И когда Она сняла седьмую печать…

Гарри открыл глаза, мгновенно упав из сна в реальность. Призрачный свет дня, мертвенно-белый свет, к которому он стал уже привыкать, сменился тревожным закатом. Узкие стрельчатые окна плотно затворили, чтобы не допускать запах серы в комнаты, однако даже цветные стекла витражей не могли смягчить блеск раскаленного медного неба. Вызрели гроздья гнева, и молодое вино прорвало меха старого мира.

Гарри лениво потянулся, провел ладонью по скомканным простыням: его возлюбленный поднялся давно, и скользкий шелк на ощупь был подобен змеиной шкурке: сухой и холодный. Лишь слабый запах полыни и разодранная в некоторых местах ткань напоминали о забавах, призванных подсластить часы ожидания двум неравнодушным друг к другу людям.

Гарри хотел бы продолжения, но время выходило. Он бросил подушкой в громадную черную крысу, сердито запищавшую в своем углу, и поднялся. Небрежно обернув вокруг бедер первую попавшуюся простыню, он прошел на балюстраду, где Северус проводил часы, наблюдая за вращением пылающего космического колеса.

Небо сделалось метафорой огня, потоки жара стекали по стенам замка днем и ночью, нагрев гранитные плиты пола, и по ним приятно было ступать босыми ногами.

— О, мой повелитель, — протянул Гарри, дурачась, гнусавым голосом, — почему вы оставили меня?

Снейп обернулся — узкая черная фигура на багреце горизонта — холодный призрак улыбки явился на его губах и тут же сгинул. Тени, горбатые и изящные, словно борзые, прильнули к его ногам, когда он уселся в кресло; два алых солнца плавали в зрачках.

— Проснулся, наконец? — бархатный голос, свитый из мрака, наполненный отзвуками меди, обвился вокруг сердца змеей, и сладкая отрава потекла по жилам, смешиваясь с кровью.

Гарри улыбнулся, простыня соскользнула на пол.

— Нас ждут, — мягко напомнил Северус.

— Пора? — Гарри вздохнул.

Снейп кивнул, не глядя, протянул руку. Козлоногая косматая тварь торопливо подала ему чашу и наполнила ее вином. Снейп сделал глоток и поморщился. Чаша — странный, плоский череп получеловека-полузмеи, оправленный в золото, — высверкивал вставленными в глазницы рубинами, когда тонкие белые пальцы поворачивали ее.

Гарри медленно принялся одеваться. Приземистый лесной тролль, держа на вытянутых когтистых лапах парадные одежды из гробовой парчи, начинал мелко трястись, когда Снейп останавливал на нем рассеянный взгляд.

Гарри застегивал пряжки ставшими вдруг непослушными пальцами; золотые блики выстлали серый камень роскошным ковром; река крови и огня текла через весь небосклон с востока на запад.

— Ты не торопишься.

Гарри вздрогнул и понял, что застыл неподвижно, заглядевшись на последний закат. Тролль подал ему берет, черный плюмаж мягко заколыхался.

— Тебе жаль этот мир? — спросил Северус с любопытством.

— В нем было много хорошего, — горечь пропитывала слова Гарри, как морская вода — губку. — Я не успел им насладиться.

Снейп передернул плечами.

— Немного потерял.

Гарри опустился на пол рядом с креслом, прижался щекой к колену Снейпа, прикрыл глаза, когда тонкие пальцы ласково коснулись его волос.

— Неужели ничего не заставляет тебя сожалеть об уходящем навсегда?

Прозвучал смех, будто виолончелист провел по струнам коротким и резким движением.

— «Разумеется, странно нам больше не жить на Земле, отрицать те обычаи, в святость которых поверить успели…» Что изменят твои сожаления? Или мои сожаления? Мы — лишь серп, которым расчищают место для новых посевов. Идем же.

Они поднялись. Снейп, вспомнив о чем-то, остановил Гарри жестом, подошел к перилам и бросил чашу вниз. Золотая капля упала вниз и канула в синее море мрака.

— С этим кончено, — проговорил Снейп.

Они спускались по лестнице, завившейся в крутую спираль; и ступени осыпались за ними в бездну, едва стихал звук их шагов.

Два демона-грума с трудом удерживали нетерпеливо ожидающих скачки коней. Когда Снейп и Гарри приблизились, цепи лопнули с радостным звоном, и тут же бледно-зеленый жеребец Снейпа раскроил своему конюху череп огромным, как тарелка, копытом и рассек тело пополам ударом скорпионьего хвоста. Вороной Гарри напился крови из разорванной артерии второго грума и радостно заржал, приветствуя хозяина.

Снейп отпихнул бездыханное тело носком сапога и прыгнул в седло, ударив взвившегося на дыбы жеребца древком косы в бок; тот мгновенно присмирел. Вороной Гарри покосился кровавым белком и покорно прижал острые уши. Гарри повернул коня, чтобы бросить последний взгляд на замок; башни уже рухнули, и только облако пыли отмечало то место, где они возвышались недавно.

Вороной тихо всхрапывал, роняя пену с позолоченных удил, копыта его выстукивали похоронный марш, когда он нес Гарри через обглоданный саранчой лес. Весы, что Гарри держал на вытянутой руке, тяжело покачивали мерными чашами; плечо затекло, и Гарри на мгновение сбил ритм скачки, перекладывая их в другую руку. Он покосился на Снейпа. Тот повернул голову и чуть улыбнулся, но черные глаза оставались холодными и пустыми; плащ вился за его плечами боевым стягом небытия. Шкура зверя под Снейпом искрилась огнями Святого Эльма; конь стелился над землей бесшумно, не ломая кустов, не приминая иссохшей травы; иглы зубов оскалились в усилии бега, тонкие струйки огня и черного дыма вырывались из раздувающихся ноздрей.

Багровый пузырь солнца лопнул и потек по длинному лезвию косы.

Гарри услышал далекий звук трубы и шум, напоминавший гром аплодисментов. Шум стих, и в упавшей мертвой тишине женский голос отчетливо произнес слово: «Scar».

Разом угас закат, и звезды посыпались углями из остывающей топки небес. Почти все они меркли в полете, но изредка со свистом врезались в твердь, и вокруг места их падения мгновенно разрасталось кольцо пожаров.

С тяжким вздохом содрогнулась земля и расселась вдоль, побежали черные трещины, из них дохнуло жаром. Под ногами вороного жеребца Гарри разверзлась пропасть, конь с испуганным визгом прянул в сторону, ударив задним копытом в пустоту; Гарри тоже невольно вскрикнул, покачнулся в седле и едва не уронил весы.

Снейп рассмеялся. Гарри увидел, что ноги их коней не касаются почвы, и всадники летят на крыльях сухого, колючего ветра над разламывающимся на куски лесом.

Берега озера кипели и плавились, кровавые воды испарялись с шипением, когда поток магмы соединялся с ними. От едких испарений першило в горле, и на языке оставался стойкий привкус железа.

Тсуки но кокора [1], сказал себе Гарри; душа его отразила огонь вокруг, и сама сделалась огнем.

[1] [термин дзюдоистов — «душа как вода»]

Двое ждали их на базальтовой скале, окруженной клокочущей лавой. Духи огня выскакивали из золотых и черных потоков, как стайка летучих рыб.

Белый конь застыл неподвижной ледяной глыбой, сквозь сернистый туман сияли его глаза — голубые восьмиугольные призмы. Синими и белыми искрами вспыхивал узкий зубчатый венец в светлых волосах Драко, изогнутый лук был приторочен к седлу. Гарри знал, что по длинному тельцу каждой из отравленных стрел, наполнявших колчан, бежит рунная вязь: «Победоносный». Драко поднял руку в приветствии, алые отсветы заиграли на кольчужной перчатке.

Гермиона отбросила легкую прядь, выбившуюся из-под медного шлема, и блеснула зубами в улыбке. Эфес кривого меча уверенно лежал в маленькой руке, на алом, словно уже успевшем напиться крови, лезвии — черная надпись: «Забирающий мир». Обломок скалы рухнул в адский котел, взметнув фонтан искр. Рыжий жеребец Гермионы захрапел и забился, когда капля расплавленного камня обожгла ему бок.

— Спокойно, Рон, — Гермиона потрепала коня по холке между ушами, затем провела ладонью по ожогу, и рана исчезла. Жеребец затих, но продолжал недоверчиво коситься на огненное море, простирающееся вокруг.

— Приступим, — голос Снейпа раскатился львиным рыком, и отдаленный рев потряс скалу, когда отозвались на него все звери земные, над которыми была дана ему власть.

— Приступим, — слова Драко осели инеем, и в пекле засверкали ледяные кристаллы адской страны вечного холода викингов. Белый жеребец закричал томительно и тонко, от его крика небо стало сворачиваться по краям, подобно пожелтевшему пергаментному свитку.

— Приступим, — отозвалась Гермиона, меч в ее руке описал дугу, отрезая прошлое от будущего.

— Мене, текел, упарсин, — проговорил Гарри негромко, и чаши весов наполнились пеплом и искрами. Произнесенная им фраза сделалась рябью на потоке лавы и потекла на юг, на север, на запад и на восток, свидетельствуя об окончании цикла.

Когда же земля сделалась безвидна и пуста, они ожидали во мраке, пока не расселась черная небесная твердь, выпуская нежные розовые лучи зари, освещающей новорожденный мир.

И тогда увидели они новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали.

~ fin