запертым на чердаке добрых сорок лет, но о нем в семье никогда не упоминали.

Драко жаждет внимания. Глядя на груду писем и записок в коробке он задумывается, а не пойти ли ему в редакцию Ежедневного Пророка со своей историей? Но без сомнений, они потребуют доказательств, а он не собирается никому, даже Поттеру, показывать то, что с ним сделало зелье.

* * *

Завтра его двадцать первый день рождения. Интересно, в курсе ли Поттер. Драко, как всякий волшебник, с ранних лет знает, когда день рождения Спасителя Магического Мира, но он не думает, что остался кто-нибудь, кто помнит, когда этот праздник у последнего из Малфоев. Во-первых, члены его семьи мертвы, а друзья отреклись от него, и, во-вторых, он был объявлен без вести пропавшим Пожирателем Смерти, вооруженным и опасным.

Они никогда этого не обсуждали, но Поттер уверен, что Драко был Пожирателем Смерти, а Малфой не пытался разуверить в этом гриффиндорца. Он не хочет признаться брюнету, что всегда был трусом, не решавшимся убить ни Дамблдора, ни магглов. Он был слаб, жалок, и именно это привело к смерти членов его семьи. Вина поедала его изнутри, даже годы спустя, после долгих напряженных раздумий.

Когда он видит сияющие глазки дочери и ее обращенную к нему беззубую улыбку, он забывает о несправедливости жизни.

Сейчас у нее прекрасные белокурые волосы. Черные же, похожие на пух, выпали несколько месяцев назад. И это заставило его запаниковать до такой степени, что он был готов сдаться Министерству, лишь бы отвести ее к Целителю в Сент-Мунго и убедиться, что она не подхватила никакой маггловской болезни. Но Уизли — чтоб его! — сказал Поттеру, что у нескольких его братьев в младенчестве тоже были черные волосы, которые потом выпали.

Драко опасался худшего: что его единственный живой родственник будет рыжим, как все Уизли, но когда у нее выросли волосы, подобные позолоченной короне, он вздохнул от облегчения.

В половине восьмого в дверном проеме появляется Поттер и говорит какую-то ерунду, но Драко перебивает его. Он два проклятых часа прождал обеда и, когда гриффиндорец появился дома без пакета с едой, поинтересовался у того:

— Черт возьми, что происходит, Поттер? И что я, по-твоему, должен теперь есть?

Поттер закатывает глаза и проходит мимо Драко. Он потрудился лишь бросить взгляд на ребенка, радостно лепечущего посреди ковра с жующей игрушкой, похожей на выдрессированную собаку. Он опускает сумку и плащ на кухонный пол и достает пиво из холодильника.

— Ну, — орет Драко, — я хочу есть!

— Тогда закажи чертову пиццу! — раздраженно отвечает Поттер. — Я должен все делать за тебя?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сухо говорит блондин, глядя на стол, где находится звонящий аппарат. Ненавидя шум, и не зная, что надо сделать для того, чтобы это маггловское изобретение затихло — Поттер никогда ему этого не объяснял, — он наложил на него заклинание Тишины.

Поттер заказывает пиццу, и спустя час Драко наконец ест жирную, отвратительную еду, которая переваривается в его животе лишь тогда, когда он ложится спать. За открытым окном — теплая ночь, но он дрожит под простынями, уверенный, что Поттер возненавидел его еще сильнее, чем раньше. Стоит ему только закрыть глаза, как перед ним появляется раздраженный гриффиндорец. «Я должен все делать за тебя? Что ты делаешь? Ты подмешал мне наркотики, Малфой!»

Драко уснул лишь на рассвете, а час спустя, когда просыпается Пирра, требуя, чтобы ее покормили, поменяли подгузник и развлекли, он с трудом открывает глаза, совершенно забав, какой сегодня день. Поттер уехал на работу, Драко даже рад этому, ему хочется побыть одному.

Он дремлет, когда гриффиндорец возвращается домой. На маггловских часах Поттера, четыре часа дня. Драко скучает по дедовским часам в их Поместье. Механические часы были привычнее и действовали успокаивающе, гораздо лучше, чем это враждебное маггловское устройство.

Кто-то трясет его за плечо, и он трет глаза. Перед ним стоит Поттер, держа на руках Пирру.

— Вставай, — говорит он.

— Зачем?

— Просто вставай, — снова произносит он.

Драко вздыхает и пытается пригладить волосы, чувствуя, что они торчат во все стороны. Правая щека, на которой он спал, слегка горит. Спустившись на кухню, он хмурится и понимает, как ужасно выглядит в глазах Грейнджер и Уизли, находящихся там и от неловкости с огромным интересом уставившихся на аппарат по изготовлению тостов.

— Вот, — говорит Поттер, вручая ребенка Грейнджер.

У Драко все внутри сжимается, видя, как она, берет его ребенка, касается Пирры своими грязными руками, но, стиснув зубы, он не произносит ни слова до тех пор, пока Поттер не передает ей и сумку с детскими вещами

— Что ты делаешь? — шипит Драко брюнету.

Губы Грейнджер дергаются, а Уизли прищуривается. Поттер пожимает плечами и отвечает:

— Рон с Гермионой согласились понянчить ее сегодня вечером.

— Но… зачем? — спрашивает он, пытаясь скрыть неуверенность презрительной усмешкой, обращенной к Грейнджер, которая продолжает кидать на него взгляды, странные даже после полугода прожитого в доме Поттера.

— Разве сегодня не твой день рожденья? — интересуется брюнет, небрежно прислоняясь к кухонному столу.

О. Вот оно что.

Драко моргает и бормочет себе под нос. Вид Пирры, улыбающейся ему, сидя на руке Грейнджер, и как они вместе с Уизли уходят из дома, вызывает раздражение, но это чувство сменяется на совершенно другое, когда Поттер обнимает его за талию. Все внутри него замирает, он не может пошевелиться, а внизу живота расцветает что-то теплое и легкое. Но когда он поворачивается, чтобы что-нибудь сказать брюнету, блеск в глазах Поттера и то как брюнет смотрит на его рот, заставляет мир остановить свое движение.

— Я… я хочу сказать, мы одни и с тех пор… Ну, я подумал, что тебе могло бы понравиться… — Поттер прикусывает губу, качает головой, и его рука соскальзывает с талии Драко. — То есть, я имею в виду, если ты не хочешь, то я…

Блондину потребовалось всего лишь мгновение, чтобы понять, о чем именно говорит гриффиндорец. Он видит как розовеют у того щеки и чувствует на своем бедре дрожащие пальцы. Он кивает и говорит:

— Да.

Они вдвоем сидят на диване. Поттер закрывает шторы и смотрит на него, играющая на губах брюнета небрежная улыбка сходит на нет. Он дотрагивается до подбородка Драко, и по спине того бегут мурашки, поскольку никто и никогда не касался его кожи так невесомо, словно призрак, но в тоже время это было так по-живому тепло.

Когда он подсыпал Поттеру наркотики, все было по-другому. Ни блеска в глазах, ни предварительных контактов. С колена рука перемещается выше и выше, пока Драко не качает головой. Большой палец дотрагивается до его рта. Губы касаются его уха, а страстный язычок исследует все повороты и впадинки в раковине. Раньше все делалось с определенной целью. Сейчас цели нет, есть только они.

Драко не знает, что думать об этом. Вместо этого он открывает рот навстречу, и язык гриффиндорца, словно танцуя, медленно проникает внутрь. Поттер валит Драко на диванные подушки, придавливает его своей тяжестью и удобнее устраивается сверху. Брюнет встает на колени рядом с ним, а своими руками, пальцами и ртом касается тела блондина, исследуя, наблюдая и узнавая.

Время застыло. Драко считает минуты, трепеща под Поттером; когда тот отстраняется, его глаза сияют, а губы блестят от слюны. Он считает часы, пока пальцы гриффиндорца осторожно пробираются ему под рубашку. Драко задыхается от прикосновений… Это слишком интимно, и он не может придумать ничего лучше, как втянуть в себя живот и пробормотать «Нет». Он не хочет, чтобы Поттер видел рубцы, не хочет, чтобы брюнет зашел так далеко, потому что уж тело Драко-то хочет, а он знает, что как только гриффиндорец увидит, почувствует и узнает, что у него там, все сразу же будет разрушено.

Они отстраняются друг от друга, как только слышат голоса снаружи. Драко приглаживает свои непослушные волосы, а вот Поттер вместо того, чтобы взволноваться, радостно отправляется впускать в дом Грейнджер и Уизли, нисколько не смущаясь измятой рубашки и порозовевших щек. Не глядя на них и не говоря ни слова, Драко относит спящую Пирру в кровать.

— Грязная магглокровка тебя заразила чем-нибудь? — шепчет он, проверяя нет ли на ней каких-либо признаков сумасшествия или маггловости.

Ее подгузник немного свободен, пижама слегка сбилась. Он хмурится и укладывает ее спать в корзину, которая с каждым днем становится ей все меньше и меньше.

Ему снится Поттер, целующий его до потери дыхания, и зеленые глаза, смотрящие прямо в душу. Он просыпается посреди ночи, дрожа, а его живот оказывается липким от спермы.

* * *

Иногда Поттер готовит ужин. Обычно это неравномерно поджаренный бекон и тост, изредка омлет или жареный цыпленок с горошком, слишком мягким на вкус Драко и именно поэтому тот старается приучить к нему Пирру. Она очень любит этот вид бобовых, но все же большая часть из них попадает на рубашку блондина, а не в животик девочки.

Изредка в выходные они гуляют в ближайшем парке. Драко толкает коляску, вцепившись в нее так, что костяшки пальцев белеют, и молчит, язык не шевелится от страха, что его может кто-нибудь увидеть, будь то волшебник или маггл. Он не хочет оказаться в Азкабане, даже несмотря на уверения Поттера, что в связи с грядущими выборами Министра Магического Мира, магам не до поисков слизеринца. Он не хочет, чтобы и магглы, увидев его с Поттером и ребенком, подумали «Чертовы гомики!», ведь брюнет идет слишком близко, наклоняется и либо шепчет что-нибудь, либо говорит таким низким голосом, что они уподобляется возлюбленным, оставшимся наедине. И дома он делает некоторые вещи, что и гомики, но Драко — не из них, ему лишь нравится, когда Поттер рядом.

Бывает, что они долго не ложатся спать и целуются. На диване, на кухне, на ступеньках лестницы. Он может пахнуть и детской рвотой, и тальком, и горошком, но гриффиндорец никогда ничего не говорит, не жалуется. На вкус Поттер напоминает смесь из чеснока, шоколада, Cheery-Os и изредка карри. А еще сюда добавляется чай и тыквенный сок. Драко прислоняется к стене, хватает Поттера за волосы, потому что именно в этот момент язык брюнета путешествует по его шее, челюсти, плечам. Блондину хочется растаять. Действия гриффиндорца заставляют колени Драко слабеть, и он крепко впивается пальцами в спину брюнета. Поттер делает его слабым, потому что блондин хочет этого и хочет гораздо большего.

Они спотыкаются о верхнюю ступеньку и врезаются в стену, ударяясь зубами и носами. Драко отступает назад и шипит «Осторожнее!». Поттер бормочет извинение, но все оказывается неважным, стоит только почувствовать, как рука гриффиндорца опускается на бедро блондина, а чужой язык, такой горячий, влажный и на вкус напоминающий сегодняшний ужин, проникает в его рот. Губы Поттера жесткие, язык гладкий, а сам он трется о бедро Драко.

Ему нравится ощущать прижатый к себе член гриффиндорца, потому что это означает, что Поттер достаточно возбужден и хочет его. Ему нравится чувствовать твердость сквозь брюки брюнета. Он становится смелее и, протиснув руку между их телами, сжимает член Поттера пальцами, и тот открывает рот и ловит воздух, положив голову ему на плечо.

Поттер уверенно тянет Драко в спальню. Его руки спокойно стаскивают брюки и расстегивают рубашку. Драко мимоходом наблюдает как одежда падает на пол, и не отрывает глаз от Поттера, который залезает на кровать и целует его неистово, собственнически и немного грубо. Трусы гриффиндорца топорщатся, и он все быстрее трется о блондина, толкаясь и наклоняя свои бедра, как если бы это был секс, а не просто трение. Он уже видел Поттера раньше, но тогда все происходило в темноте, да и он закрыл глаза, пытаясь покончить с этим как можно быстрее.

Теперь же ему нравится ладонями касаться груди гриффиндорца. Ему нравятся соленые капельки пота, выступающие над верхней губой брюнета. Ему нравится ощущать тяжесть Поттера и видеть его порозовевшие щеки.

Но когда Поттер протискивает руку между ними, чтобы разобраться с пуговицами на мантии Драко, тот его отодвигает.

— Не надо! — шипит он. — Не делай этого!

Гриффиндорец возвращает на место свои очки и качает головой.

— Я думал, ты хочешь…

Секунду Драко молчит. А затем садится и бормочет:

— Просто не надо, Поттер.

Брюнет дотрагивается до его плеча, но тот не обращает внимания и говорит:

— Отвали.

Ребенок спит, и Драко кажется, что если бы не она, потемневшие глаза Поттера сулили бы ему одно из двух — либо проклятие, либо крик. Но вместо этого тот лишь фыркает, на его губах появляется презрительная усмешка, и брюнет произносит:

— Тогда уходи.

Драко лежит на спине, слушая стрекотание сверчков на лужайке под окном. Он касается своего члена под простынями, задумываясь над тем, что бы он ощутил, если бы вместо собственных предсказуемых движений до его члена дотрагивался Поттер. Но позади своих яичек он всегда ощущает кое-что еще и знает, что даже если бы Поттер хотел его, парня, он пожелал бы, чтобы этот парень был нормальным.

* * *

Эта игра повторяется раз за разом. Они целуются, касаются друг друга, Поттер тянет Драко в свою спальню, стараясь получить чувство интимности и комфорта, блондин паникует, брюнет сердится, и они не разговаривают, не обнимаются и вообще ничего не делают в течение трех дней. А потом все начинается по новой. Конечно, они разговаривают, но только о Пирре. Драко садится и нервно придвигает к себе тарелку с едой, приготовленной Поттером. Он ненавидит спагетти, но у него слишком большое чувство собственного достоинства, чтобы сказать это Поттеру, когда тот не в настроении.

Теперь они ещё и спорят. Когда слизеринец отталкивает гриффиндорца, тот говорит «Какого черта ты это делаешь, если я могу чувствовать твою реакцию под одеждой?». Драко сам знает, что тоже возбуждается, однако, предпочитает, чтобы никто кроме его собственной руки не касался его. Он разбивает вдребезги лампу или срывает ужасные часы Поттера со стены и швыряет их на пол и, топая, выходит из комнаты.

До тех пор, пока не проходят три дня.

Это продолжается в течение месяца, может, чуть больше. Вполне возможно, что это замечает девочка. Она теперь капризна, раздражительна, и Драко не знает, то ли из-за ссор, то ли из-за режущихся зубов.

В понедельник, вернувшийся с работы Поттер, сжато сообщает, что идет завтра отмечать свой день рожденья вместе с Грейнджер и Уизли. Он не смотрит блондину в глаза. Он раз за разом втыкает в рыбу нож, пока не превращает ее в пюре. Он достает из холодильника пиво и открывает вторую бутылку еще до того, как закончилась первая.

Драко лежит на влажной и неуютной кровати. Он оставил открытым окно в гостевой спальне на весь день, а с утра и до вечера, не переставая, шел дождь. И вот, лежа тут, он расплачивается, его живот сердито урчит, а вокруг его пупка образовываются холодные мурашки. Вчера вечером они снова поспорили. В этот раз кричал именно Поттер:

— Какого черта я должен беспокоиться о тебе? Ты как был трусом, так со школы и не изменился!

Драко настолько рассердился, что позади него вдребезги разлетелось окно, но все же слова Поттера до сих пор отдаются эхом в его мыслях.

Он не хочет быть трусом и боится, что гриффиндорец скоро вышвырнет его за шкирку из дома так же, как и из своей спальни. У него ничего нет, кроме этого дома. Он мечется и крутится, и стащенная у Поттера пижама липнет к его ногам. Утомленный и доведенный до отчаяния, он смог сомкнуть глаза и уснуть лишь на рассвете.

Пока гриффиндорец на работе, Драко размышляет об этом. Он никогда не действовал импульсивно. Отец всегда говорил, что лучше сначала подумать, а потом уже сделать, и Драко с этим согласен, если только ты не Лонгботтом и у тебя отсутствует то, чем можно думать. Он чувствует, что совершенно глупо думать об этом, но после того как брюнет в спешке возвращается домой, опускает на пол пакет с едой, переодевается и аппарирует, слизеринец направляется в душ.

Прохладная вода течет по разгоряченному телу. Он практически может видеть, как поднимается пар от его бледной не тронутой загаром, оттого, что почти не выходит из дома, кожи. Драко не покидает мысль «А если что-то пойдет не так, как надо», но член твердеет, и он начинает касаться себя, перебирая в ладони яички, проводя большим пальцем по головке, до того момента, пока не кончает, прислонившись к отделанной плиткой стене, и, задыхаясь, произносит имя, которое боится сказать громко.

Пирра крепко спит в гостевой спальне. Он на цыпочках подходит к ней, чтобы проверить ее, а затем также тихо уходит в комнату гриффиндорца. Даже в темноте видно, что в ней нет ничего лишнего. Кроме неоднократно разбитых и восстановленных лампы с часами, в ней только кровать Поттера, стоящая посередине, и висящий на стене календарь. На полу валяется одежда. Драко поднимает рубашку, нюхает ее, глубоко вдыхая запах. Она пахнет потом и карри, дешевым одеколоном и мылом, зубной пастой и чем-то еще, и все это, смешавшись вместе, дает мускусный сильный запах.

«Этого я хочу?» — думает он. У него нет ответа, но все же он снимает мантию, залезает под одеяло Поттера, скользя ногами по прохладным простыням. Лежа нагим в кровати, он получает совершенно другие ощущения, чем обычно. Он ощущает себя очень чувственным, рука опускается между ног, задерживается там на мгновение, прежде чем он убирает ее.

Он наблюдает за сменой цифр на часах. В 23:56 до него доносится звук осторожно открываемой входной двери. Затаив дыхание, Драко лежит, не двигаясь, словно бревно, прислушиваясь к тихим шагам Поттера, поднимающегося по лестнице. Но слышит лишь собственное сердце, которое так и норовит вырваться из его груди.

Открывается дверь, и в спальню попадает слабый свет из коридора. Какое-то мгновение гриффиндорец не двигается с места, загораживая свет, а затем спрашивает:

— Малфой?

Мысленно он уже подготовил небольшую речь. Я голый. Я готов. Это твой день рождения. А теперь сделай кое-что раньше, чем я передумаю. Но он чувствует такую слабость и в то же время вялость, смущение, беспокойство и невероятное волнение, ожидая, что Поттер начнет кричать или, наоборот, упадет на пол напившийся, словно лесник в Хогвартсе, что в состоянии произнести лишь «Я голый».

Брюнет молчит. Закрыв за собой дверь, он твердой походкой пересекает комнату. Его одежда пахнет пивом и чем-то жареным из паба, он раздевается и остается таким же нагим, как и Драко.

— Я… — он вздыхает. — Чего бы ты ни хотел, все будет хорошо.

— Сегодня твой день рождения, — хрипло произносит Драко.

Он прокашливается, чтобы вновь подать голос, но Поттер подносит палец к его губам и качает головой.

— Заткнись, Малфой, — говорит он.

Гриффиндорец приподнимает простыню достаточно высоко, чтобы залезть под нее, но недостаточно для того, чтобы увидеть под ней блондина. Драко спокоен, только задержал дыхание, и он начинает дышать только в тот момент, когда его язык встречается с языком Поттера, а затем он задыхается, ощущая вкус алкоголя, который пил гриффиндорец.

Поттер хочет его. Поттер хочет это. Он чувствует, как член брюнета прижимается к его бедру, и сам начинает возбуждаться, ведь сознание Поттера не замутнено, Поттер контролирует свои действия, а смуглые руки опускаются на бедра блондина. Горячими вспотевшими ладонями гриффиндорец дотрагивается до него, а его колено находится между ног слизеринца. Ртом, губами и языком исследуется кожа на шее Драко. Блондин стонет и обнимает Поттера руками, потому что боится сорваться, боится, что может захотеть этого слишком сильно.

Простыни сбиваются под его спиной, он выгибается навстречу гриффиндорцу, и затем тот ложится на него. В комнате царит темнота, и Поттер не может видеть действия зелья, но Драко-то чувствует эту «метку», знает, что она все еще там, и поэтому волнуется, замечает ли ее брюнет. Он тяжело дышит и не видит ничего, кроме черноволосой головы, от которой, как и от одежды брюнета, пахнет табачным дымом. Он стонет, и обхватив Поттера ногами сжимает его так, будто это жизненно важно, не прекращая этого даже в тот момент, когда чувствует между ног чужие пальцы.

Драко зажмуривается, его сердце пропускает несколько ударов, и шипит, когда Поттер слегка дотрагивается носом до его болезненно твердого и разгоряченного члена. А стоит кончикам пальцев брюнета дотронуться до того теплого места позади его яичек, которого у него не должно быть, он замирает. Но испытываемые им шок и страх уступают место страсти, когда Поттер сначала вводит туда пальцы, а затем выводит так же медленно и уверенно, как в этот момент его язык исследует член блондина.

Горячий, гладкий, его тело вздрагивает, еще какое-то мгновение, прежде чем с его губ срывается «Поттер!», а черные волосы оказываются зажатыми в его кулаках.

Он очень осторожно и на неслушающихся коленях вылезает из-под простыней и садится между коленей гриффиндорца, упираясь в бедра того ладонями, но Поттер отодвигает его.

— Нет, нет… Я хочу… — он замолкает, но рук не убирает, кончиками пальцев собирая капельки пота на бледной груди. — Сегодня вечером я хочу лишь быть в тебе.

— Не в моей заднице, — шепчет Драко, ужасаясь от мысли, что брюнет может решить, что он — гомик.

— Хорошо, — бормочет тот, снова оказываясь на слизеринце.

Его горячее дыхание касается уха Драко, посылая по телу блондина мурашки. Он хочет, чтобы Поттер что-нибудь нашептывал ему, заставляя светлые волоски на шее подниматься и изгибать спину дугой, но Драко молчит, поскольку в этот момент гриффиндорец опускается на него, двигаясь и извиваясь вокруг блондина, сжатого в его объятьях, словно змея.

Он стал влажным внутри, готовый принять Поттера. Его бедра уже скользкие от его спермы, но главным образом — именно из-за внутренней влаги. Там все немеет и болит, и он на самом деле просит брюнета взять его и удовлетворить сладкую боль. Драко водит кончиками пальцев по гладкой спине любовника и в перерывах между поцелуями ощущает кончиком языка витающий в комнате запах секса и желания.

Поттер надавливает на него, и это происходит уже не по пьяни, как в первый раз. Гриффиндорец входит в него, и Драко знает, что Поттер там, он чувствует внутри себя пульсирующий член любовника. Брюнет тяжело дышит, на его лице выступили горячие и вязкие капельки пота, которые слизеринец собирает кончиками пальцев. Драко облизывает их, а потом сжимает себя. Поттер задыхается и падает на локти, продолжая двигаться внутри блондина.

Драко пылает огнем внутри, медленно и уверенно, не спеша остыть, только приятное чувство нарастает настолько, что он хочет освободиться, скоро, но не сейчас. Он стонет под Поттером, сжав его бедрами и откинув голову на подушки, но гриффиндорец сдается первым и, задыхаясь и содрогаясь, бьет горячей струей глубоко внутрь любовника.

Поттер лежит на его груди, и Драко запуская пальцы во влажные черные волосы, незаметно перебирает их.

И шепчет:

— С днем рождения, Поттер.

Теперь он спит в спальне Поттера, оставив гостевую в полное распоряжение Пирры. В течение дня девочка постоянно требует его пристального внимания, крайне редко прерывая активную деятельность на короткий сон, но ночью она спит хорошо. Поттер почти не приносит готовую еду, а вместо этого он покупает продукты в супермаркете и готовит на ужин курицу с картофелем, сэндвичи с беконом или что-нибудь еще.

Однажды он приносит шоколадный кекс, половину которого Драко радостно съедает в одиночестве. А оставшееся они едят уже в постели.

Он наглухо застегивает мантию и поднимает воротник рубашки. Он не хочет, чтобы Поттер до него дотрагивался, видел его обнаженным — по крайней мере, не в этом состоянии, — или трахал его как мужчина женщину, или изредка даже в задницу. Но оставаясь наедине, Поттер всегда тянется к нему. Он расстегивает мантию Драко, затем и рубашку с брюками, и начинает вылизывать каждую доступную частичку кожи, предъявляя свои права на слизеринца, а его руки путешествуют по всем телу, дразня любовника.

Он отдается Поттеру, потому что хочет этого. Драко жаждет этого. Бывает, сидя рядом с Пиррой, играющей с пером, он, краснея, вспоминает, как руки брюнета ласкают его член, не останавливаясь, пока с его губ не срывается стон, и он не кончает. Иногда в момент оргазма Драко шепчет имя гриффиндорца. Он бормочет имя Поттера, накрывая своим ртом горячий, толстый и горький на вкус член брюнета, задыхается и пылает, но когда тот произносит его имя, он вздрагивает и тоже бьет струей.

Драко перестал смущаться. Хотя все еще находит странным, что руки Поттера сами находят его. Он укладывает Пирру спать, а потом садится вместе с гриффиндорцем смотреть ужасный говорящий ящик. И спустя какое-то время теплая рука Поттера проникнет в брюки слизеринца. Брюнет прекрасно знает, что Драко начнет извиваться и стонать, станет влажным и, в сущности, будет умолять, чтобы его как можно скорее поимели.

Утром они вместе принимают душ. Драко ногой обнимает брюнета за талию, прислонившись спиной к выложенной кафелем стене, и в таком положении Поттер трахает его. Шум воды приглушает звуки, когда Поттер, ускоряя темп, двигается в нем, и прежде чем кончить, кусает Драко за плечо. Их стонам вторит эхо, а очевидный итог их страсти исчезает в водовороте воды и блестящих мыльных пузырьков.

У Пирры первый день рождения. Драко грустно оттого, что его родители так и не увидели внучку и единственную наследницу. Но ей это безразлично. Она улыбается вымазанным шоколадным кексом ртом. Драко она называет папочкой, а Поттера иначе — хотя он не знает, почему, — папой. Но считается, что все нормально.

Драко расчесывает ее шелковистые белокурые волосы. Правда, они гораздо темнее, чем у него в детстве, но все же она хорошенькая. Цвет ее глаз постепенно изменился с грязно-серого на зеленый как у Поттера. Иногда он не может оторваться от них. Пирра улыбается, усмехается, что-то лопочет на своем языке, а он думает о том, что рад цвету ее глаз, ведь зеленый намного красивее, чем такой серый как у него.

Поздравить девочку с днем рождения приходят Грейнджер, Уизли с сестрой, Лонгботтом и девица с тонкими светлыми волосами и выпученными глазами. Драко исходит завистью, при виде обычной улыбки Пирры адресованной гостям. Он не утруждает себя даже попытками скрывать свое душевное состояние, прожигая взглядом Грейнджер, когда та берет на руки его дочь.

— Почему они все пришли? — шипит он на Поттера, разливающего на кухне пунш по стаканам. — Зачем ты их пригласил?

— А я должен скрывать ее ото всех? — спрашивает тот.

— Ну… А что насчет меня? — настаивает на ответе Драко. — Ты все им рассказал, и теперь если Мини…

— Малфой, они ничего не собираются сообщать в Министерство, — говорит гриффиндорец, левитируя поднос со стаканами в гостиную. — Кроме того, Гермиона — хранитель тайны. Только она может сообщить о тебе Министерству, а не Невилл, Джинни или Луна.

— Мне не нравятся твои друзья, — ворчит Драко.

Год назад он бы добавил, что ему не нравится и сам Поттер. Но хоть Драко и не может признаться в этом, брюнет все прекрасно понимает.

Поттер равнодушно пожимает плечами, приведя блондина в бешенство. Он так и провел весь оставшийся вечер, отказываясь покидать кухню, вплоть до ухода последних гостей — Грейнджер и Уизли, которые ушли, уложив ребенка спать.

— Итак, — вполголоса произносит Поттер. Он стоит на пороге кухни, скрестив руки на груди и прислонившись к дверному косяку, а затем отталкивается от него и приближается к Драко. — Ты так и будешь всякий раз отсиживаться на кухне, когда меня будут навещать друзья?

Блондин молчит. Лишь впивается взглядом в Поттера и фыркает.

— Тебе, конечно, все равно, — продолжает гриффиндорец, — но я весь вечер думал о том, что ты здесь, за закрытой дверью, что я мог бы взять тебя прямо тут, в то время как они находятся в соседней комнате, и ты бы мне позволил.

— Нет, я… — начинает говорить Драко, но замолкает, ощутив, как смуглые пальцы дотрагиваются до его уха. По телу тут же проносятся мурашки, и он чувствует возбуждение в паху от жаркого дыхания, которым Поттер обдает его ухо, и гораздо более горячих слов:

— Я мог бы взять тебя здесь и сейчас, и показать свое желание быть с тобой. Мне не безразлично, нравятся тебе мои друзья или нет, поскольку мне нравится, когда ты, кончая, шепчешь «Поттер», — брюнет вздыхает, и Малфой прикусывает губу, лишь бы сдержать стон, который обязательно вырвется из него, если гриффиндорец не перестанет мучить его. — Драко…

Он стонет, и хриплое «Поттер» слетает с его языка. Он ощущает себя беззащитным и беспомощным, но спустя мгновение Поттер уже целует его, подталкивая к кухонному столу и разбираясь с пуговицами брюк Драко. Так их поцелуй начинается и продолжается, влажный и со вкусом шоколадного кекса и фруктового сока.

Поттер трахает его на полу, уложив на поспешно снятые и небрежно расстеленные брюки и мантии. Ноги блондина путаются в одежде, а сам он цепляется за Поттера во время оргазма, ударяя струей в живот гриффиндорца. Драко что-то бормочет и изгибается, когда в нем глубоко и быстро двигается брюнет. Наверное, он смог бы почувствовать боль, если бы ему не было настолько хорошо, и он не ощущал себя таким заполненным и желанным.

* * *

Он понимает это ранней весной. Дни становятся все длиннее, ярче и теплее, и это сказывается на настроении Драко.

После апрельских ливней в мае в соседских садах расцветают красно-желтые бахромчатые попугайные тюльпаны, но на их лужайке, за которой ни Поттер, ни Драко не ухаживают, пусто. А нанятый гриффиндорцем маггл только изредка подстригает кусты бирючины.

Малфой Мэнор раньше утопал в улыбающихся маргаритках и канареечных нарциссах, был наполнен благоуханием лаванды и сирени, их бледно-фиолетовыми ветвями мать украшала дом до тех пор, пока отец не стал жаловаться на аллергию. Но из-за красоты сирени, маминой любви к ней и с условием, что к цветам станут применять Petrificus, Люциус разрешил держать их в вазах. Несколько позже появлялись розы, ну а пока расцветали синие гортензии и невысокие крокусы, которые ломались под ногами на многочисленных тропинках Поместья.

Драко всегда был равнодушен к цветам, но сейчас ему безумно хотелось самостоятельно посадить пару луковиц до того, как закончится сезон, и он не сможет работать по локоть, зарывшись в землю.

Сначала он ничего не заметил. Пару дней — то ли от прокисшего молока, то ли от заплесневелого хлеба — его мутило, и он склонялся над унитазом или раковиной, в зависимости оттого, что было ближе. Пищевое отравление не прошло даже после того, как он стал применять противорвотные заклинания. Становилось все хуже и хуже, пока он не начал каждое утро вылетать из кровати, выгоняя Поттера из туалета, потому что его мутило так сильно, что казалось, будто это никогда не закончится.

А потом его руки стали постоянно тянуться к животу. В первый раз было неприятно касаться обвисшей кожи живота и шрамов, чувствовать изменения, произошедшие с его телом. Изменения, которые никуда не делись даже полтора года спустя. Теперь он касается его в любое время, начиная с полудня сразу после приступов тошноты. Он может наблюдать за тем, как Пирра развлекается с игрушками или подаренной Поттером маленькой метлой, а его пальцы неосознанно ложатся на живот.

И у него постоянное недержание мочи.

Это не было заметно сразу, изменения происходили медленно, постепенно. Его тело, в особенности соски, всегда очень чутко реагировало на прикосновения Поттера. Теперь Драко шипит уже в тот миг, когда брюнет только собирается дотронуться или даже дышит на них, и стонет «нет», прижимая ласкающую руку к паху, где он менее чувствителен и хочет больше прикосновений. Однажды утром он просыпается и ему кажется, что его бедра стали шире… Нет, они не женоподобные, они узкие и мальчишеские, как у Поттера, но у того нет таких бледных полосок растянутой кожи, как у Драко.

И вот кожа снова растягивается.

Он сообщает об этом гриффиндорцу за неделю до своего дня рождения, солнечным, располагающим к лени утром, которое они проводят лежа в кровати, пока ребенок смотрит рисованные картинки по телевизору. Он не хочет, да и не может больше ждать. Он пальцами ощущает, как живот увеличивается, что пока практически незаметно под его мантией, рубашками и брюками. Он чувствует это. Должно быть, Поттер тоже.

— Поттер, — зовет он.

Все те дни, что он ждал и надеялся на спазмы внизу живота и кровь между ног, но в итоге ничего не произошло, он готовил речь. Я снова жду ребенка, он — твой. Ты на самом деле хочешь еще одного? Первый был зачат умышленно, но этот получился случайно, потому что тебе гораздо больше хотелось трахать меня как девчонку, а не в задницу. Так что в этом больше твоей вины.

Больше он не успевает ничего сказать. Открыв рот, дабы закончить мысль, он чувствует, как к горлу поднимается желчь, вскакивает и убегает в сторону туалета. Склонившись над унитазом, Драко ощущает прикосновение смуглых пальцев, убирающих его волосы со лба, и это в тот момент, когда его рвота разлетается в стороны и отвратительно воняет. Какое-то время он не может остановиться, пока не опускается на прохладную плитку, а мышцы на животе не начинают болеть.

Поттер грустно смотрит на него, но на его губах все-таки играет улыбка.

— Я не думал, что ты сможешь снова забеременеть, — медленно произносит он, поправляя очки на носу и выдыхая. — Я думал… Разве ты не использовал зелье Плодородия, чтобы появилась Пирра?

Драко стонет, а затем чуть кивает.

— Это не должно было произойти, — бормочет он. — У меня нет… как у женщин, каждый месяц…

— Но пару раз было, — замечает Поттер.

— Одна мазня, — настаивает Драко на своем, осторожно выпрямляясь и садясь. — Не так чтобы очень сильно.

Он вздрагивает, вспоминая об этом. Все же раз или два он просыпался с обильным кровотечением, спазмами внизу живота и чувствовал себя так, будто вот-вот умрет. Но ничего подобного не происходило до тех пор, пока не родилась Пирра. Вряд ли кто-то после такого вообще мог остаться в живых. И Драко был удивлен, что его член после всего еще был при делах, его еще можно было…

Он снова вздрагивает.

Поттер опять вздыхает, но улыбается еще шире. Он садится рядом с Драко лицом к двери и вытягивает ноги.

— Наверное, я не должен был доверять тебе, — произносит он. — Я никогда не задумывался о детях. Пока не появилась Пирра. А после ее рождения я не думал, что она у нас будет не одна.

— Поттеры — это вам не Уизли, да? — спрашивает Драко.

Гриффиндорец закатывает глаза, но в голосе блондина нет ни единого намека на шутку:

— У них нет привычки наводнять свой дом черноволосыми четырехглазыми спасителями мира, да?

— У Пирры светлые волосы, — замечает Поттер. — Как и у тебя.

И Драко снова склоняется над унитазом.

* * *

На сей раз все по-другому.

Когда он вынашивал Пирру, рядом с ним никого не было. Теперь он не один. Он ощущает себя огромным как кит, и стесняется этого всякий раз, когда Поттер тянется, чтобы положить ладонь ему на живот, коснуться руки или ноги. Драко с грустью вспоминает, что в прежней квартире не было зеркал, и никто, в том числе и он сам, не видел его огромного живота. Никто не видел как он неуклюже, словно утка, переваливается с одной отекшей ноги на другую, вздрагивая от боли. Ему абсолютно не нравится, что из-за размеров живота он не может видеть свои ноги. Ему ненавистно ощущать себя хламом, когда он лежит в кровати Поттера и в течение часа лакомится пинтой мороженого (Прим. пер.: 1 пинта (в Англии) = 0,57 л). И, кроме того, Драко никак не может понять, как в него столько вмещается за один присест и как Поттер мирится с шоколадными пятнами на простынях.

Теперь он не голодает. Надо лишь поныть гриффиндорцу, что безумно хочется еды из китайского ресторанчика, арахисового масла или пудинг из тапиоки с хлебцами и майонезом, и тот тут же кинется покупать желаемое. Драко нравится сознавать, что теперь он не свалится от голода и что ему не надо задумываться, чем накормить ребенка, если он себя-то не может прокормить.

Чем больше еды покупает Поттер, тем больше он ест. И тем огромнее становится. И, как следствие, начинает жаловаться еще сильнее.

Пирра тянет его за ногу и просит:

— Ми, ми.

Но Драко вынужден отказать, потому что, во-первых, он не сможет ее поднять, а во-вторых, не может для этого нагнуться. Он не в состоянии обхватить руками свой живот. Девочка впивается в него взглядом — этакая уменьшенная копия истинного Малфоя, с сердитыми поттеровскими глазами, и он рад и горд, видя, что она — воплощение его семьи.

Днем во вторник и в пятницу приходит Грейнджер, иногда даже в обществе Уизли.

— Беременные жен… э… люди не должны выполнять заклинания, требующие приложения усилий, — говорит она, слоняясь по дому Поттера словно хозяйка.

Грейнджер занимается с Пиррой — читает книжки, играет с ней в «ладушки» и в другие маггловские игрушки типа любимого Поттером говорящего ящика. Она моет посуду и собирает грязное белье, которое Поттер по-прежнему раскидывает по всей квартире. Драко садится и впивается в нее подозрительным взглядом, следя за каждым ее движением, чтобы не коснуться ничего из того, что она трогала.

Мама всегда говорила, что магглы — разносчики неизвестных болезней, которые они передают через грязные руки. А Драко знает, что если он сейчас заразится, то это навредит ребенку в его утробе. Он считает это практичным, но однажды, объясняя свою позицию гриффиндорцу, в ответ слышит, что он — расист и идиот.

Драко пожимает плечами и переворачивается на другой бок. Ему уже никогда не устроиться удобно в постели. Он любит спать на животе, но, увы, с начала первой беременности не может себя этим побаловать — то ему мешает большой живот, то становится больно груди.

— Ты все еще спишь со мной, — бормочет он.

Теплая рука Поттера касается его бедра, посылая по всему телу мурашки, и он прекрасно знает, что Драко чувствует и ощущает. В эти моменты его тело гудит и жужжит, словно маггловское эретри…

— Разреши мне прикоснуться к тебе этой ночью, — после обеда шепчет ему на ухо гриффиндорец.

Драко закатывает глаза и ухмыляется, но Поттер уже счастливо улыбается, кормя Пирру пюре.

— Почему? — спрашивает блондин, после того как гриффиндорец запер дверь и выключил свет, оставив гореть лишь лампу на прикроватной тумбочке.

Брюнет касается губами его шеи. Драко становится трудно дышать. Он дрожит от горячих поцелуев, каждой порой впитывая запах Поттера. Гриффиндорец смеется, нежно прикусив зубами бледную кожу шеи.

— Потому что я так хочу, — шепчет он.

Поттер уже изучил его тело, он знает, где коснуться, чтобы с губ любовника сорвался стон. Он знает, что соски Драко стали очень чувствительными к ласкам. Легкое прикосновение языка заставляет блондина прикусить губу, судорожно сжимая пальцами простынь и обнимая ногами его торс.

Они не всегда занимаются сексом. Иногда Поттер раздевает Драко, ласкает, заставляет кончить, а потом лежит рядом с ним, касаясь руками его живота. Драко эти прикосновения неприятны. Там можно ощутить растяжки, оставшиеся после Пирры. Он ненавидит эти уродливые, неестественные и яркие отметины, глядя на них в зеркало. И он ненавидит ощущать себя обязанным Поттеру за все, что тот делает для него.

Драко откидывается на подушку. Гриффиндорец устраивается рядом и медленно водит пальцами под простыней по животу любовника. Драко не может заснуть. Ребенок снова толкается, и кажется, что это никогда не закончится. В отличие от этого ребенка, Пирра всегда давала ему поспать ночью. А тут его пинают и в мочевой пузырь, и в кишечник. Первую половину дня он ощущает тошноту, а вторую половину боится обмочить штаны.

— Ты притворяешься, что я женщина? — спрашивает Драко.

На мгновение пальцы Поттера замирают, но потом продолжают движение, правда, теперь более интенсивно.

— О чем ты?

— Ты представляешь кого-то еще, когда трахаешь меня и спишь со мной? Например, эту девчонку Уизли или пучеглазую блондинку?

— Луну?

— Мне все равно как ее зовут. Так представляешь?

Пальцы Поттера окончательно прекращают свое движение, и нахмурившийся гриффиндорец садится в кровати.

— О чем ты? — медленно спрашивает он. — Я не… Я знаю, что ты — парень, Малфой. Ты — тот, кто выпил зелье, чтобы сделать себе вл…

— Замолчи! — резко прерывает его Драко. — Я не знал, к чему это приведет… Я думал… Молчи! Просто скажи мне, ты представляешь, что я — девочка?

— Да что, черт возьми, с тобой происходит? — теперь Поттер встает с кровати и надевает очки. — Откуда такие мысли? Я знаю, что у тебя есть член! Я не слепой, Малфой!

Ему становится больно оттого, что его назвали по фамилии. Драко вздрагивает.

— Я — не девчонка, — в конце концов говорит он.

Поттер долго смотрит на него, разинув рот, потом качает головой и уходит.

На рассвете Драко слышит, как гриффиндорец обустраивается в гостевой спальне.

* * *

Он злится на Поттера. Он сердится на Поттера, потому что тот сердится на него. Он настолько зол, что утром не разговаривает с гриффиндорцем, и не говорит, о замеченной утром на простынях крови и своем плачевном самочувствии. Днем Драко отказывается связаться с Поттером через каминную сеть, и сообщить, что, завтракая остывшей пиццей и арахисовым маслом, он ощутил, как противная, заставившая его заволноваться вода стекает по его ногам.

К тому же Поттер сейчас в Министерстве, и если Драко полезет в каминную сеть и его кто-то увидит в огне, то… Он не хочет сейчас думать об этом — все его мысли сосредоточенны на очередной схватке.

— Ми, ми, — говорит Пирра, забираясь к Драко на кровать.

Она кладет свои маленькие ладони ему на живот и, улыбаясь, спрашивает на своем языке о малыше.

— Не… приставай… сейчас… ко мне, — говорит он ей, тяжело дыша. — Иди, поиграй со своими игрушками, детка.

Драко хочет, чтобы его слова звучали более ласково, но в то же время ему хочется накричать на нее, чтобы она побыстрее ушла, поскольку очень скоро начнется очередная схватка. Он мечтает просто лежать здесь и кричать в тишину, не задаваясь глупыми вопросами двухлетней давности. Пирра умеет пользоваться каминной сетью, ее научили Грейнджер и Уизли несколько недель назад.

«Черт, — думает он. — Черт, черт, черт».

— Пожалуйста, поиграй с игрушками, — умоляет он ее. — Включи говорящий ящик, ладно?

Когда она все-таки медленно выходит из комнаты, он облегченно вздыхает и тут же сгибается от очередной вспышки боли. Если даже Пирра и слышит его крик, обратно она не возвращается.

Драко не хочет снова проходить через это в одиночестве, но он слишком упрям и горд. Он бросает взгляды на часы, но чем чаще интересуется временем, тем больше беспокоится о том, что интервалы между схватками сокращаются, а боль все нарастает. Он пытается снять мантию — она вся пропиталась потом, — но пальцы трясутся, и сил хватает лишь на то, чтобы в расстройстве оторвать одну пуговицу.

Его палочка лежит на прикроватной тумбочке. Никакого труда не составило бы применить быстродействующее обезболивающее заклинание. Он так поступил в прошлый раз, и с Пиррой все было в порядке, хоть ее магия до сих пор не проявилась.

— Где ты, Поттер? — стонет он, сильно сжимая глаза.

Отдышавшись от очередного болезненного приступа, он встает и пытается пройтись, чтобы хоть как-то ослабить боль. Берет свою палочку и в этот миг начинается новая схватка, и, не успев произнести заклинание, он с такой силой сжимает чертову деревяшку, что она трескается пополам.

— Нет, — стонет он, падая на колени и пытаясь заставить части палочки соединиться. — Мерлин, нет…

Драко лежит на полу, желая одного — свернуться в клубок и умереть. Он думал, что во второй раз все будет легче, но вместо этого чувствует, будто внутри него живет дракон, который пытается расцарапать и съесть его изнутри.

— Ну, где же ты шляешься, Поттер?

Он лежит, постанывая и цепляясь пальцами за ковер. Очередная схватка — лопается лампочка в лампе, еще одна — трескается окно. Его магия беспорядочна, она заполняет комнату, вспыхивая фиолетовым, синим и красным цветом. Если бы не охватывающая его боль, он бы ослеп от собственного спонтанного волшебства.

Кто-то трясет его за плечо. Он открывает глаза и видит вспышки зеленого, огромные и ослепительные за двумя линзами. Ему понадобилось какое-то время, чтобы понять, что это Поттер. Рот гриффиндорца двигается, но Драко не слышит что он говорит, да его это и не волнует в данную секунду.

— Сделай что-нибудь, — стонет он, сжимая руки Поттера, поднявшего его с пола.

— Скажи, что мне надо сделать, — говорит брюнет. — Скажи, что мне надо сделать, Малфой.

— Сделай что-нибудь, — снова стонет он и качает головой. — Сейчас опять начнется, — шепчет он, опираясь о край матраца.

— Я не знаю, что сделать. Скажи мне, что надо сделать, — повторяет Поттер. — Скажи, что мне надо сделать, Драко.

Драко не знает, что. Его это не волнует. Он издает странные для его ушей звуки, будто скулит, словно животное. Если бы он не чувствовал, как это исходит из его горла, он бы не поверил, что они его.

Поттер снимает свою мантию, берет его руку в свою и практически не вздрагивает, когда Драко ее стискивает, заходясь криком во время очередной схватки. В перерывах он слышит голос Грейнджер, развлекающей Пирру. Видимо, гриффиндорец, успел вызвать ее.

Он стискивает зубы, впивается взглядом в брюнета и спрашивает:

— Что она здесь делает?

Но в ответ Поттер лишь качает головой и говорит:

— Тужься, Драко.

Блондину хочется ударить его. Поттер не знает, что делать, Поттер никогда не делал этого раньше, и все же, с последним толчком Драко чувствует невероятное облегчение, ошеломление от пустоты внизу, и это он плачет, не Поттер.

Позже — наверное, уже наступило утро, потому что сквозь шторы в спальню, где лежит измученный и еле живой Драко, просачивается подернутый дымкой свет, — Поттер спрашивает у него:

— Почему ты не сказал мне?

Драко закрывает глаза. У него нет сил что-либо ответить. Он чувствует, что тело все падает и падает в какую-то дыру, а голова — словно в дурмане.

— Ты думал, что я рассержусь? Ответь мне, Малфой… Драко, — говорит брюнет. — Я л… Драко, я хочу, чтобы ты был в безопасности. Как и ребенок.

Он держит ладонь Драко в руках, и это придает слизеринцу достаточно сил, чтобы открыть глаза и пробормотать:

— Все хорошо.

Едва Гарри успел заполнить последний бланк, как на стол стали падать первые письма. Он задержался на работе, чтобы в тишине закончить заполнение регистрационных бланков, и в тот миг, когда он собирался надеть пальто, в дверь влетела сова.

— Твою мать, — выругался он.

В Министерстве уже было темно, коридоры давно опустели, и из новичков оставался он один. Еще полгода, и он закончит учиться на аврора. Как же хорошо будет жить без еженедельных зачетов в полевых условиях, без заполнения возмутительного количества документов, которое старший аврор сваливает на него. И с оплачиваемым летним отпуском.

Сова опускается на ворох бумаг на его столе. Она пристально смотрит на него желтыми глазищами и вздыхает — если вообще совы умеют вздыхать, конечно.

— И как они так быстро узнают обо всем? — бормочет он, забирая у птицы письмо.

Стоит только надломить печать, как комната сразу же заполняется криками:

— КТО ОНА? КТО ЭТА ПРОСТИТУТКА, КОТОРАЯ…

Он быстро закрывает послание и, направив на печать палочку, заставляет его замолчать.

Домой он сначала долго едет на метро, а потом две пересадки на автобусе. Из окна он смотрит на яркие городские огни и сверкающие Рождественские елки и гирлянды, украшающие боковые улочки, разглядывает пешеходов и покупателей, бегущих по тротуару. Глаза невольно закрываются. Он устал оттого, что не высыпается ночами. Младенец плачет гораздо чаще, чем когда-либо Пирра. Он легко возбудим и беспокоен, и Гарри завидует Рону с Гермионой, завидует царящей в их девонширской квартире приятной тишине.

Придя домой, он испытывает приступ вины за то, что упивался жалостью к себе. С дивана на него тусклыми глазами, кажущимися на посеревшем лице огромными из-за больших синяков, без выражения смотрит Малфой. Его кожа теперь серого цвета, а волосы безвольно спадают вниз. Гарри замечает, как он вздыхает и гладит хныкающего ребенка, который лежит у него на руке.

— Как он сегодня? — спрашивает Гарри.

Он вешает пальто в гардероб и забирает мальчика у Малфоя. Малыш начинает плакать, и его приходится укачивать по дороге на кухню.

Блондин идет следом.

— А как он каждый день? Он не дает мне ни минуты покоя.

Его голос звучит глухо и безжизненно.

— Где Пирра?

— В кровати, — Малфой садится за стол, на котором стоит посуда с едой из полуфабрикатов.

На плите в кастрюлях: картофель, жареные бифштексы и что-то еще зеленое и кашеобразное.

— Ты готовил ужин? — спрашивает Гарри.

Малфой пожимает плечами и продолжает говорить как ни в чем не бывало:

— Я не знал, когда ты вернешься домой. Я не проголодался и не был уверен, принесешь ты еду или нет.

— Извини, было уже поздно.

Блондин снова пожимает плечами.

Гарри пытается разогреть еду в микроволновке и успокоить плачущего ребенка, что вызывает у слизеринца насмешливую улыбку. В конце концов, Малфой забирает малыша и, бормоча что-то о голоде, покидает кухню.

Гарри знает, почему блондин уходит. У них уже два ребенка, а он ни разу не видел, как Малфой их кормит. Он знает, что тот это делает, иногда даже из соседней комнаты до Гарри доносятся приглушенные звуки. Но он никогда этого не видел. Ему интересно, он завидует ребенку, который нетерпеливо тянется к слизеринцу. Гарри же после родов не прикасался к Малфою.

Мерлин, это же смехотворно! Я ревную к ребенку… к собственному сыну! И все же это так.

Блондин не расстается с малышом. Сам выбрал ему имя. Очередное имя рода Малфоев… Он не знает, почему никто не спрашивает у него: сначала Пирра, теперь Абрахас. Он хотел назвать сына Джеймсом, но Малфой лишь посмеялся над ним — Гарри впервые за неделю или две слышал его смех.

Несмотря на унаследованные от Гарри черты лица и непокорные черные волосенки, какой же он Джеймс, если это лицо сморщенное и красное, и он постоянно ревет, сжимая кулачки, доводя гриффиндорца до нервного срыва.

Этот ребенок последний. Он не хочет снова иметь дело с младенцами. Чтобы опять в доме стоял запах детского дерьма, талька и молока. Пол не вымыт и не подметен, столы не вытерты. Он так выматывается в течение дня, что даже не в силах применить очищающие чары. Он постоянно хочет спать, но ночью просыпается каждые два часа, стоит лишь услышать плач ребенка и почувствовать, как Малфой встает с кровати, чтобы покормить его.

Скоро Рождество. Гарри уже купил несколько подарков, которые прячет в прачечной комнате на дне школьного чемодана под кучей грязной одежды. Со дня рождения сына он очень устает, поэтому с тех пор не стирал, а Гермиона не предлагала помощь. Он сожалеет, что рядом нет Добби, который мог бы помочь с домашним хозяйством.

Гарри практически постоянно ощущает себя уставшим. Конец года — это всегда время самой напряженной работы в их отделе. В учебе, на практических занятиях, все больше и больше требуется знание теории. И младенец …

Его голова начинает раскалываться, стоит ему лишь подумать об этом.

* * *

До Рождества остается неделя.

— Приходи вместе с семьей в гости на Рождественский ужин, — говорит Рон, пока они убирают грязные кружки со своих столов и одевают пальто.

Гарри вздыхает, думая о запеченном гусе с начинкой и тыквенном соке, которые будут на столе у Рона. Лучшее, что он ел дома в последнее время, было карри, которое он купил в прошлую среду.

— Я бы с удовольствием, но…

Рон медленно кивает, но с его лица исчезает улыбка.

— Ладно. Мы зайдем на Рождество или День Подарков (Прим. пер.: это второй день Рождества). Гермиона хочет съездить к своим родителям, но я не помню когда точно.

— Извини, — бормочет Гарри.

Рыжий криво улыбается.

— По крайней мере, сегодня тебе не прислали вопилеров.

И в эту секунду сова влетает в отдел Очистки, приземляется на стол Гарри и печально смотрит на него, ожидая, когда он снимет с ее лапки конверт.

— Не бери в голову, — произносит Рон.

Гарри говорит «до свидания» секретарше и мистеру Уизли, который вместе с Роном отправлялся в Нору через каминную сеть. Он же привычно едет домой на метро и автобусах, по пути перекусив чипсами и купив в магазине пару рыбин. В автобусе рыба замерзает, но в одежду уже впитался запах.

За весь день у него во рту не было ни крошки. Свой обеденный перерыв он провел, покупая последние рождественские подарки в Лондонском торговом центре. Кругом было ярко, весело и суетливо, но он ничего не чувствует, кроме того, что он стал легче на пять фунтов, пожертвовав пятак для Армии Спасения.

Подарки оттягивают карман пальто. Рукой в перчатке он касается их сквозь ткань пальто, проверяя, на месте ли они. Он так ерзает на сидении, что палочка слегка тыкается ему в ногу. Его сосед тут же отодвигается к окну.

— Извините, — шепчет Гарри.

Он в одиночестве выходит из автобуса на своей остановке и направляется к дому, от облегчения глубоко вдыхая прозрачный зимний воздух. На прошлой неделе за ним пытался следить репортер из Ежедневного Пророка. Гарри не хочет иметь дело с теми последствиями, что может принести это…

Никогда.

Чары Fidelius действуют изумительно. Он не понимает теорию их действия, но они работают. «Спасибо, Гермиона», — думает он.

Переступив порог дома, он на мгновение закрывает глаза. Все пахнет по-прежнему, и сверху доносится плач ребенка. К нему неспешно подходит Пирра и, махая перед его глазами бумагой, говорит:

— Смотри! Смотри!

Ее улыбка заразительна. Он поднимает дочку и разглядывает листок, на котором она нарисовала кляксообразные фигуры с искривленными улыбками.

— Это наша семья? — спрашивает он.

Она неистово кивает и пальчиком указывает на каждую кляксу.

«Все это так странно», — думает он. Он почти сожалеет о своих словах — наша семья, потому что они — не семья, они — кошмарный несчастный случай, который начал Малфой, когда выпил зелье и разыскал его в том баре. Но, глядя на ее улыбающееся лицо, обрамленное вьющимися белокурыми волосами, круглые щечки, сияющие глаза, глядя на этого милого и прекрасного ребенка и думая о втором малыше, даже когда он вопит также пронзительно, как и сейчас, эти слова ему не кажутся странными.

Он двигает губами, как бы пробуя на вкус эти слова.

— Папочка кормил тебя ужином? — спрашивает он.

Пирра кивает и бежит в сторону кухни. Гарри вешает пальто, надеясь, что Малфою не придет в голову приблизиться к нему. По крайней мере, раньше блондин такого рвения не проявлял.

Он ужинает, слушая болтовню девочки о Санта Клаусе. Она стала достаточно взрослой и многое понимает. Она искренне верит, что толстый мужчина в красном наряде спустится по каминной трубе и оставит для нее подарки. Гарри даже и не помнит, было ли когда-нибудь такое, что он верил в Санта Клауса. Дурсли… Тогда Санта никогда не оставлял подарки для него, хотя Дадли обычно отбрасывал в сторону одну или две игрушки, которые ему не понравились.

Гарри включает телевизор и смотрит футбольный матч, а Пирра возится с игрушками у его ног. Он слышит наверху шаркающие шаги Малфоя и Абрахаса, который то начинает плакать, то замолкает. Блондин не спускается к ужину, поэтому Гарри убирает принесенную на его долю порцию готовой еды в холодильник. Гриффиндорец относит зевающую Пирру в кровать и читает ей сказки, взяв их с той полки, что соорудил для нее пару месяцев назад. Гермиона с Роном купили ей книжки с яркими цветными и двигающимися волшебниками картинками, при виде которых Пирра хихикает. К концу чтения у него в горле начинает першить, а голос звучит устало, но это стоит того — глаза девочки слипаются.

— Спокойной ночи, — говорит он, целуя ее в лоб.

Гарри закрывает дверь и убирает световые чары. Он заглядывает в свою спальню, поскольку в доме царит тишина. Ребенок спит в корзине в ногах кровати, но Малфоя нигде нет. Снизу доносится жужжание микроволновки и ругань слизеринца, а спустя несколько секунд в прихожую вылетает сноп искр.

— Не надо применять магию на микроволновке, — говорит Гарри, появляясь на кухне. — Ты же знаешь, она всегда так вспыхивает.

Малфой стоит спиной к нему. Он пожимает плечами и садится за стол. Гарри открывает рот, чтобы еще что-нибудь сказать, но его останавливает злой взгляд серых глаз из-под светлой челки.

— Просто замолчи, Поттер, — ворчит слизеринец.

— Я так понимаю, что сегодня ребенок не вел себя лучше? — спрашивает Гарри, придвигая себе стул.

Он опирается о стол и наблюдает за медленными и методичными движениями блондина во время еды.

Малфой опускает вилку.

— А ты что думал? — абсолютно без выражения интересуется он. — Как и все предыдущие дни.

— У тебя ужасный голос, — произносит Гарри. — Ты ужасно выглядишь.

Малфой даже не потрудился во второй раз впиться в него взглядом. Вместо этого он встает, едва притронувшись к еде, и уходит из кухни. Гарри следует за ним и хватает за руку, пытаясь заставить его обернуться и посмотреть в глаза. Но Малфой не поворачивается, а его волосы падают, закрывая глаза.

— Ну что? — спрашивает Гарри.

— Просто… отвали! — хлюпая носом, говорит блондин.

Его плечи начинают вздрагивать. От шока, что Малфой собирается заплакать, Гарри отпускает его руки. Слизеринец прерывисто дышит и шмыгает носом. Он садится на диван и склоняется к коленям, пряча лицо.

Гарри хочет извиниться, но ни звука не слетает с его языка. Он устраивается рядом с Малфоем, желая… обнять блондина за талию, сказать что-нибудь хорошее или просто быть рядом с ним, но не знает точно, что нужно сделать, поэтому ничего не делает и не говорит ни слова. У него все внутри переворачивается от звуков плача и хлюпанья носом. Гарри не нравятся эти звуки. Он снова чувствует жалость к блондину.

Снаружи идет дождь. Капли воды медленно стекают по окну, слегка затуманивая и искажая янтарный свет уличных фонарей.

И глядя в окно на мокрую и холодную улицу, он страдает, не в силах прекратить думать о том, как же хочется прикоснуться к Малфою. Член дергается в брюках. Брюнет закрывает глаза, вспоминая, как это чувствовать кожу Малфоя под своими пальцами и как тот застонал бы, если Гарри стал бы облизывать его живот. Лицо вспыхивает, а руки неистово стискивают колено. Как если бы он долго не занимался ничем, кроме самоудовлетворения в ванной, а ведь прошло не больше месяца или, в крайнем случае, недель шесть. И Малфой еще долго не позволит к себе прикоснуться.

Гарри дотрагивается пальцами до подбородка слизеринца и приподнимает его голову так, чтобы заглянуть в лицо. Оно на самом деле выглядит ужасно — посеревшая кожа, покрытая красными пятнами, и залитое слезами. Гарри улыбается, наклонившись, и медленно целует его. Рот у Малфоя мягкий, солоноватый на вкус. Гарри облизывает его губы, но не пытается протиснуться внутрь, хоть и очень хочет почувствовать, как гладкий и влажный язык Малфоя скользит рядом с его собственным.

— Все изменится к лучшему, — говорит он, выпрямляясь.

Малыш спит всю ночь, не просыпаясь.

* * *

Гарри сквозь сон слышит топот маленьких ножек. Он приоткрывает глаза, но из-за яркого света начинает моргать и закрывает их. Гарри пододвигается к свернувшемуся в клубок на своей половине кровати Малфою и одной рукой обнимает его за талию, даже через пижаму ощущая тепло его кожи. Гарри вздыхает, уткнувшись подбородком в плечо любовника, так, что светлые волосы щекочут ему нос.

Некто прыгает на кровати. Гарри ворчит, а Малфой, с протестующим стоном отодвигается от него.

В следующий миг голос Пирры объявляет, что им уже пора вставать, потому как наступило Рождество.

Ему совершенно не хочется вылезать из постели. У него всего лишь неделя отпуска и та наполовину прошла. Но Пирра начинает подпрыгивать так, что Гарри подбрасывает на непрерывно колеблющемся матраце, и еще громче призывает немедленно просыпаться.

Гарри вылезает из кровати и надевает мантию. Девочка широко улыбается, выбегает из комнаты и спускается со ступеньки на ступеньку с максимальной скоростью, возможной для ее маленьких ножек. Малфой же так и лежит в коконе простыней, свернувшись в клубок.

— Ты тоже должен встать, — говорит ему Гарри, нагибаясь за ребенком.

Мальчик не спит и смотрит на него огромными синевато-серыми глазами, узнавая его и, кажется, зная, что что-то происходит. Он не начинает плакать. Он теперь лучше ведет себя, и с каждым днем вопит все меньше, его громкие протесты сходят на нет, как и сероватый оттенок кожи Малфоя.

Прижимая ребенка к плечу, он подходит к лестнице в тот момент, когда Пирре остается преодолеть только пару ступенек.

— Идем, папочка! — зовет она Малфоя.

Гарри усмехается и тоже кричит:

— Идем, папочка!

Слизеринец бросает в сторону двери свирепый взгляд. Он спускается вниз, шаркая, моргая и ссутулившись.

— Слишком рано, — бормочет он.

Жалкая низенькая елочка клонится к стене. Да и украшена она лишь частично — здесь нитка мишуры, там несколько шариков. Она — ничто по сравнению с елками в Хогвартсе — безупречными и симметричными, высокими и величественными, украшенными свечами и пахнущими корицей. Не то, что это убожество, которое три дня назад волокли, подметая им тротуар.

Взмахнув палочкой, Гарри заставляет сверкать и деревце, и яркую бумагу под ним. С замиранием сердца он думает о подарках под елкой. Там, за коробкой с одеждой для Пирры, есть небольшой сверток, о котором он не может вспомнить.

Приподнимая бровь, он оборачивается к Малфою.

— Как ты?..

У того взлетают вверх обе брови — странная комбинация апатии и всезнания.

— Не понимаю, о чем ты, — растягивая гласные, говорит он.

Пирра разрывает обертки с подарков и меньше чем за час съедает половину из принесенных Санта Клаусом конфет. Усеяв комнату обрывками оберточной бумаги, пустыми коробками и фантиками она уходит в кухню, оставляя отцов одних. Абрахас лежит в самораскачивающейся кроватке, которую принес Санта. Гарри увидел ее в продаже несколько недель назад и надеялся, что Малфою понравится возможность изредка освободить руки при укачивании ребенка.

Гарри заваривает чай и ставит в духовку разогреваться купленный вчера пирог. Он возвращается в гостиную и, взяв со стола из корзинки один из небольших апельсинов, угощает блондина. Малфой берет его и начинает очищать. В воздухе витает смесь запахов апельсина, корицы от греющегося пирога и свежей ели. Он еще не смотрел свои подарки. Так смешно было наблюдать за тем, как Пирра играет с новыми игрушками, подаренными Сантой, игнорируя купленные им мантии. Она отбрасывает открытые книжки и крутит неостанавливающуюся юлу из магазина братьев Уизли, которая по заверению Фреда и Джорджа не плюется чернилами. И пока вроде бы они свое слово сдержали.

Малыш начинает негромко выражать недовольство. Малфой берет его из качалки и собирается уходить, но Гарри, протянув руку, останавливает его.

— Почему ты всегда уходишь, чтобы покормить его? — интересуется он.

Блондин моргает и кривит губы. Эта гримаса сочеталась с его прической — один завиток на затылке стоял торчком, вопреки закону притяжения. Его взгляд устремляется в сторону окна.

— Кто-нибудь увидит, — медленно произносит он.

— Никто не увидит, — заверяет его Гарри.

— Ты увидишь, — отрывисто говорит Малфой.

У Гарри мгновенно пересыхает горло.

— А может, я хочу, — произносит он, пытаясь не проявить смущения при одной лишь мысли об этом.

Прежде чем блондин успевает ответить, в гостиную возвращается Пирра. Гарри пытается поймать взгляд любовника, но тот смотрит в сторону, сжав губы в тонкую линию. И пока Малфой в течение минуты угрюмо молчит, брюнет осторожно рассматривает его.

Его сердце пропускает удар, когда бледные пальцы начинают расстегивать пуговицы воротника.

— Не заставь меня пожалеть об этом, — шепчет слизеринец.

Абрахас суетится и сжимает грудь Малфоя своими маленькими пальчиками. Его отец выдыхает, затем освобождает из петель еще две пуговицы и отодвигает рубашку от соска.

Гарри прекращает дышать. Он может лишь смотреть, но и этого достаточно. И сейчас, глядя как Малфой кормит грудью их сына, он не знает, чувствует ли себя странно из-за того, что наконец-то видит это или из-за того, что очень и очень возбужден. А он возбужден. И ощущая как его ноги внезапно начинаются трястись, а в штанах увеличивается в размерах его член, он опирается рукой о стену.

Взяв какую-то игрушку, Пирра снова уходит из столовой. Словно издалека Гарри слышит, как в соседней комнате она играет, устраивая домик под столом или что-то в этом роде.

Абрахас громко сосет грудь. Малфой замер, почти окаменев. Его грудь плоская, как и всегда, но малыш все же ест, уперев в нее — такую близкую и знакомую — свои ручки.

— Мерлин, — шепчет Гарри.

Сузив глаза, блондин тут же бросает на него взгляд и начинает хмуриться, пока Гарри не добавляет:

— Я так сильно тебя хочу.

Гарри не узнает собственный голос — такой хриплый и низкий, звучащий так… Он никогда раньше ничего подобного не чувствовал, но если бы Малфой не держал сейчас на руках сына, он бы засунул в него свой член, не смущаясь детей.

Блондин слегка приоткрывает рот, как будто собирается что-то сказать, но вместо этого лишь перекладывает ребенка на другую руку, давая ему доступ ко второму соску. И закрывает глаза, пока Абрахас насыщается. Небольшими шажками Гарри подходит к дивану и садится рядом с ними. Он на расстоянии чувствует запах молока, ребенка и Рождества. Наклонив голову, он смотрит на Малфоя поверх очков.

Грудь слизеринца поднимается и опускается, и он стонет, когда Гарри облизывает его грудь, соленую со смутно уловимой примесью молока и чего-то еще, неизвестного ему, но сосок Малфоя у него во рту — это наиболее доступная сейчас часть тела блондина. Гарри продолжает всасывать его грудь очень осторожно, особенно, когда Малфой шипит, и понимает, что Драко сейчас не очень удобно, но если бы он мог, то облизал бы блондина от сосков до задницы, попробовал бы на вкус и его член, и внутри, и везде, везде.

Он, улыбаясь, целует Малфоя в шею и думает: «Сегодня вечером».

* * *

Гарри не знает, верны ли утверждения, что алкоголь придает храбрости, но решает — выпивка не повредит. Рот и горло горят от рома в яичном коктейле, сладкий привкус которого остается на языке и дурманит разум.

Чуть раньше он разговаривал по каминной сети с Роном и Гермионой. Увидев их, Пирра обрадовалась и упросила Гарри дать ей поболтать через огонь. Надолго ее не хватило, и девочка взяла игрушки и ушла ко второму отцу, который покинул комнату, едва увидев в камине зеленое пламя.

И он до сих пор не сообщил Малфою о приглашении в гости к Рону на День Подарков, и что они обязательно пойдут. Вчетвером.

Но волноваться Гарри заставляет не это, а тот предмет, что слегка оттягивает его карман.

Блондин исчезает сразу после ужина — Гарри пожарил цыпленка, вышло, правда, чуть суховато, но не плохо. И он не смог начинить птицу. Не смог бы, даже если бы от этого зависела его жизнь, но на овощи Пирра не жаловалась, так что все в порядке. Хотя у разогретого им пирога корочка слегка подгорела, но и это не имело значения.

Гарри смотрел, как Малфой ел пирог, а на уголках рта чуть заметно виднелись густые сливки. Ему так и хотелось слизнуть их и поцеловать блондина. Но тот ушел укладывать дочь и читать ей книжку перед сном, да и попытаться самому уснуть.

Гарри тушит свет во всем доме и, поднимаясь по лестнице, мысленно улыбается, увидев луч, пробивающийся из-за плохо прикрытой двери в его спальню. Почистив зубы, он направляется в свою комнату.

— Итак, сегодня вечером, — шепчет он себе.

Малфой уже в кровати и, пока Гарри снимает брюки и расстегивает рубашку, приподнимается на локте.

— Еще не спишь? — спрашивает брюнет.

В ответ слизеринец что-то тихо бормочет, но Гарри этого не слышит. Он тяжело выдыхает и с замиранием сердца дотрагивается до коробочки в кармане. Он снимает трусы и залезает под простыни, поудобнее устраиваясь на теплом местечке, что нагрел Малфой. И кладет коробочку на кровать.

— У меня есть кое-что для тебя, — бормочет он.

— Что-то, кроме мантий? И шоколада? — интересуется Малфой.

— Да, — говорит Гарри. — Я… — сглатывает. Он ощущает першение в горле, и ему тяжело говорить. — Я… Я купил это для тебя. Мне хотелось бы, чтобы ты носил это. Если ты не против, конечно, — Он прочищает горло, но не в силах сказать еще что-нибудь, наблюдая за тем, как Малфой вытягивает шею и сонным взглядом рассматривает коробочку в его руках.

Слизеринец без слов открывает ее и смотрит на содержимое. У Гарри замирает сердце, все внутри него сжимается. Его снова скручивает, пока Малфой безучастно разглядывает лежащее внутри кольцо.

А затем на лице блондина на мгновение появляется ухмылка.

— Значит, это должно заткнуть все те Вопиллеры, что мать твоих детей твоя законная жена, Поттер?

— Я… Нет! — говорит Гарри. — Я… — он достает кольцо, Малфой протягивает руку, но Гарри не может надеть его. Смешно, но это кольцо не совсем для того, для чего обычно, это не просто украшение. Гарри вспыхивает. — Это защитный амулет, — медленно произносит он. — Я… Я хочу, чтобы ты был в безопасности. И… Ведьма, что продала мне его, сказала, что оно приспособится к любому пальцу.

— Я знаю, — говорит Малфой.

Он надевает кольцо на левую руку, поворачивается к Гарри спиной и кладет его ладонь на свое бедро. Серебро греется от переплетенных рук. Гарри обнимает Малфоя, прижимаясь к изгибу его спины, и улыбается.

Он не соглашался на это. Никогда, никогда Драко не согласился бы следовать за Поттером через каминную сеть, если бы знал, что такое «Нора» и что эта лачуга будет переполнена рыжими Уизли.

Он сидит за столом, бросая на черноволосого гриффиндорца сердитые взгляды, затем хмурится и думает: «После обеда в этом бардаке Поттер никогда больше не станет трахать меня». Ему не нравится, как оценивающе смотрят на него представители семьи Уизела, наблюдая, как он что-то нашептывает лежащему на его руках Абрахасу. Драко прекрасно знает, о чем там бормочут близнецы и на что хмуро уставилась их приземистая мать.

Но он все же получил хоть какое-то удовлетворение от присутствия здесь, видя и неуклюжее объятие Поттера с сестрой Уизли, и ее мрачные взгляды на Драко весь вечер, особенно за десертом, когда малыш расплакался, а уставшая и оттого раздраженная Пирра пыталась залезть на колени Поттера.

Потому что Драко забрал это у нее. Он ухмыляется ей, пристально уставившись на нее в ту секунду, когда она украшает кремом дрожащие пудинги. Ты хотела Поттера, ты хотела его детей, но такая дешевка, как ты, не смогла добраться до него первой.

Но он все еще злится на Поттера за то, что тот привел его сюда. Еда. Странный затхлый запах бедности и запущенности, чертовы джемперы Уизли, помноженные на тысячу членов этой семьи, носящих их, а теперь и Поттер с детьми имеют собственные экземпляры.

Он рад, что его обошли подобным вниманием. Иначе он использовал бы Incendio, если бы было безопасно снова применять магию.

Его груди болят, сам он устал и хочет домой, чтобы покормить ребенка, но Поттер не прекращает болтать, и у Драко нет совершенно никакого выхода из этого ада, кроме как найти в этой лачуге комнату, где можно расстегнуть рубашку. Ему так больно, будто грудь сейчас отвалится, а соски лопнут, но он сидит, стиснув зубы. Если бы брюнет был рядом, он бы пнул его под столом, но тот устроился поближе к Уизелу, Грейнджер и девчонке Уизли. Они смеются и говорят в привычной манере, которую Драко никогда не разделял.

Да и не хотел разделять.

Он ощущает подступающую к горлу тошноту. Он кажется себе таким же дешевым и грязным, как все Уизелы. На заднем плане из старого радио сквозь помехи доносятся песни, а женщина Уизли моет посуду, гремя кастрюлями и вообще делая все, от чего голова Драко разрывается на части.

Проклятье, Поттер, отведи меня домой!

Когда гриффиндорец все-таки объявил, что им пора идти, он сделал это лишь из-за того, что Пирра заснула на одном из мягких безвкусных диванов. Драко хочется вымыть ее дома с помощью шланга — вдруг она подхватила какие-нибудь болезни Уизли или вши, — но Поттер сразу же относит ее в кровать и подтыкает одеяло, а Драко слишком занят в этот момент, расстегивая мантию и рубашку.

Он вздыхает, когда теплые детские губки обхватывают его сосок, и откидывается на спинку дивана, желая лишь одного — заснуть самому. Сквозь звуки чавканья ребенка он слышит, как Поттер спускается по лестнице. Драко пытается прикрыть грудь рубашкой, зная, что брюнет станет смотреть на него, а он настолько рассержен, что не желает позволять гриффиндорцу наблюдать за ним. Это было привилегией, которой он лишится после того, как вытащил Драко к этим заразным Уизли.

— В чем твоя проблема? — спрашивает Поттер, прислоняясь к дверному проему.

Драко бросает на него пронзительный взгляд, а затем игнорирует его, потому что тот входит в комнату и садится на стул рядом с парнем, опираясь о подлокотник дивана.

— Пошел к черту, — шипит блондин.

— Знаешь, ты мог бы попытаться вести себя вежливо, — говорит Поттер, глядя на сына.

А затем смотрит на Драко, прищурившись за линзами очков. Падающий в комнату свет уличных фонарей отражается в его зрачках.

— Ты… должен рассказывать всем, да? — резко интересуется Драко.

Мальчик шевелится и отпускает сосок. Перекладывая Абрахаса на левую руку, слизеринец бросает на Поттера ненавидящий взгляд.

— Я… я пойду… если меня найдут, то…

— Нет! — кричит Поттер. Малыш снова шевелится, и он понижает голос. — Тебя не найдут, понимаешь? Я… я делаю кое-что в Министерстве. Я пытаюсь, но в архив чертовски трудно попасть…

Драко чувствует, что его рот приоткрывается от удивления, и тут же закрывает его.

— Ты что?

— Я работаю над этим, — говорит Поттер. Он вздыхает и запускает пальцы в волосы. — Я пытаюсь очистить твои документы.

— Это незаконно, — произносит Драко.

— Ну… — гриффиндорец краснеет. Или в этом виноват потухший уличный фонарь? — Ну… да.

Дыхание Драко выравнивается. Липкие ручки сына массируют его грудь, даря тепло и покой. Он опускает рубашку ниже и смотрит в сторону, когда начинает чувствовать на себе взгляд Поттера, рассматривающего и исследующего его испорченное тело.

— Я все еще ненавижу твоих друзей. И семью Уизела. Теперь все они знают обо м… об этом, — говорит он.

Какое-то время брюнет молчит. Драко ощущает, как от взгляда покалывает открытые участки кожи. А затем Поттер говорит:

— Все знают о тебе, Малфой, но они не знают, что это ты.

* * *

Проходит зима, и мальчик растет точно так же, как раньше Пирра. Теперь Драко не задается вопросом, хочет или нет Поттер, чтобы он остался, потому что все эти несколько месяцев гриффиндорец постоянно дотрагивается до него. То касание во время ужина, то поцелуй в коридоре после того, как девочка уложена в кровать и ей прочтена книжка на ночь, а дверь в ее комнату закрыта.

Поттер качает головой и, задумчиво улыбаясь, говорит:

— Не думаю, что ты придешь на мой выпускной вечер.

Драко отвечает «нет», хотя он хотел бы знать, кто входит в эту группу авроров. Уизли точно среди них: Поттер постоянно упоминает его, рассказывая о том, что они делают в классах и на практике. Но кроме него, Драко ни о ком не знает. Не то чтобы он не хотел за этим следить, просто он не слишком волнуется об этом. Поттер, может, и упорно трудится, но он оставил Драко наедине с беспорядком, который должен быть убран, подгузниками, что надо менять в течение дня, головной болью и скукой.

Иногда, когда удается выкроить для себя свободное время, он включает говорящую коробку. Он пялится на движущихся магглов и задает им вопросы, которые те всегда оставляют без ответа, а будучи пойманным на этом Пиррой, ощущает себя глупым, ведь такая маленькая дочка понимает эту маггловскую коробку лучше, чем он, взрослый.

Однажды он видит в ней вертолеты.

И ночью ему снятся сны о них. Он летает в той металлической коробке и терроризирует магглов, преследуя их и скидывая на дома навозные бомбы. Он считает, что на них летать легче, чем на метле, потому что Амортизационные Чары длятся очень долго, а вот маггловские машины работают всегда — так обычно говорил отец.

Утром он просыпается от шума воды — Поттер принимает душ. Если прислушаться повнимательнее, то сквозь плеск воды можно услышать, как брюнет, ступив под душ, стонет, издавая характерные звуки самоудовлетворения. Драко вслушивается в знакомый ритм и иногда слышит свое имя. А потом он лежит в кровати, притворяясь спящим, а на самом деле, будучи наполовину возбужденным, и ждет, когда Поттер отправится в Министерство, чтобы начать поглаживать собственный член.

Чаще всего он представляет, как смыкаются вокруг него губы гриффиндорца, и пытается думать о том, каково это чувствовать его там. Это было так давно, несколько месяцев назад. И Поттер редко начинал с того, чтобы отсосать ему, предпочитая дразнить и пробовать на вкус другие части тела, части, которые не являются такими уж мужскими. Драко обижается на это. Конечно же, он не гомик, чтобы Поттер хотел сосать его член, и тот, вероятно, думал так же.

Он ненавидит эту патетическую зависимость от Поттера. И в тоже время хочет ее. Это уже давным-давно перестало быть местью, теперь он любит, когда Поттер, вернувшись домой, ловит его взгляд, любит, как во время ужина нога брюнета задевает его, но Драко делает вид, что не замечает этого. Ему нравится, что нет необходимости работать. Он никогда не хотел заниматься в Министерстве тем, что делал его отец. Кроме того, у него не было бы никакого влияния, он не смог бы командовать, не теперь… не если… не когда-либо.

Воспоминания о стряпне и уборке домовых эльфов, о сверкающих шарах и изысканных мантиях, о смехе матери и винном погребе отца, о комнате под гостиной исчезают, стоит Драко заняться детьми: читая Пирре, играя в игрушки с Абрахасом, очищая себя от рвоты и слюней и постоянно целуя шишки малышей. Пирра не играет с золотым набором зелий и игрушечными домовыми эльфами, как делал он, когда был ребенком. И в доме Поттера под рождественскими елками не лежат Руки Славы.

Иногда Драко вспоминает и другие моменты своей жизни. Он помнит, как тетя Белла смеялась, когда он недостаточно быстро блокировал свое сознание во время Легилименции, и она успевала проникнуть в его мысли. Он помнит, как Дамблдор не отводил свой слишком яркий взгляд, когда Драко целился ему в сердце. Он помнит, как бежал вместе со Снейпом, никогда надолго не оставаясь на одном месте, и больше всего он помнит ужасное одиночество, каким он был жалким, ища еду в мусорных баках и живя той жизнью, что была у него два года назад.

Когда он видит вернувшегося вечером домой Поттера, который улыбается ему, чуть вздыхая от усталости, Драко думает, что это не так уж и плохо, в конце-то концов.

* * *

Драко сдается ближе к лету, и они снова трахаются.

Поттер шепчет на ухо его имя, и Драко практически кончает, слыша эти свистящие, похожие на парселтанг, звуки. Он не рычит, он шипит.

Драко сильно обнимает любовника ногами за талию и трется своими бедрами об его. Он водит руками по спине Поттера, ощущая пот, чувствуя его на чужих губах. Желание растекается по его телу от члена к кончикам пальцев, которые вцепляются в Поттера, трогают его и запутываются в черных волосах, когда тот опускает свою голову все ниже и ниже.

— Не там! — бормочет он, направляя голову Поттера. — Черт… ты никогда… — он стонет, стоит лишь горячему дыханию гриффиндорца опалить его бедро, и языку — гладкому и влажному — заскользить по его коже и… — Боже… Поттер… соси мой… ах… — Драко, выгибая спину, откидывает голову на подушки.

Поттер берет его в рот, смыкая губы у основания члена. Драко сдерживается, чтобы не кончить, чувствуя сосание и скользкий язык Поттера. Это такое горяченапряженноприятное чувство, что ему хочется трахаться, пока Поттер не задохнулся. И Драко тоже задыхается, кончая, кончая без остановки, потому что Поттер гладит его бедра, Драко немного щекотно, и его бедра напрягаются и поднимаются, и Поттер сосет чуть сильнее, и облизывает языком то сладкое место под головкой и ….

— Мерлин, — снова стонет он, тяжело дыша от сильных ощущений. Он напряженно дрожит и кончает, задыхаясь, сотрясаясь, постанывая, вцепившись в Поттера пальцами, пока сперма струей бьет из него.

Окно открыто, но даже слабый ветерок не колышет занавески и не обдувает их потные тела, когда они лежат изнуренные и пресытившиеся. Скомканные простыни сползли с кровати. Вялый и липкий член Поттера лежит на бедре Драко, чего он предпочел бы не допустить, но лень шевельнуться. Его бедра немного болят, и у него останутся отметины в тех местах, где Поттер держал Драко, пока тот елозил под ним.

Драко вытягивает ногу и вздыхает.

Брюнет наблюдает за ним, лежа на подушке, выглядя наивным без очков. Он приподнимается на локте и говорит:

— Итак, ты хочешь, чтобы я занимался с тобой оральным сексом, но не хочешь, чтобы я делал тебе римминг.

Драко закатывает глаза.

— Этим занимаются только гомики. И, кроме того, ты не занимаешься со мной оральным сексом, Поттер, ты отсасываешь мне. Это разные вещи.

Поттер, приподняв брови, на мгновение задумывается. Он облизывает губы и откидывается на спину.

Наверху жужжит вентилятор, сотрясаясь на каждом повороте. Снаружи доносится лай собаки и шум машин. Ничто из этого не успокаивает так, как медленное дыхание брюнета.

— Если бы у меня был разветвленный язык, — говорит он, — я бы мог сделать одновременно и то, и другое.

Драко вздрагивает. Он прикусывает собственный язык, чтобы не застонать от мысли, что язык был бы сразу и там, и там, и это было бы…

— И ты будешь говорить на парселтанге? — спрашивает блондин. — С таким языком?

— Я и сейчас могу говорить, — говорит Поттер, наклоняясь.

Он облизывает раковину уха любовника, исследуя в нем все изгибы и заставляя Драко покрыться мурашками.

Тот отодвигает гриффиндорца и качает головой. Он все еще не понимает, почему Поттер хочет трахать его. Он так и не избавился от лишнего веса после рождения Абрахаса, и его это не особо заботит, но ему не нравится думать о своем полном теле, до которого мог бы дотронуться Поттер. Никто в его семье никогда не был жирным. Мама казалась такой тонкой и стройной. Вспоминая ее, он ужасался даже тем крошечным складкам на коже, которые, кажется, останутся навсегда. И растяжки исчезли не полностью.

Когда Поттер спит, Драко исследует свое тело, ухватывает пальцами складку кожи на талии и хмурится. Тогда Поттер, якобы во сне, берет его за руку и притягивает к своей груди.

— Я не возражаю, — бормочет он.

Драко вспыхивает в темноте, его кожа горит сильнее, чем в жаркую летнюю ночь.

— Они делают тебя моим, — неразборчиво шепчет гриффиндорец сквозь сон.

Драко лежит, обдумывая эти слова, пока не задается вопросом, не приснилось ли ему все, потому что когда Поттер просыпается, как и каждое утро, с рассветом, все происходит так, как будто ничего не изменилось.

И пока Поттер в душе, Драко, чтобы запомнить эти слова, произносит их вслух.

* * *

Драко говорит Поттеру, что не хочет больше рожать.

— На всякий случай, если ты начинаешь думать, как Уизли, — добавляет он, когда гриффиндорец прячет свое лицо в основании его шеи. Он отползает, и теперь смуглая рука выводит узоры на его груди, пальцами поигрывая с его сосками. Драко дрожит. — Я сказал, я…

— Я слышал, — бормочет Поттер.

В первый раз брюнет приходит вечером домой с небольшой коробочкой с надписью Romans*. Драко не обращает на это внимания, хотя и заходит в тупик, размышляя о том, для чего Поттеру маленькие римляне. Когда засыпают дети, гасится свет во всем доме, и Поттер целует его в шею, долго терзая языком, он достает коробочку и разрывает пакетик.

Одного раза Драко вполне хватает.

— Не используй эту вещь! — требует потом блондин.

В течение следующих трех дней он испытывает ужасный зуд. Может, это реакция на маггловскую вещь, может, он просто зациклился на этом, как любит говорить Поттер, но ему и не нравится чувствовать это в себе.

— Я бы предпочел (Чувствовать твой член во мне, не закрытый каким-то каучуком, чувствовать, как ты двигаешься во мне, голый и, как и должно быть, кожа к коже), чтобы ты не использовал маггловскую дрянь, — говорит он Поттеру.

Неделю спустя брюнет приносит другую коробочку. Он кладет ее на стол и, налив стакан воды, ставит его перед Драко во время ужина.

— У меня есть… э… таблетки, которые ты можешь использовать, — сообщает он.

— Я? — спрашивает Драко. — Почему не ты?

— Потому что у меня нет…

Он замолкает, поймав пронзительный взгляд любовника. Драко делает так, как говорит Поттер, едва не задохнувшись из-за таблетки, когда та, сухая, несмотря на выпитую впоследствии воду, попадает ему в горло.

Он принимает таблетки в течение двух месяцев. Два месяца он живет словно в аду, терпя кровотечение. Как и положено, ежемесячный цикл.

— Нет! — шипит он. — Я не буду их больше принимать, — говорит он после того, как вынужден жестами объяснять Поттеру, что тому нужно купить, чтобы это могло впитывать в себя кровь у него между ног. — Меня ничто не заставит это сделать. Эти таблетки испортили меня.

— Гермиона принимает их каждый месяц и говорит, что будет неправильно, если ты не будешь пить их.

— Грейнджер может катиться к черту! — кричит Драко. — Я не буду…

— Мне пришлось врать аптекарю, — вопит в ответ Поттер. — Их не дают без рецепта!

— Можешь отнести их своему чертову аптекарю! — блондин выкидает коробку в окно.

Она медленно падает вниз на тротуар, словно перышко, плывущее по ветру.

Предложение Поттера использовать другую вещь — введение металла внутрь его тела — приводит к тому, что Драко начинают сниться кошмары о том, что его протыкают и он кровоточит как свинья. Он просыпается с криком, испуганный, в холодном поту, и Поттер больше никогда не поднимает эту тему.

В последний раз брюнет приходит домой с пузырьками в коробке.

— Я купил их в аптеке. Это зелья.

— Я знаю, что это! — огрызается Драко.

Он берет пузырек и на свет исследует осадок.

Он принимает зелье один раз в неделю. Спустя две недели он не в состоянии выдерживать постоянный привкус капусты во рту и тошноту. Он хочет спать, легко раздражается и огрызается на Пирру, когда та просит почитать ей книгу.

Содержимое оставшихся пузырьков он выливает в туалет, не сказав об этом Поттеру ни слова. Мама говорила, что если волшебник хочет, чтобы что-то случилось, то он может осуществить это. Драко хочет не забеременеть снова и позволяет Поттеру трахать себя в кровати, в душе, на диване, у кухонного стола, прижимаясь к Поттеру и сжимая его член в своем теле.

* П/п: Romans — переводится как римляне. Драко ведь не в курсе, что такое презервативы и что они могут так называться.

Однажды во время ланча, вернувшись в свой кабинет, Гарри застает Гермиону, прислонившуюся к его столу и покусывающую перо. Он смотрит на нее, и девушка закладывает перо за ухо.

— Гарри, я должна поговорить с тобой.

— Хорошо, — соглашается он.

— Наедине.

— Хорошо, — повторяет он.

— Подальше отсюда, — Гермиона называет ресторан неподалеку от Министерства в маггловской части Лондона.

Пару недель спустя из памяти Гарри сотрется его название, но каждое утро, проходя мимо ресторана, он будет вспоминать запах жареного цыпленка и карри.

— Хорошо, — снова говорит он. — У меня ланч в десять.

Они встречаются в ресторане. Гарри заказывает бизнес-ланч, Гермиона же выкладывает на стол то, что принесла с собой. Помещение маленькое и тесное, и Гарри сидит достаточно близко к подруге, чтобы только он смог слышать ее тихий голос.

— Все хорошо? — спрашивает он.

Гермиона хмурится, терзая зубами нижнюю губу. Затем улыбается Гарри и вздыхает:

— На днях, в мой выходной, Малфой вызвал меня через камин.

— Малфой? — спрашивает Гарри и откладывает вилку в сторону. — С чего бы Малфой стал вызывать тебя через камин?

— Гарри… — Гермиона наклоняется над столом и сильно сжимает руку друга. — Пообещай мне не говорить ему, что я сказала тебе об этом.

— Ладно, — соглашается он.

— Он взял с меня слово не рассказывать тебе, — добавляет девушка.

Гарри кивает:

— Хорошо.

Он отодвигает от себя свой обед, который с каждой минутой становится все более холодным.

— Он попросил меня… сделать кое-что. Достать зелье. Artemisia Flush, — сообщает она.

Гарри нахмурил брови.

— Э… ладно. Может, ему нужно было зелье… а я, наверное, допоздна работал тем вечером…

— Гарри, Artemisia Flush содержит полынь, мяту болотную и желтокорень канадский. Разве ни одно из этих названий тебе не знакомо с курса зелий уровня ТРИТОНов?

Ему начинает казаться, что он вернулся в школу.

— Э… не особо, — говорит он.

Гарри ест карри, и Гермиона продолжает:

— Гарри, эти растения — естественные прерыватели беременности, — она слабо улыбается ему. — Мне жаль. Я думала, ты должен знать. Я пока что… я пока что не отдавала зелье Малфою, но, — девушка открыла свою сумку и, вытащив оттуда бумажный пакет, вручила его другу. — Если тебе это нужно. Если Малфою это нужно. Просто я подумала, что ты должен знать об этом.

* * *

Освежающий ветерок раннего сентября ерошит волосы Гарри, пока он идет домой. Он открывает дверь, его взгляд ловит отблеск белокурых волос, и спустя мгновение улыбающаяся девочка хватает его за руку. Ее младший черноволосый брат медленно ковыляет за ней.

— Где папочка? — спрашивает Гарри.

Пирра отвечает, что не знает, когда ее отец слышит доносящийся сверху шум. Он говорит дочери поиграть с братом, а сам медленно поднимается по лестнице, громко ступая на каждую ступеньку. Он видит, как Малфой выходит из ванной и тыльной стороной руки вытирает рот. Все внутри Гарри сжимается, когда его носа достигает слабый запах рвоты.

Бросив бумажный пакет на кровать, он тихо интересуется:

— Ты вообще не собирался говорить мне?

— Говорить что? — также тихо спрашивает Малфой.

Он избегает взгляда Гарри и старается смотреть куда-то в сторону, на улицу, где ветер колышет листья деревьев, выцветших на солнце.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — вставая, произносит Гарри. Он подходит к блондину, отодвигающемуся к стене. Гарри толкает Малфоя, положив ему руки на плечи. — Гермиона сказала мне.

Слизеринец не двигается, лишь грудь то поднимается, то опускается. А затем он шепчет:

— с**#.

— Как и ты, — говорит Гарри.

Малфой молча хмурится.

Гарри мотает головой, слова застывают у него на языке. Он дотрагивается до подбородка блондина большим и указательным пальцами и приподнимает его голову, но Малфой отводит глаза.

— Почему ты ничего не сказал?

Малфой вырывается из его хватки и садится на кровать. Внутри Гарри все переворачивается, когда блондин берет бумажный пакет и оттуда достает маленькую бутылку. И затем его снова передергивает, когда тот рассматривает ее на свет.

— Это не твоя проблема, — растягивая гласные, говорит Малфой, но его голос дрожит и ломается на последнем слоге.

Гарри хочется забрать у него зелье, разбить, избавиться от него, потому что… ему не нравится, как Малфой смотрит на бутылку, как будто все ответы в мире зависят от нескольких сушеных трав и ингредиентов.

— Это наполовину моя проблема, — резко произносит Гарри. Он вздыхает и говорит: — Так ты сделаешь это?

— Я не хочу… Я не хочу еще одного, — говорит Малфой, откидываясь на подушки и обнимая свой живот.

Живот еще плоский, но Гарри прекрасно помнит его округлым, помнит каково было прикоснуться к нему и ощутить под ладонями Абрахаса, как хотелось дотронуться до него сейчас, потому что трудно было поверить, что там внутри что-то росло, было живым, было его. Их.

Гарри долго смотрит на Малфоя, пока тот не поднимает на него глаза и побеждено вздыхает.

— Скажи мне, что делать, Поттер, — бормочет он.

— Не знаю, — честно отвечает Гарри. — Думаю, это ты, кто…

Он не может закончить предложение. Вместо этого он садится на край кровати и кладет ладонь на живот любовника, представляя, что снова ощущает толчки — он хочет, чтобы это было там.

— А что ты хочешь?

Уже темно, и последние солнечные лучи окрашивают в розовый цвет дома, когда Малфой говорит:

— Не знаю.

* * *

Проходят два месяца прежде, чем Гарри сообщает Пирре и Абрахасу, что Малфой ждет еще одного ребенка. Его мантия хорошо все скрывает, но Гарри водит руками по выпуклому животу, когда они потные, тяжело дыша после секса, неподвижно лежат в кровати.

Во время этой беременности Малфоя он ощущает себя взрослым. У Рона с Гермионой еще даже и первого ребенка нет, да они пока что и не женаты. И Гарри удивляется, как это Рон еще не уступил требованиям матери подарить ей больше внуков.

Он улыбается, наблюдая за тем, как Пирра кладет свои пухленькие ручки на живот Малфоя и спрашивает, где ребенок. Абрахас этого не понимает, но Гарри поднимает его, чтобы он тоже мог дотронуться до живота блондина.

— Он растет внутри папочки? — интересуется Пирра.

Гарри кивает.

— Также как ты и Абрахас. Разве ты не помнишь?

Она улыбается ему, но это просто улыбка невинного ребенка, которая не означает, что девочка это помнит. Он переводит взгляд на Малфоя, сидящего на диване и выглядящего скорее встревоженным, чем успокоенным тем, что детские ручки гладят его живот.

— С тобой все хорошо? — интересуется Гарри.

— Я в порядке, — отвечает Малфой.

Но он не в порядке.

И на шестом, и на седьмом, и на восьмом месяце его тошнит по утрам. Часто, вернувшись вечером домой, Гарри находит блондина лежащим на диване, обхватившим себя руками и стонущим. Гарри не думает, что Малфой действительно испытывает боль, пока тот не вздрагивает и ковыляет к их кровати.

По мере того, как увеличивается живот, его лицо выглядит все более похудевшим и осунувшимся. Когда Гарри дотрагивается до его рук, они всегда холодные. Его мучает бессонница, и Гарри часто слышит, как он бродит по дому или запирается в ванной.

Гарри начинает уставать от лживых уверений Малфоя, что он в порядке, и однажды после работы он оказывается в коридоре Сент-Мунго, ожидая встречи с целителем. Он взволнованно стучит пальцами по колену и не сводит глаз с портретов на стенах, наблюдающих за ним в ответ, пока пожилая медсестра не зовет его и отводит в небольшую комнату.

Там на офисном стуле сидит Лаванда Браун и слегка покусывает павлинье перо.

— Ты хотел меня видеть? — спрашивает она.

— Да, — соглашается Гарри. — Гермиона сказала, что ты — целитель, и… у меня проблема. Это… Это может остаться между нами?

— Да, — отвечает она.

Она не растеряла ни капли кокетства, которым окружила себя, но обаяние фальшивой блондинки ослабло. Белоснежная униформа идет Лаванде больше прежних нарядов. Гарри помнит, как у него перехватывало дыхание от вида ярких розовых носков, выглядывающих поверх ее туфелек.

Он рассказывает ей о Малфое, ощущая неловкость и стеснение от необходимости вслух в одном предложении произносить его имя и слово «беременный». Но Лаванда не смеется. Когда же Гарри покидает ее кабинет, он может поклясться, что слышит ее смешок «О, БОЖЕ мой!».

Вечером Лаванда появляется в их доме с черным кожаным саквояжем в руке. Малфой кричит на него и, поднявшись со своего места на диване, уходит на второй этаж. Гарри тоже поднимается, кивнув Лаванде следовать за ними.

— Ты заплатишь за это, — шипит блондин, лежа на спине на кровати.

Его ноги разведены в стороны, а мантия задрана, в то время как Лаванда проводит обследование с помощью палочки.

— Аааа! — кричит он, пытаясь в одно и тоже время опустить мантию и как можно дальше отползти от Лаванды, но она гораздо сильнее, чем Гарри мог бы предположить, и прижимает ноги Малфоя к кровати.

Блондин с негодованием в прищуренных глазах смотрит на Гарри и говорит:

— Ты ужасно заплатишь за это, Поттер.

После осмотра Гарри предлагает бывшей гриффиндорке чаю, а Малфой, побагровевший и молчаливый, запирается в ванной и отказывается выходить.

— Никогда не подумала бы, что все эти годы ты здесь скрывал Малфоя, — говорит Лаванда. — Боже, если бы Пророк знал…

— Они не знают и не узнают, — твердо произносит Гарри.

Лаванда пожимает плечами.

— Я не говорила, что собираюсь сообщать им.

— И Малфой… Он в порядке?

Она снова пожимает плечами. Затем открывает свой блокнот и читает примечания.

— Не могу сказать, что я видела раньше кого-нибудь, как он, но могу сказать, что напряжение из-за многократных беременностей каждую следующую делает еще тяжелее. Он должен быть осторожен, потому что на позднем сроке могут произойти преждевременные роды или внутреннее кровотечение.

Гарри чешет висок и произносит:

— Хорошо.

— И держи его подальше от маггловских моющих средств.

— Почему?

— Они могут вызывать раздражение на коже беременных ведьм, — Лаванда встает, допивает свой чай и берет саквояж. — Я вернусь через несколько дней.

Гарри проводит ее до двери и открывает ее перед целительницей. Холодный ветер врывается в дом, и он вздрагивает.

— И, Гарри, — Лаванда оборачивается, чтобы попрощаться. — У тебя симпатичные дети.

* * *

Каждые три дня Лаванда появляется у них, приезжая вместе с Гарри на автобусе.

Ежедневный Пророк замечает их вместе, и несколько подпольных размытых фотографий появляются на титульном листе. Гарри назван изменником, а Лаванда — шлюхой. Ей это доставляет удовольствие, а Малфой, увидев газету, довольно смеется, прежде чем спрятать ее поглубже в коробку.

Гарри боится прийти домой и найти блондина в луже крови.

Маггловские моющие средства и стиральные порошки отправляются в помойку, им на смену он покупает моющее зелье на Диагон Аллее, от которого весь дом пропах травами.

И однажды, в начале февраля, вернувшись домой, он застает плачущую Пирру у входной двери.

— О, Боже, — шепчет он и мчится наверх.

Немедленно появляется Лаванда и остается на ночь. Когда утром Пирра и Абрахас просыпаются, приходит Гермиона. Гарри не может следить за детьми, потому что Малфой кричит, стонет, часто дышит, ходит взад и вперед, истекает кровью, и Гарри не может его оставить.

Вместе с Лавандой он расстилает кровать, но блондин лишь хочет ходить. Гарри ходит вместе с Малфоем, предлагает ему руку, плечо, что угодно, но тогда Малфой желает прилечь.

— Больно, — стонет он.

Гарри кивает.

— Скажи ему, пусть он дышит! — перекрикивая стоны слизеринца, требует Лаванда, находящаяся между ног Малфоя.

— Он дышит! — кричит в ответ Гарри.

Малфой мычит, его лицо становится ярко розовым, он дышит часто и глубоко.

— Разве он не знает, как правильно дышать? — кричит Лаванда.

Гарри понятия не имеет, о чем она говорит. Малфой дышит в те моменты, когда не кричит и не цепляется за руки брюнета.

Крови гораздо больше, чем в прошлый раз. Лаванда — профессионал, и, хоть она и не успокаивает, но точно знает, что делать, и во второй половине следующего дня Гарри держит на руках вторую дочь. Она пронзительно кричит и машет кулачками, почти также как Малфой, который лежит среди подушек изможденный и бледный.

Гарри берет отпуск на неделю. Гермиона заходит после обеда, иногда вместе с Джинни, иногда приносит кастрюльку с мясом, тушенным с рисом и овощами от миссис Уизли. Гермиона фотографирует с малышкой Гарри, Пирру и Абрахаса, которые строят крохе козу, целуют ее в висок, и Малфоя тоже. Блондин не отказывается сниматься, но лежит в кровати.

— Твой дом переполнен, Гарри, — говорит ему Джинни. — Если ты подашь заявку в министерство на строительное заклинание, тебе разрешат увеличить дом в размерах.

— Возможно, — отвечает он.

За последние несколько дней он спал от силы пару часов и не воспринимает слова Джинни. Или не очень-то он ее понимает.

Спустя неделю после того, как родилась малышка, ее все еще называют Второй. Пирра держит ее так, как показал ей Гарри, и говорит:

— Мы должны назвать ее Энн.

Губы Малфоя изгибаются.

— Нет, — бормочет он. Его голос все еще слаб и хриплый из-за крика.

Он забирает у Пирры ребенка и, когда малышка начинает брыкаться, гладит ей спинку.

Гарри быстро переключает каналы. С Пиррой и Абрахасом, играющими на полу, и им, Малфоем и новым ребенком, сидящими на диване, это выглядит очень по-семейному. Он не имел таких переживаний с родителями, не говоря уже о Дурслях, которые сидели на диване в то время, как Гарри готовил на кухне для них напитки.

По Би-Би-Си показывают какое-то кино, и он смотрит без энтузиазма, предпочитая наблюдать, как блондин расстегивает мантию, чтобы накормить это маленькое извивающееся существо, которое они сделали. Краем уха он слышит голоса актеров, имена и предложения проплывают сквозь туман в его голове, и думает, что Виола звучит мило.

Ему кажется, что теперь он постоянно чувствует себя дерьмово.

Иногда он даже не встает по утрам с кровати. Поттер этого не замечает: он кормит детей завтраком, помогает Пирре и Абрахасу одеться, и еще до семи часов уходит на работу в Министерство.

Тело Малфоя болит, но не так как раньше. Эта боль теперь никогда не проходит. Драко перестает спать по ночам, потому что из-за этого тело немеет, но не расслабляется, и тогда он встает, ходит по дому в вечно полусознательном состоянии. Крики ребенка не раздражают его. Он просто их больше не слышит.

Когда через несколько дней появляется Грейнджер, она говорит Драко, что он быстро сбросил вес. Он не рассказывает ей, что теперь его кожа обвисла в некоторых местах, и при взгляде в зеркало он видит на своем посеревшем лице ту же пустоту, что и несколько лет назад в туалете Плаксы Миртл, когда его там нашел Поттер.

Он постоянно дрожит и надевает на себя по две, три, а то и четыре мантии, а спит в двух пижамах, и если Поттер что-то об этом думает, то ничего не говорит.

Кровотечение длится вот уже четыре месяца, но он не сообщает об этом безвкусной Браун во время ее последнего визита в апреле. Те маггловские штуки заканчиваются, и он рвет старые мантии, кладет их между ног, а потом выбрасывает в туалет или мусорное ведро, чтобы об этом не знал Поттер.

Однажды туалет не смывается.

Драко слишком слаб, чтобы использовать магию. Он пытается выполнить Evanesco, но палочка не слушается и впечатывает его в стену. Малфой лежит там и стонет, пока не появляется Пирра и не спрашивает, в порядке ли он и не надо ли его поцеловать, чтобы ему стало лучше.

Драко закрывает глаза и задушено смеется.

— Нет, папочка в порядке.

Поттер, придя с работы домой, находит его лежащим на полу. Драко слышит, как где-то плачет ребенок, и чувствует холодную воду вокруг себя, которая течет из туалета. И знает, что в воздухе стоит запах крови.

«Если бы рядом были оборотни, они пришли бы, чтобы убить меня», — думает Драко и пытается сказать это Поттеру, но забывает, как только открывает свой рот.

Брюнет исчезает, и спустя какое-то время слышны громкие голоса Уизли и Грейнджер. Должно быть, он вызвал их через Дымолетную сеть, потому что вскоре ребенок замолкает, и Поттер начинает махать палочкой. Одежда высыхает, и запах крови рассеивается.

С него слой за слоем снимают мантии. Поттер что-то говорит низким сердитым голосом, и Драко произносит:

— Не ненавидь меня.

Его собственный голос слышится словно издалека, он звучит слабо и дрожит — не так как должен звучать.

— Малфой, почему ты никогда мне ничего не говоришь? — резко интересуется у него Поттер.

Он задает Драко и другие вопросы: как давно это происходит, почему он никогда ничего не говорит, почему он такой худой, почему он никогда ничего не говорит.

Поттер не замолкает. Голова Драко начинает раскалываться, пульсировать, будто от ударов молотка, который стучитстучитпробивает череп. Его внутренности содрогаются от спазмов — такая же острая боль начинается в животе, она становится все сильнее и сильнее, и никогда по настоящему не проходит. Он стонет и пытается свернуться на кровати, но Поттер держит его руки над головой. Гриффиндорец впивается в него взглядом. Его глаза такие же яркие, что и Смертельное проклятие, и его слова не лучше.

— Ты — чертов глупец, — шипит Поттер, но откладывает палочку в сторону и просто ложится на кровать рядом с Драко, бормоча ему на ухо слова, которые скоро забылись, но в тот миг, услышав их, он начинает давиться рыданиями, потому что так устал от всего и чувствует себя жалким, и снова шестнадцатилетним, и все идет наперекосяк.

* * *

— Этот дом слишком маленький, — жалуется Драко. — Здесь не хватает места.

Поттер, кажется, этого не понимает. У них три ребенка. И их двое. Две спальни. Этот дом не подходит. Драко с тоской вспоминает Поместье с его потайными комнатами и бесконечными коридорами, где когда-то могла расположиться сразу вся многочисленная семья Малфоев. Он знает, что не может вернуться туда. Он знает, что Поттер никогда не рассматривал этот вариант, но он сам думает об этом: и об искрящемся белом мраморе, и о синих бархатных коврах, и мастерски написанных маслом портретах давно умерших родственников и друзей, которые всегда за всеми наблюдали, разговаривали и перешептывались. Когда он жил в Поместье, оно никогда не казалось мертвым, оно дышало и жило собственной жизнью среди широких зеленых лужаек, вдоль которых рядами росли лаймы, вязы и липы.

Спустя две, возможно, три недели Поттер говорит:

— Хорошо.

— И не маленькое место, — произносит Драко. — Не какая-то там чертова квартира, которая не намного больше этой.

— Хорошо, — отвечает гриффиндорец.

— И не слишком много магглов вокруг, — добавляет он.

Поттер поднимает бровь и кашляет:

— Э… Малфой, в предместьях магглы со всех сторон. Я думал, что находиться поблизости от волшебников будет опасно для тебя.

Он сужает глаза и отказывается признавать, что Поттер прав.

Они проводят выходные, упаковывая вещи в коричневые коробки и уменьшая их размер. В воскресенье на ужин приходят Уизли и Грейнджер и немного помогают со сборами. Драко стоит в стороне, держа на руках Виолу, и хмурится, наблюдая за тем, как лапы Уизли касаются всего, но ничего не говорит.

День переезда в новый дом Драко проводит где-то между явным ужасом и восторгом, передвигаясь на маггловском автомобиле, который Гарри вел наобум — вертя руль, резко тормозя и вообще двигаясь еще быстрее, чем на Молнии, со свистом проносясь мимо магглов и домов.

— Езжай по магглам! — усмехаясь, говорит ему Драко, когда они достигают участка дороги, через который в обе стороны торопливо шли магглы, сновали туда-сюда со своими жалкими никчемными жизнями.

Абрахас смеется вместе с ним, но Поттер хмурится и бормочет, что надо следить за дорогой.

Через какое-то время брюнет останавливается, и Драко выходит, как только Поттер нажимает какие-то кнопки, чем-то щелкает и советует слизеринцу не использовать палочку на двери автомобиля, потому что в прошлый раз она заблокировалась.

Дом не выглядит особенно большим, и стоит на улице сплошь застроенной такими же домами, вероятно, заселенными магглами. Коробки стоят в комнатах, каждая из которых окрашена в белый цвет. И, глядя на эту монотонность и яркое освещение, кажется, будто находишься в больнице. В доме царит странный запах или это пахнет смесью несвежей еды, детского дерьма и талька.

— Это он? — спрашивает Драко.

— А что ты ждал? — резко интересуется Поттер. — Дворец?

— «Пророк» утверждает, что ты завален работой, Поттер. У тебя, вероятно, есть деньги.

— Это привлекло бы еще больше внимания, — отвечает тот, увеличивая в размерах очередную коробку.

На распаковку уходит больше месяца, но по углам все еще скрываются коробки. Трудно распаковать их, когда Поттер работает, а кому-нибудь из детей всегда что-нибудь нужно: помочь с туалетом, с едой. То внезапно заплачет малышка, то Абрахас станет тащить его за мантию, а Пирра будет пытаться сказать ему что-нибудь.

Но здесь гораздо больше места.

И это становится домом. Домом, где простыни на кровати Поттера те же самые, немного пахнущие потом, сексом и мылом, которым он моется в душе. Домом, где Абрахас с силой врезается в стену, а потом отскакивает от нее, словно она — матрац, что вызывает в Драко гораздо больший трепет, потому что теперь он знает, что Абрахас не сквиб. О Пирре это стало известно в тот момент, когда она заставила шевелиться и сплетаться множество пересекающихся линий нарисованных восковыми мелками.

— Среди Малфоев не было сквибов, — бормочет себе под нос Драко.

Отец всегда говорил ему об этом, и это правда. Если бы не двоюродный дедушка Флавиус, но его в расчет не берут.

Младенец растет, и Драко становится более сильным, постепенно переставая замечать выпирающие ребра. Он улыбается своему отражению в зеркале и тыкает пальцем в ребра, чтобы убедиться, что кости все еще там. Лампы мерцают, и он, повернув голову, смотрит через плечо.

Поттер закрывает дверь ванной и приближается к нему, его рот слегка дергается. Он кладет голову на плечо Драко и смотрит в зеркало. Драко вздыхает, думая, как же странно видеть эту картину — его и Поттера, такими, как они есть сейчас. Он поворачивается, когда брюнет вынуждает его к этому и втягивает в медленный поцелуй.

— Хочешь, мы это сделаем? — шепчет ему на ухо Поттер.

Волосы на шее Драко встают дыбом, и он дрожит, затем обнимает гриффиндорца за плечи и втискивает свое колено между его ногами.

Он прислоняется к умывальнику, и Поттер подталкивает его, чтобы он взобрался на него. Они переплетаются ногами и трутся членами. Между ними только мантия Поттера. Гарри целует его грудь, затем спускается к пупку, потом еще ниже, и Драко задыхается, стонет и вцепляется пальцами в черные волосы, не в состоянии открыть глаза, пока язык любовника скользит по его члену.

Он дрожит, выгибает спину и со стоном кончает в горячий, влажный, тесно обхвативший его член рот Поттера.

Позже они лежат в теплой и удобной кровати, одни, без детей, спящих в их комнате. Драко откидывает руки над головой на мягкие подушки и произносит:

— Мы сделали это.

* * *

— Пирра осенью идет в школу, — сообщает Поттер.

Драко пожимает плечами и бросается к Виоле. Она ковыляет к дивану и мягко падает на попу, одетую в подгузник. Он слышит, как Абрахас что-то делает на кухне — хлопает дверками холодильника и шкафов до тех пор, пока не раздается шуршащий звук открывающегося пакетика с чипсами.

— Кажется, я говорил, что на сегодня достаточно чипсов! — кричит Драко.

Шуршание останавливается, и нахмуренный Абрахас выходит из кухни.

— Драко, — говорит Поттер громче. — Хорошо?

— Хорошо — что? — интересуется блондин. — Я прекрасно могу научить ее читать. Купи нам «Ведьма Ванда идет в Хогвартс» для начинающих, такую же, как покупают все остальные.

— Я имел в виду маггловскую школу, — говорит Поттер.

Драко предпочитает игнорировать брюнета. Но три недели спустя в начале сентября Пирра в новом платье стоит на лужайке перед домом, усмехаясь и показывая редкие зубы перед камерой, которой Поттер фотографирует ее, и выглядит очень довольной и своим первым ранцем, и новыми школьными ботинками.

— Я пошел на работу, — говорит Поттер. Он оглядывается на дворы соседей, затем ступает ближе и быстро целует Драко в губы. — Хорошего дня.

Он аппарирует, и Драко вынужден вести старшую дочь в маггловскую школу.

Это нелегко. Одновременно держать одной рукой Абрахаса (хотя Драко использует привязывающие чары, опасаясь маггловских автомобилей), толкать другой коляску с Виолой и присматривать за скачущей впереди Пиррой, потому что он не доверяет и магглам. Чем ближе к школе, тем сильнее крутит его живот от страха, что окружающие поймут, что она отличается от них или сам он будет выглядеть странно, даже притом, что он последовал совету Поттера одеть только брюки и рубашку и не надевать мантию. Однако не ощущая при ходьбе ткани, бьющей по лодыжкам, он не чувствует себя нормальным. И его палочка впивается ему в бедро сквозь карман его брюк.

Территория школы заполнена детьми с родителями: все спешат к маленькой двери, как и говорил Поттер. Пирра знает, что делать. Она не смотрит по сторонам широко открытыми глазами, а продвигается через толпу, словно истинная маггла...

— До свидания, папочка! — выкрикивает она из группы ровесников, друг за другом заходящих в дверь классной комнаты.

Она затерялась в море детей, когда их провожает профессор — маггла средних лет с короткой стрижкой и мягким голосом. Драко чувствует, как в его горле начинает расти глыба. Он сжимает руку Абрахаса.

— Всегда трудно в первый день, — говорит стоящая рядом с ним женщина.

Драко смотрит на нее. С ним разговаривает маггла. Ему не нравится, когда они так делают. Это происходит не слишком часто, но когда случается… он ощущает, как начинает зудеть кожа, и ему хочется отскрести ее до чистоты.

Женщина улыбается.

— Она у вас старшая?

— Э… да, — сухо отвечает Драко.

К счастью, женщина отвлекается на собственного младшего ребенка, и Драко возвращается домой. Он усаживает Абрахаса и Виолу в гостиной с набором двигающихся фигурок Мартина Миггса (в комплекте с вертолетом и санитарной машиной), а сам моется под горячим душем, пока его кожа не становится розовой, и он не теряет сознание от горячего пара в теплый осенний день.

Драко сам делает завтрак: он уже знает, что для отключения кухонной плиты не нужно колдовать, и что вода закипает быстрее, если ее размешиваешь палочкой. Это соединение маггловских вещей и магии, плюс немного практики — все он узнал, наблюдая, как готовит Поттер.

Без Пирры стол кажется пустым. Он скучает по ней — по ее лицу, белокурым волосам, которые он любит гладить, когда она спит или когда он причесывает ее по утрам. У Абрахаса, как и у Поттера, густые непослушные волосы, а у Виолы… Ну, у нее еще не так уж их и много, но те, что есть, странного рыжего цвета.

Драко беспокоится, что Пирре не хватит сэндвичей, конфет, чипсов, яблока, тыквенного сока и шоколада. А если что-то случится? А если магглы объединятся и нападут на нее? А если она случайно применит волшебство, и этим привлечет внимание Министерства и…

Он старается дышать и не думать об этом, но чем больше он прилагает усилий, тем, кажется, хуже становится.

По пути домой Поттер должен забрать дочку из школы. Драко ждет их в состоянии полутошнотворного беспокойства, пока не слышит, как после обеда открываясь, щелкает дверь.

Он встает, слишком взволнованный, чтобы потрудиться изобразить беспечный и равнодушный вид.

— Ну как?

— Папочка, это было блестяще! — говорит Пирра.

Она быстро открывает ранец и начинает вытаскивать груду рисунков и тетрадей, клей-карандаши и бумагу, и говорит, говорит, говорит о профессоре, классе, магглах, детях, учебе и…

Драко ощущает на своем плече прикосновение и теплоту руки Поттера, тянется ближе и ловит направленный на него взгляд.

— Она была прекрасна, — говорит брюнет.

— Я знал, что так и будет, — отвечает Драко, растягивая гласные.

Поттер просто закатывает глаза.

* * *

— Итак, скажи мне, что ты хочешь, — шипит Поттер.

Драко задыхается, когда брюнет берет в руку его член, сжимая и поглаживая сильнее и сильней. Он опускает голову, из его открытого рта вырывается тяжелое дыхание. Поттер толкается глубже, немного ускоряя движение. С каждым толчком, его яички хлопают о Драко. Блондин чувствует себя таким полным.

— Так хорошо… — стонет он.

— Нравится? — шепчет Поттер.

Драко стоит на коленях, опираясь на локти, а Поттер касается его бедер и члена. Когда гриффиндорец облизывает его ухо, засовывая язык внутрь, тело начинает дрожать, из-за чего пальцы ног сжимаются даже несмотря на то, что он не может шевельнуться.

Его член не может стать еще больше. Его яички очень, очень напряжены.

— Да, так… — стонет он, когда Поттер вонзается в него, медленно и глубоко, и также медленно выходит, и задыхается, что для ушей Малфоя звучит словно музыка.

Драко хватает ртом воздух, бормочет что-то несвязное и кончает, падая на кровать с дрожащим стоном, его тело напрягается и сжимается вокруг члена любовника. Толчок, еще два, и Поттер тоже кончает; он разгорячен и сильно дрожит, лежа на спине Драко. Они рушатся на кровать, и гриффиндорец снимает использованную резинку.

Драко съеживается, глядя на неё.

Поттер вздыхает и падает обратно на подушки.

— Ну, ты не забеременеешь снова, — говорит он.

— Это не подразумевает, что они мне нравятся, — резко отвечает блондин.

Поттер не слушает, вместо этого он произносит:

— Гермиона беременна.

Драко это неинтересно. Он перекатывается на свою половину кровати.

— Так, значит, Уизел не импотент, в конце концов, — бормочет он.

Поттер снова вздыхает, теперь уже громче.

— Ты такой негодник, Малфой, — он кладет руку на плечо Драко, потное и теплое не смотря на холод в комнате из-за царящей за окном осени. Он перекладывает Драко себе на живот и смотрит на него расфокусированным взглядом.

Драко ухмыляется ему.

— Собираешься наказать меня, Поттер? — спрашивает он сладко.

— Может… Может и должен, — отвечает гриффиндорец, как-то не убедительно, и выражение его лица сразу начинает колебаться, стоит Драко посмеяться над ним.

— Если ты хочешь это с причудами, — говорит Драко, наклоняясь и облизывая шею любовника, — тебе нужно лишь сказать.

Поттер трепещет под его языком, его кожа — смесь пота и секса, даже карри и жареной картошки, что они ели на ужин. Драко улыбается, чувствуя, что член Поттера дергается, касаясь его бедра, опускает руку, чтобы дотронуться до него, и улыбается еще шире, когда брюнет закрывает глаза и стонет.

Но затем слышится скрип открываемой двери. И топот детских ножек по коридору. Драко возвращается обратно на свою сторону кровати, тогда брюнет вздыхает и смотрит на часы.

— Уже двенадцатый час, — ворчит Драко. — Какого черта они до сих пор не спят?

— Может, ты был слишком громок, когда я отсасывал тебе? — шепчет Поттер, облизывая губы до тех пор, пока они не начинают блестеть в темноте.

— Ты сам был не намного тише, — резко парирует блондин.

Он садится на край кровати и подбирает с пола мятую мантию перед тем, как выйти из комнаты и увидеть, что хочет ребенок, бегая по дому в этот час, когда дети должны спать.

Драко открывает дверь ванной, из-под которой сочится свет. С унитаза на него смотрит Абрахас. Он сидит, едва касаясь ногами пола. Мальчик морщится, на его бледном лице следы слез.

— Что случилось? — спрашивает Драко, медленно поглаживая ему спину.

— Я нехорошо себя чувствую, — стонет он.

Поттер сообщает, что собирается аппарировать к аптекарю.

— Гермиона все еще работает, — говорит Рон Гарри.

— Но она огромная, — произносит Гарри. Он достает из очередной коробки отчет и бегло просматривает детали перед тем, как обратиться к другу. — Уже восемь месяцев?

— Да, — отвечает Рон, крутя в пальцах конец своего ярко-оранжевого галстука. — Она настаивает, что ей нужно работать, но сама еле двигается. Я думал, она будет чуть больше похожа на… — Рон водит глазами, затем наклоняется и продолжает: — Ты Сам Знаешь Кого… Разве он не лежал все время на диване и не жаловался на раздутые ноги?

Гарри фыркает и улыбается.

— Да, иногда. — Он складывает бумаги стопкой и убирает их в папку. — Я устал от этой чертовой офисной работы. Побыстрее бы нам дали полевое задание.

Рон пожимает плечами.

— Мы, наверняка, скоро получим его, особенно учитывая то, что Ньюберри и Уилкинсон собираются увольняться после Рождества, — позади него дважды звенят офисные часы, и он встает. — Лучше мне вернуться к документам, — говорит он, с протяжным вздохом садясь за свой стол напротив лучшего друга.

День Гарри проводит, монотонно проверяя коробки, складывая папки в тележку и отправляя ее в архив к магам-регистраторам, которые так часто жалуются на свою работу, что Гарри иной раз кажется, будто они это делают на показ. Когда раздается звон часов, сотрудники друг за другом выходят из отдела, и Гарри, кивнув Рону и попрощавшись с несколькими другими аврорами, остается один.

Оглядевшись, он берет свое пальто, хватает бумажник и палочку, отходит от своего стола, но идет не к подъемнику в конце коридора, а проскальзывает в архив.

Огромное помещение заставлено рядами стеллажей, заполненных коробками с документами. В архиве места больше, чем на складе. И в этот час здесь никого нет.

Гарри с помощью чар призывает коробку с полки, находящейся слева от него через четыре пролета и, возможно, в двадцати шагах за углом, и заглядывает под крышку. Это именно та коробка. Какое-то время он просматривает документы, в которых где-нибудь — в параграфах, на полях — небрежным почерком упомянуто имя «Драко Л. Малфой».

Это не единственная коробка, в которой написано о Малфое. Гарри определил местонахождение большинства из них, и она — лишь очередная в его списке. Он оглядывается по сторонам и возвращает крышку на место. Затем достает палочку, стучит ею по коробке и произносит:

— Damnatio Memoriae!

Желтый свет сначала охватывает ее, а потом исчезает. Гарри снимает крышку и проверяет документы.

Все заметки о Малфое исчезли, оставив на своем месте белые пробелы. Гарри улыбается и с помощью чар отправляет коробку обратно.

Он проходит направо пять проходов и пятнадцать рядов дальше, прежде чем находит следующую. Чарами спускает ее с полки и, пока она парит над головой, шепчет заклинание. Коробка возвращается на место с едва слышным звуком скольжения по металлическому стеллажу.

И затем сзади него раздается стук.

Гарри резко поворачивает голову.

— Что ты делаешь? — спрашивает у него женщина, появившаяся из-за полок.

Она молодая — моложе Гарри — и с кривой улыбкой. Ее каблуки щелкают по полу, а мантия со свистом рассекает воздух.

— Я здесь работаю, — отвечает Гарри.

— Авроры не используют Damnatio Memoriae, если у них нет серьезного основания, — говорит она. — Особенно в отношении коробок с документами, в которых значится Драко Малфой.

Женщина улыбается еще шире, и с каждым ее приближающимся шагом внутри у Гарри все сжимается, холодеет и покрывается льдом.

— Ты не помнишь меня, не так ли? — спрашивает она. Когда Гарри не двигается, она добавляет. — Ромильда Вейн, — она протягивает руку, но Гарри не касается ее.

Он сглатывает, комок в его горле большой и сухой. Его живот сводит, внутри все вновь и вновь переворачивается, и он ощущает себя больным. Он не говорит, что действительно не помнит ее, и вместо этого лишь хрипло спрашивает:

— Что… что тебе известно?

Ромильда облокачивается о полку и тяжело вздыхает.

— Я знаю, что Драко Малфой все еще находится в списке Министерства и что ты, кажется, пытаешься стереть его имя из всех документов, в которых он когда-либо упоминался. Стираешь память о нем. И я видела, что ты приходил сюда уже, по крайней мере, дюжину раз, может, и больше.

Гарри пытается не забывать дышать из-за тяжести, образовавшейся в груди.

— Так что, мне стало интересно, с какой стати такому герою, как ты, понадобилось делать нечто подобное, — сладко произносит она, — если он не пытается скрыть от общественности что-то очень, очень важное, — она подмигивает ему.

Глаз Гарри дергается.

— Что ты хочешь? — спрашивает он.

* * *

— Это шантаж, — говорит Гарри.

Ромильда, мурлыча, толкает его к полкам и целует. Гарри вздыхает. Его руки висят по бокам, губы — безвольны, но Ромильде это безразлично — она все равно проталкивает свой язык ему в рот.

Он ненавидит это. Он ненавидит прятаться. Ненавидит цветочные мускусные духи Ромильды. Ненавидит то, как она использует его, узнав, что он применяет Damnatio Memoriae на записях с суда Малфоя, на записях о его рождении, на всех его документах.

Она засовывает руку ему в штаны. У него стоит, и член дергается, когда она смеется над ним.

— Я знала, что ты захочешь этого, — бормочет она ему в шею.

Ее горячее дыхание — неприятное клеймо, которое Гарри отчаянно хочет соскрести с себя. Вместо этого он постанывает и стискивает пальцы на ее волосах, пока она, после окончания рабочего дня, отсасывает ему в министерской комнате регистрации.

Потом Ромильда вытирает рот и произносит:

— Я когда-нибудь говорила тебе, что еще маленькой девочкой мечтала сделать это?

— Всякий раз, — говорит Гарри. Звук застегиваемой молнии и шорох мантии заставляют его вздрогнуть. — Я должен идти.

Она хватает его за руку, с силой притягивает к себе и снова целует долго и жестко.

— Ей повезло, что у нее есть ты.

— Я должен идти, — повторяет Гарри, его лицо горит, а тело — зудит. Уже месяц он не чувствовал себя чистым. Этим вечером он должен навестить Рона, Гермиону и их новорожденного ребенка, но вместо этого садится в метро и добирается домой настолько быстро, насколько возможно.

Возле дома он глубоко вздыхает, прежде чем повернуть дверную ручку и войти внутрь. Он успевает сделать только несколько шагов, как один из детей обнимает его за бедро, а другой что-то говорит ему на ухо. Он улыбается им, затем поднимает глаза и видит на верхней ступеньке лестницы Малфоя со скрещенными руками на груди.

Внутри него все съеживается, но улыбка остается приклеенной к лицу.

Ночами он молит Бога, чтобы Малфой не обнаружил на его шее засосы — он уже не знает, чьи они, — не унюхал духов на воротнике его мантии, не почувствовал на его губах вкус кофе. Гарри кофе не любит, Малфой его тоже не пьет, но Ромильда, должно быть, употребляет его словно сумасшедшая, потому что его вкус никогда не оставляет его рот.

«Я делаю это ради Малфоя, — думает Гарри, — чтобы защитить его».

Ранними вечерами он сжимается и содрогается, пока Ромильда отсасывает ему. Когда она вводит его в себя, его голова безвольно понурена, пока он не задыхается от нежелательного облегчения. Ее груди покачиваются и подпрыгивают, совершенно не похожие на плоскую грудь Малфоя. Знакомый член не упирается ему в живот, об его щеки не трутся другие, покрытые щетиной. Ежедневно у Гарри все переворачивается в душе, когда Ромильда проходит мимо него, подмигивает и шепчет: «Ты хочешь, чтобы я пошла к начальнику Департамента с тем, что знаю?»

Иногда, ночью, он лежит и смотрит в потолок, на котором в полумраке штукатурка приобретает черты лица Ромильды. Она дразнит его, манит, и, когда спящий Малфой дотрагивается до него рукой, Гарри съеживается от прикосновения. Он хочет, что бы все снова было так, как раньше.

Он мог сделать это, мог использовать Obliviate, но помнит, что случилось с Локхартом. Он живет каждый день, надеясь, что Ромильда оставит его в покое и отпустит, но уже прошли месяцы. Он почти закончил с Damnatio Memoriae. Малфой почти стерт из всех документов.

«Скоро, — думает он, — скоро…»

* * *

— Итак, — говорит Гарри, — как Питер?

Рон приоткрывает глаз и приподнимает голову от стола.

— Лучше по сравнению со вчерашним днем. — Он зевает и выпрямляется. — Мама Гермионы придет сегодня, чтобы помочь. Мы не спали почти неделю.

— Гораздо легче, — говорит Гарри. Он вытаскивает папку из ящика и вздыхает. — Твою мать, у нас очередной завал с утра. Становится гораздо легче, когда они вырастают и спят по ночам.

— Мне все это говорят, но я не верю, — хрипит Рон.

Он лишь моргает, когда Гарри бросает папку на его стол, и документы разлетаются по всей поверхности.

Над столом Гарри тоже взлетают бумаги, когда на него приземляется сова и начинает пронзительным криком привлекать внимание брюнета. Он забирает письмо и пихает его в карман, чтобы прочитать позже. Сова улетает.

Но спустя мгновение еще две совы приземляются на его стол. Потом сипуха. А следом две полярные и одна ухающая сова.

Он чешет голову: его день рождения еще не скоро, только через несколько месяцев.

И затем еще одна сова взмывает вверх, и что-то роняет ему на колени. Он пристально смотрит на титульный лист Ежедневного Пророка. Там его расплывчатое лицо и…

— Какого черта! — вопит Рон, заглядывая в газету через плечо Гарри. — Это ты и Ромильда Вейн?

Гарри резко разворачивает газету. Под фотографией заголовок:

ГАРРИ ПОТТЕРА ЗАСТАЛИ В ОБЪЯТИЯХ ДРУГОЙ ЖЕНЩИНЫ!

Он не может вздохнуть. Желчь подступает к горлу, обжигая и заполняя горечью. Авроры выглядывают из кабинок, чтобы посмотреть, о чем кричит Рон, и затем кто-то восклицает: «Что это значит, Поттер?», и все вокруг Гарри рушится.

Утешает лишь одно — Малфой не узнает об этом. Ежедневный Пророк не присылают домой. У Малфоя нет друзей, и никто, кроме Рона и Гермионы, их не навещает.

Весь день он вздрагивает от хитрых взглядов, подмигиваний и восклицаний «Бог ты мой!», от сов, хозяйничающих на его столе, и кричит:

— Не могли бы вы все заткнуться?

И все газеты в радиусе пятидесяти футов самопроизвольно сгорают.

Начальник Отдела тащит Гарри в свой офис.

Гарри мужественно ждет, пока Стеббинс обходит свое черное кресло, помахивая газетой.

— Поттер, обычно нас мало заботит, что волшебник делает в свое личное время…

— Сэр, я…

Стеббинс качает пальцем.

— Обычно нас мало заботит, что волшебник делает в свое личное время, но мы будем вынуждены просить вас взять отпуск, если вы еще раз выкинете шутку вроде сжигания газет в офисе…

— Сэр, я не…

Стеббинс снова качает пальцем.

— Так или иначе, вы это сделали. Считайте это предупреждением, — он кивком отсылает Гарри, но как только тот поворачивает ручку двери, он добавляет. — И, Поттер… Министерство очень не одобряет служебные романы, особенно, когда они вне брака.

Через какое-то время Рон наклоняется над столом Гарри.

— Это правда? — Но прежде чем Гарри стал отрицать, Рон шепчет. — Ты ничего не обещал Ты Знаешь Кому. Ты не обещал хранить верность. Тебе не повезло с ним, дружище.

Гарри не может заставить себя отрицать это. Он обещал Малфою… Он обещал защиту, он это имел в виду… Он не знает, что он сейчас подразумевает под этим, но надеется, что это гораздо больше, чем договоренность жить и спать вместе.

Голова раскалывается; он чувствует себя грязью на подошве ботинок. Он встает и бежит в туалет, открывает краны и склоняется над раковиной, не в состоянии даже смыть с лица холодный пот.

— Боже, что я наделал? — бормочет он.

И когда он слышит позади себя шаги, закрывает глаза. В душе он почти ожидал этого.

— Я не могу… Рон, я… Это не похоже на…

— Я не Рон, — говорит Ромильда.

Гарри оборачивается. Ромильда стоит перед ним, криво улыбаясь и терзая край своей блузки.

— Я не хотела…

— Ты не хотела ЧТО? — кричит Гарри. — Чтобы каждый в этом чертовом МИРЕ УЗНАЛ ОБ ЭТОМ? — он качает головой. — Боже, что я наделал?

— Я на самом деле не хотела, — настаивает Ромильда. Она приближается к Гарри, и тот вытаскивает палочку и направляет на нее. — Мои друзья стали что-то подозревать и наложили на меня фотографирующие чары. Я не продавала фотографию Пророку, Гарри…

— НЕ называй меня так, — предупреждает он.

— Я не хотела быть распутницей, — говорит она. — Я лишь… Ты всегда нравился мне. Клянусь, я никогда не собиралась рассказывать кому-либо.

На минуту Гарри почти верит ей.

Он не едет домой на метро или автобусе, вместо этого аппарирует, прежде чем что-нибудь еще пойдет не так, как надо.

* * *

Он медленно вздыхает и открывает дверь.

В доме царит тишина.

— Эй? — зовет он.

— Сюда, — долетает до него голос Рона.

Тяжесть, давящая на грудь, разрастается. Он может слышать свое мелкое и быстрое дыхание, пока идет в гостиную. Там стоят Рон и Гермиона с их сыном на руках.

— О, Гарри, — шепчет она.

— Боже, — хрипит он.

Пирра сидит на диване и рыдает измученно и горько. И его сердце щемит еще больше, когда она смотрит на него покрасневшими глазами. Рядом с ней даже Абрахас хлюпает носом, его грудь то поднимается, то опускается.

Забытая Виола играет на полу с набором кубиков.

— Где… Где папочка? — осторожно спрашивает Гарри, неспособный произнести имя Малфоя.

Пирра что-то бормочет, но из-за ее плача этого неслышно. Гарри садится рядом с ней, притягивает ее к себе с одной стороны, а Абрахаса — с другой.

— Я не знаю, — повторяет она.

— Гарри, я появилась здесь сразу же, как только Пирра вызвала меня через Сеть, — говорит Гермиона.

Если бы это было сказано в другое время, Гарри порадовался бы, что его старшая дочь самостоятельно смогла вызвать ее через Дымолетную Сеть.

— Когда это было? — спрашивает он.

— За пять минут до того, как я пришел домой, — сообщает Рон.

— Папочка давно ушел? — интересуется Гарри.

Пирра отвечает, что не знает.

— Гарри, мы…

— Мне так жаль, Гарри, — говорит Гермиона. — Я уверена, мы можем найти Малфоя и все уладить. Уверена, это все…

— Все хорошо, — сухо говорит Гарри. — Мы хорошо… мы… Я найду Малфоя.

— Ты уверен?

— Все хорошо, — повторяет он.

Неохотно Рон и Гермиона отправляются домой через камин. Гарри не хочет сразу иметь дело и с ними, и с плачущими детьми. Он не может… Он не может предстать перед двумя другими людьми вот так. Рон и Гермиона не знают точно, что в действительности между ним и Малфоем. Его голова болит еще сильней. Внутри все сжимается, и хочется проснуться от этого ужасного сна.

— Давайте сначала поужинаем, — говорит Гарри, пытаясь казаться веселым.

Его усилия вознаграждены гнусавым согласием, и он заказывает по телефону пиццу.

Гарри идет наверх. Все неправильно. Все пусто без Малфоя.

И в этом виноват лишь он.

Поттер достает свой бумажник из комода и краем взгляда замечает что-то, лежащее на кровати. Это копия сегодняшнего Ежедневного Пророка.

Четвертый день. Малфой так и не вернулся. А на днях Гарри прочитал в «Ежедневном Пророке», что на Диагон Аллее обнаружили Ромильду Вейн, растерянную и со стертой памятью.

Гарри прячет газету в карман, зная, что только Малфой мог бы сделать нечто подобное. Он должен чувствовать себя виноватым по отношению к Ромильде, но она его не волнует. Больше всего его тревожит, что все еще неизвестно где Малфой.

Гарри не может ходить на работу. Он не в состоянии заставить себя уйти в Министерство и оставить детей Гермионе, миссис Уизли или маггловской няне, не сейчас, когда они все еще расстроены тем, что Малфой не вернулся.

Его сердце сжимается всякий раз, когда Абрахас спрашивает его, скоро ли вернется папочка, и смотрит на Гарри большими серыми — как у Малфоя — глазами. В горле встает ком, стоит лишь Пирре пройти мимо него с ее прекрасными белокурыми — как у Малфоя — волосами. А Виола… Она не похожа ни на одного из своих отцов, но она — часть Малфоя, и от этого больно.

— Где ты? — шепчет Гарри.

Он задергивает шторы в гостиной, потому что на улице никого нет. Никто не аппарирует домой под оранжевый свет уличных фонарей. В камине не вспыхивает зеленый огонь, даже притом, что Гарри, на всякий случай снял защиту с дома.

От безысходности он по Дымолетной Сети связывается с Тонкс и Люпином. Тонкс улыбается ему сквозь огонь, зеленый цвет, смешавшись с розовым оттенком ее волос, превращается в сероватый. Гарри слышит на заднем плане их детей: они бегают по дому и кричат. Он скучает по шуму в собственном доме. Теперь здесь царят тишина и тоска.

— Вы ничего странного не замечали в последнее время? — спрашивает он.

— Ты в порядке, Гарри? — интересуется Люпин.

Гарри кивает. Его лицо пылает, и он уверен, что Тонкс и Люпин должны были видеть газеты, но он не… он не может… больше беспокоиться об этом.

— С вами никто… не пытался войти в контакт?

— Нет, — говорит Тонкс.

Но Гарри и не сомневался, что Малфой не станет искать помощи у своих родственников-полукровок.

Он настолько отчаялся, что на пятый день вызывает приходящую няню и аппарирует в Хогвартс. Карта Мародеров показывает группу студентов, маленькие движущиеся точки напоминают об его собственных школьных годах. Но ни над одной из них не написано: Драко Малфой.

Студенты смотрят на него, пока он проходит по школе и спускается в подземелье. Они указывают на него и шепчут его имя — с трепетом и интересом. Они кажутся ему гораздо моложе, чем он был в их возрасте, но все-таки это было несколько лет назад.

Снейп удивлен его визитом. Он не изменился с тех пор, как Гарри закончил школу, если не считать седину в сальных волосах.

— Что вы хотите, Поттер? — слегка презрительно спрашивает он.

— Вы видели… Я… Вы что-нибудь знаете о том, где может быть Драко Малфой?

Глаза Снейпа вспыхивают, и все внутри Гарри переворачивается от появившейся надежды, но Снейп садится и маленькими глотками пьет чай. Он ничего не предлагает Гарри.

— Почему вы что-то хотите знать о Драко Малфое? — Снейп сужает глаза, пристально глядя на него.

Пронзительный взгляд Снейпа не действует на Гарри, как это бывало раньше.

Он тяжело выдыхает через нос и снова спрашивает:

— Вы что-нибудь знаете?

— С чего вы решили, что я знаю? — спрашивает Снейп. — Или что я сказал бы вам что-нибудь, Поттер?

— Я здесь не по делам Министерства, — говорит Гарри. — Мне… Мне нужно найти его. Пожалуйста.

— После всех этих лет вы ничего не знаете о Малфоях, Поттер? — подчеркнуто медленно произносит Снейп. — Кажется, они всегда стремятся забиться туда, откуда выползли. — Он ухмыляется и выпрямляется, ставя чашку на стопку бумаг, на которых сверху Гарри может видеть большой красный «ноль».

Ему интересно, откуда и как много знает Снейп, но в данный момент это все же не так важно.

* * *

Прошла целая неделя.

Гарри, вымучив улыбку, обращается к детям:

— Надевайте свои пальто. Мы отправляемся в путешествие.

Пока Пирра и Абрахас одеваются, Гарри одевает Виолу и берет ее на руки.

— Куда мы идем? — интересуется Пирра.

— Папочка будет знать, где мы? — спрашивает Абрахас.

— Папочка будет знать, — отвечает Гарри.

Они выходят на крошечный задний дворик. Их следы отпечатываются на тонком слое снега. Гарри велит старшим детям крепко прижаться к его ногам и закрыть глаза.

Он никогда не делал этого раньше — не аппарировал нескольких людей сразу. Гарри глубоко вздыхает и закрывает глаза, концентрируясь, определяя и требуя, чтобы его тело перенесло их туда, и это срабатывает.

У него кружится голова, и он спотыкается. Затем открывает глаза и видит ослепляющий белый ландшафт, покрытым толстым слоем снега, раскинувшийся перед великолепным, мерцающим домом на невысоком холме.

— Где мы? — спрашивает Пирра.

Гарри надеется, что это то место. Они приближаются к дому — с маленькими детьми это занимает немало времени, — но когда они подходят к парадной двери и на какое-то мгновение замирают перед галереей с величественными колоннами, Гарри чувствует вибрирующую в Малфой-Мэноре магию.

Двери открываются со скрипом еще до того, как гриффинорец дотрагивается до них. Сквозняк врывается в вестибюль. Дом больше и гораздо красивее, чем Гарри когда-либо представлял себе, и более красочен — с мерцающим мрамором красного, зеленого и янтарного оттенков на полу, с толстыми коврами и гобеленами, которые достигают потолка и, как он мог сказать бы, в высоту составляют двадцать футов.

Здесь царит зловещая тишина, если не считать звука их шагов. Гобелены слегка качаются от сквозняка, и тихий шепот висевших на стенах портретов сопровождает Гарри дальше по коридору. Тишина породила ощущение движения и жизни, вроде того, что возникает на кладбищах, где лежат давно умершие, но не забытые. Да и портреты не те, что ожидал увидеть Гарри. Он думал, что на них будет множество белокурых людей с заостренными чертами лица. Но они были разными — толстые и худые, с темными волосами и светлыми, с улыбкой и нахмуренные. Доспехи скрипят и трещат, металл, должно быть, нуждается в смазке.

И затем он слышит звук, непохожий на другие — эхо чужих шагов.

Он смотрит на детей, которые в ответ вопросительно глядят на него. Он говорит «Ш-ш-ш», и они на цыпочках идут дальше по коридору. Сердце Гарри сильно колотилось в груди, в ушах шумела кровь, звуки то удалялись, то приближались, как волны зимнего прилива.

В конце коридора виднеется дверь, закрытая, как и все остальные, но когда на ручку падает свет сквозь витражное стекло мансардного окна, Гарри видит, что ею недавно пользовались: ее блестящая поверхность не покрыта пылью.

Он шепчет детям, чтобы они ждали его здесь, вытаскивает палочку и, бросив быстрый взгляд назад, медленно поворачивает ручку двери, а затем приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь.

В камине горит огонь, танцуя желтыми и оранжевыми язычками пламени. Вдоль стен стоят полки с книгами, полузатененными черепами, коробками и стеклянными безделушками. Здесь пахнет кедром, дымом и чем-то сладким, и Гарри надеется, что не алкоголем. Когда он видит на столах пустые бутылки, он хочет нахмуриться, но не в состоянии сделать это, так как занят обыскивая взглядом каждый укромный уголок и щель, надеясь увидеть желанную белокурую голову.

От камина с кресла, обитого черной блестящей кожей, отражающей свет, доносится голос Малфоя:

— Итак, ты нашел меня.

* * *

Он заставляет себя дышать, но это удается с трудом. Он хочет схватить Малфоя и притянуть к себе ближе, сказать ему все и не говорить ничего.

— Не трогай меня, — шипит Малфой, как только Гарри делает движение рукой.

Он открывает рот и смотрит на блондина, умоляя его взглядом. Но Малфой лишь прищуривается и отворачивается, встает и идет через всю комнату к высокому узкому окну.

— Мне так жаль, — говорит Гарри.

— Извини, я не расслышал, — произносит Малфой, растягивая гласные.

— Драко, мне…

— Замолчи! — взрывается Малфой. — Не… Не говори со мной!

Он выхватывает палочку из мантии и направляет ее на Гарри. Это пародия на их шестой курс, и руки блондина трясутся хуже, чем тогда, достаточно для того, чтобы он это заметил и опустился на колени с задушенным рыданием, пряча глаза за челкой.

Он выглядит ужасно… Гарри не думает, что за всю эту неделю Малфой принимал душ или ел, или спал. А звуки, издаваемые им, еще ужаснее. Слишком тихие, сопровождаемые неровным дыханием.

— Мне так жаль, — говорит Гарри, приседая рядом с ним. Он дотрагивается до плеча Малфоя, но сразу же убирает руку, когда тот дергается в сторону. — Мне так жаль… Я… Она узнала о Damnatio Memoriae и…

Малфой перестает дышать. Он смотрит на Гарри покрасневшими глазами с фиолетовыми мешками под ними, блестящими от влаги и затуманенными:

— Что?

— Damnatio Memoriae, это…

— Я прекрасно знаю, что делает это заклинание! — кричит он. — Какого черта ты делал это? Ты думаешь, я ХОЧУ быть стертым из истории? Отовсюду? Чертов идиот!

— Я хотел защи…

— Герой Поттер, всегда знает, что лучше для ДРУГИХ! — Малфой вскочил и стал ходить по комнате, и стеклянные лампы в дальних углах разбиваются вдребезги. Их осколки усеивают лицо Гарри, словно острые снежинки.

Малфой стоит там, кипятясь и оскалив зубы, его ноздри раздуваются.

— Папочка?

Они одновременно поворачиваются и видят в дверном проеме Пирру с Абрахасом и выглядывающей из-за них Виолой. Глаза старшей дочери распахнуты, в них горит надежда.

Мир вокруг Гарри замирает, прекращая вращаться по спирали, когда Малфой задыхается, кашляет и рыдает — не имеет значения, что он делает, если делает хоть что-то, — падает на кожаный стул, говоря сквозь всхлипы, что он — не жена, и не женщина, и он знает, что они просто живут вместе, но Гарри заслужил страдания, потому что Малфои не могут быть так обмануты.

— Пожалуйста, вернись домой, — говорит Гарри. — Мы скучаем по тебе. Я скучаю по тебе. Я… — слова звучат хрипло, но Малфой качает головой.

— Не смей говорить то, что не думаешь на самом деле, — произносит он.

— Пожалуйста, вернись домой, — говорит Гарри.

Малфой не отвечает, но подходит достаточно близко к Гарри, чтобы всем вместе аппарировать домой.

* * *

Его дом снова полон. Как и его кровать.

Но когда Гарри дотрагивается до руки Малфоя, тот шарахается от него в сторону.

— Не трогай меня, — шипит он.

— Скажи, что я могу сделать? — говорит Гарри.

Малфой садится, и матрац скрипит. Его губы кривятся, когда он произносит:

— Ты можешь встать на колени, Поттер.

Гарри становится на колени, рядом с кроватью, и поднимает на него глаза. Малфой смотрит на него с презрением, его губы поддергиваются от злобы.

— Скажи, что ты хочешь? — спрашивает Гарри.

— Что ты хочешь? — парирует Драко.

Он фыркает, затем забирается в кровать и перекатывается на свою сторону.

Гарри слушает дыхание Малфоя… Но еще очень-очень долго ни один из них так и не может заснуть.

Поттер всем своим видом являет образ кающегося грешника. Прикажи Драко ему встать на колени — он встанет. Велит оставаться в таком положении — останется. Если Драко скажет ему отсосать — Поттер отсосет. Однако он отстраняет от себя Гарри всякий раз, когда тот пытается к нему прикоснуться.

— Не смей трогать меня, — рычит он.

Сам Драко уже более чем готов мастурбировать в ванной.

Ему доставляет удовольствие наблюдать за страданиями Поттера, отталкивать его, когда тот твердым членом вжимается ему в поясницу, а потом слушать, как он идет в ванную, дрочит и тихо стонет его имя, притворяясь, что он в порядке, но на самом деле это не так.

Драко беспристрастно наблюдает за детьми. Он хочет, чтобы все было, как раньше, но Поттер все испортил. Поттер заслужил страдания. Драко не хочется улыбаться, кроме тех мгновений, когда из-под двери ванной сначала просто льется свет, а потом видно, как там ходит Поттер, и Драко слышит удары и хриплые стоны. Но даже тогда это вынужденная улыбка, потому что внутри него до сих пор все кипит. Иногда он встречается взглядом с Поттером и видит царящие в зеленых глазах подавленность, вину и грусть.

Они не говорят о ней. Иногда Драко — что бы там ни думал Поттер — читает «Ежедневный Пророк». Он не отгорожен от мира. Он знает, что происходит за пределами дома, и знает, что шлюха в порядке и уютно устроена в Сент-Мунго, в отделении для сумасшедших. Кончики его пальцев все еще иногда покалывает от применения Obliviate.

— Спасибо, тетя Белла, — шепчет он.

Хоть Беллатрикс и была безумной, и Драко не любил ее за постоянные издевки и попытки прочистить ему мозги, но все же кое-чему полезному она его научила.

Когда Абрахас начинает бросать на него взгляды, Драко понимает, что что-то должно произойти. Он все еще взбешен, все еще сердит и все еще может чувствовать на коже Поттера чужой аромат, когда лежит в кровати. Он очищает простыни заклинанием, но цветочный запах не уходит, и в итоге от разочарования Драко сжигает их, применив Incendio.

Поттер на это ничего не говорит, лишь покупает новые.

Во сне его тело ищет Поттера. Оно тоскует без человеческого тепла весной, когда ночи все еще немного прохладны. Даже летом, несмотря на то, что на улице слишком жарко. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как они прикасались друг к другу. Драко лежит на спине, наблюдает за пылинками, движущимися в воздухе, и слушает храп гриффиндорца. Он мог бы — если бы захотел — взять руку Поттера и обернуть чужими пальцами свой член, и он знает, что тот охотно помог бы ему в этом, но…

Он не хочет.

Она оставила след на его теле.

Драко знает, что Поттер никогда не обещал ему моногамию, как и он сам, но… но мысли о ней все еще разъедают его изнутри. Поттер — его. Поттер был его. Это все власть, обладание. Малфои не делятся.

Вот только Абрахас сводит его с ума.

Целыми днями он украдкой наблюдает за Драко своими глазами, которые так похожи на его собственные. Он ловит Абрахаса за тем, что тот искоса бросает на него внимательные взгляды, видит, как сын пристально смотрит на него за ужином, и даже, начав есть морщит лоб.

— Все в порядке? — спрашивает он.

— Все в порядке, — бормочет мальчик, но это явная ложь; в свое время Поттер так же пытался обмануть Снейпа. Полная чушь.

Это происходит то ли в конце июня, то ли в начале июля. Но до дня рождения Поттера, который, честно говоря, Драко мало волнует. На его день рождения напряженный Поттер вручил ему подарки и пирог со словами "С Днем рождения" и долгим взглядом, но Драко, не открывая, запихал коробки в чулан под лестницей и с тех пор не вспоминал о них.

Он стоит на кухне у раковины и щелкает палочкой, очищая тарелки. Он ощущает себя долбанной прислугой и хочет сказать Поттеру, чтобы тот купил чертового домового эльфа, но предпочитает по возможности избегать с ним разговоров.

Старшие дети разговаривают в гостиной. На заднем плане работает телевизор, но Драко слышит, как Абрахас произносит его имя неприятным тоном. Он осторожно ставит тарелку и приближается к двери, чтобы лучше слышать.

— Они ненавидят друг друга, — говорит Абрахас.

— Нет, — произносит Пирра. — Папа не ненавидит папочку.

— Но папочка все еще ненавидит его.

— Нет, не ненавидит! Он лишь сердится на что-то.

Драко подходит к двери еще ближе.

— Думаю, они собираются сделать то же, что и родители Томми Веста. Они развелись, — говорит Абрахас. — Люди так поступают, когда ненавидят друг друга.

— Они не будут разводиться, — настаивает Пирра.

Какое-то время дети молчат, пока в гостиной не появляется Виола, и Абрахас начинает кричать на нее — она развалила его постройку из Волшебных Кубиков.

Драко опускается на стул, подпирает кулаком подбородок и задумывается. И не двигается с места вплоть до того момента, когда Поттер возвращается домой.

* * *

Он лежит в кровати и наблюдает, как Поттер раздевается. Но в этот раз он не отворачивается. Он позволяет взгляду бродить по телу гриффиндорца, спускаться по груди, по узкой линии темных волос, ведущей к паху. Поттер скачет по комнате, на ходу вынимая сначала одну ногу из штанов, потом другую. Драко рассматривает его ноги, затем его задницу и член.

И позволяет Поттеру поймать свой пристальный взгляд.

Брюнет открывает рот, но после глубокого вздоха закрывает. Зеленые глаза не оставляют Драко, и блондин отказывается смотреть в сторону.

— Я… Я не ненавижу тебя, — говорит он наконец.

Поттер приподнимает простыни и залезает в кровать нагишом. Драко проводит языком по зубам, потому что Поттер ложится спать голым лишь когда…

Мурашки бегут по его спине, и в этот раз он наклоняется к Поттеру. Слышен шелест простыней, пока Поттер приближается к нему, облизывая губы.

При первом прикосновении губ гриффиндорца Драко думает о том, почему же он держался так долго. Несколько месяцев прошло с тех пор, как они занимались сексом последний раз, но, что удивительно, он все еще помнит, как это происходит и насколько это хорошо. На вкус Поттер не напоминает ту суку, он не пахнет, как она. Он пахнет лишь потом, мылом, ужином и своим дезодорантом. Драко вздыхает в поцелуй, затем снова вздыхает, когда язык Поттера проникает в его рот, а руки гриффиндорца забираются под его пижамную рубашку.

— Боже, я так скучал по этому, — шепчет Поттер, поцелуями прокладывая дорожку вниз по его животу.

Он целует его по всюду: язык, извиваясь, оставляет дорожку слюны на челюсти Драко, его груди, в пупке, на бедрах.

Драко подталкивает голову Поттера к своему члену, касается его мягких черных волос и перебирает пальцами непослушные пряди. Язык любовника изучает вкус внутренней стороны его бедер, заставляя стонать от нетерпения, задыхаться и кусать губу до тех пор, пока Поттер не берет его член в рот, и они оба вздыхают.

Драко, поднимая бедра, толкается в рот Поттера, тот сосет сильнее, двигаясь вверх и вниз, языком заставляя блондина видеть звезды на потолке. Он сжимает простыни в кулаке, выгибая спину. Поттер слегка придерживает его бедра.

Уж очень давно Драко чувствовал подобное, поэтому и не в состоянии хоть на мгновение отложить свою разрядку. Он задыхается, мычит и кончает, вздрагивая и сотрясаясь. Поттер целует его после, и на вкус он, как Драко — горький, — но под этим есть и кое-что сладкое.

Поттер не торопит события. Но он опрокидывает Драко на кровать, покрывая все его тело поцелуями, потом переворачивает на живот, продолжая целовать и облизывать. Драко встает на колени, поднимая задницу кверху, и опускает голову; пальцы его ног сжимаются, когда Поттер языком обводит его ягодицы. Он достигает оргазма нетронутым, но стоит Поттеру начать проделывать тоже самое, как он опять возбуждается. Поттер не останавливается, Драко теряет счет времени, потому что он лежит, постанывая, неспособный ни двигаться, ни даже остановить Поттера, пока они оба не падают на кровать, запутавшись в простынях.

— Я скучал по этому, — говорит Поттер, скорее довольно вздыхая, нежели что-то еще. Он притягивает Драко к себе, обнимая его за плечи.

— Я не ненавижу тебя, — произносит Драко. — Уже нет. Но я ненавидел тебя в школе.

Поттер приподнимается на локте и усмехается во весь рот. Драко протягивает руку и убирает блестящие от пота волосы с его лба. Шрам все еще там, но со временем побледнел и скрылся под загаром. Драко проводит пальцем по его контуру и откидывается на подушки, улыбаясь Поттеру впервые за долгое время.

* * *

Когда Абрахас идет в школу, Драко не знает, что делать. Громкая болтовня и шум от детей прекращаются на то время, когда его и Пирры нет дома. Драко и Виола остаются вдвоем, но его младшей дочери больше всего нравится играть одной.

В один из таких дней он, решив позвать Виолу обедать, застает ее сидящей на полу, а над ее головой летают мелки. Он облегченно вздыхает.

— Все трое, — говорит Драко Поттеру, улыбаясь, словно сумасшедший.

Гриффиндорец вжимает его в матрац и смеется, целуя и фыркая ему в живот, как они делали своим детям, когда те были еще младенцами.

— Перестань, Поттер! — кричит он, пытаясь отодвинуть любовника, но легко сдается на милость победителя.

Он облизывает губы и приоткрывает их, ожидая рот Поттера.

Тот целует его, посылая острые ощущения к пальцам его ног, и он обнимает Поттера.

— Все трое, — говорит Драко. — Но я не удивлен. Отец всегда говорил, что чем чище кровь, тем меньше сквибов.

Поттер хмурится и фыркает, но не ничего не делает, лишь произносит:

— Тебя всегда волновали эти вещи, Малфой.

— Ну и что, — отвечает Драко, закатывая глаза.

Поттер набрасывается на него и сжимает его член сквозь мантию, заставляя Драко стонать и не давая ему сказать ни слова, да Драко об этом и не задумывается, слишком занятый тем, чтобы вздыхать в ухо любовника.

Как-то вечером Поттер задерживается на работе допоздна.

Вернее вообще не приходит домой.

Драко ворчит и достает упаковки из ледяной части холодильника, ставит их в микроволновку и заставляет Пирру нажать на кнопки, чтобы разогреть им ужин. Стрелки часов переваливают через цифру «восемь», но Поттер не появляется. Блондин укладывает Виолу и Абрахаса спать, а затем в кровать отправляется и Пирра. Но Поттер не приходит домой даже к тому времени, когда они обычно читают детям на ночь.

Теперь Драко начинает волноваться.

Через какое-то время из гостиной доносится звук, словно кто-то скребется. И свист. А затем по гостиной что-то двигается. Драко берет свою палочку и, крадучись, спускается вниз по лестнице, его сердце бешено стучит в груди при мысли о том, что кто-то придет и найдет его или придет и ограбит их, или…

— Это сова! — кричит Пирра с верхней ступеньки.

— Разве ты не должна находиться в постели? — сузив глаза, спрашивает Драко, но его больше волнует черная сипуха, которая только что вылетела из камина и теперь с важным видом расхаживает по телевизору.

И шипит на него.

Драко подходит к птице, а Пирра бежит вниз по лестнице, и ее длинные белокурые волосы блестят и развеваются за ней следом.

— Подожди! — кричит Драко. — Это может быть… — он пристально смотрит на конверт, привязанный к лапке птицы. — Это может быть вопиллер или на нем могут быть Следящие чары, — он наклоняется к телевизору и видит министерскую печать.

Он открывает с помощью палочки конверт и читает:

Миссис Поттер,

С сожалением сообщаем Вам…

Он смутно понимает, что Пирра что-то спрашивает у него, когда он откладывает письмо. Поттер ранен. Министерский рейд, нападение на авроров в Йоркшире. Он рукой ищет диван и садится, быстро моргая и пытаясь вздохнуть.

— Папочка? — спрашивает она. — Папочка, ты?..

— Все хорошо, — говорит Драко.

Его даже не волнует, что Министерство ошиблось в обращении. Он — не миссис Поттер.

— Он не может быть мертв, — яростно шепчет он. — Чертов Поттер не имеет права умереть во время рейда.

Он шмыгает носом и вытирает глаза, пытаясь казаться спокойным ради Пирры и теперь уже смотрящих на него с верхней ступеньки лестницы Абрахаса и Виолы, детей Поттера, ждущих от него ответов и…

Драко встает и велит им ложиться спать, чтобы Поттер знал, где может найти их, когда вернется с работы. Но, обернувшись через плечо, Пирра ловит его взгляд, выглядя обеспокоенной и грустной и готовой заплакать.

Когда в их спальнях устанавливается тишина, Драко берет горсть Дымолетного порошка и бросает в камин.

— Уизли? — вызывает он. — Уизли, ты там?

* * *

— Это сработает? — спрашивает он у Уизли.

Тот пожимает плечами и отвечает, что точно не знает, но должно сработать. Драко пробует и это на самом деле срабатывает, но теперь все его тело чешется. Красная сыпь появляется на его руках и ногах, но она не видна под мантией.

Он сжимает висящий на груди маскирующий медальон и довольный кивает.

— Почему ты похож на девочку? — спрашивает Абрахас.

— Мы собираемся идти к твоему папе в больницу, — говорит Драко. — Так никто не узнает, что это я.

— Это тайна, — сообщает Пирра.

— Точно, — соглашается Драко. — Тайна.

С помощью Дымолетной Сети они оказываются в Сент-Мунго. Драко дотрагивается до своего лица, яростно проверяя, работает ли все еще метаморфный медальон, но Пирра касается его руки и говорит:

— Все в порядке.

Он наклоняется к столу и лучшим женским голосом, на который только способен, спрашивает у колдомедика, в какой палате находится Гарри Поттер.

— Сожалею, — говорит она ему, — но ему не разрешено принимать посетителей.

— Кажется, вы не понимаете, — растягивая гласные, произносит он. — Я его… жена, — последнее слово он шепчет.

Колдомедик напрягается, чтобы услышать его, но затем прижимает ладони к груди.

— Бог мой! О… правда? Бог мой! Конечно, миссис Поттер, следуйте за мной!

Колдомедик лично ведет Драко и детей по коридорам. Портреты тихо переговариваются и наблюдают за ним, будто зная, кто он на самом деле, но все остальные в больнице не замечает его до тех пор, пока дежурная не провозглашает: «Жена Гарри Поттера», — и только после этого люди обращают на него внимание. От их взглядов по телу Драко пробегают мурашки, но он продолжает держать голову прямо настолько, насколько это возможно держа четырехлетнего ребенка на руках и следя, чтобы двое других не убегали слишком далеко.

— Вот сюда, дорогая, — сообщает колдомедик, открывая дверь и улыбаясь. — Он сейчас не спит.

Виола, Абрахас и Пирра вихрем проносятся мимо Драко, и он понимает, что Поттер не спит, когда слышит их счастливые возгласы «Папа!». Он закрывает за собой дверь и бросает более сильное Запирающее Заклинание, чем использовала бы больница.

Он стоит в стороне от своих детей, которые скачут и трогают все подряд, исследуя палату, и рассказывают Поттеру, как они тоскуют без него. Драко скрещивает на груди руки, но этот жест непривычен при такой маскировке. Он пытается прислониться к стене, но и в этом случае он чувствует себя неудобно.

Черноволосая голова показывается из-за детей. Он ужасно выглядит: бинты, пропитанные кровью, едва скрывают посиневшую от кровоподтеков кожу. Лишь его глаза напоминают Драко Поттера — они все такие же.

— Привет, — хрипит гриффиндорец. — Отличный прикид.

— Привет, — отвечает Драко. — Какого черта случилось?

Он пытается казаться спокойный, но глаза Поттера вспыхивают, и голос Драко звучит совсем не так, как он рассчитывал.

— Нападение… Мы были в Йоркшире, в районе, где, как мы думали, находился Пожиратель Смерти, и он заманил нас в ловушку.

— Заманил тебя в ловушку, — поправляет его Драко.

— Да, — соглашается Поттер.

Он пытается слегка изменить позу и вздрагивает. Драко подходит ближе, мгновение не решаясь дотронуться до него, а затем берет одну из забинтованных рук в свои. Поттер вздыхает.

— Я не думал, что ты придешь.

— Я… А почему бы мне не прийти? — резко интересуется Драко.

Поттер игнорирует вопрос. Абрахас играет с синей миской рядом с отцовской кроватью.

— Сюда нужно мочиться, — сообщает Поттер.

И Абрахас тут же роняет ее.

Поттер возвращает свое внимание Драко. Сам он пахнет кровью и антисептиком.

— Сколько тебе еще лежать здесь? — спрашивает блондин.

— Несколько дней, — отвечает Поттер. — Мне бывало и не так доставалось.

Драко хочет сделать что-то большее, чем просто стоять здесь и делать вид, что держит Поттера за руку, но не хочет касаться его слипшихся волос, которые выбиваются из-под повязки и требуют душа. Он мог бы поцеловать Поттера, но у того разбита губа, и Драко думает, что только причинит боль.

Он сглатывает и просто смотрит на Поттера, пока тот не говорит:

— Без маскировки ты мне нравишься больше.

— Я буду ждать тебя дома, — произносит Драко. — Без маскировки.

Первого августа Пирра получает письмо.

Гарри входит в дом со двора, утирая с лица пот. Стояло жаркое лето, и к полудню косить лужайку становилось невыносимо. Виола осталась на улице играть в куличики, а Абрахас сидит перед телевизором, наблюдая переигровку футбольного матча.

Гарри достает пиво из холодильника, открывает бутылку и собирается закрыть дверцу холодильника, когда над ней появляется голова Малфоя. У него настолько широко раскрыты глаза и рот сжат так, что Гарри не может сказать ничего, кроме:

— Что?

— Твоя. Дочь, — сквозь зубы говорит Малфой, — думает, что идет в Хогвартс.

Гарри усмехается.

— Письмо пришло?

Малфой с силой захлопывает дверцу холодильника. Так что внутри звенят бутылки, а банка горчицы вылетает практически в лицо Гарри. Малфой идет на него, тыча пальцем. Гарри вздрагивает и пытается уйти, но блондин быстро оказывается рядом с ним.

— Если ты думаешь, что она пойдет туда, где все будут расспрашивать о нашей семье, тогда ты черто…

Гарри качает головой, посмеиваясь. Малфой же презрительно усмехается.

— Малфой, все эти годы Чары Фиделиуса работали на должном уровне, с чего бы этому прекратиться, если она отправится туда? — Тот моргает, и Гарри продолжает. — Кроме того, разве ты не хочешь, чтобы она изучала магию?

Малфой снова моргает.

— Дурмстра…

Он замолкает. Гарри улыбается, обнимая его за талию и притягивая ближе, но в гораздо менее грозной манере, особенно когда Малфой охотно наклоняется к нему, их тела дополняют друг друга, словно части пазла.

— Разве ты не слишком сильно скучал бы по ней, учись она в Восточной Европе?

Малфой никогда не признается, что прав Поттер, поэтому он молчит, слегка изгибая губу, но Гарри достаточно хорошо знает — это все видимость.

— Все будет прекрасно, — говорит он. — А теперь покажи мне письмо. Я так полагаю, мы должны сделать рамку для него, что ли? Не это ли делают родители?

Малфой зовет Пирру. Она, визжа и смеясь, несется по лестнице, размахивая чем-то в поднятой руке и, пихая это в лицо Гарри, и говорит:

— Мне прислали письмо, папа! Мне прислали письмо!

Гарри раскрывает послание, приподняв бровь и косясь на Малфоя. Тот медленно и осторожно кивает, и Гарри начинает читать, его улыбка расширяется по мере чтения знакомых слов.

Дорогая мисс Поттер,

Мы рады сообщить Вам, что Вы приняты…

— Так я могу поехать? — лучезарно улыбаясь, спрашивает она.

— Конечно, — отвечает Гарри.

Малфой фыркает.

* * *

Пирра без препятствий добирается до вокзала и садится на Хогвартс-Экспресс. И нет никаких репортеров из «Ежедневного Пророка», о чем дома беспокоился Малфой.

На платформе Поттера встречает Луна. Она улыбается Пирре и водит по подбородку кончиком пера, вытащенным из-за уха.

— Волнуешься, что идешь в Хогвартс? — интересуется она.

Пирра кивает и еще крепче сжимает руку отца.

— Ощущаешь себя старым, видя, как дочь идет в школу? — позже, когда они останавливаются, чтобы выпить чаю, спрашивает Луна.

Гарри в чашке кружит за ниточку свой чайный пакетик.

— Не знаю, думаю, что да. Такое ощущение, будто я сам еще недавно был в школе. Будто жду, что если вернусь туда, то найду в Большом Зале Дамблдора, в подземельях — ухмыляющегося Снейпа, и снова буду жить в своей старой спальне

— Ты скучаешь по этому? — мечтательно вздыхая, спрашивает Луна. — Я иногда скучаю, но мне нравится, что не нужно туда возвращаться. Хорошо работать с людьми, которые отправляются в феврале на Оркнейские острова, чтобы искать морщерогих кизляков.

Гарри улыбается ей.

— Да.

Со станции доносится грохот колес о рельсы и свист, когда мимо проносится поезд. Луна что-то ему кричит, смотрит на часы и, махнув рукой на прощанье, исчезает, схватившись за портключ.

* * *

— Ты чувствуешь себя старым? — интересуется вечером Гарри у Малфоя.

Блондин смотрит на него, не поднимая головы, прижатой теплой щекой к его груди.

— Что? — медленно произносит он, приподнимая бровь.

— Я хочу сказать, ты чувствуешь себя старым из-за того, что Пирра пошла в школу? В Хогвартс?

Малфой хмыкает и целует Гарри в подбородок.

— А что? — шепчет он, дотрагиваясь губами до его кожи. — Ты думаешь, что пора покупать молодящие зелья?

— Нет, — отвечает Гарри. — Я лишь хочу сказать… Кажется, будто мы были там не так давно, но… в то же время и давно. А теперь там наша дочь. Это…

Малфой пожимает плечами, откидываясь на свою подушку. Его пальцы играют с черными прядями над ухом Гарри, причесывая их словно расческой.

— Хватит думать об этом, Поттер. Просто спи. Или трахни меня. Я устал. И меня не волнует, если даже у тебя начался кризис среднего возраста. Тебе тридцать один, разве ты не можешь подождать еще лет двадцать?

Но, спустя три дня, когда из Хогвартса прилетает первая сова, Малфой выглядит не так спокойно. Во время ужина птица приземляется на почтовый ящик в конце подъездной дороги и терпеливо ждет, пока Гарри не заберет у нее конверт.

— Она — что? — шипит Драко, вырывая письмо из рук Поттера после того, как тот вслух зачитывает его содержание Абрахасу и Виоле.

— Гриффиндор! — громко сообщает Гарри, раздуваясь от гордости и выпячивая грудь. — Я знал, что она окажется там. Она совершенно подходит… МакГоннагал должно быть рада — по меньшей мере, три поколения Поттеров в Гриффиндоре!

— Это ужасно, — стонет Малфой, обхватив голову руками и драматично вздыхая, словно у него разболелась голова. Может и разболелась, Гарри не знает или не интересуется, потому что считает все это лишь показухой. — Она должна быть в моем доме. В Слизерине.

— А ты не думаешь, что было бы немного странно, попади она в Слизерин? — спрашивает Гарри. — Ведь в документах нет твоего имени и, окажись Поттер в Слизерине, это было бы… несколько необычно. Снейп бы заинтересовался.

Драко ворчит.

— Я хочу быть в Слизерине! — встревает Абрахас. — Как папочка!

— А я не хочу, — сообщает Виола.

— А куда ты хочешь распределиться? — спрашивает у нее Гарри.

Она пожимает плечами и превращает мороженое в своей тарелке в пюре.

— Пока еще не знаю.

Такие маленькие споры всегда заканчиваются одинаково — Гарри тяжело дышит сверху, сзади или просто в Драко, который стонет, выгибает спину и цепляется за него, испытывая оргазм, их ноги и руки переплетены и покрыты потом, их поцелуи долгие, глубокие и иногда безумны по своей силе.

В этот раз все проходит точно также. Малфой падает на кровать, Гарри сверху него. Их сердца бьются в унисон, Заглушающие Чары мерцают и словно занавес опускаются на их тела.

— По крайней мере, она не в Хаффлпаффе, — говорит Малфой.

Многое может измениться, но только не Малфой.

* * *

Когда через два года из Хогвартса прилетает первая сова от Абрахаса, Малфой выглядит кичливым. Он помахивает письмом перед лицом Гарри и, ухмыляясь, говорит:

— В конце концов, один из них в лучшем доме.

Гарри улыбается и шепчет Связывающие чары. И когда запястья блондина оказываются привязанными к спинке кровати, он уже не так надменно-кичлив. Поттер касается палочкой голой груди Малфоя. Тот языком проводит по зубам и дрожит.

— Теперь не такой самодовольный? — шепчет Гарри ему в ухо, поглаживая рукой его член.

Малфой сдавленно выдыхает и выгибается над кроватью.

— Замолчи, — стонет он, пока Гарри двигает вверх-вниз рукой по его члену, достаточно медленно для того, чтобы заставить его тяжело дышать и толкаться вверх бедрами. — Тебе нравится мучить меня, — говорит он сквозь зубы.

— Возможно, — отвечает Гарри, облизывая его сосок, задевая кожу зубами и усмехаясь, чувствуя под собой дрожащее тело.

Пирра пишет им часто, упоминая, смутно припоминаемые Гарри имена, делится тем, что ей нравятся Магловедение и Арифмантика. Малфой читает почту, с неодобрением бормоча что-то, напоминающее «Экелтроника» и «бесполезное», но крупный детский почерк старшей дочери на конвертах, доставленных совой, вызывает у Гарри улыбки, и ему известно, что блондин тоже рад получать эти письма. Не единожды Гарри приходя с работы, улавливал пропитавшие дом подозрительные запахи выпечки и домашних конфет, заставая Виолу облизывающей со дна мисок тесто для печенья.

Ему хочется спросить: «Почему ты просто не признаешься, что посылаешь конфеты Абрахасу и Пирре?», но он думает, что Малфою нравится считать себя хитрым. И он помнит свертки, которые обычно получал блондин в Хогвартсе, наверное, от его матери. Ему и сладко и горько вспоминать об этом, потому что как бы это ни было хорошо, Гарри никогда не получал такие посылки. И теперь, став взрослым, у него нет ни одного шанса получить их.

И вот однажды, когда Гарри смотрит футбол, сидя рядом с Малфоем на диване, камин вспыхивает зеленым цветом, и оттуда появляется знакомая голова.

Все внутри Гарри переворачивается. Он хмурится и подходит к камину.

— Снейп, что вы хотите? — спрашивает он.

Глаз Снейпа слегка дергается, но поскольку Гарри — уже не его студент, он не может сказать слишком много. Но как всегда находит способ заставить Гарри чувствовать себя одиннадцатилетним мальчишкой на уроке зелий, и просто говорит:

— Поттер, следите за языком. Я здесь не из-за вас, а из-за вашего сына.

— Что с ним? — интересуется Гарри, сужая глаза.

Позади него Малфой что-то спрашивает, но Гарри не может слышать его за свистом Дымолетной сети.

— Думаю, мы должны немного поговорить о его успеваемости. Он прогуливает уроки еще хуже, чем вы в его возрасте. Он сообщал вам, что отстает по всем предметам? Даже Биннс заметил.

— Не успевает?

— Да, не успевает! — шипит Снейп. — Обычно я не вызываю родителей в школу, чтобы обсуждать подобные проблемы, но едва ли мы можем допустить, чтобы отпрыски Избранного за два месяца прошедшие с начала обучения ничего не усвоили, не так ли? — губы Снейпа насмешливо изгибаются. — Вы появитесь в моем кабинете в Хогвартсе в пятницу вечером.

Голова Снейпа исчезает. Гарри вытаскивает из камина собственную, но тут же снова зельевар на мгновение появляется в зеленом пламени и говорит:

— И, Поттер… Приведите с собой вашу жену.

* * *

В это время года в Шотландии гораздо больше снега, чем у них дома — чуть севернее от Лондона. Гарри забыл об огромных снежных сугробах, иногда нависавших над склонами холма вроде белых волн.

И забыл, насколько далеко от школы расположена аппарационная зона.

— Ты в порядке? — спрашивает он, поворачиваясь к Малфою, который с трудом идет по снегу позади него.

— Господи, почему мы всего лишь не взяли портключ? — произносит Малфой.

Он говорит, стуча зубами, и сильнее закутывает лицо шарфом. Из-за этого голос слышится глуше, а из-под капюшона и шляпы видны только глаза и переносица.

Гарри замедляет шаг, чтобы Малфой не отставал. Долгая, утомительная дорога по сугробам до занесенного снегом холма, и можно увидеть знакомые башни замка.

Замок, на фоне черной воды озера и ночного неба, заполненного тысячами мерцающих звезд, бесконечно ярких и холодных, но заставляющих снег мерцать, словно алмазная пыль, мерцает белыми и холодным голубыми красками.

— Здесь красиво, — произносит Гарри.

— Здесь чертовски холодно, — говорит Малфой. — Могло бы быть и лучше. Я бы предпочел сидеть в теплом доме и не платить няньке.

— Миссис Фигг сказала, что все будет в порядке, — замечает Гарри.

— Но мы все же должны платить ей.

Гарри не говорит, что это он зарабатывает, лишь качает головой и улыбается под шарфом. Он протягивает руку Малфою, и тот берет ее. Из-за перчаток они с трудом могут держаться друг за друга, и блондин, выпуская в воздух клубы пара, снова отстает.

Они проходят через защитный барьер. По своему многолетнему опыту Гарри может определить, какие заклинания входят в защиту по тому, как она струится вокруг них, как воздух колышется от магии, реагируя на их тела. Гарри поднимается впереди Малфоя, вспоминая, что не так давно он, совсем мальчиком, именно здесь гулял с Роном и Гермионой, смеясь, играя в снежки, гостя у Хагрида и крича у озера.

Он останавливается перед парадной лестницей и смотрит на замок. Из сотен прорезанных в темном камне окон льется желтый свет. Словно сигнальный огонь маяка манящий его в прошлое. Гарри улыбается, когда они подходят к главному входу. Оттуда слышатся голоса: детские и профессоров, призраков и сотен эльфов на кухни, мышей в норах и секретов. Замок бурлит — эти стены всегда были живыми.

Гарри вступает в замок, ощущая, как на него обрушивается тепло. Он начинает стаскивать капюшон и ослаблять свой шарф, когда рука Малфоя останавливает его.

— Не надо, — шипит тот. — Они узнают тебя.

Гарри вздыхает, но оставляет капюшон на месте. Они спускаются вслед за группой слизеринцев и обходят нескольких хаффлпаффцев, которые удивленно смотрят на двух взрослых мужчин, идущих в подземелья. Гарри ищет взглядом белокурую девочку или черноволосого мальчика в очках, но он знает, что Абрахас и Пирра скорее всего находятся в своих гостиных, уютно сидя у камина вместе с друзьями.

Его сердце сжимается от нахлынувших воспоминаний. Как год за годом он ходил этой дорогой к Снейпу на отработки или как вон там они с Роном прятались на третьем курсе.

Перед кабинетом слизеринского декана они останавливаются. Гарри поворачивается к Малфою, глаза того заволокло пеленой и он безучастно смотрит на дверь. Все внутри у Гарри переворачивается при мысли, что сейчас он увидит Снейпа, войдя сюда вместе с Малфоем.

Он глубоко вздыхает и стучит.

Дверь распахивается, и Гарри входит первым.

В кабинете Снейпа, за столько лет пропитавшимся запахом дыма, по-прежнему витают ароматы спиртовых настоек и плесени, смерти и старых книг. Гарри стоит там, неуверенный, что делать до тех пор, пока Снейп не поворачивается и говорит:

— Входите или будете стоять там все время, Поттер?

Дверь захлопывается, и Гарри видит Абрахаса, сидящего на стуле рядом со столом Снейпа. Гарри улыбается ему, но выражение лица мальчика не меняется, оставаясь таким же напряженным. Он опускает капюшон, снимает шарф и перчатки, запускает пятерню в волосы и садится на стул.

У Малфоя и Абрахаса похожие черты лица. И нет никакой надежды, что Снейп не догадается об их родстве — по тому, как морщатся их лбы, как при хмуром взгляде, близком к дующемуся, уголки их ртов изгибаются вниз. И это еще больше заметно, когда Малфой сидит здесь — между Гарри и Абрахасом.

— Я так и думал, — медленно произносит Снейп, зловеще улыбаясь, — но до сих пор не мог поверить. Так таинственная жена Поттера — это ты, Малфой?

Блондин ничего не говорит, но его рот напрягается.

— Вы всегда все должны делать по-своему, не так ли, Поттер? — говорит Снейп, выпрямляясь за столом. — Семья Избранного не должна быть похожа на нормальную, как у всех.

— Это вас не касается, — говорит Гарри. — Я думал, мы пришли сюда поговорить о моем сыне.

— О, именно поэтому, — отвечает Снейп, — но в той же мере мы здесь и из-за вас.

— О чем вы? — резко спрашивает Гарри.

— О том, что у вашего сына, — взгляд Снейпа задерживается на Абрахасе, угрюмо сидящем на стуле, — очевидно, есть кое-какие… разногласия с вами.

Гарри моргает.

— Что?

Снейп поднимает бровь:

— Ну? — говорит он Абрахасу.

— Педики, — бормочет тот, ни на кого не глядя.

Его пальцы еще сильнее вжимаются в кожаную обшивку стула, и он выглядит бледным, маленьким и немного зеленоватым и болезненным.

Внутри Гарри все переворачивается.

— Что? — шипит он. — О чем ты, черт возьми, говоришь?

Снейп перестукивает своими длинными пальцами.

— Поттер, ответьте мне на такой вопрос. Вы отправляете детей в эту школу и ждете, что они с легкостью примут тот факт, что у них есть два… отца, в то время как каждый их одноклассник непрерывно спрашивает у них об их «матери»…

— У нас есть Сек…

— Ваша тайна не выйдет наружу, — вкрадчиво говорит Снейп. — И, конечно, ваши дети не выдадут это, но разве вы не должны были подумать о том, что предвзятое мнение их одноклассников на некоторые вещи затронет их гораздо сильнее, чем другие могли бы подумать? — Он встает и, повернувшись, чтобы оставить комнату, отодвигает свой стул назад. — Раз уж вы проделали весь этот путь, то почему бы вам не поговорить со своим сыном перед уходом.

Снейп выходит, но затем останавливается в двери и, искоса глядя на них, говорит:

— Малфой? Я был о тебе лучшего мнения, чем о Поттере.

Слова Абрахаса все еще жгут.

Драко думает об этом, когда они возвращаются домой. Думает каждый вечер, когда ужинает с Поттером и Виолой. И когда Поттер уезжает на Кинг Кросс встречать Пирру и Абрахаса, приезжающих на рождественские каникулы.

И когда он смотрит на сына, думает об этом еще больше.

Он двигает губами, безмолвно произнося слово. Педик. Оно вызывает в нем горечь, ведь он — не педик. Драко не делает ничего из того, что делают педики: не жеманничает подобно гомосексуалистам, не сосет член, не трахается в задницу.

Когда рука Поттера в постели задерживается на его расселине, Драко перестает дышать.

— Я не педик, — говорит он Поттеру.

Поттер сразу же согласно кивает.

— Я не педик! — снова шипит он.

Он стоит под душем и думает обо всем этом. Он запер дверь, чтобы Поттер не мог войти к нему: открыть дверь в кабинку и, встав позади, начать целовать его в шею, заставляя покрыться испариной, как всегда, когда он так делал. Ему необходимо подумать обо всем в одиночестве.

Вода стекает по телу, волосы облепляют лицо. Мускулы расслабляются от тепла, тело обмякает, но сознание остается ясным. Он пробегает куском мыла по груди, вниз — по бедрам, по внутренней части бедер, по члену. Драко обхватывает рукой член, сжимая его и глядя, как он набухает в руке. Он пытается не думать о Поттере или о его руках на своем теле, о языке любовника между своих ног, заставляющем вздрагивать и стонать. Его пальцы ныряют глубже, за яички и он задумывается над тем, когда у него снова пойдет кровь, как у девчонки.

Драко выходит из душа, благоухая чистотой и ароматным мылом. Тянет с вешалки обтрепанное по краям и слегка выцветшее полотенце. Затем фыркает и пытается вспомнить последний раз, когда менялись полотенца, хмурится и думает, что Поттер никогда не помнит об этом гребаном белье.

Поттер лежит на кровати поверх одеяла, одетый в пижаму. Он смотрит, как Драко переступает порог, высушивая полотенцем волосы. Потом садится и тянется к нему, опрокидывая его на постель рядом с собой.

Драко сдается. Губы Поттера наполняют его слабостью, заражают ядом желания чувствовать их как можно дольше. Язык Поттера скользит в его рот, в то время как руки запутываются в мокрых волосах.

— Я не педик, — настаивает Драко, прервавшись на мгновение.

Поттер изучает его, сдвинув брови в одну линию.

— Я знаю это. Может, поговорим о чем-нибудь еще для разнообразия? Например, о том, что через два дня Рождество?

Драко сопит, но не сопротивляется, когда Поттер стаскивает с него полотенце и сует колено между бедер, его рот опускается все ниже и ниже, пока Драко не начинает задыхаться и заикаться и не кричит к радости Поттера, что он педик, только чтобы продлить сладкую агонию подольше.

* * *

Наступает Рождество.

Приходит Санта. Оставляет печенье, но никто из детей уже не верит в Санта Клауса, поэтому Драко с удовольствием съедает их сам, пока Поттер раздает подарки детям. Они отправляются в постель, не спеша трахаются в преддверие Сочельника, затем засыпают, предвкушая день, отличный от того времени, когда их орущие дети мешали им выспаться и расталкивали их задолго до семи часов, с требованием пойти и раскрыть подарки, день когда они смогут проснуться поздним утром.

Драко спускается на кухню, чтобы приготовить чай и поставить в духовку пышки к завтраку. Он слышит, как Поттер превращает сверкающую измятую упаковочную бумагу в бумажных дракончиков. И слышит, как яростно шепчутся о чем-то Абрахас и Пирра, а Виола спускает воду в туалете.

Поттер бросает на него странный взгляд, когда появляется на пороге кухни и опирается на дверной косяк.

— Что? — спрашивает Драко, поднимая глаза.

Глаза Поттера темнеют, и он отвечает:

— Ничего.

Драко пожимает плечами и включает таймер. Через некоторое время взмахом палочки отключает его, достает пышки и зовет детей. Первой появляется Виола, затем Пирра и последним — Абрахас, чей слегка нахмуренный вид заставляет Драко думать, что лучше бы сын никогда не отправлялся учиться в Хогвартсе, никогда не слышал этих ужасных слов и никогда не говорил их Драко. Он хочет обнять Абрахаса и сказать ему, что это не правда, и еще хочет проклясть того ублюдка, от которого сын это услышал.

Вместо этого он садится за стол и говорит Поттеру:

— Передай мне пирожок.

На завтрак у них ячменные лепешки, бекон, пироги с начинкой, пышки и джем, тыквенный сок и густой сладкий яичный коктейль, который медленно обволакивает рот Драко, словно язык Поттера. Он медленно допивает коктейль, наслаждаясь его вкусом и стойким послевкусием, и не мигая смотрит на Поттера, поглаживая при этом под столом его ногу своей.

Щеки Поттера покрываются румянцем.

— Передай масло, — говорит он Пирре.

Драко почти чувствует, как член Поттера набухает под брюками, слышит тяжелое дыхание, видит руки, которые сжимают и поглаживают чашку, тянется и надавливает на пах Поттера, заставляя того задохнуться от желания.

Он носит мантии, подаренные Поттером, чей вкус улучшился и стал сносным, особенно в отношении рукавов: портному даются указания делать их до середины ладони, так, как ему нравилось. Конечно, Драко не говорит Поттеру об этом, потому что не может, точно так же, как не говорит, что любит голубой цвет и шелест мантии вокруг ног. Он не понимает, как можно постоянно носить брюки.

Они играют в настольные игры до полудня, когда Грейнджер и Уизли и их два рыжеволосых недоноска приходят в гости и приносят подарки. Тогда Драко скрывается на кухне, потому что если одного Уизли слишком много, то трое — это катастрофа. Грейнджер разговаривает с ним вежливо, расспрашивая, как он, как дети, но о себе не говорит ничего.

Драко впивается в нее взглядом, но отвечает, что он в порядке, так же, как и его дети.

— А так же, и погода, предвосхищая твой следующий вопрос, Грейнджер, — растягивая гласные, замечает он.

— Ты все такой же, — говорит Грейнджер, громко вздохнув.

— Я веду себя цивилизованно, — отвечает он, разрезая принесенный ею пирог.

Он ведет себя цивилизованно, потому что это Рождество, он даже выпивает сливочного пива, принесенного Уизли, и не произносит вслух ни единого слова о том, сколько месячных жалований тот потратил на все это.

Когда Уизли уходят и дети ложатся спать, они с Поттером молча поднимаются по лестнице. Поттер странно вел себя весь вечер, бросая на Драко долгие тягучие взгляды, которые даже приблизительно не были сексуальными, потому что Поттер все время пялился в пространство, подмигивая, как идиот. Драко вспоминает Крэбба и Гойла, у которых иногда появлялось точно такое же выражение.

Он закрывает дверь и начинает неторопливо расстегивать мантию. Поттер бормочет «Дай я» и дрожащими пальцами нащупывает пуговицы словно школьник.

— Что? — огрызается Драко. — Что такого странного ты сегодня выпил?

Поттер поднимает глаза и отступает назад. Грудь Драко сжимается от грустного взгляда, брошенного Поттером, такая же грустная улыбка появляется на его губах.

— Уже прошло практически четырнадцать лет, — говорит он.

— Точно, — отвечает Драко, — я умею считать.

Поттер качает головой.

— Не то, чтобы… — он судорожно глотает, его кадык дергается, и он подходит ближе, опуская руки на плечи Драко. Драко дрожит, его веки тоже подрагивают. — Просто… я… я никогда не говорил этого, того, что люблю тебя.

— Что ты ЧТО? — шипит Драко, отступая и выставляя руку между ними.

Поттер ловит его руки и подтягивает к себе, обнимая за талию, и говорит:

— Что я люблю тебя, Драко.

— Я…

Поттер поцелуем заставляет его замолчать. Но Драко не хочет этого, он хочет говорить. Хочет сказать, что не понимает, не понимает почему или как, или почему сейчас, или почему голос Поттера звучит так искренне, когда он шепчет имя Драко, целуя его рот, шею, уши, кожу. Поттер прижимает его к кровати, снимая остальную одежду, целуя снова и снова, каждый кусочек тела, каждый шрам, каждый дюйм тела.

И Драко позволяет ему все, потому что хочет знать почему. Почему Поттер говорит такие вещи, но отвечает не словами, он отвечает, целуя его, глядя этим тягучим долгим взглядом, которого никогда раньше не было, на губы Драко, его член. Поцелуи заглушают все произнесенные слова, все вырвавшиеся стоны, они заставляют его дрожать и испытать оргазм, когда Поттер входит в него, нежно и осторожно, и охкакмедленно.

— Не останавливайся! — стонет Драко, его пальцы оставляют царапины на спине Поттера, впиваясь во влажную кожу, пробуя языком соленый пот.

— Я люблю тебя, — бормочет Поттер, произнося слова в уголок губ Драко, пока он стонет, и все его лицо напряжено в ожидании момента, когда он кончит, жарко и тяжело дыша и всхлипывая.

— Я люблю тебя, — шепчет Поттер, когда они лежат, запутавшись в простынях.

— Я знаю, — шепчет Драко, даже еще тише, но все же знает, что Поттер слышит это.

* * *

— Я жду ребенка, — говорит Драко.

Поттер моргает и косится на маленький медный котел.

— А… а ты уверен? Мы были осторожны, я пользовался презервативами и зельями и…

— Кроме одного раза, — говорит Драко. — На Рождество. Я… ты… тогда не предохранялись. Я помню. Когда ты сказал…

Поттер краснеет, но внимательно смотрит на зелье из зеленого лайма, которое в магическом мире используется в качестве теста на беременность.

— Значит… ты ждешь ребенка.

Драко молча закрывает глаза.

Поттер одной рукой обнимает его за талию, пытаясь ощутить в нем признаки новой жизни. Драко чувствует, как вырос его живот, но Поттер, кажется, не замечает слегка округлившихся форм.

Поттер меняется.

Он становится более нерешительным, более нежным. Он не настаивает на сексе, пока Драко не просунет ногу между его бедер, не потрется об него и не поцелует его в лицо и шею. Драко не сексуально озабоченный, но скучает по грубости, которую Поттер иногда позволял себе, шепча ему на ухо «Позволь мне трахнуть тебя» за ужином, глядя телевизор, даже когда Виола в нескольких шагах от них делала свои уроки.

Поттер раньше возвращается домой и забирает Виолу из школы. Он готовит ужин, давая Драко возможность развалиться на диване, поедая печенье или чипсы, иногда с ореховым маслом, а иногда с хрустящими огурчиками. Драко ничего не говорит. Он чувствует, что все хорошо — этого ребенка он вынашивает намного легче, чем Виолу. Было всего несколько случаев по утрам, когда он повисал на унитазе, но в целом все было хорошо. Он не чувствует себя обрюзгшим или толстым, его лодыжки не болят так сильно, как он изображает это перед Поттером, потому что ему нравится, как тот массирует ему ступни.

В середине апреля Абрахас и Пирра приезжают на пасхальные каникулы. Драко все еще надевает тяжелые зимние мантии, потому что они более плотные и лучше скрывают его живот. Ни он, ни Поттер ничего не говорили Виоле, но Драко полагает, что она подозревает что-то, особенно когда сводит брови в одну линию и смотрит, как он поедает за завтраком желе и лук, запивая все это тыквенным соком.

— Это не слишком гремучая смесь, папочка? — спрашивает она, заливая свои хлопья Cherry-Oz молоком и забрызгивая школьную форму.

— Не слишком, — отвечает он.

Драко интересно, на кого будет похож этот ребенок, будут ли у него темные волосы, как у Поттера и Абрахаса, или светлые, как у него и Пирры, или ярко-рыжие, как у Виолы. Ему интересно: мальчик это или девочка и какого цвета будут у него глаза. Он беспокоится о том, что будет, если он окажется сквибом; конечно, с тремя их детьми все было в порядке, но…

Это происходит в понедельник во время ужина. Поттер пожарил цыпленка, натерев его соусом карри, сделал картофельное пюре и салат, купил большой пудинг, такой, какой просил Драко. Поттер пьет вино, а Драко отпивает маленькими глотками тыквенный сок, как и дети. За столом воцаряется молчание, и кажется, что даже Виола замечает какую-то напряженность, переводя взгляд с Поттера на Драко и обратно.

— Нам с вашим отцом надо вам что-то сказать, — объявляет Драко, подняв бровь в адрес Поттера, предоставляя слово ему.

— Э… да, — говорит Поттер, затем кладет вилку и прочищает горло. — Мы, э… мы ждем еще одного ребенка.

Пирра открывает рот, затем широко улыбается и говорит:

— У папочки будет ребенок?

Драко кивает. Он краснеет, когда его дети изумленно смотрят на него, пытаясь найти признаки беременности в прикрытом плотной мантией животе.

— Да, — говорит он.

— А ты не слишком старый? — спрашивает Виола.

Абрахас не говорит ничего, только очень медленно моргает.

Они едят пудинг с шоколадным сиропом, пока Пирра задает вопросы: когда он появится, как его назовут, мальчик это или девочка, рассуждая о том, кого хотела бы она — еще одного брата или сестру. Виола слегка дуется, когда Поттер говорит ей, что она больше не будет самой младшей, но сразу замечает, что это не означает, что ей придется спать в подвале.

— Мы освободим комнату, — говорит Поттер. — Там все равно в большинстве своем лежат ненужные вещи.

— И твоя школьная квиддичная форма, — говорит Драко.

Поттер любяще улыбается и сдержанно кивает:

— Да, и она.

Когда дети уходят спать, Поттер садится рядом с Драко на диван и говорит:

— Все прошло не так уж и плохо.

— Да, — отвечает Драко, — правда, Абрахас говорил очень мало.

— Думаю, он… шокирован, — говорит Поттер, затем на мгновение прикусывает нижнюю губу и обнимает Драко за плечи. — Он… на Рождество я слышал, как он говорил Пирре, что не думает… не думает, что мы любим друг друга.

Драко застывает:

— Поэтому ты…

— Я люблю тебя! — настаивает Поттер. Он охватывает подбородок Драко ладонями, целует его медленно и настойчиво до тех пор, пока тот не приоткрывает рот и не позволяет его языку скользнуть внутрь, пробуя, требуя. Осторожно прижимая его спиной к диванной подушке, Поттер отодвигается, нависая над ним. — Я действительно люблю тебя, — говорит он, — и думаю, что, может быть, он просто понял, что мы любим друг друга.

— Я никогда этого не говорил, — тянет Драко, ухмыляясь Поттеру.

— Тебе и не надо говорить, — говорит Поттер, ухмыляясь в ответ, и он не смог возразить.

* * *

К лету Драко ощущает себя китом. Или огромным тупым школьным егерем, тяжело и медленно передвигающимся и находящим, что идея выпить чего-нибудь довольно хороша, лишь бы только это смогло отвлечь его от ощущения собственной неуклюжести и неприглядности.

Пирра волнуется больше, чем Драко. Она разглядывает его, его живот, всегда замечая, когда ребенок толкается, будто она чувствует это же. Абрахасу и Виоле нравится прижимать ладони к его животу, а рука Поттера ложится поверх их. Драко думает, а что если это и есть его предназначение — сидеть и позволять им всем надоедать ему, но не сопротивляется, потому что эти прикосновения детей ему нравятся. Он почти забыл, как держал их, когда они были пускающими пузыри, спеленатыми младенцами и обнимает их, как маленьких детей.

Его самая старшая, она уже не та девочка, какой была совсем недавно. Прошлым летом она, смущаясь, спросила его о менструациях, и несмотря на свое не меньшее смущение он, краснея, сумел объяснить, что Поттеру необходимо сходить в аптеку и купить для нее все необходимое. А теперь она вышагивает по дому, высокая и величественная, как его мать, светловолосая и прекрасная, но с более мягкими чертами лица и подбородком, как у Поттера, может быть немного крупным, слегка маггловским.

Он помнит, как кормил ее, носил на руках. Теперь она превращается в женщину, ее сшитые на заказ мантии подчеркивают бедра и бюст. Дома она носит, как правило, шорты. Драко это не беспокоит, потому что тут нет никаких мальчиков-магглов, и ее никто не навещает.

И Абрахас тоже вырос, его голос начал ломаться и он, как правило, угрюмый и в плохом настроении слоняется по дому, что-нибудь жуя и огрызаясь, как дракон, к тому же он слегка неуравновешен, его ноги и руки стали слишком большими, сам он высокий, но неуклюжий, как и Поттер в школьные годы. Абрахас очень сильно похож на отца с его очками, темными волосами и чертами лица, более мягкими, чем у Драко, но малфоевскими подбородком и глазами. Как и взглядом.

Виола все еще ребенок. Драко радуется этому, даже если ей не очень интересно сидеть рядом с ним, вместо этого она предпочитает ездить на велосипеде в бакалейную лавку или до темноты играть в парке со своими маггловскими друзьями.

Ребенок должен появиться в сентябре. Вынашивая других детей, Драко никогда не страдал от жары так сильно, ведь все они родились зимой, когда одеваться в тяжелые подбитые мехом мантии было уместно. Сейчас он потеет, спина болит, лодыжки и пальцы отекают, и его всю ночь мучает бессонница, потому что, во-первых, ему неудобно, а во-вторых, он задыхается, мечется и ворочается, простыни сбиваются под спиной, и Драко ощущает себя печеньем в духовке.

— Это ты во всем виноват! — рычит он на Поттера.

Поттер приносит ему лимонад и охлажденный тыквенный сок, иногда смешивая их вместе по просьбе Драко. Он хмурится и гладит Драко затылок.

— Так? — тихо интересуется он.

Драко прикрывает глаза и вздыхает, тихонько постанывая от того, как пальцы Поттера снимают напряжение, разминая мускулы, растирая круговыми движениями влажную от пота кожу.

— Да, так, — отвечает он.

Это происходит в начале августа, после того как Поттер, разбудив его перед уходом, отправляется на работу.

Драко ворчит и переворачивается. Он все еще дремлет, ему снится, что он в Черном озере Хогвартса, Поттер наблюдает за ним с берега, а сам он погружается все глубже и глубже, вода протекает у него меж пальцев, кальмар щекочет его задницу и бедра.

И затем он ощущает запах крови.

И просыпается.

Он садится, но острая бесконечная боль в пояснице заставляет его закричать. Все пахнет кровью, будто дом подвергся нападению оборотней…

Драко распахивает глаза. Руки машинально хватаются за живот. «На месте», — думает он, когда понимает, что кровь стекает между ног. Запах этой крови он и почувствовал. Драко дотягивается до палочки, лежащей на тумбочке возле кровати, и Люмосом разгоняет мрак в комнате с зашторенными окнами.

Он лежит в луже крови. Достаточно свежей, чтобы еще быть жидкостью, но уже достаточно старой, чтобы стать липкой.

— О, Боже, — бормочет он, приподнимаясь с кровати, — о, Боже.

Он направляется к двери, зная, что оставляет кровавые следы на полу, потому что чувствует, как кровь стекает по ногам, сквозь тонкую пижаму. Он зовет Пирру, Абрахаса, Виолу, но никто не отвечает, никто не приходит.

— Черт, — стонет он, — чертов парк, этот чертов парк!

Потому что он знает: они ушли в парк. Они часто уходят туда по утрам, обычно после того как Драко проснется и позавтракает. Но сейчас, когда ему они так нужны, их нет дома, и он даже не знает, когда они вернутся на ланч. Он не знает, сколько времени и его не волнует это, потому что у него начались схватки.

Драко вцепляется в дверной косяк с такой силой, что на ладонях остаются синяки. Он чувствует, как магия пульсирует в его теле волнами энергии, его собственная и чья-то еще.

Он спускается по лестнице, его дыхание прерывистое, и понимает, что происходит что-то очень и очень плохое, а он совершенно один в пустом доме. До появления ребенка оставался, по крайней мере, месяц.

— Это не должно было случиться, — шепчет он.

Драко добирается до камина и бросает внутрь горсть порошка, засовывая голову, чтобы попасть на министерскую линию, и выкрикивает имя Гарри Поттера.

— Это важно? — отзывается голос на том конце.

Но Драко не в состоянии ответить. Он падает рядом с камином на пол, где сжимается в комочек от боли, острой боли, разрывающей на части живот, грудь, все тело. Он зажмуривает глаза и пытается угадать, умрет ли он. Или ребенок.

— Малфой?

Он слышит голос Поттера в своем сознании. Видит Поттера перед собой, с трудом понимая что-либо. Может это дело магии. Но магия не могла помочь ему встать на ноги и поддерживать его, чтобы он смог подняться наверх, в их спальню.

— Поттер?

Поттер улыбается, но между бровями залегает глубокая морщинка.

— Я пришел сразу, как только секретарь сказала, что какой-то странный маг вызывал меня через камин, я понял… О, Боже, Драко, что случилось?

— Не знаю, — бормочет он.

Боль накатывает на него снова, и Драко почти теряет сознание, слабость и озноб после пережитого шока наваливаются на него. Он помнит, как Поттер положил его на кровать и исчез, как вскоре пришла Браун с ее хирургическим чемоданчиком. Он помнит металлический запах крови и крики, громкие, резкие и странные для его ушей, как пересохло горло, и он думает, не он ли сам так кричал.

Он помнит, как что-то вытащили из-под него, видел простыни, покрытые темно-красными пятнами и белое лицо Поттера, с которым так контрастировали темные волосы.

— Ты можешь выбрать имя, — говорит Драко.

Он помнит это, потому что слова застревали во рту, язык распух и прилип к горлу.

— Джеймс, — говорит Поттер.

И больше он не помнит ничего.

Гарри остается дома и, когда через три дня Лаванда перестает к нему заглядывать, все еще никуда не выходит, даже в бакалейную лавку, потому что Малфой до сих пор не проснулся.

По ночам он, в перерывах между детским плачем, сидит на кровати и держит Малфоя за холодную и влажную руку, нежно ее сжимая. Вытирает пот со лба Малфоя и смотрит на его грудь, чтобы удостовериться, что того не мучает лихорадка, что он все еще дышит.

Изредка Малфой вздыхает или стонет, но так и не просыпается. Порой мечется, толкается и пинается, но не просыпается. Когда он приоткрывает рот и шумно вдыхает, Гарри подносит ему стакан с водой, трясет за плечи, пытаясь разбудить, но это не помогает.

— Гарри, — зовет Гермиона, касаясь его плеча. — Гарри, иди и поужинай.

Он качает головой.

Гермиона приходит раз в день, может быть чаще. Он слышит, как она убирается и разговаривает с детьми, иногда заходя, чтобы помочь Гарри с младенцем. Малфой все так же лежит на кровати, слабый и безжизненный, даже когда Гарри устраивает его полусидя, опершись на изголовье кровати, чтобы он мог покормить ребенка.

— Видел бы ты себя сейчас, — бормочет Гарри, держа малыша у груди Малфоя. Это — мальчик, и Гарри смотрит на ребенка, на его красное сморщенное личико и думает «Джеймс», но без Малфоя, проснувшегося и подтвердившего имя, это всего лишь надежда.

Гермиона стоит на пороге, держа на подносе ужин.

— Я принесла сюда. Пожалуйста, съешь что-нибудь, Гарри. Прими душ. Я посмотрю за ребенком. Все будет хорошо. С Малфоем все будет хорошо. Лаванда сказала, что прямо сейчас мы ничего не можем сделать … его… состояние… он будет в порядке. Он же Малфой. Он никогда не сдается.

Гарри, грустно улыбаясь, долго смотрит на Малфоя на его посеревшую кожу, капельки пота, собравшиеся на лбу. Щеки ввалились, хотя живот все еще большой. Пальцы вцепились в простыню, глаза плотно закрыты. Гарри знает: Малфою больно. Ему хочется сделать что-нибудь большее, чем просто ждать.

Он быстро принимает душ, лишь бы смыть грязь с тела и охладить кожу под струями воды, прежде чем вернуться. Затем с жадностью съедает ужин и берет ребенка, который снова начинает плакать. Затем выходит в холл, не отходя далеко от Малфоя — мало ли что может случиться, — но вполне достаточно, чтобы Виола, Абрахас и Пирра знали, что он не бросил их. Они в порядке, они могут позаботься о себе с помощью Гермионы, смотрят телевизор, ходят играть в парк. На следующий день или на неделе — он не знает, сколько всего прошло времени — Гарри видит как Пирра во дворе, развешивает белье, постиранное с помощью Гермионы и, догадывается он, Джинни, видя мелькающую рыжую голову

— Я скучаю по тебе, — говорит он Малфою каждую ночь. — Я люблю тебя. Проклятье, Малфой, поправляйся, — умоляет он.

Ему хочется поцеловать Малфоя, но он не может позволить себе ничего большего, чем целомудренный поцелуй в горячий, соленый от пота лоб. Он мажет ему губы бальзамом, который принесла Гермиона, и меняет мантию при помощи Левикорпуса.

Малфой пахнет ужасно: кровью, мочой, потом и еще какой-то гадостью.

— Тебе надо помыть его, приятель, — однажды говорит Рон.

Гарри уже не может сказать, сколько прошло дней. Часы, проведенные в ожидании, когда Малфой проснется, превращаются в дни, когда ребенок плачет, не переставая, часто он видит Гермиону или Рона или кого-то из Уизли или сразу двоих или даже Луну или Лаванду, которые приходят помогать. Абрахас и Пирра еще не вернулись в Хогвартс, как и Виола в свою маггловскую школу, значит прошло не более недели или двух, но казалось, что прошла вечность.

Ребенок спит, но Гарри оставляет дверь в ванную открытой, чтобы он мог слышать каждый шум в случае чего. Раздевать Малфоя тяжело, как с Левикорпусом, так и без него, но Гарри не смеет попытаться наложить раздевающие чары, он слишком беспокоится о здоровье Малфоя. Если его лицо выглядит ужасно, то тело выглядит и того хуже. Гарри старается не думать об этом, когда опускает Малфоя в прохладную воду.

Малфой дрожит. Гарри шумно вздыхает, надеясь, ожидая, но ничего не происходит. Он медленно выдыхает и зачерпывает пригоршню воды, а затем выливает ее на грудь Малфоя, живот и руки. Вода усиливает звуки, изданные каждой струйкой, каждой каплей, каждого легкого стука, каждого сонного вдоха Малфоя.

Вода розовеет и начинает пахнуть кровью, этот запах смешивается со слабым запахом цветочного мыла, исходящего от куска, которым Гарри трет кожу Малфоя, такую бледную, что кажется почти прозрачной под грубым искусственным светом.

Он слышит, как еле слышно ворочается ребенок, а затем как шевельнулся Малфой, звучно застонав. Разрываясь, он остается с Малфоем, потому что не уверен, что безвольное тело не соскользнет в воду и не утонет.

— Драко? — зовет он.

Его сердце замирает, когда глаза открываются и губы размыкаются, шепча:

— Поттер?

* * *

Малфой поправляется. Гарри покупает ему шоколадный пирог и тыквенный сок, и они едят в постели. Он улыбается, когда смотрит на Малфоя. Он трогает его руки, шею, колени, радуясь, что лихорадка отступила.

Драко отдыхает и теперь, когда проснулся, жалуется на скуку между приступами детского плача.

— Ты уже дал ему имя? — спрашивает Малфой, глядя сквозь прикрытые глаза, как младенец сосет сосок, и бросает быстрый взгляд на Гарри.

— Нет, — отвечает Гарри, и Малфой усмехается ему.

— Я слышал тебя, — говорит он, растягивая слова, все еще скрипучим голосом, — я точно знаю, как ты хочешь назвать его, Поттер.

К лицу Гарри приливает кровь, ему кажется, что воздух в комнате стал более спертым, чем был до этого.

— Поэтому назовем его Джеймсом, — говорит Малфой, — это имя кажется подходящим для последнего ребенка.

Малфой чувствует себя достаточно хорошо, для того, чтобы потихоньку передвигаться по дому за день до того, как Пирра и Абрахас возвращаются в Хогвартс. Он помогает им собирать вещи, отправляет Поттера на Диагон Аллею в последний момент, когда выясняется, что Абрахас забыл купить необходимый ему учебник по чарам, затем в магазин, когда у них заканчивается масло и джем. Гарри чувствует облегчение, занимаясь этими делами, означающими, что все идет нормально в его большой, пополнившейся новым членом семье.

Он не слишком хорошо спит, но теперь, когда Малфой пришел в себя и ночами поднимается к плачущему ребенку, чтобы покачать его или подержать, если тот отрыгивает, или сменить испачканный подгузник, или покормить, почти высыпается.

— Почему я не могу поехать в Хогвартс? — скулит Виола, слоняясь по дому. — Я не хочу ходить в маггловскую школу в этом году. Это скучно.

— Ты поедешь в следующем году, — говорит ей Гарри.

В гостиной, где разбросаны мантии и учебники старших детей, он видит, как Малфой тайком — как будто Гарри не знает этого — прячет шоколад и другие сладости на дно сундука Абрахаса.

После того, как Виола вернулась в свою школу, Гарри выходит на работу в Министерство. Его стол завален множеством папок. Он смотрит на Рона, сочувственно улыбающегося в ответ

— Тебя отправляют на учения, полагаю, в наказание за твой затянувшийся отпуск. Прости, дружище.

Гарри не возражает. Это прекрасная возможность поменять обстановку после возни с плачущим ребенком и готовки каждые несколько часов. Он откидывается на спинку кресла и вздыхает счастливо.

Однажды в начале декабря он возвращается домой, вешает пальто на вешалку и скидывает грязные ботинки, оставляя на полу в фойе грязные лужи. В доме стоит нереальная тишина, не слышится ни одного звука со стороны вечно бубнящего телевизора.

— Привет, — окликает он, его желудок начинает переворачиваться и скручиваться в тугой узел. В последний раз подобная тишина царила в доме, когда Малфой ушел. — Эй, есть кто дома?

— Поднимайся сюда! — кричит Виола, выглядывая в холл из их с Малфоем спальни.

Он кидается вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и врывается в спальню. И едва не падает на пол, когда видит Малфоя лежащим в постели, белее простыни и неподвижного. Ниже его паха расплылось красное пятно, просочившееся сквозь простыню, настолько темное, что почти черное.

Виола смотрит на него, ее брови изогнуты, заплаканные глаза широко открыты.

— Отец… папочка… я пришла из школы, а он лежал вот так и…

— Все в порядке, — говорит Гарри, обнимая ее одной рукой, подходит к Малфою, и не в состоянии сказать ничего другого: — Все в порядке.

* * *

Малфой не поправляется, но его состояние и не ухудшается.

Лаванда приходит каждый день к четырем часам со своей кожаной сумкой с зельями и инструментами, некоторые из которых больше похожи на средневековые орудия пытки, чем используемые в медицинских целях. Она щелкает языком, надавливая пальцами Малфою на живот, осматривает его, он стонет или слабо жалуется, но, судя по его мутному взгляду, вряд ли осознает ее присутствие.

Гарри терпеливо ждет, когда она назовет лекарство или заклинание или что-нибудь еще.

— Зелье, которое он принял, разрушительно подействовало на его внутренние органы. У него кровотечение — внутреннее и очень сильное геморроидальное. Боже, Гарри, он плох.

— Ладно, скажи мне, что делать! — рявкает Гарри.

— Я не знаю! — выкрикивает Лаванда.

Джеймс начинает плакать, Гарри берет его на руки и принимается укачивать, прохаживаясь по кухне, раскачиваясь на каждом шаге, чтобы успокоить ребенка.

— Скажи мне, что сделать, чтобы он поправился, — требует Гарри.

— Думаю, что тебе это не удастся, — медленно говорит Лаванда. — Прости. Это… это очень тяжело.

Она хмурится, тяжело вздыхает и немного погодя уходит, не сказав больше ни слова.

Гермиона встречает Абрахаса и Пирру на вокзале, когда начинаются рождественские каникулы. Она, Рон, Питер, а теперь и Пол, приходят на ужин. У Гарри нет аппетита, несмотря на то, что из кастрюли вкусно пахнет: Гермиона приготовила цыпленка с карри, шпинатом и картофелем.

Они едят в тяжелом молчании, иногда прерываемом разговором о погоде или каникулах. О Малфое не упоминают, и лишь когда Гарри помогает Гермионе мыть посуду, она спрашивает:

— Все в порядке?

— Да, — бормочет Гарри.

Рон смотрит на него долгим и тяжелым взглядом, неловко кладет ему руку на плечо:

— Я знаю… Ну, я имею в виду, я все еще ненавижу Малфоя, но…

— Все хорошо, — повторяет Гарри. — Все будет хорошо. Я постараюсь, чтобы все было хорошо.

Малфой пропускает Рождество, вместо этого он лежит и спит в их кровати. Гарри тяжело засыпает, поскольку боится проснуться рядом с мертвым, окоченевшим Малфоем, смотрящим остекленевшими серыми глазами в потолок, но боится он и того, что Малфой может умереть в одиночестве.

— Я сделаю все, чтобы ты поправился, — обещает он, сжимая руку Малфоя. Он подносит ко рту его ладонь и целует ее. — Клянусь, я сделаю все, что потребуется, Драко.

Тот моргает, его губы изгибаются. Он начинает говорить, но слова такие неразборчивые, что Гарри ничего не понимает.

— Шшш, — шепчет он, приложив палец к губам Малфоя. — Просто отдыхай.

Гарри не возвращается на работу до тех пор, пока Стеббинс не вызывает его через камин однажды вечером и не грозит уволить из действующего аврорского отряда. Его трясет, и голос тоже дрожит, но он говорит, что выйдет на работу в понедельник.

Джинни предлагает попробовать нанять Добби. В середине февраля после торжественного и стоически перенесенного обеда по случаю дня рождения Виолы, которой исполнилось одиннадцать, он просит Джинни задержаться и присмотреть за Виолой и Джеймсом.

— Мне нужно отлучиться, — говорит он.

— Все в порядке, — отвечает Джинни. — Тебе не надо ничего объяснять, Гарри. Сходи куда-нибудь. Никто никуда не уйдет.

Ему не надо упоминать о своем беспокойстве за Малфоя, что в любой момент с тем может что-то случиться. Он едва ест, почти не пьет, только спит, иногда стонет, иногда у него достаточно сил, чтобы добраться до туалета, но как-то вечером на прошлой неделе Гарри услышал грохот и понял, что Малфой, сделав это, упал на покрытый плиткой пол и ударился об него головой.

Он аппарирует на вершину холма близ Хогвартса и тащится сквозь холодный грязный дождь, даже не побеспокоившись наколдовать зонтик. Он позволяет ледяным каплям стекать по лицу, чувствуя, как холод просачивается в тело, как он заболевает.

Домашние эльфы удивлены, увидев его, но некоторые узнают. Они таращатся на него, пока он не слышит знакомый голос «Гарри Поттер!» и его рот изгибается в слабой улыбке.

— Добби, у меня есть к тебе предложение, — говорит Гарри. Он называет эльфу свои условия по оплате — семь сиклей в месяц и пара носков. Тот с радостью соглашается, низко кланяясь и кусая свои пальцы, и исчезает даже раньше, чем Гарри успевает поблагодарить его.

Назад, к главной лестнице, ведущей в Большой Зал и к воротам замка, Гарри идет через подземелья. В этот час в холле прогуливается несколько студентов, но в основном все уже в постели. Мысль навестить Абрахаса и Пирру проносится у него в голове, но он решает, что это не очень хорошая идея, да и слишком поздно уже.

Закутавшись в пальто, он подходит к входной двери, когда его останавливает голос.

— О чем Вы думали, прокрадываясь сюда, Поттер? — шипит Снейп у него за спиной.

Гарри на какой-то миг застывает на месте, затем медленно поворачивается к Снейпу, понимая, что что-то проясняется у него в голове.

— У Вас есть немного времени, сэр? — спрашивает он.

* * *

Малфой пропускает многое.

Первые слова Джеймса, первые шаги, которые сын делает, цепляясь за диван и стулья, пока Поттер смотрит после работы телевизор, быстро поедая ужин, прежде чем пойти проверить Малфоя. Джеймс улыбается Гарри, который хлопает в ладоши и говорит, что гордится им, но ему не хватает Малфоя, тоже наблюдающего за этим.

Он пропускает первый день рождения Джеймса, когда Гарри испек шоколадный пирог, надеясь выманить им Малфоя из глубокого сна. Добби украсил его толстыми желтыми свечками, и Джеймс недоверчиво смотрел на пирог до тех пор, пока Гарри, Виола, Абрахас и Пирра не помогают ему задуть свечи.

Он пропускает отъезд Виолы в Хогвартс. Когда Гарри читает ему письмо, полученное Виолой за подписью МакГонагалл, Малфой смотрит на него затуманенными глазами, а когда дочка тоже перечитывает его вслух, волнуясь оттого, что вскоре присоединится к старшим брату и сестре, он может выдавить только неопределенную улыбку, его сознание, как это часто бывало, измученное тупой тянущей болью в теле, где-то далеко отсюда.

Он пропускает распечатывание письма от Виолы, в котором она сообщает, что распределена в Слизерин. Когда Гарри читает его, новость уже устарела: письмо от Пирры пришло днем раньше, более быстрое, своевременное, с маленькой припиской, что Абрахас выглядит не очень довольным тем, что сестра оказалась на его факультете.

Он пропускает второе Рождество, но теперь уже Гарри привык к беспокойству, сидящему у него внутри, к тому, что Малфой может умереть в любой момент. Он почти ждет этого, но тот цепляется за жизнь. Однажды в январе Гарри просыпается от странного прикосновения, от того что кто-то потирает его руку. Он просыпается и трет глаза, схватывая очки с тумбочки, прежде чем понимает, что это Малфой царапает ему руку, неистово, жестко и более сильно, чем Гарри мог ожидать.

Он поддерживает Малфоя, рыдающего и дрожащего, способного произнести лишь:

— Останови это.

А затем сворачивается клубочком и засыпает, все еще содрогаясь от спазмов.

Гарри пытается не забывать посылать сладости детям, но чаще Добби напоминает ему о печенье и шоколадках, которые необходимо отправить вместе с краткими письмами:

Ничего нового. Я в порядке, Джеймс учится самостоятельно включать телевизор. С папочкой все нормально.

На весенние каникулы Пирра остается в Хогвартсе. Гарри чувствует сладкую горечь оттого, что она выросла, у нее свои друзья, но в то же время, он помнит ее плачущим ребенком, свернувшимся у него на руках, настолько маленькой, что она легко могла уместиться на его коленях.

Абрахас возвращается домой и вытаскивает из кармана измятое письмо

— Профессор Снейп сказал, что это для тебя, — бормочет он.

Я провел последнее тестирование зелья, скоро оно будет готово.

В груди Гарри оживает надежда.

Когда дети возвращаются домой в июне, Виола передает посылку от Снейпа.

— Не знаю, что он хотел передать тебе, — говорит она, — но он сказал, что это важно.

Гарри разрывает бумагу, откупоривает пузырек и бросается вверх по лестнице, чтобы дать это Малфою.