Серебряный огонь

Бессонные ночи не проходят зря. Даже для слизеринца. Даже для Малфоя. Даже для Малфоя, который дружит с Джеймсом Поттером. Даже для Малфоя, который гуляет с Лили Поттер.

Даже если тебе вчера впервые признались в любви.

Скорпиус медленно одевался перед зеркалом, не обращая внимания на соседей по комнате. Холодные глаза в отражении, больше напоминающие льдинки, смотрели устало. Только рядом с Лили Поттер они превращались в жидкое серебро.

Огонь плавил лед.

Он почти не спал. Слонялся по школе, просто прокручивая в голове вчерашний вечер. Наказание в библиотеке. Ненавязчивые прикосновения к рыжеволосой гриффиндорке. Ее смущенные взгляды и шепот. И ее вопрос о родителях.

Скорпиус отошел от зеркала, так и не завязав галстука. Зло сорвал с себя рубашку. Бросил ее на кровать, взял зеленый джемпер и надел, разгладив каждую складку. Да, отец будет просто в восторге, когда обо всем узнает. Не надо быть Трелони и носить бусы, чтобы предсказать реакцию Драко Малфоя. Тем более если уже семнадцать лет называешь его отцом.

И все-таки, он не нормальный человек. В этой мысли Скорпиус укрепился уже давно. Был нормальным, — по-своему, по-малфоевски — пока однажды на втором курсе не столкнулся с ненавистным Джеймсом Поттером в пустом классе. Две недели вместе — в больничном крыле из-за дуэли, а потом отбывая наказание — и все. Пропал Малфой.

Почему они стали друзьями? Из чистого упрямства. Слизеринского и гриффиндорского. А что будет, если… Да, теперь ответ известен. Если Малфой подружится с Поттером, то из нормального слизеринца получится ненормальный гриффиндорец. Если бы Скорпиусу сейчас надеть на серебряную макушку кусок дряхлой и болтливой материи, что все зовут Шляпой, то та бы подавилась слюной от восторга, крича: «Гриффиндор!». А папа Драко утопил бы сына в пруду Малфой-Мэнора.

Скорпиус зашнуровал кроссовки и покинул комнату, сунув палочку в задний карман. Почти все уже ушли на завтрак, спасибо бешеному фестралу. Надоели Малфою уже косые взгляды слизеринских малолеток. Вот бы привязать их к потолку вверх ногами… Но нет, даже на это Малфой уже не может пойти. На курсе четвертом — с легкостью, но за пять лет пагубного влияния на него долбанных совести и чести Поттеров он тоже, кажется, всем этим заразился… Спасибо Мерлину, что хоть волосы у него всегда лежат ровно и красиво, а не так, будто его только что сняли с пихты, где он вместе с ежиками распивал Огневиски. Лохматость, по крайней мере, не заразна.

Скорпиус вальяжно прошел к столу своего факультета, кое-кому кивнув. Сел — и тут же бросил взгляд на стол Гриффиндора. Вот каштановая шевелюра школьной старосты Уизли. Ни за что он не забудет ей той пощечины, про которую, судя по рассказам Поттера, знает уже весь клан Уизли до последнего рыжего отпрыска с выпавшими зубами. Ее рыжий братец Хьюго с огромным носом. Если бы у Скорпиуса был такой нос, он бы лучше утопился, сам. Еще рыжие Уизли, пора уже Гриффиндор переименовать. Здесь были почти все, даже эта пародия на призрака с головой на подвязке. А Поттера и его сестры не было.

Ладно Поттер, это чудо и собственные похороны проспит. А Лили? Где она? Ему нужно было ее увидеть. Нужно. Как воздух.

Он уже успел смириться с этим чувством — потребности в Лили Поттер. Она должна была быть рядом, всегда. Спасибо Джеймсу Поттеру, гиппогриф его затопчи, однажды утром решившему, что Малфой лишил невинности его сестру. Сам напросился, лохматое недоразумение! Пусть теперь скрипит зубами и метает молнии, сам виноват.

Скорпиус уже заканчивал с яичницей, когда Поттеры показались в Зале. Оба повернулись к ним и помахали. Лили чуть улыбалась. Наверное, она вспомнила вчерашний вечер, коридор у портрета Полной Дамы и ее слова: «Ты нормальный человек. Ты самый лучший. Ты серебряный человек, Скорпиус Малфой, и я люблю тебя». Он тоже их помнил. И всегда будет помнить, потому что никто раньше не говорил наследнику состояния Малфоев этих простых слов.

Поэтому он не спал. Он не мог спать. Потому что он заново рождался. Наверное, именно вчерашний вечер закончил тот долгий путь, что слизеринец прошел с той ночи, когда наколдовал второкурснику Джеймсу Поттеру растения вместо ушей.

Да. Завтра же надо менять фамилию. Скорпиус Поттер, гиппогриф тебя затопчи! Ну, хотя бы ему будет где жить, когда отец узнает обо всем, что его наследник творит в школе. Знаменитое сострадание Поттеров не позволит оставить на улице невинно пострадавшего юношу…

После завтрака Скорпиус поймал Лили в холле. Он должен был ей показать то, что нашел прошлой ночью, слоняясь по замку. Она кивнула, беря его чуть прохладную руку в свою. Они поднялись на шестой этаж и остановились перед портретом с гиппогрифом. Поклон — и из стены показалась ручка. Выручай-комната, найденная слизеринцем не так давно. Вчера ночью она была именно такой, какой сейчас предстала перед Лили Поттер.

— Ох… — выдохнула девушка.

Она зажмурилась и снова открыла глаза, словно не веря, что это было наяву.

— Скор… как…?

— Вчера, после того, как ты ушла к себе, я не мог заснуть, — Малфой стоял позади, положив руки на ее плечи и легко поглаживая их через ткань мантии, — и просто решил заглянуть. И тут было все именно так… хотя нет, снег был все-таки белым…

Лили сделала шаг и по колени утонула в серебряном снегу. Насколько хватало глаз — был серебряный ковер из снега. И темно-зеленые ели, покрытые шапками из такого же снега. Вместо потолка — низкое, серое небо.

Малфой улыбнулся, оглядываясь. Серебро и зелень. Этот вариант ему был по душе. Он четко понимал, почему все именно так. Снег, ставший вдруг теплым. Снег, ставший вдруг серебряным. Бесконечный лес, заключивший себя в границы. Зеленый и серебряный.

Запах хвои. Мягкий снег под ногами.

— Я вчера тут походил… Лес не бесконечен, просто это такая иллюзия, — тихо рассказывал Скорпиус, идя вслед за Лили. Он знал, что ей понравится. Потому что это была Лили Поттер. Девушка, которая боится высоты. Староста. Человек безумно добрый и такой же безумно ранимый. — Стена просто кажется продолжением леса. Наверное, и с потолком так же…

— Скор… — она нашла его руку, — что же ты попросил у Выручай-комнаты, что она стала… вот такой? — девушка не могла поверить, что все это видит.

Запах хвои. Ели. Серебряный снег.

Он лишь улыбнулся, но не ответил. Он ничего не просил у Комнаты, просто шел мимо и думал о ней и ее словах…

Лили сняла мантию и бросила ее прямо на снег.

— Я рад, что тебе нравится, — шепнул Малфой. Он нагнулся и подхватил снег ладонями, а потом высыпал ей на голову. Серебро на огненных волосах.

Она рассмеялась, смахивая теплое серебро с лица. Тоже нагнулась, и ей удалось слепить снежок, который тут же разбился о грудь слизеринца — там, где размеренно стучалось его слизеринское когда-то сердце. Он рассмеялся и тоже стал лепить снежок, а Лили побежала, чтобы спрятаться. Но разве она убежит от него?

Он подкрался совсем бесшумно и незаметно — снежок мягко ударился о плечо Лили. Она развернулась, взметнув рыжими волосами, но слизеринец уже исчез среди деревьев. Нашел сугроб поглубже и быстро спрятался внутри. Тепло и как-то необычно. Играть в прятки в Выручай-комнате, он точно не выспался.

Она нашла его через пару минут — наступив на него. Лили ойкнула и отскочила прежде, чем он успел ее поймать, а потом стала закидывать его снегом, пока он пытался выбраться из сугроба.

Когда он смог подняться, сверкая глазами и хищно улыбаясь, весь покрытый серебром, Лили побежала от него, смеясь. Но он настиг ее за пару шагов, обнял и повалил в снег.

Она пыталась справиться с дыханием и улыбалась ему.

— Серебряный человечек, — прошептала она, касаясь его склоненного над ней лица. — Это лучшее, что я видела в своей жизни…

— Это всего лишь лес, — он чуть подался в сторону, чтобы не давить на девушку своим телом. Или чтобы не ощущать своим телом ее. Потому что нельзя будить свое воображение, тем более давать волю…

— Ты видел много лесов внутри замков, да еще с серебряным снегом? — она запустила руку в его волосы. Он закрыл глаза, подавляя довольное мурлыкание где-то глубоко внутри. Нельзя.

— Я не знаю, почему он стал таким… — Скорпиус зачерпнул пригоршню снежинок, и они мягко заблестели в воздухе, оседая прямо на волосы и лицо Лили. Это было очень красиво — серебряный лед на огненных волосах. — Наверное, из-за тебя…

И Скорпиус не удержался от соблазна. Нагнулся и поцеловал ее покрытые серебром щеки, потом скулы, спустился к подбородку, а потом легко скользнул языком в ее чуть открытый рот.

Он целовал девушку, почти теряя контроль над собой из-за ее вкуса, ее горячего языка, который робко касался его губ, но руки силой воли удерживал на ее плечах. Он не должен. Не должен! В тот момент, когда он почти уговорил себя отстраниться, Лили впервые осмелилась проникнуть руками под джемпер Малфоя. Он оторвался от ее губ, тяжело дыша.

— Не надо, — он попытался отодвинуть ее теплые ладони, но она не позволила. Кожа горела там, где она касалась своими невероятно нежными пальцами. — Лил, ты не понимаешь…

— Понимаю, — шепнула она, постепенно поднимая края его свитера вверх. Он закрыл глаза, словно еще надеялся, что стерпит и не позволит желанию взять верх, но Лили не дала ему шанса, проведя руками по его спине. Скорпиус вздрогнул и посмотрел на девушку.

— Я обещал… Подождать до шестнадцати… — выдохнул он, но покорно позволил ей снять с себя свитер. Лили сглотнула, а он не мог отвести глаз от ее решительного лица.

— Кому обещал? — она чуть подняла голову и несмело поцеловала родинку у него на плече. Он внутренне застонал, понимая, что лишается последних сил…

— Себе, — как-то покорно произнес он, и Лили чуть улыбнулась, когда его руки стали расстегивать пуговички на вороте ее свитера. Он действовал медленно и аккуратно, хотя просто мечтал сдернуть с нее всю одежду и сделать своей. Только его, Скорпиуса Малфоя.

Девушка протянула руку и обвела пальцем шрам на его предплечье:

— Это от оборотня?

Он кивнул, а потом стянул с нее свитер, на миг отстранившись. Белая маечка почти ничего не скрывала, и Скорпиус понял, что его теперь не остановит даже табун кентавров.

Он часто и тяжело дышал, глядя на ее скрытое майкой и джинсами тело. Она же обожгла губами шрам на его плече.

Несмелая, робкая, такая близкая… наверное, ей страшно, но она не показывает этого. Но все должно быть прекрасно. Потому что это Лили Поттер, заслужившая все самое лучшее. Он нагнулся к ее шее, а сам попросил Выручай-комнату помочь.

Тут же на лес опустились сумерки, на волшебном небе зажигались звезды.

— Чего бы ты еще хотела? — прошептал он, касаясь губами ее шеи, а потом ключиц и чувствуя, как она чуть подалась к нему, как участилось ее сердцебиение. — Пения райских птиц? Луну?

— Костер, — шепнула Лили, снова касаясь его кожи на спине. И почти сразу недалеко от них вспыхнуло пламя. — А теперь я хочу стать твоей.

Эти слова были для него так же дороги, как и ее признание в любви. Теперь уже даже Гарри Поттер вместе с сыном не помешали бы Скорпиусу Малфою сделать то, о чем он мечтал уже несколько недель.

— Хорошо, Огонек, — выдохнул он, чуть двинувшись к ней и снова целуя в губы. А его руки медленно ползли вверх по ее животу, к груди вместе с майкой. Он лишь на миг оторвался от ее тела, чтобы снять с нее все, что мешало ему коснуться ее груди. Впервые.

Она вздрогнула, прикусила губу, когда он стал ласкать ее, не спуская глаз с ее лица. Он хотел видеть, что ей хорошо, что ей нравится.

Второй рукой он расстегнул на ней джинсы, но Лили никак на это не отреагировала. Он знал, что сейчас для нее все ново и был до безумия счастлив, что именно он дарит ей эти ощущения.

Он отстранился и бережно снял с нее всю одежду. Она чуть смутилась, но мрак зимней ночи и пламя костра все-таки помогли Лили не сжаться. Скорпиус очень быстро сам избавился от одежды и сел рядом с обнаженной девушкой, любуясь игрой пламени на ее светлой коже. Но долго он так не мог, он должен был касаться ее. Он должен был скорее сделать ее своей. Его.

Блики огня, играющие на его бледной коже. Пламя, мерцающее в ее широко открытых глазах. Ее тело, озаренное огнем, припорошенное серебром. Он сам был серебро, и она была серебряной от снега.

Внезапно он понял, что они дышат в унисон — часто, приглушенно, волнительно. Он лег на нее, нежно разведя ее колени. И замер, слушая, как завороженный, их общее на двоих дыхание.

Огонь бросал причудливые тени. Ее глаза потемнели. Мягкий снег попадал на разгоряченную кожу, делая даже для него их близость чем-то особенным.

Никогда он так не чувствовал девичье тело. Так ярко. Так близко. Она, наверное, совершенно неосознанно, ласкала руками его шею и затылок, запуская руки в серебро его волос.

Скорпиус тихо застонал и припал губами к ее ключице, а его руки знакомились с ее телом. С ее кожей.

Он узнавал ее. Всю. С ее тихими всхлипами, когда он ласкал ее грудь. С изгибами тела, когда она впервые под ним выгнулась, отчего Скорпиус был готов наплевать на все свое рыцарство. Но он не мог — не мог сделать ей больно. Не мог специально доставить ей боль.

И все же он уже не мог сдерживаться, да и Лили сама, наверное, даже не слыша себя, шептала: «пожалуйста…».

Он впервые оказался в ней и задохнулся, не в силах даже мыслить, только чувствовать. Все-таки ей было больно, и Скорпиус замер, тяжело дыша и сцеловывая слезы с ее щек.

— Скор… — сквозь слезы выдыхала она ему в губы. И он целовал ее, остро ощущая ее руки на своей спине и себя в ней.

Он знал, что не в силах повлиять на природу, сделавшую первый раз для женщин болезненным, но старался двигаться медленно, мягко, но с каждым разом все глубже, отчего ее пальцы впивались ему в плечи, причиняя ответную боль.

— Я люблю тебя… — шептала она ему на ухо, крепко прижимая к себе его разгоряченное тело. Ее грудь и лицо были покрыты серебром, в котором бликами неугасающего пламени отражался огонь. Огонь в ее волосах. И серебро. Его серебро. Его огонь. Его Лили.

Она вдруг застонала, выгибаясь, и Малфой просто потерялся в бликах огня, в блеске серебра, в ее глазах, ее дыхании, в своих ощущениях, спазмами отдавшимися внутри нее. Внутри его Лили.

— Моя… Лили, — выдохнул он, ложась рядом и прижимая ее горячее тело к себе. Теперь он был готов умереть. От руки Гарри Поттера. От руки Джеймса. Даже от случайно приземлившегося на него Хагрида. Потому что он узнал, что такое заниматься любовью. Любовью.

Его дыхание было ее дыханием. Его сердце вторило ее сердцу.

Театр теней от бушующего в стороне пламени исполнял свой спектакль на их телах.

А сверху, от самых звезд, на них падал серебряный снег.