«Куда плывет мир? Где путь его средь звезд? Тот, что уже так долго прокладывается им. Неотрывно, без боли — без чувства.
И пускай бушует война, пускай пророчества на границе тысячелетий грозятся свергнуть его в небытие — мир продолжает свой путь, тускнея день изо дня, как звезда на рассвете. Укрывая тишиной крик — усмиряя миг…
Таков ли путь мира? Проплыть отмеренный срок и погаснуть, растворив свет былой жизни средь звезд? Однажды не выдержав груз гибельного пророчества.
Нет, он просто хочет уйти. Устав от своей судьбы. Вечный бой, но итог один — равновесие. Жестока жизнь средь звезд».
* * *
Гарри плохо спал в эту ночь. Где-то в глубине себя он смутно ощущал ту нереальную, но почти осязаемую пелену, что отделяет сон от яви. Пелена была буро-черной, прерывалась местами, то уступая место желанным, уводящим в другую, смелую жизнь картинам сна, то обращаясь в удушливую волну страха, от которой вздрагивали веки и непроизвольно сжимались мышцы. Он просыпался, словно от внутреннего крика, с бешено стучащим сердцем, в тревоге и совершенно трезвым, без остатков сновидений.
И в тоже время боялся просыпаться. Туманные сны теперь для него были единственным спасением. От страха перед днем… Когда придется снова пойти на работу, когда ни на минуту от тебя не отстают журналисты, когда все смотрят только в твою сторону, где бы ты ни находился — мир наполнен теперь исключительно восхищенными, в тоже время, завидными и фальшиво-сострадающими взглядами. Когда снова придется лгать и изворачиваться. Самое страшное — врать себе. Врать, что еще живешь. Живешь, когда кто был дорог — погибли. Погибли ради жизни. Ради твоей жизни.
Сейчас Гарри лежал с закрытыми глазами. Нет, не спал, а просто «лежал с закрытыми глазами». Чем делал себе еще хуже. Погружаясь во мрак, рожденный за закрытыми ставнями век, становился пленником прошлого, что приходило в виде образов еще совсем недавних событий. Они светились во тьме…
В его снах всегда было то самое место, где была похоронена жизнь. Улица со щербатым мрамором переходов была наполнена очертаниями фигур, среди которых плыло чье-то до боли знакомое лицо, не однажды виденное Гарри в бесконечной череде одинаковых и одиноких дней, но при том так и не узнанное им среди таких же знакомых и чужих лиц. Он прекрасно знал ее и не помнил в тоже время. Он любил ее когда-то, но чувства покинули его.
А теперь она, «сон ото сна», возвращалась к нему. И терзала, терзала, и оттого измученную его душу. Что не знает нынче жизни, а памяти о старой и вовсе не осталось. И только беззвучным ртом она всегда твердила:
«Тенью душу свою обрати,
Покой для себя обрети
Война твоя позади
Так теперь, слушай!»
После этих слов Гарри просыпался «окончательно и бесповоротно, на все оставшиеся ночь и день». Но боялся открывать глаза. В мире его всегда поджидали они — тени…
Они были повсюду. Бегали по стенам, копошились по углам. Они протягивали руки, словно умоляя о чем-то, покорно качались, сталкивались друг с другом, шептались, прятались. Рождаясь на границах светлых пятен, из пляски вычурных бликов, они приобретали самые неожиданные очертания. То были точь-в-точь как люди, то порой напоминали чудных животных, осмысленно выполняющих какую-то работу.
Полежав так немного, Гарри открыл глаза и пустым взглядом уставился в дальний угол необставленной комнаты, туда, где в это время было светлое пятно. К утру только туда и проникало солнце. Потому-то этот угол днем казался особенно пустым. Словно его душа, тлевшая от бессмысленного пути. И именно в этот угол он хотел повесить давно начатый портрет девушки. Осталось только закончить — но образ всегда ускользал, стоило ему проснуться…
День начал вступать в свои права — солнце пробиралось в другие места комнаты. И с каждым новым бликом, появлялись ненавистные тени. Некоторые стали обретать цвета: светло-серый и черный сменились фиолетовым, зеленым, красным. Цвета полнились, становились насыщеннее, глубже.
Гарри зажмурился. Потом взглянул в окно и осознал, что совсем съехал, если боится теней от деревьев, которые стоят себе спокойно за окном.
Болезнь уже на половину вылечена, если человек признает, что болен. Но к сумасшествию это не относится. Нельзя осознано быть «съехавшим с катушек»… Но факт остается оформленным.
И не успел отделаться от старой, как новая мысль в нем пробежала и, оформившись в слова, обожгла его: «На улице совершенно нет ветра!» И как только осознал, что ветра действительно нет, как тени мгновенно угасли и съежились, сократились до размеров обычного светлого пятна и замерли черными и очень прямыми ветками.
Гарри решительно встал с кровати, подошел к окну и резко отбросил занавеску. По деревьям, которые стояли перед домом, ударил порыв ветра. Они резко закачались, ветви начали налезать друг на дружку, порыв воздуха ударил в окно.
Еще подходя к окну, Гарри обратил внимание, что деревья, видимые сквозь неплотную ткань занавесок, стоят совершенно неподвижно, как и положено в такую тихую погоду. Теперь же они гнулись от ветра. Бросилось в глаза и то, что они качаются не одинаково, а будто кто-то дует на них с разных сторон.
«Мерлина шутки какие-то»…
Он отправился на кухню, где стал свидетелем не менее удивительного феномена, а если и расскажет о нем кому-нибудь, то историей этой будет гордиться любой психиатр. С порога он увидел на стене огромное существо. Собственно, это были два существа, одно из которых в абсолютном молчании пожирало другое, быстро работая огромными челюстями и перебирая маленькими лапами, молитвенно складывая их, словно прося продлить удовольствие. Сердце Гарри моментально похолоднело, когда существо взглянуло на него. Эти глаза он всегда узнает. Это были его глаза…
Первобытный ужас овладел парнем, а существо мгновенно превратилось в тени обычных веток, раскачивающихся с ветром. Гарри долго стоял, застыв в безмолвии. Теперь он все прекрасно понял.
Вдохновленный простотой разгадки, он моментально сорвался с места. Забежал в комнату и, на лету накинув на себя мантию, отправился прочь из дому. И не смотря на время, двинулся не на работу. А к человеку, единственно связывавшего его с прошлым. Но назвать этого человека старым знакомым он не рискнул бы. Лучше бы даже он его вообще не знал. Но этот человек был единственным, кто бы мог сейчас помочь Гарри. Никто лучше не разбирался в сознании, как… оклюмент.
А тени словно ждали этого. И уверовав в свою безопасность, задвигались, забегали. Они становились все отчетливее, наполняясь цветом. Они бросились вслед за мчавшимся по улице парнем. Тому казалось, что уже различает даже голоса, кричащий шепот мелькающих фигур, вещей, цветов, внешне не связанных друг с другом, но явно и неразрывно принадлежащих и подчиняющихся чьей-то прихоти. Этот водоворот все ускорялся, затягивая его куда-то, сознание Гарри стало затуманиваться, желчная боль сковала затылок и виски. Но он спешился, необходимость успеть гнала вперед неудержимой силой. Как только он добрался до нужного порога, в глазах его окончательно все потемнело. И он провалился во тьму...
* * *
Запись от 31 июля 2011 года.
«Какой-то странной мыслью уже не в первый день проникнут я. Пожалуй, и никому не приходилось во врачебной практике столкнуться с подобным феноменом.
31 июля 2010 года в обычный будничный день, в одинокой и почти убогой холостой квартире на «Годриковой Лощине», умер Гарри Джеймс Поттер. Кратковременная болезнь в три с половиной дня справилась с чудесным и нежным телом молодого человека. По заключениям ученых, предназначенный к необыкновенно продолжительной жизни, он окончил ее, однако же, в те лета, в которые только что начинается жизнь.
Ему как раз должно было исполниться ровно тридцать лет. Но в последние трое суток с половиной своей жизни он прожил, если можно так выразиться, в каждые сутки по двадцати лет старости. Для меня, следившего за ходом болезни, это постепенное обветшание, это быстрое, но преемственное наступление дряхлости было одним из самых поразительных явлений этой жизни, столь обильной поучениями разного рода».
Пожилой человек отложил дневник на стол.
— Даже умирая, ты умудрился оставить миру загадки, — пустоте признался он. — Но наконец-то ты что-то понял, иначе не появился бы ты тогда у моего порога.
Мужчина бросил взгляд на стену, где с портрета на него смотрела девушка, чьи карие глаза лучились жизнью.
— Ты и сейчас остаешься самой разумной ученицей Хогвартса.
* * *
А мир продолжал свой путь, не обращая внимания на одинокую могилку, в которой без праха покоился Мальчик-Который-Когда-то-Выжил. Ему было до нее никакого дела, несмотря даже на то, что надгробная плита была подписана от его имени:
«Здесь нашел свой покой Гарри Джеймс Поттер (31.07.1980 — 31.07.2010)»
Vova
