Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом, и Гарри вздрогнул, словно от удара. Не в силах вымолвить ни слова, он слушал, как затихает звук удаляющихся сердитых шагов. Эти краткие мгновения показались ему неимоверно долгими, а когда наступила тишина, ее прерывало только позвякивание замысловатых серебряных инструментов, унаследованных им от Дамблдора.
Никто не шевелился. Гарри был уверен, что его жена и старший сын смотрят на закрытую дверь с той же болью в сердце, что и он сам. Он удивился, что вообще способен думать.
Жена заплакала. Негромко — только неровное дыхание и сдавленные всхлипы давали понять, что она не может сдержать слез. Баррис хрипло прошептал:
— Он скоро успокоится, мам, вот увидишь. Серен придет в себя и извинится…
Но звучало это малоубедительно.
— Но почему? Почему? — теперь в ее голосе отчетливо угадывались слезы. Баррис что-то пробормотал себе под нос, но что именно, Гарри не разобрал. Да это было и неважно. Молодой человек понятия не имел, что делать, как и его родители.
Гарри знал, что ему следует успокоить и ободрить жену, но шок и боль словно парализовали его, не давая пошевелиться. Ему тоже хотелось заплакать, но Баррису ни к чему видеть его слезы. Если он покажет, насколько его расстроила выходка Серена, они подумают, что все действительно очень серьезно. Но это не так.
Может быть.
В июне Серену исполнилось семнадцать, он официально стал взрослым и самостоятельным, и вот сегодня, после ужасающего спора, он ушел, хлопнув дверью. Его нельзя было остановить, и, зная сына, Гарри не был уверен, что он скоро вернется. Причинить Серену боль было сложно, но если кому-то это удавалось, он не скоро забывал обиду, если забывал вообще. В этом он был совершенно непохож на Барриса: рассердить того ничего не стоило, но он так же легко и успокаивался.
Наконец, собрав волю в кулак, Гарри направился к кабинету. Остановившись возле жены, он ободряюще положил руку ей на плечо. Они посмотрели друг другу в глаза и вздохнули — после двадцати лет брака им не нужны были слова, чтобы понять, о чем думает другой. Гарри повернулся к Баррису.
— Пап? — спросил тот, и в его шоколадно-карих глазах, так похожих на глаза матери, Гарри увидел отражение собственного страдания.
— Все уладится, — но слова прозвучали неубедительно. — Серену просто нужно немного времени. Он пожалеет о том, что наговорил.
— Но… — с болью в голосе произнес Баррис, — …если то, что он сказал, правда, у него есть очень веская причина, чтобы злиться…
— Веская причина? — переспросил Гарри, удивленно и немного рассерженно, и устало провел рукой по лбу. — Я не знал, что любовь может быть веской причиной для того, чтобы злиться и грубить родным.
— Не в том дело, — смущенно отозвался Баррис. — Просто… ты должен был сказать ему прежде…
— Прежде? Прежде чем что? — сердито спросил Гарри.
— Гарри! — успокаивающе произнесла жена, и он вздохнул.
— Знаю, знаю, — он снова взглянул на сына. — Мы просто хотели, чтобы у него было нормальное детство, без слез и страха. Мы с мамой хотели все рассказать, когда ему исполнится восемнадцать, когда он будет знать, что мы любим его и поддержим, во что бы то ни стало. Мы думали, тогда он воспримет это спокойнее…
— Но вы должны были понимать, что все может выйти наружу в любой момент. Особенно так, как это случилось. Удивительно, что он не узнал раньше.
— Баррис, это не какой-то постыдный секрет, который мы пытались скрыть, — умиротворяюще произнесла жена. — Просто детям ни к чему знать такие вещи.
— Но Серен не ребенок!
Не удержавшись, Гарри сухо усмехнулся, и этот смех эхом отозвался в пустоте гостиной.
— Не думаю, что в семнадцать кто-то может считаться взрослым, хотя я в свое время думал по-другому.
— Тогда все и было по-другому, Гарри, — возразила ему жена. — Ты был гораздо взрослее, чем все твои друзья.
— Может, да, а может и нет. В любом случае, я не был взрослым. Мне пришлось прожить сорок пять лет, чтобы это понять.
Жена едва заметно улыбнулась.
— Серен тоже взрослее своих сверстников.
— Немного.
— Он уж точно взрослее меня, — добавил Баррис.
От этих слов у всех стало чуть легче на душе.
— Это вряд ли что-то значит, сынок, — Гарри ласково взъерошил его и без того растрепанные волосы.
— Пап! — возмущенно воскликнул тот.
— Ты всегда был ребячливым.
— Не говоря уже о твоих отметках, — многозначительно добавила жена. Баррис застонал.
— Ой, только не начинай снова! У меня четыре ТРИТОНа, вполне достаточно для работы, которая мне нравится. Я не виноват, что ты была лучшей ученицей во всей школе!
Дверь кабинета закрылась с негромким щелчком, заглушив привычную пикировку между женой и сыном. Хромая, Гарри медленно подошел к удобному креслу возле стола. При каждом шаге ногу и бедро пронзала боль, усиливающаяся с каждым годом.
Через две недели ему будет сорок пять.
Опустившись в кресло и насилу подавив стон, Гарри посмотрел на семейное фото, сделанное примерно четыре года назад, сразу после того, как Баррис получил свои СОВы. Фред сфотографировал их у Фортескью, пока они ели причудливую смесь мороженого, заказанную Сереном.
* * *
Серен любил мороженое. Он вообще любил все сладкое, но мороженое особенно.
Их старший сын, Баррис, в пятнадцать лет был очень похож на своего деда, маминого отца. Только по растрепанной копне волос можно было предположить, что он еще и Поттер. Серен был больше похож на Гарри, но не лицом, а, скорее, жестами. Тот знал, что младший сын обожает его и старается подражать всему — словам, тону, манере держать себя.
Мальчишки заговорщически перешептывались, а Гарри с Гермионой весело кому-то махали. Гарри очень хорошо помнил тот день. Они должны были встретиться в кафе с Невиллом и его семьей, но те немного опаздывали. Зато к ним почти сразу присоединились Ли Джордан с семьей, заглянувшие навестить Фреда с Джорджем. Джордж с годами стал больше походить на отца, раздобрел, его лысина росла с каждым новым ребенком. Фред же остался болезненно худым. Сделав снимок, близнецы объявили перерыв и уселись рядом с остальными.
Когда, наконец, появились Лонгботтомы, встреча начала походить на семейное воссоединение Уизли: хотя сыновья Невилла носили его фамилию, все они были такими же рыжеволосыми, как и их мать, в девичестве Джинни Уизли. Они четверо, вместе с двумя дочками Ли и мальчишками Гарри быстренько перебрались поближе к дядюшке Фреду, который тут же, к досаде родителей, принялся пичкать их сладостями с подвохом.
Серен много смеялся в тот день. Вместе с Деннисом, младшим сыном Джинни и Невилла, им каким-то образом удалось уговорить Фреда проглотить собственное лакомство, и, к немалой радости окружающих и прохожих, у того появились хвост, маленькие рожки и копыта.
Из всех Уизли только Фред не обзавелся собственной семьей, но зато он был любимым дядей своих бесчисленных племянников и племянниц. Его было легко рассмешить, он обожал детей, а слишком серьезного Серена любил, как родного. Гарри подозревал, что его младшенький собирается пристроиться на работу в Ультрафокусы Уизли, но не особенно расстраивался на этот счет, хотя и помалкивал. Хоть кто-то из Поттеров поучаствует в работе предприятия не только деньгами.
Гораздо более странным было то, что Серен подружился с Деннисом, совершенно на него не похожим. Деннис был шумным и ужасно энергичным. Они учились на одном курсе, и хотя Шляпа поместила их на разные факультеты (Серена — в Равенкло, а Денниса, естественно, в Гриффиндор), они по сей день оставались лучшими друзьями. Деннис напоминал Гарри Рона, и каждый раз, думая об этом, он чувствовал тупую боль в груди, несмотря на то, что прошло больше двадцати лет.
Ему было, о чем вспомнить — чудесное время, что семья Поттеров проводила вместе, вчетвером. Родители старались посвящать детям каждый свободный миг, объездили с ними едва ли не весь свет, жили в палатках, как кочевники, и роскошных отелях. Гарри знал, что жена старается хоть как-то восполнить то, что он сам недополучил в детстве, но это все равно было здорово. Мальчишкам так нравились семейные поездки, что, Баррис, закончив школу и получив полное право делать все, что захочется, в том числе увиваться за девочками, предложил отправиться в Австралию, чем ужасно удивил родителей.
Это было так чудесно, так замечательно! И, вопреки дурным предчувствиям Гарри, длилось неправдоподобно долго.
Но теперь все кончилось, и появившаяся вдруг пустота причиняла страшную боль. Они с женой страшились подобного исхода с тех пор, как семнадцать лет назад в их жизнь вошел Серен, которому тогда было несколько дней от роду. Хотя жена, как могла, готовилась к этому дню, читала бесчисленные книги и консультировалась со специалистами, этого оказалось недостаточно.
Они не ожидали, что Серен, их приемный сын, которого Гарри с женой любили так же, как и Барриса, — свою плоть и кровь — узнает, что он не им родной. Не думали, что он так страшно обидится — словно его обманули специально — и не захочет слушать никаких объяснений.
Несколько недель, с момента возвращения из Хогвартса, мальчик был угрюм и подавлен, пока, наконец, не собрал вещи, со скандалом поставил родных перед фактом, что ему все известно, добился ответа, и ушел, хлопнув дверью.
Если бы семнадцать лет назад кто-то сказал Гарри, что боль от этого окажется сильнее, чем от Круциатуса, он бы рассмеялся тому человеку в лицо. Но с тех пор прошло семнадцать лет.
За это время малыш, которого Гарри принял так неохотно, целиком и полностью завладел его сердцем, и уже через полгода молодой отец не остановился бы ни перед чем, чтобы наказать, любого, кто отважился бы причинить ему вред. Жена полюбила слабенького ребенка еще быстрее.
Гарри поднес снимок ближе к глазам и взглянул на Серена. Словно почувствовав его взгляд, мальчик отвернулся от брата и посмотрел прямо на отца, улыбнувшись так искренне, что это немедленно напомнило Гарри другой день, когда его младший сын вернулся домой после первого курса.
* * *
— Пап, — маленький Серен поднял голову от учебника по истории магии (при одной мысли, что Биннс рассказывает историю о нем тем же нудным тоном, каким он вещал о гоблинских войнах, Гарри становилось тошно). — Как у тебя получилось быть таким храбрым, что ты победил Волдеморта? Там, в школе, никто даже не смел произнести его имя, а ты…
В то время Гарри работал координатором группы авроров и, занятый бумагами, сначала даже не понял, о чем спрашивает сын. Он не сразу нашелся, что ответить.
— Я не был храбрым, — наконец, сказал он. — Если бы я задумался над тем, с кем сражаюсь, то, скорее всего, у меня бы ничего не вышло. А так… это просто случалось. Мне было попросту некогда размышлять. И я никогда не делал ничего в одиночку.
— Делал. В конце ты был один.
— Нет. Даже тогда мне помогали. Многие думали обо мне, и я знал, что жертва Дамблдора не была напрасной, я знал, что твоя мама любит меня, и дядя Рон, которого ты никогда не встречал…
— Я знаю, — кивнул мальчик, — он был братом тети Джинни. Ты уже рассказывал о нем.
— Я знал, что они сражаются вместе со мной, пусть даже их нет рядом. И это придавало мне сил.
— А… как ты убил его в конце?
Наступила полная тишина. Гарри устало потер лоб.
— Знаешь, Серен… Мне все еще трудно говорить об этом. На самом деле, это он чуть не убил меня. Он пытался… как бы сказать… переманить меня на свою сторону. Он знал, что это уничтожит меня. Мой и его разум соединились — это было немного похоже на легилименцию… я победил его только потому, что мне не нужна была власть, не нужна была победа ради мести, нет — я просто хотел, чтобы те, кого я люблю, были свободны и жили без страха. Волдеморт не мог этого понять.
— Ясно, — отозвался Серен, и его черные глаза подозрительно заблестели. Гарри постарался быть очень осторожным, чтобы нечаянно не применить легилименцию — ему не хотелось проникать в разум сына. Он улыбнулся.
— Даже то, что я оказался на это способен, не было моей заслугой. Один из моих профессоров научил меня артименции* (Артименция (Artimency) — термин, предложенный автором (Энахмой), так называемое искусство управления разумом или «искусство разума» (пер. с лат.). Позволяет управлять воспоминаниями, как своими, так и чужими.).
— Кто? — воодушевленно поинтересовался Серен.
— Ты не знаешь его. Он больше не преподает в Хогвартсе. Его звали Северус Снейп.
— Что он преподавал? Защиту от темных искусств?
Гарри не смог сдержать смех, но быстро взял себя в руки.
— Нет, он не преподавал Защиту, но всегда хотел. В то время должность профессора по Защите еще была проклята, и ни одному учителю не удавалось продержаться дольше года. Дамблдор не желал, чтобы профессор Снейп покинул школу так скоро.
— Что с ним случилось? Он погиб на войне?
— Нет. После окончания войны он преподавал в Хогвартсе, почти до твоего рождения. Он был Мастером зелий. Однажды на уроке произошел серьезный несчастный случай: зелье взорвалось и облило его. Вскоре он умер.
Серен в шоке уставился на отца:
— Умер?
— Зелья могут быть очень опасны.
— Я знаю. Профессор Забини тоже так говорит.
Гарри нахмурился.
— Он декан Слизерина, да?
— Да. Этот… Снейп тоже был деканом Слизерина?
— Да, — ответил Гарри немного более холодным тоном, чем намеревался.
— Он тебе не нравился, — немедленно подметил Серен.
— Уверяю тебя, наши чувства были взаимны, — Гарри жестом велел сыну не перебивать. — В конце концов нам удалось более-менее договориться. Если бы не он, я вряд ли пережил бы эту войну. Если бы он не помогал мне, пусть неохотно, то сейчас не было бы ни меня, ни тебя — только Волдеморт со своими прислужниками, — Гарри вздрогнул. Он так и не смог избавиться от воспоминаний, и поэтому старался избегать разговоров о войне. При каждом упоминании о том, что произошло, он ощущал, как в глубине его души беспокойно ворочается тьма, и от этого чувствовал себя старым и опустошенным.
Тогда у него не было причин грустить. Но сейчас…
— Хотел бы я быть, как ты, — вздохнул Серен. — Я бы не смог общаться с тем, кто мне не нравится. Вроде Ленни Вуда.
О да, Ленни Вуд. С тех пор, как их младший сын пошел в школу, Ленни стал притчей во языцех в семье Поттеров. Гриффиндорец, одногодка Серена, он с первого дня его невзлюбил и не упускал случая это показать. Гарри с женой без конца повторяли сыну, чтобы он не обращал на наглеца внимания, что тот просто завидует, но злобные придирки больно ранили тихого, застенчивого Серена.
Баррису пришлось дважды вычистить трофейный зал (под присмотром ужасно постаревшего Филча), после того, как, защищая брата, он однажды не удержался и как следует проклял Вуда, а в другой раз просто-напросто подрался с ним. С тех пор Ленни оставил Серена в покое, заслужив, однако, его ненависть.
— Смог бы, если бы от этого зависела твоя жизнь, — возразил Гарри.
Спустя год после этого разговора Баррис поколотил мерзавца.
— Нет, — покачал головой мальчик. — Я не такой, как вы с Баррисом. Я бы никогда не смог сразиться со злым волшебником или договориться с моими врагами, — он нахмурился. — Неудивительно, что Шляпа не отправила меня в Гриффиндор.
Гарри показалось, что Серен хотел сказать что-то другое. Он подался вперед и внимательно посмотрел на сына.
— Серен, если Шляпа хотела отправить тебя в Слизерин, ты можешь сказать. В этом нет ничего плохого.
— Ничего? — расстроено воскликнул тот. — Все злые волшебники учились в Слизерине! И даже сейчас достаточно взглянуть на слизеринцев, и сразу становится ясно, какие они!
Гарри перебил его:
— Разве мы с мамой когда-нибудь говорили, что быть в Слизерине — плохо? — резко спросил он.
Мальчик покраснел и опустил голову.
— Нет, ни разу. Но Деннис сказал…
— Неважно, что сказал Деннис, Серен. Слизерин ничем не хуже других факультетов. Там училось много волшебников — хороших и плохих, умных и глупых, трусливых и храбрых. Тот профессор, о котором я говорил, был одним из самых мужественных людей, каких я встречал. Он сражался на стороне Дамблдора. И у Волдеморта были последователи со всех факультетов.
— Но все наши знакомые… все друзья — они гриффиндорцы… — мальчик неуверенно взглянул на отца. — Если не все слизеринцы плохие, почему ты не подружился с кем-нибудь из них?
— Потому что я много лет прожил с гриффиндорцами. Да, они мои самые старые и надежные друзья. Но у меня есть друзья и с других факультетов — Луна Лавгуд и Терри Бут из Равенкло, как и ты, или Эрни из Хаффлпафа.
— Но никого из Слизерина!
Гарри вздохнул.
— Серен, Шляпа и меня хотела отправить в Слизерин. Я стал гриффиндорцем только потому, что попросил ее не делать этого.
Услышав это, мальчик ахнул, стремительно вскочил, обошел стол, за которым сидел Гарри, и кинулся отцу на шею. Удивленный, тот обнял сына и почувствовал, что тот дрожит.
— Что такое?
— Я думал, что Ленни прав, и я не настоящий Поттер… не твой сын… что я позорю твое имя… — всхлипнул Серен, уткнувшись отцу в шею и крепко-крепко прижавшись к нему.
— Даже если бы Шляпа отправила тебя в Слизерин, ты бы все равно остался моим сыном. Для меня не имеет никакого значения, на каком факультете ты учишься.
— Правда? — переспросил мальчик, не разжимая рук.
— Правда.
— Но ты рад, что я не в Слизерине, да?
— Нет. Я рад, что у меня такой умный сын. Знаешь, Шляпа хотела отправить твою маму в Равенкло.
— Значит… я не ошибка? Не разочарование?
— Глупенький, — ответил Гарри и крепче обнял его. — Мой глупый, глупый малыш.
* * *
Гарри не заметил, как начал плакать — тихо и без слез — но жена, что случалось всегда, уже была рядом — как и в тот день, почти тридцать лет назад, когда он сидел на верхушке Астрономической башни и пил, как он думал, последний раз в жизни. Он стащил виски с профессорского стола, улучив минутку, когда Дамблдора не было поблизости, и, как и планировал, направился на башню.
Виски в бутылке оставалось не так уж много, но Гарри был настолько не в себе, что ему было все равно. В первый раз в жизни он чувствовал себя храбрым — он, герой волшебного мира, которого все считали воплощением мужества, никогда не испытывал ничего подобного. Но теперь, выпив почти бутылку огневиски, он это чувствовал.
Он чувствовал себя достаточно храбрым, чтобы отважиться сделать последний шаг, который подвел бы итог восемнадцати годам ненавистного существования, проклятым годам. Он доставит последние воспоминания Волдеморта туда, где им самое место, где сам Том блуждал в отчаянии — за занавес, где его ждали шепчущие тени, где Гарри сможет встретить тех, кого любил — родителей, Сириуса, Люпина и Рона.
Но его жена — которая, конечно же, тогда еще не была таковой — нашла его, забрала бутылку, отхлестала его по щекам и держала в объятьях до тех пор, пока Гарри не выплакал все слезы. И ни разу с тех пор она не позволила ему упасть.
Тогда в их отношениях не было никакой романтики. Они были просто друзьями, и именно крепкая дружба помогла им обоим выжить. Понадобилось восемь лет, чтобы они поняли, что исцелились достаточно, что не ищут больше забвения или замены ушедшим, и сказали друг другу «да».
Их браку завидовал весь волшебный мир.
За двадцать лет, прошедших с тех пор, Гарри привык к тому, что вокруг происходят только хорошие вещи, и поэтому последние события едва не разрушили весь его мир.
— Я знал. Знал, что это плохая идея. Я говорил тебе, что именно так все и кончится, — хрипло произнес он. Собственный голос даже ему самому показался болезненно резким.
— Ну, перестань. Ты же знаешь Серена. Дай ему время. Он любит тебя, любит нас всех. Он вернется.
— А если нет?
— Даже тогда я буду рядом с тобой.
Гарри кивнул и вгляделся в любимое лицо жены, взглянул на длинные волнистые волосы, потемневшие с годами, теплые карие глаза и снова осознал, что пока Гермиона остается рядом с ним, он сможет одолеть тьму, грозящую завладеть его душой. Но одновременно с любовью он ощутил и страх — если ее не будет рядом…
Нет, об этом лучше не думать.
Глава 2. Серен.
Даже несколько часов спустя Серена колотило при воспоминании об отце и разговоре с ним.
Как он посмел?.. Как он мог?..
Какая наглость! А как он объяснял серьезным, но таким слащавым тоном, что хотел «дать ему нормальное детство»! Нормальное детство! Смешно.
Ему забыли сказать то, о чем знали уже все вокруг: Лонгботтомы, Уизли и даже Вуды… Серена затрясло от злости при вспоминании о торжествующе-глупом выражении на лице Ленни Вуда, который после окончания праздничного ужина в конце года вместе со своими гриффиндорскими лакеями принялся задирать его. И это после того, как директриса МакГонагалл похвалила Серена за выдающиеся результаты и объявила, что Равенкло получает кубок школы главным образом, благодаря ему.
— А скажи-ка мне, маленькая плакса Сирена, почему ты скрывал, что ты ублюдок? Незаконнорожденный, которого Поттеры вытащили из помойки из одной только жалости?
Время словно застыло для Серена. Он не мог пошевелиться, не знал, что сказать. Уставившись на ненавистное лицо, качая головой, он пытался подобрать слова для ответа.
«Ты лжешь», — хотел было сказать он, но тут странные фрагменты его жизни начали становиться на место.
Комментарий Шляпы: «ты мог бы достичь там величия», непонятный взгляд, которым обменялись родители, когда он спросил, от какой ветви семьи унаследовал черные глаза… не говоря уже о полном отсутствии той безудержной храбрости, которой славились его родители и брат.
— Ты лжешь, — произнес он, наконец, но куда менее уверенно. Однако Ленни только глумливо ухмыльнулся.
— Так мне папа сказал. А ему — чиновник из Министерства, который видел документы своими глазами. Ты ублюдок, маленькая Сирена, я понял это, как только увидел твою отвратительную физиономию…
В следующий миг они стояли лицом к лицу, направив друг на друга палочки, но Серен знал, что у него нет ни единого шанса. Рядом с Ленни были его прихвостни, а он был совсем один.
Вскоре он оказался на земле, без палочки, заляпанный грязью и изрыгающий огромных слизняков. К счастью, весьма своевременное появление Денниса привело компанию Ленни в замешательство. Друг отвел Серена в ванную для старост, где они остались одни.
— Он просто врет! Забудь! — сказал Деннис.
— А если нет?
— Мама и папа знали бы об этом. Или, еще вероятнее, об этом знали бы все.
Ответ друга не успокоил Серена. Почему-то он был уверен, что Ленни сказал правду — он видел это по его лицу.
Ну, говоря по правде, он не был уверен так уж сильно. Но когда ему минуло семнадцать, и родители все еще не заговорили на эту тему, он решил действовать.
Пару часов назад, когда отец устроил себе короткий перерыв и пил чай, расхаживая взад-вперед по комнате, Серен спросил:
— Мам, пап, правда, что я не ваш ребенок?
При этих словах рука Гарри дрогнула, и молочная жидкость выплеснулась на пол. Лица матери он не видел — она читала, склонив голову, — однако она не подняла взгляда, как делала всегда, когда кто-то с ней говорил.
Реакция Барриса оказалась самой неожиданной: он как раз торопился на свидание со своей новой подружкой и был на полпути к двери, но, услышав Серена, застыл на месте, повернулся и воскликнул:
— Что?
— Ты слышал. Я спросил, правда ли то, что я не Поттер, а… — он не хотел произносить слова «ублюдок», это значило бы согласиться с Вудом. — Что меня усыновили.
— Кто тебе это сказал? — спросил папа, легким взмахом руки убрав с пола белесую жидкость.
— Это не важно. Я спросил…
— Я слышал, что ты спросил. А я поинтересовался, кто тебе это сказал, — холодно ответил папа. Он редко был так холоден. На самом деле Серен помнил лишь один такой случай: ему тогда было семь, и они с Баррисом подрались из-за папиной метлы, которую стащили из его кабинета. Но тогда, по крайней мере, отцовская ярость была обращена и на Барриса тоже.
Впрочем, с чего ему бояться какой-то ярости? Его вопрос был вполне оправдан, разве нет?
— Ленни Вуд, — тем не менее ответил он, бросив взгляд на отца. Серен подозревал, что тот пытается прочесть его мысли. — Это правда, так ведь?
— Серен… — начала мама, но папа остановил ее, тронув за плечо.
— Нет. Это была моя идея, и я должен ответить.
Мама кивнула, но теперь, когда она подняла голову, Серен увидел, как она напряжена. Она взволнованно взглянула на них.
Папа выпрямился и глубоко вдохнул.
— Твоя мать хотела рассказать тебе раньше. Я не согласился. Не согласился, потому что знание не принесло бы тебе ничего, кроме боли, и, с другой стороны, ты мой сын не меньше, чем Баррис.
— Вы не имели права держать это в тайне! — закричал Серен. Отец обманул его! Скрыл такое! Ему показалось, что мир рушится. — Это моя жизнь! Вы не имели права!
— Поверь, тебе не принесло бы никакой пользы, если бы ты об этом узнал. Во всяком случае, это знание не испортило тебе детства.
— Почему не дать мне это решать?
— Мы — взрослые, и ответственность лежала на нас. Возможно, мы приняли неверное решение, я не знаю…
— Зато я знаю! Почему… почему я должен был узнать об этом вот так, перед другими, униженный из-за того, что я не настоящий Поттер, а просто… просто…
— Но ты настоящий Поттер. Ты наш сын, Серен.
— Нет! Я не твой сын!
— Тебе было меньше месяца, когда мы взяли тебя к себе. Ты наш сын во всем, кроме крови.
— Вы мне лгали!
— Брось, Серен! Ты же понимаешь, что детям не следует говорить все… — в голосе папы не было презрения, только спокойствие, но это взбесило Серена еще больше.
— Но вы не имели права! Особенно ты! — он ткнул пальцем в отца. — Ты же сам мне рассказывал о твоих тете и дяде, как они лгали о твоих родителях! А теперь выходит, что ты не лучше их!
— Серен!
— Да, ты не лучше! Разве я не имею права знать о своих родителях? Что с ними случилось? Где они? Они мертвы? Они были волшебниками? Магглами? Полукровками?
— Серен…
— Я знаю, как меня зовут, спасибо!
— Серен, мы не знали твоих родителей, — спокойно произнесла мама.
Серен опустил руку.
— Не…не знали?
— Нет. Мы взяли тебя из маггловской больницы.
— Маггловской больницы?
— Тебя оставили там. Никто не знает, кем были твои родители, — добавил папа.
— Но тогда… как вы меня нашли?
— Директриса сказала нам, что ты был вписан в Книгу Хогвартса.
— Но ведь вы должны знать хотя бы имена моих родителей, ведь так? Или, по крайней мере, мое настоящее имя…
— Там не было имени, — тихо сказал папа. — Только дата и место рождения.
Серен на минуту замолчал.
«Там не было имени. Только дата и место рождения»
«Тебя оставили там».
«Никто не знает, кем были твои родители».
Эти слова ранили острее любого ножа. Но тут Серен заметил на лице матери странное выражение, которое промелькнуло, словно тень. Он перевел взгляд на отца.
Та небольшая часть его разума, которая еще способна была мыслить логически, продолжала твердить ему, что родители были правы, не рассказав этого раньше: даже теперь, в семнадцать лет, было очень тяжело услышать, что настоящие родители отвергли его, выбросили, словно ненужную вещь. Совсем не так было с отцом — родители любили его, а приемная семья терпеть не могла.
Но Серен был зол, и злость требовала выхода. Он не мог сердиться на настоящих родителей, не мог кричать на людей, которых никогда не видел, но на этих, «ненастоящих», которые всегда держали в секрете то, что он узнал от этого мерзавца Вуда во время школьной драки… «Ублюдок, ублюдок!» — вспомнилось ему.
— Вы не имели права! Вы должны были мне рассказать! — закричал Серен на людей, которые воспитали его и стояли перед ним сейчас, как перед судьей, смущенные и растерянные. — Как я смогу верить вам теперь? Если вы лгали об этом, то могли солгать и о других вещах! Чего еще вы не договариваете? Что еще мне придется узнать от тех, кто будет смеяться надо мной? — кричал Серен. Увидев побагровевшее лицо отца, он попытался остановиться, но было уже поздно.
— Ты должен знать, что мы никогда не лгали тебе, Серен, — едва сдерживаясь, возразил тот. — То, что мы не сказали тебе об этом…
— Вы боялись, что я отправлюсь их искать! Или вы солгали сейчас, и ЗНАЕТЕ, кто они, но боитесь, что я узнаю, что они намного лучше вас!
Мама ошеломленно распахнула глаза, а папа недоверчиво спросил:
— Лучше? — Он повысил голос: — Лучше?
— Да, лучше! — закричал Серен, совершенно потеряв способность рационально мыслить.
— Как ты смеешь?.. — грозно спросил отец.
— Как смеешь ты?
— ИЗВИНИСЬ НЕМЕДЛЕННО!
— Никогда!
— Я не собираюсь повторять!
— Никогда! — юноша махнул палочкой в сторону упакованного сундука. — Ассио! — Он с яростью посмотрел на родителей. — Вы мне лгали! Лгали все это время! Ненавижу вас!
Они и слова не успели сказать, как Серен вышел за дверь, захлопнув ее за собой.
Он надеялся, что кто-нибудь последует за ним, и он сможет еще покричать, но никто не пришел.
Серен аппарировал в Лондон и уселся в Джеймс-парке, скармливая орехи нахальным белкам и пытаясь привести в порядок чувства и мысли.
Тщетно.
Приехав домой, он отчаянно надеялся, что родители опровергнут обвинения Ленни, подтвердят, что он их сын, и все будет, как прежде. В глубине души он догадывался, что услышит нечто ужасное, но узнать наверняка, что биологические родители не любили его, а посторонние люди воспитали из жалости, оказалось страшнее всего, что он ожидал.
Значит, Ленни все время был прав.
Родители лгали ему, хотя возможностей сказать правду было множество — взять хотя бы их с папой разговор о Шляпе. Но, вместо того, чтобы говорить искренне, тот сочинил такое, во что не поверил бы ни один человек в здравом уме. Но Серен поверил — потому что хотел поверить. Он хотел поверить, что Шляпа собиралась отправить Гарри Поттера в Слизерин! Бред!
Он много размышлял о произошедшем в последнее время, и то воспоминание было самым обидным. Получается, отец действительно что-то знал о его родителях — и то странное выражение на лице матери это подтверждало. На лице и в мыслях отца ничего нельзя было прочесть, но он всегда был великолепным окклументом. Однако он всегда считал, что мама была с ним честна.
Неужели они и в самом деле врали ему?
Серен устало закрыл лицо ладонями.
* * *
Было уже очень поздно, когда он постучал в дверь Фреда. Она открылась перед ним сама по себе, и сверху послышался крик:
— Иду!
На мгновение Серену стало неудобно. Может, Фред уже лег спать, или было слишком поздно для такого визита, или у него был посетитель…
Но Фред был один. Он был одет и держал в руке книгу. Увидев в дверях Серена с сундуком, Фред удивился и неуверенно спросил:
— Серен? — он взмахом пригласил юношу войти. — Проходи!
Оставив сундук у подножия лестницы, тот покорно последовал за Фредом на кухню. Хозяин швырнул книжку на полку, поверх кучи других, и предложил:
— Рассказывай, — сказал Фред и поднес чашку ко рту.
— Дядя Фред, ты знал, что я не родной сын мамы и папы?
Если вопрос и удивил мужчину, он этого не показал. Медленно опустив чашку на стол, он долго смотрел на мальчика.
— Не родной?.. — задумчиво переспросил он.
— Нет, — подтвердил Серен. Под пристальным взглядом Фреда он опустил голову и пробормотал: — Они признались. Значит, ты тоже не знал.
Фред глубоко вздохнул.
— Думаю, это не совсем верно.
— Как это? — Серен удивленно посмотрел на него.
— Не могу сказать, что я знал, но и то, что не знал — также неправда.
Серен почувствовал растущее раздражение.
— Что за чушь, — огрызнулся он.
— Это не чушь. Я помню, как однажды Джордж и Джинни упоминали, что Поттеры кого-то усыновили. Но к тому времени я уже знал вас с Баррисом, и было как-то… очевидно, что речь шла о ком-то другом.
— Глупости! — бросил Серен. — Я даже не похож на них!
— Это ничего не значит, — пожал плечами Фред. — Есть много людей, которые совершенно не похожи на родителей, но все-таки они их родные дети. Кроме того, в то время у меня были проблемы.
— Я тебе не верю, — Серен со злостью поднялся. — Если бы мне кто-нибудь сказал нечто подобное, вряд ли я пропустил бы это мимо ушей или не понял бы, о чем речь!
— Моя жена умерла тогда, Серен. Тебе было около трех лет.
Юноша никогда не видел Фреда таким серьезным. Его тон и сама затронутая тема заставили его умолкнуть. Он сел, а Фред продолжил.
— Я уехал из Британии на пару лет, а когда вернулся, Джордж и Джинни об этом не заговаривали. Может быть, твой отец их попросил, или они изначально всего лишь предполагали, не знаю. Но я могу точно сказать, что никому об этом неизвестно.
— Как такое возможно? Папа всегда был в центре внимания! Газеты знают буквально все о нем, о нас!
— Серен, примерно в то время, когда ты родился, твой отец только-только вернулся в волшебный мир.
— Что? — изумился юноша.
— После школы Гарри приняли на курсы авроров, но он, по сути, так и не начал учиться. Он исчез вместе с твоей мамой. Многие думали, что они никогда не вернутся. Он редко присылал сов: мы знали только об их свадьбе и позже — о Баррисе. Тебе было где-то… три-четыре месяца, когда стало известно, что они купили дом в Хогсмиде. Мы тогда здорово удивились, особенно когда выяснилось, что они собираются поселиться рядом с Джинни. А потом твой отец присоединился к той аврорской программе…
Серен не знал, что сказать. Он понятия не имел, что родители несколько лет провели в маггловском мире. Конечно, бабушка и дедушка упоминали, что перед свадьбой они какое-то время жили у них, но он всегда считал, что это было всего пару дней или недель…
Тут он вспомнил кое-что еще.
— Папа сказал, что о моем рождении ему сообщила МакГонагалл.
— Наверное, она прислала им сову.
— Зачем ей это делать?
— Дело могло быть в твоем происхождении. Кто твои родители?
— Они сказали, что не знают, и что в Книге Хогвартса не было моего имени.
Фред был шокирован.
— И МакГонагалл сообщила им… Интересно…
На некоторое время они погрузились в размышления.
— Мне кажется… — неуверенно начал Серен, — …мне кажется, они что-то знают о моем происхождении, только не хотят мне говорить.
— Почему?
— Не знаю. Но что-то есть, я уверен. Я это чувствую.
Он снова ощутил на себе взгляд Фреда.
— Посмотри на меня, Серен.
Юноша поднял голову. Фред долго глядел на него, изучая волосы, глаза, нос, и постепенно мрачнел. Серен не представлял, на что можно так долго пялиться.
— Ты можешь… посмотреть на меня сердито?
— Сердито?
— Да. И нахмурь брови.
Серен не видел в этом смысла, но послушался. На лице Фреда, помимо мрачного выражения, появилось беспокойство, и он взмахнул палочкой. Короткие волосы юноши тут же отросли почти до плеч, даже упали на глаза. Серен, который ненавидел длинные волосы, раздраженно ахнул и поднял руки, чтобы убрать их, но Фред ему не позволил.
— Нет. Просто подними голову.
Он поднял. Волосы обрамляли его лицо, и, когда Фред снова взмахнул палочкой, они показались Серену странно тяжелыми. Он с отвращением воскликнул:
— Фред! Верни все обратно!
Но Фред уставился на него, как громом пораженный.
— Черт подери… — прошептал он.
— В чем дело? — спросил Серен, пытаясь разглядеть его сквозь пряди грязных волос.
Фред снова уселся на место.
— Думаю, я знаю, кто твой отец, — очень-очень тихо произнес он.
Серен не осмеливался даже дышать.
— Мой отец?
— Твой родной отец, — Уизли снова взмахнул палочкой, и грязные волосы пропали. — Но я не знаю, что сказать. У Гарри, должно быть, были причины не говорить тебе…
— Он не имел права! И ты тоже не имеешь!
Фред сердито почесал шею.
— И, возможно, я не прав.
— Фред!
— Послушай, Серен. Если я прав, тогда… Они с Гарри ненавидели друг друга. Может быть, Гарри не знает. Может быть… — он вздохнул.
— Фред, не поступай так со мной! Только не ты! И меня не волнует, кого ненавидел мой отец! Он мне врал!
— Если это правда…
— СКАЖИ МНЕ!
Фред сдался.
— Ты похож на одного моего учителя, из Хогвартса. Его звали Северус Снейп. Не знаю, рассказывал ли о нем Гарри …
— Рассказывал, — Серен ощутил тяжесть в желудке.
Снейп! Декан Слизерина!
Теперь он очень хорошо понимал Шляпу!
— И что он о нем сказал?
— Что он был учителем зелий, — с трудом выдавил Серен. — И деканом Слизерина.
— Он говорил о войне и роли Снейпа в ней?
— Он только сказал, что Снейп научил его окклуменции.
Серен видел, что Фред колеблется, не зная, на что решиться. Наконец он медленно и отчетливо сказал:
— Серен, возможно, я ошибаюсь, и Снейп совсем не твой отец. Но… все равно… ну, в любом случае, многие об этом знают… Во время первой войны — не в войне Гарри, а в предыдущей, — Снейп был союзником Волдеморта.
Серен вскочил на ноги, но Фред его остановил.
— Но ты должен знать, что он перешел на другую сторону еще до ее конца, и потом, во время второй войны, шпионил для Дамблдора.
— Он был им прежде, Серен. Если он вообще твой отец. Но он по своей воле перешел на другую сторону. Я не знаю никого… храбрее его. Он был… героем, в своем роде.
— И они с папой, то есть с моим приемным отцом… — поправился он, — ненавидели друг друга.
Может ли это быть причиной? Снейп умер, и Гарри Поттер украл его сына? Но почему? Из мести? Но почему таким путем?
Юноша совершенно ничего не понимал.
Но он был уверен, что его “приемный отец” знает обо всем. Он видел это во взгляде, каким обменялись родители. И ни один из них не возразил, когда он обвинил их в том, что они знают, кто его настоящие родители.
Гнев, который до нынешнего момента искал выхода, наконец, устремился на его приемных родителей. Они его обманули. Они украли у него его отца, украли память о нем.
Он этого так не оставит!
Глава 3. Гарри.
Ожидая появления Оливера, Гарри нервно поправлял и переставлял мелкие вещички на столе. Он не появлялся в кабинете недели две, да и то в последний раз зашел просто, чтобы забрать пару документов. Он предпочитал проводить время в тренировочном центре авроров, уча молодежь, а не сидя сиднем в четырех стенах. Работу инструктора ему предложили после ранения, вместе с солидной пенсией. Гарри до сих пор считал, что весьма обязан Тонкс за такую блестящую идею: чтобы знаменитый Гарри Поттер обучал новое поколение авроров. Если бы не она, он так и остался бы координатором, проводил бы все время в кабинете, возясь со скучнейшими документами и общаясь с коллегами — такими же кабинетными крысами, которые все до одного напоминали ему Перси — прилежного, строгого и абсолютно без чувства юмора. В основном с ним работали бывшие равенкловцы, разбавленные парочкой слизеринцев, а «низшие чины» почти целиком состояли из хаффлпафцев. Последний раз, когда Гарри пытался сосчитать гриффиндорцев, ему попалось всего трое, и одним из них был Оливер Вуд.
Хорошо, что он зашел сегодня. Можно будет взять новые документы и поработать с ними дома. У него даже будет время пойти рассказать что-нибудь молодежи после обеда, а потом заглянуть в клуб. Кто-то обмолвился, что сегодня там может появиться Шизоглаз Хмури, недавно вернувшийся из Южной Америки, где он четыре года гонялся за эмигрировавшими Пожирателями. По слухам, поездка оказалась довольно успешной — если правительство Аргентины не аннулирует устное соглашение о выдаче преступников, может быть, им удастся уже в этом году привлечь к суду Серемова и Макнейра.
Гарри с нетерпением ожидал встречи с Хмури. Напарник Серемова, Лестранж, убил Рона, и пусть никто понятия не имел, где находится мерзавец, Гарри надеялся, что Серемов сможет дать хоть какую-то наводку.
О поимке Серемова он узнал два дня назад, и это стало первой хорошей новостью в целом море плохих — уходе Серена и его собственных подозрениях о том, что секрет раскрыт…
Да, Гарри не хотел рассказывать Серену правду. Никогда. О случившемся тогда, семнадцать лет назад, знали только четверо: он, Гермиона, Макгонагалл и Инвиктус. Джинни и Невилл кое-что подозревали, но Гарри заставил их поклясться, что они будут молчать. Но кто знает, что может случиться теперь?.. Может, ему придется открыть вещи, о которых он всем сердцем хотел бы забыть, и совсем не потому, что подозревал Серен. Настоящие факты были намного серьезнее.
Гермиона предупреждала его, что, в конце концов, правда выйдет наружу, но даже она не могла представить, что все произойдет именно так. Гарри же полагал, что им удастся сохранить тайну. Инвиктус давно покинул страну, а Макгонагалл до сих пор подчинялась воле всевидящего Дамблдора.
Документы по усыновлению были оформлены в строжайшей тайне и, по просьбе Гарри, хранились с прочими секретными бумагами, касающимися последней войны (никто не осмелился даже поинтересоваться, зачем обожаемому всеми герою понадобилась такая секретность). Их заколдовали у Гарри на глазах. Никто не сможет увидеть их как минимум пятьдесят лет, и, поскольку волшебники жили долго, Визенгамот собирался рассмотреть возможность продления срока секретности еще лет на пятьдесят. И даже по его окончании эти бумаги будут доступны только ограниченному кругу историков.
А теперь Гарри узнал, что либо сам Вуд видел эти самые бумаги, либо кто-то другой, кто потом неосторожно обмолвился об этом Оливеру. Даже то, что Серен узнал о своем усыновлении, хоть и болезненно само по себе, не могло умалить гораздо более тревожащего факта, что кто-то взломал чары секретности и прочел те документы.
Это означало только одно — войну. А ведь с последней войны не прошло и тридцати лет.
Но, может, если они будут действовать быстро, ее удастся предотвратить. Им просто нужно быть очень и очень осторожными…
Раздавшийся стук в дверь прервал размышления Гарри. Он привычно очистил разум, скрыв мысли и чувства, и взмахнул рукой, открывая дверь.
— Здравствуй, Оливер. Спасибо, что пришел, — Гарри поднялся навстречу бывшему другу и протянул ему руку. Тот неохотно ее пожал.
— Доброе утро, мистер Поттер.
Услышав официальное обращение, Гарри мысленно пожал плечами. Не то чтобы ему хотелось разыгрывать с Вудом друзей-приятелей. Времена, когда это было возможно, давным-давно прошли. Их отношения испортились после войны, когда Визенгамот приговорил брата и отца Синтии Монтегю, жены Оливера, к пожизненному заключению в Азкабане. Оба были Пожирателями. Гарри лично поймал их вскоре после гибели Волдеморта. Услышав о случившемся, Оливер примчался в Министерство и принялся умолять Гарри сохранить все в тайне, утверждая, что им с женой ничего не было известно, и что публичное слушание навсегда испортит им репутацию. Но убийства, совершенные Рэндаллом — братом Синтии — были слишком непростительны, чтобы замять дело, и суд над Монтегю проходил открыто. В результате и Синтию, и Оливера выгнали из команд, за которые они играли, и только по настоянию Гарри его бывшего школьного капитана взяли на работу в Министерство. Гарри был уверен, что Оливер невиновен, и даже поклялся в этом перед Визенгамотом, но отношения между ними оказались навсегда испорчены. Вуд ненавидел Гарри, обвиняя в том, что тот из зависти испортил ему карьеру, и передал эту ненависть сыну.
— Присаживайся, пожалуйста, — Гарри указал на кресло. И, когда Оливер сел напротив него, предложил: — Чаю?
Вуд сидел, напряженно выпрямившись, скрестив руки на груди, готовый в любую секунду вскочить и уйти.
— Нет,— раздраженно отозвался он. — Когда мне сказали, что вы хотите поговорить, я не думал, что это будет личный разговор, которого, к слову, я вовсе не желаю…
— Я понял, — перебил его Гарри. — И я вызвал вас не для дружеской беседы, но тема, которая меня интересует, весьма личная — мой и ваш сын.
Оливер напрягся еще больше и положил ногу на ногу, буквально излучая отвращение.
— И? — он попытался притвориться равнодушным.
— Ленни сказал Серену, что он не мой настоящий сын, ссылаясь на документы, которые вы, якобы, видели, или о которых слышали.
Оливер побледнел и сжал кулаки.
— И что? — повторил он.
— Это правда?
Вуд пожал плечами.
— Ну, может, я и говорил что-то подобное…
— Неужели? И у вас есть доказательства для подобных утверждений?
Вуд побагровел, но не от стыда, а от злости.
— А почему бы и нет?
— Может, вы даже видели документы своими собственными глазами?
— Нет, — Оливер проглотил комок в горле.
— Но если вы поверили этому, у вас должен быть очень надежный источник.
Оливер не ответил, пожав плечами. Гарри вздохнул и подался вперед.
— Вы можете объяснить, откуда появились эти сведения?
— Услышал краем уха.
— От кого?
— От других.
— Здесь, в Министерстве?
— Естественно.
— Можете вспомнить, от кого именно?
— Знаете, мистер Поттер, я понимаю, что, выдав эту информацию, я бросил тень на свою репутацию, но я не буду еще и доносчиком!
— Доносчиком?
— Ну, ведь тот коллега, что говорил со мной об этом, не имел права…
— Мне все же очень интересно, кто это был, — настаивал Гарри, но по реакции Оливера было ясно, что тот понятия не имеет ни о том, насколько серьезна эта информация, ни о том, где и как она хранилась. Не знает он и того, что владение подобными сведениями подразумевает, что кто-то проник в сверхсекретное отделение, вопреки всем запретам.
Вуд лишь покачал головой:
— Я не стану говорить, — произнес он, но на его все еще привлекательном лице появилось едва заметное сомнение.
Гарри не знал, что делать. Сказать Оливеру, насколько серьезно то, во что он вляпался?
В конце концов он решил поступить иначе. Вуд не смотрел на него, но находился достаточно близко, чтобы Гарри сумел воспользоваться поверхностной легилименцией. Ему даже не пришлось долго искать — благодаря их разговору, вся нужная информация была как на ладони: Оливер узнал об усыновлении Серена не в Министерстве — Синтия обмолвилась об этом дома.
Такой поворот событий насторожил Гарри. Синтия… Семья Монтегю…
Что все это может означать? Сколько людей уже знают о тех документах? Почему о происходящем стало известно так быстро? Может, это ловушка, где Серена и Ленни просто использовали, чтобы добраться до Гарри? Или это оплошность пока еще неизвестного врага, которая поможет остановить неначавшуюся войну?
Гарри не мог ответить на эти вопросы, не мог позволить Синтии и тем «другим», о ком говорил Вуд, узнать о его подозрениях. Он поднялся, подошел к столу, написал пару строк на листе пергамента, сложил и запечатал его. Обернувшись к Оливеру и стараясь не обращать внимания на настойчивый шепот совести, он произнес единственно возможное в данной ситуации:
— Обливиэйт! — стирая воспоминания об их разговоре. — Спасибо, что зашли, мистер Вуд, — спокойно сказал он и протянул Оливеру сложенную бумажку. — Могу я попросить вас передать это мистеру Шеклботу? Это срочно.
— Конечно, мистер Поттер, — Оливер с ненавистью взглянул на Гарри и удалился.
Когда Гарри остался один, его едва не захлестнуло ощущение надвигающейся опасности. Все его чувства, весь опыт говорили, что вот-вот разразится война.
Где-то глубоко у него в душе шевельнулась тьма. Он знал, что достаточно всего лишь вспомнить… вспомнить…
Но прежде чем воспоминания всплыли на поверхность, он приказал себе остановиться. В мире было много ужасных вещей, но ничто не могло сравниться с тем, что помнил Гарри Поттер. Прошлое есть прошлое. Ему нужно найти другой способ справиться с происходящим, оставив воспоминания там, где они есть.
* * *
Слушая Гарри, Шизоглаз хмурился все больше и больше. Гарри уже проверил документы и на трех обнаружил следы несанкционированного магического вмешательства. Казалось, кто-то просматривал их безо всякой цели, или хотел создать такое впечатление. Ничего по-настоящему важного в тех документах не было. Только сведения об усыновлении Серена могли показаться более-менее значимыми. Остальное касалось конфискованных артефактов и обысков в имениях Лестранжей и Ноттов. Перед уходом Гарри лично усилил защитные чары и, хотя это шло вразрез с политикой Министерства, отправил самые важные документы, касающиеся войны, на двадцать пять лет вперед, к тому моменту, когда Визенгамот должен будет решить их судьбу. Он лишь понадеялся, что никто их не видел и не знает об их существовании.
— Кому еще известно, что кто-то их прочел? — мрачно поинтересовался Хмури, дослушав Гарри и одобрив трюк со временем.
— Тебе, мне и Шеклботу. Гермионе я расскажу вечером.
— Кто-нибудь из авроров знает?
— Я отправил четверых со спецзаданием, ничего им не объясняя: двоих в имение Нотта, двоих — к Лестранжам.
— Хорошо. Думаю, надо предупредить Макгонагол, и чем скорее, тем лучше.
— А как насчет Аберфорса, Тонкс, Хагрида и Флетчера? Уизли?
— Тонкс можно ввести в курс дела, а остальных я бы пока не стал привлекать.
— Ты всегда предпочитаешь авроров.
— И на то есть причины. Сейчас все будет зависеть от нашей скрытности. Рубеус просто не умеет держать язык за зубами, да и Аберфорс тоже не молчун, особенно когда выпьет. Флетчера я вообще сто лет не видел, только доклады о его махинациях. И нам еще нужно выяснить, кто из министерских проболтался.
— Я бы все же предупредил Аберфорса. Никто не знает о его роли во время войны, и он может услышать что-нибудь полезное.
— А если он напьется…
— Если мы расскажем, что происходит, не напьется. Ты знаешь, что ему можно доверять.
— Только если он сочтет дело достаточно серьезным. Но я в этом очень сомневаюсь.
— Можно подключить Артура — он все равно работает в Министерстве, — добавил Гарри, хотя и подозревал, каким будет ответ.
Он не ошибся.
— Что знает Артур, то знает Молли и все остальные Уизли. С тем же успехом можно созывать весь Орден.
— Может, так и надо сделать. Я бы предпочел созвать их впустую, чем потом опоздать.
— Да ладно, Поттер! И это меня называют параноиком! — закатил глаза Шизоглаз. — Кто бы там ни мечтал выбиться в Темные лорды, это в любом случае займет немало времени. Может даже годы. И ему придется принять в расчет тебя. Не стоит поднимать панику, не имея доказательств.
— Именно — этот кто-то должен принять в расчет меня. Потому-то этот инцидент с Сереном и кажется мне таким подозрительным. Боюсь, это произошло совсем не случайно. Мной пытаются манипулировать.
— Хм… я думаю, ваш инцидент — это просто неприятное следствие того, что кто-то рылся в документах, но, может, ты и прав. Лучше предупреди парня. Ты ведь знаешь, где он?
— Вчера был у Фреда. Где будет сегодня — не знаю, скорее всего, там же. Не хочу, чтобы он думал, что я на него давлю. Гермиона считает, что вчера я повел себя глупо.
Шизоглаз хмыкнул:
— Нечего было принимать это так близко к сердцу. Ты что, не знаешь, какие бывают подростки?
— Еще как знаю. Потому и дергаюсь, — буркнул Гарри себе под нос, не желая обсуждать это с Хмури, и задал вопрос, интересовавший его более всего: — Что там насчет Серемова и его приятеля?
— Аргентинское министерство еще сомневается, экстрадировать его или нет, но, скорее всего, тянуть они не станут. Он и там успел наследить.
— В каком смысле?
— Его подозревают в убийстве магглорожденного. Доказать не могут, но сам факт должен сыграть нам на руку.
— А Макнейр?
— С ним сложнее. За годы войны он сумел собрать неплохую сумму — награбить, проще говоря — и теперь половина Министерства у него в кармане. Не думаю, что нам удастся прижать его. Законно, по крайней мере.
Разговор о разных международных делах затянулся надолго. Когда-то Гарри представить не мог, что его будут интересовать подобные вещи, а теперь он считался одним из главных экспертов в этой области.
Распрощавшись с Хмури, он выпил усладэля с Тонкс и отправился домой.
* * *
Услышав, что заклятья на документах были взломаны, Гермиона отреагировала совсем не так, как Гарри.
— Ты хочешь сказать, что кто-то в самом деле читал те бумаги? — с тревогой переспросила она.
— Дело даже не в этом, а в том, что они сумели взломать сверхсекретную защиту!
— Хмури прав, ты обязательно должен выяснить, кто и зачем это сделал, но я думаю, гораздо важнее, чтобы ты поговорил с Сереном.
— Нет. Пусть немного остынет.
— Гарри, — перебила его жена, — Ты помнишь, что именно сказал вчера Серен?
— Он много чего наговорил, — пробормотал тот.
— Он спросил, не скрываем ли мы от него что-нибудь еще, о чем потом он узнает от других.
— Теперь он знает все, — пожал плечами Гарри. — Знает, что он не наш сын, — эти слова ранили. Серен был их сыном, его сыном! Он воспитывал и любил его — даже сейчас! Как может он не быть его сыном?
— В документах по усыновлению есть два очень важных факта, Гарри, — мягко сказала Гермиона. — Дата и причины усыновления. Я считаю, мы должны сказать ему правду.
Дата и причины… У Гарри сердце сжалось в груди. Он не сразу понял смысл ее слов, но потом осознание буквально обрушилось на него. Он сердито посмотрел на жену.
— Мы приняли решение ничего не говорить. Ты обещала. И мы подумаем, что делать, только если эти факты станут известны. Но я в этом сомневаюсь.
— Если это произойдет, Серен никогда больше не станет с нами разговаривать.
— Почему? Потому что мы усыновили его в три года, а не раньше?
— Потому, что мы выбрали окончательное усыновление, потому, что…
— Я знаю! — огрызнулся Гарри. — Но мы не можем рассказать ему об этом! Ведь тогда он догадается и об остальном, а я не допущу, чтобы такая ноша легла на его плечи! Нет! Ты не знаешь, каково жить с этим, — он жестом остановил жену, которая хотела что-то сказать. — Ты не знаешь. Да, ты помогаешь мне, и ты всегда рядом со мной, но тебе не приходится жить с этим изо дня в день. Жить, понимаешь: просыпаться, засыпать, думать! Нет! На такую судьбу нельзя обрекать никого!
— Гарри, прекрати истерику! Даже если мы расскажем Серену правду, это вовсе не означает, что он…
— Сколько раз за все эти годы ты повторяла, как хорошо я понимаю Серена? Помнишь? Поверь, Гермиона, я достаточно знаю собственного сына, чтобы предположить, что он сделает, услышав правду. Я знаю это наверняка. Он останется совсем один, наедине со своими мыслями, неизвестно где — может, на Астрономической башне, — и нас не будет рядом, чтобы помочь.
— Гарри, Серен — умный мальчик…
— Ум тут не при чем. Это его дурацкое стремление докопаться до сути, которое появилось, едва он научился думать и говорить. И даже теперь он не понял, что нет истин, а есть просто жизнь. И сейчас намного важнее узнать, кто и почему заинтересовался этими сверхсекретными документами, а не забивать Серену голову какой-то там правдой!
Гермиона не стала спорить, а лишь печально опустила голову.
— Я просто боюсь, что мы потеряем его.
Гарри подошел к ней и сел рядом.
— Я тоже. Но лучше пусть он перестанет с нами разговаривать, чем мы потеряем его… совсем. Если ты расскажешь ему правду, это случится все равно, но тогда и его жизнь окажется в опасности, — он осторожно отвел от лица жены локон и пододвинулся ближе, обняв ее за плечи и ощутив, как она дрожит. — Все будет хорошо, вот увидишь. Я с тобой.
Гермиона уткнулась ему в плечо и кивнула. Они не смогли договорить — в камине взметнулось зеленое пламя, и появилась голова Фреда.
— Гарри? Гермиона? Я не вовремя? — смущенно спросил он, увидев Поттеров. Гермиона быстро отпрянула от Гарри, словно ее застали за чем-то непристойным, тихо поздоровалась с Фредом, не глядя на него, и исчезла в ванной.
Фред вопросительно посмотрел на Гарри.
— Серен?
— Естественно, — кивнул тот.
— Он у меня.
— Я знаю.
— Иногда твоя осведомленность порядком раздражает, — Фред сам не рад был своей шутке.
— И не говори, — у Гарри тоже не было настроения шутить. — Что-то случилось?
У Фреда на лице появилось странное выражение.
— Я… кажется, я сделал глупость, но…
— Но? — переспросил Гарри.
— Я сказал Серену, кто его отец.
На мгновение Гарри показалось, что кровь застыла у него в жилах. Опомнившись, он вскочил.
— Его… отец?
— Это был Снейп, верно?
У Гарри закружилась голова. «Не может быть, — подумал он. — Просто не может быть».
— Что… что ты сказал? — переспросил он. Не отвечая, Фред шагнул в комнату, подхватил его, едва державшегося на ногах, и усадил на диван.
— Он сказал, что вы не его родители. И я задумался… он непохож на вас. Конечно, дети не всегда бывают похожи на родителей, но когда я пригляделся получше… я не был уверен, что прав, просто предположил, и… я ведь прав, да? — взволнованно произнес он.
Гарри не мог вымолвить ни слова. Он лишь покачал головой, и его друг заговорил снова.
— Он на самом деле похож на Снейпа, и, в то же время, не похож — нос, рот, то, как он двигается… Думаю, он позаимствовал твои движения, потому что вы вырастили его, а нос и рот он мог унаследовать от матери, но во всем остальном он просто вылитый Снейп…
— Фред, — пробормотал Гарри. — Перестань.
Тот покраснел и замолчал.
— Думаю, что бы я ни сказал, ты передашь это Серену, — предположил Гарри. Его друг неуверенно кивнул. — Даже если я попрошу тебя не делать этого?
— Он имеет право знать правду.
Гарри не выдержал и цинично усмехнулся.
— А я имею полное право эту правду скрывать, — насмешливо парировал он. — Что ты сделаешь, если я скажу, что Серен — наш сын, во всех смыслах этого слова?
— Гарри, ты же сам признался ему, что не ты его отец, — возразил было Фред, но Гарри перебил его.
— А если ребенка усыновили окончательно? Ты по-прежнему будешь утверждать, что он чужой?
— Но окон… вы правда использовали этот путь? Но как же магия и… ведь это даже не всегда получается… и возможно, только если… о, господи… — ошеломленно произнес Фред.
— Да, это получается не всегда, — кивнул Гарри. — И именно поэтому мы не хотим ему говорить.
— Но как такое возможно?
— Это длинная история. Я сам ничего не знал, пока Дамблдор не счел нужным мне рассказать.
— Дамблдор? — Фред был совершенно сбит с толку. — Но он мертв уже больше четверти века!
— Только его тело, — возразил Гарри. — И если ты не поклянешься ничего не говорить Серену, я тоже не скажу тебе ни слова.
— Я не могу.
— А если я скажу, что информацию об усыновлении Серена недавно выкрали из сверхсекретного хранилища в Министерстве? Того самого, где находятся документы о последней войне.
— Почему ты говоришь мне все это?
— Потому что твоя догадка очень важна. Даже если я сотру тебе память, Серен напомнит тебе, или ты догадаешься снова. Если вы вдвоем начнете в этом копаться, последствия будут намного серьезнее, чем если я просто расскажу тебе так называемую правду, — едко произнес Гарри. — Но ты ни в коем случае не должен ничего говорить Серену.
— Я не могу этого обе…
— Ты должен. Давай сделаем так: я расскажу тебе все, и если ты не поймешь, почему это следует хранить в тайне, я сотру тебе память о нашем разговоре. Идет?
— Нечестная сделка.
— Лучшее, что я могу предложить.
Они долго смотрели друг на друга и, наконец, Фред кивнул:
— Согласен.
Глава 4. Серен.
Невероятно, но в Министерстве магии не было почти никаких бумаг, касающихся его. В единственном документе, который неохотно выдал клерк, черным по белому было написано, что он — Серен Поттер, сын Гарри Поттера и Гермионы Грейнджер — и ни слова об усыновлении и маггловской больнице, в которой он якобы родился. Ничего!
В графе «место рождения» значилось «Лондон», а не «клиника Св. Мунго», что вряд ли могло помочь в дальнейших поисках.
Серен ничего не понимал. Простой анализ крови легко мог показать, что он не родня Поттерам, так почему его родители сказали, что он — их сын, ни словом не обмолвившись об усыновлении?
В волшебном мире множество вещей зависело от родства: большинство зелий, лекарств, даже чар — простых и сложных — требовали наличия кровной связи, чтобы от них был хоть какой-то эффект. Неужели родители забыли об этом?
Серен понятия не имел, что думать, и чувствовал себя ужасно одиноким.
Всю жизнь он верил, что папа, мама или брат будут рядом, случись что, и помогут ему в трудную минуту, или хотя бы ответят на вопросы. Папа никогда не был скрытным, а теперь даже Фреду запретил делиться с Сереном тем, о чем они говорили, хотя было ясно, как день, что он рассказал ему что-то важное. Юноша видел это по выражению лица Фреда, по тревожным морщинкам на его лице и по взглядам, которые тот время от времени бросал в его сторону.
Фред знал что-то, чего не знал Серен, хотя всячески пытался это скрыть или отшутиться. Юноша больше не мог с ним разговаривать.
Серен ушел бы от Фреда, но идти ему было некуда. Домой — невозможно, денег хватит всего на пару дней, а до сентября, когда он сможет отправиться в Хогвартс, оставалось целых шесть недель.
Но теперь Серену не очень-то и хотелось возвращаться туда, где все будут знать…
И все же Серен ужасно скучал по родным. Даже по отцу, не говоря уже о маме и Баррисе.
В гостиной взревело пламя и раздался окрик Барриса:
— Серен! Серен, ты где?
Юноша вскочил и хотел было распахнуть дверь, чтобы крикнуть, что он наверху, но его остановила внезапная мысль — он больше не брат Баррису. Он не имеет права навязываться человеку, с которым у него нет ничего общего. Совершенно ничего, потому что родители усыновили Серена, не спрашивая мнения Барриса.
Дверь открылась, и молодой человек вошел в комнату, не обратив никакого внимания на хмурый вид Серена.
— Я так и знал, что ты здесь валяешься, но думал, ты будешь хоть немного рад меня видеть.
— Я рад, — отозвался Серен, не глядя на брата.
Нисколько не смутившись от такого приема, тот уселся на кровать и посмотрел на юношу.
— Я знаю, о чем ты думаешь, и ты совсем спятил, — без обиняков заявил Баррис. — Мы все еще братья — неважно, усыновили тебя, или нет.
— Это все меняет.
— Ничего это не меняет, болван. Вообще-то, я пришел не за тем, чтобы выслушивать всякие глупости. Я хотел узнать, планируешь ли ты вернуться домой.
— Никогда! — немедленно отозвался Серен и, к его удивлению, Баррис кивнул.
— Я так и думал, — он улегся на кровать и заложил руки за голову. — Я тоже переезжаю. Не хочу, чтобы папа с мамой лезли в мою личную жизнь. Пора становиться самостоятельным. Хочешь перебраться ко мне?
Не удержавшись, Серен ухмыльнулся:
— Это, по-твоему, самостоятельность?
— Всего на шесть недель. Потом ты вернешься в школу и я буду свободен… но до тех пор можешь пожить со мной.
— Но… — начал Серен, однако Баррис продолжал, словно читая его мысли:
— Естественно, я помогу тебе в поисках, — он раздосадовано взглянул на брата. — Папа наотрез отказывается говорить о случившемся, даже из мамы ни словечка не вытянешь. Я попытался, но она просто заявила: «Спроси у отца!». Я спросил, а он как разорался…
— И что он сказал?
— Что-что… что и всегда. Что они ничего не знают о твоих родителях. И еще добавил, что был бы рад, если бы ты вернулся домой.
— Ни за что, — решительно заявил Серен, скрестив руки на груди.
— Да, ты уже говорил. Так что насчет моего предложения? Я знаю очень милое местечко возле Ипсвича, на побережье. Маленький двухкомнатный коттедж…
— Ипсвич? Возле Лондона?
— Ну да. Далековато от Хогсмида и Диагон-аллеи. Можешь не бояться, там тебя не найдут.
Серен опустил голову.
— Ну, не знаю…
— Ой, да ладно! — Баррис вскочил с кровати и направился к двери. — Собирай вещи, а я пока сварю кофе.
* * *
Коттедж оказался довольно милым, хоть и простеньким, и очень грязным. У них ушло немало времени, чтобы навести в комнатах порядок.
«Наверное, именно поэтому он такой дешевый», — решил Серен. К тому времени, когда они закончили, оба порядком проголодались.
— Неподалеку есть неплохой трактир, — сказал Баррис, оглядывая комнату, уже почти пригодную для житья. — Можем пообедать там. Но сначала надо переодеться.
— Почему? — удивился Серен. — Он маггловский?
— Да, — кивнул Баррис. — Мне рассказала о нем подруга, которая посоветовала этот коттедж.
— Ты когда-нибудь ел там?
— Один раз. Очень вкусно.
Вместо того чтобы переодеваться, Серен просто снял мантию. Все равно под ней была маггловская одежда. Их родители, выросшие среди магглов, не привыкли носить под мантиями только белье. Многие магглорожденные одноклассники Серена переняли этот обычай волшебников — копировать чистокровных считалось модным — но Серен с Баррисом всегда отличались от остальных. Главным образом потому, что старались больше следовать примеру отца, а не прихотям моды.
Впрочем, обычно подражать старались им самим. Точнее, Баррису. У него был прирожденный талант лидера. Серен же предпочитал держаться в тени, хотя именно он придумывал большинство их планов. Не слишком масштабных, но всегда опасных. Например, как украсть яйцо акромантулы из гнезда Арагога в Запретном лесу, как найти старый форд «Англия» мистера Уизли. Каждую неделю они тайком мотались в Хогсмид и «Три метлы», исследовали переходы Хогвартса, неизвестные даже близнецам Уизли. О многих из них не знали даже мародеры. Баррису каким-то образом удалось стащить из отцовского стола знаменитую Карту Мародеров. А вот с мантией-невидимкой им не повезло. Родители наотрез отказались давать ее детям, а выкрасть ее Баррис не сумел.
Но мальчики не унывали: в одной из старых маминых книжек Серен обнаружил очень полезные чары Иллюзии. Они не делали человека полностью невидимым, но с ними было намного легче управиться, особенно если прятаться приходилось не в одиночку — они не рассеивались и не ослабевали.
После этого у их шайки появилось название. Они назвали себя «Иллюзионисты», и главной своей обязанностью считали снабжать студентов сливочным пивом, сладостями из «Сладкого королевства» и приколами из «Ультрафокусов Уизли» (главным образом — «Симулянтскими сластями»). Но, после того как Макгонагалл всерьез пригрозила Баррису исключением, сказав, что не посмотрит на репутацию отца, ответственность за эти мероприятия полностью легла на плечи Серена, которого никогда не заподозрили бы в столь «преступных» намерениях. Когда Баррис закончил учебу, проект заглох сам собой. Некоторое время главой шайки побыл Деннис, но он и вполовину не был таким сорвиголовой, как Баррис, и Иллюзионисты прикрыли лавочку.
* * *
Еда в трактире и в самом деле была отменной.
— Моя подруга сказала, что в Снейпе только здесь можно как следует поесть. Скорее всего, из-за француза…
— Где, ты сказал?
— В Снейпе, а что?
— Это имя… — начал было Серен, но тут вспомнил, что не рассказал Баррису о разговоре с Фредом, когда он узнал, что его отцом был Снейп. Он быстро посвятил брата в курс дела.
— …а потом Фред отправился поговорить с папой, но, когда вернулся, не стал мне ничего рассказывать, а только велел поверить родителям, потому что, видите ли, они правы…
— Правы? — переспросил Баррис. — Как такое может быть?
— Я спросил то же самое, но он ничего путного больше не сказал, просто продолжал твердить: «верь им, они говорят правду». Как я теперь могу кому-то верить? Я отправился в Министерство, чтоб взглянуть на свои настоящие документы, но в них ни слова не сказано об усыновлении! Там значится, что я родной сын мамы и папы!
Баррис удивился:
— Ничего об усыновлении? Даже даты? Но что тогда видел отец Ленни?
— Понятия не имею. Но он должен был что-то видеть, раз отец признался!
— Но там, тем не менее, ничего нет…
— Мне это тоже показалось странным.
— Это и есть странно. Что, если бы Флитвик заставил нас практиковаться друг на друге в чарах установления родства — тут же стало бы ясно, что мы никакие не братья и даже не родств… или…
— Или? — насторожился Серен.
— Не знаю, правильно ли я помню, но, кажется, есть какой-то вид усыновления… окончательное или совершенное — не помню точно название — которое как раз подходит для таких ситуаций. С помощью маггловских методов, конечно, можно установить происхождение человека, потому что даже в этом случае он не становится биологическим сыном своих приемных родителей, но…
— Что?
— Но такое усыновление можно использовать только в особых случаях. Если… — Баррис покраснел, — если отцом ребенка был не муж матери.
Серен побледнел.
— Ты думаешь, я… я…
Баррис торопливо произнес:
— Но ты вовсе не обязательно был усыновлен таким путем. Для этого требуется, чтобы, по крайней мере, один из родителей был биологическим…
Серен не знал, что думать. Он был уверен, что родители вели бы себя по-другому, будь он сыном Гермионы Грейнджер и Северуса Снейпа. Мать не сказала бы ему, что она его усыновила… А может, дело в том, что им стыдно?
Может, мама забеременела от этого Снейпа, папа убил его, и они решили хранить все в секрете…
Нет, это уж слишком неправдоподобно. Даже злясь на отца, Серен не мог представить, что Гарри Поттер убил кого-то вот так просто. Если его папа и был чем-то знаменит, так это своей сдержанностью — странная черта для аврора. Он никогда не был жесток.
Это ничего не доказывает.
Он был уверен, что папа обращался бы с ним по-другому, если бы его любимая жена изменила ему с кем-то, и Серен стал результатом этой измены.
Баррис тоже глубоко задумался.
— Что тебе известно об этом… Снейпе? — спросил он, наконец.
— Не так уж много. Папа однажды рассказывал, что он был деканом Слизерина и преподавал Зелья.
— Слизерина? Значит, ты можешь быть чистокровным? — спросил Баррис и низко поклонился Серену. — Простите, ваше величество, что имел наглость счесть вас таким же, как я, — шутливо заявил он.
— Идиот. Вряд ли моя мать была чистокровной, раз мама с папой забрали меня из маггловской больницы. А если мама и в самом деле моя… — он не договорил. Они с Баррисом оба покраснели.
— Так странно думать, что отец тебе не родной, — сказал Баррис, внезапно сменив тему. — Твои жесты совсем как у него. И ты совсем не похож на тех напыщенных аристократов. Не то, чтобы это имело значение, но, может, это местечко не зря называют Снейпом? Может, в деревушке мы узнаем о нем что-нибудь? Неподалеку есть замок. Надо пойти и посмотреть, а заодно порасспросить местных…
— Не думаю, что замок принадлежит волшебникам, иначе магглы ничего не знали бы о нем. Ты же знаешь обычаи чистокровных… Посмотри, как спрятан Гриммаулд-Плейс в Лондоне.
— Но с чего-то ведь надо начинать? Я не хочу возвращаться домой и снова возиться с уборкой. Лучше поспрашиваем людей, вдруг они что-то знают. Хуже не будет.
Спустя два часа они так ничего и не узнали. Смотритель замка, в котором теперь располагался отель, прочел им длинную лекцию об истории деревушки Снейп за последние двести лет. Рассказ был ужасно нудным и скучным, и в конце, по прошествии двух часов, выяснилось, что ни о каком семействе Снейпов старик никогда не слышал.
— Я уверен, что никого с таким именем в округе нет, — решительно заявил он. — Я знаю здесь каждую семью, мои отец и дед были здесь почтальонами, и ни один из них ни разу не упоминал такой фамилии. Снейп! — он покачал головой. — Это фамилия?
Поход в мэрию тоже оказался безрезультатным — там никто не слышал о Снейпах. Но когда молодые люди объяснили, что занимаются генеалогическими изысканиями, местный чиновник подал им неплохую идею:
— Почему бы вам не зайти в местную церковь? Их записи намного старше наших. Если Снейпы были из благородных, они, возможно, там записаны. Гораздо хуже, если они из простонародья. Тогда, скорее всего, изначально они были местными, но потом уехали отсюда, и на новом месте стали называться Снейпами, по названию этой деревушки. Такое часто случалось в средние века, когда фамилии еще не были так распространены.
И братья отправились в церковь. Но не дошли туда. Они медленно шагали по главной улице, обсуждая свои шансы найти что-нибудь существенное, но тут им преградил дорогу старый коротышка с потемневшим от загара лицом.
— Я слыхал, вы Снейпами интересовались у Ларри, — вместо приветствия заявил он, злобно посмотрев на молодых людей.
— Ларри? — удивленно переспросил Баррис.
— Смотрителя отеля, — объяснил старик.
— А, да. Мы проводим генеалогическое исследование, — вежливо объяснил Баррис.
— Не ври мне, парень, — сердито заявил коротышка, нахмурившись. — Снейпы давным-давно повымирали. И если у них и остались потомки, они совсем не такие, как вы. Отправляйтесь лучше домой и забудьте про свое расследование.
— Что значит, не такие, как мы? — полюбопытствовал Баррис.
Старик лишь невесело усмехнулся.
— Проваливайте! Все равно вы ничего не найдете в той церкви. Снейпы по церквям не ходили.
— До прошлого века в церквях регистрировали всех новорожденных, и к религии это не имело никакого отношения, — возразил Баррис. — И вообще, вас не касается, что мы делаем и кого ищем.
— Смотрите, не нажить бы вам беды с вашими расспросами…
— А то что? Проклянешь нас? — ехидно поинтересовался Баррис. — Подумай хорошенько, прежде чем угрожать.
— Вижу, вы такие же, как остальные юнцы. Смеетесь над тем, в чем ни черта не смыслите…
— И что ты сделаешь? Что-нибудь непростительное? — Баррис взмахнул рукой, так, чтоб старик увидел его палочку. Тот попятился назад.
— Не тронь меня, я всего лишь сквиб... Только попробуй…
Серен, ошеломленный тем, что кому-то известно о Снейпах, очнулся от шока и подошел к старикашке.
— Значит, ты знаешь о Снейпах.
Тот подался еще дальше назад, все еще испуганный.
— А что, если и знаю? Это не твое дело, — сказал он, словно оправдываясь. Серен шагнул следом.
— Расскажи нам. Мы ищем их. Мне нужно знать, что с ними произошло, — требовательно заявил он.
— Серен! — окликнул его Баррис, удивленный таким напором. Но юноша не услышал его и еще подался ближе к трясущемуся старику.
— Мне нужно знать, что с ними случилось.
— Я же сказал — не ваше дело!
— Серен! — попытался урезонить брата Баррис.
— Я должен узнать о них!
— Они умерли. Никого не осталось. Дом найти нельзя. Защитные чары…
— Дом? — сердце Серена зачастило. — Где он?
— Серен, — зашептал ему на ухо Баррис. — Не будь идиотом. Старик ведет себя очень подозрительно. Вспомни, чему нас учил папа!
Тот стремительно развернулся, оказавшись с ним лицом к лицу.
— Папа? — саркастично переспросил он. — Я как раз ищу своего папу!
Баррис слегка смутился, но попытался успокоить его:
— Сейчас это неважно. Неужели ты не видишь, что этот тип что-то задумал? Он специально тебя поджидал…
— Может, он что-то знает о моем настоящем отце!
— Папа — твой настоящий отец! Он вырастил тебя! Этот… Снейп даже не знал о твоем существовании. Он умер раньше, чем ты родился.
— Он не виноват в том, что умер! — сердито воскликнул Серен. — А папа лгал мне и продолжал бы лгать, если бы я не узнал правду!
— Ничего ты не узнавал, это Ленни рассказал!
— А что, было бы лучше, если бы я не узнал никогда?
У Барриса на лице появилось странное выражение, похожее на то, что появлялось, когда он был обижен — что бывало очень редко.
— Да, это было бы намного лучше. Что хорошего из того, что теперь ты знаешь?
— Я понял, что не тот, кем себя считал.
— Это глупо. Ты — все еще ты.
— Неужели ты не понимаешь?
— Нет. Не понимаю.
Серен раздосадовано махнул на него рукой и снова повернулся к старикашке, безучастно наблюдавшему за спором.
— Я тоже Снейп. Я имею право увидеть дом.
Тот удивленно приподнял брови:
— Ты? Снейп?
Серен вытащил палочку и зачаровал волосы так же, как два дня назад это сделал Фред.
— Гляди.
Он услышал рядом удивленный вздох Барриса и увидел на лице старика шок, быстро сменившийся смущением.
— Но… хозяин давно мертв… у него не было детей…
— Но я здесь.
— Серен, мы даже не знаем, прав ли Фред, — Баррис снова попытался урезонить его.
Юноша ответил, даже не повернувшись в его сторону:
— Конечно, прав. Я хочу знать все, — обратился он к старику, взмахом палочки вернув себе прежний вид. Тот помялся и опасливо взглянул на Барриса.
— А он тогда кто?
— Сын моих приемных родителей. Мой сводный брат.
— Если ты и впрямь Снейп, то сможешь увидеть дом, а вот он — нет. Он сможет дойти только до ограды, как и я.
Серен нетерпеливо повел плечом и повернулся к Баррису:
— Я вернусь домой, когда закончу здесь.
— Ты не можешь идти один!
— Почему? Он всего лишь сквиб. Что он может мне сделать?
— А дом? Там может быть полно темной магии! Тебе нельзя туда одному!
— Я уже взрослый и могу ходить, куда захочу.
Баррис раздосадовано покачал головой.
— Но… ты всегда был таким осторожным…
— Я не знал, кто я такой! Зато теперь у меня есть шанс узнать!
— Это ложь!
Серен шагнул к Баррису, сжимая в кулаке палочку и сердито подняв руку:
— Ты прекрасно знаешь, что нет. Но сейчас мне нужно идти. Я должен знать, что случилось с моей настоящей семьей.
— Я могу пойти с тобой.
— Не можешь, — ворчливо заявил старикашка. — Чары пропускают только членов семьи.
— Слышал?
— Ты не можешь идти один.
— Могу и пойду.
— Но… почему бы тебе не поговорить сначала с кем-нибудь, кого ты знаешь и кому можешь доверять? С МакГонагалл, или с дядей Невиллом, или тетушкой Молли… нельзя идти туда вот так, без подготовки…
— Папа велел Фреду молчать. Я уверен, всех остальных он тоже предупредил.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
— Может, уже двинемся? — подал голос старик. — Не хочу весь день слушать ваши перебранки.
— Да, идем, — ответил Серен и серьезно посмотрел на Барриса. — Я скоро буду дома, обещаю. И все тебе расскажу.
Следуя за стариком, он не оглядывался, но чувствовал на себе взгляд брата. Поворачивая за угол, Серен обернулся, но на том месте, где они стояли недавно, уже никого не было. Улица опустела, и Серену показалось, что яркий солнечный свет отчего-то потускнел. Откуда-то вдруг подул ветер и заиграл сухими листьями. От их шелеста у Серена по спине побежали мурашки.
Может, и правда, не стоило идти одному.
Но такую возможность нельзя упускать! Юноша глубоко вздохнул, повернулся и последовал за стариком.
Глава 5. Гарри.
Гарри и после занятия находился в плохом расположении духа, что бывало нечасто. Он любил учить этих талантливых молодых людей. Это всегда улучшало ему настроение — даже когда он прибывал сюда из министерства после бурной перепалки.
Из министерства, но не из собственного дома.
Как легко человек привыкает к хорошему! Ему всегда нравилось приходить домой — в тихую гавань, единственное место, где он чувствовал себя действительно уютно. Лучше всего было, когда мальчики были маленькими: дом был полон смеха, шуток, проказ… он всегда принимал их сторону против Гермионы… и вечерние чаепития, и долгие прогулки по Хогсмиду или до самого Хогвартса, где они иногда останавливались на несколько минут и рассматривали освещенные окна замка, прежде чем вернуться домой. Мальчики нечасто сопровождали их в тех прогулках, — они предпочитали ходить в гости к Невиллу или приглашать к себе друзей, и Гарри всегда мог быть уверен, что, вернувшись домой, обнаружит что-нибудь неожиданное.
Когда дети пошли в школу, в доме стало до странности тихо. Гарри и Гермионе понадобилось некоторое время, чтобы приспособиться к этой тишине, найти новый ритм: их жизнь стала более спокойной, но не менее радостной. Они снова стали встречаться с друзьями, чьи дети также были в школе, или выбирали какие-нибудь маггловские развлечения, помимо телевизора — его они всегда могли посмотреть у родителей Гермионы.
Что и говорить, Гарри нравилась такая жизнь. Но с тех пор, как Серен ушел от них, после той жуткой ссоры, дом превратился в поле битвы, а счастливая жизнь — в руины. Серен злился на него, Баррис решил поддержать брата, у Гарри с Гермионой часто вспыхивали ссоры, и однажды после одной из таких перебранок, Гарри провел ночь на диване в кабинете. Гермиона потом несколько дней была не в духе, и найти с ней общий язык было непросто даже в привычных, повседневных вещах.
Неудивительно, что преподавание также потеряло свою привлекательность. Ученики ощущали его безразличие, и обычно оживленные уроки превратились для всех в нудную обязанность. Молодые люди смотрели на Гарри скучающими, сонными глазами, пока он пытался заставить себя сосредоточиться на предмете — и не мог.
Он поспешил в контору, чтобы аппарировать домой как можно скорее, но у самой двери его поймал Хмури.
— Поттер, погоди!
Гарри понял, что улизнуть по-быстрому не получится.
— В чем дело?
— Доставили одного из наших обожаемых преступников — Серемова. Министерство не знает, что он у нас. Немного бумажной волокиты — и я устроил так, чтобы сегодняшний вечер он провел здесь. Мне казалось, ты хотел перемолвиться с ним парой слов.
Гарри тут же забыл, что хотел вернуться домой. Он зашел в кабинет, положил книги на стол и, резко развернувшись, последовал за Хмури.
Серемов!
Гарри пришлось взять себя в руки, чтобы сдержать растущий гнев. Разговор будет трудным, и ему потребуется вся его рассудительность, чтобы этот долгожданный миг не ускользнул в горячке ярости и раздражения.
Возможно, он что-нибудь узнает о местонахождении Лестранжа, узнает, что на самом деле случилось в ту ночь, когда погиб его лучший друг. Или им удастся получить наводку, и они смогут найти все еще скрывающихся Пожирателей Смерти: Малфоя, Родольфуса и Беллатрис. Да, Серемов вполне может вывести их на Родольфуса и его жену-извращенку, а Родольфус — привести их к Малфою…
При мысли о Малфое у Гарри внутри все сжалось. Нет, он не боялся — чтобы убить его, одного Малфоя мало — но скользкий аристократ был умен, очень умен, и никто не мог предсказать его следующий шаг. Он как змея…
Через пару дней после того, как Гарри убил Драко Малфоя, он получил доставленное совой послание, в котором, на первый взгляд, не было ничего особенного — ни проклятья, ни яда, ни бомбы — лишь несколько слов, написанных элегантным почерком:
«Не надейся, что избежишь мести убитого горем отца».
Подписи не было, но она была не нужна. И Гарри не мог прийти к Люциусу Малфою и объяснить, что смерть Драко была случайна — он верил, что целится в Люциуса…
Гарри с раннего детства учил сыновей сражаться, упражнялся с ними каждый день, и не один, а миллион раз повторял им не доверять незнакомцам и — еще важнее — не доверять знакомым, которые ведут себя странно. Он даже научил их окклуменции и легилименции, чтобы они могли защититься в любых обстоятельствах.
Но если с помощью Серемова удастся поймать Малфоя, он сможет гораздо спокойнее спать по ночам.
* * *
Камера была темной, и Хмури по пути вниз сказал Гарри, что они намеренно уже несколько часов держат Серемова в темноте и полной неопределенности. Обычно Гарри возражал против подобного обращения, но на этот раз он был рад, что встретится с немного усмиренной версией пресловутого стратега Волдеморта.
Серемов был чуть старше его — он учился на том же курсе, что и Крам в Дурмштранге. Он стал служить Волдеморту вскоре после того, как Гарри выиграл Турнир Трех Волшебников.
О деталях жизни Ивана Серемова Гарри был осведомлен довольно хорошо: однажды того уже ловили, и в министерстве на него было заведено досье, но, воспользовавшись своими блестящими стратегическими талантами, он сбежал, когда его переводили из министерства в тюрьму.
Сейчас Серемов выглядел гораздо старше Гарри. В его волосах и элегантно подстриженной бородке виднелись седые пряди, лоб избороздили крупные морщины. Но слабым или беспомощным он не казался. Даже когда они вошли в камеру и засветили свои палочки, и Серемов еще не мог видеть своих противников, Гарри заметил его напряженное лицо и понял, что мозг Серемова лихорадочно работает в поисках выхода из ситуации.
Было бесполезно применять к нему легилименцию: глаза, уставившиеся прямо на Гарри, были пусты, а разум закрыт. Иван был умелым окклументом.
Но его тело выдавало нервозность: спина была слишком прямой, а руки — скрещены на груди.
— Будешь отвечать? — без преамбул спросил Хмури, но, не успел он договорить, Гарри уже знал ответ. Наверное, Хмури почувствовал то же самое, потому что добавил: — Поверь, у нас есть средства заставить тебя говорить.
На лице Серемова появилось странное мрачное выражение.
— Средства? Собираетесь меня пытать? Мне говорили, что Поттер и его любимая жена одержали верх над министерством, и физические наказания упразднены.
— Мы не в министерстве, Иван, и моей жены здесь нет, — так же мрачно ответил Гарри, — Но даже если бы она была здесь… Думаю, она сделала бы для тебя исключение. И, конечно, — на миг он сделал паузу, и Серемов неловко дернулся, — для Родольфуса тоже.
— Ах, вы о том деле, — Серемов слегка успокоился и взмахнул рукой. — Я в этом не участвовал, вы должны знать. Я сидел в одной из камер для допроса в Министерстве, когда Род сделал это с твоим другом… Как его звали?
Но Гарри непросто было разозлить. Он повторил:
— Сейчас мы не в министерстве.
— И никто не знает, что ты здесь, — добавил Хмури со злобной радостью на лице. В тусклом свете было видно, как бешено вращается его волшебный глаз.
— Я все еще не уверен, что у Поттера достаточно сил, чтобы наложить на меня Непростительное. Он не смог этого сделать, даже чтобы уничтожить Темного Лорда…
Гарри рассмеялся.
— Иван, Иван… Тогда мне было семнадцать. Сейчас мне сорок пять. Поверь, эти годы не прошли зря, — он взмахнул рукой в сторону потолка, и там появилось небо, такое же, каким оно было снаружи, над штаб-квартирой авроров, в этот самый миг. Облака пылали в красном свете заходящего солнца.
Серемов испуганно отпрянул. А Хмури пробормотал Гарри на ухо:
— Поттер, показуха не в твоем стиле…
Гарри пожал плечами, и в следующее мгновение ровный каменный потолок вернулся на место.
— Так что? Будешь говорить? — повернулся он к Серемову.
— Вы не посмеете меня пытать.
— О, нет, я не собираюсь опускаться так низко. Есть другие способы узнать правду.
— Нелегальное использование веритасерума строго запрещено Международным Волшебным…
— Непростительные проклятья запрещены еще строже, Иван, но это никогда не мешало тебе их использовать. Но нет, мы не будем давать тебе сыворотку правды, — Гарри снова взмахнул рукой, и перед ним возникло кресло. Он с комфортом в нем расположился. — Я думал о чем-то более… действенном…
Старый аврор снова что-то пробормотал себе под нос о поведении Гарри и вынул из кармана полную бутылку огневиски. Вскоре Серемов был совершенно пьян. Вначале он протестовал, но как только захмелел, дело пошло куда лучше. Он с очевидным наслаждением проглотил последние капли и поднял пустую бутылку, провозгласив тост за авроров.
— Можете использовать на мне этот метод в любое время! Вам меня не споить, поверьте, я могу перепить кого угодно!
Но Серемов не знал, что напитки Хмури всегда были смешаны с различными (и неизвестными Гарри) сыворотками и зельями, и ничто не могло помочь пьющему сохранить трезвую голову после двух-трех глотков.
Когда мужчина начал злорадно посмеиваться, Гарри решил, что с него достаточно, и поднял палочку:
— Легилименс!
* * *
Четыре часа спустя они сидели в рабочем кабинете Хмури. Гарри глотал крепкий чай, а Шизоглаз пытался отыскать в царящем вокруг хаосе омут памяти. Гарри не возражал против передышки: у него в голове беспорядочно кружились чужие воспоминания, и он не ощущал ничего, кроме отвращения, оттого что снова пришлось копаться в такой грязи.
Нет, он не впервые устраивал набег на разум Пожирателя Смерти, но легче от этого не становилось. Гарри помогали хорошо отточенные приемы: он позволил воспоминаниям клубиться на поверхности своего сознания, не давая ни одному из них остановиться и пойти ко дну. Образы появлялись и исчезали, чтобы через пару часов превратиться в кучу мусора, поджидавшую на задворках разума, когда откроются его мысленные ворота.
Но Гарри еще на пятом курсе выучил урок: если открыть эти ворота, последствия могут быть смертельными. Так что они были закрыты накрепко уже более двадцати лет. И, Мерлин помоги, останутся таковыми надолго.
Хмури, наконец, обнаружил каменную чашу, и довольно крякнув, положил ее на стол. Лежавшие на другом конце стола пара свитков и тяжелая книга упали на пол.
— Можешь начинать, Поттер.
Гарри кивнул, поднес палочку к виску и опустил в чашу серебристые ниточки воспоминаний. Сверкающая масса на мгновение обернулась водоворотом цветов и картинок, затем ее поверхность успокоилась и разгладилась, словно ртуть.
Гарри повторял это, пока от воспоминаний Серемова в его голове не осталось и следа, и ничто не напоминало о четырех часах легилименции.
— Мы можем начать, — он отошел назад и потянулся. — Но предупреждаю тебя, Аластор, это твое виски существенно подействовало на Ивана… Картинка будет неидеальной, и ты можешь почувствовать, будто тоже пьян…
— Я тебе не какой-то юнец, Поттер. Я уже бывал в омуте памяти.
— Даже когда владелец воспоминаний был в стельку пьян?
— Даже когда владелец умирал, и когда я закончил их просматривать, он больше не был живым.
— Понятно, — нахмурился Гарри. — Что ж, тогда давай посмотрим, — и оба они погрузились в чашу.
Сначала картинки были совершенно несущественными: фрагменты жизни Серемова в Южной Америке. Но затем, внезапно вспомнил Гарри, Хмури начал задавать вопросы, и с этого момента воспоминания стали более-менее важными.
Ну, скорее менее, чем более.
В ответ на вопрос «Где сейчас Малфой?» Серемов вспомнил Люциуса, которого Гарри помнил с детства: надменного, неприветливого аристократа, правую руку Волдеморта, который был выше других его сообщников. Образы сменялись очень быстро. Среди них встречались лишь фрагменты настоящих воспоминаний, но они были слишком краткими и незначительными.
Гарри казалось, что он находится на корабле в шторм. Он не знал, как себя чувствует Шизоглаз, но у него самого желудок начало выворачивать наизнанку.
Затем перед ними возник изысканный салон с маленьким кофейным столиком в окружении кресел. В трех из них сидели Малфой, МакНейр и Серемов. Воспоминание явно было недавним, судя по внешности Серемова. Говорил Малфой.
— Ты должен подготовить для всех возможность укрыться в Аргентине или Бразилии, все организовать. Но пока ничего не предпринимай, просто держи со всеми связь и установи действующую систему тревоги.
— Магическую или маггловскую, сэр? — уважительно спросил Серемов, в то время как МакНейр по обыкновению тупо кивнул.
— Наверное, лучше маггловскую. Все равно большинство наших живут среди магглов, — сказал Малфой. Эта мысль, похоже, его раздражала.
— Это был самый простой способ исчезнуть, — быстро пояснил Серемов. — Но двое из нас остались жить среди магов, потому что после эээ… исчезновения Темного Лорда Темные метки пропали, и мы легко смогли заявить, что в Британии нас обвинили несправедливо.
— А как ты прошел министерскую проверку? Полагаю, они в любом случае ее проводили …
— Конечно, проводили. Но мы использовали ММ.
Краем глаза Гарри заметил, как Хмури заинтересованно подался вперед. Но Серемов не пояснил, что именно имел в виду. Малфой засмеялся.
— В министерстве и впрямь сидят идиоты. Леон, — Малфой повернулся к МакНейру. — Сколько раз тебе удавалось таким образом пройти проверку?
— Шесть, сэр, — бывший палач министерства тупо ухмыльнулся.
— Полные идиоты…
Но тут, к их раздражению, воспоминание снова превратилось в вихрь расплывчатых цветных пятен и неясных образов.
Хмури посмотрел на Гарри.
— Что это за «ММ»? Ты когда-нибудь слышал об этом?
— Никогда. Думаю, это способ, с помощью которого Пожиратели могут обхитрить сыворотку правды.
— Я тоже так подумал, — проворчал Хмури, но его слова были прерваны новым воспоминанием. Малфоя в нем не было, и Хмури сказал: — Второй мой вопрос был о Родольфусе.
Гарри кивнул, и они продолжили.
Гарри с досадой заметил, что волосы у Серемова густые и черные, без седины. Значит, воспоминание довольно старое и не имеет для них особого значения. Оно касалось каких-то маггловских дел с наркотиками, в которые все равно бесполезно вмешиваться. То было не их дело, и наркотики как гидра — оторвешь одну голову, а на ее месте вырастет другая.
Потом они услышали еще один разговор:
— Иван! Иван!
Здесь у Серемова были седые волосы. Они с Родольфусом стояли на морском берегу. Был погожий солнечный день, но дул холодный ветер — должно быть, была ранняя весна.
— Я слышал, ты собираешься уезжать, — Серемов кивнул в сторону моря.
— Да, — сказал Родольфус. — Босс нашел мне там работу. Семейные дела.
— Семейные?
— Есть вещи, которые могут сделать только члены семьи. Это одно из них.
— Да ладно! В чем дело?
— Уборка.
Ответ удивил не только наблюдавших Гарри и Хмури, но и Серемова.
— Что?
— Я же сказал, уборка. Мы нашли новую штаб-квартиру.
— Почему я об этом не знаю? — Серемов бросил ревнивый взгляд на Родольфуса. — Или мне не доверяют? Я всегда его поддерживал, помогал, когда было нужно…
— Нет, дело в другом: есть вещи, которые могут сделать только члены семьи. Пока никто, кроме кровных родственников, не может войти в штаб-квартиру.
— Иногда я ненавижу эти ваши идиотские перекрестные браки, — пробормотал Серемов. — Вы используете магию крови для защиты своих замков, хотя все связаны между собой родственными узами… Что за глупая защита! А мы, верные друзья, полностью лишены…
— Твоя работа не менее важна. И мы решим эту проблему: как только будет сформирован новый Темный Орден, мы поменяем системы защиты…
— Ты можешь хотя бы сказать, когда?
— Скоро. Босс сказал, что к концу лета у нас будет настоящая крепость.
Воспоминание, кружась, пронеслось мимо, но на этот раз Гарри решил сделать перерыв. Шизоглазу, должно быть, тоже понадобилась передышка, потому что они вынырнули из чаши почти одновременно.
Бормоча себе под нос что-то неразборчивое, Хмури снова принялся что-то искать. Через пару секунд он появился с бутылкой, в которой плескалась золотистая жидкость.
— Что это? — подозрительно спросил Гарри.
— То, что я бы никогда не предложил бывшим Пожирателям Смерти, — ответил Хмури, наполнив два стакана. — Чертовски хороший бренди. Твое здоровье!
Они осушили стаканы.
Алкоголь подействовал на расстроенный желудок Гарри как лекарство.
— Хорошо.
— А то! Много осталось? — Хмури кивнул в сторону чаши.
— Достаточно.
Шизоглаз снова наполнил стаканы.
— Родольфус здесь, в Британии. Если, конечно, верить последнему воспоминанию.
— Я знаю, — устало ответил Гарри.
Это была одновременно хорошая и плохая новость.
Хорошая, потому что это существенно упрощало их поиски, и они могли действовать на своей территории, имея достаточно полномочий.
Плохая, потому что если Родольфус здесь, то и Беллатрис тоже, и — почти наверняка — Малфой. От этой мысли Гарри почувствовал себя неуютно. Как бы хорошо ни были подготовлены члены его семьи, у них не было шансов против этих Пожирателей.
Да, были еще чары Защиты семьи, о которых Пожирателям вряд ли что-нибудь известно. Это было детище Гермионы, благодаря которому они, наконец, отважились вернуться в волшебный мир. Чары защищали жизнь их сыновей — Барриса и Серена. Но если Серен отвергнет семью, это может разрушить колдовство…
Нужно поговорить с Гермионой. Желудок Гарри снова взбунтовался, и он быстро выпил второй стакан.
— Ненавижу эту ситуацию. Ненавижу войну. Двадцати лет не прошло, как она закончилась, и вот все начинается снова… — с мрачным смирением пробурчал он.
— Похоже, на этот раз мы можем поймать их вовремя. Пошли, приятель, давай покончим с этим. Я хочу прошвырнуться к Аберфорту. Он сказал, что у него есть интересные новости. Хотя, насколько я его знаю, он снова начнет трепаться о Мундунгусе и его подозрительных делишках…
Они отставили пустые стаканы и снова подошли к чаше.
На этот раз быстро сменяющиеся картинки не действовали на Гарри так сильно. Наверное, из-за бренди: Гарри никогда не был пьяницей, а если немного и выпивал, то становился вялым и апатичным, и вскоре засыпал.
Наконец, цветная круговерть утихомирилась, и они увидели Серемова. Он сидел в красиво меблированной гостиной и что-то читал. Вдруг в его камине вспыхнуло зеленое пламя, в котором появилась голова Родольфуса.
— Привет, Иван.
Серемов взглянул на него поверх книги:
— Привет, Род. Есть новости?
— Есть, и довольно интересные. Если все пойдет нормально, у нас будет шанс обеспечить себе для начала очень хорошее, безопасное местечко в грядущей войне. А возможно, никакой войны не понадобится…
Серемов немедленно опустил книгу.
— Что?
— Ты правильно расслышал. Мы нашли кое-что очень важное: один из наших союзников в министерстве, следуя указаниям босса, заглянул в некоторые секретные документы. Ты не поверишь, что он обнаружил!
— Ну? Говори! — нетерпеливо произнес Серемов.
— Это касается Гарри Поттера. Возможно, мы нашли способ его уничтожить.
Родольфус снова помедлил. Серемов не выдержал:
— Я тебе не домашний эльф, Род. Не играй со мной.
— Младший сын Гарри Поттера ему не родной. Его усыновили.
Последовала долгая пауза. Серемов напряженно задумался, но в конце концов просто махнул рукой, уступая:
— Не понимаю, какая нам от этого польза.
— Босс видел мальчишку.
Гарри и Хмури обменялись быстрыми взглядами.
— Черт, — пробормотал Гарри, а Родольфус продолжил:
— Парень — выродок предателя.
— Кого?
— Снейпа. Предателя. Скользкого гада, который, как оказалось, работал на Дамблдора.
— Это точно? — хищно спросил Серемов.
— Абсолютно. Пару недель назад босс был в Лондоне и столкнулся с Поттерами. Он сумел наложить на ублюдка простые кровные чары, и они сработали.
Гарри вспомнил тот день. Утром они зашли на Диагон-аллею, и к вечеру Серену без видимой причины стало плохо, у него началась лихорадка, которая продолжалась два дня. Так типично, что Малфой не нашел чего-нибудь менее мучительного для проверки родства!
— Подумаешь. Вы все в какой-то мере родственники друг другу… — отмахнулся Серемов.
— Ребенок был усыновлен после смерти Снейпа. Он похож на того ублюдка с жирными волосами, и мать Снейпа была кузиной матери босса. Так что все сходится.
— Если это правда, то это многое меняет…
— Еще как меняет. И это не все.
— Есть что-то еще?
Родольфус расплылся в торжествующей ухмылке.
— Мы выяснили, как Поттер победил Темного Лорда. И нашли способ его уничтожить, а ребенок нам в этом поможет… — но тут воспоминание рассеялось.
Гарри не знал, как выбрался из омута памяти, но когда он снова смог воспринимать происходящее, то обнаружил, что сидит на полу в кабинете Хмури, а Шизоглаз сует новый стакан бренди в его онемевшие пальцы.
— Поттер! Поттер!
Гарри посмотрел на старого аврора, его лицо посерело.
— Они все знают… Они хотят поймать Серена…
Его сердце забилось так сильно, что грудь сдавило и стало трудно дышать. Гарри поднялся на ноги, слабо оттолкнув предложенный напиток:
— Прости, Аластор, мне нужно идти.
Что бы Хмури ни говорил о том, что они успели вовремя, Гарри выбежал из здания, где располагалась штаб-квартира авроров, в полной уверенности, что он опоздал, и опоздал очень сильно.
Он молился про себя, чтобы это опоздание не оказалось роковым.
Глава 6. Серен.
Они шли почти два часа. Старик был сквибом, поэтому аппарировать к дому Серен не мог. Машины у старика, судя по всему, тоже не было, так что юноше оставалось лишь послушно плестись за коренастой фигуркой в развевающемся грязном плаще.
За это время Серен успел вспомнить советы отца о том, как вести себя в подобных ситуациях: «Никогда не доверяйте незнакомцам!», «Попытайтесь заглянуть в их в мысли, чтобы оценить намерения!», «Держите палочку наготове!»
Но сейчас он был страшно зол на отца, и встреча со стариком только усилила его гнев. Наконец-то он нашел того, кто откроет ему правду! В эту минуту советы отца казались юноше просто досадной помехой на пути к собственным истокам, к своему прошлому, к своей жизни. Отец не имел права скрывать то, о чем почти сразу догадался не только Фред, но и какой-то сквиб. Они оба почти сразу узнали его! Не может быть, чтобы родители ничего не знали о его происхождении!
И как только они убедили Фреда? Не только отец, но и мать тоже! За последние несколько дней привычная жизнь Серена оказалась разрушенной. Царившие у него в душе любовь и чувство защищенности превратились в нечто уродливое и угрожающее — словно в глубине сознания затаилось чудовище, готовое в любой момент вырваться на волю и поглотить его…
Он не знал, откуда у него появилось это предчувствие.
А может, то было не простое предчувствие, а что-то, доставшееся ему от отца — Пожирателя Смерти — и дожидавшееся своего часа, чтобы овладеть им. И пусть даже раньше он отказался бы от подобного наследства, но сейчас, обиженный и уязвленный, Серен воспринимал это, как нечто ценное и дорогое, что связывало его с предками и его настоящей семьей.
Даже если они не оставили ему ничего, кроме тьмы, он примет ее с радостью.
Временами этот бесконечный внутренний спор казался юноше слишком уж нереальным, но он убеждал себя снова и снова.
Если такова его суть, он ее примет.
Ведь его родной отец, в конце концов, сменил сторону и использовал свою внутреннюю тьму на благо светлой стороны!
Теперь Серену было немного жаль, что он не позволил Шляпе отправить его в Слизерин. Возможно, там, на факультете профессора Забини, он нашел бы свое истинное место и смог бы принять собственную темную сторону! Но тогда он ничего не знал о том, кто он на самом деле, а позже ложь отца показалась такой успокаивающей… Сейчас же она казалась просто смехотворной. Что за глупые сказки! Гарри Поттер в Слизерине! Ха!
— Пришли, — сказал он. Едва заметная тропка, что вела между изгородей и каменных стен, заканчивалась у обшарпанных ворот, запертых на огромный замок, висящий на толстой цепи. По другую сторону ограды красовались огромные сорняки почти под два метра, из-за которых табличка «Не входить!» смотрелась несколько забавно. Ну кто по доброй воле полезет в такие джунгли? Теперь, когда он лицом к лицу столкнулся с неприветливой реальностью, даже Серену расхотелось входить.
Но старик, гремя ключами, отпер замок и толкнул створку ворот. Образовалась небольшая щель, в которую юноша вполне смог бы протиснуться. Но Серен не шевельнулся. Он стоял, с сомнением разглядывая дикие заросли.
— Ты уверен, что нам сюда?
Старикашка неодобрительно покачал головой.
— Отсюда дом не видно. Ты должен войти, юный хозяин. Защитная магия начинает действовать в паре шагов от ворот. Мне идти нельзя — стоит мне войти, и я сразу забуду, зачем пришел. Но если ты и впрямь тот, кто говоришь, тебе это не грозит. Особняк сам знает, кого можно пускать.
Серен кивнул, хотя его это не убедило.
— Хорошо. Я попытаюсь. Но не закрывай ворота, пока я не буду точно знать, что смогу пройти.
— Конечно, — отозвался старик и прислонился к каменной стойке ворот. — Я подожду.
Серен протиснулся в щель и нерешительно шагнул в заросли.
Ничего.
Еще шаг.
По-прежнему ничего. Юноша поднял руку, чтобы отвести в сторону несколько веточек королевского плюща. Белые цветочки коснулись его лица, и он поморщился, уловив запах плесени.
Теперь он двигался осторожнее, потому что здесь начинались по-настоящему высокие кусты. Но тут, к его немалому изумлению, они исчезли, и появилась дорожка. Она исчезала в зарослях чуть поодаль, и Серену показалось, что сквозь них видны очертания дома…
Обернувшись, он увидел, что сквиб закрывает ворота, которые протестующее скрипели. Серен помахал ему, но старик в это время возился с замком и не видел. Закончив, он поглядел вслед юноше, но Серен уже шел вперед, не оглядываясь.
Если бы он чуть-чуть подождал, то заметил бы, как на старом, морщинистом лице мелькнула зловещая ухмылка.
* * *
Оглядевшись, юноша подумал, что парк вокруг особняка заброшен давным-давно — таким неухоженным и заросшим он выглядел. Трава и кусты были не такими высокими, как у ворот, но тропинка почти терялась в зарослях, а клумбы, если они и были, давно поросли сорняками. Было просто чудом, что весь парк не зарос ими.
И все же Серену здесь понравилось. Это был его дом, земля его предков. Здесь он найдет свое прошлое, а возможно, и будущее. Ведь у него нет собственного дома: Баррис хотел жить самостоятельно, к отцу он никогда не вернется, а учиться осталось всего один год…
Серен принялся мечтать, как, закончив школу, переедет сюда, — не как Серен Поттер, разумеется, а под своим настоящим именем — Серен Снейп. Он отремонтирует дом и приведет в порядок парк, и ему больше не придется полагаться на отца или его деньги. Кто знает, может, он даже унаследовал какие-нибудь деньги и сможет начать новую, независимую жизнь? И, конечно, он будет работать. Он еще не знал, чем хочет заниматься, но у него есть время, чтобы принять решение — целый год впереди.
Однако стоило ему увидеть дом, столь далеко идущие планы поблекли. Если парк выглядел заброшенным, то здание — попросту обветшалым. Он совсем не был похож на особняк. Это был обыкновенный двухэтажный домик с дырявой крышей и стенами с облупившейся штукатуркой. Окна были разбиты, и висящие в рамах осколки стекол напоминали сломанные крылья. Из-за них на Серена уставилась зияющая пустота.
Справа виднелись какие-то старинные развалины, почти скрытые зарослями травы и плюща. Скорее всего, это руины, оставшиеся от настоящего особняка, а жалкий домишко, наверное, предназначался для прислуги…
Серен нахмурился.
Неужели это дом его отца? И он здесь вырос? Но тогда… тогда он был не слишком богат, и семья не могла позволить себе слуг, но старый сквиб сказал…
«Неважно», — покачал головой юноша, задвигая сомнения подальше. Он решительно направился к дому, намереваясь осмотреть его получше. Ему нечего терять, наоборот — он может узнать хоть что-то о своей семье, ведь именно этого он и хотел с самого начала. О будущем можно поразмыслить позже.
Вытащив палочку, Серен убрал мусор, преграждающий дорогу к двери, и потянул вниз тяжелую медную ручку.
Дверь скрипнула, открываясь, но вид изнутри удивительным образом разнился с внешним обликом здания: маленькая прихожая не отличалась роскошью, но поражала чистотой — ни обломков, ни пыли, лишь старая, видавшая виды вешалка. Позади нее располагалась дверь. Серен открыл ее и обнаружил, что она выходит в маленький коридор с лестницей, ведущей наверх. На стенах висело множество фотографий, которые подтвердили подозрения юноши о том, что хозяева перебрались в домик из особняка. Дверь справа была приоткрыта, и Серен решил войти. Он попал в гостиную. Хотя лето было теплым, в камине весело пылал огонь, а в ближайшем кресле сидел высокий, аристократичного вида светловолосый мужчина, видимо, ожидая его.
Юноша никогда не видел этого человека, но многочисленные предупреждения отца и фотографии, которые ему показывали, сделали свое дело: Серен немедленно узнал его.
— Люциус Малфой, — воскликнул он, мгновенно направив палочку на мужчину.
Тот невозмутимо встал и поклонился, не обращая никакого внимания на палочку.
— Собственной персоной. Рад познакомиться с сыном одного из самых близких моих друзей.
Ошеломленный Серен слегка опустил руку.
— Близких друзей? — с подозрением переспросил он. Предупреждения по поводу Малфоя, которые он выслушивал многие годы, не прошли даром. То, что отец солгал о его происхождении, еще не означало, что его слова о Малфое тоже ложь. В конце концов, не только он предупреждал Серена насчет этого Пожирателя.
— Да, моего близкого товарища — Северуса Снейпа. Мы знали друг друга с детства. Хотя может показаться, что во время последней войны мы находились на разных сторонах, но нами двигала общая цель. Именно благодаря этой цели наша дружба сохранилась до самой смерти Северуса.
— Северус Снейп и вы сражались на разных сторонах в той войне.
— То была лишь видимость.
— Видимость? Мне сказали, что Снейп воевал на стороне Дамблдора, а вы — на стороне Волдеморта, — возразил Серен.
Малфой вздохнул и сел.
— Я вижу, ты поверил словам Поттера.
Было очень странно слышать фамилию «Поттер», зная, что она относится не к нему.
— Впрочем, ты уже понял, что не все, сказанное им — правда. В этом он тоже солгал, но, скорее всего, ненамеренно. Просто ему не все известно. Хотя так могло показаться, я не поддерживал Темного Лорда, а твой отец, в свою очередь, не поддерживал Дамблдора. Во время последней войны, когда он уже не мог быть шпионом, я снабжал его информацией. Темный Лорд знал, что Северус предал его, потому что однажды он спас Поттера прямо у него на глазах…
— Спас? — недоуменно переспросил Серен. — Но они терпеть друг друга не могли!
— Северус был профессором Хогвартса, а значит, отвечал за безопасность студентов. И он был обязан жизнью отцу Поттера. Так что, причины его поступка вполне очевидны. Более важно то, что я никогда не был связан с Дамблдором и его верным Орденом. А вот Северус был — еще с первой войны. И мы поняли, что можем сотрудничать. Это вполне оправдало себя. Дамблдор, конечно, об этом знал, но глупость Поттера погубила старика, и кроме Северуса не осталось никого, кто знал бы о моем участии. Но Северус и сам едва избежал тюрьмы…
Серен колебался. Он, конечно, кое-что знал о последних двух войнах, но не больше, чем любой из его ровесников — факты, вычитанные из книг, и истории, рассказанные друзьями отца. И потому сейчас он не мог оценить, насколько правдивы слова Малфоя. Серен попытался проверить его мысли с помощью легкой легилименции, и они, вроде бы, подтверждали сказанное.
Но было и еще кое-что: месть, объявленная Люциусом его отцу. Повлияет ли она на его отношение к Серену?
— А как же Драко Малфой? — осторожно спросил он, стараясь не показать своей неуверенности. — Как я могу быть уверен, что все это не ловушка для моего от… для Гарри Поттера?
Малфой, кажется, не заметил оговорки. Он терпеливо ответил:
— Зачем мне мстить сыну друга? У Поттера есть другой, родной сын. Но и ему я не стану мстить. Это все в прошлом. Месть не вернет Драко, — на мгновение он закрыл глаза, но быстро взял себя в руки. — Нет, я не хочу мести. Я приехал, потому что услышал о тебе. Знакомый сообщил мне, что нашел в министерстве бумаги о твоем усыновлении, и я посчитал своим долгом прибыть и показать тебе, кто ты… если это еще возможно после стольких лет промывания мозгов.
Сомнения захлестнули юношу с головой. Находясь последние пять минут под прицелом палочки Серена, Люциус даже не попытался достать свою. Молодой человек опустил руку и шагнул ближе к пустому креслу, но садиться не стал.
— Как вы узнали, что я сын Снейпа? Это было написано в тех документах?
— Конечно, — удивленно ответил Малфой. — Неужели ты не видел?
Вспомнив стычку с Ленни, Серен вспыхнул, но заставил себя забыть про стыд.
— Нет, не видел. Мне сказал одноклассник, который узнал об этом от своего отца. Но он не сообщил никаких имен. Думаю, ему тоже ничего не было известно наверняка, — зная Ленни, Серен был уверен, что тот воспользовался бы любой информацией, будь у него такая возможность.
— Ясно, — отозвался Люциус. — Что ж, в тех бумагах указано имя твоего отца, точнее, его фамилия — Снейп — потому что, когда тебя нашли, установить твое происхождение наверняка было сложно. По крайней мере, так Поттеры сказали чиновникам министерства…
Серен кивнул, и Малфой продолжил:
— Но я вернулся не только поэтому. Я думал, что Поттер сообщит тебе все, что ты должен знать о своем происхождении и наследстве.
При этих словах Серен хмыкнул, а когда мужчина удивленно на него посмотрел, взмахнул рукой:
— Не думаю, что лишился многого… Тоже мне, наследство.
Люциус пожал плечами:
— Я решил встретиться с тобой здесь, подумав, что именно сюда ты направишься, когда узнаешь свою фамилию. Поэтому и попросил Пинчаса, старого сквиба, привести тебя сюда.
Серену стало не по себе. Баррис предупреждал его, что это может быть ловушкой…
— Но Северус ненавидел и это место, и своего отца. После окончания Хогвартса он жил не здесь. У него есть — точнее, была — квартира в Хогсмиде и солидный счет в банке. Они твои по праву. Полагаю, Поттер никогда не упоминал об этом.
— Квартира? Счет? Нет, не упоминал, — ответил Серен, чувствуя, как гнев снова растет в груди. — Он даже не признал, что Снейп мой отец. Сказал, что не знает, кто мои родители.
Малфой удовлетворенно кивнул.
— Значит, он солгал. В документах на усыновление стоит фамилия «Снейп».
— Да, вы уже говорили, — нетерпеливо заявил Серен.
— Именно. Я лишь хочу, чтобы ты знал, что именно из того, что тебе наговорили — ложь. Но, как я сказал, для моего пребывания здесь есть более веская причина. Что ты знаешь об усыновлении?
— Не так уж много, — пожал плечами молодой человек. — Ребенка берут в семью и растят, как родного. И те, кто это делает, становятся его законными опекунами…
— В самом деле, немного, — вздохнул Малфой. — Можно сказать, почти ничего. Магическое усыновление может быть двух видов. Ты сейчас рассказал об одном из них — обычном усыновлении. В этом случае усыновленный ребенок остается наследником своих настоящих родителей, и, что более важно, наследует их магию, поскольку к нему переходит часть их магического потенциала. Другой вид — окончательное усыновление — создает другую, более тесную связь между ребенком и приемными родителями. Дитя становится их собственным во всех смыслах, даже магически. А это означает, что ребенок не сможет унаследовать магию или собственность своих биологических родителей.
— И я… — начал Серен, но не закончил. Об остальном можно было легко догадаться
— В твоем случае Поттеры предпочли окончательное усыновление.
— Значит… значит я никогда не буду тем, кем должен быть? Не буду Снейпом, законным наследником моих предков?
Малфой серьезно кивнул.
— Верно.
— Но это ужасно! — возмущенно воскликнул Серен. — Как они могли поступить так со мной? — он взглянул на Люциуса. — Неужели ничего нельзя сделать? Неужели у меня нет ни единого шанса получить то, что по праву должно принадлежать мне? Неужели я не смогу быть тем, кем хочу?
— Шанс есть, — кивнул мужчина. — Именно поэтому я здесь. Я бы не стал ничего предпринимать, если бы ситуацию невозможно было изменить. Тогда я все равно ничего не смог бы поделать. Но у нас есть возможность.
— Какая?
— Для полного усыновления необходимо родство. И не какое-нибудь, а близкое кровное родство во втором или третьем поколении. Точнее, полностью может быть усыновлен только ребенок брата, сестры или кузена. Иногда это получается с внучатыми племянниками, но сейчас это неважно. Важно то, что между тобой и Поттерами нет такого родства.
Серен с сомнением покачал головой.
— Все волшебники в той или иной степени связаны между собой родственными узами. Вполне возможно, что Поттеры — отдаленные родственники Снейпов…
— Нет. Снейпы — старинное чистокровное семейство, а Поттеры волшебники лишь в третьем или четвертом поколении, то есть, по сути, все они — грязнокровки.
Это слово резануло слух, но Серен не подал вида.
— Ну, они могут быть связаны… э… неофициально, так сказать…
— Нет, — с абсолютной уверенностью ответил Малфой. — Чистокровные семьи всегда очень осторожны, и не станут воспитывать чужих наследников. Поттеры не родня Снейпам. Мать Гарри Поттера была магглорожденной, его жена тоже. Это может означать только одно: Поттер использовал темную магию для окончательного усыновления.
— Зачем ему это? — спросил молодой человек. Это казалось бессмысленным. Зачем его приемному отцу прибегать к незаконным мерам в таком незначительном деле? Это казалось совершенно невероятным.
— Причина кроется во взаимоотношениях Поттера с твоим отцом, Серен, — покровительственно ответил Люциус. — Гарри Поттер всегда ненавидел слизеринцев, но твоего отца — особенно. Он всегда подозревал, что тот работает на темную сторону. И все же Северус не раз спасал ему жизнь. Знаешь, человеческий разум — забавная штука. Чем больше обязан был Поттер твоему отцу, тем больше он ненавидел его. И когда представилась возможность отомстить, он не стал колебаться: он украл тебя, его единственного потомка, тем самым стерев имя Снейпов с лица земли. Прекрасная месть чистокровной семье: он не только украл наследника, но и с помощью усыновления укрепил собственный род! Воистину, месть, достойная слизеринца! Что, впрочем, неудивительно — Поттер в душе всегда был слизеринцем. Просто среди гриффиндорских идиотов ему было легче скрывать свою истинную натуру. Уверяю тебя, Поттер умен и хитер. Лучше не становиться у него на пути — он уничтожит тебя быстрее, чем любой темный маг.
Серен чувствовал себя опустошенным. Он рухнул в кресло и опустил палочку.
— Но… — он не знал, что сказать.
Слова Малфоя подтвердили все, что юноша знал об отношениях Снейпа и своего отца. Но ему нелегко было представить, что Гарри Поттер способен поступить настолько жестоко и безнравственно.
— Я не могу в это поверить…
— Так не верь! — раздался голос от двери, и Серен с Люциусом обернулись. Там, направив палочку на Малфоя, стоял Баррис.
— А ты кто? — презрительно поинтересовался мужчина. — Слуга?
— Я родной сын Гарри Поттера и лучшее подтверждение того, что все, сказанное тобой за последние полчаса, — полная чушь, — взмахом палочки Баррис обездвижил Малфоя. Тот попытался уклониться, но не успел даже встать с кресла, как его настигла серая вспышка заклинания, и он повалился на пол.
— А ты, Серен, должен был подумать дважды, прежде чем слушать беглого преступника! Папа миллион раз повторял, что…
— Ты спятил! — Серен вскочил и, взмахнув палочкой, освободил Малфоя.
Тот сразу же метнул в Барриса проклятье, но юноша легко уклонился — сказались долгие часы тренировок. Но их дуэль продлилась недолго: Серен почувствовал, как к его виску прижали кончик палочки, и уверенный голос произнес:
— Поттер, если хочешь, чтобы твой любимый братик остался жив, лучше сдайся, — с этими словами к ним присоединился Родольфус Лестранж, а вслед за ним в комнату вошла Беллатрис.
И тут Серен понял, что все это было ловушкой. Баррис опустил палочку, и их шансы спастись улетучились. По спине юноши пробежала холодная дрожь.
Что делать?
Глава 7. Гарри.
Сначала он направился к Фреду, хотя был совершенно уверен, что Баррис убедил брата переехать к нему — иначе, почему он решил жить самостоятельно именно сейчас? Гарри был очень рад решению старшего сына. Иногда Баррис был немного вспыльчив и импульсивен, но теперь Гарри это не беспокоило. Серену нужна семья, так же, как он нужен им, и благодаря поступку Барриса он останется с родными, не оборвав всех уз.
Фред подтвердил подозрения Гарри, но даже он не знал, куда отправились мальчишки, потому что Серен ушел около полудня, когда Фред был на работе.
— Но, Гарри, я все же согласен с Гермионой. Скрывая правду от Серена, ты совершаешь большую ошибку.
Гарри стиснул кулаки в бессильной ярости.
— Я объяснил тебе свои мотивы, разве нет? Гермионе они тоже прекрасно известны. Я дал обещание и не собираюсь его нарушать.
— Даже Дамблдор не был непогрешим, Гарри…
— Дело не в непогрешимости. Я согласился с ним еще до того, как он заставил меня поклясться хранить эту тайну, и я по-прежнему согласен. Но, обещаю, как только я найду Серена, то расскажу ему часть истории — ту, которую ему следует знать.
— И какую же? — саркастично поинтересовался Фред. — О том, кто он? О его семье? Или его наследии?
— Фред! — резко прервал Гарри. — Я скажу ему то, что ему нужно знать о себе и обо мне. И о наших семьях.
— Это ты должен был рассказать ему уже давно.
— Я вообще ничего не хотел ему говорить. Я хотел, чтобы он был моим сыном, вырос нормальным ребенком, зная, что семья поддерживает его во всем, и я верил, что могу дать ему все это! И я сделал это не ради памяти Дамблдора или Снейпа, а потому что любил Серена не меньше, чем Барриса, и не хотел вовлекать его в ситуацию, которая может его разрушить, испортить и сломать!
— Но Гарри, Серен…
— Серен мой сын. Ему была всего пара дней, когда мы его взяли! Я вырастил его! Он больше не Снейп! Почему ты этого не видишь?
— Но это не так!
— Даже Гермиона со мной согласна!
— Потому что она тоже пристрастна!
— Ты слеп!
— Не я, а ты! Ты слишком сильно любишь мальчика, чтобы разобраться в этом деле объективно!
— Что, по-твоему, будет объективно? Что я воспитал Пожирателя Смерти в собственно доме?
— Нет, я…
— Что тогда? Ты говоришь, что Серен — это Северус Снейп, мерзавец, который был неспособен вести себя по-человечески хотя бы минуту? Который не пришел на похороны своего наставника? Этот самодовольный, заносчивый сукин сын?
Фред удивленно отступил назад.
— Но… ты все еще ненавидишь Снейпа?
Гарри пожал плечами, и гнев его внезапно испарился.
— А почему нет? Просто потому, что он умер?
— Но Серен…
— Серен не Снейп. Серен — это Серен. Он не похож на Снейпа. Он добрый, заботливый ребенок.
— Но это значит, что…
— Перестань, Фред. Это бессмысленный спор, и мне пора идти. Я должен их найти. Если мои сведения верны, Родольфус Лестранж уже в Англии, а это значит, что Беллатрис и Малфой тоже. А ты знаешь Малфоя…
— Я пойду с тобой, — тут же сказал Фред, но Гарри покачал головой.
— Нет. Я пойду один. Я хочу поговорить с ним или с ними наедине. И без того будет нелегко.
— Понятно, — слегка разочарованно ответил Фред.
В следующий миг Гарри с тихим хлопком дизаппарировал.
* * *
Он закончил расспрашивать друзей Барриса раньше, чем ожидал, но все было безуспешно. Никто даже не предполагал, что Баррис хотел переехать, и тем более никто не знал его нового адреса. Поэтому, потратив два часа на бесплодные поиски, Гарри решил выпить что-нибудь в «Дырявом Котле» и придумать другой план.
Разумнее всего было бы разыскать последнюю девушку Барриса, но Гарри понятия не имел, кто она, и потом, маловероятно, что она будет как-то ему полезна: подружки всегда знали о Баррисе меньше, чем друзья.
Гермиона часто сердилась на сына из-за его постоянных заигрываний и пустого флирта. Ей хотелось, чтобы он был чуть более сдержанным, как она сама и Гарри. Она пыталась урезонить Барриса, но это ни к чему не приводило — тот с обычными для него дерзостью и изворотливостью так искусно менял тему, что никто не замечал. Баррис никогда не слушал мать в том, что касалось сердечных дел. Гарри старался не вмешиваться в эти споры, но в душе поддерживал Гермиону. Он не понимал поведения Барриса и его жажды славы — их старший сын был постоянной темой передовиц «Ведьминого Еженедельника», и даже «Пророк» питал к нему слабость.
У них с Баррисом была, по крайней мере, одна общая черта: они оба бросили квиддич после школы и не вступили в профессиональную лигу. Баррис оказался так же талантлив, как и Гарри. Он играл отбивалой, как Фред и Джордж, которые в какой-то мере были для него примером и поддерживали его во всем. Тем не менее, Баррис отклонил все предложения стать профессионалом и, не читая, выбросил письма спортивных менеджеров в огонь. Он так и не объяснил родным, почему.
Однако работа Барриса была связана с квиддичем: у него всегда было «Великолепно» по чарам (Флитвик частенько поминал в связи с этим его бабушку, Лили Поттер), и после школы он пошел работать в новую, но быстро развивающуюся компанию по производству метел, “Отражение”, где зачаровывал гоночные метлы. Благодаря работе Барриса маленькая компания процветала, и его первые модели вскоре превзошли серию «Нимбус», хотя самой популярной все еще оставалась «Молния».
В «Дырявом Котле» Гарри заказал усладэль, и, склонившись над стойкой бара, тщетно пытался придумать план.
Выкроив минутку, бармен Том сел напротив и спросил, не сводя глаз с покупателей:
— Как у вас дела, мистер Поттер?
Гарри обреченно вздохнул и вежливо ответил:
— Спасибо, хорошо. А как у вас?
— Чудесно, чудесно, — радостно улыбнулся Том, словно Гарри действительно интересовало его благополучие. — Я счастлив, что вы, наконец, решили посетить старого друга… Ваш сын частый клиент здесь — я вижу его почти каждый день. Вместе с такими чудесными девушками! Самыми роскошными ведьмами Британии!
О, нет, только не это!.. Гарри не хотел в очередной раз слышать о любовных похождениях сына, но Том, не обращая внимания или не замечая его неловкости, непринужденно болтал:
— Да, его всегда сопровождают замечательные леди, это верно, но последняя… — он мечтательно улыбнулся, и Гарри с трудом подавил желание швырнуть в него бутылкой. — Черные волосы, бледная кожа, красотка и куда приятнее, чем предыдущие… и молодой человек тоже, кажется, увлечен ею больше, чем остальными…
Внезапно Гарри обратил внимание на бормотание бармена. Кто эта девушка?
Словно прочитав его мысли, Том продолжил:
— Представить не могу, где они познакомились. Я никогда раньше не видел эту леди, а ведь я знаю почти всех в нашем мире, и такую красавицу я бы не пропустил, говорю вам…
Внезапно тревоги Гарри, которые усилились с момента допроса Серемова, заявили о себе в полный голос. «Никогда» — это было ключевое слово. Гарри знал, что в таком деле на Тома можно было положиться не меньше, чем на Аберфорса, если не больше. Он осторожно сунул руку в карман и стиснул палочку. Через секунду в воспоминаниях бармена он увидел Барриса и девушку: они сидели за столиком напротив барной стойки.
Гарри не раз видел сына с его подружками и довольно хорошо знал, как он ведет себя с ними — в основном именно по этой причине он и не одобрял отношений Барриса с девушками. Гермиона же ненавидела сам факт, что Баррис — сердцеед. Для Барриса девушки были своего рода украшением, комнатными собачками, каких старушки держат для развлечения. Впрочем, иной раз для старушек их собачки значили больше, чем для Барриса — его дамы. Он почти не разговаривал с ними — только кратко осведомлялся, чего они желают, покупал, что они просили, и улыбался, если было нужно.
Однако на этот раз все было по-другому. Баррис с девушкой были не в обычной большой компании: их было только двое, и они разговаривали. Казалось, Баррис не мог отвести от красавицы глаз, но Гарри заметил, что его интересовала не ее красота, а она сама: он хмурился, как Гермиона, и время от времени слегка кивал, показывая, что внимательно слушает. Иногда он добавлял что-нибудь, но в основном просто слушал. Так продолжалось некоторое время. Гарри не мог оценить, как долго, потому что одна-две секунды воспоминаний могли вмещать часы настоящих событий, пусть они и не были так точны, как в омуте памяти. Внимание Тома было направлено на девушку, поэтому ничего другого Гарри, по сути, не видел.
Возможно, позже ему понадобится омут памяти, чтобы пересмотреть это… Девушка была ему совершенно незнакома, и он не мог найти в ней никаких изъянов: она казалась красивой и умной, вела себя вежливо и культурно — как и Баррис, к радости Гарри. Если бы Гермиона могла это видеть…
Но тут незнакомка засмеялась: она слегка откинула голову назад, почти касаясь стены. Волосы, скрывавшие ее лицо, упали ей на спину. Воспоминание напоминало медленный фильм, так что Гарри смог рассмотреть ее, как следует. Сначала он решил, что точно не знает ее, но когда она засмеялась снова и отбросила волосы назад, сердце Гарри чуть не остановилось. Да, девушка была ему незнакома, но ее смех и жесты кое-кого ему напомнили…
После смерти Сириуса Гарри иногда брал омут памяти Дамблдора и просматривал некоторые воспоминания о крестном. Он мог делать это часами: наблюдать, как тот смеется, говорит, шутит — однажды Гермиона даже предупредила его об опасности такого поведения. «Гарри, жить в воспоминаниях так же опасно, как жить в снах. Это не вернет Сириуса, тебе лишь тяжелее будет горевать о нем и оставить прошлое в прошлом». И Гарри прекратил.
Однако были воспоминания, которые он просматривал до сих пор — в основном те, где Сириус смеялся или шутил. И все они пришли на ум Гарри, когда он наблюдал за этой девушкой: жесты, черные волосы, очертания губ, которые изгибались точно так же, как у Сириуса…
Но у Сириуса никогда не было ребенка… и даже если бы был, он был бы старше. Девушка была ровесницей Барриса, и теперь, приглядевшись, Гарри понял, что незнакомка напоминает ему не только Сириуса. Он представил ее черты, но слегка искаженные и с жестокой улыбкой…
Это безумие.
Девушка напомнила ему мать Сириуса с портрета на Гриммаулд-плейс — нет, не просто напомнила — она была в точности похожа на старую ведьму с ужасно пронзительным голосом… Должно быть, они родственницы, и наверняка близкие.
Она не могла быть ребенком Сириуса, Регулуса, Андромеды, Тонкс или Нарциссы, умершей жены Люциуса.
Оставался только один представитель Блэков.
Гарри вырвался из мыслей Тома. Открыв глаза и осмотревшись, он удивился. Ему понадобилось время, чтобы осознать, что он находится в том же самом пабе, который только что видел в воспоминаниях.
Но он все еще не знал, что делать.
Паника душила его.
Девушка могла быть только дочерью Беллатрис и Родольфуса. Вероятно, она выросла за границей, и вернулась совсем недавно — сама или вместе с родителями. И Баррис встречался с ней!
ЛОВУШКА! — во весь голос кричали инстинкты Гарри.
Он должен найти Барриса, немедленно!
Однако благодаря опыту, он сумел не поддаться панике. Почти неосознанно его разум начал систематизировать информацию, полученную за последние часы. Было крайне важно определить местоположение штаб-квартиры Пожирателей — возможно, только так он сможет найти ребят. Серемов предоставил им достаточно деталей: Беллатрис и Родольфус вернулись, вероятнее всего, с Люциусом. Их штаб-квартирой было старое поместье, дом чистокровной семьи, защищенный магией крови, вспомнил Гарри.
Он мысленно пробежался по списку старых семей, их родственников-Пожирателей, разрушенных и все еще существующих особняков, но подходящего поместья не вспомнил: большинство было уничтожено, защита взломана — теперь даже магглы легко могли их найти. Оставшиеся дома, как, например, Нотта или Лестранжей, были обитаемы, но за родственниками заключенных велось тщательное наблюдение, и им не дозволялось использовать кровную защиту.
Так что оставалось одно: поместье Снейпов.
Это был единственный возможный вариант. Малфой и его компания должны быть там.
Гарри засмеялся. Том и другие покупатели с любопытством покосились в его сторону. Неудивительно: его смех напоминал больше рык хищника, напавшего на след жертвы.
Неважно, что Гарри никогда там не был и понятия не имеет, где оно находится.
Неважно, что этого не знает даже министерство.
Неважно, что Снейп даже Дамблдору не рассказывал, где находится его дом.
Ему не придется делать ничего сложного — надо всего лишь вспомнить. Он был там, разве нет? И теперь он снова окажется там, но на этот раз туда отправится его настоящее «я» и застанет врасплох укрывающихся там мерзавцев.
А потом он найдет сыновей и поговорит с ними.
Сердце Гарри сжалось при этой мысли, и он взмолился, чтобы найти их целыми и невредимыми.
Он поставил бутылку усладэля и закрыл глаза.
В следующий момент Том и посетители увидели, что его место опустело — Гарри дизаппарировал.
* * *
Он и не подозревал, что помнит о поместье Снейпов так много. Он не просто знал место и дорогу, но вспомнил даже сквиба — слугу семьи, который жил поблизости. Гарри решил нанести ему визит.
Увидев его, старик побледнел, как полотно, и Гарри понял, что находится на верном пути.
— Когда прибыл Малфой? — спросил он, закрыв за собой дверь, и — что было совершенно бессмысленно — направил на сквиба палочку.
Тот испуганно уставился на него, спешно пытаясь что-нибудь придумать.
— Я… я не знаю… — заикаясь, ответил он, но в его воспоминаниях Гарри увидел Малфоя в плаще, с зонтом в руке. Это была первая встреча старика с Малфоем после многих лет.
— В конце зимы? Весной?
— В феврале, — испуганно сболтнул сквиб.
— А остальные? Супружеская пара средних лет с дочерью, которой около двадцати?
— Насчет дочери не знаю, сэр. Но пара прибыла вскоре после мистера Малфоя.
— Когда?
— Где-то в ноябре.
Слишком давно. У них было достаточно времени, чтобы подстроить не одну, а несколько ловушек.
— Кто еще? — резко спросил Гарри, заметив, что старик слегка успокоился. Это его насторожило: речь явно шла не о простом сборище Пожирателей.
— Еще пара-другая мужчин и женщин…
По его воспоминаниям Гарри опознал двух разыскиваемых Пожирателей и бывшего студента из Равенкло, на год-два старше Гарри. Никто не подозревал, что он последователь Волдеморта.
Однако беспокойство бывшего слуги явно было вызвано не этим. Должно быть что-то еще… Но Гарри не знал, о чем спрашивать, и напрасно пытался проникнуть глубже в воспоминания старика: для сквиба тот был хорошо подготовленным окклументом и неплохо контролировал свои мысли. В любом случае, время было упущено.
— Кто сейчас в доме? — продолжал Гарри, и предыдущая картинка слегка потускнела.
Да, вот оно!
— Только члены семьи, — старик уклонился от прямого ответа, но Гарри нельзя было обмануть.
— Что за члены семьи?
— Мистер Малфой, супружеская пара, несколько старых знакомых и… — он улыбнулся уродливой беззубой улыбкой. — Наследник Снейпов.
— Наследник Снейпов? Но Снейпы вымерли!
— О, да, но тот молодой человек, несомненно, Снейп. Защитные чары узнали его!
Больше Гарри не задавал вопросов: воспоминания сказали ему все. Он стер старику память.
* * *
Оказавшись перед домом, Гарри ненадолго остановился, чтобы обдумать ситуацию.
Серен — и, вероятнее всего, Баррис — находились здесь, в имении Снейпов. Должно быть, сюда их заманила подружка Барриса, а старик-сквиб закончил работу, уговорив Серена последовать за ним в поместье, прямо в руки Малфоя. Гарри был уверен, что Баррис тоже там: никакие заклинания кровной защиты вокруг дома не удержали бы Барриса Поттера снаружи. Не удержат они и Гарри. А чистокровные предки пусть ворочаются в своих могилах!
Он быстро просмотрел свои воспоминания о доме. Он ведь не мог опоздать?
Гарри аппарировал прямо к воротам и открыл их взмахом палочки.
Он был на пути к дому, когда его сердце сжалось от ужаса. Что могло случиться с мальчиками? Что планировал Малфой? Живы ли они еще? Скорее всего, да, но Гарри не мог быть уверен.
Беспокойство сменилось безумным страхом. За всю жизнь он никогда не боялся так, как сейчас — за своих сыновей.
Должно быть, эти опасения, послужили причиной того, что его рефлексы замедлились, и он слишком поздно осознал, что все больше и больше болезненных воспоминаний проникает в сознание и оборачивается страхами.
Воспоминаний — и не только его собственных.
Он попытался взмахнуть палочкой, но нахлынувшие образы мешали ему двигаться. Он не мог справиться с ними, не мог призвать Патронуса…
* * *
Он заперт в темноте, спина и живот горят огнем. И вдруг резкий свет — дверь открывается, огромный толстый человек вытаскивает его наружу и с размаху бьет по лицу.
«Думаю, в следующий раз, черт подери, ты будешь вести себя, как положено! А теперь марш на место!»
* * *
И еще:
Кто-то пригибает его голову к земле и сует в лицо пару грязных ботинок, и он знает, что должен слизать с них грязь, или его побьют, и у него нет шансов…
* * *
Они все не кончались: воспоминания, которые Гарри столько времени держал взаперти, переполняли его разум, словно много лет ждали этого момента и теперь пытались уничтожить его и все, что он выстроил для защиты от них. Все — не только память, но и мысли, чувства, самую его суть… Они набрасывались на него так же яростно, как и в ту самую ночь, когда он едва-едва одолел их, и он не мог их остановить. Безликие демоны приближались, чтобы высосать жизнь из его обессиленного тела. Он знал, что они где-то рядом, но не видел их, потому что его ослепляли новые воспоминания.
Дементоры подобрались ближе, и Гарри ощутил их ледяное дыхание.
Он снова подумал о заклинании, о Патронусе, но сил совсем не осталось, и рядом не было отца, чтобы спасти его, чтобы наколдовать чудесного Рогалиса, который избавил бы его душу от зла.
Но, возможно, так и должно было быть…
Возможно, так и должно было быть…
Глава 8. Серен.
— Я же тебе говорила, что и этот птенчик, в конце концов, на что-то сгодится, — обернулась Беллатрис к Родольфусу, который невозмутимо тянул Серена за плечо. Тем временем Малфой связал Барриса и с отвращением швырнул его на землю.
— А что делать с этим? — спросил Родольфус, прижимая палочку к горлу Серена.
— Отбери палочку и свяжи. Еще пригодится.
— Но разве… разве вы здесь… не из-за меня? — спросил Серен, изображая невинность. — Разве вы пришли не для того, чтобы передать мне наследство отца?
Малфой бросил на него долгий, изучающий взгляд и насмешливо улыбнулся.
— Ну, раз уж ты спрашиваешь: не совсем. Хотя, может, из тебя удалось бы сделать человека, в отличие от твоего отца, проклятого ублюдка.
В подтверждение слов Малфоя Беллатрис изо всех сил пнула Серена ногой в бок и довольно сказала:
— Хороший был план, шеф. Теперь в наших руках не только поттеровское отродье, но и сынок предателя. Скоро у нас окажется и сам Поттер, и тогда мы, наконец, уничтожим всю эту банду выродков. Он придет спасать своих драгоценных деток, но ничего поделать не сможет…
Однако Малфой нетерпеливым жестом остановил ее.
— Что с девушкой?
— Сегодня вечером с ней будет покончено, — злорадно улыбнулась Беллатрис. От безжалостных слов жены взгляд Родольфуса затуманился, и он помрачнел.
Однако Малфой посчитал нужным уточнить.
— Она придет сюда или вы пойдете за ней?
— Она придет сюда примерно в шесть часов, как мы и договорились.
— Ей приходилось сталкиваться с дементорами?
— Нет… — безумная улыбка Беллатрис стала еще шире. — Мы не стали говорить ей… По крайней мере, одной проблемой меньше…
— Ненавижу дементоров, — вздрогнул Лестранж. — Лучше смерть.
Беллатрис подмигнула Малфою и расхохоталась.
— Бедный Родольфус. Сколько лет прошло, а он до сих пор не может оправиться…
— Тебе это удалось лишь потому, что у тебя не осталось человеческих чувств даже к собственному ребенку! — воскликнул Родольфус и посмотрел на Малфоя: — Я отправлюсь около шести и сделаю то, что должен. К тому времени, думаю, уже появятся остальные.
— За исключением Серемова. Аргентинские авроры взяли его по какому-то ничтожному поводу. Оказалось, у этого болвана каша вместо мозгов. Прирезал какого-то маггла, или полукровку, я точно не знаю, и его собираются выдать Британскому Министерству Магии.
Услышав это, даже Беллатрис нахмурилась.
— Серемов слишком много знает. Для нас это может быть опасным.
— Министерские мельницы мелют медленно, Белла, — ответил Малфой. — Понадобится не меньше недели, чтобы переправить его сюда, да и Министерство теперь не то, что раньше. Веритасерум запретили, пытки тоже, и Серемов отлично знает, как важно для него сдержать клятву…
— Насколько ему можно доверять? — спросил между тем Родольфус.
— Полностью. Он знает, что в случае нашей победы окажется на свободе уже через несколько дней, а если даст показания, то пожалеет, что еще жив.
Его сообщники кивнули.
— Как же тогда быть с этими?
— Через два часа появятся остальные. Пусть поживут до тех пор, — Малфой шагнул к двери.
— Подожди, я с тобой, — окликнул его Родольфус.
Они задержались на минуту, чтобы переговорить с Беллатрис, а Серен, тем временем, вспомнил, как отец предупреждал их с Баррисом о том, чтобы они опасались этой женщины даже больше, чем Малфоя.
«Беллатрис предпочитает не убивать, а унижать, ломать, лишать человеческого облика. Рядом с ней нужно быть осторожным. Даже с Малфоем легче иметь дело. У нее нет души. Мне часто кажется, что дементоры все-таки поцеловали ее…»
От беспомощной ярости Серен готов был заплакать.
Если бы он вовремя вспомнил отцовские наставления, то мог бы спасти жизнь не только себе, но и Баррису, болезненные крики которого внезапно наполнили комнату.
Папа был прав, во всем прав, по крайней мере, в отношении этих... Их даже нельзя было назвать людьми — особенно Беллатрис, которая, судя по всему, собиралась убить собственную дочь.
Почему? Это ведь ее дочь, в конце концов… Что такого она совершила, что собственная мать хочет обречь ее на страшную смерть?
На миг юноша перевел взгляд на старшего брата, и увидел, что глаза у того крепко закрыты, а из-под век текут слезы.
Серен осмотрел комнату, ища возможность сбежать. В камине весело трещал огонь, и ему пришло в голову, что, может, удастся связаться с кем-нибудь с помощью летучего пороха — с Хмури или с мамой. Но тут его охватили страшные, невыносимые муки Круциатуса, и все мысли вылетели у него из головы.
Через несколько секунд он понял, почему родители дяди Невилла все еще остаются пациентами Св. Мунго.
* * *
Серен не знал, как долго продолжалась пытка или сколько времени он был без сознания, но, когда он пришел в себя, уже стемнело. Поскольку было лето, это означало, что вот-вот наступит развязка: скоро прибудут соучастники Малфоя — если уже не прибыли — а потом… он даже не решался представить себе, что будет потом.
Серена била дрожь, и он все еще был связан, хотя веревки, вроде бы, уже не впивались в мышцы так сильно…
Слева кто-то шевельнулся и раздался стон:
— Серен… Серен, ты жив?
— Да, — ответил юноша, удивившись, как сильно болит горло. Во рту пересохло, и он напрасно попытался сглотнуть. — Сколько времени?
— Не знаю. Но думаю, двое из тех, кого ждет Малфой, уже здесь. Я слышал, как они пришли…
— Баррис, я хочу извиниться…
— Потом извинишься, если мы выберемся — тогда я с тобой и разберусь, — беззлобно сказал Баррис.
— Сомневаюсь, что у тебя будет такая возможность. Папа убьет меня раньше.
— И поделом. Мне кажется, я и то больше похож на равенкловца, чем ты.
— Да, но я хотел знать…
— Поверь, лучше всего тебе просто поговорить с отцом по душам. Не по-мальчишески глупо… ой… Вот черт, ноготь сломал…
Серену стало ужасно стыдно: лицо пылало так, что на нем можно было жарить яичницу. Ему нечего было возразить, брат был прав. Следовало быть умнее.
— Вдобавок ты не прислушался к предупреждениям отца о Малфое и остальных… Ты должен был понять: все, что этот аристократ пытается вдолбить тебе в голову, — сплошная чушь.
— А, в самом деле, как ты сумел войти? — спросил Серен — любопытство победило стыд.
— Очень просто. Я за тобой следил — и вот я здесь. И это может означать две вещи: либо семья мамы или бабушки Лили все же не совсем маггловского происхождения, либо Снейпы не так безупречны, как утверждал Малфой.
— Нет. Малфой сказал, что женщины семьи Снейп не могли родить ребенка вне брака, — педантично поправил Серен. — Но это не значит, что их мужья не могли гулять на стороне.
Баррис закашлялся так сильно, что едва не задохнулся. Серен обеспокоенно повернулся к нему и увидел, что тот выглядит не на шутку рассерженным. Когда Баррис, наконец, смог вздохнуть, он негодующе произнес:
— Ты же не хочешь сказать, что и я тоже Снейп? По-твоему, меня тоже усыновили? Ради Бога — я же вылитый отец!
— Придумай что-нибудь получше, если можешь!
— Не могу, но ни за что не поверю, что именно благодаря этому родители смогли усыновить нас обоих, как ни минуты не поверю, что отец стал бы использовать темную магию для уничтожения рода Снейпов.
— Да уж, — теперь и Серен это признал. Его вновь охватил стыд за то, что он вообще сомневался в отце. Вслед за этим возникла мысль:
— А что, если мы оба — дети Снейпа, а Гермиона — наша мама?
Барриса аж передернуло от отвращения.
— Когда я родился, мама и папа были женаты уже много лет. И кто знает, когда умер Снейп? Кажется, это случилось довольно давно…
— Насколько мне известно, Снейп умер примерно, когда я родился… но я не знаю наверняка. И не знаю, связано ли это с браком родителей, хотя… хотя они могли и соврать. Чтобы мы не сомневались в том, что мы — их дети…
— Папа не раз говорил мне, что я его родной сын. Вряд ли он стал бы мне врать, ведь я легко мог выяснить правду в другом месте — например, благодаря сведениям, которые обнаружились в твоих документах.
Долгое время оба молчали, погрузившись в раздумья.
— Тогда остается лишь одно объяснение: папа или мама связаны родством с семьей Снейпов. Только они не знают об этом. Например, бывший папин друг, дядя Дин, только в семь лет узнал, что его отец был волшебником…
— Хмм… Бабушка и дедушка, вроде, обычные зубные врачи, — заметил Баррис. — Кажется, они оба совершенные магглы.
— Может, они не знают о том, что кто-то из их родителей был волшебником…
— Но это уже слишком дальнее родство. Если отец Снейпа или какой-то другой родственник был дедушкой или бабушкой одного из наших родителей, это уже не родство второй или третьей степени, которое, по словам Малфоя, требуется для этого заклинания.
— А что, если он соврал? — спросил Серен.
— Не думаю. Это звучит как-то… логично. Нет?
— Не знаю, — признал Серен. — Если мы когда-нибудь отсюда выберемся, спросим у них.
— У тебя есть план? — Баррис заинтересованно наклонился к нему, заговорив тише, чтобы никто снаружи не услышал.
— Так… пока ничего, — ответил Серен. — У нас все равно нет палочек, значит, мы не сможем колдовать.
— Разве что применить эту глупую окклуменцию, но не в моем исполнении, — проворчал Баррис.
— Если только к дементорам, — устало пошутил Серен. — Вызовем самые худшие воспоминания…
— Ага, но лучше не пытаться проделывать такое с Беллатрис. Она только еще больше рассвирепеет. У нее действительно нет души, — сказал Баррис, и его голос прозвучал как-то странно.
— В чем дело? — спросил обеспокоенный Серен.
— Моя девушка… Она…
По его тону ничего нельзя было понять.
— Твоя подружка?
— Я не знаю… — по-прежнему странным тоном ответил Баррис. — Мы не встречались — то есть, встречались, но для меня это было совсем не так, как с другими… Я верил, что она может… — его голос снова задрожал, потом почти затих, будто он стыдился своих слов, — может забыть обо всех дурацких баснях об отце, что она станет на мою сторону, но теперь…
— Но ведь из рассказа Беллатрис ясно, что она ни при чем!
— Видишь ли, мы вместе уже шесть месяцев, а она ни разу не упоминала своих родителей...
— Это ничего не значит. Если бы она рассказала, кто они, ты бы сразу ушел, не простившись…
— …и она дала мне ипсвичский адрес арендованного помещения, — продолжал Баррис, словно не слыша брата.
— Может быть, они его купили.
— Не знаю… Но сейчас мне страшно: она скоро будет здесь, и умрет, и мы тоже, наверное, скоро умрем.
— Это верно, мы не собираемся надолго откладывать вашу смерть, — прозвучал от двери манерный голос Люциуса. — По крайней мере, твою, полукровный ублюдок, — он посмотрел на Серена.
Услышав подобное оскорбление, юноша мрачно нахмурился, а Малфой рассмеялся.
— Как тебе могло прийти в голову, что кто-то из Малфоев хоть на одну минуту признает тебя, полукровку, законным наследником друга? Тебе повезло, что этот ненормальный Поттер тебя усыновил, сняв тем самым позор с древней волшебной семьи, которая спокойно ушла в небытие, не опорочив себя тем, что наследство досталось полукровке, незаконному сыну изменника собственной крови.
— Эй, я, между прочим, тоже здесь, — вмешался Баррис. — Хотел бы я знать, как этот самодовольный болтун объяснит…
— Либо ты тоже Снейпов ублюдок, либо сын кого-то из его родственников… Твое присутствие просто означает, что между вами есть родство.
О, эту возможность они не учли.
— Но это неважно. Тебя, Снейпово отродье, мы убьем, а труп пошлем в качестве предупреждения твоим горячо любящим родителям, — усмехнулся Малфой, подчеркнув последнее слово. — А тебя, — он взглянул на Барриса, — пока оставим в живых. В конце концов, зачем упускать возможность небольшого шантажа?
Он взмахнул палочкой и Серен взмыл в воздух. Баррис остался лежать.
— Я не могу, Серен, — ответил Баррис, и его голос дрогнул. — Прости, я не могу…
Дверь закрылась, а Серен даже не смог повернуть голову, чтобы в последний раз в жизни посмотреть на брата.
Малфой потащил Серена через заднюю дверь в маленький сад, где их уже ждали. Сад был убран, в центре стоял алтарь, высеченный из простого серого камня. Малфой взмахнул палочкой, и юноша оказался на холодном алтарном камне. Еще одним движением палочки Люциус крепко привязал его к алтарю, так что Серен мог пошевелись лишь головой. Но Серен больше не плакал и не кричал — он был смертельно напуган, но знал, что рассчитывать на пощаду бесполезно.
Чуть поодаль стояло человек двадцать Пожирателей. Беллатрис отошла от них и медленно приблизилась к алтарю. В одной ее руке блеснуло длинное иссиня-черное лезвие, в другой она держала палочку.
— Не думай, что мы просто убьем тебя, юный Снейп. Мы принесем тебя в жертву, чтобы от тебя была хоть какая-то польза.
Серен закрыл глаза.
Неужели все это происходит с ним? Как он мог быть настолько глуп? Ведь он всю жизнь рос в любящей семье, получил все, что только может пожелать ребенок, и променял все это на огромное туманное ничто. И вот теперь жизнь его брата в опасности, а сам он лежит здесь, на каменном алтаре, и скоро ему перережут горло, или воткнут кинжал в сердце, а его сила перетечет к убийце. А поскольку эта сила включала не только магию Снейпа, но также, из-за усыновления, магию Гарри Поттера, то умрет не он один — под угрозой окажется жизнь отца, а через него и будущее всего волшебного мира.
Он был глупцом, проклятым глупцом. И ему оставалось только молиться, лежа на холодном камне, и постараться не заплакать, хотя душу переполняют ужас и скорбь.
Пожиратели Смерти встали вокруг алтаря и, подняв палочки, начали что-то произносить нараспев. Их монотонное бормотание вскоре одурманило Серена — или дело было в заклинании? — и его дрожь почти утихла.
Но вскоре заклинание прекратилось — ведь ничто не длиться вечно — и юноша услышал Беллатрис, буквально в шаге от себя. Направив на него палочку, Пожирательница произнесла заклинание, смысл которого на этот раз Серен отлично понял:
— Magia tua dissolvit in magiam nostram*.
Стало ясно, что ему конец: лишившись волшебной силы, маг не сможет жить. Блеснуло лезвие, нацеленное прямо ему в сердце…
Боль оказалась невыносимой. Она захлестнула юношу с головой, грудь разрывалась на части, не хватало воздуха, но в то же время он ясно чувствовал собственное сердце: оно болело, ужасно болело под напором ножа, то были его последние удары, и Серен ничего не мог поделать. Он закричал в агонии.
Кто сказал, что смерть безболезненна?
Вдруг из его груди словно вырвался ураган, и Серен ощутил, что путы его больше не удерживают, будто их сорвало ветром. Может, он уже умер, и его душа покидает тело? Рядом прозвучал ужасающий рев, а когда, наконец, наступила тишина, Серен открыл глаза (ему уже было все равно — он умер, и теперь нет смысла бояться).
Вокруг клубился белоснежный туман.
Постепенно он начал сгущаться, обретать очертания, пока не превратился в бородатого старика, облаченного в белое. Серен вспомнил изображения Бога в маггловских храмах. Может, они не были выдумкой, в конце концов…
Однако фигура становилась все более и более материальной, и Серену показалось, что одежда у старика колдовская: длинная мантия и остроконечная шляпа. А на носу у него красовалось такое, чего боги уж точно не носят — очки в виде полумесяцев, за которыми весело поблескивали голубые глаза.
Юноша не мог поверить собственным глазам.
Призрак Дамблдора подмигнул ему и исчез, снова превратившись в белый туман, который тут же разогнало ветром.
Когда видение пропало, и к Серену вернулась способность думать, он понял, что по-прежнему лежит на алтаре.
Он немного удивился. Неужели загробная жизнь так похожа на привычную реальность?
Серен с трудом сел, борясь с тошнотой («мило, ничего не скажешь», — мрачно подумал он), осмотрелся и неожиданно увидел, что все Пожиратели без сознания валяются возле алтаря. Ближе всего к нему лежала Беллатрис Лестранж с обсидиановым ножом в сердце и выражением глупого недоумения на лице.
— Серен! — послышался крик, и в следующее мгновение в саду появился Баррис, живой и здоровый. За ним в дверь проскользнула черноволосая девушка. — Серен, ты жив?
Забыв обо всем, Серен на трясущихся ногах подбежал к брату и кинулся ему на шею.
— Баррис, мне показалось, что я умер… Они меня убили, закололи в сердце… и я умер, но вдруг налетела буря, и появился Дамблдор… ветер сорвал с меня веревки и убил Беллатрис…
— Помедленнее, Серен, — пробормотал Баррис ему в ухо, крепко обнимая брата. Тот, не выдержав, заплакал.
— Мама, — простонал кто-то у них за спиной. Серен скорее почувствовал, чем увидел, как девушка, появившаяся вместе с Баррисом, прошла мимо них и бросилась к алтарю. — Она умерла, — сдавленно произнесла незнакомка. Потом, подойдя к братьям, добавила: — Нам надо бежать, пока они без сознания.
Баррис кивнул, но лишь слегка отстранился от младшего брата и помог ему опереться о себя, чтобы тот смог добраться до выхода. Серену пришло в голову, что им следовало бы забрать свои палочки. Но едва он заикнулся об этом, Баррис тотчас ответил:
— Не волнуйся, Курция уже забрала их.
— Курция? — с недоумением переспросил Серен.
— Моя подруга. Она освободила меня минут через пятнадцать после того, как тебя увели.
Тем временем они достигли усыпанной галькой дорожки, которая вела в сторону парка — а там недалеко и свобода! Баррис невольно ускорил шаг, и Серен едва поспевал за ним, поскольку ноги по-прежнему его не слушались.
Вдобавок, вокруг словно похолодало…
— Дементоры, — воскликнул он, когда перед его внутренним взором внезапно возникли кошмары предыдущих часов.
— Малфой упоминал о них, — сказал Баррис, и Серен сильнее стиснул в ладони палочку.
— Я не встретилась с ними, когда пришла. Но я аппарировала прямо к входу, — добавила Курция, подходя ближе к Баррису.
Двигаться стало труднее, хотя дементоры все еще были далеко.
Только свернув за угол, молодые люди заметили их. Почти целая стая кружила вокруг мужчины, который едва держался на ногах.
— ПАПА! — проревел Баррис, и, выпустив Серена, бросился туда. — Экспекто Патронум! — решительно прокричал он на бегу, и Патронус, чудесный феникс (точно такой же, как у Серена), молнией сорвался с кончика его палочки.
На несколько мгновений дементоры пропали из виду из-за стремительной атаки призрачной птицы.
Только теперь Серен увидел, что Баррис прав: это действительно их отец. Он лежал на земле, вниз лицом, и, похоже, был без сознания.
Первым делом Баррис осторожно перевернул его на спину.
— Папа, ты в порядке? — дрожащим голосом спросил он.
Подоспевший Серен, увидев отца в таком состоянии, тут же забыл о собственных проблемах и обеспокоенно склонился над ним.
— Папа? — тихо, неуверенно произнес он.
Если с отцом стряслась беда, это его вина. Глупость Серена чуть не убила старшего брата и его подругу, а теперь и папу, который всегда его любил…
Тут глаза Гарри Поттера открылись — но их выражение было совершенно незнакомым. Они смотрели с явной злобой, а в знакомой зелени мелькали красные отблески.
Когда отец заговорил, его голос тоже оказался каким-то странным, холодным, чужим.
— Снейп… Ты здесь, предатель. Не надейся, что выпутаешься на этот раз…
Гарри поднял палочку и попытался заклясть Серена. Но он был слишком слаб, и Баррис молниеносно выбил палочку у него из рук.
Однако в следующий миг Баррис отлетел назад, словно отброшенный какой-то невидимой силой, а Серен и Курция оказались в густых зарослях кустарника.
Гарри поднялся, без каких-либо признаков недавней слабости, и безумно захохотал.
Эхо его жуткого смеха затерялось среди деревьев.
_______
* Пусть магия твоя растворится в магии нашей (вольный перевод с латыни — прим. перев.)
Глава 9. Гарри.
Он совершенно не понимал, что происходит.
Как здесь оказался Северус, этот предатель? И предатель ли? Ведь он кажется таким молодым… В таком возрасте он просто не может быть его последователем и тем более предателем!
С другой стороны, если Северус так молод, Август еще должен быть жив! А значит, можно сказать старику, чтобы он был с внуком построже — может, тогда тот не станет изменником.
Он чувствовал: что-то не сходится в этом калейдоскопе мыслей, но не знал, что именно. Догадавшись, он довольно улыбнулся. Время… время словно текло по-иному, не так, как обычно, все происходило как-то стремительно. Он попробовал припомнить вчерашний день, и ему показалось, будто в него уместилась вся жизнь. Или, может быть, это все произошло сегодня, или случится завтра…
В последний раз он ощущал подобное (было ли это вчера? или сегодня?), когда скрывался у старой ведьмы, там, в Албании, и показал ей, как варить змеиный отвар. Да, старуху пришлось немного поторопить, и она не пережила этого, но зелье получилось отменным. Отвар изменил его внешность, правда, ослабил зрение, слух и обоняние.
Он пытался призвать на помощь змеиные чувства, но не ощутил их. А ведь он уже обладал ими, когда Северус был в таком возрасте.
Он смутился, но потом у него мелькнуло воспоминание о сыне Августа, отце Северуса. Его тоже звали Северус. Как же эти двое похожи друг на друга — отец и сын! Мальчик явно ничего не понимал. Неужели он не внук, а сын Августа? Если это так, то он еще не успел избавиться от собственного телесного недостатка — он приготовил отвар лишь через несколько лет — то есть, приготовит.
Но кто тот второй мальчик? Почему-то он казался смутно знакомым… Вдруг отчетливо припомнилось не столько лицо, сколько история о том, как молодой человек, отпрыск известного и богатого рода, связался с грязнокровкой. Вроде бы, его фамилия была Портер. Или Поултер? Он не знал, но вспомнил мальчика, которого — он был уверен — звали Джеймсом. Припомнил он и то, что заполучил юного Северуса во многом благодаря дерзкой жестокости этого Джеймса.
Но первый мальчик совершенно не был похож на Поттера. Скорее он был похож на родственника Августа и Эвридики. Эти глаза! Да, сходство было поразительным, гораздо отчетливее, чем в случае со вторым парнем.
О, Эвридика! Какая была женщина! Жаль, что старый Август убил ее. Какова бы ни была причина, такого безумца он больше нигде не встречал!
Август был злобным уже когда пошел в Хогвартс. Как часто, будучи старостой, ему приходилось наказывать Августа за то, что тот проклял кого-то из членов собственного факультета. Глупец! Он не понимал, что им, слизеринцам, по меньшей мере, надо держаться друг друга. Позже Август, конечно, поумнел, но, его нрав, очевидно, нисколько не изменился, о чем свидетельствовала печальная судьба Эвридики.
Тут он с грустью сообразил, что если сыну Августа уже около шестнадцати, то, к сожалению, он не сможет встретиться с Эвридикой. А современные женщины такие слабохарактерные. Им недостает внутреннего огня!
Ну, довольно размышлений. Он чувствовал себя ужасно усталым и почему-то боялся посмотреть на левое бедро — нога двигалась с трудом. Может, это от недавнего падения? Все равно. Он найдет Августа (который не может быть слишком стар, раз его сыну всего шестнадцать) и сможет отдохнуть. Со всеми вопросами он разберется завтра.
Да, в последний раз он испытывал подобные ощущения, выпив тот змеиный отвар. «Расширил сознание», или как там говорят магглы. Жаль, что назавтра он забудет все, что узнает о будущем — именно поэтому он уже сегодня предупредит Августа, чтобы тот поприжал и внука, и сына. Сын Августа, Северус-старший, насколько он помнил — если можно помнить будущее — пропил все имущество Снейпов, до последнего фунта, и повесился. Кто знает, не приложил ли молодой Северус руку к его смерти? Говорили, что отец, напившись, частенько поколачивал сына. Впрочем, наверняка он ничего не знал: Северус никогда не упоминал об этом. Может, стоило поговорить с ним, тогда он не побежал бы к Дамблдору.
Дамблдор!
В нем взыграла жгучая ненависть и тут же исчезла, оставив после себя странную сумятицу.
Впрочем, он собирался стать Темным Лордом, а не нянькой для младенцев. Он запишет куда-нибудь, что Северус его предаст, и, когда придет время, разберется с мальчишкой. Да, так лучше всего.
Хотя, если Северус предал его — то есть, предаст — значит, он почему-то не сможет записать эту информацию, так что тот, в конце концов, выкрутится…
Проклятье, как все запутано!
Возможно, надо выловить парня в зарослях кустарника и немного приструнить. Да, хорошо бы. Однако он отверг эту мысль, сомневаясь, что Август это одобрит. Он рассчитается с предателем потом, когда придет время.
Он откуда-то знал, что не сможет предотвратить предательство Северуса. Это казалось странным и еще больше усиливало его замешательство. Что-то внутри словно говорило ему, что мальчик совершил правильный поступок.
Чувство было очень знакомым, но откуда оно появилось? Что могло сыграть такую причудливую шутку с его сознанием? Он точно не пил отвара, да и откуда ему было взяться — вокруг только сумерки, сорняки и что-то… Страх. Да, страх мальчишки, который притаился где-то тут, в кустах.
Глубоко вздохнув, он направился к дому по усыпанной галькой дорожке. Теперь, немного оглядевшись, он удивился состоянию парка. От прежнего порядка не осталось и следа: исчезли аккуратно подстриженные кусты и строгие линии, разделяющие клумбы; вокруг царили сорняки и грязь…
Значит, старика, скорее всего, уже нет на свете, мальчишка станет-таки предателем, а наследство находится в руках его алкоголика-отца…
Эти предположения подтвердились, когда он увидел развалины замка и даже вспомнил, как это случилось: напившись, старший Северус заснул с зажженной сигаретой. Семью, спасшуюся каким-то чудом, он потом перевез в дом для прислуги.
Если бы только старик знал!..
Но он не знал. Проклятый аврор, Хмури, который был их однокурсником в Хогвартсе, убил его десять лет назад. Как преходяща мирская слава! Но Август наверняка прихватил с собой в могилу одного-двух авроров.
Он был зол и решил в память о старом друге немного вразумить его непутевого сына. Он распахнул дверь дома.
Здесь воспоминания стали еще отчетливее. Юный Северус говорил, что его отец, согласно семейной традиции, также убил жену (правда, не столь изобретательно, как Август — просто по пьянке забил бедняжку до смерти). Но, может быть, он, в отличие от Августа, после ее смерти взял новую женщину? Более аккуратную, которая годится не только для постели, но и может поддерживать в доме порядок?
Хмм… если это так, то мальчишка еще не совсем пропащий.
Однако за следующей дверью его поджидала неожиданная сцена.
Палочка Люциуса Малфоя была нацелена прямо ему в лицо.
Этот самодовольный красавчик никогда ему не нравился. Отчасти, конечно, из-за того, что сам он был полукровкой, но также потому, что Малфой считал себя слишком умным, думая, что он, Лорд Волдеморт, не поймет, что Люциус хочет использовать его в своих целях! Люциус не подозревал, что он видел его насквозь с того самого мгновения, когда тот опустился перед ним на колени, подвернув рукав мантии, чтобы получить метку, которая свяжет их навеки. Не заметить его амбиций было невозможно. А еще он знал, что Малфой, даже вынашивая собственные планы, может оказаться полезен. С его убийством можно подождать.
Люциус даже теперь способен поднять на него палочку — на него, кому он клялся в верности! Будто он не знает, что Пожиратели Смерти не могут изменить своему хозяину — их жизни больше не принадлежат им, так же как и их палочки!
Риддл мысленно усмехнулся. Люциус, очевидно, не в себе. Не беда. Весьма кстати припомнилось одно маленькое наказание. Оружие, которое Люциус направил на своего хозяина, обернется против него самого!
Взмахнув рукой, он прошептал нужные слова — Fides Eterna* — и палочка вылетела из руки Малфоя, покорно скользнув ему в руку.
— Не забывай, кому ты клялся в вечной верности, Люциус, — выражение «вечная верность» он произнес подчеркнуто несмешливо, вспомнив кое о чем. Скользкий аристократ не впервые предавал его. Однажды Люциус не пришел ему на помощь, когда это было необходимо. Пораженный воспоминанием, он произнес: — Круцио.
Проклятие показалось не таким сильным, как обычно…
Малфой, однако, пронзительно завопил — он не привык к боли. На крики тут же откликнулись: дверь распахнулась, и Риддл снова оказался под прицелом палочки — но и она мгновенно оказалась у него.
В следующее мгновение посыпались новые проклятья. Они ударили в то место, где он только что находился, но его там уже не было. Появившись позади своих бывших сторонников, он взмахнул палочкой Люциуса и, усмехнувшись, еще раз произнес:
— Fides Eterna.
Все обернулась. Палочки вылетели из рук Пожирателей, но новички, у которых не было меток, по-прежнему воинственно сжимали свои.
— Capitulatus.
Теперь уже и их палочки стукнулись о стену и попадали на землю.
— Ну-ну. Какая преданность. Мне следовало знать.
Лестранж, самый сообразительный из всех, после жены, рухнул на колени.
— Милорд!
Остальные непонимающе глазели то на него, то на стоящего на коленях мужчину.
— Но разве… это же Поттер! — недоуменно произнес один из самых тупых Пожирателей, Макнейр, почесав в затылке. — Ты дурак, Родольфус. От смерти Беллы у тебя, похоже, совсем ум за разум зашел…
— Белла умерла? — невольно воскликнул Риддл. Его самая преданная и бесстрашная последовательница умерла?
— Снейп, выродок предателя, убил ее, милорд, — склонил голову Родольфус.
О, значит, мальчишка во дворе был не отцом Северуса, а самим Северусом. Значит, он не предвидит будущее, а находится в этом самом будущем. Но как?..
К сожалению, обдумать это Риддл не успел. Появилось еще несколько человек — он их не знал — которые отважились нацелить на него палочки.
— Ассио! — он разоружил и их, не позволив вмешаться, затем испытующе посмотрел на двух знакомых Пожирателей. Оба глядели на него доверчиво, хотя и очень удивленно. Они подойдут для задания, если сохранят эту веру. Вернув им палочки, он сказал: — Там, в саду, я видел двух мальчишек. Приведите их, пока они не сбежали.
На лицах присутствующих все яснее проступали осознание, вера, страх.
Лежащий на земле Люциус пришел в себя и начал понимать, что происходит. Немного удивленно и с плохо скрытым недовольством он поинтересовался:
— Неужели это вы, мой Лорд?
Теперь, получше рассмотрев Малфоя, Риддл вынужден был признать, что тот намного, намного старше, чем он помнил. Возможно, ему уже около восьмидесяти, хотя выглядит он хорошо. Те, кого он узнал, тоже выглядели старше, остальных же он видел впервые.
Но по мере того, как он их рассматривал, и эти незнакомцы постепенно обрели имена: Ротхаузен, Баллстроуд, Финк, Монтегю и еще один Монтегю. С интересом он припомнил о них и другие вещи: министерские бумаги и приказы об арестах. Лица некоторых были ему совершенно незнакомы — таких было около пятнадцати. Но, не желая задумываться об этом, он лишь кивнул им, сохраняя видимость превосходства.
— Что происходит? Как случилось, что Белла умерла?
И опять Лестранж отреагировал быстрее всех.
— Мы думали, что вас больше нет, милорд, и, насколько позволяли наши способности, пытались вернуть власть Темному ордену. Но когда мы попытались применить к ублюдку предателя одно проклятье, оно отрикошетило, и Белла…— его голос дрогнул, — Белла собиралась его прикончить, но умерла сама.
— Каким образом?
— Она вонзила в сердце мальчишки кинжал, но он выжил, а она погибла.
— Какое заклинание вы применили?
— Мы знали, что приемный отец мальчишки усыновил его, разделив с ним свою волшебную силу. Ее мы и хотели забрать.
— И кто этот приемный отец, что вы были готовы выполнить такой опасный ритуал?
По лицу Лестранжа было заметно, что он чувствует себя неловко. Опустив голову, он неразборчиво что-то пробормотал, глядя в землю.
— Что? — раздраженно переспросил Риддл.
— Теперь мы уже не знаем, милорд, — повторил Лестранж немного громче.
— Как так, вы не знаете?
— Мы хотели получить силу Поттера. Но теперь он — это вы… и я не знаю, кому на самом деле принадлежит сила, что кроется в мальчишке…
Поттер! Опять это имя!
— Какой Поттер? — спросил он, без выражения уставившись на Родольфуса.
— Гарри Поттер, милорд. Который, как мы думали, победил вас двадцать лет назад.
— Гарри Поттер.
Имя было до ужаса знакомым. Поначалу у Риддла не возникло никаких ассоциаций, лишь безотчетный страх, что неудивительно, если Родольфус прав…
…но потом пришли воспоминания о невысоком мальчике в очках, с зелеными глазами (почти такими же давным-давно были его собственные): вот мальчик прячется от него на кладбище; вот он, Лорд Волдеморт, воскресает с помощью его крови; здание министерства, где он пытался занять тело мальчишки. Риддл вспомнил, что не смог этого сделать из-за переполнявшей Поттера любви — любви, которая едва не сожгла его изнутри.
И теперь каким-то образом он оказался здесь, в теле Поттера, в теле своего врага, не имея ни малейшего представления, что случилось. Где Поттер? Ведь в прошлый раз он чувствовал и боролся, выталкивая его из себя…
Но где он теперь?
— Поттера больше нет, — задумчиво произнес он некоторое время спустя. И вспомнил, что Родольфус упомянул какое-то заклинание, из-за которого умерла Белла. — Что за ритуал вы хотели провести?
— Мы хотели забрать его волшебную силу…
— Его волшебную силу… И ты сказал, что заклинание отрикошетило.
— Да. Я никогда не видел ничего подобного. Белла вонзила кинжал в сердце мальчишки, он торчал из его груди, а потом все почему-то потеряли сознание…
— Ты говорил, что вы хотели получить силу Поттера. Как?
— Мы узнали, что Поттер использовал ритуал полного усыновления, а это означает, что он поделился с мальчишкой своей волшебной силой — ведь не может быть, чтобы Снейпы каким-то образом были в родстве с Поттерами.
О, слепцы с голубой кровью!
— Неужели? — презрительно спросил он.
— Но, похоже, мальчишку защитило какое-то заклинание.
— И получилась жертва наоборот. Хмм, — он задумался. — На мой взгляд, вы выжили лишь потому, что первой на пути отрикошетившего заклятия оказалась Белла — мальчишке не хватило времени, чтобы вытянуть силу из вас всех. С другой стороны, он и так забрал много, но из-за защитных чар все получил не мальчишка, а Поттер, который пришел ему на выручку. Потом Поттер пропал, — он безжалостно усмехнулся, — а я появился. Лишь одно я могу сказать наверняка…
— Что, мой Лорд? — спросил Родольфус с покорным любопытством.
— Поттер оказался идиотом, попытавшись уничтожить меня с помощью легилименции.
— Значит, он не уничтожил вас по-настоящему?
— О, все не так просто… но скажем, что нет. И теперь, благодаря вашей не слишком добровольной жертве и бескорыстному служению тьме, я опять здесь. И, чтобы обезопасить себя, — тут он довольно посмотрел на все больше и больше бледнеющего Люциуса, — я воспользуюсь новой жертвой, которая не сможет отразить заклинание.
— Кто… кто это будет, мой господин? — пролепетал Малфой, которого усиливающееся плохое предчувствие внезапно сделало учтивым.
— Забыл, как жарил свое мясо на моем огне, Люциус? Полагаю, сейчас самое время предъявить тебе счет.
— Счет?
— Если я принесу тебя в жертву, то таящаяся внутри тебя тьма поможет мне сделать тело Поттера своим, чтобы я мог не бояться повторения того фокуса с любовью.
Волдеморт медленно подошел к Малфою и многообещающе произнес:
— Ты ненавидишь меня, я ненавижу тебя. Идеальные условия, на мой взгляд. Такая связь — самая сильная, — он взмахнул рукой, и Малфой, на лице которого медленно проступала паника, оказался связан.
— Я всегда был вам верен, господин! — закричал Пожиратель.
— Так же, как Северус? Однако в то время, как тот служил Дамблдору, ты при первой же возможности захотел сам устроиться на моем месте. Я прав?
Явный испуг в голубых глазах был настолько очевиден, что и легилименция была не нужна.
— Я… я никогда…
— Ты умрешь, Люциус. Может быть, немного поздновато, так как тебе давно следовало бы сдохнуть, но я считаю, что ты еще можешь оказаться мне полезен.
— Мой господин, я всегда буду полезен!
— Естественно. Но сейчас — как никогда, — заключил он, окидывая взглядом комнату, в которой воцарилась мертвая тишина.
Все уставились на него, широко раскрыв глаза. Во взгляде Макнейра — наиболее примитивного из его прежних сторонников — появилось понимание, но те, кто помоложе, смотрели на происходящее со смесью ужаса и удивления. В последний раз он наслаждался подобным ощущением очень давно, и теперь, предвкушая смерть Малфоя, он, наконец, вновь испытал его!
Риддл уже хотел взмахнуть палочкой, чтобы переместить связанного Люциуса к алтарю в задней части сада (наверняка именно там они намеревались исполнить предыдущий обряд), но тут дверь открылась, и вошли двое посланных им ранее Пожирателей. Высокий мальчик ожесточенно сопротивлялся, пытаясь вырваться из их хватки.
— Другой убежал. Там еще девчонку ранило в стычке, — объяснили Пожиратели. — Мы смогли поймать только этого ублюдка.
Мальчик поднял голову, и их взгляды встретились. Теперь Риддл мог рассмотреть его как следует, не то что в саду, в потемках. И это лицо…
Вне всяких сомнений, это сын Северуса. Нос мальчика был чуть прямее, волосы чище, у него было другое выражение лица, яснее взгляд, но сходство было неоспоримо.
Впрочем, сейчас не время размышлять об этом. Участь мальчишки он решит позже. Сейчас надо разобраться со старым приятелем, который когда-то сбежал, практически отдав его в руки Дамблдора. Нужно торопиться.
И когда он успел так привязаться к этому телу?
Взгляды присутствующих вновь обратились к нему. Риддл вынул позаимствованную недавно палочку и приказал двум Пожирателям, которые держали мальчишку:
— Подведите его сюда. Пусть видит, что происходит. Кто знает, возможно, он окажется разумнее, чем его отец, — и повернулся к двери.
Мальчик произнес до смешного тонким голосом:
— Папа!..
Не оглядываясь, Волдеморт сказал:
— Твой отец мертв, мальчик. Оба твоих отца мертвы. И если ты достаточно умен, то сумеешь справиться там, где они потерпели неудачу.
И он решительно направился в заднюю часть сада — к алтарю, где была принесена первая жертва, и где та же участь ждала новую.
_______
* Fides Eterna — лат: вечная верность.
Глава 10. Серен.
Теперь Серену было намного страшнее, чем два часа назад, когда Беллатрис собиралась принести его в жертву. Он даже не думал, что такое возможно, ведь сейчас ему почти ничего не угрожало. И все же он находился почти на грани обморока.
Папа вел себя так странно и страшно…
Папа ли?
Нет. Этот мужчина не был тем Гарри Поттером, который вырастил его, и которого Серен знал всю жизнь, хотя он и был похож на него внешне. И дело было не только в том, что он говорил и что планировал сделать, нет. Это был совершенно другой человек. Другими были его движения, жесты, даже черты лица. Другие слова и другие чувства. Серен был ужасно напуган.
Однако, несмотря на все происходящее, он не потерял способности мыслить трезво и логически. С одной стороны, были злодеи, которые хотели его убить, чтобы получить его волшебную силу, а с другой — он, глупец, легко попавшийся в их ловушку.
Вдобавок ко всему, он никак не мог выкинуть из головы образ Дамблдора, которого Серен даже не знал — и этот образ порождал вопросы, на которые юноша не мог ответить. Именно такие вопросы и привели его сюда, где вся логика оказалась вывернута наизнанку. Почему ему явился именно Дамблдор? Ответа у Серена не было, зато были другие вопросы: почему умерла Беллатрис? что случилось с остальными Пожирателями? Почему они потеряли сознание? Если заклинание отрикошетило, как думали они с Баррисом, почему Серен не получил волшебной силы Беллатрис? А остальные? Могло ли заклинание защитить его и одновременно спасти отца?
И самый важный и, одновременно, самый страшный вопрос: успели дементоры поцеловать отца или нет?
Серен не хотел в это верить, цепляясь за безумную надежду, но рассудок и логика подсказывали иное.
Возможно, дементоры высосали душу отца в тот момент, когда начали действовать защитные чары, и благодаря этому он каким-то образом получил силу Беллатрис… Но нет, ведь отец не стал ею — он говорил и вел себя иначе. Никогда раньше папа себя так не вел.
Сереном овладело страшное предчувствие.
Он не мог отогнать мысль, что отец… что отец все эти годы хранил в себе Волдеморта, которого сам же и уничтожил. Никто не знал, как он это сделал. Выходит, он не истребил это чудовище, а как-то загнал внутрь себя и запер, словно опасного дикого зверя. И теперь, когда дементоры «высосали» того, кто мог этого зверя подчинить, тот вырвался на свободу и начал свирепствовать.
Додумать Серен не успел. Когда они оказались во дворе, стало слышно, как вопит в панике Малфой:
— Господин, я до конца был вашим верным слугой! Господин, умоляю, пощадите!
На лицах Пожирателей появилось странное выражение: они будто жалели этого кричащего, обливающегося потом человека, и одновременно с нетерпением ожидали его смерти.
Что происходит?
Крики Малфоя недвусмысленно давали понять, что оправдались самые ужасные предчувствия Серена: Волдеморт на самом деле овладел телом отца. А это значит… — но нет, он не мог, не осмеливался думать дальше. Ноги юноши подкосились, и он упал на колени, дрожа. Все, случившееся до сих пор, казалось чудным времяпровождением по сравнению с тем, что вот-вот должно произойти. Как и отцу много-много лет назад, Серену придется наблюдать, как самый могучий темный маг последнего столетия вновь обретает силу.
Но он не так силен, как был отец. Он не способен сражаться, победить, спастись. Ему никогда не везло, а против тех, кто сильнее, его всегда защищал Баррис. Но брат сейчас далеко, и кто знает, когда прибудет помощь? Ведь уже вечер, авроров нет на службе…
Кто-то грубо поставил Серена на ноги и толкнул вперед. Из-за этого он едва не прикоснулся к этому… этому… существу, которое когда-то было его отцом. Юноша задрожал от отвращения.
— Господин! Убей лучше мальчишку! Заклинание отца больше не защитит его, ведь того уже нет в живых! Вы сможете забрать силу Поттера, которую мальчишка получил после усыновления! — закричал Малфой, и Серен осознал, что больше не боится возможной гибели. Лучше умереть, чем стать свидетелем того, что здесь готовилось.
Но Волдеморт лишь засмеялся.
— Люциус, Люциус. Разве ты уже забыл, что я сказал минуту назад? Мне не нужны волшебная сила или кровь Поттера — на этот раз не нужны. Ты еще не понял? Все заклинания, которые до сих пор защищали его, теперь мои. Я — это он.
— Но разве не… Поттера больше нет. Вы сказали, что его нет. А если его нет, тогда не может быть и его волшебной силы…
— Ты дурак, Люциус. Неважно, у меня его сила, или нет, сейчас мне нужен ты — твоя ненависть и твоя тьма. И символ твоей верности, который есть не что иное, как часть меня, какой я есть на самом деле: моей личности и моей магии, — Волдеморт шагнул к связанному Малфою, которого уже водрузили на алтарь. Освободив левую руку Люциуса от пут, он резко разорвал рукав, обнажив то, о чем Серен до сих пор знал только понаслышке.
В свете освещающих двор факелов была хорошо видна выжженная на руке Малфоя Темная метка.
— Смотрите. Сейчас все, кто когда-то связал себя со мной, ощутят мое присутствие! — и Волдеморт прижал палец к метке, отчетливо выделявшейся на руке Малфоя.
Люциус резко вскрикнул, и многие из присутствующих напряглись, стиснув левые предплечья.
Но Серен этого не увидел. Страшная, пробирающая до костей боль вспыхнула в его руке — там же, где у Малфоя была метка. Юноша снова рухнул на колени, невольно закричав от мучительной агонии и через одежду раздирая левую руку ногтями.
Его неожиданная реакция поразила всех. Даже чудовище, завладевшее телом отца, в замешательстве убрало палец с руки Малфоя и повернулось к нему.
— Не может быть…
Серена снова резко подняли. Волдеморт потянулся к его руке и задрал левый рукав. Юноша ясно увидел проявляющийся на его предплечье череп со змеей.
— НЕТ! — проревел он. — НЕЕЕЕЕЕЕЕТ! — И опять вонзил ногти в собственную плоть, чтобы выцарапать знак, искалечивший тело и превративший его жизнь в ад. Знак, перед которым бледнели даже пытки и смерть.
Но метка на руке Серена продолжала темнеть, словно насмехаясь над ним, а когда Волдеморт коснулся ее, как раньше касался метки Малфоя, слепящая боль пронзила тело юноши.
Он упал. Но на этот раз никто его не поднял.
— Интересно. Родольфус, какое заклинание вы применили в конце? — спросил монстр. Его голос, так похожий на голос отца, вместе с тем, был совершенно чужим…
— Заклинание отторжения магии, мой господин.
— Любопытный побочный эффект, хотя, в какой-то степени, логичный, — Волдеморт на мгновение задумался. — Ведь волшебная сила Беллы отчасти впитала магию метки. Однако у меня Знака не появилось… да, в самом деле…
— Вот почему вам нужен мальчишка, а не я! — закричал между тем Малфой, увидев крохотный шанс на спасение. — В нем есть сила вашей метки!
— Люциус, неужели ты ничего не понял? Мальчишка получил метку от Беллы, а не напрямую от меня. Если я убью его, то получу только силу Беллы — а мне нужно больше. Белла была мне верна, а мне нужен тот, кто меня ненавидит. Остальные, присутствующие здесь, — он кивнул в сторону Пожирателей, — более-менее принимают меня и боятся, но они не настолько самонадеянны, чтобы осмелиться ненавидеть. Единственный пригодный кандидат — это ты.
Затем Волдеморт обратился к двум Пожирателям, охранявшим Серена:
— Следите за ним. Мы займемся им позже.
Все вокруг словно застыло. Никогда еще мир не казался Серену таким странным, безрадостным и тягостным. Понадобилось время, чтобы успокоилось сердце, которое бешено колотилось от страха, шока и боли.
И все из-за него. Ну сколько, сколько раз папа его предупреждал! А он вел себя так, будто все происходящее было игрой, где он мог поступать, как угодно, обижать кого угодно, игнорируя голос рассудка, — и вот результат. Папа погиб, подруга Барриса ранена, брат аппарировал — после того, как его чуть не убили, — а Волдеморт вот-вот примется за самого Серена. И, наконец, самое страшное: если Волдеморт, принеся в жертву Малфоя, окончательно обоснуется в теле отца, то канет в небытие мужчина, который — пусть и поздно, но Серен понял — любил его ради него самого, и которого он, Серен, любил тоже, отчего потеря казалась еще более невыносимой. Неужели он больше не увидит папу?
Сердце зашлось от боли. Все казалось бессмысленным. Юноша знал, что, даже если произойдет чудо, жизнь никогда не будет прежней. Что скажут мама и Баррис, если выяснится, то есть, когда выяснится, что отец погиб из-за него? Он навеки потеряет и их тоже?
Почему должно было случиться такое, чтобы он понял, как сильно любит свою семью, как много она для него значит?
А эта метка… метка, с которой он ничего не мог поделать. Проклятая Беллатрис, сама того не зная, передала ее Серену, и теперь этот знак навсегда останется у него на руке, исковеркав ему жизнь…
Как ни странно, от последней мысли на глаза юноше навернулись слезы. Его без вины заклеймили на всю жизнь — в его плоть впечатана метка Волдеморта, вечная и несмываемая.
Если отец каким-то образом придет в себя, что он на это скажет? Поверит ли ему? А мама? Баррис? А Деннис и все друзья? МакГонагалл? Разрешат ли ему вернуться в Хогвартс? Примут ли обратно в семью?
Между тем, ритуал шел своим ходом, и Серен вынужден был отвлечься от своих страшных мыслей и обратить внимание на события еще более страшные.
Он увидел, как Волдеморт — а тот, кто стоял у алтаря, больше не был его отцом — тем же ножом, которым Беллатрис хотела убить Серена, расщепил надвое палочку Малфоя и заклинанием сжег ее сердцевину.
Люциус закричал, словно испытывал адскую боль, и, услышав этот животный крик, Серен понял, что Малфой знает: его участь решена, и ничто его не спасет.
Потом Волдеморт заговорил. Это заклятье не было похоже на простую фразу, которую произносила Беллатрис. Оно было гораздо длиннее, а язык даже отдаленно не походил на латынь. Судя по звучанию, в его основе мог быть арамейский, тот самый язык, из которого были взяты слова Смертельного проклятья. А потом вспыхнул свет. Но не тот, который будит по утрам птиц, людей и животных, а какой-то мерзкий, мертвенно-зеленый, напоминающий бутафорию из плохого фильма ужасов.
Многие Пожиратели попадали на колени. Некоторые со слезами вопили что-то вроде: «Простите, мой Лорд, что я усомнился в вас!» Но были и другие: они издавали нечленораздельные радостные возгласы или плакали, словно на каком-то гротескном религиозном сборище.
Свет стал ярче, и Пожиратели затихли. Малфой, наконец, замолчал, ожидая своей участи. Все, словно околдованные, уставились на него — даже охранники Серена, забыв о своем задании, зачарованно смотрели на разворачивавшееся перед ними зрелище.
Зеленый свет искрился и вибрировал, напоминая живое существо. Волдеморт заговорил медленнее, потом замолчал и поднял нож.
— Нет, господин, нет, — в последний раз выдавил Малфой.
Но лезвие опустилось. Казалось, время ускорило свой ход: Малфой вскрикнул и судорожно забился. Волдеморт что-то проревел, и Серен внезапно понял, что больше не выдержит.
Бросившись между жертвой и палачом, он оттолкнул Волдеморта от тела, которое корчилось на алтаре.
— НЕТ! Нет, нет, папа! Пап, борись против него! Не сдавайся, папа! — используя свои знания в легилименции, Серен уставился в широко открытые красновато-зеленые глаза, стараясь вложить в этот взгляд всю любовь к отцу, что хранил в сердце.
Он не видел, как затих Малфой, как сгустился зеленый свет, образовав фигуру, которая сначала направилась к Малфою, но потом повернула к ним.
Серен ощутил пронизывающий холод, угрожавший поглотить его. У него словно не осталось настоящих чувств, лишь в глубине души разгоралась какая-то бессмысленная ненависть.
Он не осознавал, что плачет и дрожит: он попытался сосредоточиться на чем-то светлом, как раньше, в парке, когда почуял дементоров. Сосредоточиться на самых любимых мгновениях своей жизни.
* * *
Ему три или четыре года, и ему приснился кошмар, от которого он проснулся в слезах. В его комнату быстро вошел отец.
— Что случилось, Серен?
— Кто-то направил на меня палочку, и мне было очень больно, — пожаловался он.
Папа не очень-то умел утешать детей. Самое большее, на что он был способен — похлопать их с братом по плечу или погладить по голове. За лаской можно было прийти к маме. Поэтому обычно Серен сразу шел к ней: только она могла уменьшить его боль и страхи.
Но в тот раз папа, всегда такой сильный и суровый, присел рядом на постель, усадил Серена на колени и укачивал до тех пор, пока он не заснул.
* * *
Следующее воспоминание относилось ко времени учебы в Хогвартсе.
Летние каникулы начались всего три дня назад, а Серен уже скучал, лежа на кровати. Дети дяди Невилла уехали отдыхать. Баррис, как настоящий друг, поехал с ними. Родители, конечно, работали. Внезапно в окно постучала сова, к ноге которой был привязан небольшой сверток.
Хедвига. Папина птица.
В пакете находился маленький портключ, который перенес его прямо в кабинет отца в штаб-квартире авроров.
— Похоже, скучно не только мне, — вместо приветствия сказал тот.
— Похоже… — усмехнулся Серен.
— Я подумал, что ты мог бы поработать летом в качестве моего помощника. Хмури согласен. Вопрос лишь в том, хочешь ли ты.
Серен до сих пор помнил то радостное волнение, те недели, когда он подолгу, как никогда раньше, разговаривал с отцом о добре и зле, о любви и ненависти, о мужчинах и женщинах — обо всем. Они были только вдвоем, и тогда он впервые почувствовал, что отец воспринимает его всерьез, делится с ним своими мыслями.
Мама потом спросила:
— Зачем ты взял к себе Серена? Я ведь знаю, что ты предпочитаешь работать один.
— Серен — отличная компания. И, кстати, все лучше, чем от скуки мух бить.
Видимо, мама не поняла ответа. Но это было неважно.
* * *
Чуть раньше, когда ему было лет восемь, он впервые попытался сесть на метлу. Папину стянул, естественно, старую добрую «Молнию». И неудача.
Мало того, что он упал, вдобавок метла улетела в сторону Запретного леса.
И тут на месте происшествия появился отец.
Опасаясь взбучки, Серен даже не попытался встать.
— Сильно ушибся? — обеспокоенно спросил отец.
— Нет.
— Хорошо. Ассио «Молния»!
Серен поднялся, немного нетвердо, припадая на одну ногу. Он не знал, как поступит папа. Но того, что произошло, он точно вообразить не мог. Взяв присмиревшую метлу в руки, отец поманил его за собой.
— Пойдем, сынок. Я научу тебя летать. Никто не будет над тобой смеяться.
* * *
Никогда раньше Серен не задумывался о том, как его любят, как много значит для него поддержка родных, каким сильным она делает его. И теперь пришло время доказать, что он тоже их любит…
Будто тысяча звезд взорвалась в мозгу Серена. Он упал рядом с Малфоем, который казался прозрачным в ослепительном свете. Люциус был еще жив, но спустя мгновение он вздрогнул, и его душа рассталась с телом.
Серена охватила страшная боль, сильнее, чем от недавнего Круциатуса, и он потерял сознание.
Глава 11. Гарри.
Когда Гарри проснулся, у него голова раскалывалась от боли, как в тот день, когда они с Тонкс и несколькими аврорами пошли пить пиво, а напились огневиски — он не знал, почему. Он не любил ни виски, ни подобные пьянки. А что было на следующее утро, страшно вспомнить…
Сейчас, к тому же, у него болело все тело, словно его избили, а стоило открыть глаза, головная боль стала еще ужаснее.
Гарри потянулся ко лбу, словно это могло как-то помочь, и услышал собственный стон.
— Оставь, Гарри, — кто-то удержал его руки, и по нежному прикосновению он немедленно узнал Гермиону. — Подожди немного, скоро тебе станет легче. Сейчас я вызову целителя…
— Целителя? — спросил он. Странно, его голос был хриплым, а горло ужасно саднило. — Что случилось? Где я?
— В клинике Святого Мунго. Произошел небольшой инцидент с Пожирателями Смерти.
Гарри напрягся, но вспомнить ничего не смог… но… но… припомнились трактир Тома, «Дырявый Котел»… Он там пил? И на него напали по пути домой?
— Что с ними?
— Арестованы, Гарри. Среди них есть те, кого вы разыскиваете уже много лет.
Проклятье, какая боль!
— Что это было за сборище?
— О, мистер Поттер! Вижу, вам лучше! — к беседе присоединился кто-то третий. — Вам нужно выпить зелье, вы сильно пострадали.
— Пострадал? Что случилось?
— События вчерашнего вечера сильно повредили ваши нервы…
— Круциатус? — тут же спросил Гарри.
— Не совсем, но вроде того. То, через что вы прошли вчера, больше напоминает заклятье Злобы…
— Злобы? — усмехнулся он. Звук его Голоса громким эхом отозвался в тишине комнаты. — И кто из них был способен настолько… напитаться ею?
— Гарри, это был Он, — вполголоса сказала Гермиона.
— Он?
— Ты знаешь. Его воспоминания…
При этих словах у Гарри внутри словно вспыхнул огонь, и его тело задрожало в агонии. Изогнувшись дугой, он закричал.
Чья-то рука открыла ему рот, и кто-то влил в горло зелье — Гарри сразу понял, что это снотворное. Он благодарно сделал несколько глотков, и немедленно погрузился в сон.
* * *
Когда он проснулся в следующий раз, то чувствовал себя гораздо лучше. Боль в мышцах осталась, но тело уже не было так напряжено. И голова не болела.
Слова Гермионы не выходили у Гарри из головы, но он не решался их анализировать. Ему не хотелось вновь испытать страшную агонию, от которой в прошлый раз он едва не потерял сознание.
На этот раз Гарри смог открыть глаза. Он был в палате один, рядом стояла пустая кровать. Ни Гермионы, ни целителя не было. Окно было распахнуто, на улице светило солнце, и в комнату проникали волны летнего жара. Занавеска колыхалась, словно лето жило и дышало, а за окном шелестела листва дерева, когда ветерок пробегал среди его ветвей.
Гарри обрадовался, что не очнулся в комнате без окон и с другими пациентами, но, видимо, в его имени и известности была какая-то польза, и Гермиона удачно воспользовалась и тем, и другим.
Он сел, облокотившись на изголовье кровати. Затем, скользнув взглядом по листве качающегося дерева, он начал медитировать.
Не стоит откладывать встречу с тем, что произошло, даже если это будет не слишком приятно. Проанализировав свое состояние и вспомнив все, что он знал об упомянутом целителем заклинании, Гарри понял — его тело было занято кем-то, отравившим его злобой. Ему стало ясно: случилось то, чего он всегда боялся, из-за чего всю жизнь соблюдал суровый режим, позволявший контролировать разум и душу. Вопреки всем усилиям, Риддл освободился и… кто знает, что он натворил?
Только когда Гарри удалось утихомирить эмоции и отстраниться от них настолько, чтобы бесстрастно судить о произошедшем, он позволил себе погрузиться в воспоминания. Это было необходимо: если он хочет привести мысли и чувства в порядок, то должен отделить себя от них. Гарри научился этой технике много лет назад, хотя использовал ее редко.
Опытный артимент может просматривать как свои, так и чужие воспоминания, словно фильм. Это требует сильной концентрации, но при некотором усилии можно даже пережить эмоции хозяина воспоминаний.
Гарри нечасто это делал, но сейчас ему было необходимо дистанцироваться от воспоминаний. Он знал, как опасно то, что он собирается предпринять, но он должен выяснить, что произошло. Должен.
Первые образы были расплывчатыми, словно кто-то по ошибке передавал неверный сигнал, как в телевизоре, или фильм был записан на старой пленке с дефектами.
Воспоминания были знакомыми: вот жирный мужчина бьет его кулаком в лицо, а вот его заставляют до блеска вылизывать чью-то обувь… То были чужие воспоминания, но Гарри показалось, что он их уже видел… Ну Конечно! Нападение дементоров!
Эта мысль резко вернула его к реальности. Разве могло нападение дементоров с такой силой всколыхнуть скрытые в нем воспоминания?
Неужели это оно освободило Риддла?
Но он не позволил эмоциям взять над собой верх.
Он снова погрузился в воспоминания, и картинки вдруг обрели четкость, словно кто-то настроил фокусировку — видимо, к тому времени дементоры удалились. Последующие образы были уже воспоминаниями о недавних событиях: он увидел, как над ним склонились оба его сына. Гарри знал, что если постарается, то сможет узнать, что чувствовал и думал Риддл — но именно этого он не хотел. Лучше просто смотреть.
«Снейп… Ты здесь, предатель. Не надейся, что выпутаешься на этот раз…»
Потом вдруг появился Баррис — и тут же отлетел в соседние кусты.
Что ж, то была хорошая новость. Кажется, мальчики оттуда выбрались… Но что они вообще там искали? Ах, да, их обманул тот старый сквиб и Лестранжи!
Потом Риддл — немного нетвердым шагом, совершенно непохожим на его обычную походку — двинулся дальше, не обращая внимания на хромоту, но придерживаясь за стену здания…
Кто знает, о чем он думал, на что рассчитывал?
Гарри мог бы узнать… Но лучше не стоит.
НЕТ!
Потом он, как дурак, вошел в дом Снейпа (спускаясь по лестнице, он бегло осмотрелся вокруг, и дом напомнил ему мусорную свалку), прямо под прицел палочки Малфоя.
«Поттер. Какая радость».
Насмешливый настроение Риддла перекликалось с чувствами Гарри. Оба они явно презирали Малфоя, который слишком высоко себя ценил. Неужели Люциус и в самом деле думал, что Гарри будет прятаться от них?
«Fides Eterna», — произнес Риддл, и палочка Малфоя оказалась в его руках. Гарри удивился, но потом вспомнил давний доклад Снейпа об отношениях между Волдемортом и его последователями.
«Не забывай, кому ты клялся в вечной верности, Люциус», — продолжал Риддл, подтвердив тем самым слова Снейпа. — «Круцио».
На вопли Малфоя, конечно, сбежались остальные. Среди них было много молодых — они по возрасту не могли быть Пожирателями. Их Риддл обезоружил, не моргнув глазом.
Лестранж упал на колени.
«Милорд!»
Гарри оглядел всю компанию, но Беллатрис, неизменной спутницы Родольфуса, нигде не было видно. Но она должна там быть. Если бы Гарри не сосредоточился на наблюдении, отсутствие Беллы заставило бы его насторожиться.
«Но разве… это же Поттер! От смерти Беллы у тебя, похоже, совсем ум за разум зашел…» — проворчал Макнейр, один из самых ограниченных представителей старой гвардии Волдеморта, немного прояснив ситуацию.
Гарри был ошеломлен. Уже много лет он ненавидел Беллатрис, и вот теперь, наконец, она умерла. Узнай он об этом раньше, устроил бы грандиозный праздник, несмотря ни на что!
«Белла умерла?» — удивился Риддл.
«Снейп, выродок предателя, убил ее, милорд», — ответил Родольфус, и Гарри непонимающе уставился на него.
Выродок Снейпа? Но у Снейпа ведь не было ребенка! Или все-таки был? Возможно, он присоединился к Пожирателям и каким-то образом уничтожил Беллатрис? Не то чтобы от этого был какой-то вред…
Риддл, однако, кивнул (чем еще больше запутал Гарри), забрал палочки остальных Пожирателей и дал знак двум старым слугам.
«Там, в саду, я видел двух мальчишек. Приведите их, пока они не сбежали».
Двое мальчишек… Он сам виноват, что не спросил у Гермионы о судьбе сыновей. И теперь вынужден сражаться со страхом.
«Неужели это вы, мой Лорд?» — проскрипел валяющийся на земле Малфой, но Риддл его проигнорировал.
«Что происходит? Как случилось, что Белла умерла?» — спросил он Родольфуса.
«Мы думали, что вас больше нет, милорд, и, насколько позволяли наши способности, пытались вернуть власть Темному ордену. Но когда мы попытались. применить к ублюдку предателя одно проклятье, оно отрикошетило, и Белла… Белла собиралась его прикончить, но умерла сама».
Кого же они хотели принести в жертву? Этот вопрос беспокоил Гарри, нарушая размеренный ход медитации. Речь не могла идти о кандидате в Пожиратели, но иную возможность он не хотел даже принимать в расчет…
«Каким образом?»
«Она вонзила в сердце мальчишки кинжал, но он выжил, а она погибла».
«Какое заклинание вы применили?»
«Мы знали, что приемный отец мальчишки усыновил его, разделив с ним свою волшебную силу. Ее мы и хотели забрать».
«И кто этот приемный отец, что вы были готовы выполнить такой опасный ритуал?»
«Гарри Поттер», — прошептал Родольфус. Риддл не сразу понял, о ком речь, а вот Гарри никакие объяснения не понадобились.
Он больше не мог обманывать себя, думая, что не знает, кто такой этот таинственный сын Снейпа.
Серен.
Гарри захлестнул страх, ему вдруг стало ужасно трудно оставаться бесстрастным. Пришлось потратить несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Серен был жив и здоров за несколько минут до этих событий. Это они с Баррисом прогнали дементоров.
После того, как Родольфус и его товарищи в очередной раз повторили имя Гарри Поттера, для Риддла словно бы что-то начало проясняться. И не просто что-то…
«Поттера больше нет. Что за ритуал вы хотели провести?» — спросил он спустя какое-то время, и Гарри понял, что он успел просмотреть свои воспоминания.
«Мы хотели забрать его волшебную силу…»
Проклятые мерзавцы!
«Его волшебную силу… И ты сказал, что заклинание отрикошетило».
«Да. Я никогда не видел ничего подобного. Белла вонзила кинжал в сердце мальчишки, он торчал из его груди, а потом все почему-то потеряли сознание…»
Прежний страх Гарри уступил место радости. Ублюдки! Неужели их ничему не научили события сорокапятилетней давности, когда из-за самоотверженности его матери Темный Лорд превратился в бестелесного духа? Как типично. У сторонников Тьмы есть большой недостаток — они частенько не замечают того, что находится у них под самым носом.
«Ты говорил, что вы хотели получить силу Поттера. Как?»
«Мы узнали, что Поттер использовал ритуал полного усыновления, а это означает, что он поделился с мальчишкой своей волшебной силой — ведь не может быть, чтобы Снейпы каким-то образом были в родстве с Поттерами».
О, слепота кровных отношений! В родстве с Поттерами… А то, что у ребенка есть не только отец, но и мать, это, очевидно, им в голову не пришло.
Гарри видел — нет, он знал, по ухмылке Риддла, что тот думает о том же.
«Но, похоже, мальчишку защитило какое-то заклинание», — между тем продолжал Лестранж.
«И получилась жертва наоборот. На мой взгляд, вы выжили лишь потому, что первой на пути отрикошетившего заклятия оказалась Белла — мальчишке не хватило времени, чтобы вытянуть силу из вас всех. С другой стороны, он и так забрал много, но из-за защитных чар все получил не мальчишка, а Поттер, который пришел ему на выручку. Потом Поттер пропал, а я появился. Лишь одно я могу сказать наверняка…»
«Что, мой Лорд?»
«Поттер оказался идиотом, попытавшись уничтожить меня с помощью легилименции»
Вот доказательство, что Темный Лорд точно так же глуп, как и его слуги. С помощью легилименции! Ну, конечно! Не просто легалименции, а еще и с помощью всей той любви и заботы, которые достались ему в жизни. Да, а еще он применил мостраменцию*, ту самую науку, с помощью которой в свое время Волдеморт подсовывал в его разум ложные образы.
Он не уследил за собой один-единственный раз. И этот раз едва не оказался роковым.
Между тем, разговор продолжался. Риддл не спускал глаз с потрепанного Малфоя.
«Если я принесу тебя в жертву, то таящаяся внутри тебя тьма поможет мне сделать тело Поттера своим, чтобы я мог не бояться повторения того фокуса с любовью. Ты ненавидишь меня, я ненавижу тебя. Идеальные условия, на мой взгляд. Такая связь — самая сильная».
«Фокус с любовью»! Болван! Разве он ничего не видел, не чувствовал, даже тогда?
Любовь — никакой не фокус, ее нельзя подделать. Любовь — единственная сила, которая дает жизнь и приносит победу.
Неудивительно, что именно он, Гарри, а не всеведущий Темный Лорд, вновь оказался господином в собственном теле.
В это время дверь открылась, и двое посланных ранее Пожирателей вернулись вместе с худым мальчиком.
«Другой убежал. Там еще девчонку ранило в стычке. Мы смогли поймать только этого ублюдка».
Серен… Значит, все-таки, именно его они пытались принести в жертву перед тем, как на Гарри напали дементоры.
Постепенно все стало проясняться. Мощное заклинание семейной защиты связало троих — Гермиону, Барриса и Серена — с волшебной силой Гарри, а значит, и с ним самим — победителем Волдеморта, ради которого Лили и Дамблдор пожертвовали собой. Итог получился довольно неожиданным: магия Беллатрис пробудила эту связь в тот самый миг, когда нападение дементоров вынесло на поверхность жалкие воспоминания Риддла. В результате случилось почти то же самое, что и на втором курсе Гарри, когда Риддл-воспоминание хотел оживить себя ценой жизни Джинни. Только на этот раз он собирался проделать это с Гарри и — вот ирония судьбы — с Малфоем.
Малфой в мысленном фильме Гарри к этому времени уже лежал на каменном алтаре, а Риддл прижимал палец к его Темной Метке. Люциус завопил, и несколько Пожирателей напряженно потерли левые предплечья.
Закричал и еще один человек — он даже упал на колени, раздирая левую руку ногтями.
Серен.
Сохранять хладнокровие и дальше Гарри не мог — его захлестнула паника.
Черт подери! Если Риддл узнает, если Риддл узнал…
Его парализовало от страха, и образы стали удаляться…
В следующий миг Гарри оказался среди воспоминаний, которые он никогда, ни в коем случае не должен был видеть. И он был бессилен — то были всего лишь обрывки, и он не мог добраться ни до Риддла, ни до Серена, которого так хотел обнять сейчас. Да, он точно знал, что чувствует и о чем думает его сын, какие сомнения мучают его сильнее любой физической боли…
Когда Риддл прикоснулся к его Серену, Гарри готов был его убить.
«Интересно. Родольфус, какое заклинание вы применили в конце?» — спросил Риддл, который, естественно, не ощущал присутствия Гарри.
«Заклинание отторжения магии, мой господин».
«Любопытный побочный эффект, хотя, в какой-то степени, логичный. Ведь волшебная сила Беллы отчасти впитала магию метки. Однако у меня Знака не появилось… да, в самом деле…»
Паника Гарри начала понемногу отступать.
«Вот почему вам нужен мальчишка, а не я!» — воскликнул Малфой, которого Гарри сейчас ненавидел больше, чем когда-либо раньше. Ему захотелось заставить его замолчать. — «В нем есть сила вашей метки!»
К счастью, Риддл был поглощен другой идеей, ему и в голову не пришло, что Малфой на блюдечке преподнес наилучшее решение. Может ли быть, что Волдеморт проигнорировал эту возможность из-за присутствия Гарри?
«Люциус, неужели ты ничего не понял? Мальчишка получил метку от Беллы, а не напрямую от меня. Если я убью его, то получу только силу Беллы — а мне нужно больше. Белла была мне верна, а мне нужен тот, кто меня ненавидит. Остальные, присутствующие здесь, более-менее принимают меня и боятся, но они не настолько самонадеянны, чтобы осмелиться ненавидеть. Единственный пригодный кандидат — это ты».
Слегка успокоившись, Гарри подошел к сыну и встал позади него, продолжая наблюдать за происходящим. Он не мог помочь Серену, но хотел быть рядом.
Методично и со знанием дела Риддл разделывался с Малфоем — впервые в жизни Гарри почувствовал жалость к этому подонку — но тут вмешался наполовину одурманенный Серен.
Гарри попытался дотянуться до сына, но руки прошли сквозь тело Серена — тот ничего не почувствовал. Отпихнув Риддла от алтаря, мальчик что-то неразборчиво прокричал и напряженно уставился тому в глаза.
Внезапно площадка с алтарем, освещенная зеленым светом, пропала, и Гарри понял, что его сын раскрыл свой разум перед Риддлом. Снова мостраменция. Наука проникновения в разум.
Три воспоминания, которые Серен показал Риддлу, потрясли Гарри. Казалось, он выбрал их не случайно.
Неужели Серен догадался?..
Ведь эти три ситуации так перекликались с теми, которые Гарри видел в воспоминаниях Снейпа, когда ему было столько же лет, сколько сейчас его сыну! Серен словно противопоставлял темное и печальное детство Снейпа своему собственному… Его воспоминания были переполнены любовью: лучась отовсюду, она затмила все плохое, мгновенно разрушила заклинание Беллатрис и свела на нет воздействие дементоров. Риддл потерял сознание, а Гарри снова очутился в кровати, глядя на колыхание серебристой листвы за окном.
Ему казалось, что прошло несколько часов, хотя, на самом деле, скорее всего, несколько минут. Это погружение в собственное сознание оказалось самым сложным за всю его жизнь.
Что случилось с Сереном? Гарри не нашел ответа в воспоминаниях — и испугался.
Нет-нет, он не мог умереть…
Вопрос был настолько важен, что Гарри, не медля ни минуты, поднялся с кровати и обулся, не обращая внимания на головокружение. Однако не успел он сделать и шага, как дверь открылась, и вошла Гермиона.
— Где Серен? Что с ним? — немедленно выпалил Гарри.
— Он ушел. Все его ищут, Гарри. Он лежал здесь, рядом с тобой.
— Что с ним?
— Никто точно не знает. Как только Баррис и авроры прибыли к особняку, в него попало какое-то заклинание…
— Какое заклинание?
— Никто не знает. Какая-то зеленая вспышка…
Зеленая вспышка… Это не могло быть смертельное проклятье, потому что тогда сына принесли бы не в больницу. Это не могло быть заклинание, подобное тому, что Риддл использовал во время казни Малфоя, но… Нет, не может быть.
Он сглотнул.
— Когда он пропал?
— Часа полтора назад.
— Просто взял и ушел? Никто его не видел?
— Никто, Гарри. Наверное, он дизаппарировал, однако перед этим, должно быть, забрал одежду, потому что его больничная пижама здесь.
— Мне тоже нужна моя одежда, дорогая. И как можно скорее.
— Но, Гарри, ты не можешь уйти! Ты едва пришел в себя, и тебе столько досталось…
— Я должен идти, Гермиона, — решительно покачал головой Гарри. — Я не хочу, чтобы он встретился со Снейпом один.
— Со Снейпом? — по лицу Гермионы было видно, что она мгновенно все поняла: — Я тоже пойду, — заявила она.
— Нет, дорогая. Нужно, чтобы с ним поговорил кто-то, понимающий, каково ему сейчас. Думаю, только я смогу ответить на его вопросы.
— Хорошо, но держи себя в руках, Гарри. Знаешь…
— Знаю, дорогая. Если ты еще не заметила, я уже не тот вспыльчивый мальчишка, каким был тридцать лет назад.
— Учитывая то, что ты устроил вчера, верится с трудом.
Гарри глубоко вздохнул, но спорить не стал.
— Где мои вещи?
_________
* Мостраменция — авторский термин Энахмы — наука проникновения в разум, от латинского «показывать разум» (прим. перев.)
Глава 12. Серен.
Серен не знал, как описать то, что с ним происходит. Прямо сюжет из плохого романа: он лег спать, а проснулся кем-то другим.
Это был одновременно он и не он. Его одолевали странные чувства и мысли: тело будто бы слишком легкое, проникающие в нос запахи и ароматы слишком резкие, свет слишком яркий, а жизнь слишком хороша. Пошевелив руками и ногами, Серен осторожно открыл глаза, но ничего не изменилось.
Он осторожно потянулся, ожидая где-то в глубине души, что вот-вот по правой стороне тела, от плеча до бедра, пройдет привычная утренняя судорога. Но никакой судороги не последовало. И как она могла быть привычной, если он никогда ничего подобного не испытывал! Не чувствовал он и знакомой боли в пояснице. Даже во рту не ощущалось сухости, хотя раньше, просыпаясь, он едва мог глотать. Ну, разве можно нормально дышать не раз сломанным носом… Но ему же никогда не ломали носа!
Чтобы в этом удостовериться, он осторожно потрогал упомянутый орган. Довольно большой, прямой, с небольшой горбинкой. Совсем запутавшись, Серен сел в кровати. Что происходит?
Комната была незнакома — раньше он здесь не был. Оставалось лишь гадать, где он находится. Судя по надписи: «Для вызова медсестры держите палочку прямо. Чтобы вызвать целителя, взмахните два раза» он в больнице, а именно, в Св. Мунго.
Он был в комнате не один: на соседней кровати кто-то спал, но лица спящего Серен не видел, потому что тот лежал к нему спиной. За окном ветерок шевелил серебристую листву дерева.
«Elaeagnus angustifolia*, — сразу определил Серен, — точнее, его гибрид с масличным деревом — узколистное серебряное дерево». Он было обрадовался, что не потерял хватку, но радость была недолгой. Elaeagnus angustifolia? Это еще откуда? Он не настолько хорошо разбирался в гербологии и помнил лишь те магические растения, названия и свойства которых профессор Спраут вдолбила в их головы. А узколистное серебряное дерево в их число не входило.
Как и его латинское название. Он только что узнал растение, о котором не имел ни малейшего представления!
Впрочем, если подумать, теперь он распознал бы и масличное дерево тоже.
Неужели он сошел с ума?
Серен запутался еще больше.
В последний раз он чувствовал себя настолько… чужим в собственной шкуре, когда в четвертом классе Эван смеха ради наложил на него путающие чары. Тогда его мысли напоминали охоту за мылом в ванной: как ни старайся его схватить, оно выскользает из рук... Сейчас он чувствовал примерно то же самое.
Эван? Кто такой Эван? — ошеломленно спросил он себя, и тут же нашел ответ: Эван Розье, белокурый мальчик, лицом похожий на лошадь. До седьмого курса они спали на соседних кроватях в Хогвартсе, и даже были приятелями. Ровно настолько, чтобы он, не раздумывая, согласился на предложение Эвана вступить в число сторонников Лорда.
От этой мысли по левому предплечью пробежала судорога, и Серен невольно потянулся туда.
Его пронзил отголосок вчерашней боли, и он, затаив дыхание и дрожа, засучил рукав пижамы.
Там, где вчера чернела Темная Метка, сейчас виднелись только красные царапины и большой багровый кровоподтек.
Серен непонимающе уставился на руку.
Все казалось таким странным… и бессмысленным.
Он стал сторонником Лорда? С Эваном? После седьмого курса?
Какого Лорда, что это за Эван, и при чем тут седьмой курс? Ведь он начнется только в сентябре!
Ответ нашелся быстро: Лорд — это Волдеморт, Эван был его однокурсником-слизеринцем, а что касается Хогвартса, он преподает там уже четверть века…
Ответ на первый из вопросов говорил сам за себя, и юноша пришел в ужас.
НЕТ! Он никогда, никогда не видел Волдеморта!
Разве?..
Серен немного подумал, вспоминая вчерашний вечер, но этот Волдеморт совсем не был похож на змееподобное чудовище из других его воспоминаний…
Из других воспоминаний?
Да. Если закрыть глаза, он мог вызвать образ Темного Лорда, и впрямь совершенно жуткий: змеиное лицо, красные глаза, костлявые пальцы — он внушал ужас. Рядом с тем Лордом его всегда охватывало предчувствие надвигающейся смерти; казалось, что его вот-вот раскроют, и его ждет страшная, мучительная смерть под издевательский хохот бывших друзей…
Он был потрясен. К воспоминаниям примешивался страх, и не только страх смерти, но и ужас перед ситуацией в целом.
Серен не понимал, что с ним происходит.
Паника затопила разум, и больше всего ему хотелось отправиться к маме за советом и утешением. Она всегда такая рассудительная, и наверняка помогла бы ему во всем разобраться…
Но ведь мама умерла несколько десятилетий назад!
Он испугался собственных мыслей, но тут услышал в коридоре мамин голос… Серена накрыла волна облегчения, однако он не понял, чему радуется. Снова упав на кровать, он закрыл глаза.
— Они еще спят, — произнес кто-то незнакомый.
— Не беда. Я просто хочу быть рядом с ними, когда они очнутся.
Да, то был голос его мамы — любимый голос, который в детстве разгонял страхи, унося Серена в далекие сказочные миры. Он позволил юноше ухватиться за крохотную соломинку реальности в мире, внезапно ставшем чужим и непонятным. Все, чего хотел сейчас Серен, — просто лежать здесь, пока в голове не прояснится, а потом… потом они поговорят. Он расскажет, какие странные мысли у него возникают, и они вместе посмеются над его страхами
Немного успокоившись, он задремал, но его сон вскоре прервал тихий диалог. В полусне Серен улыбнулся — он узнал голоса родителей. В детстве он часто слышал, как они, уложив сыновей спать, тихо разговаривали друг с другом… Так было и сейчас, пока не пришел целитель. Его голос не был ни тихим, ни знакомым.
— О, мистер Поттер! Я вижу, вам лучше! — лекарь присоединился к беседе. — Вам нужно выпить зелье, вы сильно пострадали.
Поттер. Поттер?
Внезапно в голове словно возник ураган, мысли завертелись, как в безумной пляске.
Поттер? — возмущенно проревел кто-то внутри, в то время как другая половина его «я» непонимающе взирала на эту эмоциональную бурю.
Ну да, Поттер. Это его имя — Серен Поттер.
Но какая-то часть внутри него помнила другое имя, которое сопровождала такая сильная волна ненависти, что Серен едва не задохнулся.
Джеймс Поттер. Подонок!
Знакомые ощущения. Он чувствовал то же самое, когда думал о Ленни Вуде. Непривычной была лишь сила этой ненависти — ничего подобного он никогда не испытывал.
Он даже представить не мог, что в нем может таиться такая злость, но когда в памяти всплыло лицо Джеймса Поттера, желание ударить давнего недруга захватила все его существо. Он запылал от унижения при вспоминании о том, как Джеймс осрамил его перед всей школой в тот день, когда, смеха ради, вздернул голым задом кверху. В тот же день Поттер сломал ему нос — невольно, конечно. Просто, падая на землю, он руками прикрывал гениталии.
Резкий вскрик прервал мысли Серена, и его взгляд невольно метнулся к соседней кровати, где мама и лекарь удерживали метавшегося мужчину. Тот кусал губы от боли, выгибая спину, словно не в силах коснуться кровати.
Это был его отец.
Таким Серен никогда его не видел: всегда сильный, спокойный, выдержанный, сейчас он был настолько… слаб, что зрелище потрясло юношу. Он зачарованно смотрел, как лекарь разжал, наконец, стиснутую челюсть и влил отцу в рот какой-то отвар.
Почему-то Серену стало страшно на это смотреть, и он отвернулся. Он слышал, как отец закашлялся, когда несколько капель попали ему в легкие, потом метания прекратились, и он затих.
— Покажите руку! — услышал он лекаря. Затем, спустя мгновение: — Да, запястье раздроблено. Ничего, пройдет. Я использую вот это зелье. Тогда не останется синяка.
— Я бы хотела остаться, — сказала мама.
— Не стоит. Ваш муж придет в себя не раньше, чем через пару часов. А может, и больше. Впрочем, пять минут можете побыть с ним.
Видимо, вежливые увещевания убедили маму, поскольку вскоре Серен остался наедине с лежащим без сознания отцом. Да, с отцом, а не с Волдемортом.
При этой мысли его охватила такая радость, что он готов был прыгать и кричать. Он выскользнул из-под одеяла, обулся и осторожно приблизился к соседней кровати.
Сейчас лицо отца казалось мирным, напряженные черты разгладились, лишь возле ушей виднелось несколько красных пятен — свидетельство того, что пришлось насильно вливать ему зелье…
И все же он выглядел хорошо, был самим собой, и потому смутные, пугающие события вчерашнего дня теперь воспринимались почти спокойно.
Они оба выжили, хотя и не остались невредимыми. Вчера он бы не поверил, что это возможно.
Вчера он сознался себе в том, как сильно любит отца. Он сомневался только потому, что не был родным сыном Гарри Поттера…
Гарри Поттер.
Надежда волшебного мира.
Это имя тоже вызывало в нем отвращение, хотя далеко не такое сильное, как имя Джеймса. Просто связанные с ним воспоминания были… неожиданны.
Смутившись, Серен попятился назад и рухнул на кровать. Спрятав лицо в ладонях, он попытался привести мысли в порядок. Безуспешно. В голове вертелись незнакомые образы, и его терзали незнакомые чувства. Некоторые казались ему бессмысленными, хотя он точно знал, что они означают.
Черноволосый и черноглазый мужчина с грубыми чертами лица и крючковатым носом — отец.
Слегка опухшее лицо, темно-карие глаза, расплывающиеся черты лица — мама.
Он узнал давешний старый коттедж, почти развалины, — дом. Он там вырос, хотя никогда не считал это место настоящим домом.
Может, это воспоминания из его детства? Но откуда они взялись?
Картины все быстрее и быстрее сменяли друг друга.
Длинный зал с низким потолком, каменные стены, зеленые фонари — Слизеринская гостиная.
Маленькая круглая комната, внутри — котлы всевозможных размеров и материалов, на полках — множество баночек и бутылок — его лаборатория в Хогвартсе.
Нарядная пара — светловолосый мужчина под руку с красивой, словно фарфоровая кукла, женщиной, — свадьба Люциуса и Нарциссы.
Замешательство усилилось настолько, что он вынужден был подавлять поток воспоминаний.
Что происходит?
Может, вчера в него угодило какое-нибудь проклятье? Он мог не заметить, потому что был занят — старался показать отцу, что любит его, и доказать им обоим, что отец не может быть тем похожим на скелет змеечеловеком, которым был Волдеморт.
Да, это возможно. Наверное, из-за проклятья он и потерял память. Не зря же его направили в Св. Мунго. Он попал в беду, у него все перепуталось в голове.
А может, это проклятье Волдеморта так странно на него подействовало?
Что ж, остается дождаться прихода целителя и попросить у него порцию отвара против… против этого кошмара. Хотелось бы надеяться, что это можно вылечить.
Но ведь оба образа — отца и матери — выглядели настоящими. Так почему они казались ему таким неестественными и странными?
Черноглазый мужчина напоминал Снейпа, каким его описывали, и Серен даже готов был признать, что немного похож на него.
Правда, он слышал, что Снейп не был женат, но в то же время был уверен, что та женщина на портрете была его матерью, женой отца.
Но тут он вспомнил имя: Северус Снейп.
Фред был прав, в конце концов.
Тогда почему, ну почему отец не сказал ему? Неужели Снейп был так ужасен, что это понадобилось скрывать? Или дело в том, что отец ненавидел Снейпа? Ну, и что? Его-то, Серена, он любит, и именно это имеет значение, разве нет?
Или… На миг сердце юноши замерло. Он обдумал пришедшую в голову мысль. Может, папа принял его только потому, что они со Снейпом были родственниками, и кроме него у Серена никого не осталось?..
Ну и что. Даже если и так, позже его чувства изменились, в этом юноша был уверен.
Казалось странным, что новая часть его «я», которая до сих пор так отчетливо проявляла себя в его мыслях, замолчала, стоило ему спросить себя: «Неужели мы, в самом деле, родственники? Если да, то насколько близкие?». Его «альтер эго» сердито отрицало саму идею, что Поттеры могут быть как-то связаны со Снейпами.
Но ведь отец и Баррис без проблем преодолели семейную защиту Снейпов и вошли в поместье.
Конечно, не исключено, что Малфой ослабил защитные чары имения, чтобы можно было впустить нужных людей.
С другой стороны, отец усыновил его полностью.
«Для полного усыновления необходимо родство. И не какое-нибудь, а близкое кровное родство во втором или третьем поколении. Точнее, полностью может быть усыновлен только ребенок брата, сестры или кузена» — пришли ему на ум слова Малфоя. Впрочем, изворотливый ублюдок мог и солгать. Надо будет спросить отца.
Серен попытался лечь и немного отдохнуть, только сейчас заметив, как у него болит голова.
Почему-то все никак не хотело быть логичным.
Если согласиться с тем, что образы его так называемых родителей на самом деле воспоминания, а не какое-то наваждение, то следует принять и остальные факты. Ведь все, что он знал о Малфое и о слизеринцах, этому не противоречило. Он сомневался лишь в том, кто он сам и кто его родители.
Ему было несколько дней, когда он попал к Поттерам. Однако у него есть миллион воспоминаний об отце и матери. Больше, чем за год.
Ну, разумеется, больше, ведь ему уже сорок восемь лет.
Он вспомнил, как однажды в день рождения сидел у камина в своем кабинете в Хогвартсе и напивался огневиски. Он знал, что в любой момент может постучать какой-нибудь студент или коллега, а он будет не в состоянии даже открыть дверь. Но ему было наплевать. Он был никому не нужен, и от этого на душе становилось еще тяжелее. Как будто мало того, что на него постоянно давят грехи молодости.
Каким дураком он был в юности! Чтобы отомстить одному мальчишке, он пошел на службу к величайшему в мире преступнику и убийце. До Поттера он так и не добрался, а жажду мести затмил страх, который не оставил ему другого выхода, кроме как продолжать служить чудовищу. Иначе его ждала смерть. А затем последовал настоящий кошмар. Грубые шутки против магглов превратились в публичные вылазки Пожирателей. Потом эти унизительные выходки сменились издевательствами. Зрелище висящих в воздухе вниз головой и визжащих от страха магглов даже приносило ему определенное удовлетворение, когда он вспоминал о том, что делал с ним Поттер.
Однако со временем этого стало недостаточно. Требовалось больше. Не ему — Темному Лорду.
Больше пыток и убийств.
Он получил, что просил.
С тех пор он захотел умереть и принимал участие в самых рискованных миссиях в надежде, что однажды не выживет. Но на его руках лишь оказалось еще больше крови.
Они все погибли. Сначала Розье. Потом отец. Потом Волдеморт. Наконец, Дамблдор. Все отправились к праотцам, выжил только он, кто всю жизнь считал, что умрет одним из первых.
Я Северус Снейп, сын Северуса Снейпа и Анны-Марии О’Хара. Внук Августа Снейпа, Мастер зелий Хогвартса с 1981 года…
Серен застонал. Эти мысли… Он, наконец, понял, что происходит, и кровь застыла у него в жилах.
Никто его не проклинал. По крайней мере, не путающим проклятьем. В него послали единственное по-настоящему смертельное заклинание: разбудили воспоминания, с которыми ему теперь придется жить.
Сомнений не оставалось: он был не тем, кем считал себя всю жизнь.
Поразмыслив и приняв решение, он призвал одежду и поспешно оделся.
Он хотел было подойти к отцу еще один, последний раз, поблагодарить его за все, что получил благодаря ему, но потом махнул рукой. Это ведь Поттер. Сын Джеймса. Мальчишка, которого он упорно ненавидел семь лет, и на котором так и не сумел отыграться за все, что сделал его отец. Обойдется без благодарности.
Было уже поздно, почти смеркалось, когда Гарри добрался до огромных ворот Хогвартса. Он остановился перед ними, и створки медленно, с достоинством открылись. Так было всегда — словно из-за жертвы, принесенной Альбусом Дамблдором, Гарри стал частью замка.
Оказавшись после летней жары в приятной прохладе, он, не раздумывая, бросился к лестнице. Жаль, что в Хогвартсе нельзя аппарировать. Ему с больной ногой придется взбираться на самый верх, на вершину Башни.
Тяжело вздохнув, Гарри начал подъем.
Последний раз он был в замке на столетие МакГонагалл, но с тех пор прошло три года, и тогда ему не нужно было карабкаться на такую высоту — только до директорского кабинета, который находился на первом этаже, а потом в Большой Зал.
А на Астрономической Башне он был много раньше — да, в последний раз он был там в тот самый день… Он тогда хотел покончить с собой, но Гермиона остановила его.
В глубине души Гарри был уверен, что там же он найдет и Серена.
Серена ли… Да, Серена… Он не позволит сомнениям одержать над ним верх. Мальчик, которого он найдет там, — Серен Поттер, кто бы и что по этому поводу не думал и не говорил. Как бы ни переполняла горечь сердце Гарри.
— Гарри?
Его остановил старческий голос, от которого боль пронзила его насквозь.
— Директор?
— Я уже давно не директор, сынок, — весело улыбнулся Дамблдор с пейзажа, где устроился в компании двух райских птиц. — Прошло немало лет с тех пор, как Минерва получила мое место. Ищешь Серена?
— Да. Он ведь наверху?
— Конечно. Все так же, как было с тобой, я даже видел у него виски.
Гарри удивился.
— Вы видели меня… тогда, на башне? — он смутился и покраснел. А он-то считал, что та трусливая и постыдная тайна известна только Гермионе.
— Конечно, видел. Кто, по-твоему, послал за тобой мисс Грейнджер? Прошу прощения, миссис Поттер.
— Я думал, она пришла сама.
— Да, она едва ли нуждалась в указаниях, как и ты сейчас. Но ты знаешь Серена уже семнадцать лет.
— Не стану отрицать. И… я хотел бы поблагодарить вас за то, что смог его узнать. Если вы… но сейчас я спешу. Боюсь, случится беда.
— Не случится. Мистер Поттер всего лишь сидит и смотрит в никуда. Я даже уверен, что он не слишком много выпил. Надеюсь, ты знаешь подходящие отрезвляющие чары…
Вынув палочку, Гарри направил ее на Дамблдора:
— Собриус*.
Старый волшебник рассмеялся.
— Думаю, ты опоздал, сынок. Эти чары, безусловно, эффективны, даже если применить их к мертвецки пьяному, но вряд ли они подействуют на меня. Ну, иди. Серен уже ждет.
— Сомневаюсь.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Гарри со вздохом кивнул.
* * *
Борясь с тошнотой, он собирался сделать шестой глоток из бутылки, но она вдруг исчезла.
В свое время он мог пить совершенно спокойно. В нем не просыпалась склонность к насилию, как у отца, и он не распускал слюни, как мать. Снейп принадлежал к тому типу людей, которым стоило просто посидеть в тишине со стаканчиком выпивки, чтобы почувствовать себя лучше.
Сейчас он выпил совсем немного, но ему почти сразу стало плохо. А теперь еще и бутылка пропала… Словно кто-то призвал ее у него из рук заклинанием… Не успел он закончить мысль, как знакомый голос прошептал: «Собриус», и его размышления закончились ничем.
Он сердито обернулся к отц…к Поттеру, но, по правде говоря, не знал, что сказать.
Что за насмешка судьбы! Теперь он и сам стал знаменитостью!
Поттер, не сводя с него глаз, уселся на один из выступов парапета. В его глазах можно было увидеть не привычную твердость, а нечто совершенно иное: тоску, боль и понимание, которые послышались и в его голосе:
— Я знаю, что ты чувствуешь.
Серен покачал головой.
— Нет, не знаешь, — прошептал он, сжав кулаки. — Ты понятия не имеешь…
Поттер глубоко вздохнул и прочистил горло. Было видно, что он очень устал. Серен вспомнил, как от… Поттер метался по кровати всего несколько часов назад, и не успел он спохватиться, как у него вырвалось:
— Ты не должен был уходить из больницы…
— Мне нужно было найти тебя, поговорить с тобой. Это крайне важно. Меня еще успеют напичкать лекарствами…
— Ты все равно не знаешь, как мне помочь, — ответил Серен, но про себя подумал, что было бы хорошо, если бы отец знал…
— Двадцать семь лет назад я точно так же стоял здесь, накачавшись виски, и пытался найти в себе смелость, чтобы одним прыжком завершить земной путь свой и Волдеморта.
— Ты и Вол… Волдеморт? — Серен непонимающе посмотрел на отца.
Тот ответил таким же непонимающим взглядом.
— Я думал, что после вчерашнего ты догадался. Когда я победил Риддла — кстати, с помощью мостраменции — вчера ты действовал примерно так же — произошло что-то… что-то плохое. Когда позже твоя мама все проанализировала, мы поняли, в чем состояла моя ошибка: я позволил Риддлу показать мне, почему он так поступал. Во мне до конца оставалось любопытство, желание понять, почему его судьба сложилась именно так. У нас с ним слишком много общего. Поэтому я и разрешил ему показать мне его воспоминания. И зря. Из-за моей любознательности во мне осталась частица Волдеморта, и даже когда сам он был уничтожен, эта частица жила в моих воспоминаниях, угрожая поглотить, разрушить все то, чем я являюсь. Я уверен, что Северус Снейп хранит в памяти ужасные воспоминания, но они не сравнятся с воспоминаниями Риддла. Я сражался с ними два дня, и хотя к тому времени я уже достаточно хорошо владел артименцией, я понял, что проигрываю. И так как я не хотел, чтобы Волдеморт вновь стал угрозой для мира, не хотел, чтобы произошло нечто, подобное вчерашнему, я поднялся сюда в надежде покончить с ним. Я думал, что с моей стороны было эгоистично остаться в живых.
Юноша не спускал с отца глаз. Тот будто разговаривал сам с собой, но каждое его слово можно было с полным правом отнести и к Серену… Усевшись на противоположный выступ, он закрыл лицо руками и молча слушал.
— За мной пришла твоя мать. Она забрала у меня бутылку, отвесила мне две сильные пощечины, и обняла. Она держала меня в объятьях, пока я не выплакал все слезы… Да, я плакал. Я так много потерял в той войне: сначала родителей, потом крестного, потом лучшего друга, Дамблдора, который принес себя в жертву ради меня, и, наконец, мне показалось, что я потерял и самого себя, растратив его жертву понапрасну. Я хотел умереть. Но Гермиона не позволила. Тогда мы были просто друзьями. Знаешь, она встречалась с Роном, и если бы он пережил войну, все наверняка сложилось бы иначе. Может, сегодня меня бы уже не было… Кто знает? Спустя несколько недель после тех событий, после сдачи ТРИТОНов, мы вместе решили оставить волшебный мир.
— Почему? — спросил Серен. Не только он, но и «кто-то» внутри него также не понимал, как могут быть связаны подобные перемены.
— Мы ужасно устали от войны и не могли больше видеть волшебные палочки, Пожирателей Смерти и авроров. С другой стороны, нам, победителям Волдеморта, не дали бы ни минуты покоя. А он был мне необходим…
— Не выдержал наплыва поклонниц? — насмешливо спросил Серен, понимая, что это спрашивает не он, а кто-то другой, притаившийся внутри.
— Тебе ли не знать. Сколько раз за эти годы вы с Баррисом возвращались домой, жалуясь…
Снейп внутри Серена смутился при напоминании об этом.
— Баррис поэтому и не пошел в профессиональный квиддич, — произнес он вполголоса. — Сказал, что им нужен был не он сам, а кто-то с фамилией Поттер.
— Вот значит, в чем причина… — лицо Гарри исказила боль. — Он мне не говорил…
— Он не хотел, чтобы ты знал. Заявил, что ты все равно ничего не смог бы поделать.
Слова задели Гарри за живое. Вот как, он бы ничего не смог поделать…
— Может, и не смог бы, — сказал он тихо. — Однако если бы он сказал… ну да ладно. Главное, что в то время мне было куда хуже, чем Баррису. Сейчас мне так не кажется, но ведь сейчас я просто неинтересный, хромой, пузатый и лысеющий мужчина, состоящий в скучном браке и имеющий двух сыновей…
Серен покачал головой:
— Ты вовсе не пузатый.
— Но хромой и лысеющий. Вряд ли я могу заинтересовать читателей «Ведьминого Еженедельника» так же, как, например, новое приключение Барриса…
Оба рассмеялись. Потом Гарри снова посерьезнел.
— Мы с твоей мамой скрывались в маггловском мире почти десять лет. Первые четыре из них мы были просто друзьями. Жили у твоих бабушки и дедушки. Это они заметили, что мы перестали относиться друг к другу по-дружески…
— Как это случилось? — спросил Серен, и Гарри только теперь осознал, что никогда не рассказывал об этом сыновьям. Хотя «той самой» темы это совершенно не касалось.
— Случайно, знаешь ли. Просто однажды за завтраком они как-то ненароком поинтересовались, когда же мы, наконец, поженимся. Мы переглянулись, и Гермиона сказала, что мы, по правде говоря, об этом не думали. Родители предложили сыграть свадьбу осенью, и я согласился — вот так мы поженились. Вскоре Гермиона окончила университет и родила Барриса. А потом… Баррису было почти два года, когда пришло письмо от МакГонагалл. Она хотела срочно с нами поговорить. Я не хотел идти…
— Чем ты занимался в маггловском мире? Учился в университете, как мама? — спросил Серен. Гарри показалось, что он спрашивает только для того, чтобы выиграть время.
— Почти два года я практически ничем не занимался, только читал заказанные Гермионой книги и изучал артименцию. И работал на приеме пациентов в кабинете ее родителей. А потом твой дедушка предложил мне тоже стать стоматологом…
— Ты стоматолог? — Серен удивленно распахнул глаза.
— Я проработал по специальности всего три года… потом мы вернулись сюда, и я поступил на курсы авроров. Но, по правде говоря, из-за моей ноги я мало чем мог заниматься.
— Когда ты был ранен?
— Когда учился на шестом курсе в Хогвартсе, и мне в голову взбрело, что я должен отомстить за крестного… Я в одиночку отправился за Беллатрис Лестранж. И едва уцелел.
— Как типично, как необдуманно и безответственно… — каким-то образом Серену удалось произнести эту фразу по-снейповски язвительно. — Прости, — пробормотал он.
— Не нужно извиняться. Если ты немного постараешься, то наверняка найдешь воспоминание о том, как Снейп спас меня из рук Беллатрис — и тем самым раскрыл себя.
И действительно, он вспомнил. И еще больше разозлился на Поттера — хотя даже его снейповская часть с трудом увязывала отца с «тем» Поттером, которого он спас тогда. Впрочем, хромой и лысеющий Гарри Поттер также не слишком походил на Джеймса, которого он ненавидел мальчишкой.
Этот Поттер был другим — не тем, за кого он принимал его много лет… когда он был взрослым, а Поттер — ребенком.
Он сразу задал следующий вопрос.
— МакГонагалл написала из-за меня, верно?
— Да, но… на самом деле поговорить со мной хотела не она, а Дамблдор, чей портрет висит в директорском кабинете… Правда, он там вечно с этими птицами, — ворчливо добавил Гарри.
— Дамблдор? Зачем? — удивился Серен, не обращая внимания на последнее замечание.
— Он знал одну тайну, которую не рассказывал даже Снейпу.
Серен опустил голову. Заявление прозвучало, как пощечина, но он промолчал.
— Не рассказывал, потому что Снейпа с детства приучили ненавидеть грязнокровок и всех нечистокровных волшебников… Он терпеть не мог Джеймса Поттера и его жену. Верно?
Юноша не был готов к вопросу, но долго думать ему не пришлось. Воспоминания говорили сами за себя.
— Верно.
— Но Лили Эванс не была магглорожденной. Ее отец, Перси или Персеус Эванс, был сквибом и приходился отцу Снейпа братом-близнецом. Без сомнения, старый Август, убил бы сына-сквиба, если бы его жена вовремя не укрыла мальчика среди магглов. Дед Северуса мог разделаться с ней уже тогда, но специально выждал, чтобы она сначала воспитала чистокровного сына-волшебника...
— Ты и… и Снейп… и я… — мы в самом деле родственники? — новость так ошеломила Серена, что он едва мог отчетливо мыслить. Вчерашние события, непонятные до сих пор, вдруг обрели смысл. — Значит, и Баррис тоже…
— Да. Моя мама и Северус Снейп были кузенами, и из-за того, что их отцы были близнецами — а это очень сильное родство — я смог усыновить тебя полностью. Но это было позже. Когда мы, наконец, явились на зов МакГонагалл — Баррис тоже был с нами и страшно наслаждался тем, что картины двигаются и разговаривают — Дамблдор сообщил факты, а потом спросил, готовы ли мы признать это родство? Я не понял, о чем он говорит. Тогда он и МакГонагалл рассказали, что днем раньше у Снейпа на занятии взорвался полный котел неправильно приготовленного Уменьшающего зелья. Его отправили в клинику Святого Мунго, но спасти ему жизнь можно было только усилив эффект зелья и сделав Снейпа новорожденным ребенком. Из-за того, что зелье было испорчено, обрести прежний облик он бы не смог. Северуса Снейпа, каким мы его знали, больше не существовало, в больнице находился просто маленький мальчик.
— И тогда… — Серен не закончил. Что-то сдавило горло, и голова пошла кругом.
— Тогда Дамблдор сообщил, что я его последний живой родственник. И, конечно, Дурсли… Ты, наверное, помнишь, что Снейп и я… не слишком любили друг друга. Но я был совершенно уверен, что тетя Петуния никогда не согласится воспитывать еще одного колдуна. Это означало, что придется отдать младенца в приют. Потом МакГонагалл показала нам Большой Журнал Хогвартса, где зачарованное перо регистрирует новорожденных колдунов и ведьм, и ты был записан туда. Но не как Северус Снейп, а просто как Снейп, без имени. Не были указаны даже имена твоих родителей. Журнал воспринимал тебя как новое существо, а не прежнего Снейпа. Гермиона спросила Дамблдора, верит ли он, что малыш на самом деле не Северус Снейп, а просто ребенок, и Дамблдор, конечно, это подтвердил. После этого мне даже слова вставить не дали. Твоя мама немедленно повела нас в Святого Мунго, где лекарь по имени Инвиктус, единственный, кто знал о твоей истинной личности, показал нам тебя. Ты был самым обычным мальчонкой, с темно-голубыми глазами и черными волосами. Странно было лишь то, что ты не плакал, а просто лежал там, молча, будто знал, что у тебя в целом свете никого нет… Гермиона передала мне на руки Барриса и взяла тебя — и свершилось. Мы забрали тебя домой. Бабушка и дедушка были безумно счастливы, и я тоже постепенно сумел осознать, что твоя мама была права. К тому же, ты очень быстро стал «папиным сыном». Даже твое первое слово было «папа»…
Серен покраснел, почувствовав, что где-то в глубине его сознания Снейп тоже смущен.
— Тебе было полгода, когда мы решили не лишать вас с Баррисом возможности жить в мире, который был открыт для нас. Мы купили дом в Хогсмиде, рядом с домом Джинни, и вернулись в волшебный мир. Конечно, мы никому не сказали о твоем происхождении…
— Почему? — с болью воскликнул Серен.
— Разве ты еще не догадался? — тихо спросил отец. — Потому что я боялся того, что случилось вчера. Ведь я сам прошел через это: я был вынужден всю жизнь носить в себе чужака и подчинять его себе, чтобы не произошло событий, подобных вчерашним. Я не хотел такой участи для тебя. Я хотел, чтобы ты просто был моим сыном и никем другим. И не тяготился бы чужеродными воспоминаниями, которые к тому же так болезненны.
— Но это не чужие воспоминания, — прошептал Серен, — эти воспоминания мои, папа.
— Это воспоминания Северуса Снейпа, который умер семнадцать лет назад из-за несчастного случая. Ты — мой сын, и в тебе нет тех гнева и горечи, которые переполняли Снейпа. И поэтому на твое трехлетие мы с твоей мамой использовали заклинание Защиты семьи, чтобы усыновить тебя окончательно. Так и исчез Северус Снейп. Дамблдор взял с меня слово, что я никогда не расскажу тебе об этом.
— Я думал, Дамблдор меня любил… — потерянно сказал Серен под напором чьей-то огромной, чужой боли.
— Дамблдор любил Северуса Снейпа больше, чем тот твердолобый слизеринец мог предположить. Поэтому он и попросил не рассказывать тебе о нем. Чтобы дать тебе еще один шанс на лучшую жизнь, на нормальное детство. К тому же Дамблдор знал, что Снейп ненавидел собственную молодость — из-за неверного решения, из-за ужасных вещей, совершенных на службе Волдеморта — и не раз подумывал о самоубийстве. Как я мог желать такого для тебя? — он посмотрел на Серена. — Боль и безнадежность, борьба, которая длится всю жизнь — ты и в самом деле этого хочешь? Я знаю, как тяжела такая ноша. Но, к сожалению, вчерашний день спутал все карты. Мне пришлось посмотреть в лицо собственному внутреннему демону, и тебя я не смог от этого избавить. Мне очень жаль.
Серен только покачал головой.
— Я… не знаю. Но я считаю, что со мной все по-другому. Ты не был Волдемортом. А я был Северусом Снейпом. Это я… совершил все те ужасы, которые я помню. Я…
— Не ты, Серен. Разве ты не понял? Я был младенцем, когда Волдеморт передал мне часть своей силы. Позже я получил еще и его воспоминания — точно, как ты сейчас. Но то были не мои воспоминания, и не я совершал те поступки. Хотя, может быть, я получил от Волдеморта больше пользы, чем ты от Снейпа… Но все равно. Суть в том, что ты, как любой ребенок, начал свою жизнь с чистого листа. Я знаю, потому что в первые недели неоднократно использовал на тебе легилименцию. В твоем сознании не осталось ничего от Снейпа — и он никогда бы не появился, если бы не магия Темной метки в твоем теле, чье действие усилилось из-за убийства Малфоя… Темная магия высвободила воспоминания, которые хранились в твоей памяти, но не в твоей личности. То же произошло со мной. Того Снейпа, которого ты помнишь сейчас, на самом деле не существует. Есть только его воспоминания, которым тебе нужно найти место. Ты должен научиться обращаться с ними, отделять их от собственных.
— Тебе не понять…
— Серен, воспоминания Риддла я ощущаю как свои, так же, как и ты — воспоминания Снейпа. Поэтому я так хотел умереть тогда. Риддл погубил сотни людей, и мне казалось, будто это я виноват, будто я в ответе за все. Но это не я — и не ты.
Серен покачал головой. Кто еще это мог быть, если не он? Как можно утверждать, что оба случая одинаковы?
Он снова спрятал лицо в ладонях, но у него появилась слабая надежда, что отец прав. Она пришла изнутри, порожденная воспоминаниями и жизненным опытом Снейпа — теми мрачными, темными образами, ощущениями и эмоциями, которые причиняли боль. Серен увидел события, которых никогда не переживал, поступки, которых не совершал.
И тогда он понял.
Если его и следовало в чем-то винить, то не в этом. Намного больше значило то, что вчера он рискнул жизнью своего отца и брата, забыв о той любви, которую получил, в отличие от Снейпа. Он пренебрег ею, потому что глупой своей мальчишеской головой не понял, что отмахнулся от самого себя.
О, сейчас он очень хорошо это понимал! Сначала боль и тоска детства Северуса, затем многочисленные унижения школьных лет, потом неверные решения молодости — и в противовес им вся та любовь и забота, которые окружали Серена теперь: ведь папа пришел к нему, несмотря на боль, чтобы показать то, что Серен давно должен был увидеть сам. И отец даже не упомянул о его вчерашнем неверном решении. Серен не мог сбежать. Не мог сдаться. Он должен встать и бороться: за самого себя и за всех, кого любит. За отца, за маму, за Барриса.
Он глубоко вздохнул.
— Поможешь?
* * *
Гарри не понимал, что чувствует.
Его одолевали сомнения: сомнения в себе и в том, что Серен разделяет его чувства. Но он не знал, что еще сказать. Как убедить Серена, что он его сын, а не посторонний, давно умерший призрак? Может быть, вооружившись воспоминаниями Снейпа, Серен не захочет иметь дело с Гарри Поттером, бывшей знаменитостью Хогвартса, победителем Темного Лорда и так далее… Ведь Снейп был о нем невысокого мнения, и кто знает, какие эмоции он мог пробудить в мальчике. О, Гарри хорошо знал то состояние, которое мучило сейчас Серена: словно цепляешься за соломинку в беспросветной мгле воспоминаний и чувств!
Но он уже ничего не мог изменить — теперь ход должен сделать Серен: либо уйти прочь, либо вернуться.
И Гарри боялся, он был в ужасе оттого, что под влиянием Снейпа мальчик выберет путь, который не только отдалит его от семьи, но и разрушит ему жизнь.
Ведь во что бы он ни верил, в чем бы ни пытался себя убедить, очевидно одно: чистый, открытый ребенок из хорошей семьи совершенно не был похож на Снейпа, который сломал себе жизнь и ступил на путь, с которого нельзя было свернуть невредимым.
К воспоминаниям Снейпа вскоре добавятся и его самообвинения, муки совести и безнадежность, одолевающие человека, вынужденного противостоять грехам, которые он не хотел совершать. Помня о некоторых воспоминаниях Риддла, Гарри знал, что с подобным Снейп сталкивался часто.
Он ждал и боялся.
И когда раздался спокойный вопрос: «Поможешь?», он не сдержался, вскочил и кинулся к сыну.
— Глупый ребенок, — ответил он, прижимая его к себе.
Серен покраснел, не решаясь посмотреть на отца. Уставившись в каменный пол башни, он едва слышно пробормотал:
— И… прости за вчерашний день. Я… не подумал… — и замолчал. Усмехнувшись, он поднял голову. — Знаешь, о чем я сейчас вспомнил? «Конечно, ведь ты никогда не думаешь, Поттер!»
— Поттер? Снейп тебя контролирует?
— Так только кажется. Короче говоря, я прошу прощения за вчерашний день. Вы с Баррисом едва не погибли из-за меня…
Счастливый Гарри только махнул рукой.
— Ты прощен. По крайней мере, в том, что касается меня. С Баррисом будешь разбираться сам.
— Ага.
— Пойдешь домой или к нему?
— Я… — Серен опять покраснел. — Лучше домой. Мне нужна помощь с этими воспоминаниями, да и Баррис там со своей подружкой…
— Из-за которой у меня к нему пара слов…
— Пап, она ему помогла…
— Я знаю, твоя мама мне рассказала, перед тем, как я отправился за тобой. Но я все же считаю, что Баррису следовало быть осторожнее. С другой стороны, мне и самому хотелось бы посмотреть на эту даму, — Гарри подал Серену руку и помог подняться. — Я слышал, она ради Барриса пошла наперекор родителям.
* * *
У подножия Башни они на секунду задержались возле картины, на которой были изображены две гигантские райские птицы. Оторопев, Серен смотрел, как отец вежливо стучит по раме. Его удивление возросло еще больше, когда из-за пробкового дуба на заднем плане появился Дамблдор, в пестрой мантии, перед которой меркло даже оперение птиц.
— О, Гарри, — широко улыбнулся он. — Как дела?
Ни слова не говоря, отец шагнул в сторону и подтолкнул сына к портрету.
Серен посмотрел в сверкающие за очками-полумесяцами глаза и вдруг почувствовал, как мир вокруг него стал больше, словно он вдруг оказался вне собственного тела. Угол зрения не изменился, но тот, кто стоял в коридоре возле отца и смотрел на картину, был не он.
— Директор! — произнес незнакомец его голосом. Голос Серен узнал — это он во время уроков мысленно подзуживал юношу, но сейчас его владелец впервые по-настоящему завладел его мыслями. Так что отец был прав: они со Снейпом — не одна и та же личность.
— Северус, друг мой, — улыбнулся Дамблдор. — Не думал, что мы когда-нибудь встретимся…
— Да еще при таких… интересных обстоятельствах, — ехидно ответил Снейп, но Серен почувствовал, что тот улыбается про себя.
— Мне не оставалось ничего другого, как… — начал было Дамблдор, но Снейп перебил:
— Вы приложили руку к тому несчастному случаю, не так ли? — спросил он, сам в это не веря.
— Ты ведь понимаешь… — улыбка старого мага стала еще шире. Потом он опять посерьезнел, хотя в его глазах по-прежнему плясали веселые искорки. — Надеюсь, ты не сердишься.
— Нет причин. Хотя вынужден констатировать, что такой радикальный метод уж точно нетрадиционен. Поттер и я?
— Гарри не Джеймс.
— Да, теперь я это понял, — раздался сухой, хриплый смешок. — Одной жизни для этого оказалось недостаточно.
Дамблдор по-доброму улыбнулся:
— Я говорил Минерве, что хотел бы, чтобы рядом с моим портретом висел и твой. Скучно зимними днями среди других заплесневелых директоров.
— О, да. Будто меня в этом мире и без того недостаточно, — в этих словах Серен почувствовал не только серьезность, но и искренность. И кое-что еще: радость. Радость и облегчение. — Безмерно благодарен, директор.
— До свидания, Северус, — кивнул Дамблдор, и на мгновение в его глазах показалась боль.
— До свидания, директор, — ответил Снейп и повернулся к Гарри. — Присматривайте за мальчишкой как следует, Поттер. Он очень наивный, — а потом тихо добавил: — И большое спасибо.
— На самом деле, не за что, — ответил Гарри, и они пожали друг другу руки.
Потом чужеродное присутствие уменьшилось, а затем пропало совсем. Серен снова стал самим собой, впервые с тех пор, как очнулся в больнице.
— Серен? — спросил отец несколько минут спустя. — Все в порядке?
— Да, — медленно ответил юноша, как следует порывшись в памяти. — Воспоминания по-прежнему здесь. Но они словно… потускнели. Они уже не такие, как там, на Башне. Тогда я не знал, как отличить их от своих собственных, а теперь знаю…
— Риддл никогда не оказывал мне подобной услуги, — мрачно проворчал отец, переглянувшись с Дамблдором, но Серен услышал скрытое в его словах удовольствие.
— Я всегда тебе говорил, что Северус хороший человек…
— Я оплачу создание его портрета, директор, — шутливо поклонился Гарри. — И через полгода посмотрим, не передумаете ли вы.
Серен прислушивался к их разговору, слегка беспокоясь, что в нем опять появятся чужие чувства и воспоминания. Но ничего подобного не уловил.
— Однажды я не позволил Северусу умереть, — заговорил Дамблдор, словно поняв, что беспокоит Серена. — Когда он был готов уйти насовсем.
— Но разве… теперь он мертв? — с недоумением спросил Серен.
— Нет, не мертв, но и не жив. То, что хранишь в себе ты, и что скрывал твой отец, не настоящие личности. Только образы, отпечатки и чувства. Чтобы возродить такую личность, необходима воля — твоя, твоего отца или кого-либо другого. Вчера это была воля Беллатрис, которая всегда мечтала вернуть своего хозяина. Память Риддла, что хранил в себе Гарри, сделала возможным осуществление ее желания — до тех пор, пока ты своей волей не подавил ее заклятье настолько, что твой отец смог вернуться. А я точно так же на один краткий миг попросил выйти Северуса, — лицо Дамблдора стало совершенно серьезным, и Серен почувствовал, что сейчас он услышал самый важный урок в своей жизни от величайшего хогвартского учителя последних веков. — Наша воля делает нас теми, кто мы есть, Серен. У всех нас есть плохие воспоминания, неловкие впечатления и оскорбленные чувства, и в любой миг жизни каждый из нас должен решать, кто он и кем хочет быть. И вы с Гарри тоже, разница лишь в том, что на вас давит еще и груз чужого жизненного опыта. Но от этого вы не перестаете быть теми, кто вы есть: Гарри и Сереном Поттерами. Вы — отец и сын. Два замечательных человека.
Минуту помолчав, отец рассмеялся.
— Не продолжайте, директор. А то, не дай Бог, вырастет, на мою голову. Я, между прочим, добавлю, что замечательным человеком его можно будет считать не раньше конца будущего года, если во время экзаменов на ТРИТОН он не воспользуется помощью Снейпа…
— Папа! — возмущенно воскликнул Серен, однако отец только улыбнулся.
— Идем, твоя мама наверняка уже находится на грани сердечного приступа. И Баррис, надо думать, тоже хотел бы узнать подробности, хотя, держу пари, что к этому времени уже весь волшебный мир в курсе. Ведь все, что со мной происходит ужасного, сверхсекретно. Поэтому все уже все знают из «Ежедневного Пророка».
Смех Дамблдора и возмущенное курлыканье двух райских птиц преследовали их даже в вестибюле.
Позже, когда они шли по огромному пустынному парку в сторону Хогсмида, Серен задумчиво спросил:
— Знаешь, о чем подумал Снейп, когда благодарил тебя?
— О чем? — спросил отец с искренним любопытством.
— О том, что вы не только воспитали, но и что… по-настоящему приняли вашего сына. В разговоре на Башне он впервые в жизни узнал, что значит иметь родителей. И за это поблагодарил. За то, что я не был ничьим ребенком, каким был он.
Гарри ничего не сказал, только кивнул. Ему было приятно это услышать, хотя он и не подал виду. Скоро ему стукнет сорок пять, но он чувствовал себя так, словно присвоил эту похвалу совершенно незаслуженно. Любить Серена было нетрудно. Любой мог бы его любить. Однако идти стало легче, словно с плеч свалился тяжелый груз.
Может, так и было.
Лето выдалось жаркое, и в воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения, листва на деревьях Запретного Леса будто застыла. Вдвоем они зашагали домой по пыльной дороге.
________
* Собриус — от англ. sober — трезвый (прим перев.)
Vova
