Лунной ночью. В саду, которого нет

На развилке трех дорог, расходящихся, словно лепестки геральдической лилии, Гарри пришлось остановиться, чтобы свериться с картой.

«Будь другом, не аппарируй», — просила его Гермиона. — «Мои соседи видят все».

Гарри был ей другом и согласился, даже не заикнувшись про «Obliviate» для любопытных соседей.

Из Франции он все же аппарировал, а в Лондоне взял на прокат пожилой, но еще крепкий «Форд» и отправился в путь. Навыки вождения вернулись быстро, и все же Гарри облегченно вздохнул, выбравшись из лондонского траффика. Он вел машину не торопясь, останавливаясь в придорожных гостиницах для неспешных трапез; ощущение превосходства охватывало его, когда в часы обеда он наблюдал за клерками, спешно пожирающими яблочный пирог. Чужак в чужой стране, он сбросил путы прошлого и будущего и мог жить лишь настоящим. Мысль о том, что через месяц ему вновь придется погрузиться в деловую суету, его не угнетала. Гарри любил свою работу и не смог бы провести всю жизнь в блаженном безделье… но сейчас он наслаждался каждой минутой отпуска.

Захлопнув атлас дорог, Гарри прикрыл глаза рукой и взглянул на небо. Солнце, после полудня налившееся жаром, как спелое яблоко — соком, впиталось в сухие травы. Гарри сорвал лист с какого-то кустарника, поглядел сквозь него на свет: еще зеленый, но по прожилкам уже поползла предательская желтизна.

Присев на теплый капот, Гарри огляделся. Автомобиль стоял на холме. Одна из дорог скатывалась в низину и шла параллельно реке, берега которой густо поросли ивняком и лещиной; вторая тянулась по гребню холма и терялась в лиственном лесу; третья — та, что должна была его привести в Миддлтон, где обосновалась Гермиона — вилась среди могучих кустов чертополоха, чтобы сгинуть между черными соснами.

Гарри оглядел заливные луга, лежащие за рекой.

— Пастораль, — сказал он вполголоса, но с полным удовлетворением. — Вот где нужно поселиться. А то Париж, шум, гам, бензиновая вонь, полчища туристов… Черт!

Овод с разлету резанул загривок Гарри и присосался к кровавому ручейку. Гарри шлепнул себя по шее и злобно посмотрел на выпачканную кровью руку.

— Вот тебе и идиллия, — буркнул он. — Нет в мире совершенства.

Желудок согласно забурчал в ответ. Завтрак был давно переварен, а оставаться без работы желудок не любил.

Гарри плюхнулся на сиденье и сердито захлопнул дверь, отгораживаясь от обманщицы-природы, но та не желала терять поклонника и вела себя, как заправская кокетка — обвораживала ароматами леса, льющимися через открытое окно, взмахивала ресницами луговых трав, поглядывала из-под облачной вуали… устоять было невозможно. Через минуту Гарри снова улыбался. Маленькое недоразумение в виде овода оказалось прощено и забыто.

Лесная прохлада пахла хвоей и грибами; ярко краснели плоды на придорожных кустах шиповника.

Боковым зрением Гарри увидел белое пятно, мелькающее среди деревьев. Повинуясь внезапному приступу любопытства, он затормозил и перегнулся через пассажирское сиденье, поправляя очки. Животное стояло неподвижно, отвернувшись от дороги, кустарник скрывал его, так что можно было разглядеть только общие контуры; оно было больше собаки, меньше коровы и слишком изящного сложения для пони. Находись они в Запретном лесу, Гарри принял бы его за единорога, но в этих местах появление единорога было столь же вероятно, как… ну, скажем, Северуса Снейпа.

Гарри улыбнулся и завел мотор. Животное медленно побрело в глубь леса.

На подъезде к Миддлтону Гарри миновал заброшенный особняк, сбавил скорость, любуясь башенками, поднимавшимися над кронами деревьев. Сад, оставленный без присмотра, разросся, но не скрывал удивительно гармоничных очертаний дома, и Гарри невольно подумал, каким неблагодарным судьбе засранцем надо быть, чтобы пренебречь такой приятной резиденцией.

Владение окружала невысокая каменная стена, служившая постаментом ажурной решетке, а в проеме ворот — одной створки нет, вторая висит на ржавой петле — Гарри увидел часть лужайки, неестественно яркой на фоне потемневших стен. На лужайке росло деревце с кроной в форме правильного шара; под деревцем большой черный козел, поднявшись на задние ноги, объедал ветви.

Вот и весь секрет, усмехнулся Гарри. Животное в лесу оказалось попросту козой, возможно, душечкой этого черного разбойника.

Гарри взглянул на часы — половина пятого. Есть хотелось все сильнее. Он прибавил газу, и особняк скрылся за поворотом, оставив в душе намек на какую-то тайну.

Миддлтон оказался симпатичным поселением, находящимся на промежуточной стадии эволюции: разросшаяся деревня превращалась в маленький городок. Очевидный признак принадлежности Миддлтона к семейству таунообразных — фонтан перед зданием ратуши, похожий на гигантскую поилку для кур — заставил Гарри поморщиться.

Зато коттедж Гермионы был очарователен. Тихая улочка, на которой он находился, совсем не походила на Привит-драйв, как втайне опасался Гарри. Оказывается, и магглы умеют хорошо обустроиться. Гарри припарковал машину у беленькой калитки и вошел.

Дом походил на большую клумбу. Гарри представления не имел, как называются все эти синие, алые, розовые цветы, вьющиеся по шпалерам, но выглядели они очень мило. От калитки к дому вела дорожка, выложенная брекчией; на газоне девочка в панамке выгуливала пластмассового ослика. Из-за дома доносилось щелканье садовых ножниц, кто-то негромко напевал, периодически сбиваясь с такта.

— Гарри! — дверь распахнулась, и Гермиона легко сбежала по ступенькам. — Добрался наконец!

Гарри, улыбаясь, пошел ей навстречу; обнял за плечи. Гермиона чмокнула его в щеку, отстранилась и внимательно осмотрела гостя с головы до ног.

— Хорошо выглядишь, — вынесла она вердикт. — Похоже, жизнь тебе в радость.

Гарри не стал прибедняться и отрицать очевидное.

— Да, не жалуюсь. Прелестное платье.

— Спасибо, — Гермиона кокетливо провела ладонью по складкам легкого платья в горошек. — Пойдем в дом.

Девочка приблизилась к дорожке и глядела на незнакомца, сунув палец в рот и сосредоточенно сдвинув рыжие бровки.

Гарри неловко повернулся к ней, соображая, о чем принято разговаривать с маленькими девочками в полосатых панамках.

«Надо спросить, как ее зовут», — догадался он, но малышка упредила его намерение. Бросив: «Энни», она вновь занялась своим осликом, потеряв к гостю всякий интерес.

Гермиона блеснула зубками в улыбке.

— Окклюменция в действии. Так что насчет обеда?

— Можешь подать мне подошву на постном масле — я готов съесть даже это. Насчет окклюменции — ты это серьезно?

— Нет, что ты. Просто она привыкла, что гости не могут выдумать ничего оригинальнее, чем спросить про имя. Мама, ты помнишь Гарри?

Из-за ровно подстриженной изгороди вышла пожилая женщина с садовыми ножницами в руках. Она кивнула и улыбнулась; впрочем, улыбка ее казалась скорее вежливой, чем радушной.

— Мистер Поттер. Рада вас видеть.

— Добрый день, миссис Грейнджер, — столь же вежливо откликнулся Гарри. — Как поживаете?

— Благодарю вас. Превосходно.

Гарри обратил внимание, что говорит миссис Грейнджер громче, чем того требует ситуация, когда же она сняла соломенную шляпу, увидел тоненький проводок слухового аппарата.

— Мне нужно попасть на заседание клуба садоводов к пяти, поэтому, как мне ни жаль, я вынуждена оставить вас.

Слова миссис Грейнджер были обращены к Гарри, но смотрела она при этом на дочь, и Гарри подумал, что ей действительно жаль.

— Мама боится, что я снова выйду замуж за волшебника, — объяснила Гермиона позже, когда они сидели за столом в маленькой столовой, — и вернусь в мир магов.

Гарри поспешно проглотил кусок сырного пирога и чуть не подавился.

— Но ведь магия не виновата в том, что Рон… что ты…

— Что я овдовела? — закончила Гермиона. — Нет. Это могло бы произойти с кем угодно. Какая нелепость — пройти всю войну и умереть от аневризмы аорты.

Она закусила губу, помолчала.

— Маме никогда не нравилось, что я обладаю необычными способностями. Она считает, что магия разрушила мою жизнь, хотя это совсем не так. Папа, наоборот, радовался, что его дочка оказалась «маленькой волшебницей»; и мама соглашалась с ним, пока он был жив — она всегда соглашалась с каждым его словом.

— Она не хотела, чтобы я приезжал?

— Вслух она этого не произносила, но дала понять, что твое присутствие ее не обрадует. Не обращай внимания. Как только она поймет, что ты не собираешься выманить меня из маггловского мира, сразу же успокоится.

— А если я собираюсь? — осторожно спросил Гарри.

— Зачем? — ответила Гермиона вопросом на вопрос. — Мне хорошо здесь. Тихая гавань. Я устала от бурь, Гарри. Может, когда-нибудь… не знаю. Только не сейчас. И потом — чем, по-твоему, я стану заниматься?

— Тем же, чем занимаешься сейчас, только в магической лаборатории. Какая разница, проводить эксперименты с обычными растениями или с волшебными?

— Ты знаешь, — Гермиона задумчиво подперла рукой подбородок, — обычные растения нравятся мне больше. В волшебных травах мне чудится что-то фальшивое. Все-таки моя маггловская кровь дает о себе знать. Прав был Малфой.

Она невесело улыбнулась.

— Не знаешь, где он сейчас?

— Не в Азкабане, — сухо ответил Гарри. — А жаль.

— Ах, перестань. Все мы были глупыми детьми. Пешки в чужой игре. Тебе повезло, что тебя выбрала выигравшая сторона, вот и все.

— Альбус ничего не хотел для себя, — возразил Гарри. — Он делал все, чтобы спасти магический мир. Он верно рассудил — лучше рискнуть двумя жизнями, чем тысячью.

— На самом деле, Гарри, он рискнул куда больше, чем двумя жизнями.

— И своей собственной в том числе! Не он провозгласил: дозволено убивать, дозволено мучить; ценность человека определяется чистотой его крови. Волдеморта нужно было остановить любой ценой, и ты прекрасно это понимаешь.

Гермиона покачала головой.

— Любой? Нет, не понимаю. Нет таких целей, которых стоит достигать любой ценой. Наверное, ты прав — но я читала письма Дамблдора, и после этого уже не могу относиться к нему по-прежнему.

— Ты никогда его не любила, — Гарри задумчиво взглянул на Гермиону. — Я раньше не понимал этого. Я думал, его все любят.

— Он мне нравился… поначалу. Я так устроена, Гарри, что не в состоянии любить того, чего не понимаю. Его мотивов я не понимала, не понимаю и сейчас. Он ведь в самом деле жалел тебя и Снейпа; как же он смог поступить с вами так жестоко?

— Гермиона, ни я, ни Снейп его не осуждаем, так с чего тебе-то переживать по этому поводу? В конце концов, мы оба живы, а Альбус… а вот Альбуса больше нет.

— Возьми еще кусок пирога, — Гермиона подвинула блюдо ближе к Гарри. — И не будем больше говорить на эту тему.

— Выберем другую, не менее щекотливую? — Гарри отпил чаю, скрывая принужденность своей улыбки.

— Ты имеешь в виду свою семейную жизнь? — Гермиона глубокомысленно заглянула на дно своей чашки, словно надеясь, что уроки Трелони не прошли для нее даром, и чаинки расскажут ей, как было, как будет, и на чем сердце успокоится. — Если не хочешь, я не стану об этом заговаривать. Хотя, признаться, мне любопытно… после гибели Волдеморта твой роман со Снейпом стал сенсацией столетия. Как это вы с ним поладили?

— На первых порах к нашим отношениям никак нельзя было применить слово «лад», — отозвался Гарри. — И не удивительно: после того, как семь лет мы доводили друг друга до исступления каждым своим словом и поступком, надо было быть святыми, чтобы мгновенно все простить и забыть.

— Святые мученики Северус Снейп и Гарри Поттер, — ухмыльнулась Гермиона.

— Смейся, смейся, — проворчал Гарри. — Окажись ты на моем месте, слова о мученичестве не показались бы тебе забавными.

— И все же вы вместе, — подытожила Гермиона.

— Да. Что само по себе причина для трений. Северус ведь закоренелый холостяк, одиночка. А тут появился я. Появился и присушил его к себе — это Снейп так говорит.

Гарри понимал, что хвалиться особенно нечем, однако не смог сдержать самодовольной улыбки.

Гермиона вздохнула.

— Присушил, говоришь? Нашел, кого.

— И не говори. Убил бобра. Рон возненавидел бы меня, если бы узнал.

— Он будет являться тебя в ночных кошмарах. В виде огненного столпа, — Гермиона поднялась. — Нет, сиди, я сама уберу.

— Я мог бы помочь.

— Если Энни увидит, как ты пользуешься палочкой, она с ума сойдет. Однажды я имела глупость починить Reparo сломанную куклу — так потом от Энни житья не стало, так ей это понравилось. Она ломала игрушки и требовала, чтобы я их чинила… мама была просто вне себя. Да оставь ты эти чашки! Пошли, я покажу тебе твою комнату.

Комната оказалась маленькой, но очень уютной.

— Ванная комната вот здесь, — Гермиона указала на белую дверь. — Я тебя оставляю, отдохни с дороги.

Гарри постоял, прислушиваясь к удаляющимся шагам Гермионы. Зашел в ванную, ополоснул лицо, провел ладонью по щеке, определяя, пора ли уже бриться. Решил, что не стоит.

Чемодан валялся в углу, разбирать его Гарри не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось делать. Усевшись на кровать, он бездумно смотрел в окно, на бледное, будто сухой лист, солнце.

Сбросив ботинки, Гарри вытянулся на постели.

«Полежу минутку и спущусь», — подумал он сквозь дрему.

Перед глазами заколыхалось золотистое марево, мелькнул острый профиль: Снейп. Снейп повернулся, поднял темные глаза, чуть скривил губы — то ли улыбнулся, то ли поморщился; снова наползло марево, взмах черных крыльев, ворон взлетел — фррр… хррр…

Гарри открыл глаза и секунду соображал, где он находится. Незнакомая комната, незнакомая постель. В квадрате закатного сиропа, льющегося на пол из окна, мрачно лежал так и не разобранный чемодан. Гарри потянулся, позвонки с хрустом встали на место. Восемь пополудни. Ничего себе — прилег на минутку.

Он спустился в гостиную.

— Добрый вечер, мистер Поттер, — произнесла безукоризненно причесанная миссис Грейнджер, восседавшая в кресле с рукоделием на коленях.

— Добрый… — голос прозвучал хрипло, и Гарри смущенно откашлялся, — добрый вечер.

Гермиона придирчиво оглядела накрытый стол, поправила цветы в вазе. Улыбнулась Гарри:

— Как спалось?

— Замечательно. Такая тишина. У вас очень красивый дом, — попытался подольститься к миссис Грейнджер Гарри.

— Дом принадлежит моей дочери, — чопорно ответила та и отвернулась.

Гарри покосился на Гермиону, та неприметно пожала плечами.

За ужином заговорили о работе, выбрав эту тему, как наименее скользкую. Гарри, впрочем, старался не откровенничать. Ему не хотелось еще больше настроить против себя миссис Грейнджер упоминанием о магии, да и Энни сидела рядом: уплетает яблочный пирог, а ушки на макушке.

Зато Гермиона себя не сдерживала. За четверть часа Гарри узнал о плодовых деревьях больше, чем знал когда-либо, и больше, чем вообще хотел бы узнать.

— Кстати, завтра мы будем пробовать плоды совершенно нового гибрида. Я скрестила культурную яблоню с дичком... интересное дерево, должна тебе заметить. Наверное, какая-то мутация. В общем, обычный дичок, но очень любопытная форма кроны — совершенно круглая.

Гарри нахмурился, вспоминая.

— Дичок, случайно, не тот, что растет возле большого разрушенного дома?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Видел, когда проезжал мимо. Элегантный особняк… был. Чей он?

— Не знаю. Кажется, владельцы куда-то уехали. Собирались его продать, но не смогли. Или раздумали, не знаю. А что?

— Просто спросил. Так что особенного в этом твоем гибриде?

— Декоративность. Очень красивое дерево получилось, как с иллюстрации к детским сказкам, и плоды чудесные — словно золотые шары. Завтра мы снимем первый урожай яблок. Если плоды на вкус так же хороши, как на вид, новый сорт произведет сенсацию. Целый сад таких яблонь — просто картинка! Не хочешь пойти со мной?

Миссис Грейнджер чуть заметно нахмурилась.

Гарри начал злиться. Они с Гермионой вели себя, как друзья, и были просто друзьями — к чему эта нелепая подозрительность?

— С удовольствием взгляну на твое волшебное дерево.

Он выделил голосом слово «волшебное», но миссис Грейнджер не отреагировала на намек: похоже, просто не расслышала.

— Только встать придется рано, — извиняющимся тоном добавила Гермиона. — Я прихожу на работу к семи.

Гарри мужественно выдержал удар.

— К семи так к семи, — согласился он.

Спал он, как убитый, и снов не видел.

Утро выдалось пасмурным, дорожка блестела после ночного дождя. Сырой порывистый ветер ерошил сизый газон.

— Где же розовоперстая Эос? — пошутил Гарри.

— Дремлет в теплой постельке, — проворчала Гермиона. — Тебе необязательно было идти со мной. Отсыпался бы себе, пока в отпуске.

— Я не привык подолгу спать, — Гарри поежился и поднял воротник плаща. — Хотя обычно встречаю рассветы, скажем так, с другой стороны.

Закапал дождь, и Гарри поспешил устроиться в машине.

— А я… — Гермиона мучительно зевнула, — … давно мечтаю хоть раз проспать до полудня. Даже по выходным мне не удается этого сделать: Энни встает рано и тут же будит меня. Остается только скрипеть зубами от обиды.

— Бедняжка.

— Ничего, вот пойдет в школу — я ей за все отомщу. Буду поднимать ее на рассвете.

— Боюсь, тебя лишат этой приятной возможности.

Гермиона взглянула вопросительно.

— Она ведь будет учиться в Хогвартсе, — пояснил Гарри.

Гермиона помрачнела.

— Если у нее есть магические способности, — сказала она неохотно.

— Конечно, есть, — Гарри пожал плечами. — Странно, что ты в этом усомнилась. Ты что, не хочешь отдавать ее в Хогвартс?

— Глупости, — резко ответила Гермиона. — Конечно, я отдам ее в Хогвартс. Куда же еще?

Она резко прибавила скорость и включила радио; забормотал диктор, делая ненужными попытки поддерживать зашедшую в тупик беседу.

Гарри принял предложенное молчание и откинулся на спинку сиденья, наблюдая за дорогой. Что-то было не так с Гермионой. Он начал сомневаться, что причиной ее бегства в мир магглов стала смерть мужа.

— Мне так не хочется ее отпускать, — призналась Гермиона. — Не хочу, чтобы моя дочка жила далеко от меня. Я даже не буду видеть, как она взрослеет.

Только-то? Гарри почувствовал облегчение; подозрение, и подозрение неприятное, исчезло.

— Сколько ей?

— Пять.

— Что ж, у тебя есть целых шесть лет, чтобы насладиться общением с ней. Возможно, на седьмом году ты будешь счастлива от нее отдохнуть.

Город закончился. Автомобиль свернул на проселочную дорогу.

— Хорошо тебе говорить. Не твой же ребенок.

— Переняла повадки Молли? Наседка над своим цыпленком.

— Иди к черту, Гарри Поттер. Заведи своих детей, и хоть с кашей их ешь. А мне жалко отдавать свою дочку... хотя бы и в Хогвартс. Еще неизвестно, кто там будет преподавать к тому времени.

— Ужас. Так вот ты какой, материнский инстинкт.

— Да, Гарри, — мягко сказал Гермиона. — Он таков, этот инстинкт. Благодаря ему человечество и выжило. Ты ведь знаешь, как это происходит, верно?

Настала очередь Гарри замолчать.

Они повернули еще раз; машина проскакала немного по ухабистой грунтовке и неожиданно выбралась на гладкую, как зеркало, ухоженную трассу. Дорогу впереди перегораживал шлагбаум. Из будки вышел человек в одежде, имитирующей военную форму, проверил пропуск Гермионы, попросил у Гарри документы.

— Как у вас строго, — заметил Гарри, когда они миновали КПП и направились к сверкающей стеклом оранжерее.

— Конкуренты не дремлют, — усмехнулась Гермиона. — Промышленный шпионаж в наше время достиг неслыханного расцвета.

— Как, и у вас? — удивился Гарри. — Снейп тоже помешался на секретности. В своем Центре чуть ли не армию завел.

— Куда деваться, — вздохнула Гермиона. — Выходи, приехали.

Они выбрались из машины. Гарри ступил в лужу и чертыхнулся.

Проходившая мимо худая женщина в белом халате поверх неказистого платья взглянула неодобрительно.

— Доброе утро, Марта, — весело произнесла ничуть не смущенная Гермиона. — Наши уже собрались?

— Да, — женщина подняла брови в сдержанном неодобрении. — Ты полагаешь уместным тратить рабочее время на подобные пустяки?

Гермиона пожала плечами.

— Больше получаса это не займет. Между прочим, такие мероприятия очень положительно сказываются на атмосфере в коллективе.

Брюзгливая Марта поджала губы.

— Как знаешь.

— А твой шеф не будет против моего присутствия? — Гарри проводил женщину взглядом. — Чего доброго, примет меня за шпиона.

— Шеф — это я, — невозмутимо ответила Гермиона. — И я не против твоего присутствия.

— Вот как? — Гарри растерялся. А почему он, собственно, решил, что Гермиона всего лишь рядовой исследователь? С ее умом и энергией она просто обязана была добиться успеха.

— У нас здесь несколько лабораторий, занимающихся независимыми исследованиями, — пояснила Гермиона, — у каждой — свой руководитель. Надо мной, конечно, есть начальство, но их не интересует, как именно организована работа, до тех пор, пока результаты этой работы приносят прибыль. Так вот, моя лаборатория приносит.

Они подошли к группке людей — около полудюжины человек в одинаковых халатах. Те поздоровались вразнобой, с любопытством поглядывая на Гарри. Гермиона приветствовала их по именам, но Гарри им представлять не стала.

— Подумать только, — сердито сказал высокий костлявый мужчина, которого Гермиона назвала Джеком, — Асмей запер двери на замок, и мы не можем попасть внутрь! Черт знает, что такое.

Гермиона оглянулась.

«Аллохомора», — ехидно подумал Гарри. — «Это всегда тебе хорошо удавалось».

— Вот же он, — Гермиона покачала головой. — Асмей, в чем дело? Где вы ходите?

— Все время был тут, миссис Уизли.

Мимо возмущенных ученых протиснулся кряжистый человек в рабочем комбинезоне, загромыхал связкой ключей. Большая голова криво сидела на непропорционально широких плечах — одно выше другого, на спине комбинезон топорщился: сторож был горбат. Косматая черная борода скрывала половину лица.

«Ну и тип», — подумал Гарри с неприязнью. Сторож точно услышал его мысли и осклабился, блеснул глазами из-под низко опущенного козырька кепки.

Стеклянная, армированная стальными прутьями дверь распахнулась, Гермиона вошла первой, за ней потянулись сотрудники, Гарри замыкал шествие.

— Вот и наша красавица, — Гермиона с гордостью указала на дерево, действительно весьма эффектное. Яблоки светились, как золотые шары на рождественской елке. — Асмей, несите стремянку.

Ученые весело загомонили, появилась бутылка шампанского, кто-то побежал за пластиковыми стаканчиками.

Солнце проглянуло сквозь тучи, и причудливые арабески теней зашевелились на полу оранжереи. Сторож установил лесенку и отступил в сторону, поглядывая на ученых с затаенной насмешкой, поглаживал кудлатую бороду.

Гарри опустил глаза и вздрогнул: тень, которую отбрасывал горбун, не была человеческой. Это была тень козла.

Гарри перевел взгляд на Гермиону, взбирающуюся на стремянку, потом снова посмотрел на пол. Неровная, коротконогая, но все же — обычная человеческая тень.

«Черт знает что. Померещится же такое».

За стеклянной стеной виднелась подъездная дорога, на которой стоял «пикап», а за ней — неуклюжие кирпичные коробки подсобных помещений. Двое рабочих принялись выгружать из «пикапа» мешки с удобрениями.

Один уронил мешок себе на ногу, губы его зашевелились, но звуки не проникали сквозь стекло.

«Словно воспоминания», — подумал Гарри. — «Мир видимый, но недоступный, отделенный от тебя прозрачной стеной времени. И те, кто давно ушел, говорят тебе что-то — но ты не слышишь их слов. Никогда больше не услышишь».

— Долли, подай корзину. Ой, мама! — Гермиона покачнулась на верхней ступеньке.

— Давайте, я соберу, — вызвался Джек.

— Да, пожалуйста. Уж эти мне каблуки.

Гермиона подошла к Гарри. Щеки ее разрумянились, волосы отливали золотом, и Гарри подумал, надолго ли она сохранит свой статус вдовы. И кем будет ее будущий супруг — магом или магглом.

— Смотри-ка, распогодилось, — Гермиона прищурилась, подставляя лицо солнечным лучам. — Хороший будет день.

— Весело тут у вас.

— Не всегда. Если бы ты попал в обычный день, то затосковал бы на второй минуте. Просто сегодня у нас маленький праздник.

— Готово, — долговязый Джек показал наполненную яблоками корзинку.

На Гарри он взглянул с нескрываемой неприязнью. Интересно, подумалось Гарри, не потому ли миссис Грейнджер отнеслась к моему появлению с таким неодобрением, что рассчитывала на замужество дочери, которое навсегда удержит ее в мире, лишенном волшебства?

— Отлично. Наливаем шампанское.

Все сгрудились вокруг плюющейся пеной бутылки. Гарри присоединился к ним.

— А теперь… — Гермиона обернулась, сжимая в руке стаканчик, наполненный шампанским, поискала взглядом корзинку. — А где яблоки?

— Я поставил корзинку сюда, — Джек растерянно указал на скамейку.

— Так где же она?

Гарри подавил неуместный смешок.

— Асмей! Куда девался Асмей?

Ситуация скатывалась в абсурд.

После минуты бестолковой суеты и выкриков установили, что: во-первых, пропала корзина с яблоками, во-вторых, исчез сторож. Совпадение этих двух обстоятельств позволяло предположить, что похитителем яблок был именно Асмей.

— С ума он сошел, что ли? — Гермиона нервно вцепилась в руль. Она довольно раздраженно сообщила Гарри, что отвезет его домой, и чуть ли не силой затолкала его в машину. — На КПП видели, как он уезжает. Безумие какое-то.

— Шпионаж? — предположил Гарри.

— Возможно. Не знаю. Нет, таким образом это не делается, никакого смысла в этом нет: материал для генетической экспертизы можно было взять давно и тайно, и потом, мы даже не знаем, имеет ли это дерево хоть какую-то ценность. Яблоки могли оказаться отвратительными на вкус. Зачем, зачем делать это так вызывающе?

— Ты знаешь, где он живет?

— Его адрес есть в отделе кадров. Мы уже сообщили в полицию. Как я зла, ты не представляешь! Убила бы этого мерзавца.

Остаток дня Гарри провел, валяясь на диване и читая какой-то детектив, содержание которого забыл, как только захлопнул книгу.

Гермиона вернулась около шести, очень недовольная: оказалось, что Асмей покинул свою квартиру и отбыл неизвестно куда. Разыскивать его полиция не собиралась, явно не считая похищение корзинки яблок серьезным преступлением. Гарри выразил подруге сочувствие, стараясь не показать, насколько его веселит эта нелепая кража. Точнее, разбой — Асмей похитил яблоки практически у всех на глазах.

Гермиона ушла на кухню, Гарри взял пульт и включил телевизор. Через пять минут выключил. Такой скуки он не испытывал даже на уроках по Истории Магии.

Надо найти себе какое-то занятие, решил он, не то ему тут и трех дней не выдержать. Не говоря уж о неделе. Он вздохнул. Стоило ли вообще уезжать? В Париже он Северуса хоть вечерами видел… и ночами тоже. Да, главное — ночами.

Гарри поднялся, разыскал бумагу и отвратительную шариковую ручку, устроился за обеденным столом. Миссис Грейнджер ушла в гости к подруге, Энни копошилась в саду.

Главное — не жаловаться, решил Гарри. Это ведь была моя идея, поехать к Гермионе.

Поглядывая на девочку, раскладывающую на дорожке цветы и какие-то ветки, он быстро писал:

«Привет, Северус!

Как ты там? Мне тебя уже не хватает. А вот ты по мне не скучаешь, я уверен. Наверное, торопишься пробежать мое письмо по диагонали, чтобы поскорее вернуться к своим книгам и своему драгоценному письменному столу.

Добрался благополучно. Места красивейшие; сам городок тихий и сонный.

Гермиона совершенно оправилась от своей потери, но в волшебный мир возвращаться не собирается. Живет с матерью и дочкой. Матушка глуха, как тетерев, но зорка, как орел. Девочка довольно необычная; думаю, тебя бы она заинтересовала. Гермиона работает в питомнике, занимается селекцией фруктовых деревьев. Представляешь, питомник обокрал сторож: унес корзинку с плодами нового гибрида яблони. Их даже попробовать никто не успел.

Пожалуй, это единственный момент, который можно назвать новостью.

Но я здесь не скучаю. Мне нравится этот городок. Франция, конечно, хороша; но я — англичанин, здесь — моя земля. С тобой-то все по-другому, ты в Париже на своем месте, даже французы это чувствуют и принимают тебя, как своего. Ты такой же, как они: язвительный, прагматичный и совершенно не sentimental.

Гермиона кормит меня ростбифом и яблочным пирогом. Представляю, как ты фыркаешь, наслаждаясь pate d’alouettes под белое вино, такое сухое, что его можно нарезать кусочками. А я доволен. И совсем не хочу в Париж.

Но хочу к тебе; слышишь — я хочу к тебе; хочу тебя видеть; хочу тебя. Помни об этом.

Твой, Гарри»

— Гермиона, как бы мне письмо отправить?

Гермиона оторвалась от приготовления ужина, подошла к окну, тихо посвистела. Секунду ничего не происходило, потом где-то наверху послышалась возня, и на подоконник плюхнулся маленький сыч, захлопал круглыми глазами.

— Их тут целое семейство, — объяснила Гермиона, пока Гарри привязывал письмо к лапе совы. — Живут под крышей. Забавные такие. Мама думает, что это обычные совы… в принципе, так и есть. Ты любишь сэндвичи с огурцами?

— Я все люблю, — отозвался Гарри.

Огурцы походили на игуан — крупные, крепкие, в темно-зеленой шипастой шкуре; казалось, что они вот-вот вырастят лапы и бросятся бежать.

Гарри наблюдал, как Гермиона ловко очищает их; узкая лента кожуры, сбегающая из-под лезвия, напомнила ему сходный момент: блеск фруктового ножа в узкой мужской руке.

Северус всегда срезает кожицу с яблок и сердится на Гарри, неизменно пренебрегающего этим ритуалом.

«Может, тебе и апельсины не чистить? Не пробовал есть фисташки со скорлупой?» — говорит он язвительно, откидываясь на спинку стула.

Тонкий луч лежит на белой скатерти, разделяя обеденный стол пополам: место Северуса, место Гарри. Желая удостовериться в иллюзорности этой границы, Гарри протягивает руку и берет половинку очищенного яблока с тарелки Северуса. Он ожидает негодующего возгласа, но Снейп молча смотрит на него и слегка улыбается.

— Гарри, ты где?

Гарри вздрогнул.

Гермиона глядела на него с веселым любопытством.

— Видел бы ты себя. Родену, случайно, не ты позировал?

— Я не настолько стар, — усмехнулся Гарри.

— Вот и отлично. Раз ты молод и полон сил, отнеси это блюдо в столовую. Энни, ты проголодалась?

Энни взобралась на табуретку и перебирала фрукты в вазе. Она подняла глаза на мать и сообщила:

— Неправильное яблоко.

— Червивое? — Гермиона выпрямилась, тыльной стороной ладони отвела локон, выбившийся из прически. — Хорошее яблоко, Энни.

— Неправильное. В нем нет смысла.

— Как это? — заинтересовался Гарри. — Съешь его. Яблоки существуют, чтобы их есть; в этом весь их смысл.

Энни осмотрела его с сожалением, покачала головой, словно удивляясь: бывают же глупые люди. Задом сползла с табуретки и покинула кухню.

— До чего странный ребенок! — Гермиона засмеялась. — Не знаю, в кого она такая.

— В маму, — проворчал Гарри. — Сильно умная.

— Умная, верно, — согласилась Гермиона. — Но я не такая; зубрилка, вот я кто. А Рон… нет, интеллект никогда не был его сильной стороной.

Она замолчала и с преувеличенным старанием принялась украшать салат веточками зелени.

— Я отнесу.

Гарри взял блюдо с сэндвичами и поспешил выйти. В дверях он обернулся. Гермиона стояла неподвижно, устремив невидящий взгляд в окно. В глазах ее стоял яркий, влажный блеск. Гарри тихо прикрыл за собой дверь.

На потолке — лунные квадраты, на стенах — россыпи бликов.

Третий час, а вместо сна приходят лишь будоражащие воспоминания: размеренное дыхание рядом, тень от ресниц на щеке. Нечаянное прикосновение к твердому плечу, и снова — уже намеренное. На поцелуй нет ответа, но и сопротивления нет, только тихое дыхание спящего человека; сухие губы, влажный язык, гребнистая поверхность нёба. Раздраженный вздох, притворный лишь отчасти — Северус вправду не любит, когда его будят среди ночи, к тому же ему рано вставать. Но это не помешает ему включиться в игру, и это не только приступ похоти, не просто желание; растворение в чужой плоти, изучение давно знакомого рельефа наготы: выступы ребер, впадина живота, поросль курчавых волос, и дальше… низкий стон, и…

— Черт, черт, черт! — Гарри метнулся в ванную и успел как раз вовремя.

— Озабоченный придурок, — он поглядел на себя в зеркало, но не увидел ничего, кроме смутного пятна — во время бегства ему было не до очков. Захихикал. — Эксклюзивное интервью Гарри Поттера для «Ведьмополитена»: «101 способ расслабиться». Сто один… если бы так. Один, и только один. Узнать бы, за что мне выпал такой несчастливый жребий?

Подумав, он разделся и встал под душ, пустил ледяную воду; вытерпев несколько минут, выскочил, растерся полотенцем. Зубы стучали от холода, но возбуждение спало. Можно было спокойно возвращаться в постель.

Гарри толкнул дверь.

Сначала свет ослепил его, затем он понял, что видит — без очков видит ясно и отчетливо, но то, что он видел, заставило его спросить себя, в здравом ли он рассудке.

Вместо тихой спаленки с узкой кроватью в углу дверь открылась в сад, и сад не английский. Зелень бывает такой яркой только на юге; южное синее небо сквозило в просветах между деревьями; южное солнце ласкало алые лепестки гибискуса; и пальма, шелестящая перистой кроной неподалеку, стояла, как восклицательный знак в цветистой фразе.

Гарри оглянулся на голубенький кафель, старательно вычищенную ванну, ряд ярких флакончиков на стеклянной полке — тут все оставалось прежним, и это придавало происходящему особую странность: словно он попал в одну из картин, нарисованных магглом со странным именем «Дали», которые безумно нравились Снейпу.

Гарри осторожно перешагнул порог. Нагретая солнцем трава ласкала босые подошвы. Он двинулся наугад, временами оглядываясь, чтобы не потерять из виду дверь ванной. Вернулся обратно, постоял на плиточном полу. Вышел снова.

Кусты и деревья росли живописными купами, и казалось, что они посажены умелым садовником — каждое растение на своем, тщательно выбранном месте. Вероятно, так и было: Гарри не заметил ни путаных зарослей, ни растительного сора, который накапливается, стоит перестать следить за садом хоть на неделю.

Он достиг полянки, посреди которой росло одинокое дерево, обвитое лианой немыслимой красоты: словно огненный канат, она спиралью спускалась по стволу. Ветра не было, но ветви дерева трепетали, и вздыхала листва.

Гарри вздрогнул и заморгал: лиана зашевелилась, кольца ее пришли в движение. Качнулась и поднялась клиновидная голова: огромная змея уставилась на Гарри яркими неподвижными глазами.

— Здравс-сствуй.

Гарри машинально кивнул.

— Приветс-сствую тебя в моем С-ссаду, — змея вытянула шею, и Гарри показалось, что на неподвижной морде играет усмешка.

— Эээ, — глубокомысленно ответил он.

— Не с-сслиш-шшком-то ты крас-ссноречив.

Да, это определенно было усмешка.

— Впрочем, твое нес-ссветское поведение мож-шшно объяс-сснить растеряннос-сстью, — произнесла змея. — Я и вправду с-сслегка пренебрег этикетом, чтобы заз-ссвать тебя в гос-ссти.

— А… кто ты такой?

— З-ссмей, — отрекомендовался хозяин сада. — З-ссови меня прос-ссто Змей.

— Змей, — Гарри кивнул. — А мое имя…

— Твое имя мне из-ссвестно.

— Ты знаешь, кто я?

— Я не пригла-шшаю к с-ссебе нез-сснакомцев.

— Не припомню, чтобы нас друг другу представили, — внезапное подозрение заставило Гарри отступить и потянуться за палочкой.

За отсутствующей палочкой — она осталась лежать вместе с очками на тумбочке в исчезнувшей спальне.

— Я не тот, о ком ты думаеш-шшь сейчас-сс, — Змей вытянул шею еще дальше. — Он ж-шше умер. Ты с-ссам его убил.

— Он столько раз воскресал, что факт его смерти теперь всегда будет выглядеть сомнительным, — угрюмо возразил Гарри. — Так зачем ты меня к себе… пригласил? Тебе не трудно ответить на мой вопрос?

— Нис-ссколько. Ведь ты здес-ссь именно по этой причине: ты з-ссахотел з-сснать ответ, я готов дать его тебе.

— Какой ответ? — Гарри тряхнул головой, смутно надеясь, что все-таки спит.

— Ты с-сспросил, поч-шшему обреч-шшен всегда думать об одном ч-шшеловеке. Я готов тебе ответить.

— А? А. Ну и почему же?

Бред, бред, бред.

— Такова твоя карма, — Змей засвистел, раздвоенный язычок выскочил, как огонек из зажигалки, и втянулся обратно.

— Карма?

— Ссс. В прош-шлой жиз-ссни ты был больш-шшой ловелас-сс.

— Брось.

— Так-сс. Раз-ссбивал с-ссердца глупеньким девиц-ссам. Поэтому в новом перерождении тебе было с-ссуждено полюбить того, кто подходит тебе меньше в-ссего.

— Северус мне подходит! — Гарри в раздражении сорвал листок с нависшей над его головой ветки.

По кроне пробежала дрожь. Ветка отстранилась, а потом звучно хлестнула Гарри по щеке.

— Ой! — Гарри схватился за пострадавшую скулу.

— Ссс! — глазки Змея весело засверкали. — Ос-сторож-шшнее. Оно и задуш-шшить мож-шшет.

Гарри поспешно отодвинулся от дерева.

— Так вот. Ч-шшеловек, с которым ты ж-шшивешь-шшь — самый с-сскверный вариант для тебя. Поэтому он тебе и досталс-сся. Он — твое наказ-ссание.

— Скажешь тоже, — Гарри хмыкнул. — Я его люблю.

— Конеч-шшно, — Змей качнул узкой головой. — Любить его — твоя с-ссудьба. Ну с-ссам пос-ссуди: нас-ссколько он тебя с-сстарше…

— Не люблю молодых идиотов. Сам такой.

— … у него тяж-шшелый нрав….

— Зато с ним не скучно.

— … он некрасив…

— Да, Северус выглядит незаурядно — и как эффектно!

— … и к тому же, он — муж-шшина.

— Ну и что? — Гарри снова потянулся к ветке, но опомнился и отдернул руку. — Что с того, что мужчина?

— Ссс, — Змей скользнул вниз по стволу. — Ты не можеш-шшь отвечать иначе, потому шшто не можеш-шшь чувствовать иначе. Ты обречен. Но есть спос-ссоб избавиться от этого наваж-шшдения. Нуж-шшно съесть ос-ссобый плод — плод с Древа Прозрения, и тогда ты с-сстанеш-шшь с-ссвободен. С-ссвободен любить, кого хочеш-шшь.

Фраза всплыла из глубин памяти и летучей рыбой выпрыгнула в душный воздух сада.

— «Откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло».

— Да-сс, — согласно прошелестел Змей. — С-ссвободен, как бог; с-ссвободен от иллюз-ссий.

— Но я не хочу! Мне нравится моя жизнь. Я не хочу ничего менять!

Порыв резкого ветра прошел по саду, жесткой щеткой прогладил траву. Гарри поежился и плотнее запахнул пижамную куртку.

— Ты ж-шше не пробовал ж-шшить иначе, — возразил Змей. — Я рас-сскажу тебе: то дерево, которое вырас-сстила твоя подруга — это отпрыс-сск Древа Прозрения. Плоды его з-ссапретны для невеж-шшд, но люди, не знающие Правил, не обуч-шшенные Ритуалам, скрес-сстили побег Древа с-сс деревьями, данными им для прокормления, и с-ссобирались ес-ссть его плоды так же прос-ссто, как животные поглощ-шшают корм. Между тем, съес-ссть плод Древа Прозрения, не погибнув, мож-шшет только Избранный. Поэтому Привратник собрал плоды, а молодое Древо ус-ссыпил. Но ты — ты был из-ссбран когда-то, и я рас-сскажу тебе…

— Зачем? — прервал его Гарри. — Зачем тебе это нужно? Чего ты хочешь?

— Не важ-шшно, чего хочу я, — Змей спрятал голову в кольцах, — важ-шшно, ч-шшто нуж-шшно тебе. Я рас-сскажу: Древо рас-сстет…

Стук. Гарри заворочался в постели, разлепил тяжелые веки. Подушку словно клеем намазали — так трудно было оторвать от нее голову.

— А? Что? — пробормотал он.

Яркие сполохи — тени прерванного сновидения метались перед глазами, и шелковый шепот и свист пригрезившегося Змея еще звучали в ушах.

Стук возобновился.

— Ну, хватит уже, — Гарри потянулся за очками. — Встаю, будь ты неладен.

Кронос поглядел угрюмо, ступил на подоконник; черные перья блестели, как лакированная крышка рояля. Дурное настроение Гарри будто стерли мокрой губкой.

— Письмо. Кто-то наконец обо мне вспомнил, — Гарри погладил Кроноса по влажной от тумана спинке, посадил его себе на плечо. — Смотри, не нагадь мне на пижаму.

— Кр-ронос!

— Да-да, хороший ворон, умница.

— Хор-роший!

«Поттер.

Тебе не жаль тратить время на подобный вздор? Мог бы ограничиться сообщением о том, что добрался без происшествий. Любой, кто знаком с тобой дольше двух дней, удивится, узнав, что на сей раз приключения обошли тебя стороной. Почему бы тебе не поддержать традицию и не восполнить эту лакуну в своей жизни, занявшись поимкой вора?

Полтора с лишним десятка лет преподавания в Хогвартсе отбили у меня всякий интерес к детям. Какими бы необычными они ни были.

P.S. «А вот ты по мне не скучаешь, я уверен».

С чего ты взял?

С.»

Гарри поднял взгляд. Оконное стекло с готовностью отразило широкую глупую улыбку.

— Ну их к дьяволу, эти прозрения. Буду отрабатывать свое взыскание, как полагается.

— Кар-рма, — подтвердил Кронос.

Гермиона спозаранку улетела на работу, пообещав вернуться после обеда. Гарри слонялся по дому, не зная, куда себя девать. Взял яблоко и нож, вышел в сад, устроился на скамейке под розовыми цветами — клематисами, по словам Гермионы.

Энни сидела посреди газона, обнимая пластмассового осла за шею.

Гарри подумал и неуверенно сказал ей:

— Нельзя сидеть на траве. Простудишься.

Девочка посмотрела на него исподлобья и не ответила.

Гарри пожал плечами и принялся срезать с яблока кожуру. Нож был острый, яблоко — твердое, а навыки чистки овощей и фруктов — зачаточными, поэтому Гарри даже не удивился, когда на втором витке лезвие вонзилось ему в палец. Не удивился, но не выругаться не смог.

— Что случилось? — поинтересовалась Энни.

Гарри лизнул пораненный палец и сварливо сказал:

— Сама не видишь? Порезался.

— Вижу. Опять неприятности. Как же: где ты, там и они.

Гарри застыл с пальцем во рту, словно изваяние Гарпократа.

— Энни, что ты сейчас сказала?

Девочка заморгала, склонила голову набок с какой-то принужденной шаловливостью — точно старалась изобразить беспечного ребенка, но не знала, как это делается. Поняла, что не удастся списать сказанное на ребячью глупость, и снова заговорила серьезно.

— Не слушай его. Он лгун.

— Кто?

— Ты знаешь. Он нарочно пытался тебя запутать, попытаются и другие. Им нужен ты — но только не такой, как сейчас.

— Энни. Ты хоть понимаешь смысл своих слов?

Девочка задумчиво прищурилась, потом взглянула на Гарри и согласно кивнула:

— Не понимаю. Но это правда.

Она поднялась с травы и тихонько побрела к дверям, на пороге остановилась и проронила:

— Плохо быть маленькой.

— Страшно подумать, какой ты станешь, повзрослев, — пробормотал Гарри, когда девочка вошла в дом.

Гермиона вернулась позже, чем обещала, а миссис Грейнджер куда-то подевалась. Гарри успел поесть сам и накормить Энни подгоревшей яичницей, выбрав для нее кусочки попригляднее (как ни странно, девочка приняла сомнительное кушанье довольно благосклонно), когда машина Гермионы наконец прошуршала шинами по подъездной дорожке.

— Гарри, какой ты молодец! Прости, мне пришлось задержаться на работе.

— Сторожа не нашли?

— Как в воздухе растворился, — Гермиона досадливо тряхнула копной кудрей. –В довершение всего, кадровик потерял его документы.

— Или Асмей их выкрал, — предположил Гарри.

— Невозможно. У нас же все охраняется. Асмей не смог бы проникнуть в офис незамеченным и вытащить документы из запертого сейфа. Если только…

— Если только он не воспользовался магией, — закончил Гарри.

Гермиона поглядела в окно, задумчиво побарабанила пальцами по подоконнику.

— Что за история! Только сейчас вспомнила: ведь именно Асмей надоумил меня скрестить яблоню с деревом из заброшенного поместья.

— Асмей?

— Угу. Не помню, в какой именно форме он это предложил, но идея была его.

— Так может, он решил, что дерево принадлежит ему по праву, и что его обошли?

— И забрал яблоки в качестве компенсации? — Гермиона недоверчиво пожала плечами. — Да нет, не может быть. Это ведь, строго говоря, не было прямым предложением. Он просто обмолвился: есть такое интересное дерево в окрестностях, вот бы его черенок к настоящей яблоне привить. Сказал и забыл.

— В любом случае, дерево у тебя осталось, — утешил Гарри подругу.

— Оно заболело, — хмуро ответила Гермиона. — Утром открыли оранжерею, а у него все листья желтые.

— Осень, — глубокомысленно заметил Гарри.

— Да причем тут осень! — рассердилась Гермиона. — Не говори, чего не понимаешь. Ладно, довольно об этом. Ты в гости приехал, а я докучаю тебе своими проблемами. Смотри, я тебе книги привезла.

— Гермиона, к чему эти расходы? — запротестовал Гарри, увидев стопку книг. — Я найду, чем себя развлечь.

Взял верхнюю: мускулистый тип на обложке размахивал двуручным мечом. Вид у типа был героический; выпуклые бицепсы блестели, как будто героя сделали из целлулоида. Гарри фыркнул.

— Продавец уверял, что они интересные, — с сомнением сказала Гермиона. — Нет, эту не бери, это маме. Что-то там про уход за лилиями.

— А где она? — Гарри вспомнил, что не видел миссис Грейнджер с утра.

— Уехала к подруге.

Гарри украдкой вздохнул с облегчением.

— Завтра вернется.

Радость оказалась преждевременной.

— Значит, Асмей бывал в том доме? — спросил Гарри, чтобы скрыть свое разочарование.

— В каком доме? Ах, в заброшенном. Не знаю, возможно. Скорее всего, просто видел с дороги. Ничего, если я тебя оставлю? Надо уложить Энни в постель. Она не любит спать днем.

— Так пусть не спит.

— Детям нужно соблюдать режим, — сурово сказала Гермиона и удалилась в блеске своей правоты.

Гарри же задумался. Дом, в который никто не заглядывает — неплохое убежище. В конце концов, прятаться по-настоящему сторожу необходимости нет. Не последовать ли совету Северуса и не поискать его? Тем более, что альтернативой поискам выступал целлулоидный герой.

«Пошел прогуляться», — накарябал Гарри на попавшемся под руку листке и вышел.

В гараже стоял слабый, но отчетливый запах бензина

— Машина, машина… попробуем обойтись без машины, — пробормотал Гарри, выглянул в сад — никого.

Он поплотнее закрыл дверь и аппарировал.

Выдохнув, он потер затылок. Искра мигрени вспыхнула и угасла.

Гарри стоял возле металлической ограды, окружавшей заброшенный дом. Кусты слева заколыхались. Гарри резко повернул голову и похолодел: на него таращилась женщина в вытянувшемся кардигане и резиновых сапогах. Из зарослей вымахнул спаниель, резво обежал вокруг хозяйки и сделал стойку у ее ног.

— Я тут вот вышел из калитки, — объяснил Гарри.

Женщина недоверчиво уставилась на Гарри, потом — на калитку, находившуюся футах в тридцати от них.

— Кусты, — пробормотал Гарри. — Из-за них меня не было видно.

Женщина наморщила лоб, что-то припоминая, и неумело осенила себя крестом размером с могильный.

— Простите, мэм, — сказал Гарри грустно, вытаскивая палочку. — Obliviate.

Пес истерически залаял.

— Все в порядке, — успокоил его Гарри. — Ничего страшного с твоей хозяйкой не случится.

Он поспешно зашагал к калитке, не дожидаясь, пока женщина окончательно придет в себя и начнет требовать объяснений.

Поминутно оборачиваясь, он шагнул в ворота.

Ему показалось, что он преодолевает сопротивление, как будто проем был затянут невидимой пленкой. Гарри удивленно вздохнул и рванулся — сопротивление исчезло, и он буквально влетел на территорию поместья. Ноги заплелись, и падения было бы не миновать, если бы рука внезапно появившегося прямо перед ним человека не удержала его.

— Благодарю, — пробормотал Гарри, взглянул на нежданного помощника и застыл.

— Не за что, господин Поттер, — проблеял Асмей.

Гарри отнял руку и отступил на шаг.

Черная борода горбуна двигалась, как будто он что-то жевал. В желтых глазах стоял узкий вертикальный зрачок, выпяченные ноздри подрагивали, как у животного. И пахло от него животным, точнее — козлом.

— Асмей, — констатировал Гарри.

— Асмодеус, с вашего позволения, — отвечал горбун.

Церемонность его тона странно дисгармонировала с резким, противным голосом.

— Я тебя искал, — Гарри попытался придать своему тону суровость, но получалось не очень хорошо.

— Я знаю. Позвольте проводить вас в дом, господин Поттер. Хозяин ждет вас.

— Какой еще хозяин? — машинально спросил Гарри, не отрываясь от созерцания преобразившегося дома.

Стены здания сверкали белизной, бархатная поверхность газонов радовала глаз, а у стен дома цвел шафран и поздние розы. Гарри обернулся. Высокие узорные створки ворот были плотно закрыты. Сквозь них виднелась дорога и заросли вдоль обочины. Женщина со спаниелем исчезли.

Асмей — он же Асмодеус — дождался, пока Гарри не оправится от первого изумления, затем склонил массивную голову и пошел к дому.

Следом за Асмодеусом Гарри двинулся вдоль тисовой изгороди, подстриженной так ровно, словно садовник пользовался нивелиром.

Зачарованное молчание, царившее здесь, отличалось от уютной тишины в коттедже Гермионы: то было не отсутствие шума, но его невозможность. Так мог бы молчать лунный луч на воде.

Они поравнялись с деревом. Гарри взглянул на него лишь мельком; внимание его привлекла мраморная статуя, увидеть которую с дороги было невозможно — ее заслоняли серебристые стволы тополей. На скамейке у подножия статуи сидела белокурая женщина.

Гарри застыл, вытянул шею, вглядываясь в нее. Женщина повернула голову, дрогнула светлыми ресницами.

— Что… вы здесь… как это? — проговорил Гарри, запинаясь.

Вот уж кого он не ожидал увидеть, так это Нарциссу Малфой.

Нарцисса подняла брови, но не проронила ни слова. Рука ее медленно скользила в воздухе. Гарри прищурился, наблюдая за странными жестами Нарциссы. Она словно видела нечто рядом с собой так же явственно, как сам Гарри — статую, тисовую изгородь, солнечные блики в листве; и не только видела, но и осязала. Воздух возле нее замерцал, сгустился, приобретая очертания белого единорога. Нарцисса посмотрела на Гарри и слегка улыбнулась.

Статуя, под которой располагалась скамейка, изображала женщину в короткой тунике, голову которой увенчивал полумесяц — или рога. Свирепые узкие глаза обращены на дерево, в правой руке лук — серп со сверкающими наконечниками. Охотница. Артемида.

Гарри снова перевел взгляд на Нарциссу. Единорог рядом с ней стоял неподвижно, чуть склонив голову. Нарцисса молча указала на дом и, потеряв интерес к гостю, снова провела ладонью по легкой белой гриве.

Асмодеус проблеял над ухом:

— О чем задумались, господин Поттер?

Гарри хотел огрызнуться, но почему-то промолчал.

Лицо статуи выражало холодную ярость, лицо Нарциссы — холодное безразличие. Печальным, бесшумным дождем сыпались золотые листья.

— Пойдемте, господин Поттер, — пригласил Асмодеус.

Они поднялись по парадной лестнице. Асмодеус ухватился за массивное кольцо, которое сжимала в челюстях бронзовая львиная голова, и с усилием потащил на себя створку. Львиная морда насупилась и издала скрипучий рев. Гарри вздрогнул.

Асмодеус провел его через холл — длинное темное помещение, обшитое дубовыми панелями, и вновь раздался львиный рык, когда горбун распахнул двери.

Переступив порог, Гарри заморгал, будто сова, которую белым днем вытащили из дупла. Свет из французского окна лился на стол посередине комнаты. Горка разноцветных стеклышек переливалась в этом свете сокровищами Короны.

Человек, сидящий за столом, взял стеклышко и сквозь него посмотрел на Гарри. Он был худ, беловолос, под глазами глубокие тени; лицо знакомое — и незнакомое, ставшее старше на целую вечность.

Гарри словно хлыстом ударили, он рванулся, потащил палочку из потайного кармана — воздух загустел, как смола, и двигаться сделалось трудно.

Драко смотрел на гостя, склонив голову к плечу.

— Как приятно встречаться со старыми знакомыми, не правда ли, Поттер?

— Ты… — прохрипел Гарри.

Палочка выпала из его руки, и Асмодеус проворно подобрал ее с ковра.

— Садись, Поттер, в ногах правды нет. Асмодеус, подай кресло гостю.

Скрипнуло тяжелое кресло, поддав Гарри под колени. Он плюхнулся на рыхлое сиденье.

— Асмодеус, принеси вина и бисквитов.

Горбун поклонился с неожиданным изяществом и вышел.

— Он что, анимаг? — спросил Гарри зачем-то.

— Асмодеус? О, нет. Он — существо иного рода.

— А что это за место?

— Какая тебе разница? Важно лишь одно — здесь никто не сможет причинить мне вреда.

— Укромное местечко, Драко?

Гарри обвел комнату взглядом, на мгновение задержавшись на кусочках смальты. Похоже, Драко выкладывал из них какое-то изображение.

— Не зови меня этим именем. Оно осталось в прошлом.

— Как же мне тебя называть?

— Никак, — губы Драко сложились в легкую улыбку. — Ведь и я теперь — никто.

— Я был уверен, что ты смылся из Англии.

— Зачем? Достаточно отвести глаза твоим недалеким коллегам, и живи, где хочешь.

— Коллегам? Я не аврор.

— Нет? А почему?

— Не хочу тратить свою жизнь на таких, как ты.

— А на такого, как Снейп?

— Откуда ты… Да. На такого, как Снейп — хочу, — Гарри с вызовом поглядел на Драко, и тот отвел глаза, уставившись на неоконченный паззл.

Маленькая победа позволила Гарри чувствовать себя уверенней.

— Неплохо вы здесь устроились.

Ответить Драко помешал Асмодеус, появившийся с подносом, на котором помещалась пузатая бутыль (стекло тускло поблескивает из-под слоя пыли), пара высоких серебряных кубков и блюдо с бисквитами.

Асмодеус поставил свою ношу на стол, ловко откупорил бутыль. Гарри невольно потянул носом: терпкий запах винограда, согретого солнцем, вишня, что-то пряное… невозможно было жить со Снейпом и не научиться хоть немного разбираться в винах. Кажется, этого вина и Северус не отказался бы отведать.

Асмодеус подал Гарри наполненный кубок. Гарри принял его и выждал, пока Драко не сделает первый глоток из своего. Вино ложилось на язык, как бархат — на ладонь, и Гарри пожалел, что сейчас не может отдать ему должное.

Он попытался прочесть выражение лица Драко: мускулы вокруг рта напряжены, но по какой причине? Страх от того, что их с матерью убежище раскрыто? Нет. Страха не было.

— Не думал, что ты так быстро узнаешь меня через столько лет, — задумчиво сказал Драко.

Гарри только фыркнул.

— Не думал, что ты станешь ждать меня где-то у черта на куличках. Кстати, как ты узнал, что я приду?

— Нетрудно было догадаться, что ты примешься искать пропавшего сторожа. Ты ведь у нас вечно рыщешь по чертовым куличкам в поисках чертовых приключений.

— Зачем он стащил у Гермионы яблоки? — деловито осведомился Гарри.

— Для ее же блага, — вежливо сообщил Драко. — Тебе ведь сказали, что эти плоды таили в себе опасность.

— Кто сказал? Когда?

— Прошлой ночью, — усмехнулся Драко. — Короткая же у тебя память.

Гарри вспомнил свой сон.

— Вот что, Поттер, яблоки я тебе не отдам. Но, раз уж ты попал сюда, придется тебе прийти еще раз.

— Приду. Непременно приду, — великодушно пообещал Гарри. — И гостей с собой приведу.

— Авроров, что ли? — Драко усмехнулся.

Что-то скрывалось за его усмешкой: он будто собирался подбить Гарри на что-то, а может быть, что-то выведать; скорее же всего — то и другое вместе.

— Пойди-ка сюда, Поттер. Ну же, поднимайся. Думаю, это вино не настолько крепкое, чтобы ты не мог держаться на ногах.

Гарри возмущенно фыркнул и выбрался из кресла.

Драко поманил его. Гарри помялся и неуверенно приблизился.

Драко указал ему на сложенную картинку.

Вокруг золотистого дерева с идеально круглой кроной обвивался огненный Змей.

Змей повернул клиновидную голову к Гарри и неожиданно подмигнул ему. Из-за дерева вышла женщина в белом платье. Волосы ее поминутно меняли цвет, а черты лица казались текучими, как вода: вот длинные бледные локоны упали на плечи, и Нарцисса Малфой взглянула Гарри в глаза, а в следующий миг ветерок уже шевелил рыжие кудри.

Гермиона с улыбкой протянула Гарри плод, истекающий золотистым светом.

Гарри неуверенно посмотрел на Драко.

Тот отстраненно созерцал игру теней на паркете, призрак усмешки затаился в углах узкого рта.

Гарри опустил взгляд на картину. Женщина исчезла, и Змея тоже не было видно. Осталось только дерево. Месяц висел над ним, как знак вопроса.

— Что это значит? — спросил Гарри неуверенно.

— Объясню в следующий раз, — равнодушно сказал Драко. — А сейчас тебе нужно уйти

— Ты даже не просишь меня, чтобы я никому не рассказывал, где вы скрываетесь? — Гарри попытался усмехнуться.

— Ты и так никому не расскажешь, — равнодушно ответил Драко. — Не сможешь. Ты пил со мной вино.

— Что ты туда подсыпал? — Гарри рванулся к Малфою, тот коротко взглянул на гостя, и Гарри почувствовал, как невидимая ладонь уперлась ему в грудь.

— Ничего. Но тот, кто принимал пищу или питье в нашем доме, не сможет поделиться его тайной ни с кем. Почти ни с кем.

Драко снова устроился в кресле и смешал кусочки мозаики. Взял один и поглядел через него на свет. Осколок стекла переливался оттенками золотого и алого, словно чешуйка Змея.

— Ты сможешь рассказать о нас только тому, без кого не мыслишь своего существования. А уж он-то сплетничать не станет.

— Ты так в этом уверен?.. — Гарри осекся, услышав ядовитое хихиканье Драко.

— Что, Потти, попался? Бедный мальчик. Чем же он тебя приворожил?

— Убирайся в ад, Малфой! — вспыхнул Гарри.

— Да ведь я в нем и живу, — Драко приподнял белесые брови. — Слышал когда-нибудь про Лимб? Нет? Спроси у Северуса, он тебя просветит. А теперь — иди. Тебе пора. И не забудь вернуться.

— Я не собираюсь… — начал Гарри, но тут же обнаружил, что гостиная исчезла. Он стоял у ворот.

— Господин Поттер уходит? — проблеял горбатый садовник. — До свидания, господин Поттер.

— Асмодеус, — злобно сказал Гарри. — Это ты украл яблоки?

— Да, господин Поттер.

— Это ты — Привратник?

— Да, господин Поттер.

— Но ведь ты сам указал Гермионе на Древо и навел ее на мысль использовать черенок для прививки?

Асмодеус издал хриплый смешок, похожий на храп.

— Даже Избранный не сможет съесть плод с самого Древа Прозрения. Измельчали людишки, ослабли. Пришлось ослабить его силу, разбавив ихор обычным соком яблони.

— Зачем же вам понадобилось?..

Лязг металла. Гарри увидел, как по воздуху прошла рябь. Мгновение — и прочные ажурные ворота исчезли. Вместо них повисла на ржавой петле одинокая створка. Палочка Гарри лежала у его ног.

Гарри секунду глядел на черного козла, бредущего по запущенному газону, а потом пошел прочь.

Аппарировать ему больше не хотелось. Прикинув расстояние, отделяющее его от дома Гермионы, он решил, что может дойти пешком, тем более, что у него появилась тема для размышлений.

Разыгранное Драко представление и захватывало, и раздражало, как интересный рассказ на полузнакомом языке, только для разгадки случившегося не найти было подходящего словаря. Асмодеус, Нарцисса, Змей, эти нелепые яблоки — Гарри вертел в уме кусочки головоломки, но, в отличие от Драко, никак не мог сложить их в осмысленную картину. Полчаса спустя Гарри добрался до коттеджа, но так и не пришел к каким-то выводам.

Он не собирался никому рассказывать о том, что видел. Любопытство победило всякие соображения долга. Однако в порядке эксперимента он все же попытался заговорить об увиденном с Гермионой. Эксперимент провалился: всякий раз, как он открывал рот, чтобы сообщить о странном доме и его обитателях, как с языка срывались фразы о погоде, об ужине и прочий социальный треп.

Вечером Гарри сел за письмо Люпину. Но, сколько он не силился описать произошедшие с ним события, перо выводило банальное: «Как поживаешь?»

Махнув рукой, Гарри вспомнил слова Драко и решил написать Северусу.

«Привет, Северус!

Знаю, ты никогда не напишешь мне первый, так что я пишу тебе — разумеется, в надежде получить ответ.

Ты был прав насчет того, что я притягиваю приключения. Не поверишь, что со мной произошло: я обнаружил место, где укрываются Малфои — заброшенный дом на окраине Миддлтона! Не спеши пугаться за своего драгоценного крестника и его драгоценную мамочку, к которым ты питаешь такие теплые чувства…»

Тут Гарри прервался, чтобы перечесть последний пассаж. Недостойная ревность, звучавшая в нем, Гарри не понравилась, и он замазал его чернилами, после чего продолжил:

«Но им нечего беспокоиться. Я не смогу поступить с ними так, как они того заслуживают. Оказывается, помимо маскировочных, на дом наложены еще какие-то чары, и тот, кто принимает пищу в этом доме, не сможет о нем рассказать никому, кроме своего спутника жизни, а я, дурак такой, выпил с Драко вина. И теперь, кроме меня, только тебе известно, где найти Малфоев. А это все равно, что никому, потому как после всего, что ты сделал для этого хорька…»

Гарри остановился. Перечитал. Замазал.

«… только тебе известно, где найти Малфоев.

Полагаю, ты удивишься, но я наткнулся на них, когда разыскивал вора-садовника (и не надо фыркать, ты сам спровоцировал меня на его поиски). Я его обнаружил, он прислуживает Малфоям. Подозреваю, что этот тип — незарегистрированный анимаг. Есть что-то странное во всей этой истории с яблоками. Я видел сон, в котором…»

Гарри попытался сформулировать суть сновидения, но как только он представлял написанной фразу: «В прошлой жизни я много грешил, и ты послан мне в наказание», как его начинал разбирать нервный смех. В конце концов, он махнул рукой и зачеркнул упоминание о сне.

«Не знаешь ли ты что-нибудь о Древе Прозрения и его плодах? Легенда это или такое существует на самом деле? У меня сложилось впечатление, что все происходящее связано с ним самым тесным образом. Возможно, мне удастся расспросить об этом Драко, когда я вернусь в его дом. Как бы то ни было, я не уеду отсюда, пока не разберусь, в чем смысл происходящего.

Кстати, девочка, дочка Гермионы, как будто что-то знает. Она предостерегала меня — полагаю, это было предостережением. Большую часть времени она — совершенно обычный ребенок, но порой у меня от нее мурашки по спине бегут.

Кстати, о спине… Северус, я так стосковался. Я пробуду у Гермионы неделю, потому что уже обещал ей это, но всякий раз, как я о тебе подумаю, мне хочется бросить все — я готов даже забыть про Малфоев — и вернуться к тебе.

Вспоминаешь ли ты обо мне? Или тебе все равно, рядом я или нет? Мне — не все равно.

Твой, Гарри»

Перечерканное письмо выглядело устрашающе. Гарри подумал, не переписать ли его, махнул рукой и вложил в конверт.

— Гермиона, позови сову, пожалуйста, — Гарри помахал конвертом. — У меня есть для нее работа.

— Сейчас… погоди минутку, — Гермиона сосредоточенно смешивала что-то в глубокой стеклянной миске. Аромат корицы смешивался с теплым запахом растопленного масла.

Гарри присел на табурет и прикрыл глаза.

Неделя прошла, а ему казалось, что разлука продолжалась вечность.

Перед отъездом он нервно слонялся по дому. Зашел в кабинет Снейпа и принялся расхаживать перед столом, поглядывая на Северуса. Тот некоторое время продолжал работать, потом отложил перо и раздраженно спросил:

— Поттер, мои конкуренты заплатили тебе, чтобы ты меня отвлекал? Какого дьявола ты тут мельтешишь?

— Неспокойно у меня на душе, — признался Гарри.

Снейп снова взял перо и пушистым кончиком провел по ладони — от запястья до кончиков пальцев.

— У тебя нет причин для беспокойства.

Гарри, как завороженный, наблюдал за пером, мягко скользящим по коже.

— Ничего не могу с собой поделать. Может, отменить поездку?

Снейп пожал плечами.

— Всего лишь две недели, ты же сам говорил.

— Тебе не щекотно?

Снейп бросил перо.

— Поттер, к чему эта драматичная сцена прощанья? Ты же в отпуск собрался, а не на войну. И потом, я — не Андромаха, а ты — не Гектор.

— Не знаю, о ком ты говоришь, и по какому поводу они расставались, но мне без тебя будет хреново. Поедем со мной.

— С ума сошел.

— Пока нет. Но сойду. Один. Без тебя…

— Надеюсь, Гарри, твои припадки сомнамбулизма излечимы.

— А? Извини, Гермиона, задумался.

— О чем, если не секрет? О смысле жизни?

— Не в бровь, а в глаз, — Гарри улыбнулся.

— Вот твоя сова.

Сычик осторожно взял у Гермионы печенье и воззрился на Гарри со скорбным изумлением.

«Как? Этот беспокойный тип еще не съехал?»

— Кажется, эта сова меня не любит, — Гарри привязал письмо к лапе.

— Она находит, что ты доставляешь слишком много хлопот, — со смешком сказала Гермиона, возвращаясь к пирогу.

— Да, я такой, — признался Гарри. — Возмутитель спокойствия.

— И возмутительно спокойно к этому относишься. Ты не мог бы нарезать яблоки?

— Я палец поранил, — Гарри гордо продемонстрировал узкую полоску залеченного пореза.

— И теперь ты — безнадежный инвалид, — понимающе кивнула Гермиона. — Что ж, раз к хозяйственным работам ты не пригоден, можешь пойти в гостиную и развлечь матушку светской беседой.

— Но она же уехала до завтра!

— Видимо, решила не оставлять нас с тобой без присмотра, — Гермиона весело поглядела на Гарри. — Вон ее машина возле гаража.

Гарри был мужественным человеком, хотя и не таким героем, как целлулоидный парень с двуручным мечом. Он не произнес ни слова протеста, лишь укорил Гермиону взглядом — бессердечная подруга засмеялась — и пошел навстречу своей судьбе.

— Миссис Пемброк — женщина неглупая, но уж очень ее много. Такое впечатление, что она даже из чайной чашки на тебя поглядывает.

Гермиона хихикнула, а Гарри невольно посмотрел в собственную чашку.

— И чай у нее довольно скверный, — продолжала делиться впечатлениями миссис Грейнджер, — экономит на всем, кроме слов.

Ее злоязычие начинало доставлять Гарри удовольствие.

— Не могут же люди вести себя идеально, — заметила Гермиона.

— Но должны к этому стремиться, — отпарировала миссис Грейнджер.

— Если поведение человека не ограничивается исключительно рамками рассудка, это означает, что он человек, а не машина, — сказал Гарри.

— Вы это сами придумали? — осведомилась миссис Грейнджер.

— Нет, это Северус, — машинально ответил Гарри.

— Северус Снейп, — пояснила Гермиона.

— Тот самый ваш профессор? — миссис Грейнджер подняла брови. — Вы всех своих преподавателей звали по имени?

— Нет, я начал звать его по имени после того, как мы стали жить вместе.

По наступившему молчанию Гарри понял, что сказал лишнее.

«О, Мерлин», — подумал он и завертелся в кресле, как червяк на крючке. — «Вот это прокололся!»

— Все же миссис Пемброк куда приятнее Вивиан Харпер, — слишком оживленно произнесла Гермиона. — Я ее не переношу, у нас конфликт на клеточном уровне. И не только у меня: два мужа сбежали от скорпионьего жала, которое у нее вместо языка.

— Ужасно, — с тихим удовлетворением заметила миссис Грейнджер, — когда у человека неуживчивый характер.

Гарри был уверен, что, узнав о его интимных предпочтениях, она проникнется к нему еще большей неприязнью, и удивился, увидев, как теплеет ее взгляд.

«Впрочем», — решил он, — «это объяснимо: опасность миновала. Коль скоро я предпочитаю мужчин, нежелательное замужество дочери исключается. Но этого ли следует опасаться миссис Грейнджер? Как насчет внучки? То, чего она боится, в действительности не то, чего ей следует бояться на самом деле».

Гарри присел на кровать и закрыл лицо руками. Виски ломило. Гарри вяло подумал, что заболевает. Он чувствовал себя усталым, но спать ему не хотелось.

Откуда-то снаружи и сверху донесся низкий гул. Гарри подошел к окну. Среди россыпи неподвижных огней на черном небе одна звезда мерцала и двигалась. Авиалайнер набрал высоту, и гул постепенно затих.

Потянуло сквозняком, Гарри вздрогнул и обернулся.

Комнаты не было. Липовая аллея тонула в прозрачной дымке и тишине. Гарри резко выдохнул, поглядел назад: стена, оклеенная обоями в незабудках, замыкала перспективу за его спиной, и тихо шумела листва в звездной ночи за окном.

В аллее был день.

Опустив глаза, Гарри увидел под ногами влажный асфальт и порадовался, что не успел снять обувь. Он провел рукой по подоконнику.

«Сон. Еще один сон».

Лист — высохшее сердечко — упал ему на плечо. Гарри медленно пошел по аллее, озираясь в поисках Змея, обвившегося вокруг липы, или козлобородого Асмодеуса. Его озарило: встреча в заброшенном доме наверняка пригрезилась ему, она не могла быть ничем иным, как наваждением.

Поворот, и Гарри уже не видел стену спальни с окном, ведущим в другой мир. Он остановился. Сон или нет, но ему сделалось не по себе. Он повернул назад, однако стена исчезла. Липовая аллея тянулась из тумана в туман. В том месте, откуда Гарри начал свой путь, поперек аллеи стояла зеленая скамейка.

— И что мне теперь делать? — спросил Гарри в растерянности.

Помедлив, он дошел до скамейки и уселся. Прикосновение влажного дерева убеждало в реальности происходящего, звенящая тишина, напротив, развоплощала даже самого Гарри.

Куст боярышника у дороги зашуршал, Гарри не успел среагировать, как на дорожку выскочил черный пудель, энергично встряхнулся и затрусил к Гарри.

— Привет, — бодро тявкнул он. — Я — Тоффель.

— А где твой приятель? — хмуро поинтересовался Гарри.

— Змей? В своем Саду. У каждого из нас — свои Сады.

Пудель вспрыгнул на скамейку, повернул к Гарри острую морду. Глаза блестели умом, не человеческим, но, несомненно — умом.

— На этот раз я ничего не спрашивал, — Гарри, вздохнув, откинулся на спинку скамейки.

Пудель склонил голову и покосился на Гарри черным глазом.

— Хочешь знать, зачем ты здесь?

— Неплохо бы, — кисло ответил Гарри.

— Стоит задать вопрос, как один ответ потянет за собой другой. Нам нужно, чтобы ты узнал кое о чем.

— Это имеет отношение к Малфоям?

— Это имеет отношение к тебе… Не огорчает ли тебя предопределенность твоей судьбы?

— Я не верю в предопределенность. А если бы верил — как может огорчать то, чего нельзя изменить?

— Свобода начинается там, где перестают верить в непреложность.

— О чем ты говоришь?

— О том, как ужасно быть дрессированным зверем. Прыгать через горящий обруч и делать стойку, когда прикажут.

— Я сам решаю, как мне поступать. Мне никто не отдает приказов, — Гарри стиснул зубы. — Это вы пытаетесь заставить меня совершать какие-то нелепые поступки.

— Ты считаешь, что истина нелепа?

— С чего вы взяли, что мне нужна истина? Я хочу быть счастливым, и только.

— Счастливым и слепым, — Тоффель кивнул.

— То, чего я не вижу, меня не волнует, — сказал Гарри.

— Ах, это человеческое безумие — променять знание на чувство!

— Только глупцам разумное кажется безумным. Что мне знание, если моя жизнь — в чувстве?

— Твой любовник сделал бы иной выбор, — заметил Тоффель.

— Почему бы вам не обратиться к нему? — отрезал уязвленный Гарри.

— Но он не может стать тем, кто нам нужен.

— Значит, я вам нужен? Проклятье, как же я устал от попыток меня использовать! Довольно. Со мной у вас ничего не получится. На этот раз — ничего.

— Нельзя же думать только о себе, — Тоффель поглядел укоризненно. — А как же люди?

— Какие еще люди? — застонал Гарри.

— Разве ты не видишь, что мир, в котором ты живешь, одряхлел? Ему грозит распад; в сущности, он уже начал распадаться. Необходима новая идея, новый посыл, который вдохнет жизнь в ветшающую цивилизацию. Общество необходимо подталкивать, иначе оно погрязнет в рутине, — объяснил Тоффель. — Так же, как поезд переводят на новый путь, поворачивая стрелку. А повернуть его сможет только Избранный.

— Но вы-то здесь при чем? Кто вы такие, чтобы искать нового Избранного?

— Тебе этого знать не нужно.

— Если вы прочите меня в мессии, то вам придется ответить. Хотя нет. Не отвечай. Со мной у вас ничего не выйдет, я сыт по горло играми в вершителя мировой истории. Кстати, освободиться от Снейпа вы мне для чего предложили?

— Должны же мы были подбросить тебе заманчивую наживку.

— Лучше бы подсказали, как сделать так, чтобы он всегда оставался со мной, — буркнул Гарри.

— Тебе это зачем? — Тоффель склонил голову к плечу, глазки-пуговицы блестели иронией. — Мы правду говорили, он тебе не пара.

— Почему вы вообще остановились на мне?

— Ты уже показал себя однажды.

— Да, но тогда я был, скажем так, на другой стороне.

— Ах, это, — Тоффель оскалил белые зубы. — Забавно, какое значение люди придают таким пустякам.

— Для меня это — не пустяки.

— То, чего ты боишься, не то, чего тебе следует бояться на самом деле, — напомнил Тоффель, приоткрывая пасть в ухмылке. — Не делай ошибки, опасаясь действовать. Ты рожден для действия.

— Что же, по-твоему, я должен сделать?

— Тебе предложат плод — не отвергай его. Кто знает, что ты увидишь, когда пелена упадет со своих глаз? Ты ведь не трусишь?

— Не тебе меня испытывать, — холодно сказал Гарри. — Я достаточно храбр, чтобы не бояться страха.

Тоффель спрыгнул со скамейки и остановился перед Гарри.

— Ты сделаешь это?

Гарри ворошил носком ботинка волглые листья и молчал.

— Сделай это, — настойчиво тявкал Тоффель, — сделай, сделай, сделай…

Жирная муха билась о стекло.

Гарри сел, поправил съехавшие набок очки. Одежда измялась, в голове стояла муть. Гарри взял валявшийся у кровати журнал и смачно пришиб муху.

— Вот тебе «поворот общества на новые рельсы»!

Потом разделся и нырнул под одеяло.

— Так, — пробормотал он, засыпая, — из мухи рождается мечта о дивном новом мире.

Утром Гарри проснулся с твердым намерением осмотреть заброшенный дом.

На этот раз он взял «Форд» и добрался до усадьбы со всеми удобствами: автомобиль как средство передвижения уступал аппарации в скорости, но значительно превосходил ее по части комфорта.

Притормозив, он оглядел окрестности — дамы с собачкой не было видно; тогда он загнал автомобиль в кусты и направился к воротам. Одинокая створка со скрипом покачивалась под нажимом ветра; лишь ее скрип и шуршание мокрого от непросохшей росы гравия нарушало тишину.

Разрушенный дом возвышался над садом; дерево отбрасывало лиловую тень на некошеную лужайку; ни козлов, ни единорогов — никто не спешил встретить Гарри на пороге. Не было и статуи, лишь тополя осыпали скамейку листвой. Клумбы у дома давно задавило бурьяном, но отдельные золотые шары шафрана тут и там проглядывали сквозь заросли сорняков.

Гарри поднялся по лестнице. Мрамор ступенек покрылся неприятным зеленоватым налетом, такой же зеленой патиной подернулась и львиная голова. Разбухшие двери не поддавались, как ни тянул и ни тащил их Гарри. Досадливо вздохнув, он вынул палочку и произнес «Allohomora».

В холле пахло запустением, плесенью и гниющим деревом; между гостиной и холлом зиял пролом. Гарри заглянул в комнату, где встретил Драко — ничего, кроме комьев пыли на полу.

Если дом защищен чарами, подумалось Гарри, Драко вполне может находиться сейчас в гостиной. Может быть, он сидит за своим столом, выкладывает какой-нибудь Иггдрасиль из кусочков стекла и усмехается своей холодной, безжизненной усмешкой.

Гарри стало не по себе. Поколебавшись, он вернулся в холл. Из-за отсутствия двери здесь было светлее, чем помнилось по первому посещению, и Гарри удалось разглядеть лестницу, ведущую на верхний этаж.

Он поднялся, осторожно нащупывая ногой очередную ступеньку; один раз истлевшее дерево с хрустом проломилось, и Гарри с трудом удержал равновесие. Уцепившись за перила, он представил себе, как кувырком летит вниз и ломает себе шею: вот уж идиотская была бы смерть! Прошло около минуты, прежде чем Гарри удалось унять колотившееся сердце и двинуться дальше.

Обстановка второго этажа не отличалась роскошью. Собственно, никакой обстановки не было. Глаза Гарри привыкли к сумраку, и заколоченные окна не помешали ему оценить степень царящего здесь запустения.

Гарри прошелся по длинному коридору, остановился перед дверью, покрытой резьбой — когда-то демоны, скачущие между виноградных лоз, были позолочены, но теперь позолота облупилось, и лишь сверкающие чешуйки в проведенных резцом углублениях напоминали о былой роскоши.

Гарри толкнул дверь ногой, та неожиданно мягко повернулась на шарнирах; в лицо ударил сноп света. Прижав ладони к глазам, Гарри отпрянул и натолкнулся на кого-то, стоявшего за спиной; судя по крепкому запаху, это был Асмодеус. Толчок между лопатками — и Гарри влетел в комнату, которую так неосмотрительно открыл.

— А говорил, что не придешь, — протянул знакомый голос.

Гарри отвел руки от лица.

Драко устроился в кресле у окна, положив ногу на ногу. На нем было странного вида бархатное одеяние, отороченное мехом, кисти рук облиты алыми перчатками, отчего казалось, будто он окунул руки в кровь.

— Мне остаться, хозяин? — спросил Асмодеус из-за плеча Гарри.

Тот неприязненно отодвинулся.

— Пригласи матушку, она мне нужна, — велел ему Драко.

Гарри обернулся и успел увидеть, как горбун выходит — и как ярко играют отблески свечей на обильно позолоченной двери, тут же захлопнувшейся. Гарри взялся за ручку, пытаясь открыть, но не смог.

— Что же это ты, Поттер, — протянул Драко, — не успел прийти, и уже уходишь? Располагайся. Хочешь вина? Не бойся, хуже тебе от него не станет.

— Да не боюсь я вас, — рассердился Гарри. — Уж Волдеморта не испугался, так тебя-то и подавно.

— Приятно слышать. Так выпьешь вина?

Гарри решительно прошел вперед, уселся в кресло с высокой спинкой, величественное и ужасно неудобное.

Меблировка комнаты отдавала какой-то заупокойной роскошью: много парчи и золотых кистей, массивный стол, на котором уместно смотрелся бы гроб, и повсюду — свечи в высоких канделябрах. Окно же было заколочено грубыми досками крест-накрест.

— Что это вы так… неаккуратно? — Гарри указал на него подбородком.

— Не нравится? — Драко блеснул зубами в быстрой улыбке. — Да, ты же известный эстет и знаешь все об изысканной обстановке… чуланов. У тебя есть отдельная спальне в доме Снейпа или он выделил тебе каморку под лестницей? А может, в те ночи, когда он тебя не хочет, ты спишь на коврике под порогом?

Драко протянул наполненный вином бокал, и Гарри с трудом удержался, чтобы не выплеснуть его содержимое наглецу в физиономию.

Вместо этого антиобщественного поступка он светски улыбнулся.

— Тебя так задевает наша связь? Можно подумать, ты сам метил на мое место.

— Нет уж, увольте, — ответил Драко небрежно. Слишком небрежно, по мнению Гарри. — Мне жаль видеть, как ты отказываешься от возможности, которой многие мудрецы так и не сумели дождаться.

— А мне, неблагодарному глупцу, выпало счастье, — кивнул Гарри, — как курице -жемчужное зерно. И тебе, моему лучшему другу, больно до слез, что я не могу его оценить.

— Ты прав, Поттер, — прищурился Драко, соединяя алые пальцы под подбородком, — ты действительно неблагодарный глупец. Ты нужен нам, и я стану тебя убеждать принять наше предложение, но будь на твоем месте кто-нибудь другой, я был бы этому рад.

Странно, но Гарри почувствовал себя уязвленным. Он пил вино, придумывая подходящую колкость и огорчаясь, что не обладает талантами Северуса по этой части, когда хлопнула дверь, сквозняк пошевелил волосы на его затылке и тихий голос произнес:

— Ты звал меня, сын мой?

Драко проворно вскочил. Гарри обернулся: Нарцисса стояла за порогом, не торопясь входить. Драко протянул ей руку, и лишь тогда она шагнула в комнату, на мягкий персидский ковер.

— Матушка, — церемонно произнес Драко, не выпуская ее ладони из своей. — Вот наш кандидат. Поможете ли вы уговорить его?

— Нет, — Нарцисса отняла руку. — Я против. Я знаю, что ваше предложение противно его убеждениям и намерениям…

— Да он просто слепец, не желающий прозревать!

— … и не стану помогать вам; напротив, я сделаю все, чтобы отвратить его от принятия решения, которое его, без сомнения, погубит.

— Погубит? — Драко пожал плечами. — Да, вероятно, он погибнет, но даже смерть его станет частью его миссии. Его жизнь не имеет значения. Он станет камнем, положенным в основу — это удел великих.

— Быть великим — неблагодарное занятие, — отвечала Нарцисса.

— Вы, женщины, не можете принять таких вещей, поскольку они выше ваших понятий.

— А что бы ты сказал, сын мой, — медленно произнесла Нарцисса, — если бы новым Избранником стала бы женщина?

— Что это невозможно. И что ничего хорошего из этого не выйдет.

— А я отвечу, что в таком случае новый путь принес бы человечеству куда меньше страданий и стоил бы людям гораздо меньшей крови.

— К счастью, Поттер — не женщина: хоть одно достоинство у него имеется.

— Какая странная у тебя манера убеждать, — заметила Нарцисса, и Гарри не мог с ней не согласиться.

— Устроим прения? — предложил Драко.

— Да будет так.

Нарцисса замерла у дверей, вскинув подбородок и придерживая подол мантии, будто опасалась запачкаться. Драко прошел в дальний конец комнаты походкой, напомнившей Гарри о Дуэльном клубе (и, рикошетом, о том, как эффектно выглядел Снейп на дорожке). Малфои застыли лицом друг к другу.

Гарри почувствовал себя чем-то вроде перчатки, брошенной между противниками; что бы он ни сказал и что бы ни сделал, его мнение и поступки не примут в расчет. В этом споре он выступал объектом, а не субъектом.

— Я докажу тебе нелепость твоего отказа, Поттер.

— Я буду говорить в защиту, — мягко сказала Нарцисса.

— О том, какова будет твоя миссия, Поттер, ты уже знаешь, — начал Драко напористо. — И о том, каков будет первый шаг к ее исполнению, тебе ведомо тоже. Избавься от иллюзий — и мне уже не придется тебя уговаривать, потому что ты сам поймешь, как ничтожны твои теперешние возражения.

— Избавившись от этих иллюзий, он заменит их другими, — возразила Нарцисса. — Человек — как кривое зеркало; если он отразит мир неискаженным, то перестанет существовать. Или перестанет быть человеком.

— Невелика потеря.

— Да — для того, кому нечего терять.

— Подумай, почему он отказывается. Лишившись своих заблуждений и своей так называемой любви, он сделается свободен. Возможно, у него не хватает смелости быть свободным и готовности принять сопряженную с этим ответственность.

— Возможно, — парировала Нарцисса, — он не видит выгод в так называемой свободе, которую ты ему предлагаешь. Ведь ты не поясняешь, о чем ведешь речь, и выходит так, что теряет он многое, не приобретая взамен ничего стоящего такой платы. Не нужно упрекать его в трусости, ведь главное достоинство храбрости — благоразумие. *1*

— Нечестно прибегать к сомнительным цитатам в качестве решающего аргумента, — с досадой ответил Драко.

— О какой честности ты говоришь, ты, сбивающий с пути?

— С ложного пути и сбить не грех.

— Любовь не может быть ложной.

— Это чувство соткано из лжи и заблуждений, недаром Амур слеп. К тому же, между ними не подлинная любовь, а лишь плотская страсть.

— Неправда! — выкрикнул Гарри в гневе.

— Но страсть их такого рода, что превращение ее в любовь неизбежно. Они станут друзьями. Они сблизятся настолько, насколько могут быть близки два человека.

Гарри прижал ладонь к груди, ощущая частые толчки сердца под тканью куртки.

— Но их отношения не дадут им ничего нового. Им будет слишком хорошо, чтобы менять что-то в своей жизни и в самих себе.

— Ты когда-нибудь слышал, что лучшее — враг хорошего? — спросила Нарцисса отстраненно.

— Ты когда-нибудь слышала, что остановиться, значит — умереть?

Гарри прикрыл веки. Высокие голоса вонзались в мозг, как ледяные иголки.

Один нападает — другая защищает. Внешне это было так, но он не слышал тепла в голосе Нарциссы, как не слышал и подлинной ярости в голосе Драко.

Очередной акт спектакля, в котором ему приходится принимать участие. Ловушка для дурака.

— Мышеловка, — подумал он вслух.

Наступившая тишина заставила его открыть глаза.

Малфои рассматривали его с одинаковым холодным любопытством. Выражение, которое Гарри не мог разгадать, появилось на лице Нарциссы и отразилось, словно в зеркале, во взгляде Драко. Затем Нарцисса развернулась на каблуках и вышла, сгинула за дверью, будто ее никогда и не было в комнате. Остался лишь аромат духов, свежий, сырой, напоминавший о раннем утре у реки.

— Ты не так глуп, как кажешься, — констатировал Драко.

— Сколько правды в том, что вы оба тут наговорили?

— Не больше, чем пойдет тебе на пользу.

Между косяком и дверью появилась щель, а в ней — черная борода и плоский нос Асмодеуса.

— Я нужен вам, хозяин?

— Входи, и закрой дверь за собой. А то нашему гостю не терпится уйти, я же считаю, что мой долг хозяина еще не исполнен.

Асмодеус навалился спиной на дверь и притворился глухим, однако острое ухо шевельнулось, подрагивая от любопытства.

— Продолжим тему любви?

Гарри промолчал.

— Вы проживете вместе года три, в беспрерывных ссорах, — Драко повертел в пальцах кубок, любуясь кровавыми отсветами на серебре. — После очередного скандала ты будешь уходить от него — за исключением тех случаев, когда он будет вышвыривать тебя сам. Вы выпьете друг у друга столько крови, сколько не удалось бы клану вампиров, но это не сделает вас кровными родственниками; напротив, с каждым днем вы будете отдаляться, пока вам окончательно не опостылеет ваша неземная страсть. И вот однажды, вернувшись после очередного побега «на сторону», ты обнаружишь, что остывшую постель твоего Северуса согревает другой мальчик… или девочка, разница невелика. На том и закончится твое маленькое счастье, Потти.

Драко гадко улыбнулся.

— Ах ты, бледная сопля! — Гарри схватился за палочку.

Драко оскалился и зашипел.

Гарри словно молотом в живот ударили. Он согнулся пополам и смог выпрямиться только через минуту. Вдохнул, с ненавистью глядя на тонкие губы, изогнувшиеся в ухмылке. Врезать бы мерзавцу так, чтобы кровью умылся.

— Все, я ухожу, — процедил он, едва обрел способность говорить. — И больше не вернусь. Что бы вы мне не предлагали, меня это не интересует.

— «Эта женщина слишком щедра на уверения» *2*, — протянул Драко.

— Меня не задевают твои инсинуации, — с достоинством ответил Гарри.

Собеседник засмеялся, и Гарри сообразил, что допустил промашку, но не мог понять, какую.

— Нового Лорда поищите в другом месте, — в его словах было гораздо больше уверенности, чем он чувствовал на самом деле.

— «Пусть себе кобылка брыкается» *3*, — подхватил Асмодеус, подбираясь к столу.

Драко задумчиво оглядел привратника. Потом снял перчатку и хлестнул ею горбуна по щеке. Гарри хмыкнул с невольным одобрением.

— Понял, хозяин, понял, — Асмодеус осклабился и задом попятился к выходу.

— Узнаю волдемортову школу, — заметил Гарри.

— Была бы волдемортова, я бы тебя отсюда не выпустил, — равнодушно ответил Драко, направляясь к дверям.

Гарри окинул взглядом спину Малфоя. Могучей ее при всем желании не назовешь. Отшвырнуть, что ли, его в сторону?

— Прикидываешь, куда ударить, Поттер? — поинтересовался Драко, не оборачиваясь.

— Непростительные заклятия в спину — это по твоей части, — фыркнул обескураженный Гарри.

Несмотря на бодрый тон, он ощущал беспокойство.

— Значит, уходишь? — Драко распахнул тяжелые створки; свет преломлялся на золотых виноградных гроздьях.

— Я найду способ вернуться… на своих условиях, — Гарри поспешил воспользоваться предложенной свободой.

— Мне нравится ваш боевой задор, о Белый Король! — Драко отвесил издевательский поклон. — И все же, сознайся: ты спасаешься бегством.

— Когда человек в здравом рассудке оказывается в бедламе, ему остается только бежать, — огрызнулся Гарри.

Он стоял в темном коридоре, чувствуя настоятельную потребность уйти и одновременно — желание остаться. Резные косяки обрамляли силуэт Драко, отчего он казался всего лишь волшебным портретом.

— Из бедлама бегут безумцы, — произнес Драко размеренно, будто повторял заученную фразу. — Люди в здравом рассудке попадают туда в качестве докторов.

С этими словами он захлопнул двери, и Гарри оказался в кромешной тьме.

Ощупью он добрался до лестницы и принялся спускаться, ориентируясь на пятно света внизу. Предпоследняя ступенька подломилась, и Гарри грохнулся на пол, ухитрившись отбить себе копчик и расшибить локоть. От боли слезы закипели на глазах. Гарри с трудом поднялся, весь в пыли и трухе, и только подозрение, что за ним наблюдают из темноты, помешало ему заорать и затопать ногами в припадке детской злобы.

Он проковылял к выходу и, не оглядываясь, спустился с крыльца. Львиная голова заунывно заревела ему вслед.

Обитатели дома еще не наложили чары запустения — или не сняли иллюзию ухоженности, и статуя стояла на месте. Единорог бродил вокруг нее, и только скамейка была пуста — Нарцисса отсутствовала. Гарри осторожно, стараясь не тревожить пострадавший копчик, уселся и снял запотевшие очки.

Мир вокруг сделался расплывчатым и мутным, как будто перестал существовать.

«Но это не так», — подумал Гарри. — «Вижу я предметы или нет — они здесь».

Эта мысль потянула за собой другую, непрошеную: сколько бы он, ослепленный иллюзиями, ни твердил себе, что жизнь такова, какой ему представляется, в действительности мир мог оказаться совершенно иным. Нелепо отрицать такую вероятность. Нелепо отказываться от возможности увидеть жизнь без покровов.

«Разоблаченная Изида», — припомнилось ему.

Гарри передернул плечами и попытался стереть сомнение из своего сознания, но лишь загнал его вглубь, как занозу.

«Иные Изиды очаровательны в покрывалах, нагота же их внушает только отвращение», — сказал он себе.

«Но как ты можешь быть уверен?» — проблеял ехидный голос.

Гарри чувствовал себя растерянным, если не потерянным; так, бывало, очутившись в незнакомом городе, он внезапно просыпался в гостиничном номере посреди ночи и не мог сообразить, куда попал.

Единорог остановился напротив скамьи и устремил на Гарри прозрачные глаза, склонив набок изящную голову. В гриве блестели желтые листья, будто мониста.

Что же было правдой — слова Нарциссы или мрачное пророчество Драко? Гарри рассматривал обе возможности и не получал определенного ответа.

Иногда у них со Снейпом все было так хорошо, иногда же…

Гарри вспомнил их последнюю размолвку.

Тогда они поругались на вечеринке, и Гарри решил наказать Снейпа трехдневным отсутствием. Два дня он проболтался по знакомым, последнюю же, третью ночь провел в гостинице, и все это время ожидал появления Кроноса с письмом… покаянным, сердитым, каким угодно. Письма не было.

На четвертый день Гарри вернулся.

Никаких объяснений он не планировал. В конце концов, строптиво думал он, Северус тоже не объясняет, куда и с кем ходит. Так почему я должен? Кроме того, он чувствовал себя обиженным тем, что Снейп даже не пытался его найти.

— Северус! — он постоял в холле, дожидаясь ответа.

Тишина вылилась ему на голову ушатом холодной воды.

Внезапная паника охватила Гарри. Он взбежал по лестнице на второй этаж.

Малая гостиная. Пусто. Кабинет Снейпа. Пусто. Библиотека…

Северус, присев на подоконник, глядел в сад, на косой дождь, заливающий геометрические узоры клумб. Гарри подошел, встал рядом, однако смотрел он не в окно. Снейп чувствовал его взгляд, но упорно не поворачивал головы. Его лицо в непривычном ракурсе — Гарри нечасто приходилось смотреть на него сверху вниз — казалось странно беззащитным.

— Гм. Ты здесь, — начал Гарри.

— Как видишь.

— А я вот… пришел.

— И за что мне такая радость?

— Не сердись, — Гарри коснулся его плеча.

— Много чести, — сарказм в голосе Снейпа не чувствовался, но подразумевался.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Обидеть может только тот, кто хоть что-то значит для тебя. Ты льстишь себе, полагая, что имеешь на меня влияние.

— Северус.

— Что?

— Я себе не льщу. И я тебя обидел.

— Черт тебя возьми.

Рука Гарри скользнула вниз, прошлась по крахмальной манжете; Снейп нервно дернул подбородком.

— Ну, пожалуйста. Северус.

Их пальцы соприкоснулись, секундой позже встретились и взгляды.

— Я не стану тебя упрекать, но и терпеть подобного поведения не намерен, — сказал Снейп устало. — Я уже не в том возрасте, чтобы наслаждаться такими играми.

— Какими играми?

— Да вот всей этой романтикой: пришел-ушел, поругались-помирились, страсти в клочья. Или живи со мной, или собирай чемодан и проваливай.

— Сурово.

— Ты чего-то иного ожидал?

— Я извинился. И больше извиняться не буду.

— Я не прошу…

— О, замолчи.

И они замолчали.

Плотская страсть, сказал Драко? Да, и она тоже, но не только, не только это: если бы дело казалось лишь плоти, разве была бы такой сильной сердечная боль от обид и такой полной радость от прощения?

Много позже Гарри сказал:

— Если ты меня выгонишь, я не умру.

— Кто бы сомневался.

— Однако жизнь для меня закончится.

Снейп не ответил, но объятия его стали крепче.

— Нет, мы не покинем друг друга, — произнес Гарри вслух, — потому что за всякой обидой следует прощение.

— Пока один из вас не совершит того, чего простить нельзя.

Гарри вздрогнул и вскочил со скамьи: на месте единорога стояла невысокая девушка в белом платье. Легкие, отливающие перламутром волосы, перехваченные лентой на затылке, струились до пят, синие немигающие глаза глядели с какой-то усмешливой добротой.

— И ты тоже? — вырвалось у Гарри. — Кто еще примется убеждать меня в ошибочности моего выбора? Деревья оживут и запоют человеческими голосами или эта статуя спустится с постамента?

Девушка-единорог едва заметно вздрогнула.

— Смотри, не разбуди Госпожу, — предупредила она. — Она не знает жалости.

— А ты знаешь?

— Я? — девушка засмеялась. — Наверное. Иначе позволила бы тебе бродить одному по этому саду, пока ты не свалишься от усталости или пока Асмодеус не смилостивится и не выведет тебя наружу.

Она приблизилась, Гарри посторонился, и девушка устроилась на скамье. Похлопала ладошкой по сиденью, приглашая Гарри сесть рядом.

— Я — Миранда. Как тебе нравится происходящее?

Гарри пристроился на краешке скамьи, поглядывая на собеседницу.

— Совсем не нравится. Я приехал отдыхать, а не разгадывать шарады. И уж тем более, не спасать человечество.

— Разве речь идет о спасении? — Миранда подняла брови. Между ними темнело родимое пятно. — Нет-нет. Иной путь, не спасение. Он ведь может быть не лучшим, этот путь — просто другим.

— Тогда зачем он нужен?

— Зачем нужно солнце? Огонь? — Миранда перекинула волосы через плечо и вынула из них сухой лист. — Зачем нужны вода и ветер? Реки меняют свои русла не потому, что так будет лучше, и горы поднимаются из вод океана не потому, что это принесет кому-то счастье. Это случается, поскольку случается. Таковы и пути человека.

— Если что-то должно произойти, пусть происходит без моей помощи.

— Магия подразумевает вмешательство. Ты ведь маг?

— Прежде всего, я — человек, и не тороплюсь отречься от своей человечности. Но это не значит, что я отказываюсь от магии. Разве владение ею неизбежно означает одиночество?

— Боишься потерять то, что никогда тебе не принадлежало? Уж слишком ты усердствуешь. Напряжение ведет к проигрышу.

— Ты говоришь о магии или о любви?

— Разве между ними есть разница?

— Есть, конечно! Магия — это… — Гарри запнулся, пытаясь подобрать подходящую формулировку, но не преуспел и закончил вызывающе — … магия!

— А любовь — это любовь, — хмыкнула Миранда. — Как убедительно. На самом деле, и то, и другое — лишь способ приложения силы. Конечно, я о подлинной силе говорю.

— Это — не подлинная? — Гарри протянул руку и сломал тисовую ветку.

— Это вообще не сила, это — глупость, — Миранда гневно отобрала у него ветку. — Вам, мужчинам, только бы разрушать!

— Я не хотел, — Гарри смущенно спрятал руку за спину, — я просто не подумал.

— А недурно бы и напрячь иногда голову для разнообразия!

Миранда прошлась по лужайке, успокаиваясь.

— Физический аспект человеческого существования… в общем, то, что вы можете делать руками, важно: весь ваш мир рукотворен. Но в основу всякого действия все же положена мысль. Да, представь себе, — ядовито бросила она, — большинство людей думают перед тем, как сделать!

— Ты прямо как Северус, — усмехнулся Гарри. — Он мне вечно об этом твердит.

— Друг твой, что ли? Слушай его, да повнимательнее — он тебе плохого не посоветует. Но вернемся к нашей силе. Для таких, как я, единственной силой является ментальная энергия. В сущности, я ею и являюсь.

— Разве ты не из эктоплазмы состоишь?

— А что это — «эктоплазма»? — заинтересовалась Миранда.

— Н-нуу…

— Сам не знаешь, — кивнула Миранда. — И так всегда: говоришь, не подумав, а затем ищешь смысла в сказанном… Тебе больше нельзя здесь оставаться. Пойдем, я выведу тебя в твой мир.

Она повернулась и повела Гарри к воротам. Двигалась она очень легко и плавно, словно летела; Гарри опустил глаза: трава под ней не приминалась.

— Я не стану советовать тебе брать на себя роль мессии, — сказала она на ходу. — На мой взгляд, ты совсем для нее не подходишь. Повернуть сознание в новое русло можно, лишь создав новый миф. Тебе же это не под силу.

— Должно быть, ты получила хорошее образование, — заметил Гарри.

— Не путай образование со здравомыслием, — ответила Миранда. — Не получила я никакого образования, ни плохого, ни хорошего.

— Почему?

— Негде было. Меня нет в живых очень давно. Так давно, что я уже и забыла, каково это — быть живой, — прибавила она, покосившись на запыхавшегося Гарри, и немного замедлила свое плавное скольжение. — Все, можешь выходить. Счастливого пути.

Гарри обессиленно кивнул.

Отойдя на пару шагов, он обернулся.

Черный козел просунул морду сквозь решетку, схватил потерянную каким-то прохожим газету и принялся жевать.

— Приятного аппетита, Асмодеус, — сказал Гарри. — Что, Малфои тебя не кормят?

Козел мемекнул и высунул длинный красный язык.

— Чтоб ты подавился, — пожелал добросердечный Гарри и вломился в кусты, надеясь, что никто не угнал автомобиль.

Это стало бы достойным завершением увлекательного дня. Солнце уже завалилось за лес, и Гарри какое-то время путался в темных зарослях, пока не наткнулся на «Форд».

Вздохнув с облегчением, он смел с капота палую листву и поглядел на потемневшее небо. Верхушки деревьев отчетливо выделялись на фоне золотисто-красного, полосатого, как яблоко, заката (при мысли о яблоках Гарри передернуло).

«Гермиона, наверное, волнуется», — подумал он, усаживаясь в машину. Мысль была не виноватая, а так — по обязанности.

Мотор завелся не сразу, и Гарри отвел душу, ругая на чем свет стоит и «Форд», и маггловскую технику, и аппарацию, а уж Драко обозвал такими словами, что сам покраснел.

Приехал он как раз к ужину.

— Гарри, — Гермиона даже привстала, разглядывая его, — где ты был?

— Эээ, — Гарри поправил очки. — Окрестности осматривал.

— Дядя врет, — прокомментировала Энни его слова.

— Энни! — Гермиона покраснела.

— Нет, не вру! — сердито сказал Гарри.

— Нет, врешь, — заспорила Энни.

— Нет, не…

— Прекратите оба! — Гермиона кусала губы, чтобы не рассмеяться. — Энни, замолчи, несносное дитя! А ты, Гарри, вроде уже не маленький, чтобы спорить с ребенком. Не знаю, где ты был, но ты весь в грязи и паутине. Сходи, умойся, и возвращайся ужинать. Хорошо, хоть мама к себе ушла.

— Бабушка смотрит сериал и плачет, — тут же доложила Энни.

«Может, мне тоже поплакать?» — размышлял Гарри, сбрасывая грязную одежду прямо на пол. — «Ну нет. До слез меня даже Снейп не доводил».

Он поглядел на узкую, холодную постель и вздохнул. Сейчас Снейп, наверное, возится в ванной, готовясь ко сну, и напевает невозможно фальшивым голосом… или уже лежит в кровати, сработанной в восемнадцатом веке неизвестным краснодеревщиком. Кровать была так огромна, что спросонья Гарри не всегда удавалось найти укатившегося на другой край Северуса. Тогда он подавал сигналы голосом, и Снейп немедленно находился.

Снейп, конечно, читает — как всегда перед сном. Сейчас эта привычка казалась Гарри исполненной ностальгического обаяния, но дома бесила до невозможности: как можно предпочесть какую-то книжку ему, Гарри Поттеру?

Очень живо вспомнилась ссора, произошедшая незадолго до отъезда — почему-то так выходило, что в памяти всплывали в основном ссоры, будто и вспомнить больше было нечего.

Северус по своему обыкновению уткнулся в потертый фолиант (сначала Гарри думал, будто Снейп читает научные трактаты, но однажды заглянул в книгу и обнаружил, что в солидную обложку вложен пестренький маггловский детективчик). Гарри же расхаживал по спальне в одних пижамных штанах в наивной надежде, что Снейп бросит свое чтиво и примется восхищаться любовником. Через пять минут Гарри начал злиться. Через десять — пришел в ярость. Через четверть часа он впал в отчаяние.

— Я тебе совсем не нужен, — сказал он горько, останавливаясь перед Снейпом. В лицо ему Гарри смотреть не хотел. — Обращаешься со мной, будто я собака: захотел — приласкал, надоела — оттолкнул.

Снейп перевернул страницу и сделал индифферентное лицо.

— Ты меня слышишь? — Гарри сжал кулаки. — Северус, я ведь не сам с собой разговариваю!

— Это что, очередное представление на тему: «Позабыт-позаброшен»? — Снейп сердито захлопнул книгу. — Я устал, понимаешь? Весь день я провожу какие-то совещания, ругаюсь с поставщиками, даю указания лаборантам, говорю-говорю-говорю. Я хотя бы дома хочу отдохнуть. Нет, твоя душа требует песен и плясок. Ну, так и иди куда-нибудь, где этим угощают! Хотя, должен заметить, в твоем возрасте уже пора бы успокоиться. Как ты считаешь, почему тебе не дают повышения — с твоими-то заслугами, с твоими талантами, которые достались тебе, ленивому лоботрясу, в результате какой-то трагической ошибки в небесной канцелярии? Да потому, что ты ведешь себя, как мальчишка. Вечный подросток.

— Что ты меня поучаешь! — взорвался Гарри. — Как мне надоели твои наставления, и намеки на мою глупость, и многозначительные ухмылки! Отстань от меня, не доводи до греха!

— До греха? — Снейп внимательно посмотрел на Гарри. Гарри был красен, и волосы его торчали дыбом, как иглы у разъяренного дикобраза. — Это до какого же греха я могу тебя довести? Ну-ка, посмотрим…

Потянув злобного и фыркающего Гарри в кровать, он принялся доводить его до греха и мигом довел, превратив в Гарри хихикающего и лезущего Снейпу в штаны.

— Гарри, — в дверь тихо поскреблись.

Гарри подскочил и шепотом выругался.

— Гарри, я повела Энни спать. Ужин оставила тебе на кухне. Спускайся, если хочешь.

— Я… я сейчас. Я в ванной был, — прохрипел Гарри.

— Ладно. Сегодня мы уже не увидимся, так что — спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Гермиона, — отозвался Гарри.

Поглядел на штаны, которые до сих пор держал в руках. Хорошо, что надеть не успел, потому что на этот раз в ванную он не успел.

Спать Гарри ложился с опаской, ожидая очередного пророческого видения. Однако снилось ему что-то непритязательное: день рождения коллеги, каштаны на Елисейских полях, еще какая-то мура. Такими снами Гарри был доволен и ни в какую не хотел просыпаться, когда в окно забарабанили.

— Нет, — простонал он жалобно, пряча голову под подушку. — Кронос, ты садист! Я не верю, что твой хозяин специально присылает тебя с письмами в такое безбожное время! Хотя… — тут Гарри стал выпрастываться из-под одеяла, поскольку рама подозрительно затрещала, — … он тоже садист. Так что все возможно.

Кронос торжествующе каркнул и привычно подставил голову для ласки. Усадив ворона на плечо, Гарри включил свет.

«Поттер.

Буду краток.

Не знаю, во что ты вляпался на сей раз, но полагаю, во что-то скверное.

Драко и Нарциссы нет в Англии. Мне известно, где они живут, хотя тебе я этого сообщать не собираюсь. Полагаю, что причины моей скрытности в объяснении не нуждаются.

В доме, о котором ты пишешь, тебя встретили призраки, а облик Малфоев ты придал им сам. И, должен тебе заметить, меня это удивило. Не думал, что ты испытывал к Драко чувства, достаточно сильные, чтобы спустя столько лет наделять его чертами встреченных тобою духов.

О Древе Прозрения мне ничего не известно. Где ты услышал о таком? И, Поттер, почему ты не написал, чего лже-Малфои от тебя добивались? Мне не нравятся эти секреты. Мне вообще не нравится вся эта история! До сих пор тебе не причинили вреда, но это не означает, что тебе не причинят его и впредь, а потому — не ходи больше туда, глупец! Неужели тебе не хватило того, что ты пережил?

И далась же тебе эта девчонка! Впрочем, если она тебя пугает, она и вправду — природный феномен.

P.S. «Вспоминаешь ли ты обо мне? Или тебе все равно, рядом я или нет?»

Не напрашивайся на комплименты.

Поттер, еще раз говорю — чтоб ноги твоей в том доме не было!

С.»

Разумеется, Гарри в одно мгновение вычленил из письма самое главное.

— Так он с ними виделся?

Скомканное письмо полетело под стол, Кронос шарахнулся и сердито каркнул.

— Видится с ними постоянно — и ничего не говорит мне!

Он нанизывал на шелковину подозрения рассыпавшиеся бусины воспоминаний: упорные слухи о том, что часть бежавших из Британии Упивающихся Смертью основали колонию в Южной Африке, и слова Северуса об изумительном Vin de Constance, которое ценители предпочитают традиционному сотерну, и сдержанную похвалу красотам Дороги Садов, в устах Снейпа равнозначную восторженному панегирику, и неожиданные отлучки, после которых тень загара ненадолго ложилась на бледные щеки его чертова любовника.

Северус неизменно пресекал все вопросы о цели этих путешествий и никогда не предлагал Гарри поехать вместе.

— Еще бы! — бушевал Гарри. — Я бы ему мешал… я бы мешал им… в чем?

Он остановился посреди комнаты, как вкопанный.

— Самый неподходящий вариант, — проговорил он медленно. — Наказание. Что ж, прав был Змей. Пришло время избавиться от иллюзий.

Ответ был написан мгновенно.

Кронос сопротивлялся, хлопал крыльями и норовил клюнуть, когда Гарри привязывал послание к его лапе — будто знал, что в письме.

— Стой смирно! — заорал Гарри. — Пока Stupefy не заработал!

— Дур-рак! — не выдержал Кронос, протискиваясь под раму. Обернулся, бросил на Гарри уничтожающий взгляд и повторил:

— Дур-рак! Не потер-ррплю!

— Нет, это я не потерплю! — рявкнул Гарри ему вслед.

Упав на кровать, он закрыл лицо руками. Голова болела. Он поправил сбившийся воротник, наткнулся на что-то липкое: мерзавец Кронос обгадил-таки его пижаму. Выругавшись, Гарри поднялся и посмотрел на циферблат. Было почти четыре часа. Спать он больше не мог. Поколебавшись, он оделся и тихо вышел из дома. Ветер с сухим шелестом перекатывал по дорожке опавшие листья. Гарри подумал, не вывести ли ему машину, но в последний момент все же решил аппарировать.

Оказалось, что сомневался он не напрасно. Аппарация прошла неожиданно тяжело, и минуту Гарри стоял, уцепившись за решетку ворот, и тяжело дышал, пытаясь справиться с рвотным позывом.

— Асмодеус! — позвал он. — Асмодеус! Мне нужно войти! Миранда! Впусти меня.

Тишина стояла такая, что можно было услышать, как осыпается на крышу звездная пыль. Гарри присел на выступ каменной изгороди — желчь стояла в горле — и закурил. Ничего не менялось. Вязь тусклых отблесков на лужайке. Длинные полосы тумана. Черный силуэт дома на фоне мерцающих созвездий.

Гарри бросил окурок на дорожку, затоптал тлеющий огонек. Подошва скрипнула по гравию.

— Господин Поттер.

Гарри вздрогнул, когда мрак расслоился, и черная тень обернулась Асмодеусом.

— Пойдемте, господин Поттер, хозяин ожидает вас.

Гарри молча последовал за горбуном.

Голова и плечи статуи мерцали под луной; плети тумана, как плющ, обвили мраморные колени. На скамейке, полускрытая влажными испарениями, сидела лже-Нарцисса.

Единорог подошел к дорожке. Рог его тускло сиял, а в глазницах клубился все тот же серебристый туман.

— Миранда, — окликнул Гарри.

— Не отставайте, господин Поттер, — сказал Асмодеус, не оборачиваясь.

Тряхнув гривой, единорог отступил за тисовые кусты.

Драко сидел в кресле у окна, белое лицо безразличнее маски.

— Кто вы? — спросил Гарри с порога.

Теперь он понял ясно: тот, кто говорил с ним сейчас, не был Малфоем, и вообще не был человеком.

Драко насмешливо выпятил губу.

— Ты же узнал нас.

— Люди, за которых я вас принял, — медленно ответил Гарри, — далеко отсюда. Кто вы и что вам нужно от меня?

— Это тебе кое-что нужно от нас, — Драко приподнял уголок рта в улыбке. — Ты забыл, за чем пришел сюда сегодня?

Гарри впервые заметил, что кожа его собеседника кажется полупрозрачной, и сквозь нее как будто просвечивает что-то темное. Ему стало душно, он шагнул ближе к окну и вдруг увидел, как статуя повернула к нему голову, увенчанную лунными рогами. Он моргнул: голова наклонилась; туман сделался гуще и уже достигал груди статуи. Временами его пласты расходились, и тогда Гарри видел фигуру в белом платье, неподвижно сидящую на скамье.

— Что это? — спросил он тихо.

Драко вопросительно взглянул на него.

— Статуя шевелится, — объяснил Гарри.

— Отойди от окна, — Драко сделал движение рукой — упали тяжелые портьеры, закрывая оконный проем. — Нельзя, чтобы Госпожа тебя увидела. Выпьешь вина?

Гарри подозрительно прищурился.

— Конечно, не простого?

— Конечно, — губы Драко изогнулись, как проволочная удавка. — Но если ты откажешься, то никогда не узнаешь, что это было за вино.

— Если там яд, такая информация мне на хрен не нужна.

Тихий смешок.

— Не волнуйся, Поттер, я не для того столько времени тебя приваживал и уламывал, чтобы просто взять и отравить.

Драко протянул бокал. Гарри подумал и взял.

На этот раз вино отдавало лимоном — не кислой горечью, но свежестью — и анисом, и прозрачной осенней тишиной; это была жидкая квинтэссенция покоя, и умиротворение охватывало Гарри по мере того, как он пил. Каждый глоток охлаждал разгоряченную кровь, унося гнев, обиду, раздражение. Впервые Гарри понял смысл выражения: «Топить печаль в вине».

— Борьба смешна, — заговорил собеседник; слова его таяли, как дым, и сам он, казалось, вот-вот растворится в сумраке гостиной. — Человечество обречено проиграть свою партию. Вы, люди, плохие хозяева. Почему бы вам не уйти, оставив Землю более мудрым существам?

Гарри безвольно кивнул. Слова Драко звучали разумно… впрочем, это не имело значения. Ничто не имело значения, ведь реальным был только сам Гарри, а мир помимо него являлся лишь взвесью тумана, лунного света и грез.

— Близится смена цикла, — продолжал шептать призрачный голос. — Вы, люди, лишены ощущения разумного баланса. Высшие формы отношений для вас сводятся к любви и ненависти. Между тем, это искусственные чувства, вы выхаживаете их в себе, как чудовищных паразитов, пока не приходит день, когда они высасывают вас досуха. И что остается тогда? Пустая оболочка.

Вино закончилось, и в ощущение гармонии вплелась диссонирующая нота потери. Гарри тряхнул головой. Что-то было неладно: он мысленно рванулся из паутины тумана, опутавшей его сознание, и почти услышал, как лопаются тонкие нити.

— Что ты несешь? — спросил он грубо. — Каким еще мудрым существам мы должны уступить наш мир? Глупы мы или умны — этот мир наш по праву, и никто его не получит!

— Отлично, — протянул Драко. — Просто превосходно. Сомнения меня оставляют: ты и впрямь похож на Избранного.

— Еще один тест? — осведомился Гарри.

— В некотором роде, — уклончиво ответил Драко.

Снаружи донесся какой-то шум, будто в саду забивали сваи. Драко чуть повернул голову к окну, не отводя, однако, взгляда от лица гостя.

— Скажи мне, Поттер, каково твое ощущение собственного бытия?

— Что? — растерялся Гарри. — Ну, я просто… какое у меня может быть ощущение? Я просто живу, и все. Это ты про смысл жизни меня спрашиваешь, что ли? Я тебе не философ, на такие вопросы отвечать.

— При чем тут смысл жизни? Каков, по-твоему, твой вес в обществе?

Гарри беспомощно хлопал глазами.

— Ну, хорошо, — сжалился Драко. — В чем разница между нулем и величиной отрицательной?

Гарри наморщил лоб.

— Даже отрицательная величина выражает Нечто, — пояснил собеседник. — Нуль же — символ Ничто.

— Смерть — это нуль?

— Смерть — это отрицательная величина, но лишь в том случае, если ей есть что отрицать. Нулем является бесцветное, медленное прозябание.

— В таком случае, мою жизнь уже нельзя приравнять к нулю.

— Забудь о прошлом. Прошлое не имеет значения. Человек — не камень; он не может просто быть, но всегда становится. Гарри Поттер из прошлого исчез, и какая разница, что он успел совершить? Вопрос в том, что ты есть сейчас.

— «Я» из прошлого и «я» теперешний — один и тот же человек, — сказал Гарри.

— Подумай, как следует, — светлые глаза прошлись по Гарри, словно оценивая его податливость. — Вспомни.

Гарри покачала головой.

— Не хочу.

— Не хочешь вспоминать. Не хочешь ничего менять. Не хочешь принимать решения. Вслушайся — каждое твое желание предваряется частицей «не». Не желание, но его отрицание. В результате остается пустота.

— Разве речь шла о том, что нужно мне? Я отрицаю — но не свои желания, а твои, — нашелся Гарри.

— Допустим. В таком случае, давай поговорим о тебе. Какую цену нам заплатить за твое согласие? Чего бы ты хотел?

— Я хотел бы… хотел… — Гарри запнулся, потому что и сам не знал, чего хочет.

Он не видел разницы между желаемым и действительным, поскольку сделал желаемое действительностью, и не хотел ничего менять.

По крайней мере, так ему казалось совсем недавно. Но сегодняшняя ночь как будто все переменила: былые сомнения с прежней силой ожили в душе. Он вспомнил, как на первых порах они со Снейпом приглядывались друг к другу: с отвращением… с недоумением… с интересом… со страхом, вызванным этим интересом.

То, что шутница-судьба свела их вместе в Париже и вынудила общаться постоянно и тесно — представители немногочисленной британской диаспоры крепко держались друг за друга; по крайней мере, начальник Гарри держался, вынуждая Гарри как одного из своих заместителей следовать своему примеру — не означало бы ничего, если бы с самого начала в сердцах Гарри и Северуса не тлела таинственная искра, без которой любовь никогда не сможет вспыхнуть.

Но, может быть, Гарри обманывал себя, и это была не любовь, а лишь жажда любви?

С чего он взял, что Снейп его любит? Никогда Северус не говорил ничего подобного. Иметь молодого любовника удобно и приятно, а то, что любовник этот — сын его старого врага, придает связи дополнительную прелесть. Бонус, так сказать.

Голова раскалывалась от боли.

— Допустим, возьму я это яблоко, — сказал он, маскируя раздраженным тоном готовность уступить. — Что дальше? Что я должен буду сделать? Какую такую судьбоносную идею я должен нести в народ?

Драко — за отсутствием другого имени Гарри продолжал называть его так — молча смотрел ему в лицо. Гарри всей поверхностью кожи ощущал его досаду на тупость гостя, на его нерешительность и колебания.

— Ты узнаешь об этом, когда прозреешь. Ты станешь предназначением расы, точкой, из которой исходят все пути. Пространство временного потока соткано из нитей бесчисленных вероятностей и линий судеб; проникая в это пространство, ты становишься как бы веретеном, наматывающим на себя эти нити. Никто не может знать, какую цель ты придашь эволюции homo genus — никто, кроме будущего тебя.

Гарри ощутил, как его рассудок беспомощно барахтается в рассуждениях Драко. Казалось, что он и его собеседник существуют в параллельных мирах, разделенных евклидовой непреложностью, и слова, произнесенные в одном из миров, неминуемо искажались, преодолевая границу, и в другом мире приобретали значение, противоположное первоначальному.

Во рту пересохло; мысли метались в панике.

— Я согласен, — выпалил Гарри, желая только освободиться от необходимости выслушивать выкладки существа, прикинувшегося Драко, уйти поскорее из этого дома. Он не верил, будто его сознание изменится лишь оттого, что он съест какое-то яблоко, будь оно хоть трижды магическим; он уступит этим невыносимо настойчивым созданиям — но пусть не думают, будто одержали победу! Стратегическое отступление, вот как это называется.

— Асмодеус! — позвал Драко. — Принеси плод. Наш гость наконец-то решил поступить, как подобает человеку разумному.

Его лицо не выражало превосходства, хотя слова и прозвучали безрадостным смешком.

Гарри промолчал. Он сделал выбор и вдруг ощутил странное облегчение.

Асмодеус торжественно вступил в гостиную. Он нес блюдо, на ободке которого играли червонные отблески, а в центре помещался плод, мягко светящийся изнутри, словно маленькое осеннее солнце.

Гарри протянул руку и взял его. Плод был необычайно тяжелый и теплый, почти горячий. Внутренне содрогаясь, Гарри поднес его ко рту.

— Нет, — остановил его Драко. — Съешь его в доме женщины, у которой ты остановился.

Гарри опустил плод в карман. Отсрочка, пусть небольшая, наполнила его душу облегчением.

— Я могу идти? — спросил он отрывисто.

— Конечно, — странно, но Драко и не думал торжествовать. Напротив, он выглядел каким-то потерянным.

«Лишился цели своего существования, вот что», — подумал Гарри.

— Асмодеус, где Госпожа?

— Госпожа вновь погрузилась в сон, — доложил горбун, почтительно понижая голос.

— Превосходно. Выведи господина Поттера в сад и предоставь самому себе, — Драко отвернулся.

«Предоставь самому себе!» — мысленно передразнил его Гарри, глядя в широкую неровную спину Асмодеуса. — «И Северус еще удивлялся, почему я придал этому существу черты Драко! Да потому что оба они — гады исключительные!»

При мысли о Снейпе на душе стало погано и захотелось что-нибудь сломать или кого-нибудь побить. Желательно, самого Снейпа. Увы, Северус был недоступен; впрочем, и окажись он рядом, он скорее открутил бы Гарри голову, чем дал себя поколотить.

Но мысль грела.

— Что тут у вас, слоны ходили? — спросил Гарри привратника, отвлекаясь от горько-сладких размышлений.

В живой изгороди зияли проломы, а в земле виднелись глубокие вмятины, словно по лужайке и вправду прошел кто-то огромный и очень тяжелый. Гарри проследил направление вмятин, и сердце его нехорошо екнуло, когда он увидел, что следы ведут к статуе Артемиды. Ему не хотелось приближаться к истукану, но Асмодеус вел его прямиком туда.

— Господин велел мне предоставить вас самому себе, — сказал Асмодеус вместо ответа. — Я выполняю указание господина.

Он повернулся на месте и сгинул прежде, чем Гарри успел вымолвить слово.

— Вот это здорово, — Гарри уныло вздохнул, сунул озябшие руки в карманы — в саду заметно похолодало — и вздрогнул, когда его пальцы наткнулись на гладкую поверхность яблока.

— Значит, ты согласился?

Гарри резко обернулся. Миранда смотрела на него неодобрительно.

— Очень глупо с твоей стороны. Я от тебя этого не ожидала.

— Я могу передумать, — попытался оправдаться Гарри.

— Не можешь, — Миранда оперлась о спинку скамьи, подняв узкие плечи. — Ты принял плод и выразил согласие. Теперь, если его у тебя не похитят — а кто же может такое сделать? — тебе придется его съесть. Со всеми вытекающими последствиями.

Гарри уныло молчал.

— Я ведь тебе говорила, — бросила Миранда резко, — чтобы ты думал, перед тем, как принять какое-нибудь решение? А? Вот скажи мне, зачем ты согласился?

— Чем ворчать, скажи лучше, что мне теперь делать.

— Откуда мне знать? Сам думай.

Миранда надула губки и сердито тряхнула волосами.

— Раз так, — сдался Гарри, — пойду я домой. То есть, к Гермионе. Черт, как мне плохо! Еще мигрень эта привязалась…

Миранда вздохнула. Провела ладошкой по лбу Гарри. Прикосновение ее было влажным, точно улитка проползла, но приятным — и боль утихла мгновенно.

— Что сделано, того не переделаешь, — промолвила она. — Жаль. Понравился ты мне. Ну, прощай.

Ее бледное личико приняло грустное выражение.

— Подожди, я еще хотел спросить у тебя…

Но Миранды уже не было.

Гарри огляделся. Туман полностью скрыл дом и сад и все сильнее сгущался, превращаясь в белое желе. Что-то сделалось с глазами Гарри — теперь ему казалось, что сад стирают огромным ластиком; он даже слышал шорох этого ластика.

«Шшурх» — исчез кусок пространства вместе с домом.

«Шшурх» — больше он не увидит поддельных Малфоев, черного козла и Миранды.

«Шшурх» — не стало тополей, и тисовых изгородей, и дерева с круглой кроной.

Осталась только статуя. Спустя некоторое время исчезла и она.

Гарри вцепился в спинку мраморной скамейки, озирая белую пустоту, в которой оказался. Через секунду ластик пройдется по нему.

«Шшурх»!

Гарри рывком сел в постели, задыхаясь от ужаса.

С силой потер лицо, приходя в себя. Надел очки, отпил воды из стакана, стоявшего на тумбочке — язык сделался шершавым, как рашпиль. Куртка валялась на подоконнике — он бросил ее туда, раздеваясь перед тем, как лечь в кровать. Гарри встал и вывернул карманы. Никаких яблок. Гарри пошарил по тумбочке, для чего-то заглянул в ящик; плода не оказалось и там.

«Сон», — подумал он с облегчением, — «но какой, однако, странный сон! Я разозлился на Северуса… из-за чего?»

Он вспомнил о своих подозрениях. То, что ночью казалось неоспоримой данностью, при свете дня выцвело до нелепого вымысла.

— Может, мне и это приснилось? — спросил Гарри у солнечного зайчика, рассевшегося на столе.

Зайчик спрыгнул под стол, безжалостно освещая скомканное письмо.

Гарри нагнулся и подобрал пергамент, бережно разгладил. В душе стало пусто, томительно засосало под ложечкой. Ровные строчки складывались в знакомые слова, но смысл их представал совершенно иным, чем виделось Гарри накануне.

— Ох, Мерлин. Он же заботился обо мне! Правда, заботился. И еще…

«Не думал, что ты испытывал к Драко чувства, достаточно сильные…»

Не мог же он ревновать? Конечно, нет. И все же мысль о возможной ревности его обрадовала — ровно до тех пор, пока Гарри не припомнил, что написал в своем послании.

— Ответ, — ноги Гарри подкосились. Он плюхнулся на кровать. — Я отправил ему ответ, и из всех идиотских писем, что я написал за всю свою жизнь, это было самым…

Он припомнил негодование Кроноса, гневно защелкавшего клювом, когда Гарри привязывал письмо к его лапе.

— Нет-нет-нет. Что я за дурак!

Он живо представил себе, как по приезде его встретят аккуратно упакованные и выставленные на порог чемоданы. Снейп четко сказал ему: никаких игр. Собрался уходить — не то, что держать не станет, а еще и придаст необходимое ускорение посредством пинка в пятую точку.

Разумеется, следовало подождать до утра. Ночь — плохой советчик.

Но, как сказала Миранда (Гарри уже и сам не знал, где явь, где сон, и на каком свете он находится), что сделано — того не переделаешь.

Мрачный, как туча, Гарри сошел к завтраку.

— Мне показалось, или в твоей комнате кричали ночью? — поинтересовалась Гермиона.

Гарри вспомнил о своей перепалке с Кроносом и слегка покраснел.

— Это ворон от Северуса прилетал, — малодушно свалил он вину на своего пернатого оппонента, — каркнул, видимо.

— А, — Гермиона кивнула. — Энни тебя не разбудила?

— Энни? — Гарри поправил очки. — Прости, я не очень хорошо соображаю по утрам. Почему она должна была меня разбудить?

— Она заходила в твою комнату, — объяснила Гермиона. — Встает, как жаворонок, вместе с солнцем, и порхает по дому. Попробуй объясни этой девчонке, что нельзя входить в комнаты к гостям!

— И что она делала? — Гарри вдруг ощутил какое-то смутное беспокойство.

— Да ничего. Стояла у окна и смотрела на меня хитрющими глазами, будто я в прятки с ней играю. Я ее увела… и, каюсь, шлепнула по попе, когда мы вышли. Так что мы с ней в ссоре.

— Не стоило, — неловко сказал Гарри. — Она же мне не помешала. Даже если и разбудила бы, подумаешь, важность!

— У нее не должно быть привычки входить в чужую комнату без спроса, — твердо сказала Гермиона. — Я ее от этого отучу! Но… я все равно чувствую себя виноватой.

Она кашлянула.

— Немножко. Поэтому сейчас мы с ней будем мириться.

Гермиона покосилась на Гарри и улыбнулась уголками губ.

Энни свернулась в кресле клубочком и тихо посапывала. Во сне она выглядела, как и полагается выглядеть пятилетней девочке: румянец на пухлых щеках, легкие ресницы, пузырек слюны в уголке нежного рта.

Гермиона подошла на цыпочках, подобрала что-то с пола, сделала Гарри знак. Они вышли на цыпочках. На кухне Гермиона показала Гарри находку: огрызок яблока.

— Нашла правильное, — сказала она с улыбкой.

Гарри молча глядел на остатки зернистой мякоти, на зерна, светящиеся изнутри, будто драгоценные камни, и струйка пота ползла у него по спине.

Ответ на все вопросы сразу предстал перед ним во всей своей окончательной простоте: существам, с которыми он вступил в контакт, нужен был вовсе не он. Его функция сводилась к тому, чтобы доставить плод в дом, где он остановился. Если бы он не приехал в Миддлтон, существа использовали бы миссис Грейнджер или саму Гермиону. С самого начала им нужна была Энни. И они ее получили.

«Я должен рассказать ей, что случилось с девочкой», — Гарри стиснул кулаки. — «Я должен. Я могу это сделать».

Он вдруг почувствовал, что действительно может; больше того, его подталкивала некая сила, делая побуждение непреодолимым.

— Гермиона.

Голос прозвучал так, что Гермиона вздрогнула и обернулась.

— Гермиона, я хочу тебе кое о чем рассказать.

Она сделала жест — какой-то скомканный, незавершенный, словно хотела прервать его, но не решилась — и Гарри заговорил, пока она не передумала. И пока не передумал он сам.

Сначала он запинался, подбирая слова, но потом речь его обрела быстроту и плавность. Гермиона не прерывала его, но лицо ее становилось все мрачнее и мрачнее по мере того, как Гарри рассказывал ей о странном доме, и о своих снах, и о Малфоях, которые оказались вовсе не Малфоями — лишь об Асмее-Асмодеусе он рассказать не смог. Стоило ему завести речь о горбуне-привратнике, как из горла его вместо слов вырывалось блеянье. Гермиона от этих звуков подскакивала и, судя по лицу, начинала сомневаться и в адекватности Гарри, и в истинности его слов, так что пришлось тему похищенных из ее оранжереи плодов обойти.

Еще он не рассказал о Миранде. Эта встреча принадлежала только ему.

Труднее всего далась Гарри последняя фраза: о яблоке, съев которое, Энни перешла дорогу судьбе и взяла на себя чужую долю.

Гарри не ожидал, что Гермиона ему поверит; уж очень странно выглядели произошедшие с ним события со стороны. Он и сам сомневался временами, что с ним действительно такое случилось. Однако Гермиона поверила сразу и безоговорочно.

— Я ждала чего-то в этом роде, — она скрестила руки на груди, будто пытаясь отгородиться от мира. — Как только Энни произнесла первое слово… нет, даже раньше: у нее всегда был такой взгляд, как будто она знает о тебе то, чего ты не знаешь сама. Я боялась за нее. Я боялась ее. Видишь, скверная я мать, Гарри, — прибавила она с горечью, — бояться собственного ребенка!

— Ты думала, она станет такой, как Волдеморт?

Гермиона и Гарри глядели друг на друга, разделенные семью футами воздуха и семью произнесенными словами.

— Да, — Гермиона подняла подбородок, бросая вызов, — я так думала.

— Мне кажется, тебе нечего бояться, — мягко сказал Гарри. — У твоей дочки любящая мать, у нее нет Салазара Слизерина и безумных Марволо в предках; кроме того, Альбус рассказывал мне, каким был Том Риддл в детстве — твоя Энни не такая. И потом…

Гарри припомнил слова, произнесенные Нарциссой в комнате-гробнице.

— …женщины, как правило, благоразумнее мужчин. Они не склонны добиваться мирового господства хотя бы потому, что мировое господство — штука довольно непрактичная и хлопотная.

— Тебе-то откуда знать о женской природе, мой всеведущий друг? — проворчала Гермиона.

Однако слова Гарри ее явно успокоили: нервно сцепленные руки разомкнулись, и слабая улыбка сменила гримаску напряжения.

— Случается, и на мою долю перепадают крохи информации — отшутился Гарри, — а вот шанс стать всеведущим я профукал.

— Я не удивлена, что ты отказывался от миссии с таким упорством, — заметила Гермиона.

— Почему это? — удивился Гарри. — Я же всем известный авантюрист; скорее, следовало удивиться, что я не ухватился за приключение обеими руками.

— Приключение — возможно, но не власть, — Гермиона прищурилась, рассматривая Гарри с научным интересом.

«Будто какую-нибудь плодожорку», — подумал он с досадой.

— Твоя жизнь всегда была насыщена событиями, — пояснила Гермиона, — но не отношениями. Эмоции порою губительны, но они же делают жизнь сладостной и наполняют ее красотой; их отсутствие означает потерю контакта со своим внутренним миром. Ты изголодался по чувствам, Гарри. Мог ли ты променять любовь на вечное одиночество?

В ее голосе прозвучала снисходительность, которая Гарри очень не понравилась.

— Гермиона, — сказал он холодно, — я понимаю, какой это непередаваемый кайф — читать в человеческих душах. Но я сам могу тебе сказать, почему не согласился. Я, видишь ли, всегда умел рассчитывать свои силы и всегда знал, что я могу сделать, а чего не могу. Я не потянул бы роли вожака стада.

— Пастыря, — так же холодно поправила Гермиона. — Я рада, что эта роль тебе не досталась, потому что ты действительно ее не потянул бы.

В сущности, она лишь повторила слова Гарри, однако таким тоном, что тот вскинулся, и запахло ссорой.

— Мама!

Оба подскочили и, не сговариваясь, поглядели друг на друга со страхом и растерянностью, словно оба состояли в заговоре против маленькой девочки, замершей на пороге.

— Ты почему подкрадываешься, как призрак?! — нервно бросила Гермиона.

— Что же ей, ногами топать? — заступился Гарри.

Гермиона нервно фыркнула и сделала ему страшные глаза, призывая не вмешиваться в воспитательный процесс.

— Мам, что такое «призрак»? — спросила Энни.

— Дух умершего существа, — произнесла Гермиона. — Или существо, пришедшее из другого мира.

— Из какого «другого»?

Гарри открыл было рот, чтобы ответить, но наткнулся на предупреждающий взгляд Гермионы.

— Иди, зайка, погуляй, — Гермиона поднялась и подошла к дочери, одернула на ней платьице.

— Мама, тебе что, страшно? — Энни заглянула матери в глаза.

— С чего ты взяла? — голос Гермионы дрогнул.

— У тебя глазки боятся.

— Все в порядке, — Гермиона отстранила от себя дочь. — Тебе кажется.

Энни побрела к дверям.

— Мамочка, я тебя люблю, — прошелестела она, взявшись за дверную ручку.

— Я тебя тоже люблю, кисонька, — отозвалась Гермиона.

Гарри дождался, пока за Энни не закроется дверь.

— Платок у тебя есть?

— А?

— Носовой платок, — терпеливо сказал Гарри. — Такая штука, которой люди вытирают слезы и сопли.

— Зачем он тебе?

— Мне он как раз ни к чему, и я хочу им с тобой поделиться. Потому что у тебя слезы текут в три ручья.

Гермиона послушно взяла платок и принялась вытирать мокрые щеки.

— Не смотри на меня, — пробубнила она из-за полотняной завесы. — Я страшная. У меня нос распух.

— Ничего, — отозвался Гарри. — Страшная так страшная. Я на тебе жениться не собираюсь.

— Спасибо, утешил, — Гермиона судорожно вздохнула. — Я постираю и верну.

— Можешь вернуть так, — Гарри поднялся и налил воды из чайника. — Пей.

— Да нет уж, постираю, — Гермиона оскорбленно взяла стакан. — Заботливый какой, надо же. Прямо как мама.

Гарри вздрогнул и оглянулся.

— Не бойся, она в магазин уехала. Если бы еще она меня утешать взялась, я бы точно скончалась на месте, раздавленная грузом сочувствия.

— Груз настолько тяжел? — Гарри ухмыльнулся.

— Ничто так не раздражает заботливого человека, как другой заботливый человек, — философски сказала Гермиона.

— Как ты думаешь, может, сообщить в аврорат?

— Что ты собираешься им сказать? «Призраки соблазняли меня стать новым мессией, но в конце концов решили доверить эту почетную роль малолетней Анне Уизли?» Хорошо, если тебя не отправят обследоваться в Святого Мунго. И в любом случае, никто тебе не поверит.

— Поверят, если обнаружат защитные чары вокруг дома.

— Я не думаю, что вокруг дома есть защитные чары, — Гермиона прижала кончики пальцев к распухшим векам. — Хорошо, что суббота. Не представляю, как бы я в таком виде на работу пошла… Я полагаю, что дом, в котором ты встречался с духами, и дом, который видят все, существуют в одном месте, но в разных измерениях. Как ты туда попадал?

— Ме-меня проводил Асмо… ммм… Асме-мее…

— Что с тобой?

— Поперхнулся! — злобно выпалил Гарри. — Я проходил через калитку и просто оказывался там.

— Хозяева дома тебя уже ждали?

— Да.

— Они открывали для тебя проход, — Гермиона кивнула. — Вряд ли ты сумеешь попасть в тот мир еще раз. Они уже получили, что хотели.

— А что это за другое измерение? Я не понимаю

— Знаешь, что такое «кольцо Мебиуса»?

— Волшебный артефакт? — неуверенно предположил Гарри.

— Не совсем в том смысле, который ты вкладываешь в слово «волшебный»

Гермиона отрезала от листа бумаги узкую полоску и показала ее Гарри.

— Видишь? У нее две стороны.

— Естественно.

— Ты полагаешь, естественно?

Гермиона перекрутила полоску на сто восемьдесят градусов и соединила концы. Провела по поверхности получившегося кольца пальцем.

— Теперь осталась только одна сторона. Вторая исчезла. Трехмерная двухмерность.

Гарри заморгал, чувствуя, как мысли завязываются узлом.

— Места, в которых ты побывал, — дом, сад и аллея — могут быть галлюцинацией, а могут оказаться своего рода «карманами» в пространстве.

— Откуда же они берутся?

— Оттуда же, куда исчезла вторая сторона бумажной ленты.

— Все это очень захватывающе, — Гарри поднялся, — но мне нужно съездить туда еще раз. Может, мне удастся встретиться с теми существами. У меня есть к ним пара вопросов.

— Я с тобой.

— Нет, ты никуда не поедешь. Ты останешься здесь с Энни.

Гермиона, к удивлению Гарри, спорить не стала, и он невольно подумал, как ей нужен муж: человек, о котором можно заботиться, на которого можно ворчать и на которого можно опереться в трудную минуту.

Проехав полквартала, Гарри остановил машину и вышел купить минеральной воды в магазинчике на углу. Несмотря на выходной день, народу было немного. Гарри открыл дверь автомобиля, однако садиться не стал.

Что скажет он, если его впустят в дом, о чем он спросит: о причинах? о следствиях? о своем месте в причудливом рисунке событий? Гарри вспомнил слова Гермионы об исчезающем измерении, и ему сделалось не по себе.

Задребезжал звонок, мимо прогромыхала велосипедистка, вслед за которой поспешал спаниель. Возле машины пес сделал стойку и звонко облаял Гарри.

— Ты меня не знаешь, — сказал ему Гарри, — я тебя не знаю, и нечего тут разоряться.

Спаниель явно был другого мнения, но хозяйка уже скрылась за поворотом, и, гавкнув напоследок, пес бросился ее догонять.

Гарри уселся в автомобиль, протянул руку, чтобы повернуть ключ зажигания, взглянул в окно и замер. На противоположной стороне тротуара миссис Грейнджер, груженная пузатыми сумками, беседовала с Нарциссой Малфой.

Челюсть Гарри не то, что отвисла, а скорее даже отпала.

«Этого не может быть», — сказал он себе.

Женщина обернулась. Разумеется, Гарри ошибся: ей было добрых шестьдесят. Его ввела в заблуждение прямая осанка и белые волосы — по всей видимости, седые.

Миссис Грейнджер попрощалась со своей собеседницей и принялась заталкивать сумки в багажник своего красного автомобильчика.

Гарри поспешил поднять стекло и тронуться с места.

Всюду уже мерещатся, думал он беспорядочно. Нет, надо срочно уезжать… уезжать? Куда уезжать? К кому? Примет ли его Снейп?

Гарри стукнул кулаком по рулю; машина вильнула и чуть не угодила в канаву.

Особняк стоял на месте. Гарри испытал облегчение и тут же рассердился на себя за это — уж не ожидал ли он увидеть пятно пустоты, прореху в пространстве?

Он подкатил прямо к воротам.

— Можно к вам? — спросил он, потрогав ржавую створку.

Ответа не последовало. Гарри помедлил, посмотрел на солнце, подбиравшееся к зениту, на прозрачные верхушки деревьев, и вошел.

— Вы не ждали — а мы приперлись! — пробормотал он, усмехаясь; впрочем, особенной уверенности в себе он не чувствовал.

Странно, но сад казался не столь запущенным, как раньше. Кто-то убрал сор и проредил бурьян; разбитые стекла заменили новыми, а льву с кольцом в пасти начистили физиономию до блеска. Это был не волшебный сад, в котором искушали Гарри, а просто обычный дом, нашедший новых хозяев.

Гарри свернул на лужайку, поминутно ожидая оклика, однако тишину нарушал лишь звук его шагов. Впервые он подошел к яблоне так близко. Крона ее начала желтеть, ствол почему-то пах ванилью. Гарри погладил шершавую кору.

— Ничего у нас с тобой не вышло?

— Да неужели? Кажется, все получилось по твоему желанию.

Гарри неторопливо обернулся, прислонился спиной к стволу.

— Ты прав, — признал он. — Но я готовился к другому.

— Ты ни к чему не готовился… однако держался неплохо. Согласись, время ты провел интересно.

— Да, будет о чем вспомнить. Почему вы не передали яблоко через Гермиону?

— Опасались, что она заподозрит неладное и уничтожит урожай. Матери — они, знаешь ли, чувствуют такие вещи. Она могла вовсе увезти девочку; пришлось бы снова ее искать, а ведь чем раньше начинаешь с ними работать, тем лучше. Мы, садовники, любим, когда все идет по плану.

— Садовники, говоришь? И чем же вы занимаетесь?

— Отделяем зерна от плевел, — собеседник тонко улыбнулся.

Теперь он совсем не походил на Драко. В сущности, Гарри вообще не мог понять, как он выглядит: черты его лица словно расплывались; стоило отвести взгляд, как они изглаживались из памяти.

— Зерна и плевелы. Темные силы вырастают сами, как сорняки, их трудно, почти невозможно извести; стоит только прекратить борьбу с ними, как они начинают распространяться. Свет же требует ухода и легко вырождается.

— Вам ли заботиться о добре?

— Свет не является синонимом добра, разве ты еще не понял? Добра и зла не существует.

— Это неправда.

— Правды и лжи тоже не существует.

— Разве того, кому ты служишь, не называют Отцом Лжи?

— Я никому не служу. И не твоего ума дела, о чем нам полагается заботиться, а о чем — нет. Ты для начала со своей жизнью разберись, — отрезал собеседник.

— Это будет не так-то просто. Я наделал глупостей, — Гарри не собирался делать таких признаний, но слова сами сорвались с губ.

— Все не так скверно, как тебе кажется. В сущности, моя… Нарцисса верно уловила суть ваших отношений.

— Почему ты ее так называешь? — Гарри решил закрыть тему своей интимной жизни.

— Нужно же мне как-то ее называть, — собеседник пожал плечами. — У нас нет имен.

— Ей больше пристало бы зваться Титанией, — хмыкнул Гарри.

— А я, стало быть, Оберон? Неплохо. «Чары я сниму — очнешься… и общий мир вернется» *4*

Собеседник улыбнулся — мимолетной, лисьей улыбкой, но довольно искренней.

— Вернется ли? Чем больше я узнаю, тем меньше понимаю в происходящем.

— Значит, приключение пошло тебе на пользу: ты сделал первый шаг на дороге к мудрости.

— Что ты имеешь в виду?

— «Я знаю, что ничего не знаю». Мнимое знание закрывает путь к мудрости.

— А не мнимое?

— Ты способен отличить одно от другого?

Гарри подумал и неохотно признал:

— Нет, не способен.

— Прекрасно. Учись заглядывать за пределы того, что ты называешь реальностью.

— Никогда я этому не научусь.

— Разумеется; но это совершенно неважно. Ведь знание — не цель, а процесс, подразумевающий непрерывное изменение.

— Зря ты мне все это говоришь, — Гарри сунул руки в карманы и ссутулил плечи. — Мудрецом мне все равно не бывать. Я, собственно, попрощаться пришел.

— В самом деле? Тогда прощай.

Силуэт Драко-Оберона потускнел, затем в воздухе рассыпался сноп мерцающих искр. Огни еще несколько мгновений плясали в воздухе радужным роем, а затем потухли.

— Постой, — запоздало спохватился Гарри, — я о другом хотел спросить!

— Сначала надо было задать вопрос, а уж потом прощаться, — наставительно произнес голос из пустоты.

— А, Миранда. Ты тоже здесь.

— Я всегда здесь.

— Невежливо беседовать с человеком, который тебя не видит, — проворчал Гарри.

— Ты полагаешь? Хорошо. Не буду нарушать этикет.

Миранда появилась без спецэффектов: только что ее не было, и вот она здесь.

— Откуда вы приходите?

— Я не сумею тебе этого объяснить. Мы действительно всегда присутствуем в этом месте — я, Асмодеус, Госпожа, — Гарри посмотрел в направлении, куда указывала Миранда. Статуя вновь высилась на своем постаменте, охраняя сад, — но видит нас не всякий. В сущности, ты единственный, кто нас видит.

— Вот как, — неопределенно протянул Гарри. — Может быть, хоть ты мне скажешь, что теперь будет с Энни?

— Ничего страшного. Она будет расти и учиться. Я буду присматривать за девочкой, и Асмодеус тоже. Не волнуйся за нее. Ее участь не будет столь печальна, как у проповедника из Назареи.

— А хозяева этого дома?

Миранда помедлила с ответом.

— Они выполнили свою задачу и могли бы уйти. Но им понравилось здесь, среди людей… им понравился ты: ваши бурные эмоции сладки для скучающих духов. Возможно, у старого дома появятся новые хозяева, мать и сын. Ты придумал для них интересную маску.

— Я им понравился? — удивился Гарри. — Да они издевались надо мной все время!

— Возможно, они были несколько бесцеремонны в своих шутках, но если бы ты не пришелся им по душе, то остался бы здесь навсегда, — спокойно сказала Миранда. — А теперь иди. Возвращайся к своему Северусу. Иди же!

Она с беспокойством взглянула на статую. Мраморная голова едва заметно повернулась, и ледяной ужас обвился вокруг позвоночного столба Гарри, как Змей — вокруг дерева в своем Саду.

— До свиданья, Миранда, — сказал он, пытаясь быть не слишком торопливым.

— Прощай, — откликнулась та. — Не приезжай сюда, пока девочке не стукнет двенадцать — просто запомни и не приезжай.

День был еще в разгаре, но небо заволокло прозрачной дымкой, и на землю легла легкая грустная тень.

И такая же смутная тревога не давала Гарри покоя. О ее причинах он старался не думать, и лишь завидев коттедж Гермионы, понял: эта настороженность порождена чувством вины.

Дом казался воплощением мира и безмятежности. Сад был пуст.

Гарри быстро прошел в гостиную. Гермиона сидела за столом, склонившись над грудой бумаг, и сосредоточенно подчеркивала что-то плоским черным карандашом.

— Ты вернулся? — спросила она, и Гарри вздохнул с облегчением, услышав, как спокоен ее голос. — Ну, что ты видел?

Он подумал, говорить ли ей, и решил, что никакой пользы в этом нет.

— Ничего. Теперь это просто дом и просто сад. Кажется, усадьбу кто-то купил.

— Вот и хорошо. Я, Гарри, решила не переживать по поводу того, что случилось. В конце концов, я всегда знала, что Энни — ребенок необычный. Теперь я в этом убедилась, только и всего.

— Ты справишься?

— Разумеется, — Гермиона одарила Гарри широкой насмешливой улыбкой. — Если для тебя это будет утешением, можешь утешиться.

Гарри улыбнулся ей в ответ.

— Когда ты уезжаешь?

— Завтра утром.

— Хорошо, — Гермиона откинулась на спинку стула, соединила кончики пальцев. — Мне, видишь ли, все же нужно время, чтобы… привыкнуть, и пока этого не произойдет, я буду тревожиться. Я не хочу, чтобы ты скучал — а ведь нет ничего скучнее тревоги, которую ты не разделяешь.

За окном слышался шелест: поднялся ветер, стайка рыжих листьев пролетела мимо окна.

— Где Энни?

— Помогает маме в саду. Ты бы не мог пока заняться чем-нибудь? Мне нужно поработать.

— Да. Да, конечно.

Гермиона кивнула и снова углубилась в свои бумаги.

«Нет, эта не пропадет, и дочери пропасть не даст», — подумал Гарри, поднимаясь по лестнице, и на сердце у него стало легко.

Однако не успел он войти, как увидел, что на подоконнике с той стороны оконной рамы сидит сова; не сыч Гермионы, какая-то незнакомая. Письмо мог прислать кто угодно — Ремус, близнецы, и все же от тоскливого предчувствия под ложечкой сразу засосало.

«Он бы отправил Кроноса», — Гарри поднял раму.

Адрес был надписан почерком Снейпа.

Заледеневшими пальцами Гарри надорвал конверт.

«Поттер.

У меня все хорошо (хотя сомневаюсь, что тебя это интересует).

Я понимаю, ты страшно занят: поиски воришек, общение с духами и разгадывание странностей детей, до которых тебе не должно быть никакого дела, отнимают у тебя все силы, так что времени на письма уже не остается. Но пару строк в ответ ты мог бы и черкнуть.

Письмо отправляю почтовой совой, потому что Кронос где-то рассадил себе лапу; кроме того, он не желает тебя видеть. Он очень на тебя зол. И я тоже.

Как поживают твои призраки? Впрочем, вопрос праздный. Коль скоро ты обратил на них внимание, долго им не протянуть. Это ведь твое хобби: ты вламываешься в чью-то жизнь, как слон — в посудную лавку, и разносишь в мелкие дребезги все, до чего можешь дотянуться.

Поттер, если я не получу ответа на это письмо, в мой дом по возвращении можешь не заезжать. Найдешь свои вещи в твоей квартире.

Миссис Уизли передай привет и мои глубочайшие соболезнования по поводу того, что ей пришлось терпеть тебя целую неделю. Она всегда отличалась стойкостью характера, но такое испытание чересчур велико даже для нее.

P.S. Черт возьми, Поттер, возвращайся!

С.»

— Кронос. Какой ты умница. И какой я болван.

Гарри чувствовал, как тает холодный ком, образовавшийся в его груди; влага поднялась и подступила к глазам. Он снял очки и стоял, глядя вниз, где на расплывшемся зеленом пятне газона виднелось пестрое маленькое пятнышко — Энни.

— Я не хотел, — сказал он ей в невольном приступе раскаяния.

Пятнышко шевельнулось, и Гарри показалось, что девочка смотрит на него. Он надел очки.

Энни стояла лицом к окну, запрокинув голову. Лицо ее выражало странную смесь грусти и торжества. Она показала пальцем вверх, а затем повернулась и крикнула: «Мама, смотри!». Какая-то пестрая штука пролетела мимо него и спланировала на лужайку. Тут Гарри понял, что девочка следила вовсе не за ним; он перегнулся через подоконник — яркий бумажный змей лежал на траве, над ним склонились Гермиона и Энни.

— Не улетай, — велел Гарри напыжившейся сове. — Сейчас будет ответ.

«Северус.

Выезжаю завтра. Жди.

Гарри».

И ничего лишнего.

Скорее бы закончился этот день, и наступило завтра. Только бы добраться до Лондона, вернуть машину — и домой, домой, во Францию!

Как это, оказывается, тоскливо — быть не дома.

Гарри планировал встать пораньше, но проспал почти до полудня и проснулся оттого, что солнце поставило на его носу жирную запятую.

— О, Мерлин, — пробормотал он, поглядел на часы и повторил, — Мерлин великий! Как это я так проспал?

Быстро одевшись, он наспех покидал вещи в чемодан и спустился в кухню — то ли к завтраку, то ли к обеду.

— Доброе утро, — он украдкой взглянул на Гермиону — тревожится ли она, как грозилась?

Гермиона не тревожилась; напротив, настроение у нее было превосходное.

— Вот теперь я верю, что ты «сова». Знаешь, который час?

— Около двенадцати. Почему ты хихикаешь? Это так забавно, когда человек поздно просыпается?

— Это не забавно, это безответственно. И хихикаю я вовсе не поэтому. Представь себе — мама придумала завести коз!

Гермиона расхохоталась.

Гарри захлопал глазами, соображая, спит он еще или уже проснулся.

— Коз? — переспросил он и плюхнулся на табурет.

— Угу. Не знаю даже, откуда она их взяла, — Гермиона промокнула выступившие от смеха слезинки салфеткой и взялась за кофейник. — Говорит, подарок. Ничего себе — подарочек! Да они теперь весь сад вытопчут!

— Если ты скажешь, что козы сожрут лилии, она передумает.

Гарри принял протянутую Гермионой чашку.

Первый глоток обжигающей горечи, и в голове сразу просветлело, а кровь весело заструилась по жилам.

— Как бы не так, — хмыкнула Гермиона. — Мама просто без ума от этих созданий. Беленькая козочка не отходит от нее ни на шаг, ластится, будто не козочка, а кошечка — мама с ней прямо как Эсмеральда. Она мне и самой нравится — козочка, я имею в виду — а вот козел очень подозрительный. Косматый такой, борода в репьях… на Асмея похож.

Гарри поперхнулся кофе и пролил полчашки себе на колени.

— А кто за ними ухаживать будет? — прохрипел он сквозь кашель.

— Ты хоть не разговаривай, горе мое, — Гермиона достала палочку и пробормотала заклинание.

Приступ кашля мгновенно прошел.

— Ты снова пользуешься магией?

— Да. Мама теперь не против, — Гермиона улыбнулась. — Она не настолько увлеклась, чтобы самой выгребать навоз, и тут заклинания придутся кстати. Что ни делается, все к лучшему… Энни в восторге. Вот только как быть с козлятами?

— На этот счет можешь не волноваться, — Гарри тоже достал палочку и ликвидировал кофейное пятно. — Козлят не будет.

— Откуда ты знаешь?

— Это пророчество, — важно ответил Гарри. — Трелони все же недаром ела свой хлеб… и пила свой херес.

— Довольно с меня пророчеств, — Гермиона тряхнула головой и улыбнулась. — Я собираюсь жить сегодняшним днем.

— Как человек, пострадавший от пророчеств, целиком и полностью с тобой согласен.

— В нашей дружной компании не хватает только Волдеморта, — заметила Гермиона с той же милой улыбкой. — Вот уж кто пострадал от пророчества сильнее всех.

— Этот пусть остается там, где он есть.

— Хочешь посмотреть на коз?

— Нет, Гермиона. Я не люблю коз. К тому же, я и так задержался с отъездом — я ведь хотел выехать пораньше.

— Что, не терпится?

— Да… да, не терпится. Извини.

Он извинялся не за свою торопливость, и Гермиона это знала.

— Чего уж там, — она продолжала улыбаться, но в глазах ее появилось выражение скорби, тут же скрытое опустившимся ресницами. — Возмутитель спокойствия.

«Мадонна», — подумал Гарри, а вслух произнес:

— Я — ходячая неприятность.

— Не настолько все неприятно, если разобраться.

— Я рад, что ты именно так на это смотришь.

— Не думай, что я делаю хорошую мину при плохой игре. Игра хороша, и глупо делать при ней плохую мину.

— Ты совершенно права, моя мудрая подруга! Значит, ты простила меня? Я был себе отвратителен.

— Не за что мне тебя прощать. Отправляйся к своему Снейпу (раз уж мы заговорили об отвратительных людях) и забудь про глупые угрызения совести. Ты совершенно ни в чем не виноват, и не надо выглядеть таким несчастным. Так уж вышло, Гарри — что тут скажешь? Жизнь такая штука — только и знает, что подкидывать тебе сюрпризы разной степени приятности, а тебе остается лишь развести руками: так уж вышло.

В машину Гарри садился в состоянии легкой эйфории. Он радовался всему: и жемчужным облакам на серой подкладке, и холодному ветру, и тому, что скоро оставит все это позади. Гермиона провожала его, стоя на пороге, на ней был ярко-желтый дождевик, Энни цеплялась за его полу. Гермиона помахала Гарри вслед, что-то сказала дочери, и та тоже взмахнула пухлой ладошкой.

Коттедж скрылся за поворотом.

Серые улица, серые дома, белые изгороди, зеленые газоны. Как странно, что он приехал сюда всего лишь неделю назад! Будто месяц прошел: бабье лето сменилось настоящей осенью, да и мир для него переменился… переменится когда-нибудь.

Интересно, каким он будет, новый путь? В этом, теперешнем порядке много уродств, но есть и вещи, которые заслуживают того, чтобы их сохранили.

Гарри надеялся, что прежде чем уничтожать несовершенное, адепты нового пути будут отчетливо представлять себе то совершенное, которым его заменят. Хотя надежда на это невелика: ведь, что бы там не говорила Миранда, а большинство людей такие же, как он, Гарри, и поступкам их нечасто предшествует размышление.

Впрочем, все это будет нескоро. Гермиона права, лучше жить сегодняшним днем.

Гарри выбрался из Миддлтона. Он не стал останавливаться возле особняка, но успел увидеть, что ржавые ворота заменили новыми. Хозяева дома не вышли поглядеть ему вслед — зачем? Теперь и у них новая жизнь (если их существование можно назвать жизнью), и новые развлечения.

Сосновый лес был таким же, как тогда, почти не изменился, только подлесок сделался ярче, и не гулял среди кустов белый единорог.

Вот и развилка дорог. И здесь Гарри тоже не остановился.

По мере того, как он удалялся от Миддлтона, произошедшие с ним события теряли отчетливость и делались смутными; скоро он вернется к прежней жизни и думать забудет о волшебных садах, которых, в сущности, не было. Но пока он томился чувством, которое никак не мог определить, и эта неопределенность раздражала его еще сильнее.

Что это было? Жалость к Гермионе, порожденная нечаянно подсмотренным выражением скорби в ее глазах? Она видела будущее — не так, как видят пророки, но так, как видят матери, и отныне ко всякой ее радости всегда будет примешиваться капля печали. Но печаль всегда будет оборотной стороной гордости за свое дитя.

Нет. Не жалость испытывал Гарри — разочарование.

Он выдержал искус и остался в своем Эдеме… и отныне никогда ему не узнать, какова на вкус вода за его вратами.

~ fin ~

*1 «Главное достоинство храбрости — благоразумие». Шекспир, «Король Генрих IV», ч.1, акт V, сц. 4.

*2 «Эта женщина слишком щедра на уверения». Шекспир, «Гамлет», акт III, сц. 2

*3 «Пусть себе кобылка брыкается». Там же.

*4 «Чары я сниму — очнешься… и общий мир вернется». У Шекспира («Сон в летнюю ночь», дейст.III, сц.2) — «Чары я сниму — очнется Титания, и общий мир вернется»